Бесплатный фрагмент - (Не) обнимашки… по наследству

Часть 1. Таня

Глава 1

Тане исполнилось пять лет, когда она впервые поняла, что обниматься — это плохо! Нет, не потому, что это стыдно. Просто некрасиво.

Когда она однажды в порыве нежности прижалась к мамочке, та её так брезгливо оттолкнула, что Тане стало стыдно за свой порыв.

— Ты своими соплями мне всё платье замарала, — недовольно буркнула женщина, стряхнув с юбки невидимую соринку. — И не вздумай рыдать! Пойди лучше, займи себя чем-нибудь!

Таня уселась в углу, прижав к груди единственную игрушку — тряпичную куклу. Послевоенные годы были тяжёлыми. И даже маленькая Таня понимала, что сейчас взрослым не до покупки дорогих игрушек. Но ей и не нужна красивая кукла. Она хочет лишь любви и ласки!

Она так завидовала своей подружке Даше, которую любили и мама, и папа, и даже кот Васька! Она видела, как Дашина мама нежно обнимает «свою кровиночку» и «лапочку», целует в розовые щёчки, ласково проводит ладонью по кудряшкам цвета спелой пшеницы, в беспорядке обрамлявшим детскую головку.

Мама никогда не обнимала Таню. Может, она её и любила, по-своему, но ей некогда было заниматься такой ерундой. Ведь на ней держалось всё хозяйство. Кто, как не она, приготовит обед, постирает и погладит бельё, наведёт порядок в комнате?

Мама с Таней жили в коммуналке — небольшой комнатке барачного типа. В комнате не было ни тёплого туалета, ни ванны. Им приходилось ходить «на ведро» или выбегать на улицу, где в углу двора стояла общественная уборная.

Там всегда жутко воняло, а над дыркой в полу вился рой зелёных, откормленных на нечистотах и отходах человеческой жизнедеятельности мух.

«Наверное, мама злится, что у нас нет туалета», — размышляла Таня. — О каких обнимашках может идти речь, если после уборной даже от волос воняет!»

Удивительно, но это немного успокаивало девочку. Она твёрдо верила, что мама её любит. И если бы у них была ванная, а из крана текла горячая вода, то и у мамы обязательно появилось бы время и на неё, Таню.

Таня не знала, как помочь мамочке, ведь она ещё не умеет ни стирать, ни готовить обед. Поэтому она просто старалась ей не мешать, пытаясь сделаться как можно незаметней. Она забивалась в дальний угол, между стеной и диваном с высокой спинкой, прижимала к себе куклу и затихала.

Она сидела с закрытыми глазами, пытаясь по звукам определить, что делает мама. Ей так хотелось, чтобы мама заметила отсутствие дочки, пошла её искать, а когда найдёт — присядет на корточки и крепко-крепко её обнимет!

Но чуда не происходило. Мама занималась своими нескончаемыми делами и, как казалось Тане, даже не замечала отсутствия дочки.

«Может, я некрасивая?» — размышляла девочка, вглядываясь в своё отражение в обшарпанном от времени зеркале.

Нахмурившись, она неумело расчёсывала свои короткие тёмно-русые волосики. Прислонившись лбом к холодной поверхности зеркала, заглядывала себе в глаза, то раскрывая их как можно шире, то, наоборот, щурилась, словно от света. Глаза у неё были необычные: радужка состояла из нескольких разноцветных колец, отчего казалась непонятного грязного жёлто-зелёного цвета. Зато свой носик ей очень нравился: маленький, аккуратный и совершенно не сопливый.

Однажды, когда мама, переделав все дела, устало опустилась на стул, Таня несмело подошла к ней, обхватила ручонками, прижавшись щекой, прошептала:

— Мамочка, я тебя так люблю…

Но вместо того, чтобы поцеловать дочку, женщина резко отстранила её от себя, подозрительно всматриваясь той в лицо.

— Что натворила? Признавайся!

— Ничего, — удивилась Таня.

— А что ластишься, словно набедокурила? — продолжала допытываться мама.

Именно тогда Таня поняла, что обниматься — это плохо! Обнимаясь, человек как бы признаётся в своих дурных поступках. Но почему тогда Дашина мама обнимает свою дочку? Она что, тоже совершила что-то нехорошее и теперь просит у Даши прощенья?

Таня поделилась своими сомнениями с подружкой. Но та только звонко рассмеялась:

— Ты что, Танечка! Мама меня любит!

— А почему тогда она тебя обнимает?

— Как почему? — удивилась Даша. — Вот потому и обнимает, что любит. И папа нас с мамой любит. Он каждый вечер приходит с работы — и обязательно целует нас с мамой. А тебя мама не целует?!

— Нет… Она считает это телячьими нежностями. И говорит, что поцелуи только портят ребёнка.

— Это она тебе сказала?! — удивлённо воскликнула Даша.

— Нет… — смутилась Таня. — Я случайно услышала, как мама сказала это соседке, когда та тискала своего ребёночка.

— А папа? Ой… Таня, прости! Я же забыла, что у тебя нет папы…

Таня нахмурилась…

И ведь действительно они с мамой жили вдвоём. Где Танин папа мама не рассказывала. А на все вопросы о его существовании женщина или отмалчивалась, или грубо обрывала, мол, «не твоё дело».

А Тане так хотелось, чтобы у неё были и мама, и папа, и даже бабушка! Хотя она не представляла: как какая-то там старушка тоже будет с ними жить? Таня думала, что бабушки просто приходят с улицы, договариваются с мамами о житье-бытье и потом остаются жить в том же доме. Над тем, что у мамы тоже могла быть мама, Таня не задумывалась.

Глава 2

Когда Таня пошла в первый класс, то получила не только массу новых впечатлений, но и узнала много интересного о взаимоотношениях между людьми, а точнее — между одноклассницами. В 1950-м году в классе были только девочки, так как на тот момент ещё практиковалось раздельное обучение.

Таня была поражена, как легко и непринуждённо девчонки обнимаются друг с другом! Придя утром в школу, подружки кидаются друг к другу в объятия, словно не виделись сто лет!

Но самым волнующим моментом было то, что подружки не просто обнимаются, но ещё и целуются иногда. При всех!

Конечно, не так, как это делают взрослые, но всё равно неприятно, если к тебе прикасаются чужие влажные губы. Это Таня уже на себе испытала, когда одна одноклассница, набивавшаяся к ней в подружки, утром подскочила и в знак приветствия чмокнула в щёку.

— Ты что — дура? — возмутилась Таня и стала энергично тереть место поцелуя, стараясь удалить след от чужих губ.

— Дура! Только не я, а ты! — фыркнула девчонка и отошла, демонстрируя полное безразличие.

Таня так и не подружилась ни с одной девчонкой из её класса, потому что благодаря языкастой Катьке она прослыла «недотрогой» и «ненормальной», как за глаза называли её одноклассницы.

Отдушиной в Таниной серой жизни были лишь общения с закадычной подружкой Дашей, которая принимала её такой, какая она есть, со всеми странностями и недостатками.

Даша не лезла к Тане ни с поцелуями, ни с объятиями, соблюдая установленную Таней дистанцию.

Глава 3

Скучно и незаметно пролетело несколько лет. Таня училась ни шатко ни валко, не участвуя ни в одном школьном мероприятии, не записавшись ни в один кружок. Под любым предлогом она старалась избегать и экскурсий. Не потому, что её ничего не интересовало. Она опасалась любого телесного контакта даже с девчонками, не говоря уж о мальчишках. Да, к тому времени в классе появились и мальчишки, потому что в прошлом году (это был 1954-й год) раздельному обучению пришёл конец.

За несколько лет в домашней обстановке тоже мало что изменилось. Мать продолжала по вечерам ходить на работу — мыла полы в техникуме недалеко от дома, занималась повседневными домашними делами, особо не интересуясь жизнью дочери.

Таня росла спокойным ребёнком, не доставляя ей никаких хлопот. Свои родительские обязательства женщина выполняла добросовестно. Она никогда не оставляла дочь голодной, следила, чтобы та всегда была опрятно одета. Никогда не поднимала на неё руку.

Впрочем, последнее было заслугой самой Тани. Она научилась так себя вести, что мать её почти не замечала. За исключением тех моментов, когда нужно было сходить за хлебом или вынести мусор.

Так и жили мать с дочкой, не досаждая друг другу, не нарушая чужого личного пространства.

Что являлось отдушиной для матери, Таня не знала, да и не хотела знать. Ей было всё равно. В свои четырнадцать лет она оставалась всё той же замкнутой малышкой, которая никак не могла понять: за что её мама так не любит?

Оттаивала душой она только с Дашей.

Даша была ещё та хохотушка! По любому поводу она начинала звонко смеяться, красиво запрокидывая голову, и тогда её волосы золотистыми кудряшками прыгали в такт смеху. Она была очень хорошенькой, словно кукла из «Детского мира», поэтому возле неё всегда вились не только мальчишки, но и девчонки, стараясь заполучить в наперсницы такую красивую подружку.

Будучи лёгкой в общении, она легко расставалась со своими секретами и девичьими тайнами, сделав Таню хранительницей своих любовных переживаний.

Слушая пылкие признания своей подружки в любви к какому-нибудь мальчику, Таня испытывала двоякое чувство. С одной стороны, ей было стыдно и неловко слушать о сокровенном. Но с другой… Это было так волнительно, что сердце замирало, а в груди ощущался холодок, словно туда каким-то образом проникли мельчайшие колючие льдинки.

— Он меня вчера обнял и поцеловал… вот сюда, — как-то похвасталась Даша, показав куда-то в области шеи.

— Ужас… — прошептала Таня.

— Ты что? Знаешь, как приятно… и щекотно!

— Считаю, что в нашем возрасте это неприлично. Так можно делать только после свадьбы. Впрочем, и даже потом я бы не разрешила! — с пафосом произнесла Таня.

— Странная ты, Танюха. А как вы детей будете заводить? Их вам аист принесёт? — съехидничала Даша и весело рассмеялась.

— Не хочу больше об этом говорить, — вздохнула Таня и замолчала, уставившись в пол.

С этого дня и Даша стала обходить стороной эту неприятную для Тани тему. А Таня как будто лишилась единственной тонюсенькой ниточки, соединявшей её с той стороной жизни, где объятия не считаются чем-то постыдным и зазорным.

Глава 4

Прошло ещё четыре года. Из неуклюжего подростка Таня превратилась в симпатичную девушку. Тоненькая, словно осиная, талия, узкие бёдра, маленькая упругая грудь очень шли ей, отлично гармонируя с широко распахнутыми глазами, аккуратным носиком и по-детски пухлыми губками.

Школьные годы остались позади. Таня уже училась в ПТУ, постигая премудрости поварского искусства, на практике «обнимаясь» лишь с кастрюлями и казанами.

Удивительно, но у неё наконец-то появились подружки, две такие же неуверенные в себе девицы — Соня и Валя.

С Дашей Таня связь потеряла. Она с ней не виделась с тех пор, как та сразу после школы выскочила замуж и переехала в другой район. Встреч с бывшей подружкой Таня не искала. Да и зачем? Она была уверена, что та начнёт рассказывать о своём опыте супружеской жизни, о чём слушать будет неловко и стыдно.

По воскресеньям в Доме культуры были танцы. Чтобы совсем уж не отстать от жизни, Таня с подружками туда иногда наведывалась. Но можно было бы и не ходить, потому что для неё всё мероприятие заключалось в подпирании стенки и в одной-единственной фразе «я не танцую», которую она гордо бросала в лицо очередному кавалеру.

Так как на танцы «бегали» примерно одни и те же, вскоре в окружении Тани не осталось ни одной особи мужского пола, который решился бы не только за ней приударить, но и просто пригласить на танец.

Так и осталась бы Таня старой девой со своими заморочками, привитыми чересчур правильной мамашей, если бы однажды на одном из танцевальных вечеров в ПТУ она не увидела Его.

Глава 5

Глеб, так звали молодого человека, просто заглянул «на огонёк», явившись с другом, который учился тут же, правда, не на повара, а на автомеханика.

Он развязной походкой зашёл в зал, остановился, окинул зорким взглядом публику, чтобы выделить из общей массы особо красивых девчонок.

Когда девушка увидела смуглого парня с иссиня-чёрными, как вороное крыло, волосами, с прямым греческим носом и волевыми губами, в голове у неё что-то щёлкнуло, а в животе запорхали бабочки. Это было так неожиданно и волнительно, что она испугалась.

Она отлепилась от стенки, на ватных ногах через весь зал направилась к выходу.

— Это что за краля? — поинтересовался Глеб у друга.

— Да-а, местная знаменитость, — усмехнулся тот.

— Что? Из этих?

— Ха! Если бы! Наоборот. Неприступная крепость! Хоть штурмом её бери, хоть измором — все снаряды переведёшь, но результат будет нулевой.

— Хм… интересный экземпляр… — задумчиво произнёс Глеб, глядя вслед удаляющейся девушке.

— Не трать напрасно время, — предупредил его друг. — Вон сколько девиц вокруг! Выбирай любую!

— Да нет… Любая мне без надобности, — с азартом произнёс Глеб. — Чем труднее штурм — тем слаще победа! Спорим — через неделю она будет моей?

— Ого! Вот у тебя и запросы! — с уважением в голосе протянул друг. — Идёт! Время пошло!

Глава 6

Матери дома не было, поэтому Таня без стеснения сбросила с себя платье и подошла к зеркалу. Старенькое и обшарпанное, оно висело на стене, отражая человека только по пояс. Но Тане и этого было вполне достаточно.

Она провела ладонью по груди, прислушиваясь к своим ощущениям. Бабочки продолжали порхать, требуя выхода. Наверное, впервые за всё время Тане захотелось, чтобы её обняла не мама, а мужчина. Ох, как стыдно!

Девушка закрыла глаза, обхватила себя за плечи, представляя, что это он. Тот, которого она увидела сегодня в актовом зале. Тот, который стал виновником её смятения. Она тяжело дышала, всё крепче обхватывая себя руками. Неизвестно, чем бы закончился её этот первый, почти сексуальный опыт, если бы не пришла мать.

Услышав за дверью шаги, девушка быстро накинула на себя халатик и плюхнулась на диван, схватив с полки первую попавшуюся под руки книжку.

Мать зашла в комнату. Увидев уткнувшуюся в книгу дочь, нахмурилась.

— Всё сидишь! Вырастила лентяйку на свою голову! Вместо того, чтобы романы читать, полы лучше бы вымыла! — зло проговорила она.

— Мам, да я только что пришла…

— И сразу за книжку! Интересно, что это ты читаешь? Сидишь красная как рак! Про любовь?!

Мать выхватила из рук дочери книгу, захлопнула, в недоумении уставившись на обложку.

— «Задачи по геометрии»… Это что? — недоверчиво спросила она.

— Учебник… К контрольной готовлюсь…

— А-а-а… — протянула женщина, сразу же потеряв интерес к дочери. — Ну, занимайся…

Надо же, мама не знает, что уроки геометрии остались в школе, а в училище совсем другие предметы, подумала Таня, но переубеждать мать не стала. Иначе придётся объясняться.

Глава 7

— Что это ты такая взвинченная? — кинулись к ней с расспросами Соня и Валя, заметив, что всегда спокойная и даже меланхоличная Таня в этот раз была взволнована и даже излишне взбудоражена.

И ведь они были правы. Придя на следующий день в училище, Таня на всех переменках выискивала парня, с которым пришёл вчера тот… который заставил учащённо биться сердце…

Конечно, она была уверена, что ни за что не подаст виду, будто она заинтересовалась его другом. Но взглядом так и рыскала по мальчишеским физиономиям! Вот и девчонки заметили, что с ней творится что-то неладное!

— Всё в порядке, девочки. Просто я немножко приболела, ночью температурила, — выкрутилась Таня, развеяв подозрительность подруг.

Но каково же было её удивление, когда выйдя из училища, она чуть ли не врезалась во вчерашнего незнакомца! От неожиданности она охнула и попятилась.

— Ой, простите… — еле слышно прошептала она, уступая парню дорогу.

Но тот даже и не собирался воспользоваться освободившимся проходом. Наоборот, он хмыкнул, заинтересованно поднял брови и удивлённо, немного нараспев, произнёс:

— На-а-адо же… Какая неожиданная встреча! Вы не поверите, но я со вчерашнего вечера потерял покой и сон!

Таня продолжала пятиться, всё больше вжимаясь в стенку тамбура между двумя дверьми.

— Я вас испугал? — продолжал допытываться парень, не давая Тане опомниться.

— Нисколько.

Таня наконец-то взяла себя в руки. Не она ли с утра всё мечтала о молодом человеке, которого видела-то всего минуту!

— Ну, раз вы меня не боитесь — давайте знакомиться! Глеб, — со снисходительной улыбкой произнёс парень, протягивая девушке руку.

— Таня… — тихо проговорила Таня, но руки не подала.

Наоборот, она спрятала обе руки за спину, словно арестантка. Не хватало ещё при всех прикасаться к нему!

Глеб так и остался стоять с протянутой рукой, всем своим видом напоминая Ленина на трибуне, когда тот толкал пламенную речь.

— Ну, хоть проводить тебя можно? — перейдя на «ты», немного разочарованно произнёс Глеб.

Он никак не ожидал, что девица может так отреагировать на его призывы познакомиться. Обычно девчонки просто млели, когда он с ними заигрывал, не говоря уж о более тесном контакте!

Таня шла рядом с парнем, шарахаясь даже от прикосновения полы его расстегнутого пиджака к своей руке, в которой сжимала ручку сумки.

— Давай понесу! — в который уже раз предлагал Глеб, пытаясь забрать у девушки сумку с тетрадками, но наткнувшись на её испуганный взгляд, отступал.

А тут ещё и она встала как вкопанная, заартачилась:

— Дальше я сама…

— Что сама?

— Пойду сама…

— Да не съем я тебя! Пойдём.

— Нет!

Не могла же она ему сказать, что боится не только его, но и мать, если та увидит её с парнем. Тогда стыда не оберёшься!

— Как знаешь, — немного обиженно произнёс Глеб. — Тогда до завтра!

Он коротко взмахнул рукой, то ли в знак приветствия, то ли прощания, развернулся и, насвистывая, вразвалочку пошёл прочь.

Глава 8

Таня смотрела вслед уходящему Глебу и ругала себя последними словами: «Вот дура я безмозглая! Такого парня отшила! Теперь он на меня даже не посмотрит. Вон сколько девушек вокруг!»

Зато Глеб совершенно не расстроился. Его ухмыляющаяся физиономия говорила об обратном. Мол, всё идёт по плану. Нужно только чуть-чуть изменить тактику.

Он решил исчезнуть. Нет, не навсегда, а так, на пару деньков. Будучи ловеласом, он отлично знал психологию таких затюканных девчонок. Он был уверен на все сто, что Танька эти два дня будет лить слёзы и кусать себе локти, что не удержала такого красавца! А когда он спустя положенное время выскочит перед ней как чёрт из табакерки, всё — она окажется в дамках! В прямом и переносном, то есть в том самом, смысле!

Эти два дня Таня не находила себе места. На занятиях отвечала невпопад, чем заинтриговала своих подружек. Ну не поверили они в её простуду! Но девушка не собиралась открывать им свою душу, ведь даже от собственных мыслей её бросало то в жар, то в холод.

И ведь не с кем было посоветоваться. Даша была далеко, да и адреса она её не знала. О том, чтобы поделиться своими переживаниями с матерью, не было даже и речи! Хоть та её никогда и не била, но лишь узнает о её крамольных мечтаниях — вмиг за волосы оттаскает! Потому что мать не раз предупреждала: если прикоснётся к ней парень — она сразу станет порченой!

Правда, Таня частенько задумывалась над тем, как же тогда она появилась? Не ветром же надуло! Что-то мать не договаривает. Но сколько бы она не вызывала ту на откровенный разговор, в ответ слышала лишь ругательства из-за её «похабных» мыслей.

Так прошёл день… другой…

На третий день девушка не находила себе места. Она была готова бежать за Глебом на край света. Только бы он появился! И когда, выходя из училища, Таня нос к носу столкнулась с Глебом, то от неожиданности ахнула, залилась краской и тихо выдохнула: «Глеб…».

Глеб понял, что одержал победу. Почти… осталось дело за малым.

— Привет, Танюшка! — радостно воскликнул он. — Ждать тебя замучился!

— Меня? — прошептала девушка.

— Ну да, а кого же ещё? Я же обещал, что мы ещё увидимся. Два дня только о тебе и думал!

— А почему не приходил? — стыдливо спросила Таня и засмущалась.

— Да, с отцом по делам уезжали. В кино пойдём? Я и билеты уже купил!

— В кино? А какое?

— Про любовь, конечно! Или ты против? Тогда я прямо сейчас эти билеты порву!

Глеб резко вытащил из нагрудного кармана пиджака билеты и сделал вид, что собирается их порвать.

— Стой! — Таня схватила парня за руку, останавливая его от такого опрометчивого шага. — Конечно, я пойду с тобой в кино…

Глеб и не сомневался.

В кинотеатре они заняли свои места на последнем ряду. Шла картина «Простая история». Таня так мечтала её посмотреть, но сегодня ей было не до переживаний героини. Она сидела как на иголках, всем телом, даже через подлокотник кресла, ощущая тепло, исходящее от Глеба.

А тот не торопился. Другую девицу он бы давно уже облапал, но с Танькой такой номер не пройдёт. Чтобы «не спугнуть птичку», он, как бы ненароком, то прикасался к локтю девушки, то задевал её ногой.

Когда они вышли из кинотеатра, уже стемнело. Редкие фонари освещали аллею, уходящую вглубь парка.

— Пройдёмся? — предложил Глеб.

Таня молча кивнула. Зарделась. Хорошо хоть, что темно: не видно, что она пунцовая как помидор!

Глеб всё дальше уводил девушку в темноту парка, свернув с аллеи туда, где не было людей.

Таня не знала, о чём говорить с парнем, а тот просто боялся её спугнуть. Так и шли молча, соблюдая «пионерскую» дистанцию.

Вдруг Глеб резко остановился, обхватив девушку за плечи, развернул к себе.

Таня от неожиданности аж язык прикусила. Почувствовав на губах вкус крови, выдохнула:

— Глеб… не надо…

— Глупышка, я же тебя люблю!

— Правда?..

— Конечно, милая!

Он прижал девушку к себе, собираясь поцеловать.

— Нет! Нельзя! Это грех! — испуганно вскрикнула Таня.

«Сектантка что ли?» — промелькнуло в голове Глеба. Но на всякий случай спросил:

— Это почему?

— Ну как почему? Мама говорила, что обниматься стыдно, это можно делать только после свадьбы!

