Бесплатный фрагмент - На службе его муниципального величества, или Воспоминания журналиста. Часть вторая

ОГЛАВЛЕНИЕ:

Нечто вроде предисловия

01. Мы откроем своё телевидение, с блэкджеком и… Кунштюками

02. Волдырь на ровном месте

03. «Я построю здесь дом» или Ёж в лапсердаке

04. Читать умею. Славу люблю

05. Простите — я грудь дома забыла!

06. Глиняный самородок

07. Азартный адепт сельского Виктюка

08. «А я думала — ты звезда!» или «Твоё мнение мы сообщим»

09. Бабочки в животе… и в голове

10. Птица высокого полёта

11. «Шлёп-нога», «Упырь», «Царёк» et cetera

12. Вечный дембель или Муза дальних странствий

13. По Гамбургскому счёту

НЕЧТО ВРОДЕ ПРЕДИСЛОВИЯ

Как известно, мемуары пишут по завершению активной деятельности, для того, чтобы оправдать себя любимого и собственные не очень красивые поступки. Оставившие более или менее яркий след в истории. За мной, хвала Клио, таковых пока не числится. Да и на покой вроде рано. Оттого и рассказать на этих страницах я хочу не про свои подвиги (хотя и без этого тоже не обойдётся), а про целую россыпь ярких личностей, повстречавшихся на моём профессиональном пути за более чем 15 лет работы в тележурналистике. И, заодно — поведать массу связанных с ними занимательных историй.

Так уж устроена человеческая память, да и психика заодно — с годами то, что ты себе когда-то надумал, или додумал, превращается в сознании в непреложную истину. Поэтому многие приведённые здесь события, так же, как характеры и поступки людей, могут быть искажены авторской интерпретацией. А разные личности слиться в одну фигуру. Поэтому, чтобы никто не догадался, все имена, фамилии и явки в книге изменены до неузнаваемости. Почти.

В общем, если кто-то узнает в одном из героев себя и обидится, что, мол, «не так всё было!», могу сказать одно — не обижайтесь! А лучше напишите свою книгу, про то, как оно было на самом деле.

Ваш покорный слуга, меж тем, готов представить миру вторую часть своих то ли воспоминаний, то ли мемуаров, то ли — плодов воспалённой фантазии.

01. МЫ ОТКРОЕМ СВОЁ ТЕЛЕВИДЕНИЕ, С БЛЭКДЖЕКОМ И… КУНШТЮКАМИ

— Ты уникальный специалист. Никто здесь не знает о телевидении больше. Пользуйся этим. Требуй от этих пидо… ов! ОНИ должны делать то, что ТЫ хочешь, а не наоборот!

Этими словами напутствовал вашего покорного слугу институтский приятель Андрюха Кроликов, случайно встреченный в кулуарах администрации Хитровичского района. Он тогда работал целым директором одной из местных школ, был на хорошем счету и знал многие ходы и выходы. А мой порыв оценил.

Их я запомнил.

— Будет тебе полная творческая свобода! Делай свою работу. А я и вся администрация поможем, чем сможем! Главное — открой нам телестудию!

А это слова, точнее скороговорка, исходила уже от Алины Кунштюк — начальника отдела по связям с общественностью и средствами массовой информации. К её манере изъясняться я тогда ещё не привык, но суть уловил.

И тоже запомнил.

Идея создания собственной телестудии в то время захватила меня с головой. Несколько месяцев я только об этом и думал. Во сне (а иногда и наяву) мне часто являлись фантастические видения, как железной рукой (но при этом конечно же мягко и справедливо) я руковожу этой самой организацией, и она буквально на глазах растёт и крепнет, превращаясь в эдакого медиа-монстра. Который одной левой сперва забарывает всех конкурентов, вроде какой-нибудь несчастной ГыТыРКи, а потом и поглощает, аки Сатурн собственных детей.

Однако проза жизни наотмашь лупила по хрустальным замкам моих фантазий, оставляя от них лишь грубое стеклянное крошево. А старт эры процветания и благоденствия постоянно откладывался. По самым разным причинам.

Началось всё с названия. И здесь необходима небольшая предыстория. Посёлок городского типа, являющий собой столицу муниципального образования, в котором вашему покорному слуге предстояло строить медиа-империю, гордо величался Хитрович (в честь одного не самого известного революционного деятеля), давая, таким образом, имя и всему району. А вот железнодорожная станция, располагавшаяся посреди вышеуказанного ПГТ, проходила под позывным «Энн» — по названию местной речки-переплюйки. Вероятнее всего, вышло так потому, что основана станция была намного раньше посёлка, к этому топониму все привыкли, и переименовывать (что удивительно для советского времени) не стали. Данный казус регулярно порождал курьёзы, вроде выхода из электрички не на своей станции, особенно часто — среди командировочных.

Меня же сей факт натолкнул на блестящую мысль (а другие в ту пору автора этих строк и не посещали) — назвать нашу будущую телекомпанию «Энн-ТВ»! Ну а что — броско, легко запоминается, и, главное — очень похоже по звучанию на один небезызвестный и крайне популярный тогда телеканал.

— Так дела не делаются! — остудила мой пыл Алина Кунштюк. — Название — вещь политически важная! Нужно согласовать с главой. Составь список — штук десять-пятнадцать — больше не надо — И ему на утверждение!

Идея эта показалось мне идиотской настолько, насколько это вообще возможно — придумывать зачем-то названия, которые точно не будут утверждены. Однако спорить я не стал, а быстренько набросал их требуемое число. Разной степени креативности — от «гениального» «Энн-ТВ», которое, бесспорно, и должно было победить в этом странном соревновании, до откровенно никакущего «Хитрович-медиа».

И представьте себе — он выбрал именно последний вариант! Мотивация была следующая — «Энн-ТВ», мол, звучит слишком узко, даже как-то местечково, а «Хитрович-медиа» — претендует на охват всего района целиком. Масштаб, однако!

Я недовольно покривился, но продолжил работать. Известно ведь — кто девушку ужинает, тот её и танцует. Однако, чем дальше, тем сильнее я чувствовал себя этой самой девушкой.

Больше всего времени у меня отняла возня с документами — требовалось оформить новое юридическое лицо, которое потом предстояло зарегистрировать как СМИ. Самое простое, что можно было выбрать в этой ситуации, это МУ — муниципальное учреждение. Однако вопрос аббревиатуры перед названием телекомпании внезапно оказался ещё более политически важным, чем оно само. Только после нескольких дней беспрерывных совещаний мне сверху была спущена высочайшая воля — вы будете не какое-нибудь там «вшивое» МУ, а самое что ни на есть МАУ, то бишь, муниципальное АВТОНОМНОЕ учреждение!

— Это чтобы вы могли зарабатывать и тратить деньги самостоятельно — поспешила развеять моё недоумение Алина Кунштюк. — С такой формой у вас не будет с этим никаких проблем.

Ваш покорный слуга имел по этому факту альтернативное мнение — в мою голову закралась крамольная мысль, что наш дражайший учредитель со свойственной ему предусмотрительностью заранее готовит почву, дабы в будущем кинуть телекомпанию через известный орган, оставив её без финансирования. Мол, раз уж вы автономные — сами и крутитесь. К счастью, эти опасения в полной мере не оправдались. А с зарабатыванием денег (пусть и небольших) проблем действительно не возникло. Как и с открытием нового юридического лица.

Зато возникли другие. По не вполне очевидным для меня причинам, оформление этого самого МАУ, уже как средства массовой информации, чрезмерно затянулось. Ни много, ни мало — на два года. Так долго ни я, ни администрация ждать не могли. В силу чего весь указанный срок мы выходили в эфир не вполне легально. Точнее — совсем НЕ. То есть — показывали новости, стараясь при этом не привлекать к себе особого внимания правоохранительных органов. Спасала, видимо, традиционная для богоспасаемого необязательность исполнения его строгих законов. В общем, меч правосудия над нами так и не сверкнул. Тем не менее, легко представить степень моего ликования, когда, спустя два года, я наконец-то получил по почте свидетельство о регистрации СМИ под гордым названием «Хитрович-медиа»!

Однако буквально через пару недель после этого знаменательного события, новый президент нашей бескрайней, временно пришедший на смену старому, подписал указ, строго ограничивающий круг возможных вариации юридических лиц, в том числе и муниципальных. И, вообразите себе — никаких МАУ среди них не было!

Зато были МУ…

Стойкая нелюбовь к обессмысливанию собственного труда, вкупе с переизбытком юношеского максимализма, вызвали тогда во мне волну искреннего негодования по отношению к очередному гаранту нашей конституции. А заодно — мудрому руководству районной администрации, вынудившему меня два раза делать одну и ту же работу.

Погасить волну негатива помогло только всемогущее время. А новое свидетельство о регистрации СМИ, с аббревиатурой МУ, я получил уже перед самым концом своей блестящей муниципальной карьеры — спустя ещё два года. В общем — полностью легальным при мне наше телевидение так и не стало. Хотя исправно функционировало и всеми коллегами таковым признавалось.

Ещё одним немаловажным вопросом было — на какой «кнопке» нам выходить? С целью выяснить все возможные варианты, ваш покорный слуга отправился в наш областной филиал РТРС (Российской телевизионной и радиовещательной сети). Где мне и сообщили, что местные права на все федеральные каналы давно уже выкуплены, причём — одним из бывших её сотрудников, неким гражданином по фамилии Васин. Судя по всему — весьма ушлым типом, не только оседлавшим «кнопки», но и организовавшим собственную небольшую телестудию, где им же снимались рекламные ролики, которые и крутились за «денежку» на всех принадлежащих ему каналах.

Меня этот Васин принял с распростёртыми объятиями и акульей улыбкой. Глаза его при этом выдавали нешуточную работу мысли. Он явно прикидывал — сколько при моём посредстве сможет «выдоить» из районного бюджета. Доведя до конца этот непростой процесс, заломил такую сумму, что ваш покорный слуга даже слегка опешил. В ответ же на моё возмущение кнопочный властелин лишь развёл руками и посетовал, что по-другому в наши суровые времена такому бедному человеку, как он, попросту не выжить. Ибо долги, кредиты, дети, внуки, дырки в джинсах, плесень в сыре и прочие сопутствующие факторы. Поэтому либо так, либо — никак.

