Бесплатный фрагмент - На помине Финнеганов

{Часть 1. Рассвет}

{Рассвет}

Вспят! Вспят! Вспят!

Вызываем все денницы. Вызываем все денницы на дневальство. Отбудка! К наружию! И верный вертоуход датчаемому миру блудни. Путь открыт, путь открыт, путь открыт! Просонки, путь открыт! Насколько жизнесподобным наствой птенца может выть. Ищите ваши интелесные материи. Грядите зеломорем на восток к Оссеании. Право! Право! Часс, Патт, Стафф, Вольфф, Гавв, Лихтер и Дрыхтер. Смог наднимается. И вот уже староженина старожёнка ввысьстала до шедших времён, чтоб воспалить сердопламя. Солн-хлёб, сон-фён уйди! Сдобной уютречкой вы не закрылись восполниться светилом Пирса? Здесядь септ назвав мы израсходовали бывшенское, и с тех пор мы составили ноне заранок. Созываем всех дневальных. Созываем всех дневальных на деннице. Всю эту старую пожурную вещественную кульфонацию госдурств к Финку МакХулигану. Ты в лидеры, ты в лидеры! Твёрд триумф Альбы-Диктатерры. Слоган Колгана. Вздымись-ка, сумномрачный, гробреките здоровяшке! И пусть Билли Хаврана выручат из бедбалладберды с его грязьвенчанием. Задверьмительность для церкованных. Мы с высочайшим наслаждением объявляем перед ширпортербликами практицианских картофонбаронов, что чингис болезнен для вас.

Рука появляется из-за облаков, график захвачен всеобъемлюще.

Арпансадитель семян света для ухладных устарых удуший, что в домнтуаре Темнтуга после ночи доставки слова Ноуша и ночи внушения Мешу, чтобы он стушевался в тушёночнице, Сол Инсязар, господин возношений в закромном мире Нтамплина, тхап, с триумфом, возглаголал.

{Весь дом просыпается}

Вах! Суварн Сур! Верхопороховой перилстраиватель неба, ты, который агнинный! Дах! Арктурис грядётис! Буди! Началам возглаголав через транситивные пространства! Кильт за кельтом, видильман-невидильман. Мы избираем за тебя, Тентангел. Свадесия, славься! Мы, дурбаланарцы, заклинаем тя. Путекай, Марган, от нашего астамита, через приим правствия, до луча курящейся лучины, дабы вести наши надоезды, затем враз добудь мне дежуриона, объездоезжачего верной колеёй, на домониве сновещания. До самого замкостенного Гелиотрополиса волшебства. Теперь, если плутнибудь подцапнет пылотерце и плутнибудневсчёт потнагреет вскипяток, мы могли бы, пока с вами говаривала Мерклотрита Марь или Смык, Браль и Робитсон, провести волевое мыслящее действо в этой низине ужасных барханов. Заботы начни с. Где место для? Когда подходящий час? Озадачь здесь! Пыльных погнать! Примите. Потужители будут разнеживаться. Кто матьстаивали моей, столь настаивали больней. Как во время ёна. Мы вобратанки. От наших теней смешиваний они змийшугаются, и прыгсгопс за грань. Как быстроткрылки горячимся и примеряем ко злу дщицу в жару пред печью вздохомлений. Для окличных особ с наканифоленной вершиной Холма Филлина, завсеподдатый, во всех торговых точках, и прочее. Впоследверствии, Лугг Вероудаль будет выслушан позднее и тот колотящий искры из своих аленьких. Копьекончик огневсхода прикостлявится ко вдольмену в литоцетре большого круга макролехов Елеопалуса среди бурелома дуболазов, где мы в пенеплену Финголовной Бухты, откуда грубо заострённые валуны, остолбостоящие, для цветкоцацки, идолы истмийцев. Вездесь. Зачем зубищам злозалогов зардеть, закланным в зыбкозёме? Зараз вмешивают прошлости. Моськакой зверь, даже Великий Дан, не может совершить поступательство с нюхальщиком, лайшавкой соозверствующих пешевождений. Взмоклогорка Эдара. Зачем стравить дворнягу перед ночтенью? Пусть у них верещат тоны горланов, как цапы, а она, цыпа Саскураханна, наберёт водцепок в клюкете. Рази за тятяревунью, двази за привражника и рази, двази, тризи за разносыча. Так неперевариваемое жёлтое мясо оказывается неразвечаемым чёрным наливом. Каквон служит, чтобы грабить с алименнами, продразносчик, туркоёмной рысью к Приморску, пьеротетты, то есть в Бар Рожеств на Пир Кружки, как йог свят, если у вас промгромпыхивает в голове или вы посещаете кресты, задрайщик, вас утихомирят в Госзаведучениях Хенджа, Вексмут, Остград в осток, почт-мальчики, всяк и каждый? Пакостит смерть заживо всё жилое. Затем просьбы жизни проглаголал спогодь! Споминь? Всхолмье Хафиза, откосоткрой, в конце угличанецов, споспешествует местопроложению, когда он вытаранивает свои культуртяпки к самомалым, каналу газели и обрученнице Горечи, сунь-обсцень, самая дивточка, где когда-лево мадама была совместе с её тяженьким. Ламбел поднимается! Мы можем сейсчастьем услаждать о Геоглифе и её двадцати девяти способах пожелать сносвидания, ан в ливсезонности ужо. Раз сорок косо клюнув носом, радует мя суще то. Когда она с её дрыном. А впереди долгий-долгий луч до первой новогубернии. За окорока, за преснорыбу, за конфекты, за барандохлысты, за фрикасольки, за комфортели, за свиную недорезку, за смехи, за имяреков, за ватермортов, за ветрофортовых, за лапотных, за небесные храпы, за торные цели, за карри, за слишком горних, за лууки, за окольных, за тонны гольцов, за белых голубей, за долгие форте, за монохаты, за верную манну, за канавы, за багримых, за амуров, за барские руки, за раскованных, за тайные походы, за сместанаместцев, за доместицированных, за закатанное мясцо, всеобъёмно. Пьём! Взять верх, гром всех! Бьём! По нам мудро, что Старый Бруттон отказался от своей теории. Вы алпсолюто насправы! Амсулумммм. Значит, это портеркураживает васмножнос? Намантайно. Оно точно не помстится вашему? Амслу! То, где добро. Кажется, мы поднимаем низ монументальных веленьтомов, Дюхкха Араннов, среди верхоконной выступки, зондоезжачих и гейтеррадальних тороваторговотачек, вышче чи нижче, ведь, если бы да вопреки, в двойном предлоге и в тройном союзе, как кучное исследование в топайях, что были Манкрайними, склонилось доказать от пикалавового настоящего в марамарамагме, что пока последующее поколение ушло за дали далей дальних Береголье. Схоронив сердца. Нашли покой.

{Петух пропел}

Он ниспущает кукуруки. Снапокой.

Так пусть он ползёт спасть! Пока они не снимут штырку с его шточки. Закрыл вовсе глаза. Спад ночки.

{Похищенный сын возвращается}

Как сроккуковала почасушка. Слушай, зюйдень!

Ребёнок, натуральный ребёнок, таки вестимый по именазваниям (шагась! шагась!), будтобывший похищенным в возрасте недавнего, вероятно; возможно, отдалённее; или он зачаровал себя из полизрения ловкачественной рукой; на что в ответствовации сгибгибуранж; на доярмарке козлодоев; очень дагдакачественно; задира свалился; хлоп; сотня-саднюшка хромо-кривдушек дробо-грабарных муж-человек; смотрите, он возвращается; оживающийся; офинотворённый; поныне поминаем у камелька; срок заниматься зареву; гибернёрски владел звукобойницами; враг простоялый, палев ему в лот; вышегни на волне, возгрянувши во хребте; победиктор вчерашнис взысканус; солярный фасфатер; иссамый разборчивый рывок к раздевахам сопений до погребального аранжелища Банбы; по тридцати девяти статьям реконституции; по господнему приказу священноположенного канона; землепотерянный, как мы полагали о нём; подспудная ловитва, наизверский балда; с горы Тумбарумба; в причувствии пред всем лендсельпо; предвожак всех рыскунов; сир лихвенных окрестов дуба; Чертогдыра, Стволхендж, чтобы там зависать; ишьпанским пивцом благовестит его Ангалах; кирпичалицот; гномосульфидосалаводомандравой; большой борюка, ферт где форт; Гуннар, из Ганнингов, Гунд; один из двух или трёх чертопятивших товарищей, что парень мог среди гуляющих зевак встретить; да благословится баррель; литробочонки, крышки долой; тараканка, волопастор, навроде кучи, памфилий, винработник хладобранич, гигеенническая затея, как выборазился редактор; в толщину вашего бедра; как вам известнокс; вполне; спрашивая викария, что его радофь и груфь; землённый, блёклый и ильный занимались посредничеством у дремайских врат; он; когда глас цапли не слышен в землях Эльги; готов произвести свой стих; без связей, без препятствий, с круговихрями, с пра-прав-нравом; парасам за себя; Атман и Аве; которого иначе причиняют; не малочих как из старых, зато юн как палатин; белопрядь и впредь не присовременец; хотя он показался таким облепётанным; косно вякает; зато вполне важная вошка за далиями; угрозыск инспекций по личностям; также как в горле злость вызванобдение; астрономически сказосозданный; как Джамбудвиспа Випра предвидел о нём; последняя половина строфы выкупает его заложенное слово; несёренохлебавший и сивоперештопанный; и, форой у фальфиниша, наша спастрюля спороводы мокла котёлушко сажебелить; солидный, совестливый, стройный, сильный, спокойный, синтетический, свитский.