«Ну не дура ли…» — сокрушённо подумал Глеб. Но отступать от задуманного не хотелось. Он сразу же представил ехидную физиономию друга, как тот будет всем рассказывать, мол, «Глебушка сноровку потерял».

Ну уж нет, решил он. Танька всё равно будет его! Даже сегодня!

Глава 9

— Тебе что, ещё нет восемнадцати? — удивился Глеб.

— Есть… Два месяца назад исполнилось… — ковыряя землю носком туфельки, прошептала Таня.

— А чего тогда боишься?

— Я не боюсь… Просто… ну… мы же не женаты… — замялась девушка.

«А… так ей свадьба нужна!» — мысленно чертыхнулся Глеб, но виду не подал.

Видя, что девушка замкнулась, вот-вот «створку раковины» захлопнет, Глеб, придав выражению лица как можно больше романтизма, ласково произнёс:

— Выходи за меня замуж!

Таня испуганно охнула, прижав ладошки к пылающим щекам:

— Замуж?..

— Ну да. А что такого? Не хочешь что ли?

— Хочу… Только так всё неожиданно…

— Ты что, меня не любишь?

— Люблю… наверное…

Не дав девушке опомниться, Глеб подхватил её на руки, закружил, целуя в щёки и куда придётся.

— Завтра пойдём заявление в ЗАГС подавать! А теперь нам надо чуточку передохнуть. Да и у тебя голова закружилась… Милая… — прошептал он ей на ушко, уволакивая девушку в заросли черёмухи.

От одуряющего цветочного аромата, близости молодого человека, от которого слегка пахло куревом, у Тани всё расплывалось перед глазами, в ушах стоял звон. Она даже не заметила, как оказалась на земле, опрокинутая на наскоро сброшенный с плеч пиджак, прижатая разгорячённым телом парня.

Позже она попыталась вспомнить, как всё происходило. И не смогла. Она лишь запомнила боль, пронзившую её, и стыд. Ужасный стыд!

А Глеб как ни в чём не бывало поднялся, застегнул брюки, с лёгкой ухмылкой помог девушке подняться.

— Ну что, пойдём? А то уже поздно!

— А ты разве не пойдёшь к нам домой? — удивлённо спросила Таня.

— Зачем? А-а-а… Твоей руки просить? Конечно-конечно! Только завтра! Не на ночь же глядя!

Таня шла, еле переставляя ноги, испытывая лёгкое жжение и неприятную боль там, внизу… Не так она представляла превращение девушки в женщину, не так…

В этот раз она позволила парню проводить её до самого дома. Ведь он почти что муж!

Стыдливо отводя взгляд, она несмело чмокнула Глеба в щёку:

— До завтра…

В комнате было темно. Мать, видимо, спала. Таня на цыпочках, стараясь ничего не задеть в темноте, на ощупь стала пробираться к своему дивану.

Но в ту же секунду яркий свет ударил в глаза, ослепил.

Мать в одной ночнушке стояла посреди комнаты, сжимая в руке откуда-то взявшийся солдатский ремень.

«Наверное, осталось от отца…» — только и успела подумать девушка.

— Ты где была?! — заорала на неё мать.

— В кино… с подружками ходила…

— С подружками?! В кино? До двух часов ночи?! А это что?!

Мать подскочила к Тане, схватила за край подола платья, ткнула им девушке в нос. Низ платья был в крови и со всеми потрохами выдавал её происхождение.

— Шлюха! Опозорила!

Мать со всей злости накинулась на дочь, ремнём лупя её вдоль и поперёк.

— Мамочка! Не бей! Умоляю! Я тебе сейчас всё объясню! — кричала Таня, закрывая руками лицо.

Но женщина как обезумела.

В конце концов, устав от своей же агрессии, она швырнула ремень в угол, сказала, как припечатала:

— Из дома ни ногой! Выйдешь — убью!

Глава 10

Таня лежала, уткнувшись носом в подушку, и тихонько всхлипывала. Так замечательно начавшийся вечер был перечёркнут безжалостной материнской рукой. Вернее, ремнём. Борозды, оставленные им, горели, но ещё больше жгло в груди. Оттуда поднималась, разрастаясь, ненависть к матери.

Таня так мечтала, что утром прижмётся к маме, поделится с ней своим счастьем. Расскажет, какой Глеб хороший, возможно, их завтра и познакомит. А что теперь? Ей запрещено выходить из дома, а Глеб даже не подозревает об этом. Что же делать?

Так ничего и не придумав, девушка забылась тревожным сном. Во сне она опять увидела разъярённую мать и Глеба, который радостно махал рукой, всё дальше и дальше отодвигаясь на задний план.

Хмурое утро ничего нового не принесло. Уходя на работу, мать закрыла дверь на ключ, забрав с собой и Танин.

Конечно, можно было вылезти и в окно, но девушка даже боялась представить, какие её будут ожидать последствия!

Вечером, придя домой, мать сходу приступила к допросу:

— И кто он?!

Таня молчала, покусывая припухшие от слёз губы.

— Я тебя спрашиваю! Отвечай! Или ещё ремня всыпать?!

— Глеб… — еле слышно прошептала Таня.

— Мне его имя без надобности! Я спрашиваю: кто он?!

Видно было, что мать разозлилась не на шутку.

— Парень один…

— И кто он?!

— Не знаю…

И ведь действительно Таня ничего не знала о своём любимом: не знала ни его фамилии, ни адреса; не знала — учится он или работает. Любовь накрыла её так стремительно, что она окунулась в омут страсти, не успев даже толком познакомиться.

Услышав такой «развёрнутый» ответ, женщина аж задохнулась от гнева:

— Он что, тебя силой взял?!

— Нет…

— Сама ноги раздвигала?!

Таня зажмурилась, всхлипнула — и рыдания прорвались из неё бурным потоком.

Мать в изнеможении опустилась на табурет…

— Опозорила… И как теперь нам жить? Как людям в глаза смотреть? — охнула она, прикрыв рот рукой, и стала раскачиваться из стороны в сторону, будто это могло ей чем-то помочь.

— Мам, он жениться обещал, — размазывая по щекам слёзы, выдохнула Таня.

— Обещал?! Знаю я таких обещальников! — закричала женщина. — С три короба наобещают, а сами в кусты! Да я…

Тут женщина вдруг резко захлопнула рот и, как показалось Тане, даже испугалась.

— Принёсёшь в подоле — выгоню из дома!.. — подытожила она, махнула рукой, отвернувшись от дочери.

Таня поняла, что экзекуция закончилась, по крайней мере, на сегодня, и с облегчением вздохнула.

Глава 11

Взаперти Таня просидела два дня. Мать не выпускала её даже до уборной. Видимо, боялась, что соседи, заметив полосы, оставленные ремнём, начнут судачить и неизвестно до чего досудачатся.

А Таня тем временем ломала голову, как выбраться из дома, ведь мать не пускала её даже в училище, полагая, что там она «снюхается» со своим «кобелём».

— Мам, — робко промолвила Таня, — мне на занятия надо! Меня будут ругать…

— Обойдёшься! Скажешь, что болела. Я записку напишу!

Но всё-таки разум возобладал, и на третий день женщина выпроводила дочь на занятия.

— Учти! Узнаю, что с этим встречалась — ноги повыдёргиваю!

Таня надела платье с длинными рукавами и закрытым воротом, хотя на улице было не по-весеннему жарко. Синяки на шее девушка прикрыла газовой косынкой, благо такой элемент в гардеробе был на пике популярности, и шейки многих девчат украшали разноцветные тончайшие косынки и шарфики.

Мешки под глазами она попыталась замазать пудрой, которую «с барского плеча» выделила ей мать.

Валя и Соня, увидев подругу, радостно кинулись ей навстречу, но её осунувшееся лицо остудило их пыл.

— Танечка, что случилось? Помер кто?.. — участливо спросила Соня.

— Болела я… — отмахнулась от подружки Таня, подумав, что лучше бы умерла. — Мне до сих пор нехорошо…

Но заметив на лицах подруг явную обиду, устыдилась своей резкости, ведь девчонки не виноваты, что произошло с ней.

— Не обижайтесь, ладно? — примирительно добавила она. — Просто я вас заразить могу. Да и голова болит.

Пока шли занятия, Таня размышляла, как отыскать Глеба. Конечно, теплилась надежда, что любимый будет её поджидать возле училища. Но внутренний голос гаденько нашёптывал на ушко: « И не надейся… Шлюха!»

На большой перемене она сбегала в то крыло, где занимались будущие автомеханики. Но сколько она ни всматривалась в мальчишеские лица, выискивая друга Глеба, нужного ей парня нигде не было. А спросить… Как спросишь, если она не знает кого спрашивать!

После занятий, выйдя из училища, Таня в нерешительности остановилась, не зная, что делать. Домой идти? А как же Глеб? Остаться его здесь дожидаться? Опять ремня получит! А что она его обязательно получит — в этом Таня уже не сомневалась. «Объятия» от ремня до сих пор огнём горели на её теле!

Раньше она думала, что объятия — это только сладостная нега, приносящая лишь удовольствие и вызывающая экстаз. Неужели все девушки проходят через это?! Может, и у матери было нечто подобное? Недаром она так взбеленилась!

Ладно, об этом она подумает потом, а пока надо Глеба найти, подумала девушка, присев на ступеньку крыльца…

Но если бы она знала, чем сейчас занимается её любимый, у неё бы сердце остановилось от горя!

А Глеб в это время «окучивал» очередную жертву его неуёмной сексуальной энергии. Про Таньку он уже и думать забыл! Получил, что хотел — и «отвали, моя черешня»!

Училище опустело. Не только учащиеся, но и преподаватели уже разошлись по домам. Наверное, Таня так бы и сидела на ступеньках и час, и два, если бы не сторож.

Увидев одиноко сидящую на крылечке девушку, он устало присел рядом.

— Двойку что ли получила? — участливо спросил он.

— Ох, дедушка, если бы…

— Значица, любовь… — подытожил он, хмыкнув в бороду, — Она такая, стерва!

— Кто? — встрепенулась Таня.

— Она самая… любовь! Так тюкнет, что света белого не увидишь!

— Это точно… — вздохнула девушка. — А что, у всех так плохо?

— Почему плохо? Очень даже хорошо! — снова хмыкнул пожилой сторож, видимо, вспомнив свою шальную молодость.

— А вы любили когда-нибудь? — стесняясь, спросила Таня.

— А то как же! Я и сейчас свою старуху люблю! Как без любви-то?

— Вот-вот, как без любви?..

— Что-то ты, деваха, мне не нравишься. Иди-ка ты домой! Не хватало мне ещё с тобой нянькаться. Своих забот полон рот.

Глава 12

Удивительно, но мать была дома. Отпросилась что ли, чтобы её контролировать, подумала Таня.

— Я дома, — отчиталась она.

Мать хмуро взглянула на дочь, промолчала.

Ну и ладно… Не очень-то и хотелось общаться. Девушка переоделась, умылась, окинула взглядом стол. Итак, пара картофелин, ломоть хлеба, кружка с квасом. Материна кружка чистая, перевёрнутая, под полотенцем. Значит, мать уже поела.

— Мам, ты уже покушала? — хоть как-то разрядить молчанку, всё же решилась спросить Таня. В ответ — гробовое молчание. Ну и ладно…

Наскоро перекусив, девушка разложила на столе тетрадки с конспектами. Печаль печалью, а к экзаменам готовиться надо.

Она в который раз перечитывала записи, а сама украдкой поглядывала на мать. Всё-таки похоже на ультиматум. Ну и пусть!..

…Так в молчании и безразличии друг к другу прошло две недели. Мать как воды в рот набрала! Но это особо и не напрягало, так как вместе с молчанкой Таня получила полную свободу.

А зачем ей эта свобода? Без Глеба. А Глеб как в воду канул! Она все глаза высмотрела: в каждом парне, появившемся на горизонте, ей чудилась ладная фигура Глеба. Тогда она чуть ли не сломя голову кидалась навстречу, а потом сконфуженно пятилась, когда понимала, что обозналась.

Её милое до этого личико осунулось, под глазами пролегли тени. Таня и раньше-то весёлой не была, а теперь и вовсе сникла. От переживаний её глаза постоянно были наполнены слезами, по малейшему поводу проливавшимися через край.

Удивительно, но, несмотря на страдания, Таня не жаловалась на отсутствие сна. Наоборот, её так и клонило то к столу, то к парте, и она только и успевала подставлять под щёку ладошку, чтобы не стукнуться лбом об столешницу!

Утешением стали лишь наладившиеся отношения с матерью. Если первые дни после того свидания с Глебом мать полностью игнорировала дочь, то теперь, наоборот, садилась напротив неё и смотрела как она ест, чуть ли не в рот заглядывала! От этих взглядов девушке становилось не по себе, а кусок не лез в горло!

Но худой мир лучше доброй ссоры, думала Таня, стараясь не обращать на мать особого внимания.

Гром грянул неожиданно, в тот миг, когда Таня потянулась за третьим солёным огурцом.

— На солёненькое потянуло?! — заорала мать, выхватив из Таниных рук огурец и с ненавистью запульнула им в девушку. — Паскудница! Всё-таки нагуляла брюхо! И даже не надейся, что позволю байстрюка родить!

— Мам, да ты что? — растерялась Таня, сначала даже не поняв, о чём идёт речь. А когда до неё дошло, то сердце ухнуло и провалилось куда-то в пятки…

— Не может быть… — выдохнула она. — Может, и нет ничего… Один лишь раз у нас было…

— Ах ты, гадина! Один раз! Да прямо в яблочко! И где твой кобель, спрашиваю?!

Таня, потупившись, молчала, не в силах произнести ни слова. Она поверить не могла, что то свидание в парке переросло в такую огромную проблему! В плохое верить не хотелось, но она смутно догадывалась, что Глеб сделает всё возможное и невозможное, чтобы даже случайно с ней не столкнуться. Наконец, до неё дошло, какая беда нависла над ней…

— Так, — рукой рубанула воздух мать. — Сидишь дома, сколько скажу! На улицу не смей даже носа высунуть! Пока проблему твою не решу!

Глава 13

Мать быстро переоделась, открыла шкаф, порылась в своём белье, сложенном стопкой, выудила оттуда несколько бумажных купюр. Запихнула себе за пазуху, видимо, в лифчик. Чертыхаясь, всунула ноги в туфли, выскочила в коридор, так хлопнув дверью, что с потолка посыпалась штукатурка.

Не было её долго. Сумерки уже давно уступили место ночной тьме, а мать всё не появлялась. Хоть Таня и злилась на неё, но мать есть мать. Вдруг с ней что-то случилось?!

Таня прекрасно понимала, что нельзя оставлять ребёнка. Аборт делать тоже нельзя, ведь тогда об этом узнают и соседи, и в училище. Из училища её точно попрут, соседи навесят ярлык гулящей. Хорошо хоть, что не в деревне живут, иначе бы вмиг ворота дёгтем вымазали!

Остаётся только бабка… Таня слышала, что есть такие бабки-знахарки, которые за деньги могут не только лечить, но и избавлять от нежелательной беременности. Конечно, это дело подсудное, но алчные до денег «целители» на всё идут!

Но она даже не подозревала, что это может коснуться и её саму. Может, мать никого не найдёт, и она оставит ребёночка? А там, глядишь, и Глеб отыщется. А нет — так сами воспитаем! Ох, как не хочется вытравливать плод её любви!

Так, за размышлениями, Таня не заметила, когда вернулась мать. Та устало опустилась на табурет.

— Сейчас соседи по норам разбредутся, улягутся спать — и пойдём.

— Куда? — вырвалось у Тани, хотя и так прекрасно понимала — куда.

— Куда скажу — туда и побежишь! — зло бросила мать. — Это же надо: копила-копила на пальто, а теперь всё придётся отдать, чтобы твой позор скрыть!

Спустя два часа они шли по тёмной улице, которая чуть ли не с каждым шагом становилась всё уже и извилистее. Фонарей здесь не было и в помине. Луна освещала крыши приземистых домишек, на фоне которых их барак мог считаться чуть ли не дворцом.

В этом районе Таня не была, и она удивлялась, насколько ветхими казались домишки, словно вынырнувшие из позапрошлого века. То здесь, то там тявкали собаки, почуяв чужаков.

Наконец мать остановилась перед покосившимся забором, толкнула калитку — и та со скрипом отворилась. Мать уверенно прошагала по еле заметной тропинке, обогнула какой-то колючий кустарник и оказалась возле небольшого окошка. Стукнула три раза, потом — ещё раз. Надо же, подумала Таня, словно на конспиративную квартиру явились.

Сбоку послышался скрип открываемой двери.

— Чего так долго? — послышался недовольный голос, принадлежащий, скорей всего, старухе.

— Извините… ждали, пока все соседи разбредутся, — объяснила мать.

Таня удивилась, насколько раболепным может быть её голос! С Таней она всегда держалась строго, даже высокомерно, а тут… гляди… как… как… пресмыкается!

— Заходите! — отрывисто произнесла хозяйка.

…Они оказались в небольшой комнатке, которая больше напоминала предбанник, а не жилое помещение. Везде на стенах висели пучки трав, в углу стоял стол, заставленный бутылочками и баночками с непонятным содержимым.

— Принесла? — выжидающе спросила хозяйка, и в самом деле оказавшаяся древней старухой неопределённого возраста. Она хмуро разглядывала Таню, словно оценивая «масштаб бедствия».

Мать протянула бабке свёрток. Старуха резво его развернула, пересчитала купюры и, хмыкнув, шустро спрятала их в карман платья, отогнув край фартука.

— Что встала как вкопанная? Иди в ту комнату, — приказала она Тане. — Снимай трусы, залазь вон на то ложе!

Только теперь Таня увидела, что в домике есть ещё одна комнатка. Таня сделала два шага, а потом попятилась… Та комната, в которую приглашала её бабку, была похожа на… камеру пыток. Такую ассоциацию навевал набор жутких инструментов, разложенных на придвинутом к высокому топчану столике.

Девушка на негнущихся ногах прошлёпала к столу, трясущимися руками стянула трусы, кинула их на стул. Полезла на топчан.

Старуха вымыла руки под рукомойником, налила в стакан какую-то жидкость, протянула Тане:

— Пей!

— Это что?..

— Тебе какое дело? Пей! Али боли не боишься?!

Таня поднесла стакан ко рту. В нос ударил запах процедурного кабинета. Спирт… да ещё что-то… Таня сделала маленький глоток. Горло обожгло.

— Пей всё! — прикрикнула на неё старуха.

Девушка задержала дыхание, зажмурилась, залпом выпила вонючую жидкость. Тут же закружилась голова, в глазах потемнело. Словно сквозь вату до Тани донёсся голос старухи:

— Да-а, не думала, что ты ещё и дочь приведёшь…

Глава 14

Это было последнее, что услышала Таня перед тем, как погрузиться в кошмарный сон. Каждая клеточка её тела кричала от боли, но девушка была словно парализована и оглушена. Она попыталась открыть глаза, но они были ей не подвластны. Словно сквозь вату до неё доносился стон, её стон, переходящий в протяжный вой. Её терзали, раздирали на части, а она не могла этому даже воспротивиться.

Сколько продолжалось издевательство над её плотью, она не знала. Но когда сознание стало возвращаться к ней, промелькнула мысль: «Лучше бы умерла…»

Тело болело, как будто по нему прошлись катком. Губы опухли, покрылись коркой запёкшейся крови. Шершавый язык не помещался во рту…

— Очухалась? — услышала она голос старухи, искажённый звоном, ещё стоящим в ушах. — Нечего здесь разлёживаться! Чай не на курорте. Давай, забирай свою непутёвую!

Последнее явно было предназначено не ей, а матери, потому что Таня почувствовала, как её стаскивают с топчана, пытаясь поставить на ноги.

— Давайте-давайте, идите! — командовала старуха. — Скоро светать начнёт. Ещё не хватало, чтобы соседи вас увидели! Настучат, куда следует — и мне, и вам не поздоровится! Загремим на нары!

Как Таня дошла до дома, только одному богу известно. Если, конечно, он есть, раз допустил такое…

Дома она плюхнулась на диван и тут же забылась тревожным сном. Снилась ей бабка в окружении чертей, один из которых держал в руках то, что совсем недавно было малюсеньким, правда, ещё не рождённым, человечком — с ручками, ножками и почему-то с хвостиком. Или это только ей показалось?

А затем она услышала голос той же бабки: «Объятий захотелось?! Так получай!».

И в тот же миг черти накинулись на неё со всей страстью, на которую были способны эти страшные существа…

Таня в ужасе закричала и проснулась.

Над ней склонилась мать и трясла её за плечо:

— Да замолчи уж, наконец! Слава богу, что всё закончилось.

Закончилось ли, подумала Таня. Слова старухи из сна не шли у неё из головы. А ещё она помнила последние слова той бабки-знахарки перед тем, как отключиться. Что значит «ещё и дочь привела»? Мать там тоже побывала? Или ей опять всё померещилось?

Глава 15

Выздоравливала Таня долго и тяжело. Что-то напортачила бабка, потому что буквально на следующий день девушку накрыла такая температура, что пришлось вызывать врача на дом. Конечно, мать скрыла причину жара, убедив врача в том, что «дочь ноги промочила».

Глядя на худенькую девчонку, докторица, уже немолодая женщина, даже подумать не могла об истинной причине недомогания, поэтому выписала кучу лекарств, среди которых были и антибиотики. Вот они-то и помогли справиться с воспалением, а молодой организм не дал девушке отправиться на тот свет.

Но последствия аборта аукнулись самым примитивным образом. Девичья душа словно очерствела, а сердце покрылось коркой льда. Таня даже думать не могла о Глебе! Кто он такой? Да никто! И вообще, все мужчины стали казаться Тане виновниками девичьих страданий. Таня поняла, что им нужно только одно — затащить девушку в постель, получить удовольствие, а затем выбросить, словно фантик от вкусной конфеты.

Никогда она не выйдет замуж! И дети ей не нужны, тем более девчонки. Чтобы их ждала та же участь? Ни за что!

…Пока Таня болела, все одногруппники сдали экзамены, отработали положенную практику. У девушки не было ни малейшего желания подчищать хвосты, а на практике — жарить какие-то там котлеты и варить борщи.

Видя полное безразличие девушки к своей профессии, все преподаватели, не сговариваясь, поставили ей «неуд», что и послужило отчислением из училища.

— Ты дура! — орала на Таню мать, сжимая от злости кулаки. — Не могла макароны сварить?! И что теперь прикажешь с тобой делать?

— Ничего… — безучастно отвечала девушка.

— Кидайся им в ноги, проси, чтобы дали возможность пересдать!

— Не пойду…

— Пойдёшь, как миленькая!

— Нет…

Этот диалог повторялся вот уже третий день, но Таня, до этого безропотно подчинявшаяся матери, стояла на своём. Видимо, поняв, что спорить бесполезно, мать наконец отстала от дочери.

