Бесплатный фрагмент - Назад к истокам

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПУСТЫНЮ

Предисловие

Описанные в романе события основаны на реальных фактах, которые получили свое начало более семидесяти лет тому назад и продолжают развиваться по сей день. Автор изменил лишь имена действующих персонажей, а также места их настоящего проживания. Произведение является поучительным не только для арабов и евреев, чьи судьбы в нем описываются, но и для всех народов, которые в силу различных обстоятельств настроены друг против друга враждебно и не желают примирения. Роман изобилует сценами возвышенной любви и трепетных чувств, рассказывает о мужестве, достоинстве и чести людей, оказавшихся на поле битвы и не сломавшихся под воздействием ужасов войны. Но большее место в нем уделено простым человеческим отношениям, благодаря которым наш необъятный мир становится краше, добрее и мудрее. А вместе с ним меняемся в лучшую сторону и мы с вами.

Начало Мая, 1948 года. Едва показавшееся из-за горизонта солнце озарило своими лучами небесный купол над святым Иерусалимом и медленно поднималось вверх. Даже в это раннее время узкие улочки ветхозаветного поселения уже заполнились скрипучими повозками, доверху груженными горячей выпечкой, фруктами, овощами, скобяными изделиями, всевозможным текстилем и различной кустарной продукцией. Кто — то из хозяев цокающих по брусчатке мул и лошадей, семенил за своим добром, ухватившись за задний бортик арбы, и воздавал хвалу Всевышнему. Иные, держа навьюченных животных то за уздцы, то за гриву, бежали рядом трусцой и тихо покрикивали на них, прося ускорить шаг. Попадались и такие, кто волочил свою ношу на собственных плечах и с трудом передвигал ноги. Торговцы торопились занять места на городском базаре, чтобы поскорее разложить на прилавках товар и встретить своего первого покупателя приветливой улыбкой. В этой суете встречались и разодетые в пестрые одежды водоносы, с затянутыми по всему телу кожаными ремешками и подтяжками, с которых свисали бьющиеся друг о дружку алюминиевые фляжки, наполненные прохладной живительной влагой. Они громко перекликались с каждым из встречных и чуть ли не с поклоном пожимали им руки. После чего, наскоро обменявшись с ними последними новостями у себя на родине, отходили в сторону и двигались в заданном направлении.

Кроме местных лавочников и кустарей, на улицах древнего города можно было встретить и страждущих паломников и любознательных туристов со всего света, желающих как можно раньше попасть в священные библейские места. Они неторопливо вышагивали по переулкам и тротуарам. Жадно разглядывали старинные храмы, таящих в себе историю почти десяти тысяч лет. Бережно и с трепетом ощупывали руками великое наследие человечества. Прикладывались к ним губами. А потом, сделав на их величественном фоне несколько снимков, сбивались снова в группы и продолжали путь. Казалось, в этом нет ничего необычного. Желающих хотя бы раз в жизни посетить заветный уголок земли и прикоснуться к его святыням, хватало всегда. Однако вскоре местные жители отметили, что всего лишь за несколько минувших недель гостей города стало заметно больше и численность их начала расти не по дням, а по часам, вызвав у многих озабоченность. Основная часть пришлых была разодета в потрепанную и выцветшую форму армий различных государств, воевавших во Второй Мировой войне против кровожадного Гитлера. Хотя не менее внушительным выглядело в этой массе и число людей в изрядно поношенной гражданской одежде и истоптанной обуви. Пройдя мученический путь гонений, откровенной травли, пыток, издевательств и безжалостного истребления со стороны фашистских отморозков, на землю обетованную возвращались евреи. Последователи Моисея стремились найти убежище на исторической родине, где смогли бы восполнить безвозвратно утерянное потомство и начать новую жизнь в безопасности. На этот шаг их толкнула гибель более шести миллионов своих соплеменников, большинство из которых сгинуло в газовых камерах нацистских сверхчеловеков. Многие были попросту расстреляны палачами безо всякого суда и следствия. А сотни тысяч погибло на фронтах. Они прибывали то семьями, то в одиночку, селясь где попало, невзирая на отсутствие каких — либо элементарных удобств. Кто — то разбивал палатку у самой обочины дороги, либо на пустыре. Некоторые устраивались в заброшенных сараях и жалких лачугах. А те, кому повезло больше, снимали и без того тесные углы у местных сородичей или сочувствующих арабов. Всего лишь за пару месяцев вся эта многотысячная масса без преувеличения изможденных людей разместилась по всем уголкам Палестины, находившейся на тот момент под мандатом Соединенного королевства Великобритании. Как и следовало ожидать, по Иерусалиму поползли слухи о том, что представители более тридцати стран мира, собравшись где — то в Европе, приняли решение об основании на населенной преимущественно арабами территории еврейского государства Израиль, что для тех и других стало впоследствии яблоком раздора. Реакция со стороны коренного населения не заставила себя ждать. Да только выразилась она по-разному. Если многие последователи иудаизма встретили благостную для себя весть с воодушевлением, а зачастую и с откровенным ликованием, то палестинцы, как мусульмане, так и христиане, отнеслись к ней с подчеркнутым гневом и возмущением. И как следствие, большинство арабов и евреев, столетиями населявших этот пустынный уголок земли, живших на ней бок о бок и делившихся всеми своими радостями и горестями, в одночасье охладели друг к другу и разорвали между собой всякие контакты. Они перестали встречаться и ходить друг к другу в гости. Отказались от совместных торжеств. А некоторые, чтобы ненароком не пересечься даже коротким взглядом с живущим через двор соседом, стали стыдливо прятать лица и обходить его стороной. Ситуация еще усугублялась тем, что никто из официальных подмандатных властей, не говоря уж о распространителях слухов, не давали происходящему внятного объяснения. Но этого уже и не требовалось. Зловещая черная полоса раздора и неприязни между двумя близкими по крови этносами была уже отчетливо прочерчена жирной линией. Следует отметить, что в этой крайне тревожной обстановке находилась более разумная, терпеливая и рассудительная часть, как тех, так и других, уверенно полагавших, что враждебное противостояние не затянется надолго и они вскоре снова заживут в мире. Однако их надежды растаяли, словно одинокие снежинки на теплой ладони, когда число пришлых людей, никак не походивших на обычных туристов, возросло в течение четырех суток почти втрое. Этот факт и стал для всех подтверждением слухов, явно указывающих на неизбежность грядущих перемен.

В отличие от взрослого населения, как арабского, так и еврейского, их детишки по-прежнему продолжали дружить друг с другом и вели себя, как ни в чем ни бывало. И даже несмотря на громкие окрики, жесткие требования и негодования родителей, не думали прерывать устоявшихся между собой связей. Они все так же играли вместе во дворах. С пронзительными криками и визгами носились по улицам родного города. А с наступлением сумерек, забирались в какой — нибудь заброшенный сарай или чердак дома и втайне обсуждали лишь свои детские мечты. Каждый из этих резвых ребятишек никоим образом не вдавался в суть обсуждаемых у себя в семье проблем и относился к ним, как к чему — то очень далекому и нереальному.

Глава 1

В один из таких дней, Мухаммед проснулся, как обычно, с восходом солнца. Едва продрав глаза, он бесшумно выскользнул на цыпочках из дома, сразу же задал комбикорма своей старенькой и неутомимой ослице, а потом поставил перед ней полное ведро с водой. После чего, потрепав по жесткой гриве, взглянул с улыбкой в ее большие грустные глаза и ласково обнял за изрядно огрубевшую и скукоженную шею.

— О, Аллах, сколько же всякой поклажи ты перенесла на своей спине и ни разу не проявила ни упрямства, ни норова, — прошептал он в ухо животному, — будь моя воля, сегодня же поставил тебе памятник прямо в центре нашего города!

Как только ослица мотнула головой и принялась за свой ежедневный рацион, мальчишка уделил внимание и остальной живности, которая содержалась в его скромном подворье. Сначала он выложил привезенные им с базара капустные отходы в корыто для козы. Затем насыпал бегающим вокруг курам несколько пригоршней зерна. Следом налил в миску молока для кошки, которая уже терлась о его ноги. После чего, вычистив весь хлев от навоза и остатков соломы, починил ведущую в подвал лестницу, заменив в ней несколько поперечных досок. А когда с первостепенными задачами было покончено, проверил заделанные им накануне дыры в заборе. Наполнил водой все пустые емкости и стал готовить скрипучую телегу для очередного похода на городской базар.

Из своих неполных четырнадцати, Мухаммед отдал торговому ремеслу более пяти лет. Но последние полгода вынужден был вести дела самостоятельно. Он торговал различными сладостями, пряностями и сувенирами, доход от которых позволял ему достойно содержать свою семью и ни в чем не испытывать нужды. Волею сложившихся обстоятельств, ему рано пришлось познать все премудрости рыночной жизни. Стоя рядом с опытным в торговых делах отцом, который скоропостижно скончался от полученных при пожаре страшных ожогов, он как губка впитал все законы искусного торга и в чем — то даже дополнил их. Чтобы сбыть свой товар, он мог уговорить, убедить и переспорить кого — угодно. А главное, делал это с таким увлечением, задором и хваткой, что многие покупатели, восхищенные талантом веселого и ловкого паренька, надолго задерживались у его прилавка и заводили с ним беседы на самые разные темы. На лестные отзывы о своей виртуозной работе, Мухаммед реагировал довольно спокойно и каждую похвалу в свой адрес всегда воспринимал, как нечто обычное и вполне ожидаемое. При этом, он оставался предельно вежливым, добродушным и учтивым, как и учил его покойный отец. После внезапной кончины папы, ушедшего в мир иной летом прошлого года, все обязанности хозяина дома целиком легли на его неокрепшие еще плечи, как на старшего в семье Аль Бакири. Кроме ежедневной работы на городском базаре и домашнего хозяйства, требующего сильных мужских рук, он успевал еще обеспечить должный и бережный уход за своей больной матерью, которая из — за тяжелой формы артрита едва передвигала ноги. После рождения Самиры, младшего ребенка, она редко выходила из дома, и основное время суток проводила, сидя на низеньком деревянном топчане, либо полулежа в постели. И как правило, вставала лишь по нужде, или для того, чтобы приготовить для детей обед, либо постирать белье.

Благодаря своему упорству, рвению и неуемной энергии, юный глава семьи прекрасно справлялся со всеми трудностями, так или иначе возникавшими у него на пути. Если же работ появлялось больше обычного, ему приходилось звать на помощь младшего девятилетнего брата. А когда дел становилось совсем невпроворот, на подмогу являлся и живший по соседству Иосиф, ласково прозванный своей мамой «Йоси». Этот худощавый еврейский мальчишка, кому едва стукнуло тринадцать, прибегал к братьям не только тогда, когда тем требовались в хозяйстве дополнительные руки, но и заскакивал к ним почти каждый вечер, кроме субботы, и подолгу рассказывал самые разные интересные истории, о которых успевал прочесть в книжках из обширной домашней библиотеки своего отца. Его родители относились к богатому сословию Иерусалима, однако своим состоянием они никогда не кичились и не делали из него культа. В городе у них имелся собственный магазин по продаже тканей и чеканки и ателье по пошиву готового платья и головных уборов. А получаемый с этих предприятий доход, позволял им то, о чем многие в округе не смели даже и мечтать. Йоси был у них единственным ребенком, для которого супружеская чета не жалела ни средств, ни усердия, ни заботы, стремясь обеспечить ему достойное будущее. Еще с пяти лет они водили мальчика на уроки английского и игры на скрипке, щедро оплачивая довольно дорогие уроки частных преподавателей, и по два часа в день заставляли читать различную познавательную литературу. Его обычно одевали в белую рубашку, темные брюки и жилетку, которых сами и шили. Обували в модные импортные ботинки. А голову непременно покрывали то белой, то серой ермолкой, из — под которой вечно проглядывались черные как смоль длинные волнистые пейсы. Мама с папой холили и лелеяли любимое дитя и никогда не оставляли его без внимания, которое, порой, переходило за рамки привычной домашней опеки. Однако при этом, казалось бы, излишнем надзоре, они безо всяких колебаний отпускали его к братьям Аль Бакири, в доме которых он чувствовал себя своим среди своих. К этой семье Лернеры относились с особым трепетом и неподдельным уважением. Основу их тесного сближения положил весьма печальный случай трехлетней давности, при котором их отпрыск чудом остался жив. В одной из бесхозных деревянных построек на окраине города, куда забрели мальчишки, неожиданно вспыхнул пожар, во время которого чуть заживо не сгорели сразу одиннадцать подростков. Но благодаря отцу Мухаммеда и Зейда, волею судьбы оказавшемуся неподалеку от того места, трагедии удалось избежать. В тот день Саид Аль Бакири возвращался домой из деревни, и сам того не ведая, неожиданно забрел на улицу, по которой ранее никогда не ходил. Пройдя всего пару метров, он опомнился и собрался было уже повернуть назад. Однако учуяв в этот момент запах тянущейся из-за переулка гари и едкого дыма, тут же бросил на землю котомку, скинул с себя пиджак и что есть мочи кинулся к очагу. Едва примчавшись к объятому пламенем сараю, он с ходу оценил ситуацию и принял решение действовать незамедлительно. После чего, вмиг опоясавшись с головы до ног старым одеялом, которое подали ему сбежавшиеся отовсюду люди, вылил на себя два ведра воды и тотчас же бросился спасать ребятишек, чьи истошные вопли были слышны уже на весь квартал. Бесстрашному человеку понадобилось всего пятнадцать секунд, чтобы вытащить из огня всех подростков, в числе которых оказался и Йоси. Однако сам Саид получил при этом жуткие ожоги, которые впоследствии и стали причиной его скорой и мучительной кончины. Вплоть до самой смерти героя, Лернеры ухаживали за ним и помогали с дорогим лечением, не считаясь ни с какими затратами. А его преждевременный уход из жизни восприняли для себя, как тяжелую утрату и невосполнимое горе. С того дня эти две семьи жили, как самые близкие родственники. Зная тяжелое материальное положение оставшихся без своего кормильца жены и детей Саида, Лернеры под любым предлогом оказывали им всевозможную помощь: то риса или муки привезут; то какую — нибудь обнову занесут для обоих мальчиков; то забавную игрушку или сладостей подбросят для младшенькой Самиры. А вдобавок ко всему, довольно долго упрашивали старшего из братьев встать за прилавок своего магазина. Однако гордый мальчишка вежливо отмахнулся от их предложений, искренне благодарил за добрые слова и все же предпочел остаться на базаре, чтобы продолжить дело отца и самостоятельно решать все свои житейские проблемы.

Глава 2

Перед тем, как выехать со двора, Мухаммед аккуратно расчесал железной щеткой гриву своей ослицы. Раскрыл настежь ворота и только схватился за вожжи, как из раскрытого на половину окна дома раздался протяжный голос Айши: «сыночек, родной, зайди-ка ко мне на минутку. Мне надо спросить тебя кое — о чем».

На просьбу матери парнишка отреагировал мгновенно. Бросив вожжи на арбу, он тотчас же вернулся назад, бережно взял маму за руки и спросил ее тоном взрослого мужчины: «чего звала, мам? Может, тебе привезти чего — нибудь с базара?»

— Да нет, ничего мне не нужно, сынок. У нас вроде всего хватает, — ответила Айша, взглянув на своего сына вопросительным взглядом, — только, как — то скучно и одиноко мне стало дома. Раньше с утра до вечера, хоть соседи заходили, а уже два дня, как никого не видно и не слышно? Может, обидели их чем? Или у них там произошло что — то, о чем мы и не знаем? Ты бы выяснил, сынок, что с ними случилось. А то мало ли…

— Не волнуйся ма, все нормально, — ответил Мухаммед, ласково взглянув на свою мать и сделав шаг назад, — у нас сейчас очень большой наплыв беженцев со всего света. Резко возрос спрос практически на все товары. Лернеры даже по вечерам не покидают свой магазин, который закрывают только по субботам, когда у них Шаббат. Естественно, проблем заметно прибавилось. Не хватает на всех жилья, продуктов, медикаментов, и даже питьевая вода стала дефицитом. Большая война в Европе три года как закончилась, а люди все едут и едут к нам из своих разрушенных стран. И насколько мне известно, собираются остаться здесь навсегда. А еще говорят, что у нас в ближайшие дни начнут создавать для евреев отдельное государство.

Слова сына вызвали у Айши тяжкий вздох. После чего, медленно приподнявшись, она присела на краешек кровати, поправила на голове платок и тихо молвила, уставившись с тоской на портрет покойного мужа: «что ж, на все воля Великого Аллаха и мы должны принять все происходящее вокруг с пониманием и смирением. А с другой стороны, я буду даже рада, если все это подтвердится. Сколько лет мы жили под англичанами и ничего, даже не роптали. Так уж пускай лучше нами будут править свои иудеи, чем эти пришельцы с чуждой нам культурой. Ладно, не будем больше обсуждать эти слухи, человеку свойственно сплетничать по любому поводу, на то у него и язык. Ты лучше возьми с собой Зейда, а дома я уж как — нибудь управлюсь и сама. Помощь брата тебе не помешает, раз людей в городе прибавилось»

— О, Аллах, как же она сдала за этот год, а ведь ей нет еще и тридцати! — подумал Мухаммед, слегка зазевавшись, — неужели, на свете не найдется лекарства, которое избавило бы ее от этих мучений и поставило бы на ноги?

— Ну, ты чего, заснул что ли? — прервала Айша размышления сына, ткнув его резко в бок, — давай — ка, проводи меня до крыльца, мальчик мой, что — то давненько я не выходила из дома. Не переживай, это не займет много времени. Дай мне хотя бы глотнуть свежего воздуха, а потом можешь отвести назад.

— Да, конечно, только хорошенько обопрись на меня, а то не ровен час, шлепнешься еще, — отозвался Мухаммед, ласковым голосом, вмиг подставив ей под руку свое плечо. А когда мама обхватила его со спины, осторожно вывел ее из комнаты, медленно и на носочках прошел через веранду и помог преодолеть четыре ступеньки. Более минуты Айша стояла перед крыльцом, не отводя глаз от ясного чистого неба. А потом, глубоко вздохнув, окинула взглядом чисто прибранный двор и остановила взор на ослице, которая стояла, упершись мордой в ворота и отмахиваясь хвостиком от назойливых насекомых.

— Молодчина, сынок! Вижу, ты хорошо заботишься о ней, — радостно заявила она, погладив сына по спине и мило улыбнувшись. Но затем, вдруг резко вскинув голову, глянула ему в глаза и спросила несколько настороженным тоном: «кстати, а где твой друг Йоси, и почему он не заходит к нам? Надеюсь, вы ладите?»

— Успокойся, мам, с ним все в порядке и мы по-прежнему дружим, — ответил Мухаммед, заметно оживившись, — родители возят его каждый день на уроки английского языка и скрипки, где он проводит по нескольку часов и возвращается домой довольно поздно. Но при этом всегда выкраивает время, чтобы заскочить ко мне хотя бы на пару минут и поделиться результатами своих мытарств. Правда, в дом не заходит, поэтому ты его и не видишь, а вчера вечером, когда ты уже спала, у нас были и старшие Лернеры, которые принесли тебе лекарств, что лежат на подоконнике.

— Да сынок, я заметила их, — молвила Айша, повернувшись к окну — передай им от меня огромную благодарность. А когда придут в следующий раз, обязательно буди и не срами больше. Нечего меня жалеть. Понял?

— Ладно, разбужу, — ответил Мухаммед, виновато опустив глаза, и хотел было проводить маму в дом но, услышав в этот миг негромкий стук из-за изгороди, усадил ее на лавку и направился к воротам. На пороге калитки стояла Сафи — девочка с соседней улицы, в которую юноша был влюблен еще с десятилетнего возраста. Она была одета в длинное зеленое платье в красный горошек. На шее у нее красовался голубой шелковый шарфик, концы которого свисали до самого пояса. А на ногах блестели белоснежные сандалии, с перетянутыми, крест-накрест плетенными кожаными шнурочками. Внезапно появившаяся перед ним любимая девочка, вызвала у паренька смятение, напрочь сковав вначале все его движения. Лицо вдруг покрылось испариной. Щеки покраснели. Запершило в горле. А в глазах появилась полная растерянность.

— Это ты?! Не могу поверить! В общем, не ожидал, что ты когда — нибудь объявишься здесь, — выпалил он, тихо и протяжно, с трудом преодолев свою робость, — проходи в дом, чего стоять на улице.

— Нет, извини, я лучше постою здесь, — молвила девочка в ответ, с милой улыбкой, протянув Мухаммеду какой — то пузырек, — вот, держи, это лекарственная мазь, которую привез для тети Айши мой папа. Трижды в день и в течение пяти минут ее надо втирать в больные места, а затем укрывать их шерстяным одеялом. Этот флакончик надо рассчитать ровно на одну неделю, а когда он закончится, я принесу еще один. Мама сказала, что это лекарство очень эффективно и должно помочь ей.

Стоило Мухаммеду только произнести одно единственное слово «спасибо», как юная красавица сверкнула очаровательными глазками, гордо задрала вверх голову и тотчас же засеменила прочь. Растерянному парнишке оставалось только проводить ее молчаливым взглядом до конца улицы, перевести дыхание и вернуться назад.

— Кто это, сынок? — спросила мама, загадочно улыбнувшись и подавшись слегка вперед, — и почему ты вдруг так покраснел?

— Да так, знакомая, живет от нас через квартал, — ответил юноша, все еще смущенным голосом, вложив в руку матери пузырек, — вот, она принесла тебе какую-то мазь и сказала, что обязательно должна подействовать. Глянь — ка, что там внутри.

Охваченная любопытством, Айша сначала медленно развернула упаковку, в которую был завернут стеклянный флакончик, и открутила на нем металлическую крышечку. А затем, повертев его в руках, поднесла к носу и тут же отвернулась в сторону.

— Фу, какой отвратительный запах! — вымолвила она, сморщившись и поджав губы, — чуть ноздри не сожгла. Что же это за гадость такая?! Пахнет тухлыми яйцами.

— Сафи сказала, что ее трижды в день нужно тщательно втирать в колени, а затем укутывать ноги на пару часов в шерстяное одеяло, — выпалил Мухаммед, с улыбкой, — она заверила, что за неделю ты обязательно пойдешь на поправку и начнешь ходить без посторонней помощи. А потом, когда закончится этот флакончик, обещала принести еще один, после чего ты совсем выздоровеешь.

— Вряд ли мне что-нибудь поможет, сынок, уже все на свете перепробовала, — прошептала Айша, обреченным тоном, — не верю я больше ни в эти лекарства, ни в какие — то там мази. Ладно, хватит о грустном, я у тебя и так отняла уйму времени. Иди, буди Зейда и отправляйтесь на работу. Видишь, как поднялось солнышко?

— Нет, мам, не буду его будить, пусть поспит еще, он вчера очень намаялся — молвил юный хозяин дома, махнув рукой в сторону крыльца, — может, возьму его после обеда, если понадобится. Хотя, мне гораздо спокойнее, когда он рядом с вами.

— Ну, как знаешь, тебе виднее, — выдохнула женщина, оглядев сына с ног до головы и слегка прищурившись, — давай — ка, быстро веди меня обратно, слышишь, кажется, Самира зовет, а я еще ничего не приготовила ей на завтрак.

Глава 3

Как только Айша встала у печки, Мухаммед выскочил из дома, вывел со двора свою застоявшуюся помощницу. После чего, навесив на калитку металлический обруч, ловко запрыгнул на козлы и схватился за вожжи. Однако невольно задумавшись вновь о больной матери, спрыгнул на землю, шлепнул животное по спине и зашагал неторопливым шагом вниз по тянущейся к центру улице. Впервые за последние полгода, юный торговец и его ослица шли в этот день врозь. И на первый взгляд можно было предположить, что они сторонятся друг друга. Но это было далеко не так. Стоило ослице только вырваться немного вперед, как она замедляла ход, дожидаясь, пока юноша подтянется и прижималась мордочкой к его плечу. Бывало, что и сам паренек оторвется на несколько метров, но затем остановится, обернется назад и ласково подзовет ее к себе. Всю дорогу Мухаммед продолжал думать о матери, судорожно перебирая в памяти всех, к кому мог бы еще обратиться за советом и помощью, и кто подсказал бы действенный способ ее исцеления. Погруженный в грустные размышления, он и не заметил, как добрел вскоре до базара и оказался перед его входом. Чтобы пробраться к привычному месту работы ему пришлось приложить в это утро немало усилий. Весь огромный рынок был буквально забит суетливыми торговцами, нудными зазывалами и необычно большим количеством шумных покупателей, выстроившихся в очередь к каждому лотку. С трудом протиснувшись к своему прилавку, за которым внимательно присматривал его пожилой сосед, он быстро разгрузил арбу, затем отвел ослицу на задний двор и привязал ее к столбику возле ограды. После чего, разложив свой нехитрый товар, прочитал шепотом молитву, засучил рукава и приступил к делу. Торговля пошла столь бойко и успешно, что талантливому пареньку еще до обеда удалось сбыть все, что имелось в его запасах. А когда был реализован последний пакетик специй, тщательно подмел участок вокруг своего прилавка, сложил весь мусор в коробку из-под фиников и наклонился было, чтобы взять ее в руки. Но неожиданно, почувствовав на себе чей — то пронзительный взгляд, он сначала замер, а потом медленно обернулся назад и увидел перед собой Сафи. При виде любимой девчонки, его вновь охватила какая — то непреодолимая робость, а та резвость, с которой он трудился до этого, сменилась в одночасье на неуклюжесть и растерянность. Юная красавица была в этот день просто неотразима. Ее волнистые каштановые волосы выглядывали из-под небольшого красного платочка словно морские водоросли и плавно развевались на слабом, неизвестно откуда подувшем ветерке. Лицо ее излучало необыкновенную энергию. А бездонные, похожие на отшлифованные жемчужинки черные глаза, блестели даже в тени навеса, и казалось, вот — вот выкатятся из орбитных гнездышек и упадут к нему в ладони.

— Привет, Мухаммед! Ну, что, отдал мазь своей маме? — спросила она, завораживающим голосом, сверкнув своей чарующей улыбкой, — можешь не сомневаться, это средство ей обязательно поможет.

— Здравствуй, Сафи, очень рад видеть тебя, — выпалил юноша скороговоркой, будто испугавшись, что та снова убежит и ему так и не удастся пообщаться с нею, — спасибо тебе за снадобье. Мама просила поблагодарить тетю Марианну и дядю Дауда, и сказала, что сегодня же начнет применять эту мазь. Надеюсь, она подействует.

— Конечно подействует, вот увидишь, — воскликнула девочка, проведя глазами по пустому прилавку своего воздыхателя и расплывшись в неподражаемой улыбке, — ух ты, а ты, смотрю, уже сбыл весь свой товар? Не зря моя мама восторгается тобой.

— Ничего особенного, — выдохнул паренек, гордо задрав нос, — глянь — ка, сколько людей кругом! Такого никогда не было. Солнце уже в зените, а они все идут, и идут. Представляешь, всего за полтора часа распродал все, что у меня было. Жаль, что мало набрал товара. Но ничего, завтра возьму побольше и выручка моя удвоится.

— Что ж, желаю тебе дальнейших успехов, трудяга! — промолвила девчушка, глянув на него исподлобья лукавыми глазками, — должна сказать, что ты нравишься не только моей маме. Ну ладно, извини, что отвлекла, мне уже пора. Я ведь сюда за сахаром пришла, а увидев тебя, не смогла пройти мимо. До встречи!

— До свидания, Сафи, — выдавил юноша через силу, и хотел было спросить ее, когда он сможет увидеться с нею вновь. Но та столь быстро смешалась со снующими повсюду людьми и исчезла из виду, что ему не удалось даже выяснить, в какой из торговых рядов она направилась. И тем не менее, он был вне себя от радости, что у него состоялась очередная встреча с любимой девушкой, которая наградила его пусть и короткой, но все же сладостной минутой наслаждения. Сердце его отбивало в этот момент барабанную дробь. Все тело пульсировало. А душа была готова вырваться наружу и воспарить в небесную высь. Переполненный неописуемой радостью, он подмел еще несколько площадок вокруг двух соседних прилавков. Аккуратно рассовал выручку по отсекам кожаного мешочка, который тут же пристегнул к поясу, и зашагал к своей арбе, чтобы как можно скорее добраться до дома и похвалиться перед мамой. На выезде из базара его неожиданно окликнул сзади какой — то незнакомый мужчина, чей возраст сложно было определить с первого взгляда. Он был среднего роста, с голубыми глазами, худощав и слегка сутуловат. Его почти круглое веснушчатое лицо с острым подбородком, излучало мягкую, добродушную улыбку. А высокий лоб выделялся крупными, волнистыми морщинами.

— Одну минутку, молодой человек, — произнес он, по-арабски, но явно не на местном наречии, — не мог ты уделить мне минутку своего внимания? Не беспокойся, я тебя недолго задержу.

— Да, конечно, господин, — отозвался Мухаммед с охотой, бросив вожжи на облучок и схватив ослицу за уздцы, — чем могу быть полезен? Я что — то не встречал вас ранее на этом базаре. Вы, наверное, приезжий?

— Это и не удивительно, я ведь здесь всего во второй раз, — молвил незнакомец, пожав руку пареньку, — дело в том, что в Сирии у меня имеются свои магазины и мне очень не хватает таких смышленых и бойких ребят как ты. Не хотел бы перебраться ко мне в Латакию и поработать в хорошем и дружном коллективе? Я готов предоставить тебе жилье и каждую неделю платить солидную зарплату.

— Я бы с удовольствием, господин, — ответил Мухаммед, глянув на того с блеском в глазах, в которых тут же проступила тоска, — но, к сожалению, у меня дома больная мама, которая не может передвигаться самостоятельно, да еще младшие брат с сестрой. На кого же я их оставлю? Они же пропадут без меня. Так что, извините, не могу принять вашего предложения.

— Очень жаль, — произнес незнакомец, покачав головой, — целых два часа с восхищением наблюдал за тобой и мне очень понравилось, как ты умеешь ладить и договариваться с каждым человеком, который подходит к твоему прилавку, или обращается к тебе с какой — нибудь просьбой. Хотел бы я заполучить хотя бы одного такого работника! Но ничего не поделаешь, семья — это святое.

Пока его юный собеседник переминался с ноги на ногу, мужчина достал из кармана авторучку, написал на обрывке картона адрес в Латакии, два номера телефона, а снизу — аккуратно вывел каллиграфическим почерком свое имя.

— Если надумаешь, приезжайте ко мне с матерью, братом и сестрой. Я обеспечу вас уютным жильем и хорошим питанием. Маму будем лечить у опытных врачей, а младшие твои пойдут в школу, — сказал он, протянув ему сложенную вдвое записку. Но Мухаммед, продолжая молчать, медленно перевел тоскливый взгляд на ослицу, которая стала топать передними копытами, и буквально впился глазами в землю.

— Что ж, не буду больше докучать тебе, — сказал незнакомец, так и не дождавшись от него реакции на свое обращение, — дай Аллах здоровья твоей матери и удачи твоим близким и родным! Надеюсь, когда — нибудь свидимся еще.

После небольшой паузы, он ласково погладил явно погрустневшего юношу по низко склоненной голове. А потом, глянув на его старую холщовую сумку, быстро раскрыл ее и незаметно бросил в нее небольшой бумажный сверток.

— Спасибо вам, господин, — еле слышно прошептал Мухаммед, опомнившись, когда тот уже собрался уходить, — я поговорю с мамой, посоветуюсь с нею и вместе обдумаем ваше предложение. А если вы по какой — нибудь причине снова окажетесь в нашем городе, милости просим к нам в гости. Мы живем здесь неподалеку. Семья Аль Бакири. Нас тут все знают, так что легко найдете наш дом.

— Хорошо, братец, я буду иметь это в виду, и при случае, непременно загляну к вам, — выдохнул тот, ласково обняв паренька за плечи и пожав его худенькую, но крепкую жилистую руку. А потом, поправив у себя на голове тюбетейку, пристально посмотрел ему в глаза, весело подмигнул и неторопливо заковылял в сторону толпы. Мухаммед долго и мечтательно смотрел вслед незнакомцу, который заставил его серьезно задуматься над возможными в будущем перспективами. Но затем, невольно переключившись на мысли о Сафи, взял свою ослицу за уздцы и побрел с нею домой.

— Эх! Если можно было бы поговорить о ней с мамой?! — размышлял он, медленно ступая по брусчатке, — да разве ей до этого сейчас? Да и поймет ли, мне ведь нет еще и пятнадцати! О, Всевышний Аллах, прояви свою милость! Пусть она исцелится от этой болезни и даст свое благословение на мое счастье!

Глава 4

Унесенный в своих мечтах в заоблачные дали, Мухаммед непроизвольно кланялся всякому встречному, весело кивал ему головой и улыбался. Он бодро вышагивал вслед за скрипучей арбой, ощущая в душе непреодолимый восторг, прокручивал в памяти каждую деталь своей встречи с любимой девчонкой и строил радужные планы на будущее. А его неутомимая помощница, резво чеканя копытами шаг, размахивала облезлым хвостиком и уверенно топала по выработанному за долгие годы маршруту. Временами она замедляла ход, оборачивалась назад, чтобы убедиться, что ее хозяин не отстал, после чего, довольно фыркнув и тряхнув ушами, возобновляла движение. Юного главу семейства ожидал дома настоящий сюрприз, на который, несмотря на свои ежедневные жалобные, настойчивые обращения к Всевышнему, усердные молитвы и просьбы о помощи, он никак не рассчитывал. Стоило ему только распахнуть ворота, чтобы вкатить повозку, как до него сначала донесся необычно громкий и бойкий голос матери, которого он не слышал на протяжение последних месяцев. А затем раздался и разрывающий воздух звонкий, захлебывающийся хохот Самиры. Охваченный волнением, Мухаммед подкрался к перегородке, разделяющей двор на две части, глянул в сторону сарая и обомлел от увиденного. Айша сидела под навесом, перебирая овечью шерсть, и рассказывала дочери какие — то истории. А напротив, зажав в руках подаренного ей накануне Лернерами плюшевого верблюжонка и заливаясь смехом, восседала на козлиной шкуре его младшая сестренка.

— Как же так, мам?! — вырвалось у паренька не своим голосом, в одно мгновение перемахнув через перегородку и кинувшись к матери в объятия, — что заставило тебя выйти на улицу, ты же могла упасть?! Неужели нельзя было дождаться меня? Мы с Зейдом все сделали бы сами! Прошу тебя, пожалуйста, иди в дом.

Такой бодрой и вдохновленной, Мухаммед не видел маму даже в те времена, когда та не ведала, что означает простое недомогание. Она излучала невиданную доселе энергию и буквально искрилась от наплыва эмоций. На ней было длинное светлое платье, которое она не надевала со дня похорон своего мужа, и голубой платок, целиком закрывающий голову и шею. Лицо ее светилось от такой радости, будто и не было этих долгих месяцев почти неподвижного состояния. Мухаммед вдруг почувствовал, как у него на глазах непроизвольно накатываются слезы, сердце начинает щемить, а голос напрягается. При виде внезапно преобразившейся матери, он впал в полную растерянность, не зная, то ли ему радоваться от того, что за период его отсутствия произошли столь крутые перемены. То ли огорчаться, что эти изменения временные и не получат продолжения. Объяснением происходящему стало то самое снадобье, от которого, прикрыв пальцами ноздри, она вначале отворачивалась, проявив к нему полное недоверие. Припав к коленям мамы, Мухаммед расплылся сквозь слезы в улыбке, расцеловал ее ноги и прошептал с явным воодушевлением: «наконец — то, родная моя! Как долго я ждал этого дня! Теперь ты смело можешь ходить самостоятельно. Посещать своих старым подружек и навещать соседей. О, Аллах, спасибо тебе!»

— Ну, перестань, мальчик мой, ты же мужчина, — возмутилась Айша, откинув в сторону пучок шерсти и погладив его по голове, — не смей плакать! Слава Аллаху, что твой отец не видит эти слюни, а то точно пристыдил бы. Иди-ка лучше, ставь чайник и позови своего брата, я сейчас здесь закончу.

— Да, конечно, мам, — воскликнул Мухаммед, резко вскочив на ноги и подпрыгнув на месте, — это я мигом, родненькая моя.

От избытка эмоций юноша не мог устоять на месте. Его голос зазвенел словно колокольчик. Лицо заметно порозовело. А в глазах появился яркий блеск. Испытывая в этот момент ни с чем не сравнимую радость, он взял Самиру на руки, поцеловал ее в носик, а потом, усадив снова на овечью шкуру, побежал вприпрыжку к крыльцу.

— Ой, я же совсем забыла! — послышался вновь зов Айши за спиной, — соседи наши позвали Зейда на помощь. Они там то ли грузят чего — то у себя во дворе, то ли разгружают, а подсобить, видать, было некому. Вот я и отправила его к ним. Должен вот — вот появиться.

— Ну и правильно сделала, — отозвался Мухаммед, остановившись у двери и обернувшись назад. А затем, вернувшись к матери посмотрел на нее ласковым взглядом и спросил чуть ли не шепотом: «а как же ты все — таки решилась выйти во двор самостоятельно? Кто тебе помог? Неужели, Самира подставила свое плечико?»

— Ты знаешь, сынок, с утра дважды помазала мазью, что передала та девочка, и представляешь, мои ноги впервые перестали ныть. Исчезли боли. Прошла ломота. Вот я и рискнула заняться чем — нибудь по хозяйству и тряхнуть стариной. Уж больно соскучилась по делу. Прошу тебя, позови эту юную милашку к нам в гости, мне не терпится познакомиться с нею и с ее родителями, а заодно и поблагодарить их лично. Если это лекарство действительно избавит меня от тяжкого недуга, я буду обязана им не только своим здоровьем, но и жизнью.

— Обязательно позову, мама! Она такая красивая, такая умная, такая… — стал Мухаммед говорить взахлеб, пытаясь представить Сафи своей матери в самых ярких и неповторимых тонах.

— Погоди, погоди! Да ты я вижу довольно хорошо ее знаешь?! — прервала Айша его восторженные отзывы о незнакомой ей девочке, — А кто она? Кто ее родители и почему мне ничего неизвестно о них?

— Ее зовут Сафи. Ей тринадцать. Она переехала с родителями в наш город из Ливана. Они католики — маруниты. Живут здесь четыре года. Когда папа вытаскивал детей из пожара в том старом заброшенном сарае, ее старший брат также был в числе спасенных. Ее родители несколько раз бывали у нас. Но, поговорив с отцом у калитки и поблагодарив его за спасение своего сына, уходили домой. Ты была вечно занята домашними делами, вот и не видела их. Они же еще были на его похоронах, однако ты пребывала на тот момент в таком состоянии, что никого и ничего вокруг не замечала. Мы с Сафи давно знаем друг друга. Часто встречаемся на улице и общаемся. Если Аллах пожелает, то и учиться собираемся вместе.

— Ну что ж, похвально. Надеюсь, это произойдет пока я жива и мне не придется ждать так долго. Я очень мечтаю, сынок, о том, чтобы ты поступил в какое — нибудь учебное заведение, выучился на врача или на учителя и потянул за собой младших, для которых ты уже, как родной отец. А к девочке этой, родной мой, присмотрись повнимательнее, вижу, ты не очень равнодушен к ней.

Айша вдруг отложила комок шерсти в сторону, стряхнула с подола платья ворсинки на пол и уставилась на сына пристальным взглядом.

— Сынок, ты сказал, что она католичка — марунитка? — спросила она, шепотом, изобразив на лице некоторое недоумение. Но затем, отведя глаза в сторону, махнула небрежно рукой и мило улыбнулась. Мухаммед же был вне себя от радости. Сердце его стало снова колотиться в бешеном ритме. Он готов был прыгать от счастья. Бежать во весь опор до самого горизонта. А в голове прочно засели мысли: «О, Аллах, как здорово! Мама сама завела о ней речь и, похоже, ничего не имеет против нашего союза. Вот бы теперь действительно пригласить ее в гости и познакомить их! Какая была бы удача!» Погруженный в сладостные мечты, Мухаммед, казалось, ничего вокруг не замечает. Однако вскоре, осознав, что зашел в своих сказочных грезах далеко, резко передернулся и шепнул себе что — то под нос. Парня одолевали сомнения, что Сафи согласиться зайти к ним в гости. За все время их знакомства, он отметил, что та ни разу, и ни с кем не задерживалась больше пары минут, да и то, бросив всего лишь несколько фраз, всегда убегала домой. Даже в гости к кому — либо из родных она ходила исключительно вместе с родителями.

— Нет, не придет она к нам, да и не осмелюсь я даже заговорить с ней об этом, — решил он, поразмыслив еще немного и глянув себе под ноги. Но потом, вдруг вскинув голову, расплылся в довольной улыбке и чуть было не вскрикнул: «ага, кажется, я нашел повод! Вот пойду сейчас к ним, поблагодарю тетю Марианну за лекарство, ведь оно действительно сотворило чудо, позволив матери ходить без посторонней помощи. А заодно, просто полюбуюсь Сафи, хотя бы еще один раз. Все, решено, так сейчас и поступлю!»

Глава 5

Вдохновленный осенившей его идеей, Мухаммед туго затянул ремешок на рубахе, нежно обнял маму за плечи и молвил ласковым голосом: «Ну, что мам, пока есть время, я сбегаю к Шарифам, поблагодарю за это целебное снадобье, передам от тебя привет и скоро вернусь».

Едва Айша произнесла: «да, конечно, сынок, правильно мыслишь», он тотчас же переоделся в свой единственный костюм, который надевал лишь в месяц Рамадана, выскочил стремглав со двора и понесся вприпрыжку к дому Сафи. Он бежал с застывшей на лице улыбкой, обливаясь от знойной жары обильным потом и не чуя под собой ног. От предвкушения предстоящей встречи, сердце его стучало на всю округу в бешеном ритме и готово было выскочить вон из груди. Он бежал с поющей и пляшущей от радости душой, не глядя по сторонам и не обращая внимания даже на знакомых ему прохожих. А когда добрался до знакомой улицы, замедлил шаг, подошел к низеньким воротам своей возлюбленной и остановился от них в двух метрах. И только сейчас, переведя дух, поправил ворот рубахи, застегнул на пиджаке все пуговицы и вытер рукавом взмокший лоб. Юноша довольно долго стоял, нервно теребя пальцы рук и не решаясь даже дотронуться до калитки. Но затем, преодолев волнение, выпрямил спину, потянулся к ручке покосившейся двери и постучался. Мухаммед ожидал, что к нему вот-вот выйдет его прекрасная фея и мысленно выстраивал в голове фразы, с которыми обратится к ней. Однако на его стук никто не откликнулся. Выждав небольшую паузу, он постучался снова и немного громче прежнего. Но из-за изгороди вновь никто не отозвался, заставив его даже понервничать. Тогда, припав к забору, он прислонил ухо к крохотной щели между досками и стал прислушиваться к едва различимым звукам во дворе. К его огорчению, теми звуками оказались лишь всплески в деревянной кадушке, из которой огромный рыжий кот пытался вытащить бабочку. С лица Мухаммеда медленно сползла его обаятельная улыбка, вслед за которой у него вырвался тяжкий вздох разочарования, а на сердце легло ощущение тоски и полной пустоты. Видя, что его надежды не оправдались, он опустил голову и уже собрался было бежать назад. Но стоило ему сделать только шаг, как вдруг, издав легкий скрип, калитка неожиданно распахнулась и на пороге показалась Марианна. При виде мамы Сафи, лицо юноши вновь озарилось сияющей улыбкой. К нему тут же вернулся его радостный задор. А в потускневших было глазах, опять заблестели яркие искорки.

— Здравствуйте, тетя Марианна, — приветствовал он величавую статную женщину, вежливо и учтиво, — я к вам от нашей мамы. Она просила передать вам огромное спасибо за лекарство, что вы передали. Ей стало уже значительно лучше и она снова встала на ноги. А еще она просила вас зайти к ней в гости, когда у вас будет на это время. К сожалению, ей самой пока еще будет нелегко преодолеть это расстояние до вашего дома и лично выразить вам свою искреннюю признательность и благодарность. На это, по-моему, еще потребуется время.

— А, это ты Мухаммед, — произнесла очаровательная дама, удивительно приятным, мягким голосом, — очень рада слышать, что мое снадобье помогло твоей маме. Надеюсь, она скоро поправится и будет ходить, как и прежде.

— Да, теперь у меня тоже появилась надежда, что она избавится от этого недуга, — молвил юноша в ответ, — спасибо вам огромное!

— А знаешь, внешне ты очень похож на своего отца, также статен, симпатичен и учтив. Надеюсь, и в реальной жизни будешь походить на него своей добротой, мужеством и порядочностью. Мы до конца своей жизни будем ему обязаны за спасение своего сына, которого он вынес на руках из того проклятого, объятого пожаром сарая. Жаль, что Саида уже нет с нами, я бы снова поклонилась ему до самой земли. Но ничего не поделаешь, на все воля Всевышнего! Ну, что же мы стоим здесь, заходи в дом, выпей чаю. Сафи будет дома с минуты на минуту. Я отправила ее к отцу на работу, чтобы она помогла ему в магазине.

— Нет, благодарю вас, тетя Марианна, мне сейчас некогда, мама ждет. Я лучше зайду в другой раз. До свидания!

— Да, я понимаю, мама — это святое, береги ее. Ну смотри, если как — нибудь выкроишь время, заскакивай к нам. Удачи тебе!

Мухаммед был расстроен, что не повидал любимую Сафи, на встречу с которой он так рассчитывал и уже внутренне подготовился, чтобы отрыть перед ней свое сердце. Но несмотря на то, что желанное свидание не состоялось, он остался доволен тем, что понравился ее маме, которая тепло встретила его и даже пригласила на чашку чая. Переполненный яркими эмоциями, он зашел на обратном пути к Йоси, желая поделиться с ним своей невообразимой радостью и передать ему те ощущения, от которых его душа продолжала петь и плясать. Однако увидеться с другом, отправившемуся за несколько минут до его прихода на уроки английского и скрипки, ему также не удалось. Оставшиеся до дома три десятка метров Мухаммед шел медленно, погрузившись в радужные мысли о том, как в недалеком будущем выучится на врача, женится на Сафи и откроет свое собственное дело. Он также мечтал и о том, что устроит судьбу Зейда и Самиры и до конца своих дней будет бережно ухаживать за любимой мамой, исполняя все ее прихоти. Эти глубокие, не лишенные реальности недетские мечты, в осуществлении которых он нисколько не сомневался, придавали твердости его поступи и снимали усталость от трудового дня.

— Жаль, что отец мой не увидит всего этого, — думал он, вспоминая, как тот мечтал о счастливом будущем для своих детей и делал для этого все, что было в его силах, — вот бы он порадовался моим успехам! И почему Всевышний Аллах так рано забрал его к себе, он ведь нужен был нам больше, чем Ему? Вон, даже Самира, как только просыпается, сразу же начинает звать папу, а успокаивается только тогда, когда мама заводит для нее колыбельную.

Мысли о будущем завели юношу так далеко, что даже оказавшись у своей калитки, ему никак не хотелось с ними расставаться. Опустившись на лавочку перед изгородью, он вытянул ноги, запрокинул назад голову, обхватив ее сзади скрещенными пальцами рук, и закрыл глаза. Не прошло и минуты, как вновь задумавшись о самой красивой девочке на свете, он прижался спиной к забору, невольно расплылся в милой улыбке и уже было погрузился в дрему. Однако раздавшийся совсем рядом знакомый детский зов, заставил его встрепенуться и открыть слегка покрасневшие от усталости глаза.

— А, это ты, младший, — прошептал он вялым голосом, увидев перед собой взъерошенного брата в перепачканной грязью одежде и разорванных сандалиях, — вижу, ты тоже намаялся сегодня.

— Да, ерунда, — отмахнулся Зейд, весело подмигнув старшему брату и присев рядом, — соседям привезли глину, вот мама и послала меня, чтобы я помог им разгрузить ее и перетаскать во двор. Правда, рубаху придется теперь заштопать, а обувь отдать на починку.

— Знаю, мама говорила мне. За одежонку не переживай, я куплю тебе новую рубаху и хорошие ботинки. Подумаешь, беда какая! А то, что соседям помогаешь — это похвально. Молодец, братишка!

— Слышишь Мухаммед, сегодня у них обсуждали новость о том, что для евреев уже создали отдельное государство, которое будет называться Израиль, и нас скоро начнут разделять. Тебе что — нибудь известно об этом? Если да, расскажи, что все это означает. А еще они говорили, что на земле Палестины вспыхнет война, прольется море крови и теперь на нашей земле никогда больше не будет мира.

— Не знаю, братишка, что там происходит на самом деле. Но, судя по тому, что пришлых, чужих людей в городе становится все больше и больше, видимо готовится, что — то очень нехорошее. Но смотри, ты только маме нашей ничего не рассказывай об этом. Она только встала на ноги и волнения ей ни к чему.

Глава 6

Более часа, тесно прижавшись друг к дружке и забыв об усталости, братья просидели на лавочке и не проронили больше ни слова. Им было хорошо вдвоем, и ни о чем другом, кроме своей мамы и маленькой Самиры, ни тому, ни другому не хотелось и думать. Лишенным даже понятий о политических играх мировых держав, им и в голову не могло прийти, к каким трагическим последствиям приведет в дальнейшем создание государства Израиль на законно принадлежащих обоим народам землях. Они и предположить не могли, что десятки тысяч жизней, как арабских, так и еврейских, ни в чем не повинных женщин, детей и стариков унесут с собой несколько арабо — израильских войн и бесчисленных террористических актов, последовавших сразу же за учреждением еврейского государства. И тем более, что враждебное противостояние двух связанных между собой кровными узами народов, веками населявших этот пустынный край, затянется на долгие годы. Сохранится до наших дней. И не получит разрешения в обозримом будущем, несмотря на многочисленные призывы мирового сообществ их примирить.

Основы этого разделения были заложены Генеральной Ассамблеей ООН. В ноябре 1947 года она приняла резолюцию о создании на территории Палестины двух независимых государств — арабского и еврейского, и уже 14 мая 1948 года провозгласила образование Израиля. Однако арабское государство тогда так и осталось лишь на документах, а его создание затянулось на десятки лет. В отличие от остального мирового сообщества, Лига арабских стран выразила крайнее возмущение не согласованным с нею решением, и в категорической форме заявила резкий протест. После чего, собрав под своими знаменами более тридцати тысяч вооруженных формирований, вторглась в пределы Палестины. 31 мая того же года из военизированных формирований «Хагана» (Организация обороны), «Эцел» (Национальная военная организация) и «Лехи» (Борцы за свободу Израиля) была оперативно создана Армия обороны Израиля (Цахал). Благодаря мужеству, выносливости и неистребимой воле своих бойцов, эта армия выступила против войск Сирии, Египта, Транс — Иордании, Ливана, Ирака, Саудовской Аравии и Палестинской армии, которые пятикратно превосходили ее по численности и вооружению. Но вскоре, при посредничестве ООН, было достигнуто месячное перемирие, что позволило Англии к концу июня завершить эвакуацию своих войск. Полученная временная передышка дала возможность израильтянам получить от своих богатых спонсоров современное оружие из Европы и Америки и перейти к активным действиям. Через десять дней, в середине июня, последовало новое перемирие, которое длилось дольше первого. После возобновления боевых действий израильские войска смогли деблокировать свои поселения в пустыне Негев. Затем египетская армия была окружена в секторе Газа, что вынудило Египет к мирным переговорам. В конце октября была разбита Палестинская освободительная армия Фавзи Кокджи, действовавшая в Верхней Галилее. В феврале 1949 года на острове Родос было заключено египетско-израильское перемирие, к которому присоединилась Транс — Иордания. 20 июля соглашение о перемирии было достигнуто между Израилем и Сирией. Под контролем Израиля оказалась большая часть территории, которая была предназначена для арабского государства, а также восточная часть Иерусалима. Западную часть этого города и территории к западу от Иордана заняла Иордания. Египту достался сектор Газа. В ходе войны общая численность израильской армии достигла 45 тысяч человек, а численность противостоявших ей арабских войск — в 55 тысяч человек. Израильские потери оценивались в 6 тысяч убитых и 15 тысяч раненых, а арабские — в 15 тысяч убитых и 25 тысяч раненых. В ходе боевых сражений 1947 — 1949 годов, Шестидневной войны 1956 года, «Войны на истощение» 1967 года, войны Судного дня 1973 года, а также, последовавших за этим многочисленных террористических актов и незначительных по масштабам, но довольно кровопролитных вооруженных столкновений, палестинцы и израильтяне стали непримиримыми врагами. Потеряв в этих жестоких схватках убитыми, раненными и пропавшими без вести более полумиллиона человек, они так и не смогли договориться между собой. Несмотря на все усилия мирового сообщества по примирению враждующих сторон, ни израильтяне, ни палестинцы не приняли предложенных планов по урегулированию затянувшегося конфликта, и каждая из сторон осталась при своих интересах. В этом регионе до сих пор сохраняется тяжелая, пахнущая порохом атмосфера зла, ненависти и экстремистского настроя друг против друга. Однако даже при столь жестком и непримиримом противостоянии, с каждым годом растет число как палестинцев, так и израильтян, которые без внешнего давления и угроз со стороны своих идеологов, продолжают искать точки соприкосновения. Рискую своими жизнями, они смело преодолевают выстроенные годами унизительные для обоих народов бетонные стены, полосатые металлические шлагбаумы и колючие сеточные заграждения, идя навстречу друг другу. В числе тех, кто не только не поддался на призывы своих национальных лидеров к жесткому противодействию, но и решительно отказался изменять дружеским, годами крепившимся отношениям, оказались семья Аль Бакири и семья Лернеров. Они наотрез отказались следовать требованиям своих национальных политиков, и до последнего остались непримиримыми противниками деления народов на «своих» и «чужих». И не позволили злой черной кошке пробежать между ними.

А пока все развивалось по нарастающей и до начала известных событий, о которых братья Аль Бакири не имели ни малейшего представления, оставались считанные дни. На вопросы Зейда относительно усиленно муссирующихся в городе слухов, Мухаммед отвечал вначале крайне неохотно и пытался перевести разговор на другую тему. Но затем, видя, что тот не намерен отступать от желания докопаться до причин радикально меняющихся отношений между арабами и евреями, поведал о том, о чем ему удалось узнать самому.

— Видишь ли, Зейд, — прошептал он, ласково прижав к себе младшего брата и протерев рукавом его грязный лоб, — мне известно не так уж много и мои соображения основаны лишь на народной молве. Хотя, судя по действиям британских войск, готовящихся спешно покинуть Палестину, можно предположить, что люди говорят правду. Теперь уже можно не сомневаться, что евреи, благодаря своей сплоченности, единству и упорству, получили собственное государство. Жаль, что того же самого нельзя сказать о наших арабах. Мы очень разобщены, подчеркнуто наивны и находимся между собой в вечных дрязгах. Я это вижу каждый день на нашем базаре.

— Ну и что, — выпалил Зейд, отпрянув назад и разведя руками, — это же не значит, что будет война? Как ты считаешь?

— Не знаю, братишка, поживем — увидим, — ответил Мухаммед, пожав плечами и выдохнув с какой — то грустью в голосе. И тут, неожиданно услышав из-за угла улицы громкую ругань, резко соскочил со скамейки, велел брату идти в дом и побежал на нарастающие с каждой секундой громогласные злобные возгласы. Еще издали он увидел толпу дерущихся подростков, которые отчаянно размахивали руками, вопили во все горло и выкрикивали угрозы. А когда подобрался поближе, отчетливо разглядел среди них фигуру Йоси и еще одного еврейского мальчишки с соседней улицы, на которых со всех сторон сыпались удары кулаками и ногами. Буквально взбесившись от увиденного, Мухаммед ворвался в толпу и перехватил руку арабского парня, занесенную для очередного удара по его другу. Однако не успел он произнести и слова, чтобы осадить разгневанных ребят, как получил сильный тумак в голову и зашатался. Перевес оказался явно на стороне арабских мальчишек, которые превосходили своих хилых соперников, как в силе, так и в количестве. Со всеми из них Мухаммед был знаком не понаслышке и надеялся, что его истошные призывы прекратить драку, заставят их опомниться. Едва придя в себя, он стал бросаться то к одному арабскому подростку, то к другому и умолять их угомониться, или хотя бы сделать паузу. Но все его попытки оказались тщетными и несмотря на то, что и Йоси, и Моше были уже в многочисленных синяках и ссадинах, бойня продолжилась. У обоих еврейских мальчишек была изорвана в клочья одежда. Из носа и рта обильно сочилась кровь и были выбиты передние зубы. Однако даже в таком состоянии, противник не мог добиться от них ни криков, ни жалобных стонов, ни просьб о помощи со стороны. Отчаявшись остановить жуткое избиение двоих ребят, в числе которых был и его близкий друг Йоси, Мухаммед пришел в ярость и вступил в бой против своих же арабов. Он колотил их кулаками. Бил головой в каждого, кто оказывался перед его лицом. Жестко пинал ногами. И при этом ловко и умело отбивался от очередного удара противника. Пару минут спустя, в толпе дерущихся неожиданно появился и Зейд. Ослушавшись старшего брата, он не стал заходить в дом и, поняв, что тот поспешил на чьи — то разборки, прибежал ему на помощь. Первый же удар кулаком более сильного и рослого юноши сбил девятилетнего мальчугана с ног, после чего, уже лежачего пнули несколько раз ногой в живот и спину. Но Зейд не отступил и, превозмогая острую боль, откатился в сторону, выплюнул изо рта песчаные крупинки, а затем, громко выругавшись, кинулся вновь в гущу толпы. Неизвестно, чем бы закончилось это жестокое побоище враждебно настроенных друг против друга озлобленных подростков, не появись в этом месте в тот самый момент более десятка британских военных, которые патрулировали улицы города. Они быстро разняли дерущихся, развели их в разные стороны и только после того, как те отдалились друг от друга на приличное расстояние, двинулись дальше. Палестинские подростки, которых насчитывалось не менее пятнадцати человек, еще долго продолжали громко и злобно выкрикивать проклятия в адрес своих противников. При этом они размахивали кулаками, плевали вслед удаляющимся врагам и обещали в скором времени во что бы то ни было рассчитаться в первую очередь с братьями Аль Бакири, принявших сторону еврейских ребят, и тем самым предав интересы своих же арабов. Оскорбленный их матерной бранью, Мухаммед вдруг резко обернулся назад и хотел было ответить на угрозы зарвавшихся сверстников. Но тут Йоси схватил его за руку, потянул ее на себя и с трудом выговаривая слова, процедил шепелявым языком: «не стоит больше реагировать на их трескотню, друг мой! Придет время — расквитаемся! Пошли лучше ко мне, пока родители на работе. Там и приведем себя в порядок»

— Пожалуй, ты прав, — выдохнул Мухаммед, сменив свой гнев на улыбку, — ничего, я этих гадов выловлю потом, по одиночке!

Не прошло и часа, как все четверо юношей избавились у Лернеров от следов ожесточенной схватки с уличными хулиганами и обрели сносный внешний вид, с которым уже можно было показаться на глаза прохожим. После чего Мухаммед с Зейдом проводили Моше в целях безопасности до соседней улицы, на которой тот проживал. И только после того, как он переступил порог своей калитки, условились не посвящать маму о своих злоключениях и поплелись к себе.

Глава 7

В ожидании возвращения своих мальчишек, Айша испекла для них лепешки, чей божественный аромат можно было учуять за десятки метров. Нарезала мягкого овечьего сыра. Натолкла целую чашу хуммуса, залив его оливковым маслом и посыпав сверху зеленью, и заварила чай с мятой. За время их отсутствия, она успела покормить Самиру и уложить ее в свою кровать, и с тех пор возилась с бойким настроем на кухне, протирая посуду и расставляя ее по полочкам. С каждым часом эта молодая женщина, которая осунулась за последние полгода, превратившись в беспомощную старушку, заметно преображалась. Она становилась бодрее, активнее и краше. Лицо ее обретало прежний, здоровый розовый цвет. А глаза уже сверкали давно забытым, долгожданным для детей блеском. Боясь, что наступившее облегчение в суставах может вновь внезапно покинуть ее и снова прикует к надоевшей за это время кровати, она с завидным упорством и безудержным рвением старалась переделать по дому, как можно больше дел и насладиться обрушившимся на нее счастьем. Увидев в дверях сыновей, чьи лица были в синяках и ссадинах, она вначале оторопела и медленно опустилась на стул. Но потом, поднявшись снова на ноги, глянула на них, покачивая головой, и еле слышно прошептала: «надеюсь, это за справедливое дело?»

— Не переживай, мам, за справедливость и за правду, — ответил за двоих Мухаммед, весело перемигнувшись с братом, — и поверь, без этого никак нельзя было обойтись.

— Ну, тогда я спокойна, — молвила Айша, видя, что задорные улыбки не сходят с лиц обоих мальчишек, которые не выражают никаких жалоб и ведут себя при этом, как ни в чем ни бывало, — ладно, драчуны, говорите потише, а то девочка только что заснула, мойте руки и садитесь кушать.

Едва ребята присели на табуретки, она пожелала им приятного аппетита, перекинула полотенце через плечо и направилась было в комнату, где сладко посапывала Самира. Но стоило ей сделать всего пару шагов, как Мухаммед отложил в сторону все еще горячую лепешку, резко выскочил из-за стола и окликнул ее. А когда та обернулась, вынул из разорванного кармана рубахи сложенный вдвое небольшой кусочек коричневого картона, развернул его, вложил ей в руку и произнес тихим голосом: «глянь — ка, ма, что у меня есть!»

— Что это, сынок? — спросила Айша, прочитав вслух выведенные на бумаге слова и цифры, — и что я должна делать с этим клочком?

— Это адрес и номер домашнего телефона одного незнакомца, которого я встретил сегодня на базаре, — стал рассказывать Мухаммед, высоко задрав голову, — так вот, мама, этот человек долго следил со стороны за тем, как я веду торговлю, как я обращаюсь с людьми, а потом подошел ко мне и сделал предложение. Он был очень настойчив и просил меня переехать к нему в сирийский город Латакию, чтобы поработать продавцом в его собственном магазине. А когда я отказался, сославшись на то, что не могу оставить свою семью одну без поддержки, предложил переехать к нему всем вместе. Кстати, пообещал еще солидную зарплату и хорошее жилье.

Покачав в некотором недоумении головой, Айша вновь вгляделась в кусочек картона и произнесла довольно скептически: «Ага, Фрэнсис Коннор. Так он, выходит, англичанин? Неужели, во всей Латакии не нашлось человека, который подошел бы ему для этой несложной работы? Ты не находишь это странным?

— По-моему, ничего странного в этом нет, — ответил Мухаммед, уже бравирующим тоном, — может быть, у него действительно нет стоящих работников, на которых можно было бы положиться? А у меня большой опыт, хорошая сноровка, да и с людьми легко схожусь. Он же видел меня в деле, вот и сделал соответствующие выводы.

— Ой, даже не знаю, что тут и сказать, сынок, — молвила Айша, вернув сыну записку, — давай — ка, не будем пока торопиться с решением, обсудим все потом. Иди — ка лучше за стол, а то все уже остыло, а я пройдусь пока по двору.

Пока ребятишки обедали, она убрала оставленную ею на полу под навесом шерсть в холщовый мешок. Собрала в курятнике яйца. Бросила охапку сочного сена блеющей козе. И едва захлопнула дверцу сарая, как с улицы донесся голос соседки, с которой она не виделась долгое время и даже стала забывать ее черты.

— Здравствуй, соседушка! Слава Аллаху, ты здорова и ходишь уже без посторонней помощи, — заговорила скороговоркой Марва, как только Айша распахнула калитку и выглянула наружу, — а я тут проходила мимо, услышала шумы в вашем дворе и подумала, что это твой старший возится по хозяйству. Уж очень хотелось поинтересоваться у него о происходящих в нашем городе событиях.

Восхищенная прекрасным внешним видом и бодрым духом своей давней подруги, она крепко обняла ее, смачно расцеловала, а потом, поправив на ее голове покосившийся платок, предложила присесть на лавочке и немного поболтать. После чего, коротко расспросив Айшу о состоянии здоровья, воздела вверх руки, произнесла молитву и стала благодарить Марианну за целебное снадобье, не жалея в адрес спасительницы лестных слов и выражений. Но уже в следующую минуту, женщина резко перешла на тему, которая по — настоящему беспокоила в городе всех и каждого взрослого человека. Марва говорила быстро, громко, безо всякой паузы в речи, и не всегда можно было уловить суть в ее сбивчивых предложениях. И каждая произнесенная ею фраза, требовала, как минимум уточнения. Однако, зная свою подругу не первый год, Айша понимала, что перебить ее практически невозможно. И лишь терпеливо ждала, когда та прервется хотя бы на короткое мгновение и она сможет вставить слово в разговор, который с натяжкой можно было назвать беседой. И вот, неожиданно запнувшись на пару секунд, Марва перевела дух, а затем глянула на свою собеседницу, вновь воздела руки к небу и выпалила.

— Слышишь, подруга, говорят, евреи создали на нашей земле свое государство, и даже не спросили мнения палестинцев. Выходит, что и эта улица, на которой мы живем, и наши дома, и наши хозяйства будут принадлежать теперь Израилю! А что же будет с нами и с нашими детьми? Неужели, мир сошел с ума?! А может, это признак конца света?

Сумбурные заявления Марвы отбили у Айши всякое желание продолжать разговор, на который до этого была явно нацелена. Выдержав небольшую паузу, она тяжко вздохнула, медленно приподнялась со скамейки и молвила тихим голосом: «ну, все, дорогая, прости, пожалуйста, но мне уже пора. Поболтаем в другой раз. День подходит к концу, а у меня еще в хозяйстве дел невпроворот»

— Ладно, вижу, ты сегодня совершенно не в духе. Зайду — ка к тебе вечером, и мы спокойно обо всем поговорим за чашкой чая, — ответила соседка, пожав плечами и погладив ее по спине, и тут же засеменила прочь, ускоряя на ходу шаг.

Как только та скрылась из виду, Айша плотно прикрыла калитку, прочитала шепотом молитву и направилась к дому Лернеров. Она знала, что в отличие от болтушки Марвы, вечно собирающей пустые сплетни, Сара владеет более достоверной информацией и могла бы пролить свет на стремительно развивающиеся в Палестине события. А заодно, ей не терпелось еще раз поблагодарить подругу за заботу и внимание, которую та оказывала им вместе с супругом Давидом на протяжение шести месяцев. Обычно, Сара задерживалась в своем магазине дотемна и застать ее дома до девяти вечера, было просто невозможно. Разумеется, за исключением субботы, когда у евреев наступал Шаббат и никто из них не показывался даже на людях. Но несмотря на то, что этот день пришелся на вторник, Айше повезло и как ни странно, ее милая и сердобольная подруга оказалась дома. Придя с работы пораньше, та развешивала постиранное накануне белье на натянутых в три ряда тоненьких веревках и шептала себе что — то под нос. Она выглядела какой — то вялой, грустной и усталой. А движения ее были настолько плавными и неторопливыми, что казалось, вот-вот застынет с очередной влажной рубахой в руках. Однако услышав за оградой знакомый голос, заметно оживилась, бросила простыню снова в тазик и побежала к калитке, вытирая на ходу руки о подол платья.

— Боже, какое чудо, — взорвалась она радостным криком, столкнувшись лицом к лицу с подругой, уверенно державшейся уже на ногах, на которых в течение полугода и стоять — то не могла, — здравствуй, милая моя! Неужели пришла сама?

— Здравствуй, Сарочка! Как видишь, хожу теперь без посторонней помощи, — произнесла Айша, смахнув рукавом выступившие на глазах слезы и кинувшись к ней в жаркие объятия, — мне тут Марианна передала какую — то мазь, которая и сотворила это чудо. Надеюсь, что скоро даже бегать буду. А вообще-то, я пришла сказать вам с Давидом огромное спасибо, что не забываете меня и детей. Не знаю, смогла бы выкарабкаться из этого омута, если бы не вы. Да вознаградит вас Всевышний Аллах!

— Перестань, Айша, — стала успокаивать ее растроганная Сара, нежно обхватив ту за худенькие плечи, — как ты можешь так говорить?! А разве ты поступила бы иначе?! Мы были и навсегда останемся близкими друг другу не только соседями и друзьями, но и людьми, в которых течет родственная кровь. И произошедшая сегодня драка, в которой Мухаммед и Зейд самоотверженно встали на защиту моего Иосифа, не дав многочисленным хулиганам забить его до смерти, стало тому ярким подтверждением. Так что, дорогая моя, это я должна всю жизнь благодарить тебя, твоих сыновей и покойного Саида за спасение своего единственного сына.

Слова соседки вызвали у Айши непроизвольную улыбку и вздох облегчения, будто с ее души слетел тяжелый камень. И не столько от того, что та лестно отозвалась о семье Аль Бакири, сколько особо отметила поведение ее мальчишек, самоотверженно вступившихся за своего друга Йоси. И только теперь поняла, откуда появились у них на лицах синяки и ссадины, и от чего они держались с таким достоинством и бравым видом, когда вернулись домой. Заметив, как она повеселела, Сара бережно взяла ее под руку и повела было в дом. Однако гостья, сделав всего пару шагов, вдруг встала, как вкопанная, изменилась почему — то в лице и, низко опустив голову, спросила ее тихим и каким — то дрожащим голосом, уставившись стеклянными глазами в пол: «Скажи мне, дорогая подруга, что у нас здесь происходит? Тебе наверняка известно больше, чем этой не в меру болтливой Марве, которая только что прожужжала мне все уши о грядущей войне арабов и евреев. Неужели, такое возможно?

— К сожалению, Айша, то, что она тебе сказала, имеет веское основание и нам придется быть готовым ко всему, — ответила Сара через минуту, также чисто по-арабски, уткнувшись подбородком в ее угловатое плечо, — слухи появились еще несколько месяцев назад, но только вчера, 14 мая, нам официально объявили, что государство Израиль уже создано и спешно формируется правительство. Не все, конечно, восприняли это однозначно: одни, коих оказалось большинство, отнеслись к такому решению с восторгом и ликованием. Другие приняли спокойно и как должное. Но немало и тех, к которым я причисляю себя, свою семью и всех наших родственников, кто категорически против даже мелкой ссоры между арабами и евреями. Мне крайне неприятно об этом говорить, но Давид вчера заявил, что за наступившим враждебным противостоянием непременно последуют крайне ожесточенные конфликты по всей Палестине.

— Как же нам теперь жить после этого? А что будет с нашими детьми? — спросила Айша, не желая верить грустным откровениям, которые буквально холодили ее душу. Однако, зная, что та никогда не скажет того, что не имеет под собой твердого основания, она поняла, что избежать грядущих событий, несущих обоим народам горе и потрясения, уже не удастся. На глазах ее вновь невольно выступили слезы, которые, словно капли частого дождя, покатились по щекам в два ручья, падая на грудь и просачиваясь сквозь мягкую сатиновую ткань.

— Знаешь, сестра, сегодня утром мы в течение часа обсуждали с мужем происходящие вокруг события и в конце концов приняли решение уехать отсюда и поселиться где — нибудь в Америке или в Австралии, — молвила Сара, вдруг громко разрыдавшись и уткнувшись снова в ее плечо, — не видим для себя другого выбора.

— Что ж, все правильно, — выдавила Айша, с трудом шевеля губами, — вам виднее. Почему бы не уехать, если есть возможность?

Женщины долго и молча стояли в обнимку, тихо всхлипывая, плача, словно малые дети и поглаживая друг дружку по спине. Наконец, утерев рукавом слезы, Сара подняла голову, взяла подругу за покрасневшие щеки и прошептала ей на ухо: «послушай, может быть, поедете с нами? Давид сказал, что если вы согласитесь, он позаботится насчет билетов и поможет собрать необходимые вещи. Не беспокойся, средств у нас хватит на всех, чтобы ни в чем не испытывать нужды, да и детям своим сможем дать там достойное образование. Ну, как ты на это смотришь?»

Предложение Сары прошлось по сердцу Айши нежным бальзамом и вызвало у нее вначале одобрительный кивок. Но затем, покачав головой, отвела в сторону взгляд и молвила с подчеркнутой грустью в слегка осипшем голосе: «нет моя хорошая, ничего не получится. Куда мне с тремя детьми?! Да и не вынесу я разлуки с родными местами и могилой мужа, который будет укорять меня за этот поступок, даже с того света. Так что, прости, никуда я отсюда не уеду»

— Прошу тебя, родная, не торопись с ответом, подумай еще раз, — взмолилась уже Сара, — может, посоветуешься еще с Мухаммедом?

— Нет, дорогая моя, я знаю заранее, что он скажет, — решительно отрезала Айша, и тут же спросила ее: «а когда собираетесь ехать?»

— Бог даст, через неделю! — ответила Сара, высоко задрав голову и глянув на ярко голубое небо с какой — то непреодолимой грустью. После чего, несмотря на категорический протест Айши, взяла ее вновь под руку, проводила в дом и усадила на мягкий, низкий стул на кухне. Более часа просидели подруги за столом, вспоминая свое доброе прошлое, обсуждая тревожное настоящее и размышляя о неизвестном будущем. Они спокойно и неторопливо пили чай с мятой, лакомились хрустящим домашним печеньем и не отводили глаз друг от дружки. И только характерный скрип калитки, вслед за которым в коридоре раздался и веселый голос вернувшегося домой Йоси, прервал душевное общение соседок, которые и не заметили, как быстро пролетело время и подошла пора прощаться.

— Ну все, сестра, пожалуй я пойду, — произнесла Айша, отставив в сторону полупустую чашку и бодро поднявшись из-за стола, — спасибо тебе за вкусное угощение! Надеюсь, договорим потом.

— Может, посидишь еще немного, — взмолилась Сара, взглянув на соседку с милой улыбкой на лице, — куда же ты так заторопилась?

— Нет, как — нибудь в другой раз, красавица моя. Иди — ка, лучше, покорми парня, наверняка пришел голодным. Да и мне надо растопить сейчас печку и приготовить чего — нибудь своим ребятишкам.

— Ладно, подруга, не стану тебя удерживать. До завтра?

— До завтра, родная, встретимся еще.

Глава 8

К приходу матери, Мухаммед с Зейдом были заняты починкой своей старенькой повозки, колеса которой, из-за образовавшегося за последние дни зазора между осью и втулкой, заметно расшатались и в любой момент могли окончательно развалиться.

— Какие молодцы, никогда не сидите сложа руки! Вот бы отец порадовался, какими взрослыми и ответственными вы стали, — молвила Айша, едва войдя во двор и посмотрев на увлеченных работой сыновей одобрительным взглядом. И не желая отвлекать их от дела, лишь одобрительно кивнула в их сторону и молча ушла в дом. Она быстро растопила печку, подогрела рисовую кашу и в первую очередь покормила Самиру. После чего, переодев ее в чистое платье, посадила на накрытый овчинными шкурами топчан и окликнула мальчишек, чтобы обсудить с ними предложение Лернеров.

— Вот что, ребята, — сказала она, едва те уселись за стол и разломили на двоих теплую лепешку, — я была сейчас у Сары и услышала от нее кое — что интересное. Так вот, дорогие мои мужчины, нам предлагают перебраться в Америку, пожить там немного, пока здесь все не уляжется, а потом вернуться назад. Ну, какие на сей счет будут мысли?

— Знаю, мам, о чем ты думаешь, — произнес Мухаммед, после недолгих раздумий, переглянувшись мельком с младшим братом, который лишь недоуменно смотрел на мать, не понимая, о чем та завела речь, — у нас действительно стало небезопасно ходить даже по улицам. Участились случаи стычек между евреями и арабами на межнациональной и межрелигиозной почве. Уже отмечено более десятка убийств в самом центре города. Но почему же мы должны ехать в Америку, а не в какую — нибудь арабскую страну? И если ты реально настроена уехать отсюда, почему бы нам не воспользоваться предложением Фрэнсиса Коннора и не перебраться на время в Латакию? В Сирии все — таки намного спокойнее.

— Да, пожалуй, в этом есть резон. Надеюсь, пока мы тут раздумываем, твой англичанин не передумает и не возьмет на работу кого — нибудь другого, — заявила Айша, неуверенным голосом, медленно поднявшись со стула и пересев на табурет у двери, — возможно, он уже и забыл про тебя? О Аллах, что за день выдался?!

— Конечно, вполне допускаю, что ему не составит особого труда подобрать себе стоящую кандидатуру для столь несложной работы, — молвил в ответ Мухаммед, обхватив обеими руками кружку с горячим чаем и дунув на исходящий от нее пар, — но судя по тому, как он со мной говорил, ему нужен именно такой, как я.

— Нет, дорогой мой сыночек, никуда мы отсюда не уедем, — выпалила вдруг Айша, решительным тоном, выждав долгую паузу и покачав головой, — вернее, мы все останемся здесь, а ты отправишься к нему один! А когда устроишься, обзаведешься там хотя бы сносным жильем и получишь первые деньги, тогда и посмотрим. И вот что, давайте, на этом и остановимся. Считайте, что мы все уже обсудили и приняли окончательное решение.

— А как же я, мам, — вдруг встрепенулся Зейд, выскочив резко из-за стола и уставившись на мать вопросительным взглядом, — отпусти меня с ним. Ему же там будет тяжело одному, да еще на чужбине. Ну, пожалуйста!

— Не смей даже думать об этом! — вскрикнула Айша на весь дом, погрозив тому пальцем и вздохнув полной грудью, — в доме должен остаться хотя бы один мужчина! Как только у тебя язык повернулся, чтобы ляпнуть такое?»

Последняя фраза не на шутку взволнованной матери прозвучала столь грубо, что она тут же пожалела об этом и вмиг сменила гнев на милость. После чего, взглянув на младшего сына виноватыми глазами, растерла руками щеки и расплылась в добродушной улыбке. Но Зейд и не думал обижаться на любимую маму. Напротив, он был даже рад, что у нее, наконец, прорезался прежний зычный и громкий голос, которого не слышно было уже на протяжении долгих месяцев. В ответ на ее грозный окрик, он лишь весело подмигнул старшему брату, а потом опустился перед ней на колени, обхватил их своими худенькими ручонками и прошептал мягким и едва слышным голосом: «извини, мама, что заставил тебя понервничать. Обещаю, что больше не дам тебе никакого повода к волнению и переживанию и все будет только так, как ты этого захочешь. Прости, пожалуйста!»

— Тебе не за что извиняться, сыночек, ты сказал правильные и уместные слова, это я излишне погорячилась, — прошептала Айша, заметно успокоившись и погладив мальчонка по взъерошенным волосам. А когда тот подставил под свой подбородочек ручонки и заулыбался, встала с табурета, подошла к расположенному справа от печки шкафчику, вынула оттуда свой старый, сложенный в несколько раз и выцветший за долгие годы платок и бережно развернула его. А затем, достав из него потрепанные купюры фунтов подмандатной Палестины, медленно пересчитала их, завернула снова в платок, завязав его на узелок, и протянула Мухаммеду.

— Не знаю, сынок, хватит ли тебе их на дорогу, но у нас больше нет, к сожалению, да и неизвестно, когда еще будут, — вымолвила она грустным голосом, а затем, ненадолго задумавшись, развела руками и ушла в соседнюю комнату. А когда вернулась, передала ему старинный золотой перстень с огромным рубином, доставшийся Саиду еще от своего прадеда, и произнесла уже более веселым тоном: «ну, вот, теперь, думаю, должно хватить и на дорогу, и на первое время, пока будешь там обустраиваться. Только спрячь его подальше, а то мало ли что… Или, лучше, зашью его тебе в рубаху, так будет надежнее»

Мухаммед повертел в руках перстень, который когда — то носил его папа. Вгляделся зачарованными глазами в таинственный, мерцающий нежными бликами даже при свете керосиновой лампы цвет крупного рубинового камня. А потом, приложившись к нему губами вернул его снова матери и заявил твердо и решительно: «Нет, мам, не возьму! Это же память нашего отца и мы обязаны хранить его до тех пор, пока у нас на столе будет хоть один кусочек хлеба. Но ты не беспокойся, денег я скоро заработаю достаточно и мне хватит их и на поездку, и на жилье. Я же говорил тебе, что покупателей в нашем городе теперь хоть отбавляй, и весь мой товар разлетается за пару часов. Торговля продвигается необычайно успешно и приносит ощутимый доход.

— Ну, как знаешь, тебе виднее, — молвила Айша, на выдохе, удовлетворенная ответом сына, и не стала более настаивать на своем, зная заранее исход их разговора. После чего, погладив его по голове, ласково улыбнулась и ушла вновь в соседнюю комнату, чтобы вернуть драгоценную реликвию на прежнее место в старом сундуке.

Глава 9

Незаметно сгустились сумерки. Повеяло долгожданной прохладой. На безоблачном небе появился отдающий золотым блеском ясный полумесяц. Засверкали желто — оранжевыми оттенками далекие звезды. Смолкло щебетанье пташек. Исчезли люди на улицах. Древний город погрузился в привычную тишину, которую временами прерывал лишь доносящийся откуда — то одинокий лай собаки.

Размышления о вероятных переменах в своей жизни настолько увлекли Мухаммеда, что он просидел за столом более часа, уставившись пытливыми глазами на догорающие в печке угольки. За окном уже совсем стемнело, когда он вдруг вскочил как ужаленный с места, схватил вторую керосинку и бросился стремглав во двор. Впервые за долгие месяцы, юноша забыл о своей помощнице, которую оставил впопыхах под деревом, напрочь забыв даже покормить. Несмотря на терзающие ее чувства жажды и голода, старенькая ослица стояло тихо и неподвижно, не проявляя никаких признаков недовольства и терпеливо ожидая появления своего хозяина. Виновато пожав плечами, Мухаммед обхватил ее руками за гриву, прижавшись к голове щекой, и прошептал: «прости, кормилица». А потом, погладив ее по спине, отвел в хлев, задал охапку сена вместе картофельными очистками. Положил у передних копыт кусок соленого камня, рядом с которым водрузил на подставке полное ведро воды. Едва ослица принялась за свой обычный рацион, он вновь погладил ее по спине, запер сарай на засов и побежал вприпрыжку к крыльцу. Вернувшись в дом, он взял со стола свой холщовый мешочек, в котором хранил дневную выручку, развязал на нем узелок и тут же опешил от увиденного. То, что юноша вынул из него, оказался туго обтянутый резинкой какой — то бумажный сверток, в котором находились деньги. Это были не просто фунты подмандатной Палестины, а настоящие английские фунты стерлингов, которые даже на базаре ему попадались крайне редко, да и то незначительной мелочью. Некоторое время Мухаммед стоял словно под воздействием гипноза, не в силах оторвать от них глаз. Но потом, сглотнув слюну, поднес их ближе к лампе и стал считать купюры.

— Ровно две тысячи фунтов стерлингов! Вот это находка! — вырвалось у него вслух, — но как они оказались в моем мешочке, ведь кроме меня до него вроде никто не дотрагивался? А может, кто — то их выронил, а я машинально подобрал и положил к себе? Нет, не сходится, я бы сообразил, что это не мое. Получается, что какой — то растяпа лишился сегодня целого состояния?

После повторного подсчета, Мухаммед сложил купюры снова в сверток, загнул его края и затянул на нем тоненький шнурок. Казалось, ему бы только радоваться нежданно свалившейся удаче, которая разом избавит его от многих проблем. Однако никогда не зарившийся на чужое честный юноша знал, с каким трудом и упорством достаются деньги и первое, что пришло ему в голову — вернуть их как можно скорее настоящему владельцу. Но на дворе уже стояла ночь и искать человека, потерявшего такую солидную сумму, было равносильно поискам крохотной иголки в стоге сена.

— Мама, пожалуйста, положи эту вещицу на видном месте, чтобы я не забыл взять ее с собой на базар, — обратился он к матери, передав ей свою находку, — мне надо выехать с утра пораньше, чтобы найти того бедолагу, который ее потерял. Удивительно, откуда только берутся такие беспечные люди! Ну и денек же выдался!

— Да, конечно, сынок, — сказала Айша, перевернув сверток узлом вниз и положив его на край стола. Но затем, взглянув на него сверху, склонилась над ним и произнесла по слогам: «Фрэнсис Коннор». Услышав снова имя своего случайного знакомого, к которому он уже окончательно решил перебраться в далекую Латакию, Мухаммед глянул на мать изумленными глазами и вскинул вверх руки

— Надо же! — воскликнул он, стукнув себя по лбу, — представляешь, я разворачивал его, затем сворачивал снова, завязывал на узел, но даже после этого не заметил, что на нем имеется какая — то надпись. Похоже, я и есть тот самый растяпа. Перед нашим прощанием мне показалось, что этот англичанин бросил в мою сумку какой — то предмет, который, видимо, я случайно вытряхнул на днище кузовка. Да, я припоминаю его едва заметное движение левой руки, которому почему — то не придал в тот момент никакого значения. Значит, это вовсе не чья — то случайная потеря несчастного ротозея, а расчетливый подарок загадочного и невероятно щедрого человека? Значит, он и не сомневался в том, что я в конце концов приму его предложение и соглашусь переехать к нему в Сирию. Поэтому и подбросил мне деньги? Получается, они теперь принадлежат мне?

Не в силах сдержать свои эмоции, юноша буквально взорвался на весь дом громким смехом. После чего, ласково обняв маму, поднес ладони к лицу и прочитал молитву. Радости парня не было предела. Вопрос с его поездкой был решен окончательно и бесповоротно. Денег ему теперь хватало не только на дорогу и проживание на чужбине в течение двух-трех месяцев, но их уже было достаточно даже для безбедного существования его дорогой и любимой семьи. Мухаммед был счастлив в этот вечер, как никогда ранее, и долго ворочался затем в постели, думая теперь только о Сафи, с которой после отъезда, довольно долго не сможет пересечься даже взглядом. Время было уже далеко за полночь, когда к нему мысль о том, чтобы зайти к ней после работы, рассказать о своих планах, а заодно выяснить, наконец, как она к нему относится и согласна ли его ждать. Но на следующий день, у него снова не хватило решимости на откровенный разговор с самой прекрасной девочкой на свете и все ночные грезы так и остались лишь в его отдаленном сказочном воображении. Солнышко едва замерло в зените, когда он реализовал очередную партию товара. Допил остаток воды в бутылке. И собрался было наполнить ее снова у горланящего неподалеку водоноса. Однако сделав шаг в сторону, он вдруг обернулся назад и увидел перед собой ту самую красавицу, мысли по которой не покидали его ни на минуту. Сафи появилась невесть откуда, будто спустившийся с небес ангел, который блеснул своими чарующими глазками и расплылся в неподражаемой улыбке, сверкнув при этом ослепительно белоснежными зубками.

— Привет, мастер торговли, — молвила она, тихим, мелодичным голоском, глянув на него исподлобья, — ну, как у тебя дела, как успехи?

— Здравствуй, Сафи, рад тебя видеть, — выговорил Мухаммед, с трудом преодолев робость, и приготовился было к самому важному в своей жизни разговору с избранницей и определиться с ней о будущем. Но неожиданно у него отнялся язык, пересохли губы и пропала куда — то речь, начисто сковав все движения.

— Ты что — то хотел сказать, или мне показалось? — прошептала девчонка, осмотревшись по сторонам и зачесав назад спадающую на глаза прядь пышных волос, — ну, смелее же! Так и будешь все время молчать?

Как ни пытался Мухаммед выдавить из себя хоть одно слово, которое положило бы начало его признаниям к этому божественному созданию и выражению к ней своих пылких чувств, но из этого ничего не вышло. Из-за сухости во рту, он смог лишь молча кивнуть головой и пробурчать себе под нос, что — то совершенно невнятное.

— Ну, что ж, тогда пока. Удачи тебе, — произнесла Сафи, уже заметно сдержанным тоном. После чего, недоуменно пожав плечами, махнула ему рукой и направилась воздушной походкой к мясным прилавкам, где ее поджидали родители.

— Какой же ты все — таки, трус! — сокрушался Мухаммед, после ее ухода, негодуя из-за своей робости, с которой он так и не справился, — где же твоя отвага, смелость и решительность? Это ведь она должна вести себя так стеснительно, а не ты! Где же твоя гордость, мужчина?! Эх ты, а еще бахвалился!

Охваченный жуткой обидой, переходящую уже в явную злобу на себя самого, он готов был кинуться за ней вслед, извиниться за свое нелепое поведение и сделать, наконец, то, к чему так долго стремился. Но благоприятный момент был бездарно упущен. И никому не было ведомо, подарит ли ему Всевышний еще один такой счастливый шанс для долгожданного признания в своей безумной любви.

Глава 10

Последующие четыре дня Мухаммед целиком и полностью ушел в свои привычные торговые дела, и казалось, кроме покупателей и подсчета выручки его ничего не интересует. Однако чтобы он ни делал, чем бы не был занят, влюбленный юноша ни на минуту не переставал думать о новом свидании с несравненной Сафи. Но на этот раз готовил себя к этой встрече столь тщательно, что постоянно репетировал в мыслях каждое слово, которое собирался ей высказать. Все эти дни он неизменно брал с собой Зейда и с завидным упорством обучал его торговому ремеслу, которое, благодаря отцу, постиг когда -то сам и теперь искренне радовался растущим изо дня в день успехам младшего брата. Не имея представления о том, как сложится его карьера в Сирии, каких результатов добьется на новом поприще, и когда появится возможность посылать семье деньги, он был полон решимости передать ему накопленные навыки и подготовить себе из него достойную смену.

На пятый день, поднявшись как всегда с рассветом, юный глава семьи быстро переделал по хозяйству все дела и стал запрягать ослицу. Вдруг, со стороны улицы он услышал чей — то легкий топот, затем негромкий стук по изгороди, вслед за которым раздался и знакомый голос: «открой, братец, это я, Иосиф! Надо поговорить!»

— Наверняка, что — то случилось, раз он примчался ко мне в такую рань, — подумал Мухаммед, почувствовав, как у него по телу прошелся неприятный холодок. А в следующий миг, опустив на землю оглоблю, которую держал в руках, кинулся к калитке и распахнул ее настежь. На пороге стоял Йоси, который выглядел крайне обеспокоенным и растерянным. Жуткие синяки, которыми было разукрашено его лицо после драки, превратились в едва заметные желтые пятна. А на месте выбитых передних зубов, у него уже сверкали золотые коронки.

— Доброе утро, братец! Как я рад, что застал тебя дома, — вскрикнул он, бросившись к другу в объятия, — боялся, что ты уже выехал на базар и я больше не увижусь с тобой, — отец очень поздно вернулся накануне домой и сообщил нам с мамой приятную новость. Так вот, он оплатил вчера билеты на рейс до Нью Йорка, который запланирован сегодня на одиннадцать утра, и на случай, если вы согласитесь полететь с нами, забронировал еще четыре места. Он и послал меня, чтобы я выяснил у вас с тетей Айшей, не изменили ли вы своего решения остаться в Палестине.

— Нет, братишка, извини, но мы не передумали и остаемся здесь, — ответил Мухаммед, крепко сжав его руку, — вернее, останутся мама с Зейдом и Самирой, а я, возможно, уже завтра уеду в Сирию. Мне один англичанин предложил в Латакии выгодную работу и я уже дал на нее свое согласие. Да и куда мне в Америку, в отличие от тебя, я ведь совершенно не владею английским, кроме нескольких слов.

— Погоди, погоди, приятель, чего это ты так спешишь с ответом, — запричитал Йоси, жалобным тоном, переходящим уже на явную мольбу, — пойми же, там у нас с тобой будет больше возможностей утвердиться в жизни, чем здесь. А что касается английского, не переживай, я сам обучу тебя, и причем за короткое время.

— Очень сожалею, братец, но мы с мамой уже все обсудили и менять своего решения не намерены, — молвил Мухаммед, взяв своего друга за плечи и взглянув с тоской в его опечаленные глаза, в которых стали проступать слезы, — а насчет разлуки не переживай, мы же прощаемся не на всегда. Вот увидишь, пройдет всего лишь год и мы встретимся либо здесь, на родине, либо в твоей Америке. Так что, держись там!

— Конечно, я знал заранее, что ты скажешь, — выдохнул Йоси, обреченно, буквально выдавливая из себя по слогам каждое слово, — но все же сохранял в душе крохотную надежду, что смогу воздействовать на тебя. Что ж, видимо, не судьба. Мне искренне жаль, что приходится так поспешно расставаться с тобой. Я буду скучать по тебе, по тете Айше, Зейду и Самире. Вы все были и останетесь для меня и моих родителей самыми близкими людьми. Надеюсь, наша разлука не затянется надолго? Ну все, мне уже пора бежать. Прости, если что не так.

— Не расстраивайся, ахи, мы увидимся с тобой даже гораздо раньше, чем ты можешь себе представить, — выдохнул Мухаммед, с какой — то непреодолимой грустью в притихшем голосе, — не забывай писать мне и извещать о своих успехах!

— Непременно напишу, брат! Первое письмо отправлю тебе в день прибытия на место. А потом буду писать каждую неделю. Ты тоже пиши мне, ладно?

— Договорились! смотри, не связывайся там с чужими девчонками! Говорят, в Америке они крайне развязны и бросаются на парней сами.

— Не беспокойся, с этим нет никаких проблем, у меня ведь уже есть девчонка, которая, кажется, не равнодушна к моей персоне.

— Ах ты, пройдоха! И кто же она?

— Нет, не скажу, мы же условились не называть до свадьбы имен своих избранниц. Разве забыл наш уговор? Это же была твоя идея, не так ли?

— Извини, вырвалось. А знаешь, у меня тоже имеется девушка, на которой я собираюсь жениться, как только заработаю достаточно денег и обзаведусь новым домом. Она души во мне не чает и ждет, когда сделаю ей предложение.

— Прекрасно! Вижу, ты тоже времени зря не терял. Ну все, мне уже пора, наверняка родители уже заждались. Через час за нами должна заехать машина, чтобы отвезти в аэропорт, а мне еще нужно попрощаться с родственниками. Удачи тебе, братец, и не скучай!

— Ладно, прощай! Счастливого вам полета!

Йоси вдруг весь съежился, будто его обдало холодом и прикрыл ладонями лицо, чтобы скрыть капающие по бледным щекам слезинки. Но потом, громко выдохнув, выпрямил спину, крепко обнял друга и не проронив больше ни слова, поплелся в сторону своего дома. Мухаммед стоял некоторое время, не моргая и не дыша, словно вкопанный, глядя вслед удаляющейся нескладной фигуре Иосифа. Словно подгоняемые ветром облака, в его голове проносились эпизоды их короткой, но насыщенной незабываемыми яркими событиями и удивительными приключениями в родном Иерусалиме. Он не знал, да и не мог четырнадцатилетний юноша знать в тот момент, когда, и при каких обстоятельствах ему доведется свидеться с ним снова и через какие испытания проведет его судьба, чтобы вновь пожать худенькую руку Йоси и заключить его в свои объятия. Наконец, когда тот скрылся из виду, он воздел вверх руки, попросил милости Аллаха для него и его прекрасных родителей. А затем, чтобы избавиться от щемящей сердце грусти, перевел взгляд на далекий горизонт, над которым повисло яркое солнышко, и весело улыбнулся. Как только эмоции оставили его, Мухаммед снова воздел вверх руки. Закрыл глаза. Прочитал молитву, прося Всевышнего о милосердии уже к своей семье. Провел ладонями по лицу и прошептал: «Аминь». Вернувшись к своей молчаливой ослице, он затянул на истрепанном хомуте вторую оглоблю и бесшумно вывел ее со двора. Едва захлопнулись ворота, как в тот же миг, издав резкий скрип, отворилась калитка, из-за которой выскочил весь взъерошенный Зейд, держа в руках походную котомку с лепешками и сыром.

— А вот и я, — воскликнул он, ловко запрыгнув на арбу и усевшись с важным видом на перекинутую поперек бортов тонкую доску, — мама тут приготовила нам кое чего, чувствуешь, как вкусно пахнет?

— Молодец, младший, ты очень вовремя, — похвалил мальчишку юный глава семьи, погладив Зейда по голове и прижав его к своему плечу, — а я ведь чуть было не уехал. Ну ладно, давай, трогай, мы с тобой и так много времени потеряли, надо поскорее попасть на базу и набрать побольше товаров.

Глава 11

Трудовой день сложился для братьев Аль Бакири крайне удачно. Еще до полудня они реализовали весь свой товар, за которым ездили дважды, и отправились на оптовые склады города в третий раз. Очередную партию, несмотря на то, что ее оказалась значительно больше предыдущих двух, ждала та же история. Им даже не пришлось выгружать упаковки с арбы, как столпившиеся вокруг многочисленные покупатели, разобрали их в течение всего получаса и стали буквально умолять юного торговца привезти им еще и мыла. Видя, что спрос на моющие средства неуклонно растет, Мухаммед сориентировался довольно быстро и не стал терять драгоценного времени. Оставив Зейда на рабочем месте, он съездил снова на оптовую базу, откуда вернулся часом позже с забитой до отказа повозкой, в которой, кроме всего прочего, лежали еще несколько ящиков скверно пахнущего хозяйственного мыла и с десяток коробок стирального порошка. К двум пополудни, прилавок братьев был уже чист и совершенно пуст. Пока Зейд подметал и складывал накопившийся мусор в тряпичные мешочки, Мухаммед присел на один из деревянных ящиков. Расстелил на картонной коробке старую газету. А потом выложил из широкого кармана всю дневную выручку и принялся сосредоточенно подсчитывать свой заработок. Он тщательно разглаживал на коленке каждую купюру и аккуратно выравнивал ее края и сгибы, стараясь не повредить банкноту, а затем бережно складывал в стопку и брался за следующую. Когда подсчет бумажных денег подошел к концу, он перетянул пачку ниткой, отложил ее в сторону, а потом вывалил из жестяной банки монеты и начал пересчитывать их. И вдруг, услышав над собой знакомый голос: «эй, тут есть кто — нибудь?», его буквально осенило: «это определенно она! Вот так повезло! Теперь то я уж точно не упущу своего шанса, и ничто не помешает мне признаться ей в любви и выяснить, взаимны ли наши чувства. О, Аллах, только не дай снова дрогнуть!»

Прежде, чем ответить на зов, он опустил голову ниже, убрал все деньги в холщовый мешочек и, вытерев лицо платочком, медленно поднялся из-за прилавка. Перед ним стояла улыбающаяся Сафи, которая была одета в этот день несколько необычно и выглядела в своем новом наряде заметно старше. На ней уже было длинное темно — голубое ситцевое платье до пят, опоясанное словно индийским сари широким белым куском материи, из-под которой проглядывались носочки ярко — красных туфелек. Ее пышные каштановые волосы были собраны в толстую, аккуратно заплетенную косу с белой лентой. А голова и шея — покрыты белоснежным, туго затянутым на затылке шелковым платком.

— А я посмотрела издали на твой пустой прилавок и очень расстроилась, посчитав, что мне никогда больше не доведется увидеть тебя, — молвила Сафи, звонко и мелодично, сверкнув своей неподражаемой улыбкой, — даже собиралась уже идти домой. Но потом, заметив сначала вашу ослицу, а следом и стоящего поодаль Зейда, сразу же успокоилась. Ну, как дела, все ли у тебя ладно?

Привыкший улавливать в каждом человеке даже мелкую деталь, Мухаммед заметил, как впервые со дня их знакомства, девушка отвела в сторону смущенный взгляд. А затем, закрыв ладонями неожиданно порозовевшие щеки, тихо захихикала и повернулась к нему вновь. При этом она уже не смотрела ему в глаза. И лишь потупив свой нежный взор, продолжала мило улыбаться.

— Спасибо, Сафи, что зашла. Я очень рад снова видеть тебя, — произнес Мухаммед, преодолев свою предательскую робость и решившись, наконец, поговорить с возлюбленной начистоту. Вытянувшись во весь рост, он вдохнул побольше воздуха и был уже готов открыть ей свое сердце. Однако стоило ему только молвить слово, как в тот же миг произошло то, чего он никак не ожидал.

— Извини, что перебиваю, но я вынуждена сообщить тебе неприятную новость, — заявила девчонка, внезапно погрустнев, — папа сказал, что сегодня вечером за нами заедет машина и отвезет на вокзал. С тетей Айшей и малышкой Самирой мы попрощались еще час назад, а я вот пришла, чтобы повидаться с тобой перед отъездом.

— Как же так, — вырвалось у Мухаммеда, почувствовав, как за какую — то секунду весь мир перевернулся у него на глазах, превратившись в нечто нереальное, отдаленное и недоступное.

— С тобой все в порядке? — обратилась к нему Сафи, взволнованным тоном, видя, как тот изменился в лице, покрывшись легкой испариной, — ну, чего замолчал? Не хочешь говорить со мной?

Некоторое время юноша продолжал стоять молча и неподвижно, не реагируя даже на громкие оклики Зейда, потянувшего его в этот момент за рукав рубахи. Но затем, сделав вид, что ничего особенного не произошло, тряхнул головой и произнес на удивление спокойным тоном, за которым скрывался клокочущий от накопленных страстей вулкан: «прости, не знаю, что на меня нашло, со мной еще никогда такого не бывало. Видимо, давит эта несносная жара»

— Слава Аллаху! А то я уже перепугалась, не случилось ли что, — выдохнула Сафи, с облегчением, — думаю, ты просто перетрудился сегодня, вот и сказывается усталость. Тебе стоит передохнуть немного.

— Пожалуй, ты права. Мы с Зейдом с самого утра только однажды и присели на несколько минут чтобы выпить воды и отведать по кусочку хлеба с сыром.

— Честно говоря, по тебе и не скажешь, что ты переутомился. Все такой же подтянутый, крепкий, да и обаянием не обделен.

— Какое там обаяние! Меня сегодня даже близкая родственница не узнала. Сказала, что я весь почернел, как головешка, и осунулся. Зато ты у нас красавица, каких свет не видывал. Вон, видишь, как все заглядываются на тебя с раскрытыми ртами и замирают на месте.

— Во-первых, твоей родственнице надо носить очки, так и передай ей. А во-вторых, эти люди пялятся не на меня, а на прилавки, выискивая нужный им товар. Ты же знаешь, что я в упор никого не вижу, кроме своих близких, соседей и тех, кого хорошо знаю.

— Не обижайся, я всего лишь хотел пошутить. Значит, вы уезжаете в Ливан и неизвестно, когда мы сможем увидеться вновь?

— Да, получается так. Но это же не означает, что я исчезаю навсегда. Вот, определимся в Ливане с местом жительства, и я тебе сразу же напишу. Папа пока еще не решил, в каком городе поселимся. Но какая разница, адрес то я свой на конверте укажу. Ты только обязательно ответь мне, я буду ждать с нетерпением.

— О чем речь, конечно же отвечу! А когда вы там обживетесь, даже нагряну в гости. Если, конечно, ты не возражаешь?

— Нисколечко! Это было бы просто здорово! Я полагаю, что нам будет, что обсудить, надо же подумать и о будущем, время ведь так скоротечно, что и не угонишься. Разве ты не о том же самом думаешь? — Да, именно об этом я сейчас и думаю, — вырвалось у Мухаммеда, взволнованным голосом, восприняв слова Сафи, как прямой намек на на то, что она не против их будущего союза, и готова его ждать. Вдохновленный столь щедрым подарком Всевышнего, он затаил дыхание, и вновь посмотрел на нее, завороженный блеском ее очаровательных жемчужных глаз и все той же неотразимой улыбкой. Нежные взгляды юноши и девушки, чьи сердца были переполнены безмерной любовью, неуемной энергией и затаенными грезами, пересеклись на какое — то мгновение, насквозь пронзив обоих словно молнией, и вышли наружу через искрящиеся от наплыва чувств глаза. В этот момент им не нужны были слова, чтобы выразить то, что ощущают их забившиеся в унисон сердца. За них говорили выражения их сияющих лиц. Их чувства были столь искренними и взаимными, что казалось, будто они вот-вот потянутся друг к другу, схватятся за руки и выплеснут вон все, что накопилось в их юных трепещущих душах. Однако воспитанным в духе старых, выработанных веками отцовских традиций, облаченных в рамки строгих и неукоснительных порядков, было достаточно и этих коротких обменов нежными взглядами.

— Ну, мне пора, — молвила, наконец, Сафи, сделав шаг назад и погладив по голове стоящего рядом Зейда, который не сводил с нее глаз, — надеюсь, скоро увидимся. Хорошего вам дня! До свидания!

Мухаммед хотел крикнуть ей вслед, задержать хотя бы на минуту и сказать, что безумно любит ее. Собирался заверить ее, что сделает все возможное и невозможное, чтобы их судьбы соединились в скором будущем, и что никакая сила не помешает ему этого добиться. Но та столь быстро смешалась со снующей повсюду толпой покупателей, что ему оставалось только водить глазами поверх их голов и тщетно выискивать ее среди этого огромного муравейника. Сначала он вытягивался на носочках вверх. Затем вставал на ящик. А потом и вовсе запрыгивал то на один прилавок, то на другой, глядя с застывшей на лице улыбкой в сторону выхода из базара. Однако как бы высоко он не взбирался, разглядеть еще разок фигуру девчонки в темно — голубом платье и белоснежном платке, ему так не удалось. Словно воспаривший в небеса ангел, Сафи будто растворилась в воздушном пространстве. Не появилась она после и на той самой улице, по которой всегда ходила, и на которой без особого труда можно было распознать знакомого человека по цвету одежды, либо по его характерной походке.

— Ну, что, помощник, пошли домой, что ли, — обратился Мухаммед к брату, несколько обреченным голосом, хлопнув его мягко по плечу, — молодец, вижу, пока я тут озирался, ты уже везде прибрался и навел должный порядок. Скажу маме, что ты был сегодня на высоте.

— Вот здорово, — заулыбался Зейд в ответ, схватив ослицу одной рукой за уздцы, а другой погладив ее за гриву, — а то я так устал, что уже ноги не слушаются, а в голове стоит какой — то странный шум. Слава Аллаху, что наконец — то, попадем к себе домой, поедим хуммуса с лепешками и козьим сыром и выпьем сладкого чая.

День подходил к концу. Спала знойная жара. Заметно сократилось в городе число паломников и вездесущих туристов. Исчезли с улиц даже британские патрули, которые были здесь ранее обычным явлением. Древний Иерусалим медленно погружался в привычную для себя тишину. Но тишина эта была кажущейся. В воздухе уже ощущались напряженность, тревога и непреодолимый страх перед неизвестными событиями. Только за последние четыре дня, более десятка семей, в основном арабов палестинцев, живших на одной улице с семьей Аль Бакири, покинули свои дома и переехали, кто в Иорданию, кто в Сирию, Ливан, а кто — то и на другие континенты. В числе перебравшихся на новое место жительства, были также и немногочисленные палестинские евреи, которые, предчувствуя в скором времени неизбежный накал жестокого противостояния и не желая принимать в этом участия, приняли решение покинуть свою родину. В городе, в котором всего лишь пару недель назад царили мир, дружелюбие и уважительное отношение даже к незнакомому человеку, стали все чаще вспыхивать ожесточенные стычки между арабами и евреями, в результате которых появились и первые раненные и убитые. Вследствие чего, мирное сосуществование обоих народов на землях обетованных стало за последнее время практически невыносимым и вылилось в такую отчужденность, что превратило их в бескомпромиссных врагов. Удручающий драматизм, о котором не говорил лишь умалишенный, все настойчивее стучался в двери, как тех, так и других, подтверждая неизбежность грядущей катастрофы. А пока, до известных событий оставались считанные дни.

Глава 12

Солнце едва зависло над золотистым куполом храма Аль-Акса, когда после трудового дня братья Аль Бакири въехали к себе во двор. Несмотря на одолевающую их жуткую усталость, мальчишки первым делом позаботились о своей помощнице. Они живо распрягли ее, угостили двумя кусочками сахара и отвели в хлев, где уже стояло полное ведро с живительной влагой и охапка душистого сена. А затем, наскоро ополоснувшись водой из бочки, надели на себя чистые рубахи, которые висели тут же, и переступили порог родного жилища. Юных трудяг ждал дома сытный ужин, приготовленный заботливой мамой из бараньих ребрышек, овечьего сыра, хуммуса с оливковым маслом и мятой, полной чаши салата из свежих огурцов и помидоров, с обильно накрошенной сверху зеленью и горячих лепешек. Кроме того, на столе стояли дорогие конфеты и несколько видов печенья в раскрытых упаковках. Айша была в этот вечер необычно подвижна, весела и жизнерадостна. Все ее движения стали снова свободными, ловкими и быстрыми. И в ее действиях уже невозможно было узреть даже какого — либо намека на то, что еще неделю назад, смирившись со своим недугом, она была прикована к постели. Панацеей против ее болезни послужила целебная мазь Марианны, вернувшей счастливый задор молодой матери троих детей, которая, казалось, была обречена на пожизненную инвалидность. Даже ее ослабевший от отчаяния голос, вновь обрел свое первоначальное звучание и силу, что не могло не радовать ее любимых отпрысков.

— Здравствуй, мам, ну, как ты обходишься тут без нас, — молвили братья, чуть ли не в унисон, едва войдя на кухню и обняв ее с двух сторон, — по какому случаю праздник? Отмечаем какую — то святую дату, или еще какое торжество, о котором мы ничего пока не знаем?

— И вам доброго дня, дорогие мои кормильцы! — расплылась Айша, в довольной улыбке, уловив изумленный взгляд сыновей на роскошный стол, — перед своим отъездом к нам заходили Давид, Сара и ваш друг Йоси, и принесли в подарок все эти яства. А еще приволокли полный мешок муки, целый бидон оливкового масла и много разной и совсем не ношенной никем одежды. А когда мы стали прощаться, то несмотря на все мои категорические возражения, Давид положил на шкаф еще внушительную стопку американских денег и попросил, чтобы я ничего для вас не жалела. О, Аллах, с какими людьми приходится расставаться! Я уже скучаю по ним.

— Да, мам, нам тоже не будет их хватать, — вздохнул Мухаммед, с грустью, легонько хлопнув по плечу младшего брата, который не сводил глаз с конфет в изящных фантиках и облизывался, — да воздаст им Аллах за их доброту и порядочность!

— Пусть Всевышний возблагодарит их за все, что они для нас сделали, — добавила Айша шепотом, сменив радостную улыбку на тоскливое выражение лица. Но затем, громко выдохнув, взяла из шкафчика американские доллары, которые все еще лежали нетронутыми, развернула их веером и положила перед сыновьями. После чего, достав из-за печки свой драгоценный платок с накопленными за долгие месяцы сбережениями, аккуратно развязала на нем узелки. Опустила все его содержимое на купюры и молвила уже совершенно притихшим голосом, сопровождая каждое свое слово протяжными вздохами: «вот, мальчики, глядите, как существенно пополнились наши богатства. Теперь мы можем позволить себе немного потратиться. Надо купить вам новые рубахи, а то ваши уже совсем пожелтели. Следует запастись также керосином, который у нас на исходе. Да и малышке не помешало бы справить кое-чего из одежды. Как вы думаете?»

— Поступай, как считаешь нужным, мам, ты ведь у нас заправляешь домашней казной, — расплылся Мухаммед в довольной улыбке, незаметно подмигнув младшему брату, — только и тебе пора, наконец, обновить свой гардероб, а то ходишь все время в одном и том же.

— Все, достаточно болтовни, давайте — ка, живо за стол, наверняка все уже остыло. О своих планах поговорим с утра на свежую голому, — повысила Айша тон, с добродушной улыбкой на лице. После чего, взяв Самиру на руки, примостилась на низенький табурет у печки, поставив ноги на овчинный коврик, и кивнула мальчишкам на горшочки с мясом, над которыми все еще клубился пар.

Прежде, чем коснуться пищи, братья ласково погладили свою младшую сестру по румяным щечкам. Присели за стол напротив матери и, произнеся вслух молитву, надломили на двоих все еще теплую лепешку и принялись за ужин.

— Ой, да как же я могла забыть?! — вдруг вскрикнула Айша, вмиг опустив Самиру на пол и кинувшись открывать нижние отсеки шкафа, — к нам же заходила проститься еще и вся семья Шарифов. Вы только гляньте! Все эти упаковки с рисом, фасолью и орехами они принесли нам в дар. Я и не знала, что они тоже покидают Иерусалим и уезжают обратно в Ливан. У нас сегодня действительно настоящий праздник, мои славные мужчины! Этих продуктов нам хватит на пару месяцев и теперь мы сможем сэкономить еще приличную сумму денег.

Пока мальчишки глазели на съестные запасы, обилие которых привело обоих в неподдельный восторг, она бережно водила обеими руками по упаковкам и весело подмигивала им. А потом захлопнула створки шкафа и ушла к себе в комнату. Не прошло и трех секунд, как она вернулась снова на кухню, держа в руках флакон с целебной мазью, которым размахивала из стороны в сторону словно флагом.

— А этот подарок особенный, и он только для меня, дети мои! — заявила она, потерев рукой по крышечке пузырька, — Марианна заверила, что вторая порция этого лекарства навсегда избавит меня даже от симптомов проклятой болезни. О, Аллах, храни ее светлую душу!

— Альхамдулилляхи! Вот видишь, мам, а ты не верила, что оно может исцелить тебя, — произнес Мухаммед, подчеркнуто радостным голосом, — скоро ты и по городу начнешь ходить самостоятельно.

— Инша Аллах, — выдохнула Айша, приложив ладони к щекам, — мне кажется, что я и сейчас смогу обойти всю Палестину пешком.

Несмотря на ощущение жуткого голода, с которым Мухаммед приступил к трапезе, у него неожиданно исчез аппетит и пропала тяга к еде. Пока мама пила чай, он вяло макал краюхой лепешки в хуммус с оливковым маслом. Нехотя надкусывал кусок бараньего мяса, будто его заставляли есть из-под палки. И тыкал пальцами то в огурцы, то в помидоры с перцем, не зная, за что хвататься. Причина его резко сменившегося настроения крылась в банальном. Влюбленный до беспамятства юноша очень надеялся, что его мама вот-вот сделает очередной глоток, поставит на стол чашку и заговорит с ним о Сафи. Однако даже тогда, когда необычно затянувшийся на целых полтора часа ужин подходил к концу, Айша так и не обмолвилась о ней ни единым словом, поминая лишь ее добродушных родителей. Наконец, налив брату и себе по стакану чая, он поставил между собой и Зейдом чашу с конфетами и уставился в глаза матери.

— А, что, мам, Сафи и Адиля с ними не было? — спросил он, как бы между прочим, желая узнать ее мнение о своей избраннице, — или тетя Марианна с Даудом приходили к нам одни, без своих детей?

— Насчет сына не знаю, я его не видела, а вот их дочка заходила, — молвила Айша в ответ, слегка помявшись, — девчонка что надо! Очень мила. К тому же довольно вежлива и обходительна. Но, по-моему, сынок, такая девушка не для тебя. При всех своих достоинствах она кажется мне несколько надменной и высокомерной. Может, мне и показалось, но поверь, я редко ошибаюсь в таких вопросах.

Неожиданные слова матери о Сафи прошлись по сердцу Мухаммеда обжигающей насквозь лавой, вызвав в душе приступ щемящей боли. Но проявлять вмиг нахлынувших на него эмоций не стал, боясь показать перед всей семьей свою слабость. После непродолжительной паузы, он в два глотка допил горячий чай, поднялся из-за стола и, поблагодарив маму за превосходный ужин, выскочил за дверь, будто его приспичило. А оказавшись на крыльце, глянул потускневшими глазами на небо, крепко сжал кулаки и ушел в хлев, где взгромоздился на перегородку из тонких жердей, разделяющую стойло ослицы и овец с козами. Обхватил голову обеими руками и погрузился в тяжкие раздумья. Сафи была для него идеальным творением Всевышнего, которое не могло быть подвергнуто столь негативной оценке, даже со стороны родного человека. Он сокрушался от того, что мама сделала относительно нее скоропалительные и необоснованные выводы, не имеющими ничего общего с его собственными представлениями. И никак не мог смириться с тем, что она так нелестно отозвалась о девушке, о которой он грезил в своих мечтах, чей образ чуть ли не каждую ночь приходил ему во сне и чье имя не сходило с его уст. Юноша выглядел в этот момент жутко расстроенным и подавленным, о чем свидетельствовали его поджатые губы и потерянный взгляд. Он еле сдерживал себя, чтобы не расплакаться от охвативших его досады и обиды. Но, вспомнив слова отца о том, что не обстоятельства формируют человека, а твердое намерение и упорство настоящего мужчины создают все необходимые условия, с трудом перевел дух и постарался занять свое израненное сознание чем — нибудь другим. Однако о чем бы он не думал в эти горькие минуты, все его мысли, щекоча трепетную душу, неизменно сводились к прекрасной Сафи. Он готов был бежать к ней со всех ног. Взглянуть еще раз в ее жемчужные глазки и перекинуться с нею хотя бы парой фраз. Однако его избранница была очень далеко и желанная встреча уже не представлялась возможной, оставшись лишь в его детских мечтах.

— Мухаммед! Где ты, сынок? — послышался вдруг взволнованный голос матери, перед самым хлевом, — куда ты подевался, родной?

— Тут я, мам, — отозвался юноша, спрыгнув с перегородки и тотчас же распахнув дверцу, — что — нибудь случилось?

— Прости, сынок, что обидела тебя, — вымолвила Айша, с мольбою в глазах, нежно обняв своего сына еще с порога и прижавшись щекой к его лбу, — я ведь, дура, и не подумала о том, что мои высказывания об этой девочке так сильно заденут тебя. Прости меня, ради Аллаха. Мало ли, что может сказать глупая женщина. Ты не обращай внимания на ту чушь, что я несла, мне даже самой уже не по себе от этого.

— Да что ты, мам, какие у меня могут быть на тебя обиды, — прошептал Мухаммед, веселым голосом, будто и не было у него того расстройства, в котором он до этого пребывал, — ты же знаешь, как сильно я тебя люблю и как ты мне дорога?

— Тогда пошли в дом, ты ведь еще не поел, как следует.

— Пойдем, мам, у меня сейчас действительно разыгрался аппетит.

Глава 13

Следующий день был объявлен на городском базаре санитарным, что позволило Мухаммеду хорошенько выспаться, отдохнуть от трудов праведных и проснуться в прекрасном настроении. Едва соскользнув с кровати, он накрыл Зейда одеялом. Облачился в стиранную накануне рубаху. Затем поиграл немного с Самирой, которая сидела с игрушками на кухне. Расчесал ее растрепанные волосы, заплетя их в смешную косичку, и вышел с нею из дома. Несмотря на то, что время показывало всего девять утра, солнце уже пристроилось над кронами деревьев и накалило воздух до такой степени, что от этого нещадного зноя даже попрятались где — то все птицы. Айша уже возилась во дворе с хозяйством, напевая вполголоса какую — то старинную арабскую мелодию. Поднявшись еще с рассветом, она успела задать корма скотине и курам, наполнила водой все опустевшие емкости и перестирала накопившееся за несколько дней белье, которое аккуратно развешивала перед крыльцом.

— Доброе утро, ма, — поздоровался с ней Мухаммед, посадив малышку на ступеньки и лениво зевнув в кулак, — ты что, решила переделать на год вперед все домашние дела, или готовишься к чему — то?

— Утро доброе, сынок! А чего сидеть, сложа руки, — откликнулась Айша, голосом полным задора, ненадолго прервавшись и кивнув головой звонко хихикающей Самире, — тем более, что я чувствую себя просто превосходно. Ну ладно, умывайтесь, идите в дом и ставьте чайник, я скоро, осталась лишь какая — то мелочь.

— Хорошо, ма, сейчас пойдем, — молвил Мухаммед в ответ. Но прежде, чем вернуться в дом, обошел по привычке весь двор, проведал ослицу, которая молчаливо жевала в хлеву сено, и окинул взглядом изъезженную арбу. А затем, ополоснув лицо водой из бочки, мечтательно задрал голову, невольно задумавшись вновь о Сафи, и прошептал себе под нос: «ничего, еще придет время, когда мама изменит свое мнение и обязательно благословит меня на союз с этой красавицей. Вот только накоплю сначала достаточно денег, чтобы достойно справить свадьбу»

Пока мальчишки завтракали, Айша сидела с Самирой на коленях и сосредоточенно пересчитывала деньги из своего драгоценного платка. А когда те допили чай, она усадила малышку на овчинку, подсела к ним поближе и, уставившись в упор на старшего сына, произнесла с мольбою в глазах: «послушай, дитя мое, надо бы вам с Зейдом съездить в Наблус и навестить наших стариков. А то уедешь послезавтра в Сирию и неизвестно, когда еще сможешь пообщаться с ними.

— С удовольствием, ма, — воскликнул Мухаммед, хлопнув в ладоши и легонько ткнув младшего брата в бок, — мы ведь не видели своих бабушек и дедушек со дня похорон папы. А они наверняка скучают по нам, не так ли?

— Вот и прекрасно, — вздохнула облегченно Айша, отделив из своих денежных запасов два десятка купюр в фунтах подмандатной Палестины и протянув их сыну, — разделишь эту сумму на две равные части и передашь дедушкам, понял? Только обязательно скажи, что денег у нас полно, а то ни за что не возьмут.

— Все ясно мам! Не беспокойся, сделаем все, как ты велишь, — ответил Мухаммед, тотчас же убрав деньги в нагрудный карман рубахи, — представляю, как они возрадуются, когда увидят нас с Зейдом!

— Погоди, мальчик мой, это еще не все, — сказала Айша, указав пальцем на задвинутые в угол кухни две большие матерчатые сумки, — в них я положила по одной коробке сахара, риса и фасоли, по пакету хуммуса, а также по две горсточки печенья и конфет. Эти гостинцы тоже для них. Пусть полакомятся, родненькие наши.

Братья весело переглянулись между собой, резво выскочили из-за стола и, быстренько убрав за собой посуду, стали спешно собираться в дорогу. Спустя всего пару минут, мама выдала мальчишкам последние наставления, оглядела обоих с ног до головы и молвила с какой — то грустью в глазах: «ну что, мужчины мои, пошли на выход, мы с Самирой пройдемся с вами до остановки»

— Нет, родная, не стоит, давай — ка, простимся лучше у ворот, — воспротивился Мухаммед, мягко и вежливо, обняв маму за плечи и поцеловав сестренку в щечку, — нам будет гораздо спокойнее, если вы останетесь дома. А за нас не беспокойся, завтра до вечера вернемся назад.

— Что ж, тогда ступайте. Да поможет вам Аллах! — прошептала Айша, издав тяжкий вздох, едва они вышли за калитку. А потом, прислонившись спиной к изгороди, бережно прижала к груди Самиру и проводила своих сыновей тоскливым взглядом.

Глава 14

Расстояние до деревни, где проживали родители матери и отца мальчишек, было сравнительно небольшим, всего в пятьдесят с небольшим километров. Однако этот короткий отрезок пути, им пришлось преодолевать в течение четырех часов. На протяжении всей дороги, вплоть до самого Наблуса, через каждую версту были выставлены контрольно — пропускные пункты с вооруженными до зубов людьми. По обочинам дорожного полотна с обеих сторон стояли танки, орудия различных калибров и грузовые автомобили, до отказа набитые солдатами в новой, неизвестной ранее военной форме. Автобус, на котором следовали ребята, останавливали чуть ли не на каждом посту. У всех взрослых пассажиров, включая и женщин, и стариков, тщательно проверяли документы, подвергали нудным обыскам и допросам и подолгу расспрашивали их о цели поездки. Люди открыто возмущались столь унизительным к себе отношением, выкрикивая в их адрес злобные проклятия, и гневно размахивали руками. Однако недовольных никто не слушал. Каждый из проверяющих и допрашивающих пассажиров бойцов вел себя предельно корректно и на удивление вежливо, равнодушно пропуская мимо ушей весь их громкий ропот и негодование. Мухаммед с Зейдом добрались до деревни лишь к семи часам вечера, когда нещадно палящее солнце опустилось над горизонтом и несносная жара стала заметно спадать. В Наблусе братьям пришлось пересесть на другой автобус, выполнявший внутренние рейсы, который и доставил их до конечного пункта. Словно предчувствуя появление дорогих родственников, обе бабушки и оба дедушки медленно прохаживались по своей улице, оживленно обсуждая последние новости и реагируя на гул каждого автомобиля, проезжавшего по дороге. И вот, когда на развилке притормозил автобус, они тут же прервали свои беседы и поспешили к остановке. Долгожданная встреча с внуками явилась невероятно радостным событием для пожилых людей, которые обступили внуков со всех сторон и принялись обнимать, воздавая хвалу Всевышнему. Счастливые старики гладили мальчишек по голове и спине. Дружно хлопали обоих по плечу и наперебой расспрашивали их о маме, о Самире и о жизни в святом Иерусалиме, в который они выбирались довольно редко, и то лишь по особому случаю. Но затем, видя, какими уставшими выглядят ребята, высвободили из своих тесных объятий, похватали их тяжелые сумки и буквально поволокли в деревню.

Сначала Мухаммед с Зейдом остановились у родителей мамы, с которыми просидели за ужином более двух часов. После чего, чтобы не обделить вниманием и родителей папы, ушли ночевать к ним. А утром следующего дня, плотно позавтракав за одним столом, тепло распрощались со всеми и отбыли назад на первом же автобусе. На обратный путь братья затратили более пяти часов, и попали к себе домой лишь к полудню, когда жаркое солнышко уже стояло в зените. Делиться с матерью о том, что им довелось лицезреть на дорогах собственными глазами, они не стали, условившись сохранить увиденное втайне. И единственное, что поведали ей, было связано исключительно с тем, как радовались старики их визиту. Как их встречали в родной деревне. Чем и как их кормили и поили. У кого ночевали. И с какой грустью и неохотой их провожали затем обратно. Айша была безмерно счастлива узнать, что ее с мужем родители живы, здоровы, безумно скучают по своей любимой дочери и снохе, а также не забывают и про Самиру, которую видели лишь на похоронах Саида.

— Спасибо вам, родненькие мои, — разразилась она, громогласным голосом, внимательно выслушав недолгий, но приятный для ее слуха рассказ сыновей, — даже не представляете, сколько радости вы мне доставили! Да возблагодарит вас Аллах за то, что услужили матери! Теперь я спокойна за них.

— Да что ты, мам, — воскликнул Мухаммед, поцеловав руки матери и прижавшись щекой к ее худенькому плечу, — это мы с Зейдом должны благодарить тебя за то, что отправила к нашим старикам, которые не выпускали нас из своих объятий и молились за тебя, не переставая. Если бы ты слышала, с какой теплотой, нежностью и восхищением они отзывались о тебе, когда увидели столько гостинцев! Жаль, что так мало пробыли у них, но, к сожалению, мне сегодня надо отбыть в Сирию, медлить дальше уже нельзя.

— О, Аллах, я и забыла про твой отъезд, — вскинула Айша руки и запричитала, — как же не ко времени наступил этот день. Но, что поделаешь, на все воля Всевышнего. Идите, мойте руки и садитесь за стол, я вам приготовила такое вкусное жаркое, что пальчики оближите.

Часом позже, наевшись досыта сочной баранины с бобами, Мухаммед медленно прошелся по всему двору, заглядывая хозяйским глазом в каждый закуток. А затем, войдя в хлев, погладил по облезлой гриве свою верную помощницу и партнершу, которая, будто почувствовав близкую разлуку с любимым хозяином, глянула на него тоскливыми глазами, лизнула дважды его руку и низко склонила перед ним голову. После чего, искупавшись в бочке за сараем, юноша вернулся в дом, облачился в голубую рубашку и светло серый костюм. Надел начищенные до блеска ботинки и глянул на себя в небольшой осколок зеркала, вкрапленного в стену у входной двери. На него в упор смотрело невозмутимое лицо молодого, задорного и счастливого человека с едва пробившимися усиками и бородкой, которые придавали его образу достаточно серьезный и респектабельный вид.

Проводы юного главы семьи Аль Бакири продлились недолго. Первой простилась с сыном Айша, которая молча обняла его, поцеловала в лоб и отвернулась к окошку, чтобы скрыть свои слезы. Вслед за мамой распрощался с братом и Зейд, чьи губы в этот миг так задрожали, что он не смог произнести и слова. И только Самира, не понимая, что происходит, сидела вначале на топчане, свесив свои крохотные ножки и весело поглядывая то на маму, то на Мухаммеда. Однако заметив, как исказилось лицо захныкавшего Зейда, малышка вдруг вздрогнула и громко разрыдалась. А потом спрыгнула на пол, вытянула перед собой ручки и бросилась к старшему брату на шею.

— Ну, чего ты, лапушка моя, не расстраивайся, я же уезжаю ненадолго, — стал успокаивать ее Мухаммед, почувствовав, как его сердце разрывается на части от жалобного плача любимой сестренки, — когда вернусь, подарю тебе красивое платье с золотой брошью и босоножки. Но ты должна обещать мне, что будешь слушаться во всем маму и не делать ничего без ее разрешения?

— Да, обещаю, — ответила кроха, тоненьким голоском, смахнув с щеки слезинку, — только возвращайся скорее домой, ладно?

Глава 15

Прошло пять лет. Лернеры обустроились за это время на новом месте жительства в штате Флорида и получили гражданство США. Йоси поступил в университет, и вопреки ожиданиям родных и близких, выбрал профессию стоматолога. Мама мечтала увидеть в нем выдающегося композитора, или как минимум, известного музыканта, однако у сына были свои представлении о будущем. Выбору юноши предшествовал один очень забавный и комичный случай, определивший в конечном итоге его судьбоносное решение. Зайдя как — то в супермаркет, расположенном неподалеку от их дома, он увидел темнокожего грузчика в комбинезоне, с распухшей как у запасливого хомячка щекой и воспаленными словно от простуды глазами. Он жмурился от боли, стонал, и так скрипел зубами, что их скрежет был слышен, казалось, по всему торговому залу.

— Чего уставился, урод? — рявкнул он злобно, увидев перед собой худощавого и нескладного паренька в очках, чей пристальный взгляд, в котором проглядывалась едва заметная улыбка, буквально прожигал его насквозь, — тебе что, смешно?!

— Нет, конечно, совершенно не смешно, — ответил Йоси, тут же отступив на шаг назад, не желая нарваться на огромные кулачищи разъяренного афроамериканца, — напротив, мне очень жаль и даже грустно видеть тебя в таком состоянии. Пожалуйста, успокойся, мне всего лишь хотелось помочь.

— А чем ты можешь мне помочь, доходяга, — пробурчал грузчик, уже сдержанным тоном, приложив ладонь к щеке и прищурившись, — ты хоть себя в зеркале видел? А ну -ка, давай, отваливай и не пялься на меня больше! Ишь, выискался помощник! Пошел вон отсюда!

— Напрасно ты так возмущаешься, — выпалил Йоси, уже смелее, вновь сделав к нему шаг навстречу, — лучше прислушайся к моим словам и позволь оказать тебе услугу. Дело в том, что я будущий дантист и знаю, что надо делать в подобных случаях.

— А часом не врешь? Не слишком ли ты молод для такой профессии? — спросил громила настырного юношу, оглядев его скептическим взглядом. Но в следующий миг, взвыв от нестерпимой боли, заревел, как бык на заклании и вскрикнул: «давай, чудик, говори скорее, что делать, а то мне уже совсем худо».

— Молодец, приятель, наконец — то до тебя дошло, что кроме меня тебе помочь некому, — обрадовался Йоси, усадив темнокожего парня на лежащие рядом поддоны и взяв его осторожно за подбородок, — итак, открой рот пошире и замри на пару секунд, чтобы я мог посмотреть, что у тебя там. И не бойся, все будет хорошо!

— Окккей, — выдавил через силу изнывающий от острой боли трудяга, послушно разжав дрожащие губы и перестав даже дышать. Стоило лжедантисту только заглянуть своему первому пациенту в рот, как он сразу же определил причину его мучительных страданий. Один из крупных и белоснежных зубов афроамериканца заметно выделялся среди остальных тем, что буквально утонул в раздувшейся как шар десне, которая, казалось, вот-вот заглотнет его целиком.

— Фу, какой пустяк, с такой мелочью я справлюсь в два счета, — вырвалось у Йоси, вспомнив аналогичный случай из своего недавнего детства и решив применить на деле полученный им когда — то опыт. Попросив парня немного потерпеть, он взял спичку. Заострил ее с одного конца перочинным ножиком. И резко проткнул ею набухшую как весенняя почка десну, из которой в тот же миг брызнул фонтан гноя, вперемешку с мутной кровью. С минуту, грузчик сидел совершенно неподвижно, не смея даже шелохнуться. А затем, медленно открыв глаза, сделал глубокий вдох и пошевелил было губами, видимо, собравшись что — то сказать. Но, заметив на своем рабочей амуниции красные пятна, тут же завалился на бок и рухнул на пол, словно подстреленная на охоте дичь.