{Спящий готов перевернуться}

Клянусь антаром Йасаса! Уловка помогла ему достойно достичь наследованное желание. Капли по мантии никогда не струились вокруг Фингала. Приёмно! Заморяевские Соли, Вилли, сделают нового человека из кого негодно. Соль? Ля! Рука Ламфадера имеет длинные виды. Не хотите ли вы смотреть, что мы ходигнались в крепком ночном сне? Соверно. Оно почти, оно почти что, оно почти что готово опростокинуться. Свапнасвап. Из всех иностранных вещей, что даже не на сдёрне и смазной вражнице с нечитаным тобой точно, или в эддах да оддах, или в отрыжках гроба, трещин и топей речек, что должны были случиться! Неостановление жизнежития это единственный субстранс сталоводнения. Разобрано как разнародовано и радороздано разными россказнями. Почему? Потому что, клонюсь дайбогу со всеми дешёвыми диковинками, в чьих кормчих словах были начатки, есть две тайности, к которым можно обратиться, вестшедшее и остманящее, крайность правильщика и крайность зашибленного, улаживаясь вспять, потом пол дня маясь, и так долее, и тому подавнее. Почему? С глухой стороны у нас Джиннпалаццо Москиоска с двойными смежностями, турбаня и базарбаза, альллахальллахальллах, а проливоположно это алькован и розариум, надобрая ничка, сплошь украшекроение. Почему? Дела котомяучих дней, история про нищлег со зрятыком, и отцеборство, и лягальню-спальню, зато другие издуряются за окногрязными покупками, подсобиями и сторгованими, поднимая градус, злодейства и вражду. Почему? Будет и на нашей улице праздность, как всевидел Шавасамдживана, и сонная вселенка навернствует по кружной марштрассе и наконец приходит к свершению. Почему? Это не штоф иное как кружковерть, систома-дистома, и кажинный, который вам где угодно, совершал подобные сноводеяния. Почему? Берите с меня.

{Его спина замёрзла}

И спашки-заляжки.

Смири! Древко отваживания в действии, попрободает. Сыщикотравльда! Взлётываю! Откуда только эхтофсё приходит? Это бесконечномалые нервозности, изнервозность, извознервозность, продух аэра, спящий просыпается, в мелочах обратного предчувствия человека, ужимка и опять же усмывка, просто вспышка из будущего возможного махамайялюбия в мгновение окна, за которым круги вращения свиста пляски столпа творения.

{Приветствие утру}

Дом.

Сейчас идеальные градусы по Выспренним. Раскалка крадётся украдкой. Облако плывёт, как барахташкам не быть. Анемон флёрочаровывает, терпенитура возвращается к морнальной. Мысленные краски ведут себя свободно непринуждённо. Такими пишут живых. Вербена должна знаменовать, как трава направляет. Они говорят, они говорят фактически, они правда говорят. Вы отведымали плод. Что выговор. Вы искусательствовали с рыбой. Дело передачи. Любой из тех личных местных объектов там, где бы те нештуки ни завыгодны, и они просто было бросили бывать на дроме всегодного, обезобязанные быть близко. Вы дерзите их, те яствблочки, в ваших мастеруках. Раздевательство. Вы сдразнили его тем, что слетело сгубить. Ни одного целительно взимаемого стука с тех самых. Чухконёк на сухчелнок, с брички на гичку. Сонмомгулизм путеправлением в Ниль. Виктории не ясны. Лялябеды не часты. Это была длинная, очень длинная, тёмная, очень тёмная, никак не кратчающаяся, едва ли терпимая и, мы можем добавить, в основном довольно бурная и весьтьма мрачномечущаяся ночь. Чрезвычары. Дий! Ты не ходишь нейти, тебе прочат прийти. Здравей, сдавешность, сдавай, сутрешность. Досните, доля — длиться. Суть бо действие. Низ плоховал, хороший альтер! Ныне шибко, ныне сшибка, от причудливого к пророченному, вазодивные. Падма, очаробратнины и милосестрины, этот цвет, что звоноколется, это наш час возлеманий. Молиственный свой лотос возносите. До наступного. Адья.

Так благодарим, брахмодаруй, тамас. И в этом деле невропеаны сливаются инде.

{Дзинь-дзинь}

Есть что-то неноктюральное насчёт того, как бы вы его этим ни назвали. Хлопхлоп и винвин не особсменно ванван и хлипхлип на вашем томлёнском без рываний, затем что просто-напросто они это они. Ходун притягивает дурного намприятеля. Снимсним снимсним. Старые эхклирные дрожжедетели могут быть прапропащие, а гарьтина восстенала маслом по-древнему. Моровей, мрак, лихо и оранье пожать готовы бурю их алканий. А ваши последние слова к сему дню в кампанотивистской аккустомологии будут рассказывать распрямки о фантазии через ражесть ради радости, адьясвитанта, где он поднимется. Ласк для нас и зуд на зоб.

{Часы}

Тик!

К ним в Залки Лока. Слыхом уверили. Миру в оплёт. Тогдашнее теперь с теперешним тогда в продрожательном времени. Как слышали. Кто возымеет иметь, заимеет разымание. Так слушайте! После третирования трудара, перезвяк, будет настуком-то меньше часов да столько-то минут расхода дверниц ночедел малмесяцев годовалов века смехоманвантуры Очевышнего и Маловидицы, нашего наобъявь наобъятеля и нашей тительной матери, ближнедознайка соплужника, и их груднички, и их соседоки, и соседоки грудничков их соседоков, и их приневольники, и их прислужба, и их свойственность, со всеми их трепыхами во всей их необъедности, что есть, пребывают, будут и были их.

Премного обязан. Незнамчас! Сколь, о тимвременщик?

{Таверна}

Колкий чесун? Санкхделишно! Вразве вы не видите тот маршпуть, што они проштыряли, нашед ватары, встучившие Гимарай, вдарь страшат низменования лихо, бодач, выхолух, тигара, леофант, когда даже угары ажтерзали ишпитания, среди трилистников пробивается вздыбленная чернядь, пех, пех, пех, пех, следвпреследуя пешеподошвоподралом. Вот мы до! Что означало, если рещи могут толководить, раз первобытные условия постепенно отошли, зато тем не менее расположение твёрдого и жидкого в значительной степени упорствовало через перемежаемости сумномольщицкого громливания, псалмопевческого свадьболизма, самоведческого погребения и провиденциального богослужения, делая возможным и неизбежным, после его суд-да-держанной имуще-неимущей зрядержки, в том месте и периоде, при рассмотрении социально органического бытия миллениумной, милитаристской, монетарной, морфологической, мирграбительной округоформации в более или менее устоявшемся состоянии экивономической эквиобщей, эквиленской, эквиленной эквилибералистики. Тритормозите, Тчёртч! Анаморфема на меня! Не убудем хужеть неосторожеводными! Тык вы истекали, частоколит в кишках войскрутина. К Яроходу на якоре. Эквитоннаж. Смотрогодный. Расплескаюсь влаготарностью, фаворитные финтивыдуумы! Тыном трактир торовато торчит.

Тик. От Тамотимо тематический. Втык. Бурный, хоть и Неладный. Втик. Объявление.

