Бесплатный фрагмент - Навстречу весне

Вместо вступления

Сборник прозы группы авторов ВК Наше оружие-слово посвящается защитникам Родины, всем влюбленным и девице-Весне, что уже спешит прогнать со двора очаровательную, но холодную блондинку Зиму со двора.

Навстречу солнцу и Весне вместе со святой Любовью-принцип по которому отбирались работы для этого сборника

Елена Анищенко

Первый поцелуй

Что сталкивает в жизни двух совершенно неподходящих друг другу людей? Кто и где решает, что эти двое должны встретиться? Почему разум оказывается бессильным перед чувствами, не имеющими права на существование?

Знакомство. Трёп на ничего не значащие темы. Обнаружение общих интересов.

И вдруг, осознаёшь, что этот человек заполнил твои мысли днём и сновидения ночью. Что без него ты не живёшь — просто существуешь, выполняя повседневные дела и ожидая следующей встречи.

А ведь он несвободен, и твои чувства преступны в глазах общества.

Понимаешь, что надо что-то делать. Иначе всё может закончиться очень плохо.

Признаёшься в своих чувствах, вызвав смятение любимого.

Потом ты слышишь признание во взаимности. Восхищаешься его преданностью семье и плачешь от невозможности быть вместе. Хотя бы иногда. Хотя бы украдкой.

И вот, первый поцелуй. Даже не поцелуй, а робкое соприкосновение губ. На какое-то мгновение твоё тело разлетается пузырьками шампанского, и ты перестаёшь существовать во времени и пространстве.

Неужели так бывает?! И не в кино, не в любовном романе, не с кем-то другим, а с тобой — взрослым рассудочным человеком!

Потом будут годы отношений, вместившие в себя и глубокую страсть, и безбрежную нежность, и бескрайнее доверие. Будет горечь разлук, боль непонимания и сладость примирения.

И всё это яркой вспышкой будет освещать тот первый поцелуй.

Моё утро

Приоткрывшись первый глаз произвёл разведку на местности. Ага, оконные проёмы уже виднеются. Значит, утро всё-таки настало. Довольный своей наблюдательностью просигнализировал мозгу: «Давай, объявляй всеобщую побудку.» Что мозг и сделал. После чего разгладил свои морщинки. А нет! Извилины он разгладил. И безмятежно заснул, сочтя свои обязанности на первую половину дня выполненными. Всё остальное, пробудившись, выполнило обязательную программу в виде очередного митинга под потрёпанным лозунгом: «Долой тиранию мозга!»

Второй глаз буркнул первому: «Ну, спасибо тебе.» Тело стало высвобождать себя из-под трёх кошек и собаки, подолгу радумывая над каждым: «А может, пусть ещё поспит?» «Пусть!» — радостно соглашалсч очередной скинутый организм и занимал прежнюю позицию. Наконец, путём неимоверных усилий тело приняло вертикальное положение. «Потише там!!!» — прикрикнул мозг, продолжая отдохновение. Путаясь ногами в тушках домашних животных, сплотивших свои ряды для проведения несанкционированного митинга и выдвигающих привычные требования: «Жрать!» и «А погладить?», тело, наконец, сумело поставить чайник. И, какая удача, в заваренный кофе удалось положить сахарный песок, а не манку, как это частенько бывает с утра.

Тело уселось у стола, отхлебнуло кофе. Глаза, наконец-то, помирились и уставились в окно. За ним рисовалась чудная картина. Лучики солнца аккуратно стряхивали с расписных дервьев густой туман. По саду, задумчиво обгладывая стволы молодых яблонь, бродили козы. Там же, вытащив бог весть откуда очередную ветошь, носились собаки, вызывая локальное землетрясение. Сорока вертелась на макушке груши, пытаясь подсмотреть, чем заняты обитатели дома. Утро неодобрительно косилось на млеющее над чашкой кофе тело и что-то нашёптывало новому дню, сдавая ему смену.

Ну кто будет спорить с тем, что доброе утро начинается в двенадцать?

Николай Будаев

Слово о человеке

Как приятно почувствовать себя Человеком! Ощущать чью-то заботу, внимание, даже от совсем незнакомых людей. От этого растут крылья. Хочется в ответ подарить целый мир, который в тебе скрывался и прятался до поры, до времени. Ведь туда ты никого не пускал, боясь нарушить царство покоя и уединения. Но теперь другое дело. Хочется показать ту гармонию, которая скопилась за столько лет, которая ждала своего момента и мечтала вырваться наружу.

