Бесплатный фрагмент - Наследство

Кристин Эванс
Наследство

Глава 1. Обычный день

Осенний воздух был пронзительно холодным и влажным, пах прелой листвой, дымом из труб и приближающимся вечером. Наташа куталась в старом, но бесконечно любимом шерстяном плаще, стараясь идти быстрее по скользкой от дождя брусчатке. Город жил своей жизнью, шумной и стремительной, но здесь, в тихом переулке за библиотекой, царило почти деревенское спокойствие. Фонари уже зажглись, отбрасывая на мокрый асфальт длинные, расплывчатые тени, в которых угадывались очертания спешащих по домам людей.

Она шла, чувствуя приятную усталость в ногах после долгого дня. Ее пальцы, привыкшие к шершавой поверхности книжных переплетов, слегка замерзли, и она переложила потрепанную кожаную сумку с рабочего плеча на другое, пытаясь согреть их дыханием. В сумке лежали два романа, которые она взяла почитать на выходные, яблоко и блокнот с бесконечными списками дел, большинство из которых так и оставались невыполненными. «Купить маме новые таблетки, позвонить сантехнику (снова!), отнести туфли в ремонт…» Мысли плавно текли, перебирая рутину, как четки. Это был ее щит, ее способ не думать о главном — о том, что жизнь, кажется, протекает мимо, как эта река огней на большом проспекте, до которого было рукой подать, но который существовал в каком-то ином, параллельном измерении.

Наташа работала библиотекарем в старой, но уютной городской библиотеке имени Горького. Это место было ее убежищем, ее миром, где время текло иначе — медленно, вдумчиво, подчиняясь лишь тихому шуршанию страниц и мерному тиканью напольных часов в холле. Здесь пахло пылью, старой бумагой, древесиной полированных стеллажей и чем-то неуловимо сладким, возможно, духами той самой мисс Лидии, которая проработала здесь смотрителем фонда еще с советских времен и казалась такой же вечной и незыблемой, как сами книги.

Сегодняшний день был таким же, как сотни других. Она расставляла возвращенные тома, помогала студентам найти нужную литературу для курсовых, терпеливо объясняла пожилым посетителям, как пользоваться электронным каталогом. Ей нравилась эта тихая, упорядоченная жизнь. Нравилось видеть, как морщинистое лицо старика озаряется улыбкой, когда он находит ту самую, давно разыскиваемую книгу о войне. Нравилось наблюдать, как загораются глаза юной девчушки, впервые взявшей в руки «Алису в Стране чудес» с иллюстрациями Тенниела. В эти мгновения Наташа чувствовала, что ее работа имеет смысл, что она — маленький, но важный винтик в механизме, который сохраняет культуру, знания и человеческое тепло.

Но по вечерам, закрывая дверь библиотеки на большой железный ключ, она неизменно ощущала легкий укол грусти. Словно она оставляла позади не просто рабочее место, а целую вселенную, возвращаясь в свой скромный, немного унылый мир. Ей было двадцать девять лет, она жила в маленькой квартирке, доставшейся ей от бабушки, и ее самые смелые мечты редко простирались дальше отпуска на море раз в два-три года, покупки нового дивана или, может быть, когда-нибудь, машины.

Она мечтала путешествовать. Не в Турцию или Египет по путевке «всё включено», а по-настоящему. Увидеть туманные озера Шотландии, постоять на краю норвежских фьордов, побродить по улочкам Праги, ощущая под ногами булыжники, помнящие алхимиков и императоров. Но эти мечты были такими же далекими и нереальными, как полет на Марс. Они жили в ее блокноте на отдельном листе, озаглавленном «Когда-нибудь…», и были зарисованы завитушками и цветочками — наивными символами надежды, которую она уже почти похоронила.

Дойдя до своего дома, типовой пятиэтажки из серого кирпича, Наташа с облегчением юркнула в подъезд. В лифте пахло котом и влажной штукатуркой. Квартира встретила ее знакомым, уютным запахом вареной картошки, лавандового мыла и старого паркета. Она включила свет в прихожей, повесила плащ на вешалку и босиком прошла на кухню, чтобы поставить чайник.

Ее мобильный телефон заурчал, вибрируя на столе. На экране светилось имя «Мама». Наташа улыбнулась. Звонки матери были таким же неотъемлемым ритуалом ее вечера, как вечерний сериал или чашка чая.

«Привет, мам», — сказала она, прижимая трубку к уху плечом и доставая из шкафа чашку с ромашками.

«Наташ, ты дома? Добралась хорошо? На улице холодно, ты тепло оделась?» — голос матери звучал озабоченно и любовно одновременно.

«Дома, все хорошо, оделась тепло», — автоматически ответила Наташа, проходя по списку привычных вопросов. Она могла бы произнести эту фразу и во сне.

Последовал долгий, подробный рассказ о событиях дня: о том, что соседка снизу опять жаловалась на шум, которого не было, о том, что в поликлинике объявили о новых бесплатных лекарствах, но их, как всегда, не оказалось в наличии, о том, что по телевизору опять показывали что-то ужасное. Наташа слушала, кивая в такт, хотя мама этого не видела, помешивала заварочный чайник.

«…а у тебя как? Ничего нового?» — наконец, поинтересовалась мать, выдохнув.

«Да все как всегда, мам. Работа, дом. Ничего интересного». Она не стала рассказывать о том, как на нее накричала пьяная посетительница, которой не понравилось, что библиотека закрывается ровно в семь. Или о том, как молодой практикант из колледжа застенчиво пытался с ней заговорить, и ей было одновременно смешно и горько от этой неуклюжей симпатии.

«Наташ, а ты не думаешь… Может, тебе стоит сменить работу? Или записаться на какие-нибудь курсы? Знаешь, Лидочка, дочка Ивановых, вышла замуж за такого иностранца… познакомились в интернете!» — голос матери стал заговорщическим, полным надежды.

Наташа вздохнула. Этот разговор повторялся с завидной регулярностью. Мать искренне беспокоилась о ее неустроенной личной жизни и скромном достатке. Ей казалось, что счастье ее дочери — где-то там, за горизонтом, и его нужно поймать, вооружившись новой работой, новыми нарядами или, на худой конец, иностранным женихом.

«Мам, ну что ты. У меня все хорошо. Работа спокойная, мне нравится. А замуж я еще успею». Она старалась, чтобы в голосе звучала легкая, беззаботная улыбка, но внутри все сжималось от знакомого чувства вины и легкого раздражения. Она была взрослой женщиной, но в глазах матери — вечной девочкой, которой непременно нужен был принц на белом коне, чтобы спасти ее от… от чего? От самой себя? От этой тихой, предсказуемой жизни?

Они поговорили еще несколько минут, и Наташа пообещала приехать в выходные, помочь с уборкой и купить продуктов. Положив трубку, она села за кухонный стол, обхватив руками теплую чашку. За окном окончательно стемнело. В отражении в стекле она видела свое лицо — довольно милое, с большими серыми глазами, обычно спокойными, но сейчас тронутыми усталой грустинкой, и темными волосами, собранными в небрежный пучок. Лицо обычной девушки. Ничем не примечательное. Таких тысячи.

