Бесплатный фрагмент - Научись играть!..

Вот она, для Виталия Сёмина дважды замечательная пятница! Во-первых, она делила июнь почти ровно пополам. Во-вторых, хотя и первее по значению, в этот день Виталий встречался с однокурсниками, на так называемом вечере выпускников. Физмат местного госуниверситета закончили двадцать лет назад — серьёзная дата! Для сабантуя выбрали кафе с чудны́м и чу́дным именем «Просперити». Вернее, Витька Карманов, заводила-мотор всей юбилейной затеи, такую точку нашёл. Главное, по его словам, не сильно далеко от альма-матер, стало быть, в памятном ландшафте. Ну, с началом пирушки и впрямь определились сообща — назначили на пять вечера, для пятницы подходящее время.

День всё же рабочий. Виталий всерьёз вознамерился прийти на празднование со свежей головой, «выморщил» у начальства отгул (корпоративный жаргонизм; в ходу с незапамятных времён). Вроде спал дольше обычного — только выспаться всласть не удалось. Пробуждался чуть ли не каждые полчаса, умные часы, которые Виталий снимал, лишь когда шёл под душ, десять таких бдений насчитали (а в действительности что-то, наверно, и пропустили мимо своих электронных ушей и глаз). А завершился этот нервный, с позволения сказать, сон и вовсе хорошеньким кошмаром. Будто лежит он, Сёмин, примотанный ремнями к узкому и неглубокому металлическому корыту, но длинному, в полный рост, а вокруг головы сходится кольцо воняющего резиной чёрного огня. И с каждой секундой крепче охватывает.

При этом Виталий не мог трепыхнуться ни ногой, ни рукой — то ли спеленали донельзя туго, то ли вообще хватил удар. Не получалось и завопить, пусть и хотелось до рези под языком. Как если бы перемкнуло горло, да и в лёгких, похоже, вышел весь воздух. В общем, оцепенел и онемел, классика порядочного кошмара. Тиски огненные тем временем завинчивались туже и туже. Пока не сорвало резьбу. Тут уж как жахнуло — взрыв случился, не то атомный, не то совсем пресловутый Большой, с прописной буквы. Вот только аккомпанировал этому вселенскому катаклизму почему-то не грохот, не рёв, а звук довольно высокий, повторяющийся, даже противно-назойливый, впрочем, опять как подобает всякому приличному бреду… Этот не то визг, не то писк переливался не громче комариного; на очередном его пике Виталию представилось, что это комар и есть, взявшийся в хорошо экранированной, где надо плотно закупоренной квартире невесть откуда. Сон улетучивался; сквозь обрывки причудливых образов до Сёмина в какой-то момент дошло, что это всё-таки старается, наяривает собственный его телефон.

Виталий с вечера утишил в нём звук, а сейчас по первости, ещё не вполне очухавшись, подумал, что забыл отключить будильник — хотел же дать себе день без насильственного подъёма, да, видно, проморгал… Рука же выдрессированно дёрнулась на прикроватную тумбочку, к сотовому. Но будто ладонью Виталий и разобрал наконец, что мелодия-то не та, не будильник, а стандартный рингтон.

Сёмин шаркнул мобильником по крышке тумбочки — раз, другой, пока всё-таки не сграбастал его. Хорошо, вовсе не смахнул на пол. Звонил кто-то весьма настырный. Виталию давно уже мнилось, что сейчас наступит отбой: «Обычное дело, брякнут и — в тину…» Он уже предвкушал собственную реакцию на установившуюся тишину — «Хорошо-то как!» Только не наступало никакого хорошо. Тишина не приходила. Навязчивый писк не унимался, а механическое дребезжание, оно было ещё противней, распространялось уже по руке, и, наверно, от того она взялась мурашками.

В итоге удалось поднести мобилу к глазам. На экране Сёмин увидел фамилию и имя: Стрекалов Игорь. «Жулики теперь раскрывают инкогнито?!» — Виталий опешил. И перепутал кнопки. Собирался смахнуть вверх красную, а сам ткнул пальцем в зелёную. И уж дальше действовал совсем автоматически.

— Да, — просипел он, прижимая сотовый к уху.

— Виталий Петрович, добрый день! — заверещал в динамике молодой высокий голос — неестественно высокий, но, похоже, от испуга. Сёмина бросило в жар, потом в холод: этот тембр он не узнать не мог — голос сына Людмилы. Взрослый — или почти взрослый — ребёнок любимой женщины, и номер его уж сто лет как Виталием в телефон внесён. Да, аватары нет, нет индивидуального рингтона — как у большинства контактов в списке, впрочем. Главное — не только не жулик, напротив — личность не из самых посторонних…

Игорь, там у себя, да где бы он ни был, захлёбывался словами, Виталий же оглох — будто беруши вставили. И не в уши отнюдь, а прямёхонько в мозг.

Кажется, это был самый дикий провал в памяти за всё время.