— Пойдёшь полы мыть, — устало проговорила она. — Не собираюсь тебя, лоботряску, кормить. Хлеб свой отрабатывать будешь!

Так Таня обрела «профессию», к которой шла целых три года. Она стала уборщицей.

…Мыть полы она подрядилась в городском архиве. Целых два месяца она колесила по городу в поисках такого места, где не будет ни мужиков, ни детей. С некоторых пор она и к тем, и к другим испытывала стойкое отвращение, считая их виновниками всех бед.

На протяжении всего этого времени она изо дня в день выслушивала гадости, которыми сыпала её мать, обвиняя в тунеядстве, грозясь, что «последний день кормит нахлебницу».

Когда Таня сообщила матери, что наконец-то нашла работу, та только фыркнула:

— И стоило столько лет учиться, чтобы тряпкой махать!

— Все профессии почётны, — устало отмахнулась девушка.

— Ага! Ещё скажи, что пятилетку досрочно выполнишь! — козыряя модными словечками 50-х, ежедневно доносившимися из каждого радио, хмыкнула мать. — Ну-ну… драй.

— Мам, ну ты же тоже полы моешь! — попыталась оправдаться Таня.

— Да что ты знаешь о моей жизни? Я и пошла полы мыть, чтобы тебя, дуру, прокормить! Вырастила на свою голову…

— Ну так расскажи… Мам, давай поговорим… как мама с дочкой… Как ты до меня жила?..

— Тебе какое дело?! Ты что, священник, чтобы я тебе исповедовалась?! Да я, если бы не ты, может…

Но увидев, что Таня жадно ловит каждое её слово, женщина спохватилась.

— Что было — то прошло! И вообще, это не твоего ума дело! Лучше подумай, как дальше жить будешь!

Что же скрывает мать, думала Таня, всё больше и больше понимая, что за этим кроется какая-то тайна. От таких «душеспасительных» бесед вопросов становилось всё больше. Что случилось с матерью до Таниного рождения? Почему она стала такой злой и жестокой по отношению к своей дочери? И вообще, кто Танин отец? Почему она о нём ничего не знает? О его присутствии в жизни матери напоминало лишь Танино отчество — Павловна, и то она не уверена, что оно не выдуманное.

Глава 16

Прошло ещё несколько дней, а эти мысли никак не выветривались из головы. У Тани даже сон пропал! Она во что бы то ни стало решила докопаться до правды. А что? Имеет право!

Начала Таня с обыска в комнате. Правда, она пока не представляла, что ищет. Но шестое чувство подсказывало ей, что она на верном пути.

Выбрав время, когда мать была на работе, девушка метр за метром стала обследовать комнату. Вернее, те места, которые до сегодняшнего дня были не досягаемы её взору. Свой выбор она остановила на дверце шкафа, которая всегда была закрыта на ключ. Таня никогда не интересовалась — почему. Закрыта и закрыта. Но только не сегодня!

Девушка подёргала дверцу. Задумалась. Где мать может держать ключ? На шкафу? Пусто… Таня переворошила все стопки с бельём — ничего. Заглянула во все ящички кухонного стола — безрезультатно.

Тогда она взяла шпильку, сжала рогатульку, всунула в замочную скважину. Чувствовала она себя вором-домушником, который в отсутствие хозяев решил поживиться их добром. Это подстёгивало и добавляло адреналина.

Девушка крутила шпильку и так и эдак, дёргая дверцу. Пот уже застилал глаза, от возбуждения и от страха, что вот-вот придёт мать, руки тряслись, но Таня решила довести задуманное до конца. И вот, когда она уже собралась было бросить это дело, в замке что-то щёлкнуло, шпилька легко повернулась, сделав оборот, и дверца открылась!

Таня, не поверив своему счастью, испуганно посмотрела на входную дверь и с замиранием сердца заглянула в шкаф. Но её ждало полное разочарование. Это было обычное отделение: с перекладиной, на которой висели плечики с платьями и старыми пальто, вышедшими из моды, наверное, ещё в довоенное время.

Внизу стоял такой же древний чемодан. К счастью, он не был закрыт на ключ, поэтому, щёлкнув замочками, легко открылся. В нём лежали старые счета, какие-то справки и несколько фотографий.

Таня разложила на полу фотографии и стала их рассматривать. Какие-то тётки, бабульки… Ни одного молодого, да и старого тоже, человека на фотках не было, впрочем, как и матери. Ничего интересного. И зачем мать всё это хранит? На фотографиях даже не указано, кто это. Просто «это я» и всё.

Девушка стала перебирать справки и счета. Скукота! Она уже собралась было скинуть всё это снова в чемодан, но… застыла.

В руках она держала странный документ. Это было заявление об… изнасиловании гражданки Метецкой Марии Никифоровны! То есть её матери!

Это что же получается? Она, Таня, жертва изнасилования?! Нет, здесь что-то не так. Таня точно слышала, как бабка упрекнула мать, мол, «снова пришла». Что же делать? У матери спрашивать бесполезно. Ничего не расскажет. Нужно к бабке идти!

Но Таня понимала, что бабке не резон раскрывать криминальную тайну за просто так. Ей нужно заплатить. Сколько? Наверное, много…

Итак, решено: как только Таня получит зарплату — отправится к бабке.

Таня сунула чемодан на место, аккуратно прикрыла дверцу шкафа, надеясь, что мать не заметит взлома. А заметит — и пусть! Семь бед — один ответ!

Но пока ей везло. Матери не было никакого дела ни до шкафа, ни до его содержимого.

…И вот, наконец, долгожданный день настал!

Свою мизерную зарплату Таня всегда отдавала матери. Именно та заведовала всеми расходами и решала, что купить сейчас, а с чем можно повременить. Тане никогда, даже мысленно, не хотелось возмутиться, мол, она имеет полное право распоряжаться своими деньгами! Но только не теперь. Ведь придётся как-то оправдываться перед матерью, а как — она ещё не придумала.

Она села на лавочку в скверике, пересчитала купюры. Машинально, как всегда делает мать, засунула деньги в лифчик, что сразу значительно увеличило одну грудь. Хмыкнув, Таня провела ладонью по выпуклости, вынула деньги, разделила на две кучки и снова спрятала в чашечки лифчика. Вот теперь другое дело! Интересно, сколько бабка потребует денег за информацию?

Задумавшись, девушка не заметила, что сзади к ней подкрадывается одетый в ветхую одежонку мальчишка. Он давно заприметил девицу, беспечно бросившую свою сумку на лавочку рядом с собой. Так как всё его внимание было приковано к сумке, он и не заметил манипуляций с купюрами.

Оказавшись прямо за спиной девушки, мальчишка с хорошо отточенной сноровкой выбросил вперёд руку, схватил сумку (видимо, не впервой проделывал такой трюк) — и был таков!

— Стой! — запоздало закричала Таня, но пацана и след простыл!

— Сумка… моя сумка!.. — ахнула Таня, оглядываясь по сторонам.

Она готова была расплакаться, ведь в сумке была вся её зарп…

«Ой! Какая зарплата?! Она же у неё здесь, — девушка прижала к груди руки. — Вот он, выход! Так матери и скажу, мол, сумку пацан спёр! Конечно, криков не избежать…»

Глава 17

— Что за бестолочь такая! — орала на неё мать, лупя полотенцем, так кстати оказавшимся у неё в руках.

— Мам, да я не успела…

— Что не успела?! Ты только ноги раздвигать горазда, а руки-то крюки!!!

Пусть орёт, думала Таня, трясясь, чтобы мать не заметила вдруг «выросшую» грудь. Долго ещё мать сыпала ругательства в адрес Тани, но той уже было всё равно. Она ждала завтрашний день.

Утром, еле дождавшись ухода матери, Таня отправилась к бабке. Ради такого дела она даже на работу не пошла.

Долго плутала она по чужим улочкам, упираясь то в тупики, то в чужие ворота. Всё-таки ночью здесь была, а в темноте попробуй, запомни дорогу! Но вот, кажется, и калитка знакомая. Девушка толкнула её — та со скрипом отворилась. Уф… Наконец дошла!

Таня тихонько поскреблась в окошко.

— Кого это там принесло? — услышала она уже знакомый голос.

— Это я, Таня…

— Какая ещё Таня?! Не знаю такой! Уходи!

— Бабушка, это я… — тихо промолвила Таня. — Не бойтесь, я одна… мне очень нужно с вами поговорить!

Шторка, закрывающая нижнюю половину окна, колыхнулась, за ней показалась нахмуренная физиономия.

— Чего надо? — недружелюбно спросила бабка.

Таня молча вынула из-за пазухи деньги. Увидев пачку купюр, бабкины глаза сверкнули алчным блеском. Жадность пересилила страх быть разоблачённой. Старуха мотнула головой в сторону, мол, иди туда, и скрылась. Практически сразу же скрипнула дверь.

Таня, немного тушуясь, зашла в дом.

— Чего надо? — снова спросила бабка, сложив руки на груди. — Если с претензиями — то я сделала всё как надо. Будешь жаловаться — пойду в отказ! Мол, ничего не видела, не знаю, не делала! Поняла?!

— Нет-нет! — поспешила успокоить старуху Таня. — Я по другому поводу пришла…

— Ну-ну… слушаю!

— Я слышала… ну… когда отключалась, что вы сказали «ещё и дочь привела». Вы маме тоже… ну… это самое… делали?

— Тебя мать прислала?! — хмуро спросила бабка.

— Нет, она не знает, что я сюда пошла.

— Так какого лешего тебе знать это? Любопытной Варваре знаешь, что оторвали?

— Я ей не скажу, что была здесь. Она и про деньги ничего не знает. Вам же нужны деньги? — спросила Таня, снова показывая бабке пачку денег.

— Что ты хочешь узнать? — устало проговорила старуха, опустившись на стул.

— Мама сделала аборт, потому что её изнасиловали?

— Почему ты решила, что я это сделала?

— Ну как же… Я видела заявление, слышала ваши слова, — прошептала Таня.

— И что? — хмыкнула старуха. — Слышала она… Давай деньги!

Таня торопливо протянула бабке деньги, словно боясь, что та передумает их брать.

Но бабка жадно схватила деньги и так же, как в тот, первый раз, отправила их в «потайной» карман, скрытый фартуком.

— Значит, тебе мать так ничего и не рассказала…

— А должна была?

— Её дело! Мне наплевать!

— Но она была здесь раньше?

— Была! Только почему ты решила, что я ей что-то сделала?

— Ну как же… она…

— Заладила! Хорошо, слушай. Расскажу, что знаю.

…Дело было как раз перед самой войной. Однажды ночью ко мне постучались.

На пороге стояла худенькая девушка в обтягивающем платье, которое не могло скрыть выпятившийся живот. Было видно, что молодуха беременная, причём не на раннем сроке.

— Помогите… — прошептала она.

— Что ли рожать надумала? — спросила я её. — Заходи-заходи!

— Нет… наоборот…

— Что наоборот?

— Мне надо сделать, чтобы… ну… чтобы не было его, — запинаясь, проговорила девушка, хлопнув ладонью по животу.

— Ты что? С ума сошла?! — ахнула я. — У тебя срок — вот-вот родишь! Тебя кто ко мне отправил?!

— Не скажу… Не знаю. Когда сюда ехала в поезде, одна женщина адресок чиркнула. Вроде бы здешняя.

— А ну, рассказывай! — приказала я молодухе.

Та и рассказала такую историю.

Жила девушка в другом городе. Где — не сказала. Знаю лишь, что недалеко от нашего. Однажды пошла она с подружкой в клуб на танцы. Ну и познакомилась с одним молодцем. Тот ей сказками да прибаутками задурил голову. После танцев заманил в лесок — ну и снасильничал. Ещё и пригрозил, что убьёт, если кому скажет.

Сама она была детдомовская, жила в общежитии при заводе, на котором работала формовщицей.

Когда она поняла, что потяжелела — очень испугалась. Сначала скрывала, утягиваясь, как только могла. А когда заметила, что стали с подозрением коситься в её сторону — быстренько уволилась и решила уехать в другой город, где её никто не знает. В поезде разговорилась с одной тёткой, которая и дала молодухе мой адрес.

— Эта девушка была моя мама? — спросила Таня, хотя и так было всё понятно.

— Какая догадливая! Только ни с чем она ушла. Слишком срок был большой. Я ей посоветовала в милицию заявление отнести.

— Знаю…

— Ты же сказала, что не знаешь ничего!

— Я нашла то заявление. Не отнесла мать его в милицию.

— Вот дура баба! Хранила-то зачем?! Проблем себе на одно место огребла! Выходит, всё-таки она тебя родила…

— Выходит… — вздохнула девушка.

— Иди уже! — приказала бабка. — И забудь сюда дорогу! Да и всё остальное, что тебе рассказала, забудь! Ума хватит — не пойдёшь по стопам своей непутёвой матери! Яблочко от яблони недалеко откатилось…

…Спустя час Таня снова сидела в скверике на той же скамейке, где несколько дней назад лишилась своей сумки. Да какое ей было дело до сумки, когда от полученной информации её голова готова была лопнуть!

Выходит, первая мысль, что она жертва изнасилования, подтвердилась? Наконец-то всё встало на свои места. Таня поняла, почему мать относилась к ней как к какому-то приблудышу! Наверное, глядя на дочь, она испытывала ненависть к тому парню, который взял её силой.

Таня пыталась представить, что испытывала её мать, пока ожидала рождения не нужного ей ребёнка — и не могла! Разве ребёнок виноват в том, что произошло? Разве можно гнобить за это свою дочку?

Хотя… Чем она сама лучше матери? Та хоть жизнь ей дала, а она что? Просто вытравила ребёночка из чрева, как кусок мяса. Как теперь жить с этим? Как матери в глаза смотреть? Та сразу неладное заподозрит. Она и так на неё косится после того, как увидела открытый шкаф. Правда, Тане удалось выкрутиться, мол, ничего не знаю, не ведаю, но отношения с матерью испортились окончательно. Уехать бы куда…

…На следующий день мать опять начала пилить Таню, обзывая её и потаскухой, и нахлебницей, и другими обидными словами.

— Мам, — не выдержала Таня, — за что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала?

— Сделала?! — заорала мать. — Ничего не сделала! Лучше бы тебя вовсе не было!

— Может, мне уехать?

— Давай-давай, проваливай!

Таня, не ожидавшая такого развития событий, аж поперхнулась от обиды, слёзы градом брызнули из глаз. Она выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Вслед ей неслись ругательства. Последнее, что она услышала, были слова: «Можешь не возвращаться!»

А что? И уедет! Надо лишь дождаться, пока мать на работу уйдёт, чтобы спокойно собрать свои вещи, да про документы не забыть…

Глава 18

Не прошло и двух часов, а Таня уже была на вокзале. Подсчитав все деньги, которые ей удалось наскрести по карманам, она сделала неутешительный вывод: ей хватит на билет только до ближайшей станции. Ну, приедет она туда, а дальше что?! Рассудок ей подсказывал, что погорячилась она, но сердце не могло простить мать. Хотя по большому счёту и мать-то особо не виновата. Во всём виноват тот, так называемый папашка. Именно он стал виновником всех бед!

Так, размышляя над своей незавидной судьбой, Таня не заметила, как в зал ожидания ввалилась группа возбуждённой молодёжи. И лишь когда девчонки заливисто расхохотались над шуткой, отпущенной одним из парней, она вздрогнула и удивлённо посмотрела на вошедших.

Их было не меньше пятнадцати. Все они были одеты по-походному, за плечами — рюкзаки, у двух парней — гитары. Видимо, группа образовалась стихийно, потому что один из вошедших, шустрый паренёк, пытаясь собрать всех в кучу, громко увещевал:

— Ну, ребята, что вы как дети малые! Успеете ещё повеселиться в походе! Давайте уж, соберитесь! Сейчас поезд подойдёт!

Но девчата и парни только посмеивались над вожаком, а тот, помахивая веером из билетов, всё пытался утихомирить своих подопечных.

— Никого не забыли? — парень пересчитал билеты, а затем, направив палец в гущу компании, словно целясь из пистолета, стал пересчитывать «отряд».

Так как девчонки никак не могли успокоиться, почувствовав свободу, а парни шутливо толкались, вожак никак не мог их пересчитать. Пару раз его палец нацеливался и на сидящую недалеко от компании Таню.

И тут девушку осенило! Другого случая может и не представиться, подумала она, придвинувшись поближе к группе девчонок. Вожак, может быть, и заметил бы чужака, но тут зычный гудок известил о прибытии поезда.

— Быстренько-быстренько все на перрон! — скомандовал «командир отряда».

Парни и девчата подхватились и чуть ли не кубарём вывалились на перрон. Таня, не отставая, устремилась за ними.

Возле вагона образовалась небольшая давка — проводница никак не могла сверить количество билетов и пассажиров. В конце концов она устало махнула рукой, буркнув:

— Быстро заходим в вагон. Сейчас отправляемся!

Таня не стала ждать повторного приглашения, резво просочилась вслед за компанией.

Вагон был плацкартный. Кроме группы парней и девчат в вагоне было ещё полно пассажиров, поэтому девушке даже не пришлось объяснять, почему она не садится на своё место.

Какое-то время в вагоне было шумно и суетно — девчонки никак не могли определиться с местами. Всем хотелось сидеть именно возле окошка и только на нижней полке. А так как мест на нижних полках было меньше, чем желающих ими обладать, девчонки ссорились, возмущённо покрикивая друг на друга.

Неизвестно, сколько бы ещё продолжалась эта перепалка, но тут один из обладателей гитары зажал пальцами струны, взял громкий аккорд, на секунду задумался, а затем весело стал выкрикивать слова какой-то песни. Видимо, это была одна из студенческих, хорошо знакомая многим, песня, потому что она вмиг прекратила все споры и разногласия, присоединив к одиночному голосу запевалы и другие голоса.

Таня с завистью слушала, как поёт молодёжь, разглядывая девчат. Именно девчонки привлекли её внимание своим беззаботным видом, радостным настроением, которое никак не вязалось с её грустными мыслями. Куда она едет? Как она объяснит своё присутствие в этой компании? Пока они сидят в вагоне, на неё никто не обращает внимания, ну а когда они приедут «на место» — тогда что?

Но всё разрешилось куда быстрей, чем рассчитывала Таня. В вагон зашла проводница — дородная женщина неопределённого возраста с усталым лицом, на котором застыло выражение безразличия и к дороге, и к пассажирам.

— Займите места согласно купленным билетам! — громко крикнула она, хлопнув в ладоши, словно заранее знала, что именно в этом вагоне притаился «заяц».

Конечно же, вскоре этот «заяц» и был обнаружен, когда проводница наконец разобралась с шумной компанией и приблизилась к Тане, пристроившейся на боковом откидном сиденье.

— Девушка, ваш билет! — нависла она над Таней.

— У меня его нет… — девушка испуганно подняла на проводницу взгляд.

— Как это нет?! — взвилась та. — А как в вагон пробралась?!

— Вон с ними… — прошептала Таня, махнув головой в сторону компании, и слёзы покатились по её щекам.

— Можешь не реветь, всё равно не разжалобишь! Много вас таких, бедненьких и несчастненьких! Подхватывай свои манатки и дуй к выходу! Через два часа будет станция — там и выметешься! Скажи спасибо, что милицию не буду вызывать! — угрюмо завершила разговор проводница, видимо, решив, что с «этой голодранки» взять нечего. С поезда спустит — и все дела!

Сколько ни уговаривала Таня женщину, чтобы та вошла в её положение, всё закончилось тем, что девушка оказалась на незнакомом перроне, одна, без денег, а поезд, весело прогудев ей на прощание, умчался вдаль.

Таня поплелась к зданию вокзала, зашла в зал ожидания, села на лавку возле окна и пригорюнилась. На неё накатила такая усталость, что ноги и руки стали словно свинцовыми, а мысли в голове окутались туманом. От жуткой усталости девушка прикрыла глаза. Двигаться не хотелось, впрочем, как и думать. Хотелось умереть…

Глава 19

— Ну и что прикажешь делать?! — вывел Таню из оцепенения громкий визгливый женский голос.

Девушка открыла глаза и обернулась. На соседней лавке сидела женщина лет пятидесяти. Модного покроя платье не скрывало полноты её фигуры. Всю в кудряшках химической завивки голову покрывала изящная шляпка. Глаза с подведёнными чёрным карандашом стрелками метали молнии в рядом стоящего мужчину, а украшенный алой помадой рот продолжал извергать упрёки.

Женщина, нервно обмахиваясь веером, видимо, продолжала начатый вне зала ожидания разговор:

— Где мы теперь найдём такую девушку? Тихие и покладистые на дороге не валяются!

— Дорогая, тебе не надо было шпынять её по всякому поводу! — возразил мужчина.

Он был хорош собой — стройный, подтянутый. Чуть посеребренные сединой короткие волосы аккуратно уложены рукой опытного мастера. Чувственный рот со слегка изогнутыми вниз уголками губ кривился в лёгкой усмешке, а масляные глазки смотрели на супругу, но украдкой поглядывали и на Таню.

— А не нужно было ей под юбку лезть! — взвизгнула дамочка.

— Дорогая, да что ты такое говоришь?! Напраслину на меня наводишь, — возразил мужчина и, уже не скрываясь, посмотрел на Таню.

Женщина перехватила его взгляд, оглянулась.

— Опять?! — возмущённо воскликнула она.

— Что ты, что ты! — стал оправдываться муженёк. — Я смотрю на неё лишь с практической точки зрения! Вот тебе и решение проблемы!

Женщина фыркнула, с ног до головы оглядела Таню.

— Поди-ка, милочка, сюда, — приказным тоном, не терпящим возражений, произнесла она.

— Вы мне? — спросила Таня.

— А ты ещё кого-то видишь?

Таня поднялась с лавки, подошла к женщине. Та ещё раз придирчиво оглядела девушку. Затем приступила к допросу:

— Куда едешь?

— Никуда…

— А что здесь околачиваешься?

— Денег на билет нет… С поезда согнали…

— А куда направлялась?

Таня вздохнула…

— Поня-я-ятно, — протянула женщина. — Готовить умеешь?

— Училась на повара…

— Училась? Закончила что ли?

— Нет… не успела.

— А что помешало?

— Да так… семейные обстоятельства…

— Муж, дети есть?

— Нет…

— Кухаркой ко мне пойдёшь? Ну и по дому прибраться… то да сё!..

— Я?

— Нет, я! Ты дурочку из себя не строй! Я тебе работу предлагаю! Пойдёшь в прислуги али как?

— Ой, тётенька, пойду! — радостно воскликнула Таня.

