Бесплатный фрагмент - На грани

На грани

1. Пятница. Приемное отделение

К вечеру Илья привез жену Надю в городскую онкологическую больницу на лечение в отделение рака кожи. Ясно, что в выходные никто никаких операций делать не собирался, но место в палате на пять человек лучше было бы занять в выходные. Больше пяти-семи дней в больнице, как правило, никого не держали. При этом очереди на лечение были огромные. Из-за пандемии родных и близких в больницу дальше приемного отделения не пускали. Надя попрощалась с мужем:

— Илья! Я прошу тебя: в мое отсутствие будь поласковей с Дашенькой, у нее сейчас сложный переходный возраст. Посиди с ней, поговори, похвали ее за успехи в школе и в спорте, какой-нибудь новый фильм посмотрите вместе. Оставь пока все свои нравоучения и увлечения. Посвяти себя на это время дочери. Обещай мне, что будешь заботиться о ней, а когда я вернусь, мы решим с тобой все наши личные проблем, но без меня будь для нее и мамой и папой.

— Обещаю, Наденька! Но имей в виду, что у нас с тобой нет никаких личных проблем. Думай в больнице только о себе, да и не волнуйся ты так, обязательно все будет у тебя хорошо, а Дашенька прекрасно обойдется и без моей пристальной опеки. В палате было чисто, аккуратно, на стенах висели симпатичные репродукции картин с пейзажами. Вполне уютно, если можно так сказать о палате онкологического отделения. Как ни странно, накануне выходных там уже находились две женщины. Они о чем-то эмоционально беседовали довольно тихо, внешне это выглядело, как разговор матери и дочери. Надя, миловидная женщина сорока лет, поздоровалась, представилась соседкам по палате, переоделась и легла на свободную кровать у окна. Одной из двух собеседниц была женщина лет семидесяти, это была статная седая дама в красивом голубом халате, которую звали Галиной Васильевной. Второй — стройная брюнетка, Екатерина, лет на десять старше Нади. Когда в беседе её соседок по палате возникла пауза, Надя обратилась к ним:

— Пожалуйста, извините меня, вы поступили в это отделение раньше меня и, наверное, уже освоились в палате и в нашей похожей ситуации, у вас такой спокойный вид. А я совсем недавно узнала о своем диагнозе и мне очень страшно, нервы как натянутые струны сейчас. Врачи — большие молодцы, совершенно случайно, но главное вовремя, обнаружили у меня во время обычного осмотра миниатюрную родинку на спине, злокачественную меланому, и говорят, что мне надо её срочно удалять. Анализы тоже подтвердили необходимость срочной операции. У врачей нет никаких сомнений в том, что меня надо срочно оперировать. Но у меня сейчас ничего не болит, нет никаких симптомов, и я не могу избавиться от сомнений в необходимости срочной операции. Я не понимаю, что мне делать, и мне очень страшно… Вы, видимо, утром сегодня приехали. Я, видите ли, оказалась такой трусихой, и я так нервничаю! Врачи — большие молодцы — совершенно случайно, но главное, вовремя обнаружили у меня во время обычного осмотра миниатюрную родинку на спине — злокачественную меланому, и говорят, что мне надо её срочно удалять. Анализы тоже подтвердили необходимость операции. И нет у них никаких сомнений в том, что меня надо оперировать. А у меня пока ничего не болит, но все равно очень страшно… Катя сразу же ответила ей:

— Не переживайте вы так. Вас здесь прооперируют, подлечат, а болит у вас что-то или не болит, это не самое главное для врачей-онкологов. Они — наши спасатели, они — наша надежда.

Надя немного успокоилась, закрыла глаза и буквально провалилась в сон. Женщины, деликатно погасив за собой свет, вышли в коридор. Проснулась она от неприятного запаха еды. Дежурная по отделению раздавала больным ужин. Все три женщины, прибывшие в этот день, были сыты. Они, не сговариваясь, отказались от еды. Дежурная ухмыльнулась:

— Как скажете, мои дорогие, но есть вам, в принципе надо, вам силы еще как пригодятся, а еда — это тоже сила! Спокойной ночи вам, девоньки! Дежурная собрала посуду и вышла. А Надя приоткрыла окно на ночь, чтобы выветрить навязчивый кислый запах казенной еды.

2. Суббота

Утром громкий голос старшей медсестры отделения разбудил всех присутствовавших в палате. Женщины стали приводить себя в порядок. Дежурный врач проверял своих подопечных. Всем им измеряли температуру и давление, кое-кому назначали какие-то лекарства, кому-то необходимые процедуры. Больные внимательно его слушали. Затем та же женщина, дежурная по кухне, привезла на тележке больничный завтрак:

— Вот сегодня девоньки, вы себя правильно ведёте. Надо обязательно есть, что дают. И духом не падать! Женщины с удовольствием позавтракали. Галина Васильевна пошла к врачу. Катя, выходя в коридор, предложила Наде:

— Мне надо отшагать не менее двух тысяч шагов. Компанию мне составите?

— Нет. Это не мое.

Надя вышагивать совсем не хотела, раскрыла книгу с остросюжетным детективом и погрузилась в чтение, но ненадолго. В палату вошла еще одна женщина лет тридцати пяти. Она представилась Тамарой и заняла свободную кровать рядом с Надей. Её мобильный телефон разрывался от звонков. Читать книгу стало невозможно. Надя посмотрела на соседку. Тамара, извиняясь и понимая, что беспокоит окружающих, обратилась к ней:

— Надя, у вас, случайно, лишних наушников нет? Черт возьми, я в последний момент забыла свои дома. Мне подруга завтра обязательно передаст, я вам верну. Надя всегда носила с собой в сумке лишние наушники, чтобы не выкладывать и не перекладывать их дома. Она кивнула: — Тамара, у меня есть, возьмите. У меня они лишние, не надо их возвращать. Женщина по мере возможности стала говорить тише, но все равно разговоры не прекращались ни на минуту. — Вы уж не ругайтесь, у меня четверо детей и новый мой друг и сожитель Костик. Все они волнуются, как я добралась и устроилась — я живу не в Москве, я живу в Туле. Прошу прощения, к вечеру мы все точно угомонимся. Надя вышла прогуляться по коридору. Там на немногочисленных диванчиках сидели женщины всех возрастов, национальностей и даже одна седая негритянка. Надя решила догнать соседку Катю, которая явно пыталась выполнить свою дневную норму по шагам. Та, не останавливаясь, приглашала Надю примкнуть к ней и ускорить свой шаг:

— Мне осталось кругов двадцать и можно будет отдохнуть.

— Нет, мне за вами не угнаться. Я подожду вас на топчане в коридоре. Рядом сидела Галина Васильевна и звонила кому-то домой:

— Света! Добрый день! Как у вас там дела? Как Филипп Семёнович? Без изменений? А давление? Ну и слава богу! Скажите ему на ухо, что у меня все в порядке. Деньги на еду у вас есть. Как это уже заканчиваются? За два дня? Ничего у вас больше существенного из посуды не разбилось? Ладно, деньги передаст вам кто-нибудь из моих друзей, я собираюсь выписываться через пять-шесть дней. До свидания. Если что, звоните мне в любое время. Надя подсела к Галине Васильевне, и та сразу же ее спросила: — Ну что, врачи вам назначили операцию?

— Нет еще, до сих пор не огласили диагноз и время операции.

— А что тут оглашать? Здесь у всех одна болезнь — рак в той или иной форме или стадии. ОРЗ и ковида здесь ни у кого нет. Да и ковид не лучше. Главное — вовремя обнаружить. Мои местные врачи сразу не догадались, что со мной, запустили немного мою болезнь, и теперь все у меня ужасно ноет, болит и тянет. Сил нет никаких. Хорошо, что медсестры делают обезболивающие уколы на ночь.

— Галина Васильевна, давайте с вами постараемся не говорить о болезнях. Давайте лучше поговорим о фильмах, о театре, о любви.

— Ой, Надя! Мы здесь все, можно так сказать, — «на грани»…

У меня в последнее время все так болит, что мне и не до кино, и не до театров. Но о любви поговорить всегда можно… Галина Васильевна глубоко вздохнула. Она не производила впечатление какой-то болтливой старухи. Наоборот, она обладала какой-то способностью притягивать к себе людей. У неё был очень приятный голос. Её хотелось слушать.

— Ну хорошо, Надя! Давайте поговорим о любви, раз вы задаете такую высокую планку общения. Надя, скажите мне, я могу вам довериться? Мне надо с кем-нибудь обязательно поделиться, больше даже выговориться, прекрасно понимая, что мы с вами — чужие люди. Заодно и ваше мнение услышать…

— Разумеется, я никому ничего не расскажу. Я никого здесь не знаю, а потом, мы ведь здесь случайно с вами встретились и все…

— Вот и хорошо. А то я уже несколько лет вынужденно зациклена на теме «нет денег». Только что я звонила домой. У меня муж очень болен, полностью парализован после инсульта. Он уже семь лет лежит, мы боремся с его болезнью, а теперь еще на наше горе и моя болезнь прибавилась. Сиделка всем заправляет, отчиталась мне пять минут назад, что уже почти все деньги потратила, которые я ей оставила. Как только я за дверь, она начинает по чуть-чуть разворовывать что-нибудь. Мне самой давно ничего не надо, моему мужу тем более… Но все равно она то чашку, то ложку, то книжку, то картинку, то сувенир какой-нибудь или подарок чей-то возьмет и утащит. Мне она говорит, что случайно разбила. А иногда и продукты утаскивает. Я сиделок меняю часто, но со временем происходит всё одно и то же. А без них я вообще не могу управиться. Надо мужа приподнимать, вертеть, чтобы у него не было пролежней, надо ему памперсы менять, убирать, ходить в магазин, готовить. У меня нет уже сил. Я не справляюсь одна. И к тому же у нас не Москва, у нас город С. — большой, но все равно провинциальный. Не так все у нас там просто. Не со всеми знакомыми можно поделиться. Многие друг друга знают. Филипп Семенович, мой муж, был когда-то большой «шишкой». Ему выделили шикарную квартиру и иномарку, он много зарабатывал, пил, гулял, изменял мне, увы, направо и налево. Но самое ужасное — у него был порок, жуткое заболевание — игромания. Он играл в рулетку в подпольном элитном казино и, в конечном итоге проиграл двадцать пять миллионов рублей. Нашим сыновьям и членам их семей стали угрожать бандиты. Они еле закрыли его долг, но семьи сыновей остались «на мели». А мой муж, который всех разорил, вместо благодарности сыновьям за их поддержку, взял и запил. Ну а потом — инсульт и парализация. Даже такого больного я все равно его очень люблю, представить себе не могу, если останусь без него одна. Вот так у меня и осталась только крыша над головой. Сначала я сама справлялась с его недугом, но потом, когда и я заболела, наши пенсии стали уходить только на лекарства и сиделок. Сиделки подворовывают, причем все, как одна. Я не успеваю их менять. Ну хорошо, давайте поговорим о любви. Например, любви к родителям… Мои детки после этой авантюры не стали ближе ни ко мне, ни к отцу. Наоборот, никакой нам теперь помощи от них не выделяется. Я работала преподавателем в местном техникуме, у меня, естественно, нет, да и не может быть никаких сбережений, а просить деньги у детей я не буду. Им и так сейчас трудно. Вот почему мне так хочется выговориться, общаться мне не с кем, нет обратной связи.

— Это очень неприятно…

— Но у меня есть и другие истории, противоположные моей. Рассказать вам?

— Конечно, почему бы и нет, Галина Васильевна! Тема взаимоотношений между родителями и детьми всегда актуальна и поучительна. И наши родители всегда меня с мужем упрекают, что у нас никогда не хватает времени на общение с ними. Мы работаем, мы оба — инженеры-строители, мы востребованы, сейчас быть занятым в строительстве — это и модно, и доходно. Но из-за этой работы мы друг друга-то не видим, не то, что наших родителей. Единственная дочь растет самостоятельной, но без особой ласки, а нам всегда все некогда и некогда.

— Вот это как раз в нашу тему — про дочь и родителей. Я расскажу вам историю моей сверстницы, соседки по лестничной клетке, которая была директором Центральной музыкальной школы, весьма почетным жителем нашего города. Муж ее работал в нашей мэрии и получил бесплатно квартиру, как и мы. Все у нас у всех было хорошо. Так вот, у них росла очаровательная единственная любимая дочь Сашенька, которая после окончания Института иностранных языков в Москве, познакомилась на каком-то мероприятии с мужчиной, который был старше нее лет на двадцать. У этого богатого бизнесмена потекли слюни при виде молоденькой красивой девочки. Он понял, что ее родители просто так Сашу ему не отдадут. Тогда он специально придумал некий бизнес в США, в Нью-Йорке, якобы для Саши, и забрал ее с собой в командировку.

— А ее родители, естественно, сходили с ума, тоскуя по единственной дочери. У нас тоже единственная дочь, я даже не представляю, как бы я могла ее отпустить.

— Не совсем так. У Саши-то случилось счастье — первая сумасшедшая любовь! Она была в полном восторге, и действительно, её пригласили работать пиар-менеджером, участвовать в интересных проектах в какой-то его фирме. Пара счастливо жила то в Нью-Йорке, то в Майями, то в Сан-Франциско, то в Сан-Диего. Саша звонила родителям и сообщала, что у нее все просто отлично. И так она прожила с этим миллионером счастливо и беспечно три года и все ждала, когда он сделает ей предложение выйти за него замуж. Саша двадцатипятилетняя девушка, высокая, полногрудая, длинноногая брюнетка с карими огромными глазами — мечта любого мужчины, гордость родителей. Все вроде бы было хорошо.

В это время мимо болтающих соседок по палате проходила полная седая чернокожая женщина. Женщина излучала какое-то тепло, симпатию и дружелюбие. Она приблизилась к Наде и спросила:

— Я тут случайно услышала, что вы про Нью-Йорк рассказываете? Вы будете смеяться, но двадцать лет тому назад я была в Нью-Йорке и в Бостоне, читала даже лекции в Гарварде. Воспоминания остались у меня на всю жизнь. Готова поделиться с вами.