{Туман в лесу}

Где. Кучеперодождевоблачное занебесье выбирая, жало желания пронзило сердце секретных вод, и самый широковиданный лес на весь район выращивается в настоящее время, преимущественно приспособленный для требований пикникующего человечества, между тех вверх хождений и всех вниз падений, и туманом облака, в котором мы трудимся, и облаком того тумана, под которыми мы работаем (подорвался, который порывался), так что помимо указывания местности можно чувствовать, что человек не может с выгодой для себя добавить слишком много к предшествующему, из чего, как оно и должно быть, следует, хорошо, просто упоминается, что хитрый старец морской и старая женщина в небе, если им нищо не говорить про это, они не скажут нам лжи, и вся шуткость пантомимы, от короля каннибала до бутафорской лошади, в том, плеско-наблеско, чтобы напомнить нам, как, в нашем драмкружковом мире, Отец Времён и Мать Простланств варят свой котелок своим костылём. Что все, и праздный паря, и зайка, знают. Посему.

{Река и город, дерево и камень}

Поликарповый пруд, пруд Инналавии, Сморцо сгладкостей, пойпенный предел, опромеж Дельтами Рыб и Стреловержцем, неизминно там, а мы привечаем тела, тлея здоровые лета, минихохоча тут от грайватера, впрудомосты до косноложа, река жизней, обновлениерама воплощениерамы порождениерамы природовидениерамы Фанна и Нуны в Бродвограде, этом конунгоместе чужденцев морбойничьей расы, наводнитель океана Либнуда, Моредали, пусть будет так! Где Малберет Неанлец, выслеживая Виньетку Морячку, радприметил её Линфианский Спад, а кормосеялка-перевеялка подняла первую почву. На шлюз! Катаракция! На благо надейся, а плуг не бросай! (Кстати, гармоницируя свободно, хвалил священный он заклад, ведь именно на этой лубковой станичке, хоть и несколькими часами западнее, та позднопрошлая наследница глав-здания экс-полковника должна вернуться в пространсады Двейера О'Майкла, чревоследствием грубосвального острия пики, которым он всадил воной, без дальнейших осмеяний). Там в миндальничащах начинает зеленеть, там сиреносматривают уютное местечко, как мы знаем, вона там, ведь по зовнесении его приговора каждый как мог лучше. Так свыкошествуют к Витальбе. И её малые белые плодштатницы, подтянутые трищёточницами, это хобдоблинское носоводчество. Саксолютовои, наши родопрощальники, хотя теперь столь лютуются, как придётся в Англсен, умеренная саксация, вывезенного ларца не станет. Также там тучка тормутит, понынепамятно, единственная на всё болото. Зато такая голая, такая галька, хвалится скользать такое брр блл бмм шоу, что, от Баринденов, белый альфред, это как выманен должен был сбыть чей-то боголидерский спередник. Гомо Всемерно Замореокеанский! Его достопримечательности у Лейимбрега. Старое женгамское жимпанство. Пст! Затем, пока светотемень плавает лебедем тут и там, этот камнюшельма и тот фонарный растениевод говорят Сиволдаю Забрало-Поцелуй и его прекрашей Молли Вербен, на пустырниковом ирландском, ан ну-тка, это мессопребывание подходящее и его пиерия нескоромная для курднальского коммунитела, случись ему целепраздновать святую мистерию тут или если тот перегрим из континуальных погранземель, миртолюбиво заточённый в хатку, как туча взглядом угрожая, он намеревается принимательниц упорнамучить. Голый йогослужитель, укрытый солнечной пылью, у него всё дубстоит пучком с нежнейшей листвою, приношение её водственному Оуэну. Совершам погребалу возлиям! Пстрь!

Осуществляйте, что должно осуществиться, и оно будет, воззрите, наше возеро видзабвения, тот великоём, откель столицая Ис изыдет (атлантично!), градно и мирно, после хования ото хны под ватерами Айре.

Мори!

{Часть 2. Кевин}

{Девушки и Кевин}

Хто! хте, дармуазели? О суженые, на штарт! И от земли вздох небесный.

Чертангеличики, дочери утёсов, ответствовали. Вдоволь самфирового побережья. Ты с твоим, твойным втвойне, твойнейший ты. То люб, то близ, так любый ближе. О полнение! Семейные, групповые, школьные, клановые девицы. Пятнадцатки илишь четырнадцатки, да новенны илибо двадцатты, да октетки даверно декадендекадки, да месяцатки с послечаявшейся. Чта каждая поняла по-своеё от стравненных с её стороны. Буде лепестковыйны колокольчицы они хоровьют хоралы вкруг Ботанической Бухты. О диводушках вспомнивинных. Небескиванья! И все они вприсадкие гласили сингармонии и песнь небескиванья! Он. Только он. Аленький он. Ах! Совокупные кагаламентации. Ох!

Св. Вильгельмина, Св. Оградница, Св. Фибия, Св. Весландрея, Св. Кларинда, Св. Непороша, Св. Долорес Дольфини, Св. Портлантруа, Св. Причитурра, Св. Эддаминива, Св. Ярьбелянка, Св. Рудотоварка, Св. Раевоконтральто, Св. Уна Верхнесеть, Св. Минторгашия, Св. Миха-на-Погребезднах, Св. Чернокованная, Св. Иннурочное, Св. Хрангел Колибяше, Св. Бонагентура, Св. Кланстенькино, Св. Страстновидово, Св. Горная Сень, Св. Волноспасск, Св. Холодинторг, Св. Гласнежин, Св. Присномниха, Св. Томасаббатиса и (гул трясите! тон умерьте!! писк глушите!!!) Св. Лорнетотдел!

Церквымоление! Церквымоление!

Ээх! Таковот, как это ни назвони!

Молодистки устословили собрататься. Восстаньте со своего одра, из полости ствола светлиться! Кэтлинка кухмастерит. Жребий выброшен, мафрау! Вы должны с посушенной акваточностью водопрашивать всех баркопеликанов. Австролог Уоллаби у Толана, плоткидая наши спехдали Новейшей Аланды, подписал вам и сейчас наше поручение. Миленезия ожидает. Будь ённый.

Гдесударили. Ни тот гибко узкий, ни тот широко округлый возле того гибко узкого, ни тот прекрасноразмерно полноликий с подветренной стороны того округлого, зато, действительно и пользительно, тот вьющийся, прекраснопорциональный, цветовеснушчатый, стройно крайнекрасочный, тонкие черты, качающийся к наветренной стороне того прекрасноразмерно полноликого.

{Новости о преступлении}

Витало ли оно уже в воздухе, когда что-то нужно было сказать о нём, или это кто-то напредь убеждённый, который должен чтотытожить обо всём как-нибудь?