— «Тётенька»! — фыркнула дама. — Ещё бабушкой меня назови! Надежда Васильевна я. Поняла?

— Да…

— Ну, вот и отлично! Вадим, лови машину, едем домой!

Мужчина довольно хмыкнул, незаметно подмигнул Тане, развернулся и стремительно вышел на улицу — ловить такси.

Глава 20

Станция, на которой проводница высадила Таню из поезда, оказалась небольшим городком, похожим на крупный посёлок.

Пока Таня со своими хозяевами, которых она так неожиданно обрела, ехала в машине, она успела разглядеть и узкие улочки, хоть и заасфальтированные, и обилие зелени. Строения по большей части были деревянные, двухэтажные, хотя встречались и районы частного сектора, где срубы соседствовали с кирпичными домами. Возле одного из таких домов такси и остановилось.

— Приехали! — скомандовала Надежда Васильевна.

Таня сразу поняла, что именно женщина будет всем заправлять, «строя» не только её, Таню, но и своего муженька. Удивительно, но тот или привык к командирскому тону своей супружницы, или просто не обращал на это никакого внимания. Видимо, ему было удобно, чтобы его не заставляли решать какие бы то ни было бытовые проблемы.

Поэтому Вадим (его отчество Таня пока что не выяснила) быстренько обежал такси, открыл дверцу, помог своей дражайшей половине выбраться из салона, затем подхватил чемоданы — свой и Танин — и скорым шагом направился к чугунным воротам.

— Давай-давай, не стесняйся, топай за мной! — обратился он к Тане, которая в нерешительности стояла, не зная, что делать.

Девушка оглянулась на хозяйку. Та, несмотря на вечернюю прохладу, продолжала обмахиваться веером, словно на улице стояла сорокоградусная жара.

— Ну что, милочка, вперёд — осваивай своё рабочее место, — фыркнула она. — Хотя… всё завтра. А пока я покажу тебе твою комнату да проведу маленький инструктаж!

Удивительно, но небольшой и аккуратный дом внутри оказался довольно вместительным. Пока Таню довели до её комнаты, пройдя через две проходные, она насчитала шесть закрытых дверей, за которыми, скорей всего, тоже были жилые помещения, может быть, зал или спальни. Поэтому она сделала вывод: комнат было не менее восьми.

«Прямо дворец, — подумала Таня. — Живут же люди!»

Мебель по большей части была старинная, словно позаимствованная из какой-нибудь барской усадьбы.

Танина комнатка оказалась маленькой, темноватой, но очень уютной. У Тани никогда не было своей комнаты, так как они с матерью всегда ютились в одной, поэтому помещение, выделенное ей, вызвало полный восторг вперемешку с лёгкой скованностью.

В комнате стояла железная кровать, заправленная стёганым одеялом без намёка на пододеяльник. Поверх одеяла лежали две маленькие подушки в ярких наволочках. Возле окна стояли небольшой столик, покрытый клетчатой скатертью, и два деревянных стула. В углу примостился комод с тремя выдвижными ящиками. Вот, пожалуй, и всё убранство. Но Таня была на седьмом небе от счастья!

— Переодевайся, умывайся, а потом жду тебя в своей комнате. Вон в той, что слева по коридору! — скомандовала Надежда Васильевна, развернулась и величественно «поплыла» в свои хоромы.

— Итак, милочка, — начала инструктаж хозяйка, — в твои обязанности входят: уборка и готовка, грязное бельё сдаёшь в прачечную. Но самая главная твоя обязанность — не лезть к моему мужу в койку! Поняла?!

— Ой, ну что вы такое говорите! Я… — вспыхнула Таня.

— Знаю, что говорю! — перебила её Надежда Васильевна. — Вадим Петрович ещё тот ходок! Конечно, его творческая натура требует новых впечатлений, но если я узнаю, что одним этим впечатлением окажешься ты — волосы повыдёргиваю!

Заметив, что девушка не на шутку испугалась, хозяйка слегка сбавила обороты и уже более спокойным тоном продолжила:

— Ладно-ладно… не трясись. Просто у Вадима Петровича действительно творческая профессия — он художник. И он пишет не только натюрморты, но и портреты. Понимаешь?

— Нет…

— Ну что тут непонятного?! Если он решит написать твой портрет — не вздумай соглашаться! А то тут работала одна до тебя… Досоглашалась…

— И что с ней случилось?..

— Что-что… — недовольно буркнула хозяйка, но тут же спохватилась. — А тебе какое дело? Я тебя познакомила с твоими обязанностями — вот и выполняй! Но помни, о чём я тебя предупредила!

Глава 21

С этого дня вся работа по дому легла на Танины плечи. Девушка ходила на рынок и в магазины, готовила обед, драила полы, гладила принесённое из прачечной бельё. Она крутилась, как белка в колесе. Ей нельзя было присесть ни на минуту! «Барыня», видя, что «прислуге нечем заняться», тут же поручала ей новую работу.

Таня вставала в шесть утра и спешила на кухню — готовить завтрак хозяевам. Чаще всего это были сырники, оладьи или запеканки — всё то, что очень любила «барыня», как мысленно называла Таня хозяйку.

Вадим Петрович ничего этого не ел, видимо, следя за фигурой. Он выпивал чашку кофе, а затем отправлялся в свою мастерскую — творить. Тане туда дорога была заказана. Надежда Васильевна ревностно следила за этим, пресекая всё его контакты тет-а-тет, а сам творец прекрасного, скорей всего, просто не хотел связываться с супругой, выясняя отношения.

Хозяйка же целыми днями валялась на диване, листая журналы мод, заедая созерцание прекрасного плюшками, отчего килограммы её фигуры говорили ей только «спасибо». Когда ей всё это надоедало, она переключалась на болтовню с подругами — такими же уставшими от безделья дамами.

«Барыня» часто посещала театр, который удивительнейшим образом каким-то чудом держался на плаву в этом маленьком городке, где месяцами шла одна и та же пьеса. Причём для этого она выбирала моменты, когда её художник отправлялся на природу «писать пейзажи» или зависал у друзей, чтобы сыграть с ними в преферанс. По крайней мере, он так говорил своей супруге, но Таня подозревала, что та не особо ему верит.

«Интересно, на какие шиши они так шикуют?» — размышляла Таня, прикидывая в уме, во сколько может обходиться содержание такого огромного дома. Ведь кроме этого деньги нужны и на еду, и на одежду, и на всякие безделушки, которые так любит хозяйка. Конечно, Таня не бухгалтер, но и она своим скудным умом понимала, что на зарплату художника особо не развернёшься. Но, как говорится, меньше знаешь — крепче спишь!

Но, несмотря на ежедневную усталость, сон её всегда был неспокойным и прерывистым. Таня помнила, о чём предупреждала её «барыня» — о любвеобильной натуре хозяина. Поэтому, заслышав за дверью его шаги, Таня сжималась в комок, затаив дыхание, вслушивалась, не скрипнет ли её дверь.

Но, видимо, она или была не во вкусе Вадима Петровича, или тот просто боялся вздорного характера своей супружницы. Постепенно Таня привыкла не только к хозяйке, но и к хозяину, стала свободнее перемещаться по дому, увереннее чувствовать себя даже в присутствии мужчины, иногда даже улыбаясь ему.

Вадим Петрович понял же всё превратно, решив, что девушка с ним кокетничает. Он чаще стал сталкиваться с ней в коридоре и в дверях, как бы невзначай задевая её бедром или плечом. Таню это пугало и раздражало, вызывая состояние нервозности. Она жутко боялась, что Надежда Васильевна всё неправильно поймёт — и тогда ей мало не покажется!

Однажды, когда Вадим Петрович отбыл на очередной сеанс преферанса, Надежда Васильевна тоже решила проветриться, отправившись к приятельнице — посплетничать. Перед этим она надавала Тане кучу поручений, словно мачеха Золушке.

Самым нудным заданием было наведение порядка в чулане. Нужно было не только перетрясти все пальто на вешалках, но и перетереть от пыли всё содержимое на полках, которые начинались от пола и заканчивались под самым потолком.

Чтобы дотянуться до верхней полки, девушке пришлось взгромоздиться на узкий табурет, установленный на стул. Она пыхтя протирала очередную банку с вареньем, когда вдруг почувствовала на ноге лёгкое прикосновение. От неожиданности она ойкнула, вздрогнула и, потеряв равновесие, полетела вниз.

Но до пола она не долетела, так как приземлилась прямо в хозяйские объятия.

— Пустите! — отбиваясь, крикнула девушка.

— Тише-тише, кошечка, — с придыхание прошептал Вадим, сильнее прижимая добычу к себе.

Таня вырывалась, но это только подзадоривало мужчину. Он прижал девушку к мешку с мукой, нервно и торопливо стал задирать ей юбку.

— Не трогайте меня! Не надо! — закричала Таня.

Но хозяин, словно обезумев, лапал её за грудь, щипал за бёдра, подбираясь к самому сокровенному. Чтобы девушка ему не мешала, он развернул её спиной к себе, схватил за шею, ткнув носом в муку, рывком сдёрнул с неё трусы и одним толчком овладел ею.

Видимо, художник долго вынашивал этот план, потому что разрядку он получил буквально за пару минут. После, как ни в чём не бывало, отряхнулся от муки, хлопнул плачущую Таню по голой попе, хмыкнул:

— Полно реветь! Сама же этого хотела! И учти: скажешь хозяйке — удавлю!

С этими словами он развернулся и вышел из чулана, оставив рыдающую Таню сидящей на полу.

Вернувшаяся от приятельницы Надежда Васильевна сразу обратила внимание на Танин покрасневший нос и на опухшие от слёз глаза.

— Милочка, что с тобой? — подозрительно спросила она.

— Ничего…

— А чего зарёванная такая?

— Упала… когда в чулане прибиралась…

— Как там можно упасть?! Пьяная что ли была?

— На верхней полке пыль вытирала — со стула упала…

— Надеюсь, ничего мне там не перебила?

— Нет… Я там всё прибрала…

— А где это Вадим Петрович? Ты его не видела? — уставилась хозяйка на Таню.

— Я не знаю…

— Смотри у меня! — погрозила пальцем «барыня».

Вскоре явился и Вадим Петрович. С объятиями кинулся к супруге:

— Душечка, как отдохнула?

— Что это ты такой возбуждённый? — прищурилась та, оглядываясь на стоящую в дверях Таню.

— На меня нашло такое вдохновение! Я наконец-то закончил картину!

— Ну-ну…

Глава 22

С этого дня художник стал всячески избегать любых встреч с девушкой. Он словно боялся, что та чем-нибудь выдаст себя или не дай бог во всём признается своей хозяйке.

Но Таня слишком дорожила этой работой, понимая, что если хозяйка её выгонит, то идти ей будет некуда.

Гром грянул спустя три недели, когда Таня вдруг поняла, что беременна. Сначала она всячески скрывала своё интересное положение, благо, что токсикоза и всяких сопутствующих беременности «прелестей» не было. Видимо, надеялась, что всё рассосётся само собой. Не рассосалось…

Спустя три месяца хозяйка заметила изменения в Таниной фигуре.

— А не многовато ли ты ешь? — однажды хмуро спросила она девушку. — Вон как раскабанела!

Надо что-то делать, размышляла Таня. Была бы она в своём городе — снова бы отправилась к той бабке. Здесь же она даже не знает, к кому обратиться за помощью. Да и поздно, наверное, уже… Надо бы выловить Вадима Петровича. Пусть найдёт ей врача… или хотя бы бабку. Но тот всячески избегал встреч с девушкой наедине.

Таня уже готова была упасть «барыне» в ноги и сознаться во всем, но её планам исполниться не довелось.

Однажды утром она, как обычно, отправилась на рынок за молоком и творогом. Когда же она вернулась, то путь ей преградили два дюжих милиционера, стоящих у ворот:

— Девушка, вы куда?

— Туда…

— Зачем?

— Я здесь работаю… то есть… по хозяйству помогаю…

— Не положено!

— А что случилось?

— Не положено!

«Заладил, как попугай», — сокрушённо подумала Таня, отошла в сторону и села на лавочку. Вскоре к ней подсел представительный мужчина в костюме, сунул под нос красную корочку в развёрнутом виде, живо спрятал её в карман, так что Таня даже не успела ничего прочитать, и стал задавать вопросы. Давно ли она знает Вадима Петровича? Заходила ли она в его мастерскую? Приходил ли кто к нему? Знает ли она, чем он занимался?

«Нет, нет, нет», — на всё отвечала девушка, раздумывая, что же такого криминального было в тех картинах, что ими заинтересовались органы?

Спустя пару часов из дома под конвоем вывели Вадима Петровича, посадили в милицейскую машину. В другую машину загрузили картины. Машины укатили. О происшествии напоминали лишь открытые настежь ворота да распахнутая дверь.

Таня робко вошла в дом. От идеального порядка, созданного Таниными руками, не осталось и следа. Кругом царил хаос из-за разбросанных вещей, вываленных из всех шкафов.

В кресле сидела осунувшаяся, вся в слезах, Надежда Васильевна. Комната была пропитана стойкими запахами валерьянки и валокордина.

— Надежда Васильевна, что случилось? — робко спросила у хозяйки Таня.

— Арестовали Вадима…

— За что?!

— Я не знаю. Пришли, перевернули всё вверх дном, забрали все картины, а Вадима увели…

«Как же, не знает, — подумала Таня, — просто не хочет говорить».

А Надежда Васильевна действительно даже не догадывалась, чем занимается её муж! Она знала лишь то, что он пишет картины на заказ, что ему за это неплохо платят. Разговоры о том, что художники — нищий народ, она пропускала мимо ушей, полагая, что это относится только к лентяям и бездарям.

Ей нравилось быть замужем и за мужем, не переживать о завтрашнем дне, не считать копейки. Вадим её обеспечивал всем необходимым, ни в чём ей не отказывал, а в ответ на это она не лезла в его дела. При этом она становилась ревнивой до безобразия, если замечала интерес муженька к любым особам противоположного пола. Поначалу она закатывала ему жуткие сцены ревности, но Вадим быстро раскусил супругу и научился скрывать свои похождения на сторону, откупаясь дорогими подарками.

Но если интрижки с барышнями были лишь «выхлопами» его безудержной сексуальной энергии, то к своей работе он подходил с огромным мастерством. Он не просто писал картины, как полагала супруга, а делал великолепные копии. Копию картины знаменитого художника он выдавал за оригинал и продавал коллекционерам по баснословной цене.

Он мог с лёгкостью, копируя манеру какого-нибудь живописца, написать картину и выдать её за малоизвестный вариант шедевра. Но сколько верёвочке не виться — конец всё равно будет. Который и привёл к такому печальному результату.

— Как ты понимаешь, прислуга теперь мне не нужна, — вздохнула Надежда Васильевна.

— А деньги?

— Какие деньги?

— За этот месяц…

— А денег нет! Всё ироды забрали! Подчистую! — нарочито громко всхлипнув, произнесла хозяйка.

— А мне что теперь делать?

— Ох, не знаю! Мне бы твои проблемы! Видишь, какой беспорядок!

— Так давайте я приберусь, — предложила Таня.

— Я же сказала — не надо! Ступай уже себе с богом. И тряпки свои забери! Да смотри, чужое не прихвати!

Хозяйка ревностно проследила, чтобы Таня, ненароком или специально, не стащила что-нибудь из её вещей, а после, подталкивая девушку в спину, выпроводила её за ворота:

— Ступай-ступай!..

Глава 23

Таня понуро брела по улице, от переживаний еле переставляя ноги. Что ей теперь делать? Куда податься? Домой ехать — вот мать «обрадуется»! На вокзал идти — милиционер всё равно на ночь на улицу выставит, ещё и пристанет с расспросами… Кому она нужна, да ещё с пузом!

Так, размышляя о своей незавидной судьбе, Таня не заметила, как ноги принесли её на рынок. Бойко шла торговля. Практически все прилавки были заняты яблоками, картофелем, луком и помидорами. Только один прилавок выделялся своей пустотой.

За ним стояла темноволосая женщина средних лет с броской, благодаря яркой косметике, внешности. Засунув руки в карманы рабочего синего халата, накинутого на бордовое кримпленовое платье, женщина изрыгала проклятия в адрес какого-то Ахмета, который опять где-то пьянствовал всю ночь, а теперь лежит за ящиками, словно мешок с картошкой, и лыка не вяжет!

— И что, мне теперь самой всё это тягать?! — возмущалась дама, скорей всего, хозяйка этого овощного добра.

— А ты что пялишься? — зло прикрикнула она на Таню. — Иди, куда шла!

Таня растерянно попятилась, запнулась о мешок с картошкой, прислоненный к прилавку, плюхнулась на него.

— Госпо-о-оди! — всплеснула руками женщина. — Ещё одна пьянь! Что за день такой!

— Я не пьяная… Я работу ищу… — вздохнула Таня.

— Работу? — женщина оценивающе оглядела Таню с ног до головы, остановила взгляд на чемодане. — Приезжая что ли?

— Да…

— Что здесь делаешь? В гости к кому или как?

— Или как…

— Конечно же и жить тебе негде! — подытожила хозяйка овощей. — Торговать умеешь?

— Не пробовала.

— Но считать-то можешь?

— Да. В школе-то училась…

— Ладно. Возьму тебя вместо Ахмета — посмотрю ещё, как работать будешь! Спать будешь тут же, в подсобке. И смотри: ни одно яблочко не должно пропасть! Проворонишь — вычту из твоей зарплаты! Поняла?!

— Ой, спасибо! — обрадовалась Таня. — Я буду стараться! Вот увидите!

— Ладно, спасибом сыт не будешь. Пойдём, свой чемодан пристроишь, да халат тебе дам.

С этого дня Таня стала одновременно продавцом, грузчиком и уборщицей, так как вечером нужно было привести в порядок рабочее место, а мешки с мусором и гнильём оттащить к мусорным контейнерам.

К вечеру она с ног валилась от усталости, но старалась не показывать виду, чтобы хозяйка её не прогнала. А ещё она всячески прятала начавший расти живот. До какого-то времени ей это удавалось, так как бесформенный халат скрывал очертания фигуры. Но правда наружу всё-таки вылезла.

Однажды хозяйка застала Таню за переодеванием.

— Боже! — воскликнула она. — Ты никак пузатая? Ещё этого мне не хватало! Нет-нет, иди-ка ты, милая, куда подальше, подобру-поздорову!

Никакие уговоры, что она, Таня, сильная, не помогли. Ладно хоть, что хозяйка честно заплатила Тане за работу, но наотрез отказалась держать её хотя бы ещё один день.

…По обрывистому берегу Таня спустилась к речке, которая протекала через весь городок, подхватывая нечистоты ближайших частных домов и унося их дальше, в неизвестном направлении. В нос ударил мерзкий запах тины и гнилья.

Но ещё гаже было у девушки на душе. Таня покосилась на свой живот, скривилась, словно от сильной зубной боли. Но зуб можно вылечить. В крайнем случае — удалить. А куда девать приплод, которым наградил её похотливый художник? И ведь опять на те же «грабли» наступила! В первый раз хоть удалось избавиться от «плода любви», а что делать с этим?

Таня уже сейчас испытывала ненависть к тому существу, который сидел в ней и всячески отравлял ей жизнь.

— Ненавижу его. Ненавижу… — шептала Таня, прикидывая в уме, как можно избавиться от ребёнка.

То, что срок уже большой, и ни один врач не возьмётся, она уже поняла. К той бабке ехать далеко, да и бесполезно. Значит, нужно своими силами попытаться избавиться от нежелательной беременности. Как? Нужно попробовать потаскать тяжести! Ведь именно это запрещено беременным!

Оглядевшись по сторонам, Таня увидела невдалеке от неё поваленное от старости дерево, толстый ствол которого наполовину погрузился в прибрежный ил.

Девушка подбежала к дереву, обхватила обеими руками ствол и стала с остервенением дёргать его вверх, пытаясь оторвать от земли. Но кроме заноз, вонзившихся в ладони, да грязи, облепившей обувь, весомого результата она не получила.

— Ты что это, девка, творишь?! — прервал Танино занятие женский голос.

Таня вздрогнула, задрала голову. На краю откоса стояла немолодая женщина в выцветшем платье и с удивлением смотрела на девушку.

— А вам какое дело? — огрызнулась та.

— Мне-то — никакого! А вот ты зачем невинную душу погубить хочешь? Вижу, что дитёнок у тебя будет!

— Мой «дитёнок», — передразнила её Таня, — что хочу — то и делаю с ним!

— Ох, девка, неладное ты говоришь, — вздохнула женщина. — Не боишься, что бог тебя покарает?

— А бога нет! Разве не знаете?

— Для кого нет, а кому он очень даже помогает! Давай-ка, поднимайся сюда! Нечего там грязь месить!

Таня, озлобленная на весь белый свет, нехотя подняла чемодан и полезла наверх. Оказавшись рядом с женщиной, она, поджав губы, стала разглядывать незнакомку.

Это была довольно пожилая женщина с изборождённым многочисленными морщинами лицом. Седые волосы забраны под лёгкую косынку. Тонкие губы поджаты, словно копируя Танину гримасу. Лишь глаза цвета выцветшего неба были наполнены такой добротой, что напряжение, в котором пребывала Таня последние несколько часов, неожиданно сменилось истерикой.

— Ну-ну… полно тебе! — стала успокаивать Таню незнакомка. — Пойдём-ка, милая, со мной! Но сначала давай познакомимся. Меня зовут Валентина Семёновна. Но ты можешь звать меня просто баба Валя, ведь ты мне аккурат во внучки годишься! А тебя как звать-величать?

— Таня…

— Татьяна, стало быть? Хорошее имя! Что же ты, Танюша, по оврагам с пузом скачешь, брёвна, как на лесоповале, таскаешь? — приступила к расспросу баба Валя, схватив девушку под руку, словно переживая, что та даст дёру, и чуть ли не насильно потащила за собой.

Таня, всё ещё всхлипывая и шмыгая носом, полным слёз и соплей, угрюмо молчала.

— Ну, не хочешь пока говорить — твоё дело! Только от этого тебе, милая, легче не станет. От молчанки и сердце, и душа твои окаменеют, а ты — ещё больше ожесточишься. А так, поделишься, глядишь — и помогу тебе, чем смогу…

«Ой, а не намекает ли бабка, что сможет мне помочь от беременности избавиться?! — с надеждой подумала Таня и спросила:

— А вы можете… ну… это… убрать?..

— Ты, девка, ополоумела?! Ладно. Об этом потом поговорим. Мы пришли!

Глава 24

Баба Валя жила в бревенчатом приземистом домике с хорошо сохранившимся деревянным крыльцом и двустворчатыми окнами. Навес над крыльцом был обшит железом, а входная деревянная дверь была украшена декоративной резьбой. Всё говорило о том, что когда-то здесь жил рукастый хозяин, а облезлая краска выдавала его теперешнее долгое отсутствие.