Вроде недавно всё это началось — но уже не так и недавно, месяцы — у Виталия нет-нет, да и вырывало из «хранилища» кусочек информации, кластер, пиксель, как ещё назвать? Не то чтобы переставало откликаться какое-нибудь дурацкое слово или там имя шапочного знакомого, такое-то сызмальства бывало и не напрягало особо. Ну, потычешься вслепую, наугад пару часов — пусть дней, а лучше всего ногами, физически где-нибудь побродишь, и раз — всплыло, вернулось. Нет, теперь похлеще случались коллапсы, вроде чёрной дыры — смотришь на какую-нибудь штуковину, ну хоть на консервную открывашку, прямо перед носом и ничего про неё не можешь сказать. Ни названия, ни применения. Чернота и пустота. Да, длится всего какие-то секунды, а потом снова бац! — как если б пропавший кусок картинки вставили обратно. Ты снова обычный человек — ура! Но всё-таки и страшно… Потому что обычный он обычный всегда, каждую секунду, без перерывов, без пауз… Ну, и ещё кое-что, чуть пореже, надо отметить, творилось… К врачихе-неврологу на приём Виталий попал после ежегодного профосмотра. Тамошняя неврологиня, из комиссии, поинтересовалась, есть ли жалобы? Сёмин ответил положительно — иногда ни с того ни с сего резко и дико болит голова. Это была сущая правда. Время от времени черепушка действительно прямо-таки раскалывалась от боли. О провалах в памяти и про ещё более странные дела Виталий ни вымолвил ни словечка. Заполучил талон; фамилия там значилась мужская, но, когда к назначенному времени Сёмин пришёл показаться, всю очередь заворачивали в соседний кабинет. Какая-то с врачами случилась неувязка. В том, смежном кабинете принимала женщина, но не уже знакомая Сёмину, из комиссии, а другая. Такой замене Виталий и удивился, а в то же время как бы и не очень удивился. Врачиха выглядела совсем затурканной, должно быть, очумела от потока пациентов. Ей Виталий повторил свою версию про резкие и невыносимые боли, а также не слишком-то настойчиво добавил, что и память вроде бы стала не того… Докторша не то что не воспользовалась молотком, то есть ни перед глазами Сёмина им не водила, ни по коленкам не колотила, но даже толком не заглянула ему в лицо. Прописала какие-то «мозговые» таблетки и дала направление на магниторезонансную томографию.

Кстати, именно магниторезонансная Виталию сегодня и приснилась, тут ни психоаналитиком, ни оракулом не требовалось быть — не далее как вчера вечером засунули Сёмина в магнитную трубу.

Никаких верёвок и ремней, правда, там не применяли. Просто вытянулся на узком длинном ложе, кстати, плоском, чтобы на нём внутрь установки въехать. В работе она гремела и ревела как группа «Дип Пёрпл» самого тяжелого своего творческого периода. А когда отгрохотала и лежак вытащил Виталия обратно, у медички не нашлось для него ласковых слов, прошипела, забирая наушники: «Результаты… результаты узнаете в среду на приёме у врача!» Тогда он решил, что, в сущности, неплохая новость. А сейчас увиделось совсем по-другому: скверно! Неспроста тётка была такой злой!

Хотя сейчас-то самой скверной новостью была вот только что случившаяся фигня с сыном подруги, вернее, с собственной памятью; на несколько мгновений куда-то в ничто вылетели имя и фамилия, всё вообще, что про Игоря Стрекалова знал…

Тот, кстати, по-прежнему долбил Сёмину в барабанную перепонку — что твой перфоратор.

— Игорь, не части! — прикрикнул Сёмин в сердцах. Приподнялся в кровати, устраиваясь полулёжа, плечами упираясь в спинку. — Давай по порядку, что там у тебя!

Игорь громко и тоже сипло выдохнул — как от удара под дых — и тут же в самом деле заговорил медленнее и будто спокойней.

— Мама пропала! Уехала в деревню — и вот уже два дня не выходит на связь! Телефон вне зоны…

Людмила завела себе мужика.

Простая мысль, а у Виталия она прямо-таки высветилась огненными буквами и на чёрном экране. Перед мысленным, так сказать, взором. Да не сейчас, а ещё в понедельник, ровно перед тем, как Сёмин окончательно надумал, что в нынешнюю пятницу надо брать выходной. Это было прозрение, сеанс ясновидения или, если уж коротко и по-свойски, «осенизм». И тоже самый яркий — и дикий, конечно, — «осенизм» за всё время.

И адские головные боли, и дыры в памяти, и экстрасенсорная дичь начались, кажется, синхронно, Виталий не сразу их вместе увязал. Первый случай «прозрения» был — угадал билет по промбезопасности. Утром, перед экзаменом. Ясно представил себе, какой будет номер и все вопросы под ним. Так и произошло. Не по всем пунктам Виталий чётко знал ответы, но ответил удачно; должно быть, выбрал правильные по наитию.

Следующее «предсказание» было про телефон — что вскорости он безвременно крякнет. В какой именно день, во время «сеанса» не открылось. Да ещё и не думал Сёмин тогда, что это какое-то пророчество. Что это был «сеанс», кстати, тоже. Но через несколько дней, утром, телефон взаправду дал дуба. Дома, на пороге, до выхода на лестничную клетку, мобильный ещё пищал, принимая какие-то сообщения, а уже в машине оказался мёртвым куском пластика и металла. Пришлось тогда спешно обзаводиться новым гаджетом.