И вот этот Час настал. Только сейчас я понимаю, как прекрасно то, что окружает меня: и этот снег, что падает белой бахромой на деревья и дома; и звуки машин, которые торопливо снуют по разбитой дороге; и даже лай одиноких собак, что неистово скулят от скуки и холода.

Я с замиранием сердца наслаждаюсь этой красотой и понимаю, что это всё для меня, что в этом и есть моё предназначение — радоваться жизни и быть Человеком!

Мудрость

Иногда бывает тоскливо на душе, будто кошки скребут. Хочется куда-нибудь уйти, чтобы никто не мешал. Вот и сейчас я смотрю на падающий снег, что сиротливо ложится мне под ноги, на фонари, что тускло светят в ночной мгле и что-то тревожит весь этот колорит, заставляет думать Бог весть о чём. Ах, эти мысли… Они несут меня куда-то вдаль, в иные миры, где только блаженство и покой. Я хочу ими управлять, хочу подчинить их моей воле и даже моей слабости. Я в тайне слегка завидую тем людям, которые могут это делать и знаю, что они есть. Как быстро летит время. Вчера еще был ребёнком, а сейчас уже мудрый старик и щедро делишься с людьми секретами жизни, не ожидая ничего взамен. Наверное это и есть опыт. Его ни пропить, ни потерять. Он остаётся в тебе. Надолго, навсегда. И это называют мудростью.

Вольхина Светлана

Дежавю

На улице дождь-холодный, моросящий. Крупные капли стекают по давно немытому окну и стучат о карниз. У соседей который день воет собака, тоскуя по хозяину. А мне обсолютно ничего не хочется делать, всё надоело до чёртиков. А ведь ещё не очень старая, всего-то 49,а уже ничего не хочется и ничто не радует.

Я сижу безвылазно дома, стараясь понять, что же всё-таки со мной происходит. Всё казалось мне очень странным, туманно-рассеянным, пустым и до боли знакомым. Последнее время меня всё чаще посещало-некое дежавю. Мне казалось, что то что происходило в данное время уже было, когда не помню, но точно было.

И вот стою я перед лампой и озадаченно соображаю, что же всё-таки нужно сделать, чтобы выйти из этого состояния- полной отрешённости и нежелания воспринимать мир, таким какой он есть, принимать себя не понимая.

Выход должен быть, я знаю должен и я обязательно его найду, чего бы это мне не стоило.

Татьяна Павлова

С чего начинается Родина?..

Я думаю, немногие задаются вопросом — Что есть любовь к Родине? Простому обывателю и некогда, да и незачем. Либо ответ звучит просто — мы тут живём, это наша страна….

Все мы с вами были школьниками. Надеюсь, приходилось рассуждать на заданную тему. И не только дети рассуждают. Ведь учитель первый помощник в написании рассуждений. Не исключение и я.

А еще я задаю себе другой вопрос: — Почему людей тянет к родным местам?

Знаете, не нахожу однозначного ответа. Сейчас стало модным проводить дни деревни, города, района, куда съезжаются земляки. Сама я родом из деревни Ягрыш, поселения Востровское. И не исключение из правил. Была однажды на встрече.

Мой дом..

Забытая деревня- Любимый рай моей души!

Мой дом- моя ты песня. В забытой мной твоей глуши!

Словно не было этой разлуки. В ширину 30 с небольшим!

Вот сидят земляки на припёке, Словно рядом и я с ними!

Это я так себя успокаивала, настраивала на нужный ритм встречи. Но что поделаешь, не колыхнулось сердечко.

34 года меня разделяет с той девчушкой, покинувшей отчий дом.

За речными изгибами Севера

Есть родимое с детства пятно.

То деревня моя, то завалинка

Чёрно-белое в детстве кино.

Ты бескрайнее неба величие,

И размашиста слава полей.

Улыбнусь я тебе для приличия.

А в душе бурлит апогей!

Моя родина Вологодчина

Край великих и умных людей

Речка Сученьга, речка Сухона

Красота вековых тополей!..

При встрече с малой родиной не колыхнулось сердечко, как говорится — не щемит. Хоть память выхватывает из детства некоторые эпизоды, и стихи пишу в помощь…

Детство.

