Бесплатный фрагмент - Напоить звезды алым

Автор выражает признательность Наталье Авдеевой, Тине Желоковой, Оле Жаковой за добрые советы и дружескую поддержку при работе над книгой

Пролог

Перед тем, как их лошади ступили на узкую тропку спуска, Кертель обернулась, чтобы последний раз полюбоваться на крепость.

Тонкие белые шпили возносились над темным утесом, дерзко втыкаясь в прозрачное весеннее небо. Даже сугубо функциональные переходы, мостики и крытые галереи между учебными и жилыми корпусами выглядели изящно, легко и радовали глаз. В целом грозная крепость выглядела словно торт со сливками, безе и черносливом, в которую повар воткнул несколько свечей.

— Да, — сказала Кертель. — Этот стиль не узнать нельзя.

Лайтонд улыбнулся.

— Сколько Балеорн взял с тебя за работу? — спросила она.

Лайтонд отрицательно покачал головой:

— Нисколько. Сказал, что это подарок, и что мне надо было попросить денег раньше… — он запнулся и замолчал, а затем резко сменил тему: — Каждый новый князь Экны считал своим долгом добавить эту жемчужину к другим драгоценностям в своей короне. По числу осад Гнезда можно посчитать, сколько правителей сменилось за это время.

— Но экенам не удалось превзойти в воинском искусстве Звездных Рыцарей, — понимающе усмехнулась мать.

— Место здесь удачное, — пожал плечами Лайтонд.

Кертель кивнула, соглашаясь. Гнездо находилось на узком горном хребте, на вершине высокой скалы.

— Граница облачности часто опускается ниже самой крепости, — сказал Лайтонд. — Каждый Танцор Смерти к концу первого года обучения знает разницу между туманом и облаком.

Попасть в Гнездо было можно только через узенькую, крутую серпантинную тропку, которой Лайтонд и Кертель сейчас и собирались воспользоваться. Ход к скале проходил через узкое ущелье, которое пересекала река Шантий-Аргун, между перпендикулярными, а иногда выступающими утесами. Весной, он, как правило, затоплялся. Выше границы паводка с обеих сторон ущелья Лайтонд разместил по башенке, из которых в любой момент можно было обрушить на подступающего противника лавину стрел.

Лайтонд тронул коня коленями, посылая его вперед. Конь фыркнул, осторожно ступил на тропу. Некоторое время мать и сын молча ехали рядом.

Лайтонд размышлял об экзамене, который он принял у очередного выпуска Танцоров Смерти.

И радовался тому, что в этот раз Кертель оказалась рядом с ним.

Если бы мать отказалась от его приглашения, все могло обернуться совсем по-другому.

* * *

Лилталум выбрал это место для осуществления своего плана потому, что тот, кто превратил в бесконечный кошмар дни и особенно ночи молодого эльфа, не смог бы последовать сюда за ним. Бродить по Инкубатору разрешалось только детям его основателя — Разрушителя Игната. Не то чтобы разрешалось, но грозный Разрушитель смотрел на это сквозь пальцы. Лилталум знал, почему.

Игнат, как и большинство Разрушителей, был полукровкой, сыном эльфа и человеческой женщины. С одной стороны, Разрушителю хотелось сохранить в тайне принцип работы магического контура Инкубатора. С другой стороны, Игнат понимал, что проживет не больше трехсот лет, и осознавал, что кто-то еще, кроме него, должен быть в состоянии починить Инкубатор, когда это понадобится. Таким образом, вход в Инкубатор был закрыт для всех, кроме самого Игната, его сына Змееслава и его пасынка Лилталума.

Юный эльф выбрался на самый верх башни, поежился от холодного весеннего ветра. Этот весенний день выдался пронзительно свежим, сырым и сумрачным. На обзорной площадке стояла статуя рассерженной рыси из редкого, желто-черного гранита — в память о татцелях, основавших Цитадель. Оборотни назвали центральную башню своим именем — башней Лесной Кошки. Инкубатор поглотил башню в себе. От нее остался лишь скелет — несущие конструкции и фундамент. Но обзорная площадка и рысь уцелели. Лилталум уселся рядом с каменной кошкой, обнял ее и положил голову на плечо

Лилталум рассеянно посмотрел вниз. Он не боялся высоты, но и никогда не слышал ее зова, томительного и страшного, того зова, который заставляет людей шагнуть навстречу пустоте. Возможно, именно поэтому он и решил расстаться с жизнью именно таким образом. Однако Лилталум не торопился. Он медленно обвел взглядом вид, который открывался ему. На игровой площадке справа пара гросайдечей — ручных драконов — возилась в песке. Слева, у казарм, крохотные фигурки небесных наездников отрабатывали строевые приемы. Напротив, на обзорной площадке башни Золотых Кос, стоял часовой. Лица его было не видно под глухим забралом шлема, но он наверняка смотрел на лес, окружающий крепость. Лес, еще так недавно по-зимнему голый и угрюмый. Но весна уже набросила на ветви яркую сеть крохотных, только-только проклюнувшихся листочков. На фоне каменных стен крепости и жемчужно-серого неба зелень казалась непристойно яркой. Она была словно обещание, которое никто не собирался выполнять, мучительное и дразнящее.

Лилталум подумал, что хотел бы навсегда запомнить и играющих гросайдечей, и часового, и прозрачный весенний лес — хотя это «навсегда» было теперь очень коротким. Он посмеялся над собственным пафосом и вытер лицо, не заметив этого.

Лилталум пришел на Инкубатор для того, чтобы покончить с собой. Напоить звезды алым, как говорили его предки.

Мысль о смерти появилась у него не так давно. Сначала он не замечал ее, не желая смотреть ей в лицо, а потом привык, как к неприятной, но молчаливой гостье, вроде дальней родственницы, которую правила хорошего тона не позволяют выставить за дверь. Но все, кого он любил, постепенно покинули дом души Лилталума. И в один из дней с ним осталась только она. Гостья, чьего лица было не видно под серым, будто пыльным капюшоном. И тогда он услышал, наконец, ее негромкий голос.

«Дело не в том, что твоя жизнь ужасна», говорила она. — «А в том, что она НИКОГДА не изменится».

И эльф принял протянутую ему костлявую руку.

Некоторое время Лилталум размышлял над известными ему способами смерти и один за другим отбрасывал их. Дольше всего яд казался ему самым верным средством, но в конце концов Лилталум остановился на прыжке с высоты. Инкубатор, бывшая центральная башня крепости, являлся самой высокой еще в то время, когда в ней не вылуплялись ручные драконы. Поднимаясь на обзорную площадку, Лилталум чувствовал, как на него волнами накатывает то безумная надежда, что он все-таки не сделает этого, то ненависть к самому себе за слабохарактерность, то усталое безразличие. И, в итоге, безразличие оказалось самым сильным. Серое покрывало, скрывавшее лицо гостьи, теперь накрыло весь остальной мир. Он видел его словно сквозь сетку паутины.

Эльф не изменил своего решения. Впервые за много дней он ощущал спокойствие и отрешенность. Вдоволь насмотревшись на гросайдечей, лес и неподвижный профиль часового, Лилталум еще раз — последний — подумал о том, что привело его сюда.

«Пока была жива мать, было еще более-менее», привычно подумал он.

Все началось полгода назад, когда Туимакирис погибла под оползнем. Хотя на самом деле — гораздо раньше. Теперь, холодно и бесстрастно глядя назад, он понимал это. Мать дала ему имя Лилталум. Пафосное, мрачное, претенциозное, оно было очень созвучно тому голодному и страшному времени, когда ее ребенок появился на свет, и подходило для представителя надменных, честолюбивых и гордых Феанорингов. Лилталум был единственным наследником Феанорингов в Боремии. Быть эльфом в стране оборотней после того, как все твои сородичи оттуда изгнаны или погибли — непростая задача. После смерти матери Лилталума так больше никто и не называл; Туимакирис была единственной, кто верил в него такого. Он сменил громкое и неуклюжее, чуждое имя на прозвище, которое уже успел заслужить в мастерских Цитадели — Марфор, «мастер на все руки».

Лилталум знал — или хотел так думать, но здесь он не сильно ошибался — что никого не расстроит его смерть. Кроме одного мужчины, из-за которого, собственно, эльф и сидел сейчас на обзорной площадке Инкубатора, обняв гранитную рысь. Устранить причину своих страданий Лилталум не мог. Он даже не хотел думать об этом.

«Игнат убьет тебя, если только узнает», сказал Теонор.

Разрушитель Игнат посвятил первую половину своей жизни уничтожению эльфов. Он и его соратники убили Тинголорна Феаноринга, отца Лилталума. Игнат терпел пасынка из любви к Туимакирис. Но его любовь вот уже полгода, как спустилась в Подземный мир.

Умом Лилталум понимал, что есть и другой выход. Можно было покинуть Цитадель и построить свою жизнь в мире за ее стенами. Но Лилталум был бы абсолютно беспомощен в том мире. Ему хватало здравого смысла и смелости — которую эльф считал трусостью — признать, что во внешнем мире он быстро погибнет. Разница лишь в том, что там Теонор нашел бы его, и Лилталум лишился бы единственного, чем он все еще владел — возможности выбрать собственную смерть.

Лилталум запрокинул голову, посмотрел вверх. Небо сегодня казалось прозрачным колпаком, которым боги накрыли инкубатор своих нелетающих ящериц. Эльф не удивился бы, увидев в вышине огромный немигающий глаз.

Лилталум ощутил внутри прозрачную, как небо, пустоту. И спокойствие. Он понял, что пора. Лилталум встал и подошел к краю площадки. Свежий ветер легонько подталкивал его в спину и играл с полами распахнутой куртки. Эльф посмотрел вниз. Фигурка в ярком зеленом кафтанчике двигалась от жилого корпуса к норам гросайдечей. Она оживилась и замахала руками — Змееслав заметил брата.

«Что ты там делаешь? Можно к тебе?», телепатировал Змееслав.

Лилталум улыбнулся.

В темном бессилии отчаяния он совсем забыл о Змееславе.

Змееславе, который боготворил своего старшего брата. Который всегда таскался за ним хвостиком, и защищал от гнева Игната, и всегда был рядом в мастерских, и в небе, и за партой в школе химмельриттеров, который всегда был готов послушать новую песню или просто байку… Потом Змееслав как-то сразу, скачком, повзрослел; он перестал говорить с матерью и отцом — о любви, о том, что делать, если по возвращении из рейда ты натыкаешься на дракона, полного сил и энергии, о себе… но все еще разговаривал об этом с Лилталумом.

И неожиданно Лилталум понял, что если он умрет, Змееслав не перенесет этого. Слишком большую часть в его жизни он занимал. После смерти матери в душе Змееслава и так появилась собственная, выжженная и мертвая Драконья Пустошь. Братья утешали друг друга, как могли; но смерть Лилталума оторвала бы еще один большой кусок от внутренней Боремии Змееслава. Слишком много бы там стало пустоты, слишком мало мест, над которыми светит солнце. Лилталум внезапно ощутил, что не может этого сделать. Не может шагнуть вперед. Не потому, что боится физического уничтожения.

Он не мог расстроить Змееслава, потому что тот действительно любил его. Змееслав не смог его защитить от того, что произошло, но ведь это старшие должны защищать младших, а не наоборот.

И словно какая-то пружина распрямилась в душе Лилталума.

«Нет», подумал он. — «Нет. Я не умру. Точнее…».

Он словно впервые обернулся и заглянул под серый капюшон молчаливой гостьи — в ее лицо, сотканное из жадной тьмы, в ее алые безумные глаза. Он испытал отвращение и ужас, но одновременно и…

«Освобождение», думал Лилталум, из последних сил отводя взгляд. — «Это — освобождение».

Он телепатировал Змееславу:

«Не надо. Я сейчас сам к тебе спущусь».

Ловко перебирая ногами ступени длинной винтовой лестницы, Лилталум уже думал о том, что следует взять с собой. В первую очередь, конечно, деньги… и зашить их в подкладку сапога.

Он спустился во двор Инкубатора, где и столкнулся со Змееславом нос к носу.

— Пойдем, полетаем, — сказал брат. — Отец говорит, гросайдечам надо размяться после зимней спячки.

Лилталум кивнул.

* * *

Сергей Чесночко любовно провел пальцами по коричневой плотной обложке. На ней красовались черный дракон и смешной коротышка в желтой рубашке. Библиотекарь тяжело вздохнул, и улыбка на его лице погасла. По мере износа книги перепечатывались в городской типографии, копии снимались один в один. Эта книга не была той же самой, что была выпущена еще до Катастрофы, но такой же.

И срок обновить издание пришел.

Сергей перевел взгляд за окно городской библиотеки. По случаю жары оно было распахнуто настежь. С балкона, увитого плющом, открывался вид на город, Реактор и Купол. Белесая, непрозрачная стена пропускала солнечный свет, необходимый для жизни горожан. Пропускала даже ультрафиолет, хотя и не столь нужный. Создатели Реактора были уверены, что когда-нибудь Купол придется отключить. Горожане не должны были оказаться бледными цветками, не приспособленными к жизни нигде, кроме как под Куполом. А вот радиоактивную пыль и прочую дрянь, которой люди даже не успели дать названия, Купол не пропускал. Благодаря ему горожане и выжили.

Скорее всего, они были единственными, кому это удалось.

И не следовало забывать, конечно, о Комиссии генетического контроля, сразу взявшей дело в свои руки. Население города на момент Катастрофы составляло больше миллиона человек. Правда, в живых после нее осталось меньше четверти. Но все равно это было гораздо больше, чем могло прокормиться на спасенной территории в условиях полного самообеспечения. Жесткий контроль над рождаемостью, стерилизация мужчин и женщин сразу после рождения третьего ребенка и введение генокарт во избежание инцеста позволило властям Города сохранить жизнеспособное и здоровое население.

И все же вчера еще трое ушли в Купол. Силовое поле не пропускало ничего живого. Но они все равно попытались пробить его. На этот раз — на самодельном планере, как следует разогнавшись в потоке ветра. От смельчаков осталось лишь розовое пятно, похожее на посаженную неаккуратным учеником кляксу. Розовое пятно висело над Городом, как зловещее предостережение, и исчезло только к вечеру.

Мэр Города после этого и намекнул Сергею — дескать, уничтожать книги о странствиях, приключениях и прочем не стоит… но и перепечатывать их Город больше не будет. И Сергей его понимал. Он сам мальчишкой страстно мечтал выйти из-под Купола. Увидеть другие земли и, возможно, даже моря. Но это было невозможно. Город был окружен смертоносной, отравленной пустыней. Ее дыхание убило бы Город, если бы только смогло в него попасть. Мечта привела Сергея в библиотеку — здесь он мог совершать странствия хотя бы мысленно. Но не все были такими идеалистами.

Впрочем, треть населения Города уже не понимала значения этого слова. Несмотря на введенное сразу после Катастрофы уложение «Об увеличении генетических комбинаций», которое уничтожило существовавший ранее институт брака и ввело правило «одна женщина — трое детей, но все от разных отцов», несмотря на то, что двести лет спустя часть горожан была лишена права оставлять потомство — но их генетический материал был сохранен и время от времени вводился в оборот для освежения крови — население Города вплотную подошло к тому состоянию, когда все стали бы в равной степени родственниками друг другу. Об этом говорил и все время падающий уровень интеллектуальных способностей новорожденных, и все возрастающее количество врожденных уродств и генетических болезней.

Сергей придвинул к себе ведомость, в которую вносил книги, отправляемые на перепечатку. Рука его чуть дрогнула, когда в графе «Заголовок» он вывел: «Туда и обратно». В графе «Краткое содержание» Чесночко написал: «Эротическое пособие для молодежи». В типографии у Сергея был друг, Родион. Когда-то они вместе играли в пиратов в городском парке. Чесночко знал, что Родион его не выдаст.

И в конце концов, официальной инструкции еще не поступало.

«Все-таки, я хотел бы увидеть, что там, за Куполом», подумал Сергей.

Он грустно усмехнулся и придвинул к себе стопку растрепанных школьных учебников по геометрии.

Раздался страшный грохот. Шкафы в библиотеке закачались, книги посыпались с полок. Сергей обнаружил себя сидящим на полу. Что-то больно ударило библиотекаря по коленям. Это была волшебная повесть, переименованная в эротическое пособие. Грохот повторился. Сергей вскочил, цепляясь за стол, и подбежал к окну.

«Авария на мануфактуре?», успел подумать он, прежде чем выскочить на балкон.

В первый момент ему показалось, что он лишился рассудка.

Черный дракон парил в сером небе. Он был точь-в-точь такой, как его собрат на обложке книги. За исключением того, что у живого чудовища было три головы, а не одна.

— Но ведь ничто живое не может пробить Купол! — в каком-то трансе повторил Сергей известную с детства истину.

Он прищурился, еще сам не понимая, почему. Нет, Змей Горыныч — библиотекарь легко узнал дракона по писаниям в сказках — не парил. Он разворачивался в воздухе, и броня его нестерпимо сияла. Из пастей синхронно вырвались языки оранжевого пламени. Змей Горыныч ринулся вниз, на…

Сергей закричал от ужаса.

На Реактор!

Первый удар, послуживший причиной жуткого грохота, Сергей не видел — но успел отлично разглядеть его последствия, пока дракон заходил в пике второй раз. Круглая башня покосилась, на ней были видны вмятины от огромных когтей. Верхушка башни, из которой, сколько Сергей себя помнил, вверх уходил непрозрачный серый столб, раскрылась во все стороны, словно огромный стальной цветок.

Дракон схватил пылающий Реактор и легко, словно травинку, вырвал его из земли. Поднявшись повыше, он принялся рвать и грызть блестящую башню. На Город посыпались сверкающие блестки, горящие обломки и разноцветная кибернетическая начинка. Средняя голова чудовища выкусила из середины стальной башни ее сердце — генератор силового поля, которому Город был обязан своим существованием. Остальные головы распустили остатки башни на сверкающие полосы. Дракон брезгливо стряхнул их с когтей. Неторопливо сделал круг над обреченным Городом и ушел в высоту.

Сергей медленно опустил глаза. Он едва успел остановить себя, когда его взгляд потянулся к ослепительно белой точке на небе. Смотреть на Солнце было нельзя еще до Катастрофы.

Чесночко впился жадным взглядом в открывшийся вид. Библиотека находилась на восточной окраине города, и теперь Сергей увидел то, о чем мечтал всю жизнь. Даже не пришлось никуда бежать.

Местность вокруг Города оказалась поросшей высокой зеленой травой.

«Степь», подумал библиотекарь.

В траве пестрели какие-то цветы, больше всего было красных, похожих на брызги крови. Чуть дальше начиналась гряда холмов, покрытых лесом.

Сергей вцепился в витую решетку, служившую ограждением балкона. Но это не помогло ему справиться с приступом агорафобии. Серую завесу можно было переключить на изображение ночного звездного неба или голубого, с пушистыми перистыми облачками. Последний раз власти делали это лет тридцать назад, на празднике в честь юбилея Города, которому исполнилось девятьсот пятьдесят лет. Тогда Сергею было года три-четыре, и голубое небо, вдруг сменившее привычную серую пелену, было почти что первым его сознательным воспоминанием. Чесночко до сих пор помнил тошноту, подступившую к горлу тогда. Не у него одного переключение Купола вызвало подобные симптомы. Больше городской совет таких экспериментов не повторял.

Библиотекарь потерял сознание.

Бесчувственное тело сползло по решетке на бетонный пол.

I

На каменистой тропке, ведущей от Гнезда вниз, ломали не только ноги, но и шеи — и не только кони, но и люди.

Лайтонд предоставил своему коню самому выбирать путь — тем более, что кое-где на тропинке еще оставался не только снег, но и лед. Жеребец ступал очень осторожно. Кертель тоже, видимо, рассудила, что тише едешь — дальше будешь, и не стала навязывать своей лошади свое видение правильного спуска.

Лайтонд перебирал в памяти ход экзамена, оказавшегося самым необычным за всю историю Гнезда.

«Все шло как всегда», вспоминал эльф. — «Я уже начал опасаться, что мама заскучает, когда танцевать вышел…»

* * *

— Вахтанг Люли! — зычно проорал распорядитель.

Вахтанг шагнул в ослепительно сияющий проем двери.

Он выходил на вымощенный гладкими мраморными плитами двор крепости далеко не в первый раз. Несколько лет он с другими Танцорами Смерти именно здесь постигал тонкое искусство открывать в себе Дверь, что ведет в Подземный мир, и выпускать испепеляющий хаос наружу. Но сегодня он волновался, как никогда. Сегодня в Гнезде, школе Танцоров Смерти, был выпускной экзамен, и сам основатель, сидх Лайтонд (экены звали его Лайто), приехал принять экзамен — и клятву верности от каждого ученика.

Перед глазами Вахтанга мелькнули трибуны, на которых сидели Танцоры, уже исполнившие свой Танец. В дальнем конце двора Вахтанг заметил отдельную ложу. Она была украшена по случаю торжественного мероприятия ярким балдахином. В ложе сидел Лайто, которого Вахтанг узнал по светлым волосам, Али — учитель Танцоров, и высокая женщина в ярко-синем платье. Женщина? Вахтанг на миг замешкался. У гостьи была толстая русая коса. Она перекинула ее на грудь, но не вплела в нее никаких лент, как это было заведено у сидхов. Вахтанг провел в Гнезде пять лет, но ни разу не встретил здесь женщины. Экен решил, что это жена Лайто. Маг, видимо, решил показать Гнездо, любимое детище, своей благоверной.

Вахтанг увидел, как Лайто повернулся к учителю Али и что-то спросил. Танцор Смерти даже знал, что именно.

* * *

Даже самому себе Лайтонд не признался бы, как много значит для него визит матери в Гнездо.

Он создал его, чтобы доказать себе и миру, что он что-то может. И у него получилось.

Семью Риллэгилей помотало в свое время по свету. Отношения, связывающие Кертель и Балеорна, и их детей — Лайтонда и Хифркиста — были необычны для семей что эльфов, что мандречен.

Разрушители не только уничтожили империю эльфов, простиравшуюся от торосов залива Раксэ Хелка на севере до Черных гор Истлы на юге, но и принесли в мир кое-что новое. А именно — эльфы стали взрослеть быстрее. Отцу Балеорна было чуть больше пятиста лет, когда он наконец решил завести детей. Балеорну не было еще ста, когда у него родился сын.

А Лайтонду, когда он основал Гнездо, немного перевалило за пятьдесят.

И провел он первые полвека своей жизни совсем иначе, чем его дед, веселившийся с ватагой сверстников сначала в собственных покоях, а затем развлекавшийся грабежом мандреченских деревень.

Лайтонд родился меньше чем через год после окончания бунта Разрушителей, в Экне, в замке Джабраила. Так звали князя М’Калии, брата Балеорна по матери. По версии эльфов, Туйлор, мать Балеорна, увлеклась князем Айдамиром, но после рождения сына Джабраила остыла к экенскому князю и вернулась к мужу. По версии людей, Аэгфион, отец Балеорна, явился за женой и пригрозил стереть с лица земли замок Айдамира при помощи магии, если жена к нему не вернется. Так или иначе, она каждое лето приезжала к Айдамиру вместе со старшим сыном, Балеорн и Джабраил вместе играли и крепко подружились.

Благодаря легкой мудрости Туйлор, М’Калия стала единственным местом, где приняли эльфа и Разрушительницу. Вскоре Балеорн выиграл тендер на восстановление Бьонгарда, и семья Риллэгилей перебралась в Лес Великого Страха. Эрин Лагален, как называли его эльфы Фейре. Балеорн хотел дать Лайтонду, своему старшему сыну, хорошее образование. И как только благодаря работе в Бьонгарде он смог себе это позволить, он отправил Лайтонда в Филькебирке, известную магическую школе Фейре. Кертель и Балеорн вместе с младшим братом Лайтонда Хифкристом, пока их старший сын учился, перебрались в Фейре, где и купили дом в Ливрассте.

Способность Лайтонда управлять потоками Чи была очень слабой. Кертель была единственной Разрушительницей, после войны сохранившей свой дар, и у нее были все основания опасаться, что способность управлять мертвой силой передается по наследству. Но ее опасения оказались напрасными. Лайтонду не раз доводилось слышать, что природа отдыхает на детях великих людей. Народная мудрость в очередной раз подтвердилась. Сын величайшей волшебницы мира, Хозяйки Четырех Стихий, с трудом вытянул на второй магический класс. Учителя вежливо объяснили, что для Лайтонда это — потолок. Для эльфа иметь второй магический класс было даже не позорно, а просто смешно.

Лайтонд не любил вспоминать годы, проведенные в Филькебирке. Он уже не помнил многих магических приемов, суть которых пытался донести до него учитель Глирнэн, но до сих пор помнил имена двух одноклассников, издевавшихся над ним особенно сильно — туповатого Форсула и злобного Хелкасирила.

Балеорн, который опасался обнаружить в своем сыне нового Разрушителя не меньше, чем мать, стал относиться к Лайтонду более мягко.

После отчисления из Филькебирке Лайтонд не вернулся домой. Он всегда любил играть на флейте, и решил попробовать свои силы в музыке. В Линдалмар, где учили лучших музыкантов обитаемого мира, Лайтонд поступил играючи, и сообщил об этом родителям уже после зачисления. На этот раз Балеорну не пришлось платить за обучение сына — лучшие студенты учились бесплатно. Лайтонд регулярно писал домой и общался с родителями посредством магического шара. После окончания Линдалмара Лайтонд перебрался к дяде Джабраилу в Экну.

Он не хотел приезжать в Ливрасст, в котором ни разу не был. Эльфы приняли второго сына Разрушительницы, Хифкриста, как своего — единственным мерилом социального статуса в Фейре была сила магических способностей эльфа, и Хифкрист был хорошим магом, не выдающимся, но вполне профессионалом. К тому же, он меньше походил на мандречена лицом — а Лайтонд весь пошел в мать. Кертель любила и была любима; но о том, какая судьба ждет ее детей среди детей ее бывших врагов, среди врагов, блистательно побежденных ею, она, видимо, не подумала. Лайтонд же больше не хотел быть генетической ошибкой, жалким последышем великого дара, объектом насмешек и ненависти. Слишком часто ему уже доводилось играть эту роль, и он хотел попробовать себя в другой. Он почти перестал общаться с родителями, в глубине души надеясь, что мать или отец, обеспокоенные его молчанием, сами начнут связываться с ним по магическому шару три раза в день. Он ошибся и теперь понимал, что вел себя по-детски. А потом Лайтонду стало некогда — создать орден Танцоров Смерти на голом месте было не так-то просто.

Когда Лайтонд решил основать школу, его дядя Джабраил, князь М» Калии, вспомнил, что чуть южнее ущелья Шайтана есть брошенная крепость Гнездо. Он великодушно отдал ее племяннику. Впрочем, хитрый экен немного потерял. Когда Лайтонд и его первые ученики прибыли в указанное Джабраилом место, то обнаружили на высоком утесе только фундамент, кусок южной стены высотой метра два и единственную — центральную башню. В северной части округлой террасы из скал бил источник. Судя по тому, что увидел Лайтонд по прибытии, каждый экен, покидавший Сарлукахад, унес с собой не пригоршню родной земли, а минимум пару каменных блоков из крепостных стен.

Но кое-чего разбойники с собой забрать не смогли. А именно, огромных подвалов, выдолбленных прямо в скале и уходящих вглубь на несколько десятков метров. Здесь находились сокровищницы, пыточные и кладовые с провизией, благодаря которым Разбойничье Гнездо и выдержало многократные осады, самая длинная из которых длилась пять лет. К моменту появления Лайтонда с учениками склады были абсолютно пусты. В этих огромных подземных залах и жили первые Танцоры Смерти вместе со своим Музыкантом, из-за чего экены презрительно называли первых выпускников Норными Хорьками. Башня была непригодна для жилья. Пожар, когда-то бушевавший в ней, уничтожил все перекрытия и крышу. По сути, она представляла собой каменный цилиндр четырех метров в высоту.

Работа поглощала все его силы. Лайтонд говорил себе, что это даже здорово, что родители не беспокоят его излишней опекой.

Каждый Танцор Смерти отчислял в пользу крепости часть своего заработка. И когда средств набралось достаточно на реконструкцию Гнезда, и учителя начали кто в обход, обиняками, а кто и впрямую говорить основателю, что неплохо хотя бы стены побелить, Лайтонд встал перед дилеммой. Конечно, можно было нанять архитектора из местных; но Балеорн раньше или позже узнал бы об этом, и страшно обиделся бы.