В доме было две комнаты — зал и маленькая спаленка. Кухней служила пристройка, которую Таня сначала приняла за сени. В комнатах с минимумом мебели было чистенько и уютно. Сразу было видно, что баба Валя любит чистоту и не терпит беспорядка.

— Ну, что встала? Проходи! — скомандовала баба Валя, забрала у Тани чемодан, занесла его в маленькую комнатушку. — Вот здесь и будешь жить!

— Да нет… У меня и денег очень мало! — стала отнекиваться Таня. — Их, наверное, и не хватит, чтобы вам заплатить!

— Я что-нибудь говорила про деньги?!

— Нет…

— На нет и суда нет!

— Зачем же вы меня приютили? — удивилась девушка.

— Зачем… — задумалась баба Валя. — Видимо, пришло время долги отдавать. Грех на мне. Убийца я!

Услыхав такое признание, Таня попятилась…

— Да ты не бойся! — успокоила её женщина. — Перед законом я чиста. А вот перед божьим судом… Ладно, слушай… Была я молода, вот вроде тебя, и полюбила молодца. А он воспользовался моей любовью да доверчивостью, наобещал с три короба, мол, женится на мне, ну я, дура, и растаяла. На сеновал к нему стала бегать.

— Зачем на сеновал?

— Ну и глупая ты, хотя сама уже вон… Свидания у нас на сеновале были. Миловались мы с моим Гришей ночи напролёт! Ну и домиловались… Понесла я. А он как узнал, что у меня от него ребёночек будет, собрал свои манатки — и был таков!

— Уехал?!

— Скрылся в неизвестном направлении. А куда мне с пузом-то? Батя если бы узнал — прибил бы на месте! Ну, я и нашла одну сердобольную повитуху — она мне дитятку и вытравила. Да, видно, срок уже для этого неподходящий был, потому что закончилось всё очень плохо! Нет, сначала-то я радовалась, что избавилась от позора. Даже замуж вышла. Только то вмешательство боком вылезло — стала я бесплодной. Муж мой сначала успокаивал меня, потом это его стало бесить. Завёл на стороне зазнобу — и ушёл к ней! Вот и живу я теперь много лет одна. А тебя увидела — поняла, что господь мне послал тебя для искупления содеянного. Так что, оставайся у меня. Денег я с тебя не возьму, а захочешь по хозяйству помочь — буду только рада!

С этого дня Танина жизнь круто изменилась. Девушка даже не ожидала, что может получить столько тепла от совсем незнакомого человека!

Баба Валя оказалась доброй и сердечной женщиной. Она стала опекать Таню, словно родную внучку, переживая за её здоровье и душевное состояние. Если с Таниным здоровьем было всё в порядке (сказывалась молодость), то настроение девушки у женщины вызывало серьёзные опасения. И не напрасно.

Таня так и не смогла полюбить зародившуюся в её чреве жизнь. Ребёнок напоминал ей о насилии, и она до мельчайших подробностей помнила тот злополучный день, когда художник так безжалостно надругался над ней. Но делать было нечего. Живот рос, оставалось совсем немного до появления малыша на свет.

— Танюша, ты не переживай! Вырастим ребёночка! А ты живи здесь. Я тебя пропишу, а то негоже малышу и молодой мамочке быть беспризорниками! А умру — домик тебе достанется. Не ахти какой, но крыша над головой будет!

Таня согласно кивала, а в голове зрел грандиозный, по её мнению, план. Она не собирается растить ненавистного ей ребёнка. Она оставит его бабе Вале! Хочет замаливать грехи — вот пусть и замаливает! Главное, чтобы она ни о чём не догадалась.

Последние недели беременности пролетели незаметно, и в положенный срок Таня родила дочку.

Баба Валя каждый день навещала Таню в роддоме, таская ей молочко и творожок с рынка да мёд с дорогущими грецкими орехами, чтобы у молодой мамочки хватило молока для малышки.

Вот только Таня совершенно не хотела кормить ребёнка! Принесут ей свёрток, она с ненавистью глянет на красное кричащее личико младенца, брезгливо возьмёт девочку на руки и держит до тех пор, пока медсестра её не унесёт.

— Что это она у тебя всё время кричит? — удивлялись медсёстры.

— Молока мало… — вздыхает Таня, переживая, как бы они не заметили, распирающую от избытка молока грудь.

Но у тех и без неё было полно забот. Заберут малышку, накормят сцеженным другими мамочками молоком — и все дела!

В день выписки баба Валя уже с утра была на ногах, обивая пороги роддома и боясь пропустить такое важное событие — выписку внучки. Она так привыкла к Тане, что и вправду стала считать новорожденную своей внучкой. А как же иначе?

— Ой, Танюша, радость-то какая! — причитала старая женщина, бережно прижимая к груди свёрток с малышкой. — Как дочку-то назвала?

— Никак…

— Ох!.. Как же так? Нельзя ребёнку без имени! Ну, какое тебе имя нравится?

— Мне всё равно…

— Давай тогда назовём девочку как твою маму! — предложила баба Валя, полагая, что такой вариант точно понравится Тане! И была очень удивлена, просто озадачена, увидев, как злая гримаса перекосила Танино лицо:

— Не будет этого!

— Ты за что же так на маму осерчала? — участливо спросила баба Валя, уже в который раз пытаясь вызвать молодую женщину на откровенность.

— Было за что… — буркнула Таня.

— Ну и ладно… Давай тогда Лизонькой назовём! Очень мне нравится это имя!

— Пусть будет Лизка… Мне всё равно!

…Нежелание Тани кормить ребёнка баба Валя заметила в первый же день, когда молодая мать по обыкновению попыталась изобразить кормление.

— Ты что это, девка, ребёнка загубить хочешь? Он-то в чём виноват? А ну-ка, рассказывай! — приказала она. — Теперь уж точно не отстану!

Да и Тане надоело хранить тайну появления Лизки на свет. Сначала она хотела рассказать обо всём кратко, в двух словах, но вдруг разоткровенничалась и выложила всё: и как росла без материнской любви и ласки, и про первую несчастливую любовь, и побег из дома. Но самым тяжёлым был конец её истории, когда речь зашла о художнике…

— Ох, бедная ты бедная!.. — вздыхая, протянула старая женщина. — Как ты намыкалась… Ну ничего, теперь всё будет по-другому!

«Это точно! — подумала Таня. — Надо только дождаться, когда Лизка сможет обходиться без сиськи!»

А Лизонька как будто чувствовала, что нечего надеяться на материнское молоко, поэтому уже в полгода рубала за обе щёки и кашу, и борщ, и картошку, которыми подкармливала её баба Валя.

И вот настал тот день, которого так ждала Таня.

Глава 25

Пока баба Валя ходила на рынок за молоком, Таня быстренько прошерстила все тайники (недаром она внимательно следила, куда старая женщина прячет часть своей пенсии), выгребла почти все сбережения, оставив лишь крохи. Затем покидала в чемодан всё самое необходимое.

Подошла к кроватке, на которой спала Лизка, сладко причмокивая, засунув в рот палец вместо соски.

— Ну что, Лизка, пока, — вздохнула Таня, в последний раз оглядела комнату, схватила чемодан и выскочила за дверь. Там она, воровато оглядываясь, огородами-огородами, чтобы никому не попасться на глаза, устремилась в сторону станции.

Она летела навстречу счастливому будущему, в котором не будет этого крикливого ребёнка — жуткого напоминания о том, что сотворил с ней художник.

…Валентина Семёновна ещё издали услышала истошный плач Лизоньки. Когда она вбежала в комнату, от увиденого у неё чуть сердце не остановилось! Девочка лежала на полу возле кроватки, в истерике била ножками об пол, на её лбу отсвечивала сине-красными оттенками огромная шишка — результат неудачного падения.

— Боже мой! Лизонька! — всполошилась баба Валя, подскочила к малышке, подхватила её на руки и стала качать. — А-а-а… ну всё, маленькая, тише-тише!..

Девочка судорожно всхлипывала и никак не могла успокоиться.

— Где же твоя мать? — опомнилась старая женщина. — Вот непутёвая! Разве можно такую кроху оставлять одну, без присмотра?! Таня! Танюша!!!

Но так как Таня не появлялась, в душу бабы Вали стало закрадываться сомнение. Встревожившись не на шутку, женщина, не выпуская малышку из рук, кинулась в маленькую комнатку, распахнула старенький шкаф и ахнула. Таниных вещей не было…

— Сбежала… — прошептала баба Валя. — Ну как же так? А ребёнок? Ребёнок-то так же?..

Но оказалось, что это были ещё не все потрясения этого дня. Сердце у старой женщины тревожно ёкнуло, когда она увидела сдвинутую чуть в сторону кружевную салфетку, служившую украшением этажерки, а заодно — и тайником для нескольких рубликов. Конечно же, под салфеткой денег не оказалось…

Охнув, женщина кинулась к шкафу, одной рукой стала лихорадочно скидывать с полок аккуратно сложенные вещи. Когда нутро полки опустело, но денег баба Валя так и не нашла, она поняла, что Таня просто-напросто её обокрала, оставив «в утешение» свою дочь.

Валентина Семёновна давно подозревала, что Тане ребёнок не нужен. Но она надеялась, что со временем у той проснётся материнский инстинкт и она полюбит малышку. Не вышло…

— Таня, Таня… как же ты могла… — шептала женщина. — Ведь это же твоя кровиночка! Чем ты думала, когда забирала у меня последние деньги?!

Малышка уже почти успокоилась. Она, положив головку на плечо бабы Вали, спала, лишь изредка всхлипывая. Что нельзя было сказать о старой женщине. Сердце её, не выдержав стольких волнений, вдруг стало работать с перебоями. В груди зажгло, стало трудно дышать.

Крепче прижав к себе девочку и боясь упасть, Семёновна, пошатываясь, вышла на улицу. Задумалась на минуту, а затем потихоньку направилась к соседнему дому, в котором жила крикливая и склочная Серафима.

Вообще-то Валентина Семёновна ни с кем из соседей не общалась. Одни казались ей чванливыми и высокомерными, других она презирала за любовь к «зелёному змию», а третьи — напрочь игнорировали её саму, считая бабкой не от мира сего.

Но сейчас баба Валя интуитивно чувствовала, что дома, вдвоём с малышкой, ей оставаться нельзя ни на минуту!

Она постучалась в дверь соседки.

— О! Какие люди! — протянула Серафима, увидев на пороге свою старую соседку с девчонкой на руках.

— Серафима… — задыхаясь, проговорила Валентина Семёновна. — Что-то нехорошо мне… Подержи девочку…

— Ещё чего?! У неё мать есть! Кстати, где твоя Танька? К кавалеру небось утопала?

— Я не знаю, где она… — начала было баба Валя, но сердце её вдруг сильно ухнуло и резкая боль сдавила грудь… — Сбежала Танька… ребёнка бросила… Серафима, возьми Лизку, что-то мне поплохело…

— Может, «скорую» вызвать? — испугалась Серафима.

— Вы… зо… ви… — прошептала баба Валя, заваливаясь по стенке набок.

Серафима только и успела выхватить из рук падающей женщины ребёнка.

Глядя на лежащую на пороге бабу Валю с широко раскрытыми остекленевшими глазами, она поняла, что та мертва…

…Вскоре приехала милиция. Хмурый милиционер засвидетельствовал смерть. Тело бабы Вали труповозка увезла в морг. С помощью той же Серафимы с трудом нашли Лизочкино свидетельство о рождении. В графе «мать» была указана Метецкая Татьяна Павловна. В графе «отец» — прочерк. Свидетельство было выдано Метецкой Елизавете Семёновне 1962 года рождения.

— Надо же… Валентина девчонке-то своё отчество дала… — хмыкнула Серафима.

Милиционер долго не отпускал Серафиму, пытаясь выудить из неё хоть какую-нибудь информацию, по которой можно было бы найти непутёвую мать. Но Серафима мало чем смогла ему помочь, ведь она ни с Валентиной, ни с Танькой не общалась.

Приехали женщины из органов опеки. Собрали все детские вещички, забрали ребёнка и уехали.

Так Лизочка оказалась в детском доме.

Часть 2. Лиза

Глава 1

Шёл 1970-й год. Все советские дети хором славили дорогого Брежнева за их счастливое детство. Впрочем, это так и было. Детки, которые росли в семьях, действительно были окружены заботой и лаской. У них было всё то, что нужно маленькому человечку: одежда, игрушки, книги, друзья. Но самое главное — они не испытывали недостатка в материнской любви!

Но Лизка ничего этого не видела. Она росла в обычном детском доме, которые в советское время «славились» отнюдь не образцовым содержанием детей-сирот. Конечно, были и показательные детские дома. Но Лизке не повезло.

Её детский дом был чуть ли не одним из худших в области. Известно, что рыба гниёт с головы. Так было и в этом случае: директор детского дома Нинель Николаевна на пару с завхозом несли из детдома всё, что можно. А склочный и вздорный характер директрисы способствовал огромной текучке кадров. Никому не хотелось за мизерную зарплату вытирать сопливые носы и подтирать попы детдомовским ребятишкам.

Воспитатели не особо церемонились со своими подопечными. На каждое непослушание они отвешивали провинившемуся ребёнку подзатыльник, дергали его за ухо, наказывали, запирая в кладовой комнате, в которую стаскивали поломанную мебель и ненужный хлам.

Детдомовские дети росли, словно сорняки на пустыре: кто посильней — тот выживет. Лизка выжила! В свои восемь лет она была худенькой, бледненькой, вздрагивала от каждого громкого звука, словно ожидая какой-нибудь каверзы. На каждое обращение взрослого к ней она реагировала одинаково: испуганно втягивала голову в плечи, нервно моргала, боясь очередного тычка. Она стояла, понурившись, хмуро разглядывая свои старенькие сандалии.

Но этим она ещё больше злила воспитательницу. Та отвешивала Лизке «заслуженный» подзатыльник и отправляла в «карцер». Там девочка сидела весь день, без питья и еды, пока не наступало время отбоя.

***

Однажды в детский дом пришла бездетная пара, мечтающая о ребёнке. Им нужна была симпатичная девочка со светлыми волосами, послушная и, конечно же, здоровенькая.

Директриса, которой надоело тихое Лизкино упрямство, как бы невзначай подсунула паре девчонку, мол, смотрите, какая хорошенькая, тихая и послушная девочка!

— Хиленькая какая-то… — будущая мать оглядела девочку с ног до головы, словно выбирала не дочку себе, а прислугу.

— Ну, сами понимаете, у нас лимит, а сироток — полный дом!.. — грустно вздохнула Нинель Николаевна. — Были бы кости, а мясо нарастёт!

Женщина выжидающе посмотрела на мужа, но тот безучастно сидел, уставившись в окно. Ему совершенно не было никакого дела до новой прихоти супруги. Та заводила уже и собачку, и кошку, но после того, как ей надоело убирать за ними какашки, решила, что выгодней завести ребёнка. Девочку. Так что, пусть тешится! Лишь бы к нему не приставала.

— Ну что, пойдёшь к нам жить? — стараясь придать голосу ласковость, спросила женщина, протягивая Лизке руку.

Девочка молча попятилась.

— Дикая какая-то… — нахмурилась потенциальная мамаша.

— А что вы хотели? Она вас в первый раз видит! Привыкнет, полюбит… — стала уговаривать пару директриса.

— Ну-у, если ничего другого, получше, нет — давайте эту…

Некоторое время ушло на сбор и оформление нужных документов, и вскоре Лизка оказалась в новой семье.

С появлением как таковой мамы Лизкина жизнь чуточку стала лучше. Девочку уже не сажали в «карцер», не таскали за ухо и не отвешивали по любому поводу подзатыльники. Но и любви не было, такой, какая возникает между мамой и дочкой или между близкими людьми.

Но Лизка особо и не печалилась. Она понимала, что мамину любовь ещё надо заслужить. И она старалась добиться маминого расположения всеми доступными ей способами. Девочка сама мыла посуду, убиралась не только в своей комнате, но и в других. Она быстро научилась готовить простенькие блюда: могла сварить макароны, пожарить картошку или яичницу, сделать салат или окрошку.

Веронику (так называла Лизка «маму», по её же приказу) это вполне устраивало. Вернее, женщина просто этого не замечала, как не обращала внимания и на саму девочку.

Уже буквально через неделю, после того, как они с мужем забрали Лизку из детдома, Вероника наигралась. Она поняла, что с девчонкой хлопот ещё больше, чем с собакой. Ведь ей надо покупать разные вещи, ущемляя себя, выгуливать… или как это… гулять с девчонкой.

А ещё, о, ужас, надо купить кучу учебников, тетрадок и остальной дребедени, потому что, оказывается, Лизке нужно ходить в школу! Директриса поступила подло, что не сказала об этом! Значит, она, Вероника, должна тратить всё своё время на эту сироту?! Нет, надо всё кардинально менять!

Лизка даже не подозревала, какая буря бушует в Вероникиной голове!

Что касается мужа Вероники, так ему было абсолютно наплевать на девчонку. Он решил, что его миссия по усыновлению ребёнка закончена и можно расслабиться. По сути, он был неплохим человеком, но профессорское звание обязывало его присутствовать на всевозможных конференциях и мероприятиях, вести лекции и всякого рода занятия. Поэтому дома он бывал только по вечерам, а придя домой, запирался в своём кабинете и погружался в свой мирок, полностью абстрагировавшись от окружающей его действительности.

Веронике было совершенно неинтересно, чем занимается супруг, поэтому не вникала в дела мужа. Сама же она была домохозяйкой — создавала уют своему благоверному. Лизка же стала ей в этом мешать.

— Давай отвезём девчонку назад! — чуть ли не приказным тоном предложила Вероника мужу.

— Это как «назад»? — от удивления у профессора очки полезли на лоб. — Мы же её удочерили!

— Как удочерили, так и разудочерим! — бросила Вероника. — Девчонка мне мешает!

Женщину даже не волновало то, что девочка всё слышит. Когда до Лизки дошло, что её хотят вернуть в детдом, то она очень испугалась. Конечно, она и здесь не испытывала особой радости, но она до ужаса боялась снова оказаться в «карцере» или опять получать тычки от воспитательниц.

— Мамочка Вероника, не отводите меня в детдом! — кинулась она в ноги Вероники. — Я всё-всё буду делать! И убирать, и готовить, и стирать!

— Господи, что ты городишь! — отпихнула от себя девочку Вероника. — Для этого я просто найму прислугу! Не готова я быть родительницей. Уж лучше снова заведу кошку. Всё-таки с ней намного меньше хлопот…

…Сколько ни упрашивала Лизка Веронику, но спустя несколько дней она снова стояла на пороге ненавистного ей детдома.

Конечно, Нинель Николаевна была в бешенстве, хоть старалась и не показывать виду. После всех формальностей Лизка снова оказалась в этом ужасном месте, где прошли первые годы её несчастливого детства.

Глава 2

Удивительно, но даже чёрствые детдомовские воспитатели прониклись состраданием к Лизке.

— Это же надо — дважды брошенка! — сокрушались они. — Не везёт девчонке!

Лизка ещё больше замкнулась. Те подружки, которые раньше разделяли с ней тяготы детдомовской жизни, вмиг от неё отвернулись, полагая, что Лизке повезло больше, чем им, ведь ей довелось пожить в семье, среди богатеев!

Воспитателей же мало волновало душевное состояние девочки. Их больше интересовало благополучие несостоявшихся родителей девчонки, мол, как там у них? Окружённые убогой обстановкой, они хоть таким способом хотели заглянуть в «замочную скважину» и приоткрыть тайны чужой жизни.

Первое время они всячески выпытывали у девочки подробности её проживания в семье. Но видя, что Лизка хмуро отмалчивается, плюнули на неё, сделав вывод, что девчонка сама виновата, что не смогла приглянуться паре.

Мальчишки тоже не остались в долгу. Понимая, что Лизка не может дать отпор, что за неё некому заступиться, они стали активнее, чем до других девчонок, цепляться к ней, дёргая за куцые косички; зажимая в углах, задирали платье, щипали за тощие бёдра, унижая всякими непристойностями.

Лизка пыталась пожаловаться воспитательнице, но та ей не поверила:

— Ты где это такой мерзости набралась?!

Мальчишки, узнав, что она наябедничала, устроили ей «тёмную», поколотив так, что она еле ноги от них унесла!

Удивительно, но Лизке эта «тёмная» послужила хорошим уроком. Она поняла, что нельзя быть уязвимой и беспомощной, нельзя, чтобы люди вычислили твои слабые стороны. Иначе именно по тому месту и ударят!

Она не стала больше замыкаться в себе. Когда её начинали ругать воспитатели, она поднимала глаза на взрослого и нагло ухмылялась. Слово «карцер» уже не вызывал у неё чувство ужаса и паники. Воспитатели это заметили, и у них в одночасье пропал к Лизке интерес. Они просто переключились на более слабых воспитанников.

Мальчишки первое время пытались ещё до неё задираться, но она волчонком кидалась на каждого обидчика. Стычка заканчивалась Лизкиной победой, а поцарапанные и взъерошенные противники, обозвав Лизку последними словами, позорно отступали.

В детдом регулярно приходили пары, чтобы усыновить ребёнка, но на Лизку уже никто не обращал внимания, потому что из маленькой хрупкой девочки она превратилась в угловатого подростка. Страшненькой она не была, но её портили выступающие ключицы, излишняя худоба, периодически вскакивающие на лбу прыщи и прыгающая походка, словно девчонка передвигалась на ходулях.

Лизка так и не обзавелась ни друзьями, ни подругами — все считали её дикаркой и ненормальной, поэтому дружить с ней не хотели.

Однажды в детском доме появилась новая уборщица. Обычно технички там не задерживались, так как их совершенно не прельщали мизерная зарплата и большой объём работы. С воспитанниками они держались на дистанции, полагая, что у них и без того полно дел, а за детьми есть кому следить.

Но эта уборщица обратила на себя внимание тем, что часто, как бы невзначай, стала появляться среди детей, причём её интерес был сфокусирован лишь на одном ребёнке — Лизке. Женщина неожиданно возникала перед девочкой, подкарауливая её в классе или на прогулке, пытаясь расположить к себе ничего не значащими разговорами.

Конечно же, Лизка это заметила, и ей это не понравилось. Слишком уж надоедливым был этот странный интерес!

— Чего вам от меня надо? — однажды с вызовом спросила Лизка, когда уборщица в который раз пристала к ней с дурацкими вопросами.

— Что ты такая колючая… — женщина вздохнула, пытаясь скрыть волнение.

— А вам какое дело? Если вы хотите меня удочерить, то «поезд ушёл»!

— У тебя есть мама?