Надя вежливо ей ответила:

— У вас удивительно свободный русский язык, вы говорите без акцента. Мы с удовольствием послушаем о вашем пребывании в США, давайте только поближе к вечеру.

Чернокожая женщина, закатив глаза, улыбнулась и сразу же ответила:

— Хорошо, хорошо, извините меня, это все от местной тоски, спешить-то нам всем некуда. Между прочим, русский язык — мой родной. Она медленно проследовала дальше по коридору, а Галина Васильевна опять глубоко вздохнула и продолжила:

— Но вдруг, как «черт из табакерки» появилась в их квартире законная жена миллионера с тремя, я подчеркиваю, с тремя детьми. Она, оказывается, все это время жила в Лондоне, пока ее дети не окончили школу. А теперь сыновья и дочь захотели учиться в США и быть рядом с отцом. Короче говоря, бизнесмен представил жене Сашу как домработницу и, видимо насладившись по горло любовью с нею, отправил несчастную девушку домой, дав совсем немного карманных денег. Девушка, не веря до конца в такую ужасную реальность, все еще мечтая о продолжении праздника жизни, который был у нее в США, улетела в Москву. Она сняла однокомнатную квартиру. Родителей, естественно, ни в никакие детали не погрузила, не хотела их волновать.

— Ничего себе поворот в жизни для молоденькой девушки! Представить себе не могу.

— Вот именно. В Москве Саше реально пришлось выживать. Отец её тем временем ушел с работы на пенсию, стал болеть, почти все деньги уходили на его лечение. И мать, соответственно, тоже ушла с работы, чтобы ухаживать за ним. Но они были уверены, что их дочь — самостоятельный человек, которая всегда будет им во всем помогать. Однако денег им не хватало, отец и мать нуждались в дорогостоящих медикаментах, во врачах, в платных медицинских услугах. Саша навещала их, привозила деньги и подарки. Маме — наряды. Та часто посещала филармонию и всегда должна была быть на высоте. Папе дарила книги по истории, дорогие спиртные напитки. И обязательно она оплачивала родителям путевку в какой-нибудь санаторий. И родители были счастливы. А как же не быть счастливыми? У меня вот два сына, которые ничего подобного мне никогда не предлагали. Мне сейчас, слава богу, точно ничего от них не надо, лишь бы они со своими женами были счастливы.

— А чем эта Саша занималась?

— Она работала в шоу-бизнесе. Родители ее ждали с нетерпением — столько интересных рассказов и впечатлений! Личная жизнь, правда, у Саши не складывалась, но у нее еще было много впереди времени. Так пролетели почти пятнадцать лет.

— Пятнадцать лет?! Это же очень много! Особенно для женщины! Это большая часть жизни.

— И вот в прошлом году под весенние праздники приехала к ним любимая дочь, нагруженная коробками и подарками, отдала маме конверт с деньгами. На следующий день она пожаловалась, что в последнее время плохо себя чувствует, что очень страдает от страшной боли в области желудка, что никакие обезболивающие средства ей не помогают. Родители подняли все свои связи в медицинских кругах и отправили ее к лучшим врачам города. Диагноз ужасный — скоротечный рак в последней стадии, никаких операций, никаких «химиотерапий», жить остается ей в лучшем случае пару недель.

Надя побледнела:

— Мы же с вами договаривались, Галина Васильевна! Умоляю вас, не надо ничего говорить об онкологии.

— Да это же не об онкологии, это о любви… Короче, все были в ужасе. Саша, как оказалось, к врачам вовремя не пошла, наивно думая, что ее недомогание пройдет со временем. Ей все было некогда, да и денег не хватало. В итоге молодая женщина узнала слишком поздно о своем реальном заболевании. А бедные родители похоронили ее еще раньше, чем спрогнозировали врачи, — всего через шесть дней. Вы меня теперь спросите: как это у нее не было денег? Она же привозила с собой конверты с деньгами. Сейчас вам расскажу.

— Вы, Галина Васильевна, все-таки рассказываете больше о болезни, а не о любви. Я и так трясусь, а вы нет-нет, да напоминаете мне об этом.

— Что вы, Надя, я совсем о другом. Как оказалось, Саша ужасно бедствовала все эти годы. Путешествовала она в родной город в счет обещанных гонораров. Она работала, старалась, к своей пиар-деятельности прибавила уроки английского языка школьникам по выходным в кафе. У нее же английский язык был прекрасным! Работала Саша с артистами, музыкантами, устраивала им выступления и гастроли, у нее были отличные связи везде. Она ведь была опытным пиар-менеджером. Другой вопрос, что эти отношения по неясному ряду причин носили исключительно временный, зачастую одноразовый характер. Говорили потом, что ей всегда доставался какой-то мизерный процент от всей этой бурной деятельности, что нрав у нее был не идеальный (не умела прощать обид), что она никому не доверяла после своего печального жизненного опыта в юности. Еще бы, сначала жить в США с миллионером, а потом влачить, не знаю, как лучше выразиться, бедственное существование в Москве. Все деньги она получала «в серую», в конвертах, сколько дадут. А артисты наши — народ особый, не очень-то любят делиться как положено своими прибылями. Считали, что она и так будет довольна и счастлива.

— Конечно, ясно. Это же не Москонцерт, а частная инициатива. Значит на старте Саша не умела с ними правильно договариваться. И столько лет она продержалась в шоу-бизнесе? Видимо, не очень уж опытным пиар-менеджером она была.

— Нет, она умела договариваться, но стеснялась торговаться почему-то, мечтала сорвать джек-пот, как часто происходит в голливудских фильмах. А самой еле-еле хватало денег на аренду крыши над головой и на пару чашек кофе с булочками. Она была доброй дочерью и прекрасной подругой для тех, кто ее любил. Абсолютно все её жалели: артисты снисходительно отдавали ей свои вещи, одежду, подруги и коллеги одалживали деньги на мобильный телефон, на такси, на еду и прочие фантазии. Кстати, ее миллионер не помог ей ни одной копейкой, забыл о ней навсегда. Саша честно отрабатывала свой хлеб. Но в то же время она часто брала деньги в долг у знакомых и друзей, когда остро нуждалась, и при этом обязательно всем оставляла расписки. Суммы долгов были незначительные, зато расписок была уйма. Родителям она ничего об этом не говорила и у них она никогда не брала ни копейки. Перед самой смертью Саша одолжила деньги у тех, кто дал, и полетела на десять дней в свой любимый город Лондон. А вернувшись, еще раз обошла друзей и знакомых, рассказывая о своих грандиозных планах на будущее по организации концертов. Пожаловалась, что для реализации этих задач ей даже нечего надеть. Молодая женщина собрала у подруг «гуманитарную помощь» и приехала умирать к родителям, зная, что им хватит денег на ее похороны, папа и мама будут одеты, обуты, сыты, смогут посещать врачей, покупать лекарства, по крайней мере, несколько лет. Она была полностью уверена, что ее друзья — люди обеспеченные, никогда не будут судиться со стариками-пенсионерами из-за небольших сумм. Юристы им обойдутся дороже. Её друзья и знакомые, конечно, были в шоке от случившегося, но никто не потребовал возврата средств. Они выразили соболезнования ее родителям и попросили, чтобы те немедленно порвали и выбросили все договоры и расписки. Родители обо всех приключениях дочери узнали лишь после ее смерти. Вот такая бывает любовь к родителям…

Надя растерялась, но все-таки ответила:

— Да, это интересная и очень грустная история. С таким прекрасным образованием она могла бы официально работать и не нуждаться, могла бы выйти замуж, родить детей, осчастливить своих родителей. Ужасно жаль вашу Сашу…

— Я, Наденька, не берусь выступать кому-то судьей. Жизнь побила Сашу в юности за ее доверчивость, ну и, конечно, за желание жить беспечно и по-царски. Так прожить у нее не получилось.

К Галине Васильевне и Надежде опять подошла седая чернокожая женщина:

— Мне здесь очень одиноко. Может быть, вы включите меня в ваш «чат»? Надя и Галина Васильевна с удивлением и жалостью посмотрели на чернокожую больную женщину и почти одновременно ответили:

— Обязательно завтра вас выслушаем. Нам будет очень любопытно и интересно. Вам совсем не нравится в вашей палате, верно?

— Там убого и скучно… Чужие больные старые женщины, с которыми я не могу вообще разговаривать… Женщина медленно отправилась в свою палату, а Галина Васильевна, посмотрев по сторонам, огласила:

— Ой, а наша соседка-то, Екатерина, как раз 20 кругов протопала. Ну что, пошли обедать, девочки! Действительно, дежурная толкала перед собой телегу с обедом к их палате. Женщины потянулись за ней. Как и накануне, запах еды был навязчиво-кислым, своеобразным, а голос дежурной вполне дружелюбным:

— Девоньки, сегодня для вас щи боярские, тушенная капуста с кусочком рыбы хек, компот из сухофруктов. Для каких бояр готовили, я не знаю. Есть это совсем не вредно, а наоборот, полезно. Приятного вам, девоньки, аппетита! Женщины покрутили носом, но от щей, приготовленных неизвестно для каких бояр, не отказались. Только Тамара взяла все предложенные блюда. Она была голодна, ела с удовольствием, все было ей вкусно. Она повернулась к дежурной:

— Извините меня. Дайте, пожалуйста, двойную порцию второго блюда, раз остальные женщины отказались. После обеда Галина Васильевна, заснув на спине, сильно храпела, остальные женщины дремали с наушниками в ушах. Катя делала вид, что смотрит фильм, Тамара что-то читала и поправляла ученические тексты, приходящие ей на телефон. Надя вышла из палаты и позвонила мужу:

— Илюша, привет! У меня нет особых новостей. Спину стало как-то немного тянуть, но пока терпимо. Думаю, что это результат моей нервозности. Общения здесь хватает, даже не хочется вспоминать про работу и про сотрудников. А ты как «на хозяйстве»? То есть как это ты идешь в кино? С кем? А как же Дашенька? Я за дверь, а ты в кино? Вот ты даешь! Я же просила тебя. Кстати, ты помнишь, что должен принести мне завтра что-нибудь вкусненькое? Ладно… Целую тебя и Дашеньку. К вечеру в палату заглянул дежурный врач. Присутствующим женщинам он сообщил:

— Сейчас к вам в палату привезут еще одну пациентку. Как вы знаете, у нас все одноместные палаты предоставляются на коммерческих условиях, но их количество ограничено. Этой женщине отдельной палаты пока не хватило. Она жена какого-то чиновника или генерала, устроила нам только что грандиозный скандал. Если честно, то я вам сочувствую, но вы уж, пожалуйста, не выступайте, тем более что это бесполезно. Отнеситесь философски к своему пребыванию в больнице и к соседям по палате. Главное здесь — это лечение и долечивание, а все остальное, поверьте мне, — ерунда. До встречи завтра!

В палату вошла новая пациентка с нянечкой. По виду можно было решить, что шикарная дама средних лет на шпильках, в халате, подбитом белым искусственным мехом под кролика, с укладкой на голове собирается на какую-то частную вечеринку. Она осмотрелась и показала нянечке, куда можно положить ее баул необъятных размеров. Та с трудом подняла ношу, поставила баул на кровать и вышла.

— Меня зовут Роксана, можно коротко — Рокси. Тут у вас, конечно, порядки те еще. Плюс эта чертова пандемия! Ну, мои бабулечки! Я вам сейчас устрою праздник жизни. Вы же еще до конца не поужинали? Забудьте об этом. Сейчас я вам накрою поляну. Вы думаете легко было в этот дурацкий ковид это богатство затащить в отделение? Но, своевременно применив отвлекающий маневр, я устроила скандал из-за отсутствия отдельной палаты и, как результат, нянечка притащила баул с едой. Роксана зашла в санузел, вымыла руки. Экстравагантная женщина достала из баула все для настоящего пикника: одноразовую посуду, салфетки, банку икры, контейнер с нарезкой белой и красной рыбы, овощи, ягоды, коробку с необыкновенным тортом ручной работы и, наконец, бутылку итальянского просекко и скомандовала:

— Садимся на мою кровать, общего стола здесь нет. Всех медсестер посылаем на фиг. Сегодня у меня родился внук Давид, а это значит, что мы празднуем! Сегодня светлый день — радуемся! Все еще живы — счастье! А у меня всё давно горит внутри, сижу на наркотиках. Я здесь через пару недель максимум дуба дам, так что нам всем необходимо здесь отрываться по полной. И так будет каждый день, я вам обещаю. Воцарилась мертвая тишина. Рокси продолжила, как ни в чем не бывало:

— Чего это мы все приуныли? Вы где находитесь? На Лазурном берегу? Мы все с вами сейчас в онкологической больнице. Все мы так или иначе больны. Мы все — «на грани» … А кому сколько времени бог отвел, никто из нас не знает. Вперед! Ко мне! Давайте знакомиться и наслаждаться общением. Все женщины потянулись к кровати странной Роксаны. Она мастерски открыла бутылку просекко, разлила его по одноразовым бокалам и произнесла тост: — За жизнь!

3. Воскресенье

Накануне все женщины перезнакомились, стали ближе друг к другу. Каждая из них понимала, что видит и общается со случайными «попутчицами» по несчастью. Каждая из них переживала заболевание по-своему. Галина Васильевна, ожидая в понедельник утром операцию, мысленно готовила себя к ней. Было заметно, что она еле терпит сильную боль. Ее шея была покрыта какими-то яркими красными и желтыми пятнами, которые не могли скрыть ни воротник халата, ни тонкий шелковый шарфик. Показатели артериального давления были завышенными.