Лайтонд долго колебался, но потом все же связался с Балеорном, спросил, не возьмет ли отец заказ на полное восстановление экенской крепости. Отец удивился, но согласился. Только прибыв на место, понял, кому принадлежит крепость, которую ему предлагали восстановить. Все время работ Балеорн прожил в Гнезде. Когда развалины превратились в прекрасную крепость, он уговорил сына поехать с ним в Ливрасст.

Лайтонд с удивлением понял, что мать очень соскучилась по нему за время его затянувшегося отсутствия. Последний раз она видела сына, когда он приезжал на каникулы из Филькебирке. Лайтонд успел позабыть и заносчивость, надменность и безразличие эльфов ко всему остальному миру, кроме себя самих. Танцоры Смерти, непревзойденные убийцы, уже были известны всей Мандре. Но в Ливрассте, почти самом южном городе Фейре, о них никто не слышал, а уж о Лайтонде Музыканте Смерти, перед которым экены становились на колени, если он шел по улице — и подавно. Однажды эта заносчивость уже чуть не погубила эльфов. Но они не сделали из этого, как убедился Лайтонд, никаких выводов. Впрочем, сам он стал другим. Теперь он знал себе цену.

Лайтонд жил на отчисления с заработков Танцоров Смерти, и жил неплохо. Но он не привык сидеть без дела. Даже великий мудрец может играть в бабки — так говорили экены. Лайтонд устроился в городской оркестр Ливрасста, и скоро о новом флейтисте заговорили. Гильфуин, обозреватель культурной жизни Ливрасста в местной газете, восторженно отзывался о нем, силе страсти в его заметках могла бы позавидовать даже избалованная вниманием красавица. Оказалось, что никто, кроме Лайтонда, не мог исполнить сольную партию в «Падении Священных Древ» так чисто и красиво. Вместо нового Разрушителя Кертель привела в мир изумительного мастера — музыканта, чье искусство заставляло плакать и смеяться даже избалованных, придирчивых эльфов.

«Красивые игрушки», смеялся про себя Лайтонд. — «Вот все, что они любят. Эльфы, что с них взять».

Но теперь это не так сильно задевало его, как раньше. Он уже знал себя и знал, что стать красивой игрушкой вовсе не так трудно. А еще он знал, что он сам — нечто большее, чем музыкант, который умеет хорошо играть на своей дудочке.

В то время Кертель и Балеорн работали над магическим жезлом, которым в равной степени смогли бы пользоваться они оба. Общий жезл был давней задумкой Кертель. Она мечтала создать его с тех пор, как они с Балеорном стали Синергистами. Магические жезлы были в большом ходу у волшебников, но Кертель хотела создать нечто принципиально новое. Маг-Синергист мог пользоваться всей Чи своего партнера. Кертель хотела сделать жезл, через который можно было пропустить, усилив, Чи обоих Синергистов. Для изготовления жезла требовался черный горный хрусталь, вещь редкая, дорогая, да и маг-ювелир заломил за обработку немалую сумму. Таких денег у Кертель и Балеорна не было.

Родители не посвящали Лайтонда в тонкости процесса, полагая, что они неинтересны, да и непонятны магу второго класса. Однако эта проблема была понятна каждому, вне зависимости от способности к управлению магическими потоками энергии. Кертель хотела заложить дом, Балеорн был против, и супруги часто и ожесточенно спорили. И когда Лайтонд спокойно отдал матери требуемую сумму, даже Кертель наконец — с большим удивлением — поняла, что ее сын, которого все считали неудачником, все же сумел состояться в жизни. Стоимость только работ ювелира превосходила то, что самый одаренный флейтист мог заработать лет за пятьдесят. Лайтонд понимал, что во многом именно поэтому мать захотела сопровождать его, когда он собрался в Гнездо принимать экзамены.

И теперь Кертель сидела рядом с ним, смотрела на показательные Танцы, на Танцоров, что проходили перед ней один за другим. Кертель всегда была сдержанна в проявлении чувств, и Лайтонду пришлось научиться угадывать их. И он видел, что мать восхищена им.

Лайтонд отвел взгляд от матери и глянул на арену.

Мужчина, только что вышедший на свой Танец, был черноволос и носат, как и положено чистокровному экену. И форма Танцора Смерти — штаны из черной кожи, шелковая синяя рубаха и повязка, скрученная из двух толстых шнуров, черного и синего, чтобы волосы не падали на глаза во время Танца — сидела на нем как влитая. Словом, он почти ничем не отличался от полутора десятков воспитанников Гнезда, выходивших на каменные плиты двора до него.

Черно-синие фигурки уже порядком примелькались Кертель. Она не сразу обратила внимание на мелочь, за которую, однако, тут же зацепился глаз Лайтонда. Все же, он был основателем Гнезда.

— Только один меч? — осведомился Лайтонд.

Али, учитель Танцоров Смерти, ждал этого вопроса.

Танцоры Смерти обычно пользовались двумя мечами — анеласом и бастардом. Перед противником оказывался словно бы стальной еж, встопорщивший иголки и неумолимо бегущий вперед. Этот стиль фехтования оставил Танцорам Смерти один из последних Феанорингов, которого Лайтонду удалось склонить к сотрудничеству при создании Гнезда. Дети Волоса вырезали практически всех представителей южной ветви этого многочисленного рода во время бунта. Когда Лайтонд встретил Делумегиля Феаноринга, тот уже знал о гибели Тинголорна Феаноринга, последнего из боремских Феанорингов.

«Кто-то должен уметь поить звезды алым», сказал Делумегиль тогда.

Делумегиль понимал, что если он не поделится своим знанием хоть с кем-нибудь, уникальный, эффективный и жестокий стиль боя боремских Феанорингов уйдет во тьму веков вместе со своим последним представителем.

Которым и был сам Делумегиль.

— Да, — кивнул Али. — Вахтангу с одним мечом удобнее.

— Что ж, посмотрим, — произнес Лайтонд.

* * *

Оркестр Гнезда состоял из барабанщика, зурниста и гитары. Трое музыкантов знали всего шестнадцать мелодий. Оркестр такого состава, а особенно с таким бедным репертуаром, в Фейре бы никто не пригласил бы играть даже на постоялом дворе. Но этот оркестр и не выезжал на гастроли. Шестнадцать мелодий, написанных Лайтондом, шестнадцать коротких, очень разных отрывков — Ключей — были главным секретом школы Танцоров Смерти. И трое музыкантов отменно знали свое дело. Но сегодня во дворе крепости стояла тишина. В задачу учителей входило подобрать для каждого ученика тот Ключ, которым мог воспользоваться именно он. А в задачу ученика входило научиться слышать Музыку в себе.

Вахтанг прищурился, вытащил меч и сделал первый шаг.

А затем, как всегда, ни осталось ничего — ни залитого солнцем двора, ни выгоревшего бледно-голубого неба, ни солнца.

Осталась только Музыка.

* * *

Лайтонд привстал и подошел к ограждению ложи. Внизу, на белых плитах, крутился маленький черный смерч. Сейчас Вахтанга не было — он был лишь открытой Дверью.

— Ах, хорош! Действительно хорош, стервец! — произнес он с восхищением.

Али гордо улыбнулся. Второй учитель Гнезда, Джохар, предлагал исключить парня, чей Танец не укладывался в предписанный канон. Но Али настоял на своем — и оказался прав.

— Да, этот парень талантлив, — заметила Кертель.

Могучая волшебница впервые за все время существования Гнезда почтила крепость своим присутствием. То ли раньше не интересовалась делами сына, то ли была слишком занята. Али сразу ощутил небрежное, очень естественное благородство и величие, исходившее от этой женщины. По сравнению с ней князь М’Калии Джабараил казался суетливым тушканчиком. Только сейчас, когда Али сидел рядом с Кертель, он понял, насколько она старая. Разрушительница выглядела лет на шестьдесят. Было совершенно очевидно, что это максимум, который ей удается выжать из омолаживающих чар. Ящер, видимо, учел заслуги своей любимой дочери, и не торопился призывать ее в свои чертоги.

Али и подозревать не мог, какие огромные сложности Ящер создал в жизни своей дочери этим своим решением.

Экен не ошибся. Кертель, великая Разрушительница Пчела была единственной среди Детей Волоса чистокровной мандреченкой. Ни капли эльфийской крови не текло в ее жилах, а только человеческая. И Кертель, в отличие от других выживших полукровок-Разрушителей, старела, как человек. Она уже давно перешагнула тот предел, за которым обычная человеческая жизнь обрывается: бунт Детей Волоса закончился сто шестьдесят лет назад. Кертель же в прошлом году исполнилось сто восемьдесят. На этот возраст у эльфов приходится конец юности и начало взросления, но для человека это был совершенно запредельный срок. Однако Кертель отнюдь не собиралась в Подземный мир. Кертель не утратила ни физического здоровья, ни ясности ума. Но каждому, эльфу, экену или человеку, при взгляде на нее становилось очевидно, что перед ним очень старая женщина.

А муж ее, Балеорн был чистокровный эльдар, звездный эльф. Сейчас он выглядел ровесником Лайтонда, своего сына.

И закрыть глаза на эту разницу между супругами было невозможно.

Сначала Кертель думала, что переезд в Ливрасст решит эту проблему. Эльфы Фейре, скрепя сердце, разрешили знаменитой паре магов въехать в страну. Но общество не приняло бы Кертель, да она и не стремилась к этому. Самое ужасное, и Кертель это понимала, было то, что сочувствовали не ей, а Балеорну, вынужденному жить с уродливой старухой. По человеческим меркам, Кертель должна была умереть еще лет сто назад. Но она жила, хотя эта жизнь становилась все более невыносимой. В Ливрассте Балеорн ходил на приемы один, и это воспринималось как само собой разумеющееся.

Но недавно Балеорн стал принимать гостей и у себя. И его коллеги по гильдии бывали, случалось, и прекрасными, как весенняя заря, эльфками. Балеорн словно не замечал терзаний жены. Кертель, видимо, удалось воздвигнуть в своих мыслях некий барьер, через который не мог проникнуть даже ее Синергист. Да и Кертель хватило ума не ныть на тему «какая я старая и некрасивая». Балеорн по-прежнему любил ее, нежно и терпеливо. Кертель это знала — Синергист не мог скрыть ни своих мыслей, ни своих чувств от другого. Балеорн, в отличие от жены, не строил в своей душе никаких стен.

Или же он все-таки построил стену, ничуть не менее мощную, чем та, что возвела Кертель, да так ловко, что она ее даже не замечала?

Эльфкам Балеорн тоже улыбался своей открытой, озорной улыбкой, которая так недавно стала появляться у него на лице. Среди эльфок, как и среди мандреченок, встречаются и стервы, и дуры, и очень даже душевные женщины. Но любая понимала, чем может кончиться для нее ревность единственной Разрушительницы, сохранившей свою власть над Цин. Кертель не ревновала Балеорна всерьез, ей было некогда заниматься всеми этими исконно женскими штучками.

Просто, когда она увидела, как заразительно и легко смеются Балеорн и очередная гостья, она впервые в жизни захотела уйти из дома. Кертель обычно делала то, что хотела. Лайтонд как раз собирался в Гнездо, и она спросила, не хочет ли он, чтобы она поехала с ним. Лайтонд, конечно, захотел. Кертель сказала Балеорну, что надо проверить, как будет работать жезл, наконец созданный ими, на таком расстоянии. Супруги простились очень трогательно. Балеорн выглядел потерянным и расстроенным. За все время их брака они расставались надолго в первый раз.

Но путешествие не ослабило неясную тревогу, терзавшую ее сердце. Это смог сделать только Танцор Смерти, который пользовался только одним мечом.

— Очень необычная манера, — продолжала Кертель. — Видишь эти ломаные зигзаги в его ауре? Я бы правую руку дала на отсечение, что этот… как его…

— Вахтанг Люли, — подсказал Али негромко.

Кертель сдержанно кивнула в знак благодарности и продолжила:

— Что Вахтанг пользуется Цин.

Лайтонд прищурился, покосился на мать:

— И он пользуется?

Кертель отрицательно покачала головой. Она чувствовала вибрации Цин. Но это были чистые, не искаженные волей мага самостоятельные колебания мертвой силы.

Лайтонд встряхнул головой и вдруг направился к выходу из ложи.

— Останови Танец, — бросил он Али на ходу. — Экзамен сдан.

Али махнул рукой распорядителю — Ибрагиму, толстому экену в одних фиолетовых шальварах. Ибрагим ударил в огромный жестяной диск у себя на головой, уже изрядно помятый.

— Вахтанг Люли станцевал! — гаркнул распорядитель на весь двор.

* * *

Взмокший, счастливый Вахтанг улыбался друзьям, как вдруг увидел перед собой Лайто. Музыкант Смерти спустился из своей ложи и вышел на двор Гнезда. Над трибунами повисла тишина. Вахтанг слышал, как Исса, который должен был танцевать после него, негромко присвистнул от изумления. Насколько было известно Вахтангу, Лайто последний раз спускался на этот двор во время экзамена, когда еще принимал его у своих первых учеников.

— Ты играешь на каком-нибудь инструменте? — осведомился Музыкант Смерти. — Я хочу сыграть с тобой.

Сначала Вахтангу показалось, что он не сможет произнести ни слова. Но он смог.

— Да. На домбре, — словно со стороны услышал экен свой собственный голос.

Главным оружием Лайто была флейта, которую сидх всегда носил на бедре вместе с мечом.

— Принесите ему домбру, — громко сказал Лайто.

Он расстегнул чехол флейты. Сидхи славились своей любовью к чрезмерному украшательству. Вышивка, бисер, рюшечки и бантики в избытке покрывали практически каждый предмет, до которого дотягивались их ловкие руки. Вахтанг ожидал увидеть на чехле флейты Лайто нечто подобное. Однако простой черный чехол нес на себе лишь лаконичную серебряную молнию. Это понравилось экену и вернуло ему присутствие духа. Тем временем за домброй уже сбегали. Вахтанг видел ужас и сочувствие в глазах учителя Али, когда он подал своему ученику инструмент. По лицу Али было понятно, что он уже попрощался со своим самым непредсказуемым учеником.

Лайто извлек флейту, приложил к губам. Мелодия серым коршуном промчалась над выщербленными плитами двора и взмыла в небо. Лайто сделал приглашающий жест рукой:

— Повтори, если можешь.

Вахтанг от волнения шмыгнул носом — и откуда насморк взялся, на такой-то жаре! — и повторил на своей домбре. Вполне удачно, надо признать, повторил. Трибуны негромко, но одобрительно загудели.

На лице Лайто, вопреки ожиданиям Вахтанга, появился восторг.

— Чудесно, — сквозь зубы бросил сидх. — А вот это?

Он сыграл снова. Вахтанг поддержал, не дожидаясь, пока сидх закончит. Экен уже понял структуру мелодии, которую играл Лайто.

* * *

Танцоры Смерти, сдавшие экзамен, поначалу испугались за своего товарища, но когда стало понятно, что Лайто всего лишь хотел сыграть дуэтом с Вахтангом, принялись наслаждаться музыкальным турниром. Каждый радовался неожиданному развлечению. Этот экзамен прошел весьма необычно, и Танцоры Смерти, ученики и учителя ловили каждый звук, каждый жест Вахтанга и Лайто, запоминали, чтобы потом было что рассказать. Танцоры Смерти, еще не сдававшие экзамен, облепили изнутри открытую дверь учебного корпуса, словно мухи, и тоже внимали. Учитель Али усмехался в усы.

И только Кертель поняла, что сейчас произойдет. По особо ли заунывной руладе, которую Вахтанг вывел вслед за Лайтондом, или еще как-то — потом Разрушительница не смогла этого вспомнить. Было лишь короткое, пронзительное и очень знакомое предощущение смерти и тьмы.

Тьма накрыла Гнездо. Раздались крики.

— Что это? — выдохнул невидимый во мраке Али. — Затмение?

«А он старше, чем кажется», подумала Кертель, поднимаясь со скамьи. Последнее солнечное затмение над Экной было лет пятьдесят назад. Она ничего не ответила — спешила. Али услышал, как мимо него прошелестело шелковое платье Разрушительницы.

Но это было не затмение. Тьма — и сейчас Али почувствовал это — была холодной, но омерзительно живой. И он узнал ее. Ту же самую тьму каждый Танцор Смерти ощущал внутри себя, когда слышал Музыку. Это было настолько запредельное чувство, что если человек не успевал начать Танец, то сходил с ума. Обычно эта опасность подстерегала Танцора в начале обучения. При Гнезде, как и при любой уважающей себя боевой школе, был госпиталь. В отличие от большинства госпиталей, здесь было несколько комнат с обитыми мягким войлоком стенами. И по крайней мере одна из них всегда была занята.

— Куда вы? — крикнул Али.

И тут он сообразил. Конечно, вниз, во двор. Растаскивать соперников, не совладавших со своей силой. Али поднялся и побежал туда же. Кертель, к удивлению старого учителя, легко миновала все двери, лестницы и статуи на своем пути, словно всю жизнь прожила в крепости, а не приехала в Гнездо сегодня утром. Сам Али же налетел на дверь из ложи, на галерее неудачно задел статую Саххаба, лучшего Танцора Смерти прошлого столетия, и вместе с ней скатился с лестницы.

Когда Али выбрался из-под обломков статуи и оказался уже во дворе крепости, все было кончено. В бледно-голубом весеннем небе снова улыбалось солнце — но как-то неуверенно. Учитель ожидал обнаружить Лайтонда и Вахтанга сплетенными в последнем борцовском объятии. Почему-то им овладела страшная уверенность, что они оба мертвы. Но Али ошибся.

Вахтанг и Лайтонд лежали на каменных плитах на приличном расстоянии друг от друга. Вахтанг — на боку, подложив одну руку под голову, словно спящий младенец. Второй он сжимал домбру. Точнее, то, что от нее осталось — гриф с лохмотьями струн. Лайтонд лежал на спине, раскинув руки и ноги. Его флейты было нигде не видно. Али решил, что она закатилась под трибуны.

Между заигравшимися музыкантами стояла Кертель. У нее хоть бы один волосок из седой косы выбился. В руках у нее был магический жезл. Волшебники, особенно боевые маги, часто пользовались подобными штучками. Жезлы усиливали удар собственной Чи мага. Принцип действия этих волшебных палочек был известен Али. Волшебники почему-то редко рождались в Экне. Однако Али до того, как стать учителем, был Танцором и много путешествовал по свету. Экен навидался и магов, и их приспособлений. Для волшебной палочки первым делом подбирался камень, который создавал наибольший резонанс при прохождении через него Чи будущего владельца. Затем камню придавалась форма, опять же самая подходящая для создания этого самого резонанса. Али встречались магические жезлы самой причудливой формы. Но жезл Кертель был, безусловно, самым необычным из всех. Он имел форму руки, сжимающей черный шар.

Ударом этого жезла Кертель, известная не только как Разрушительница, но и как Хозяйка Четырех Стихий, видимо, и остановила начавшееся светопреставление.

— Они живы? — спросил Али осторожно.

— Да, — ответила Кертель. — Но в трансе.

— Спасибо вам, ресса, — с чувством произнес Али, впервые обратившись к Кертель ее титулом живой богини, которым наградили ее эльфы Железного Леса. — Спасибо, что спасли их!

Он запнулся, сообразив, что Кертель в первую очередь спасала своего сына, а не безродного экена.

Хозяйка Четырех Стихий отрицательно покачала головой:

— Это не я. Что-то пыталось ворваться в наш мир… а потом развернулось и ушло. Не знаю даже, смогла бы я справиться с этим, — добавила она себе под нос.

Али понял, что он не ошибся в этой женщине. Это была первая волшебница в его жизни, которая не стала приписывать себе чудо, которое она не совершала.

Кертель заметила, что потрясенный ее последними словами экен стоит как истукан, и добавила:

— Проверьте на трибунах, Али. Там тоже могут раненные.

— Вы думаете, это… нечто… успело дотянуться до них?

Кертель наморщилась:

— Нет. Но люди в панике калечат друг друга так, что здесь с ними сравнятся никакие твари Подземного мира.

* * *

И враги, и друзья звали Койриллэ Феаноринга «Каранурум» — «Багряная пустота». И действительно, там, где проходил этот Воин Льда, орудуя мечом в секретном, передающемся только от отца к сыну стиле Феанорингов, ничего, кроме багряной пустоты, не оставалось. Но пожаловаться на пустоту в голове этот северный принц не мог.

Первую, небольшую библиотеку в крепости создали еще татцели. Койриллэ, не жалея денег, всю жизнь дополнял и расширял ее — и завещал то же самое своим потомкам. Эльфы в основном интересовались красивыми песнями о собственных подвигах и способами создания и поддержания магического поля. Игнат и его последователи добавили в библиотеку много сведений о гросайдечах. Так же здесь можно было найти трактаты по истории и политическому устройству мира, по философии и фехтованию — Койриллэ почему-то сближал эти два понятия, и книги по этим темам еще со времен первого Феаноринга стояли на одной полке. И конечно, присутствовало множество дамских романов, которыми зачитывались все женщины крепости, начиная от Ингельды и Туимакирис и заканчивая небесными наездницами. Каждому хочется отдохнуть и расслабиться после утомительного боевого дежурства над Драконьей Пустошью. В настоящее время собрание магических трактатов Цитадели по праву считалась одним из самых богатых в Мандре.

Несмотря на то, что читальный зал при библиотеке был уютным и светлым, химмельриттеры после окончания обучения забредали сюда редко. Небесные наездники были практиками, а не теоретиками. В основном здесь можно было встретить гостей крепости, приехавших за выпиской из какого-нибудь магического трактата. Вечерами скамья с резной спинкой в виде летящего дракона пустела. Уходили и гости, и переписчики, оставляя на длинном столе свитки, книги, чистые листы пергамента, чернильницы, сломанные перья и пустые кружки.

Тогда в читальный зал приходил Лилталум. Он проводил в библиотеке много времени. Не всегда один, и не всегда за чтением книг.

Лилталум стоял у стеллажа, посвященного фехтованию и философии, и рассеянно перебирал книги. Он ждал, и в первый раз — с нетерпением.

«Не думай о нем», звучал в его голове голос. — «Думай о том, что будешь делать ты».

Серая паутина еще сдерживала кипящую под ней черную смолу, но на реальности Лилталума уже плясали багряные отблески от его внутреннего пламени. Хотя, возможно, все дело было алых лучах заката, падавших в библиотеку через огромное окно с витражом.

В читальном зале появился Теонор. Он вошел не через общий вход, а через кабинет главного библиотекаря, каковым и являлся, совмещая учет и контроль фондов с рейдами на Драконью Пустошь. Незавидная участь для бывшего полноправного владельца крепости. Но Теонор никогда не жаловался, а, наоборот, казался очень довольным. В своей тройке он был старшим. Игнат признал его права собственника и платил Теонору за аренду крепости — и хотя отчисления были ничтожны в общей сумме дохода Цитадели, Теонору хватало и на кафтаны из дорогой парчи, и на новые книги, и на роскошное белье.

Лилталум стоял, слушал шаги за своей спиной и ждал, пока дядя приблизится.

Теонор не стал тратить времени зря. Он прижал Лилталума к стеллажу, горячо обнял его и поцеловал в затылок. Одновременно он попытался расстегнуть пояс племянника.

Мир стал черным. В вязком месиве надувались и лопались огромные пузыри — и от этого звука Лилталуму хотелось сорвать свою голову с плеч и выбросить ее, настолько больно это было.

«Он сильнее и лучше умеет драться», проговорил тот же спокойный, бесстрастный голос. — «Еще не сейчас. Но уже можно…»

Лилталум оттолкнул руку дяди.

— Ну что ты, давай, как всегда, — чуть задыхаясь от нетерпения, пробормотал Теонор.

— Нет, — сказал Лилталум, не оборачиваясь.

— Перестань, — чуть не простонал Теонор. — Ты же сам этого хочешь.

— Не хочу, — отрезал Лилталум.

«Давай», спокойно сказал голос.

Лилталум повернулся лицом к дяде, сильно толкнул его в грудь — но вырваться из объятий Лилталуму не удалось. Теонор немедленно наклонился и принялся целовать его в шею.

— Ты такой красивый, — говорил Теонор в промежутках между поцелуями. — Ты же создан для любви, о мой Лилталум. От тебя исходит призыв, которому невозможно противостоять. В этом вся твоя суть…

Лилталум молчал и смотрел на рукоять кинжала. Она торчала между корешками книг за спиной дяди. Проход между стеллажами был узким; Лилталуму достаточно было протянуть руку, чтобы взять кинжал. Теонор едва не задевал рукоятку плечом. В библиотеке было большое окно, украшенное разноцветным витражом. На нем был изображен Игнат, убивающий Короля Пустоши. Алый отблеск с последнего выдоха огромного дракона трепетал на стальной рукоятке.

— Ну что же ты мучаешь меня! — воскликнул Теонор. — Обольстил и теперь издеваешься!

— Отпусти меня, — сказал Лилталум.

В ответ дядя сжал его еще крепче.

«Пора», сказал голос.

И Лилталум протянул руку.

Кинжал извлекся легко — Лилталум несколько раз предусмотрительно проверил место и пристроил оружие между двумя самыми гладкими книгами.

Лилталум воткнул кинжал в спину дяди, точнехонько напротив сердца.

Вся его боль, что он отрицал, вдруг хлынула наружу и промчалась сквозь него. Мир наконец приобрел краски. Алое и черное хлестало во все стороны, шипело и переливалось. Мир стал красивым и ярким. Лилталум часто-часто дышал. Воздух казался ему необыкновенно вкусным.

«Свобода», усмехнулась фигура в сером балахоне. — «Нет ничего лучше этого…»

Лилталум ударил дядю еще раз. Глаза Теонора полезли из орбит.

— Что ты… — начал он.

Кровь полилась изо рта эльфа на кафтан из синего бархата с золотым галуном, так идущий к золотым волосам Теонора. Он обмяк и сполз к ногам племянника. По пути Теонор зацепился торчащей из спины рукоятью кинжала за книги и чуть не своротил шкаф. Лилталум подхватил дядю и аккуратно положил Теонора на пол.

— Я никогда тебя не хотел, — произнес Лилталум. — Я вообще никогда не хотел этого.

Но Теонор его уже не услышал. Зрачок расширился, затопляя собой синюю, как цветы фацелии, радужку.

Теонор Феаноринг, брат-близнец Тинголорна Феаноринга, последнего владельца Раккаронмэ, был мертв.

Лилталум вытащил кинжал из спины дяди. Алое пятно начало расплываться по полу вокруг Теонора. Кровь попала на светлые волосы, сделав их черными. Лилталум выпрямился.

Взгляд его упал на портрет Койриллэ Феаноринга, старый, выцветший. Прадед понимающе усмехался. И тут Лилталум понял, что означало его прозвище на самом деле.

— Багряная пустота, — пробормотал он. — Да… багряная пустота.

Но мир уже снова начинал сереть. На смену наслаждению возвращалась боль, ужас и страх. Молчаливая гостья — теперь Лилталум понял, насколько она была милосердна — отрезала его от боли, невыносимой боли. Ее было слишком много, и она свела бы его с ума. Но чтобы не чувствовать боли, приходилось перестать чувствовать весь мир.

В проходе между стеллажами стоял Змееслав. Лицо его было серым от ужаса. Из-за возни с дядей Лилталум не услышал, как брат вошел в библиотеку.

— Не надо было тебе этого видеть, Змейчик, — произнес Лилталум с сожалением в голосе.

Он двинулся вперед. Змееслав посторонился, пропуская его. Он молча следовал за братом, пока тот шел через пустой читальный зал. Но, увидев, как Лилталум вытаскивает из закутка между двумя стеллажами туго набитый заплечный мешок, Змееслав справился с собой и воскликнул:

— Не уходи, Лилталум! Останься! Игнат тебе ничего не сделает. Папа всегда говорит, что дела сидхов его не касаются!

По лицу Змееслава катились крупные, как горох, слезы.

Лилталум отрицательно покачал головой:

— Если Игнат узнает, почему я убил Теонора, он убьет меня. Так говорил Теонор.

— Пожалуйста, нет! — Змееслав вцепился в Лилталума. — Куда ты пойдешь?

Лилталум посмотрел на руку брата так, что тот убрал ее.

— Если хочешь, можешь проводить меня по подземному ходу до Клыка, — сказал Лилталум.

* * *

В Городе на момент Катастрофы было много не только металла, но и пластмассовых вещей, что пришлось весьма кстати. Пластик был очень устойчив к износу. Но иногда его все же переплавляли, создавая из двух кресел, потерявших всякий вид, прочный столик. Карты, которые должны были взять с собой посланцы, решено так же было сделать из пластика. Технологические инструкции, даже очевидно не нужные, хранились в Городе тщательнее, чем старые сказки, ставшие опасными.