Потом было что-то связанное с Людмилой… Ну да, сорвалась условленная встреча. Главное, Сёмин заранее знал причину: разболевшийся зуб. Людмила в тот день срочно искала хорошего стоматолога, а он, Виталий, вперившись в монитор домашнего компа, дистанционно её консультировал — скидывал по мессенджеру адреса и контакты разных клиник…

И ещё что-то, и ещё… Эти случаи Сёмин не слишком-то рвался фиксировать, не собирал в «коллекцию», потому что было противно. Уж что запомнилось из последних оказий, так, наверное, именно та, прикольная, с подменой невролога — мужчины на женщину. Своё «ясновидение» Виталий тогда не особо оценил — извёлся в очереди, больше часа в коридоре пересидел.

Когда в кабинет попал, хотелось лишь одного — поскорее обратно из него выскочить. В общем, ни первой неврологине, ни второй, сутулой вешалке в халате, Виталий не высказал главного; самое необъяснимое, самое пугающее утаил — про эти самые «осенизмы». А они не были безобидными даже по ощущению. Что-то вроде яркого взрыва — не перед глазами, а внутри головы. Но сначала резко темнело в глазах. И темнота же наступала после — на долю секунды. В общем, только слово было красивое…

…Итак, Людмила завела себе мужика…

До понедельника Виталий знал только, что меж ними пробежала какая-то кошка — месяц уже как или полтора (и дней семь подряд они не созванивались, целую неделю). В понедельник же возник пресловутый чёрный экран… хотя и ему однако ещё можно было не верить, сопротивляться. И вот — «Мама уехала в деревню…» Своей машины у неё нет, автобусы же туда разве ходят?

Ясности большей, наверно, не бывает — это вам не образы в голове, пусть впечатляющие и яркие, а голый факт, который, ну почти, можно пощупать… Но «завела мужика» — так нельзя говорить сыну женщины, которую любишь!.. Такому ребёнку как Игорь — особо чувствительному, хрупкому… «Два дня не выходит на связь!..» Другой бы забил, балдел, наслаждался свободой. Нет, с таким контингентом следует изъясняться корректно и толерантно, в данном случае: мама… Вот только с ним самим, Сёминым, почему-то никто не миндальничает, не цацкается вежливо и корректно… Вообще-то у него сегодня выходной! И не просто выходной, а прямо-таки эпохальный вечер! Ждёт его как Христова дня…

И ведь достался-то как! Только на первый взгляд просто и легко. Ну да, в понедельник — после огненных букв на черном экране. Видно, помогли. Потому как уже с неделю примерно идея отгула крутилась в голове. А тут вдруг разом созрела, Виталий со стула сорвался — аж рысцой кинулся к начлабу вымаливать себе нынешнюю пятницу. Побаивался слегонца, что начальник заартачится, ну, не заартачится, а упрётся… Затянет стандартную песню из стандартных уловок: работать и так некому, а тут — то момент истины, то трудная минута… Но в кабинете всё оказалось даже хуже. Кроме начлаба, Сергея Викентьевича, там сидел его зам Борис Ксенофонтович. На Викентьевича, человека не вредного, он обычно влияет плохо. И ведь как-то ещё проинтуичил, что Виталию нужен выходной, да причём в пятницу. Но Сергей Викентьевич ни с того ни с сего вдруг взял да и сломал шаблон. А может, у Ксенофонтовича «флюиды» внезапно ослабели… Так или не так, начлаб дал Сёмину «добро» сходу, без выноса мозга. Даже в подробности вдаваться не пришлось. Виталий, конечно же, впал тогда в эйфорию. Только эйфория-то оказалась недолговечной, с ядом. Всего каких-нибудь полчаса спустя, если даже не меньше, уже не мог вспоминать свою удачу без тошноты. И со временем реакция не утихала, может, только крепла. Это Виталий буквально минуту назад сообразил…

— Игорь, мама ведь не одна уехала?

Спросил аккуратно, осторожно, ведь теплилась надежда…

— Ну да… — виновато пробубнил Игорь. Добавил скороговоркой: — Вроде бы с Валентиной Семёновной!..

Виталий хмыкнул. Валентина Семёновна — Валя — была лучшей Люсиной подругой. Виталий всего пару раз её видел. Деловая тётка… Может, и впрямь? У неё-то машина есть?

— Так… — продолжил Сёмин. — И ты считаешь, что с ней случилось что-то плохое?

В ответ Игорь тяжко вздохнул.

— Что ты предлагаешь? Прокатиться туда, что ли? — «До деревни сорок километров, столько же минут в одну сторону и столько же обратно; а вечер воспоминаний только в пять», — прикидывал про себя Виталий.

— Да… да!..