Катю тоже должны были оперировать в понедельник, но во второй половине дня. Она, надев спортивные брюки, кроссовки и модное худи, вооружившись наушниками, опять убежала на пробежку в коридор. Тамара, как выяснилось, мать четырех детей от трех неудачных браков, помогала им делать уроки по скайпу со своего телефона, проверяла выполнение, рулила хозяйством. Ей в этом очень трогательно помогал её новый сожитель. Роксана отшучивалась, «зажигала» с кем-то по телефону, лежа на кровати в позе нога на ногу в пеньюаре и в туфлях на шпильках. Временами она громко всхлипывала и плакала, возможно от острой боли.

Никто не говорил вслух о своих болезнях. Надя была напугана этой обстановкой, решила ничего и никому о своем пребывании в больнице не рассказывать, кроме мужа Ильи и дочери Даши. Галина Васильевна махнула Наде рукой, приглашая ее на посиделки в коридор. Читать даже детектив все равно было невозможно. Надя направилась в зону, где прогуливались больные. Большинство вышагивающих женщин выглядели вполне здоровыми, но были и такие, кто походил на ходячий живой труп. Они передвигались с помощью ходунков, тележек на колесиках, им было больно и тяжело, но все равно в их глазах светилась надежда.

— Наденька! Я пристаю к вам с рассказами только потому, что вы очень взволнованы, это мне по-матерински заметно, да и я себя и свои боли успокаиваю разными историями и сказочками. А главное — время в больнице за разговорами летит мгновенно…

Если хотите, я вам, Наденька, сегодня расскажу еще одну весьма спорную историю. Мне ее напомнила Роксана своим видом.

— Да, буду вам, Галина Васильевна, очень признательна, любая история сейчас кстати. А еще мы с вами забыли… Та чернокожая женщина, что подходила к нам вчера, она очень странная, но её обязательно нужно выслушать.

— Согласна с вами… Обязательно послушаем её позже. Так вот вам моя спорная история… Мы с мужем живем на пятом этаже. А на седьмом этаже нашего дома в С. жил вальяжный крутой генерал, один из наших друзей. С работы к дому он обычно подъезжал на служебном ауди с водителем и охраной, был добр ко всем, шутил при встречах, рассказывал анекдоты, гулял с моим мужем. Рокси мне во многом напомнила его жену в молодости — вечно напомаженная, с прической, маникюром, в мехах, бриллиантах и на шпильках. Она была моложе генерала лет на пятнадцать. Звали ее Никой, сама она была из очень простой семьи, родила генералу двух сыновей, которые потом стали полковниками. Деньги, машины, дачи, путешествия меняют всех. И, естественно, её изменили тоже. Она стала задаваться, хамить, иногда даже с нами не здоровалась, особенно когда отправлялась в гости расфуфыренная в пух и прах. Тогда и в лифт-то после нее зайти было невозможно, такой резкий запах духов стоял.

— Обычно такие женщины прекрасно выглядят.

— Это точно. Время шло, а Ника не менялась внешне. Она нигде и никогда не работала. Уход за собой был потрясающий — гимнастика, бассейн, бани с подругами, несколько пластических операций, всегда носила шпильки, зимой — меха, бриллианты. Но генерал был не вечен, он ушел из жизни. Дети выросли и упорхнули, посвятив себя своим семьям.

Ника осталась одна с генеральской пенсией, которая наверняка вся уходила на коммуналку, машину, уборку. Муж ничего особенного ей не оставил. Сначала она продала одно место в гараже, потом «впаривала» нам, соседям, свои шубы и украшения. А кому сейчас это нужно, если только не по дешевке? Что-то ей все-таки удалось продать. Ника перестала носить вычурную яркую одежду и, как нам всем сначала показалось, поутихла и редко стала показываться на улице. И вдруг…

— Галина Васильевна! Я уже боюсь: сейчас опять что-то ужасное произойдет?

— Подождите, Наденька! И вдруг… Возвращаюсь я как-то домой, выхожу на улицу из метро, вижу, что на углу у киоска, где обычно готовят шаурму, на деревянном ящике сидит Ника с протянутой рукой. Вид у нее ужасающий. Под глазами какие-то синяки, ноль косметики. Одета как бомж: в старом пальто времен второй мировой войны, на голове поверх выцветшего коричневого берета — рваный, растянутый, когда-то белый оренбургский платок, поверх пальто еще какой-то шерстяной плед, на ногах старые изношенные сапоги-угги, а на руках шерстяные перчатки без пальцев, какие носят продавщицы, работающие за зимним прилавком. Я остолбенела и не знала, что в такой ситуации делать. В тот же миг на улице остановилась машина, откуда выбежал младший сын Ники Сергей, он схватил мать и усадил в машину. Она еле успела забрать кружку с мелочью. Потрясенная, я не могла даже уснуть в ту ночь. Никому ничего не сказала.

Прошло несколько месяцев, и как-то в подъезде встречаю Сергея. Конечно, я спрашиваю его:

— Сережа! Что такое случилось с мамой? Я ее видела у метро зимой, в мороз сидящей на деревянном ящике и просящей милостыню. Она ужасно выглядела.

— Теть Галь! Не берите в голову. Все норм.

— Нет, Сережа! Выкладывай, что же все-таки произошло с мамой. Он пришел ко мне через полчаса и рассказал.

— Мама после смерти отца в первое время продолжала вести тот же образ жизни, что и при нем: косметологи, парикмахеры, бассейны, бани и сауны. Потом рестораны с подружками. По-прежнему сорила деньгами. Мы с братом Димкой ее предупреждали, что не дадим ни одной копейки на ее «роскошную» жизнь. Она быстро спустила все, что оставил ей отец. Потом испугалась. Нам показалось, что у нее явно «крышу снесло». Про врачей ей лучше было не говорить, она у нас самая молодая и здоровая. И тут она для себя решила, что вся ее жизнь могла бы быть связанной со сценой и с театром, а она могла бы стать прекрасной актрисой без всякого режиссера. Она с утра преображалась в нищенку: надевала отрепье, брала на помойке ящик, алюминиевую кружку для мелочи и отправлялась «на сцену» у выхода из метро. Она там пребывала в «образе», пока не набирала до пяти тысяч рублей. А люди деньги ей давали и давали. Она такие рожи строила, могла легко, если что, заплакать. Как в комедии у Рязанова, помните? Еще и приговаривала: «Лучше живая попрошайка, чем мертвая королева!» Народ балдел от нее. А потом приходила домой, принимала ванну, начесывалась, накрашивалась, надевала лучшие наряды, шубу, драгоценности и отправлялась на машине в ресторан на встречу с подругами, заказывала себе приличный обед с шампанским, давала щедрые чаевые, еще и на ментов ей хватало, если останавливали. Мы с братом ничего не могли сделать, она все время меняла точки своих успешных утренних дислокаций. Мы ведь всегда на работе, следить за ней не могли. Сказать тогда, что совсем она «ку-ку» я тоже не мог. Мама даже кайф от всего этого ловила — сидела на воздухе пенсионерка, ее никто не трогал, все жалели. Она уже давным-давно при этом «бизнесе». Года три, как минимум. В «дурку» мы маму поместить без ее согласия тоже не могли. Конечно, переживали из-за ее поведения, позор-то какой…

Надя удивилась:

— Галина Васильевна! Эльдар Рязанов снимал комедии. А у вас — бедная женщина, заболела и стала побирушкой. Есть такая форма шизофрении, только она не так называется. Есть клептомания, есть попрошайничество. Это серьезное психическое заболевание!

— Наденька, это еще не конец истории. Продолжу. Я и говорю Сергею:

— Сережа! Надо её все равно показать врачу, районному психиатру.

— Теть Галь, поздно… Я зачем сюда к вам пришел-то? Рассказать, какой мама выкинула очередной фортель. Она на одном из своих «девичников» познакомилась в ресторане с молодым альфонсом-кавказцем и пригласила его к себе домой. Тот сразу понял, что женщина ментально не совсем в норме. Он начал за ней красиво ухаживать и вскоре сделал ей предложение выйти за него замуж. Говорил, что у него есть прекрасный дом под Стамбулом. Она там будет «царицей». Обещал устроить шикарную свадьбу в Турции. Мама легко повелась на это. Естественно, он заставил ее дешево продать квартиру и машину своему приятелю, чтобы на эти деньги выгодно купить какие-то акции американской нефтяной компании. Вот как работал! Короче, профессиональный аферист элементарно ее обчистил, сказав при этом, чтобы она серьезно готовилась к свадьбе. Дал ей деньги на свадебное платье. Мама, гордая собой, пошла в ателье, заказала шикарный наряд. А жених с деньгами свалил из Москвы с концами. Потом она даже следователю не смогла правильно назвать его имя и фамилию. Алик, да Алик, черт его побери… Квартиру этот Алик перепродал в один день с огромной прибылью. А мы с братом спокойно себе живем и ничего не подозреваем, и не в курсе, и не знаем, не понимаем, она ходит к нам в гости, светится вся счастьем…

Как-то она возвращается во второй половине дня к себе домой, а там какие-то новые замки, её ключами двери не открываются. Рабочие стоят на пороге, разговаривают о подготовке к какому-то ремонту. Но все-таки эти чужие люди открыли ей дверь. Вся мягкая мебель была накрыта её же простынями. А остальные личные вещи (картины, ковры, посуда, одежда, ювелирка, самое ценное из антикварной мебели, косметика) просто экстренно вывезены в неизвестном направлении в ее утреннее отсутствие за пару часов до ее возвращения. В ужасном состоянии она приехала к старшему брату Димке, рассказала все ему, тот позвонил мне, чтобы я как-то разобрался. Вот тут-то у мамы и случился сердечный приступ. Но разбираться было уже поздно — все продано и украдено. Я приехал сегодня за нашими личными фотографиями и старыми документами. Их совершенно случайно никто еще не выбросил. Коробка стояла под кроватью, рабочие её не заметили, они сжалились надо мной и впустили меня в квартиру. А мама лежит в больнице, у нее сильный стресс, нас узнает, но все время проклинает, никаким нашим словам не верит, ждет свадьбы в Турции. Я точно не помню, но, кажется, на Востоке говорят что-то типа «ты будешь прощать любимого человека до тех пор, пока его не возненавидишь». А она этого подлеца Алика любит и уверена, что прощать ей ему нечего. Наша мама Ника произошедшее пока толком не понимает. Вот теперь до «дурки» у нее остался всего лишь один шаг. Галина Васильевна сделала паузу, выпила воды из бойлера в коридоре.

— Галина Васильевна! Бедняжка Ника окончательно сошла с ума. Это не спорная история, это диагноз.

— Наденька! Вы же не хотите слушать, какие у нас диагнозы, и я не хочу. Все ведь в нашей жизни очень относительно и непредсказуемо. Главное — вы должны верить, что лично у вас все будет обязательно хорошо, выйдете из больницы и обо всем забудете.

— Галина Васильевна! Вы — прекрасная рассказчица! Ваши рассказы о сумасшедших несчастных женщинах, о Саше, о Нике, очень интересные. И они действительно помогли скоротать время. Спасибо вам большое. Смотрите, а к нам, кажется, приближается пожилая чернокожая женщина. Будем ее слушать или, раз уж Катя свои круги отбегала, пойдем в палату обедать?

— Да, давайте так и сделаем. Пойдемте обедать и набираться сил. Мимо прошли дежурный врач и медсестра, которой он выговаривал:

— Найдите все способы, чтобы перевести эту сумасшедшую пациентку Жукову в отдельную палату. Меня из-за нее уволят из клиники, да и вас тоже. Цирк какой-то! Заполните документы какой-нибудь женщине, если такая у нас в отделении имеется, которая готовится к выписке завтра утром, а выписывайте её сегодня. Завтра ее родные приедут за документами. Представляете, эта Жукова сказала мне, что устроила вчерашний банкет как репетицию своих поминок. Кошмар какой-то!

А в это же время Роксана в палате учила Тамару, как надо жить, время от времени постанывая от боли:

— Тамарочка! Почти все мужики — сволочи, думают только о себе, любят здоровых и молодых. Дети — это только обуза для них по жизни. Хорошо их воспитывает только тот, кто их не имеет. Черт возьми, откуда только берутся эти гадкие заболевания? Я не знаю, как я справлюсь ночью с этими болями… Как же мне хочется еще немного пожить… Вдвоем они почти опорожнили бутылку крепкого кальвадоса. Кровать Роксаны представляла собой накрытый к обеду стол с холодными закусками. Роксана зажигала:

— Девочки! Садимся рядком, намазываем жирным густым слоем на свежий хлеб масло и икру, любую — черную, красную. Рыбку, оливки и огурчики кладем в тарелочку. Горячее блюдо разогревается нянечкой в микроволновке на кухне нашего отделения. Я сейчас разолью вам отличного винца и… тост. За любовь!

К вечеру прилично выпившую Рокси перевели в отдельную палату на другой этаж. Она расплакалась и пожелала всем женщинам удачи. От ужина все обитатели палаты дружно отказались.

4. Понедельник

Галину Васильевну рано утром после осмотра увезли на каталке в операционную. Пусто место свято не бывает. Вместо Рокси в палату привезли бабушку Лилю Хакимовну, у которой не было ни одного зуба, даже вставного, она посвистывала при разговоре, говорила мало и как- то непонятно, самостоятельно двигаться она не могла.

Начался обход палатного врача, который громко обратился к женщинам:

— Доброе утро всем женщинам! Задание для всех вас одно — сдаем натощак анализы, проверяем давление, проходим УЗИ. Тамаре назначается на вторник операция, ситуация у вас очень непростая. Тамара посмотрела на него в упор, ожидая продолжения фразы, но продолжения не последовало.

— Надежда натощак приглашается утром после сдачи анализов и УЗИ поговорить с хирургом по поводу операции во второй половине дня. Просто так здесь никто не лежит, все мы надеемся на самый лучший исход и потом на успешное послеоперационное лечение Екатерину предупреждаю ничего не есть, не бегать, успокоиться и ждать бригаду, которая ее тоже увезет в операционную. С новенькой вашей соседкой, бабушкой Лилей Хакимовной, я уже побеседовал.