Родион протянул рулончик карты Сергею. У старого друга был пришибленный и вместе с тем обалделый вид. Впрочем, такой вид сейчас был у многих горожан. Однако Чесночко пришибло особенно сильно. Его выбрали на городском собрании для миссии «Ответный удар». Без Купола Город был обречен, но стальной дракон напоследок хотел показать дракону живому, что у него тоже есть зубы.

— Не сгибай, — сказал Родион. — Заломы будут, как на бумаге. Но пластик может треснуть прямо по ним, в отличие от бумаги, понял?

Сергей кивнул.

— Ну что ты вареный такой, — сказал Родион. — Разве не об этом ты всегда мечтал?

В глазах Чесночко мелькнула искра разума.

— Но не с такой же целью! — с неожиданной силой воскликнул он.

Родион даже вздрогнул.

— Я библиотекарь, а не рыцарь-драконоборец, — с тоской добавил Сергей. — Я просил, чтобы мне в напарники дали тебя, — закончил он упавшим голосом.

Родион вздохнул. Вместе с Чесночко послали Ивана Жилина, городского ассенизатора. Уровень его умственных способностей позволил ему пойти только в охотники на крыс, что в изобилии водились в туннелях, где некогда грохотали подземные поезда.

Впрочем, в заброшенном метро Города водились не только крысы. Да и в реке, делившей Город на две неравные части, тоже хватало совсем недружелюбной живности.

Городской совет решил, что Иван является самой подходящей кандидатурой в предстоящем странствии через дремучие леса. Жилин не раз попадал в переделки, обладал хорошей реакцией и умел пользоваться любым оружием. Если Сергей должен был определять путь и опознавать сказочных и не очень существ, которые наверняка должны были встретиться путешественникам, то на Иване лежала роль телохранителя и добытчика. Но и не только. Окончательно совет склонил в пользу молодого ассенизатора тот факт, что Жилин лучше своих коллег разбирался в технике. Все свои жуткие орудия для подземной охоты он смастерил сам, опираясь на справочники по старинному холодному оружию. Это был единственный раз, когда Сергей видел Жилина в библиотеке.

Иван должен был донести, собрать и активировать подарочек, который жители умирающего Города решили послать своему убийце.

Родион потрепал Сергея по плечу.

— Когда вы вернетесь, мы с тобой совершим еще много путешествий, — сказал печатник.

Сергей чуть не расплакался.

— Здесь же уже никого не будет! — срывающимся голосом произнес он. — Вы все умрете!

Родион незаметно оглянулся по сторонам, поманил Сергея пальцем. Тот понял, что Родион хочет ему что-то сказать по секрету. Вокруг грохотали типографские станки, и эта мера предосторожности показалась Сергею совершенно излишней, но все он наклонился к Родиону.

— Говорят, местность вокруг Города безопасна, — прошептал Родион в самое ухо Сергея.

Чесночко изумленно моргнул. Да, такие слова нельзя произносить громко и вслух!

— Ты хочешь сказать, что Совет… — пробормотал Сергей.

Родион приложил палец к губам. Затем еще раз оглянулся. Они были в печатном цехе совершенно одни — умная техника не требовала много работников для обслуживания.

— Да, — сказал Родион. — Они знали об этом. Догадывались, по крайней мере. Ведь датчики Реактора все время берут пробы. Они не хотели отпускать нас. Держали, как стадо свиней в загоне.

— Но зачем?

Родион жестко усмехнулся.

— Если мы разбредемся по долам и весям, кем будет командовать Совет? Если мы встретим других людей, чем будет заниматься Комиссия по генетическому контролю?

— На каждом пригорке будет свой Совет и своя комиссия… — пробормотал Сергей.

— Именно, — энергично кивнул Родион.

Чесночко понял, что с главой одного из будущих советов он уже хорошо знаком.

— Так что вы… посмотрите там… где земля получше, где что, — продолжал Родион. — Если встретите кого, тоже постарайтесь собрать всю информацию. А про нас не треплите языками сильно.

— Но ведь кроме нас никто не выжил, — произнес Сергей известную с детства истину.

Родион прищурился:

— А Заповедник? Вот где был щит так щит, покруче нашего! У нас что — считай, самоделка. Нас спасли, потому что тут много оборонных заводов было. А там не металлургия была и навигационные приборы. В Заповеднике вся элита собиралась. Неужели ты думаешь, они не прикрыли себе задницу?

Сергей открыл рот, чтобы сказать что-то, но передумал и закрыл его.

— В общем, клювом не щелкайте, — сказал Родион. — Считайте себя разведчиками Города. А мина эта… тоже пригодится, глядишь.

Друзья обнялись на прощанье. Сергей уже получил в мастерских все необходимые для путешествия вещи, и специально зашел за картой в последнюю очередь — чтобы попрощаться с другом.

Чесночко двинулся на северную окраину города, где они договорились встретиться с Жилиным. Он проложил путь так, чтобы последний раз пройти мимо одного старинного здания, которое ему очень нравилось. Сергей знал, что стиль, в котором выполнено здание, называется модерн — с использованием элементов восточной архитектуры (что бы это ни значило). Его объемно-пространственная композиция включала три уменьшающихся с севера на юг объема. Здание обладало простыми лаконичными фасадами. Полукруглые верхушки окон были стилизованы под готическую розу в два света рисунком переплетов, основной объем и цоколь здания — рустованы. Архитектурный облик дополняли лепные розетки и аркатурный пояс под карнизом среднего объема, массивный карниз и парапет. Отец Сергея был архитектором, и он часто водил сына сюда, рассказывал об этом здании. Сергей выучил его слова почти что наизусть еще тогда, когда не понимал их значения. Насколько помнил Чесночко, раньше это был один из многочисленных храмов.

«Может быть, я встречу хоббита», думал Сергей на ходу.

Он знал, что это глупая мысль, но никак не мог прогнать с лица счастливую улыбку.

* * *

Справа из скал высунулась крохотная башенка, сложенная из серого камня — наломанного, судя по всему в этих же горах. Кертель приободрилась. Спуск уже начал казаться ей бесконечным; по Ступеням Подземного мира, куда ее и еще двоих Разрушителей однажды заманил один особенно сообразительный маг, Кертель и то спустилась быстрее. Однако Кертель помнила, башенки, караулившие вход на тропу, находились совсем близко к ее началу — и это не могло не радовать. Скоро еще одна башенка, близняшка первой, мелькнула над левой стороной тропы. Однако Лайтонд, ехавший впереди, и не подумал поторопить коня. Не хватало еще переломать ноги в самом конце спуска.

Кертель посмотрела в спину Лайтонда, скрытую под просторным серым плащом. Она и не подозревала, что сын занят не только и не столько выбором дороги.

Кертель, и Лайтонд думали об одном и том же — о событиях, произошедших на экзамене в Гнезде.

«Этот Танец изменил многое не только в жизни Вахтанга Люли», усмехнувшись, подумала Кертель. — «Он перевернул и наши с Лайтондом отношения.

Диск Хорса, я до вчерашнего дня вообще не знала моего сына!»

* * *

Кертель с тревогой вглядывалась в лицо Лайтонда. Он был бледен, болезненно, в синеву. Розовый шелк подушки под его головой — и тот был более жизнерадостного оттенка. Дышал Лайтонд однако ровно, хоть и медленно.

Камаль, врач Гнезда, сам напуганный не меньше Кертель, тщательно осмотрел Музыканта Смерти, но ран на его теле не нашел. Налицо были все признаки магического поражения. Да только даже Кертель, Хозяйка Четырех Стихий, которой повиновалась так же и сила Подземного мира, не могла определить, в чем дело. Она попросила Камаля оставить их с сыном наедине. Камаль выполнил ее просьбу тем охотнее, что его ждали другие пациенты. Как и предположила Кертель, тьма, прорвавшаяся в мир живых, успела затуманить не только солнечный свет, но и здравый смысл в головах многих Танцоров Смерти, наблюдавших за ходом музыкальной дуэли с трибун. Такого количества раненных в госпитале не бывало и во время последнего, как всегда, неудачного для нападающих, штурма Гнезда.

Кертель и Лайтонд были одни в небольшой палате с белеными стенами. Кертель не успела запомнить дорогу, пока торопилась за экенами, несущими Лайтонда в госпиталь. Но она чувствовала, что больница Гнезда расположена под землей. Когда-то здесь хранились запасы на случай осады. Но с тех пор прошло так много времени, что только опытная волшебница могла заметить призраки окороков, свисавших здесь некогда с потолка, тени кадушек с квашеной капустой и белых духов ларей с мукой.

На экзамене Танцоров Смерти Кертель осознала, что хотя Лайтонд не стал магом, он стал чем-то большим. Способ, который использовали Танцоры Смерти, стал ясен опытной волшебнице с самого начала. Всем известно, что граница между разными мирами, на самом деле, очень тонка. Лайтонд сумел подобрать те ноты, те вибрации, которые истончали эту стену и прорывали в ней крохотное отверстие. Сила Подземного мира устремлялась в мир живых, уничтожая все, к чему прикасалась. В этом не было ничего от владения Чи или Цин — в этом был гений композитора.

Ведь если бы Лайтонд не был гением, он бы никогда не смог подобрать ключ, который запирал бы распахнутую им Дверь после того, как она была больше не нужна.

«Это гораздо, гораздо круче, чем если бы Лайтонд стал обычным магом четвертого класса, как Хифкрист», думала Кертель, глядя на арену, где крутились Танцоры. — «Всю жизнь плести стандартные заклинания… Что может быть скучнее?».

И вот теперь Лайтонд лежал, поверженный собственным искусством, и никто не мог ему помочь. Кертель погладила его по голове.

Лайтонд открыл глаза, улыбнулся и сказал:

— Мама…

И тогда грозная Разрушительница Пчела, Хозяйка Четырех Стихий, которую темные эльфы признали живой богиней, разрыдалась. Лайтонд никогда не видел свою мать плачущей. Сталкиваясь на препятствиями, Кертель не плакала, а злилась. От удивления и испуга Лайтонд очнулся окончательно. Он сел и обнял мать. Кертель, как и многие мандреченки, отличалась от хрупких, маленьких эльфок высоким ростом и крепким телосложением. Однако ее сын тоже не был чахлым замухрышкой. Лайтонд впервые ощутил, какой мама стала маленькой и легкой. Он вспомнил, что когда он последний раз обнимал ее, то еще умещался у нее на коленях.

Кертель всхлипнула последний раз. Лайтонд отпустил ее. Перед ним снова была могущественная волшебница, при имени которой трепетали и дикие кочевники-сюрки, и могучие Воины Льда.

— Я бы на твоем месте поговорила с этим парнем, с которым вы так сильно выступили дуэтом, — сказала она.

— Вахтангом.

— Да. Он определенно не маг. Я не чувствовала вибраций Цин или Чи, пока вы играли. Но что-то в нем есть… Возможно, он такой же своебычный гений, как и ты. Вам обоим будет полезно обменяться опытом.

— Хорошо, я поговорю с ним, — ответил Лайтонд.

— А теперь я тебя оставлю, — сказала Кертель. — Тебе нужно отдохнуть.

Она наклонилась, поцеловала его в лоб и вышла. Лайтонд проводил ее взглядом.

«Своеобычный гений», мысленно повторил он и улыбнулся.

Затем он ментально просканировал госпиталь. Вахтанг обнаружился совсем недалеко — в третьей налево палате. Экен тоже уже пришел в себя.

«Это Лайтонд. Поговорим?», телепатировал эльф.

Вахтанг оказался не так искушен в искусстве мысленного общения. Ответ пришел после некоторого явного колебания, но был однозначным:

«Давай».

Лайтонд поднялся и направился в палату Танцора Смерти, который едва не отправил в чертоги Ящера своего Музыканта.

* * *

Потолок в тронном зале дворца властителя Нелтилэннина поддерживали колонны из прекрасного белого мрамора.

И они были забрызганы кровью почти по самые резные капители.

Алое, черное, сияющее золотое… Марфору давно не было так хорошо. Он дышал полной грудью.

Он не любил боль — ни терпеть ее, ни причинять, если уж на то пошло. Но что ему было делать, если в мире для него больше ничего не осталось? Боли было столько, что он больше не мог ее выносить.

И теперь он знал, что ему делать.

И это было прекрасно.

Он остановился, чтобы перевести дух. Ало-черное сияние, в котором была и отрада, и все та же боль, начинало угасать. Марфор знал, что мир скоро снова станет серым, скучным, недосягаемым. Впрочем, он уже успел сделать почти все, что собирался.

Трупы были повсюду. Особенно много их валялось вокруг трона. Тела образовывали собой чудовищное подобие баррикады на его ступенях. Барон Штизельмахт все еще сидел на троне. Но его отрубленная голова с алмазной диадемой затерялась где-то в кровавом месиве.

Марфор не сомневался, что диадему найдут. Такие вещи не теряются.

Из черно-красного клубка внутренностей и конечностей у подножия трона торчала стройная женская нога в изящной туфельке из кожи дракона и край яркого шелкового платья, расшитого золотыми цветами. Из-за этой ноги, принадлежавшей супруге барона, благородной Адалауолфе, все и началось.

А теперь все уже заканчивалось.

Последним соперником Марфора оказался рыцарь барона в простом кожаном доспехе. Но все же рыцарь смог сбиться на стальной нагрудник. На нагруднике был довольно искусно изображен волк, выглядывающий из пылающего круга. Этот рыцарь был искусным мечником, и, что встречается еще реже, обладал высоким интеллектом.

Слухи об измене жены дошли до барона довольно быстро. Сегодня он собрал в тронном зале всех своих рыцарей, в том числе и новичка, недавно прибывшего ко двору из глухого медвежьего угла, чтобы наказать и изменницу, и того самого новичка, в объятиях которого Адалуолфа запятнала честь рода Штизельмахтов.

Взбешенный Штизельмахт собственноручно отрубил изменнице голову. Негодяем, оскорбившим его честь, был Марфор. (Легенду насчет старинного, но обнищавшего рыцарского рода создал и оплатил заказчик, сам Марфор в генеалогических древах юга Боремии совершенно не разбирался). Марфор примерно уже догадывался о целях сегодняшнего собрания, и пришел на него с обоими своими мечами — тем, с которым бежал из крепости, и тем, который купил недавно.

Барон указал на Марфора и проревел:

— Принесите мне его сердце!

Благородные рыцари поспешили выполнить приказа сюзерена. Все, кроме одного — того самого рыцаря, с волком и огненным кругом на груди. Все остальные бросились на Марфора, обнажая мечи. А этот рыцарь кинулся к дверям тронного зала. Покинуть его пылающий волк все равно не смог бы. Предусмотрительный Марфор наложил на них запирающее заклинание, едва вошел.

Этот соперник вызвал уважение эльфа. Пожалуй, он оставил бы в живых этого волка с его горящим диском. Но увы, контракт в этом пункте содержал безоговорочное условие. Свидетелей не должно было остаться.

Марфор уже изрядно потрепал рыцаря. Когда противник упал на одно колено, Марфор привычно отступил на шаг, но тут же опомнился.

«Ты не на тренировочном плацу», одернул себя Марфор.

Только сейчас он заметил, что потерял где-то в груде тел свой короткий меч, анелас. В любом случае, его сопернику оставалось уже недолго. И волк, и пылающий диск на нагруднике рыцаря уже скрылись под темными пятнами крови. Рыцарь тяжело, с хрипом дышал. И не спешил подниматься на ноги, вовсю пользуясь передышкой, которую убийца неожиданно предоставил ему.

— Ты… из Феанорингов… верно? — делая глубокие паузы между словами, произнес рыцарь.

Марфор усмехнулся и кивнул. Соперник даже узнал стиль боя. Нет, его точно нельзя было оставлять в живых — он мог рассказать слишком многое. В голову эльфу пришла новая мысль.

— Как тебя зовут? — спросил Марфор.

— Альфихар фон Зонненвульф, — ответил тот.

Эльф поморщился. Стало ясно, что пылающий диск, из которого появлялась морда волка — это не цирковой горящий обруч, через который кто-то заставил перепрыгнуть благородного зверя, а солнце. Так же стало понятно, почему рыцарь так долго продержался, и от кого ему по наследству досталась его смекалка. Рыцарь был явно из оборотней, но не из беаров, которым принадлежала местность вокруг Нелтилэннина, а из вервольфов. Его имя означало «армия эльфов», так что наверняка в его жилах текла так же кровь тэлери или эльдар.

— Какие у вас длинные имена, — вздохнул Марфор. — Ничего, придется запомнить.

Благородный Альфихар во время этого обмена репликами не сводил глаз с кончика меча соперника. Это его и погубило. Марфор незаметно сплел пальцы левой руки в магическом жесте. Он призвал свою Чи и обрушил на предплечье Альфихара Булаву Гнева — жестокий прием, которым обычно пользовались некроманты.

Руку вырвало из предплечья. Фон Зонненвульф рухнул на пол. Он был уже мертв — измученного рыцаря прикончил болевой шок. Марфор присел рядом с ним на корточки, расстегнул застежки нагрудника, на котором был изображен фамильный герб Альфихара. Эльф надел нагрудник — он пришелся как раз впору — и затянул ремни, как мог. Без оруженосца эта затея не могла увенчаться успехом. Но Марфора это не сильно озаботило. Нагрудник вполне мог разболтаться в драке, после многочисленных ударов. Эльф поднял оторованную руку Зонненвульфа. Кровь все еще текла из нее. Марфор старательно облился кровью, уделив особенное внимание своему левому боку. Одному из рыцарей Штизельмахта все же удалось достать Марфора; а, возможно, и не одному. Марфор оглушил себя обезболивающим заклинанием заблаговременно, еще перед началом схватки.

«Думай о себе», звучал в его голове голос. — «О том, что произойдет. Ты должен знать, что это будет, и быть готов».

Если он хотел выиграть этот бой, ему нельзя было отвлекаться на мелочи. Но тягучая боль из левого бока уже пробилась сквозь панцирь заклинания. Марфору было некогда осматривать себя, но он знал, что рана несерьезная. Если бы была задета печень или другой важный орган, эльф бы уже не смог преобразовывать Чи и швырять ее направо и налево, вышибая мозги из голов врагов, ломая хребты и останавливая их сердца.

Остатками крови Марфор намазал себе лицо. Затем присел на корточки и перевернул покойного Зонненвульфа на спину. Марфор внимательно вгляделся в лицо Альфихара. Задрожал, сгущаясь, воздух перед лицом эльфа. Он наложил на себя заклятье. Теперь его лицо выглядело довольно точной копией лица убитого. Долго эти чары не продержались бы. Их хватило бы максимум на неделю. Но Марфор считал, что ему больше и не надо.

Марфор вычаровал файербол и обрушил его на голову Зонненвульфа. Теперь никто бы не смог опознать труп и заметить подмену. Эльф быстро проверил карманы Альфихара, переложил к себе кошель с вензелем и еще какую-то мелочь. Снял с трупа кинжал с фамильным гербом и тяжелую печатку из черненого серебра. Покончив с этим делом, Марфор направился в другой конец зала. Феаноринг бы с удовольствием остался рядом с фон Зонненвульфом — такое соседство не уронило бы достоинства потомка королей. Но ту часть зала, где храбрый оборотень встретил свою смерть, заливали яркие солнечные лучи. Помощь вряд ли бы пришла скоро. Марфор предпочел ожидать ее в прохладной тени. Тем более что бок болел уже совсем нестерпимо.

Марфор прилег среди мертвецов, пристроив голову на развороченную грудь одного из них, как на подушку. Приподнял меч, глянул на основание клинка. Конечно, там не было того, что он искал — фамильный меч остался в Цитадели. Но Марфор знал, что там должно находиться.

— Напоить звезды алым, — прошептал он, совершенно счастливый.

Перед глазами эльфа поплыли оранжевые круги, и он потерял сознание.

* * *

Путник появился на рассвете. Постороннему наблюдателю могло показаться, что он вышел из старого дуба на холме за Урус-Мартаном. Но все жители мирно спали в своих постелях, и никто не увидел путника, когда он шел по пустым улочкам аула, хлюпая сапогами по раскисшей грязи. Миновав аул, путник выбрал на перекрестке ту дорогу, что вела в поля, и заканчивалась на границе земель общины. Целью его, однако, были не поля, еще покрытые ноздреватым, рыхлым, иссеченным весенними дождями снегом.

«Что они, интересно, сажают здесь?», подумал путник. — «Все еще коноплю?»

Он поправил висевшую на плече домбру и свернул с дороги, тут же по колено провалившись в снег.

Он направлялся к одинокой, угрюмой скале в конце долины. Скала была первым вестником, разведчиком, высланным в долину Драконовыми горами, чьи мрачные зубы вонзались в розовое от встающего солнца небо на востоке.

Достигнув скалы, мужчина ловко взобрался на небольшой уступ, достаточный для того, чтобы там разместился один человек. Достал из сумы пару лепешек, сыр, сел, скрестив ноги, и принялся за свой нехитрый завтрак. В его сумке больше ничего не осталось — кроме плотного пергамента, на которым красивым, каллиграфическим почерком было написано удостоверение Танцора Смерти. Это удостоверение имело некоторое дополнение, какого еще не встречалось в документах у Танцоров. Мужчина рассчитывал скоро превратить эти несколько строчек в золотые монеты и поэтому не печалился, доедая свою последнюю лепешку.

Он снова глянул на поле. В некоторых местах солнце уже пробило проплешины в сугробах, обнажив черную, мокрую землю.

«Тогда все было иначе», подумал Вахтанг. — «Тогда стоял конец лета…».

Не так давно ему довелось поделиться одной семейной историей, которую обычно прятал в самой глубине себя самого. И потревоженная память не желала успокаиваться.

Вахтанг словно видел над сугробами высокие, сочно-зеленые стебли конопли, темные фигурки бегущих…

* * *

Вахтанг пришел в себя как раз в тот момент, когда Исса, тащивший носилки, сказал напарнику:

— Спорим, даже если он и придет в себя, то долго не проживет?

Когда Кертель вытаскивала Вахтанга из черной пустоты, его здорово приложило лицом о каменные плиты двора. Один глаз у него не открывался, а второй он не спешил открывать. Вахтанг узнал товарищей по голосам.

— Перестань каркать, — хмуро ответил Рамзан. — Кости же у него целы.

Исса усмехнулся:

— Я не об этом. Как ты думаешь, долго Лайто потерпит Танцора, который заставил его валяться на глазах у всех кверху брюхом, как раздавленная лягушка?

Вахтанг похолодел. Он-то не видел конца их совместного с Лайто выступления.

— Вряд ли Лайто сможет прикончить того, кто его заставил так валяться, — логично возразил Рамзан.

— А еще есть яд, и чары, — заметил Исса.

— Хватит, что ты все дергаешь, как гнилой зуб, — мужественно ответил Рамзан. — Лайто не такой.

— Ну, говорят, он наполовину сидх… — возразил Исса таким тоном, словно это все объясняло.

Приняв телепатемму от Лайто с приглашением обсудить случившееся, Вахтанг вспомнил тот разговор между Рамзаном и Иссой, но отказывать Музыканту Смерти не стал. Он хотел разобраться в ситуации быстро. Не стоило затягивать, ждать, пока проблема прорвется гноем, словно тот самый гнилой зуб. Лежа на постели в ожидании Лайто, Вахтанг то сжимал, то разжимал левую кисть. Так чувствительная барышня теребит бахрому скатерти в ресторане, когда ее молодой человек опаздывает.

Дверь открылась. Лайто, Музыкант Смерти и основатель Гнезда, вошел в палату. Вахтанг был в ней совершенно один. Кертель опасалась, что неведомые чары, опутавшие Вахтанга и Лайто, могут расползтись на других раненных. Разрушительница настояла, чтобы Вахтанга разместили в отдельной палате. Она ничем не отличалась от палаты Лайтонда: побеленные известкой стены, пара деревянных кроватей, зеленый коврик с затертым узором на полу.

Вахтанг, как и остальные ученики, хорошо помнил слова Али: «Лучшая оборона — это нападение». Он не дал Лайтонду раскрыть рта.

— Я знаю, что экзамен ты мне не зачтешь, — сказал Вахтанг. — Но знай, запретить танцевать ты мне не сможешь! Вся моя жизнь в этом!

— Танцевать тебе действительно больше не стоит, — невозмутимо ответил Лайтонд. — Ты — Музыкант, Вахтанг. Как и я. Создай свою школу. Это будет очень правильно.

Выбитый из колеи неожиданным ответом, Вахтанг промолчал.

— Я присяду? — осведомился тем временем Лайтонд.

Вахтанг кивнул. Лайтонд устроился рядом, на пустовавшей кровати.

— Но ты можешь и танцевать, если тебе захочется, — продолжал эльф мягко. — Удостоверение Танцора Смерти ты получишь.

«То есть мою клятву верности ты все равно хочешь услышать», подумал Вахтанг.

Но стало так же очевидно, что Лайто не рассматривает создание новой школы Танцоров Смерти как нарушение верности себе. Ни один экенский князь не стал бы так трактовать поведение вассала, но Лайто не был экеном. Он и человеком-то был только наполовину.

— Музыкой можно причинить гораздо больше разрушений, чем Танцем, — добавил Лайтонд.

Об этом Вахтанг знал. Каждый знал, что случилось со старой мечетью в замке князя Джабраила.

Он хотел снести старую, обветшавшую мечеть и на ее месте построить новую. Лайтонд, в то время гостивший у дяди, предложил свою помощь. Джабраил согласился. Лайтонд прихватил с собой свою неразлучную флейту и вышел на площадь. К тому времени, которого хватит, чтобы сварить казан риса, от мечети не осталось и следа. Танцорам Смерти, чтобы сделать то же самое, пришлось бы придти втроем и потратить на снос мечети не меньше суток.

— Тебе надо основать свою школу, — повторил Лайтонд. — Для начала, советую найти в горах какую-нибудь брошенную крепость.

Он улыбнулся — в свое время он поступил так же. Вахтанг хмыкнул и покачал головой.

— Ты прав, Лайто, — сказал он. — Но это так неожиданно. Мне надо прикинуть, что к чему.

Вахтанг был человеком деятельным и начал делать первые прикидки немедленно и вслух:

— Открыть новую школу, это дорого. Где же мне взять денег на это? Вот ты где взял? — обратился он к Лайто, но, прежде чем тот успел ответить, ответил за него: — Тебе, наверное, родители дали? Твой отец же вроде известный строитель, он хорошо зарабатывает, да?

Лайтонд чуть раздраженно передернул плечами.

— Мой отец хорошо зарабатывает, это правда, — сказал он. — Да и мать тоже, она очень сильная волшебница.

— Да, она же Хозяйка Четырех Стихий, — пробормотал Вахтанг.

— Но я у них ничего не просил, хотя они мне, конечно же, дали бы денег в долг. Но мне хотелось сделать что-нибудь самому. И у меня получилось.

— Ну, у меня была только мать, — ответил Вахтанг. — Она была простой цыганкой, а не Хозяйкой Четырех Стихий. И она уже давно умерла…

Вахтанг произнес это скорее грустно, чем с вызовом. Лайтонд сообразил наконец, что «люли», странное прозвище Вахтанга, которое распорядитель огласил перед экзаменом, никак не связано с любовью Танцора к музыке, как он сначала подумал. Так мандречены называли бродячее племя воров, конокрадов и мошенников. Эльфы называли их цыганами.

— За обучение можешь не платить, — сказал Лайтонд. — А в удостоверении напишем отдельной строкой, что ты можешь брать заказы и как Музыкант Смерти. За них ты сможешь получить гораздо больше. Я вот так заработал на Гнездо, говорю же тебе. Я просто играл. Творил Музыку.

Лайтонд усмехнулся и добавил:

— Правда, она не всем нравится, но что поделать…

— Ты великий человек, Лайто, — выдохнул потрясенный Вахтанг.

— Я полуэльф, ты забыл, — поправил его тот.

— Ты подарил мне жизнь и возможность стать таким же великим, как ты, — сказал экен. — Позволь, я тоже сделаю тебе подарок!

Лайтонд кивнул. Он не ожидал получить ничего важного или дорогого от экена, у кого из родителей была только мать, да и та — люли, но жест благодарности надо было оценить по достоинству.

Вахтанг вынул левую руку из-под одеяла.

— Сейчас ты увидишь нечто странное, — предупредил он сидха. — Пожалуйста, Лайто, не шевелись и не колдуй, а не то мы оба погибнем.

Порядком заинтригованный эльф кивнул. Вахтанг перевел взгляд на свою ладонь. У экена была обычная, крепкая ладонь Танцора, с двумя рядами твердых сухих мозолей — у основания пальцев, от меча, и на кончиках, от струн домбры. Сначала ничего не происходило.

