Бесплатный фрагмент - Мысли вслух во сне и наяву

Эта книга посвящается

моим любимым мужу и сыну.

Вы лучшее, что случилось в моей жизни.

Вы и есть моя жизнь. Вы всегда со мной во сне… и наяву….

---

«Она: Я тебя люблю! Он: Я знаю!»

(Из личных воспоминаний)

«Вот бреду я вдоль большой дороги

В тихом свете гаснущего дня…

Тяжело мне… замирают ноги…

Друг мой милый, видишь ли меня?

Все темней, темнее над землею —

Улетел последний отблеск дня…

Вот тот мир, где жили мы с тобою,

Ангел мой, ты видишь ли меня?»

(Ф.И.Тютчев)

---

Пролог

Это было как наваждение, как удар молнии без молнии и раската грома. Он был влюблен! Влюблен впервые и это чувство не столько радовало его, сколько огорчало. Оно ему было в тягость. Он хотел ее, и каждый раз, видя ее, он ощущал нестерпимый жар в груди — это должно было произойти. Он ни на минуту не мог перестать о ней думать. Сидя за компьютером, проводя совещания, заказывая кофе, стоя под душем, он думал, как будет обладать ею. Он вторую неделю ежедневно, кроме выходных, после полудня приходит в это кафе и садится за один и тот же столик. Официантки уже приметили его и, когда он входит, ласково улыбаются и устремляются к нему с охапкой газет и журналов. Он приходил, заказывал кофе и сидел иногда по часу и более, а затем вдруг вскакивал и быстро уходил. Были дни, когда он уходил с разочарованием на лице и после долго не мог успокоиться. Такой день тогда превращался в пытку.

Все дни, после встречи с ней, он не мог работать, и, когда наступал новый день, не мог дождаться часа, чтобы снова явиться сюда. Он ждал ее, и когда она входила, не мог оторвать от нее взгляд. В тот вечер ее обаяние было таким сокрушительным, что у него перехватывало дыхание. От постоянных мыслей о ней и нахлынувших чувств голова у него кружилась. Вот уж действительно — он терял голову. Он еще никогда не испытывал ничего подобного ни к одной женщине. Вот женщина, о которой он мечтал, и она станет его! Ее отстраненность, ее сопротивление просто ошеломляли его, и теперь он хотел испытать то облегчение, которое приходит лишь вместе c оргазмом и, наконец, удовлетворить уже несколько недель мучившее его желание.

Она приходила, как правило, одна, но иногда ей компанию составляли двое парней: один высокий, рыжий постоянно много говорил, смеялся и размахивал руками, другой ниже ростом, крепкий молчун, с восхищением смотревший на нее, и ласково улыбался. Они пили кофе, заказывали салаты и весело говорили. Он завидовал им, они могли сидеть рядом с ней, чувствовать ее запах, слышать ее волшебный голос. Настоящим праздником было, когда она приходила одна. Вот и сейчас он ждал ее уже целый час и, по гулким ударам сердца и учащенному пульсу, понял, что она вошла.

Сегодня она была одна и, сев за столик, закинула ногу на ногу. Прямая юбка натянулась на бедрах, открывая округлые коленки. В тот вечер его нога касалась одного из них. От воспоминания он проглотил ком в горле, и спустя мгновение почувствовал запах ее духов — легкий, нежный бриз моря, цитрусовых плодов, еловых веток. Взгляд опустился ниже — к изящным лодыжкам. Он поймал себя на том, что, не отрываясь, смотрит на тихо покачивающуюся изящную ножку в туфельке на каблучке, почувствовал, как у него снова перехватило дыхание. Он хотел ее, хотел настолько сильно, что закружилась голова. Это было настолько сокрушительно, что он на миг закрыл глаза. Чтобы женщина, — пусть даже красивая — сидящая в кафе, настолько могла возбудить его — это было для него необычно. Эффект был настолько сокрушительным, что он вдруг подумал: «Если бы я мог добиться ее, я был бы счастливейшим из мужчин».

Это было похоже на провокацию. Понимала ли она это? Похоже, что нет, ибо проделывала это явно непроизвольно и с природным изяществом. Солнечный луч проник через окно кафе, осветив ее прекрасную фигуру, затем стал играть на блестящих каштановых волосах и искриться в ее сине-зеленых глазах, покрытых черными ресницами. Подошла официантка и ножка опустилась, заняв свое место рядом со столь же красивой, другой. Он улыбнулся и опустил голову, чтобы она не заметила, что за ней наблюдают. Сделав заказ, она обвела взглядом, посетителей кафе. От неожиданности он дернулся, но ее взгляд, пробежав по нему, даже на миг не остановился. Она не узнала его или сделала вид, что не узнала.

Выпив кофе, она поднялась и направилась к выходу из кафе с уверенным видом человека прекрасно знающего, куда ему идти и что ему делать. Он снова и снова смотрел на нее, пока она пересекала кафе, направляясь к выходу. Стройная шатенка со стрижкой легким шагом удалялась от него. Сегодня она была одна, и он бросился за ней. В светлой шелковой блузке, заправленной в светло-серую узкую юбку, в бежевых туфельках, она в лучах солнца двигалась легкой походкой, с высоко поднятой головой, не глядя по сторонам. Она явно чувствовала легкость в своем стройном красивом теле, настолько все в ней говорило об этом: легкие красивые движения бедер, всплеск прядей волос при повороте головы, движение рук и походка балерины. Она шла легко, словно на цыпочках, а ведь на ней были туфли на каблуках.

Сегодня — так же, как и вчера, как три недели назад в вечер их встречи, у него колотится сердце. Судя по всему, она не догадывалась, что он идет за ней, или делала вид, что не заметила его. А он знал, что снова придет завтра…. А потом? Что делать ему потом?

Глава 1

Голова раскалывалась. Снова мигрень! Боль невыносима, но она с трудом заставила открыть глаза. Был день. Это она поняла по яркому солнечному свету, бьющему из окна и заполнившему всю комнату. Комната незнакомая, но уютная и ей здесь спокойно, вот только страшно болит голова. Она лежит на маленьком диванчике — такой покупают, когда ребенок подрастает и кроватка ему уже мала — машинально отмечает она, поджав к себе ноги и обхватив голову руками. Такая страшная головная боль, как наказание божье. Она наваливается вдруг страшным зверем, затаскивает в темноту, укладывает в постель или на любую иную подстилку, чтобы только положить голову и заставляет закрыть глаза, чтобы не видеть света, солнца. И ждать, ждать, когда безжалостный зверь, насладившись твоей болью и страданием, покинет тебя.

Она с трудом обвела взглядом комнату. Нет, она здесь никогда не была. К ней наклоняется личико красивого русоволосого малыша со стрижкой «пажа», с пухлыми губками, которые она уже где-то видела и даже помнила их вкус, родным и таким знакомым запахом, большими синими глазами, глазами, которые она видит каждый день в зеркале. Где она? Почему здесь прелестный мальчик? Его теплые маленькие ручки накрывают ее зеленым детским одеяльцем, и ей становится хорошо и уютно. Боль отступает. «Таким, наверное, бывает счастье», — успевает подумать она и видение исчезает.

Остатки сна мешались с явью, и ей было трудно понять, где она находится. Покачав головой, она поднимает ее от подушки и понимает, что это только сон, закрывает быстро глаза в надежде снова вернуться туда, в свой сон, к милому мальчику, к тому, что еще не испытывала в своей жизни, но очень хочет испытать. Пытается снова и снова проникнуть туда, в тот солнечный день, чтобы продлить чудесные мгновения, но сон ускользает, и вернуть его невозможно, слезы обиды потоком скатываются по ее лицу, заливая уши, рот…

Ей снова приснился чудо сон, часто повторяющийся уже в течение года. Снился он особенно в те ночи, когда тяжелым покрывалом накрывала мигрень. Малыш приходит к ней, чтобы спасти от мучительной боли и та отступает.

Рядом зашевелился Кирилл, протянул руку, обнял ее за талию, властно притянул к себе и крепко прижал к своему телу. Его губы нашли ее шею, и она почувствовала нежный поцелуй. Она погладила его сильную руку, закрыла глаза, вбирая его тепло и запах. Они вместе вот уже четыре года, а она до сих пор, просыпаясь, каждое утро отказывалась поверить, что рядом, обнимая ее, спит самоуверенный, умный и неотразимый мужчина. Было еще раннее утро, и она снова заснула, но, заснув, попадает в другой сон, где дорогой ее сердцу мужчина плетет венок из незабудок. Нет, это не Кирилл, а тот другой… Она его узнает и тут же протягивает к нему руки. Она любит его, она желает его…. Все вокруг одеты торжественно и, когда он надевает ей на руку венок, оказывается, что тот из алых роз. А где незабудки? Должны быть незабудки, он их обещал, и она ждала их. Руке больно, очень больно и она пытается его снять, но не может. Шипы впились в кожу. Она пытается отыскать того, кто надел ей венок и попросить снять его, но в комнате уже никого нет. Она совсем одна и тогда, сорвав с руки венок, она видит кровь, которая алыми струйками сочится по руке… Больно, очень больно!

Первым всегда вставал Кирилл, но не потому, что не хотел спать, а скорее наоборот, он не любил просыпаться рано, но Таня каждое утро расталкивала его со словами: «Милый пора» и начинала целовать его в закрытые глаза, нос, шею… Если он лежал к ней спиной, поцелуи доставались его лопаткам. Но часто они задерживались в постели дольше, чем это позволяло время, а затем неслись, как угорелые, в свои офисы. Задача Тани заключалась в том, чтобы всеми возможными уловками заставить Кирилла подняться с кровати, надеть спортивную одежду и отправиться на пробежку. Затем наступало ее время: она принимала душ, затем отправлялась в комнату застелить постель, постоять у окна, прикидывая, во что лучше сегодня одеться с учетом погоды и предстоящей работы. Работая в издательском доме, выпускающие великолепные глянцевые альбомы по искусству и журналы по теме живопись, скульптура, театр, фотография, мода; книги об искусстве и авторах произведений искусства, она придерживалась правила, что в любой ситуации должна выглядеть достойно. Встречи, интервью, знакомства с людьми искусства, требовали уважительного к ним отношения, а это во многом определялось, во что ты одет. «Встречают по одежке» — отвечала она тем, кто посмеивался над ее щепетильностью. Сейчас она прокрутила в мыслях программу дня и решила, что может себе позволить сегодня быть «без галстука» — брюки, свитер…. Она любила такие дни. Улыбнувшись и потянувшись, она закрыла глаза и снова представила малыша, которого видела во сне, за тем направилась в ванную.

Сегодня Кирилл бегал не долго. Таня услышала, как открылась входная дверь, и голос Кирилла весело прокричал:

— Я вернулся. Я вернулся навсегда.

— И что это значит? — спросила Таня.

Она все еще была под впечатлением сна. Послышались приближающиеся шаги, дверь комнаты открылась и в нее просунулась голова с взъерошенными и влажными темными волосами. Глаза были хитро прищурены.

— Это значит, что я никуда и никогда не уйду, даже если ты меня прогонишь.

— Да, ну? Звучит, как клятва. Бойся не обдуманных слов, их запомнят и могут предъявить в самый неподходящий момент.

— Я уверен, что у нас с тобой такого момента не случится, — радостно улыбнувшись, парировал Кирилл и его голова скрылась.

— Ну-ну! — Таня покачала головой, улыбнулась и направилась на кухню готовить завтрак. Послышался звук льющейся воды. Кирилл был уже под душем.

Поставив на стол два блюдца, она потянулась за чашками, а из головы не выходил приснившийся сон. Это был мальчик. Она всегда это чувствовала, она это знала на подсознательном уровне, да и одет он был в клетчатую рубашечку, с длинными рукавчиками и застегнутую на все пуговки. Пухлые ручки и сосредоточенное личико с большими синими глазами. Там, во сне, он помогал ей справиться с болью. Она так ясно видела его синие глаза и зеленого цвета одеяльце. Цветной сон. Он всегда был цветным. Чтобы это значило?

В кухню вошел Кирилл и, прислонившись к шкафу, стал завязывать галстук.

— Я сегодня задержусь, а потом мы могли бы с тобой поужинать в ресторане, — предложил он.

Таня промолчала

— Ты что думаешь, Тань?

Она не слышала его, все еще думала о странном сне, который с таким постоянством ей снился.

Кирилл положил руки ей на талию и носом потерся о шею. Выходя из кухни, он снова обратил к ней, но она не прореагировала на его вопрос. Тогда он позвал ее громче, но она снова промолчала. На лице ее блуждала нежная улыбка. «Это значит, что у меня шизофрения», — продолжала улыбаться она своим мыслям. Не дождавшись в ответ ни слова, Кирилл вернулся и тронул ее за плечо. Вздрогнув, она оглянулась и вопросительно посмотрела на него.

— Извини, — сказал он. — Я спрашивал, не поужинать ли нам где-нибудь, чтобы тебе не возиться с готовкой? Но ты, по-видимому, сегодня ночью снова побывала у Федора Михайловича в селе Степанчикове? — Кирилл весело хмыкнул. — И снова у тебя в гостях побывал малыш?