Как ты далеко от меня! Сейчас, с высоты лет, видится всё иначе. Горькие моменты кажутся смешными, невозможные такими реальными! Многие знают моё имя. самое распространённое. Итак, она звалась Татьяна)). Так и козу мою звали… да-да, Татьяна. Представьте ситуацию: Гуляю я однажды на улице у дома, девчушка лет пяти… гуляет и Танюшка из рода козьего. Проходит явно немало времени, так как мама начала меня искать. Кричит: " Татьяна, пора домой!». Ну, как водится, я засуетилась: прибрала игрушки, закрыла папой сделанный шалашик, топаю деловито к дому. Топает и Танюха, коза которая. Она, к слову сказать, воспитанная козочка была. Но бодливая, зараза, до ужаса. Могла и маму огреть! И так это мы топаем, пока дорожки наши не пересеклись. а тут, как говорится, картина маслом! У обеих глаза -на лоб!, пар из ноздрей- кто — кого! и пыль из под копыт! — кто быстрей?!. Понятное дело добежала то я..последней, да ещё и получила и рогом, и крепким словцом. Так мне ещё и удирать пришлось от Танюхи нашей! Ах, детство, как же ты далеко!!

Смешно, неправда ли?

Думаю, вопрос ведь не стоит о моём бессердечии. И дело тут вовсе не в родной деревеньке. Более тридцати лет я проживаю в деревне Вострое. Тут родился мой муж, потом наши дети и здесь проживает моя мама. Я убеждена в одном — где мама, там и отчий дом! Вот когда возвращаюсь из командировки, будь то Вологда, да даже Нюксеница, при виде знакомых мест, охватывает трепет, а сердечко так и выпрыгивает!

Родное.

А уже июль на дворе-

Середина лазурного лета.

Кто на отдых спешит на юга,

Кто в заморские страны подался.

Мне милей своего уголка

Нет на свете роднее места!

А какие у нас луга!

Неба ширь и реки прохлада!

И в заморские страны пока

Ехать нам никуда не надо!

Это к нам пусть спешат отдохнуть,

Те, кто наши просторы любит.

Речку, озеро, чудный пляж,

Яркий свет и Безумные Слуды!

А из чего вырастает любовь к родному краю? Думаю, ещё с детства маленький человек впитывает её материнскими песнями, бабушкиными добрыми сказками, а потом в школьной жизни, с экскурсий по родным местам, с чтения стихов, рассказов о крае, а потом и рождается гордость за свою Родину. А наш Вологодский край богат разносторонне. И когда говоришь о нём — щемит сердечко и ком у горла, не правда ли? И всё же

С чего начинается Родина?

Марат Валеев

Весеннее обострение

Весна пришла, солнышко засияло, растопило сугробы. Весело чирикающие воробьи стали купаться в лужах. А тут и почки распустились. У начинающего пенсионера Сергея Львовича. Заодно и печень о себе напомнила, застарелая язва когти выпустила. Сергей Львович терпел, терпел и все же позвонил своему участковому врачу.

Она, немолодая уже, пришла в сырых ботах, сердитая и тяжело дышащая. Послушала Сергея Львовича и равнодушно сказала:

— У вас весеннее обострение. Не смертельно, но я бы посоветовала сходить на прием к терапевту. Прямо завтра и идите.

И Сергей Львович прямо завтра и пошел. Отстоял очередь в регистратуре, получил талончик и сел на жесткую лавку под дверью кабинета терапевта. На табличке значилось, что прием ведет врач второй категории Мошкина Н. Е. «Новенькая какая-то», — отметил про себя Сергей Львович.

Попасть к этой самой Н.Е. также хотели еще несколько человек. Сергей Львович терпеливо дожидался своей очереди, с досадой прислушиваясь к тому, что у него происходит во взбунтовавшемся организме. А было все то же: почки, печень ныли, в висках бухало.

«Боже мой, а ведь еще всего лет двадцать назад у меня по весне было только сердцебиение. И лишь при виде хорошеньких девушек. Особенно в мини-юбках, — с тоской подумал Сергей Львович. — А теперь что? Финита-ля-комедия?»

Наконец пригласили его. Сергей Львович тяжело поднялся и прошел в кабинет. За столом что-то быстро-быстро писала врач, Мошкина Н. Е. Она тоже была уже немолодой. Но такая аккуратненькая, такая приятная на лицо и с такой статной осанкой, которая угадывалась в ней, даже сидящей, что Сергей Львович тут же принял боевую стойку. А когда Мошкина Н. Е. оторвалась от бумаг и подняла на него совсем еще молодые, ярко-синие глаза, сердце у Сергея Львовича дрогнуло и забилось учащенно.

Врач была похожа на неприступную красавицу Ниночку Ершову, в которую в свое время была влюблена вся мальчишеская половина их класса. И еще добрая половина пацанов из параллельного. Но больше всех влюбленным в Ниночку был Сережка Бурцев.

Однако, как это часто бывает, выбор Ниночки Ершовой пал совсем не на него, и вообще ни на кого из их школы. Жениха Ниночке подыскали ее родители — сыночка какого-то большого начальника. Она вышла замуж за того придурка и затем уехала с ним из их маленького городка в областной центр, где, говорили, выучилась на врача.