Контуры ладони Вахтанга задрожали, расплылись и исчезли. Лайтонд замер от удивления. Вместо ладони экена на одеяле лежал сгусток переплетенных черных линий. Внутри крутились нервные белые зигзаги — совсем как во время Танца Вахтанга. Что-то мягко упало на одеяло, и тут же все кончилось. Вахтанг пошевелил пальцами снова появившейся ладони. Затем поднял с одеяла что-то черное и маленькое.

— Прошу тебя, Лайто, прими мой дар в знак признательности и вечной дружбы, — сказал он и протянул артефакт.

Эльф принял подарок и с интересом принялся его рассматривать. Это оказалась палочка из черного хрусталя, сантиметров семь в длину. Украшение было оправлено в темно-серый металл, скорее всего, свинец — серебро блестит сильнее. На более толстом конце украшения в оправе было сделано изящное ушко, через которое, надо думать, продевалась цепочка — когда-то артефакт носили на шее.

И только увидев ушко, Лайто понял, что он держит в руках.

— Это Игла Моргота, — пробормотал эльф.

— Да, — согласился Вахтанг.

Так назывались артефакты, с помощью которых Дети Волоса (или Разрушители, как называли их эльфы) призывали Цин, силу Подземного мира. Именно с помощью этой страшной магии людям и удалось вышвырнуть эльфов со своих земель. После бунта жрецы Ящера лишили Детей Волоса силы и власти — они забрали у них Иглы Моргота. Артефакты вернули в храм. Только Кертель, чья способность управлять мертвой силой не зависела от каких бы то ни было артефактов, по-прежнему могла пользоваться Цин.

— Откуда это у тебя, Вахтанг? Неужели ты…?

Лайто смог наконец оторвать взгляд от Иглы и перевел взгляд на экена.

Довольный произведенным эффектом Вахтанг улыбнулся:

— Нет, я не Разрушитель.

Экен привычно вздохнул поглубже, набирая воздуху в грудь. Лайтонд понял, что сейчас услышит нечто вроде баллады — хотя и без аккомпанемента.

«А капелла», привычно подумал выпускник Линдалмара.

* * *

Над полем медленно, неохотно расползался черный жирный дым. Вслед за ним к небесам поднимался многоголосый вой, в котором мало кто распознал бы человеческие голоса. Но это кричали люди. Люди, которые умирали гораздо медленнее, чем им бы этого хотелось, но быстрее, чем того хотелось убивавшим их эльфам.

Ривен Мэнед, командир Звездных Рыцарей, наблюдал со своего коня за тем, как отводили душу его солдаты. Один из эльфов как раз нанес предварительные разрезы и теперь ловко, словно чулок, одним движением снял кожу с руки пленного. Тот, к разочарованию эльфа, не заорал — вместо этого он закатил глаза под лоб и рухнул вперед, потеряв сознание. Ривен Мэнед по-отечески благосклонно улыбнулся.

— Попробуй еще раз, — мягко посоветовал он солдату.

Ривен все еще любил эту музыку, хотя последнее время предпочитал участию наблюдение.

Разрушители захватили Нелтилэннин и отрезали полк Мэнеда от двух еще остававшихся в Боремии эльфийских дивизий. Воссоединиться с армией полку Ривена так и не удалось. Звездные Рыцари мчались на север, в свои родные земли, как выпущенный из катапульты камень. Разрыв между армией и оттесненным к востоку полком Ривена все увеличивался. Под ударами оборотней, не забывших за столетия оккупации ничего из славных подвигов эльфийских рыцарей, полк Ривена Мэнеда таял, как сугроб на ярком весеннем солнце. К тому же, в погоню за ними выслали Разрушителя. Это была верная смерть, и эльфы об этом знали. Ривену удалось вывести своих солдат в Экну через Мглистые горы. Ривен искренне надеялся, что Разрушитель сдохнет на том перевале, где осталась большая часть его изрядно поредевшего полка. Когда эльфы спустились с гор в цветущие долины М’Калии, они уже не были Звездными Рыцарями, воспетыми в балладах. Шайкой ожесточенных, озлобленных бандитов, почти мародеров — вот кем они стали, хотя сами еще не понимали этого. Экены встретили гостей без особой радости. У них тоже имелись претензии к могучему северному соседу, и немало. Князь Джабраил, однако, позволил эльфам пройти через его земли. Скорее всего, потому, что мать его была чистокровной эльдар. Кровь — не водица!

Единственные, кого бегущие домой эльфы могли бы опасаться здесь — это обитателей Сарлукахада. Разбойники, построившие в Драконовых горах неприступную крепость, были мастерами внезапных вылазок, подлых ударов в спину и с фланга — уж они-то знали местные горы как свои пять пальцев, в отличие от эльфов, которых забросило сюда ураганом войны. Только Ривен и Лосгалад уже бывали в этом кантоне Экны. Однако они всегда приходили в М’Калию с другой стороны — с севера. Но Сарлукахад, крепость разбойников, уже сто лет, если память не изменяла Ривену, стояла брошенная.

Экены со свойственной им прямолинейностью называли ее Разбойничьим Гнездом. Здесь собиралось всякое отребье, и отсюда совершались дерзкие налеты на Мир Минас. Которые, кстати, часто увенчивались успехом. В конце концов эльфам надоело терпеть у себя под боком этот гадюшник. Лет за сто до бунта Детей Волоса тогдашний комендант Мир Минаса сделал ответную вылазку. Замок Звездные Рыцари взять не смогли. Тогда эльфийские маги частично разрушили ущелье Шайтана, завалив самые узкие места, а проходы населили такими сущностями, по сравнению с которыми легендарные валараукары показались бы безобидными домашними болонками. После чего, насколько помнил Ривен, налеты прекратились.

До ущелья Шайтана оставалось всего два дня пути. А там уже и родной Мир Минас — Алмазная крепость. Много веков назад она была самой южной крепостью Фейре, пограничной твердыней. И все шло к тому, что Мир Минасу опять предстоит ею стать. Весь юг империи полыхал огнем, но так далеко на север, в чужие земли, земли, исконно принадлежавшие эльфам. Разрушители не пойдут. Точнее, Ривен Мэнед, как и все остальные эльфы, сейчас искренне надеялся на это…

Но полковник видел Разрушителей в бою и понимал, что если проклятые полукровки захотят повторить поход Рыцарей Льда и Звездных Воинов, только в жутком, зеркальном отражении — с юга на север — и напоить своих коней из залива Раксэ Хелка, ничто не сможет остановить их.

Ничто.

Мэнед предпочитал не думать об этом. Не стоит заглядывать так далеко вперед. Сейчас стоило прикидывать, как наилучшим образом миновать ущелье Шайтана. В отряде Ривена все еще имелась парочка магов пятого класса. Один из них, Лосгалад, был среди тех, кто оплел ущелье магической сетью. И Лосгалад был уверен, что сможет распутать ее — если не всю, то хотя бы настолько, чтобы хищные рукотворные демоны не стали бы помехой для эльфов на пути в Мир Минас.

Когда эльфы Ривена увидели полосатые яркие тенты цыганского табора, Мэнед понял — вот он, давно желанный шанс отвести душу. Люли, этих смуглых мошенников, нигде не любили. В Фейре цыган вывели под корень еще во времена Арвен Решительной. Жаль, что ее примеру не последовали другие правители! Но вряд ли экены стали бы возражать, если бы эльфы очистили их землю от человеческого мусора.

И Звездные Рыцари рьяно принялись за дело. Они даже не успели толком повеселиться — в таборе не оказалось ни одного толкового мага, с которым можно было бы поиграть. А еще говорили, что у цыган есть собственная магия, непостижимая и могучая!

Ривен Мэнед усмехнулся и сплюнул под копыта Алого Ветра, своего хвиндондо. Могучий жеребец был родом из конюшен Феанорингов. Ривен знал, что Разрушители пустили горный обвал на Раккаронмэ, и от крепости Феанорингов мало что осталось. Щит Курта исчез. во время бегства на восток Ривен уже успел привыкнуть к драконам, снова появившимся в небе Боремии. Но понимание того, что в мире больше никогда не будет таких прекрасных лошадей, как его Алый Ветер, что Алый Ветер — один из последних в породе, пришло к Ривену только сейчас. Невыносимая жалость кольнула его душу.

«Великий Эру, лошадей-то за что», подумал он и потрепал Алого Ветра по гриве.

Конь ответил тихим, нетерпеливым ржанием. Он соскучился стоять, и уже хотел двигаться дальше.

— Скоро, — ответил Ривен негромко. Алый Ветер навострил уши, всхрапнул. — Скоро… Потерпи еще немного.

Табор находился на краю поля конопли, столь высокой, что она скрыла бы и коня Ривена. Несколько цыган успели убежать в поле. Ривен видел яркие платки, мелькавшие среди темной зелени.

Эльф усмехнулся. Пусть бегут. Пусть пытаются спастись. Это всегда так забавляет.

С другой стороны поля цыган ждал сюрприз.

Неужели они думали, что Звездных Рыцарей в военной академии Фейре учат лишь махать мечом?

* * *

Странник чуть смочил светлые усы в пене и поставил кружку с пивом на стол.

— Эй, хозяин, — обратился он к владельцу единственной гостиницы Урус-Мартана. — Поле-то горит.

Делим проворно повернулся, выглянул в окно. Аул жил с посадок конопли, что занимали всю узкую горную долину. Если бы урожай сгорел, зимой экены сдохли бы с голоду. Хотя нет, до зимы сельчане не дожили бы. Княжеские скупщики товара перерезали бы всех жителей аула еще осенью, когда обнаружили бы столь вопиющее пренебрежение крестьян своими обязанностями.

— А, ничего страшного, — махнул рукой экен. — Это ваши жгут цыганский табор.

В том, что перед ним сидх, владелец гостиницы не сомневался. Мужчина был совсем не похож на великолепных Звездных Рыцарей, какими их живописуют баллады и старинные песни. Плащ его, некогда богатый и отороченный мехом, был испачкан, мех — опален. Но тяжелый меч, торчавший из-под плаща, и острые уши, видневшиеся из-под грязных и свалявшихся волос, не позволяли ошибиться. За пиво гость заплатил серебряной пуговицей с пояса, окончательно уверив Делима о том, что перед ним еще один сидх, бегущий от разъяренных мандречен.

Сидх вывалился из телепорта, что находился на холме за Урус-Мартаном. Телепорт не работал так давно, что экены уже успели позабыть о его существовании. Такое случалось, хотя и редко — из воздвигнутых магами телепортов уходила питавшая их Чи. Сейчас на холме рос раскидистый дуб, и путешественник крепко приложился головой об его корни. В силу чего говорил мало.

— Да и пусть, я считаю, — продолжал Делим. — Чем меньше этих грязных конокрадов шляется по нашим дорогам, тем лучше.

Экен улыбнулся и добавил:

— Вы еще успеете присоединиться к забаве, господин сидх.

— Да, пожалуй, — ответил странник. — Пойду, повеселюсь.

Он поднялся и покинул гостиницу.

Делим радостно потер руки. Честно говоря, сидхов он любил лишь чуть больше, чем люли, этих грязных конокрадов. Но дело есть дело.

Пиво может купить каждый, кто может за него заплатить.

* * *

Карменсита осторожно выглянула из конопли. Тайный ход начинался в скале, до которой было уже рукой подать. Роман, муж Карменситы, рассказал о нем еще в прошлом году, когда табор проходил здесь. Стар был Роман, опытен, не первый год кочевал по этим местам и знал все потайные тропки и проходы не хуже местных крестьян.

Был…

Роман сорвался в пропасть на одном из перевалов в Драконьих горах этой зимой. Вот уже полгода Карменсита вдовела. Боль от потери притупилась. А сейчас цыганка, как ни странно, ощущала мрачную радость. Лучше погибнуть в пропасти, после первого и последнего в своей жизни полета, и умереть мгновенно, разбившись о камни, чем так, как сейчас умирали остальные цыгане — медленно и мучительно, в руках этих северных мясников.

Карменсита тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. Уцелевших цыган отделяла от скалы с проходом полоска бесплодной, каменистой земли. И прежде чем выходить на открытое пространство, следовало осмотреться. Было бы глупо погибнуть в двух шагах от спасения. Заплакал маленький Луйку. Старая Изергиль шикнула на него. Несколько молодых цыганок, дети и пара старух — вот и все, что осталось от богатого и шумного табора.

— Никого нет, — обратилась Карменсита к женщинам. — Берите детей, и бежим!

В этот момент на нее упала чья-то холодная тень. Карменсита обернулась, да так и застыла.

Между уцелевшими цыганками и черным зевом спасительного прохода в скале стоял всадник. Эльф. На его доспехе были глубокие вмятины, появившиеся как и от ударов мечом, так и оставшиеся из-под безжалостно вырванных драгоценных камней. Шлема у него не было. Ветер трепал темные от грязи волосы эльфа. Видимо, Звездный Рыцарь ждал цыган здесь, спешившись и притаившись в конопле. Услышав голоса, он выехал на открытое пространство.

Эльф молча смотрел на молодую цыганку в цветастых юбках. Глаза его были пусты, словно он обкурился той самой конопли. Но Карменсита знала, что их опустошила жестокость и злоба, пожравшая души эльфов изнутри. Осталась лишь оболочка, и цыганка никогда не могла понять тех, кто считал ее красивой.

Эльф начал медленно поднимать руку. Меч по-прежнему висел у него на поясе. Очевидно, эльф решил, что не стоит пачкать его в грязной крови цыган. Он собирался испепелить их своей магией.

Карменсита вскинула руки, яростно выкрикнула короткую фразу.

Голубая светящаяся волна, возникнув словно из ниоткуда, ударила в грудь коню эльфа. Карменсита целила во всадника, но тут успел отразить магическую атаку. Конь заржал. Хозяин его — тоже. Грубый хохот всадника был лишь на самую толику тише ржания его коня. Заплакали дети.

— Переняла в борделе пару трюков у клиента? — осведомился эльф. — Сейчас я покажу тебе настоящую магию.

Он встряхнул рукой, разминая кисть.

Карменсита отступила назад, словно это могло спасти ее. Слова проклятия были уже готовы сорваться с ее губ. Слухи о цыганской магии были сильно преувеличены, что верно, то верно. Но только разве что оборотни умели накладывать более страшные и действенные предсмертные проклятия, чем цыгане.

— Лучше я покажу, — раздался негромкий спокойный голос.

* * *

Лосгалад удивленно моргнул.

Голос, предложивший показать настоящую магию, принадлежал высокому светловолосому мужчине. Он стоял на скальном обломке чуть правее того места, где Лосгалад подстерег горстку цыган, сбежавших от расправы. То есть, почти сбежавших. Лосгалад был готов поклясться, что еще секунду назад на скале никого не было. Беспорядочный костюм незнакомца немногим отличался от одежды Лосгалада. На нем не было никаких знаков отличия. Но именно потрепанность и эпизодичность формы доказывала принадлежность пришельца к Звездным Рыцарям сильнее, чем серебряная фибула лейтенанта на воротнике эльфа — если бы она там была. Но у незнакомца и воротника-то никакого не было. Лосгалад знал, почему. Мех с ворота отрывали первым, когда надо было расплатиться с мрачными горцами за еду. Однако по уверенному, жесткому тону внезапного собеседника Лосгалад понял, что перед ним один из офицеров. Да и по строению ауры, по мощности наполнения каналов Чи незнакомца было очевидно, что он — чистокровный эльф. Только не эльдар, как Лосгалад, а тэлери.

Лосгалад криво ухмыльнулся и сделал широкий жест:

— Прошу!

Мужчина привычным движением поднял левую руку.

«Каналы Чи расположены у мужчин в правой стороне тела, у женщин — в левой. Каналы Цин проходят зеркально. Никто не может управлять мертвой силой. Поэтому большая часть магических жестов, за исключением четырех вспомогательных, приходится на правую руку у мужчин и на левую — у женщин», раздался в голове Лосгалада голос наставника из академии.

Но стоявший перед ним был слишком могуч, чтобы быть переодетой женщиной.

Лосгалад не пытался вытащить меч, не пытался поднять коня в галоп. Он только задрожал так, что доспехи на нем забряцали. Одновременно он засмеялся, жутким, безумным смехом. И незнакомец понял, что Лосгалад уже видел этот жест.

«Никто не может управлять мертвой силой», — жутким эхом раскатилось в голове Лосгалада.

Лосгаладу с трудом удалось оборвать собственный истерический смех. Но еще оставалось кое-что, чего чистокровный эльдар не мог уместить в своей голове. Он жестко просканировал ауру Разрушителя, пытаясь убедиться, что ошибся, что тот обманул его каким-нибудь нехитрым трюком над собственной аурой, что перед ним — полукровка.

Но Лосгалад не ошибся — и его никто не обманывал. Незнакомец был эльфом, без всякой примеси человеческой крови.

— Предатель, — произнес Лосглад, полувсхлипывая от хохота. — Предатель!

— Да, — сказал незнакомец спокойно.

Черный толстый зигзаг Цин вырвался из его ладони. Он захлестнул грудь эльфа, словно аркан. Лосгалад не успел даже закричать.

* * *

Черная молния — сытая, толстая, если так можно сказать о молнии — впилась в грудь всадника. Он исчез. Карменсита поежилась. Не от ужаса, а от ледяного порыва ветра — он вырвался из пустоты, где только что стоял конный Звездный Рыцарь.

Неожиданный спаситель тем временем подошел к коню и по-хозяйски похлопал его по боку.

— Такой добрый конь у такого мерзкого хозяина, — ласково произнес он.

Карменсите не так часто доводилось видеть сидхов. Их табор кочевал по Экне, но иногда люли заглядывали и в Боремию. Эльфы всегда казались Карменсите отвратительными. Возможно, из-за глубоко въевшейся в их лица надменности и презрения к смертным, а возможно, исключительно из-за внешности. Голубоглазые блондины в глазах цыганки выглядели бесцветными, словно тля.

Но этот сидх, что сейчас успокаивал коня, встревоженного исчезновением всадника, на краткий миг показался Карменсите самым красивым мужчиной, которого она видела в жизни — несмотря на трехдневную белесую щетину и светлые, почти прозрачные глаза.

Карменсита вдруг ощутила горячий толчок в грудь. У нее ослабли колени. Слишком многое успело произойти — и очень быстро. Нападение эльфов на табор, бегство, засада, неожиданное спасение… Карменсите захотелось сесть прямо на траву.

Незнакомец тем временем ловко вскочил в седло. Поворотил коня, объехал остолбеневших цыганок. Эльф скрылся в конопле, так и не сказав спасенным ни единого слова. Судя по всему, всадник пригнулся к шее жеребца или распластался у него на спине, потому что его тут же перестало быть видно.

Изергиль чуть подтолкнула Карменситу в спину. Старая цыганка опомнилась быстрее. Карменсита бросилась бежать в спасительный мрак потайного хода. За ней последовали и остальные.

Пропустив всех внутрь, Камренсита на миг задержалась у входа в туннель. Он должен был привести цыган в соседний кантон Экны — Баррию. Но этот путь еще надо было пройти. Карменсита хотела последний раз увидеть то место, где осталась большая часть табора. Проститься с теми, кто остался там.

И вдруг Карменсита улыбнулась. Это была чудовищная улыбка из тех, что уродуют лицо больше, чем боль, их породившая — душу.

Над тем местом, где только что уходили прямо вверх черные столбы дыма, дрожал и плясал черный смерч. В нем крутились ломаные зигзаги молний, порванные пополам лошади, а так же безголовые тела.

И очень, очень много рук с мечами и все еще конвульсивно дергающихся ног.

* * *

Когда Карменсита была худенькой девушкой-подростком, старшие братья часто брали ее с собой, когда собирались обчистить какого-нибудь дом зажиточного купца, уехавшего по делам. Пролезть в форточку Карменсита уже не смогла бы, но просунуть в нее руку и справиться со внутренней задвижкой окна не составило никакого труда для молодой цыганки.

«Помнят руки-то», подумала довольная Карменсита.

Ей было даже слегка обидно, что в главном зале гостиницы так шумят припозднившиеся гуляки. Скрип защелки, если бы он раздался, был бы совершенно неразличим в их криках и звуках зурны.

Однако защелка даже не скрипнула, в этом Карменсита была уверена.

Она спрыгнула с подоконника. В тот же миг чьи-то сильные руки схватили ее и сжали так, что Карменсита не смогла бы даже пискнуть. Мужчина, снявший эту комнату на ночь, ожидал ощутить в своих руках совсем другое тело. Он понял ошибку и выпустил неожиданную гостью.

— Ты мне чуть ребра не сломал! — чуть задыхаясь, произнесла цыганка.

— Я тебя чуть не убил, — возразил он. — Я хотел ударить тебя мертвой силой, еще когда ты лезла в окно.

— Почему же не ударил?

— Ну, мне хотелось посмотреть, что за убийцу мне подослали. Поспрашивать его…

— Понятно. Меня зовут Карменсита, — сообщила цыганка.

— Химрос, — ответил он.

У него оказалось эльфийское имя, что, впрочем, не было редкостью среди Разрушителей. Карменсита знала, что все они — полукровки. Эльфки подбрасывали в храмы Ящера плоды жаркой любви с каким-нибудь мандреченским конюхом не реже, чем мандреченки приносили жрецам малышей с острыми ушками, появившихся на свет вскоре после очередного налета эльфов на их деревню. Правду о Химросе Карменсита узнала намного позже, когда баллады о Разрушителях добрались и до Экны. Химрос был единственным чистокровным тэлери среди Детей Волоса. Он пришел в храм Ящера уже взрослым и по собственной воле.

Однако стало ясно, что за гостья посетила Разрушителя в ночи и зачем. Химрос снова обнял Карменситу. Вторые объятия отличались от первых так же, как медвежий капкан отличается от ласковой, теплой морской волны. Химрос поцеловал ее, весьма искусно. Он отнес Камренситу на постель и почувствовал, что ее тело снова напряглось.

— Что такое? — спросил он.

— Ты кольнул меня… этой своей штукой, — ответила цыганка.

— А я вообще собираюсь тебя ей проткнуть, — заметил Химрос.

Карменсита нервно захихикала:

— Да не этой. Той, что ты носишь на шее. Острое украшение какое-то. Ты не мог бы его снять?

Как и все Разрушители, Химрос носил на шее Палец Судьбы — или, как называли это артефакт эльфы, Иглу Моргота. И Карменсита прекрасно об этом знала. Сытая молния, пожравшая конного эльфа, и черный вихрь, разорвавший в клочья его дружков, ворвались в мир живых именно через эту Иглу. Карменсита не хотела прикасаться к такому могущественному артефакту. Но Химрос ее не совсем понял и решил иначе.

— Я могу его даже надеть на тебя, — ответил он.

Он завел руки за голову и расстегнул серебряную цепочку, которая чуть поблескивала в темноте. Карменсита вздрогнула, когда Игла скользнула между ее грудей. Она была еще теплой от тела Химроса.

«Так даже интереснее», подумала Карменсита.

* * *

— Да что же они так орут, — недовольно пробурчала Карменсита.

Она заснула на коленях у эльфа, прямо в кресле, которое они чуть не сломали.

— Зато из-за своих воплей они не слышали, как кричала ты, — ответил Химрос.

— Нет, но им же утром в поле! — продолжала сердиться цыганка. — А они пьют и гуляют в кабаке так, будто завтра конец света!

Химрос помолчал.

— Они отмечают окончание войны, — сказал он наконец. — Эльфы приняли все условия людей и вчера подписали мирный договор.

До Карменситы не сразу дошел смысл его слов. Но когда она поняла, что именно он сказал, она от возбуждения даже подпрыгнула.

— О, еще… — произнес Химрос.

Карменсита подпрыгнула еще пару раз, и тут ее интерес к мировой политике как-то угас — а вот интерес Химроса к гораздо более приятным вещам снова воспрял.

— Но все равно, Экна ведь не участвовала в войне, — пробормотала Карменсита по инерции.

Она закрыла глаза и принялась вращать бедрами.

— Война вредит… о вот так, дааа… торговле, а особенно торговле коноплей, — ответил Химрос. — Все хотят действовать, и никто… а теперь в другую сторону, умоляю… никто не ищет сумрачного блаженства… аааа… которое дает…

— Ко! Но! Пля! — закончила за Химроса цыганка и блаженно рухнула на его грудь.

— Я знаю, ты хочешь, чтобы я на тебе женился, — задумчиво сказал он час спустя.

Камренсита промолчала. Химрос был прав. Но в то же время она понимала, что скорее солнце будет светить в полночь, чем это произойдет. Внезапная, совершенно неожиданная любовь обрушилась на нее. Карменсита ответила на этот вызов судьбы, как могла. Но не стоило ожидать, что те же самые чувства вспыхнут и в груди сурового Разрушителя. Карменсита не обманывала себя. Она знала, что для Химроса она всего лишь случайность, неожиданная, хоть и приятная.

Но эльф оказался более проницателен и более внимателен, чем она ожидала.

— Не буду обманывать тебя, — продолжал Химрос. — Я женат.

Женатый Разрушитель был еще большей неожиданностью, чем Разрушитель — эльф. Однако Карменсита видела, что он говорит правду. Как ни мало она была искусна в магии, сейчас она могла прочесть его ауру — после оргазма ауры любовников некоторое время были абсолютно прозрачны друг для друга.

— Это очень длинная и грязная история, я не буду тебя утомлять… но, несмотря ни на что, я не хочу становиться двоеженцем, — сказал он. — Сделаем по-другому. Я вижу, тебе понравился Палец Судьбы, что я ношу. Он твой.

Химрос лучше других понимал принцип работы могущественного артефакта. Эльф знал, что до прихода Кертель Пальцы Судьбы несколько веков провисели на шее у идола Моготы в качестве ожерелья, и никаких волшебных свойств за ними замечено не было. Химрос сам догадался о том, о чем умолчали волхвы Ящера.

А именно, о том, что Цин будет приходить через Пальцы Судьбы до тех пор, пока Могота, мандреченская богиня Судьбы, будет этого желать. Сейчас, когда война закончилась победой людей, артефакт стал, скорее всего, лишь дорогой безделушкой. Однако даже если и нет, Химрос больше не нуждался в нем. А вот цыганке, потерявшей почти весь свой табор, он бы очень пригодился. Химрос видел, как Камренсита ударила конного эльфа своей Чи. У нее были задатки мага крепкого четвертого класса. Эльф не сомневался, что Карменсита сможет справиться с силой артефакта — если она в нем еще оставалась.

— Это слишком много, — помолчав, ответила Карменсита.

Химрос засмеялся — впервые за короткое время их знакомства засмеялся по-настоящему — и сказал:

— Поверь мне, нет.

— Ты не понимаешь, — сказала она. — Палец Судьбы, как ты его назвал — дорогой и редкий афра… атра… тьфу ты!

— Артефакт, — с пониманием кивнул Химрос.

Он был в восторге от того, что его случайная подруга оказалась не настолько невежественной, как он ожидал.

— Да. И я не думаю, чтобы Разрушители разбрасывались своими Пальцами направо и налево. Все знают, что эти Пальцы — ваше самое главное оружие. Сейчас сидхи очень заинтересуются вашими артефактами. Меня убьют из-за твоего Пальца, вот и все. И сила, которой ты пользовался во благо, послужит злу.

Химрос покачал головой:

— Ты очень мудра. Хорошо. Сними с себя Палец Судьбы. Дай мне твою правую руку. Мы сделаем так, что его никто и никогда не сможет у тебя отнять.

Любовники не были первыми, кто столкнулся с проблемой сохранения дорогих артефактов при себе. Многие маги, до третьего класса включительно, могли рассчитывать на хороший заказ только до тех пор, пока в их распоряжении имелся артефакт, усиливавший их способности управлять Чи. На рынке труда магов царила не менее жестокая конкуренция, чем на главном рынке Мир Минаса. Магические приемы, позволяющие уберечь жизненно важный артефакт от кражи, проходили в Филькебирке на первом году обучения. Все эти приемы были рассчитаны на стандартные артефакты, вроде драгоценных камней или благородных металлов, которые традиционно применялись для этих целей.

Но сообразить, как применить эти приемы к артефакту редкому и неизвестному эльфам, и сплавить лучшее из нескольких методик в одну, мог только тот, кто закончил Филькебирке с отличием.

Как, например, Химрос.

* * *

— Я такой же полуэльф, как и ты, — закончил Вахтанг. — Только по мне это меньше заметно. Мать говорила, что темная кровь всегда побеждает светлую. Хотя бы внешне. Знатной колдуньей была моя старушка… Перед смертью она научила меня носить отцовский подарок в теле. Потом мы примкнули к другому табору. Там я стал бароном. Я прожил дольше всех цыган, и стал хитрее и умнее любого из них. Кто-то же должен управлять, и по возможности разумно. У меня было все, чего я мог хотеть, но… Было нечто такое…

Вахтанг развел руками в воздухе, не в силах подобрать слова.