Впрочем, радовался он зря — когда дело касается финансов, чиновников переиграть трудно. Да что там — практически невозможно. Стоило мне заикнуться Алине Кунштюк, что вещание будет стоить администрации дополнительных средств, причём немалых, она тут же подключила юридический отдел, во главе со старым прожжённым делягой по фамилии Дышлов. Который мгновенно выкопал какой-то допотопный (но при этом никем не отменённый) закон, согласно которому, помощь в вещании районным СМИ всякими там владельцами кнопок должна оказываться едва ли не безвозмездно.

В общем, при следующей нашей встрече улыбка Васина была уже не такой радостной. Скорее обиженной. Мол, за что же ты так со мной? Я-то к тебе — практически как к родному! Впрочем, совсем без денег его не оставили, заключив с ним договор на некую отличную от нуля сумму.

В итоге он предложил на выбор две кнопки — Рай-ТВ или НТН. Первую из них я любил чистою детскою любовью, из-за ряда интересных программ, нескольких шикарных сериалов, и, конечно — американских мультфильмов, выходивших на ней все девяностые и первую половину нулевых. Второй — уже тогда терпеть не мог, в силу тотальной перенасыщенности эфира быдло-юмором, а также из-за всенародно любимого шоу «Палата-6». Но моё руководство, конечно же, остановило свой выбор именно на нём — ориентируясь, так сказать, на вкусы масс.

Зато потом, когда пришлось выбирать время вещания, я немного отыгрался. Выходить мы могли хоть каждый день — в течение целого часа — в самый прайм-тайм. Однако начальству я заявил, что сможем это делать только в пятницу — на тридцать минут, подводя, так сказать, итоги информационной недели, и повторять этот же выпуск в субботу и воскресенье. Впрочем, выигрыш был не так уж и велик — в своих влажных мечтах районное руководство видело и ежедневные новостные выпуски, и авторские программы обо всём на свете, и продолжительные интервью с заслуженными людьми, и ещё черта в ступе. Реально же, с имеющимися людскими ресурсами — получасовой выпуск в неделю был максимумом того, что мы могли себе позволить. И то на него часто не хватало материала.

К счастью, на выручку нам пришла подзабытая в областном масштабе музыкально-поздравительная программа «Студия «Сервис». Которая, помимо всего прочего, позволяла зарабатывать дополнительную денежку. Но всё это было уже сильно потом.

Под телестудию нам отвели громадный пустующий зал на втором этаже местного ДК, крыша над которым истекала бурными водопадами после любого грибного дождя.

— Больше негде! — развела руками Алина Кунштюк. — Антенна, с которой вы будете передавать сигнал — здесь. Да и просторно — места для всего хватит.

Осмотрев помещение, Саша Мазурик (главный инженер ГыТыРКи), которому предстояло произвести установку и наладку оборудования, долго чесал «репу». После чего хмыкнул и изрёк:

— Крышу нужно залить битумом, а то аппаратуре каюк. Старые розетки демонтировать — иначе будут замыкать и гореть. Потолок надо сделать подвесной, лучше всего — «Лундстрем». Ещё — поставить несколько дополнительных стен и всё отделать звукоизоляцией. Материал подойдёт любой, кроме ГВЛ — с ним вы намучаетесь!

Мне оставалось лишь согласиться с экспертным мнением.

— Только ГВЛ! — заявила Алина Кунштюк — У главы свой бизнес в Ерофеевске, по его производству. Так что без него у нас — никуда!

После чего несколько раз хлопнула на меня глазами.

— Я это что сейчас — вслух сказала? — уточнила она.

Затем поправила несуществующую прядь, выбившуюся из причёски.

— Я тебе ничего не говорила!

Мне оставалось только развести руками.

В общем, ремонт произвели без меня. Подозреваю — по отдельной смете, которую не видел никто, кроме нужных людей. Потолок сделали «Лундстрем» — и на том спасибо. Стены же, как и полагается, отделали ГВЛом. За которым укрыли старые, не демонтированные розетки. Три штуки.

Ровно столько раз у нас на студии потом приключался пожар.

Происходил он всегда по одной схеме — в помещении вдруг начинало невыносимо вонять гарью, а гипсоволокно в причинном месте — дымить, чернеть и плавиться.

Первый раз я запаниковал и вызвал пожарных. Те, осмотрев очаг возгорания, прорезали в листе ГВЛ здоровенную дыру и вызвали местного ДКовского электрика дядю Гену, который отключил коммутационный аппарат (в просторечии — автомат) и таки демонтировал розетку.

Во второй раз дядю Гену я вызвал уже самостоятельно, не дожидаясь пожарных. Он ругался и хотел потребовать с нас денег, поскольку к ДК мы не относились. Однако дело своё сделал.

В третий раз автомат я вырубил уже сам, и дыру в стене прорезал тоже, однако демонтировать розетку своими силами всё-таки не рискнул, и заплатил-таки дяде Гене за работу. Из денег, заработанных нами на «Студии «Сервис».

ГВЛ нас тоже подвёл. И не только как звукоизолятор. Многочисленные дожди и таяние снегов сделали своё дело — слой битума, которым залили крышу, оказался настолько тонок, что «прохудился» меньше чем за год. Так что уже на следующий сезон по нашим стенам потекли настоящие ручьи, которые, вступив в химическую реакцию с гипсоволокном, очень скоро переродились в колонии живительной серой плесени.

Впрочем, случилось это сильно потом.

Всю линейку указанной Сашей Мазуриком телевизионной аппаратуры предстояло приобрести у одной конторы, базировавшейся где-то в центральной Сибири. Так, мол, удобнее — у них точно есть ВСЁ, ГыТыРКа постоянно у них закупается и горя не знает.

— Почему именно у них? — возмутилась Алина Кунштюк — Попахивает коррупцией! И сумма слишком большая. Надо провести её через аукцион.

Тут уже я не выдержал.

— Я вам, в конце концов, уникальный специалист, или г… ом помазано?! Нам теперь из-за вас работать на дешёвом г… не?! Вы что хотите — создать нормальную современную телестудию, или бабла от г… на отмыть?!

Что-то примерно такое, в фекальном стиле, я тогда вещал. И, о чудо! — на этот раз мой порыв не пропал втуне — чиновница впечатлилась, и сотрудничество с фирмой было высочайше одобрено. Но от аукциона открутиться не удалось. И районные власти тут оказались ни при чём — так гласил федеральный закон.

К слову, в то время эти самые аукционы стали настоящей притчей во языцех. А заодно — жутким геморроем. Придуманные как средство борьбы с пресловутой коррупцией, нормальным организациям, предоставляющим реальные услуги, они стоили неисчислимых декалитров крови. Многих так и вовсе убили. Зато наплодили тучу фиктивных контор, которые не занимались ничем, кроме участия в этих самых аукционах. Либо шантажа по поводу своего участия — мол, если не хотите, чтобы мы отняли у вас работу — платите. А поскольку скидывать цену они могли бесконечно, в силу того, что ничего делать и не собирались, то и торги выигрывали на раз-два. По итогу же конторам, которые реально могли сделать работу, её делать и приходилось, только уже не за нормальные деньги, а почти за бесценок — лишь бы не остаться с голым задом на улице.

— По этому поводу не переживай! — успокоила меня Кунштюк — Мы выдвинем такие условия, что никто, кроме этой твоей фирмы, участвовать не захочет! Да и не сможет.

Я держал пальцы крестиком до самого дня аукциона. И это, похоже, помогло — действительно никто больше не заявлялся.

Ваш покорный слуга выдохнул и разжал пальцы. И зря — буквально за полдня до начала электронных торгов к ним попыталась присоединиться какая-то левая организация.

Я готов был впасть в отчаяние. Преждевременно.

— Не ссы! — хлопнула меня по плечу Алина Кунштюк — Мы скажем, что она не соответствовала нашим требованиям!

И эту контору тут же от торгов отцепили.

— Однако! — подумал я. — Dura lex, sed… фигня (или как это на божественной латыни?) — так, кажется, гласит поговорка? Впрочем, я мог ошибаться.

В общем, нужная нам контора аукцион выиграла, и, спустя примерно месяца два, к нам наконец-то начала поступать долгожданная аппаратура.

Ах, какое же это было непередаваемое удовольствие — извлекать из-под слоёв картона, пенопласта и пупырчатого полиэтилена совершенно новое, ни разу никем не пользованное оборудование! И воображать — каких шедевров мы на него наснимаем…

Наконец-то пришло время Саши Мазурика. А именно — пусконаладка. За свои услуги тот запросил ни много, ни мало — сто тысяч рублей — для того времени сумма не то чтобы фантастическая, но существенная. Однако никаких альтернатив главному инженеру ГыТыРКи не просматривалось. Впрочем, в этот раз Алина Кунштюк ни про какой аукцион и не заикалась.

— Мы разобьём эту сумму на 12 частей. И будем выплачивать год. Каждый месяц — по отдельному договору! — безапелляционно заявила она. — И заключим мы их не с ним, а с тобой. Будешь отдавать ему наличкой. По-другому — никак!

Мазурик пожевал губами. И согласился. Ну а что — денежки-то всё равно неплохие, частями или сразу — какая разница?

И вскоре наша студия наконец-то начала становиться похожей сама на себя. Обрастать километрами проводов, сперва голых, затем — убранных в кабель-каналы, потом — мониторами и осветительными приборами, и, наконец — телевизионной аппаратурой.

Последнее, о чём предстояло позаботиться — мебель и интерьер. С первой из этих статей проблем не возникло — единственная в нашей области мебельная фабрика почила в бозе, однако заказать всё необходимое в Ерофеевске не составило большого труда. А вот со второй пришлось помучатся.