Сергей же страдал недолго и скоро влюбился в другую девочку, свою однокурсницу. На ней он и женился, когда они уже заканчивали строительный техникум. Потом развелся, еще раз женился, неожиданно овдовел и больше уже не испытывал судьбу, а предпочел жить один.

Год назад Сергей Львович, дослужившись до начальника СМУ, ушел на пенсию и подрабатывал вахтером в стенах родного техникума. Конечно, женщины в этой его холостой жизни все еще присутствовали, но все реже и реже. Либидо Сергея Львовича вполне закономерно стало ослабевать под грузом прожитых лет и настырно подступающих хворей. А тут, при виде моложавой врачихи, так похожей на Ниночку Ершову, это самое либидо встрепенулось и как никогда живо напомнило о себе.

— На что жалуетесь? — спросила Сергея Львовича Мошкина Н. Е. все еще мелодичным голосом. И кровь бросилась в лицо Сергея Львовича: это был ее голос, Ниночки Ершовой!

— Нина… Нина Егоровна, ты что, не узнаешь меня? — севшим от волнения голосом спросил он, вспомнив даже имя ее отца.

— А кто вы? — с любопытством спросила Нина Егоровна, внимательно вглядываясь в лицо Сергея Львовича. — Погодите, погодите… Это ты, Андрей? Нет? Значит, Игорешка? Тоже нет. Ну, тогда это ты, Мишаня!

— Это я, Сережка Бурцев! — печально сказал Сергей Львович.

— Боже мой, Сережка! — Нина Егоровна прижала ухоженные руки к накрахмаленному белоснежному халату. — Ну да, Сережка! Какой ты стал солидный. Я бы сказала, импозантный! То-то я тебя не узнала. Ну, что ты, как ты? Болеешь, что ли?

— Да что ты, Нина! Я присяду? Просто… Просто я случайно узнал, что ты вернулась в наш городок и работаешь в больнице, — соврал Сергей Львович. — Дай, думаю, навещу, проверю: узнаешь ли, вспомнишь ли. Как семья, как муж?

— Да я уже лет пятнадцать как одна. Не спрашивай, почему. Увы, уже пенсионерка. Два года как вернулась в наш городок. Но дома не сидится, а в больнице как раз врачей не хватает. Вот и работаю еще. Давай я тебя все же послушаю. Весна же, пора обострений. Вон как у тебя лицо пылает. Давление, наверное, подскочило. Давай померю.

— Да я и так знаю, Ниночка, что оно у меня скакнуло. А еще у меня сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Какое счастье, что я тебя увидел! А помнишь, что я тебе написал в записке в шестом классе? А в восьмом — портрет твой нарисовал. Правда, он тебе почему-то не понравился…

— А как я в девятом от тебя бегала? — подхватила оживившаяся и тоже вся раскрасневшаяся Нина Егоровна. — Как же ты мне тогда надоел, Бурцев, со своими ухаживаниями! Да и сейчас, вижу, смотришь на меня такими же глазами… Ну, что ты на меня так смотришь, Сережка? Я ведь уже старуха!

Нина Егоровна вздохнула и опустила глаза.

(Окончание)

— Кто? Ты?! — почти закричал Сергей Львович. — Да ты как была для меня самой красивой девчонкой не только нашей школы, но и всего нашего городка, всей планеты, так ею осталась!

— Это правда? — Нина Егоровна вновь подняла на Сергея Львовича свои лучистые синие глаза. — Врешь ведь, Сережка… Ну, ладно, раз ты у меня здоровый, выйди в коридор, и подожди, я уже заканчиваю прием. Посидим где-нибудь, поговорим.

— Можно — у меня дома, Ниночка? Я тут недалеко живу, тоже, кстати, один. Нам никто мешать не будет. И у меня такой гуляш есть, сам вчера приготовил!

— А приставать не будешь, как в десятом классе? — лукаво спросила Нина Егоровна, кокетливо поправляя выбившийся из-под белой шапочки локон.

— Да ну, что ты, как можно! — неуверенно сказал, выходя из кабинета, Сергей Львович.

А уже в коридоре, прислушавшись к своим почкам, печени и прочим органам, решил: еще как можно! И даже нужно. Уж сейчас-то он своего счастья не упустит. Ну а случись чего — личный врач вот он, под боком!

Антибодун

— Ну вот, все вроде закупила, — облегченно вздохнула Зося Федоровна накануне многодневных новогодних праздников, повалившись без сил на диван. — И спиртного должно хватить, и закуски. Разве что аптечку осталось обновить… Так, на всякий случай.