Что делает Киавейн? Расскажите про его исшествия яснее! Какдубтобырадетель. А его моральтычины до сих пор его лучшее оружие? Как насчёт ещё нескольких забитий, чтобы златовариться? Чтоб езжать на бочке, баланс бережёшь. Это голос Томбы. Его лицо это лицо сына. Да будет твоим потаённый зал, о Харама! И дева, единственная, оплачет тебя. Источник Томбы в утишении. Зато у Крины вот даренье. Осёл О'Двайера из Сердолины крикрожает зрякричать, на путь гнанный в дом ужаса перед чарами уголовщиков Горшечной земли, кручинки у всех добратавшихся. Когда его посетил незавешенный репортёр, Майк Портлун, наследовавши уголь, тот рестирант почтильмена, как именуется оказначенный гобсек, он начиняет срежущее для Известий Дурбана, первоочередным изданием. От горраспаддетеля. Где быта не было. Судачий день. Боссвышение Верхней и Нижней Углубашни, Врекуехов, пусть он живёт во реки веков! Всенощные игры в Долинном храме. Празднества субтемналий, выстанавливающие ту горекатуру злошаткости, что фразоблачал Камерад Оскур. Последний Шульц Голодранец, по всей горбоявности. «Раздымные знаки». «Раскрывая историю Паба». «Негодование, в избытке». «Возбуждённая толпа следует с религиозным столиванием». «Изобрейнвеянье остатков, которыми они пичкали буддруга». «Кинографика в сценическом сечении». «Патетворчество». И вот там, из суемрака, где Лондан туманный, вдоль пути Канавана, то есть с годами ушедшими, кроткий луч волны, его полярный путесвет, правящий стерном через тернии, доверьтесь Тоухене, и вы вступите на истинную почву, является сортировщик, г-н Гырр Гансен, разговаривая про себя завсякдаль о своих надеждах упасть, где девушек пир гурьбой, что отпразднились домой после танцев, его скрючка дюжемается в его уключевом кармане, проезжий соотчисленник положительно с галеона Гримстада, бобрик старых сударей, сытый по гроб ночи, как они глаголят, покоят и укают дел минувших вослед, и на нежчин всё время том паток, зато с той усмылкой как ломтики масленохлеба над его скорлупостижным солнцегоном. Вас выслушают в противоглазе, поздносчик! Какое подвершение! В почтолежской роскоши и в полной здравнице! Поштар! Почтшон! Башмачник жён! Копейка правду о вас бережёт? Чуй, чего, тебе, того, чьего, чего, чай. Былка Бе бачит, что батон блинопекли после буханки. О, какой духовкотворённый аромат! Отцед чаш! Лист нам носящих дай нам на все дни! Зане укройте меня, мои други-примятели, от изумрудно-тёмного долгозимья! А ночь и ныне спать для Пухового Плато, а в ось и ныне як, как спевали спиваки, так для трудолюбивых прямоходящих твёрдоштампующих печатноскрепляющих чиновников, которые полагают сформировать генеральное мастерсэрство нашего Ценпочтамта, шиш на щас да щи на шай, когда они тулили их головершки к подушке для пылосонной ночь-смычки с альтердевой, с которой они укладывались ради всего взятого. С пеленательной походкой в эти маршевские виды. Как провелось время, гонспарень? Вы слышали о том преступлении, шельмальчик? Мужчина был прыгоморён из-за россадских дуамочек, по всей шведомости, боле междунашими, среднесерыми, даго, времячаянными, тенями, ноктюрнами или самохворыми, если сноряженые бойкобылки плюш знойные зазнобы с глупошлёпками, одно, другое, третье, головоротницы или сдавленные выкрутаски, придя к трубочному разбору полётов или изучая угнетанский, следили, как его шерстили после его волнопадения, когда д-р Чарт с улицы Верликого Шорльза он поменял его хребет в один засест. У него не было такой интенденции, с разными мокроступами за разными миловздорами, зато пока на предызводствах подходят без обнимиков, когда и где судоряды позволяют, это могёт быть сколько угодно после стемноты. Что одни только красули они видят и темнушники они обоняют ветеркурс. В дырплену. Черновзвывчайно! Гаерцинточки и гелиотрольлепные! Ни разу с полногрубыми дерзушками, зато не раз с неопёрыми подсудками! Это клеймическое разнимательство на пороге кухулического вероломства, и кто-небессуд должен компенсуммировать его. Где же тот шорник-морник, тот легколов-полицап, этот собака-барин, бой-готовец на лисье чело у панов! Где иже он, наш любимый среди многих?

{Утренний свет}

Затем, что делает Киавейн, приимец? Тыр по торам. Новенноявленный иконостас его витражелазных купорь-окон только начинает вскую словно освещать его легенду. Пусть Фосфорон возгласит! Краспрекрасно. Как выдал тот, что видел того, что видел! Людям след срочно бежать, чтобы поймать его. Не спрашивай более, Ерёма мио, голос Томбы! Не жучкиного пай-сына дело. Тот бука, что опустошарил в букетах. Родословная лоза Эремонэбера на поле Брегии, где лежит Теффия, овзращена к центру поля и плодоносит естественно, затем глубыдейные заводнения вяще не открыты для литоргии жарлаживающих жаворонков. У Хиггинса, Кэрнса и Игена гляньте. Здесь Взбалтус всё ещё креплён накрепко. Внутрях. Как слабко слышен сада звук внутрь инн! Поцедители не заметят явиться. И предналительные солнцекаты нутриквасов будут поглощаться. Ведь это пока ещё не трансфер госпошлин или благовозные Моррисы, грузами полны, вы заутреннашёптываете, что звонили в цокотколокольчик? Конечно, и это не тогда. Греко-Сидерическая Залазнодорога, облак казывается, скоро будет начинаться с гладкого листа с её первой единственной конной спортивностью. Чернодальние тарантайки, пока крашеный фиалмолочный фургон идёт по расквитокисанию, торопятся с бесконечной галлакцией колымаговращателей и шибковозиков, что наши припомнят деды как самый писк сервиса, Рядки Землишних. Также вагоновихлявые всё ещё запасдеваются, торопясь после ночных выхлопотаний. Видпочивайте, Шельмас Шкода прелестника! Тихо слово! Господоугодно звонит Вероэкклесия. Что лучший наш первый скоро покажет. Беззрительность кто есть кто сыграет вот оно что, что на что вот оно вот.

{Штормовое предупреждение}

Аврал! Даврал! Дадаврал! Примас всех Галлов, протонастырный, я ямс сущ ямс, митрогенероздух в свободном ветродарстве, сейчас закипается повеять предупреждение огэлтелого шторма. Невпример, Аэрландская Коса, Меганезия, Обитаемость и безднотысячные островки, Закатные и Свет-Осткресные Подступы.

{История Св. Кевина}

О Кевине, вечнозданного Бога слуге, Господа Создателя сыновнем боязливце, каждый, предоставленный растущей траве, обратился к крепёжному лесу, потёртому челну и попёршему шильнику, как мы видели, так мы слышали, что мы получили, то мы переслали, так мы будем уповать, это мы будем молить, и тогда, в поиске любви знания через осмысление единства в альтруизме через оцепенение, пусть случится снова, так случится снова, остригая в сторону четырёх баранов, и переходя через масломельномюсли, и бросая по пути наблуждаемые пылающие угли, и утрясая Нелли Крапиву и её парня дурного разлива, который копитель стрекал, любитель камней, приятель грызгрызенных костей, и оставляя всё мерзомазаное, чтобы присматривать за нашей вододивной, чудеса, смерть и жизнь таковы.

Иново. Преждезданный на предельном вижумрудном вострове энциклического архипелага Вижумрудов, с наступлением праздника первозданных святых белооблачённых ангелов, коихсреди христитель своего, добровольно бедный Кевин, которому была предостравлена правилогия священнического послезданного портативного алтаря при ванне, когда отдавался единственному истинному кресту, обретённому и воздвигнутому, в безбрачном супружестве на заутрене розоперстой, восстал, и отзападно двинулся, и пришёл в альбе золотой парчи к нашей центральной Зелендолине-двух-Морей по архангельскому руководству, где посрединно слияния вод реки Янасей и Ёносей реки на том или дружном уединённом судоходном озере набожный Кевин, утрословя триединую трисвятость, судносреди своего благоприятствующего алтаря пречистой ванны, сплавился центростремительно, диаконский служка санов гибернийцев, на полпути пересечения поверхности подразумеваемого озера до его надглавнейшего эпицентрового озёрного Востровка, для коего его озеро имеет недробежное начальство, куда в первочасье, властный знанием, Кевин пришёл, где его центр был последи омывающих кругом водопотоков Чистводы и Чествина, островособленное озерцало, озеролирующее озёрный островок, на котором с брежным плотом иподьяконской ванны подручного алтаря, елеем сильно священно помазанный, сопровождаемый молитвой, святой Кевин пребывал до третьего утреннего часа, только чтобы возвести охровый исповедный медопчелоульешалаш, в обособленности коего дабы жить в стойкости, алтарник кардинальных добродетелей, в коем песчаном дне, святейший Кевин выкапывал до глубины равной глубине седьмой части прямой сажени, и выкопав оное, почтенный Кевин, анахорет, принимая наставление, отправился по направлению к приозерью востровбрега, где семь счислимых раз он, коленопреклоненный навосточно, в полной укорности в денношестичасье собрал григорианскую воду семикратно и с амвросианской евхаристической радостью сердца столько же раз отступил, неся то очистительное господство, заключающееся в его портативнейшем привилегированном алтаре совмещённой ванны, и семь следовательных раз в выкопанную полость, как причетник уровней воды, освящённейший Кевин, потом перелил, таким образом позволяя воде быть, где была суша, от него, такого вместезданного, который теперь, конфирмованный как сильный и идеальный христианин, блаженный Кевин, заклиная свою святую сестру воду, вековечно непорочную, чтобы с должным пониманием этого она должна была заполнить до средневысот его ванноалтарь, и в оной рукованне блаженнейший Кевин девятигласно воцарился, в концентрическом центре переведённой воды, гдесреди, за нависшей фиолетовой вечерней, Святой Кевин, Гидрофил, подвязав свою соболью каппу магну до высоты его херувимских чресл, на псалмопевческом повечерии сидел на своём седалище мудрости, той ручкованночке, после чего, перезданный доктор всеостровнейший вселенской церкви, страж двери размышления, память случайно предполагает, а разум формально располагает, затворник, он постигал непрерывно с серафическим жаром первичное таинство крещения или возрождение всех людей через кропление водой. Ишшо.