— Хорошо… Ты сейчас где? Во дворе дома? Жди меня там через полчаса… минут сорок… Будь готов. Резервные ключи от дачи имеются? Отлично… Жди… Подъеду…

Отвёл мобилу от уха, быстро потыкал в экран пальцем. Жаль, не додумались пока до дистанционного управления гаджетом, и бесконтактного, чтобы всё делать не глядя, как-нибудь одной силой мысли, — закончить один вызов, начать другой… Ничего, когда-нибудь дойдёт прогресс, голосовая поддержка и сейчас уже существует. По привычке опять прижал телефон к уху, не дожидаясь первого гудка. Звонил уже самой Людмиле, маме бедного Игоря, потеряшке. Вдруг у чувака поехала крыша, а на самом деле никто никуда вовсе не пропадал? Повздорил с матерью из-за очередной ерунды и… До предположений, какое там может быть «и», Виталий даже не добрался, успел только мысленно съязвить: «Вот, всё-таки сломался первым — не до игры в молчанку…» — а робот, по ходу, и выдавил заученное: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа». Н-да, гордость самца не пострадала; не бывает разговоров короче…

Минут двадцать спустя Виталий стремительно вышел из подъезда. Одет был по-летнему, на жару, в светлые штаны из лёгкой ткани и футболку без единого процента полиэстера. Двор лежал в тени дома, многоподъездной девятиэтажки, но прохладой здесь уже не веяло. Двор был очень условным — представлял из себя длинную, узковатую, даже, пожалуй, тесноватую полоску асфальта, за которой круто вздымался вверх склон луга. Весёлая, зелёная от густой травы круча вызывала некоторые ассоциации с земляным валом в одном древнем городке, тем более что, как и там, плато служило подножием строению. Вся лишь разница, что в историческом поселении это были какие-то палаты, памятник старины, а здесь — очередной пятиэтажный жилой дом. Зато возвышенность, на которой он стоял, была не рукотворная, природа её создала. Здешнюю довольно плотную застройку можно было смело назвать прибрежной, ибо располагалась она не так далеко от реки. Панельные пятиэтажки, сориентированные вдоль уступов рельефа и потому не совсем параллельные друг другу, построили ещё в семидесятые, должно быть, годы. Дом Виталия появился гораздо позже и на том месте, что ещё оставалось свободным, внизу (ещё ниже, примыкая непосредственно к берегу, начиналась промзона, какие-то мастерские, склады и прочее). Воздвигли девятиэтажку в середине десятых годов. Тогда же, почти десять лет назад, Сёмин и купил здесь однушку — родители помогли материально. Дом был красивый, из румяного кирпича с лёгким блеском, с отливом, ничуточки за годы не состарился, не тот ещё срок; вот только двор подкачал — не вышел размером…

Вчера вечером Виталий удачно пристроил своего «Сидра» на парковку (явно недостаточную для местной армады автомобилистов, потому потенциально взрывоопасную раздорами) — почти напротив подъезда, впрочем, не совсем напротив, немного в стороне. И сейчас Сёмин с порога рысью метнулся туда — отчего-то непременно надо было устраивать такой рывок, словно машинка как в мультике была разумной и, вдобавок, склонной к подлянкам и проказам. Ну, просто спринт автолюбителя, ей-богу! На ходу Виталий пожирал глазами обожаемый, драгоценный пепелац. С лёгким таким прищуром, чтобы чётче подробности различать. И вовсе не любовался, нет, — оценивал колёса. Но пока видел только лишь правую пару. А левую проинспектировал приблизившись и перейдя на более степенный шаг. Все четыре колеса оказались не сдутыми, в норме. Такой вот осмотр резины тоже стал частью обязательного «ритуала автомобилиста» — ещё с зимы. В дебрях прибрежного человейника завёлся какой-то чудачок — то здесь, то в ближних дворах время от времени выкручивал у легковушек золотники. С какого зла, с каким прицелом — неясно. «А на видеокамеры мы раскошелиться не можем…» — пробурчал Сёмин саркастически, мысленно — в который уже раз.

Ну да ладно, чепуха. Вот во вторник в соседнем микрорайоне вышел совсем уж дикий случай. Тоже с колёсной резиной, но куда брутальнее. Какие-то гады затащили на верхнюю площадку подъезда старую покрышку, облили горючей дрянью — и подожгли. Весь подъезд в копоти, а жильцы в шоке. И поджигателей до сих пор ищут. «Потому что в том доме тоже сэкономили на видеонаблюдении», — резюмировал Виталий.

Машинка, изначально фиолетового колера, вдруг показалась Сёмину выгоревшей и пыльной. Может, и впрямь за ночь на кузов осела пыль… Распахнул дверцу, скользнул за руль — ещё не печка, но уже точно теплица. Вечный пластмассовый запах, поразивший Виталия химической терпкостью ещё на площадке автосалона, девять лет назад. Неистребим, но только в первую минуту его и замечаешь… Как Сёмин ликовал тогда! Откатав первую полутысячу километров, клялся себе, что лет через пять купит новую «KIA», и непременно это будет опять «Сидр»…

Мотор подхватился мгновенно, едва повернул ключ зажигания. Вот и ответ на всю эту малодушную ностальгию…

И солнце сегодня, как и вчера, как и позавчера, опять светило ярко. Да ведь и жарко — лето нынче настоящее. Только живи да радуйся!..