После вечерней пирушки в палате привезли на тележке скромный завтрак, но есть можно было только Тамаре и новой бабушке. Остальные готовились к операциям. Катя, плюнув на все советы, понеслась в коридор вышагивать свои две тысячи шагов. Тамара, расстроенная разговором с врачом, расплакалась. Надя повернулась к соседке, посмотрела на ее лицо в красных пятнах, решила ее успокоить.

— Тамара! Не расстраивайтесь. Наверняка доктор рассчитывает поговорить с вами тет-а-тет. У врачей формальная работа, они привыкли видеть страдающие лица, у них выработана определенная психологическая защита к болезням людей, эдакая профессиональная «толстокожесть».

— Мне плевать на их «толстокожесть». У меня другие проблемы. Я не живу в Москве, я из Тульской области. У меня, между прочим, высшее образование, я бухгалтер, но нет в Туле для меня достойной, прилично оплачиваемой работы, а у меня четверо детей. Старшая дочь, Алена, шестнадцати лет, с тяжелой формой ДЦП. Я ее в семнадцать лет родила от одноклассника. Я была тогда еще дура набитая, а парень, естественно, сбежал от ответственности. Моя девочка должна быть все время под присмотром. Потом я родила близнецов.

Мальчишки — бандиты, совсем неуправляемые, переходного возраста. Тоже должны быть под определенным контролем. Их отец не смог прокормить нас всех и свалил без алиментов в «никуда». Ну, думаю, на третий раз мне повезет. Встретила парня-красавца, любил меня и детей, зарабатывал прилично. Но был у него известный русский порок — он сильно выпивал. Других женихов у меня в тот период не было.

Один раз по пьянке его избили и бросили умирать в холод в сугроб. Он там и замерз насмерть. А я была уже беременна, на шестом месяце. Родился крошка, третий сын, сейчас он в старшей группе детсада.

В прошлом году, в начало пандемии, еще до всех моих болезней, в меня влюбился новый сосед в Туле. Он мой друг, но сейчас тоже без работы. Слава богу, помогает мне по дому и с детьми.

— О, господи! Как же вам всех их прокормить? Где вы работаете?

— Я устроилась работать уборщицей в Москве по знакомству, между прочим, с лучшими рекомендациями, в семьи так называемой «элиты», одну неделю работаю с раннего утра до ночи, другую провожу дома. Платят они неплохо, но я уже не в состоянии столько вкалывать. Я еле прихожу в себя за неделю отдыха. Началась пандемия, мы все переболели ковидом. Дети легко, а я очень тяжело. А тут еще и эта болезнь. Жуткое, если вдуматься, название — рак… Какая-то сыпь по подмышкам разноцветная. Думала, что ерунда, как будто раздражение или аллергия на химические моющие средства. А мне все хуже и хуже, все начало гореть. Пока я нашла профильную онкологическую больницу, пока встала на учет в тульской поликлинике, пока мне дали направление… Я не смогла пролезть никуда без очереди, денег у меня на это не было. А очереди на операции у нас в Туле огроменные. Да вы все сами знаете, как у нас все устроено. Без денег — никуда. Вот и перешла за этот период моя первая стадия рака в третью, еще не факт, что будут оперировать. Метастазы… У молодых все развивается очень быстро. Я схожу с ума: на кого детей-то моих оставить? Мать и отец давно умерли. Пока жива свекровь номер два, но ей нужны только ее внуки… Ну и сами понимаете, свекровь не всегда любит невестку, как родную дочь.

— Это правда.

— Вот эта, казалось бы, сумасбродная Рокси, представляете, как узнала мою историю ничего не сказала, расплакалась. Потом каким-то образом взяла у медсестры мой телефон. А час назад Рокси перевела мне сто тысяч рублей. Я-то, зная наш народ, решила, что она выпила лишнего, даже ее номер телефона не знаю. Мне же надо обязательно отблагодарить ее. В сообщении к переводу она написала, что ей уже вряд ли деньги понадобятся. Завтра прорвусь и подойду к ней в отделение, сегодня к ней меня не пустили.

Тамара отвернулась и расплакалась.

Надя обняла Тамару, посидела с ней, пока она не успокоилась, вышла в коридор и позвонила мужу: — Илья, я коротко. У меня все в порядке, жду операции. Ты знаешь, я в этом «сумасшедшем доме» почувствовала себя совершенно счастливой, здоровой и благополучной. Я никогда не сталкивалась с таким количеством откровений от совсем чужих людей, здесь на каждом шагу разыгрываются настоящие жизненные драмы… Всё и все здесь — «на грани». Как ты сходил в кино? Как Даша? Целую тебя, береги себя и её.

В широко распахнутые двери ввезли после операции Галину Васильевну. Она находилась в полусонном состоянии. Мобильный телефон в ее тумбочке разрывался от звонков. Женщину перенесли с каталки на кровать, подключили капельницу, остальных больных просили ее временно не беспокоить, а мобильный телефон отключить. Дать ей возможность прийти в себя.

Надя после визита к врачам вышла в коридор и подошла к Кате. Та остановилась, присела с Надей на диванчик:

— Я только что разговаривала с медсестрой, операция у Галины Васильевны прошла более-менее успешно, дальше будут сеансы химиотерапии, потом реабилитация. У нее, к сожалению, все очень запущено, третья стадия рака.

— Слава богу, в этом возрасте все процессы развиваются медленно. Вот уж действительно — в каждом дому по кому.

— Мы были с ней в пятницу несколько часов наедине и разговорились. Знаете, почему у нее телефон разрывается? Мне только что медсестра сказала. Это ее сыновья хотят сообщить маме весть — их отец скончался. Её сыновья не понимают, что ей и так сейчас тяжело, она с мужем мучилась семь лет, его парализовало полностью после инсульта. Все слышал, понимал, но говорить и двигаться не мог.

— Да, настоящее горе! Вот почему она так хочет выговориться. Но, с другой стороны, скрывать от нее такое несчастье тоже долго не получится.

— Муж её отмучался, болел он долго и тяжело, правда, не осознавая этого. И она, бедняга, все должна была терпеть, а сил у нее уже нет. Мне ее так жаль, она работала до пенсии преподавателем в местном техникуме, можно сказать моя коллега, очень хорошая женщина. — Я тоже так считаю. Она мне тоже очень нравится.

— Ладно, я пошла готовиться к операции. У меня своих проблем хватает. Вот бегаю, чтобы отвлечься, готовлюсь выживать как-то. Да и вам пора готовиться. Вас будут сегодня оперировать? — Да, мне назначили операцию в 16.00.

— Значит, после меня. Как здесь время летит быстро… Женщины расположились на кроватях. Все молчали. Через несколько минут пришли две медсестры с каталкой за Катей. Она попросила: — Девочки! Помогите мне, пожалуйста, после операции быстрее встать на ноги, как говорят, «упасть я и сама смогу».

Через час после наркоза Галина Васильевна пришла в себя и взмахом руки подозвала к себе Надю. Лежа под капельницей, она попросила достать из тумбочки мобильный телефон и включить его. Увидев множество пропущенных звонков, она радостно проговорила:

— Это очень хороший знак, дети интересуются, как прошла у меня операция. Не буду сейчас им отвечать, пусть поволнуются еще немного. Выключусь еще на пару часов из нашей больничной жизни, и как раз за это время лекарство попадет в мой несчастный организм из капельницы. А Катю уже забрали?

— Да, увезли. Вот она молодец! Ничего, мне кажется, не боится, смело легла на каталку, только махнула нам рукой.

— Это только так кажется. Ей вообще ни до кого нет дела. Она мне такое понарассказывала, когда мы одни были в пятницу, что все мои рассказики про несчастных красивых девушек представляются слабыми сентиментальными сюжетами для низкосортных сериалов.

— Галина Васильевна, вы лучше скажите мне, как вы себя чувствуете? Может быть, вам что-нибудь надо? Чай или воды?

— Нет, мне абсолютно ничего не надо. Ну что я? Сейчас ничего у меня не болит, все обезболили уколами. А что дальше будет, кто знает? Хочется очень, конечно, хочется еще пожить. Врачи сказали, что надо еще долго и травматично лечиться. Химиотерапии мне не избежать. Буду в платочке ходить. Ну и ладно, главное — просто жить. Я не одинока, муж рядом… совсем больной, правда, но все равно любимый и живой. Ой, сколько всего я ему простила уже! Все равно его люблю со всеми его недугами и недостатками. Я ему очень сейчас нужна. А мне самой грех жаловаться, пока я еще живая, рассуждаю, разговариваю, а ведь скоро смогу и передвигаться. Ничего нет ценнее нашей жизни, но даже сейчас мне очень важно, с кем я живу, и уже не важно, где и как. Эту банальную фразу даже Рокси поняла, вот и оттягивается напоследок. Ее ведь по блату сдали сюда умирать, чтобы она не лежала в ужасном хосписе… Разумеется, все люди хотят жить как можно дольше, увидеть своих внуков, даже побывать на их свадьбах. У всех у нас есть проблемы. Люди повсеместно болеют, кто тяжело, кто легко, а чужие хвори нам всегда кажутся ничтожными. Но существуют ситуации и намного хуже: где-то идут настоящие войны и гибнут здоровые люди, где-то происходят природные катаклизмы, аварии, пожары, пандемии. На этом фоне рассказы об отсутствии денег — просто развлечение, но не трагедия. Вот отсутствие сил и веры — это намного хуже, но и такая реальность существует.

Надя растерялась, не знала, как дальше продолжить беседу. Она не хотела сообщать ужасные новости Галине Васильевне. В конце концов, они не так хорошо знакомы. Надя решила переключить внимание на себя.

— Галина Васильевна! Меня тоже скоро заберут, меня никогда не оперировали и вдруг… злокачественная меланома. Откуда только этот чертов рак берется? Ну а потом, после операции, мы, голодные прооперированные женщины, устроим ужин. Муж мой должен принести вечером фрукты, овощи и сладкое к чаю. Мне тоже очень хочется быть здоровой и жить долго.

— Знаете что, Наденька, я лучше по секрету вам расскажу, что творится у бедной Кати дома. Но только для того, чтобы вы опять отвлеклись и не тряслись так, как сейчас трясетесь… Только никому потом не говорите. Надя посмотрела на часы, еще оставалось два часа до операции. — Кому я могу рассказать? Я никого здесь не знаю. Если у вас есть силы, то я слушаю очень внимательно. Галина Васильевна посмотрела на угомонившуюся и спящую Тамару, на посвистывающую в углу во сне бабулю Лилю Хакимовну, на медленно поступающее из капельницы лекарство в ее вену, и начала:

— Мы все тут в больнице находимся в каком-то нереальном мире, ко всему присматриваемся и прислушиваемся. И я не исключение. Это еще и потому, что дома мне не с кем поговорить, муж не слышит, с сиделками мне не о чем говорить, не знаю, почему нам с ними не везет… У находящихся здесь людей на короткое время жизнь изменилась и вывернулась наизнанку. Они напуганы, становятся откровенными, боятся даже что-то не договорить чужим людям. Действительно, мы все здесь находимся в особом состоянии, каждый из нас на грани чего-то неизвестного…

Хотя вы ещё совсем молодая, Наденька, но может быть помните — была когда-то в СССР популярна карикатура, где был изображен старый седой американец в полосатом цилиндре, дядя Сэм, в зрачках которого были знаки долларов? Так вот, теперь у всех у нас точно так, как и у американцев. В глазах — значки долларов и евро. За большие деньги люди легко могут пойти на любые преступления и авантюры. Так вот, у Кати, представьте себе, муж оказался подлым человеком, аферистом, вором и манипулятором. И ее, и ее родных, и друзей он вовлек во все свои грязные делишки. В результате кого-то из них он опустил на самое дно, а кого-то держит до сих пор в страхе и на крючке. А сам прекрасно себя чувствует, всем доволен, а возможно, даже и счастлив.

— То есть, вы хотите сказать, Галина Васильевна, что Катя знает, с кем жила, и продолжает с ним жить?

— Катя рассказала мне о себе. Видимо, некому ей подобные ужасы про себя рассказывать. Хочется иногда выговориться именно чужим людям. Она познакомилась с ним в институте, где оба учились. Аркадий не москвич, на пять лет ее старше, Катя вышла за него замуж и родила двух детей. Дочери уже взрослые и самостоятельные. Жила она все это время беспечно и прекрасно в загородном доме под Москвой, который был построен якобы на деньги Аркадия. Оба работали. Катя занималась ремонтом, обставляла и украшала новое жилище. Она преподавала в вузе на кафедре и, как все женщины, занималась воспитанием дочек и хозяйством. Дом Аркадий просил записать на единственную старшую сестру Кати. Никто тогда не придал этому никакого значения. Первый звоночек случился, когда Кате пришлось отдать квартиру, которая досталась ей от отца и матери, за вступительную миноритарную долю в новом бизнесе мужа. Она восприняла это нормально.

— Понятно, надо помогать самому близкому человеку.

— Ну да… У них осталась однокомнатная квартира Аркадия, куда Катя с дочерями прописались. Она, конечно, вела двойную параллельную жизнь. В вузе наша бегунья казалась самой бедной, одевалась скромно, ничего о своей личной жизни никому не рассказывала. Этого вообще-то делать там нельзя, во всех вузах царят конкуренция и зависть. Я сама в прошлом преподаватель и прекрасно это знаю. Наоборот, она жаловалась руководству и коллегам, что ей очень тяжело жить вчетвером в однокомнатной маленькой квартире, и что это мешает ей готовиться к лекциям, а детям — учиться. Её сразу же поставили в очередь на получение новой большой квартиры, которую она обязательно со временем должна получить. Она прикидывалась бедной и несчастной, а сама жила в огромном новом доме, муж и дети владели тремя шикарными машинами-иномарками, никого к себе домой из коллег не подпускали на выстрел. Кате хватало общения со студенческими подругами. Женщина покупала себе и дочкам дорогие украшения и наряды.