Под «всяким случаем» надо было понимать ее неблаговерного — Мишку. Именно Мишку. Хотя и было ему уже за сорок, отчества он так и не заработал. Все, кто хорошо знал ее мужа, за глаза звали его Мишка-Пустышка. За вздорный и драчливый характер, за любовь к спиртному и к пустым обещаниям, которыми он разбрасывался налево и направо после каждой пьянки: «Все, гадом буду — больше ни капли!».

И ведь вправду не пил, до очередного праздника. Который он умудрялся испортить так, что все это надолго запоминали. Только за то и терпела его Зося Федоровна, что Мишка-Пустышка, как многие другие мужья, по будним будням не квасил. Ну не считая там законных похмельных дней.

— Бинтов пару упаковок, йоду, зеленки — это гостям и Мишке, а мне валерианки и от головы чего-нибудь посильней, — перечисляла в аптеке Зося Федоровна стоящей за стеклянной перегородкой провизорше. — А это что у вас?

— Это? «Антибодун»!

— Что-то новенькое, — пробормотала Зося Федоровна. — Хотя какая разница. На моего алкаша ничего не действует: ни хваленый «Алко-Зельтцер», ни рассол. Пока не выпьет на похмелье в два раза больше водки и пива, чем до него.

— А вы возьмите, не пожалеете, — с убеждением сказала провизорша. — Действует безотказно. На своем супруге испытала. Просыпается после любого праздника как огурчик.

— Давайте, попробую, — вздохнула Зося Федоровна.

Дома она долго перечитывала инструкцию, из которой поняла только одно: мужу в самом начале застолья необходимо незаметно подложить в первую же стопку такое количество таблеток, сколько дней должен продлиться праздник.

— Трех таблеток должно хватить, — решила Зося Федоровна. — Вот только как их подложить, чтобы Мишка не заметил?

С этой задачей она справилась блестяще, посадив рядом с мужем грудастую соседку Вику Голопятову: Мишка каждые пять секунд самым бессовестным образом нырял своими бесстыжими буркалами за вырез Викиного платья. Когда Мишка в очередной раз скосил глаза в сторону соседки, Зося Федоровна ловко ссыпала заветные таблетки Антибодуна» в его стопку.

— Ну, дорогой мой муженек, давай выпьем! — потянулась она со своим бокалом минералки к мужу

— С удовольствием! — живот откликнулся Мишка, чокаясь с женой и осушая первую свою стопку. А уже через пару минут он… храпел, уткнувшись лицом в салат.

— Что это с ним? — разочарованно спросила Вика, поправляя свой выдающийся бюст.

— Устал, потому как не спал еще после ночной смены, — соврала Зося Федоровна. — Лучше помоги отвести его в спальню.

Застолье уже вовсю шумело и, что называется, «отряд не заметил потери бойца». Мишка беспробудно спал все отведенные ему три дня. А когда проснулся и открыл глаза, они у него были ясные-ясные, а дыхание — свежим. Ждавшая этого момента Зося Федоровна даже всплакнула.

— Ох, мать, как же мне есть хочется! — потянувшись и выходя из спальни, сказал Мишка.- Странно, но у меня совсем нет «бодуна»…

Тут он оторопело замолчал. В зале было пусто. Столы были убраны, все стулья и люстра были целыми, никто из гостей с подбитым глазом или выбитым зубом не дожидался его пробуждения для разборок.

— Зоська, я, конечно, как всегда, ни фига не помню. Значит, набрался, как положено. Но тут что-то не так. Как ты думаешь, в чем дело? — недоуменно спросил он.

— А ничего особенного, — сказала Зося Федоровна. — Просто ты стал взрослее, Михаил Николаевич, и научился вовремя останавливаться, за что спасибо «Антибодуну».

— Не понял, кому и за что спасибо? — переспросил Михаил Николаевич. — И повтори, пожалуйста, как ты меня назвала?

— Тебе, тебе спасибо, дорогой Михаил Николаевич! — счастливо потерлась о небритую щеку мужа Зося Федоровна. — Давай, мойся, брейся, и завтракать. А вечером у нас с тобой культпоход в театр, я и билеты уже купила…

Краткосрочный роман

1

Каждый раз, когда беру в руки свой дембельский альбом, натыкаюсь на коротенькую и уже поблекшую надпись в верхнем углу внутренней стороны синей бархатной крышки. Выведенная шариковой ручкой наискосок явно не совсем твердой рукой, она состоит всего из нескольких слов и одной цифры: «Ст. Шортанды, ул. Пионерская, 15, Валя Бутовская».