Но вместо того, чтобы радоваться, Виталий снова прокрутил в памяти «перемогу» в понедельник (опять-таки в корпоративные жаргонизмы с некоторых пор превратились разные хохляцкие слова). В общем, как ходил на поклон к начальству — «подавать челобитную». Потирал руки, ещё сидя за столом перед рабочим компьютером, только вовсе не радостно потирал. Прикидывал: вот бы толково — и обтекаемо — с Сергей Викентьевичем объясниться, зачем ему пятница нужна. Слова на ум не шли. Какой-то опрометью Сёмин выскочил в коридор. А в кабинете начальника напоролся на Бориса Ксенофонтовича, Ксенофобыча, так Виталий его про себя называл.

Только ведь чуть Сёмин дверь и приоткрыл, а уже нельзя было дать реверс. Ксенофонтович в образовавшуюся щель его заметил и поманил рукой: заходи-заходи.

Сидел он на стуле для посетителей — только не в позе просителя. Развалился вальяжно, нога была закинута на ногу и слегка раскачивалась — наверно, в кресле-качалке представлял себя.

Мягкотелый Сергей Викентьевич в присутствии зама обычно становился принципиальным и даже непреклонным. Должно быть, боялся, что Ксенофонтович его расшифрует… Хотя, по правде, тот, конечно, давно его расшифровал.

— Что хотел, Виталий? — поинтересовался Сергей Викентьевич. Он обладал красивым сочным актёрским баритоном.

— Отгул, небось, хочет, — буркнул Борис Ксенофонтович, проницательно зыркнув на Сёмина колючими глазами. — И, наверно, в пятницу… Всем нынче понадобились отгулы…

У него голос был крестьянский, грубый. Хотя сейчас прозвучал вроде не зло и не сварливо.

— Да, — выпалил Виталий обиженно. Осторожно добавил: — Хочу взять день в эту пятницу.

Ксенофонтович искоса кинул на шефа свой рентгеновский взгляд, чуть заметно, но хитро, как кот, усмехнулся чему-то. Сергей Викентьевич же, не обращая на эту усмешку внимания, а, может, наоборот, очень даже обращая, тоже улыбнулся, но как-то кисло. Смотрел он исключительно на стол перед собой, уставился на лежавшие там какие-то бумажки, будто они и впрямь очень его волновали. Тут же согнал улыбку прочь, пророкотал барственно-небрежно:

— Хорошо… Оформляй в личном кабинете.

У Виталия, должно быть, глаза полезли из орбит, он потом несколько секунд ничего вокруг не видел.

— СпасибСергейВикентьевич!.. — одним словом — и одними губами — выстрелил Сёмин и так резво сиганул в коридор, что просто удивительно, как не вынес косяк и никого не сшиб на ходу уже за дверью.

Вот такое вот совершилось в понедельник чудо. И, несмотря на горький привкус, который оставило по себе, нарастающий гнусный привкус в мыслях, а не во рту, чудо сие оставалось в силе, действовало — отгул-то никто у Сёмина не отнял. Пятница наступила, шпарит вперёд полным ходом. Ещё бы не мотаться чёрт те куда со стрёмными заботами…

Минут семь не шибко быстрой езды по не самым широким улицам города — Людмила с сыном жили кварталах в четырёх от Виталия (если, конечно, не впадать в буквализм; вообще-то ландшафтные особенности маршрута были сложнее) — да красные огни светофоров сколько-то времени съели, и добрался до места ко времени, как педант, не больше сорока минут после разговора с Игорем и прошло. Двор, к коему дом, где жили Стрекаловы, относился, тоже трудно было назвать двором в полноценном смысле, но по совсем иным причинам. Если двор Сёмина был ленточкой, хиленькой полоской, то здесь простиралось обширное, геометрически неправильное пространство, кое-как обозначенное разношерстными строениями по периметру.

Однако сворачивать на дворовую территорию, пилить до самого подъезда по узкому и тупиковому, кстати сказать, тротуару Виталию не пришлось. Игорь поджидал его у парковочного кармана рядом с ближайшим въездом во двор — сообразил верно, каким маршрутом воспользуется «дядя Виталя». А «дядя Виталя» тоже не оплошал, издалека заметил маячившую на тротуаре долговязую, субтильную и понурую фигуру. Подрулив вплотную к бордюру, имел возможность рассмотреть пассажира детальнее. Для поездки Игорь облачился в светлые мешковатые штаны с манжетами, типа кальсон, футболку с многочисленными безобразными и, должно быть, глупыми надписями на английском. На голове — криво сидела бейсболка. Чудовищные, размера на два здоровее чем надо кроссовки напялены были, должны быть, на босу ногу. В лучшем случае — на очень короткие, практически невидимые носки.

По виду не скажешь, что пропажей матери огорчен, оценил Виталий. Если бы не скорбная сутулость… Так она у него всегда. Хотя, в сущности, дисциплинированный, воспитанный, пусть и не шибко башковитый парень. Учится в колледже на электрика — закон Ома не знает.