В студии на ГыТыРКе я неоднократно созерцал мощный баннер, на фоне которого в кадре неизменно восседал ведущий. Желая сделать так же и у нас, и, не видя никакого подвоха, в нашу студию я заказал баннер с символикой «Хитрович-медиа», разработанной незадолго до того, а к нему — мощный прямоугольный каркас на колёсиках, на который оный предстояло водрузить.

И то, и другое было изготовлено с рекордной скоростью. Причём, на удивление — каркас и баннер оказались одного размера и подошли друг-другу как влитые. И смотрелось всё это вместе ОЧЕНЬ эффектно. Вот только…

Стоило включить камеру, как баннер на «картинке» за спиной ведущего начинал пестрить какими-то жуткими тёмными пятнами, которые мог не заметить только слепой. При попытке же убрать их посредством разного рода манипуляций с прожекторами и софитами делалось только хуже — они уступали место другим пятнам, уже световым. И победить эту напасть никак не удавалось.

— Ты где баннер заказывал? — спросил, прослышав о нашей беде, Саша Мазурик.

Узнав, что в ближайшей печатной конторе, он весело рассмеялся. И сообщил, что телевизионные задники, которые не дают бликов, в нашей стране делают только в одном месте. В Москве. По специальному заказу. За очень большие деньги.

Я загрустил. До открытия студии оставались считанные дни, и новая потеря времени и денег нам сейчас были совсем ни к чему.

— Да ты не переживай! Повесь на этот каркас рир — и дело в шляпе! — последовал очередной совет от Мазурика.

Рир, если кто не знает — это одноцветный, чаще всего зелёный, фон, который помещается позади снимаемого на камеру человека. Посредством технологии хромакей при монтаже на этот самый фон можно поместить любую картинку.

Надо сказать, вместе с прочим оборудованием, к нам пришёл и здоровенный кусок зелёной ткани, который я до этого не знал, куда девать — он валялся буквально везде, постоянно мешаясь под ногами. Теперь же занял своё законное место поверх нашего баннера — прямо на каркасе.

Жульство увенчалось успехом — помещённая на рир картинка с нашим баннером никаких световых пятен не давала. И смотрелась очень даже ничего. Правда, совсем без накладок не обошлось — натянуть тряпку ровно никак не получалось, и по углам она висела складками, что давало при использовании хромакея некрасивую рябь по краям экрана.

Впрочем, не особо заметную. Если не присматриваться.

— И так сойдёт! — махнул я рукой.

Баннер, кстати, мёртвым грузом висеть на балансе не остался, а даже сослужил неплохую службу — им мы прикрыли стену, по которой следующей весной потекли самые бурные ручьи, и, соответственно, образовалась наиболее крупная колония плесени. Где тот и провисел следующие несколько лет, так что когда мой последователь решил его снять, обнаружил под оным пушистый (и весьма зловонный) ковёр.

Ещё одной, как мне тогда казалось, проблемой, было наличие программы, в которой можно писать сюжеты и верстать эфиры. После года работы на ГыТыРКе я, кроме «Мануфактуры событий», ничего другого в этом качестве себе не представлял. Поэтому специально отправился в альма-матер — просить бывших коллег ею со мной поделиться.

Иногда же лишь развела руками.

— Ключи от неё выдаются только ГыТыРКам — заявила она, по всегдашней привычке брезгливо наморщив носик — А сервер находится в Израиле. Так что взломать не получиться, извини!

Я почесал затылочную область головы и махнул рукой.

— Ну да и хрен с ней!

И все тексты сюжетов мы писали в простых вордовских документах. Пиратских — ясное дело. И небо на землю не рухнуло. Хотя наш подвесной потолок «Лундстрем» после нескольких потопов был к этому близок. Так что мне, в конце концов, пришлось собрать с него всю расползающуюся на плесень и липовый мёд плитку и выкинуть на помойку.

Но что по-настоящему согревало моё сердце, так это то, что у нас с самого начала отсутствовала главная проблема ГыТыРКи, а именно — озвучка и монтаж сюжетов на устаревшей аппаратуре. И то, и другое мы делали не посредством допотопных агрегатов, помнящих, наверное, ещё мамонтов, а на компьютере — в одной из самых современных программ «Панасоник-Даллас».

Как бы то ни было, сколь ни оттягивал его ваш покорный слуга, однажды этот день всё-таки настал — наша телестудия открылась!

На торжественную церемонию перерезания алой ленточки пригласили главу района, с ним — несколько десятков человек чиновничьей шушеры, руководителя филиала РТРС, директора ГыТыРКи (который не смог приехать), Сашу Мазурика, и, за каким-то хреном — Васина.

По нашей студии тот ходил со всё той же акульей улыбкой, явно присматривая — где что плохо лежит. Потом несколько раз подкатывал ко мне с предложениями — продать ему по дешёвке часть аппаратуры. Однажды я даже не устоял, но об этом — как-нибудь в другой раз.

В общем, лента была разрезана, шампанское выпито, а торжественные речи — сказаны. Настали будни.

И работа над первым же новостным выпуском преподнесла мне большой сюрприз. А заодно — жизненный урок. К нам в студию внезапно припёрлась Алина Кунштюк, заявившая, что отныне и навеки будет просматривать и согласовывать КАЖДЫЙ из материалов, который мы собираемся выпустить в эфир.

Поначалу я не придал сему факту особого значения, опрометчиво приняв его за пустую формальность. Однако эта худая напористая блондинка взялась за дело более чем серьёзно, принявшись кромсать наши сюжеты почём зря ошую и одесную. Причём иногда — по совершенно странным для меня мотивам.

— Убери эту женщину — у неё семья плохая! Они сплетники и пьют! — заявила мне она, отсматривая материал про открытие во дворе многоэтажного дома детской площадки.

— Мне теперь что, каждого человека нужно согласовывать?! — мгновенно вскипел я. — Тогда давайте список людей, которых можно записывать!

Кунштюк однако оказалось невозможным сбить с панталыку.

— Надо будет — сделаем!

Тогда я не выдержал, и напомнил Алине её слова, сказанные при одной из первой наших встреч. Про обещания полной творческой свободы и всего прочего.

— Добро пожаловать в реальный мир, мой мальчик! — в этот раз удивительно медленно и отчётливо проговорила она, примирительно похлапывая, а точнее постукивая меня по плечу — Отнесись к этому проще! Сам подумай — как я могу допустить, чтобы у вас прошла какая-нибудь крамола? Глава же меня потом первую распнёт!

Мне оставалось только в очередной раз смириться.

И работать дальше.

Как вы, наверное, поняли — Алина и есть главная героиня этого рассказа. Получился он, правда, не столько про неё, сколько про создание телестудии, однако так уж вышло, что не очень плавно и не всегда безболезненно введя меня в мир муниципальной журналистики, Кунштюк почти сразу сделала всем ручкой и перешла на другую, более ответственную работу. Так что больше про неё добавить и нечего.

Хотя нет — есть что, и довольно много, но об этом — потом.

В завершении остаётся добавить, что дальнейшая карьера у Алины сложилась очень даже неплохо. Долгое время Кунштюк занимала довольно высокий пост уже не в районном, а региональном правительстве. Набрала там немало «экспириенса», и не так давно совершила «левел ап» — возглавив какой-то федеральный комитет. А теперь, поговаривают, и вовсе — является чуть ли не единственной кандидатурой на пост губернатора моего родного региона. Что говорит отнюдь не в его пользу.

Хорошо, что я оттуда уехал.

02. ВОЛДЫРЬ НА РОВНОМ МЕСТЕ

Главного редактора местной газеты «Хитровичский вестник» звали Глеб Володыевский, однако практически все окружающие почему-то обращались к нему не иначе как Володя. Иногда Вован. Некоторые особо одарённые личности за глаза и вовсе — Волдырь. Он почему-то не обижался. Скорее всего привык. Хотя поначалу, говорят, здорово бесился.

На свет этот интереснейший персонаж появился не где-нибудь, а в Питере (тогда еще Ленинграде), где провёл всё детство и даже часть отрочества. Однако его батя умудрился зачем-то переехать в нашу глухомань вместе со своим отпрыском буквально накануне распада Советского союза. Да так здесь и остался. Его стараниями Глеб закончил престижный ВУЗ в Ерофеевске, причём по какой-то мудрёной инженерной специальности. Которая внезапно оказалась не востребована в 90-ые. Поэтому подался в журналистику, где довольно быстро добился успеха, неплохо себя проявив в одной уважаемой газете. В район же его какими-то калачами заманила всё та же Алина Кунштюк. Причём старалась так, что, поговаривали — второй её ребёнок, а именно дочка, была прижита от этого самого Глеба.

В Хитровиче он появился в статусе «звезды», а заодно — эдакой питерской штучки. Поддерживая свой образ посредством тёмных очков, загадочно-циничного выражения лица и моднючего кожаного плаща — один в один, как у Киану Ривза в «Матрице». Так что первый год в посёлке его называли не иначе как «Нео». Однако реальная жизнь и рутинная работа довольно быстро Глеба пообтесали. Он перестал таскать плащ, где-то посеял очки и начал мало-помалу превращаться в того самого Волдыря. Хотя, стоит отметить, в начале моей муниципальной службы следы былого лоска ещё не истёрлись, и наш герой производил неплохое впечатление. Чему изрядно способствовали неизменный строгий пиджак и всё та же «фирменная» мина.

Ваш покорный слуга с Вованом познакомился ещё до того, как решил податься на муниципальные хлеба — во время первой командировки в Хитровичский район. Мне он был отрекомендован коллегами как лучший специалист по новостям в данной местности, который запросто сможет подкинуть пару-тройку хороших инфоповодов. Что тот и сделал. Правда, оказалось, что оба, как это сейчас модно говорить — фейковые, и заснять на их основе ни сюжета, ни даже видюхи не удалось. После чего я слегка усомнился в его компетенции.

Вторая встреча состоялась, когда уже стало доподлинно известно, что автор этих строк остаётся в районе — строить собственное телевидение. Алина Кунштюк взяла меня за руку и отвела в редакцию «Хитровичского вестника». Где познакомила с коллективом и заявила, что я отныне официально числюсь в газете, в должности заместителя главного редактора, однако заниматься буду исключительно вопросами телестудии. Володыевский скроил тогда кислую гримасу, однако возражать не рискнул.