— Может, и есть… где-то!..

— А если бы она к тебе приехала? — женщина выжидающе посмотрела на девочку.

— Ну и зачем?! Я ей не нужна была, когда меня здесь били и унижали, когда я в ней нуждалась больше всего!

— Может, она не знала, что ты в детдоме…

— Или не хотела знать?! И вообще, что вы ко мне в душу лезете?!

— Я просто хочу тебе помочь.

— Чем?! Я здесь нахожусь уже четырнадцать лет! Если бы мать хотела — давно бы приехала и забрала меня!

— Иногда бывают обстоятельства, которые сильнее нас…

— Обстоятельства?! — рассмеялась Лизка. — Этому может помешать только смерть! Ну, или… или тюрьма!

— Ты права, дочка…

— Какая я вам дочка!!! — вспыхнула Лизка, зло дёрнула плечом, развернулась и, громко топая, выбежала из комнаты.

И всё же какое-то неясное волнение терзало Лизкину душу.

«Что же этой уборщице от меня надо?» — думала девочка, невольно вздрагивая каждый раз, когда та появлялась на горизонте.

— Может, мы всё-таки познакомимся? — однажды предложила техничка, устало опустившись на свободный стул возле стола, за которым сидела Лизка, рисуя что-то в альбоме. — Меня Татьяной зовут. А ты, я знаю, Лиза.

— А что вы ещё знаете? — с вызовом спросила девочка.

— Знаю, что ты родилась в соседнем городе, что раньше жила с бабушкой и… мамой.

— Да, жила! Но мать меня бросила! Она от меня отказалась, как от шелудивого щенка! — девочка вспыхнула, и щёки покрылись пятнами яркого нервного румянца.

— Может, на то причины были?.. — неуверенно произнесла Татьяна, не зная, продолжать ли ей начатый разговор.

— Какие причины могут оправдать предательство?! И вообще, что это вы передо мной исповедываетесь?!

Женщина некоторое время молчала, нервно покусывая губы, потом решилась:

— Какие причины?.. Может, твоя мать не знала, что ты находишься в детском доме!

— Не знала или не хотела знать?!

— Она думала, что тебе будет лучше с бабушкой…

— Ага! Оставила на старую бабку, которая в тот же день умерла!

— Я не знала… Ох… — Татьяна поняла, что выдала себя.

У Лизки карандаш выпал из рук. Она подняла глаза на Татьяну. В них плескался вопрос: правильно ли она поняла?

Увидев страх и отчаяние в глазах молодой женщины, Лизка поняла, что перед ней сидит её родная мать! Сколько раз она представляла встречу со своей мамой! Как та однажды придёт, радостно обнимет дочку и скажет, как долго она её искала! Но такие мысли посещали её в далёком детстве. Теперь же кроме безразличия и даже какой-то брезгливости она ничего не чувствовала к этой незнакомой женщине с усталым лицом.

— Я понимаю… я виновата… Но я не могу тебе всего рассказать! — стала оправдываться Татьяна. — Пока не могу. Ты ещё маленькая. Не поймёшь…

— Ну да, а бросить младенца на произвол судьбы — это как? — взвилась Лизка.

— Я понимаю… ты сердишься… Но поверь, я тебе всё-всё расскажу! Но чуть позже…

— Да что вы оправдываетесь! — вскочила Лизка, отшвырнув стул в сторону. — Идите-ка вы!..

Глава 3

…Несколько дней Татьяна избегала встреч с Лизкой. Она просто не знала, как теперь себя с ней вести. С одной стороны, её мучила совесть, что она бросила ребёнка на произвол судьбы. Но с другой стороны… она ведь не знала, что баба Валя умерла. Она думала, что та вырастит девчонку и даст ей то, что не смогла дать ей она, родная мать.

Татьяна ловила себя на мысли, что она даже про себя не могла назвать Лизку дочкой. Она не испытывала к ней ровным счётом ничего, что уж говорить о какой-то там материнской любви… Но она помнила наставления матушки Агафьи, которая велела найти дочь, тем самым искупив свой грех.

***

Воспоминания отбросили её на четырнадцать лет назад. В то время, когда она на крыльях свободы неслась в светлое будущее, где не будет этого кричащего младенца — Лизки. Вадим… будь он неладен!

Она особо не раздумывала — взяла билет и спустя несколько часов уже была в родном городе, стояла на пороге своего дома. Своего ли?

Мать, увидев дочь, не проявила ни малейшей радости. Она хмыкнула, скривилась, будто перед ней возникла не дочь, а побирушка, одна из тех, которые ходили по квартирам, выпрашивая ненужные вещи или что-нибудь из еды.

— Ну? Набегалась? И где тебя черти носили целый год?

— Здравствуй, мама…

— Мне от твоего «здрасьте» ни жарко, ни холодно! До сих пор соседи мне кости перемывают — допытываются, куда это я дочь подевала?

— Я работала…

— Да неужели? — усмехнулась мать, отступая в сторону, тем самым разрешая Тане войти в комнату.

Таня надеялась, что мать уже успокоилась, поэтому не будет изводить её упрёками и придирками. Но на деле оказалось всё наоборот. За год женщине понравилось жить одной: и сама себе хозяйка, и не надо переживать за беспутную дочь, мол, вдруг снова принесёт в подоле.

Таня это видела и чувствовала, поэтому старалась как можно реже появляться дома. Она бродила по улицам, успокаивая себя тем, что ищет работу. Но, положа руку на сердце, ей так надоело горбатиться «на чужую тётю». К тому же она боялась снова попасть в лапы к ещё одному похотливому «Вадиму».

Однажды она, устав бесцельно шляться по городу, присела на лавочку в том же скверике, где когда-то у неё было первое и последнее свидание с Глебом.

— Какая краля! — от неожиданности Таня поперхнулась коржиком, который купила, чтобы утолить голод.

Перед ней стоял развязный парень в цветастой рубахе и светлых штанах. Длинные волосы сосульками свисали до плеч, чёлка наполовину закрывала один глаз. Второй серый глаз нахально разглядывал девушку. Губы кривились в усмешке, одновременно придерживая в уголке рта папиросу.

«Ну вот, накаркала! Не было печали…» — Таня стряхнула с подола крошки, собираясь встать.

— Да не боись! Не съем я тебя! — парень плюхнулся рядом с девушкой. — Откуда к нам такую красотку занесло?

— Шёл бы ты…

— Фу-у, как грубо! Давай знакомиться! Андрюха!

— Ну, Таня…

— Во! Уже кое что! Ты что такая дикая? Неместная?

— Здешняя.

— Ништяк! Да не трясись ты! Не обижу, — парень покровительственно похлопал Таню по плечу.

— Я и не боюсь!

— Ну, вот и правильно!

Хотя правильного здесь было мало. Но это Таня только потом поняла, когда погрязла в тёмных делишках Андрюхи по самые уши!

Парень был обычным фарцовщиком. Магазины не могли похвастаться ассортиментом товаров. Андрюха же нашёл лазейку, где с лёгкостью добывал дефицитный товар: батники и джинсы, пластинки с зарубежными певцами, губную помаду и другие вещи, которых в магазинах днём с огнём не сыщешь!

Сам же он не собирался подставляться, так как за спекуляцию легко можно было и на нары загреметь. Для этой цели он находил «продавцов» — наивных парней и девушек, которые за энный процент реализовывали товар по спекулятивной цене.

Так Таня и оказалась в числе таких реализаторов. С раннего утра она толкалась возле магазина, аккуратно предлагая женщинам, нуждающимся в косметике, помаду и тени, тушь и ароматные духи. У девушки появились деньги. Окрылённая успехом, она потеряла бдительность — и попалась, предложив помаду не кому-нибудь, а точнёхонько судье, которая по закону подлости случайно проходила мимо магазина.

Так как Тане нечем было откупиться, с ней долго не церемонились — быстро состряпали дело, в котором Андрюха удивительнейшим образом превратился в… свидетеля. Сама же Таня оказалась в местах лишения свободы на целых три года.

Глава 4

Время, проведённое за решёткой, Таня постаралась вычеркнуть из памяти как страшный сон. И даже если Лизка когда-нибудь будет об этом расспрашивать, Таня постарается увильнуть от ответа.

Она хоть и немного отсидела, но в ней как будто что-то надломилось. Вышла на свободу — а радости нет. Была даже мысль — руки на себя наложить. Уже на мосту стояла, безучастно смотрела, как внизу мелькают вагоны поезда. Ещё чуть-чуть — и полетит она вниз… А там — решение всех проблем…

— От себя не убежишь… — услышала она тогда тихий голос.

Оглянулась. Стоит женщина, вся в чёрном монашеском одеянии. Лишь лицо белым пятном выделяется на фоне этой мрачной черноты… Только монашки здесь и не хватало…

— Вижу, тебе идти некуда. Можешь не отвечать, всё и так понятно. Пойдём со мной! — так же тихо произнесла незнакомка. — Захочешь — останешься, а нет — никто тебя насильно держать не будет!

Какими путями-дорогами они добирались до монастыря, Таня помнит с трудом. Она просто доверилась монашке и шла за ней, как слепой за поводырём.

В монастыре Таня провела несколько лет. Она трудилась не покладая рук: копала землю, колола дрова, сеяла, убирала урожай, белила стены, подметала двор и… много молилась. Именно через молитву пришли к ней покой и умиротворение. Вот и решила она навсегда остаться в монастыре.

Поделилась она своими мыслями с матушкой Агафьей. Но перед этим рассказала о себе всё, чтобы ни один грех не остался незамоленным. Матушка её выслушала, покачала головой.

— Не можешь ты у нас остаться, — с сожалением проговорила она. — Не будет твоей душе покоя, пока не вернёшься к своей девочке. Падай в ноги ей, проси прощенья!

Но даже после этого разговора Таня ещё пару лет набиралась мужества, чтобы вернуться в тот жестокий мир.

Первым шоком для неё стало известие о смерти бабы Вали. Вторым — что Лизка в тот же день стала сиротой при живой матери. Ещё некоторое время потребовалось, чтобы найти дочь, упросить директрису взять Таню уборщицей. И вот теперь, когда все препятствия позади, дочь не хочет её видеть!

Лизку также одолевали не менее тревожные мысли. От того, что наконец-то нашлась мать, радости она не испытывала. Наоборот, весь её устоявшийся мирок дал трещину, стал разваливаться, как карточный домик, неосторожно задетый чей-то рукой.

К женщине, назвавшейся матерью, Лизка не испытывала совершенно никаких чувств. Первые порывы злости и раздражения прошли, их место заняли апатия и опустошённость. Девочка не знала, как вести себя с этой чужой для неё женщиной, что говорить. Да и о чём говорить-то?! Поэтому она всячески старалась избегать встреч с Таней, а оказавшись рядом, молчала, соблюдая дистанцию. Однажды Таня хотела её обнять, но Лизку так передёрнуло от отвращения, что женщина в испуге отпрянула. Но, как говорится, вода и камень точит.

Глава 5

Прошло ещё три года.

За это время Лизка свыклась с мыслью, что у неё теперь есть мать. Её уже не коробило от общения с ней. Но любить эту, по сути чужую, женщину у неё так и не получилось.

Возможно, если бы они жили вместе, всё сложилось бы иначе. Но у Тани не было своего жилья, она жила тут же, в детском доме, занимая маленькую коморку, которую ей выделила директриса.

О том, чтобы вернуться в родной город, не могло быть и речи. Ведь мать ни разу не навестила Таню в тюрьме, не пыталась встретиться и после. Таня даже не знала, жива ли она?

***

До восемнадцатилетия воспитанники находятся в детском доме. А после — «освободите помещение»! Куда — никого не волнует! Кого-то забирают дальние родственники, сиротам государство предоставляет жильё, чаще всего — комнату в коммуналке.

Лизке не повезло. Сиротой она не считалась, так как мать всё-таки существовала. Таня же забрать её не могла — сама жила в детдоме «на птичьих правах».

К этому времени директриса состарилась, стала более сентиментальной. А может, просто уже нахапала всего. Но, так или иначе, глядя на развитие отношений «мать — дочь», она прониклась не то чтобы состраданием, но своего рода участием. По крайней мере, так казалось со стороны.

Однажды она позвала Таню в свой кабинет и, не ходя вокруг да около, прямо спросила:

— Не знаешь, как помочь Лизке?

— Вы это о чём?

— Ты дурочкой-то не прикидывайся! — прикрикнула на Таню Нинель Николаевна. — То, что ты её мать, я узнала давно. Удивлена, что молчала? Видишь ли, на твоё место очереди что-то не наблюдается, вот и держала тебя. Баба ты работящая, ничего сказать не могу. Давно заприметила, что Лизку обхаживаешь. С самого начала ей не повезло. Сначала ты бросила, потом приёмные родители назад вернули. И вот какое дело… Как стукнет твоей девчонке восемнадцать, придётся что-то решать! Держать здесь её не могу, а выгнать… Но я не совсем чёрствая и бездушная. Есть у меня к тебе предложение. Откажись от дочери!

— Да вы что?! Я столько сил потратила на то, чтобы с ней худо-бедно сблизиться, а вы…

— Да ты не перебивай, а послушай! Ты же хочешь, чтобы у Лизки свой угол был?

— Ну, хочу… Только как?

— Вот я и говорю: откажись от неё — она будет считаться сиротой. Через полгода стукнет ей восемнадцать. Государство выделит ей комнату. Конечно, скорей всего, в коммуналке. Зато смотри, сколько преимуществ! Первое — у неё будет свой угол. Второе — вы сможете быть всегда вместе. А если ещё она тебя пропишет на своей жилплощади — то вообще будет шикарно!

Таня задумалась. Что-то уж очень мягко стелет Нинель!

— А вам-то какая выгода? — Таня с подозрением уставилась на директрису, которая то потирала руки, то хваталась за нос, выдавая волнение. — Не поверю, что за просто так!

— Верно мыслишь! — похвалила её директриса. — Отказ оформлю задним числом, чтобы вопросов не возникло. А за это будешь у меня по выходным убираться да выполнять кое-какие поручения.

— Но у меня тогда совсем не останется времени на отдых! Да и с дочерью я буду мало видеться!

— Как это мало? — удивилась Нинель. — А вечера? Здесь же у тебя хватает времени на болтовню? Ну как?

— Можно мне подумать?

— Подумать-то можно. Но мне вскоре нужно будет предоставить списки сирот, которым положено жильё. Смотри, профукаешь эту возможность — по твоей милости девчонка останется без крыши над головой! Да! И не вздумай с Лизкой советоваться! Эмоции захлестнут разум — она тебя ещё пошлёт куда подальше! Даю тебе на раздумье три дня. Учти, больше предлагать не буду! На твоё место другие желающие найдутся!

Следующие три дня Таня размышляла над тем, как же ей поступить. Права Нинель. С Лизкой советоваться нельзя, но и упускать возможность обретения крыши над головой было бы глупо. Но Таня решила внести кое-какие поправки в план директрисы.

Когда она зашла в кабинет, Нинель нисколько не удивилась.

— Ну что, решила? — спросила она, выжидающе глядя на Таню.

— Да. Но у меня есть условие…

— Что-о?! Ты мне ещё и условия ставишь?! Ты меня благодарить должна, что на работу тебя взяла, закрыла глаза на твоё тюремное прошлое, на отсутствие жилья, закрывала глаза на твоё общение с девчонкой, не рассказала ей про её беспутную мать!

— Я не беспутная! У меня на то были причины!

— Ты для этого пришла? Чтобы я тебя пожалела?

— Я не то хотела сказать… Я хотела спросить… когда Лизка… ну…

— Что?!

— Нет, ничего… Я согласна… — прошептала Таня.

— Не слышу! Что ты там бормочешь?!

— Я согласна! Убираться у вас! И отказную напишу!

— Ну то-то же… Садись!

Не прошло и получаса, как Лизка стала сиротой.

Конечно же Таня скрыла от неё правду, решив, что она расскажет ей об этом позже, потом… когда-нибудь… Но если бы она только знала, чем обернётся ей это враньё!

Глава 6

Восемнадцатый Лизкин день рождения мало чем отличался от остальных дней. Девчонки не отреагировали на её днюху, потому что она ни с кем из них не общалась. Слишком сильна оказалась обида, нанесённая ей после унизительно возвращения в детдом.

Мальчишки тоже сторонились её, побаиваясь заступницу Таню. Однажды она так оттаскала за ухо слишком борзого пацана, что даже самые отъявленные хулиганы предпочитали не связываться «с этой дурой Лизкой».

Но Лизка всё равно не осталась без подарка. Таня еле дождалась, когда дочь утром выйдет из комнаты в коридор, отозвала её в сторонку и, протянув руку, раскрыла ладонь. На ладошке лежало колечко. Конечно, это была обычная бижутерия: красный камешек обрамляли «лапки» из металла, имитирующего золото. Колечко было очень красивое, на солнце сверкало, словно это была не простая побрякушка, а настоящая ювелирка.

— Какое красивое!.. — восхищённо прошептала Лизка, примеряя подарок на безымянный палец. — Спасибо, мама…

Пожалуй, это было первое проявление дочерних чувств. Лизке хотелось, чтобы Таня сделала хотя бы ещё один шаг, обняла её, но та продолжала стоять «на безопасном» расстоянии, не делая никаких попыток к сближению. Радость в девичьих глазах потухла, уголки губ вмиг безвольно опустились, придав лицу обиженное выражение.

Таня это заметила, но ничего не могла с собой поделать, чтобы переломить барьер, не позволяющий прижать к груди эту девушку. Она просто не знала, как это делается! Ведь за всю жизнь все прикосновения к ней доставляли ей только боль, обиду и разочарования. Она не понимала, как объятия могут доставлять приятные ощущения, не говоря уже о радости.

— Ну ладно… я пойду, — вздохнула Лизка, ещё раз глянув на кольцо.

— Иди… — других слов у Тани не нашлось.

Зато директриса Нинель сделала Лизке поистине царский «подарок». Она пригласила её к себе в кабинет и торжественно сообщила, что теперь она уже не воспитанница детского дома — она отправляется во взрослую жизнь. А в завершение пламенной речи она сказала, что осталось совсем ничего — всего лишь получить ключи от своего собственного жилья!

— Как же так? — удивилась Лизка, зная законы распределения жилплощади среди детдомовцев. — У меня же есть… мать…

— Мать? Хм… — Нинель усмехнулась. — Нет у тебя никакой матери!

— А Таня? — Лизка выжидающе уставилась на директрису.

Вместо разъяснений та положила перед девушкой листок. Буквы плясали, расплывались из-за наполнивших глаза слёз, но девушка продолжала уже по пятому разу перечитывать написанное, где чёрным по белому было сказано, что Метецкая Татьяна Павловна отказалась от дочери Метецкой Елизаветы Семёновны ещё много лет назад, спустя всего лишь год после её рождения!

— Это неправда! — зло воскликнула Лизка. — Вы всё врёте!

— Ты что себе позволяешь? Соплячка! Ещё будешь тут орать на меня! Пошла вон! Как получишь ключи — чтобы духу твоего здесь не было!

Лизка не негнущихся ногах вышла из кабинета. В голове было пусто, на сердце — холод и злость. На директрису, на Таню, на всех! И наткнулась на Таню.

— Лиза, зачем тебя Нинель вызывала? — Таня выжидающе посмотрела на девушку.

— Сказать, что вы… дрянь! — от ненависти у Лизки тряслись руки. — И побрякушку свою заберите!

Девушка сдёрнула с пальца кольцо, размахнулась, и оно полетело в лицо ничего не понимающей женщине.

— Что случилось? — испуганно попятилась Таня от разъярённой девушки.

— Случилось? Да, случилось! Ещё сто лет назад, когда вы отказались от меня, бросив меня на произвол судьбы! — Лизку трясло от гнева. — А я же вам почти поверила!

— Лиза, я тебе сейчас всё объясню! Это я сделала для твоего же блага! — Таня поняла, что Нинель просветила Лизку, рассказав о заявлении, конечно, скрыв, что это было лишь частью махинации.

— Блага?! Ха-ха-ха!!! — зло рассмеялась Лизка, даже не пытаясь скрыть возникшую ненависть. — Бла-го-де-тель-ни-ца!

— Лиза! Постой! — взмолилась Таня. — Я тебе всё объясню!

— «Добрые» люди уже объяснили! Видеть вас не могу!

Следующие несколько дней не принесли Тане никакого облегчения — Лизка на контакт не шла. Все попытки объяснить ей свой поступок заканчивались одинаково: девушка, увидев Таню, круто разворачивалась и молча убегала прочь.

И вот настал день, когда Лизка не вышла из своей комнаты. Взволнованная Таня приоткрыла дверь и несмело заглянула внутрь. Лизкина кровать сверкала панцирной сеткой, свёрнутый матрас был прислонен к одной из спинок. На нём сиротливо лежала плоская, вся в жёлтых пятнах, подушка без наволочки. Открытая тумбочка зияла пустым нутром. Вещей девушки не было.

— Ушла… — устало прошептала Таня, прислонясь к стене. — Ну, вот и всё…

Немного придя в себя, Таня отправилась к Нинель. Она открыла дверь кабинета и, не спрашивая разрешения, решительно подошла к столу, за которым восседала директриса.

— Мне нужен адрес Лизы! — потребовала она.

— Ха! А ты кто такая, чтобы я тебе его дала?

— Я мать!

— Ты? Мать?! А не ты ли много лет назад отказалась от девчонки?!

— Неправда! — возмутилась Таня.– И месяца не прошло!

— Да что ты говоришь? — ехидно проговорила Нинель, тыча Тане в лицо листком. — Вот! Здесь совсем другое число указано!

— Но вы же знаете, что это неправда! А если я расскажу обо всём?

— О чём? — удивлённо подняла выщипанные брови Нинель. — Как ты думаешь, кому поверят: какой-то там уборщице или мне, заслуженному директору, который вот уже много лет обхаживает сироток?

Трясясь от негодования, Таня выскочила из кабинета, зло хлопнув дверью. Быстрым шагом спустилась на первый этаж в свою коморку, схватила первый попавший под руку чистый листок и торопливо вывела: «Заявление».

Она старалась писать ровно, но буквы нервно плясали, ложась на бумагу неровными строчками. Заявление об уходе вышло коротким, но не требующим разъяснений. Таня поставила подпись, число и снова устремилась наверх, в директорский кабинет. Кинула на стол заявление:

— Я ухожу!

— Напугала! Скатертью дорога! Кстати, можешь даже не отрабатывать положенные две недели. Не благодари! — ехидно закончила Нинель, чирканула размашистую загогулину на заявлении. — А теперь — проваливай! И манатки свои не забудь забрать! Ты здесь больше не живёшь!