Чай был горячим и горьковатым. Она пила его медленно, позволяя теплу разливаться по телу, прогоняя осенний холод. Мысли вновь вернулись к ее жизни. Она не была несчастна. Нет. У нее была крыша над головой, работа, которая ей, в общем-то, нравилась, любимая мама и лучшая подруга Катя, готовая примчаться по первому зову. Но была какая-то тоска. Ощущение, что она стоит на месте, в то время как мир мчится вперед с бешеной скоростью. Что она лишь наблюдает за чужой, яркой жизнью со стороны, как смотрит на витрины дорогих бутиков — красиво, но не для нее.

Она вспомнила, как сегодня днем реставрировала старый томик Бродского. Его строки: «Не выходи из комнаты; считай, что тебя обокрали». Она чувствовала себя так, словно ее и правда обокрали. Украли будущее, полное возможностей, оставив взамен безопасное, но такое тесное настоящее.

Зазвонил телефон, вырывая ее из тягостных раздумий. На экране загорелось веселое селфи Кати с высунутым языком. Наташа улыбнулась. Катя была ее полной противоположностью — взрывной, амбициозной, вечно влюбленной и вечно в поиске новых приключений. Она работала менеджером в турагентстве и постоянно пыталась «расшевелить» Наташу, затащить ее на вечеринки или хотя бы в кино.

«Привет, зануда!» — послышался в трубке жизнерадостный голос. — «Сидишь дома, вяжешь носочки и читаешь занудную книжку? Признавайся!»

«Почти угадала. Чай пью и смотрю в окно», — рассмеялась Наташа.

«Ужас! Собирайся, через сорок минут заезжаю! Открывается новая кофейня на Пестеля, говорят, там божественный раф и глаз не оторвать от баристы! Молодой, красивый, и зовут его, кажется, Артем! Это знак!»

«Кать, я устала…» — начала Наташа, но та ее перебила.

«Никаких отговорок! Ты уже полгода не была нигде, кроме библиотеки и своей кухни! Я не позволю тебе засохнуть, как гербарий в твоих любимых книжках! Сорок минут! Одевай что-нибудь симпатичное!» — и Катя положила трубку, не оставив шансов на возражение.

Наташа покачала головой, но улыбка не сходила с ее лица. Катя была как ураган — разрушала все планы на тихий вечер, но зато приносила с собой столько энергии и жизни, что порой это было именно то, что нужно.

Она допила чай и пошла в комнату переодеваться. Достала из шкафа свои единственные «выходные» джинсы и простенький свитер. Не то чтобы сильно симпатичное, но Катя, конечно, будет ворчать. Она посмотрела на себя в зеркало. «Гербарий…» — усмехнулась она про себя. — «Возможно, она права».

Пока она красила ресницы, взгляд упал на небольшую пачку писем, которые она принесла сегодня из почтового ящика и бросила на тумбочку, не глядя. Обычно там были только счета за коммуналку и рекламные проспекты. Она машинально перебрала их. Квитанция за электричество, каталог из магазина косметики, какое-то официальное письмо с логотипом… Она остановилась и взяла его в руки.

Конверт был плотный, качественный, белоснежный. В левом верхнем углу строго и солидно выделялось название: «Вальтер и партнеры». Адрес был напечатан на принтере, ее имя и фамилия — «Наталья Петровна Соколова» — смотрелись на этом фоне чужеродно и даже немного пугающе. Обратный адрес указывал на Москву.

Сердце почему-то екнуло. Она не знала ни одной юридической фирмы. И уж тем более в Москве. Первая мысль — налоговая? Но нет, логотип другой. Может, ошибка? Или это какая-то новая схема развода? Она повертела конверт в руках. Он был тяжелым, внушительным. Внутри явно находилось не одно письмо, а несколько листов.

Любопытство заставляло вскрыть его немедленно. Но какое-то смутное, иррациональное чувство тревоги заставляло отложить. Официозные письма редко несли что-то хорошее. Судебные повестки, долги, какие-то проблемы… Ее жизнь была настолько простой и прозрачной, что в ней не было места для сюрпризов из мира «Вальтер и партнеров». Мира больших денег, крупных сделок и юридических сложностей, о которых она имела смутное представление из телесериалов.

Она положила письмо обратно на стопку. «Разберусь завтра», — прошептала она себе. Сейчас ее ждала Катя, кофе и попытки флиртовать с симпатичным баристой. Реальные, осязаемые радости жизни. А это письмо… оно было из другого измерения. Из того, которое пугало своей непонятностью.

Наташа нанесла на губы блеск, снова посмотрела в зеркало, стараясь отогнать навязчивую тревогу. Все будет хорошо. Обычный вечер. Обычная жизнь. Ничего не меняется. И это… это ведь хорошо, правда?

Она выключила свет в комнате и вышла в прихожую, чтобы ждать подругу. Взгляд снова скользнул по белому конверту, лежавшему на тумбочке. Он словно светился в полумраке, как немое предупреждение, как тихий набат, возвещающий о конце ее старой жизни. Но она еще не знала этого. Она всего лишь ждала подругу, чтобы выпить чашку кофе и посмеяться над чем-нибудь незначительным.

За окном засигналила машина. Наташа вздрогнула, отведя взгляд от письма, натянула куртку и выбежала из квартиры, стараясь не оборачиваться.

Глава 2. Загадочное письмо

Утро субботы было туманным и сонным, словно город нехотя просыпался после долгой недели, кутаясь в серое, влажное одеяло. В квартире Наташи царила тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов в гостиной и редкими звуками с улицы — проехавшей машиной, чьими-то шагами внизу по асфальту. Она спала беспокойно, ее сон был поверхностным и обрывистым, словно сознание никак не могло забыть тот белый, плотный конверт, лежавший на тумбочке.

Воспоминания о вчерашнем вечере всплывали обрывками, словно кадры из старого, немого кино. Яркая, шумная кофейня, где пахло свежемолотым кофе и сладкой выпечкой. Катя, сияющая и громкая, жестикулирующая и смеющаяся, бросающая многозначительные взгляды на того самого баристу — Артема, который оказался милым, но до смерти загруженным работой студентом. Сама Наташа, пытавшаяся влиться в веселье, но чувствовавшая себя немного не в своей тарелке. Ее мысли то и дело возвращались домой, к тому молчаливому посланию на тумбочке. Оно висело между ней и подругой невидимой, но ощутимой пеленой. Один раз она даже собралась было рассказать Кате, но вовремя остановила себя. Зачем? Чтобы выслушать поток догадок, предположений и, возможно, насмешек? «Наташ, тебе почудилось! Налоговая, наверное, ошиблась в подсчетах!» Нет, уж лучше сначала самой во всем разобраться.

Она потянулась в кровати, с наслаждением чувствуя мягкость простыней. За окном плыл густой, молочно-белый туман, скрывая контуры домов и делая мир призрачным и нереальным. День обещал быть тихим, домашним. Именно таким, какие она любила больше всего. Можно было бы перечитать любимый роман, посмотреть какой-нибудь старый, добрый фильм, приготовить что-нибудь вкусное и просто наслаждаться покоем.

Но стоило ей лишь представить себе тот конверт, как по телу пробегали мурашки — смесь любопытства и непонятного, глубокого страха. Что, если это что-то серьезное? Что, если это извещение о каком-то долге, о котором она и не подозревала? Или, того хуже, какая-то судебная тяжба? Ее жизнь была настолько простой и прозрачной, что в ней не находилось места для подобных сюрпризов. Она была как открытая книга, а это письмо казалось страницей из какого-то чужого, запутанного и мрачного романа, вкравшейся в ее привычную историю.