— Музыка звала тебя, — сказал Лайтонд. — Хотя ты и не знал этого, не понимал.

— Да! — энергично согласился Вахтанг. — Ты — единственный, кто понимает, что чувствовал и чувствую я. И когда вербовщики в Гнездо появились в соседнем ауле, я нарядился экеном и пошел туда.

Лайтонд покачал головой:

— Как прихотливы пути судьбы.

«Единственный, кто может понять меня, тот, кто идет таким же путем, что и я — не мой брат, с которым я уже лет десять не разговаривал», подумал Лайтонд. — «А этот полукровка. Полуэльф-полуцыган. Наглый, хитрый и прожженный мошенник, конокрад и цыганский барон».

Лайтонд в своей жизни слишком часто страдал от шовинизма эльфов, чтобы сам он мог стать шовинистом. Да и симпатия Лайтонда к Вахтангу возникла в тот миг, когда прощелыга-цыган ловко повторил его мелодию — и не просто повторил, но и улучшил, сделал ее сильнее и четче. Эта усиленная мелодия и столкнула их обоих в Подземный мир.

«Мое безумное одиночество закончилось», думал Лайтонд. — «И теперь я кое-что знаю не только о том, откуда у меня мои способности, но и об отношениях матери и отца. В тот миг, когда я был зачат, Игла Кертель находилась на Балеорне. Подумать только! Разрушительница отдала свою Иглу, свое главное оружие пленному эльфу».

Ему стало немного грустно, хотя это был светлая грусть. Лайтонд не знал, что он ошибся в своих догадках — но все же, он подобрался к истине настолько близко, насколько это было вообще возможно.

Вслух он произнес.

— Ну что же, я рад, что тебе уже приходилось руководить людьми. Значит, тебе не составит труда создать и поддерживать порядок в своей школе.

— Ты так говоришь, словно она уже существует, — заметил Вахтанг.

Лайтонд пожал плечами:

— Все, что можно представить, можно осуществить. Однако я не могу принять этот дар…

Он протянул Палец Судьбы Вахтангу. Тот возмущенно замахал руками, но Лайтонд не дал ему перебить себя:

— Пока ты не сыграешь мне снова. Вдруг твой дар зависел от этого артефакта? Вдруг ты не сможешь больше делать Музыку?

Лицо Вахтанга изменилось. Он явно не подумал о такой возможности. Вахтанг привык за долгие годы воспринимать свои способности как нечто само собой разумеющееся.

— И ты должен научить меня носить Палец Судьбы в теле, как это делал ты, — добавил Лайтонд.

Этот способ казался ему довольно рискованным и каким-то варварским. Но Лайтонд очень хорошо представлял себе, что скажет Кертель, если увидит на груди своего сына Палец Судьбы.

— Конечно, научу, это очень просто, — согласился Вахтанг.

Кряхтя, он выбрался из постели.

— От моей домбры остались лишь обломки, — сказал он. — Но у моего соседа по комнате есть еще одна. Мы с ним обычно играли напару. Пойдем, я одолжу у него инструмент.

— Пойдем, — согласился Лайтонд. — За моей флейтой заходить не будем.

Вахтанг жизнерадостно расхохотался:

— Да уж, это будет только мой бенефис!

* * *

Вахтанг тщательно подобрал последние крошки лепешки и сыра на ладонь, стряхнул их в рот. Затем ловко спрыгнул со скалы. Он по-прежнему был совершенно один на краю общинного поля Урус-Мартана. Вахтанг обошел уступ и нырнул в темноту подземного хода.

Спрос на услуги Танцоров Смерти в Баррии всегда был высок, да и расценки там были выше, чем в М’Калии, самом северном и бедном кантоне Экны.

* * *

Копыта лошадей процокали по мосту через Шантий-Аргун. Провожая гостей прощальными аплодисментами, в горах раскатилось эхо. Кертель и Лайтонд въехали в мрачный, мокрый от весенней капели ельник.

Отсюда начиналась их обратная дорога в Ливрасст, не менее запутанная и сложная, чем горная тропа из Гнезда. Мать и сын собирались доехать до крепости Джабраила. Дядя очень любил Лайтонда и в детстве, и сейчас всегда принимал его очень радушно, да и с грозной Разрушительницей Пчелой он в свое время смог установить дружеские, доверительные отношения. Погостив у Джабраила дня два-три, Кертель и Лайтонд отправились бы в Мир Минас через мощный стационарный телепорт, имевшийся в замке. От Мир Минаса же до Ливрасста, где ждал Балеорн, было рукой подать.

Лайтонд несколько раз сжал кулак и снова разжал его.

— Что это ты делаешь? — спросила Кертель.

— Судорога, — ответил Лайтонд кратко.

Больше всего Лайтонда смущало то, что он совершенно не ощущает Пальца Судьбы в своей ладони, хотя вчера Вахтанг и заверил его, что так и должно быть. Рамзан, сосед Вахтанга одолжил им домбру. По лицу его было видно, что он простился со своим инструментом навсегда. Но открытие Двери в Подземный мир Музыкой в исполнении Вахтанга обошлось без эксцессов. Стало ясно, что способности Вахтанга действительно не зависят от Пальца Судьбы, где бы тот его ни носил. Вахтанг вернул повеселевшему экену домбру и научил Лайтонда, как спрятать Палец Судьбы в руке и как, в случае необходимости, достать его. Лайтонд ожидал, что артефакт надо будет разместить в кисти параллельно потокам Чи, то есть вдоль нее. Но Вахтанг настоял, что артефакт должен лежать поперек ладони, почти впритык к костяшкам, как кастет. Способ плетения заклинаний был типично эльфийским и очень странно звучал из уст цыгана.

Кертель оглянулась на головокружительный, закрученный словно винтовая лестница спуск, который они преодолели. Белые свечи Гнезда полыхали в вышине на фоне бирюзового неба.

— Даже не верится, что мы его преодолели, — вырвалось у нее.

Лайтонд рассеянно улыбнулся. Он все еще находился под впечатлением истории, рассказанной Вахтангом. Слишком причудливо, слишком сказочно она звучала. Разрушитель — чистокровный эльф, да еще женатый… Лайтонд вдруг сообразил, что это очень легко проверить.

— Мама, — сказал он. — А среди Разрушителей не было чистокровного эльфа, ни одного?

— Почему, был, — не менее рассеянно, чем только что сам Лайтонд, ответила Кертель. — Химрос его звали. Настоящий был тэлери. Знатный боец.

Кертель знала, куда она поедет после Гнезда, еще когда покидала Ливрасст. И домой она не собиралась.

Только когда Лайтонд позвал ее с собой, она вдруг ощутила, сколько лет она просидела безвылазно в своем доме — прекрасном, уютном доме. Но все же он был гораздо теснее необъятных полей и лесов Мандры, которую Разрушители когда-то прошли насквозь. Кертель изначально не собиралась брать сына с собой в дальнейшее путешествие, и думала расстаться с ним на мосту через Шантий-Аргун. Для того, чтобы Разрушительница изменила свое мнение, одного Танца Вахтанга было недостаточно; и теперь она колебалась.

Но колебаться долго Кертель не привыкла.

— А отсюда далеко до Цитадели Летающих Ящериц? — спросила она.

Лайтонд знал, что его основал бывший Разрушитель и соратник матери, полуэльф Игнат. Он догадался, что Кертель захотелось проведать старого друга.

— По прямой — километров сто пятьдесят, — сказал Лайтонд. — Но здесь через Мглистые горы не перебраться. Можно телепортироваться от дяди Джабраила. В крепости химмельриттеров наверняка есть портал.

— Да, но вряд ли его код включен в общие списки, — нахмурилась Кертель.

Она помолчала минуту, преодолевая последние сомнения, и наконец спросила:

— А ты бы поехал со мной в Цитадель? К Игнату?

Лайтонд прикрыл глаза веками, чтобы не выдать своей радости.

Все, что он знал о бунте Разрушителей, он выучил на первом курсе в Филькебирке. История входила в список общеобразовательных обязательных предметов для будущих магов. Лайтонд понимал, что события того времени наверняка освещены в пользу эльфов, и что-то, касающееся Разрушителей, приукрашено, а что-то и вовсе скрыто. Но проверить свои догадки он не мог. Дома о восстании Детей Волоса никогда не говорили, что всегда казалось Лайтонду странным. В детстве он еще пытался задавать какие-то вопросы матери, но она ловко уклонялась от них. В конце концов Лайтонд решил, что Кертель стесняется своего кровавого прошлого и хочет забыть его.

А он бы хотел его знать.

Узнать свою мать такой, какой она было до того, как встретила отца.

— Конечно, мама, — произнес он вслух.

— Ты показал мне кусочек своей жизни, — в унисон его мыслям произнесла Кертель. — Будет справедливо, если и ты увидишь часть моей. Телепортируемся!

— Отсюда? — уточнил Лайтонд.

— Конечно, — кивнула Кертель.

Телепортация долго оставалась искусством избранных. Но послевоенные разработки эльфийского мага Лагкаэра Хиалталлина круто изменили положение дел. Мать же Лайтонда и до того, как Лагкаэр нашел способ покорить пространство, относилась к кругу тех избранных, для кого телепортационные заклинания не представляли собой ничего сложного или интересного. Так что наука Лакгаэра далась ей легко. Однако при составлении телепортационных заклинаний все еще требовались точные координаты точки отправления и точки прибытия.

— Ты же географические координаты своей крепости знаешь? — осведомилась Кертель.

Лайтонд кивнул.

— А координаты Цитадели у меня есть, — улыбнулась мать.

Лайтонд ожидал, что она полезет в притороченную к седлу сумку, в которой находилась ее записная книжка. Но Кертель прищурилась и вскинула руки.

II

Беары были самыми плодовитыми среди оборотней. Между тем, им принадлежал лишь небольшой треугольник земли на самом востоке герцогства. С юга его ограничивала вечно пылающая Драконья Пустошь, с востока — река Красная, а с севера — земли вервольфов и река Тисла. Беары, в отличие от вервольфов, убивавших практически каждого, кто ступал на их землю, очень сильно смешались с неречью. Этот клан оборотней очеловечился намного больше любого из своих собратьев. Все земли крохотного баронства были распаханы. Сельское хозяйство велось с умом и заботой. Пшеницу и рожь беары даже продавали соседям, в том числе и в Железный Лес, с которым прямо не граничили. Правда, крупный город был всего один.

Крепость Нелтилэннин основала неречь, и первое имя города было Нойеберлин. Но истинного расцвета город достиг при эльфах. Они значительно расширили существовавший порт и возвели храм Илуватара. Прекрасные треугольные арки храма и дали новое название городу. Через Нелтилэннин шла на север вся дань, собираемая Звездными Рыцарями и Воинами Льда на покоренных землях. Так же в баронстве находилась Зойберкунстшуле, известная магическая школа.

В общем и целом, баронство было небольшим, но весьма процветающим. Да и каким бы маленьким ни был лакомый кусочек, это еще никогда на протяжении всей истории человечества не становилось помехой для амбиций того, кому хотелось насладиться его вкусом.

Беренгар фон Махтигпфот, племянник покойного барона Штизельмахта, засиделся заполночь в кабинете дядюшки. То есть, теперь в собственном кабинете. Старик Штизельмахт был педантом и аккуратистом. Все бумаги были в порядке — просто на загляденье. Беренгар давно разобрался с делами, и теперь наслаждался аурой этого места. Шкафы из резного дуба были покрыты темным лаком. На стенах висели ковры и яркие гобелены. Пиршественные рога, оправленные в серебро, таинственно мерцали в полумраке. В углу стояло чучело рыцаря в полном вооружении.

Беренгар большую часть своей сознательной жизни провел в глухой деревушке, среди немногословных, заросших бородами по самые брови беаров. Ничего он не хотел сильнее, чем вырваться оттуда и сидеть в мягком кожаном кресле дядюшки.

И вот, его мечта сбылась.

Но не только благодаря милости богов. Если бы Беренгар ждал, пока боги обратят на него внимание, он бы сдох в своей деревушке, исходя бессильной завистью.

Беренгар достал из верхнего ящика стальную пилочку для ногтей. Рукоятка была отделана перламутром. Новый барон принялся подпиливать ногти. Беренгар не был искусен в этом деле, и пару раз задел мякоть вокруг ногтя. Беренгар поморщился, но продолжал свое занятие.

Ему показалось, что чучело рыцаря вдруг шевельнулось. Барон перевел взгляд. Рыцарь приветственно помахал ему рукой. В следующий миг из-за чучела вышел высокий эльф. Беренгар узнал гостя, и нервно дернулся в кресле.

Беренгар был уверен, что больше никогда не встретится с этим эльфом.

Среди трупов в тронной зале нашли один, который не смогли опознать. Тело было чудовищно изувечено, лицо обгорело, не хватало одной из рук. И было единодушно решено, что это тот самый низкородный любовник блудливой баронессы, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор. Многих положил он, но и сам не ушел от судьбы.

Беренгар был трусоват. Неожиданное появление эльфа послужило причиной острого приступа медвежьей болезни. Из-за этого бича, терзавшего данную ветвь рода Махтигпфотов, ее представители так редко всходили на престол. Народ согласен терпеть на троне даже идиота, но не засранца. Взбешенный неловкой ситуацией, в которую попал, еще сильнее разозленный необходимостью расстаться с деньгами, которые он уже считал своими, Беренгар крайне недружелюбно посмотрел на эльфа из-под густых нависающих бровей.

Но тот будто ничего не замечал — ни вони, исходящей от барона, ни его злобного взгляда. Судя по легкости его движений, эльф вышел из резни, которую сам устроил, без единой царапины.

«Как же онпробрался в кабинет?», в бессильной ярости подумал барон.

И тут же сообразил, что эльф наделал телепортов по всему замку, пока крутил шуры-муры с бывшей баронессой.

— Я пришел за деньгами, — сказал Марфор.

Беренгар откинулся в кресле. Под бароном омерзительно чавкнуло, но ему было уже наплевать. Беренгар неторопливо положил на стол пилку.

— За какими деньгами, ублюдок? — сказал он. — Кто ты такой? Я вообще тебя не знаю. Убирайся отсюда, пока я не позвал стражу.

— Ах ты жадная свинья, — пробормотал эльф.

Что-то промелькнуло в его глазах, что-то настолько жуткое, что Беренгар на миг похолодел. Но он предпочел не заметить языков черно-алого пламени, что на миг взметнулись в глазах эльфа.

Беренгар усмехнулся:

— Вали отсюда. Если бы мы заключили с тобой сделку в присутствии Винзенза, главаря гильдии убийц Нелтилэннина, ты бы еще получил кое-что… а Винзенз получил бы свой процент. Но я не такой дурак. Ты ведь какая-то залетная шпана. Так что уматывай туда, откуда пришел.

Марфор усмехнулся. Он был уже абсолютно спокоен:

— Так я ведь тебя сейчас зарежу, засранец ты этакий.

— Не зарежешь, — самоуверенно ответил Беренгар. — На тебя будет охотиться все баронство. Ты неплохой мечник. Но твой клинок завязнет в этом дерьме. Его теперь будет слишком много. Тебя казнят, с радостью и удовольствием.

Эльф пожал плечами. Он развернулся и направился к чучелу рыцаря. Беренгар с наслаждением смотрел в эту широкую спину. Вдруг что-то блеснуло перед глазами барона.

Прежде чем Беренгар понял, что это пилочка для ногтей, сталь вошла ему в глаз, пробила его и воткнулась в мозг еще дюйма на три. Барон умер мгновенно, не успев издать ни звука.

Марфор повернулся и подошел к столу. Он торопливо снял с барона тяжелую золотую цепь и перстни, затем выгреб содержимое ящиков стола. Набралось что-то около пятидесяти далеров.

И это вместо обещанных восьмисот.

В коридоре уже слышались шаги стражников. Возможно, это был обычный обход постов, а возможно, Беренгар успел перед смертью активировать какой-нибудь артефакт, призывающий охрану.

Марфор не стал проверять.

Эльф скрылся в телепорте, который предусмотрительно устроил за чучелом рыцаря.

Он опасался зря — труп Беренгара нашли только к обеду следующего дня.

* * *

Июнь в этом году выдался жарким. Весна промелькнула, как хвостик зайца в кустах, и на смену ей пришло неистово жаркое лето. Знойные дни сменялись грозовыми ночами, и в огороде все спело и наливалось на радость хозяйке. Именно для этого Вильгельмина и завела огородик — для радости. Юность Вильгельмины прошла в лесу. Она была чистокровным оборотнем-татцелем. Зрелость оборотница провела в воздухе, стихии для оборотней не самой дружественной. А теперь, как мрачно шутила старушка, пора было привыкать к земле.

Вильгельмина решила прополоть клубнику с утра, по холодку. Клубнику и прочие ягоды она продавала на кухню Цитадели Летающих Ящеров, как и все остальные жители Шмутзигзюмфа, маленького поселка, прилепившегося у подножия скалы. Так же Игнат платил старым химмельриттерам небольшое содержание, чтобы было большой помощью для тех, кто уже не мог работать в поле. Игнат мог себе это позволить. Каждый убитый дракон шел на продажу. Из шкуры делали доспехи, из зубов резали статуи. Внутренности драконов пользовались большим спросом у магов как общей практики, так и у некромантов. Цитадель процветала. Очень немногие химмельриттеры доживали до того возраста, когда уже не могли обеспечить себя, и основатель Цитадели решил, что небесные воины, посвятившие всю свою жизнь защите родной страны, заслуживают достойной старости. У многих дети тоже пошли в химмельриттеры, а внуков часто отправляли бабушкам на воспитание.

И маленькая Антракса не была исключением. Она увязалась за бабушкой в огород, помогать. Больше некому было — муж Вильгельмины, Адалхард, умер несколько лет назад. Старушка дала внучке крохотные ведерко и лейку. Девочка набирала воду из огромной бочки, которую сама Вильгельмина наполняла раз в неделю из колодца при помощи ручной помпы, и поливала грядки с капустой из своей леечки. Антракса ступала между грядок совершенно бесшумно — сказывалась кровь оборотней. Было тихо. Виднелись спины соседей на ближайших огородах.

Вильгельмина почуяла резкие, сильные вибрации Чи у себя за спиной и выпрямилась. Над капустными грядками дрожала, сгущаясь, коричневая сфера. Антракса в изумлении глазела на чудо. Вода из лейки стекала мимо грядки в промежек, прямо на босые ноги девочки.

— Беги! — коротко рявкнула Вильгельмина и крепче схватилась за тяпку.

Но было поздно. Сфера лопнула, как перезревший арбуз при падении с телеги. Прямо на капустные грядки из нее вывалились два всадника. Мужчина и женщина, оба в голубых плащах. Вильгельмина видела по ауре мужчины — молодого эльфа — что он колеблется, не зная, на каком языке обратиться к ней. Ему хватило ума понять, что в Боремии не стоит говорить на тэлерине. Но эльф сомневался, что старушка, которую он видит перед собой, понимает экенский или мандречь.

Женщина же не колебалась не секунды. Она чуть тронула пятками своего коня и подъехала к Вильгельмине, топча капусту и клубнику.

— Не сердись на нас, добрая женщина, — обратилась всадница к старушке.

Незваная гостья говорила на мандречи. К этому моменту Вильгельмина уже разобралась во всполохах необычной ауры гостьи, и выбор языка не удивил старую оборотницу. Впрочем, незнакомка тоже была очень, очень стара.

— Мы заплатим тебе за потраву, — продолжала женщина. — Подскажи нам дорогу в Цитадель Летающих Ящериц, будь любезна.

Вильгельмина молча указала рукой себе за спину и вправо, где, как она знала, высилась во всем своем блеске крепость химмельриттеров.

— Как выедете на дорогу, так все прямо, — добавила Вильгельмина. — Через поселок, никуда не сворачивая.

— Спасибо, — сказала незнакомка.

Она полезла за кошелем, висевшем у нее на поясе.

— Денег не надо, — сказала Вильгельмина.

Гостья удивленно посмотрела на нее.

— Тот день, когда оборотни возьмут деньги с Разрушительницы Пчелы за пару испорченных кочанов, никогда не наступит, — произнесла Вильгельмина.

Кертель чуть улыбнулась:

— Как пожелаешь, уважаемая.

И подняла коня в галоп — так умело и резко, что восхитилась даже Вильгельмина. При этом не составило труда заметить, что ноги коня касались земли только в промежках. Ни один куст клубники или картошки, кроме растоптанных при выходе из телепорта, не пострадал. Кертель перемахнула через забор и оказалась на улице. Ее спутник последовал за ней. Эльф не был столь опытным наездником. Он пустил коня шагом, и ему тоже удалось не повредить ни единого кустика на огороде старой Вильгельмины. Перед забором он остановился и спросил:

— А как называется это место?

— Шмутзигзюмф, — ответила старая оборотница.

Эльф усмехнулся. Всем была известна манера оборотней давать красивым местам жуткие имена, чтобы ввести в заблуждение противника. Самая плодородная долина Боремии называлась Хасслох — «ненавистная дыра». А этот милый поселок удостоился имени «Грязное болото».

Гость покинул землю Вильгельмины через ворота, в отличие от своей более стремительной спутницы.

А Вильгельмина принялась за поиски Антраксы. Разноцветные обрывки — все, что осталось от платьица внучки — обнаружились рядом с испорченной грядкой. Стало ясно, что с перепугу внучка перекинулась и убежала куда-то. Старая оборотница огляделась. Желто-черные кисточки, что растут у татцелей на ушах, обнаружились в кустах смородины в дальней части огорода.

— Вылезай, — негромко сказала Вильгельмина.

Желто-черный рысенок осторожно выбрался из кустов, подошел к бабушке и с виноватым видом потерся о руку. Первое, чему учили своих детей оборотни — «перед превращением скинь одежду». Юные оборотни часто в спешке забывали об этом запрете. Одежда на детях, можно сказать, просто горела. Но бабушка не спешила ругаться. Она смотрела своими выцветшими глазами в высокое небо и чему-то улыбалась.

— Запомни этот день, девочка, — произнесла Вильгельмина. — Сегодня ты видела человека, благодаря которому Боремия вернула себе свободу. Если бы не эта женщина, твоя мамка бы сейчас не летала в небесах. А сидела бы в норе и нос бы боялась показать. Да и ты тоже.

— А платье я тебе новое куплю, — добавила старушка. — Невелика важность.

Обрадованный рысенок замурлыкал. Детям звериный облик всегда нравился больше человеческого, и девочка не спешила перекидываться обратно. Тем более, хоть и бабушка пообещала купить новое платье, на рынок они очевидно собирались не прямо сейчас. Котенок принялся играть с бабочками.

В глазах старой оборотницы стояли слезы. Вильгельмина отерла их рукой и снова взялась за тяпку.

* * *

Если химмельриттер погибал раньше, чем его гросайдечь, то летающая ящерица и несла его тело на церемонии погребения. Ритуал назывался Последний Поцелуй. Он был красивым и простым. Отлетев на пару километров от Цитадели, гросайдечь поднималась как можно выше, выпускала тело своего наездника из могучих когтей и сжигала его своим огненным дыханием. Обычно вместе с ней летели химмельриттеры из тройки погибшего воина, а так же все желающие почтить память товарища — друзья и родственники. После того, как тело превращалось в пепел, химмельриттеры возвращались в Цитадель на поминальный ужин.

Теонор был не только библиотекарем, но и руководителем своей тройки. Да и в Цитадели его любили. Не меньше тридцати гросайдечей поднялось со взлетной площадки крепости в воздух вслед за Рильруином, гросайдечью Теонора. Процессия получилась внушительная. На традиционный пересменок в Вольфсангель и то летало меньше народу. Далеко внизу промелькнули огородики Шмутзигзюмфа. Начались выжженные, разоренные земли Драконьей Пустоши. Далеко отлетать не стали, иначе похороны могли превратиться в незапланированный рейд. Драконы наверняка заинтересовались бы таким столпотворением в небе, которое по праву считали своим.

Все эти привычные мысли ворочались в голове Игната. Думать о главном ему не хотелось.

За все время существования Цитадели в ней произошло всего два убийства. Одно из них случилось по неосторожности. Химмельриттер решил вдруг проверить полученный из мастерских после починки арбалет, а второй совершенно внезапно выскочил на пути болта. Второго убийцу изгнали из Цитадели. Химмельриттеры никогда не спорили между собой из-за женщин. Во-первых, потому, что небесные всадницы составляли половину населения крепости, и тот, кому отказала одна красотка, всегда мог утешиться в объятиях другой. Вторая причина была более серьезной.

Игнат воспитывал своих наездников в том же духе, в каком когда-то воспитывали Разрушителей волхвы Ящера. Химмельриттеры не смотрели на своих подруг как на собственность, а как на товарищей по жестокой и трудной работе. Для любого, выросшего вне стен крепости, подобные отношения казались развратом и дикостью. По этой причине вот уже около семидесяти лет в химмельриттеры крайне неохотно принимали людей из внешнего мира. Их сверстники, рожденные в Цитадели, были успешнее и в учебе, и в отношениях с товарищами.

Смерть Теонора стала неожиданностью, более неприятной, чем печальной. Было совершенно ясно, что его убил Лилталум, ударив в спину кинжалом. Но это было и все, что можно было сказать с уверенностью. Пасынок бежал из Цитадели. Почему он убил дядю, за что, почему бежал — все это уже невозможно было выяснить. Змееслав что-то знал — его Чи тоже было обнаружено на месте убийства. Но как только Игнат представил себе, что придется допрашивать сына, а так же и всех друзей Лилталума, заставляя их выбирать между дружбой и долгом, ему становилось тошно. Он попытался поговорить с сыном. Тот рассказал то, что Игнат уже и так знал. Змееслав не участвовал в убийстве. Он случайно заглянул в библиотеку уже после того, как все произошло, и застал брата над остывающим телом дяди.

— Почему вы не пришли ко мне? — спросил Игнат.

— Лилталум не захотел этого, — ответил Змееслав.

Он произнес так твердо, что Игнат понял — дальнейшие расспросы тут будут бесполезны. И Разрушитель нашел способ установить истину без унизительных допросов.

Некромантов не очень привечали в Мандре. Но в Боремии, где, по странной иронии судьбы, и рождалось больше всего некромантов, к ним относились не как к опасным уродам, а как обычному явлению. Зойберкунстшуле была единственной школой, официально обучавшей властителей темной силой их страшным навыкам. Некроманты были одними из главных клиентов Цитадели. Потроха драконов были неотъемлемой частью их ритуалов. Но не только в этом заключалась причина снисходительного дружелюбия Игната к этим магам. Для Разрушителя, когда-то игравшего с мертвой силой, как мальчишка играет с обручем, некроманты были двоюродными братьями по Силе. Многие манускрипты с описаниями заклинаний некромантов были не только составлены в Цитадели, но и хранились здесь же. Ритуал, который решил использовать Игнат, был когда-то записан самим Теонором со слов Ульвхаарта, известнейшего некроманта.

Игнат вздохнул и поскреб подбородок, покрытый буйной рыжей щетиной. Все же смерть Теонора имела очень мерзкий привкус.

Сначала летели привычными тройками. Но вот Рильруин выбрал место и начал набирать высоту. Игнат телепатически распорядился, чтобы остальные образовали круг. В центре его находился Рильруин со своей печальной ношей. Пока химмельриттеры выполняли команду, гросайдечь уже вышел на высоту. Но отчего-то он медлил. Рильруин поднял мертвого Теонора, которого нес под брюхом, прижал к своей морде. Строение челюстей не позволяет драконам целоваться. Лаская друг друга, они сплетаются языками. Но гросайдечи знали, как целуются люди. Гросайдечь поцеловал своего погибшего хозяина, как смог. Затем резко швырнул тело вверх и выпустил длинный язык пламени. Пылающий ком начал медленно опускаться вниз. К тому моменту, когда он пролетел мимо химмельриттеров, от тела Теонора уже ничего не осталось. На каменистую, выжженную землю Драконьей Пустоши упал лишь пепел.

«Строиться по тройкам», скомандовал Игнат. — «Возвращаемся».

Захлопали в воздухе крылья гросайдечей.

«Папа, к нам гости», телепатировал Змееслав.

Уголек, гросайдечь Игната, сама развернулась так, чтобы ее наездник мог видеть дорогу, ведущую в крепость. Несмотря на расстояние, две фигурки всадников в голубых плащах были хорошо заметны. Аура одного из них была насыщенного синего цвета. В гости к химмельриттерам пожаловал маг Воды — правда, слабенький, не выше второго класса. Аура же второго искрилась Чи всех четырех видов — красным, синим, голубым и коричневым. У Игната перехватило дыхание. Губы Разрушителя зашевелились. Он колдовал, накладывая чары на себя самого, и при этом очень торопился. Первым изменения заметил Змееслав.

«Папа, что с тобой?», встревожившись, телепатировал он.

Игнат не ответил. Из зрелого мужчины, каким и должен выглядеть полуэльф в возрасте двухсот лет, он стремительно превращался в мужчину хоть и крепкого, но пожилого.

«Все ли меня видят?», не отвечая сыну, оглушительно поинтересовался Игнат.

Он дождался, когда несколько гросайдечей переложатся в воздухе так, чтобы их хозяева увидели основателя и бессменного руководителя Цитадели. Игнат услышал несколько телепатемм от химмельриттеров, озадаченных изменениями в его облике.

«К нам в гости едет моя старая подруга, Разрушительница Кертель, Хозяйка Четырех Стихий», дождавшись, когда изумленные мысленные возгласы стихли, транслировал на всех Игнат. — «И если хоть одна сука ей намекнет, что я раньше выглядел иначе…».

Он не стал заканчивать фразу. Но этого и не потребовалось. Химмельриттеры поняли приказ своего командира.

«Змееслав, отведи всех в крепость», передал сыну Игнат. — «Мы с гостями скоро прибудем».

Уголек лихо крутанулась в воздухе и полетела по направлению к дороге. Змееслав проводил отца взглядом.

«Мы вроде должны возглавить колонну», напомнил Змееславу Дитрих, его гросайдечь.

«Да», спохватился Змееслав. — «Вперед!»

Дитрих широко расправил крылья и взмахнул ими, набирая высоту.

* * *

Когда от завораживающей своей мощью воздушной колонны гросайдечей отделилась одна из них и направилась к путешественникам, она казалась не больше крупного орла. Умом Лайтонд понимал, что на спине этого орла помещается взрослый мужчина в доспехах, но окончательно прочувствовал размеры гросайдечи только тогда, когда волна воздуха, поднятая ее крыльями, прижала его коня к стене ущелья. Дорога, ведущая в Цитадель Летающих Ящериц, была не менее узка и неприступна, чем путь в Гнездо. По узкой тропке, карабкавшейся в гору с ловкостью проклятой шиббиты, с трудом могла пройти одна лошадь. Пока они поднимались по ней, Лайтонд наметанным взглядом заметил два замаскированных укрепления, полностью контролировавших проход.

Гросайдечь приземлилась на утесе чуть впереди путешественников. Химмельриттер умудрился посадить свою гросайдечь на площадку, где с трудом разошлись бы два встречных всадника. Огромная летающая ящерица разместилась на нем с грациозностью кошки.

— Привет, Кертель! — закричал небесный наездник так, что Лайтонду показалось — сейчас сорванные его голосом камни посыплются на дорогу. — Я так давно тебя не видел!

— Да уж, больше ста лет, — согласилась Кертель.

Лайтонд с интересом разглядывал старого друга матери.

Игнат оказался могучим мужчиной, хотя уже явно в годах. Разрушитель был огненно-рыжим, но все же пламя его волос уже присыпал пепел седины. Была в этом некая несообразность. Лайтонд прикинул, что Игнат ненамного старше его самого. И Разрушитель был таким же полукровкой, как и Лайтонд.

Кертель и ее сын пренебрегли недовольством своих лошадей и приблизились к гросайдечи настолько, чтобы уже можно было говорить, не напрягая голос.

— Извини, не обнимаю, — продолжал Игнат. — Я привязан к седлу.

Это делалось для того, чтобы во время полета химмельриттер не свалился со спины своей гросайдечи и вернулся в крепость даже в случае тяжелого ранения, после которого человек держаться в седле уже не может. Кертель одобрительно кивнула головой.

— А что это у вас там такое было? — спросила она. — Маневры?

— Нет. Похороны.

— О боги, так мы не вовремя, — пробормотала Кертель.

— Как известно, боги одной рукой отнимают, другой дают! — энергично возразил Игнат. — Ты как раз вовремя!

Кертель улыбнулась.

— Это мой сын, Лайтонд, а это мой боевой товарищ Игнат, — представила она мужчин друг другу.

Лайтонд вежливо кивнул. Игнат же принялся рассматривать его так же внимательно и бесцеремонно, как только что эльф разглядывал его самого. Однако то, что он произнес после этого, приятно удивило Лайтонда и показало, что громкогласый химмельриттер все же не лишен подчистую чувства такта.

— Вот как, значит, выглядит знаменитый Музыкант Смерти, — заключил Игнат, закончив осмотр.

В голосе его слышалось неподдельное уважение. Кертель посмотрела на Лайтонда несколько удивленно, но и с радостью.

«Мне еще надо привыкнуть к этому», подумала она. — «К тому, что Лайтонда знают и уважают».

— Добро пожаловать в Цитадель Летающих Ящериц, Лайтонд, Музыкант Смерти! — произнес Игнат.

— Будете в Экне, тоже заглядывайте в мое Гнездо, Разрушитель Игнат, — ответил Лайтонд.

Игнат расхохотался, словно Лайтонд отмочил совершенно потрясающую шутку. Вместе с ним рассмеялась и Кертель. Так они и хохотали, словно два жестоких и злющих шиббиты. Лайтонд, который хотел всего лишь остаться в границах приличий, почувствовал себя ужасно глупо.

— Да, это твоя кровь! — одобрительно сказал Игнат.

Кертель от удовольствия даже похорошела.

— Обязательно зайду в ваше Гнездо, — уже серьезно добавил Разрушитель, обращаясь к Лайтонду.

Эльф, не зная уже, что и сказать, молча кивнул. Игнат похлопал по шее свою гросайдечь. Она во все время беседы не издала не звука, и лишь косила золотисто-оранжевым взглядом на чужаков.

— Не хочешь прокатиться, Кертель? — спросил Игнат.

— Только если твой дракон не против, — ответила она.

Игнат посмотрел на Кертель с такой любовью, что Лайтонду стало неловко.

— Ты умница, — сказал он. — Как и всегда. Нет, Уголек сама это предложила.

— Так это она? — заинтересовалась Кертель. — Какая красивая!

— Моя Уголек самая красивая гросайдечь Цитадели, — кивнул Игнат.

Лайтонд мало что понимал в драконах, но Уголек действительно обладала грозной красотой совершенства. Под серо-красной чешуей перекатывались могучие мускулы. Вся она была словно отлита из свинца — не единой лишней линии, ни одной дряблой складки.

— И Уголек, к тому же, и самая ловкая убийца драконов, — продолжал Игнат.

— О, не сомневаюсь, — сказала Кертель.

— Ну так что, поедешь с нами? — уточнил Разрушитель.

— Конечно, да, — улыбнулась Хозяйка Четырех Стихий.

Она легко перекинула ногу через луку седла, намереваясь спешиться, как вдруг спросила с подозрением в голосе:

— А я не упаду? Ты-то вон привязался!

— А я привяжу тебя к себе, — ответил Игнат.

— Как, опять? — возмутилась Кертель.

Они снова расхохотались. Лайтонд спрыгнул с коня. Кертель обернулась.

— Что-то случилось, сынок? — спросила она.

Лайтонд знал, что сейчас она может видеть только его макушку над спиной коня, и был искренне благодарен богам за это. Даже быстрее, чем мрачно-садистский смысл эротической шутки, до Лайтонда дошел очевидный факт.

Его мать и Игнат когда-то были любовниками. Лайтонд, конечно, читал о нравах Разрушителей, но он никогда не совмещал эти знания с образом матери. И совершенно напрасно, как выяснилось!

— Я поведу наших коней в поводу, здесь очень сложная дорога, — сказал он.

Голос Лайтонда даже не дрогнул, хотя он очень опасался этого.

— Правильно, — кивнула Кертель. — Молодец, сынок!

— Мой сын Змееслав встретит тебя, покажет, где разместиться и проведет по крепости, — сказал Игнат.

— Благодарю, — пробормотал Лайтонд.

Уголек выдвинула навстречу новой всаднице лапу. Кертель взобралась по ней. Лайтонд слышал, как Игнат и Кертель возились, разбираясь с дополнительными ремнями. Он твердо решил дождаться, пока они улетят, и только потом двигаться дальше. Однако не сыпались камни, не вздымался ветер, что должно было свидетельствовать о том, что гросайдечь поднялась в воздух. Вместо этого наступила подозрительная тишина. Лайтонд выглянул из-за своей лошади. Кертель сидела перед Игнатом. Они оба смотрели на него.

— Да, мы были любовниками, — сказала Кертель хладнокровно и почти с вызовом.

Они оба все же услышали его мысль. Он был слишком слабым магом, чтобы замаскировать свои эмоции от двух асов своего дела. Лайтонд подумал, что Игнат сейчас скажет покровительственным тоном: «Я мог бы быть твоим отцом», и у него потемнело в глазах от бессильного гнева. Да, Игнат или кто-нибудь другой из Разрушителей не только мог, но и должен был оказаться его отцом.

— Но по-настоящему твоя мать любила только Балеорна, — очень мягко произнес Игнат.

Лицо Лайтонда смягчилось. Игнат понял, что только что приобрел верного друга. А вот лица своей старой подруги Разрушитель не видел, хотя выражение, промелькнувшее на нем, обрадовало бы его еще больше — Кертель едва заметно сморщилась, словно надкусила кислое яблоко.

— Ну, мы полетели, — сказал Игнат.

Уголек взмахнула своими перепончатыми крыльями. Лайтонд вцепился в конскую гриву и зажмурился. Однако гросайдечь оказалась деликатной. Она не стала взмывать вверх, а кинулась вниз с обрыва, благо его высота позволяла выйти из пике.

Эльф продолжил свой путь в гору. Чем дальше, тем хуже становилась дорога. Лайтонд отпустил лошадей, чтобы они шли сами. И так, шаг за шагом, словно полураздавленный таракан по раскаленной сковородке, эльф наконец добрался до Цитадели. Часть широкого утеса была покрыта лесом, через который вела отличная дорога, вымощенная булыжником. Лайтонд снова сел на своего коня. Почуяв окончание пути, лошади сами пошли рысью. Скоро лес кончился.

Мост Цитадели был опущен. На перилах сидел мужчина в фиолетовой шелковой рубашке. Голова его была обвязана платком кофейного цвета, из-под которого выбивались рыжие кудри. Он кидал в ров камешки. Лайтонд въехал на мост. Услышав цоканье копыт по деревянному настилу, мужчина прекратил свое увлекательное занятие и обернулся. Глаза у него были зеленые, как чешуя дракона. Увидев Лайтонда, мужчина поднялся.

— Привет, — сказал он. — Я Змееслав. Пойдем, я помогу тебе устроиться.

Он был совсем не похож на отца. По изящности черт Змееслава Лайтонд понял, что его матерью была эльфка. От отца химмельриттеру достались только рыжие волосы, но более мягкого оттенка. Яркое пламя сменила благородная бронза. Змееслав окинул оценивающим взглядом пропыленный плащ эльфа и добавил:

— Я думаю, ты захочешь принять душ.

— У вас есть водопровод? — восхитился Лайтонд.

Змееслав улыбнулся:

— Крепость построили татцели, но потом она очень долго принадлежала Звездным Воинам…

Змееслав взял поду уздцы лошадь Кертель, Лайтонд — своего коня, и они вошли в Цитадель Летающих Ящериц.

* * *

Разговаривать вслух было бы очень неудобно — пришлось бы почти кричать.

«Какой у тебя взрослый сын», телепатировал Игнат, когда они взлетели. — «Не женат еще?»

«Да кто его возьмет», ответила Кертель.

«Ну, он красивый, весь в маму…», — ответил Игнат.

«Хватит подлизываться», мысленно расхохоталась Кертель. — «Ты же знаешь, маг он никакой. А в Фейре дурочек нету».

Она не стала говорить о том, что многих отталкивали как раз мандреченские скулы. Лайтонд действительно был похож на мать, а Разрушители были одним из самых кошмарных воспоминаний детства для многих эльфок. Более практичные девушки, как и упомянула Кертель, интересовались не внешностью, а уровнем классности мага. В Фейре уровень заработка, и, соответственно, положение в обществе, которого мог добиться эльф, напрямую зависели от силы его способности управлять Чи. Те эльфки, которые сами были сильными волшебницами и неплохо зарабатывали, преподносили себя как дорогой генетический материал и не желали смешивать свою кровь с более жидкой, образно говоря. Какая мать обречет своего ребенка на нищенское существование — закономерное следствие низкого уровня магического дара? Девушки, чей дар был слабым, искали такого отца для своих детей, союз с которым повысил бы уровень способностей потомков.

Кертель вообще мало задумывалась о личной жизни Лайтонда, и тем более не хотела ее обсуждать. Она круто сменила тему:

«Кто у вас умер?».

Ее мысль была окрашена в тона неподдельной тревоги и сочувствия.

«Лилталум напоил звезды алым… То есть, прости — это эльфийская поговорка. Он убил Теонора и бежал», мрачно ответил Игнат.

Старые друзья действительно не виделись больше ста лет, но вели переписку. Кертель знала и о пасынке Игната, и о дяде Лилталума.

«Гроб Ярилы…», растерянно ответила Кертель.

«Вот-вот, и я так думаю», передал Игнат. — «Надо разобраться в этом темном деле. Думаю тут духа Теонора вызвать».

«Если хочешь, я тебе помогу», предложила Кертель.

Игнат очень обрадовался. В былые времена Разрушительница могла общаться с Ящером напрямую так же легко, как сейчас перебрасывалась телепатеммами с Игнатом. Игнат никогда не занимался некромантией раньше. Он опасался, что ритуал в его исполнении может и не сработать. Тогда как Кертель было достаточно попросить Ящера прислать к ним дух Теонора.

Уголек поднималась все выше. Наверху было гораздо прохладнее, чем у земли. Гросайдечь облетала облако по широкой дуге, Кертель жадно смотрела вниз, а Игнат — на сережку в ухе Кертель. Все трое были счастливы.

Поначалу Уголек летела осторожно, но почувствовав, что ее новой всаднице полет пришелся по душе, начала показывать в воздухе всякие фигуры. Ветер свистел в ушах наездников. Кертель хохотала, как девчонка. Игнат обнял ее. Кертель покосилась на него через плечо.

— Запасные ремни предназначены для перевозки раненных, — сказал он. — И когда везут раненных, таких виражей обычно не закладывают.

Кертель хмыкнула, ничего не сказала в ответ, но положила свои руки поверх его.

Уголек всегда была осторожна, и сейчас, имея на спине двух всадников, тем более не стала углубляться на опасную территорию Драконьей Пустоши. Но все же, кое-что Кертель смогла увидеть.

Желтая, красная, черная земля. Скалы, обточенные ветром и местами обугленные. Кертель заметила место, где известковый склон когда-то расплавился; мел стекал, как молоко, оставив на земле потеки причудливой формы, похожие на гребень дракона. Гладкая, как стол, каменная равнина удивила ее.

«Здесь горы выходят из земли?» — спросила Кертель. — «Никогда не видела такого большого, ровного каменного плато».

«Это застывшая лава, Пчела», — ответил Игнат. — «Драконьи горы почти сплошь состоят из вулканов. И многие из них — действующие».

«Так вот почему у вас тут растут абрикосы и персики, в то время как в Железном Лесу картошка-то прижилась с трудом!», сообразила Кертель. — «Вас греет и сверху, и снизу».

«Да», — согласился Игнат. — «Вон, видишь ту черную гору, словно бы с надломленной верхушкой? Вот это ближайший к нам вулкан. Он называется Сломанный Клык».

«И часто бывают извержения?», заинтересовалась Кертель.

«Ну, последний раз он открывал свой огненный глаз во время битвы Ярилы со Змеем», ответил Игнат.

Уголек решила отвлечь всадников от болтовни. Она вошла в штопор и устремилась к земле. У Кертель возникло отчетливое чувство, что гросайдечь нырнула в воздух, как люди ныряют в воду. Ловко выйдя из штопора, гросайдечь перешла на спокойный, ровный полет.

Кертель заметила, что они направляются к Цитадели. Видимо, была пора возвращаться.

«А, сейчас у вас поминки же, наверное», сообразила она.

«Нет, поминки будут вечером», ответил Игнат. — «Но скоро утренняя смена вернется с патрулирования. Ей на смену будет взлетать вторая. На посадочном поле станет тесно. Нам с тобой нужно успеть вернуться до того, как начнется толкучка».

«Ты даже патрулирование не отменил, несмотря на траур?», задумчиво уточнила Кертель.

«Патрулирование нельзя останавливать», ответил Игнат. — «Драконы — очень умные твари, по крайней мере, взрослые. Если они видят помеху на своем пути, они не полезут на рожон. Ну, кроме самых молодых и глупых».

«Да, ты стал настоящим мастером по драконам», телепатировала Кертель.

Они подлетели к утесу, на котором прилепилась Цитадель.

Говорили, что крепость была построена задолго до того дня, который эльфы севера называли Днем Наказания за Гордость Разума, а люди с юга — Битвой Ярилы и Змея. Оборотни, которые наткнулись на крепость, когда они спускались с Мглистых гор во время бегства от той же самой катастрофы, никак не называли тот страшный день, когда раскололся и исчез старый мир.

За все время существования Цитадели никому не удалось захватить ее. Случалось, ее оставляли в трудные годы. Доводилось крепости и менять своих хозяев. Но ни разу, никто не вошел в нее после удачного штурма. И, возможно, одна из причин неприступности крепости крылась в ее удачном расположении. С юга крепость упиралась в отроги Мглистых гор. Юго-восточная сторона овальной площадки, на которой находилась крепость, заканчивалась высоким отвесным обрывом. С запада и севера местность была пологой, покрытой лесом. Через этот лес и проходила единственная дорога, связывающая крепость с внешним миром. Под башней, именуемой Северная, находился мощный источник вкусной воды. Ее хватало, чтобы утолить жажду всех обитателей крепости, наполнить ров, отделявший крепость от леса, и веселым водопадом обрушиться с головокружительной высоты обрыва.

Игнат в свое время поладил с татцелем Адалхардом, потомком рода, который владел этими землями, и тот и поведал ему свое часть истории. Неречь — педантичное, скрупулезное племя, что пришло с севера, когда оборотни, населявшие местные земли, уже почти разучились говорить. Они проводили слишком много времени в зверином обличье и постепенно теряли разум, что не могло не тревожить старейшин. Оборотни охотно пустили неречь на свои земли. Они дали имя земле, приютившей их — Боремия, а затем присвоили имена каждому холму и пригорку. Крепость они назвали Татцельбергом, потому что она принадлежала клану татцелей.

А башню назвали башней Лесной Кошки.

Не прошло и века, как с севера пришли новые гости. Рыцари Льда и Звездные Воины. Договариваться они ни о чем не собирались. Но и оборотни, видевшие их впервые, и неречь, уже однажды потерявшая свои земли из-за эльфов, встретили их с пеной у рта и во всеоружии. Эльфы все же прошли Боремию насквозь и досыта напоили звезды алым. О том, какова была жизнь в крепости при эльфах, Игнату рассказал Теонор, тот самый эльф, которого хоронили — последний эльф среди владельцев Цитадели. Среди прочего, Койриллэ Феаноринг переименовал Татцельбург в Раккаронмэ, и в небо над крепостью взмыл его, Койриллэ, фамильный стяг. Побывал Койриллэ и в лаборатории, и там он оставил все как есть. Башню Лесной Кошки Койриллэ так же переименовывать не стал. Не пристало представителю королевского рода быть мелочным. А вот Северную башню с тех пор стали называть башней Золотых Кос, в честь той роли, что она сыграла в судьбе Койриллэ и супруги его, прекрасной Ингельды Татцельберг.

Башню Лесной Кошки за то время, что она принадлежала Феанорингам, ремонтировали дважды — вместе со всей остальной крепостью. Все башни Раккаронмэ при эльфах стали грознее — но и изящней. Три из них облицевали мрамором. Башня Лесной Кошки стала выше. Теперь она больше не походила на уродливый, скучный серый кубик — но на прекрасную белую свечу с фестонами воска, роль которых играли внешние галереи.

Однако сейчас ближайшая к горам часть крепости была погребена под кучей камней, обломков и песка, и гросайдечи копали там свои норы. Кертель видела, как драконы, с высоты казавшиеся размером не больше стрекоз, играют в песке. Она знала, что послужило причиной обвала, и это был не банальный камешек.

«Все-таки Химрос был самым сильным магом среди нас», телепатировала Кертель Игнату.

Тот послал ответную волну, аналогичную кивку.

Крепость никогда не поставили бы в местности, опасной из-за схода лавин или камнепадов. Магическая дуга Щита Курта замыкалась в Вольфсангеле, крепости, стоявшей на землях вервольфов намного восточнее. Трое Разрушителей уничтожили артефакт, создававший магическую преграду в Вольфсангеле, а Химрос обрушил на Раккаронмэ тонны песка, камней и льда, что погребли под собой всю ближнюю к горам сторону крепости. Расчет Разрушителей оказался верным. Башня Лесной Кошки уцелела, но мощность Щита Курта упала до значений, которыми можно было пренебречь — что драконы и не замедлили сделать. Драконы снова захватили безраздельное господство в воздухе. И эльфы ушли из Боремии, волоча за собой кровавый шлейф проклятий и ненависти.

Теперь эта башня называлась Инкубатором. Ее очертания больше ничем не напоминали изящную свечу. Скорее уж, гигантское яйцо или конус со срезанной верхушкой. Исчезли внешние галереи и барельефы. Их сменили уродливые контуры огромных магических обогревателей.

История обитаемого мира еще ни знала ни человека, ни эльфа, который смог бы приручить дракона. Разрушитель Игнат, однако, научился делить драконье яйцо на четыре части. С тех пор, как он смог это сделать, крепость больше не называлась Раккаронмэ. Она стала Цитаделью Летающих Ящериц. Яйца воровали на Драконьей Пустоши и помещали в Инкубатор через огромный люк на верхушке башни. Яйца зрели до поры до времени, насыщаясь магией от шкуры Короля Драконов, которую растянул по стенам Инкубатора Игнат, и теплом от батарей. Маленькие дракончики, которые появлялись на свет подобным путем (их и называли гросайдечами), оказались вполне дружелюбны к людям. Попасть в башню теперь можно было лишь через площадку рождений, на которой юные гросайдечи появлялись на свет и большую дверь, через которую яйца выкатывались из Инкубатора наружу.

Кертель смотрела на норы гросайдечей. Они выкопали их себе в той части площадки, что была накрыта обвалом двести лет назад. На самих гросайдечей, игравших в песке. На высокие, тонкие, облицованные мрамором и украшенные балкончиками, капителями и барельефами башни крепости.

Кертель хотелось завопить от беспричинного восторга. Но она сдержалась. Особое внимание Кертель привлек Инкубатор — грузный, опутанный трубами. С обеих сторон от Инкубатора находились треугольные посадочные площадки, расчищенные от камней и песка. Та из них, что выходила на обрыв, своим боком упиралась в парк. Граница второй посадочной площадки приходилась на крайнюю уцелевшую башню из внешнего защитного круга. Между посадочными площадками находился большой каменный дом, имевший форму полумесяца. Как догадалась Кертель, в нем и жили химмельриттеры. На оставшемся пространстве находились небольшие домики мастерских, тренировочный плац химмельриттеров и парк.

«Хочешь, прогуляемся по Инкубатору?», предложил Игнат.

«С удовольствием», откликнулась Кертель.

Уголек плавно и мягко опустилась на посадочном поле рядом с башней. Игнат отвязал Кертель, и она первой спрыгнула на землю. Волшебница провела ладонью по морщинистой, горячей морде гросайдечи.

— Знаешь что, — сказала она. — Я думаю, Лайтонду тоже будет интересно посмотреть Инкубатор. За свои секреты можешь не бояться. Маг он так себе, он их даже не заметит.

— Хорошо, — кивнул Игнат. — Я передам Змееславу, чтобы они шли к Инкубатору.

Уголек степенно двинулась в направлении своей норы. Гросайдечи ходят медленно, но выглядят при этом величественно, как и положено драконам. Игнат и Кертель направились к Инкубатору мимо плаца, на котором химмельриттеры тренировались в фехтовании. Сейчас там размахивала мечами лишь парочка самых упорных.

— Ты учишь химмельриттеров драться на мечах? — спросила Кертель. — Так ли это им нужно? И если химмельриттер поведет себя недостойно, ты можешь изгнать его из Цитадели, я полагаю. Но навык убийства отнять нельзя. Он остается с человеком.

Игнат остро посмотрел на нее. Ему давно не давала покоя одна мысль, и он увидел возможность выяснить, как же обстоят дела.

— Да, — сказал он. — Сначала я даже не думал о том, чтобы учить их драться на мечах. Главное оружие химмельриттера — гросайдечь. Они редко гибнут, но обычно — вместе со всадниками.

Кертель понимающе кивнула:

— Вот и я говорю…

— Я не занимаюсь политикой. Я ею уже на всю жизнь назанимался. Мои химмельриттеры не приносят клятву верности герцогу Боремии, — сказал Игнат. — Я люблю драконов, я люблю людей, и я не хочу, чтобы одни уничтожали других. Вот и все, чем я хочу и буду заниматься.

— Как же ты этого добился? — спросила несколько сбитая с толку Кертель, но и заинтересованная тоже.

— Ну, Адалхард, младший брат тогдашнего Татцельберга, помогал мне создавать Цитадель, — ответил Игнат. — Герцогу понравилась идея бескровного избавления от конкурентов на престол. Он издал закон, по которому все младшие братья должны идти в химмельриттеры. Я признал этот закон, а герцог признал, что территория Цитадели — суверенный, независимый лен. Это даже не земля Боремии, строго говоря.

— Отлично, — заметила Кертель. — Но ты хотел рассказать мне о своих мечниках.

Они уже были на площадке рождений и направлялись к небольшим воротам, через которые наружу обычно выкатывали яйца. Ноги здесь вязли в крупном песке, и Кертель с Игнатом двигались медленно. Впрочем, спешить им было некуда.

— Ты же знаешь про Школу, которую создал Буровей? — спросил Игнат.

— Где он обучает боевых ведьм? Конечно, знаю, — сказала Кертель. — Он мне рассказывал, когда приезжал проверить магические способности Лайтонда. Отличная затея!

— Его ведьмы лихо умеют драться, — продолжал Игнат. — И не только швырять файерболы, с мечом в руке они тоже чувствуют себя очень уверенно.

Он помолчал, сделал еще несколько шагов в сторону Инкубатора.

— Двадцать лет назад, — сказал Игнат. — Преемник того Татцельберга, с которым у меня был договор, решил его аннулировать. Он хотел, чтобы мои химмельриттеры занялись не только драконами, но и усмирением его непокорных подданных. Для этого он должен был иметь возможность приказывать мне. Он знал, что я не соглашусь с таким приказом добровольно, — Игнат усмехнулся. — И герцог нанял ведьм Буровея. Они нанимаются к кому угодно. А он хотел зачистить Цитадель с помощью их метел. К тому времени уже все мои химмельриттеры умели драться на мечах — я начал учить их этому сразу, как узнал про Горную Школу.

— Ты стал очень дальновидным, — задумчиво сказала Кертель. — Продолжай.

Игнат открыл замок на воротах, отодвинул щеколду.

— И ведьмы Буровея сразились с твоими небесными всадниками? — спросила Кертель. — Это была бы очень неловкая ситуация…

— Нет, — сказал Игнат, отодвигая в сторону тяжелую створку ворот.

Петли были хорошо смазаны — она даже не скрипнула.

— Я связался с Буровеем, и он отозвал своих ведьм, — сообщил Игнат.

— Герцог бы в ярости, я думаю, — хмыкнула Кертель.

Игнат пожал плечами:

— Буровей выплатил ему неустойку, довольно приличную… Но ему не деньги были нужны. Однако придет день, — сказал Игнат. — Когда руководить Цитаделью и Горной Школой будем не мы с Буровеем. Я не хочу, чтобы мои химмельриттеры стали еще одними дорогими наемниками. И я не хочу, чтобы они не смогли защитить себя.

— Я поняла тебя, — сказала Кертель. — Да, научить химмельриттеров основам фехтования — очень мудро с твоей стороны.

Они вошли внутрь Инкубатора. Кертель принялась с интересом осматриваться.

Игнат решил, что теперь самое время выяснить один вопрос, который его действительно сильно волновал.

— Мои химмельриттеры не убивают людей, — сказал он. — А тебя не смущает, что твой сын убивает людей?

Кертель непонимающе уставилась на него.

— Лайтонд?! — переспросила она.

— Не он сам, — сказал Игнат. — Его ученики. Танцоры Смерти — самые дорогие наемники в этом мире. После ведьм Буровея.

— Ну, они же вроде работают только в Экне… — рассеянно сказала Кертель. — Да и ведьмы Буровея тоже убивают людей.

— Люди имеют право убивать людей, в конце-то концов, — сказал Игнат. — Но Лайтонд — эльф. И он обучил людей убивать друг друга более жестоко и эффективно, чем они умели делать это раньше.

Игнат промолчал. Но Кертель безошибочно поняла, что он хочет сказать, по его сопению.

— Игнат, — сказала она. — Я не убила ни одного человека, ты же знаешь.

— И я не убил, — сказал Игнат.

— Для меня самое главное — чтобы Лайтонд не встал на сторону эльфов, если вдруг получится так, что ему передалась моя мертвая сила, — призналась Кертель. — Я бы этого никогда не простила себе.

— Но она ему не передалась…

— Да. А так, пусть делает, что хочет, — сказала Кертель.

— Я тебя понял, — медленно произнес Игнат.

* * *

В Инкубаторе было очень жарко и чисто. Каждое огромное яйцо сидело в специальном углублении, до половины засыпанное горячим песком. Кертель насчитала уже шестнадцать яиц серо-голубого и зеленого цвета. Некоторые углубления пустовали. В каждом из них Кертель смогла бы спокойно принять ванну, если бы их наполнили водой.

Лайтонд задумчиво осматривал стены Инкубатора. С них лился мягкий розовый свет. Стены, черные, неровные, были украшены драгоценными камнями — рубинами, алмазами, сапфирами. Полудрагоценная бирюза, авантюрин, гематит и малахит тоже были отсыпаны щедрой рукой, словно галька на пляже. Если бы не размеры зала, Лайтонд был готов поклясться, что стены Инкубатора изнутри обтянуты шкурой дракона.

Игнат любовно поглаживал шероховатую скорлупу огромного яйца

— Скоро они уже созреют, — сказал Разрушитель. — Дня два осталось, не больше.

Кертель огляделась.

— Яйца выкатывают на площадку рождений, когда приходит срок, — продолжал Игнат. — Там новорожденных гросайдечей встречают подростки, у которых еще нет своей летающей ящерицы. В этот раз у нас не хватило детей подходящего возраста среди тех, кто рожден в Цитадели. Мы приняли десять человек со стороны. Сейчас они живут в гостиничном крыле.

— И только что вылупившиеся гросайдечи выберут себе наездника, который заменит им мать, — понимающе кивнула Кертель.

— Да, именно это и произойдет, — согласился Игнат.

— А вот на стенах у вас… — произнес Лайтонд задумчиво. — Неужели это драконья шкура?

— Да, — сказал Игнат. — Этого дракона я убил одним из первых. Он прилетел на развалины крепости поглумиться над букашками, так долго досаждавшими ему. Он — самый большой из всех, когда-либо убитых человеком. Оборотни сказали мне, что это — Король Драконов. Повелитель всех этих чудовищ, живущий в самом неприступном месте Драконьих гор.

Лайтонд покачал головой.

— Для того, чтобы из яйца родился настоящий дракон, оно должно быть насыщено эманациями Чи определенного типа, — продолжал Игнат. — Ну, теми, что исходят от теплого брюха драконицы, когда она сидит на яйцах. Я рассудил, что это должно быть Чи Огня, и установил в Инкубаторе ряд артефактов, излучавших этот тип волшебной энергии. Но потерпел неудачу. Очевидно, спектр эманаций гораздо шире. Когда Король Драконов появился здесь, я как раз ломал голову над тем, чем же мне заменить этот ингредиент. И эта шкура пришлась очень кстати. Она настолько насыщена жизненной силой дракона, что ее эманаций хватает до сих пор. Правда, она уже начала выдыхаться. Но я надеюсь придумать что-нибудь. Укрепляю вот в шкуре обработанные специальным образом различные минералы и кое-что еще, как ты и сам видишь. Я надеялся, что Марфор поможет мне. Он был очень одаренным магом. И хотя его собственной стихией является Чи Воды, он просто чуял, что нужно сделать.

— Марфор? — переспросил Лайтонд.

— Это мой пасынок, — пояснил Игнат. — Он убил своего дядю, которого мы сегодня хоронили. Марфор — это его прозвище, уж очень умелые у него были руки.

— И что делают в Цитадели с химмельриттером, убившим другого? — поинтересовался Лайтонд.

Игнат тяжело вздохнул.

— Это случается редко. Обычно — изгоняют. Но Марфор не стал дожидаться разбирательства и сбежал сам. Теперь мне придется справляться с ремонтом Инкубатора в одиночку, — мрачно произнес Игнат. — Оборотни говорят, что драконы не рождаются на Пустоши. Что все они появляются на свет в Сердце Горы. Таком же огромном Инкубаторе, как и мой. Только вместо горячей воды, текущей по трубам, его обогревает лава, струящаяся неподалеку. Вот бы попасть туда и посмотреть, как это у них происходит…

— Да, это было очень полезно, — согласилась Кертель.

Мысленно же она спросила:

«А почему, кстати, ты сомневаешься, что ритуал вызова у тебя получится? Ты сильный маг»

«Видишь ли, ритуал требует некоторых ингридиентов», ответил Игнат. — «Я сомневался, что смогу их достать».

Кертель задумчиво покачала головой.

— Вот эта лестница ведет на обзорную площадку, — произнес Игнат вслух, чувствуя, что пауза затянулась.

Лайтонд бросил вежливый взгляд на винтовую лестницу. Она вгрызалась в потолок зала подобно штопору.

— Вы берете в химмельриттеры и женщин, как я заметил, — сказал эльф.

— Да, — подтвердил Игнат. — Химмельриттер проводит всю жизнь в крепости. Если никак не удовлетворять потребность в любви, это сделает людей очень жестокими. Если искать любви на стороне, это может быть опасно для Цитадели в целом. Поэтому я сделал так. Ребенок с пеленок впитывает тягу к небу и любовь к драконам. А нам больше не приходится покупать будущих химмельриттеров в соседних деревнях. К тому же, в Шмутзигзюмфе часто живут его бабушка или дедушка. Есть с кем оставить малыша.

— Вы все чрезвычайно разумно устроили, — ответил Лайтонд. — Так в этой деревушке живут старые химмельриттеры?

— Да, — кивнул Игнат. — Мы выплачиваем им небольшое содержание.

— Ты поступил не только разумно, но и очень человечно, — заметила Кертель.

Игнат улыбнулся ей и спросил Лайтонда:

— А ты не берешь Танцорок Смерти?

— Я думал примерно так же, как и вы, — ответил эльф. — Я пытался. Но мне не удалось подобрать Ключей к Двери для девочек, к сожалению.

Лайтонд почувствовал на себе восхищенный взгляд матери. Это было очень приятно, хотя и непривычно. Кертель вдруг обнаружила, что присутствует при разговоре двух могущественных мастеров, достигших совершенства в своем деле. И хотя они работали на соседних холмах, так скажем, путь, которым они прошли, пролегал по одним и тем же оврагам.

«Это все так», телепатировал Лайтонд матери. — «Но в Фейре я навсегда останусь флейтистом городского оркестра, каких бы успехов я ни добился здесь».

Кертель вздохнула, протянула руку и совершенно материнским жестом погладила Лайтонда по плечу.

— Я горжусь тобой, сынок, — произнесла она вслух.

Лайтонд улыбнулся.

Они уже закончили осмотр и приближались к входу в подземный туннель, который соединял Инкубатор с Клыком.

— Кстати, о флейтистах, — сказал Лайтонд и обратился к Игнату. — Вы знаете, я привык каждый день играть на флейте. Тренироваться. Я не могу без этого, вот просто руки зудят. Я хотел бы сыграть сегодня вечером. Где я могу это сделать, чтобы никому не помешать?

— Извините меня, Уголек мне что-то передает, — ответил Разрушитель.

У Игната стало такое лицо, словно он прислушивался к чему-то. Кертель и Лайтонд терпеливо ждали.

— Ты не будешь возражать, если у тебя будут слушатели? — осведомился Игнат.

— Не буду, — ответил Лайтонд. — Но тогда я хотел бы знать примерную аудиторию, чтобы подобрать репертуар.

— Уголек и остальные гросайдечи крепости просят, чтобы ты сыграл им с обзорной площадки Инкубатора, — сообщил Игнат. — Так же и Змееслав просит разрешения посидеть рядом с тобой и послушать. Он не будет мешать.

— Не сомневаюсь в этом, — усмехнулся Лайтонд. — Конечно, пусть приходит. Я поднимусь на башню прямо сейчас, если вы не возражаете.

— Да, как хочешь, — кивнул Игнат. — Сказать Змееславу, чтобы он принес тебе инструмент?

Лайтонд молча похлопал по чехлу, который висел у него на левом бедре. Игнат давно его заметил, но думал, что в этих ножнах находится меч.

— Удачного выступления, — сказал Игнат.

Разрушители простились с эльфом и спустились в туннель. Лайтонд направился к лестнице, ведущей на обзорную площадку.

Когда они шли по сухому и чистому туннелю к Клыку, Игнат сказал:

— Я сейчас схожу на поминки. А потом займемся Теонором.

— Я тоже знаю способ вызвать духа, — сказала Кертель. — Именно таким образом Дренадан вывел нас из Подземного мира. Ну, помнишь, тогда?

— Помню, — кивнул Игнат.

Разрушители были точно такими же созданиями из плоти и крови, как и их противники. Их умения были очень специфичны и узки. Дети Волоса были повелителями мертвой силы, но и только. Очень малый процент потерь со стороны Детей Волоса во время бунта объяснялся тем, что могучие маги эльфов просто не успевали оказаться так близко к своим убийцам, чтобы применить хоть какое-то заклинание. Но некоторым это, все же, удалось.

Тинголорн Феаноринг, комендант Нелтилэннин, перед смертью создал хитроумную сеть заклинаний. Во время штурма Игнат, Кертель и Буровей попали в нее — и отправились прямиком в чертоги Ящера. Если бы не Дренадан, спустившийся за своими учениками в царство смерти, они бы там так и остались. А бунт Детей Волоса, весьма возможно, на этом и закончился бы. Без своей руководительницы Пчелы и двух сильнейших Разрушителей Дети Волоса не смогли бы продвинуться дальше.

— Там особых ингредиентов не требуется, разве что кровь убитого, — продолжала Кертель.

— Кровь у меня есть, — обрадовался Игнат.

— Она не испортилась за это время? — уточнила Кертель.

— Нет, — сказал Игнат. — Я собрал ее сразу из раны, и храню ее во льду.

— Вот и очень хорошо, — сказала Кертель. — Но есть еще одно. Для ритуала необходим посредник.

Игнат замялся.

— Я бы не хотел, чтобы вся Цитадель знала, что я провожу некромантские ритуалы, — ответил Разрушитель наконец. — Круг Волшебников Мандры со дня на день запретит некромантскую практику.

— Не беспокойся, — весело ответила Кертель. — Я обо всем позабочусь. У некромантов много недостатков, но болтливость к ним никогда не относилась. Идеальное объявление — это такое, которое сможет прочесть лишь тот, кому оно предназначено, и я смогу его составить. Есть ли в Цитадели такое место, которое посещают все — и гости, и химмельриттеры?

— Да, — кивнул Игнат. — Это тренировочный плац. Там даже доска объявлений есть.

— Ну вот, — сказала Кертель. — Я его там и повешу.

— Хорошо, давай попробуем так, — согласился Игнат.

Разговаривая так, старые друзья добрались до выхода из туннеля и оказались в башне Клык. Кертель решила не откладывать дело в долгий ящик.

— Схожу на ваш плац, начерчу там пару рун на вашей доске объявлений, — сказала она, когда друзья вышли на поверхность.

Она прищурилась — заходящее солнце било ей в глаза.

— Да, потом отдохни в своих покоях, соберись с силами и приходи в библиотеку около полуночи, — предложил Игнат. — Я слышал, что лучше всего вызывать духа там, где он покинул тело.

— Хорошо, — кивнула Кертель.

Она опасалась, что Игнат позовет ее на поминальный пир. Кертель совсем не хотелось пить за упокой души совершенно незнакомого эльфа, да и еще погибшего при таких темных обстоятельствах. И она была очень рада, что Игнату хватило мудрости понять это.

Здесь они и расстались. Игнат направился в жилой корпус химмельриттеров Цитадели, а Кертель — на плац.

Несмотря на вечерний час, с десяток химмельриттеров все еще махали здесь мечами. В тени, с той стороны, где плац примыкал к парку, расположились наблюдатели и зеваки.

Кертель нашла доску объявлений на стене жилого корпуса. Волшебница подошла к ней, извлекла висевший на поясе жезл из оплетки. Кертель коротко взмахнула им. Пучок черного света вырвался из круглого наконечника жезла. Этим светом, как пером, Разрушительница вывела на доске несколько рун, которым ее обучил старый волхв Ящера. Руны быстро погасли, став незаметными человеческому глазу.

Но для того, кому они были предназначены, они пылали ярким алым светом.

* * *

Змееслав оказался на обзорной площадке едва ли не раньше, чем Лайтонд. Эльф понял, что сын Игната просто телепортировался сюда. Лайтонду же пришлось карабкаться по бесконечно длинной лестнице. Привычное, как чистка зубов по утрам, унижение кольнуло Лайтонда отравленной иглой. Дети от смешанных браков людей и эльфов обычно были даже более способны в магии, чем оба их родителя. Лайтонд был печальным исключением, которое лишь подтверждало правило. Но Змееслав был не виноват, что в нем кровь смешалась более удачно.

Химмельриттер улыбнулся Лайтонду.

— «Слеза дракона», погреба Элизиерт, — сообщил он, чуть приподнимая пузатый запотевший кувшин, который бережно держал обеими руками.

— Да, это то, что нужно, — ответил эльф. — Но только я сначала сыграю.

— Конечно-конечно, — кивнул Змееслав.

Он заботливо спрятал кувшин в тени статуи, изображавшей рассерженную рысь. Казалось, что на площадке сидит живая рысь, заглянувшая послушать заезжего музыканта — так удачно был подобран оттенок камня, из которого она была сделана.

Змееслав уселся прямо на нагретые за день плитки, которыми была выложена обзорная площадка. Лайтонд извлек флейту из чехла и подошел к краю. Он увидел гросайдечей. Они расположились плотным кругом — кто рядом со своими норами, кто на игровой площадке. Лайтонд восхитился их ловкостью и бесшумностью. Приглашение на концерт было получено гросайдечами не больше четверти часа назад, и за это время они уже успели занять свои места в зрительном зале. При этом, они сидели так тихо, что пока эльф не видел их, он был готов поклясться, что внизу никого нет.

— Всех приветствую, — хорошо поставленным голосом произнес Лайтонд. — Я Лайтонд, Танцор Смерти.

В каменном здании, что полумесяцем охватывало Инкубатор с другой стороны, тут же открылось несколько больших окон. Лайтонд успел там побывать и знал, что эти окна принадлежат общей трапезной зале. Где, видимо, сейчас и проходили поминки. Химмельриттеры тоже решили послушать Музыканта Смерти.

— Я исполню для вас балладу, которую написал мой друг Боян, — продолжал Лайтонд. — К сожалению, со мной нет его самого, и некому ее спеть. Я расскажу вам, о чем в ней говорится. Всем известны баллады о драконах, которые похищают принцесс; но эта песня о драконице, которую полюбил красивый молодой король, эта любовь родилась в битве двух равных воителей. Это — единственная баллада о драконах, которую я знаю. Мне кажется, что ее только и стоит исполнять в крепости, где драконы живут в любви и согласии с людьми.

Теперь уже установилась полная, абсолютная тишина. Лайтонд понял, что с выбором баллады для сегодняшнего выступления он не ошибся.

Эльф поднес флейту к губам и глубоко вдохнул.

Над Цитаделью пролилась музыка. Свежая и чистая, как весенний дождь. Прозрачная и горькая, как слюна дракона. Плавная и неторопливая, как и все песни мандречен. Боян был таким же полукровкой, как и Лайтонд, но он свою юность провел среди людей.

Когда эльф закончил и поклонился, еще несколько мгновений было стояла оглушительная тишина. А затем все гросайдечи одновременно подняли головы. Сумерки расцветились фонтанами желтого, оранжевого и алого пламени.

Лайтонд поклонился еще раз и отошел в глубину площадки. Эльф сел рядом со Змееславом, прислонился к гранитной рыси. Он чувствовал усталость и наслаждение, как всегда. Химмельриттер протянул ему наполненную кружку.

— Благодарю, — сказал Лайтонд и сделал глоток.

Вино оказалось именно таким, каким должно было быть — холодным и терпким.

— Ты — великий музыкант, Лайтонд, — сказал Змееслав.

Эльф вяло усмехнулся:

— Я — флейтист из оркестра заштатного провинциального городишки.

— Да они там в Фейре просто зажрались, — помолчав, сказал Змееслав.

* * *

После заката число химмельриттеров на тренировочной площадке даже несколько увеличилось. И действительно, махать мечом по холодку гораздо легче и приятнее, чем обливаться потом в доспехах на дневном солнцепеке. Прибавилось и зрителей.

Одним из них была девушка в короткой тунике из золотисто-коричневого тергаля, коричневом плаще из тонкой шерсти и высоких черных сапогах. На шее у нее была тонкая золотая цепочка с подвеской в виде дракона, раскрывшего крылья. По ее костюму, красивому и дорогому, можно было предположить, что это дочка кого-то из дворян. Скорее всего, гостья прибыла попытать счастья на ближайшем рождении гросайдечей.

Девушка облюбовала себе местечко на покрытом мхом камне под тенистой сосной, чуть в стороне от площадки. По-ночному сильно пахло шиповником. Где-то рядом журчал невидимый ручеек. Многие зрители рассудили так же, как и гостья, при выборе места. Чуть подальше, в траве за камнем чуть серебрилась кольчуга химмельриттера. Он устроился с максимальным комфортом, а именно, прилег на плаще. То, что он не снял формы с наступлением вечера, говорило о том, что этот воин — из ночной смены, которому скоро предстоит подняться в небо.

Когда с обзорной площадки Инкубатора полилась музыка, тренировка сама собой остановилась. Молодые юнцы и опытные воины, вышедшие поразмять кости, словно забыли, зачем пришли сюда. Музыка пришлась по вкусу и девушке. Она слушала, полузакрыв от наслаждения глаза. Когда Лайтонд закончил и на площадке снова раздался звон мечей, девушка с сожалением открыла глаза и потянулась. Некоторое время она задумчиво разглядывала доску объявлений.

Девушка поднялась, приблизилась к тому парню, который наблюдал за боем, растянувшись на траве.

— Извините пожалуйста, — обратилась она к нему. — Вы не подскажете, как пройти в библиотеку?

Парень с интересом посмотрел на незнакомку.

— И даже покажу, если хотите, — ответил он.

— Это будет очень любезно с вашей стороны, — кивнула девушка.

Химмельриттер поднялся, подобрал плащ. Они двинулись к жилому корпусу в обход плаца.

* * *

Лайтонд рассматривал удивительное украшение на руке Змееслава, которое только сейчас заметил. Больше всего оно походило на кастет, в верхнюю поверхность которого зачем-то вмонтировали черный прозрачный камень, длинный и узкий. Лайтонд вдруг понял, что это за камень, и вздрогнул.

— Игнат отдал тебе свою Иглу? — спросил он.

— Да, — ответил Змееслав. — Отец не стал возвращать Палец Судьбы, которым пользовался, в храм Моготы. Слишком далеко было добираться.

— И не побоялся же, — покачал головой эльф.

— Марфор, мой брат, укрепил ее в этом артефакте, — пояснил Змееслав. — Теперь она не опасна. Я призываю через нее Цин, это правда. Но это абсолютно управляемый Цин.

— Я понимаю, — медленно проговорил Лайтонд.

— Марфор назвал свое творение перстнем-кастетом, — продолжал Змееслав.

— Да, очень подходящее название, — согласился Лайтонд. — Я искренне сочувствую твоему брату, — добавил он осторожно. — Игнат без твоего брата, как без рук. Я надеюсь, твой отец простит его, и он сможет вернуться в Цитадель. Я уверен, Марфор создаст еще много удивительных артефактов на радость себе и на пользу Цитадели.

Змееслав печально улыбнулся.

— Скажи, а у вас в Фейре мужчины спят с мужчинами? — спросил он.

Вопрос был настолько неожиданным, что Лайтонд чуть не поперхнулся вином.

— Да, есть такое, — ответил он, внимательно глядя на Змееслава. — Прости, ты красивый парень, но я не по этой части. Мне всегда нравились только женщины.

Змееслав нервно рассмеялся — почти заплакал — но ничего не сказал в ответ. Лайтонд допил вино. Он сделал жест левой рукой. Лайтонд был слабым магом, но не вовсе лишенным магических способностей. Уж на то, чтобы поднять телекинетическим импульсом кувшин и налить из него еще вина в предусмотрительно подставленную кружку, его умений хватило бы. Однако вместо того, чтоб плавно подняться в воздух и подлететь к эльфу, кувшин вдруг подпрыгнул и исчез в черной вспышке. Осколки со звоном посыпались на каменные плитки. Змееслав удивленно посмотрел на Лайтонда.

Несмотря на теплый летний вечер, Лайтонда пробил озноб. Эльф весь покрылся «гусиной кожей». В отличие от химмельриттера, он понял, что произошло. Но не хотел верить в это.

— Змееслав, не призывай пожалуйста свою Чи и вообще, не двигайся, — изломанным голосом сказал эльф.

— Хорошо, — пробормотал Змееслав.

Лайтонд пристально посмотрел на свою ладонь. Ее окутало темное сияние, выделявшееся в сгустившихся сумерках черным непроницаемым пятном. А затем, к немалому изумлению Змееслава, на каменные плитки обзорной площадки со звоном упал палец Судьбы. Сын Разрушителя не мог не узнать артефакт. Лайтонд сноровисто поднял Иглу Моргота, как называли их эльфы.

— Подержи-ка, — сказал Лайтонд и сунул артефакт ошеломленному химмельриттеру.

Эльф поднялся, подошел к краю площадки огляделся. Его взгляд остановился на статуе рыси, к теплому боку которой он только что прижимался.

— Встань у меня за спиной, — произнес Лайтонд.

Змееслав выполнил его просьбу.

— Допустим, я хочу поднять эту рысь, — пробормотал эльф.

Он взмахнул рукой. Змееслав заметил, что магический жест был выполнен нечетко и неуверенно. Однако результат превзошел все ожидания. Рысь скрылась в черной сфере. Громко вскрикнул гранит, раскалываясь. Когда тьма рассеялась, от рыси осталось даже меньше, чем от злополучного кувшина. Исчезло все, даже постамент.

Змееслав вышел из-за Лайтонда. Очень неуютно было стоять на краю шестиметрового обрыва.

— Мать тоже отдала тебе свой Палец Судьбы? — спросил он, возвращая артефакт.

Лайтонд уставился на хрустальную иглу непонимающим взглядом. На миг Змееславу показалось, что эльф откажется забрать Палец Судьбы, который наловчился носить прямо в теле.

— А, что уж теперь, — пробормотал Лайтонд и добавил себе под нос. — Это как вылупиться из яйца — в сломанную скорлупу уже не вернешься. Какая разница, что ее пробило…

Он взял артефакт и аккуратно спрятал его в свою ладонь. Змееслав терпеливо не двигался, пока вместо темной сферы снова не появилась кисть эльфа. Сильной стороной химмельриттеров всегда было следование инструкциям.

Лайтонд и Змееслав посмотрели на то место, где недавно стояла рысь из редкого черного гранита с желтыми прожилками.

— Прошу тебя, скажи, что ты показал мне заклинание какое-нибудь… огненное, — произнес Лайтонд. — Я стал повторять, и вот… ошибся…

Лицо у Лайтонда стало такое же, какое было у Марфора над трупом Теонора. Змееслав вздрогнул.

— Но почему? — растерянно произнес химмельриттер.

— Теперь я понял! — почти закричал Лайтонд.

Он осекся и продолжал гораздо тише, однако ничуть не менее экспрессивно:

— Я, сын двух могучих магов, почти не могу колдовать. А они радовались этому. Я думал, что они радуются тому, что я никогда не смогу превзойти их…

Змееслав покачал головой:

— Так нельзя думать о собственных родителях.

— Говорю тебе, я ошибся! — ответил Лайтонд. — Кертель боялась, что ко мне перейдет ее дар управления Цин. Ведь все началось с того, что эльфы захватили Мандру благодаря своей магии, которой люди не владели. Но эльфы могут управлять лишь Чи. И когда люди, благодаря перекрестным бракам, развили в себе способности к магии… когда люди овладели Цин, который неподвластен эльфам, нас вышвырнули вон. И мать боялась, что я — первый эльф, который может управлять Цин, что она совершила ту же ошибку, что и Звездные Рыцари, когда заделывали своих детей мандреченкам. Она боялась, что это кровавое колесо совершило еще один оборот! Из-за нее!

— Но она боялась зря, ты же сам говоришь, что слабый маг, — рассудительно заметил Змееслав.

— Она оказалась права! Во мне есть эта способность! Есть…

Лайтонд видел по лицу Змееслава, что ему не удалось его убедить. Однако он видел и мысль, наполнявшую всю душу химмельриттера. Змееслав, видимо, счел, что не стоит набрасывать на свою ауру защитное покрывало из Чи в присутствии такого слабого мага, как Лайтонд.

«Марфор, где он, что с ним, проклятый Локи, как же там Марфор», пульсировало в ауре Змееслава.

— Ради твоего брата, прошу тебя, скажи так! — выдохнул Лайтонд.

Упоминание о брате, о котором он только что подумал, заставило Змееслава сдаться. Эльф сообразил, что еще может сделать для него молодой химмельриттер.

— И еще, при случае спроси, пожалуйста, у Кертель, что стоит сделать тому, кто обнаружил в себе способность управлять Цин, — торопливо добавил Лайтонд. — Ты же тоже сын Разрушителя. Она ничего не заподозрит.

Змееслав покачал головой.

— Ну хорошо, — сказал он. — Я сделаю, как ты просишь. И мне кажется, ты все же ошибаешься. Ведь я тоже пользуюсь Цин через перстень-кастет, и это выглядит немного иначе. Послушай, мы с тобой выпили. Ты же сам знаешь, алкоголь ухудшает способность управления магической силой. Так что ничего страшного не произошло.

Лайтонд потер виски и ничего не ответил.

— У нас в библиотеке есть хроника бунта Детей Волоса, — добавил Змееслав. — Игнат рассказывал, а мой дядя записывал ее. Там описывается, как внешне выглядит применение Цин. Сходи, почитай.

— Благодарю тебя, Змееслав, — ответил Лайтонд. — Я так и сделаю.

* * *

Плановых операций в тот день в городской больнице Нелтилэннина назначено не было. Старшая медсестра Эрсель, чернобровая полненькая хохотушка, воспользовалась свободной минутой. Она сняла халат, открыла дверь на балкон и полола цветы, высоко подоткнув юбку. По жаркой улице плыл колокольный звон, тяжелый и масляный. Повод внезапного усердия Эрсель, в обычное время равнодушной к цветам, стоял в вестибюле.

Выписывался.

Морг при больнице был переполнен. Из тронного зала замка Штизельмахта вынесли пятьдесят три трупа. Родственники забрали еще не всех. Резню в замке барона Штизельмахта пережили только пятеро. Трое скончались в больнице прошлой ночью. Один начинал приходить в себя. И только этот мужчина уже оправился от своих ран — пустячных, надо признать.

«Вот же повезло парню», думала Эрсель.

Но мужчина — а звали его, как успела прочитать в карте болезни медсестра, Альфихар фон Зонненвульф — был удачлив не только в битвах. Боги одарили его красотой, резкой и мужественной. Судя по имени, он должен был относиться к клану вервольфов. Однако для вервольфа Альфихар был слишком высокого роста и необычайно хорошо сложен. Да и тяжелых надбровных дуг и плоского, словно расплющенного носа, характерного для оборотней-волков, на лице мужчины не наблюдалось. А наблюдалась там эльфийская точность черт.

Альфихар казался одной из статуй периода расцвета Фейре, которые изображали Воинов Льда, великолепных во всем. Эрсель знала, что чем могло объясняться такое удивительное расхождение внешности с фамилией. Вервольфы крайне неодобрительно относились к чужакам. Однако обаятельность, а так же стремительность эльфов в некоторых вопросах общеизвестна. Видимо, мать или бабка Альфихара, а возможно обе, не смогли устоять перед прекрасными глазами какого-то Воина Льда. Такие красивые мужчины были редкостью в Нелтилэннине, принадлежавшем беарам. В своем человеческом облике эти оборотни не отличались привлекательностью — скорее мощью.