Прошло уже… Сейчас подсчитаю… Ага, прошло уже сорок два года, как появилась эта надпись в моем потрепанном альбоме с рассыпающимися страницами. И я думаю, что уже можно рассказать, без угрозы причинения вреда действующим лицам этого рассказа, то бишь мне и этой самой Вале, историю возникновения сей надписи.

Мне жена простит (дело ведь было до нее), ну, а муж Валентины — если он у нее есть или еще есть, — вряд ли узнает об этой истории. Потому что я, на всякий случай, все же слегка изменил номер дома и фамилию героини. Ну, мало ли.

Итак, ноябрь 1971 года. Холодным темным и дождливым вечером я, счастливый, поднимаюсь с перрона Петровского вокзала в вагон поезда, идущего на Павлодар. Я честно отслужил, а вернее будет, отпахал, два года в стройбате.

Полгода меня мурыжили в Нижнетагильской учебке, в которой между нещадной муштрой выучили на сварщика. Потом отправили дослуживать в костромские леса, где приютивший меня и еще несколько других младших специалистов из нашей и Калужской учебок батальон строил ракетную площадку.

После ее сдачи ракетчикам часть передислоцировали в саратовскую степь, под небольшой город Петровск, где мы вели обустройство военного городка для авиаторов (здесь располагался аэродром для практикующихся курсантов Балашовского летного училища) и сопутствующих ему объектов.

Ну, что там было и как за минувшие два года — это другая история. И я уже немало написал про разные приключения, случавшиеся со мной и моими однополчанами за время службы как в учебке, так и в доблестном ВСО (военно-строительном отряде), при желании их можно отыскать в интернете. Сейчас же речь пойдет совсем о другом.

Итак, я, в отглаженной парадке под аккуратно подрезанной шинелью с черными погонами, начищенных до зеркального блеска (правда, уже немного забрызганных жидкой грязью) ботинках и с небольшим чемоданом в руке поднялся в вагон. Да не один, а со своим дружбаном Витькой Тарбазановым. И тот был тоже не один — он увозил с собой молодую и уже беременную жену Татьяну.

Буквально за день перед нашим дембелем в доме родителей Татьяны была сыграна скромная свадьба, и затем они отпустили ее с Тарбазаном к нему домой. Одновременно плачущие и смеющиеся, родители топтались с нами тут же на перроне, и мы, дембеля (а нас в этот вечер было человек пять) время от времени подходили по знаку отца Татьяны к большой сумке, стоящей на лавочке, и он наливал нам понемногу самогонки и давал закусить салом, глотал ее и сам.

Еще одного нашего пацана, Юрика из Мурманска, провожала также заплаканная молодая женщина с подружкой. Я их обеих знал –не раз видел в плодосовхозе за речкой Медведицей, куда мы иногда самовольно ходили на танцы.

Ту, которая провожала уже пьяного Юрика, звали Тома. Красивая, между прочим, девка, правда, ее пригожесть несколько портил один почерневший передний зуб, и потому она старалась как можно реже улыбаться.

Тома время от времени припадала к солдатской груди и, орошая и без того уже мокрое от холодного мелкого дождя шинельное сукно, громким свистящим шепотом говорила:

— Ну, сука Юрик, смотри, если не вызовешь меня через месяц, как обещал, сама приеду и такое устрою, весь твой сраный Мурманск встанет на уши!

А Юрик усмешливо кривил красные мокрые губы на своем смазливом лице и, подмигивая мне — я стоял неподалеку, — деланно устало отвечал:

— Ну сколько уже тебе говорить, Томочка? Сказал — вызову, значит вызову.

Я знал: сколько бы здесь ни плакала на его груди Томка, Юрик ее не вызовет.

У Юрика там, в холодном Мурманске, была невеста. И он обещал на ней жениться, если она его дождется. И она его честно дождалась — во всяком случае, многочисленные друзья Юрика, которым он наказал следить за своей девушкой, еще ни разу ему плохого о ней не написали, о чем Юрик с гордостью нам сообщал. А Томка у него здесь была так, между делом.

2

В Петровске многие наши пацаны обзавелись девчонками. Это было запросто — изгородь вокруг части имела чисто символическое значение. Мы регулярно шастали через проделанные в ней дыры в самоволки и шлялись по городу и окрестным деревням, пропивая там свои получки (раз в месяц нам выдавали денежное довольствие — определенный процент от заработанного на объекте, бывало, что по десятке и даже больше).

Конечно, далеко не все петровские девушки хотели водить знакомство с вечно поддатыми нахальными солдатами в непонятном обмундировании (кроме «хэбэшек», нам выдавали еще и «вэсэошки» — робы из тонкого плотного сукна, состоящие из курток с отложными воротниками, и широких шаровар, заправляемых в сапоги).