С трудом заставив себя подняться с постели, Наташа накинула на плечи старый, потертый халат и босиком побрела на кухню. Ритуал утреннего кофе был для нее священнодействием, моментом, когда мир приходил в порядок, а мысли упорядочивались. Она медленно, почти медитативно, молола зерна, вдыхая терпкий, бодрящий аромат. Заливала кипятком в френч-прессе, наблюдая, как темная вода смешивается с маслянистой гущей. Ждала.

Пока кофе настаивался, ее взгляд снова и снова упрямо тянулся в сторону прихожей, туда, где на тумбочке лежало письмо. Оно словно излучало какое-то магнитное поле, притягивая к себе все ее внимание, отравляя умиротворяющую атмосферу утра.

«Нет, — сказала она себе вслух, наливая кофе в большую кружку с надписью „Тишина — золото“. — Это просто письмо. Возможно, реклама. Или ошибка. Нечего накручивать себя».

Она взяла кружку, прижала ладони к ее теплым стенкам, словно ища защиты и утешения, и прошла в гостиную, устроившись в своем любимом кресле у окна. За окном туман потихоньку начинал рассеиваться, и сквозь пелену проступали смутные очертания деревьев и крыш. Она взяла с полки томик Брэдбери — «Вино из одуванчиков», книгу о детстве, о лете, о простых радостях. Именно то, что нужно было сейчас ее встревоженной душе.

Но буквы расплывались перед глазами, не складываясь в слова, а слова — в предложения. Сюжет не захватывал. Ее мысли были там, в прихожей. Она читала одну и ту же страницу три раза, но так и не могла понять, о чем она. В голове звучало только одно: «Вальтер и партнеры. Вальтер и партнеры».

С досадой она захлопнула книгу и отставила ее в сторону. Кофе казался горьким и невкусным. Тревога, сначала тихая, как фоновая музыка, теперь нарастала, превращаясь в навязчивую, тревожную мелодию, которая звучала все громче и громче. Руки стали слегка потеть.

«Надо просто взять и открыть его, — убеждала она себя. — Сделать это и забыть. Выбросить и жить дальше».

Но ноги не слушались. Она сидела в кресле, как прикованная, и смотрела в окно, наблюдая, как туман окончательно сдает позиции, уступая место бледному, осеннему солнцу. Птицы на дереве под окном оживились, устроив шумную перепалку. Жизнь шла своим чередом, а она застряла в этом моменте нерешительности.

Она вспомнила случай из детства. Как она потерялась в большом универмаге. Она стояла посреди незнакомого отдела, окруженная чужими ногами и голосами, и ее охватывал ужас, холодный и всепоглощающий. Она боялась пошевелиться, боялась сделать шаг, чтобы не потеряться еще больше. Такое же чувство парализующего страха она испытывала и сейчас. Это письмо было тем самым незнакомым, пугающим местом, в котором она боялась сделать шаг.

Прошел час. Наташа допила холодный кофе, помыла кружку, прибралась на кухне — делала все что угодно, лишь бы отдалить момент истины. Она даже позвонила матери, поговорила о пустяках, тщательно избегая любой информации о письме. Мама что-то рассказывала о своем огороде на балконе, а Наташа лишь поддакивала, глядя в пустоту и сжимая телефон в потной ладони.

После звонка стало еще хуже. Гнетущее чувство одиночества стало почти физическим. Она была одна в своей квартире, одна наедине с этой загадкой, и никто не мог принять решение за нее.

Наконец, собрав всю свою волю в кулак, она решилась. Медленно, как на эшафот, она вышла из кухни и направилась в прихожую. Сердце бешено колотилось в груди, отдаваясь глухим стуком в висках. Конверт лежал на том же месте, белый, безмятежный и зловещий.

Она взяла его в руки. Он был тяжелее, чем казалось. Пальцы слегка дрожали. Она повертела его, разглядывая со всех сторон. Качественная бумага, четкая печать. Ни единого намека на то, что внутри. Ни кляксы, ни помарки. Совершенство, которое пугало.

Она провела пальцем по клапану конверта, чувствуя мелкую зубчатость клеевой полосы. Один рывок — и тайна будет раскрыта. Но ее рука замерла в воздухе.

А что, если там действительно что-то ужасное? Извещение о долге? О штрафе? Может, она случайно нарушила какой-то закон, о котором даже не подозревает? Ее воображение, подпитанное тревогой, уже рисовало мрачные картины: суды, коллекторы, опись имущества… Она жила на скромную зарплату, и любое, даже самое небольшое финансовое потрясение могло стать для нее катастрофой.

«Нет, — снова попыталась успокоить себя Наташа. — Это какая-то ошибка. Они перепутали адрес. Сейчас открою, увижу незнакомое имя и выброшу. И все».

Она глубоко вдохнула, задержала дыхание и резко дернула за клапан. Бумага поддалась с тихим, шелестящим звуком, который в гробовой тишине прихожей показался ей оглушительно громким.

Внутри лежало несколько листов. Самый верхний — официальное письмо на фирменном бланке. Ее глаза побежали по строчкам, выхватывая отдельные, пугающие фразы: «…имеем честь уведомить…», «…в связи с кончиной…», «…единственная наследница…», «…просим явиться в наш офис…».

Слова прыгали перед глазами, не желая складываться в осмысленное предложение. Сердце замерло, а затем забилось с новой, бешеной силой. Она почувствовала, как кровь отливает от лица, а ладони становятся ледяными. Она не понимала. Совсем не понимала.

«…единственная наследница…» — ее глаза снова и снова возвращались к этим словам. Какое наследство? У нее не было богатых родственников. Бабушка и дедушка давно умерли, оставив лишь эту квартиру. Отец… об отце она ничего не знала. Мама всегда отделывалась общими фразами: «Не сложилось, он нас бросил, не стоит о нем говорить». И больше — ничего.

Она вгляделась в имя усопшего. «Виктор Леонидович Орлов». Незнакомое имя. Никаких ассоциаций. Никаких воспоминаний.

Дрожащими руками она достала остальные бумаги. Была еще какая-то юридическая документация, сложная для восприятия, с кучей цифр и официальных терминов. И… небольшой конверт поменьше, вложенный внутрь. Простой, без каких-либо логотипов. На нем было выведено старательным, четким почерком: «Моей дочери. Наташе».

От этого обращения по коже побежали мурашки. Голова закружилась. Она прислонилась к стене, чтобы не упасть. Дочь? Какая дочь? Что это за жестокая шутка?

Слезы навернулись на глаза — слезы растерянности, страха и полнейшей потери почвы под ногами. Ее аккуратный, предсказуемый мир дал трещину, и из этой трещины на нее смотрела пугающая, незнакомая реальность.

Она отшвырнула конверт и официальные бумаги на тумбочку, как будто они были раскаленным железом. Они упали с глухим стуком, разлетелись веером по полу. Она не стала их поднимать. Она не хотела этого видеть. Не хотела этого знать.

Отступив в гостиную, она обхватила себя руками, пытаясь согреться. Но внутри был лед. Ей было страшно. До слез страшно. Это было не то письмо, которое можно прочитать и выбросить. Это было письмо, которое меняло все. Ломало ее прошлое, ставило под сомнение настоящее и пугающе неясно рисовало будущее.

Она посмотрела на разбросанные листы. Они лежали на полу, такие безобидные с виду и такие разрушительные по своей сути. Обычное субботнее утро было безнадежно испорчено. Теперь ей предстояло жить с этим знанием. С этим грузом.