Вопрос о малыше был задан не так весело, как о селе Степанчикове. Таня уже не впервые чувствовала неприятие Кирилла к ее снам. Он сел за стол и подвинул ближе к себе чашку с кофе. Она подняла голову и весело кивнула. Затем в недоумении пожала плечами.

— Это почему же ты так решил? — все еще в раздумье спросила она.

— У тебя всегда такое блаженное выражение, когда приснится этот долгоиграющий сон. Успела, хоть на этот раз, спросить, как его зовут и чей он? — Кирилл нежно погладил ее руку и в ответ получил воздушный поцелуй.

На лице у него была нежная улыбка, но в голосе Таня слышала досаду и легкое раздражение. Человеку, которому практически не снятся сны трудно понять того, кто видит их с регулярным постоянством.

— Это скорее я побывала у него в гостях. Все та же комната, в которой я никогда не была, и мальчик так же красив, но спросить не успела.

— Снова болела голова? — с тревогой в голосе, спросил Кирилл. Сны с малышом, как правило, снились, когда у нее начиналась мигрень. Головные боли Тани волновали его, и он неоднократно просил ее показаться врачу.

— Болела

Она сразу же пожалела, что была столь откровенна: «Голова и правда болела, но зачем об этом говорить Кириллу? Чем он может помочь ей?»

— А сейчас?

— Нет, — солгала она.

— Врешь, — констатировал Кирилл, сверля ее взглядом. — У тебя измученное лицо.

— Очень?

— Что очень? — не понял Кирилл, нахмурив брови.

— Лицо. Очень измученное?

— Не очень, — примирительно ответил он, но тревога в глазах выдавала его.

— Все уже в норме, — подытожила Таня, и всем своим видом давая понять, что больше не хочет об этом говорить.

Она все еще не понимала, что хочет сказать ей Кирилл. Боль в голове мешала ей думать. Выпив таблетку, она ждала, когда мучавшая ее боль утихнет. С трудом подняв голову, Таня внимательно посмотрела на хмурого Кирилла. «Андре Моруа прав, — подумала она, всматриваясь в черты такого родного лица, — «мужчина нередко нравится женщине именно тогда, когда он наиболее сух и беспощадно логичен». Интересно, а женщины им, какие нравятся? Умные? Дерзкие? Веселые? Или такие, как у Моруа? — Таня попыталась вспомнить, а когда вспомнила, обрадовалась. — «Что наивная, почти глупенькая фраза, сказанная женщиной, иной раз внушает мужчине желание»… нет, не так…. Не просто желание. Он написал: «непреодолимое желание поцеловать эти детские уста». Покачав головой и превозмогая головную боль, Таня постаралась радостно улыбнуться. Она хорошо запомнила слова, какими писатель описал такой тип женщин: «наивная, почти глупенькая фраза», «детские уста». Женщина — девочка, одним словом «шаловливая дурочка».

Продолжая улыбаться, она стала гадать, какие женщины нравятся Кириллу, когда услышала его вопрос:

— Я смотрю тебе даже весело? С чего бы? — с иронией спросил Кирилл.

Пожав плечами, Таня промолчала. Удобный жест. Он всегда выручает, когда не знаешь, что сказать или не хочешь ничего сказать. А она не хотела, а может быть боялась своего ответа?

— У тебя лечебные сны, — с усмешкой заметил Кирилл. — В следующий раз спроси, как его зовут и чей он.

Улыбнувшись, Кирилл подумал, что очень привязан к ней. А может, привык? Стал стариться, стало лень бегать по клубам? Но он не чувствовал усталости и, тем более старости, и бегать еще мог бы, но нет желания. Нет желания или ему больше не нужно? А если не нужно, то почему?

— Ты, счастлива?

Вопрос возник вдруг и напугал его самого. Но слова уже были произнесены. Воздух в комнате вибрировал от любви и нежности, снисхождения и уже проходящей обиды.

— Что? Счастлива ли я? — переспросила она. — Странный вопрос.

— Вопрос, как вопрос, — пробурчал Кирилл.

— Почему вдруг он у тебя возник? — встревожилась Таня, внимательно посмотрев в глаза Кирилла.

---

— Не знаю. Но все же хотел бы услышать ответ, — стоял на своем он.

— Утром, за завтраком? — она нежно улыбнулась, — с тобой рядом скорее да, чем нет. Но все относительно, ты это знаешь лучше меня. И они все цветные.

— Что, цветные?

— Сны все цветные. Глаза у него такие синие и весь он такой прекрасный, как из сказки.

Наверное, счастье иметь такого красивого и ласкового сына, — задумчиво произнесла Таня, словно видела малыша, сидящим за столом.

Кирилл внимательно посмотрел на нее и озабоченно покачал головой.

— Я не об этом.

— Знаю. А я о том и об этом.

— Мало ли что приснится? С моей стороны будет нечестно согласиться, что сон в руку или на руку, как в таких случаях говорят. Ты этому придаешь большое значение. Именно в этом — я твердо уверен. Тебе не следует на этом зацикливаться. Это все сплошная чепуха.

— Или исполненная мечта. Подсознательное воплощение наших истинных желаний. Или ты считаешь, что этого со мной не может быть?

— Почему ты так решила.

— Это не я решила. Так решил Зигмунд Фрейд.

— У-у-у. Если сам Фрейд, то я пас. — Кирилл с ухмылкой поднял руки вверх. — Сдаюсь. — Затем задумался и тихо спросил. — Сына? Что это ты вдруг?

От удивления у него красиво выгибаются брови, взгляд полыхнул восхищенным обожанием, а голос звучит нежным баритоном. Таня отвела глаза, внезапно почувствовав неимоверное желание расплакаться, но усилием воли сдерживает слезы, чтобы Кирилл не подумал, что она прибегла к эмоциональному шантажу.

---

— А почему нет? И потом, это не вдруг. Это просто мысли вслух. Так иногда бывает. Мысли вслух наяву.

Она опустила глаза и замолчала. Ей трудно было говорить. Да и как сказать, что во сне даже чувствовала запах малыша, как ей хотелось прижать его к себе, что хочет иметь детей от него: мальчика с такими синими ласковыми глазами и девочку — с зелеными, как у него.

— Но раньше ты такие мысли вслух не озвучивала. — Кирилл улыбнулся нежной улыбкой.

— Что-то всегда бывает впервые. Вот и у меня они цветные. Правда, не в первые, а скорее постоянно.

— Цветные, что? — спросил Кирилл, поднося чашку ко рту, и тут же сам ответил на свой вопрос, новым вопросом, но теперь он был адресован себе самому:

— Сны, что ли или мысли?

— Ну, да, — подтвердила Таня, — то ли сны, то ли мысли вслух.

— Тебе снятся цветные сны, — задумчиво произнес Кирилл. Это не был вопрос. Он рассуждал вслух. Его уже давно беспокоили сны Тани и ее состояние по утрам после таких сновидений. Ему сны не снились или он их не запоминал.

— В последнее время «сны» у нас излюбленная тема, тебе так не кажется? — со вздохом произнес он. Таня вся сжалась и промолчала. Тема была не простая, учитывая к ней отношение Кирилла.

— А ты знаешь, что об этом думают ученые?

Пару секунд поколебавшись, она решает ответить.

— В каком-то смысле, да, знаю.

Кирилл некоторое время ел молча, затем холодно сказал:

— Так вот. Ученые утверждают…

— …а наши ученые…, — со смехом перебила его Таня и замотала головой.

Но Кирилл не только не ответил на ее смех, но даже не улыбнулся.

— И наши тоже, — сказал он, строго взглянув на нее, а после секундной паузы, снова заговорил: — Ученые, и наши тоже, утверждают, что частые и запоминающиеся цветные сны, это признак особой активности головного мозга.

Но хорошо это или не очень — никто из них еще не сказал. Думаю, что не следует рассказывать остальным.

Таню поразило его настолько серьезное отношение к ее снам. Веселое выражение на ее лице сменилось на скептическое, и Кирилл, заменив это, поднял указательный палец вверх, требуя от нее внимания, при этом добавив: — Типичной, для различных пограничных расстройств.

— Типичной, конечно, типичной…. Знаю, — Таня махнула рукой. Этим она обозначила, что считает такие заключения ученых глупой болтовней. — Я уже давно предполагала, что у меня шизофрения или что-то в этом роде. Ты должен хорошо подумать, с кем связался. Спорим, я могу назвать дату, когда он мне снова приснится?

— Не буду я с тобой спорить. Так-таки шизофрения?

— Угу!

Кирилл изобразил грустное лицо и закивал головой, как бы говоря, что согласен над этим подумать. Он был серьезным, а вот глаза смеялись. Этим приемом он владел мастерски, и, в первое время их знакомства, Таня покупалась на это, но не сейчас. Она восприняла это, как очередную его игру в поддавки и на ее лице появилось выражение полнейшего внимания. Она даже попыталась прогнать смешинку в глазах, но ей это не удалось.

— И еще, — продолжал умничать Кирилл, — чужие и наши ученые, считают, что сознание у таких людей подвергалось какому-то негативному изменению: стрессу, горю, перенапряжению. Тебе же не снятся кошмары? Правда?

Таня пожала плечами и продолжала молча жевать бутерброд. Смешинка в глазах пропала сама собой. После сказанного Кириллом, ей и правда стало не уютно, но она хотела думать, что это просто очередная утренняя шутка Кирилла. Нужно было срочно что-то придумать «этакое», чтобы загнать его в тупик.

— А если бы снились цветные кошмарные сны? — она внимательно смотрела на Кирилла, с трудом сдерживая улыбку. — Ну, алая кровь, свет свечей, ну и другая дребедень. — Кирилл отставил чашку в сторону и уставился на нее. — А еще бред и галлюцинации, острая забывчивость? Тогда что?

Таня рассчитывала на смех Кирилл, но он продолжал молчать, и вопросительно смотреть на нее. Шутка явно не удалась и, хмыкнув, она тихо произнесла:

— Нет. Не нужно так волноваться. Я еще не слышу «голоса» в голове и в моем роду не было сумасшедших. Это все можно проверить. Справку принести? — И тут же не удержалась, чтобы с сарказмом не пошутить: — Но это, возможно, все еще впереди.

— Да неужели, — нахмурив брови, тихо сказал Кирилл и вернулся к своему завтраку. А Таня наоборот, отставив в сторону чашку с блюдцем, стала терзать его вопросами.

— Поскольку ты сведущ в вопросах аномальных проявлений мозга…

— Я? Сведущ? — Кирилл покачал головой и весело взглянул на нее. — Спасибо, милая, что так хорошо думаешь обо мне.

— Я не стану убеждать тебя, что это не так, и твой сарказм тут совсем не уместен. Мы с тобой знаем, что, не смотря на научные институты и потуги ученых всего мира, до настоящего времени это является загадкой человечества, вместе с тем, скажи мне, что-то есть положительное в этих проявлениях, ну хоть чуть-чуть? Они же цветные и это красиво.

Кирилл засмеялся и откинулся на спинку стула.

— А, испугалась?

Она действительно испугалось, но совсем не этого. Она испугалась, что Кирилл отказывается серьезно воспринимать ее сны.

— Мне как раз показалось, что это ты струхнул. Уж больно выразительным стало твое лицо. Но давай, по сути.

— Согласен. По сути, так, по сути. Есть и положительное. Цветные сны могут сниться от положительных эмоций. Это раз.

— Уже хорошо, — Таня изобразила на лице одобрение и полное внимание к сказанному Кириллом. — Будем считать, что это как раз мой случай.

— Цветные сны видят талантливые люди.

— Это два. От этого было бы глупо отказываться, и я буду утверждать, что и это мой случай. — Таня засмеялась, но тут же взяла себя в руки и с умным лицом закивала головой.

— Ты будешь считать? — лукавая улыбка чуть тронула губы Кирилла.

— Буду, — утвердительно кивнула она.

— Ну ладно, считай. Цветные сны, как утверждают, — Таня сделала чуть заметное движение, и Кирилл тут же поднял вверх обе руки, успокаивая ее, — да-да, и наши, и ваши, и те и другие ученые, что их еще видят высокоинтеллектуальные люди. Но, по моему мнению, скорее их могут видеть впечатлительные и эмоциональные люди, такие как ты, и это очень тебе идет.

— Спасибо. Ты очень добр ко мне. А вот куда делся высокий интеллект? Или ты мне в нем отказываешь?

— Ну что ты? Как ты могла такое подумать? Вся беда в том, что его в тебе хоть отбавляй, — в голосе явно слышался сарказм вперемешку со смехом.

Таня поняла, что добилась своего и превратила очень серьезный разговор в утреннюю шутку. Но это было не так. Ей только показалось.

— А, если мы вернемся к нашему разговору о снах, но интеллект тут не причем, если только он влияет на сюжет сновидения.

— Ну, да, — Таня с одобрением закивала головой. — Чем человек больше образован, тем более закручен сценарий сна и в нем больше мудреных событий. Судя по картинам, думаю, именно такие сны снились Дали, да и Пикассо они не миновали. Вот только не знаю, связано ли это у них с образованием, или с чем-то другим. В первые годы их творчества образования им явно не хватало, и картины были реалистичны и понятны всем окружающим, но, по мере развития их таланта и, по-видимому, роста образования, картины стали напоминать цветные иллюстрации кошмарных снов, а иногда даже вполне замысловатых и забавных сюжетов. Это только мое мнение, а мое мнение — это мнение моего «я» и только. Но должна, как на духу, признаться, что мне нравятся картины Дали. Особенно ранний Дали, а Пикассо — нет, совсем нет, ни ранний, ни поздний. Он не мой художник. Я даже отказалась писать о нем статью, боясь быть не объективной, а врать, еще не научилась. Да мне пока и не нужно, слава Богу, есть, кому виртуозно сочинить классные небылицы и найти «восклицательные» слова. Ты, случайно, не знаешь, почему так бывает?

— Что бывает? Тебе нравятся разные художники? Вернее картины разных художников? Случайно, не знаю. Но я знаю, что это у нас все сидит в правом полушарии.

— Ты имеешь в виду сценарий сна? — усмехнулась Таня.

— Именно. А за частоту таких снов отвечает левое полушарие. И если бы ты была левшой, то видела бы сны с продолжением.

Таня громко рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что в другие ночи я могла бы видеть продолжение своего сна? «Сериал» из снов или сонный «сериал»? Забавно.

— Наверное, забавно, но мы с тобой правши и у нас развита больше левая половина мозга, отвечающая за математические способности и логику. Вот поэтому я занимаюсь тем, чем занимаюсь. А папа — левша и поэтому он архитектор.

— Не-е-ет. Ты сам себя опроверг. Архитектор — это и зодчий и математик в одном флаконе. Мама у тебя правша, но она отнюдь не математик. И у тебя это не так. Ты все можешь, все умеешь: рисовать, играть на рояле и как играть! У тебя в голове, и слева и справа, все функционирует на полную катушку. Ты — исключение! Раньше тебя бы назвали выродком.

Последние слова Таня произнесла весело смеясь.

— Оп-па! Спасибо. Это называется — напросился, — Кирилл засмеялся, вставая. — Если бы это услышала Юлия, она бы долго смеялась, а потом тебе бы от нее досталось.

— От нее? Мне? Это почему? — смех пропал и по выражению на лице Тани Кирилл видел, что после его упоминания Юлии, она начала злиться. — Тебе так важно ее мнение? — Она пожала плечами и отвернулась. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы иметь собственное мнение, да и мне она не указ.

— Ну вот, опять, — в сердцах буркнул Кирилл, снова садясь за стол. — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я считал, что вы дружите.

— А должна?

«Здесь он прав, — подумала Таня. — Они давно дружат. Я не должна так себя вести».

— Нет. Но раньше вы дружили, у вас были отличные отношения. Разве не так?

— Не так. Совсем не так. — У Тани задрожал голос, но она справилась, и он опять зазвучал ровно и сердито. — Мы никогда не дружили, и у нас никаких отношений не было. Это твое заблуждение. Да, мы работаем в одной конторе, но это не предполагает, что мы должны стать подругами. У меня со всеми коллегами хорошие ровные отношения, но это не значит, что я их впускаю в свою жизнь… нашу жизнь. А она вместе с нами с утра до вечера. Осталось только забраться в нашу постель, что не исключено, если ты не перестанешь ей так доверять.

Она тряхнула головой и замолчала. Теперь уже Кирилл начал злиться.

— Танюш, ты с упорством, достойным лучшего применения пытаешься меня убедить, что Юлия хочет разрушить наши отношения. Но это не так. Не забывай, что это она нас познакомила. — Произнес он с плохо скрываемым недовольством.

— И это тоже не правда, — Таня резко повернулась к нему. — Она не знакомила нас. Все произошло случайно, но я не буду отрицать, что это случилось в ее квартире. Но квартира — это лишь география, место, где абсолютно случайно и вопреки твоей Юлии сошлись в тот вечер наши координаты и ничего больше, а во всем другом она…

— …Тань, довольно! — остановил ее Кирилл, сердито сдвинув брови. Глаза стали колючими. Его недовольство стало принимать форму вполне отчетливой злости. — Мы уже не единожды говорили об этом, а теперь словно ослики ходим по кругу. Я не хочу и не буду с тобой спорить. Ты умная, замечательная, но по этому вопросу глубоко ошибаешься. Я не знаю с чем это связано. Неужели ревность? То это…

Таня закатила глаза, вздохнув, и Кирилл не стал заканчивать фразы, поняв, насколько она нелепа.

— Согласна. Здесь нет темы для спора. Все предельно ясно и уже давно, — пробурчала она обижено. Кирилл снова не слышит ее и у нее совсем опустились руки. — Да я, в общем–то, и не спорю,… надоело, устала….

— Вот и отлично, — примирительно улыбнулся Кирилл, — тогда тебе легче будет понять, что Юлия мой давний близкий друг и ее мнением я дорожу. Это не сложно. Просто нужно это принять как, … как данность, что ли, — день, ночь, затем снова день… — и все. И потом у нас есть более срочные дела, тебе так не кажется?

Резко развернувшись в сторону Кирилла, Таня четко произнесла:

— Чем обсуждать поведение твоего близкого друга? Говори за себя. Ты сам решаешь с кем тебе дружить. — Она подняла обе руки вверх. — Так не лишай меня этого права. В моем понимании дружба, прежде всего, основывается на взаимном уважении. Как ты считаешь, она меня уважает? А я ее? Она хочет нашей дружбы?

В воздухе повисло тревожное молчание.

— Молчишь! Так вот, я с ней вынуждена общаться каждый день, и она мне не друг, а лишь коллега по работе. Согласна, к ней привлекает людей: живой ум, умение подать себя выгодно в той или иной ситуации, но нарочитая бестактность, с которой я сталкиваюсь ежедневно, отталкивает. Возможно, ты этого не замечаешь или она с тобой так не ведет. А я замечаю, чувствую, и мне это не нравится. Ты понимаешь меня? Прости, но тебе впредь необходимо будет с этим считаться. Сам ты можешь с ней дружить, я вмешиваться не буду, мешать вашей дружбе тоже не буду.

Прозвучала это так резко, что Кирилл не нашелся, что ответить. Он продолжал молчать.

«Зачем я это сказала? Прозвучало, как ультиматум, а любой ультиматум приводит только к непониманию и отчуждению», — ругала себя Таня.

— Хорошо. А что будешь?.. — с иронией спросил Кирилл, внимательно всматриваясь в ее лицо.

— Я буду наблюдать за всем этим со стороны, с безопасного расстояния.

Воцарилось ошеломленное молчание.

— Вот как? Оригинально! И нахально! — В глазах Кирилла мелькнула тревога. — Мне нужно начинать беспокоиться?

— Беспокоиться? О чем? — Глаза Тани расширились, и Кирилл увидел в них немой вопрос.

— Ты, на чьей стороне?

— Я? — Во взгляде Кирилла читалась обида. — Тань, дорогая, я всегда на твоей стороне, с первой минуты, как увидел тебя тогда, на пороге кухни, и не заставляй меня прыгать через веревку, чтобы доказать это.

— Прости. Пусть будет так, как ты считаешь, — примирительно тихо сказала она и снова сделала попытку образумить его. — Только не надейся, что мы станем подругами. Это, априори, не возможно.

Кирилл, сделав глоток кофе, уже порядком остывшего, настороженно покосился на нее, пытаясь улыбнуться.

— Почему я не удивлен?

У Тани вдруг возникло ощущение, будто она шагает вверх по едущему вниз эскалатору. Нужно было остановиться и подумать куда идти. Ее эго срочно нуждалось в любви и ласке.

— Вот и хорошо. Тогда куда мне направить свое упорство?

— О чем ты? — Кирилл захлопал своими длинными ресницами, а у Тани при этом застучало громче сердце.

— Ты же сам сказал, что мое упорство достойно лучшего применения. Тогда, где мне его применить?

— О! Да ты иронизируешь?

— Именно это я и делаю.

— Я хотел предложить тебе подружиться с ней. Но ты уже сказала, что этого делать не будешь. Я услышал тебя. Теперь тебе нужно услышать меня.

Сказал он это ровным тихим голосом, и нежно погладил ее по спине. А для нее его слова прозвучали как раскаты грома. «Что? Нет!» — кричало у нее внутри, но она не стала это произносить вслух. Ей хотелось закричать, что он как раз и не услышал ее, что он не готов, а скорее не хочет услышать ее.

— Допустим, я тебя услышала, — с трудом выдавила она из себя. — Я постараюсь беспристрастно относиться к ней, но это только ради тебя.

— Спасибо. Ценю. Это весьма великодушно. Значит, все не так уж плохо, а куда лучше, чем я думал.

— И не нужно так улыбаться, — в ее голосе явственно звучало возмущение.

От удивления брови Кирилла подскочили вверх.

— Как это?

— Как, как. Этак — свысока.

— Как это, свысока? Я так умею? — в этот раз Кирилл не удержался и весело рассмеялся.

Была ли в словах Кирилла ирония, Таня так и не поняла. Ей подумалось, что она никогда не предполагала, насколько важны для него ее отношения с Юлией. Отныне она будет осторожна в своих высказываниях.

— Именно так ты и умеешь. Я не буду с ней дружить, — упрямо проговорила Таня, — ты должен согласиться со мной.

— Я согласился, — ответил он, невольно улыбнувшись. Затем снисходительно похлопал ее по руке и, покачав головой, взглянул с нежностью.

«Покачивание головой, — решила Таня, — по-видимому, означает несогласие с ее словами, а похлопывание по руке — подтверждение права собственности. Своей собственности. Второе ее вполне устраивало, а с первым еще придется разбираться. И пара заканчивать ему рассказывать сны, иначе он меня упечет в больницу». Она молча улыбнулась.

Кирилл протянул руку, помогая ей встать, обнял ее, поцеловал нос, глаза и подумал: «До чего я люблю ее!»

— Мне пора. Игоря сегодня не будет, он поехал к жене на дачу. Ты не возражаешь, если я возьму свою машину?

Таня пожала плечами.

— У меня есть выбор?

— Выбор всегда есть, — с умным лицом произнес избитую истину Кирилл, но она вдруг разозлила Таню.

— Правда? Тогда возражаю. Поедешь на моей машине?

— Или на метро, — усмехнулся Кирилл.

— Верно. Хороший выбор. Будешь на месте через двадцать минут.

Кирилл молча надевал пиджак.

— Ключи на тумбочке, где всегда, — через плечо сказала она.

— Давай и тебе такую же купим, — предложил он.

— Не нужно. У меня есть машина, и она меня устраивает.

— Понял. А ездишь на моей.

Таня промолчала, да и как она могла сказать ему, что в его машине она чувствует его. Это как обнять его и уткнуться в его шею и дышать одним с ним воздухом. Взяв ключи от машины, Кирилл вернулся на кухню и долго нежно целовал ее в губы, словно в жажду пил воду и никак не мог напиться.

— Люби меня, — прошептала Таня, когда он оторвался от ее губ.

— Хорошо, — согласился озадачено Кирилл и с тревогой в голосе спросил: — Что это значит?

— Все хорошо, — поглаживая по его груди, прошептала Таня. Она не стала ему объяснять, что Гете этими словами завершал свои письма любимой женщине, а ей они вдруг показались такими до боли значимыми, что не смогла удержать их в себе. Они словно желание, просьба, требование, заклинание. Они — молитва, когда сердце бьется в горле, а голова наполнена страхами.

Кирилл снова нежно поцеловал ее, торжествующе улыбнулся и ушел, не дав ей возможности объяснить свой страх.

Частая головная боль и постоянные странные сны у Тани вызывали у Кирилла смутное беспокойство. Он и сегодня не сказал ей об этом. «Надо обязательно поговорить об этом вечером и попытаться уговорить показаться врачу, но она не согласится», — подумал он с досадой, садясь в машину. Уже выезжая на Садовое кольцо, он почувствовал, что не может избавиться от волнения вызванного словами Тани: «буду наблюдать со стороны, с безопасного расстояния». Она словно отстранялась от него. И потом эти слова: «люби меня». Почему вдруг такая просьба? Разве он давал повод усомниться в нем? Он попытался отбросить эти мысли, но они преследовала его до самого офиса компании и еще полдня после этого возникала не к месту, и не ко времени, то одна, то другая, но к концу дня он забыл о них.

Глава 2

Кирилл отсутствовал уже два дня. Он улетел в Лондон, сказав, что его не будет пару дней. Проснувшись, как обычно, Таня, проделав в одиночестве обычный ритуал вставания, умывания…. в итоге рано вышла на улицу и думала, что в офисе появится первой, но там уже была Юлия. Она перебирала журналы, лежащие на столе, и одновременно разговаривала по телефону. Высокая, даже в понимании роста мужчин, с длинными костлявыми ногами и красивыми руками, которые она украшала кольцами с крупными полудрагоценными камнями и многочисленными серебряными браслетами, которые при каждом движении рук тихо позвякивали. Это действовало магически.

Холодная и надменная, Юлия была слишком высокого мнения о себе, словно вдыхаемый ею воздух был чище, ее нравственные стандарты — выше, чувствительность — изысканнее и тоньше, а сама кровь, которая текла в ее элитных жилах, — краснея или голубея. Познакомившись ближе с Юлией, Таня про себя отметила, что та обожает выказывать, кстати и некстати, — говоря словами французского поэта, критика, эссеиста и прозаика Бодлера, — «аристократическое удовольствие доставлять неудовольствие» окружающим ее людям. При этом она была абсолютным авторитетом у главного редактора журнала, и это воспринималось ею, как расширения своих полномочий при общении с коллегами. Юлия общалась с ними свысока, позволяя себе критиковать и оценивать их. Не отказывалась она потешить себя злобствованием, наблюдая за тем, как не по себе делается ее собеседнику, любила подмигнуть, намекая на его тайну, которая ни для кого уже не тайна. Главное, чем она действительно наслаждалась — это тщеславно поделиться с другими собственной осведомленностью. При этом ее голос, в зависимости от ситуации, принимал от мягко-насмешливого тона до тона профессионально-командного и высокомерно-диктаторского. Подчас Таня чувствовала на себе исходящую от нее агрессию. Юлии хотелось всегда быть и в гуще событий, и над схваткой. Будучи умной и проницательной она понимала, что ее скорее терпят, чем уважают, но это ее мало заботило, поскольку она была самодостаточной и уверенной в своем превосходстве над другими. Она обладала чувством юмора, правда он всегда был с неоднозначным подтекстом. Но любые шутки в свой адрес она не терпела и тут же их пресекала. С приходом Тани на работу в издательство Юлия стала часто испытывать неудовлетворение и считать, что недооценена как журналист и знаток искусства. Она еще вчера, считавшаяся в издательстве лучшей журналисткой и первоклассным интервьюером, сегодня должна была соперничать со вчерашней студенткой и внештатным сотрудником. Это становилось камнем преткновением. Недовольство собой переполнило ее настолько, что это стало принимать болезненный характер. Но это будет видно потом, а сейчас она дружелюбно относилась к Тане. Вероятно, сыграло свою роль то, что та ни с кем не ссорилась и крайне редко высказывала неодобрение другим. Коллеги Таню считали своей, делились своими мыслями и советовались как лучше подать материал в статье. Та тоже не отказывалась выслушать предложения и не считала унижением спросить совета. В результате сложилось так, что Юлия старалась не комментировать поступки и действия Тани, но постоянно подчеркивала, что она не потерпит покушения на ее значимость в издательстве. Расставить все точки над «и», уметь держать себя в руках, когда это требуется — это сродни искусству, а Юлия владела им в совершенстве.

Красавицей она не была, да и привлекательной ее тоже трудно было назвать, но вместе с тем, в любых компаниях людей, толи на презентациях в музеях и галереях, толи на премьерах в театрах, на ней останавливался взгляд. Что это было? Внутренняя магия? А может внутренняя сила духа? Трудно сказать, от чего и почему нас подчас подчиняет взгляд человека, который по виду совсем прост. Но так бывает, и с этим феноменом не поспоришь. Ее лицо, с тяжелой челюстью и крупным носом, украшали умные карие глаза. И вообще, создавалось впечатление, что она при рождении задумывалась Всевышним, как крепкий парень, но, в последний момент, там, наверху, передумали и отправили ее на землю девочкой с фигурой и умом мальчика. Густые темные волосы, почти до плеч, не смягчали ее крупные черты лица. Таня представила ее с короткой стрижкой и тут же поняла, что она еще больше подчеркнула бы ее мужской характер. На работу в офис, как правило, она являлась в брюках, широких свитерах крупкой вязки, которые скрывали ее костлявость. На шее она часто носила на длинной цепи большой старинный кулон и, с наслаждением крутила его пальцами, чтобы продемонстрировать очевидную красоту собственных рук. И это все выглядела на ней очень эффектно и супер модно. Ее красивые ухоженные руки привлекали и завораживали, когда она что-то с увлечением рассказывала, плавно двигала ими, то опуская, то поднимая их. А рассказчицей она была отменной, много знала об историях создания картин, увлекалась поэзией и наизусть читала стихи Есенина, Баратынского, Пастернака, Бродского… «Бродский нынче в моде» — любила она говорить. Чопорность ее манер и талант рассказчицы приковывали к ней внимание и делали каждое ее выступление невероятно эффектным, а большие выразительные глаза и их проницательный взгляд подчас так обескураживал, что вызывал чувство тревоги: что если ты не то сказал?

Юлия была лет на десять старше Тани. Когда, она только появилась в издательстве, то отметила для себя, что это Юлия диктует правила поведения в журнале, а главный редактор следует им. Сначала ей это не понравилось, но через месяц поняла, что Юлия делает это, пусть и не корректно, но со знанием дела. С ней можно было и не соглашаться, но всегда ее предложения и замечания были интересными. Она была профи, и этого у нее нельзя было отнять. Вместе с тем позднее, Таня стала замечать, что та, явно или не явно, подчеркивает это, а Платон Капитонович — главный редактор журнала — или Платоша, как в издательстве называли того за глаза, — спокойно или почти спокойно, а вернее, терпимо, но возможно и скрепя сердцем, воспринимает ее вторжение в его епархию. Однако он это старался скрывать, но не всегда у него это получалось. Это словно была договоренность о разделении влияния и полномочий. Почему? Таня не задавалась таким вопросом, но тайна здесь явно присутствовала. Они учились вместе в университете и были давно знакомы или дружны, как подчеркивала Юлия. Насколько это было правдой, никто не знал. Этим все и объяснялось.

Юлия была из тех женщин, которых многие мужчины хотели бы иметь рядом с собой, женщин, умеющих из мальчиков делать настоящих мужчин, помогая им делать карьеру и чувствовать себя самодостаточными. С каждым годом становилось заметнее, что такое положение вещей тяготит главного редактора — человека интеллигентного и умного. При появлении в редакции Тани, Юлия негласно, взяла шефство над ней. Молодая сотрудница и старший опытный товарищ помогает ей освоиться на новом месте работы. Со стороны все выглядело бы достойно, если бы та нуждалась в этом. Но Таня, ранее сотрудничавшая с журналом, ни в чьей опеке не нуждалась. Однако Юлия придерживалась другого мнения, считая ее существом хрупким, незащищенным, и казалось, что Таня смирилась с этим. Вместе с тем неловкость, которую она испытывала в первые дни, скоро прошла. То, чему она научилась в университете, и то, что она узнала на лекциях в музеях и из книг, ей с лихвой хватало в работе. Знание языков позволяло свободно общаться, как с работниками музеев других стран, так и с именитыми представителя художественного сообщества и ее стали часто отправлять в командировки в различные музеи мира, а так же для взятия интервью у именитых художников и музыкантов. Как потом оказалось, что в этом Тане равных в издательстве, не было, и Юлия это понимала. Одно дело понимать это, другое — принять. Юлия не приняла. Она почувствовала силу характера Тани и лишь в общении с ней видела необходимость проявлять некоторую сдержанность. Но важнее было другое. Она поняла, что Таня была так же прямолинейна, как и она сама, и к тому же обладает острым умом и могла обратить любое необдуманное заявление во вред оратору, поставив того в неловкое положение. Ни одно из утверждений Юлии не укрывалось от иронии Тани. И для этого не нужно было даже слов, достаточно одного взгляда или улыбки, которая, мелькнув на ее губах, скрывалась за опустившей головой. Ее природный такт не позволял ставить собеседника в неловкое положение. Считывая все проявления иронии, Юлия стала относиться к Тане с определенной симпатией, но при этом побаивалась ее. Она приняла — как сама считала — единственно верное решение: они станут подругами, и всем декларировала об этом. Так она пыталась задвинуть ту за свою спину, не давая видеть подлинную Таню. Та же предпочитала отойти в сторону, давая Юлии простор для всех ее публичных проявлений. Но Юлии этого оказалось мало. Она желала повелевать и быть в центре вселенной и день ото дня становилась невыносимой. Появление в Таниной жизни Кирилла изменило их отношения и создало много сложностей.

Повествуя о своей повседневной жизни, Сальвадор Дали писал, что «невозможно определить, что более ценно здесь: нескромная откровенность или откровенная нескромность». Эта фраза великого художника пришла Тане в голову, как только она приблизилась к Юлии настолько близко, что стала понимать и просчитывать ее поступки на несколько ходов вперед.

Стали ли они с Юлией подругами? Таня так не считала и не столько дорожила ее дружбой, сколько терпела ее нравоучения. С годами они прочно утвердились каждая в своей роли. Юлия рассказывала — Таня слушала, Юля советовала — тут Таня уже не слушала, поскольку это, подчас, было очень навязчиво, но и спорить — не спорила. Она всегда поступала по своему, а когда ошибалась — тихо плакала в свою жилетку, при этом виня только себя. Теперь, совсем оттолкнуться от Юлии не хватало сил. Их крепко держал Кирилл. Она понимала, как губительно действует влияние Юлии на Кирилла. Это нити судьбы связали их вместе. И она терпела. Каждый день по дороге на работу Таня настраивала себя на отстраненность к словам и поступкам Юлии, и каждый раз, зайдя в комнату, она чувствовала себя обнаженной перед глазами Юлии, словно та что-то знает о ней, чего не знает она. Удав и кролик, и кролик — это она. Сейчас Таня недоумевала, как, проводя с той столько времени, она почти не догадывалась о том, на что та была способна. Целый год, приходя на работу в издательство, она никак не желала расставаться с иллюзией, что отношение Юлии к ней абсолютно искреннее. Настолько убедительно звучали Юлины слова, а ее советы были весьма правдоподобны и доброжелательны, настолько блестяще освоила она науку вранья и лицемерия. Переломным моментом стал тот вечер четыре года назад.

— Привет, — бросила Юлия через плечо, закончив разговор по телефону, и Таня ответила ей кивком головы.

Вскоре появились и другие коллеги. Андрей и Илья вошли вместе, громко смеясь. Илья: высокий худой рыжий парень со смышленым лицом всегда в джинсах и растянутых свитерах. Таня в первое время даже озадачилась, специально он их растягивает или кого-нибудь нанимает, а, возможно, кто-то ему скидывает старые вещи. Возможно, в каждом творческом коллективе найдется такой самозваный провокатор, который воображает себя бесстрашным, способным бросить вызов закоснелой системе управления, задать каверзные вопросы, отталкивать руку дающего. Именно таким и был Илья. Андрей, — Таня улыбкой ответила на его приветствие — молодой мужчина среднего роста крепкий и тренированный, носящий, как правило, костюм с галстуком. Учтивый и интеллигентный, он внимательно вслушивался в каждое слово главного редактора. Он был нацелен на успех и постоянно прибывал в состоянии узнать как можно больше. Он принял Таню как знающего коллегу и доброго товарища, и часто прибегал к ее мнению. Тане нравился его цепкий ум, и она с удовольствием обменивалась с ним мнением. Илья и Андрей не были товарищами, в буквальном понимании этого слова, а были только коллегами по работе, которые по-доброму относились друг к другу, несмотря на абсолютно противоположных подходах к оценке окружающего мира. Такие товарищеские отношения в коллективе, даже если он не большой, много значат в жизни.

«Ребята снова вместе завтраками в ближайшей «Шоколаднице», — по их лицам поняла Таня. Тут же, в комнату влетела Ольга: не высокая, широкобедрая, круглолицая с большими серыми глазами девушка, громко хлопнув дверью. Юлия, вздрогнув, нахмурилась. Ее Ольга раздражала, и она даже не скрывала это. Что больше ей в ней не нравилось: широкие бедра или отсутствие мысли в больших серых глазах, трудно было понять, но Таня про себя решила, что все вместе — и бедра, и глаза без мысли, и пухленькие щечки и губки бантиком в придачу. По какому принципу, и для каких целей ее взяли на работу в такой известный и популярный журнал, трудно было понять. У Ольги за плечами был факультет журналистики в Московском университете, что тоже вызывало, по меньшей мере, удивление и недоумение. Основным достоинством Ольги была ее душевная доброта и Таня это ценила, но этого явно было не достаточно для профессии журналиста, что постоянно подчеркивала Юлия. Доброта или профессионализм? Что важнее? Важнее в жизни — доброта, в профессии — профессионализм. Но профессионал без души? Что же об этом думал главный редактор, Таня не знала, но была уверена, что у него давно уже сложилось свое мнение о каждом из них. Да и Юлия усердно помогала ему.

Усевшись за стол, Ольга включила компьютер и подняла обе руки вверх.

— Знаю-знаю. В следующий раз так и сделаю.

— Сделаешь. Я в этом даже не сомневаюсь, — голосом строгой учительницы, сказала Юлия и недовольно посмотрела на Ольгу. — Сколько можно говорить, что это не прилично, не говоря уже о нашем здоровье. Мои волосы каждое утро шевелятся от грохота, который ты, с постоянным садизмом, исполняешь с дверью, а это им очень вредно.

— Кто вам сказал эту чушь, — попыталась огрызнуться Ольга, а Андрей рассмеялся, предвкушая веселую перепалку. Утро началось.

— Мой волосатый врач, — ехидно проговорила Юлия, уставившись на ту взглядом прокурора, — а ты должна знать, что все врачи говорят правду и только правду.

— Особенно если они волосатые, — умело парировала Ольга.

В этот раз Таня присоединилась к смеху Андрея и Ильи. Юлия тоже оценила шутку и улыбнулась, покачав головой. Она явно не ожидала от глупенькой Ольги такой выходки.

— Понятно, — утверждающим голосом произнесла она. — Тогда вернемся к первому аргументу — это моветон. А ты, юная дева, должна, просто обязана, следовать хорошим манерам.

— Кто сейчас говорит о приличиях, а главное, кто сейчас поступает прилично?

На удивление, эта Олина фраза прозвучала жалобно, словно она постоянно сталкивается с несправедливостью и неприличием. Юлия подняла голову и внимательно посмотрела на ту.

— Кто обидел нашу малышку, — поднимаясь с кресла, сказала она и, подойдя к столу Ольги, обняла ее за плечи. — Что опять не так?

— Мою статью снова завернули, — выпалила та и шмыгнула носом.

— Только то? А ты думала, что все твои бездарные творения будут сходу печатать? Ты выбрала не ту профессию, милая. Напиши другую статью, а потом еще другую и так много раз и вот тогда, когда самой станет тошно, пойдешь учить других, как это нужно делать.

— Это вы о ком? О нашем редакторе? — выпалила Ольга.

— А это уже грубо и не очень умно. Главный редактор — он уже главный редактор и им остается и, кстати, не так уж, он плох. А вот ты еще должна попотеть, чтобы им стать. Надо знать, что опыт никогда не пропадает. Это тебе Александр Сергеевич сказал: «Опыт — сын ошибок трудных», а вы все уже решили, что гении. А гений, между прочим, «парадоксов друг». Читайте Пушкина, читайте гениев, тогда, возможно, чему ни будь, и научитесь.

— Ты считаешь, что этого достаточно, чтобы тебя печатали?

Это не выдержала Таня. Задав Юлии этот вопрос, она потом пожалела. Она прекрасно знала, что этого не достаточно, но дала возможность высказаться той. И потом, ей было интересно услышать, что думает об этом умная, утонченная Юлия, как она себя позиционировала.

— Я поняла, к чему ты клонишь, — она на пару секунд замолчала, а затем, словно на что-то решившись, заговорила.

— Да, сегодня снова вернулись времена, когда важно иметь хорошую родословную, а, следовательно, и влиятельных знакомых. Так всегда бывает, когда наступает стабильность после туч и грома на баррикадах. С этим у Оленьки все нормально. Да, милая?

— Что ты имеешь в виду? — на этот раз возмутился Илья, а Таня по-прежнему сидела молча. Она понимала, что Юлии придется объяснить смысл сказанных слов. Но сама она знала, что мир открыт для всех, только двери открываются по-разному. Так было всегда и так будет всегда. Люди разными, и это здорово. Но все рождаются и с разными возможностями и это непреложный факт. А дальше? А дальше — судьба.

— Умных, красивых, — начала осторожно говорить Юлия, — даже талантливых молодых парней и девушек, если и не так много, как нам бы хотелось, но достаточно, чтобы составить серьезную конкуренцию. И тут возникает фактор удачи: в нужный момент оказаться в нужном месте. Это хоть понятно? И еще вспомни, как ты сюда попал. Когда в первый раз поднимался по лестнице, в кармане, наверняка, лежала записка с адресом и именем Платоши. Или я ошиблась?

Илья покраснел и промолчал.

— Не ошиблась, — протянула довольная Юлия, вогнав того в краску.

Заметив смущение парня, Таня подумала, что это уже хорошо. Ей нравился Илья. Он много и сосредоточенно трудился. Для него работа в журнале была не только источником доходов, а и большим увлечением искусством. Они, подчас, задерживались после работы, обсуждая влияние современного искусства на жизнь людей в больших мегаполисах и в маленьких городках. Много спорили, часто не соглашаясь друг с другом. Рождается ли истина в спорах? Это тоже спорный вопрос, но то, что спор творческих и умный людей всегда заставляет задуматься и еще раз разобраться в своих мыслях — это непреложный факт. Иногда спор затягивался на несколько дней: разойдясь поздно вечером, на следующий день они снова к нему возвращались, предъявляя новые факты, которые всплывали в спящей голове и так на несколько дней.

— Что ж тут не понятного? Все понятно, — усмехнулся Андрей. — Вполне доходчиво. А дальше?

— А дальше — можно дожидаться этого счастливого момента, а можно подтолкнуть удачу.

— Подтолкнуть удачу?! Это как?

Таня видела, как на лице Андрея отразилось удивление, которое сменилось недоумением. Его явно поразил неприкрытый цинизм Юлии.

— Перестань паясничать, — одернула та Андрея. — Как раз это хорошо забытое старое. Ты тоже поднимался на наш этаж с рекомендацией, а уж откуда наша красавица и не умница, но милашка Оленька свалилась на нашу голову — это самая таинственная загадка и я вам рекомендую не пытаться ее разгадать. Я пыталась узнать, но у меня случился облом. Это тайна на семью печатями, — она на пару секунд сделала паузу и, затем выдохнула, — нет, за двадцатью печатями. Уверяю вас, что тайна была. Сейчас нам это подтвердить наша малышка.

Юлия нагло врала, и все прекрасно знали, что это ложь, но, как обычно, промолчали. Тихонько хихикнув, повернули головы в сторону Ольги, но та спокойно продолжала сидеть, копаясь в своей сумочке, пытаясь что-то найти. Она не слушала разглагольствование Юлии и занималась тем, что ей в тот момент было интересным. Пока все уставились на Ольгу, Таня подумала, что Илья и Андрей хорошее приобретение редакции и тем, кто указал на них, не должно быть стыдно, но как такие рекомендации нужно считать: честными или не очень? А как быть тем, у кого есть способности, но нет таких рекомендаций? За тем позвонил Ольгин телефон и, посмотрев кто ей звонит, она быстро выбежала из комнаты. Юлия с улыбкой, проводив ее взглядом, стала продолжать.

— И так! Вернемся к нашим баранам и продолжим расследование. Хорошо, если у нашего протеже, а мы с вами договорились, что он умен, красив и наделен всеми другими замечательными качествами — успешные родители. Хорошо, не так ли? И тогда только маленький толчок и он оправляется в большое плавание. Что в этом предосудительного? Наш протеже отлично справляется со своими обязанностями. У успешных родителей больше возможности дать хорошее образование своим детям.

Таня следила за Юлией, пока та медленно вещала своим бесстрастным голосом, в котором, однако, ощущалось некое скрытое напряжение. Юлин разум в любой ситуации всегда оставался на высоте, а сила воли — незыблемой. Все это вместе достойно было восхищения.

— А если родители не столь успешные, а просто хорошие люди, которые любят своих детей? — в задумчивости произнесла вернувшаяся Ольга, усаживаясь осторожно в кресло, чтобы не помять юбку. Она была на редкость аккуратной девушкой. Ей никто не ответил, все молчали.

Таня засмеялась.

— Это же очевидно, Оля. Тогда нужно быть еще умнее, больше учиться и больше знать. — И, увидев печальные лица Ольги и Андрея, добавила: — Перестаньте грустить. Есть еще множество вариантов добиться успеха.

— Например? — подал голос Илья, с наглой улыбкой на лице.

— Хочешь пример? Пожалуйста. — Юлия снова взяла инициативу в свои руки. — Мы ведь договорились, что наш протеже красив и умен, а раз он красив, то может кратчайшим путем выйти в дамки, женившись не на любимой и не столь красивой и умной дочери успешного родителя. Этим он накажет только себя. Невеста счастлива, ее папа тоже не в обиде — выдал дочь за умного парня, который будет помогать ему: строить и приумножать. А поскольку он умен, то сможет оценить свою жертву. Но вольному воля. Главное, чтобы он оставался человеком по отношению к другим людям.

— Вы считаете, что так поступать прилично? — не выдержал Андрей.

— А почему, нет? Кому какое дело кто на ком жениться. Это решает каждый сам. Но если ты считаешь, что жениться не по любви — преступление, то не женись, а заведи себе любовницу. Точнее подружись с умной, деловой и успешной женщиной, которая вхожа в советы директоров крупных компаний и банков или, если не она, так ее муж. Как вам такой вариант?

— На старухе? — скривился Андрей. Юлия зло посмотрела на него.

Таня не выдержала и засмеялась.

— Этакий ты чистоплюй. Почему ты решил, что в совете директоров компаний и банков заседают одни старухи? — Возмутилась Юлия. — Оглянись, бестолочь, сколько вокруг красивых и не очень красивых, но весьма успешных и молодых женщин, которые хотят счастья и любви…

— …заседая в совете директоров, — с улыбкой перебил Юлию Андрей.

— Пусть так, — не сдавалась Юлия. — С каких это пор любовь под запретом для женщин, заседающих в советах директоров?

— Это сговор, а не любовь.

— Ух, ты. Моралист. Это их сговор, а всем остальным нет до этого никакого дела. Ясно? Отношения мужчины и женщины — это личные отношения.

— Ну да. Как же! Личные отношения, которые часто рассматриваются в суде. — Не преминул вставить свою реплику Илья.

Таня скривилась и закрыла глаза рукой. Ей вдруг весь этот разговор показался таким пошлым, а ведь так весело начитался.

— Тань, ты только на них посмотри? — с укором обратилась к ней Юлия. — Они у нас становятся наглыми.

Сказанное Юлией «у нас» при обращении к Тане, вольно или невольно, вовлекало ту в Юлин круг. Таня вдруг покраснела от негодования, ей стало стыдно.

— Юлия, ну, не устраивает их такой вариант. Честь им и хвала. Меня бы тоже это не устроило.

— А тщеславные парни готовы на любые жертвы, чтобы состояться, — не сдавалась Юлия, обращаясь к Тане. — Так пусть они им не завидуют и не осуждают. Чтобы чего-то достичь подчас требуется чем-то поступиться.

— Чем? Чем поступиться? Совестью, принципами? — тихо спросила Таня. — Любовью и счастьем?

— А может быть они не испытывают любовь и это их нисколько не волнует, а счастье для них — это успех.

— О, я таких умников встречал, — произнеся это, Андрей поднялся и подошел к окну, а за окном было солнечно и тепло, но он, передернув плечами, вернулся на свое место. — Они, ради карьеры, разрушают свои семьи, бросают детей.

— И такое бывает, — подтвердила Юлия. — Значит, они решили, что их цель оправдывает средства.

«Именно так, — подумала Таня. Какой Андрей молодец. Но люди все разные и они по-разному думают и рассуждают и, что печально, они даже не считают это жертвой. Ведь жертвуют не ими. Для них это даже не жертва, а необходимая целесообразность. Что если расставание с ранее близкими людьми, уход в новую жизнь предопределено судьбой и дает новый импульс к неизведанной жизни. Их счастье измеряется переходом на новый уровень жизни, успеха, открытий. Они просто такие и какое у нас право их осуждать? Почему человек не волен стремиться к счастью. К своему, личному счастью, как он его понимает? Почему мы заведомо считаем, что жертва — это благо, что-то высокое и благородное, а счастье — это эгоистичное желание, романтика, о которой даже неудобно говорить? Если отбросить цинизм сказанного, то, возможно, Юлия в чем-то права. Каждый строит свою жизнь сам или по чьей-то подсказке, но в любом случае — это его личный выбор. Они много трудятся, делают много хорошего для общества. Наконец, они живут полной жизнью, только когда принимают решения, создают новые проекты. Короче, управляют жизнью, а не просто добывают средства для существования. И почему они должны от этого отказываться? Только потому, что общество порицает это? Они не жадные к материальным благам. Для них это побочный эффект. Они жадные к власти, в самом хорошем понимании этого слова, ибо она позволяет принимать не ординарные решения, и продвигаться вперед. „Гений — парадоксам друг“. Не зря говорят, что гениям все прощается».

— Они не жадные. Нет, — снова резко вступила в разговор Юлия. Она словно подслушала мысли Тани. — Им даже нравится оплачивать шикарную жизнь своих покинутых детей, оплачивать их учебу в первоклассных учебных заведениях. Они гордятся собой, что добились таких высот и теперь сполна могут откупиться, предоставляя блага своим детям.

«И совсем не помнят, скольких людей сделали несчастными», — подумала Таня и спросила Юлию:

— И о ком был этот спич? — Она внимательно посмотрела на ту. — Тебе не кажется, что обсуждая и осуждая, мы тем самым покушаемся на их образ жизни? Это их выбор против нашего выбора. И какое право есть у нас отказать им в их выборе?

— Их выбор приносит несчастье другим, — упрямо проговорила Юлия.

— А насилие над их выбором, приносит несчастье им. Не проще смириться и отойти в сторону, давая пространство для жизни друг другу?

В комнате стало тихо. Все, словно по команде, уткнулись в компьютеры. Казалось, тема как бы исчерпала себя и стала не интересной, а, возможно, заставила задуматься о жизни и ее превратностях.

Юлия набрала номер на телефоне и стала тихо разговаривать, затем голос ее повысился и стали слышны отдельные фразы, она начала смеяться, при этом прикрывая рот рукой. Илья, сидящий с ней почти рядом, сделал ей жесть рукой в сторону двери, приглашая ее выйти. Юлия выразительно посмотрела на Таню и вышла с телефоном из комнаты.

— Я не слышала звонка. Она что, выключила его? — спросила Ольга.

— Ты и не могла его слышать, — бросил через плечо Илья. — Его попросту не было. Это она позвонила.

— А чего смеялась? И почему вышла из комнаты? — засыпала Ольга вопросами.

— Оль, тебе никто не говорил, что ты липучка?

Ольга покачала головой и снова спросила, но на этот раз — кому позвонила Юлия.

Платону? Это с ним она смеялась?

— Ах вот почему тебя волнует этот вопрос? — засмеялся Илья. — Нет. Я понял, что она звонила Кириллу, поскольку называла его Кирой. Тань, как Юлия называет Кирилла? Кира?

— Иногда, — не оборачиваясь, ответила Таня, продолжая общаться с Андреем. Она слышала разговор Ольги с Ильей, но не единым движением не показала, что это ее интересует.

— Что и следовало доказать, — засмеялся Илья и показал Ольге язык.

— Но это ведь не все варианты?

Вопрос был задан Андреем, что не удивило Таню. По складу своего характера он был интроверт — человек, ориентированный на свой внутренний мир, отчасти замкнутый, рассудительный, сдержанный, и, вместе с тем чувствительный. Он был яркой противоположностью экстраверту Илье, ориентированному на внешний мир, общительному, активному и подчас весьма активному, деятельному, и Тане нравился его оптимизм. Андрей был женат на милой девушке, которая родила ему сына, родители были врачами и любили своего сына. Каким ветром занесло его на факультет журналистики университета, один Бог знает. Во всяком случае, медицина в его лице потеряла доброго и умного доктора.

— Нет. Это еще не все варианты, — улыбнулась Таня. — Нам с тобой нужно много знать и много трудиться.

— И тогда случится чудо, — засмеялся Андрей.

— О-о-о! Это пессимистический взгляд. Ты ведь уже здесь. Теперь проявляй себя. Любому умному начальнику нужен талантливый и умный подчиненный. Одной Оли вполне достаточно, но и она не безнадежна. Поверь мне. Для всех свое время. Не в этом, так в другом она проявит себя. А время, проведенное здесь, останется с ней навсегда. Есть еще один очень и очень важный фактор, и он называется удача или счастливый случай. Сбрасывать его со счетов не следует. Это когда важные в жизни человека события случайно или по чьей-то воле, складываются таким образом, что открывают перед ним колоссальные возможности. Это может быть реорганизация престижного учреждения, смена руководства, уход начальника в декрет, если она женщина, а в это время несколько сотрудников увольняются или уходят на пенсию, — дорога расчищена, а, как известно, на безрыбье и рак — рыба. Искать со стороны нового руководителя, проводить конкурс на замещение вакантной должности? Хлопотно. И вот долгожданное повышение. Или вдруг поступает неожиданное предложение из другого издательства. Тебя заметили конкуренты и приглашают на высокую должность или интересную работу, о которой ты уже давно мечтал. И вот он, тот самый случай, шанс, когда человек не глупый стремительно достигает таких высот, которых другому не достичь и за всю жизнь, даже если у него за плечами золотые медали, дипломы с отличием престижных вузов. Казалось бы, один, особо не напрягаясь, окончил обычную среднюю школу и вуз с весьма средним результатом, другой же много трудился, заслуженно получил все награды, а результат в жизни у них очень разный. Вчерашние хорошисты, а бывает даже и троечники, руководят, принимают решения, а отличники тихо творят, думают, рассуждают, философствуют, пишут умные книги и вполне счастливы.

— Обидно.

— Кому? — засмеялась Таня.

— Тому, кто с медалями, — с удивлением сказал Андрей.

— Почему? И те и другие хорошие люди. Возможно, они даже никогда не пересекутся, в жизни так часто бывает. Каждый день мы встречаем на улице людей и у каждого из них своя судьба.

В комнату с улыбкой вошла Юлия. За ее спиной грохнула закрывающая дверь, и Оля подскочила, но промолчала. «Quod licet Lovi, non licet bovi» (что позволено Юпитеру, не позволено быку). Таня про себя улыбнулась, и в этот самый момент у нее зазвонил телефон:

— Я тебя слушаю, — тихо сказала она и почувствовала обиду, что Кирилл секунду назад разговаривал с Юлией. Не с ней, с Юлией, даже если та позвонила ему сама. Обида поглощала все иные эмоции. Логика напрочь отключалась, и оставалось только это мерзкое чувство.

— Я скучаю очень. И я хочу тебя. Хочу! Очень! Мне нужны твои поцелуи, и мне не хватает твоих прикосновений. — Голос Кирилла был радостный. Он говорил тихо, но Таня слышала в нем звенящую страсть и восторг. Она поняла, что у него все сложилось хорошо, и он действительно скучал. Такие слова не каждый день говорят, даже если любят.

У нее громко забилось сердце и перехватило дыхание. Она сделала глубокий вдох.

— Ты где?

— В аэропорту. Сейчас буду садиться в машину. А где твои ласковые слова? Ты не рада моему возвращению?

— Рада. Очень. Скучала. Очень.

— Не слышу энтузиазма в твоем голосе.

— А я слышу твою улыбку.

— Я так громко улыбаюсь? — Кирилл засмеялся.

— Ее слышу только я, и пусть так будет всегда.

— Ты грустная, — в голосе Кирилла появились нотки разочарования.

— Была, но уже нет.

— Я заеду в офис, а уже потом домой, — голос стал строже. По-видимому, он уже сидел в машине.

— Нет. Не делай так. Поторопись. Я дома, я жду тебя дома. Очень жду.

— Понял, — снова звенящий восторг.

Кирилл отключился. Таня несколько секунд сидела молча, затем поднялась и стала спешно собирать свои вещи. Все это время она чувствовала взгляд Юлии, сверлящий ей спину. Он жег ее, и Таня повела плечами, словно хотела сбросить его. По реакции Юлии она поняла, что разгадала торжествующую улыбку, с которой та победоносно вошла в комнату после разговора с Кириллом. Юлия зазывала к себе Кирилла и тот, по-видимому, обещал ей забежать с Димой поздороваться с ней. Дима был другом Кирилла, коммерческим директором его фирмы и мужем Юлии. Но Кирилл не забежит к той. Кирилл спешит домой, спешит к ней.

Глава 3

В тот день с утра по окнам барабанил дождь. Юлия подошла к окну и выглянула во двор. Обычная презрительная гримаса застыла на ее лице.

— Это, кажется надолго. Мерзость и хочется чего-то вкусненького, — изрекла она.

При ее словах Ольга сползла с кресла под стол. Вкусненькое — предполагало забег в кондитерскую и, как всегда этот жребий будет принадлежать ей.

— Мерзость в сочетании с вкусненьким — это самое то, что нужно, — пробурчал из угла Андрей, работая, не поднимая головы. Он только вернулся из Нью-Йорка, и сегодня должен был отдать готовый вариант интервью главному редактору. Юлия еще утром, до прихода Андрея, сказала Тане, что Платоша обязательно черновик интервью Андрея отдаст ей на редакцию. При этом, тяжело вздохнув, и с грустью в голосе заметила, что лучше самой взять десять интервью, чем переделывать чужой.

— Именно. — Юлия повернулась лицом к комнате и небрежно, как бы, между прочим, бросила. — Оленька, ты как? Только обязательно возьми зонтик. Мне «дакуаз», и, пожалуйста, с фисташковым кремом.

Затем она со вздохом вернулась на свое рабочее место. Илья в это время направлялся к ксероксу и после произнесенного Юлией загадочного и такого красивого французского слова, застыл и почему-то посмотрел на Таню.

— Пирожное, — проговорила та тихо, — миндальные коржи, а между ними крем ванильный или фисташковый. Юлия предпочитает фисташковый крем. — Произнося слова о предпочтении Юлии, Таня красноречиво закатила глаза, а затем тихо добавила: — И я, но и ванильный тоже весьма хорош.

— Думаю, вкусно. Одно название чего стоит, — тихо сказал Илья. Таня в знак согласия кивнула головой, и он продолжил свой путь к ксероксу.

— Друзья! В следующем номере журнала — а это завтра — выходит мое интервью, и я хочу вас угостить по этому поводу, — громко сказала Таня, оглядев комнату и улыбнувшись голове Ольги, показавшейся из-под стола.

— Оль, мне сейчас идти к главному, будь добра, выручить меня. Буду твоей должницей и в следующий раз, при необходимости, сбегаю за вкусненьким. Хорошо?

— Ну, допустим, такая необходимость у нас постоянная, но сейчас могу выручить тебя я, — обернувшись и улыбаясь, сказал Илья. — Для меня это не будет повинностью, для меня это будет честью познакомиться с дакуаз.

Все громко засмеялись.

— Спасибо, — улыбнулась ему Таня.

— Напечатали про твоего Бочелли? — вылезая и кряхтя, спросила Ольга — Я обязательно почитаю о нем. Ты всегда так классно пишешь. Так мама всегда говорит. Она любит твои статьи и постоянно твердит, что это класс и велит мне учиться у тебя.

Таня опустила голову и почти уткнулась в компьютер. Было приятно это слышать, но не стоило этого говорить при всех, тем более при Юлии.

— Передай маме мое спасибо за столь приятные слова, — подняв голову и улыбнувшись, тихо сказала Таня. Завтра выходит номер и статья должна быть в нем, и только тогда можно будет сказать — получилась она или нет. Но кто мешает нам отметить, сей факт сегодня? Никто иной не сможет этого сделать. Вот мы его и отметим пирожным. Оля, ты ведь сама понимаешь, что поручать Илье столь важное дело…, большой риск. — Таня при этом сморщила нос. — Он наверняка все перепутает, и вместо дакуаз мы получим нечто другое, а ты все знаешь и сделаешь это лучше всех нас. И тебе не нужно объяснять, что за зверь — дакуаз.

Все снова засмеялись, а Илья, проходя мимо Тани, погрозил ей длинным пальцем. Ей ничего не оставалось, как только пожать плечами с виноватым выражением лица.

— Хорошо. Я с удовольствием схожу.

Илья послал Ольге воздушный поцелуй. Она махнула на него рукой и стала переобуваться в балетки.

— Эх, жаль, что аптеки Феррейна больше нет, а то бы ты могла заскочить за таблетками от головной боли, — стала сокрушаться Юлия.

— У меня есть. На, возьми.

И Таня, подойдя к столу Юлии, протянула ей косметичку с таблетками. Илья заерзал в кресле. У него всегда начитался зуд, если он слышал что-то необычное для себя.

— Опять немцы.

— Немцы? — Юлия резко повернулась к нему. — Сразу видно, что мальчик из провинции. Вас теперь так много в столице. Историю города не знаете, ходите по улицам с пустыми лицами, ни знаний, ни мыслей, одним словом — пусто. — Сделав паузу, она с вызовом стала продолжать: — Да. Они действительно немцы, но только обрусевшие немцы. А это не одно то же самое. Ты должен был обратить внимание на особенное уникальное здание, когда шел по Никольской улице. Там сейчас на втором этаже французский ресторан, а внизу — магазин хрусталя.

— Мне хрусталь не нужен, — сердито бросил Илья. Таня, опустив голову, улыбнулась. Она понимала состояние Ильи, которому в этот момент хотелось придушить Юлию. Мальчик, приехавший из провинции и окончивший университет с отличием, умный и талантливый страшно ненавидел снобизм столичной дамы и не скрывал этого.

— Речь не о хрустале и нечего из себя изображать идиота. — Юлия раздраженно махнула рукой. — Ты хотя бы обратил свое внимание на это здание?

— Хотя бы — да, — процедил он сквозь зубы.

— Уже хорошо. Значит, ты не безнадежен.

«А вот и пряник», — отметила про себя Таня.

— Это здание было построено по индивидуальному проекту специально для аптеки, которая занимала два нижних этажа, а на верхних этажах размещались лаборатории, склад и столовая для сотрудников. Еще в начале девятнадцатого века аптеку выкупил первый из Феррейнов — Карл Иванович. Последним ее владельцем был Владимир Феррейн, который после революции переехал в Крым, где скончался в 1918 году.

— В эту аптеку меня посылала мама, — засмеялась Таня. — Она считалась ее самой хорошей, и была под номером один. Мне нравилось там бывать. Так и говорили: в первой аптеке или в аптеке у Феррейна. Юль, помнишь? — Таня развернулась в сторону Юлии. — Там, на первом этаже, еще стояло чучело медведя.

Юлия задумчиво закивала головой в знак согласия.

— Мне его было всегда очень жалко. Он мне казался очень одиноким.

— И пыльным, — засмеялась Таня.

— Именно, — согласилась Юлия. — Внутри аптеки было красиво и интересно. Резные ящички, на втором этаже огромные зеркала. Когда ее построили, она считалась крупнейшей в Европе. А медведь — это особая статья. Владимир Феррейн, — последний ее владелец, — поскольку увеличилась популярность лекарств на медвежьем жире, в рекламных целях приобрел живого медведя. Его каждый день водили на водопой на Лубянскую площадь, где животное могли видеть потенциальные покупатели.

— Вот почему иностранцы говорят, что у нас в Москве по улицам медведи бродят, — засмеялся Андрей. — Это все немцы нам устроили. Надо полагать, что на Лубянской площади был водоем?

— Был. Там был фонтан, — сказала Таня и подумала, что влезла в чужую историю. — Извини, Юлия. Я это знаю из другой истории.

— А что случилось с мишкой? — плаксивым голосом спросила Ольга. Все уже забыли о ней, а она стояла посередине комнаты и внимательно слушала.

— «Птичку жалко», — засмеялся Андрей.

— Не волнуйся, — стала утешать ее Юлия. — У мишки было все хорошо. Для него при аптечной конюшне устроили специальный вольер, и он там жил долго и счастливо, а… потом… сделали чучело, которое стояло в аптеке. А сейчас у тебя закроется кондитерская.

Ольга кивнула головой и подошла к Тане.

— А что случилось с фонтаном? — поинтересовался Илья.

Юлия пожала плечами.

— Не волнуйся, — в тон Юлии проговорила Таня. — У фонтана было все хорошо. Этот один из старейших фонтанов Москвы, носящий название Никольский, после реконструкции Лубянской площади был перенесен во внутренний двор Александринского дворца в Нескучном саду. Я надеюсь, что всем понятно, что свое название фонтан получил от Никольских ворот Китай-города. Фонтан детище русского скульптора итальянского происхождения Джованни Витали.

— Удивительно, — пробурчал все еще сердитый Илья, — аптека, детище обрусевших немцев, фонтан — итальянца, а где наши умельцы?

— Спокойно, — Таня подняла ладонь, — есть и наши умельцы, а в данном случае — Россия стала второй родиной для талантливых людей, а это дорогого стоит. Уверяю тебя, если умные, предприимчивые, талантливые люди оставались жить и творить в России, а таких было не мало, то это значит, что им у нас было хорошо.

— В Нескучном саду? — Илья задумчиво посмотрел на Таню. — Это не тот фонтан с фигурами четырех мальчиков, которые поддерживают большую чашу из красного полированного гранита? Я, кажется, его видел.

— Да-да. Это именно он. Каждый из мальчиков олицетворяет русскую реку — Волгу, Днепр, Дон и Неву.

— Ну, допустим теперь Днепр украинская река, — съехидничал Андрей. Таня быстро бросила на него испепеляющий взгляд.

— А об этом им стоит хорошо подумать, прежде чем заглядывать на запад и объявлять себя европейцами, словно раньше они ими не были! Знание географии еще никому не мешало. Но вернемся к нашему фонтану. Выше находится малая чаша, а под ней располагались фигуры трех орлов. А знаю я об этом фонтане, поскольку интересовалась фонтаном на Театральной площади у Большого театра. Его создателем тоже был Джованни Витали и фонтан назывался «Петровский». Вы должны помнить, что водная чаша его расположена на постаменте, которую держат четыре амура-путти, олицетворяющих: трагедию, комедию, поэзию и, конечно…, музыку.

Илья и Андрей подняли, как по команде брови и переглянулись. «Тоже мне — горе журналисты», подумала Таня и покачала головой. Десятки раз проходили мимо фонтана и не задались вопросом, что за скульптуры там установлены. Этим грешим мы все. Если уникальная достопримечательность находится в твоем городе и сотни, нет, даже миллионы туристов со всего света приходят, приезжают, прилетают, а, некоторые, и приплывают взглянуть на нее, то мы откладываем свой поход к ней с мыслью, что куда она может деться, стояла же десятки, а, возможно, и сотни лет, постоит еще.

— А я на него не обращала внимания, — словно подслушав мысли Тани, тихо проговорила Ольга, которая все ни как не могла покинуть комнату, — пойду специально, чтобы все посмотреть.

Таня, поманив ее рукой, тихо сказала подошедшей Ольге:

— Спасибо. Ты настоящий друг. Пожалуйста, с фисташковым и ванильным каждому, это значит по два, и ему тоже, — Таня указала пальцем на стенку, за которой находился кабинет главного редактора, и протянула Ольге деньги и зонт, а затем направилась в соседний кабинет.

Ольга потопталась на месте и спросила:

— А Александрийский дворец? Он чей?

— Когда вернешься с французскими пирожными, тогда и узнаешь, — засмеялся Илья и вытолкнул ее в коридор.

Как правило, Кирилл, когда задерживался, сообщал Тане, а та поступала аналогичным образом. Это было их негласным правилом, и они его придерживались неукоснительно. В один из дней Кирилл пришел поздно, не предупредив об этом Таню. Чмокнув ее в лоб, сказал, что кушать не будет, так как поел у Юлии. При упоминании Кириллом имени «Юлия», Таня почувствовала явную тревогу и угрозу с той стороны. Неужели ревность? На нее это не похоже. Да и с какой стати, Кирилл любит ее, наверное…. Во всяком случае, она не чувствовала отчуждения. Страх? Да, именно страх — липкий, противный, а еще тревога, от которой гулко бьется сердце, и начитают потеть ладони. Вот и сейчас, после сказанного им у Тани заныла почему-то спина, словно она подняла тяжелую корзину. «Почему именно корзину?» — задала она себе вопрос, но ясно представляла корзину. Не сумку, не чемодан, а именно большую бельевую с полукруглой одной ручкой корзину. Хотелось закричать, побить для разрядки, если только чуть-чуть, так — пару чашек и тарелок, а затем поплакать, да так, чтобы взахлеб, со сморканием в платок и с вздохами на полную грудь. О-о! Это было бы большим удовольствием, но она этого не сделала, а молча вернулась к работе. Слезы комом стояли в горле, руки не слушались, а пальцы так и норовили нажать на ненужные клавиши. Она опустила руки и сделала вдох, наполнив легкие воздухом, а затем медленно выдохнула, выталкивая воздух небольшими порциями. Стало легче. Ей срочно нужно было поправить интервью Андрея, которое он привез из Нью-Йорка. Главный редактор, в разрез предположению Юлии, передал текст ей с просьбой к утру дать предложения. У Андрея был меткий глаз. Он, как никто другой, подмечал интересные моменты в рассказе интервьюируемого, и тут же задавал хороший вопрос. Но уложить и донести до читателя все интересные нюансы интервью у него еще не хватало мастерства. Нужно не только слышать того, с кем ведешь диалог, но и видит его. Подчас мимика человека говорит о нем больше, чем он озвучивает голосом. Это к Андрею придет, а она обязательно подскажет, как нужно это замечать и переносить на бумагу. Ее задача была, где можно безболезненно поправить текст из наличия того материала, который был у нее. Написав свой вариант статьи, Таня наложила его на вариант Андрея и получила новый вариант с выделенными правками, чтобы Андрей и Платоша могли увидеть, что она изменила в тексте статьи. В квартире было тихо, только из ванной доносился шум льющейся воды. Чтобы прийти в норму, Тане необходима была активная деятельность. В порядке задаваемых Андреем вопросов известному ведущему, Таня написала маленькое эссе, или скорее письмо для Андрея, на что бы она лично обратила внимание, задав тому один из его вопросов, а затем, в разумных пределах не нарушая этики, изложила для читателей. Подчас очень важно для понимания собеседника знать его реакцию на те, или иные вопросы. Разбавить текс собственным впечатлением о человеке, с которым ты разговариваешь, очень важно и полезно, чтобы читатель мог представить атмосферу, окружавшую журналиста и его собеседника. Написав эти три документа, Таня передала текст Андрею и главному редактору на их рабочие компьютеры.

В комнате она все еще была одна. Сидела в любимой позе: подтянув колени к груди и обхватив их руками. Кирилл после душа, отправился в кухню, но Таня не слышала ни каких звуков. Что он там делает? Загадка. Она поднялась и пошла к нему. Подвинув стул к окну, он сидел на нем верхом, обхватив спинку и уперев в руки подбородок, пристально смотрел в темноту. Было видно, что он о чем то думает и то, о чем он думает, ему не доставляет удовольствия. Таня тихо вернулась в комнату и села на диван. «Кризис среднего возраста?» — не успела она подумать, как услышала быстрые шаги. Войдя в комнату, Кирилл сел рядом с ней и крепко обнял. Он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее, словно кто-то пытался ее у него отнять, а он не отдавал. Ей уже трудно было дышать, но молчала и слушала громкий стук его сердца. Она лихорадочно стала думать какие слова должна сказать. Допрос исключался, а придумать повод к расспросу, не получался. Что же случилось там? Там — на третьем этаже в квартире Вележевых? Но то, что там что-то случилось, она не сомневалась.

— У меня предложение, — тихо прошептал Кирилл, отпуская Таню. Она сделала глубокий вдох и спросила: — Какое?

— Заняться неприличными действиями.

— Напомни мне, пожалуйста, что такое «неприличные действия»?

— Уже забыла? Ай-ай! Нет мне прощения. Но ты можешь догадаться.

— Нет, не могу. Я только могу представить неприличные контексты, а вспомнить?… пожалуй, нет. Необходима подсказка.

— А предлагаю тебе не представлять, а участвовать. Ну как?

— Хорошее, дельное предложение. Грех от него отказываться, — засмеялась Таня, нежно обнимая его на шею и проводя носом по его щеке.

Кирилл нагнул голову, чтобы поцеловать то место, которое постоянно влекло его, — гладкую и нежную ямочку нее на шее. Таня позволила ему устроиться там, вздрогнув, когда его теплые нежные губы прижались к ее коже.

— Мне нравится твое понимание греха, — покрывая поцелуями ее шею, прошептал он. — Такое свежее и современное его толкование.

Он поднял ее на руки и прижал к себе.

— «Ложки нашлись, а осадок остался», — пробурчала себе под нос Таня, но Кирилл услышал сказанное. Положив ее на кровать и наклонившись, он внимательно посмотрел на нее и тихо спросил:

— Зачем тебе Чехов? Говори как есть.

— Обязательно, но только после тебя.

— Никакого осадка не осталось. — Он снова поцеловал ее в шею. — Только ты и я, и я хочу тебя. Всегда и постоянно!

Ночь прошла без сновидений. Таня проснулась, когда голос подал будильник и она, протянув руку, нажала на кнопку. Кирилл сладко спал, он был совой, и никакая сила не переделала бы его на жаворонка. Таня сама любила утром поспать, но сегодня был обычный день — среда, середина недели. Она потихоньку подняла руку Кирилла, лежащую у нее на животе. Ночная сорочка, как всегда, была у нее под грудью. Повернувшись лицом к Кириллу, она стала рассматривать его выгнутые дугой темные брови, длинные, как у девчонки, ресницы, губы… нежные ласковые губы, которые ночью целовали ее. Кирилл был красив той удивительной красотой, когда хочется любоваться им постоянно. Мужская красота не производила на Таню подобного сильного впечатления с тех пор, как она познакомилась с Егором. Егор! Почему она вдруг вспомнила о нем? Потому, что сильно любила? А может потому, что продолжает любить? Почему она продолжает помнить каждую черточку на его умном и красивом лице? Он красив? Да, красив необыкновенной красотой с большими ласковыми глазами оливкового цвета и нежными губами, которые ее целовали и сейчас, вспоминая о них, у нее кружится голова. Егор — это прошлое, это отчаянная боль, которая вопреки всему постоянно там, внутри нее. Избавиться от нее она так и не смогла, прошлое все время было с ней рядом, и ей ничего не оставалось, как попытаться спрятать ее глубоко внутри, так глубоко, чтобы та не мешала дышать и жить в настоящем. Таня закусила губу, прогоняя мысли о прошлом. Однако у нее ничего не получалось. Чем больше проходило времени, отдалявшего ее от Егора, тем четче она помнила каждое произнесенное им слово, каждый жест, каждый поцелуй. Вот и сейчас: она закрывает глаза и видит его оливково-зеленые глаза, его яркие губы — они приближаются к ее лицу и целуют нежно, долго, словно пьют ее, а она, как тогда, вся отдается этому чувству. Какому чувству? Внутри все сжимается, а на глаза наворачиваются слезы. Что это за чувство, если после последнего поцелуя прошло уже семь лет, а рядом лежит мужчина, который ее нежно обнимает уже четыре года и она любит его. Любит! Любит или думает, что любит? Она не выбирала Кирилла, она никогда никого не выбирала. Всегда выбирали ее, а затем она откликалась на зов или не откликалась, и тогда они уходили. Ушел и Егор, но не потому, что она не откликнулась. Она влюбилась в него в вечер их знакомства и готова была следовать за ним, пока смерть не разлучит их. Не случилось. Он ушел от нее, а она осталась одна… Таня погладила лицо спящего Кирилла. «Кирилл — это мне подарок от судьбы», подумала она и стала осыпать его легкими нежными поцелуями, пока тот не открыл глаза и, улыбнувшись тихой нежной улыбкой, со сладким стоном прижал ее к себе. Она погладила его по щеке и потерлась носом об его нос и тут же почувствовала вес его знакомого поджарого тела, почувствовав животом его возбуждение, тихонько застонала.