— Видимо, её кредо — «красивая, умная женщина достойна прекрасной жизни», а её муж, красавец Аркадий, должен был обеспечивать ей это «сказочное» существование.

— Видимо… Он дома гордо докладывал, что является успешным бизнесменом, часто ездил в командировки по России, в европейские страны, но особенно в Дубай, общался с людьми уровня олигархов. В «тумбочке», как в репризе Аркадия Райкина, Катя всегда могла обнаружить требуемую сумму денег на все свои капризы, не выходящие за разумные, с её точки зрения, пределы. Дети получили самое престижное платное образование в МГИМО, вместе отдыхали не менее четырех раз в год за границей, благо, что отпуск у преподавателей большой. И так благополучно жили они все эти годы.

— Я уже предполагаю, что как это часто бывает, что-то пошло не так.

— Точно. Вдруг Аркадий объявляет Кате и дочкам, что у него в жизни недавно появилась другая женщина, которая родила ему двух маленьких сыновей с разницей в год, что он купил ей квартиру в Дубае, и что его новая семья будет теперь там жить. В связи с этим он просит Катю подать на развод. Катя, до конца не понимая своего положения, находясь в полном шоке и стрессе, естественно, так и сделала.

— Удивительно, на что только мужчины способны. Вот чего им не хватает в жизни?

— Аркадий категорически настаивал на том, чтобы все недвижимое и движимое имущество было переписано на близких родственников. Дом в Москве уже был оформлен на сестру Кати, еще один дом и участок в элитном поселке под Москвой — на дочек в равных долях. Машины — на племянника Кати. Это он все объяснил кризисом в его бизнесе и временными трудностями. А через пару месяцев начались суды, где выяснилось, что ее «красавец» все эти годы, представляете, Наденька, все эти годы занимался финансовыми аферами. Он брал деньги взаймы у всех подряд, у своих знакомых, у бизнесменов под якобы процветающий бизнес, обещая им золотые горы, деньги с большими процентами и долю в бизнесе. Аркадий обзавелся еще в 90-е фальшивыми документами, по которым числился и академиком, и изобретателем с кучей различных патентов. Все это были копии документов его коллег, которые он фальсифицировал и копировал уже со своей фамилией.

— А многие алчные люди во все это верили.

— Еще бы не верить! Великолепно разодетый красавчик Аркадий приезжал на новом красном мерседесе в дорогой ресторан на встречу с бизнесменами, угощал всех, щедро отдавал чаевые из портмоне, набитого деньгами. Потом, правда, он просил немного ему помочь. Как отказать ему? Иванов, Петров одалживали, а значит и Сидоров шел на это. Аркадий ни в чем себе не отказывал, кое-что своей щедрой рукой отдавал Кате и дочкам. Брал взаймы даже у сестры и племянника Кати и ее самых близких подруг, под проценты и без них. Предлог был надуманным: то внезапная тяжелая болезнь Кати, а она была тогда абсолютно здорова, то экстренная и необходимая помощь его любимым дочерям. Все это было якобы в строгой тайне от нее. В результате, одалживая у одних, он закрывал проценты и долги у других. Но источник этот постепенно иссяк. Тогда он под какие-то гарантии своего умирающего бизнеса набрал кредитов сразу в пяти банках в один день. Коммерческие банки тоже у нас алчные. Под огромные проценты выдали ему приличные кредиты в валюте.

— И что, все они от него не потребовали возврата средств? И на тех, кому он был должен, ему было в высшей степени наплевать?

— Конечно, Аркадию было на них плевать! Он как рассуждал: «Они не обеднеют, им просто не надо было жадничать».

— А вот близкие Кате люди, наверное, влипли по полной?

— Сестра с племянником, получив так или иначе недвижимость, все свои обиды съели и утерлись посемейному.

— А подруги?

— А вот её самые близкие подруги, те, которые отдали ему последнее, желая Кате и её семье только добра, не думая ни о каких процентах, они не получив вообще никаких денег, остались на бобах в преддверии старости в силу своей доверчивости и открытости, в силу дружбы и доброты. Однако Аркадию на этих Катиных «баб-лохушек» совсем уж было наплевать, им и их мужьям он пригрозил бандитской расправой. Они испугались и тоже утерли носы. Никакого сопротивления…

— А новая семья?

— Только Аркадий собрался удрать с деньгами к ним в Дубай, как кто-то из его «олигархов», которому он был должен восемьдесят пять миллионов рублей, подал на него в суд. Новая молодая любимая женщина с двумя детьми бросила Аркадия, обещая проклинать его всю оставшуюся жизнь. Слава богу, она недавно вышла замуж за богатого индийца в Дубае и отстала от них с Катей со своими проклятиями. И это еще не все. У него было полно других исков.

Поверьте мне, Наденька, я знаю, что такое быть должной сумму в двадцать раз меньше. Это — настоящая катастрофа! Банки тоже все вместе заявили на него в суд. Однако по решению суда брать-то с него оказалось нечего. Имущества — нет, машин — нет, стоимость бизнеса после установления банкротства какие-то копейки. Аркадий наш — банкрот, безработный пенсионер. Банкам он тоже не смог отдать долги, успел потратить на себя любимого, спрятал на старость или отправил деньги в Дубай. Кто это знает? Тогда суд сделал его невыездным, присудил ему и Кате, которая на протяжении многих лет жила на средства от его афер, не вникая в их происхождение, выплачивать ежемесячно сначала самый большой долг, а если они умрут, то их дети обязаны будут погашать оставшиеся долги. Суд признал Катю и ее мужа аферистами. А Катя как раз к тому времени заболела, и денег теперь у нее нет, сил тоже нет. Позор ужасный, отвратительный осадок, все друзья отвернулись.

— А как же Аркадий? И почему же он, этот аферист, пока еще на свободе? Он что, прекрасно себя чувствует? — И да, и нет. Предательство на предательстве, измена на измене. Такое нормальные люди не прощают и не забывают. Он нанес удар по всем человеческим отношениям и останется навсегда для всех и для себя предателем на всю жизнь. Бывших же предателей не бывает. Живет с этим грехом. Однако, такие как он, мерзкие холодные ужи, везде проползут. Самое интересное то, что Аркадий никуда не делся. Он не работает, ходит в лучший фитнес-клуб, в бассейн, прекрасно живет в доме у Кати, так как больше ему жить негде. Их дочкам на жизнь родителей наплевать, они вышли замуж, родили детей, теперь у них свои семьи. Вот Аркадий и гуляет с внуками на свежем воздухе, жарит, сукин сын, шашлыки на мангале. Таких подонков почему-то бог не забирает, в тюрьму сейчас махинаторов тоже не сажают, слишком много их развелось, мест для них в тюрьмах не хватает. Катя работает, все ею заработанные деньги уходят на погашение долгов. Это хорошо, что об этом на работе никто не знает. Вот она и бегает туда-сюда, туда-сюда, и чтобы выжить, и чтобы хоть как-то себя немного защитить. Дай ей бог выкарабкаться и выздороветь…

— Ужасно узнать, что твой муж предатель и, конечно, аферист. И очень плохо то, что он ее до сих пор использует.

— Ах, Наденька! Если бы… Её ведь такая жизнь вполне устраивала! Катя его абсолютно во всем оправдывает, она его любит. Она считает предательством не то, что он обманным путем вымогал деньги у бизнесменов и, в частности, у ее друзей, а то, что друзья имели с ним дела за её спиной. То, что он подписывал расписки с ними по поддельным старым просроченным документам, это, с её точки зрения, просто недоразумение. То, что ей было неловко друзьям рассказать, что они в разводе, что они с Аркадием вовремя предусмотрели перспективные проблемы и переписали все имущество на третьих лиц — это их сугубо личное дело. Аркадий, по её мнению, все делал во имя большой любви к семье. Естественно, Катя сама по горло замазана в этих аферах. Никто из ее друзей не дал бы Аркадию денег, зная, что он ей давным-давно не муж. Она сама себя убедила, что он всем хотел отдать долги, но… случились непредвиденные обстоятельства.

— А! Это обычная история! Я это очень хорошо представляю. Дальше обычно идут разглагольствования типа: «Всякое же бывает. Люди разоряются, бизнес закрывается. А воруют вокруг абсолютно все, и называется теперь это бизнесом. А кто не ворует, те просто не умеют этого делать, и это самые обычные „лохи“».

— Да, да, да… Правильно… Жаль мне её. Несчастная она женщина! До сих пор думает, что деньги не пахнут. Еще как они пахнут! Я точно это знаю. Она не понимает и прощает мужу даже то, что он мог прекрасно без нее обойтись… прощает ему всё-всё-всё… И в каком отчаянии и безнадежности, как мне показалось, она рассказала про свою жизнь сразу после моих откровений!!! Видимо, у нас обеих накипело… А что я? Я человек намного её старше, к сожалению, абсолютно ничем от нее не отличаюсь… Я тоже без памяти люблю своего парализованного афериста! И мечтаю о том, чтобы быстрее поправиться и пожить с ним хотя бы ещё немножко… И прошу вас ни словом, ни намеком никому ничего не говорить о Кате. Это был крик её души. И он был обращен только ко мне. Мне захотелось поделиться с вами по-матерински только потому, что эта жизненная история Кати очень уж многому может научить…

— Не волнуйтесь! И большое спасибо вам за доверие, Галина Васильевна! Эта история безусловно очень поучительная. Я как раз принадлежу к этим «лохам», о которых мы с вами говорили. Клянусь вам, что никто ничего об этом не узнает.

— Ладно, Наденька! Вы ложитесь в постель, сейчас уже за вами приедут на каталке. А Катю, наоборот, скоро привезут после операции. Она сильная, выносливая, обязательно выкарабкается, у нее обнаружили какое-то образование на груди. Что-что, а это у нас умеют — по кусочкам отрезать… И действительно, в палату привезли на каталке бледную полусонную Катю, которая выглядела как-то необычно постаревшей и поседевшей. А через несколько минут на другой каталке увезли в операционную Надю. После операции прошло какое-то время, и в полной тишине Галина Васильевна, немного передохнув после своих откровений, все-таки решила ответить на звонки родных. Она надела одной рукой очки и стала читать сообщения. Раздался её громкий, полный отчаяния, крик:

— Ужас!!! Какой ужас!!! Не может этого быть! Я жива, а мой Филипп умер! Как же так? Как же мне теперь жить? Ты что же, Филипп, наделал? Тамара немедленно вскочила и подбежала к Галине Васильевне. Лиля Хакимовна подняла голову. Катя, еще слабая после операции, тоже проснулась. Тамара держала руку Галины Васильевны. Лицо женщины стало красным, она жадно хватала ртом воздух, моргая глазами.

Лиля Хакимовна довольно громко, шамкая губами произнесла:

— Тамара, милая! Дергай шнур над кроватью, кнопки все нажимай! Беги быстрей, как можешь, за врачами. Ей немедленно нужна помощь. Тамара выбежала в коридор, предварительно нажав все существующие кнопки и дернув все шнуры на стене у изголовья кровати бедной Галины Васильевны. Екатерина попыталась сесть на кровати, но ее голова сильно кружилась, она хоть и проснулась, но была еще под воздействием наркоза. Она тихо пробормотала Лиле Хакимовне: — Сегодня у Галины Васильевны умер муж. В палату вбежали врачи, они увидели женщину в состоянии развивающегося острого сердечного приступа. Лечащий врач что-то прошептал сестре, та позвонила на пост, приехала реанимационная бригада: сделали необходимые уколы, отключили капельницу, аккуратно переложили больную на каталку и увезли в реанимационное отделение. После операции Надю привезли в палату. Она сразу же заснула с большим облегчением. Все самое страшное было позади. На спине ей лежать было запрещено, да и невозможно, так как именно там была проведена операция. Четверть её красивой спины оказалась изуродованной швами, но главное — удалили меланому вовремя и на ранней стадии. Спать ей пришлось не более часа. В дверях стояла дежурная с телегой, она гремела кастрюлями, половниками, звала всех на ужин. Теперь неприятный кислый запах совсем не чувствовался. У Нади на тумбочке стоял пакет с продуктами, который доставил муж. В пакете была записка от Ильи, где он писал, что дома все в порядке, все ждут Надю и желают ей скорейшего выздоровления, что никто не сомневается в успешной операции и что она окончательно выздоровеет. А также приписка: «Все фрукты и овощи мытые, а сыр и колбаса уже в нарезке. Торт не жирный и очень свежий»».

Дежурная громко проговорила:

— Девоньки! Кушать подано! Где вы еще такое увидите? Сами по себе плавающие макароны в подливке. Плюс огурец свежий. Хватайте, живем все только раз! Надя встать самостоятельно не могла, но присела на кровати и осмотрелась. Катя лежала, не шевелясь… Казалось, что эта стойкая спортивная женщина только что плакала. Галины Васильевны не было, ее кровать была застелена. Тамара грустно смотрела на Надю.

Надя взволновано спросила: — А где наша Галина Васильевна?

Тамара, единственная, кто двигалась, подошла к Наде и тихо сказала:

— Галина Васильевна поговорила с сыном по телефону, и тот сообщил ей, что сегодня умер отец. Она, как это узнала, вскрикнула, побледнела и замолчала. Мы сразу ничего не поняли. Я подошла к ней, а Галина Васильевна уже была почти без сознания. Врачи сказали, что у нее обширный инфаркт. Её увезли в реанимацию. Вы, Надя, лежите, я сама всем разнесу тарелки с ужином.