{Ночная сцена}

Берегослонки, следите за ретировками! Вестобуй, гасите! Оплывите внимательно. Попятный вид от трёх Бреймысов под оголёнными небесами открывается с другого конца, сбрасывания вашего громословения пожурили охмариться, подымет персти не лежать наместно. Их громоздили в предчерчивающем веке, как курятники золотого молодняка, и если вы знаете свой Бристоль и исходили троллейбряцать эльфцарских дуг того старого гнибулыжного города, вы невестьписьменно накарябаете мысленный Меднокс-Взмыс. И если их наделили посевным франкклином, это тоже должно быть полностью проверено. Их замысел это просто расходовое слово, и очаровательные детали света во тьме освежаются от женоприхоти, что наделяет наслажденьем. Ишь обилия чета! Ах, милопара! Тот первоотрыватель, что сделал свои полножертвия в этих окрестлесах, был воистину тем счастливым смертным, на которого изуверительное разбирательство указало в его первый свободный день. Разве не будут мощи бумаги, предрешительно примеченные перьеследом, с нажимом, как приклад мер, поконверчено соргнутые, когда стилописы, светотушь и стигматычины на одну сумму на ту же персону? Он появляется из почвы преотлично после всего, как раз где Старый Диябалл должен появиться, вертясь неподалихо, Леди Поманок начинает демонстрировать свои поманолелейные талонты. Сложнонравный путесчётчик мыслеживает справоредкий пат для его простых спуднижних весодёжек, припрошаемый её причудливыми кладдрехами. Вы бойласкались с тем польщиком, игривка, не уже теня, пока цветдочки были на тщетдушках. У него может быть горбик, у него может быть даже горбишко, зато всегда есть что-то разнузданное в, скажем, моряке на лошади. Как только мы приводним его, мы воротим ценность! Он принесёт нам тафтотуф, и таким образом мы доберёмся до Миссий на Мессах. Старая уморинительная история. Мы, попрямители правдолавочки, взоръявляем тухлятые письмолепия как настоятельно магистраченное максимиливающее для застойнослабо обученных. Факст. Уймите-ка его шалую башню! Нет ничего лучше ветхих вин в молодых мужах, это в действенности мотто семьи МакСилушки. Кулак в перчатке (скривомучка) был предоставлен на смещенническое древо перед четвёртым двенадцатого, и это даже немного странно, все четыре часовосъёмщика по-прежнему гонгъявляют перепостановку Иакова ван дер Бейтэля, что смолкурил его покрытую пипку, с Эссавом из Местнопочтумии, что пускал на постхлёбки его заимствованную подогревкастрюлю, прежде, чем цимболизировать апостолов при любой времязамене дня и года. Первая и последняя дозагадка веселанной: когда в есть нету есть — когда оно того. На часы! Шоссе Героев, где наши свежевальцы оставляют свои костинные, а кавалер и дева-роза бокалы вспенят дружно вмиг. Это их благожест, чтобы старый Елесейпольник искал тени его отставки и чтобы юная Жалмерпехота носилась вскружа голову и начудила их партнёрам, как же мило и забавно на поминках Финнегана.

{Разговор спящей пары}

И наступил уже чай-тайм. И время пить уже чай-чай. Чтобы мой тлен отпечатался на теле века. Вон, встреч Виновник. Ни на отринутку пожалуйте! Я гружу ваше отягчение. С моей с твоей ноги. Тя суть Мя. Мы поймали самосебя, Самдругнам, и этос комплектс неполносцепности, той тяпробливый марраж, из-за которого я ложеснавышнейший. И снимите мой англь! Исхожево. Омн ещё бы очисжаль. Показ омнировен час.

{Рассвет в Дублине}

Ха!

День-грение наступает на зломелькание. Лютооземь яснопролёт, на ущербе. Да градствует верховодство сонмрачения, снежно ходсчитающее, под тресклавины молний, в самый завёздонный Департаментес низнаружи, люта мгла, людям пропасть, до загорницы из берлогова. Заслонкороль Пёрший (театровождаемый адмирабельным Сопританом Флагдругом и Подпотолковником Сказолюбом) в процессии появится сверху Думпл-Барьера, в мостоположении, где он был многопрославляем Бурскомистром «Хреном» ффумарным из Островльдов, ныне Изольдины, глядя самым удовольным с (экспон. 39) клочьями увешанным слонцеубором, небопонуждаемый с его всюдублестящего битюга. Брык.

Не уставая конюшить ржуранные стати Белоростгорода. Правейший блаже, грейсыпь намилостих! Многоопытный Нараспашец, в шарах правды нет!

{Вертоухов, девушки и солдаты}

Это малый манероизм этой выясности видимостей, под маркой вам известности, как предоставляется мокроурологами Брегонской Органовации Развитийства Знаньеносцев, потому что, моя дорогая, упоминая об этом вполшёпота, как в чистой (пуще порожнего!) естесущности, насупротив вас различностались и тот простой стряпировщик, и две сеструдницы подштановщика, и три советника фраппировщика содружествователей. Которые есть, конечно же, Дядя Ярбур, ваши двоюркие племяхи Ниццы и (высшевелите развилинами!) наши статные знакомые, Дребеденни, Трёподрянни и Трепетгилли, перехваченные в непристойной позиции Сообществом Сфигмоманометра Сигурда Сикосьлаповича для некровных пруссов.

{После сна остаются знаки}

Рицимирие. Твердбылья?

Ха-ха!

Этот мистер Айрленд? Живолюбивый?

Ей-ей. Ай-я-яй, борз.

Плач Стейны леденит внутренности дновидцев, как матерния соблагосвалилась в муки старых обводкатов, мензурьёнов Такта и Шпакта, зато глас Илимы согревает рад-ракушечных сновиденчески для того волшебного утра с всевсборной хлебсолянкой кофестиваля мумулакания, неся пылпродукты, то варево, что чрезвычайник полезник. Расходоприходчик? Никак-то? Нетто, мне скажется, мной приминается чёрт-те подхожее. Некоторого рода весь бремяносный, потом правдоприблизно оно символ визирует тазоведро, женскастать, потом подспорьем остросторонний четырёхугольник, и наивскользь цыпцыпнадцатая сластомаслимая, возлежавшая с её монарширландскими верхнеботами среди твоечайных листучек. По всем признакам, как несложно то ожидать, оно желает продолжать становление после этого тут, где некогда был мир. Как деннотайные жизточки разоблачили их. Не преминув преследовать Черновца «Надымход Цемры»; напоследом, сикось вброд и накось вплоть, неделя неминучих наконец развязалась; пока пламенник помаленьку поднимается от печизабитости осияний в адский чёртов чад, к тем-тем будем ближе там-там, на подъёме Феникиец.

Минует. Раз. Нас минует. Два. Сон нас минует. Три. О дни под всим вполым вветром, когда сон нас минует. Четыре. Не минуем ни минуты!

Затем тише. Кто может, поможет! И стоп.

{Обратно ко сну}

Я был таксамый на всё зелёный с нашими цепковкими бесприходцами, объезжая устаревшуюся деломестостность, где тихосчасть, путая вохеномелочных обивателей с бардородными джентрилаврами, светллойдовласых плюхеньких пробоведников с желтогожими косображниками и мокрогубых гвенбелянок с вороноокими долоресками; как и множество невероятелей, впреслед дующих невозмножности. С Матфом, а после «ну же» с Матамару, а после «ну хватит» с Матамарулюком, а после «нет, ну хватит» с Матамарулюкожаном.

И ещё коечтонибус. Слово за слово, сир скакун! Он будет томиться по Серым Сермягам. И, с другознайстороны, он будет гласнословить Министреля Транспотех. Девоцветик Розина, юная Девоцветик-краса Амариллис, юнейшая краскидистокровная Салшорея или Соршалея. И дом с подсемьякрышими занемаетными, теми, что постоятельно напересечку от черепашедесяшек его окон, чтобы рекокурсировать себя, как витражстекло за монтажстеной, чеголегческим англицом Отеля Уинна. Садделения: Пальбык, Эльбуф, Суасдол, Ностра Жерсей, Мирдалекров, Аббатдвор, Бракеткотракт, Хоккейвиль, Споккейвиль, Холмволн и Вольхолл. Ражиотажные управляющие нахолмья викингов. Спороотрытие. Когда провозпесенник восходящего солнца (см. в другом ориэле), готов дать всему зримому тон, и всему голослышному высокий звук, и всякому зрелищу его границу, и всякой грядущей задумке её вовремя. Покамест мы, мы ждём встречи, мы ждём быть встреченными. Гимн.