Эти «вэсэошки», служившие нам и рабочей, и повседневной формой, сидели несколько мешковато, если их не ушивать. В них мы и убегали в самоволки, так как переодеваться в «хэбэ» было некогда. Естественно, дополнительного внимания к нам со стороны слабого пола такая далеко не гусарская форма не добавляла. Но здесь уже в силу вступали личное обаяние и умение убалтывать девчонок.

Кое-кому это неплохо удавалось. А потом те из них, кто не хотел уходить от отцовской ответственности, даже женился. Как вот курганец Витька Тарбазанов, вне строя Тарбазан, как Вовка Порода из Пензы (фамилию его не помню, но дразнили его так за то, что он всех, на кого злился, обзывал именно этим словом: «Ну ты, порода!»).

На его свадьбу мы ездили всем нашим отделением в ночь на воскресенье, пообещав старшине роты привезти водки и закуски. По дороге прижимистые родственники невесты Вовки-Породы накачали нас в кунге пахучей крепкой эссенцией, которая используется при производстве лимонада. И на свадьбу мы приехали пьянющими, там еще чуток добавили — и готов, свадьба для солдатиков состоялась!

Правда, перед тем, как отправиться утром в часть, мы успели подраться между собой в доме невесты, погоняли ночью по улицам поселка местных, потом они нас… В общем, свадьба запомнилась! Потом Породу отпустили на дембель раньше нас — у него дите родилось, а мы еще на аккорде пахали месяц. Но зато домой поехали с деньгами!

Стройбат — войска, как известно, хозрасчетные. Солдат там платит за все: за обмундирование, за питание, за помывку в бане. За все это идут вычеты из заработанного, а остаток ложится солдату на книжку.

Я был сварным, временами неплохо зарабатывал, так что сейчас у меня в грудном кармане парадки приятно топырилась толстенькая пачка кредиток — триста с чем-то рублев.

Было больше, но я, когда забежал проститься в роту, рублей с полста пораздавал пацанам — вместе отметить мой дембель мы не успевали, так пусть хоть без меня за меня выпьют.

Да еще в финансовой части с нас стрясли по червончику — на пропой офицерам. Но никто из дембелей и слова не сказал против этих поборов, главное — мы ехали домой! К родным, к друзьям, к девчонкам!

У меня, правда, девчонки дома не было. Не успел обзавестись. Закончил восьмилетку и уехал продолжать учебу в девятом классе в райцентр. В семнадцать лет вообще подорвал из дому на Урал, там проработал год на заводе ЖБИ, и ушел в армию.

Вот здесь у меня, на Урале, девчонок было несколько, но ни одной постоянной, все как-то несерьезно было с ними. Так что ни мне из слабого пола никто в армию не писал, ни я никому из них.

3

В армии общаться с девчонками сначала не было никакой возможности. Первые полгода — потому что держали нас за глухим высоким забором в учебке. Еще восемь месяцев потом забором вокруг части служила стена дремучего костромского леса, распростершегося во все стороны света на сотни километров.

И лишь когда служба перевалила за второй год, эта ситуация в корне поменялась, потому как батальон наш после перевода в Саратовскую область разместился буквально на окраине города — до первых домов Петровска было всего с километр или даже меньше.

А до поселка газовиков (они жили на линии большого строящегося газопровода Уренгой-Петровск-Помары-Ужгород в нескольких двухэтажных домах) было вообще рукой подать, через дорогу. Вот там-то я и познакомился с Надюшей.

Возвращался из похода за бормотухой в деревню за Медведицей, и увидел ее, молоденькую такую, очень симпатичную брюнеточку с красивыми карими глазами, одиноко сидящую на лавочке напротив двухэтажного дома, и нагло попросил разрешения присесть рядом.

От меня попахивало винцом, одет я был в ту самую мешковатую, хотя уже и ушитую, «вэсэошку», и тем не менее, она не прогнала меня, не убежала в дом, и даже не отодвинулась, когда я уверенно опустился рядом с ней на лавочку.

Я тогда самоуверенно подумал, что пришелся ей по сердцу. Хотя в те далекие годы я действительно нравился женщинам, и лишь моя неопытность, да и порой — чего уж там скрывать! — нерешительность вынуждали их иногда разочаровываться во мне.

Наденьку я не то, чтобы разочаровал. Она и подумать не могла, что я обойдусь с ней, как и полагается солдатам поступать с доверившимися им женщинами при краткосрочных знакомствах. Во-первых, она была не женщина, а всего лишь девочка-подросток, перешедшая в десятый класс, хотя и имеющая к тому времени все полагающиеся женщине формы — грудь там, попка, красивые ноги. Во-вторых, она сразу прониклась ко мне особым доверием, и уже на третьем по счету свидании пригласила к себе в дом.