Брат Эрсель, Бернкляйн, был лучшим стрелком из лука в городе. А с Эрсель никто не мог сравниться в стрельбе глазами. Но фон Зонненвульф словно и не замечал ее авансов, хотя стройные ноги, обнаженные выше колена, привлекли бы внимание любого мужчины. Эрсель догадывалась, почему, и уже немного злилась.

Молодым полукровкой-оборотнем любовалась не только медсестра.

Кайт, заведующий хирургическим отделением городской больницы Нелтилэннина, поморщился и на мгновение отвлекся от бумаг.

— Что это они раззвонились? — спросил Кайт. — Аж голова трещит.

Альфихар рассеянно пожал плечами. У него был немного отстраненный вид. Альфихар держался с той спокойной любезностью, за которой чувствуется глубокое равнодушие к собеседнику.

— Так это нашего барона хоронят, — сказала Эрсель, высовываясь с балкона.

Ее большая грудь взметнулась под платьем. Альфихар очнулся от своих рассеянных дум и посмотрел на нее одобрительно. Затем он поднял глаза на лицо медсестры, и, видимо, остался удовлетворен увиденным, потому что улыбнулся Эрсель. Чем привел ее в полный восторг.

— А его разве не на прошлой неделе похоронили? — переспросил озадаченный Кайт.

Эрсель прыснула в ладошку. Альфихар, зараженный ее весельем, тоже невольно улыбнулся.

— Так на прошлой неделе хоронили герра Штизельмахта, старого барона, — пояснила она. — А это провожают герра Махтигпфота.

Кайт был выходцем из Железного Леса и не очень следил за политикой в Нелтилэннине.

— Так его ведь короновали только на днях, — удивился Кайт. — И он же был молод…

Эрсель приблизилась к высокой стойке поста, по разным сторонам которой стояли Альфихар и хирург. Медсестра словно бы ненароком прижалась теплым боком к Альфихару, перегнулась через стойку и сообщила страшным шепотом:

— Барона Беренгара убили вчера ночью. Говорят, это он нанял того убийцу, что расправился с нашим бедным старым бароном. А потом отказался платить… Ну, убийца и не потерпел этого.

— Что за сплетни, — поморщился Кайт.

Альфихар слушал медсестру с вежливым интересом.

— Я говорю правду! Иначе почему тогда убийца ограбил Беренгара? — торжествующе спросила Эрсель. — Снял все, даже цепь с баронским гербом! И это в самом замке!

— Ну, может быть, — согласился Кайт.

Он поморщился:

— Когда же кончится эта свистопляска?

— А кто теперь будет править баронством? — осведомился Альфихар.

У него был глубокий низкий голос, который успокаивает мужчин и возбуждает женщин.

— Не знаю, — пожал плечами Кайт. — Найдут кого-нибудь. Ваши документы готовы, фон Зонненвульф. Я должен дать вам несколько советов перед выпиской.

Эрсель, чутко уловив момент, отошла и вернулась на балкон, к цветам.

* * *

Марфор проводил полненькую и ладную медсестру взглядом, который она чувствовала всей спиной. Он так увлекся, рассматривая спину медсестры — и то, что чуть ниже (а там было на что посмотреть), что пропустил мимо ушей почти все наставления Кайта.

И он был рад. И тому, что у медсестры такая симпатичная задница, и тому, что он видит ее — и в состоянии интересоваться ею. Жить в окружении серой осклизлой паутины не то чтобы тяжело, но скучно. Тем интереснее и важнее были для Марфора те объекты реальности, которым все-таки удавалось прорваться сквозь нее.

— С вас сорок далеров за лечение, — вернул его к реальности голос хирурга.

Эльф молча достал кожаный кошель и расплатился.

— Вот, пожалуй, и все, — сказал Кайт и закрыл папку с историей болезни. — Удачи вам, герр фон Зоненвульф. Постарайтесь больше не попадать в такие неприятности.

— А если попаду, непременно обращусь к вам, — совершенно искренне ответил Марфор. — Очень уж ладно вы меня заштопали.

Кайт доброжелательно улыбнулся и принялся листать какие-то бумаги. Эльф взял выписку и собрался уходить.

— У меня есть предложение, которое может показаться вам интересным, — спокойно и деловито сказал хирург.

— Говорите, — равнодушно ответил Марфор.

Он уже понял, о чем пойдет речь.

Когда в его душе ломался серый лед и скрытая под ним река лавы заливала весь мир, это было прекрасно. Но Марфор теперь уже знал, что на это наслаждение уходит слишком много сил. После резни в замке он два дня вообще не воспринимал окружающую реальность. Она казалась эльфу далеким, серым пыльным кружевом, расползающимся от старости. Марфор приложил много усилий, чтобы вернуться сюда, и снова слышать звон колоколов и улыбаться женщинам. Он опасался, что Кайт скажет нечто, что снова заставит его провалиться под серый лед, и очень хотел остаться на краю полыньи.

— Вы красивый молодой мужчина, и вы мне нравитесь, — произнес Кайт. — Что вы скажете, если я приглашу вас к себе домой, и там мы с вами, после пары бокалов вина…

— Почитаем старые манускрипты? — усмехнулся Марфор.

Его лицо вдруг изменилось, стало совершенно некрасивым, даже страшным. Согласно преданиям, некоторые из Рыцарей Льда могли голыми руками разорвать противника пополам. И Кайт неожиданно понял, что это совсем не было поэтическим преувеличением, как принято думать.

— Нет, так нет. Я вовсе не хотел вас оскорбить, — произнес Кайт.

Ему случалось сталкиваться с подобной реакцией и раньше. Он умел выходить из таких ситуаций, не теряя лица.

— Ошибся, с кем не бывает? Извините меня, — закончил он миролюбиво.

Кайт положил бумаги в ящик стола и развернулся, собираясь вернуться в ординаторскую.

Марфор несколько раз глубоко вдохнул. Ему удалось затормозить на остром краю льда, за которым колыхалось черное варево. Марфор слышал о Танцорах Смерти, которые открывали в глубине своей души Дверь в Подземный мир. Теперь он знал, что открыть Дверь — это не самое сложное. Самое тонкое искусство — это научиться открывать и закрывать эту дверь тогда, когда тебе это нужно.

Марфор успокоился настолько, чтобы вспомнить — в кошеле у него осталось ровно три далера. Этого хватило бы, пожалуй, на неплохой обед в гостинице средней руки. Конечно, у Марфора была еще золотая цепь и прочие побрякушки Беренгара. Но как ни мало эльф был опытен в такого рода делах, он понимал, что не стоит продавать их на рыночной площади Нелтилэннина. Он мог наняться к какому-нибудь купцу, охранять караван, и таким образом выбраться из города. Но Марфор еще чувствовал большую слабость после ранения.

Он посмотрел на Кайта.

Главный хирург Нелитаннон был невысоким, полным мужчиной, черноволосым и темноглазым. Черты его лица были довольно приятны. Всеми своими повадками он напоминал бобра или другого водного зверя, некрупного, но сильного. Словом, Кайт абсолютно ничем не походил на Теонора. Это окончательно склонило Марфора в его пользу.

* * *

Кайт вышел из-за стойки. Ему было не впервой получать отказ, но в этот раз неудача царапнула его глубже, чем обычно.

Этот парень понравился ему сразу. Кайт нашел его на горе тел, окровавленного, всего в каких-то бурых ошметках. Он лежал чуть в стороне от остальных трупов, положив голову на живот другой жертве династических разборок. Кайт решил, что парень мертв, как и все остальные в этом зале. Но все же приподнял его за плечо и перевернул на спину.

И тогда парень открыл глаза и улыбнулся. Глаза у него оказались синими, как летнее небо.

— Я знал, что вы придете, — сказал он и снова потерял сознание.

«Есть мужчины и красивее», привычно утешил себя Кайт, делая пару шагов к ординаторской. — «И доступнее».

Но сердце его саднило.

— Сколько? — спросил Альфихар.

Кайт застыл на месте. Сердце его заколотилось, как бешеное. Он досчитал до десяти и только тогда обернулся.

— Двадцать далеров ночь, — сказал он. — Ну, а если вы решите продолжить общаться со мной, то…

— Тридцать пять, — не моргнув глазом, ответил Альфихар.

— Я плачу двадцать пять профессионалу из местного борделя, — очень спокойно ответил Кайт. — Хочу заметить, что он давно меня знает и отлично понимает, что и как мне нужно. Вы этого не знаете. И вы же не работали раньше в борделях, я полагаю.

— Не работал, — усмехнулся эльф. — Но и вам было бы приятнее иметь кого-то на эксклюзивной основе, а не мочиться в канализацию, куда уже сходил весь город, я полагаю.

— Хм… Вы правда не работали в борделях? — осведомился Кайт. — Вы так уверенно торгуетесь…

— Тридцать, или я пошел.

— Хорошо.

* * *

Если мандречен хотел поговорить с кем-то из родственников или друзей, уже спустившихся в Подземный мир, он брал вещь, в которой еще сохранилось Чи мертвеца, а так же курицу и немного денег, и направлялся в ближайшее капище Ящера. Там, за вполне разумную плату, волхв проводил ритуал, и дух являлся на свидание.

В Боремии не было капищ Ящера. Но хватало пытливых умов, тоже столкнувшихся с этой проблемой. Некроманты умели возвращать дух в любое тело, если от него хоть что-нибудь осталось — не успел ли погибший выбраться из собственного дома при пожаре, утонул ли, поскользнувшись на мосту в пьяном виде, или был повешен либо четвертован по приказу великого герцога. Однако даже некроманты не любили призывать духов, нить жизни которого оборвала острая сталь. По неизвестной причине, эти духи становились очень злобными. Но умельцы нашли выход и из этой ситуации.

— «Необходима кровь, около пинты», — прочла Кертель вслух. — «Желчь дракона, его же глазной клык, перетертый в мелкий порошок — четыре унции, руны Аххарас и Хаш, кусочек угля, а так же нечто нерожденное».

Старые друзья расположились в главном зале библиотеки на длинной деревянной скамье с резной спинкой в виде летящего дракона, около длинного стола. Обычно он был завален свитками и книгами, и за ним, локоть к локтю сидели ученики и гости Цитадели. Некоторые манускрипты запрещалось выносить из библиотеки, но дозволялось снимать копии и делать выписки — причем бесплатно, если жаждущий знаний делал их сам. За небольшую плату можно было заказать копию у каллиграфов Цитадели. Их было у Игната пятеро, и они крайне редко сидели без дела.

Но сейчас на столе лежали не свитки и книги, а такие неожиданные для библиотеки вещи, как фарфоровая миска, ларец из темного дерева, фигурный флакон из синего стекла, небольшой кожаный мешочек и кусочек самого обыкновенного угля, заостренного с одной стороны. Над столом висел голубой магический шар для освещения. Он давал ровный, сильный свет — Кертель разобрала руны на свитке без всяких затруднений.

— Я так понимаю, с желчью и клыками дракона у нас сложностей нет. Чего-чего, а этого добра в крепости охотников на драконов должно быть навалом. Насчет «нечто нерожденное» — так у вас обозначается посредник, ясно. Я пыталась договориться. Я написала объявление, в котором пригласила посредника в библиотеку в полночь. Но тут никого нет. Судя по всему, в Цитадели просто нет подходящего мага, — сказала волшебница. — Что же мы будем делать? Я могу и сама выступить посредником, позвать Ящера, но откликнется ли он…

— Для этих целей вполне можно использовать свежую сперму, — ответил Игнат.

— Да, — рассеянно сказала Кертель.

И тут она поняла. Кертель расхохоталась и спросила:

— И я должна помочь тебе добыть этот ингредиент! Но что бы ты делал, если бы я не приехала?

— Я думаю, как-нибудь сам справился бы, — ответил Игнат. — Но сомневался, я же говорил тебе. С тех пор, как Туимакирис погибла, еще никто не вызывал во мне желания.

Кертель перестала смеяться.

— Игнат, — сказала она, задумчиво перекладывая с места на место флакон синего стекла, небольшой кожаный мешочек и кусочек угля. — Но я ведь давно не двадцатилетняя девчонка, которую ты любил. Я старая, у меня взрослый сын, аменорея и морщины, в которых можно спрятать пилку для ногтей!

— Это не имеет значения, — ответил Игнат спокойно. — Что мне твои морщины? Я видел тебя в крови, грязи и чьих-то кишках, намотавшихся тебе на ногу. Ты — единственная, кто всегда вызывал у меня желание.

Кертель очень мягко улыбнулась и погладила его по щеке. Игнат поймал ее ладонь и принялся целовать. Кертель не стала отнимать руку.

При встрече с Игнатом Кертель испытала большое облегчение. Он был таким же полуэльфом, как Лайтонд, и Кертель ожидала встретить молодого парня. Но перед ней предстал пожилой, хотя и крепкий мужчина. С которым они смотрелись бы вместе как пара, а не как престарелая мать со своим сыном — именно так очень часто воспринимали Кертель и Балеорна, когда они шли по улице вместе.

И для Игната она была по-прежнему желанна.

Сложно представить что-то более приятное для женщины. Кертель не сочла бы ласки со старым товарищем за измену. Это было очень практично, вполне в духе Разрушителей. Но самое главное, что за этим не стояло ничего больше, кроме любви старого товарища к боевой подруге. Кертель доверяла Игнату. Она знала, что не зашел бы ни на йоту дальше, чем нужно.

Игнат услышал легкий шорох за стеллажами и отпустил руку Кертель. Волшебница, раздосадованная не меньше него, обернулась.

В проходе между книжными полками, слева от портрета Койриллэ Феаноринга, стояла девушка в короткой тергалевой тунике и высоких ботфортах для езды верхом.

«На ней наверняка еще есть какие-то штанишки, иначе она не могла бы ехать на лошади», подумала Кертель.

Коричневый плащ незнакомки скрепляла кокетливая бронзовая фибула в виде крыла летучей мыши.

— Вы, наверно, заблудились? — недовольно сказал Игнат, приняв ее за одну из гостей Цитадели.

В связи с предстоящим рождением гросайдечей их было много в крепости.

— Выход там, — он показал рукой. — И забудьте о том, что вы здесь слышали.

Кертель тем временем попыталась прочесть ауру незнакомки, но не смогла. Девушка замаскировала строение своих каналов магической энергии зеленоватой вуалью-экраном. Для Хозяйки Четырех Стихий подобные штучки обычно не были помехой. Но в этот раз Кертель не смогла проникнуть за волшебную вуаль. Все же волшебница сталкивалась с подобным не в первый раз. Она немедленно перевела глаза на пол.

Как и ожидала Кертель, у девушки не было тени. Незнакомка широко улыбнулась, и последние сомнения развеялись окончательно. Игнат, увидев великолепные вампирские клыки, вздрогнул.

— Я — Сташи, — произнесла девушка. — Кто-то написал на плацу объявление, что для ритуала вызова духа в библиотеку приглашается вампир. Конфиденциальность с обеих сторон гарантировалась.

— А я и не знал, что среди моих химмельриттеров есть вампиры, — заметил Игнат.

— Ну, я пока еще не химмельриттер, — ответила девушка. — Но собираюсь им стать. Однако ваша подруга права. Мы есть везде. Просто мы обычно не выходим на яркий свет.

Игнат понимающе кивнул. Спохватившись, он указал девушке на глубокое кожаное кресло, которое находилось в торце стола:

— Прошу вас.

Сташи сняла плащ, повесила его на спинку и томно пала в кресло, продемонстрировав длинные стройные ноги. И, как и ожидала Кертель — край коротких штанишек из коричневой кожи. По самому краю шло золотое тиснение. Кертель не рискнула бы выйти в таких штанах на главную площадь Татцельбурга. И дело было вовсе не в провокационной длине вышеозначенных штанишек. А в рунах, прятавшихся в избыточном орнаменте. В Татцельбурге спокойно относились к некромантам, но все же не до такой степени.

— Я так же прошу пообещать мне, что вы позволите мне присутствовать на площадке рождений в час, когда гросайдечи увидят свет, — добавила вампирка, пристально глядя на Игната. — Я приехала сюда, чтобы стать небесной наездницей. И я надеюсь, что вы не разделяете нелепых и вздорных предрассудков насчет меня и подобных мне.

— Клянусь тремя ликами Моготы, что не буду вам препятствовать, — серьезно произнес Игнат. — И если гросайдечь выберет вас, значит, такова судьба.

Сташи улыбнулась.

— И даже если нет, — добавил Разрушитель. — Я хотел бы, чтобы вы остались в крепости. Пара вампиров в нашем госпитале пришлась бы очень кстати.

Раньше медикам помогал Марфор. Но после его побега ситуация стала аховой. Оставшемуся единственному анестезиологу был нужен напарник — не мог же он дежурить бессменно.

Сташи же поняла, что Игнат знает о вампирах гораздо больше вздорных старух и менестрелей, что сочиняют леденящие кровь сказки и баллады. Вампирам всегда хорошо давались обезболивающие чары. Сташи благодарно улыбнулась ему, на этот раз спрятав клыки.

— Там посмотрим, — сказала девушка.

Вампирка кинула короткий и будто бы небрежный взгляд на стол.

— Все необходимое для ритуала у вас есть, как я вижу, — сказала она, закидывая ногу на ногу. — Да, чуть не забыла. Эта беседа обойдется вам в двести далеров.

— Хорошо, — сказал Игнат. — Я выпишу вам расписку, получите деньги в кассе Цитадели.

— Тогда не будем терять время, — сказала Сташи.

Пока Игнат писал расписку на узкой полоске пергамента, Кертель углем нарисовала на полу вокруг кресла с вампиркой защитный круг, и написала на нем охранные руны. Дух мог повести себя непредсказуемо. Нужно было обезопасить себя. Круг не остановил бы Сташи, если бы она вздумала покинуть его. А вот призрака, который мог захватить власть над телом вампирки, при этом неминуемо вышибло из нее обратно на угрюмые равнины Подземного мира. Приготовления были закончены.

Игнат подал Сташи расписку и стеклянную колбу с кровью, которая и ждала своего часа в ларчике, обложенная сухим льдом. Вампирка ловко спрятала расписку и выдернула пробку длинными ногтями, продемонстрировав безупречный маникюр. На черном блестящем лаке была укреплена россыпь крохотных лунных камешков. В свете магического шара они словно засветились молочным светом. Сташи поднесла колбу к носу и принюхалась. Лицо ее исказила недовольная гримаса.

— Неужели испортилась? — встревожилась Кертель.

Вампирка отрицательно покачала головой:

— Просто плохо пахнет. Тот, кого вы хотите увидеть, был дрянным человеком. Имейте в виду — скорее всего, он будет вам лгать.

Слова Сташи очень удивили Игната. За многие годы, проведенные бок о бок с эльфом, даже грозный Разрушитель, ненавидевший эльфов, успел проникнуться симпатией к Теонору. Эльф был в меру деловит, обходителен и очень внимателен. Он содержал в полном порядке библиотеку и был отличным командиром в своей тройке.

Вампирка лихо опрокинула колбу в рот, как завзятый пьянчуга опрокидывает стопарик. Сташи страшно скривилась и протянула руку.

— Желчь, скорее, — прошипела она.

Кертель выдернула пробку из синего флакона. Она была очень удобной формы и изображала замысловато совокупляющуюся парочку. Кертель подала вампирке синий флакон, Сташи поднесла флакон ко рту и жадно, в пару глотков, осушила его. Игнат уже развязал мешочек с костяной мукой и протягивал его вампирке. Она вытряхнула содержимое в рот и откинулась на спинку кресла, окончательно утонув в нем.

— У вас есть десять минут, — торопливо проговорила Сташи.

Она еще договаривала эту фразу, но обворожительной девушки в кресле уже не было. Кертель увидела высокого и очень красивого эльфа, с золотыми волосами и огромными голубыми глазами истинного тэлери. Он вальяжно потянулся, переложил ногу на ногу и сказал:

— Привет, Игнат.

— Приветствую, Теонор, — ответил Разрушитель. — Я хочу знать, почему Лилталум убил тебя.

Кертель с интересом рассматривала призрака.

Ничто, кроме мягкого свечения, окружавшего тело Теонора, не выдавало в нем гостя из Подземного мира. Рана, через которую дух Теонора покинул собственное тело, могла бы навести на некоторые догадки. Но она находилась на спине и сейчас не была видна. Кертель много слышала о некромах — мертвецах, поднятых из могил. Очевидно, их создавали примерно тем же способом, благодаря которому сейчас Теонор сидел в кресле перед Разрушителями. Только некромов возвращали в их же собственное тело.

«Наверняка добавляют немного ингредиентов, стабилизирующих поле мертвой силы», прикидывала волшебница. — «И накладывают консервирующие чары, чтобы тело не протухло».

Теонор усмехнулся.

— Наверное, потому, что я ему надоел, — произнес он.

Игнат сначала не понял.

— Как так?

— Да так, — желчно ответил призрак. — Сначала этот порочный мальчишка совратил меня, изводил своей навязчивостью и ненасытностью, а когда охладел и мои ласки стали ему несносны, убил.

Это было совсем не то, что Игнат ожидал услышать. Пораженный Разрушитель даже не нашелся, что сказать. Кертель же, помня о предупреждении вампирки насчет дрянного человека, удивилась меньше. Да и нельзя было тратить время на многозначительные паузы. До того, как кровь Теонора переработается в собственную кровь Сташи, и чары потеряют свою силу, Кертель и Игнату надо было выяснить как можно больше.

— Я думаю, ты лжешь, Теонор, — сказала Кертель. — Не так, как лгут духи, а так, как лгут люди. Ты воспользовался доверием и любовью, которые Лилталум испытывал к тебе, а так же его горем после потери матери, и изнасиловал его. А потом шантажировал и изводил, пока чаша терпения парня не переполнилась.

Призрак одарил волшебницу взглядом, полным неприкрытой ненависти и презрения.

— Поглядите-ка! — издевательски воскликнул Теонор. — Кто это у нас защищает эльфов! Никак сама Разрушительница Пчела! Да уж, точно мир перевернулся. Я понимаю, вас мучает чувство вины перед невинными жертвами, которых вы отправили на тот свет. Но я говорю правду. Вы не знали Марфора. Это был насквозь порочный мальчишка, с томными глазами и аппетитным задом, который у него всегда горел…

— Замолчи, Теонор, — оборвал его Игнат. — Ты врешь.

— Да ты сам небось на него заглядывался! — воскликнул Теонор. — Да что там заглядывался — вы наверняка потрахивались где-нибудь в темном уголке! А потом ты подучил его убить меня. Ведь я мешал тебе, как настоящий владелец крепости. Но зато я теперь здесь, — дух улыбнулся. — С Туимакирис.

Игнат помрачнел.

— Мы должны были быть вместе, — продолжал Теонор, явно наслаждаясь. — Но только ты должен был оказаться здесь, а мы бы наслаждались нашей любовью в мире живых!

— Что? — воскликнул Игнат.

— Она погибла из-за тебя, идиот, — сказал Теонор.

— Это был обвал, — возразил Игнат. — В горах это бывает, особенно осенью!

— Нет, — сказал Теонор. — Ты должен был придти туда. Но она нашла письмо, которое должен был прочесть ты…

Он торжествующе посмотрел на Разрушителя. Игнат лишился дара речи. Но вырвать инициативу из рук Кертель было сложнее.

— Что же было написано в том письме? — спросила она.

— Ну, я предлагал Игнату сведения о том, кого на самом деле любит его жена, — ответил Теонор.

— Разумеется, тебя, Теонор, — понимающе сказала Кертель. — Но Игнат бы не поверил тебе на слово…

Призрак гадко захихикал.

— А никто и не собирался с ним разговаривать. Чары должны были сработать, едва кто-нибудь войдет в пещеру, где была назначена встреча. И они сработали, — добавил Теонор мрачно.

Однако тут же повеселел и добавил:

— Но у меня были и доказательства. Ты, Игнат, помнится, подарил своей возлюбленной браслет с бирюзой. Но она его почему-то не надевала… Она подарила его мне!

Кертель засмеялась. Взбешенный Теонор вскочил с кресла.

— Ты прочел слишком много романов, пока сидел в библиотеке, — сказала Разрушительница. — Ты украл его, да? И шантажировал Туимакирис?

Теонор кинулся вперед, вытягивая руки. Кертель даже не вздрогнула, хотя они должны были сомкнуться на горле Разрушительницы. Но не сомкнулись. Теонор со всего маху налетел на защитный барьер. Раздался тяжелый стон. Свечение вокруг призрака резко погасло, как если бы потухла горевшая внутри него свеча. Тело отбросило обратно в кресло.

И оно, когда падало, было уже телом девушки в высоких ботфортах и штанах, украшенных защитными заклинаниями такого толка, что их обладательница могла разгуливать ночью по докам Фишервега, ничего не опасаясь. По подбородку Сташи стекала струйка крови. Вампирка прокусила себе губу своими огромными клыками, когда Теонор слишком сильно сжал зубы.

Сташи обвела библиотеку мутным взглядом.

— Получилось? — прохрипела она.

Ритуал требовал от посредника немалых затрат Цин. Сейчас вампирка чувствовала себя смертельно уставшей. Кертель кивнула:

— Да, благодарю тебя. Мы узнали все, что хотели.

— И даже больше, — голосом, полным боли, произнес Игнат.

Кертель сочувственно сжала его ладонь.

Сташи потерла ушибленный лоб.

— Хоть шишку не зря набила, — сказала она философски.

Вампирка поднялась, взяла свой плащ и перекинула его через руку.

— Что же, — сказала она утомленно. — Тогда до встречи.

И истаяла в воздухе, как дым от потухающего костра.

— Я не хочу сейчас оставаться один, — сказал Игнат. — Посидишь со мной в каминной зале?

— Конечно, — ответила она. — Я выспалась вечером, и вряд ли смогу сейчас уснуть.

* * *

Жилой корпус химмельриттеров представлял собой не одно здание в форме подковы, как показалось Кертель сверху, а три самостоятельных здания, соединенных крытыми переходами. В одном из этих переходов Кертель и Игнат столкнулись с Лайтондом и Змееславом. Эльф и химмельриттер были навеселе.

— А мы ходили в Шмутзигзюмф, в таверну, — подтвердив догадку отца, сказал Змееслав.

Судя по засосам на шее Лайтонда, он получил причитающуюся ему, как замечательному музыканту, долю обожания и любви.

— Да, и папа, вот еще что, — продолжал Змееслав. — Мы там с Лайтондом посидели на Инкубаторе… и… в общем… там была такая статуя, рысь каменная… так ее больше нет.

— Да и ладно, — отмахнулся Игнат. — Она мне никогда особо не нравилась.

Лайтонд и Змееслав обменялись взглядами. Химмельриттер ни о чем не просил эльфа, но Лайтонд видел по его ауре — Змееслав страстно хотел узнать, как прошел ритуал вызова духа и какое решение принял его отец насчет Марфора. Однако гордость не позволяла Змееславу задать этот вопрос. Лайтонд решил оказать ему ответную услугу.

— Вы вызвали духа убитого? — спросил Лайтонд. — Поговорили?

Кертель неопределенно повела плечом. Она не знала, хотел бы Игнат обсуждать этот щекотливый вопрос с ее сыном. Она рассказала Лайтонду, чем они собираются заняться, но теперь засомневалась, стоило ли это делать. Однако Игнат отнесся к вопросу спокойно.

— Да, — ответил Игнат, и продолжал, обращаясь к Змееславу: — Ну почему ты не рассказал мне?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — очень холодно ответил тот.

Лайтонд посмотрел на него с удивлением. Он не ожидал обнаружить в этом обаятельном весельчаке столько силы характера. Змееслав казался очень мягким человеком. Однако оказалось, что твердости духа ему не занимать.

— Теперь мы знаем, что Лилталум убил Теонора потому, что тот его насиловал, — сказал Игнат. — Так что больше можешь не принимать этих благородных поз.

В глазах Лайтонда что-то мелькнуло. Он понял скрытый смысл вопроса, с которым Змееслав обратился к нему на башне. Молодой химмельриттер вовсе не предлагал эльфу себя и свои ласки, как подумал Лайтонд. Змееслав пытался как-то уместить случившееся с братом и дядей в своей голове.

— И какое наказание ты назначил Марфору теперь, когда ты все знаешь? — ничего не выражающим голосом осведомился Змееслав.

— Да никакого, — сообщил Игнат мрачно. — Можно было решить эту ситуацию иначе, но раз уж так получилось… Даже в Фейре не берут виру у одного родственника за другого.

Разрушитель пристально посмотрел на сына и добавил:

— Так что Марфор может вернуться в Цитадель в любой момент, когда захочет.

— Я очень рад, — сказал Змееслав.