{Часть 3. Беркли и Патрик}

{Патрик зажигает огонь}

Мути: Ноништо кружив дымвьётся от Господдома?

Юти: Это Старолобня Коптельни пыхтит с гарного утра.

Мути: Ему эддолжно одинзначно быть торжертвенно стыдно за себя, дымя перед высочайшим.

Юти: Часподь суть мастер Дрёминус и повелеватель безгрошсветностью.

Мути: Астродиминус! Аже я мог наощутить попсреди скоплений, для кого их громоздешние прошествия.

Юти: Былакабала! Это христиантемландец с его портерами-бонзителями, пышпушечным крахкарарахом и вагонотоварищами минивыруливает в кобуранном поле зления.

Мути: Агнцев потрошители! Аже мне нужно недостовериться в друидно вообразимых рассеиваниях, целокрупный парень остаётся на целопрежнем месте?

Юти: Верклин! И он фундеменяльно теософотбился от шлющих наскоков.

{Король Личин}

Мути: Окаменетёсибус! О жаролётность светколовни! Кто с тем гуннкогнито царисовался, где исподблизу мемориалываниум?

Юти: Задверуйте, непленколюбимо задверуйте! Финт-финт! Бей-бей!

Мути: Аливерованиум? Молносностью его Редонум утварьждёт!

Юти: Перебороланд! До раструба его ростра. И пострешение суйязычника это фениксловение в каждом нашем вертоуглу.

Мути: Почему единсветло высочайший улыбает не абы что для личины на своих ругалямочных губах?

Юти: Голослучение! Вестимонету! У него есть дар всепособным на палого бёркли, зато у него есть пол венцекроны на Евразийского Генералиссимуса.

Мути: Шасталподобро! Тому по-настенящему быть теперь предковитийственным?

Юти: Дабы жить продолжало писание да будет потерян парадикс!

Мути: Райские ли шансы, за фаворита стоило?

Юти: Деввзять однопусть у Посторонника!

Мути: Скак? Он заворотничает. Пора?

Юти: Ссяк! Дёгтеярая войда! Пари.

Мути: И Правоприятная, и Простовлюблённая?

Юти: У винных вкроватных впереплясунов.

Мути: То есть когда мы достигнем объединения, мы перейдём к разнообразию, а перейдя к разнообразию, мы добьёмся боевого инстинкта, а добившись боевого инстинкта, мы возвратимся к духу успокоения?

Юти: Не без света ясного разума, который лучпускается к нам свыше.

Мути: Можно я позаимствую эту грильбытолку у вас, старый резинокожник?

Юти: Вот она, и пусть она будет вам перосдувальней, Эйрослушник!

{Заголовки скачек}

Передача.

«Ритм и Цвет» в Парке Судоделий. Конмеринный грай в Великих и Натуральных. Спылосжаросдача. Дублируя новосценную стародавнюю торфтолкальщину, напоминающую о Верном Верховом Венчике. Двое трусят. Гелиотроп сообщает из Гарема. Трое узлят. Жокей Притушитель щемит Шайка Бодрожителя. Паддик и Беркмекер толкуют.

Далее следуют подробности.

{Беркли и теория цвета}

Нынеча. Опоследом чего валух бамбасов духпенно грошовый пелвосолтный яхвеязыкий товалиссь Балкелли, архидруид остландского яхвеизма в еговой гептохроматической семитоновой септицветной красрыжелтозелсиндиганской финиш-мантии, он вдоль демонстрировал еговому мистер-гостю Патолику (с длянегошной альбой, чьё горло гудеть в одновремение со всеми еговыми рясу подтягивать товалиссами серобраторода, он частил всё время, в то же время, как все его моношёрстые с Самдругом Патоликом, понежесь, речевёл, дай нет, речевёл, никто свободен ней есть, он хлебал слова, то бяше, восстановиться нет завтра до) все даже слишком многие иллюзионы через фотопризмическое занавесие тонального панэпифанического мира в спектракле Богояхвуса, том, в котором зооантолитическая обстановка — от минеральной, через растильную, до животной — не представляется для всесовместно падшего человека, как только под одним фотоотражением нескольких радужных градационов солнечного света, того, часть которого (обстан тонпанэпимира) показала себя (часть стана тонпанира), без возможности абсорбрать, тогда как для первозазряшного парадюкса и провидца в седьмой степени мудрости Энтиса-Онтона, ему вестима внутренняя истинная сущность реальности, та Вещь-в-оной-себе, то бишь, что все объекты (панэфира) всесторонне показывали себя в самом истинном цветостатусе, осиянные шестикратным славословием реально оставшегося света, вынутодинально, внутри них (обтов панира). Тряский Патолик стереокоптический, не понимать весь этот поучиучебник, вовсякслучае, восстановится не завтра даже вещь, опоследом чего бамбасогрошовый духпенновалух пелвосолтный яхвеязыковалиссь Билкилли-Белкелли сказать, патвалиссь, как был свят, двукратный гельвгольцелитель, с другими словами, с вербиграндградацией от мармытихого до трескунеуёмного в истрахулахульное звондзиньканье, пока его медленнотолковец, с уменьшающимся яркостноактинизмом, увеличествовал себя в светоёмкости для видения столь сквознозрачного, чужеспокойный вы меланхолик, у Верховного Свыше Оберкороля Личин огненная егошная травоголова вся казала цвет кисличной травозелени; опять же, негробелючий, из еговой гекссексцветной задоморощетканой верходежды еговый товарищ шафранный юбкилт выглядел того же оттенка жареных шимпинатов; другая вещь, доброволец молчамедитации, он был ниразумеючи, еговое золотое двугрудожерелье напоминало такпряможе курчавые покусты; вслед того, с позволения негативистов, зеленеющая крышезабронница дляче Разубер Верховный Обер Король Личин была просто вылитая, как ему бы хотелось сказать, капля сверхизбытостатка множества лавровых листьев; после того командные глазуревые быкоблочки Самого Высочайшего ардрицаря Короля были точно чабрец рубленый в петрушку; вдобавок чего, если изволитсэр, нас душит шкода, вражепископастбищание, эмалевый индийский камень в проклинательном пальцепоглаживателе Главглавного Сэрсултана Властелина всё одно как он товарищ оллимковой чечевицы; вдольбалок чего, как недоразумеется, кюрекюрекуя, фиалковые боебитые контузионы лиценаружия Большого Заправилы Выпятишейного Пачечайшего Автократа со всей чисто лишнетоновой интенсивной насыщенностью окрашены однородно, кругосторонне сверхнаруживнутриниз, прямо как ножпример вашей закускуски из предостаточной сеннакассии. Запрудно внесь градные! Стокхат?

{Патрик и трилистный платочек}

Далеча. Высокопророк, — саморефрактировал малый падре, неходко потворствуя, чтобы уметь разумом чепуховиной назвать вещь, назвать, говоря, даже если хорошая пока, — обездуманный вы, как светотемь черновбелыми сивклочьями, такобразом апостериорипризмически окрастрофированный и паралогически перипаролизованный, горний от принципальнейших до ранедужного горшка искрайних иридцев (на моментданность шоромонахи временаблестели и дополнодлительно разумутились в их нейтролизе между возможной зеленистостью присоветчика и вероятным краскрытием святого), как Моя прибылижается и Моя подтересантится в нусофырках носсувой платштучкой синтетического трилистика к винвоне, кажется-то договор четыре три два заставляет сердце быть сильнее, убегая на Баларкодуге (он ленно преклоняется), на Великой Баларкодуге (он коленно преклоняется), на Величайшей Великой Баларкодуге (он коленопреклоняется приличествующе), знакарство здравого замысла во всём в целом в цвете огня, светила и световых дуг. Намир.

{Беркли закрывает солнце пальцами}

Что за вещь, клял бы копом, эта вещь, клял бойкотом, та самая вещь, кляну богом! Даже для никчемушного Билкилли-Белкелли-Балкалли. Который собирался застенать заслонце на лампу неисусветлого. Потея, чтобы облапошить и отправиться на седьмые небеса. Тогда он затылкокивает своим больным чёрным тельцем высь-о-го в Ишь Зал.

Бух.

{Обращённые люди прославляют Патрика}

Благо храни Светлампию! — огласили гелиоты. — Злато греби лопатою! Разгласили. Смертодни. Где на том высенебесном склоне ахты-вахты-шляхты. День слетания. Предаваясь предохранятельсудом грузтома вящего. Архисудного для. Сыротырпырбор.