— Это кошмар! Мы так душевно разговаривали с ней всего несколько часов назад. Она такая чудесная, открытая и общительная женщина, неожиданно здесь в больнице она оказалась для меня очень близким человеком! Делилась со мной своими историями. Она, как мама, этими рассказами меня отвлекала и одновременно успокаивала, чувствуя, что я трясусь как банный лист. Боже мой!!! Она ведь полностью пришла в себя после операции, рассуждала о жизни, о ее ценности, сказала, что ей очень жить хочется, мечтала о том, что все у нее будет хорошо. Её обязательно должны спасти, здесь же в больнице все условия для этого есть?

— Конечно, спасут, я по-другому и не думаю. Надя посмотрела на Катю, та, уткнувшись лицом в подушку, тихо всхлипывала!

— Тамарочка! Мне муж передал вкусные овощи и фрукты, нарезку сыра и колбасы. А к чаю — тортик. Все уже вымыто, раздайте всем, пожалуйста. Праздника сегодня никак уж не получится, но все-таки…

5. Вторник.

Надю разбудил небольшой шум от каталки, на которую укладывали Тамару. Её увозили на операцию. Наде сначала показалось, что у нее ничего не болит — помогли уколы, которые ей сделали накануне на ночь. Но при движении женщина сразу почувствовала боль в спине, швы тянули. Она подняла голову, Катя сидела на кровати и тоже смотрела в ее сторону.

— Я сейчас подойду к вам. Катя с трудом встала и подошла к кровати Нади. Рядом никого не было, но она все равно довольно тихо проговорила:

— Как вы себя чувствуете, Надя?

— Мне кажется, что все у меня более-менее, посмотрим, перевязка будет сегодня. Врач подробно должен рассказать, как дальше лечиться. И, как и все, я буду ждать результатов гистологии. А вы как себя чувствуете?

— У меня все очень болит. Я под действием лекарств вчера заснула, но проснулась с ужасным настроением. И я как предчувствовала: нашу Галину Васильевну не спасли, она под утро умерла. Только не говорите сейчас громко и не плачьте!

— О господи! Какой кошмар! Вот видите, с каким ужасом она восприняла смерть своего мужа, больного и парализованного! Это только нам казалось, что её муж отмучился, что ей должно было бы стать лучше после операции и, возможно, в дальнейшем легче было бы жить без забот. А она умерла от любви к нему…

— Надя! Я хочу вам кое-что рассказать о себе. Мне необходимо многие вещи проговорить с чужим для меня человеком, чтобы лучше себя понять и оправдать, если это возможно. Я надеюсь, что нас завтра выпишут домой и, скорее всего, мы больше с вами никогда не увидимся. Почему-то я уверена, что наша Галина Васильевна вам кое-что обо мне все-таки рассказала, мы с ней полдня проговорили в первый день пребывания в больнице. Это может многим показаться очень странным — в онкобольнице встретились две абсолютно разные, чужие, больные женщины и открыли друг другу души. Удивительно, да? Она мне показалась каким-то очень неравнодушным близким человеком, она обладала удивительными качествами — умением спрашивать и умением слушать. Это сейчас редкость. Я тоже очень люблю своего мужа, человека, который плотно вошел в мою жизнь и приучил меня жить по своим жутким понятиям. Душа у него порочная: совести нет, морали нет, он — профессиональный аферист. Он брал огромные деньги в долг у всех людей, кого знал, и никому не возвращал долги. Да, да, да… И не смотрите на меня с таким ужасом, дослушайте мой рассказ. Но он всегда мне клялся, что все грехи совершал исключительно во имя семьи, во имя меня и наших детей. Откровенно говоря, все прожитые с ним годы были сплошным праздником: любимые красивые родные и муж, и дети, теперь уже и внуки, свой уютный дом, классные импортные машины, джипы, путешествия по всему миру, моря и пляжи, шопинги и рестораны, музеи и концерты. Как же мне это не ценить? Я никогда даже и не мечтала о такой жизни! Как же мне его за это не любить? Конечно, я пользовалась всем, что он наворовывал, конечно, я подозревала, что так не бывает: деньги то пачками лежат в ящике рядом с кроватью, то их нет совсем. Он меня даже однажды бросил и предал, а я его все равно простила. Вот он и вернулся к нам. Девчонки его любят, внуки тоже. Друзей я лишилась, да сейчас и нет времени на дружбу. Если бы они не хотели, то не давали бы ему взаймы. Он, конечно, ужасная свинья — всех их кинул, никому ничего не отдал. А что я-то могу? Я что, должна его бросить? Лично у меня НИ-ЧЕ-ГО-ШЕНЬ-КИ нет. У меня одна жизнь, в ней мой муж — самый лучший и любимый, он занимает главное место! Я почему вам это рассказываю. Я от любви не умру, как Галина Васильевна, и уже не умерла, когда он от меня ушел. Но и сейчас, черт знает откуда, он опять достает понемногу деньги и платит за услуги моим врачам. И никто его никогда не посадит, все хотят вернуть себе деньги, хоть какие-то. Как говорил Бернард Шоу, а мой муж частенько мне повторял, «вор не тот, кто крадет, а тот, кого поймали». А таких не сажают… Да… Он аморален, но, слава богу, аполитичен. А я — его верный пес, который, может быть, проживет с трудом еще несколько лет (врачи мне вчера сказали, что у меня третья стадия рака, химии не избежать), а может быть и нет. Знаете, одни женщины без ума от «левиных», с которыми постепенно умирают всю жизнь от скуки, а другие без ума от «бендеров». Я предпочитаю Бендера. Судите меня, как хотите, мне в общем-то абсолютно все равно. Я живу по его воровским понятиям, в настоящий момент конкретных карательных законов для нас нет, да они и не сработают, именно на это мой умница Аркадий и рассчитывал. Может быть, так и надо жить?

— А как же ваши друзья, они же остались под старость нищими, совсем без денег?

— Если честно, то я никогда ни в какую дружбу и не верила. Уверена, что все друзья мне страшно завидовали. И я уже почти про них забыла. Все эти их переживания в конце концов пройдут, для кого-то бесследно, а для кого-то нет… Я на самом деле, в философском смысле из всех самая бедная, это свойственно людям, которые, как оказалось, больше всего любят деньги. И вот вам мой главный жизненный совет: если у вас есть лишние деньги, то поделитесь со страждущими, но в долг деньги никогда никому не давайте, даже близким. Зачем вам дополнительные волнения? Хоть страдание, как говорится, лучший учитель, но лучше выбирать себе других учителей… Вот, собственно, и все. Я никому из знакомых подобные истории рассказывать не могу и не буду. Вы причину прекрасно поняли.

— Знаете, Катя, и мне тоже захотелось вам кое-что рассказать о себе. Я часто здесь слышала, что все здесь люди больные в той или иной степени и все они здесь оказались на грани перед своим будущим. Я — не исключение. Мне тоже необходимо высказаться. Уж простите, откровенность за откровенность. Что касается вашей жизни, то я скорее всего, не смогла бы так жить, как вы. Однако, в конце концов, пусть каждый живет как хочет и несет свой крест, если, конечно, это для него крест и, конечно, если это для него тяжесть. У каждого из нас всего одна жизнь, наша собственная. Каждый вправе жить по своим правилам. Кто-то, следуя всем известным заповедям, а кто-то, как хочет и как может. И я вам точно не судья… Катя! Лично я не очень верю в сумасшедшую любовь. Возможен и тот факт, что мне не повезло с самого начала нашего брака. Мы с мужем представляем собой внешне прекрасную пару, которая давно живет спокойно и размеренно. Мне даже кажется, что до этого моего ужасного заболевания я была на грани развода со своим порядочным мужем. Слишком мы разные с точки зрения отношения к жизни, к оценке воспитания нашей дочки, к обязанностям в семье и к родителям. Сначала у нас, как у всех, — учеба, работа, становление, маленький ребенок, молодые и еще здоровые наши родители, свои увлечения, хобби, то есть, нормальная инерционная жизнь. Но с возрастом ты вдруг начинаешь понимать, что человек, который с тобой живет рядом, оказался совершенно случайно в твоей жизни. С ним прекрасно можно жить пока ты молод, здоров, занят, успешен и материально независим. Но если что-то с тобой происходит, например, как в настоящий момент тяжелое заболевание, то возникает вопрос: на что способен этот близкий тебе человек? Есть ли у него чувство искренней любви, жалости, сострадания, верности самым близким людям? Каким примером он будет для твоего ребенка? Я вот думаю, способен ли мой муж преподнести мне какой-либо сюрприз, вроде новой пламенной любви на стороне? Возможно, его интеллигентность не позволила сообщить мне об этом накануне операции? Какое счастье, что у меня обнаружили опухоль на самой ранней стадии. Он не видел и не увидит меня беспомощной и больной! Любовь, держащаяся на унизительной жалости, — это не любовь… Я, к сожалению, совсем не уверена в нем, в его верности. Возможно, я кардинально ошибаюсь и его не понимаю. Вполне возможно, ему иногда хочется побыть в кругу своих друзей. Я тоже сочла возможным с вами поделиться своими опасениями и переживаниями. Все это безусловно очень интимное. Не хочется никому о подобных подозрениях рассказывать, даже друзьям и родным. Вы это тоже прекрасно понимаете.

— Милая Надя! Вы еще просто очень молоды, это во-первых. А во-вторых, в вас говорит, скорее всего, ревность и нежелание смириться с тем, что у взрослого мужчины может быть иногда желание побыть вне семьи, вне женского коллектива. Не надо раздражаться по такому поводу, надо научиться прощать мужу желание иногда побыть в кругу своих коллег или друзей. Обычный кризис среднего возраста. Его надо пережить. Я уверена, что все у вас будет хорошо, и никто вас не предаст. Вы — симпатичная и умная женщина… А сейчас извините меня… Пойду полежу, устала стоять, все болит… Сейчас завтрак привезут. Есть хочу. Катя легла и сразу же задремала.

А в палату на место Галины Васильевны привели уже знакомую Наде по коридору афрорусскую женщину из другой палаты, которая представилась:

— Меня зовут Розой Абрамовной, фамилия Фурлендер. Я из двенадцатой палаты. Я не могу там находиться, упросила врача перевести меня к вам в палату, мне еще здесь надо один день продержаться. И видите, мои дорогие, какая же хрупкая наша жизнь! Еще недавно, гуляя по коридору до и после операции, я с некоторой доброй завистью смотрела, как оживленно и с большим интересом беседуют две дамы из вашей палаты и просилась включить меня в их чат, а сегодня я согласилась занять койку одной из них. Я не верю ни в какие приметы, все это ерунда. Сколько смертельно больных женщин лежало ранее на ваших койках… кто знает. Но я все равно решила побыть эти сутки с вами. Как говорится, «прошу любить и жаловать»…

Надя с удивлением у нее спросила:

— В чем же причина вашей передислокации? Роза Абрамовна села на кровать и ответила: — Вы будете смеяться, дорогие дамы, но там, в двенадцатой палате, тоже больные женщины, но кроме онкологии они больны еще на все свои головы. Меня, пожилого страдающего человека, они все время обзывали. Сначала «черной негритоской», а потом, когда узнали, что я еврейка, стали называть «черной жидовочкой». Что за народ у нас? Где интернационализм? Казалось бы, в больнице, где лечится большинство пожилых, седых бабулек, включая меня, идет бесконечное продолжение какого-то ужасного антисемитского «сериала». Оказывается, что лично я со всем своим народом виновна во всем: и в том, что Христа мы, евреи, распяли, виновна конкретно в их болезнях, в ковиде и вообще во всем. Ну мне в конце концов, надоело слушать этот бред, и я их послала куда подальше… А у вас в палате чего больше: расизма или антисемитизма? Я сутки-то с вами продержусь? Катя, проснувшись, села на кровати.

А в углу, где почти без движения лежала старенькая татарская женщина Лиля Хакимовна, раздался слабый голос:

— Ага! Значит не только мне, моим детям и внукам из всех углов доносится «понаехали». Не бойтесь, Роза, я вас в обиду не дам. Роза Абрамовна сразу оживилась:

— Слава богу, есть защита! Все женщины грустно засмеялись и присели на своих кроватях, чтобы позавтракать. Все, кроме бабушки Лили Хакимовны, которая готовилась к операции во второй половине дня. В палату вошел лечащий врач с медсестрой.

Первым делом он подошел к старенькой бабушке:

— Лиля Хакимовна! Медсестра возьмет у вас анализы, померит вам давление прямо в палате. И, увы, побреет вам голову перед операцией. Волосы будут мешать хирургу. Потом с грустью тихо объявил оставшимся:

— У вашей соседки Галины Васильевны случился обширный инфаркт после новости о смерти мужа. Она и так была ослаблена после операции, спасти ее нам не удалось. Вот такие грустные новости. Но, дорогие дамы, ваша жизнь продолжается, и у каждой из вас она своя. Таким образом Роза Абрамовна, Екатерина и Надежда после завтрака идут на перевязки и готовятся к выписке на завтра. Жду вас в перевязочной. Сами, надеюсь, дойдёте и расскажете мне при встрече о своем самочувствии. Вижу, что Екатерина уже готова на новые подвиги, на новые километры, так?

Катя тихо ему ответила:

— Буду стараться, доктор.

— Значит, договорились, жду вас в том же порядке: Роза Абрамовна, Екатерина и Надежда. Врач с медсестрой покинули палату. Женщины засобирались на перевязки.

Роза Абрамовна, Екатерина и Надя после перевязок, получив все рекомендации от лечащего врача, разбирали у дежурной тарелки с обедом. Они были голодны, просили добавки супа из сайды. Сидели и поглощали обед с большим аппетитом. Дежурная, которая разносила еду, спросила у них, кому дать добавки второго. Все согласились и потянулись за добавкой.