Поздоровались коротко, практически без слов — Игорь пробурчал что-то себе под нос, Виталий молча кивнул — садись, мол, рядом. После чего Игорь плюхнулся на пассажирское сиденье и ловко пристегнулся.

— Ключи деревенские взял? — спросил Сёмин сурово.

— Да! — показав довольно-таки массивную связку из трёх или даже четырёх ключей, очень похожих на сказочный, из «Буратино», Игорь сунул её обратно, в компактный рюкзачок, что держал на коленях.

После такой обязательной проверки можно было пускаться в путь.

Как всегда, на выезд из города ушло добрых полчаса, хотя по километражу это была, самое большее, треть расстояния. Но и потом сильно разогнаться не удавалось — на обочине то и дело торчали знаки ограничения скорости до семидесяти и предупреждения о возможном выходе на дорогу лосей. Сопутствующими видеокамерами и автоматическими радарами эти запреты, правда, не были подкреплены, и многие водители выжимали из своих авто привычные сто десять кэмэ в час, некоторые — даже сто двадцать. А самые отмороженные — должно быть, и все сто тридцать, с таким свистом проносились они по левой полосе, обгоняя «Сидр» Виталия. Сёмин дисциплинированно укладывался в девяносто; впрочем, чуть сильнее прижимал ногой педаль акселератора на тех участках дороги, где ограничение действовать переставало (там, где параллельно трассе тянулся заградительный сетчатый забор), но по-настоящему вырваться вперёд не давал слишком плотный поток машин. (Ну, прямо как в час пик — вечный час пик, даже подумалось Виталию.) Через десять-пятнадцать секунд ускорения машина догоняла очередную едва трусившую под штабелем бруса или какого другого строительного скарба «Газель» или проржавевшую до дыр «Ладу», ровесницу Виталия, с задним сиденьем, заставленным буйно разросшейся рассадой. Фуры на правой полосе встречались редко, сами, как правило, шпарили по левой, в вечном обгоне. Когда удавалось, Виталий следовал их примеру и пару-тройку тихоходных рыдванов сумел обойти, но чаще всё-таки приходилось опять снижать скорость — ибо впереди снова маячил столб с числом семьдесят внутри обведённого красным белого круга.

Такая вяловатая и немного дёрганная езда Сёмина давно уже не раздражала — ехал тут не первый раз, привык. Хотя к скорости за городом в сто десять кэмэ вообще-то привык ещё раньше, много раньше. Но жизнь учит нас смирению и открытости к переменам — вдруг пришла ему на ум неожиданная, патетически звучавшая фраза. Ему даже захотелось с Игорем ею поделиться. Наверняка, нервничает, должно быть, от нетерпения аж ёрзает на сиденье. А ничего, в его возрасте полезно получить небольшую прививку против спешки! От такой мысли Виталий и вовсе вдруг повеселел — на какую-то секунду поездка показалась развлекательной прогулкой. Покосился на пассажира — а тот, оказывается, и не думал ёрзать. Прирос к сиденью, втискивая в живот рюкзачок с ключами внутри и неведомыми пожитками так крепко, как если бы его намеревались у него вырвать; с непроницаемым как у Будды лицом уставился вперёд на дорогу. Или, чёрт его знает, куда он на самом деле смотрел — в пустоту, в вечность… «Не следует наши привычки превращать в культ!» — хотел сказать Виталий, но вовремя спохватился. Ведь фраза, по сути, была продолжением-развитием предыдущей сентенции — про смирение и открытость переменам — а её он удержал при себе. Так что Игорь в лучшем случае понял бы Сёмина превратно — не начал ли «дядя Виталя» ни с того, ни с сего заговариваться? Виталий угрюмо закусил губу — налетевшая было весёлость столь же легко и стремительно унеслась прочь.

«Да у нас с ним всё время такие вот содержательные разговоры — перед каждой фразой пять минут соображаешь, как бы тебя не поняли превратно…» — сердито подумал Сёмин. Хотя вообще-то парень ему нравился. Не курит, не увлекается бутылочкой, татуировок на видных местах не колет. Вроде, читает какие-то книжки, хотя и не очень понятно, какие. Допустим, про «Мастера и Маргариту» с ним бесполезно толковать. Попаданцами, что ли, увлекается? Ну, а нынешнюю оказию с Людмилой, наверно, обоим было обсуждать противно.

Когда проделали уже больше половины пути, Виталию в голову стукнула вздорная мысль. «А ты точно знаешь, что укатила она на вашу дачу?» — он почти было ощерился подозрительно на Игоря. Но пока соображал, чем заменить местоимение — не Людой же назвать, и не Людмилой Сергеевной, а «мама» вдруг сделалась чем-то слащавым, — то порыв и выдохся. Несвоевременный вопрос…

И тут Сёмина пробило: Людмилу они не застанут на даче. Ни её, ни Валентины Семёновны… или же всё-таки ейного… как там сейчас таких персонажей называют?