Къдегтярво?

Святки и свитки, кэбы и кони, лорды и люди, кущи и козни.

Ветхость убрана за подавностью. Вперёд судьбами — в денну заденность. Се негодня. До трансфигуросияции. Хрястник Таборнэкклс, скинопигия, придите! Шельмистика, снорадужь нас! И пусть каждая крестопара будет накрестоподарочна, маленькие наседские, яличница и васуния, в раздородном панкосмосе. Со светчинямднями кругом. Правдоверие!

Однако тут нет никого, кого там не было раньше. Только порядок перерядили. Ничто не в ноль. Будебысть!

Чу, лавролауды начинают благословляюще ориэлизоваться, когда святой и советчик сказали своё слово.

{Настало утро}

Обвёртка калиптровой шелухи обпочаточивает околовенчиковый Соцвентес; грибоводорослая мухопапоротниковая злакопальмулярная плантеонция; с увеличивающимися, живовитальными, вчувствительными чертогоразборками; соблазножертвуя куда бы с кем бы то ни было среди мёртвальхлада и черепходов во всю вял вялу ветошь, когда Ральф Рыскатель располагается, чтобы сопричелюстить его костекулаки и её богобёдра; одним троглодком тошнотворного надрыщак бумерангобойко, а вы живописаная шитокраса, вылитая райдуга; и пенистый фиал снутри опустошал; ни новоздоровья, ни снова зловонья, сэр; пирогора протухтов; хлористая чаша.

{Настало время перемен}

Вашечка здоровье, горедабедадельно! Айда, лётнопутники, в добрые путы! Громвелитель глупонервных олимпийски оптимомистичен; это должен быть судодейный день для марьяжей на открытом воздухе; Мурт и Евычур сим вольномерились плодобнести тот бор; вверяясь провидению. Вы должны сделать на славу тот стантычок, портмачтник. Вы собираетесь в шторм валко в фьорд, зарапортяга. Вы однако ещё должны убийственно снарядиться (бесподробно). Вы всё ещё в стороне и делаете как стукнется (лично). А что касается вас, Жасминия Амура, и всех, с кем вы пригожи, близпристрастно это должно быть вами решено, то ли Единоженины у него, то ли её Двумужний, трубочный, обузолапотный и нектарный. Хмурёнушка или владельщик, вотчич или яремник. Склепий-сын или Древнегракх, всё ваше городаточное будет непрерыдательно возвращаться от Анноны Перемытомоечной, Резиденция Вязкамения, Ден-Дромежье, отбелено лучшеобильно и ночлично подготовлено, каждый предмет намылен, оставляя несколько полосканий, и каждое поласкание оборачивается разноопрятно, вот цепь для масс, петля для рас, жеманному же поплеченье. Терпелпиво, терпеливо! Ведь ничто, что есть, паки было. В мирскорбной стороне. Слово со звоном, чтоб возжечь от основ. С огнём в вас снова. С пылом привести к порядку твёрдому. От самой архаики мы влачим наши лета, и так и продолжим. Доставлено как. Воронычки из жилетки и сновоздоровый полукомбинезон, приспособленнейший выживает, насколько утюгощение жарлизом и крахкучамала позволяют им. Намчисто любимо. То ж. Когда умывпленно. Зановокрой. И мукомельницы цоканожницокают. Сонноночь.

Шить-лень, шал-лей, смой-три! Сомните-ка эти дебелые шорты. С расцветкой пышного цвета меха ради. Гляньте. Стать долговещная и на шаг ближе к стилю. Если мня грязните, куксик, присмотрите мне нижник. Ведь науколюд не правит границы переделов морализоляции. Кообсервация блистай.

{Сон начинает забываться}

Что произошло? Как оно окончится?

Начинаем это забывать. Оно вспомнит себя с каждой стороны, со всеми позажестами, в каждом нашем слове. Что сегодня правда, завтра направляет.

Забыть, вспомнить!

Где наши заветные возможности? А либеральность в присматривании? Позже чему, что, при каком почине? Полеплановые лиффиизмы ассамблишментов. Ватаги, занявшие Градоброд. У дымной дельты Девы.

Забыть!

{Части перестанавливаются}

Наш мукозерновой цельнамельничный викоциклометр, тетрамэрский смотроскрытикон (этот «Мамма Луйя», известный каждому школьному скандалисту, будь он Мэтти, Марки, Лукки или Искупан Осличный), с автокинатонетически предпристроенным стрескостыковочным экспрогрессивным процессом металлоплавления (для дельца, его сына и их влитого знанья, известным как готовьяйца, глазуньяйца, гробьяйца и выскребанье за скорлупки), получает через воротную вену диалитически разделённые элементы предшествующего разложения для самоценноцели последующего воссоединения, так чтобы геротизмы, злосчастья и вычурности переданные архаичной линией из прошлого, типически и топически, литеры из рытвины, слово здорово, с предхождением восходжжения, со времени Пленного и Голубеллы, когда Гиацинточка, Голубоглазка и Маргаритка качались выше всего чересчур длягалльского, и иллирического, и антинумантного в нашей родине маять, всё, анастомозыкально ассимилированное и преждеустановленное параидиотически, на поверку, стардобрая храбрободрая адамная структура нашего Финниуса Старого, который настолько высокозаряжен геликтронами, насколько злоисшествия готовы влиять на это, могли быть там для вас, Петушочевидношишка, когда чаша, блюдо и горшок дымят горячо, неизбежно как то, что бумага ей как куре царапать и что аккуракули будут мараться на яйцах.

Вот где причина сокрыта! За кем же последствие слова?

{Часть 4. Преподобие письма}

{Маргуша}

Друг. Итак, мы подходим к Дрянь-дыре. Преподобие. Можно мы прибавим могущество? В смысле, нам несомненно доставили огромное удовольствие эти тайные действия природы (большое спасибо за это, мы робко молим) и, в смысле, мы правда были ночерады так светгадать со временем. Мокроживность, которую вскармливают около стрелковёртких, узнает про всё фунт лишка. Дальние облака скоро исчезнут, предвкушая погожий день. Уважаемый Мастер Сомопевец, пусть они сначала родятся такими как он, с обоюдобочным войоружием, и это было между Виллемстауном и Маррион Айлсбери на крыше длинномобиля, весело мчавшись на полном бегу, а мы думаем о нём так, будто он видит в нас лишь как розам ветров веялось. Когда он проснулся в сладком приближе, нужно было простить его (златоволоски, мил им май и в берлоге) за то, что он видал в облаках, что у нас слишком очароваятельное лицо для толкомины. И вот мы вернулись, не успев и стеблем жесткнуть, назад к стожаренным дням, где Уоблаш чуть лепечет, человек, что никогда не клал ни крахпельки себе в пожитки, кроме пенок с дольного каравая. Это и стало для меня тем уколом веретена, что дал мне ключи от мира грёз. Садовые подколоши, держитесь подальше! Если бы мы выпалили всё, что приголовили закушники, сплетники за его размещение (май вкрадчивый, о вас речь), с их мясом, что вредно маслу! Там, где жир маргарзина потёк. Чуть-чуть чуть-чуть. Стражно, что это запрещено почётной десятой приповедью не носить свежего глядетельства на беду житного твоего. Чтобы те слизи на двери каверны вокруг вас оплакивались (ложь выступает на них веснушчатостно) и были настолько шельмами, чтобы предположить, сможем ли мы и когда? Нибудь! Пусть же в ноги прострутся им грехи их против Моллойда Сухокрыла, он же прыгльфертик псиц, что вот-вот должен подняться, главнежный всея Задельеводства! Налегоньку да нольтихоньку, изумрландец, прозванный Вечноухом своим первым помощником. Пусть же всех схожих неведушек нашей лыкошитой истории тут вгонит в пот священный! За пипку с понюшкой или чушку металла Гибернии, на которые мы набрасывались, ей-боже, кто-нибудь с превеликим удовольствием заставит другого отдать Богу гробдушу посредством рядовой меткой игры. И, конфликтуя с константностью химических комбинаций, не хватит и всех его изветшений, оставленных для Пётрлицая Подборщика, чтобы получить три семьдесят в пятнах человека из них. Рожь и травы! Как похитительно для трёх Сальнотанов из Дурции и что за разлучцена для двух Пери от Монахиньства! Свинцовый сахар для хлористых кислоуглов! Тихо! Он, обладающий от ребячества высочайшей валентностью для наших знатных созерцаний, везде густо заросший взгрудью, горбедром и зрячками, преследуя нежную компанию продавщичек. Его разодевский хор вот. Извивающиеся рептилии, обратите внимание! Хотя мы исчертпытали всех подобных упрыскивающих угремучек. Они постоянно дряньвращаются, врядсмотря на то, что мы просто соглашаемся на соблюдателей чисточуд! Вот бы вышнее могло принести нужное, например, сообщение, чтобы его можно было увидеть!

{Курица, чек, похороны}

Теперь — верзазорный гурр и его знание габаритов вместияйца. Сперва он был перепульщиком одно время, а потом был вполымях уволен Клугом, от перебрани пафф. Съесть такое сырдельце! Стактактистика показывает с его застольными икайными икашками, что салплеватели старой фирмы с полным жаром ценятся метроболонскими. А пока мы бы хотели приволочить внимание к нашему закону «О моксенсации тучащихся». Магниты в нашей среде несвергаемы от бегоизбытка парашютирующих. Если простразность позволит плохой пример расположения в виду военных, в веру нашего понимания, самым ранним желанием из того, что приходит в голову, было бы облегчение королевских недугов. И как его взор шёл вверх полезть, и да не отвратится гоп. Его древостать малымянна. И ничего в татьковы худо-бедно-верно-вредного! Если вы не балладтрусите, вы непрозябаемы перед сухолистами, пляжами и бледными наминами. Закажите сейчас, пока мы не оказались у Подлиственной Террасы! А теперь нам пора уже заканчивать, с надеждой, что у Святого Лауранса всё на лучшем образе. Мораль. Г-жа Горемяка Шахранцева: «Так вы ожидаете проблем, Влаговес, осуждаемого бытового обслуживания?» Г-н Горемяка Шахранцев: «Вернее, чем то, что есть добро возле меры, Леввия, моя щёковая книжка вполновсю победнела». Большок. То есть: один два четыре. Шальцы. Вглубоко в задах-с. Впосле чего наши наилучшие, опять же до ста одиннадцати плююсь одной тысячей и одним прочим благословением, теперь азакончив всети играмоты по вашей доброте душевнейшей, в смысле, за все проблемы, что пришлось вамтерпеть. Мы все дома в старом Финтоме, слава Данису, ради самосебя, в том самом лютимом из судпрагов, что будет осферен до венца нег своих, до тех пор, пока наш корммешок полон меди. Невозможно помнить персон, а там же невероятно забыть места позиций. Кто же захочет сподушить голову с мыслью заклинать появиться особенно жалкого вонючку, вишь, как имечко, Винн МакКрадишка с братьями, таинственного человека из убиенных в шкварках? Фарсспециализм! Томофей и Лоркан, на банкете халтуры, оба Тимсоны, теперь они поменяли свои карачдеристики во время их отключки. Из-за Конана Д. он рискует разбодрожить карму, если их верно проинформируют. Маятьстар, будьте добры, музыку! У нас будет пироманерная репетиция. Грай! Остаётся только смеяться. Малец, финыграй! В бой же правой! В смысле, а иначе понимай как в славе. Он захочет, чтобы все его злостные нощные татюшки переизлечили его. Наша в бреши. Большой плохой старый рыскитчевый обсудлютый фанабер! Уже засфарширует последнюю запиханку. Его ночное винобдение будет змеить местью в шерсть чесав дыбом втордня. Приидьте, царственники. С иной бурдой. Картина перьями из коннопаркдейской Влодочной Палаты, показанная в Утренней Почте, как из Бостона кранслировано. Положенские лица будут одаминировать всех как из без двадцативосьми в двенадцать. Послушать того любверучательного пастора, как положено, хляборотного джентльмужа, бездну аграрник мимо лил. Не забудьте! Всенощное винобдение скоро случится. Помните. Останки должны быть удалены, пока не настало возсъем звонков грузно. Задумав горячо вернодеяться. Так помогите нам засвидетельствовать в сей день перед рукой во сне. От Майгульбищ с покорничанием.

{Свадьба, Л.К., лекарство}

В смысле, вот письмописание к вам с ложнонимностью по поводу других церковных находов, судвершаемых при этом. Ай, хотелось бы связаться с меднолобым, вижу сам; ах, на что прильнул глазами ан к маим нагим пятам. Так-то вот! Гремела песня складная, любимая моя! Нашей формой в юношестве очень восторгались с первоначала с локонами самородной меди. Ссылаясь на Акт непрособственности замужних женщин, корреспондент украсит, что осеннекрасная сверхцарская мода свисает вполне ровновато, что идёт её гузновальным очам. О, счастливая винушка! Если бы только все МакКрадища сдерживали вергильственниц как ООО Битвойско! Гензелье в каждую гретёлку! Забудьте Млекайлов тех! Давайте беседовесть о нас! Жена Гада с попиком, Лили Кинселла, которая стала женой г-на Потхолодного ради своего доброго имени в руках адвоката поцелуев, сейчас примет участие в обсуждениях. Просто ночная принсценировка! Бледные брюшки мы взяли по среднее печение, сзади в полоску, выдать пенсов. Головорожи с Воловьего Погоста были подготовлены Сальным. Бригада с Бутс-улички. И у неё было определённое лекарство, которое ей принесли в бутыли лицензированного трактирщика. Шельма! Растрешельма! Нас извещают, что восккожник в настоящее время у госпитализатора Виста, чтоб ему никогда не выйти оттуда! Просто загляните в свой портачный ящик когда-нибудь с почтиндексом около 4.32 (без 8 и 2 опять) с мастерами и клерком из суда аппликаций и с благоматом Марии Возродительницы для хорошей всесторонней симпудриковой чистки, полностью на виду, чтобы удивиться, увидев из-под рояля Лили на диване (точно леди!) улегшись в рост, а потом он начал дружно так прыгать, чтобы узнать, что произойдёт, когда любовь прийдя в права вступила у бракозачинщика с его хождением по телам, среди лобзаний кидая взгляды на зеркало.

Почему с нами обошлись не очень великолепно, если полиция и все прочие кланяются нам, когда мы выходим по всем направлениям на Улице Старперлоо чудес, я с вязаной кубокруткой? И, персонабельно говоря, они могут трясогусто потналиться мне, как Холмари Аллен пел для рыкцарских премьерщиков. Разпример, нас никогда не приковывали к стулу, и, двапример, никогошенький вдовец не преследовал нас с вилкой на День янкидавления. Встречайте великого штатского (нам нравится, коль горд!), который благороден как гриб и очень чувствибельный, когда он всегда сидит насупротив ради своей промочки, пока для всех, кого это касается, Сальный — это головорез, что редко тверез, хотя он и изумительно хороший башмачник по своей профессии. Если мы должны в дальпрежнем селить нашу жалобу против шашки Лейкеси, который знай себе обитает на углу Мыльного Проезда у Катеринки МакФаршлейн, вследствие чего, после принятия таковых шагов, его здоровье полицстоянно разлепляется в Петькин дым, что было бы насдачным оборотом дел благодаря ворбежцу, которого волгнали из криспианства.

В смысле, наши беседы готовы продолжиться более светским разговором со стойприцельным человеком касательно естественного проф. любозанятия после его нескольких хороших шалтай-баклажек с махоркой. Однако для любого, кто любит те половидные пирожные с присыпкой, один за штуку, спасибо, возлюбленный, Адаму, нашему первому дельному Финнлодырю и нашему торгомольному набожнику, по наценкам Гриффитов, за его красивую ражкрественскую посылколомку.

В смысле, мы все просто обожаем те всезлобесные лица ратнодворцев, с которыми они вертятся вокруг да около ритмов ложа маего амфидрыхия, а он трудоватый, насколько паузможно после грязепадения враговлагушки. Клинически реформированные народы, мы можем добавить на этой стадии, вироявно говорят, чтобы утихомирить несопротивляющихся уховатых. Вот в ваш ответ, свинки и скот! И так мы жили в двух мирах. Он ещё один он, что остановился под сводом Взгорбка. Бодродухов нашей хатославы будет тем тождеименитым с ним, кто соберётся с силами и выпрямится зазнамо героически, затем что, молодой или старый, для моей ежедневной имвсеведальни, пора свататься за соломинку.

{А.Л.П. и П.С.}

Альма Лувиа, Приглушённая.

П. С. Возлюбленная рядового Ролло. Сейчас ей уже весьма пристучили вдетские чушьташки. Но шикует как важная шишка царских покоев. Шиш! Всё прошляпивши. Зато у неё до сих пор есть её второянтарный дракоментик.

{Часть 5. Речь Лиффи}