В этот раз она улыбнулась, как всегда, и по-доброму спросила:

— А помните, девоньки, как вы в первый день свои носы воротили, еще и проветривали палату? Ну что, сейчас тушеная капуста с рыбной котлетой помещается в вашем желудке? Ну, не серчайте, так теперь ведут себя все больные, слишком избалованный народ стал. Однако на пятый день у всех, кто не обречен, просыпается аппетит. Жизнь есть жизнь! А ваша бывшая сумасшедшая соседка на шпильках лежит сейчас под капельницей, без косметики, без дешевых понтов, вот ей, умирающей бедолаге, не до еды, она передавала всем вам привет. Сказала, что как только вашу Тамару после операции привезут, соберется с силами и зайдет к вам. Приятного вам аппетита, девоньки! Ради бога, живите долго!

Надя, чтобы чуть-чуть воодушевить соседок по палате, обратилась к Розе Абрамовне:

— Роза Абрамовна! Бог даст, вас завтра выпишут, как и нас с Екатериной. Я очень надеюсь, что у нас всё будет хорошо. Посмотрите в окно. Какая красивая золотая осень! Ни ветра, ни дождя. Мы все сможем с близкими пойти гулять, можно в парк, можно поехать на дачу. Постепенно, я надеюсь, все наши операции и страхи забудутся. Вот и настал теперь ваш черед рассказать нам про ваше путешествие в США.

Роза Абрамовна немедленно отреагировала:

— Девочки, дорогие! Увы, в настоящий момент у меня в жизни очень печальный период. Мой муж недавно умер: больные сердце и сосуды, плюс ковид, который спровоцировал его уход. Завтра я вернусь домой. Живу я сейчас одна, позову своих верных подружек в гости, тех, конечно, кто не болен ковидом, и мы все вместе пойдем гулять в Парк Горького, в самую его лучшую часть, в Нескучный сад. Там сейчас такая красота, золотая осень! Но ещё до прогулки я закажу доставку на дом продуктов, а если у меня еще хватит сил, то с превеликим удовольствием приготовлю сама что-нибудь вкусненькое, испеку яблочный пирог, например, открою наливочку, которую мне соседка подарила. Все мы будем после прогулки праздновать мое настоящее выживание. Мы с «девочками» дружим в течение всей жизни, еще со школы. Знаете, как трудно мне было выживать, будучи при этом абсолютно здоровой! Но я все-таки выжила.

А вот моей маме, красавице, было еще трудней выживать. После смерти Сталина, его «Дела врачей», моя мама, еврейка по национальности, мечтала уехать куда угодно из СССР. Но это было абсолютно нереально. И вдруг в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов мама познакомилась с очень интеллигентным парнем, студентом из США, выходцем из Анголы, умником и красавцем. Два дня сумасшедшей любви. И у мамы, и у парня был прекрасный английский язык. Но самого главного в своих отношениях они не поняли до конца. Представляете, маме показалось или послышалось, что этот студент обещал ей, что обязательно прилетит и женится на ней. Бедная моя мамочка даже на секунду не сомневалась в этом. Она ему искренне поверила. К тому же это был счастливый шанс выехать из СССР. Высокая рыжеволосая девушка восемнадцати лет от роду с белейшей кожей, красавица, студентка-химик с верой в коммунизм и интернационализм полюбила чернокожего студента из США, сына какого-то вождя племени из Анголы!!! После всемирного праздника молодежи она обнаружила, что беременна. А у чернокожего студента, как потом выяснилось, было двойное гражданство — Анголы и США. Жить в СССР он совсем не собирался. Аборты тогда уже как год разрешили делать, но мама, типичная еврейская женщина, после такой страшной войны и холокоста даже не раздумывала: она должна была только рожать детей, а не убивать их в зародыше. Роза Абрамовна сделала паузу, казалось, что она смахнула с глаз слезы. Женщины в палате молча слушали Розу Абрамовну. То, о чем она им начала рассказывать, сначала не было им интересно, но с каждым новым предложением они проникались историей.

Надя прервала размышления рассказчицы:

— Ничего себе любовь!

— Вот так я и родилась в 1958 году. И я, конечно, очень этому рада, а студент из Анголы написал маме письмо под Новый год, которое мы в распечатанном виде получили по почте только в марте. Там были слова «поздравляю, привет советским комсомольцам», что-то про чудесные воспоминания о СССР, с которыми он будет жить на новой родине в США, и все… Ясно, что никто ему не ответил. Ну что поделаешь, мама меня воспитала, страна помогла получить образование. Я по специальности тоже химик, как и мама. Замуж мамочка так и не вышла, полностью посвятила себя мне. Понятия «афрорусской» тогда не существовало. Кому тогда нужны были дополнительные проблемы в виде чернокожей дочери? Зато сколько кривотолков было в мамин адрес: «черножопая шлюха продажная, шлюха подворотная, прижившая от негра дитё, шпионка еврейская или жидовская морда». Моя мамочка все это вытерпела. Поверить трудно, какие у нас были ужасные времена. А я выросла, вышла замуж и родила двух мальчиков. Оба стали учеными, тоже химиками. Семейная традиция! Сыновья с 2000-х живут в Израиле, оба женаты. Там они счастливы со своими женами и детьми, и никто их не обзывает ни «неграми», ни «жидовскими мордами».

А я с ними не полетела. Здесь могилы мамы и мужа. Я очень люблю мою Москву — родную и так хорошо мне понятную, свою родную улицу, свою обжитую квартиру с вещами, доставшимися мне от мамы и от бабушки, напоминающие мне о моем детстве. Да и поздно куда-то улетать и начинать новую жизнь. У меня здесь есть верные друзья, которые мне ближе, чем некоторые родные, они мне всегда протянут руку помощи. Я без них не смогла бы вообще выжить. А жизнь сама по себе — это ведь счастье! А еще большее счастье — иметь настоящих друзей, жить ради любви к ним.

Надя спросила эту счастливую женщину:

— Роза Абрамовна, а как вы попали в США? Вы нам еще не рассказали.

— Как я попала? Это моя мама перед самой своей смертью, уже в нулевых годах, разыскала моего биологического отца через своих дальних родственников, живущих в Бостоне. Мой отец стал профессором в Гарварде. Мама с ним сначала списалась, потом они переговорили по телефону. Я как сейчас помню, что мама долго извинялась перед ним за возможно неимоверную стоимость этого долгого разговора. Профессор был, естественно, в шоке. У него сразу дочь нашлась и два внука… Дочь говорит на английском языке, сможет его понять и, возможно, простить. Он, мой отец по имени Майк, прислал мне приглашение, прямо на адрес директора моего НИИ. Пришлось руководству разрешить мне выехать за границу. Весь институт, где я работала, провожал меня. Еще бы! Роза летит в Бостон, в Гарвард. В общем, знай наших и мою еврейскую маму! Я тогда была на тридцать килограммов моложе, яркая афроеврейская женщина. Мой ангольский папа Майк устроил в Бостоне настоящий праздник, встречал меня как самую настоящую родную дочь, по которой явно сильно соскучился, организовал мне в Гарварде пару просветительских лекций по блату. Я с ним побывала в Нью-Йорке, в Филадельфии. Его жена ирландских кровей тоже работала в Гарварде, она тоже очень тепло меня встретила. Своих детей у них не было. А через полгода, как сговорившись, и моя мама и мой новоявленный отец ушли из жизни.

Из угла раздался слабый голос Лили Хакимовны:

— Роза! Ты, главное, держись! Мы своих не обидим! Девочки! Сейчас Тамару привезут, вы уж все за ней, пожалуйста, поухаживайте, она всем нам чаи и тарелки подносила. А потом и меня увезут. После операции в палату привезли Тамару и забрали на каталке Лилю Хакимовну. Тамара спала под наркозом.

После обеда все женщины тихо лежали: кто читал, кто слушал музыку в наушниках, кто-то дремал.

Очень скоро им был предложен дежурной полдник, состоящий из булочки с чаем. Рядом с Тамарой сидела гостья — Роксана. Она держала руку Тамары у себя в ладонях. Тамара, очнувшись, удивилась и очень обрадовалась. Рокси выглядела иначе, чем в свой первый визит, она казалась старше на несколько лет, измученная болями и очень грустная. Она была без косметики, в обычном белом банном халате и тапочках, с маленьким хвостиком на затылке, перевязанным обычной резинкой. Тамара была еще слаба. Как только она окончательно пришла в себя, она попросила взять ей булочку и принести кружку с чаем. Через пару минут женщина сразу же начала звонить своему другу, интересоваться, как поживают без нее дети. Глаза ее светились надеждой и счастьем. Соседки прислушивались к ее довольно громкому разговору.

— А доктор мне и говорит, что все у меня относительно нормально, все что смогли они вырезали, и что он ждет моих анализов. А я, считай, сегодня заново родилась. Будем, Костик, жить, будем играть с ребятами в пинг-понг. Еще на их свадьбах погуляем. Ой! Лишь бы анализы были хорошими… Да, да, иди, конечно, и помолись за меня. Результаты анализов через десять дней будут, я еще побуду здесь до пятницы. Ты уж там сам как-то справляйся с ребятами. Они все тебе будут помогать. Ждите меня, я как оклемаюсь, сразу же пойду на работу. Деньги у нас будут, не волнуйтесь. Целую.

Надя повернулась к Тамаре и Роксане.

— Девочки! Чем вас подбодрить, кроме чая и булочек? Меня завтра выписывают, а у меня еще осталась шоколадка, конфеты, берите, они ваши. Вам силы нужны.

Тамара улыбнулась:

— Давайте, Надя. Спасибо вам, мы с удовольствием всё съедим.

Рокси грустно смотрела на слабую после операции Тамару. Гладила ее руку. Тамара явно хотела спать.

Потом Роксана ее обняла, поцеловала и тихо вышла в коридор. Надя ее догнала:

— Рокси! Как вы себя чувствуете? Вы так грустно смотрели на Тамару? Что-то знаете? Я все равно завтра выписываюсь, может быть, ей возможно как-нибудь помочь?

Рокси сначала махнула Наде рукой, но потом остановилась и дождалась, когда та подойдет поближе:

— Я теперь могу говорить только шепотом, лично у меня все плохо, но я, как могу, сражаюсь. Вот удивительное дело, я относительно молодая обеспеченная женщина, мать и бабушка. Мой муж занимает высокий пост, денег у нас полно, мне бы жить и жить, но меня бог решил прибрать, да так быстро, что я не успела даже насладиться толком своей жизнью. Все время обслуживала мужа, сопровождала его везде. Дети были под контролем воспитателей, только помню «здравствуйте» и «до свидания». Отдых — всегда с женами партнеров мужа, клубы — с его партнерами. Пустота, одни дешевые понты, машины, шмотки, море зимой… А я ведь была отличницей в школе и в институте… Меня элементарно купили, а я элементарно продалась… Вся моя жизнь оказалась подготовкой к какому-то главному экзамену. Вот и всё, выпускная «сессия» уже скоро.

А Тамаре надо обязательно помочь, и лучше деньгами. Её, бедную, на самом деле толком даже не оперировали, почистили кое-что, кое-где, у нее агрессивная меланома с метастазами. Она обречена. Врач ее задержит на пару дней, скажет ей правду, потом, наверное, ее будут облучать. Я всех подробностей не знаю, да и не хочу. Если есть у вас возможность, то переведите ей деньги. Возьмите у медсестры её номер телефона, он привязан к сбербанковскому счету. Она ведь мать-одиночка четырех детей. Я еще попробую что-то сделать и помочь ей через своего мужа, если успею. Не надо никому ничего говорить. Здесь все несчастные, и каждый по-своему. Всё, Надя, я пошла к себе в палату на койку, у меня все ломит, сил никаких нет, пойду приму лекарства и отрублюсь.

— Спасибо вам, Рокси! Знаете, иногда внешность очень обманчивая, а поведение — странное. Вы — прекрасный человек, боритесь, как сможете, и держитесь! Деньги я переведу Тамаре. Можно я вас поцелую?

Надя обняла и поцеловала Рокси, потом пошла в палату. А туда привезли Лилю Хакимовну. Ее голова была перевязана бинтами, она производила впечатление раненого бойца. Ее маленькие карие глазки как два уголька выделялись на бледном лице. Она тихо приземлилась на постели и сразу же уснула.

6. Среда

В палате три женщины готовились к выписке из больницы. Розе Абрамовне, Екатерине и Надежде сделали перевязки. Женщины собрали свои вещи и ожидали получения на руки выписных документов. Оставалось не больше получаса до того, как они должны были покинуть отделение больницы. Тамара продолжала проверять домашние задания близнецов, давала по телефону указания своему другу Костику по приготовлению обеда.

Вдруг со стороны, где лежала Лиля Хакимовна, раздался громкий крик «Ой!». Все женщины повернулись в ее сторону. Женщина продолжала кричать «Ой! Ой! Ой!». Катя, Надя и Роза подбежали к Лиле Хакимовне. Она продолжала кричать в полный голос.

Роза первая нашлась:

— Лиля Хакимовна, дорогая! Вам плохо? Позвать доктора?

Бедная женщина кивнула. Она продолжала без перерыва выкрикивать «Ой!». Женщины побежали звать лечащего врача и медсестру. Лиля Хакимовна продолжала кричать, при этом ее глаза-искорки внимательно следили за всем происходящим. Наконец в палату буквально ворвался доктор и две медсестры. Как только все собрались, Лиля Хакимовна громко запела:

— Ой! Ой, цветет калина в поле у ручья.

Парня молодого, полюбила я…

Лилия Хакимовна продолжала из последних сил петь. Все присутствующие замерли, а через минуту раздался громкий смех. Они просто умирали от смеха… Этот концерт бабушка устроила всем напоследок… Лечащий врач, держась за голову, закатывался от смеха, без конца повторял:

— Сумасшедший дом!!! Жизнь — вот эта болезнь — неизлечимая!!! И самое главное вам всем, выписывающимся и пока остающимся, — ЖИВИТЕ!!! БОРИТЕСЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО!!!