Таня медленно собирала свои нехитрые пожитки. Мысли, одна мрачнее другой, крутились в голове. Может, зря она так рубанула с плеча? Куда она теперь пойдёт? Накопленных сбережений хватит снять лишь какую-нибудь халупу. А ведь ещё как-то жить надо. Без крыши над головой, без работы, без дочери. Конечно, она сама виновата, что всё так вышло. Не смогла сдержать эмоции, не смогла чуточку потерпеть. Не надо было лезть на рожон! Хитростью да лестью всё бы разузнала, а теперь что? Может, у Лизкиных подружек спросить?

Таня направилась к комнате, в которой до сегодняшнего дня жила Лиза, выловила одну из её соседок в надежде, что та хоть что-нибудь знает.

— Адрес? — фыркнула девица. — Да Лизка ни с кем не дружила! Дикая была да чёкнутая какая-то!..

Глава 7

Таня в последний раз оглянулась на опостылевший ей детский дом и, устало переставляя ноги, отправилась на автостанцию. Она решила наведаться в домик бабы Вали. Чем чёрт не шутит, вдруг он до сих пор пустует? Ведь у Валентины Семёновны не было родственников, значит, никто не мог завладеть её жильём.

Через несколько часов она с трепетом в сердце шла по знакомой улочке, по которой восемнадцать лет назад неслась в обратном направлении — подальше от ненавистного детского крика!

Ещё поворот, ещё один…

Но то, что она увидела, выбило почву из-под ног! Дом зиял пустыми обугленными глазницами окон, половина стен обрушилась, через остатки крыши сверкало солнце, указывая своими лучами на разгром, царящий в комнатах, которых и комнатами-то нельзя было назвать… Пожар, когда-то вовсю бушевавший здесь, сожрал всё, что можно, а что не поддалось, то искорёжил до неузнаваемости.

Таня устало опустилась на чёрное от сажи бревно, от безысходности ткнулась лицом в колени и замерла…

— Танька! Никак ты?! — раздался позади неё скрипучий женский голос.

От неожиданности женщина вздрогнула и скатилась с бревна, больно стукнувшись об него спиной. Возле неё стояла дородная бабка, чуть ли не по самые глаза замотанная в цветастый платок.

— Мы знакомы? — Таня, задрав голову, разглядывала подошедшую.

— Ну ты даёшь! Серафима я. Аль не признала?

— Нет, извините…

— Брось извиняться! А ты что, никак за бабкиным наследством прикатила? Ха-ха! Так нет его, наследства! Ты как свалила, так бабка в тот же день померла. А девчонку в детский дом забрали! — стала делиться информацией Серафима. — Два года дом пустовал. А потом беспризорники окна повыбивали, внутри стали костры разжигать — то ли картоху печь, то ли греться! Я жаловалась участковому, да, видать, ему было не до этой халупы. Вот однажды пацаньё и доигралось. Подпалили! Полыхало аж до самого неба! Еле потушили!

Заметив, что Таня не реагирует на её рассказ, уставившись в одну точку, Серафима нахмурилась.

— Ты никак жить сюда вернулась?

Ответом был лишь протяжный вздох.

— Понятно… — словно подражая Тане, вздохнула Серафима. — Слушай, а Лизка-то твоя где? Знаешь хоть?

— Была в детдоме, теперь не знаю где…

— Конечно, не моё это дело, но ты, Танька, сволочь последняя! Дитё бросила, бабку, царство ей небесное, в могилу загнала!.. — начала было свою проповедь Серафима.

— Шли бы вы, подобру-поздорову! — Татьяна вскочила на ноги, сжав кулаки, двинулась на старуху.

— Ты что, белены объелась?! — испуганно воскликнула та, пятясь от разъярённой женщины. — Да-а, говорила я Валентине, что аукнутся ей кукушкины слёзки! Ну и пропадай! Живи, как знаешь!

Серафима, зло плюнув Тане под ноги, дёрнула плечом, развернулась и поспешно удалилась, что-то бурча себе под нос.

Татьяна так и осталась стоять столбом посреди пепелища. Жуткая усталость навалилась на неё. Сил не хватило даже руку поднять, чтобы вытереть слёзы, которые ручейками стекали по щекам, капая на землю, покрытую сажей и золой. И лишь когда солнце скрылось за крышами домов и на землю опустились вечерние сумерки, Таню стало отпускать.

Что делать дальше, она не знала. Возвращаться на автостанцию? Зачем? Дорога домой ей заказана, мать ясно дала понять, что такая дочь ей не нужна. В детдом соваться бессмысленно — директриса из вредности всё равно Лизкин адрес не даст. Остаётся только одно — пока обосноваться здесь, хотя бы чтоб переночевать. Об остальном она подумает завтра…

Таня бродила среди руин дома, подыскивая место для ночлега. Вскоре такой закуток нашёлся. Когда-то на этом месте был чуланчик. Огонь не шибко погулял здесь. Подгоняемый ветром, он обогнул маленькую, без единого окошка, комнатушку, сохранив даже часть потолка. Таня раздобыла чудом уцелевшее, всё в подпалинах, лоскутное одеяло, кинула его прямо на закопченный пол. Устало опустилась на сооружённое лежбище и, несмотря на все переживания, провалилась в глубокий сон.

Она проспала всю ночь и рассвет. И лишь когда солнечные лучи проникли через дыры в крыше и ударили ей в лицо, она открыла глаза. В голове слегка прояснилось. Таня задумалась. Чтобы хоть как-то существовать, надо найти работу. Но в таком виде её даже уборщицей не возьмут!

Заметив на подоле пятна от копоти, вздохнула. Босоножки тоже выглядели не лучшим образом. Ладно, их можно отмыть, а вот с платьем придётся распрощаться. Хорошо хоть, что у неё в запасе есть ещё пара платьев.

Теперь надо подумать о еде — одним воздухом сыт не будешь. На первое время денег хватит, но экономить всё равно придётся.

С крышей над головой дело обстоит хуже, невесело усмехнулась Татьяна, разглядывая прорехи в кровле, вернее, то, что от неё осталось. Но первое время, пока она не найдёт жильё, придётся куковать здесь. Конечно, жутковато, особенно после Серафиминого рассказа о беспризорниках, спаливших хату. Но пока что это был единственный способ хоть как-то выжить.

Первым делом надо привести себя в порядок. Обследовав то, что осталось от комнат, Таня нашла относительно чистое ведро, выскользнула за так называемую калитку, быстрым шагом направилась к колонке возле соседнего дома. Не обращая внимания на удивлённые лица редких прохожих, она тщательно вымыла ведро, вместо мыла используя песок. Набрала в него воду. После вымыла босоножки, стараясь их сильно не мочить (а то вдруг расклеятся), умылась, не забыв ополоснуть в ледяной воде и ноги. Тут же вытерлась подолом платья. Подхватила ведро и поспешила в «дом».

Там скинула с себя грязное платье, решив оставить его на тряпки, раскрыла чемодан. Два платья, кофта, юбка, демисезонное пальто, трусы, чулки, носки, пара лифчиков. Вот и всё богатство. Конечно, не считая расчёски, зубной щётки и другой мелочёвки, необходимой в быту.

Таня горестно вздохнула. О такой ли жизни она мечтала? Восемнадцать лет самостоятельности не принесли ей ни радости, ни счастья, ни достатка — всего того, о чём мечтала наивная девчонка, покидая отчий (вот только родной ли) дом…

Всё! Хватит сопли на кулак наматывать! Надо действовать! А то не успеет оглянуться — как скатится до уровня тех нищенок, которые ходят по домам с котомками за плечами, выпрашивая подаяние.

Глава 8

Таня принялась усиленно искать работу. Она была готова пойти даже на самую низкооплачиваемую должность, но как только узнавали об её тюремном прошлом — давали от ворот поворот. Никакие уверения, что она села случайно, по глупости, и вообще это было очень давно, на работодателей не действовали. Они брезгливо кидали на стол Танины документы, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Таня почти ничего не ела, покупая лишь хлеб и самые дешёвые консервы (так как готовить ей было не на чем), но деньги всё равно таяли, как весенний снег в солнечный день.

Женщина осунулась, под глазами пролегли тени. Ноги уже не отмывались от копоти, и Тане приходилось прятать несмываемую грязь под чулками. Серафима уже не докучала своими расспросами. Она делала вид, что Тани просто не существует. Но не это волновало женщину. Лето перевалило за вторую половину, ночи уже стали прохладными, поэтому Тане кровь из носу надо было искать другое жильё. Но кто её возьмёт к себе — без денег, с сомнительным прошлым?

…Татьяна бесцельно бродила по местному рынку, шустро поднимая с земли упавшие с прилавков и не замеченные торговцами фрукты и овощи, ловко пряча их в тряпичную котомку. Это был единственный «доход», который помогал ей хоть как-то держаться на плаву.

Ей не всегда везло, так как торговцы давно заприметили женщину, которая без зазрения совести пользуется халявой, поэтому увидев Таню, они тотчас начинали подбирать случайно упавший на землю товар.

…В плане добычи этот день оказался особенно неудачным. Таня не смогла разжиться даже луковицей. Голодная и измученная, она устало опустилась на перевёрнутый ящик. Силы покинули её. И даже если бы сию минуту раздался злой окрик торговца, прогоняющего её прочь, она бы не шевельнулась.

Вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Открыла глаза, и в ту же секунду спазм сжал ей горло… Перед ней стояла… Лизка!

— Дочка… — держась за горло обеими руками, выдохнула Таня. — Я искала тебя…

Лизка стояла перед этой измождённой женщиной и поверить не могла, что это её мать! Она уже свыклась с мыслью, что никогда больше её не увидит. В первые дни после детдома она ужасно злилась на Таню, даже ненавидела её. Но постепенно обида притупилась, оставив место лишь для непонимания: за что она с ней так?!

Но увидев мать, сидящую на ящике, осунувшуюся, в замызганном платье, сердце сжалось от жалости к этой чужой и одновременно родной женщине.

— Вставай, — Лизка неуверенно взяла Таню за руку. — Пойдём…

Таня безропотно поднялась и пошла за девушкой, словно послушный ребёнок за своей матерью. Ни объятий, ни радостных восклицаний, которые обычно следуют за долгожданной встречей. Всю дорогу Лизка не проронила ни слова. Она просто не знала, о чём говорить. И надо ли? Она понимала лишь одно: нельзя на предательство отвечать предательством, на подлость — подлостью. Проведённые в детдоме годы ожесточили её, но сволочью не сделали.

Вскоре они подошли к двухэтажному кирпичному дому, поднялись по скрипучим деревянным ступеням на второй этаж. Лизка ключом открыла дверь.

— Проходи, — вздохнула она, отступая в сторону, пропуская мать в тёмный длинный коридор. — Последняя дверь направо наша.

Ближайшая дверь приоткрылась, оттуда выглянула немолодая уже женщина в бигудях и байковом застиранном халате.

— Лизка, ты? — щурясь, спросила она. — Это с кем ты? Учти! Никаких жильцов!

— Ой, ну хватит вам, тёть Зин! Это моя… ну, в общем… это мать моя!

— Да ну?! — ахнула Зинаида, ещё больше высунувшись в коридор. — Ты же говорила, что её у тебя нет!

— Как видите, отыскалась…

— Вот дела! — недовольно фыркнула Зинаида, уже заранее невзлюбив новую жиличку. — И ты никак её пропишешь?

— Посмотрим, — хмуро ответила Лизка, смущённо ведя за руку мать, стараясь быстрее скрыться в своей комнате.

Татьяна стояла на пороге, стесняясь своего затрапезного вида. Лизка это поняла, поэтому полезла в старенький шкаф, достала вафельное полотенце, ситцевый в «огурцах» халат, протянула Тане:

— Пойдём, умоешься да голову вымоешь.

— Ой! А мои вещи!.. — с опозданием ахнула Таня.

— Какие вещи?

— Ну, мои… Они там, в заброшенном доме. Надо бы забрать…

— И документы?!

— Нет, только одежда моя… А документы мои тут… — Таня прижала руку к груди.

— Ну ладно, если что, завтра заберём, — махнула рукой Лизка. — Пойдём, покажу, где что…

Спустя час Татьяна, умытая и причёсанная, сидела за столом, прихлёбывая чай, откусывая от хлеба с маслом маленькие кусочки, не забывая с интересом и даже с лёгкой завистью разглядывать Лизкино жилище.

В небольшой комнатке с одним окошком имелось всё самое необходимое для проживания: железная кровать, небольшой кухонный стол, несколько стульев, этажерка, старенький комод, словно скопированные из той комнатки в доме художника, в котором и была зачата её дочь. Таня поёжилась. Всё, что произошло в том доме, она всячески старалась забыть, стереть из своей памяти весь тот ужас, связанный с Вадимом — Лизкиным отцом. Но эта обстановка заставила снова всё вспомнить.

Правда, в Лизкиной комнатушке было уютно и спокойно. Уютом веяло от весёленьких в мелкий цветочек шторок, от красно-коричневого простого покрывала и даже от трёх медведей с прикроватного коврика! Было видно, что Лизке, приученной к порядку, доставляет удовольствие поддерживать чистоту в своём собственном жилище.

— Мам, ты ложись на кровать, а я лягу на полу, — распорядилась Лизка, достав из шкафа одеяло и кинув его на пол, застеленный полосатой самотканой дорожкой, купленной, скорей всего, у какой-нибудь старушки.

— Может, всё-таки я на полу?.. — начала было Таня, но наткнувшись на хмурый дочкин взгляд, только вздохнула.

— Завтра сама сходишь за вещами? — спросила Лизка. — А то мне на работу надо.

— Ох… ты работаешь? — удивилась Таня.

— Ну да, надо же на что-то жить… Я нянечкой в детский сад устроилась. Платят мало, но зато в тепле… Да и кормят неплохо.

Стыд-то какой, подумала Таня. Дочь уже работает, а она, здоровая баба, не может заработать себе на кусок хлеба!

Ночью Татьяне не спалось. Она ворочалась с боку на бок, вздыхала, в который уже раз мысленно прося прощения у Лизки. Надо же! Она бросила на произвол судьбы свою маленькую дочку, а вот дочь не отвернулась от непутёвой мамаши, не прошла мимо, сделав вид, что не узнала. А ведь могла! Могла…

Но попросить прощения вслух Таня так и не решилась… Ну не научили её этому! Наверное, даже под угрозой расстрела она не сможет подойти к дочери, обнять её. Руки, словно налитые свинцом, не хотели её слушаться. Язык прилип к нёбу, он ни за что не сможет произнести два таких простых слова: «Прости меня!»

Но Лизка, казалось, и не ждала от матери этих слов. Её устраивало, что мать не лезет к ней со своими чувствами, не заставляет отвечать ей взаимностью. Которой нет…

Глава 9

На улицу Таня не выходила целых три дня. Отсыпалась, отъедалась. А когда всё же решила наведаться в бабкин дом — забрать свои вещи, её ждал неприятный «сюрприз». Чемодан исчез, словно его и не было! Таня подозревала, что это Серафима прибрала бесхозное добро, но, как говорится, не пойман — не вор. Конечно, жалко было потерянных вещей, но зато она обрела большее — нашла дочь! И пусть нет между ними привязанности, Таня постарается завоевать Лизкину любовь. Вот только научиться бы этому…

Чтобы хоть в чём-то быть Лизке полезной, Таня взяла на себя готовку. Очень раздражала Зинаида, которая ужом вертелась под ногами, пытаясь выведать что-нибудь эдакое, что можно будет потом растрепать любопытным соседкам.

Но Таня не собиралась открывать душу первому встречному, из-за чего автоматически перекочевала в стан Зинаидиных врагов. Та, недолго думая, растрезвонила по всей округе, что «Танька вовсе не мать Лизке», а совершенно посторонняя тётка, ведь «дочеря́ с матерями так холодно себя не ведут». Разве может мать ни разу не улыбнуться своей кровиночке? Разве не хочет дочка хотя бы раз в день прижаться к своей мамочке?

Эти сплетни вскоре дошли и до участкового. Пришлось Лизке и Татьяне, краснея и бледнея, совать в руки стражу порядка свои документы, убеждая, что, дескать, и фамилия у них одна, и в графе «мать» указаны Танины ФИО.

Участковый вздохнул, хмуро протянул книжечки Лизке, намётанным глазом определив хозяйку, погрозил пальцем выглянувшей из своей «конуры» Зинаиде и с чувством выполненного долга удалился.

«Нет, надо срочно искать работу, чтобы не сидеть на Лизкиной шее», — сокрушалась Таня, чувствуя лопатками, как Зинаида сверлит её своими маленькими злыми глазками, подозрительно хмыкая каждый раз, когда им не удавалось разминуться в коридоре или на кухне.

Но где искать эту самую работу, Таня даже не представляла. Она уже побывала в нескольких детских садах, но там ей недвусмысленно дали понять, что её даже на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям! В магазины её отказались брать даже уборщицей — подсупонила статья о спекуляции. Под разными предлогами ей отказывали и в других местах.

***

…Этот день также не принёс ей ничего утешительного.

День клонился к вечеру, а Таня ничем не могла порадовать ни себя, ни Лизку, которая хоть и не лезла к ней с расспросами, но с каждым днём становилась всё мрачнее.

Остановившись на обочине перед «зеброй», Таня вдруг ощутила себя стоящей на обрыве перед бездонной пропастью. Здесь ещё жизнь, пусть не такая светлая и радостная, о которой она когда-то мечтала, но жизнь… А там, в глубине, скрытой завесой тумана, избавление от всех бед и разочарований.

Словно в забытьи, Таня шагнула на проезжую часть — как раз под колёса приближающегося автобуса…

— Дура! Тебе что, жить надоело?! — кто-то грубо схватил её за плечи, рывком отбросил назад, что не позволило движущейся махине подмять её под себя.

— Пустите! Мне больно! — вскрикнула Таня, резко дёрнулась, развернулась, чуть ли не носом ткнувшись в грудь своего неожиданного спасителя.

— Больно?! — мужчина снова схватил Таню за плечи и так встряхнул, что у неё клацнули зубы. — А превратиться в размазанное по асфальту месиво не больно?! Идиотка! Лучше бы спасибо сказала!

Только теперь до Тани дошёл весь смысл происходящего. К ней стала возвращаться реальность. Взгляд стал более осмысленным и даже сфокусировался на спасителе. Им оказался уже немолодой мужчина, невысокий, худощавый, причём настолько, что казалось, будто из него вытопили весь подкожный жир. Он хмуро смотрел на Таню из-под нависших бровей, а поза свидетельствовала о том, что он сию же минуту готов схватить женщину, если та снова вздумает броситься под колёса.

Таня, ожидавшая чего угодно, но не такого вдруг возникшего к ней участия, судорожно вздохнула раз… другой… и вдруг разразилась безудержными рыданиями.

Мужчина растерялся. Он не знал, что делать, как вести себя с этой вдруг свалившейся к нему на голову незнакомкой. Ему проще было просто схватить её за шкирку, спасая от неминуемой гибели, чем успокаивать, слушая непрекращающиеся всхлипы. Он ненавидел женские слёзы. Он много лет жил один и даже не представлял, что в таких случаях делать с барышнями.

— Ну всё… хватит… Уже всё вокруг залили своими слезами, — мужчина вынул из кармана брюк клетчатый носовой платок, протянул Тане. — Вот, возьмите. Затем, оглянувшись по сторонам, взял Таню за руку и как маленькую повёл к ближайшей скамейке под раскидистым кустом жасмина.

Сначала Таня сидела молча, уставившись на носки своих туфель. Мужчина присел рядом, но с расспросами к ней не лез. Наоборот, он постарался сделаться как можно незаметнее, чтобы не спровоцировать новый поток слёз.

Таня это оценила. Она с благодарностью глянула на своего спасителя, сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, и заговорила. Сначала она с трудом подбирала слова, делая большие паузы. А после, даже не заметив, как это произошло, принялась пересказывать, словно многосерийный фильм, всю свою жизнь. Обычно слушателем такого монолога становится случайный попутчик в поезде, ведь рассказчик уверен, что он никогда больше не столкнётся с тем человеком, и значит, тот не причинит ему никакого вреда. Мужчина как раз и оказался тем «случайным попутчиком», которому можно открыть душу.

— Да-а… эко как вас поломало… — сочувственно вздохнул мужчина, задумчиво поглаживая подбородок.

Только сейчас Таня заметила, что вынужденный слушатель тщательно выбрит. Его чистая рубашка выглажена, а стрелками на брюках можно порезаться, хотя было видно, что одежда самая простая, как говорится, для рабочего класса. Таня перевела взгляд на его ботинки. «Хоть и не новые, но отполированные ваксой до блеска…» — уважительно подумала она, сразу вспомнив выражение, что обувь — это второе лицо человека. Она глянула на свои поношенные туфли и криво усмехнулась. Поднялась со скамейки.

— Спасибо, что выслушали меня. Ну… и за то… — она мотнула головой в сторону дороги.

— Погодите! — мужчина также поспешно встал. — Мы даже не познакомились!

— Зачем? — удивилась Таня. Вот чего-чего, а каких-либо отношений с мужчинами она не планировала. Ни в ближайшее время, ни потом, так как ничего хорошего они ей не сулили, а причиняли только боль и разочарования.

— Нет-нет, вы меня неправильно поняли! — поспешил успокоить её незнакомец. — Я вовсе не собираюсь вторгаться в ваше личное пространство. Я лишь хочу вам помочь!

— Чем вы мне можете помочь… — вздохнула Таня. — Меня сейчас интересует только работа… Та, которой нет…

— Так о работе я и хочу с вами поговорить! Дело в том, что я работаю на плодоконсервном заводе в сортировочном цехе. И я как раз ищу работницу на сортировку овощей и фруктов. Да, работа тяжёлая, весь день на ногах, не каждый сможет выдержать. К тому же зарплата очень маленькая! Но стабильная.

— Да кто же меня возьмёт? У меня ни образования нет, ни опыта работы. Да и сидела я… — вздохнула Таня, как будто не она только что об этом рассказывала незнакомцу.

— Неважно! — воскликнул тот. — Если что, я за вас поручусь. Главное, чтобы вы сами хотели выбраться из той «ямы», в которую угодили!

— Я-то хочу… — начала было Таня, но мужчина её прервал: — Вот и замечательно! А теперь давайте всё-таки познакомимся! Николай Михайлович. Можно просто Николай.

— Татьяна… — Таня, стесняясь, протянула Николаю руку, и тот в знак приветствия слегка сжал её пальцы. Впрочем, тут же отпустил, словно обжёгшись о раскалённую печку.

Но Таню это совсем не обидело, даже наоборот — успокоило.

— Только вот какое дело… Я скажу, что вы моя дальняя родственница. Я бригадир, на заводе на хорошем счету, поэтому проблем не будет. Единственное условие: вы должны будете мне подыграть и ни в коем случае никому не рассказывать, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились. Ну как? Вы согласны? — Николай выжидающе смотрел на Таню.