Она медленно подошла, подняла основной лист и снова посмотрела на него. Телефонный номер юриста, Елены Смирновой, и адрес офиса в Москве. Больше некуда было деться. Вопросы, рождающиеся в ее голове, были слишком велики и слишком страшны, чтобы игнорировать их.

Но звонить сейчас? В субботу? Нет. Она не могла. Ей нужно было время. Время прийти в себя. Время осмыслить этот удар.

Она аккуратно, с какой-то странной, почти ритуальной осторожностью, собрала все листы, сложила их обратно в большой белый конверт и убрала его в ящик комода в прихожей, под стопку старых газет. Спрятать с глаз долой. Сделать вид, что ничего не произошло.

Но она знала, что это не сработает. Знала, что с этого момента ничто не будет прежним. Тишина в квартире стала другой — напряженной, звенящей, полной невысказанных вопросов и пугающих возможностей. Она стояла посреди своей прихожей, совсем одна, и чувствовала себя так, будто только что получила известие с другой планеты. Известие, которое несло в себе не обещание счастья, а тяжелую, неподъемную тайну.

Она снова посмотрела на ящик комода, где теперь лежало ее «наследство». И впервые за долгое время Наташа почувствовала себя совершенно, абсолютно потерянной.

Глава 3. Настойчивость незнакомца

Воскресенье стало днем парадоксов. Снаружи — идиллия: бледное, но упрямое осеннее солнце заливало комнату пыльным золотом, за окном щебетали воробьи, и даже соседи сверху, обычно громкие и неутомимые, куда-то притихли. Но внутри Наташи царил настоящий шторм. Белый конверт, надежно упрятанный на дно ящика комода под стопки старых счетов и выцветших фотографий, стал центром ее вселенной, черной дырой, которая затягивала в себя все мысли, все чувства, все попытки вернуться к нормальной жизни.

Она пыталась. Боже, как она пыталась! Включила телевизор — какой-то утренний концерт, веселые, улыбающиеся люди пели о любви. Но слова доносились до нее как сквозь толстое стекло, не долетая до смысловых центров мозга. Она взяла в руки книгу — тот самый томик Брэдбери, — но строки о лете и беззаботности казались теперь жестокой насмешкой над ее состоянием. Она даже попробовала заняться уборкой — агрессивно, с яростью вытирала пыль, мыла полы, перебирала вещи в шкафу. Физическая усталость должна была притупить остроту душевной боли. Но тщетно. Руки двигались механически, а сознание было приковано к тому ящику, к той тайне, что лежала там, свернувшись клубком, словно спящая, но готовая к атаке змея.

Мысли кружились по одному и тому же замкнутому кругу. Виктор Леонидович Орлов. Кто он? Почему она — его наследница? Слово «дочь», написанное тем самым старательным почерком на внутреннем конверте, обжигало изнутри, как раскаленный металл. Это не могло быть правдой. Мама… мама никогда не обманывала бы ее так жестоко. Всегда говорила, что отец ушел от них еще до ее рождения, что он был простым человеком, что он… что он погиб. Да, именно так. В аварии. Так всегда говорилось. Это была семейная легенда, печальная, но простая и понятная. А тут — какой-то Виктор Орлов. Солидное имя. Солидная юридическая фирма. Наследство.

Само слово «наследство» вызывало у нее не радость, а глухую панику. Оно было связано с смертью. С чьей-то смертью. Смертью человека, который, возможно, был ее… отцом? Она чувствовала себя ужасно виноватой. Кто-то умер, а она даже не знала об этом, не скорбела, не оплакивала. И теперь этот кто-то оставил ей что-то. Это было неправильно. Несправедливо.

И самый главный, самый страшный вопрос: почему мама солгала? Почему скрывала правду все эти годы? За этим невысказанным вопросом таилась бездна предательства, в которую Наташа боялась заглянуть. Ее мама, ее опора, ее самый близкий человек… могла ли она построить всю их общую жизнь на лжи?

От этих мыслей становилось душно. Она распахнула окно, впустив в комнату свежий, холодный воздух. Он пах дымом и ушедшей осенью. Наташа глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в руках. Нужно было отвлечься. Жизнь продолжалась. Завтра на работу. Нужно приготовить еду на неделю, погладить блузку…

Ее мобильный телефон, лежавший на диване, внезапно ожил и завибрировал, заставляя ее вздрогнуть от неожиданности. На неизвестный номер. Москва. Сердце упало, а затем забилось с бешеной силой, отдаваясь глухим стуком в ушах. Это были они. «Вальтер и партнеры». Инстинктивно она швырнула телефон на диван, как будто он был раскаленным углем. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, пока он вибрировал, подпрыгивая на обивке, настойчиво и неумолимо. Мелодия звонка, обычно казавшаяся ей веселой и беззаботной, теперь звучала как погребальный марш.

Звонок оборвался. В квартире воцарилась гробовая тишина, еще более звенящая после недавнего шума. Наташа выдохнула, не осознавая, что задерживала дыхание. Она ждала. Секунду. Пять. Десять. Ничего. Только тиканье часов.

«Хорошо, — прошептала она себе. — Они поняли, что я не хочу говорить. Все. Отстали».

Но едва она успела подумать об этом, как телефон снова завибрировал. Тот же номер. Та же настойчивая, безжалостная мелодия. Он звонил снова, словно электронный циклоп, не видящий препятствий на своем пути. Наташа вжалась в спинку дивана, обхватив себя за плечи. Ей хотелось закричать, чтобы он замолчал. Она чувствовала себя загнанным зверьком, на которого вышли на охоту с фонарями.

Она не взяла трубку. И на этот раз. Звонок снова оборвался. Теперь ее охватила не просто паника, а настоящая паранойя. Они знают ее номер. Они знают, где она живет. Они не отстанут. Кто эти люди? Что им от нее нужно? В голове полезли картины из криминальных хроник: наезды на наследников, подставные дела, запугивания…

Чтобы успокоиться, она решила сделать самое простое и понятное — приготовить обед. Она нарезала овощи для салата медленно, тщательно, стараясь сконцентрироваться на размере кубиков, на аромате свежего укропа, на чем угодно, только не на звонках. Нож ровно стучал по разделочной доске, и этот ритмичный звук немного успокаивал.

Но едва она поставила кастрюлю с супом на огонь, как телефон зазвонил снова. Она аж подпрыгнула на месте, чуть не уронив половник. Не глядя на экран, она схватила аппарат и с силой нажала на кнопку отклонения вызова, а затем и вовсе выключила его. Тишина. Глубокая, абсолютная. Теперь ее не достанут. Теперь она в безопасности. В своем коконе.

Но чувство облегчения было недолгим. Его сменила тягостная, давящая изоляция. Она отрезала себя от мира. А что, если позвонит мама? Или Катя? Или на работу? Она сидела на кухне и слушала, как булькает суп, и чувствовала себя абсолютно одинокой и беззащитной. Этот звонок с неизвестного номера выбил из-под нее и без того шаткую почву.

Она просидела так почти час, уставившись в одну точку на обоях, пока запах готовящейся еды не стал отдавать горелым. Она вскочила, сняла кастрюлю, выключила плиту. Все было испорчено. Как и ее безмятежное воскресенье.