7. Приемное отделение

Илья встречал Надю прямо в холле приемного отделения. Роза, Катя и Надя помахали руками Тамаре, которая провожала их, стоя у лифта, потом помахали друг другу и разошлись. Муж спросил у Нади:

— Ну всё? Всё в порядке? Ты со всеми попрощалась? Тогда, моя дорогая, добро пожаловать в мир счастливых здоровых людей! Как же я скучал по тебе, как мне тебя не хватало! Глупенькая ты моя, наивная, ревнивая женушка! Дай я тебя крепко обниму и поцелую. Все болезни оставим здесь и забудем про них навсегда! Будем радоваться жизни!

Надя, смахнув слезы, ему ответила:

— Знаешь, Илюша! Я никому не желаю попасть в больницу, тем более такого профиля. Не знаю, даже близко себе не представляю, что будет со всеми этими женщинами дальше. Все они очень хотят жить… просто жить и все… и я тоже просто очень хочу жить! Но иногда надо побывать в подобном месте, чтобы еще больше научиться ценить саму нашу жизнь, какая бы она у тебя ни была, и своих родных, и друзей, и всех, всех, и еще крепче любить и доверять им.

Илья легко приобнял Надю и поцеловал:

— Моя дорогая! У меня тоже есть только одна жизнь, которая меня вполне устраивает. Это жизнь с тобой и Дашей. Поехали быстрей домой, Дашенька в первый раз в своей жизни самостоятельно приготовила для тебя праздничный обед.

⠀

Сентябрь 2020 года

«Взятие» Казани

1. «Взятие» Казани раз, 1982 год

Учеба Нины в аспирантуре была возможна только благодаря ее родителям и родителям первого мужа, отца ее сына. Обе семьи взяли на себя ответственность за маленького трехлетнего внука и честно ее делили между собой.

Нина старалась учиться изо всех сил, чтобы быстрее защититься.

Один из ее деловых визитов был в Казань. Там был тот НИИ, в котором ей могли предоставить необходимую информацию по региону. В отделе экономики работала маленькая хрупкая женщина Луиза, аспирантка ее мамы, которая должна была встретить Нину и по мере возможности помочь.

Мама, как всегда, сопроводила Нину инструкциями о том, как надо быть внимательной и осторожной в чужом городе, что Казань — это не Москва.

— Кроме того, надо обязательно купить Луизе московских конфет, сыра и два батона копченой колбасы. В Казани ничего нет, все продукты достаются по блату и с большим трудом или привозятся из Москвы. В семье есть маленькие детки. Тем не менее, тебе необходимо найти удобное время, чтобы успеть посетить в конце рабочего дня или вечером главные достопримечательности города вместе с местным молодым человеком, которого тебе порекомендует Луиза. Обязательно передай ей большой привет от меня, наши подарки и мое письмо.

По плану в Казани Нина должна была провести три дня. Это было всем удобно, достаточно и ей, и Луизе.

2.

Пассажирский поезд в Казань из Москвы уходил под вечер, а прибывал рано утром. В купе постоянно менялись пассажиры, кто-то входил и пил чай, кто-то выходил. Один мужчина с момента отправления спал на верхней полке. Наконец, уже ближе к полуночи, проводник сказала, что, скорее всего, больше никто не сядет и не выйдет вплоть до самой Казани. В купе осталось двое. Нина никогда не могла нормально спать в компании чужих людей в купе, читала с большим удовольствием рассказы Чехова, но все-таки наступила пора устраиваться спать. Как раз в это время с верхней полки спустился весьма симпатичный мужчина лет сорока. К тому времени уже абсолютно выспавшись, он предложил ей выпить с ним чаю. Он ненадолго вышел, умылся, привел себя после сна в порядок, потревожил проводницу и заказал крепкий чай с лимоном. Из портфеля он достал коробку шоколадных конфет и маленькую бутылку коньяка. Мужчина был очень внимательным, обходительным и симпатичным. Настоящий татарский мужчина с небольшой хитринкой в глазах, брюнет с открытой белозубой улыбкой, желающий скоротать время с молодой девушкой. Он представился Рустамом.

— Какая цель вашего визита в Казань?

Нина рассказала Рустаму об учебе в аспирантуре, о маленьком сыне, о пожилых родителях. Ей хотелось выглядеть очень взрослой серьезной деловой женщиной.

— А вы кем и где работаете?

— Я работаю судьей в Казани, разбираю самые сложные преступления и выношу виновным приговоры. Работа у меня нервная и очень ответственная. В Казани у нас всегда неспокойно. Да и в стране в целом так же. Много экономических преступлений, нелегальных цеховиков, фарцовщиков, спекулянтов, но есть и страшные уголовные дела. Я специализируюсь как раз на уголовных.

— Это интересно! Вам, Рустам, можно только позавидовать.

— Ну не скажите. А что вы чай не пьете? Смотрите, какие у нас есть конфеты. А коньяка не хотите выпить немного? Может быть, вы спать хотите? Если нет, то угощайтесь, а я тогда расскажу вам пару случаев из моей практики. Вот потом вы сами и решите, насколько эта работа интересна или нет.

— Я не высыпаюсь в поезде, посплю уже в Казани. Спиртное я не пью, а чай выпью и с удовольствием послушаю ваши рассказы.

Рустам вскинул голову, закрыл глаза на короткое время и начал рассказывать Нине одно преступление за другим. Он расписывал их в малейших деталях, смакуя самые жестокие сцены, подробно описывал жертв и убийц. Через час Нина была полностью погружена в мир криминала, в следственные действия, в вынесения приговоров и прочее. Его красноречивый беспрерывный доклад о кровавых разборках в Казани приводил ее в ужас. Рустам маленькими глотками прикончил бутылку коньяка и с хитрющей улыбочкой следил за реакцией Нины. В какой-то момент, после очередного детализированного разбора убийства и изнасилования жены подпольного цеховика в знак его устрашения со стороны конкурентов, у девушки закралось подозрение, что, возможно, Рустам никакой не судья, а настоящий хладнокровный участник всех этих преступлений.

К трем часам ночи Нине казалось, что конец ее близок. Сейчас этот симпатичный Рустам закроет купе, а она станет его очередной жертвой. Увидев в ее глазах полную растерянность, Рустам попросил прощения и вышел покурить в тамбур. Нина постепенно приходила в себя. О сне не могло быть и речи. Ей надо было продержаться еще два с половиной часа. Она открыла книгу. Как раз попался рассказ «Пересолил», прочитав несколько страниц, вспомнив его экранизацию, Нина рассмеялась. Удивительное совпадение.

Рустам вернулся, увидел ее спокойное выражение лица, по-иезуитски спросил Нину:

— Ну как вам теперь кажется, интересная у меня работа? Мне-то она очень нравится, а вам не жутковато ли ночью слушать эти, как у нас говорят теперь, триллеры?

— Ну, скажем так, для здоровой психики рассказ днем — это более-менее нормально для избранных любопытствующих, но ночью — страшновато. Впрочем, я уже передохнула, и, если у вас есть еще несколько запутанных острых сюжетов, то я готова их выслушать, а подробности про потоки крови, кишки, вываливающиеся из тел жертв, мозги, вытекающие из голов, вы, в принципе, можете опустить.

— Это вы меня лишаете тогда образности, ну да ладно.

Рустам продолжил свои рассказы, в них были абсолютно все существующие преступления на свете. Их поезд, как нарочно, опаздывал на пару часов. Местные следователи успешно раскрывали все варварские убийства, а Рустам выносил справедливые приговоры злодеям. Так, за рассказами об ужасах непростой татарской жизни они добрались до Казани.

3.

Было очень раннее темное прохладное утро в самом начале весны, молодые люди вышли из поезда. Рустам хотел удостовериться, что Нину встретит кто-нибудь. На перроне почти никого не было и через несколько минут там стало совсем безлюдно. Нина решила позвонить Луизе. Под впечатлением страшных ночных рассказов она, находясь в темной телефонной будке, случайно набрала номер телефона не Луизы из Казани, а профессора из Уфы, где пробыла почти месяц в прошлом году. Номер был неправильный. Ей никто не ответил. Она совсем растерялась и обратилась к Рустаму с просьбой устроить ее куда-нибудь в гостиницу.

— Я вам, конечно, помогу. Гостиниц у нас практически нет, и я там никого не знаю. Домой к себе я вас не приглашаю, извините, у меня очень ревнивая молодая жена. Но один адресок у меня есть.

Он подошел к стоянке такси, там дежурила единственная машина. Они в нее сели и через полчаса остановились у облупленного здания, напоминающего раздолбанный двухэтажный детский сад. Рустам взял сумку Нины и ее паспорт. Он показал документ сидевшей у входа пожилой женщине, она была в полусонном состоянии. Бабуля кому-то позвонила по внутреннему телефону. Через минуту спустилась еще одна женщина с газетой, очень похожая на первую, они втроем с Рустамом о чем-то пошептались на татарском языке.

— Вы не волнуйтесь, сейчас вас устроят на ночь, а утром вы созвонитесь со своей знакомой. Успехов вам! Надеюсь, что вы успешно проведете время в Казани. На самый всякий случай — вот вам моя визитная карточка, там мой номер телефона.

Нина поблагодарила Рустама и последовала за женщиной на второй этаж.

— Сначала иди в уборную, на, возьми вот газету, там, в комнате уже не сможешь.

Уборная была дополнительной декорацией к ночным рассказам ужасов от судьи Рустама. Женщина подождала Нину, отворила ей дверь в какую-то огромную комнату с множеством кроватей, за руку подвела к свободной койке и шепнула:

— Не шуметь, темно еще, никого не будить, люди усталые спят. Накройся одеялом и спи. Все.

Запах копченой колбасы и сыра предательски усилился из сумки Нины, но, слава богу, он перекрывал запах не очень чистых носков.

Она легла, повернулась на правый бок, накрылась одеялом с головой и заснула под странный душераздирающий храп, раздававшийся со всех сторон комнаты. Последняя ее мысль перед прибытием в объятия Морфея была о бедных татарских женщинах, которых так «укатали» на работе, что они храпят даже не как мужики, а как старые лошади в стойле.

Через пару часов она проснулась совсем от других звуков и выглянула в щелочку из-под одеяла. Мужчины в трусах стояли в очереди к умывальнику, кто-то из них кашлял, громко зевал, сморкался, некоторые ругались матом и торопили друг друга. Двери открывались и закрывались, люди входили и выходили, но скоро большая их часть, судя по репликам, отправилась на работу. Нина решила подождать и убедиться, что все мужчины покинули помещение. Ждать пришлось не так уж долго. Наконец наступила тишина. Она выползла из-под одеяла и тут же столкнулась с удивленным взглядом старика, сидящего на кровати, одетого в синий национальный халат, головной убор и поглаживающего себе седую жидкую бороду:

— Ну кто таких уродов рОдит, совсем похож на бабу, сиськи отрастил и жопу, прическа тоже как у бабы, чего прячешься, вылезай и иди на работу. Никому не скажу про тебя.

Ясно было, что он не мог представить, что Нина — женщина, принял ее за молодого мужчину нетрадиционной ориентации. Она натянула джинсы и кофту, затем быстро выпорхнула из этой «гостиницы». Уже на проходной женщина в пестром татарском платке на голове, накануне встретившая Нину первой, объяснила, что Рустам за нее еще вчера заплатил, и что здесь у них ни одна приличная женщина еще не ночевала. А лично она, не разобравшись ночью со сна, не поняла сразу, что Нина — баба, тем более еще и с такой непроизносимой и не склоняющейся фамилией.

Девушка поблагодарила ее за гостеприимство и попросила разрешения позвонить своей знакомой. Ей разрешили.

Ну а потом ее, конечно, душевно встретила Луиза, вкусно накормила, напоила чаем и домашним чак-чаком. Нина рассказала про своего попутчика, вытащила его визитную карточку и прочитала вслух:

— Замалиев Рустам Вазихович. Юридические услуги. Луиза, вы его случайно не знаете?

— Нет, ни разу не слышала. Может быть, это даже и к лучшему.

Два дня Нина активно работала, а на третий молодой аспирант из НИИ, где работала Луиза, провел ее по Казани, по историческому центру, они посетили с ним два храма и мечеть, музей Горького. Казань показалась ей очень провинциальной, голодной и темной.

Нина вернулась в Москву с радостью, с материалами для диссертации и подарками для всей семьи от Луизы — чак-чаком и медом. Родители мужественно вынесли испытание внуком, а Нина была очень рада встрече с ними. Ее ждали рисунки и стихи сына. Она сочла необходимым позвонить и поблагодарить за ту ночь в общежитии Рустама. Она набрала его номер. Долго никто не подходил к телефону, но все-таки Нина дождалась. Раздался мужской грубый и незнакомый голос:

— Кто звонит? Рустама нет сейчас, он на деле, что ему передать?

— Вы передайте ему большое спасибо от Нины из Москвы.

— Какая, к черту, Нина из Москвы, зачем звонишь моему зятю!

Нина положила трубку, очень удивилась и забыла про Рустама.

Этот ее визит был всего лишь тридцать лет тому назад.

4. «Взятие» Казани два, 1994 год

Какая была в тот год прекрасная теплая весна, запах сирени проникал в открытые окна офиса. На рабочих столах стояли вазочки с тюльпанами, которые привезли сотрудники со своих дач после выходных. Внезапно сотрудники одновременно услышали скрежет колес и выглянули в распахнутые окна. Внизу, у входа в здание, где они работали, остановился огромный красный мерседес.

В офис неожиданно вошли четыре человека. Выглядели они как настоящие «крутые бандиты». Здоровые высокие парни лет под тридцать, короткие стрижки, стальные глаза, малиновые и черные пиджаки, увесистые золотые цепи с крестами, перстни и браслеты. Трое из них оказались охранниками главного «бандита». Он от них внешне ничем не отличался. Главный попросил аудиенции с Ниной, как с руководителем.

Она пригласила его пройти в переговорную комнату. Секретарь предложила гостю чай или кофе. Дальше события развивались почти по сценарию, гениально описанному Булгаковым в «Собачьем сердце».

Главный начал: