Бесплатный фрагмент - Начало

ДЖИН

(специально для Анны Маринченко)

Стройки, особенно заброшенные, — любимое место для игрищ и отдыха подростков. Вот и в этом недострое советских времён, который должен был стать большой многопрофильной больницей с большим парком вокруг, обосновалось несколько группировок детворы. Здание было настолько большим, что поделить территорию получилось почти без стычек, и теперь каждая группировка обитала в своей части больницы, не посягая на территорию других.

Самыми козырными считались хирургический и инфекционный корпуса, стоявшие поодаль от основного здания больницы и окружённые молодым лесом. В хирургическом корпусе были большие светлые операционные, выложенные кафелем, а в инфекционном корпусе — удобный выход на крышу.

Но Марк точно знал, что им с друзьями досталось самое крутое место — небольшой технический корпус. Он был маленький, одноэтажный и тёмный. Но тут было много мастерских, которые использовались при строительстве и были брошены с кучей инструментов и разных интересных штук. А также были удобные выходы в подвалы, где, как известно, всегда можно найти много интересного и таинственного.

Вот и сегодня после очередной вылазки в подвалы трое друзей разбирали хабар, откладывая самое ценное и интересное в сторону.

— Марк, чего там у нас? Тушняк скоро погреется? — вертя в руках очередную жестянку, поинтересовался темноволосый парень лет четырнадцати.

— Да, готово почти. Завязывай копаться, садитесь жрать, пожалуйста, — отозвался молодой парень, аккуратно снимая с импровизированного мангала банки тушёнки. — Нашли что-нить интересное сегодня?

— Да не офобо… — с полным ртом тушёного мяса ответил третий член коллектива, конопатый юноша, вертя в руке жестяную банку странной формы.

— Это что у тебя, Пах? — заинтересовался Марк, выхватывая банку.

— Да фиг его знает. Там написано что-то, только банка грязная — не прочитать толком.

— Сейчас протрём и узнаем, — парень начал тереть банку рукавом куртки, пока не показалась надпись грубыми мазками красной краски — ДЖИН.

— Джин. Алкашка что-ли? — Марк вертел банку, пытаясь найти место, где она должна открываться.

— Ага, стратегическая! — захохотал конопатый, сам довольный своей шуткой.

— Попросил бы. Во-первых, не алкашка, а благородный напиток. А во-вторых, к вашим услугам Децептор Темптатор — потомственный джин и помощник рода человеческого.

Трое юношей ошарашенно смотрели на стоящего посреди комнатки мужчину в строгом костюме-тройке. Гость неспешно отряхивал рукав пиджака, совершенно не обращая внимания на парней.

— Согласно древнему обычаю, у вас есть право загадать три желания, а у меня — их выполнить. Но учитывая текущие реалии и уровень скепсиса, у вас есть одно дополнительное желание. Любое, — гость сделал акцент на последнем слове и замолчал, ожидая ответной реакции от хозяев.

— Какой такой рецептор? Какое желание? Ты чё за пургу несёшь, мужик? — первым пришёл в себя Марк. — Не, если ты, конечно, весь такой джин, то яви нам чудо — накрой поляну барскую, а то жрать охота.

— Не извольте сомневаться, — джин щёлкнул пальцами, и вокруг импровизированного очага начал появляться стол с горячей и ароматной едой. — Прошу заметить, не консервы. Всё натуральное и свежайшее.

Аромат от еды исходил дурманящий, и парни, последнее время питавшиеся исключительно консервами, буквально набросились на дар джина.

— Флуфайте, пафни, а он фо, реально дфин фтоли?! — снова с набитым ртом пытался говорить конопатый.

— Ты сначала прожуй, потом говори! Нифига ж не понятно, Марек! — отвесил ему подзатыльник Паша

— Слушай, джин. Если ты реально весь такой волшебный, наколдуй, чтобы я сильным стал. Как супермен! — не обращая внимания на друзей, продолжил Марек.

— Уже сделано. Сила будет постепенно расти, достигая своего максимума, но вы уже сейчас можете с лёгкостью согнуть вон ту трубу.

Проследив за жестом Децептора, конопатый силач увидел фрагмент старой стальной трубы.

— Её? Да её ж болгаркой не сразу возьмёшь… — но, поддавшись любопытству, Марек всё-таки взял трубу и с небольшим усилием согнул её, придав форму буквы «Л»

— Ого! — почти хором воскликнули Паша и Марк. — Это ж круто до безумия!

— Одно желание исполнено. Теперь, господа, ваша очередь. — Джин даже не двигался с места, словно его приклеили.

— Слушай, я хочу читать мысли людей! — отозвался Марк, мечтательно потирая руки.

— А я, а я… — Паша задумался, желая не прогадать, но через мгновение всё же дал ответ. — А я хочу проходить сквозь стены!

Спустя буквально секунду раздумий, джин подхватил со стола стакан и бросил его темноволосому юноше.

— Ваши желания исполнены.

— И что теперь? — парень попытался поймать стакан, но тот прошёл сквозь его руку. Все трое разразились смехом и криками ликования. — Круто!

— Хэй, а я слышу мысли! Марек опять о своей Юльке думает! — новый взрыв хохота раздался в заброшенной мастерской. — Только чёт голова болеть начинает…

— Ржать потому что надо меньше! — огрызнулся Марек, подходя к стене. — Сейчас проверим насколько возросла моя сила!

Короткий размах и прямой удар кулаком в несущую стену. В резко наступившей тишине хруст ломающихся костей был особенно чётко слышен. Из разорванной осколками костей руки на пол не просто капала, а лилась кровь. Все трое, даже пострадавший парень, застыли в немом ужасе.

— Супер сила не означает супер прочности, — нарушил тишину незваный гость. — С желаниями нужно быть осторожными.

В следующий миг маленькая мастерская наполнилась криками боли и отчаяния.

Марек кричал от страха и нестерпимой боли, пока болевой шок не отключил его сознание, роняя тело безвольным мешком в луже крови на полу.

Паша кричал от страха, осознав, что он не может бежать — его ноги постепенно проваливались в пол, и он никак не мог найти опору, чтобы сделать хотя бы шаг прочь.

Марк кричал от боли, разрывающей его голову тысячами чужих мыслей. Сосуды не выдерживали напряжения и лопались, заливая склеру красным и пуская носом кровь.

Децептор Темптатор, древний джин, молча наблюдал за агонией людей. И лишь когда все крики стихли, он улыбнулся, возвращаясь обратно, в своё вместилище — ждать следующих неосторожных жертв.

Бойтесь своих желаний. Они имеют свойство сбываться.

Беседы за чашкой чая

— Да, хороши в Сибири реки. Мощные и одновременно спокойные…

Небольшие берега, усеянные мелкой речной галькой, вели парня под сенью старого леса, подступавшего к самой воде. В отдалении, среди серой гальки, что-то жёлтое блеснуло металлом.

— И здесь мусор к берегу прибило… — вздохнул парень, направляясь к находке.

При ближайшем рассмотрении мусор оказался самоваром. Старым, слегка помятым волнами и временем, местами грязным, но вполне хорошим на вид.

— Чего только не выбрасывают люди, — рассуждал парень, стирая грязь с самовара и не замечая, что природа вокруг начала меняться: лес и реку заменили добротные бревенчатые стены, а рядом с парнем появился большой дубовый стол.

— Ты ставь самовар на стол, внучок, чайку попьём. С баранками, — по ту сторону стола сидел колоритный дедок в тулупе поверх тёплой рубахи. Пепельно-седая борода скрывалась своим концом где-то под столом, а усталые глаза с хитрым прищуром изучали парня.

— А ты кто, дедуль? И что тут происходит вообще? — с нескрываемым удивлением в голосе спросил парень, всё ж таки ставя самовар на стол. Оказавшись на столе, самовар стал сразу закипать.

— Кудесник я, внучок, дед Макар, — улыбнулся дедушка, ставя на стол две чашки с блюдцами, связку баранок да плошку с мёдом. — Медок таёжный, уж не побрезгуй, уважь дедушку.

— Кудесник? — с не меньшим удивлением переспросил парень, сам не замечая, как сел напротив хозяина избушки.

— Ну, джин по-ихнему, а по-нашенски — кудесник, — с добродушной улыбкой разъяснил дедушка, наливая из самовара в кружки ароматный горячий чай, который пах тайгой и ягодами.

— И что, всё можешь накудесничать? — с улыбкой спросил парень, делая глоток. Горячий чай, обжигая горло, прокатился внутрь, разливаясь волной тепла и спокойствия по телу.

— Ну не всё, внучок. С временём, да с жистью со смертью играться не можно, никак не можно. А остальное — всё могу. Хошь счастье тебе неземного, хошь денег немерено, хошь все красотки Земли в тебя влюблены будут, — усмехнулся дедуля, поглаживая бороду.

— А зачем оно мне, всё это? Денег я заработаю сам, любви всех красоток мне и подавно не надо, — отмахнулся парень, макая баранку в чай.

— Ну, а счастья, внучок? Оно всем нать, — слегка подавшись вперёд, спросил дедушка с разгорающимся азартом в голосе.

— А не смогёшь, дедуль, ей Богу не смогёшь… — Чай в чашке парня уже заканчивался, а дедуля к своему даже не притронулся.

— А ты чего ж сам-то чай свой не пьёшь? На мне проверяешь? — усмехнулся парень, пробуя мёд.

— Да вот не можно мне, внучок. Гостей угощаю, а сам никак не могу… — с ноткой давно принятой грусти в голосе проговорил дедок, отодвигая чашку от себя.

— А знаешь, вот тебе моё желание. Желаю, что б ты чайку своего попил, дедуль. Да с баранками непременно. Уж больно они у тебя хороши.

От слов парня дедушка словно просиял и с выражением счастья неземного на лице сделал глоток горячего чая из своей чашки.

— Ох, спасибо тебе, внучок! Я ж чайком то, почитай, уж лет как семьсот не баловался…

— Тебе спасибо, дедуль, за чай. Пойду я. В гостях, как говорится хорошо, но и честь знать надо, — улыбнулся парень, поднимаясь из-за стола и направляясь к дверям.

— Уже уходишь, внучок?… — с печалью в голосе произнёс дедок, отставив недопитый чай в сторону.

— А знаешь, дедуль, вот тебе два моих желания последних: счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный. А когда справишься с этим — отдохни и для себя поживи. — Развернулся уже в дверях парень, бросая последний взгляд на хозяина избушки.

— С твоего счастья и начну, внучок! Заслужил ты его, заслужил! — просиял дедок, вскакивая из-за стола, суетливо собираясь — работы предстояло много.

— Да не получится у тебя, дед Макар, не получится… — проговорил себе под нос парень, закрывая за собой дверь.

Остановившись на мгновение, парень вдохнул свежий таёжный воздух полной грудью и пошёл дальше, а лес прошептал ему вслед: «Получится…».

Шаман — он же всё знает, всё ведает…

Старуха Судьба

В далёком заросшем мхом и черникой лесу стоит старая избушка, сложенная из массивных брёвен. Из маленькой трубы, что торчит из соломенной крыши нелепым каменным обрубком, почти постоянно тянется тоненькая струйка сизого дыма, а в маленьких оконцах — пляшет огонёк.

Живёт в той избушке старуха Судьба, и нет ей покоя целыми днями: то полотно плетёт, то пасьянсы раскладывает с одной лишь ей известною задачей. И живёт с той старухой такой же старый то ли серый, то ли седой кот с огромными изумрудными глазами. Кот этот целыми днями лежит на печи и следит за неспешной работой своей хозяйки.

И жили они так столь долго, что сама старуха не могла припомнить, когда с ней поселился красавец кот, а кот, хоть сметаны лишай, не мог сказать, когда хозяйка его впервые взяла в руки нити и начала плести полотно. Хотя тут он, конечно, лукавил…

— Мяу! — звал хозяйку кот, когда та слишком усердно работала, забывая о других делах, или вот-вот могла совершить ошибку в сложном узоре полотна.

— Эх-хе-хе… — кряхтя, старуха заканчивала работу и садилась за тяжёлый дубовый стол к своей миске, всегда полной простой каши, а рядом устраивался её кот — возле своей миски с молоком.

Так за днями шли дни, лишь изредка порядок нарушался гостями, но редкими и недолгими, только старый Шаман, которого уже давно не видели в его родных землях, заглядывал к старухе относительно надолго, чтобы выпить по чашке травяного чая, что всегда приносил с собой, да послушать истории старухи, коих она знала неисчислимое множество…

Но этот новый день сулил быть совсем необычным — старуха с самого утра мела полы, а в печи уже томились горшки с разной снедью. Кот с удивлением следил за своей хозяйкой — такое поведение хозяйки он видел впервые, но вопросов не задавал и не вмешивался. Раз так — значит так надо. Ей всё же виднее.

— Ох, касатик мой серенький, кажись, успела… — выдохнув, старуха опустилась на лавку возле стола, намереваясь перевести дух, но тихий неуверенный стук в дверь избушки прервал её и без того короткий отдых.

Кот с не меньшим удивлением посмотрел на дверь — к ним никогда не стучались, ибо дверь всегда была открыта, и все гости это знали.

— Бегу, бегу! — отозвалась на стук хозяйка, семеня к двери.

За дверью стояла молодая девушка с немного спутанными огненными волосами и удивлённо-испуганными глазами цвета неба.

— Здравствуй, Дочка! Да ты проходи, присаживайся! В ногах-то чай правды нет! — приглашала в дом гостью хозяйка под одобрительное мяуканье кота.

— Я…я… — девушка, растерянно оглядываясь, всё же вошла в избушку

— Да, Дочка, да… Всё знаю… Да и ты, вижу, сама всё понимаешь правильно… — вздыхала старуха, семеня обратно к печи.

— Вопросов-то у тебя небось много? — интересовалась хозяйка, выставляя горшки на стол.

— Да… Нет… вроде… — несколько замялась девушка. — Как там… они?

— Кто они-то, дочка?

— Все… — потупила взгляд гостья, ощущая всю невозможность ответа на свой вопрос.

— А, все… Держатся. По-разному, но держатся. Плохо им там… без тебя, — усаживала гостью за стол хозяйка.

— Мяу! — подтверждал слова хозяйки кот, изучавший гостью, лёжа на печи.

— Мне без них тоже…

— Ведаю, Дочка, всё ведаю… всем плохо и тяжко…

— И вам? — удивилась девушка

— И мне, — кивнула хозяйка. — Знаешь сколько слёз, проклятий да мольб на мой горб сваливается ежечасно? Ой много, Дочка, ой много…

Гостья бесшумно ела, слушая хозяйку и осматривая её жильё.

— Переживаю я за них сильно…

— Ну, врать, что за тобой не хотели — не буду. Хотели. Молили. Просили. Требовали.

— И?.. — насторожилась девушка, оглядываясь на полотно.

— Хотеть не вредно. Пока время не пришло — все там будут.

— Обняла бы их всех… Согрела и успокоила.

— Так обними! Ты теперь многое можешь: и обнять, и согреть.

Кот спрыгнул с печи и забрался на лавку, где его ждала крынка сметаны, а разговор хозяйки с гостьей шёл и шёл, казалось, часами…

— Ох, утомилась я, Дочка… пойду прилягу… — встала из-за стола старуха, направляясь к печи. — А ты чувствуй себя как дома, не стесняйся, — улыбнулась хозяйка гостье, которая уже заметно приободрилась.

Кряхтя, хозяйка забралась на печь и, отвернувшись к стене, заснула…

— Я многое могу… могу ведь! Да, кот?

Но серый кот не отозвался, и лишь тихое «мяу» раздалось из-за двери, да тихий скрежет коготков о дерево. Отворив дверь, девушка обнаружила на крыльце маленького рыжего котёнка, который спокойно смотрел на свою хозяйку.

— Да, Кот? — повторила вопрос девушка, усаживая кота на лавку и подставляя ему новую крынку сметаны.

— Мяу! — одобрительно ответил рыжий кот, наблюдая, как его хозяйка осторожно, но уверенно начала сплетать нити в полотно.

Сказки перед сном

— Ладно, народ, давайте шустро до лабы домчим и по домам, — мы подходили бодрым шагом к спуску в подземный переход между корпусами.

— Может, всё-таки лучше по улице? — неуверенно спросил Марк. Он явно волновался, хотя поводов для волнения не было ровным счётом никаких.

— Там холодно. Да и пока по улице крюк сделаешь, кучу времени потеряешь, а тут раз — и на месте, — отозвался Глеб, который шёл чуть впереди Марка.

— Уже поздно, в переход в это время лучше не ходить… — немного замялся Марк, но всё же не отставал от нас.

— Ты про студента-потеряшку? — спросил я Марка, спускаясь по ступенькам вниз — в переход.

— Про него самого.

— Что ещё за Потеряшка такой? Очередная байка? — усмехнулся Глеб, ныряя в проход за мной.

— Ну, байка не байка, а я от брата слышал эту историю. — Проходя мимо небольшого выступа из потолка — видимо балка какая-то — я, больше на автомате, легонько стукнул пальцем по листу пенопласта, которым был оббит выступ для безопасности. Весь лист был усеян следами таких же ударов.

— А, то есть это уже на уровне легенды стало, — усмехнулся Глеб, пригибаясь под выступом, чтобы не зацепить его головой.

— Ты бы вернулся — стукнул, — Марк, повторивший мой манёвр, несколько взволнованно поглядывал на Глеба.

— Да ну, вы бросьте, суеверия, приносящие вред имуществу, — самые вредные суеверия, — отмахнулся Глеб, догоняя меня.

— Зря ты так. Потеряшка не любит этого. Вот увидишь — когда выйдем из перехода, у тебя что-нибудь да пропадёт. Причём важное, — Марк уже поравнялся с нами.

— Например, ключи, — добавил я, обращая внимание на мигающие лампы в переходе. — Они когда-нибудь наладят здесь свет?

— Кто вообще этот ваш Потеряшка? — с лёгкой толикой раздражения в голосе осведомился Глеб, доставая телефон.

— Не пытайся — в переходе связь работает только на лестницах, — заметил его движение Марк. — А Потеряшка — студент, который давным-давно, после летней сессии, решил из главного до Глазного дойти переходом и заблудился…

— Так от главного до Глазного нет перехода, — перебил его Глеб.

— А по-твоему, почему он заблудился? Потому что хотел найти то, чего нет. Но это не суть. Он заблудился, а пока искал выход — все выходы в корпуса закрыли на лето. Так он и сгинул здесь — в переходах.

— Кому-то помогает найти, если что из кармана выпало, кому-то наоборот мешает — важные вещи вытаскивая. Ключи там, телефон или деньги.

— А кто-нить видел этого вашего Потеряшку? — усмехнулся Глеб, проверив рукой кошелёк и ключи в кармане.

— Видели некоторые. Худой, с растрёпанными светлыми волосами, слегка безумным взглядом.

— Портрет студента-медика любого курса перед сессией, — снова перебил Глеб, криво усмехаясь.

— Отличительная черта — очки, типа пенсне, только с полукруглыми стёклами.

— Ой, да хорош заливать про призраков всяких.

Лампы продолжали мигать, периодически погружая переход во тьму на секунду-полторы.

— Тебе смешно, а я когда в старом дежурил — чуть не поседел. Когда посреди ночи из одной из учебных аудиторий, закрытой, между прочим, сначала детский плач, а потом смешки такие, как у хулигана безнаказанного. Я аж замер как вкопанный возле двери, боясь пошевелиться. А когда этот хохотун-плакальщик приближаться к двери стал — я такого дёру прописал, что как пол не загорелся под ногами — не знаю.

— Так это потому, что там абортарий был в своё время, — объяснил Марк. — На анатомке тоже трэш творится. Помню, ребята рассказывали: засиделись там допоздна — кости учили. Уже уходить собрались — слышат, в соседней учебной комнате, где органы лежат, ходит кто-то и гремит. Ну, думают, лаборант задержался. Пошли попрощаться, а комната изнутри закрыта, а через стекло и видно только, что скелет над ёмкостями склонился. Думали, пошутил кто, а он возьми, да и черепушку свою лысую на них поверни. Тоже дёру дали такого, что Усейн Болт позавидует.

— Да, -да. Конечно. Чего только не придумают, — усмехнулся Глеб, проверяя время на телефоне.

— Придумают? А чего тогда на утро ёмкости все открыты да передвинуты, а на скелете пятна, как от формалина высохшего были?

— Ребят, а дверь-то закрыта, — прервал я начинающийся спор.

— Как закрыта? — задал самый умный вопрос Глеб, толкнув дверь, перекрывающую лестницу наверх, в лабораторный корпус.

— На ключ, как! — съязвил я в ответ, совсем не желая возвращаться назад по этим переходам.

— Молодые люди, телефоны не теряли? — Раздался голос позади нас, и мы все резко обернулись. Это был всего лишь студент, протягивающий нам наши телефоны. Самый обычный студент, в поношенном белом халате, худой, с растрёпанными белыми волосами и со слегка безумным взглядом под пенсне с полукруглыми стёклами.

— П… П… — начал заикаться Глеб

— Потеряшка! — завопили мы с Марком, вываливаясь в резко открывшуюся дверь…

— Вить, проснись! — Марк толкал меня в плечо, пытаясь привлечь моё внимание.

— А, что? — полусонным взглядом я обвёл аудиторию и сконцентрировался на Марке. — Лекция кончилась?

— Да, кончилась. Ты Глеба не видел?

— Нет, а его что ли не было? Я всю лекцию проспал…

Дилинь-дилинь! Оповестили наши телефоны о пришедшем сообщении.

— О, это как раз Глеб!

— Фотку прислал. Сейчас посмотрим.

В сообщении и мне, и Марку было лишь одно фото: селфи Глеба с каким-то худым студентом с растрёпанными белыми волосами и пенсне с полукруглыми стеклами…

Утро

Горло обожгло жидким огнём, который, упав в желудок, окончательно превратил его в филиал ада. Голова раскалывалась, в глаза словно насыпали раскалённого песка, во рту пару дней паслось стадо бегемотов.

— Твою мать… — звук поставленного на стол стакана отозвался в голове набатом. Ещё и птицы за окном орали как умалишённые — Завалите клювы, стерляди пернатые! — меткий бросок чего-то тяжёлого заставил птиц замолчать, правда в окне теперь зияла весьма не аккуратная дырка.

Попытка встать не увенчалась успехом — ноги не хотели слушаться, активно изображая из себя ватные столпы неизвестного происхождения. Руки, к слову, тоже плохо слушались.

— Как только смог кинуть это… Кстати, что я туда кинул? — беглый осмотр не помог решить этот вопрос. На диване, где до этого возлежало тело, кроме смятого замызганного пледа и пары островков обломков чипсов вперемешку с сухариками и прочим съестным мусором, ничего интересного не обнаружилось. На столе перед диваном кроме десятка бутылок, гор окурков, засохших обрезков какого-то сыра и докторской колбасы тоже ничего не было. Но чего-то не хватало.

— Стакан, — пришла в голову мысль, чем доставила определённые неудобства. — Хороший стакан был. Гранёный. — Голос, тяжело расходившийся по плотному прокурено-затхлому воздуху комнаты, был тихим, низким, с хрипотцой, что весьма подходило обстановке: тёмная комнатка, заваленная десятками бутылок, сотнями бычков и прочим мусором.

На подоконнике был замечен «джентельменский набор»: недопитая бутылка рома, пачка сигарет и телефон, а также повод открыть окно и пристроиться на широком подоконнике. Глоток рома прямо из горла привычно обжёг горло, сигаретный дым заполнил лёгкие. С экрана разблокированного телефона смотрело молодое улыбающееся лицо, в один миг сменившееся сигналом входящего вызова.

— Ты где?

— Выхожу

— Куда?

Но ответа уже не последовало: телефон падал на пол, а его хозяин — за стаканом.

— Не куда, а из кабинета. Сейчас буду.

— Давай быстрее, кофе стынет. Свежий сварил.

Взрослый взгляд на детские проблемы

— Давно мы с тобой так не сидели, сынку, не разговаривали, — отец сидел за столом, разливая по кружкам душистый чай.

— Да, бать… Чай сам заваривал, как раньше? — спросил сын, вдыхая бархатистый аромат горячего напитка.

— Да, с утра настаивается. Аромат на всю кухню. — Отец, последовав примеру сына, вдохнул аромат. — Рассказывай, как живёшь? Чего нового?

Разговоры неспешно потекли под аромат хвойного чая.

— Возмужал ты знатно, сынок. Теперь уже по всякой ерунде не хандришь, — усмехнулся отец, разливая последние капли чая по кружкам. Незаметно, за разговорами и кончился большой чайник.

— По ерунде хандрить? — немного удивился сын.

— А ты не помнишь, как убивался, когда дружка твоего, Сашку, кажется, родители в другой район увезли, когда переезжали, — усмехнулся мужчина, вспоминая, что-то явно забавное.

— Сашка, — подтвердил парень. — Мы с ним с садика дружили, что называется, на одном горшке сидели, а потом моего лучшего и единственного друга увезли от меня. Конечно, мне было чертовски плохо, — молодой парень вернул кружку на стол, так и не сделав глотка.

— Вам было по шесть лет, о чём ты? Да и переехали они в соседний район, всего семь остановок. Ерунда! — отмахнулся отец, свободной рукой беря чашку с чаем.

— Да, нам было по шесть лет, и четыре из них мы были лучшими друзьями и делили всё друг с другом. А потом его забрали. Для шестилетки семь остановок — это почти кругосветка. Вспомни дядь Мишу, с которым вы дружили тридцать лет, а потом он переехал в Сочи. Это ж всего четыре часа на самолёте, а ты в запой на три дня ушёл.

— Ну ты сравнил! Мы с ним не разлей вода со студенческой скамьи, больше половины жизни! А ты сравнил с дружком из садика, — теперь уже отец отставил свою кружку в сторону.

— Ну да, действительно. Мы же дети, и наши переживания и печали — ерунда. Сломанная игрушка — ерунда, это же просто игрушка. А то, что это самое ценное сокровище, дороже которого нет в жизни, потому что её подарил отец, — никого не волнует. Для взрослых это просто игрушка. А для ребёнка — великое сокровище, — парень поднял кружку с ароматным напитком и несколько задумчиво взглянул на тёмно-коричневую линзу жидкости.

— Ты перегибаешь палку, сын. Откуда в столь юном возрасте проблемы такого масштаба, ну? Прям трагедия всей жизни! — усмехнулся мужчина, довольный остроумным сравнением.

— А ты соотноси масштаб с жизнью и опытом. Дети — тоже люди, отец. — Парень, так и не прикоснувшись к чаю, с громким стуком поставил кружку на стол.

— Не пори ерунды, проблемы и беды — удел взрослых. У детей ни забот, ни тягот. Это же дети! — отец, снова отмахнулся, беря свою кружку со стола.

— Ты так и не вспомнил себя ребёнком, бать… Пойду я, — парень поднялся из-за стола и направился к выходу.

— Случилось что, сынок? — с беспокойством в голосе спросил отец, слегка приподнимаясь из-за стола.

— Да ну, брось. Какие в моём возрасте проблемы… — отмахнулся сын.

Дивный вечер

— Помнишь, ты ведь помнишь тот дом? Я встречал закат среди пыльных дорог. А потом мой день рождения настал! Мне тогда подарили собаку, обычную дворнягу, я её назвал Ворсиком. Помнишь?

Молодой парень сидел за небольшим пластиковым столом и рисовал обычными акварельными красками на альбомном листе, слегка выходя за границы и пачкая краской стол. Перед ним, по другую сторону стола, сидела девушка на вид на пару лет старше.