Вечером, собравшись с духом, она включила телефон. Он тут же запищал, оповещая о пропущенных вызовах и сообщениях. Один пропущенный вызов с того самого московского номера. И… три пропущенных вызова от Кати. И два голосовых сообщения от нее же.

Сердце снова екнуло, но теперь по другой причине. Катя. Почему она звонила так настойчиво? Обычно они ограничивались парой сообщений в день. Наташа почти физически ощущала, как два ее мира — старый, привычный, с лучшей подругой, и новый, пугающий, с юристами и наследством, — начали сталкиваться лбами.

Она с замиранием сердца нажала на воспроизведение первого голосового сообщения.

«Наташ! Ты где? Почему телефон выключен? — голос Кати звучал возбужденно, но пока еще без тревоги. — Дозвониться не могу! Перезвони, срочно нужно кое-что обсудить! Обалдеть что происходит!»

Наташа нахмурилась. «Обалдеть что происходит»? О чем это она? Второе сообщение было записано уже через пятнадцать минут.

«Наташ, ну ты где?! — голос подруги теперь звучал озабоченно и немного обиженно. — Твои дела творятся! Мне тут какая-то женщина в личку написала! Очень серьезная тетка, судя по всему. Ищет тебя! Говорит, дело неотложное! Что случилось? Ты в долги влезла? Перезвони немедленно, а то я волноваться начинаю!»

У Наташи перехватило дыхание. Комната поплыла перед глазами. Она ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Женщина. Написала Кате. В личные сообщения. Ищет ее. Дело неотложное.

Это было уже за гранью. Это было вторжением. Грубым, беспардонным вторжением в ее личную жизнь! Как они посмели? Как они нашли Катю? Значит, они не просто знают ее номер, они проводят настоящую слежку! Выясняют ее окружение, выходят на друзей… Ужас сковал ее с головы до ног. Это было не похоже на работу обычных юристов. Это было похоже на что-то из шпионского триллера.

Она тут же набрала номер Кати. Та взяла трубку с первого гудка.

«Наташка! Наконец-то! Я уж думала, тебя похитили инопланетяне! Что происходит-то?» — послышался взволнованный, полный любопытства голос.

«Кать, привет… — голос Наташи прозвучал хрипло и слабо. Она сглотнула ком в горле. — Что за женщина? Что она тебе написала?»

«Ага! Значит, ты в курсе! — Катя сразу же завелась. — Ну, смотри. Пишет мне в соцсетях. Аккаунт закрытый, фото какое-то строгое, подпись „Елена Смирнова“. Пишет: „Здравствуйте, Катерина. Прошу прощения за беспокойство. Я представляю интересы Натальи Соколовой. Мы безуспешно пытаемся связаться с ней по телефону по крайне важному и неотложному вопросу. Не могли бы вы передать ей, чтобы она позвонила мне по номеру…“ и дальше цифры. И номер тот же московский! Наташ, что это? Кто это? Она права? Это важно?»

Наташа молчала. Она чувствовала, как по спине бегут мурашки. Елена Смирнова. Та самая юрист из письма. Она не просто звонила. Она вела настоящую операцию по ее поимке.

«Наташ! Ты меня слышишь?» — голос Кати стал тревожным.

«Слышу, — наконец выдавила Наташа. — Это… Это не долги. Это…»

Она замолчала. Она не знала, что сказать. Как объяснить то, чего сама не понимает? Сказать правду? Но какая правда? Что она, возможно, получила наследство от человека, который, возможно, ее отец? Звучало как бред сумасшедшего.

«Кать, я… я сама не совсем в курсе. Получила какое-то письмо из юридической фирмы. Из Москвы. Я его еще не открывала толком…» — она солгала. Солгала, потому что было проще, чем пытаться объяснить необъяснимое.

«Письмо? Какое письмо? — Катя замерла в ожидании, и Наташа буквально видела, как у нее загораются глаза. — Наташка, да ты что! Может, ты выиграла в лотерею? Или у тебя богатый родственник из Америки объявился? Ой, как интересно!»

Ее восторг был таким искренним и таким неуместным, что Наташе стало почти физически больно.

«Нет, Кать, не лотерея, — устало сказала она. — И родственников у меня нет. Думаю, какая-то ошибка. Путаница с фамилией».

«Да брось! Ошибки так не ищут! — парировала Катя. — Тетка писала очень официально и настойчиво. Ошибкой тут не пахнет! Ты обязана перезвонить! Обязана! И тут же все мне рассказать! Это же так загадочно! Прямо как в кино!»

Для Кати это было захватывающим приключением. Для Наташи — кошмаром.

«Ладно, ладно, — сдалась Наташа, понимая, что от подруги ей не отвязаться. — Позвоню. Завтра. Сейчас уже вечер».

«Ты обещаешь? И перезвонишь мне сразу же?»

«Обещаю».

Они поговорили еще несколько минут, Катя пыталась строить самые невероятные догадки, а Наташа лишь мычала в ответ, уже ненавидя этот весь сыр-бор, в который она попала. Положив трубку, она почувствовала себя еще более разбитой и подавленной.

Теперь давление шло с двух сторон. С одной — настойчивые, безжалостные юристы, ведущие на нее охоту. С другой — любопытство лучшей подруги, которая уже предвкушала авантюру. И посередине — она сама. Зажатая, напуганная, одинокая.

Она подошла к комоду, открыла ящик и вынула злополучный конверт. Он лежал там, безмолвный, но такой весомый. Она провела рукой по гладкой бумаге. «Елена Смирнова…» — прошептала она.

Завтра. Завтра ей придется сделать этот звонок. Придется нарушить тишину, в которую она пыталась спрятаться. Придется выслушать то, что, как она чувствовала, навсегда изменит ее жизнь.

Она положила конверт обратно и закрыла ящик. Но спрятать от себя самой она его уже не могла. Тень незнакомца по имени Виктор Орлов и его настойчивой поверенной Елены Смирновой легла на ее жизнь, и никакое воскресное солнце не могло ее развеять. Предстоящая ночь обещала быть бессонной.

Глава 4. Имя из прошлого

Понедельник наступил с той неумолимостью, с какой наступают будни после короткого затишья выходных. Но для Наташи он был не просто началом новой рабочей недели. Он был днем икс. Днем, когда нужно было переступить через страх и найти в себе силы сделать тот самый, единственно верный и одновременно пугающий шаг — позвонить.

Она почти не спала всю ночь. Ворочалась с боку на бок, вглядывалась в потолок, на котором узоры из теней складывались в зловещие, неведомые символы. Мысли метались, как пойманные в клетку птицы, ударяясь о прутья одних и тех же вопросов: кто он? почему она? что делать? Под утро ее сморил короткий, тревожный сон, в котором она бежала по бесконечному коридору с множеством дверей, а сзади, невидимый, но ощутимый, наступал на пятки чей-то тяжелый, мерный шаг. Она просыпалась с колотящимся сердцем и сухим ртом.

На работу она шла как на казнь. Каждый шаг давался с трудом. Городской шум, обычно просто фон ее жизни, сегодня бил по ушам, резал слух — грохот трамваев, визг тормозов, гул голосов. Она куталась в свой старый плащ, словно пытаясь спрятаться от всего этого мира, который вдруг стал таким враждебным и непонятным.

В библиотеке все было по-прежнему. Пахло книгами, тишиной и временем. Мисс Лидия, хранительница фонда, уже расхаживала между стеллажами с важным видом, поправляя очки на переносице. Коллеги лениво перебрасывались фразами о вчерашних сериалах. Все было так знакомо, так обычно. Но Наташа чувствовала себя чужестранкой, заброшенной в этот мир тишины и порядка из какого-то другого, хаотичного и опасного измерения. Ее руки дрожали, когда она расставляла книги по полкам. Она путала инвентарные номера, чего с ней никогда не случалось. Мысли упрямо возвращались к тому ящику комода, к тому белому конверту.

Она знала, что не сможет работать, не сможет думать ни о чем другом, пока не снимет это напряжение. Пока не совершит тот самый звонок. Оттягивать было бесполезно — это лишь растягивало муку.

В обеденный перерыв, когда читальный зал опустел и коллеги разошлись по своим делам, Наташа заперлась в крошечной служебной комнатке, где хранились канцелярские принадлежности. Здесь было тихо, пыльно и уединенно. Она достала из сумки скомканный листок, на который с дрожащей руки переписала номер Елены Смирновой из письма. Мобильный телефон казался невероятно тяжелым, словно был отлит из свинца.

Она смотрела на подсвеченный экран, на эти цифры, которые казались ей сейчас магической формулой, способной открыть портал в другую реальность. Ее палец замер над кнопкой вызова. Сердце колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание. Что она скажет? «Здравствуйте, мне пришло ваше письмо»? Звучало глупо. «Я Наталья Соколова, вы меня искали»? Еще хуже.

Глубокий вдох. Еще один. Она нажала на кнопку.

Тишина. Потом длинные гудки. Каждый гудок отдавался в ее виске пульсирующей болью. Она уже почти надеялась, что никто не возьмет трубку, что у нее будет еще несколько часов передышки…

«Алло?» — раздался в трубке голос. Женский. Низкий, спокойный, профессиональный до холодности. В нем не было ни капли эмоций, лишь вежливая вопросительная интонация.

Наташа поперхнулась, забыв все заготовленные фразы.

— Здравствуйте… — ее собственный голос прозвучал сипло и неуверенно. — Это… меня зовут Наталья Соколова. Мне… мне звонили… и писали…

«Наталья Петровна?» — голос на том конце провода смягчился, в нем появились нотки чего-то похожего на удовлетворение. — «Очень приятно. Это Елена Смирнова. Я очень рада, что вы вышли на связь. Благодарю вас за звонок».

Вежливость юриста была безупречной, но за ней сквозил steel — стальная воля и уверенность человека, который привык держать все под контролем. Наташа почувствовала себя школьницей, вызванной к директору.

«Я… я получила ваше письмо, — выдавила она, чувствуя, как краснеет, хотя ее никто не видел. — Но я… я не совсем понимаю. Должна быть какая-то ошибка».

«Ошибки нет, Наталья Петровна, — голос Елены Смирновой звучал мягко, но категорично. — Мы все несколько раз перепроверили. Вы являетесь единственной наследницей по завещанию господина Виктора Леонидовича Орлова. Для урегулирования всех формальностей и ввода вас в курс дел нам необходимо встретиться с вами лично в нашем офисе».

«Но я не знаю никакого Виктора Орлова! — почти выкрикнула Наташа, и ее голос дрогнул. — Это невозможно! Вы перепутали меня с кем-то другим! Может, есть еще одна Наталья Соколова?»

На том конце провода на секунду воцарилась тишина. Затем Елена Смирнова заговорила снова, и ее голос приобрел оттенок… была ли это жалость? Нет, скорее, понимание. Как будто она ожидала такой реакции.

«Наталья Петровна, я прекрасно понимаю ваше замешательство. Поверьте, такая реакция не редкость в подобных делах. Завещание было составлено лично господином Орловым и заверено нотариусом. Ваши данные — имя, фамилия, отчество, дата и место рождения — полностью совпадают. Ошибка исключена. Я настоятельно рекомендую вам приехать. Все прояснится при личной встрече».

Наташа молчала, сжимая телефон так, что костяшки пальцев побелели. Мир плыл вокруг нее. Не было никакой ошибки. Это правда. Странная, необъяснимая, пугающая правда.

«Я… я не могу просто так взять и приехать в Москву, — слабо протестовала она, хватаясь за последнюю соломинку. — У меня работа…»

«Мы понимаем, что это неожиданно для вас, — голос Смирновой вновь стал деловым. — Все ваши расходы на проезд и проживание будут компенсированы. Вам нужно будет лишь выделить один день. Мы можем запланировать встречу на любой удобный для вас день на этой или следующей неделе. Я лично готова встретиться с вами в субботу, если это будет удобнее».

Они готовы были ждать. Готовы были платить. Это было серьезно. Очень серьезно.

«Наталья Петровна, — голос в трубке стал чуть тише, почти конфиденциальным. — Я понимаю, что это шок. Но поверьте, господин Орлов очень хотел, чтобы вы получили то, что он для вас предназначил. Он уделил этому много внимания. Это было его последней волей».

В этих словах была какая-то неуловимая тревожная нотка. Что-то, что заставило Наташу насторожиться. «Он очень хотел»… «Последняя воля»… Звучало так, как будто между этим незнакомым мужчиной и ею существовала какая-то связь. Какая?

«Хорошо, — неожиданно для себя сказала Наташа. Она поняла, что отступать некуда. Что пока она не встретится с этими людьми, не увидит все своими глазами, покоя ей не будет. — Я… я приеду. В субботу».

«Отлично!» — в голосе юриста впервые прозвучали неподдельные, живые эмоции — облегчение и удовлетворение. — «Я вышлю вам на электронную почту все подробности — адрес, время, мои контакты. Если будут вопросы — звоните в любое время. Я буду ждать вас в субботу, скажем, в одиннадцать утра?»

«Да, — машинально кивнула Наташа, хотя ее собеседница не могла этого видеть. — В одиннадцать».

Они попрощались, и Наташа опустила телефон. В ушах стоял звон. Она вышла из каморки и, шатаясь, прошла к своему рабочему месту за выдачей книг. Коллеги что-то говорили ей, читатели задавали вопросы, но она отвечала автоматически, не вникая в смысл. Ее сознание было там, в том телефонном разговоре.

Она согласилась. Теперь это было официально. В субботу она едет в Москву. На встречу с призраком из прошлого, которого звали Виктор Орлов.

Остаток дня прошел в тумане. Она двигалась как робот, выполняя привычные действия, но ее душа была парализована. Страх никуда не ушел, он лишь трансформировался. Теперь это был страх перед неизвестностью, перед встречей с чем-то, что могло навсегда перевернуть ее жизнь.

Вечером, придя домой, она первым делом проверила почту. Там уже лежало письмо от Елены Смирновой. Текст был лаконичным и четким. Адрес офиса на Новом Арбате. Время — суббота, 11:00. Номер мобильного телефона Елены на случай форс-мажора. И… прикрепленный файл. Инструкция по оформлению электронного билета на скоростной поезд в Москву и обратно. Билеты уже были забронированы и оплачены. Ей оставалось лишь распечатать их.

Она села на стул и смотрела на экран. Все было так просто. Так продумано. Так… богато. Они даже не стали спрашивать ее, на каком поезде она хочет поехать. Они просто купили билеты. Наташа никогда не ездила на скоростных поездах — они были для нее слишком дорогим удовольствием. А тут — туда и обратно, без лишних вопросов.

Этот простой жест — оплаченные билеты — вдруг с пугающей ясностью показал ей пропасть, которая лежала между ее миром и миром этих людей. В ее мире каждая копейка была на счету, поездка в Москва была событием, к которому готовились месяцами. В их мире — это просто строчка в расходниках, мелкая деталь, о которой даже не стоит говорить.

Она распечатала билеты. Бумага была плотной, качественной. На ней красовались логотипы железной дороги и время отправления. В субботу утром она должна была быть в Москве.

Она положила билеты рядом с тем самым белым конвертом. Теперь у нее было два артефакта из того другого мира. Два материальных доказательства того, что ее жизнь уже не принадлежит ей полностью.

Она не стала звонить Кате. Не смогла. Она не хотела слышать ее восторженные вопли и бесконечные вопросы. Она не хотела ни с кем делиться этим грузом. Не сейчас.

Вместо этого она подошла к окну и смотрела на темнеющий город. Огни зажигались в окнах домов напротив, люди возвращались с работы, готовили ужин, смотрели телевизор. Обычная жизнь. Ее жизнь. Та, что была всего три дня назад.

Теперь все было иначе. Теперь у нее было имя. Виктор Леонидович Орлов. Имя незнакомца, который, возможно, был ее отцом. Имя человека, который что-то ей оставил. Имя, которое тянулось из прошлого, как длинная, темная тень, чтобы навсегда изменить ее настоящее.

Она чувствовала себя как персонаж из плохого романа, которую вдруг насильно втянули в чужую, непонятную историю. И у нее не было выбора, кроме как играть по предложенным правилам.

Суббота. Всего несколько дней оставалось до субботы. До встречи с Еленой Смирновой. До встречи с правдой, которую она, возможно, не была готова услышать.

Она взяла в руки тот самый, маленький конверт, тот, что был внутри, с надписью «Моей дочери. Наташе». Она еще не открывала его. Ждала. Боялась. Теперь она знала, что не откроет его до субботы. До встречи с юристом. Потому что боялась, что то, что написано внутри, окончательно сломает ее. А ей нужно было сохранять хотя бы видимость самообладания. Хотя бы до субботы.

Она спрятала конверт обратно. Имя было произнесено вслух. Путь был начат. Обратной дороги не было.

Глава 5. Первая поездка в столицу

Суббота наступила с ощущением нереальности происходящего. Все, что происходило с Наташей эти несколько дней — с того самого момента, как ее пальцы вскрыли белый конверт, — казалось ей дурным, затянувшимся сном. Но вот она стоит на почти пустом перроне в предрассветной мгле, сжимая в руке распечатанный билет на «Сапсан», и понимает, что это не сон. Это и есть ее новая, пугающая реальность.

Она почти ничего не брала с собой — лишь небольшую сумку через плечо с кошельком, документами, бутылкой воды и той самой папкой с письмом от «Вальтер и партнеры». Это была ее карта, ее пропуск в тот иной мир. Надеть она решила свое самое официальное платье — простое, черное, до колен, купленное несколько лет назад для защиты диплома. Теперь оно показалось ей убого-старомодным, но другого выбора не было. Она чувствовала себя школьницей, переодетой во взрослую, и это ощущение фальши лишь усиливало внутренний трепет.

Поезд подъехал бесшумно и величественно, словно корабль из будущего. Сверхъестественно чистая, блестящая насадка, без единой царапины. Наташа робко вошла в вагон, предъявила билет проводнику — молодой девушке в идеально отглаженной форме с безразличным, профессионально-вежливым выражением лица. Место у окна. Кожаное кресло, невероятно мягкое и удобное, с массой непонятных регуляторов. Бесплатные напитки, розетка для зарядки, индивидуальная лампа для чтения. Для Наташи, привыкшей к старым, прокуренным электричкам с жесткими сиденьями и заляпанными окнами, это было сродни полету на космическом шаттле.

Поезд тронулся бесшумно, почти незаметно, и через мгновение за окном поплыли, набирая скорость, знакомые пейзажи родного города, сменяющиеся затем полями, перелесками, маленькими станциями, мелькающими как кадры из немого кино. Но Наташа не смотрела в окно. Она сидела, сцепив ледяные пальцы на коленях, и пыталась унять дрожь в ногах. В ушах стучало: «Виктор Орлов… Виктор Орлов… Елена Смирнова… Наследство…». Слова потеряли смысл, превратившись в магические заклинания, несущие неведомую угрозу.

Она пыталась представить себе этого человека. Каким он был? Почему он вспомнил о ней только сейчас? И главное — почему молчала мама? Каждая кость в ее теле ныла от желания позвонить матери и выложить все, потребовать объяснений. Но она не могла. Не сейчас. Сначала нужно было выслушать этих людей. Узнать, что это вообще такое. Может, это все же ошибка? Какая-то нелепая, чудовищная ошибка, и она зря терзает себя и мучает маму.

Дорога заняла несколько часов, но для Наташи они пролетели как одна долгая, тревожная минута. Она не притронулась к предложенному чаю, не раскрыла книгу. Она просто сидела и смотрела в одну точку, пока за окном пригородные домики не сменились многоэтажными спальными районами, а затем и суровыми, монументальными силуэтами столицы.

Москва встретила ее грохотом, суетой и безразличием. Выйдя на вокзале, она на мгновение растерялась, сжавшись от нахлынувшего потока людей, машин, звуков, рекламных щитов. Она поймала такси и, запинаясь, назвала адрес — Новый Арбат. Водитель, угрюмый мужчина в кепке, лишь кивнул и рванул с места, вливаясь в бешеный ритм городского движения.

Наташа прижалась к стеклу, глядя на проплывающие мимо знаковые здания, о которых она раньше только читала или видела по телевизору. Но сегодня они не вызывали ни восхищения, ни интереса. Они были всего лишь декорациями к ее личной драме.

Здание на Новом Арбате оказалось таким же, как на картинках из интернета — высоким, зеркальным, холодным. Его стеклянная поверхность слепо отражала хмурое небо и спешащих куда-то людей. Наташа прошла через вращающиеся двери и оказалась в огромном, высоченном атриуме с полированным мраморным полом, где тишина была настолько гулкой, что давила на уши. Воздух пах дорогими духами и деньгами.

За стойкой ресепшен сидела девушка с безупречной прической и таким же безупречным, отрепетировано-вежливым выражением лица.

— Наталья Соколова? «К Елене Смирновой?» — произнесла Наташа, и ее голос прозвучал жалко и сиротливо в этом пространстве.

— Да, вас ждут. Пожалуйста, сорок восьмой этаж, — девушка указала на лифты из полированной стали. Ее взгляд скользнул по Наташе безо всякой оценки, что было хуже любого презрения. Она была просто частью интерьера.

Лифт взмыл вверх так быстро, что у Наташи заложило уши. Двери открылись бесшумно. Перед ней был еще один ресепшен, еще более роскошный, и снова девушка-робот.

— Наталья Соколова? Пройдите, пожалуйста, вас проводят.

Из-за стойки вышла молодая женщина в строгом костюме и с такой же строгой улыбкой и проводила Наташу по длинному, тихому коридору, стены которого были украшены абстрактными картинами в тонких рамках. Двери здесь были глухими, темными, дорогими. Наконец, проводница остановилась у одной из них, постучала и, не дожидаясь ответа, открыла ее.

— Елена Викторовна, к вам Наталья Соколова.

Кабинет был огромным и поражал воображение. Панорамное окно во всю стену открывало захватывающий дух вид на Москву-реку, Кремль, сталинские высотки. Внутри царил строгий, дорогой минимализм: массивный стол из темного дерева, несколько кресел из черной кожи, пара стеллажей с книгами в одинаковых переплетах. И ни единой лишней вещицы, ни одной пылинки.

Из-за стола поднялась женщина. Елена Смирнова. В жизни она выглядела моложе, чем звучала по телефону. Лет сорока, с идеально уложенными каштановыми волосами, в безупречном сером костюме, подчеркивавшем ее стройную фигуру. Ее лицо было умным, красивым и абсолютно непроницаемым. Лишь в уголках глаз таилась тень усталости или, может быть, цинизма.

— Наталья Петровна, — ее голос был таким же, как в трубке — бархатным, спокойным и холодным. Она обошла стол и протянула руку. Ее рукопожатие было сухим. — Очень рада вас видеть. Прошу, присаживайтесь.

Наташа робко опустилась в кожаное кресло. Оно оказалось очень удобным, но сидела она на самом краешке, скрестив ноги в щиколотках и сжимая сумку на коленях как щит.

— Благодарю, что нашли время приехать, — Елена вернулась за свой стол. — Надеюсь, дорога была не утомительной?

— Нет, все хорошо, — выдавила Наташа.

— Прекрасно. Тогда, полагаю, не стоит тянуть с делами.

Елена взяла с края стола тонкую папку из темной кожи. Развернула ее. Внутри лежали аккуратно подшитые листы.

— Наталья Петровна, как я уже говорила, вы являетесь единственной наследницей по завещанию Виктора Леонидовича Орлова. Завещание было составлено полгода назад и заверено нотариусом. Оно не оспорено и не имеет других претендентов. Я предлагаю сначала озвучить основные моменты, а затем перейти к деталям и вашим вопросам. Вас это устроит?

Наташа молча кивнула. Горло у нее было пересохшим.

Елена посмотрела на бумаги, а затем прямо на Наташу. Ее взгляд был острым, аналитическим.

— Итак. В вашу собственность переходит весь пакет акций и доля в уставном капитале холдинга «Орлов Групп». На текущий момент его оценочная стоимость составляет…

Она назвала сумму. Цифра прозвучала настолько нереальной, абсурдной, что сознание Наташи просто отказалось ее воспринимать. Это было не число. Это была математическая абстракция, за которой не стояло ничего из ее опыта. На эти деньги можно было купить… она не знала, что можно было купить. Все? Ее родной город? Несколько таких городов? У нее закружилась голова, и она инстинктивно вцепилась в подлокотники кресла.

Елена, казалось, не заметила ее реакции. Или была к таким реакциям привычна.

— …также переходит недвижимое имущество: квартира в Москве, общая площадь четыреста двадцать квадратных метров, апартаменты в Сочи, загородный дом в Подмосковье и вилла во Франции, в Провансе.

Наташа перестала дышать. Она смотрела на женщину напротив, но не слышала ее. Она видела, как двигаются ее губы, слышала звуки, но они не складывались в слова. Вилла. Во Франции. Это было уже за гранью фантастики.

— …также автомобили: Rolls-Royce Cullinan и Mercedes-Maybach S-Class, — продолжала между тем Елена, как будто зачитывала список продуктов. — И денежные средства на счетах в российских и швейцарских банках на общую сумму… — она снова назвала цифру. Наташе показалось, что у нее лопнула барабанная перепонка.

Она сидела, онемевшая, парализованная. Это был не просто шок. Это было полное уничтожение картины мира. Все ее представления о жизни, о деньгах, о возможностях — все было смешано в пыль и развеяно по ветру за несколько секунд. Она была не богата. Она была сверхбогата. Богата так, как даже не могла вообразить в самых смелых фантазиях.

— Я… — ее голос сорвался на шепот. — Я не понимаю… Это… Это какая-то шутка?

Елена Смирнова наклонила голову набок. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.

— Это не шутка, Наталья Петровна. Это реальность. Я понимаю, что это колоссальный стресс. Дайте себе время.

Она отложила папку в сторону, давая Наташе передохнуть. Та сидела, уставившись в свои руки, и пыталась перевести дух. Во рту было сухо, как в пустыне.

— Кто… кто он? — наконец выдохнула Наташа, поднимая на юриста мокрые от слез глаза. — Почему я? Почему он ничего мне не сказал? Почему…

Елена вздохнула. Впервые ее безупречная маска дрогнула, и на мгновение показалось, что под ней скрывается живой, усталый человек.

— Виктор Леонидович был… очень своеобразным человеком. Он предпочитал действовать, а не говорить. Он знал о вас. Следил за вашей жизнью издалека. Но не счел возможным вмешиваться. До конца.

— Следил? — Наташа содрогнулась от этой мысли. За ней следили? Все эти годы?

— Не в том смысле, который вас пугает, — поспешила успокоить Елена. — Он получал общую информацию. О том, что вы закончили школу, институт, что вы здоровы. Он… он испытывал чувство вины. И это завещание было его способом… загладить ее. Обеспечить вас.

— Обеспечить? — Наташа горько рассмеялась, и смех ее прозвучал истерично. — Он называет это «обеспечить»? Это же… это же безумие!

— Это его воля, — мягко, но твердо сказала Елена. — И моя задача — помочь вам ее исполнить.

Она снова открыла папку и достала оттуда не документ, а небольшой конверт. Тот самый, что был вложен в первое письмо.

— Он просил передать это вам лично в руки, когда вы будете готовы. Думаю, этот момент настал.

Она протянула конверт через стол. Наташа смотрела на него, как кролик на удава. Ее руки не слушались. Та самая надпись, выведенная старательным почерком: «Моей дочери. Наташе». Теперь, зная, КТО ее написал, эти слова обжигали с новой, невероятной силой.

Дрожащими пальцами она взяла конверт. Он был легким. Слишком легким для того, чтобы содержать ответы на все мучившие ее вопросы.

— Вам потребуется время, чтобы все осмыслить, — сказала Елена, и ее голос снова стал деловым. — Я подготовила для вас пакет документов для ознакомления. А также ключи. От квартиры здесь, в Москве. Она свободна. Вы можете остаться там сегодня, осмотреться. Или вернуться домой. Решать вам.

Она положила на стол рядом с Наташей толстую папку и… связку ключей. Один из них был огромным, современным, с электронным чипом.

Наташа молчала. Она сжимала в руке тот маленький конверт и смотрела на ключи. Ключи от чужой жизни. От жизни, которая теперь, по воле того незнакомца с портрета, принадлежала ей.

Она чувствовала себя не наследницей. Она чувствовала себя узником, которому только что вручили пожизненный приговор. Приговор к богатству, которое она не просила и не хотела. И единственной ниточкой к разгадке этой тайны был тот маленький, легкий конверт в ее руке, который вдруг стал казаться невероятно тяжелым.

Глава 6. Тайна матери

Обратная дорога в родной город была совершенно иной. Если по пути в Москву Наташа ощущала себя пассажиром, несущимся в неизвестность на огромной скорости, то теперь она была просто пустым сосудом, болтающимся в безвоздушном пространстве. Пейзажи за окном «Сапсана» не имели ни цвета, ни формы. Звуки — ни смысла, ни отзвука в ее душе. Она сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и сжимала в одной руке толстую папку с документами, а в другой — тот самый, маленький конверт. Он жег ей ладонь, как раскаленный уголек.