Примерно такое же выражение появлялось на его лице всякий раз при виде моей персоны следующие несколько месяцев. И Вована можно было понять — время и деньги шли, а выхлоп от меня (для газеты) отсутствовал. Его мысли, выдав их за свои, озвучила вскоре Кунштюк. Мол, давай-ка ты, друг ситный — начинай писать статьи в газету. Раз уж в ней числишься. А то фиг его знает, когда твоё телевидение заработает, пользу же приносить нужно всегда.

Для меня это проблемы не составило — бумажные дела шли медленно, а по журналистскому труду я откровенно скучал. И устремился.

Через тернии начального этапа, вроде творческой переработки официальной информации и расшифровки писем читателей, ваш покорный слуга довольно быстро дорос до следующей ступеньки — освещения мероприятий, наподобие открытия очередной группы в детском саду или запуска котла в котельной. На новый уровень меня вывело написание нескольких аналитических статей, и уж совсем в заоблачную высь «к звёздам» вознесло освещение поездок главы района на встречи с населением.

Делом это почиталось крайне ответственным — за каждое лишнее слово в статье можно было прежестоко получить по рогам — поэтому доселе поручалось одному только Володыевскому. Который таким образом обрёл в моём лице серьёзного конкурента. Во всяком случае — он сам так думал.

Зря. Я всю эту лабуду в гробу видел. Лично мне наибольшую радость доставляло освещение спортивных мероприятий, которых в районе проходило превеликое множество. В том числе — футбольных и хоккейных.

Как бы то ни было, отношение к моей персоне в коллективе «Хитровичского вестника» стало меняться с недоверчиво-настороженного на вполне себе доброжелательное и даже уважительное. Что вызвало у Волдыря ещё большую ревность (он то ожидал фиаско ещё на первых испытаниях) и даже побудило его отрыть тайную компанию по моей дискредитации. Которая с треском провалилась в самом начале — Глеба никто не поддержал.

Впрочем, к тому времени я уже раскусил, что это за фрукт, и подобные потуги с его стороны воспринимал с изрядной долей иронии. Ведь если не брать в расчёт чиновников из администрации и коллег по нелёгкой журналистской стезе (да и то не всех), уважавших его как специалиста, все прочие люди вокруг относились к нему, как бы это помягче сказать… как к шуту гороховому.

Для того чтобы составить такое мнение, лицу незаинтересованному достаточно было увидеть как Володыевский делает фотографии. Точнее, какую для этого он принимает позу. Зачем-то скрючиваясь в три погибели и при этом неловко отклячивая в дальнюю высь свой худосочный зад. Да ещё и сохраняя при этом загадочно-деловое выражение лица. Многие хватались за животы, грозя превратить серьёзное мероприятие в балаган.

Кроме того, в Хитровиче Глеб начал откровенно прибухивать. Причём неумело, то есть так, что утром по физиономии всё было видно, и его «фирменная» мина с каждым разом всё больше напоминала обычное похмельное рыло. Что не могло не добавлять веселья праздным наблюдателям. Кроме того, алкоголь Володыевский особо ничем не закусывал. Одним из побочных эффектов такого антинаучного подхода стала болезненная худоба. Её не мог скрыть даже строгий Вованов пиджак, в котором тот стал напоминать знаменитую «глисту в скафандре». Руки же его походили на куриные лапы. Владел он ими, кстати, столь же грациозно, как и вышеуказанная птица. Что не могло не породить новой благодатной темы для шуток и подколов.

Будучи человеком отнюдь не глупым, Глеб прекрасно понимал, что катится в бездонную яму, поэтому время от времени предпринимал попытки вырваться из тесного мирка муниципальной журналистики. Большинство из которых гасила в зародыше Алина Кунштюк. Но удавалось ей это не всегда. Последнее, и самое эпичное такое поползновение было предпринято Вованом буквально за месяц до открытия нашей телестудии.

Началось всё, как и полагается, с пьянки, предпринятой в редакции газеты не помню уже по какому поводу. В ней не было ничего необычного, за исключением того, что в тот томный вечер одно из помещений учреждения было под завязку забито стопками свежеотпечатанных книжек, которые наутро предстояло везти в отдалённый посёлок, где должна была состояться презентация нового произведения известного писателя Пододеяльникова.

Что мы пили, уже не помню. Помню только — разошлись за полночь. Все, кроме Вована и одной потасканной девицы, незадолго до этого пристроенной в газету местным партийным бонзой. Поговаривали — её любовником. Наутро, ни свет ни заря, меня разбудил гневный звонок Алины Кунштюк. Обычной своей скороговоркой она требовала объяснить, что мы устроили в редакции. Ничего вразумительного я ей ответить, естественно, не мог. Пришлось спешно туда бежать.

В той самой комнате с книжками царил настоящий разгром. Перевязанные бечёвкой стопки литературы хаотично валялись на полу. Обёрточная бумага на многих из них была порвана, бесстыдно обнажая книжное «мясо». Кроме того, весь пол был заляпан подозрительными липкими пятнами. Воображая, ЧТО тут могло произойти, я принялся наваливать Глебу, но ни от меня, ни от Алины он трубку не брал. В общем, на презентацию пришлось ехать без него. К слову — прошла она вполне успешно.

На следующий день Володыевский на работу всё-таки явился, расхаживал по редакции мрачнее тучи, словно не замечая окружающих и молчал аки партизан. Кунштюк сообщила мне, что тот надумал покинуть наши стройные ряды. У него, мол, есть хорошее предложение по работе. Причём, даже не в Ерофеевске, а в самом Восточноморске. Я мысленно восхитился, поскольку сам о таком развитии карьеры не мог тогда и мечтать. Но одновременно и усомнился, памятуя об «интересных» вовановых привычках.

В общем, вскоре он исчез, по официальной версии — уехав устраиваться на новое место. Однако примерно две недели спустя внезапно объявился вновь. Да не один, а с огромным гипсом на правой руке. На вопрос о происхождении столь интригующего аксессуара Глеб отвечал загадочно. Мол, упал на хоккее. И тему своего скорейшего переезда в Восточноморск больше не поднимал. Как вскоре выяснилось, Кунштюк, будто заранее что-то зная, не стала оформлять его увольнение, ограничившись отпуском за свой счёт, так что Волдырь почти безболезненно вернулся к исполнению обязанностей главного редактора.

А вскоре его покровительница сделала нам всем ручкой, и на смену ей пришла другая, куда более ограниченная в мировоззрении и значительно менее терпеливая к выходкам Глеба особа. После краткого с ним знакомства она, в отличие от предшественницы, воспылала к Володыевскому стойкой неприязнью. Стоит отметить — он отвечал ей полной взаимностью. Однако попыток ухода из газеты больше не предпринимал.

Зато чем дальше, тем откровеннее начал скатываться. Да так, что вскоре два некогда главных его имиджевых союзника — пиджак и загадочное табло, превратились в его же непримиримых врагов. Первый — в силу жуткой засаленности и источаемой им нестерпимой вони. Второе — из-за явных следов прогрессирующего алкоголизма.

Ситуация совсем усугубилась, когда Вована выгнали из ведомственной квартиры, которую он, то ли в силу крайней занятости, то ли из-за врождённой аллергии на уборку, превратил в совершеннейший свинарник. Взамен ему вроде бы дали комнату в общаге, однако появлялся ли Глеб там хоть раз — история умалчивает. Зато он завёл обыкновение ночевать прямо в редакции. После чего благоухать «ароматами» начала уже она.

И дело тут было уже не в пиджаке, а в самом Воване. Если раньше тот хотя бы мылся, пусть и не регулярно, то теперь перешёл на обтирания. По утрам ходил в туалет администрации, на первом этаже которой располагалась редакция, мочил в раковине носовой платок и надраивал им свои тощие телеса. Само собой — полноценного мытья такая процедура заменить не могла.

Также он завёл обыкновение просиживать ночами за редакционным компьютером, на котором верстали газету. И всё бы ничего, однако вскоре приписанная к нему девочка-верстальщица Света начала находить на своём столе короткие курчавые волосы, имевшие явное генитальное происхождение. Она закатила Глебу скандал, после которого тот клятвенно пообещал больше так не делать. Однако периодически данную клятву нарушал.

Как-то раз Володыевский предпринял самую серьёзную в своей жизни попытку завязать. С подачи той самой властной дамы, пришедшей на смену Алине Кунштюк. Которая решительно ему заявила — не бросишь пить, уволю к чёртовой матери! Она же подыскала ему подходящий профилакторий, где Глеб провёл целый месяц отпуска.

Вернулся оттуда Волдырь как будто другим человеком. Посвежел, постригся, оброс мяском, перестал вонять, а главное — купил себе новый пиджак! Не такой строгий, как старый, а чуть более пёстрой расцветки. В общем, стал похож на хомо сапиенса. И даже въехал в ту самую комнату в общаге, которую ему всё-таки дали. И, представьте себе — следующие полгода практически не пил! Во всяком случае — я такого не наблюдал.

Потом, правда, снова начал. Но делал это уже не как раньше — до поросячьего визга, а так, как это принято среди культурных людей (насколько можно назвать культурными журналистов из глухой провинции). Но опять же — до поры до времени. Алкоголизм ведь, как известно — вещь практически неизлечимая.

Первый звоночек, что старый добрый Волдырь возвращается, прозвенел после очередных наших посиделок на работе, по окончанию которых мы пошли дышать воздухом и шарахаться по ночному Хитровичу. Пройдя достаточное расстояние, присели на завалинку круглосуточного магазина, где планировали взять добавки. Глеб закурил, и в этот момент к нам подсела барышня из разряда граждан, мужскую разновидность которых принято называть бывшими интеллигентными людьми (сокращённо БИЧ). К моему удивлению, Вован тут же завёл с ней непринуждённую беседу, а спустя минуту, стоило мне отвернуться, а затем развернуться к ним вновь — слился с барышней в нежном продолжительном поцелуе. Я настолько опешил, что поспешил ретироваться, оставив сладкую парочку за этим увлекательным занятием.