— Не знаю… — протянула она, но испугавшись, что её сомнения Николай примет за отказ, поспешно добавила: — Конечно! Большое спасибо! Я буду стараться, честное слово!

— Вот и договорились! — воскликнул мужчина. — А теперь пойдёмте-ка пообедаем. Вон там за углом есть отличная «Пельменная».

Но заметив, как Таня испуганно отпрянула, словно её пытались затащить в постель, Николай рассмеялся:

— Татьяна! Да что с вами? Я просто чертовски голоден! А вы о чем подумали? Да, кстати, и хватит выкать — мы же «родственники»!

Глава 10

Таня с аппетитом уплетала пельмени, и ей казалось, что она ничего вкуснее в жизни не ела! Николай украдкой, чтобы не смущать женщину, бросал в её сторону быстрые взгляды, одновременно прокручивая в голове, куда её определить. Решив, что лучше всего она справится с сортировкой картофеля (тем более в преддверии осени с поставками проблем не будет), успокоился и также принялся за еду.

…В провожатые к Тане он не напрашивался, боясь спугнуть возникшее между ними доверие. Но удивительным образом оказалось, что их с Таней дома находятся на одной улице, причём лишь в квартале друг от друга.

— Ты не находишь, что это судьба? — спросил Николай, как бы подтверждая это стечение обстоятельств.

— Ты это о чём? — Таня испуганно вскинула на мужчину глаза.

— Ну как же! Мы же должны где-то состыковаться, чтобы вместе пойти на завод? — успокоил её Николай, с досадой подумав о том, не поспешил ли он, предложив ей работу? Если она будет впадать в панику от каждого его обращения к ней, то начальство вмиг раскусит обман! И тогда не поздоровится ни ей, ни тем более ему!

— Таня, ты пойми, — стал успокаивать женщину Николай. — Ты же как-никак моя «родственница»! Но если ты будешь шарахаться от меня так, словно я грабитель из подворотни, то не стоит и начинать…

— Ой, простите… то есть… прости, — поспешила оправдаться Таня. — Я понимаю… и постараюсь…

— Вот и ладушки! — словно подведя итог, воскликнул Николай, хлопнув в ладоши. — Поэтому с сегодняшнего дня займёмся… твоим привыканием ко мне.

Но заметив, как напряглась Татьяна, успокоил её:

— Не в том смысле, о чём ты подумала. Да-да! Не отпирайся! — смущённо хмыкнул Николай. — Но могу тебя заверить, что я дорожу своей свободой и статусом волка-одиночки, поэтому в свою жизнь никого не хочу впускать! Как я понял, тебе отношения не нужны. Мне тоже. И этим мы с тобой очень похожи! Но пойми, без доверия ко мне ты просто не сможешь удержаться на работе! Да и меня подведёшь.

— Я понимаю, — облегчённо вздохнула Таня. — Я постараюсь… Так что, мне уже завтра выходить?

— Давай-ка, Татьяна, мы эту недельку просто с тобой погуляем в парке, сходим в кино, вновь отведаем пельмешек… Ты как относишься к пельмешкам? — улыбнулся Николай, с удовлетворением заметив, что в Таниных глазах перестал плескаться страх.

— Хорошо… — улыбнулась и Татьяна.

…Они долго гуляли по аллеям парка, болтали о том о сём. Но Таня вдруг заметила, что Николай, словно дирижёр, умело управляет беседой и направляет её в безопасное для него «русло», и все темы хитро обтекают вопросы, связанные с его жизнью. О себе-то Татьяна рассказала всё, а Николай так и остался «тёмной лошадкой». «Ладно, потом разберёмся. Под юбку не лезет — и слава богу!» — подумала Таня, радуясь, что наконец-то замаячил свет в конце туннеля.

Глава 11

Лизка стояла возле окна и высматривала мать. Нет, особо она не переживала, ведь сколько лет спокойно без неё обходилась. Но всё-таки совесть же надо иметь — с утра как ушла, до сих пор где-то бродит! Раз живут под одной крышей, нужно как-то считаться друг с другом.

В Лизкиной душе снова вспыхнула обида на мать. Может, зря она окликнула её на рынке? Пусть бы и дальше сидела… А теперь вот стой, думай, где она шляется…

В расстроенных чувствах Лизка даже не сразу заметила подходившую к дому мать. А когда увидела, что та не одна, а с мужиком, в ней вспыхнула злость. Вот и делай добро! Приютила на свою голову!

— Мало того что работу найти не может — сидит на моей шее, так ещё и хахаля успела подцепить! — зло хмыкнула девушка, открыла окно, высунулась наружу. Хотела позвать, но слова застряли в горле. Как крикнуть? Мама? Язык не поворачивается.

Тогда она постучала согнутыми пальцами по металлическому карнизу, привлекая внимание, и когда мать, услышав стук, подняла голову, махнула рукой, мол, иди домой! После со злостью захлопнула окно и рывком задёрнула занавески.

Таня прошла по коридору, стараясь не послать куда подальше Зинаиду, высунувшуюся из своей комнаты, заглянула на кухню. Лизка что-то помешивала в кастрюле и даже не оглянулась на звук шагов.

«Наверное, я её раздражаю», — решила Татьяна, по-своему растолковав молчание дочери. О том, что та может просто переживать из-за её долгого отсутствия, она даже не подумала.

— А я, кажется, работу нашла, — поделилась радостью Таня, опустившись на табурет.

— Ага, — хмыкнула Лизка. — Что-то мне подсказывает, что не без помощи того мужика!

— Ну зачем ты так? — сокрушённо покачала головой Татьяна, услышав ехидство в Лизкином голосе.

— А как? — Лизка резко повернулась к матери. — За какие такие заслуги первый встречный мужик предлагает тебе работу?

— Не смей… — начала было Таня, сощурив глаза и зло поджав губы. — Ты же не знаешь ничего!

— И знать не хочу! Никак понравилось на «грабли» наступать? Или надеешься теперь мне младенца подкинуть?!

— Какого младенца? — опешила Татьяна, но поняв, на что намекает дочь, взвилась:

— Какое ты имеешь право меня осуждать? Молоко ещё на губах не обсохло!

— Ха! — скривилась Лизка. — А было ли оно, то молоко?! Тебя бы покормили той бурдой, которой меня пичкали, кстати, по твоей милости! Посмотрела бы я, как бы ты потом «запела»!

Зинаида уже давным-давно покинула свою комнату и, подпирая косяк двери, наслаждалась бесплатным зрелищем. Ох, будет что потом рассказать соседкам! Но мать и дочь, не замечая зрительницу, продолжали оскорблять друг друга. Остановить их смогла лишь каша, которая воспользовавшись безнадзорностью, выползла из кастрюли и с шипением стала капать в огонь.

— Чёрт! — спохватилась Лизка. — Теперь подгоревшую кашу есть придётся!

— Ничего, Лиз, съедим… — тоже опомнилась Таня. И что это на них нашло?

…Позже они сидели возле открытого окна, молча ели прямо из кастрюли подгоревшую кашу, а прохладный ветерок обдувал их разгорячённые ссорой лица.

«Надо как-то налаживать с Лизкой отношения», — размышляла Таня, ковыряя ложкой в кастрюле.

А Лизка тем временем, украдкой бросая на мать взгляды, ловила себя на мысли, что совершенно не чувствует никакой привязанности к этой по сути чужой для неё женщине. И даже если бы та вдруг сию минуту встала и ушла, то Лизка бы не испытала ни капли сожаления.

Глава 12

— Ты сегодня идёшь на работу? — утром спросила Лизка Таню, лишь только та открыла глаза.

«Не терпится выпроводить, — хмуро подумала Таня. — Я её точно раздражаю». Но вслух сказала:

— Пока не знаю. Вечером спрошу у Николая, договорился ли он насчёт меня.

— Это тот мужик, что тебя провожал?

— Он…

Вот и весь разговор по душам… Словно два чужих человека случайно оказались в замкнутом пространстве и не знают, как отделаться друг от друга.

…С Николаем они договорились встретиться вечером. Всё-таки он человек занятой, не то что она.

Сначала Таня хотела отправиться побродить по городу, чтобы не мозолить дочери глаза, но увидев, что та собирается на работу, облегчённо вздохнула.

Пока Лизки не было, она приготовила обед, прибралась в комнате, даже успела прочитать от корки до корки «Работницу» — журнал, который нашла в стопке с газетами на тумбочке.

Когда Лизка пришла с работы, Таня накрыла на стол. Так же, как и накануне, они молча поужинали, погружённые каждая в свои мысли. После Лизка стала мыть посуду, отвернувшись к раковине, а Таня как неприкаянная сидела рядом, не зная, как себя вести, ведь со «спиной» особо не пообщаешься. Она еле дождалась, когда стрелки часов приблизятся к восьми (именно на такое время они с Николаем договорились о встрече), буркнула «спине»: «Я ушла», — и выскользнула за дверь.

Николай уже ждал её на углу улицы. Первой мыслью было спросить о работе, мол, как он, договорился? Но потом она вспомнила, что вначале у них было запланировано «знакомство друг с другом». В чём это заключалось, Таня не представляла, и это её малость напрягало. Вдруг Николай начнёт к ней приставать, полезет обниматься?

Но её опасения оказались напрасными. Мужчина руки не распускал, под юбку не лез, и вообще, вёл себя корректно. Они просто гуляли по улицам, разговаривали о том о сём. Правда, Николай больше расспрашивал Таню, слушал её, а о себе говорил неохотно, тщательно подбирая слова. Всё, что Тане удалось из него выведать, так это то, что он давно живёт один, родители погибли в войну. Женат не был. Много лет проработал бригадиром на какой-то стройке, где-то на Севере. Вот и вся биография.

Но Таня чувствовала, что в этой самой биографии кроется какая-то тайна, с которой Николай делиться не собирается. «Мне-то что, — подумала она, — не замуж же за него выходить. У любого человека есть свой «скелет в шкафу».

Следующие несколько дней были похожи друг на друга, как братья-близнецы: утром Лизка уходила на работу, а Таня погружалась в домашние хлопоты. Вечер же полностью был посвящён прогулкам с Николаем.

Первое время Таня нервничала, постоянно ожидая со стороны Николая какого-нибудь подвоха. Но когда поняла, что мужчина не посягает на её честь, успокоилась и даже стала получать удовольствие от ежевечернего променада.

Лизка тоже свыклась с тем, что Таня каждый вечер уходит из дому. Она понимала — к кому, но только хмыкала, недоумевая, что мать находит в тощем, как жердь, дядьке? К тому же ещё и намного старше её. Но Танины отлучки её вполне устраивали. Она чувствовала себя свободней, когда оставалась одна, потому что ей не нужно было мучиться, искать, а потом выдавливать из себя слова для поддержания ничего не значащей беседы.

Глава 13

С устройством на работу у Тани проблем не возникло. Она ожидала, что в отделе кадров её будут дотошно расспрашивать об её образовании, о предыдущем месте работы и обязательно заострят внимание на годах, проведённых за решёткой. Но всё прошло на удивление гладко. Видимо, Николай заранее договорился с начальством, или, возможно, на это место просто не нашлось других желающих.

Как позже поняла Татьяна, второе оказалось вернее. Работа и впрямь была не из лёгких. Нужно было стоять возле движущейся ленты транспортёра, по которой скакали и перекатывались с боку на бок клубни картофеля, и зорким глазом выискивать тот неликвид, который до этого пропустил агрегат.

К обеду у Тани просто отваливалась спина, а ноги подгибались от усталости. Но видя, как сноровисто работали соседки по цеху, выхватывая из общей массы подпорченный картофель, Таня испытывала стыд за свою слабость и неприспособленность.

— Ты не тушуйся! — тронула её за плечо рядом стоящая женщина. — Думаешь, ты одна такая? Поначалу всем трудно. Подожди! Завтра ты вообще руки не сможешь поднять! Ничего… Через неделю тело свыкнется — ты уже не так будешь чувствовать усталость.

— Я надеюсь, — благодарно улыбнулась Таня подбодрившей её женщине, продолжая монотонное занятие.

— Ты сильно-то не усердствуй! Нашего героизма всё равно никто не оценит, — с досадой в голосе продолжала учить Таню соседка. — Не ты, так другие гнилую картофелину заметят. Давай хоть познакомимся, а то ведь нам каждый день друг друга подпирать! Я Люда, а тебя как звать?

— Таня…

— У тебя муж, дети есть?

— Дочь, — нехотя ответила Таня.

— А Николай тебе кто? — продолжала выпытывать из Тани Люда. — Верка из отдела кадров шепнула, что именно он тебя привёл сюда.

— Ник… — вырвалось у Тани, но она вмиг прикусила язык. Как это «никто»? Ведь Николай её предупреждал! Поэтому, сделав вид, что у неё перехватило горло, откашлялась и охотно пояснила:

— Николай — мой дальний родственник.

— Ух, как здорово! — обрадовалась Людка. — А то я уж подумала, что это твой хахаль! Тут на него многие имеют виды — и холостые бабёнки, и одиночки, и даже замужние заигрывать пытаются! Мужиков-то по пальцам пересчитать. Но твой Николай — кремень! Ни с какого боку к нему не подступиться! Кстати, мне он тоже нравится… Поможешь?

— Чем? — Таня сделала вид, что не поняла просьбы.

— Пригласи Николая и меня в гости, а там мы уж сами как-нибудь… — усмехнулась Людка. Она задорно хлопнула себя по мягким бокам, демонстративно провела ладонями по своей внушительного размера груди, подмигнула ярко накрашенным глазом. Её обведённый красной помадой рот растянулся в довольной улыбке. — Ну что? Договорились?

— Извини, не могу… — выдавила из себя Таня. — Я у дочери живу. В коммуналке. Она будет против…

— Жа-аль… — протянула Людка. — А если к Николаю напроситься в гости? — продолжала настаивать женщина. — Предложи ему, а?

Таня нахмурилась и сделала вид, что увлечена работой. Разве объяснишь Людке, что она ничего не знает о Николае! Ни где живёт, ни с кем (хоть он и говорил, что живёт один). Если честно, она даже не задумывалась об этом. Какое ей дело до чужого мужика? И вообще, ей не понять тех баб, которые вешаются на мужиков! Вот ей уже скоро сороковник стукнет, но она как-то не парится из-за их отсутствия! Даже наоборот: ей казалось, что мужчина будет доставлять ей только неприятности и неудобства.

— Ну, так что? — вывела её из раздумий Людка. — Сведёшь меня со своим родственничком?

— Слушай, дай мне осмотреться, — отмахнулась от неё Таня. — Я ещё не знаю, выдержу ли такой темп (Таня сделала широкий жест, охватывая полцеха), а ты мне про мужиков…

— Ха! Куда ты денешься! Деньги ведь нужны? Иначе бы сюда не приперлась! — хмыкнула Людка, но поняв, что Татьяна не собирается поддерживать беседу, обиженно отвернулась и больше с разговорами к ней не приставала, чему Таня была безумно рада.

…Выйдя после работы из цеха, она увидела Николая. Заметив Таню, он приветственно поднял руку и поспешил навстречу.

— Ну как отработала? Не жалеешь, что пришла сюда? — обеспокоенно спросил он, пытаясь понять ответ по Таниному выражению.

— Тяжеловато… — вздохнула Таня. — Но работать-то надо. А то сидела на Лизкиной шее, как иждивенка!

— А мне показалось, что ты просто не хочешь идти домой.

Таня горестно вздохнула. Прав был Николай… Она представила, что будет опять напряжённо искать темы для разговора, понимая, что своим присутствием напрягает дочь, а та будет делать вид, что всё нормально.

Таня сначала хотела возразить Николаю, мол, «глупости не говори», но вспомнив, как она ему исповедывалась, снова вздохнула.

— Я понимаю, тебе неприятно вспоминать то, что… способствовало появлению Лизы, — аккуратно подбирая слова, тихо сказал Николай, взяв Таню за плечи и развернув к себе лицом, как тогда, на «зебре». — Но ты пойми: она твоя дочь! И только ты можешь сделать её счастливой! Или… несчастной, которая будет, как ты, шарахаться от любого парня. Ведь только ты можешь научить её любить, а в будущем — стать хорошей матерью! Подумай об этом!

— Я не могу… — всхлипнула Таня, закрыв ладонями лицо.

— А ты думаешь, твоей дочери легко? Она ведь уверена, что ты тогда, много лет назад, просто вышвырнула её из своей жизни, как бездомного котёнка! Попробуй поговорить с ней по душам, расскажи всё. Всё! Она уже взрослая девочка. К тому же, судя по твоим рассказам, неглупая. Поймёт. И, может, не сразу, но я уверен — простит. Ты старше. Поэтому, будь мудрее!

— Я постараюсь… — не отнимая рук от лица, глухо прошептала Таня. Она вновь почувствовала мужские руки на своих плечах. Качнулась… И в тот же миг оказалась в объятиях Николая. Но эти объятия были больше похожи на отеческие. Наверное, так отец обнимает своего ребёнка, когда хочет успокоить. Таня ткнулась носом Николаю в грудь. От мужчины приятно пахло одеколоном и чуть-чуть табаком. Она судорожно вздохнула раз… другой… и затихла. Время остановилось…

Николай не шевелился. Он боялся спугнуть эту несчастную, повидавшую много горя, женщину. Но он понял, он был просто уверен, что теперь в её жизни всё будет хорошо! Главное, чтобы она сама этого захотела. А он уж постарается ей в этом помочь!

Глава 14

Николай, проводив Таню до подъезда, в нерешительности переступил с ноги на ногу, раздумывая, поцеловать её на прощание или пока не стоит? Решив не форсировать события, просто пожелал ей доброго вечера, лишь нежно коснувшись рукой её плеча.

Другая бы стала изводить себя всякими домыслами, мол, что с ней не так? Но Таня была благодарна мужчине за такое тактичное к ней отношение. Конечно, острая неприязнь к мужским прикосновениям уже отступила, но не настолько, чтобы возжелать Николая как мужчину.

Таню больше беспокоил предстоящий разговор с Лизкой. Она понимала, что он будет не просто неприятным, а очень тяжёлым. Она не знала, как деликатно рассказывать о том, что у многих просто не укладывается в голове! Но и замалчивать эту щепетильную тему тоже нельзя, иначе между ними так и не возникнет ни капли доверия.

Лизка была дома. Она уже успела и ужин приготовить, и поесть, не дожидаясь прихода матери. Она сидела возле открытого окна, задумчиво глядела на улицу и, несмотря на прохладную ветреную погоду, не спешила его закрывать. Конечно же, она заметила подходившую к дому мать, но ни одним движением не высказала своих эмоций.

Таню слегка покоробило такое безразличие дочери, но она вовремя скомандовала себе «стоп» и, нацепив на лицо приветливую улыбку, поздоровалась. Но её приветствие, так и не достигнув «адресата», словно повисло в воздухе. Есть расхотелось, хотя каких-то полчаса назад она готова была проглотить и мамонта!

Не зная, как приступить к разговору, Таня умылась, переоделась, пару раз бесцельно сходила на кухню, тем самым подогрев интерес к своей персоне у Зинаиды, высунувшей нос из комнаты. Соседка по коммуналке уже не досаждала Тане — видимо, участковый её малость приструнил. Но уши-то он ей не заткнул! И Таня была больше чем уверена, что Зинаида ни за что не упустит возможность подслушать их с Лизкой разговор. А этого ни в коем случае нельзя было допускать!

— Лиз… — решилась Таня, подойдя к дочери чуть ли не вплотную. — Пойдём, подышим воздухом?

— Неохота… — не глядя на мать, буркнула та.

— Ну, пойдём… — умоляюще протянула Таня, переживая, что ещё минута-две — и решимость её покинет.

— Сказала же, не хочу! — с вызовом бросила Лизка, даже не поменяв позы.

Таня вздохнула… сделала шаг назад. Потом, решившись, снова подошла к девушке, схватила ту за руку и умоляюще зашептала:

— Мне очень надо с тобой поговорить! Не отталкивай меня!

Что-то в Танином голосе заставило Лизку внимательно посмотреть на мать.

— Ну… давай поговорим… — вздохнула она.

— Не здесь… Разговор не для чужих ушей…. — всё так же шёпотом произнесла Таня, выразительно мотнув головой в сторону Зинаидиной комнаты.

— Ладно. Пошли во двор… — вздохнула Лизка, нехотя поднимаясь со стула.

Проходя по коридору, Таня заметила, что дверь в комнату Зинаиды чуть приоткрыта, и женщине даже показалось, что она увидела в щели любопытный Зинкин глаз. Правильно, что она не начала разговор в комнате, подумала Таня. Иначе бы завтра вся округа знала, причём во всех подробностях, об её интимной жизни!

Во дворе под раскидистым клёном примостилась неприметная лавочка. Вечерами она пустовала редко, так как её давно облюбовали местные влюблённые парочки. Но сегодня там никого не было, поэтому Таня и Лизка, не сговариваясь, направились прямиком к ней.

Прошло пять минут… десять… Лизка терпеливо ждала, пока Таня соберётся с мыслями и заговорит. Но та молчала. Решимость, с которой она шла домой, уже давно улетучилась.

Таня понимала, что идти на попятную — тоже не вариант. Заметив по Лизкиному настроению, что ещё минута — и дочь уйдёт, Таня решила посмотреть на всё произошедшее с ней глазами обычного стороннего наблюдателя, которому абсолютно наплевать на переживания «героини». Действительно, стало легче. Тем более что и репетиция у неё уже была, когда она рассказывала о своей несчастной судьбе Николаю.

Таня сделала глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в глубокий омут с головой, и начала свой горестный рассказ. И правда, второй раз пересказывать одно и то же было значительно легче!

Лизку уже давно покинуло равнодушие. Она во все глаза смотрела на мать, ловила каждое её слово и недоумевала: как столько бед могло свалиться на плечи одного человека?!

— Лиза, теперь ты понимаешь, почему я не хотела этого ребёнка? То есть тебя? — повернувшись к дочери, спросила Таня, хотя понимала, какую боль она наносит той этими словами.

— Но почему ты ничего не сделала до того, как я появилась на свет? — осуждающе воскликнула Лизка. — Можно же было просто пойти к врачу!

— Сначала я растерялась, а потом… потом уже было поздно…

— Ну ладно, с этим понятно… Но почему ты не пошла в милицию и не написала заявление на этого урода?! Ведь он насильник! Тебе не приходило это в голову?!

— Я была так напугана… Да мне бы и не поверили… Кто я, а кто он? Известный, как мне тогда казалось, художник и девушка без кола и двора. А когда я созрела и хотела у него денег попросить на аборт, то его уже арестовали.