Да, его по-настоящему осенило, всерьёз. Это была уже не догадка, не предположение, а возникшая в голове и пусть всего на миг — однако невероятно зримая картина. Настолько реальная, что предметы можно было потрогать рукой, и даже запах чувствовался: спёртый, волглый дух давно покинутого помещения, сырости и гниения. Виталий будто перенёсся в этот знакомый ему, сейчас пустой, заброшенный деревенский дом…

Хорошо, что дорога в этот момент была пуста, — на секунду Сёмин всё-таки потерял её из вида. У него даже сердцебиение началось. И даже непонятно, что сильнее подействовало — запоздалый ли испуг или же озарением-помрачением своим так проникся? Уж больно выпуклым оно вышло…

Сёмин робковато покосился на Игоря. Но тот, похоже, не заметил случившегося с ним. Да и было ли что замечать? Весь этот взрыв ощущений, что только что Виталия потряс, разразился глубоко внутри и не дошёл до внешнего выражения, в мимике не дал о себе знать… Да, кстати, и сам Игорь как застыл в позе восточного божка, так и сидел. Ни один мускул на лице не подавал признаков активности. Как будто парень впал в транс или в анабиоз.

— Скоро доедем, — кашлянув, обронил Виталий.

— Я знаю, — отозвался Стрекалов таким негаданно ровным голосом, что у Сёмина мурашки пробежали по спине.

«Что-то он сегодня не похож на себя. Вот когда по телефону верещал, тогда — да. Но не сейчас…» — поморщился Виталий. Ему не хотелось признаться в том, что непривычная сдержанность парня, ну, прямо невозмутимость какая-то, способна так нервировать его. И ладно бы, тот от переживаний весь извёлся, до точки дошёл. Но вот ведь заговорил — и где тут переживания? Ни в одном глазу…

Лишь немного Виталий перевёл дух, когда они уже повернули на грунтовку. Дорога вилась теперь меж полей, сплошь заросших борщевиком, местами ивой; ехать оставалось пять-шесть километров. Грейдер, видимо, с осени не ровнял полотно. Колдобины усеивали его, как кратеры — поверхность Луны. Сёмину однако настолько уже не терпелось достичь финиша, что он выжал сорок, чуть ли не сорок пять, не щадя подвески. За машиной поднялся шлейф сухой белой пыли. Но вот незадача — буквально сразу впереди показался такой же пылевой хвост от другого авто. Сколь густой ни была эта завеса, удалось-таки разглядеть, что поднимает её нехотя телепающий по «дуршлагу» дороги кроссовер фекального цвета — «Duster». «Дустер», так называл эту модель Сёмин. Ещё ведь и рыскал туда-сюда, выбирая рытвины помельче, чисто прожжённый гонщик на ралли, не позволяющий конкурентам обойти себя. Скрепя сердце и скрипя зубами, Виталий выбрал разумное удаление от оправдывающего название «Дустера».

Так и въехали в деревню. Дорога сразу раздалась, дома по сторонам её стояли широко, однако Виталий и здесь не стал устраивать гонку. Напротив, позволил «Дустеру» вырваться далеко вперёд. Основательные, наверно, ещё до войны построенные избы, а потом уже обшитые вагонкой — хотя и не у всех крашеной, так строго смотрели на мир своими тёмными, порой похожими на зеркала окнами, что у Виталия холодок пробежал в груди и защекотало в горле. Что это такое, он в толк взять не мог, но только каждый раз с ним подобное творилось, стоило лишь сюда попасть. Да, несколько мгновений всего, как если бы давнее что-то пыталось ожить… Прекрасно Виталий знал, что ничего давнего и тайного с этой деревней у него не связано! На летние каникулы его в дачный посёлок к бабушке с дедушкой отправляли, да и то класса до восьмого. И там всё было другим, именно дачно-поселковым. Имелась пара-тройка реально здоровенных домов, но улицы поуже, на некоторых двум легковушкам толком не разъехаться. Квадратно-гнездовая система участков — пусть некоторые и состояли из нескольких квадратов… Не было ощущения простора — как здесь.

Вот за изгибом дороги, слегка потеснённой заросшим травой прудом, показался Людмилин дом. Ей он, кстати, тоже достался от деда — от собственного её деда. Не щитовой курятничек, а махина! Но вагонка его как раз то ли была некрашенной, то ли вся краска выгорела дотла, и серые стены производили впечатление былинной старины.

А когда подкатили вплотную, то увидели позади заборчика, сплетённого из тонких ошкуренных древесных стволов, расплывавшееся смутным бордовым пятном, будто из какого-то марева, приземистое легковое авто непонятной пока марки.

Из машины, освежаемой кондиционером, наружу выбрались как в пекло и несколько секунд не решались двинуться дальше, вслушивались в деревенскую тишину. И, может, не столько слышали, как придумывали себе едва заметный звон — листвы ли, мошкары ли, а может, далёкого пения лесных птиц…

— Эй! Принимайте гостей! — Крикнуть Виталий хотел молодцевато, а дал петуха. Игорь посмотрел на него с осуждением и распахнул калитку. Криво усмехнувшись, Сёмин последовал за ним.

На двери крыльца висел замок амбарной величины. Машина — «Шевроле Круз» — оказалась пустой. Виталий хотел было дёрнуть дверцу за ручку, но тут же передумал. Зачем?

— В огороде посмотрим? — предложил Сёмин, бодрячески оскалив зубы. Игорь молча кивнул.

Но и в огороде, сильно заросшем травой, не оказалось ни души. Покричали для очистки совести. Даже Игорь вопил «ау!» — будто в лесу.

Виталий тем временем озирался вокруг себя. Вот так должно выглядеть выражение «мерзость запустения», подавленно прикидывал он. Ливни и солнце, на которые щедр оказался нынешний июнь, здорово поспособствовали буйству диких трав. «Скоро в рост человека будут и выше», — подумал Сёмин. Прежде он видел огород — или, быть может, сад куда более ухоженным.

Не сговариваясь повернули обратно к дому. Одним из ключей на связке отомкнули замок.

По крутоватым, покрытым полустёртой бесчисленными шагами жёлто-коричневой краской ступенькам взошли на крылечко. Внутри этой высокой немного тесноватой будочки — такой пристройка казалась по контрасту с самим домой-громадиной, конечно, — воздух основательно прогрелся и отдавал неясным, резким, непротивным однако запахом. «Деревенским» — так определил его Виталий для себя. Быстро прошли через сумрачные прохладные сени. Тут вообще не пахло ничем. Ну, может, какой-то сухой травой. И только уже шагнув в «зало», Виталий что-то уловил. Да, он дышал сейчас жадно, носом, может, даже раздувал ноздри. Хотел поймать то, что сумел почувствовать во время своего молниеносного озарения в дороге.

Эта часть дома разделена была на две неравные комнаты — большую, так называемое «зало», и спальню. По рассказам Людмилы, дом-то этот был летним. Здесь жили только с мая по сентябрь. На зиму семейство прадеда, а затем деда перебиралось в куда более компактный, но лучше утепленный сруб, примыкавший к летней махине-громадине с тыльной стороны. Так вот, воздух в летнем помещении и впрямь показался Виталию застоялым, чуть тронутым затхлостью, сухой пылью — но не больше. Куда там до той инфернальной удушливой атмосферы, что пригрезилась Сёмину на середине пути, в дороге!

И не наблюдалось ни малейшего беспорядка. Мебель — стол, накрытый клеенкой, большая железная кровать под покрывалом (распахнутая дверь в спальню позволяла заглянуть), платяной шкаф, буфет — всё располагалось чинно, всё на своих местах. На полу, застеленном домоткаными половиками, не различалось и соринки.

— Н-да, какая-то загадка перевала Дятлова… — протянул Сёмин, невольно втягивая голову в плечи под низковато проходившей под потолком железной трубой. Труба эта была результатом той выдумки, на которую голь всегда хитра. Изначально, можно предположить, печка в летней резиденции имелась одна, правильная «голландка» в углу рядом с дверью из сеней, а топка у неё выходила в спальню. Обе комнаты печь и согревала. Но потом возникла нужда в готовке, и у противоположной боковой стены, примерно по середине её, соорудили небольшую печурку с плитой. Своего дымохода для новой печки устраивать не стали, кинули от неё трубу железную к «голландке», подвесив на толстой стальной проволоке к потолку.

Игорь глянул на «дядю Виталю» с недоумением, почти сердито. Возможно, про перевал Дятлова он тоже не слышал ничего — как и про закатный роман Булгакова.

Вдруг он припал к окну, что-то там разглядывая.

— Соседка! — воскликнул Игорь и кинулся на выход.

Виталий, хотя никого из окна и не увидел, устремился за ним.

Перед калиткой и в самом деле остановилась пожилая женщина, местная, судя по тёмному, почти чёрному длинному платью с длинными же, до запястий рукавами, и туго повязанному тёмно-синему платку на голове.

Поздоровались. Виталию показалось, что старушку он видел в один из прошлых приездов.

— А Люся-то уехала! Полчаса уже, кажись, будет как… Да я думала с вами! — она посмотрела в лицо Виталию и тут же сконфуженно отвела взгляд. Ему окончательно стало ясно, что он и впрямь однажды уже встречал её здесь.

— Машина у них, кажись, не заводилась… А сегодня другая приехала. В моторе что-то покопались, но ничего, видать, не изладили. В приехавшую все сели — и фьють!

Так они ж, наверняка, попали нам навстречу, едва не вырвалось у Виталия. Только не на лесной дороге, раньше… На грунтовке не было встречных машин.

«А с кем она сюда приехала-то, с кем здесь была?..» — слова вертелись на языке у Сёмина, но тут истошно завопил Игорь.

— Мама снова в сети! — Стрекалов изобразил движение, что подпрыгивает на месте. Во всяком случае, воздетой к небу мобилой и в правду помахал — словно на концерте. И фонарик, очень может быть, включил… Только не разберёшь, день-то почти в самом разгаре…

Виталий вытащил из кармана свой телефон и убедился, что пришло новое сообщение. Конечно же, прислал робот, про снова вынырнувшего из небытия абонента известил.