Окончательно же превращение некогда неплохого журналиста в колдыря-Волдыря констатировал следующий случай. Та самая верстальщица Светка, которая закатывала ему скандалы за лобковую волосню на столе, оказалась настолько впечатлена случившейся с Глебом метаморфозой, что сдуру позвала того на новоселье. На этом мероприятии он довольно долго вёл себя прилично, произносил спичи и блистал остроумием, отвешивая комплименты и хозяевам, и произведённому ими ремонту. Однако доза алкоголя в крови в конце концов превысила отведённые природой лимиты и Вован удалился в уборную.

Что он делал там следующие полчаса, осталось загадкой, однако выбрался оттуда, подобно чемпиону, несущему на вытянутых руках завоёванный кубок, только чаша была не золотая, а фаянсовая, и вместо шампанского там плескалась совсем другая субстанция. Полужидкая.

На лице у Глеба застыла жуткая смесь испуга и глубокого раскаяния в содеянном.

— Извините… Извините… — беспрерывно повторяли его губы.

Его, конечно, извинили. Тем более, что в произошедшем была доля вины и самих хозяев, не закрепивших как следует унитаз. Впрочем, они и не рассчитывали, что кому-то из гостей взбредёт в голову забираться на него «по-орлиному», с ногами — как на деревенский толчок.

Деградация Вована как личности вскоре стала заметна и по его статьям в газете. Если раньше их можно было помещать в палату мер и весов (пусть и районного масштаба), то в последние годы корректору приходилось переписывать их едва ли не полностью, поминутно поминая всех глебовых родственников. Вскоре коллектив «Хитровичского вестника» начал открыто роптать. Мол, какой смысл держать на такой высокой должности человека, который не соответствует ей не только морально, но и профессионально?

Начальство тоже всё это видело, однако, памятуя о былых заслугах Володыевского, долгое время закрывало глаза на происходящее. Точкой, положившей предел терпению, стало произошедшее во время журналистского турне по Обломовскому району.

Бытовал в нашем регионе одно время такой обычай — раз в год собирать представителей всех областных СМИ и вывозить в какое-нибудь муниципальное образование. Показывать передовые предприятия, школы и прочие интересности. Ну и, соответственно — поить и кормить. Досыта и допьяна. Вот в такую поездку мы с Вованом и попали. Поселили нас в какой-то общаге, где толпа журналистов тут же закатила весёлую пирушку.

Проходила она в весьма непринуждённой обстановке, которую вскоре начал портить Глеб. Подогрев себя изрядной порцией этилсодержащей жидкости, он вдруг решил, что пришла пора немного поучить жизни окружающих. А когда оператор ГыТыРКи Олег Пирожок попросил его не умничать, предложил тому засохнуть и не отсвечивать. А потом ещё и прошёлся по статям Пирожка, обозвав того сначала Винни-Пухом, а потом и Пятачком. Такое вот двуединство.

Будь на его месте Максим Гречко или Вадим Вялых, они, возможно, и смогли бы сдержаться. Однако Олежа был далеко не из терпеливого десятка. Его первым порывом было прежестоко накостылять Володыевскому. С большим трудом мне удалось отговорить его от этой затеи.

А вот попытка убедить Глеба сдержать свой язык успехом не увенчалась. Так что, в конце концов, он достал и меня.

Будь что будет — решил я, и умыл руки. Для чего удалился в уборную. Откуда вскоре не без удовлетворения услышал звуки, которые обычно производят кулаки, ударяющиеся во что-то упругое. Например, лицо. Хотя, в данном случае, скорее рыло.

Посчитав, что Волдырь получил достаточно, я бросился его спасать.

Тот сидел в углу и закрывался от Пирожка руками.

— Извините… Извините… — беспрерывно повторяли его губы.

Его снова извинили. Однако следы предшествующих этому увещеваний уже на следующий день налились двумя здоровенными иссиня-чёрными «фонарями», светивших Вовану весь остаток нашего весёлого турне.

В таком виде он и вернулся в Хитрович. Там Глеб пытался отговориться тем, что, мол, неудачно упал в одной из пещер, на экскурсию в которые нас водили, однако ему никто не поверил. А вскоре должно было состояться несколько крайне ответственных мероприятий, на которых Володыевский просто обязан был присутствовать. Он и присутствовал, в этот раз вызвав у окружающих значительно больше вопросов чем обычно. После чего из главных редакторов его наконец попёрли, пересадив на оставшуюся от вашего покорного слуги должность зама.

Последующее падение Вована продолжилось уже без моего присмотра — к тому времени я уже навострил лыжи перебираться в западную часть нашей необъятной. Однако шло оно неуклонно — когда, спустя несколько лет, автор этих строк приехал погостить в родные места, Глеб работал в газете уже на должности обычного корреспондента. Бухать при этом не прекращал, а вместо пиджака ходил в обычной футболке. Которую тоже умудрился засалить до полной невозможности.

В следующее своё появление в Хитровиче Володыевского я уже не застал. Не выдержав постоянных загулов, Глеба, наконец, уволили, после чего тот уехал в неизвестном направлении. Поговаривали, мол, его якобы куда-то пристроила по старой дружбе Алина Кунштюк, но никакими фактами эти слухи не подтвердились.

Где он сейчас — не знаю. Не смотря на все усилия, никаких его следов мне найти не удалось. Вполне вероятно — взялся за ум и трудится в какой-нибудь газетёнке. А может быть (и это куда более вероятно) Волдырь доконал наконец свой организм и окончил бренный путь под каким-нибудь забором.

Это было бы — вполне в его духе.

03. «Я ПОСТРОЮ ЗДЕСЬ ДОМ»
или ЁЖ В ЛАПСЕРДАКЕ

Для проживания в Хитровиче мне выделили четырёхкомнатную (!) ведомственную квартиру, в кирпичной пятиэтажке, выходящую окнами прямо на Транссибирскую магистраль. Впрочем, это оказалось отнюдь не главной проблемой — к грохоту составов я довольно быстро привык, он даже начал действовать на меня убаюкивающе, особенно по утрам. Полы в квартире были рассохшимися, обои пожухлыми и донельзя засаленными, потолки — облезшими. Мебель и горячая вода отсутствовали как класс, а входная дверь представляла собой нечто символическое, способное скорее рассмешить, чем остановить злоумышленника. Главная же «изюминка» моей новообретённой жилплощади проявилась зимой, когда внезапно выяснилось, что радиаторные батареи в квартире не в силах согреть даже сами себя.

Впрочем, я тогда был молод, полон энтузиазма, и действовать предпочитал согласно принципу — глаза боятся, а руки… из задницы растут. В общем, трудности меня не пугали, а скорее раззадоривали. С мебелью помогли родители, перевезя на отцовском рабочем грузовичке в Хитрович весь хлам, скопившийся у них и у других родственников за долгие годы поздне- и постсоветского накопительства. Я крутить носом не стал, с благодарностью приняв всё. Обстановочка вышла под стать самой квартире — такая же ветхая и обтёрханная, но лучше уж с такой, чем совсем без оной.

На первом этаже дома, прямо под моей квартирой, располагался большой магазин, в котором, помимо прочего, продавали металлические двери и водонагревательные бойлеры, как раз крайне необходимые в моём новом хозяйстве. Дело оставалось за малым — на оба этих приобретения требовалась кругленькая сумма, которой у меня попросту не было.

Тогда-то и пришлось вспомнить о предложении, которое сделал вашему покорному слуге гражданин Васин, продающий нам телевизионную частоту. А именно — купить у меня по сходной цене часть оборудования. Конкретнее — половину осветительных приборов. Вам, мол, и оставшегося хватит за глаза и уши.

Меня он встретил своей фирменной акульей улыбкой, тут же предложив сумму вдвое меньшую, чем озвучивал до этого. Я на такое пойти не мог и потребовал возврата к первоначальной договорённости, грозя иначе всё аннулировать. Васин покривился, но требуемую цену выложил, явно и так не доплатив больше половины.

После этой сделки мною была предпринята попытка почувствовать себя не совсем честным человеком, даже сволочью, но она с треском провалились, стоило только вспомнить о перспективах омывания своего бренного тела в ледяной воде и проживания вместе с семейством за картонной дверью.

Кстати, пока жена с ребёнком не переехали в Хитрович, со мной в служебной квартире сожительствовали двое приятелей, которые должны были помогать «строить» телевидение — Петя Скворцов и Дима Слонов. О них-то и пойдёт речь. Причём, преимущественно — о втором из них.

Если с первым мы пять лет просидели за одной партой, обучаясь в ВУЗе на преподавателей географии и (до кучи) экономики, и знали друг друга, как облупленных, то с Димкой познакомились буквально за год до этого. Благодаря всё тому же Петьке.

Слонов с первого взгляда произвёл на меня изрядное впечатление. Во-первых — довольно солидным видом. Во-вторых — явно неординарными способностями, умением общаться с людьми и чувством юмора. Ну и в-третьих — связями в самых разных слоях общества, в том числе — околокриминальных. О которых он мне тут же и поведал. И дружески разрешил обращаться к нему в случае, если возникнут какие-нибудь проблемы.

Однажды я, кстати, попытался это сделать, когда на нас с Серёгой Наливайко «наехали» в бильярдной, но Слонов не приехал, отговорившись внезапными делами. Причём настолько важными, что я потом не только простил его, но ещё и сам почувствовал себя виноватым. Ещё бы — отвлекаю своей мелочью такого занятого человека! Да и ситуацию тогда удалось «разрулить» самостоятельно.

Дима всегда был, что называется, «на рассказе», как бы невзначай вываливая на тебя массу занимательных фактов о себе и своём окружении. Среди которых мелькали подобные тому, что у него в жизни было не менее пятисот женщин, как-то раз он едва не занял место главного «смотрящего» за нашим родным городом, раньше он был худой и красивый, и так далее, и тому подобное.

При всё при этом проживал он на квартире у родителей, занимавших, правда, не последние посты в нашей областной прокуратуре, а учился на факультете библиотековедения в колледже культуры, куда шли только совершеннейшие отбросы общества, которых не взяли на нормальные направления. Там, кстати, преподавал ваш покорный слуга.

Все эти факты как-то не особо стыковались у меня в голове, однако Димон обладал удивительной способностью просто и понятно всё обосновать. Мол, квартира у него была, большая, трёхкомнатная, но он оставил её бывшей жене. А учиться в 30 лет на библиотекаря пошёл, чтобы иметь хоть какое-нибудь образование, дабы мама и папа могли в дальнейшем пристроить его по прокурорской линии. Раньше же не учился из-за криминального образа жизни, с которым теперь наглухо завязал. И деньги у него водились, но вот беда — он в пух и прах продулся в казино, ибо страдал игровой зависимостью. Но вообще то в молодости был — ого-го! Боялись и свои, и чужие! И все уважали! И сейчас уважают. И боятся. Но, конечно, уже не так, как раньше.

А ещё он регулярно обещал найти мне нормальную работу. Но как-то всё не складывалось. Сам же при этом занимал очень ответственный пост охранника в школе.

Впрочем, от его рассказов и обещаний мне было ни жарко и ни холодно, поскольку всё наше взаимодействие со Слоновым происходило, как правило, на совместных попойках, и ими же ограничивалось. До тех пор, пока я на одной из них не ляпнул, что собираюсь переезжать в Хитровичский район, где буду создавать свою студию телевидения. С блэкджеком и красивыми корреспондентками.

Тут-то он внезапно и возбудился. И заявил, что это может стать крайне прибыльным делом, нужно только всё грамотно организовать. И он приложит все усилия, дабы мне с этим помочь. Так что я просто обязан взять его туда на работу. Как минимум — своим заместителем, в крайнем случае — завхозом, но обязательно — с правом подписи! И Петьку тоже, компьютерщиком (словосочетание «системный администратор» мы тогда ещё не слышали) — чтобы ловчее было проворачивать дела.

Я подумал и согласился. Ну а что — чего плохого в том, чтобы и телестудию организовать, и своё финансовое положение упрочить?

— Никаких Дим и Петь! — категорически заявила мне Алина Кунштюк. — На телестудию мы будем брать только местных! Забыл про свою «двойку» за подбор персонала? Так я напомню!

Однако тут мне было что ей возразить. С местными было туго. Очень. За те несколько месяцев, которые прошли с начала нашей работы, она привела ко мне только двух девочек, разной степени талантливости, которым предстояло работать у нас корреспондентами и ведущими. О каждой из них вас ждёт отдельный рассказ. Позже.

— А кто будет снимать? Монтировать? Я один? А на кого я, в конце концов, смогу всё оставить, если уеду в отпуск?

— А где раньше работали твои Петя и Дима? Они что — умеют снимать и монтировать?

— Они всему научатся! — не сдавался я — Я им лично организую практику на ГыТыРКе!

— А почему нельзя организовать практику для местных?

— Для кого?! Покажи мне этих людей!

Тут Алине, впервые за долгое время, пришлось уступить. Но только до той поры, пока она не увидела разработанное мной штатное расписание.

— Ты что — с ума сошёл? Какой ещё заместитель? Какой компьютерщик?

— Ну в газете же есть заместитель!

— Газете уже 70 лет! И то — заместителя добавили, чтобы тебя было куда пристроить! Убирай! И компьютерщика! Его мы тебе бесплатно дадим!

Теперь уже пришлось уступить мне. И даже не пытаться заикнуться про завхоза. К слову, никакого компьютерщика нам, конечно, не дали. Ни сразу, ни потом. Тем не менее, ограничиться пришлось только подходящими для телекомпании (в глазах чиновников) штатными единицами.

Стоит добавить, и Димон, и Петька к тому времени успели уже уволиться с предыдущих мест работы и организовать переезд в Хитрович, на мою ведомственную квартиру. Причём — буквально в тот же день, когда состоялся этот примечательный разговор. Хотя ранее я им неоднократно говорил — сидеть на пятой точке ровно и ждать отмашки. Теперь же заворачивать оглобли было поздно.

Известие о том, что Диме не бывать моим замом, а Пете — компьютерщиком, обоих повергло в уныние. Однако новость, что теперь им придётся делить между собой две ставки оператора и одну — режиссёра монтажа — успокоила.

— Лиха беда начало! Прорвёмся! — махнул рукой Димон.

Стоит добавить — это был первый раз, когда я остался в Хитровиче с ночёвкой, до этого появляясь там исключительно набегами и всякий раз возвращаясь вечером домой на электричке. Само собой, такое дело нужно было отметить. Но средства у нас отсутствовали, поэтому ограничиться пришлось бутылкой самогона, привезённой с собой Слоновым, которую даже нечем было закусить. Нашёлся только пучок зелёного лука и комок окаменевшей соли. Тем не менее, мы с удовольствием выпили за открывающиеся перед нами блестящие перспективы. Что и говорить — пир тогда вышел на славу.

А ранним утром, едва продрав очи, мы решили прогуляться по Хитровичу, дабы с похмельных глаз как следует оценить плацдарм для предстоящих свершений. Однако затея эта с треском провалилась, так как в тот день в посёлке случилась странная аномалия, подобной которой я за несколько лет не наблюдал там больше ни разу — его накрыл необычайно плотный туман, из-за которого ничего не было видно буквально на расстоянии пары метров.

Столь же мутными мне тогда представлялись дальнейшие перспективы на ниве строительства медиа-империи в отдельно взятом муниципальном образовании.

Однако Димон видел мир по-своему и пылал энтузиазмом.

— Я построю здесь дом! — вдруг заявил он — Каждому!

В ответ на моё недоумение Слонов пояснил:

— Здесь не город, а район. Значит, можно обратиться в администрацию и попросить участок земли под строительство. Бесплатно! Если это не противоречит генплану — никаких проблем нет. Всю организацию беру на себя. Затрат никаких не будет. Найму бригаду корейцев по фиктивному договору. А потом их кину. Они всё сделают, а денег не получат. И ничего не смогут мне сделать. Не переживай — я уже много раз такое проворачивал!

С похмелья идея показалась мне очень даже ничего. Ещё бы — на халяву получить целый дом! Это не какая-нибудь там четырёхкомнатная халупа! Только немножко жалко было несчастных корейцев. Хотя, конечно — плевать! Всё равно — детей мне с ними не крестить. Петька тоже ничего против такой перспективы не имел. И мы отправились блуждать в рассеивающемся тумане, чтобы найти лучшее место, где можно было возвести наши три дворца.

И нашли. На пустыре, на северной окраине Хитровича, куда местные повадились выбрасывать мусор. Причём не только строительный.

— Это пустяки! — заверил нас Димон, зажимая нос — Очистить — не проблема! В три-пятнадцать найму бригаду таджиков!

— А потом кинешь? — уточнил я.

— Нет. Этим лучше заплатить.

На следующий день идея уже не казалась мне столь же хорошей, однако никаких затрат от меня по-прежнему не требовалось. И Слонов от своих слов не отказывался, всё так же заверяя, что всё сделает сам. От меня нужно было только подать заявление в администрацию. Что я и сделал.

Там мою бумагу приняли к рассмотрению и велели ждать.

Я послушно делал это целый месяц, пока не выяснилось, что никакого генплана у посёлка нет, поэтому строиться можно где угодно. Главное, чтобы дальше ста метров от железной дороги. Однако требовалось поставить выбранный мною участок на кадастровый учёт в одноимённой палате.

Сия процедура растянулась ещё на несколько месяцев.

Тем временем оба моих архаровца успели пройти стажировку на ГыТыРКе в качестве операторов. Абсолютно бесплатно. Правда — и столь же бесполезно. Проверив их навыки по возвращении, я убедился — оба там ничему не научились. Вообще. Как позже выяснилось — большей частью потому, что никто из мастеров камеры их там ничему учить и не хотел. Да они и сами не особо горели желанием. Зато по окончанию «практики» Олег Пирожок, как и прочие его коллеги, обожавший на халяву «заложить за воротник», потребовал от них выставить «поляну». Мы, мол, на вас целую неделю потратили, могли бы и отблагодарить.

Что Дима с Петей внезапно (возможно, даже для самих себя) и проделали. Да с таким размахом, что у иных операторов даже пробудилось нечто похожее на совесть. Так что на этой самой пьянке Максим Гречко попытался преподать «практикантам» запоздалый урок телевизионного мастерства. Правда, они ничего из него не запомнили. В силу понятных причин.

Однако метаться было поздно — по окончанию «стажировки» Алина Кунштюк потребовала, чтобы оба моих протеже принимали участие в самых важных мероприятиях районного масштаба. В качестве операторов, само собой. Снимать нужно было, что называется, для архива, то есть, по сути — просто так, ради имитации бурной деятельности. Однако самые интересные материалы предполагалось передавать для показа на ГыТыРКу.

И кое-какие мы действительно передавали — те, съёмку которых вашему покорному слуге удавалось проконтролировать от начала до конца. Стоило же дать Диме и Пете хотя бы ничтожный шанс запороть материал, как они немедленно им пользовались. В общем, операторы из них оказались так себе. Как и работники в целом.

Несмотря на то, что телестудия ещё не открылась, и, соответственно, не действовала в штатном режиме, парни очень быстро «устали» от столь напряжённого графика. Уж не знаю, какой райской жизни они ожидали в Хитровиче, думали, видимо, что если они переехали из города в посёлок, то большая зарплата им полагается по умолчанию, а на работу при этом ходить совсем не обязательно. В общем, пока оба жили у меня, я мог их ещё как-то контролировать, но когда те перебрались на съёмную квартиру, ситуация осложнилась. Довольно часто нам приходилось отправляться на ранние выезды, куда Дима и Петя периодически либо опаздывали, либо вовсе не являлись. И мне нужно было бежать — будить их высочеств. Что тоже удавалось далеко не всегда. Тогда дело заканчивалось скандалом — дружба дружбой, но совесть всё-таки тоже надо иметь.

В конце концов Слонов завёл со мной по этому поводу «серьёзный» разговор. Он заявил, что ехал сюда не для того, чтобы вкалывать за три копейки, а делать серьёзные дела, необходимые для поправки материального положения. В том числе и моего. Подённая же работа, мол, от всего этого очень сильно отвлекает. Поэтому необходимо кардинальное решение. А именно — переселить в Хитрович его верного подручного, действовавшего под позывным Ёжик. На которого можно было бы свалить самую грязную и тяжёлую работу. Его же, Димона, а в перспективе и Петьку, соответственно — от неё освободить.

Этого типа с насекомоядным прозвищем я знал. Он был эдаким слоновским оруженосцем, так сказать — силовым прикрытием, и, по совместительству — единственным человеком, который подтверждал все его россказни. Правда, про себя я дал ему другую «погремуху» — Лапсердак. После того как он назвал так свой пиджак, в котором явился на одну из пьянок. В принципе, из-за немалой физической силы, выносливости, и готовности выполнять любую работу, он мог бы нам пригодиться. Так я тогда подумал.

— Никаких Ёжиков! Никаких Лапсердаков! Только через мой труп! — заявила Алина Кунштюк. — Эти два балбеса хоть стажировку прошли, а этот? Мастер-самородок-самоучка? Вы тут точно телестудию создаёте? Или ОПГ?

Возразить мне было нечего. Однако Дима в очередной раз не стал дожидаться ответа от наших работодателей, и его подручный появился в их расположении уже на следующий день. Готовым и к труду, и к обороне. И ко всем остальным подвигам тоже.

Будучи не готовым оплатить его услуги, я собрался, скрепя сердце, отправить Ёжика обратно, но тут на помощь пришёл случай. Всё та же Алина Кунштюк вдруг потребовала, чтобы мы сняли фильм к юбилею местной ветеранской организации. Причём в сжатые сроки. Причём за один день нужно было объехать ВСЕ главные посёлки района, и снять там ВСЕ первичные организации. Причём параллельно в самом Хитровиче должно было состояться ещё несколько важных мероприятий, которые тоже предстояло снимать.

Тут я решил, что называется, показать товар лицом. За один вечер объяснив Лапсердаку главные принципы работы оператора, велел ему сложить всю аппаратуру в сумку и быть готовым ехать завтра на съёмку в шесть утра.

Тот не подвёл и к администрации подошёл вовремя. Однако на этом его успехи закончились. Началось всё с того, что он не положил в сумку так называемую «пушку» — микрофон, который крепится на камеру, и предназначен записывать интершум — звуки жизни вокруг, без которых репортаж не репортаж. Обычный динамический микрофон он забыл тоже. Вместо них я обнаружил в багаже «ежовые» семейные трусы и засаленные носки. В ответ на моё недоумение тот продемонстрировал коробочку с петличным микрофоном, которую зачем-то засунул в карман. Что называется — пошёл по пути наименьшего сопротивления. Я выдохнул, и мы поехали работать.

Однако следующий «косяк» дал о себе знать в первой же точке съёмок. Когда выяснилось, что Лапсердак не удосужился зарядить аккумуляторы, набив сумку полностью разряженными. Работал из них только один, стоявший на камере, уже близкий к последнему издыханию. Пришлось срочно звонить Петьке, чтобы он садился на электричку и ехал к нам навстречу. Что тот и проделал к моему вящему облегчению. И к своему явному неудовольствию.

Следующими «сели» батарейки в петличном микрофоне, и мне пришлось бегать по глухой деревне — искать магазин, где их можно купить. Таковой, как выяснилось, имелся только в соседнем селе, а для того, чтобы закончить съёмку в этом месте, аккумуляторы пришлось прежестоко кусать, прямо на глазах у изумлённой публики. Ну хоть с этим Ёж справился — челюсть у него оказалась крепкая и батарейки какое-то время ещё поработали.

В общем, несмотря на все казусы, съёмка была произведена, а фильм смонтирован. Причём — в указанные сроки.

— А ведь неплохо вышло! — обрадовалась Алина Кунштюк — Главе, думаю, понравится.

Тут-то я и воспользовался удобным моментом, чтобы вернуться к предыдущему вопросу. Мол, ситуации, подобные этой, могут возникать периодически, поэтому ещё один сотрудник, да ещё и столь смышлёный, и оперативный, нам не помешает.

— Хрен с тобой, пусть будет Ёжик! Только платить ему нечем! Деньги будешь искать сам.

Я почесал репу. И нашёл. Начал ежемесячно выписывать премии всем сотрудникам, которые, при выдаче, тут же у них отбирал и передавал Лапсердаку.

— А зачем так сложно? — удивился тот — Ты же директор! Сам можешь назначить зарплату и себе и сотрудникам, какую хочешь!

Тут я серьёзно усомнился в его умственных способностях. События же последующих нескольких месяцев заставили и вовсе жестоко в нём разочароваться.

Сначала мне очень не понравилась его привычка заходить в магазины (любые) с пустыми карманами, а выходить — с полными, не копейки при этом не заплатив. Такой вот оказался виртуоз. Я потребовал от Ёжика прекратить эту порочную практику. Он пообещал, и стал ходить в магазины в одиночку.

Потом выяснилось, что из-за большой физической силы и категорического неумения её соразмерять этот тип жёстко перекручивает вентили на всех наших штативах, а также других приборах, где есть вертящиеся детали. Отчего те начали очень быстро изнашиваться. Разговоры не помогали, Лапсердак обещал быть аккуратнее, но лучше не становилось. В конце концов пришлось выделить ему отдельный штатив, чтобы доламывал, который к концу его телекарьеры превратился в совершеннейший хлам.

С наступлением же распутицы оказалось, что у Ёжика весьма специфические представления о чистоте и гигиене. Попахивало от него, пусть и не так сильно, и раньше, теперь же его и вовсе можно было переименовывать в Хорька. Мало того, что он не особо часто мылся, так ещё и не видел смысла вытирать ноги при входе в телекомпанию. Однажды умудрился нанести в студию на своих «говнодавах» такие ломти грязи, что выметать и вымывать их потом пришлось несколько недель. Это при том, что располагалась наша телекомпания на втором этаже!

Ну, и в довершение всего Лапсердак заразился от Димы и Пети самой страшной болезнью — ленью. Сообразив, в конце концов, что они его тупо используют, а сами старательно отлынивают от любой работы, он немедленно последовал их примеру.

Тут даже Слонов разочаровался в верном подручном. Тем более, тот проживал у них на квартире и воздуха своим присутствием отнюдь не озонировал. Скорее наоборот. Да ещё и премии приходилось ему отдавать, которые можно было бы потратить с куда большей пользой на себя любимых. В общем, Дима сам предложил слить своего протеже. Просто и без затей уволить. Что я с удовольствием и проделал.

Это был первый случай, когда мне пришлось выгнать сотрудника. И, как вы, наверное, догадались — не последний.

К тому времени районная кадастровая палата сделала, наконец, своё неспешное дело. Моё заявление обработали, после чего выяснилось — для окончательной передачи участка под строительство дома требуется провести землемерные работы. За которые нужно заплатить кругленькую сумму. Примерно такую же, какую я отдал за прохождение тестов в Ерофеевском НИИ, после которых и получил эту работу.

В ту пору меня одолели смутные сомнения, развеять которые я пришёл к Димону.

— Да что тут думать, построю я тебе дом! — успокоил он меня — Только вот с делами разгребусь! Немного осталось! Скоро! Жди!

Его энтузиазм к тому времени уже заметно спал, однако до конца в Хитровиче Слонов ещё не разочаровался. Именно тогда он, как ему казалось, придумал новый, отличный способ заработка. А конкретно — снимать свадьбы. Тем более, что в посёлке конкуренции не было. Как нам тогда казалось.

Из общения с людьми, которые занимались подобным бизнесом на постоянной основе, я знал, что дело это отнюдь не лёгкое, требующее не только операторского опыта и недюжинной выносливости, но и специфических навыков. Особенно касательно монтажа. Однако Димона это не смущало. Ради денег он был готов на всё! Даже поработать.

Первый заказ на съёмку свадьбы к нам поступил, на удивление, даже раньше, чем мы успели разместить хотя бы одно объявление о том, что готовы этим заниматься.

«Вот это попёрло!» — подумал я тогда.

Первый раз — особенно ответственный. От него зависело — будут ли у нас заказы в дальнейшем. Поэтому произвести всё я планировал лично. Однако Димон вдруг попросил отдать эту съёмку ему на откуп. Мол, очень нужны деньги. А эти десять тысяч (именно на такую сумму мы подвязались) как раз помогут закрыть последний финансовый вопрос. После которого он займётся, наконец, строительством домов. Качество работы гарантирует.

Посмотрев в его честные глаза, я согласился. Основательно испортив себе следующие полтора года жизни.

Началось всё с того, что накануне для съёмок он позвонил мне, и слёзно попросил сделать всю работу вместо него, сетуя на то, что внезапно жестоко заболел. Монтаж же он по-прежнему хотел оставить за собой. Прикинув, что если поделить деньги пополам, то вырученную сумму как раз и можно было бы потратить на работу землемера, я согласился.

Свадьбу ваш покорный слуга честно отснял, отработав, как и договаривались, с небольшими перерывами, с семи утра до десяти вечера. Заказчица осталась настолько довольна проявленными юношеской прытью и усердием, что, по окончании съёмки, кроме оговоренной суммы, выдала мне на разговение бутыль дорогущего бухла.

Полученные десять тысяч я честно разделил между собой и Димоном. Ещё до того, как тот приступил к монтажу. После чего он попросил занять ему три из тех пяти тысяч, которые я взял за свою работу, обещая расплатиться с первой же получки. Мол, край как надо!

Войдя в положение, я занял. И опять не заплатил за работу землемера.

Ещё более опрометчивым поступком оказалось то, что автор этих строк заранее отдал заказчице всё отснятое черновое видео. По её же просьбе. Чтобы было. По прошествии короткого времени от неё последовал звонок и требование объяснить, чем же то видео, которое я отдал ей изначально, отличается от того, что ей предоставил Димон.

Увидев его воочию, я задался тем же вопросом. И жестоко раскаялся в содеянном. Слонов, по сути, ничего не стал там переделывать, только кое-что кое-где подсократил и добавил несколько спецэффектов — так называемых футажей — в начале и конце.

В общем, назрел очень неприятный разговор. Однако Дима опять сработал на опережение, заведя его со мной первым. Он заявил, что на него сейчас навалилась такая огромная куча дел, что находиться в Хитровиче дальше — просто нет никакой физической возможности. Поэтому он просит срочно его уволить. Занятые у меня деньги обязуется вернуть в ближайшее время. А по поводу этой несчастной свадьбы я могу не переживать — он всё сделает. В лучшем виде.

После чего уехал. И это был второй человек, уволенный мною из телекомпании. На этот раз — по собственной просьбе. Прощальным подарком от меня ему стала запись в трудовой, где в слове монтажёр я как бы невзначай заменил букву «т» на «д».

Вы, наверное, уже догадались — ни своих денег, ни переделанного свадебного видео я так и не увидел.

Одно время ваш покорный слуга пытался выйти с Димоном на связь, чтобы воззвать к его совести. Пока не догадался, что сей когнитивный процесс его организму от природы не свойственен.

Вот тогда-то я и поумнел. И понял, наконец, что Слонов попросту — мелкий аферист и трепло, умеющий втереться в доверие и красиво навешать лапши. И та «двойка», полученная мною в Ерофеевском НИИ за навыки подбора персонала, была отнюдь не случайной. А испорченная свадьба — не такая уж большая цена за жизненный урок.

Хотя поначалу мне так не казалось. Заказчица «слезать с меня» даже и не думала, почти беспрерывно названивая на работу, а то и удостаивая личным визитом. Назойливо требуя либо доделать монтаж, либо вернуть деньги. Погребённый массой других важных дел, я пробовал её избегать, однако Хитрович — посёлок небольшой, и встречи с ней всё равно периодически происходили. В конце концов, накал страстей перешёл уже все допустимые границы. Дело доходило даже до шантажа и угроз. Например, нам обещали спалить телестудию. Вместе с Домом культуры.

Тогда я обратился к профессионалу, а именно — Максиму Гречко. Тот, выслушав мою печальную историю, проникся и пообещал помочь. И помог. После его работы, занявшей от силы пару дней, свадебный материал было буквально не узнать. Заказчица осталась довольна и преследование прекратила. Однако отныне при виде меня всякий раз брезгливо отворачивалась. Ну и хрен бы с ней, как говориться.

В ответ на вопрос о цене, Гречко махнул рукой. Мол, нисколько. Я же так поступить не мог и заплатил ему две тысячи. Тот взял. Таким образом, единственным моим гонораром за проделанный труд и полтора года жестокого геморроя осталась та самая бутыль дорогого алкоголя. Оказавшегося, кстати, совсем не вкусным.

Казалось бы, Слонов из телекомпании ушёл — можно вздохнуть с облегчением и нормально работать. Однако, спустя примерно полгода после его увольнения, дал о себе знать последний димонов «подарочек».

Его помог обнаружить местный хитровичский «компьютерный гений» Тихон Бурлак, пришедший посмотреть (за деньги, конечно) наши машины. Которые в последнее время начали часто сбоить.

— Где вы откопали такую древность? — удивился он, вскрыв кожух одного из наших ультрасовременных компов.

— Как? — удивился я в свою очередь — У нас же всё — новяк! Последнее, что придумало человечество!

Тихон в ответ на такое заявление весело рассмеялся. И показал мне — на всех блоках, куда крепятся компьютерные «внутренности», были сорваны заводские пломбы. Это означало, что кто-то хитрый проник внутрь «системников», вытащил из них всю современную начинку и заменил на допотопную.

Попробуйте догадаться с одного раза — кто это сделал?

С тех пор «друзей» на работу я не брал больше никогда.

04. ЧИТАТЬ УМЕЮ, СЛАВУ ЛЮБЛЮ

У Яны Пищук имелось два больших достоинства. Левая и правая. Обе мгновенно приковывали взор любого мужчины, отвлекая внимание от по-рязански простецкого, хотя и симпатичного личика, и не самой изысканной фигуры. Этим её таланты исчерпывались.

Яна была первой из местных, кого привела ко мне Алина Кунштюк.

— Будет ведущей и корреспондентом! — заявила она. — Хорошая девочка! Раньше писала в школьную газету. Все хвалили.

Ну ещё бы — целая дочь заместителя главы администрации Хитровичского городского поселения!

— Напиши что-нибудь. Что угодно — предложил я ей, вспомнив уроки Мотуновой. — Про то, что тебя волнует. В районе и вообще в целом.

Она послушно кивнула и отправилась писать. И написала.

Слово фейспалм тогда ещё не было в ходу, но именно он тогда и был мною произведён. У девочки не оказалось ВООБЩЕ никаких способностей по написанию хоть чего-нибудь связного. Даже зачатков. Понять в том потоке сознания, что она нанесла на ни в чём не повинный листочек А4, было невозможно решительно ничего.

— Писать ты не умеешь! — констатировал я. — Не твоё это! А как насчёт читать? Справишься?

— Читать я умею! — обрадовалась Яна, даже не успев огорчиться по поводу предыдущего моего заявления.

— Вот и прекрасно! Посадим тебя в кадр — будешь читать подводки.

В этом самом кадре Пищук и просидела следующие полтора года, старательно проговаривая на камеру всё, что для неё написали. При этом послушно повторяя все ошибки, которые не успевало заметить в тексте моё бдительное око. Больше от неё никакого толку не было, поэтому на полную ставку мы её не брали, предпочитая работать по договору.

В Хитровиче же «таланты» оценили, зрителю она понравилась, поэтому вскоре Яна почувствовала себя настоящей звездой и относиться к окружающим стала соответственно. Эдак покровительственно-свысока. За редкими исключениями, вроде меня. Работодатель всё-таки.

И всё бы ничего, но в неё внезапно без памяти влюбился Петька Скворцов.

Его можно было понять. Женским полом он до этого, конечно, интересовался, но исключительно в одностороннем порядке. А тут такая оказия — гарный городской хлопец в посёлке. В общем, Петя наконец-то смог переступить природную застенчивость и открылся Яне в своих чувствах. И, как нетрудно догадаться — был ею пренебрежительно отвергнут. После чего надолго замкнулся в себе. Ещё сильнее, чем раньше — жизнь в посёлке, непривычная работа, да ещё и постоянное психологическое давление Слонова отнюдь не положительно сказались на его некогда довольно открытом и весёлом характере. Вполне может быть — Яна была для него эдаким последним шансом на принятие новых для него места и образа жизни. Но не сложилось.

Последней каплей стало скоропостижное замужество Пищук. С другой хитровичской знаменитостью — молодым и перспективным инженером железнодорожного цеха по имени Вячеслав, по совместительству — вратарём местной футбольной и хоккейной команд. Фигурой этот парень отличался атлетической, характером — спокойным, а вот лицом подкачал. Уродом его, конечно, нельзя было назвать, но и на красавца он не тянул. Тем не менее, Яна всё-таки что-то в Славике нашла. И решилась связать с ним свою судьбу.

На свадьбу мама невесты, та самая замглавы поселковой администрации, как и полагается в таких случаях, взяла кредит. Шиканули на него — будь здоров! Я, как руководитель, был зван на торжественную часть этого мероприятия. А в качестве подарка от меня попросили организовать съёмку так называемого выкупа невесты. Снимать всё остальное и уж тем более монтировать, памятуя предыдущие успехи на этом поприще, нам не предложили.

В общем, для жениха организовали своеобразный квест, с прохождением целого ряда испытаний. Одно из которых прошло прямо у нас в телестудии. А снимать эту красоту выпала честь угадайте кому? Правильно — Пете Скворцову.

Когда я просил его об этом, то ещё не знал о глубокой личной драме. Однако он легко согласился, отработав насколько это возможно профессионально. Трудно представить, какие при этом страсти бушевали у него в груди. И в других частях тела тоже.

А вскоре он уволился. Причём сделал это в моё отсутствие, когда ваш покорный слуга впервые за долгое время выбрался со всем семейством отдыхать на моря. Когда до меня дошли сведения о столь досадном происшествии, я принялся ему «названивать», пытаясь уговорить потерпеть хотя бы до моего возвращения. Он отказался. Став, таким образом, третьим человеком, который покинул при мне стройные ряды нашего тесного коллектива. И я не мог его за это осуждать.

Возможно, Петю утешил бы тот факт, что брак Яны со Славиком продлился совсем не долго — они разбежались буквально через полгода. Гораздо дольше её маме пришлось выплачивать кредит за шикарную гулянку, проклиная неразборчивость дочуры. Впрочем, в нашем богоспасаемом подобное — в порядке вещей.

Дальнейшую свою карьеру Скворец так же пытался утроить по телевизионной линии. Его даже взяли оператором на «Люкс-ТВ»! Под крыло к тому самому легендарному Болващенко! Но долго он там не продержался, столкнувшись с куда более жёсткой эксплуатацией человека человеком, чем на «Хитрович-медиа». Последним шансом для Пети стала ГыТыРКа, куда тот попросился на работу.

Камеру ему там, естественно, никто не доверил, зато дали в руки микрофон, и отправили работать подставкой под него. И, на первых порах, он даже возымел на этом поприще успех. Чему я был изрядно удивлён, поскольку раньше Петя никогда не проявлял каких-нибудь способностей к написанию. Впрочем, я его довольно быстро раскусил. Читать-то он, как и Яна, умел! Скворец попросту научился пользоваться «Мануфактурой событий», в архиве которой хранились все сюжеты, когда-либо выходивший в эфир ГыТыРКи. Он обнаружил там мои старые материалы, которые некоторое время и выдавал за свои. Причём — даже не пытаясь нечего переделать. Уж собственные тексты я не мог не узнать!