Вернее будет сказать, в квартиру к ее одинокой тете. Наденька под конец лета приехала к ней погостить из какого-то учхоза с забавным названием Муммовка. Ну и вот, когда тетя была на работе, а я приперся к Наденьке среди бела дня (работал в эту неделю во вторую смену), она пригласила меня в дом попить чаю.

Вот там-то я впервые обнял, притянул к себе и поцеловал Надю. А когда почувствовал, как ее маленькие и упругие грудки уперлись в мою грудь, а сама она учащенно дышит, в голове у меня все помутилось от вспыхнувшего желания. Я не сдержался, подхватил Наденьку под коленками и взял на руки ее легонькое тело.

Рукава моей «вэсэошки» были закатаны, и я никогда не забуду того прикосновения легших мне на руку округлых и теплых девичьих ножек с нежной, шелковистой кожей. Она ойкнула от неожиданности и обхватила мою шею руками, лицо ее порозовело. Наши губы снова встретились.

Но самообладания Надя при этом не потеряла. Как только я торопливо направился со своей драгоценной ношей к дивану в гостиной, она тут же строго сказала мне:

— Куда? Ну-ка верни меня на место.

И отняв руки от моей шеи, жестко уперлась ими мне в грудь, выказывая желание освободиться. И я покорно поставил ее на пол. Так между нами тогда ничего и не произошло. И я с досады выдул потом штук шесть чашек чая и съел почти все клубничное варенье из розетки, гостеприимно выставленное Надей.

Потом она уехала в свою Муммовку, мы условились переписываться, но переписка была какая-то вялая, и вскоре пленительный образ Наденьки стал терять свои очертания, а потом и вообще растаял в моем воображении, хотя ощущение нежного тепла от ее ног у себя на руках я еще долго помнил и даже физически ощущал — как, видимо, неосуществленное сексуальное влечение к ней.

Так что армию я покидал девственником.

4

В вагоне тронувшегося поезда, за замызганными окнами которого медленно проплывали плохо освещенные станционный перрон и темные улицы Петровска, Тарбазан со своей Танюхой осели в одном плацкартном купе, мне досталось место через стенку от них.

На эту девушку я сразу обратил внимание — она сидела у окна на застеленной поверх матраса ворсистым одеялом нижней полке, и с любопытством обернулась ко мне, когда я с шумом закинул свой чемоданчик на багажную полку.

Поезд набирал ход, и на столике сначала тихонько, а потом все сильнее стали дребезжать стаканы в алюминиевых подстаканниках. Соседи ее, укрывшись простынями и обернувшись спинами к нам, спали на своих полках, и свет в купе горел неяркий. Но он позволил мне достаточно хорошо рассмотреть бодрствующую попутчицу. Это была светловолосая голубоглазая особа лет двадцати пяти, довольно симпатичная, с ярким макияжем на лице, который она, видимо, решила не смывать на ночь.

— Здрасьти, — чуточку развязнее, чем следовало бы, поздоровался я, снимая с себя ремень с надраенной блескучей бляхой и расстегивая шинель. — Ничего, если мы с вами дальше вместе поедем? Вам вообще куда? Мне вот до Павлодара пилить.

Повесив шинель на крючок за спиной у себя и закинув шапку на верхнюю полку, я отвернул ее постель и уселся на голую полку с краю. Эта моя предупредительность, похоже, понравилась блондинке.

— Да садился бы на одеяло, — улыбнувшись и обращаясь ко мне на «ты», сказала она. Я это оценил как выказанное расположение и тут же обрадованно разулыбался.

— Ну, на одеяло, так на одеяло!

И приподнявшись, вернул отвернутый угол постели на место и с довольным видом снова уселся, теперь уже на одеяло.

— Меня Маратом зовут, — сообщил я очаровательной попутчице, уже начиная влюбляться в нее. — Так ты так и не сказала, куда едешь. Хорошо бы до Павлодара! Целых два дня вместе!

— Валя, — церемонно протянула она мне узкую прохладную ладошку. — Нет, мне немного поближе. Я в Шортандах выйду.

— Шортандах… Никогда не слышал.

— Да не Шортандах, а Шортанды! — зазвенел колокольчик ее милого смеха. Спящий на противоположной нижней полке сосед заворочался, повернулся лицом к нам. Это была мордатая тетка с растрепанной прической и недовольным заспанным лицом.

— Молодые люди, нельзя ли потише, — басом сказала она, и снова повернулась к нам спиной, натягивая простыню на голову.