Бегать этим утром у Кирилла не получилось. Время поджимало, у него с утра была намечена встреча, и он спешил, лукаво поглядывая на Таню. На лице блуждала довольная улыбка. Таня уже была в платье, когда Кирилл, подойдя к ней, поцеловал ее в основание шеи и застегнул молнию вдоль изгиба спины, который он так любил.

— Сегодня ляжем пораньше, — в его голосе прозвучала твердость, но Таня тут же отозвалась тихим хихиканьем. Она знала, что, как всегда он будет до полуночи ковыряться в ноутбуке. Но ответила так же твердо:

— Однозначно, — и они оба засмеялись. Он хотел ее всегда. Хотел прикасаться к ней. Только работа могла отвлечь его от нее.

Это утро было симфонией покоя и нежности. Ход времени словно отменен, но хлопнула входная дверь и Таня поняла, что Кирилл ушел и ей тоже нужно поторапливаться. Она ни словом не намекнула ему, что ее обидел его вечерний заход к Юлии и ужин с ней, а ведь она так и не ужинала вчера. Ждала его.

Рабочий день еще не начался и, не заходя в свою рабочую комнату, Таня подергала дверь кабинета главного редактора. Дверь была не заперта, и она заглянула в кабинет, который представлял собой длинную комнату, в которой, под стать ей, стоял длинный стол для заседаний редакционной коллегии журнала. Письменный стол главного стоит за этим огромным столом у противоположной стены, напротив двери и когда ее открываешь, то приходиться вглядываться вдаль — на месте главный редактор или отсутствует в данный момент. Зрение у Тани было хорошее, и она тут же увидела, что необходимый ей субъект на месте.

— Доброе утро, Платон Капитонович, — поздоровалась Таня и, увидев его жест рукой, приглашающий войти, зашла в комнату и прошагала вдоль стены, на которой висели картины, рисунки, дружеские саржи, а на длинных тумбах стояли фотографии и лежали неприбранной кучей журналы. По другую сторону было три больших окна и лучи солнца, как прожекторы выхватывали яркими пятнами отдельные рисунки.

Она знала, что необычное отчество главного редактора, — умного, доброго, но строгого и ответственного человека средних лет, — связано с именем его прадеда — инженера-механика паровой машины на шелкоткацкой мануфактуре француза Жиро, впоследствии названной «Красной Розой», — в честь которого, был назван сначала его дед, а затем и отец. Теперь «Красной Розы» не стало, и она перестала выпускать красивый и качественный крепдешин, из которого так любили шить платья бабушка и мама. То, что не сделали большевики, с успехом справились нынешние, так называемые, новоявленные предприниматели со своими новыми друзьями. В страну хлынул итальянский крепдешин. Он хорош, кто спорит, но своего не стало, а свой, отнюдь, не хуже, а в чем-то даже лучше, и он был конкурент — этим все сказано. Таня тряхнула головой, чтобы избавиться от болезненной мысли.

— Я посмотрел ваш вариант интервью и уже отдал его в печать для следующего номера, — не отвечая на ее приветствие и кивая головой на стоящий у стола стул, озабоченно проговорил главный редактор.

Таня тихо опустилась на указанный стул. Настроение упало ниже нулевой оценки.

— Мой вариант? А Андрей знает? — Таня судорожно сжала руку в кулак. Она очень не любила, когда возникали подобные ситуации. Андрей вправе обидеться, что не согласовали с ним такое решение. Если бы с ней так поступили, она сочла бы такой поступок по отношению к ней, по меньшей мере, не корректным. Когда она еще не была зачислена в штат журнала, главный редактор постоянно подставлял ее подобным образом — отправляя в печать статью со своими правками, без ведома на то ее — исполнителя. Он словно сталкивал лбами ее — заштатную журналистку-студентку — и профессиональных журналистов, давая им одинаковые задания, а затем уже выбирал понравившейся ему вариант. Но нужно признать — это была отличная школа. Она очень внимательно просматривала все правки, подчас не соглашаясь с ними, но чаще — соглашаясь. Но тогда она не была в штате журнала и подобное узнала только когда стала постоянно здесь работать. А сейчас? Она такой же журналист, как и Андрей…. Они оба имеют право на корректное обращение с ними.

— Андрею я переслал твой файл, а если ты такая щепетильная, то пусть считает, что это правки редактора, — недовольно пробурчал Платоша и добавил: — Ему не обязательно это знать, перебьется. Он считал, что все эти реверансы только отнимают время. Таня категорически было не согласна с ним. Сам, будучи творческой личностью, он должен был понимать, как важно соблюдать уважительное отношение к автору.

— Я прошу вас, Платон Капитонович, не посвящать в это Андрея, и еще… — она остановилась, недоговорив, и сделала паузу, затем тихо добавила: — И Юлию тоже, пожалуйста. Если это возможно, то я сама решу: говорить ему или нет. И потом, у Андрея получилось хорошее интервью, интересный материал, я только чуть-чуть поправила редакцию и расставила акценты. У него острый взгляд и понимание собеседника. Сложился контакт, а это самое главное.

Главный редактор нахмурился и внимательно посмотрел на Таню, словно видел ее в первый раз. Он с ней знаком вот уже пять лет, но никогда, кроме профессиональных тем, они в разговорах не затрагивали. Они никогда не разговаривали просто так — на отвлеченную тему, как это делают хорошо знакомые люди. Почему? Да потому, что эта девушка оказалась далеко не так проста, как он думал вначале. И вот он, наконец, понял, что оказался совсем рядом с явлением, которое давно уже хотел изучить получше. А вот его жена Маша подружилась с ней, и постоянно твердит ему, что Танечка, добрейшая душа. Он не возражал, но всегда добавлял, что и Кирилл под стать ей.

Таня с Машей, женой главного редактора, познакомилась на премьере оперы в Большом театре. Маша была на много моложе мужа, рыжеволосая и белокожая от природы, она казалась моложе своего возраста. Улыбчивая и тактичная она быстро расположила Таню к себе. Так получилось, что мужская половина разбежалась кто куда: Платон пошел покурить, а Кирилл встретил старых знакомых и отошел на минутку с ними поздороваться, как он сказал. Таня с Машей быстро нашли общий язык. У них оказалось много общих пристрастий. Обе они любили классическую музыку и с удовольствием посещали музыкальные спектакли, к драматическому театру относились с уважением, но все же предпочитали музыку и выставки, при этом к современному изобразительному искусству, как оказалось, обе относились осторожно и с критическим уклоном. Таких встреч было несколько. Иногда на премьерах им встречалась Юлия и по поведению Маши Таня поняла, что она предпочитает с той не общаться. Они обменялись номерами телефонов, часто перезванивались и порой встречались в кафе поболтать о жизни. В отделе Таня не афишировала их дружбу, и дела в издательстве они не обсуждали. Это были только их личные отношения.

— У вас не простой характер, уважаемая Татьяна Владимировна. — Задумчиво произнес он.

— Не простой. Надо признаться, что даже сложный. — Таня на миг задумалась и со вздохом добавила: — И даже очень-очень сложный. Мне подчас трудно с ним сладить.

Главный редактор откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и весело засмеялся.

— Люблю честных людей. Почему мы с вами на «вы», Татьяна Владимировна? А что если мы перейдем на «ты» и будем обращаться друг к другу по имени без отчества. Насколько меньше будем произносить лишних слов. Или, — он наклонился к столу и покачал головой, — вы это расцените, как неуважение и покушение на ваш статус?

— Что вы! — На этот раз засмеялась Таня и, смутившись, поправилась: — Что ты, Платон, я буду польщена.

— А я почту за честь, — засмеялся он в ответ. — Можно еще вопрос?

— Да, конечно.

— Какие у тебя отношения с Юлей?

— С Юлией? Теперь ясно, почему мы перешли на «ты». Так удобнее задавать сложные и неприятные вопросы.

Таня не ожидала от Платона такого конкретного вопроса и нахмурила свои темные брови. «Зачем это ему? И какое его дело до моих отношений с Юлей или Юлией?» Таня начала злиться.

— Отнюдь. Если не хочешь, можешь не отвечать.

— Не хочу, но отвечу.

Платон снова рассмеялся. Он смеялся весело и долго, покачивая головой.

— Ловко ты меня. Хорошее вырисовывается утро.

— Прости. Это у меня получилось на автопилоте, — с улыбкой объяснила Таня. — А с Юлией у меня уважительные, — последовала пауза — профессиональные и дружеские отношения. И ничего более и ничего личного. Это хорошо и в то же время плохо.

— Почему плохо?

— Ждешь подвоха. Спина устает. Мой стол стоит впереди ее стола.

Когда Таня задумчиво и медленно перечисляла прилагательные, характеризующие ее отношения с Юлией, Платон внимательно и серьезно слушал ее.

— Уважительные, но не доверительные, дружеские, но вы не подруги. Я правильно тебя понял?

Теперь уже Таня, откинув голову, внимательно смотрела на Платона. «Лучше не скажешь», — думала она. — «Психология по нему плачет. А, впрочем, ему ли ее не знать? Он учился вместе с Юлией. Но почему он задает такие не простые вопросы»?

— Кирилл дружит с Юлией и уже давно, а у меня это не получается. Мы не только разные, но мы еще и антагонисты во всем. Но влиять на их дружбу я не вправе.

— И Кириллу это не нравится? — тихо спросил Платон.

Таня улыбнулась, а затем вздохнула.

— Не нравится. Он это даже не скрывает. Я постоянно ловлю себя на мысли, что это до добра не доведет, но ничего не могу с собой поделать.

— А она давит?

— Более чем.

В Танином голосе было столько горячи…. Платон стал ругать себя. Он своим дурацким и таким конкретным полицейским вопросом оборвал еще не сложившиеся, но уже намечавшиеся доверительные отношения с такой умной и не простой девушкой. Вот только сейчас на него смотрели добрые, умные большие глаза, в которых плескалась необыкновенная синева и в один миг, словно по мановению волшебной палочки, они стали совершенно другими. Теперь в Таниных глазах яркая синева наполнилась льдистой прозеленью, и в них ясно читалось не удовольствие от разговора, а чувство профессионального долга. Затем в глазах появилась скрытая боль и сожаление. Он начальник, а она его подчиненная, которая отвечает на заданный ей вопрос. Не этого он хотел. А ведь только что было совсем по-другому, а теперь, словно между ними возникла стена, которую ему придется заново преодолевать.

— Да. Мы не подруги. И я бы предпочла, чтобы она не знала, что это мне было поручено поправить интервью Андрея. Но вы… ты, простите, как начальник вправе…

— Перестань, — резко остановил ее Платон и опустил голову. Ему вдруг стало стыдно. Он хотел сказать ей, чтобы она не открывалась перед Юлией, поскольку он знаком с ней со студенческих лет и знает все ее стороны. И этих чертовых сторон у нее множество и все они разные: и хорошие, и плохие. Он всегда чувствовал ее беспредельную самовлюбленность и знал, что когда-нибудь она еще получит по заслугам. Сколько раз он хотел поставить ее на место, но, как говорит жена: «У него никогда ничего не получается по-мужски сурово и конкретно».

— Я ничего не буду говорить Юлии. Как, правило, я так всегда и поступаю. Но сейчас не об этом, у тебя сегодня командировка, — тихо сказал он, не поднимая глаз на Таню.

— Сегодня? Как? Я не успею.

— Успеешь. Это здесь, в Москве. Коллекционер картин выдающихся российских художников Борис Минин решил создать музей русского импрессионизма. Основой музея будет его коллекция картин: Коровина, Серова, Грабаря, Жуковского. Я видел у него также картины Кустодиева и Кончаловского. Сегодня впервые, как единое собрание, полотна будут представлены в филиале аукционном доме MacDougall, s. Тебе нужно будет поехать на официальную презентацию и подготовить сообщение.

— Я хотела бы взять интервью у Минина. Это возможно?

Платон с удивлением покачал головой, и Тане показалось, что его озадачил ее вопрос. Затем он вздохнул и тихо, но очень серьезно сказал:

— Нет! Сегодня тебе просто нужно оглядеться, послушать, что будут говорить и каковы у них планы, а затем уже решим нужно ли нам его интервью. Пока преждевременно.

— Я об интервью говорила не зависимо от создания музея как такового, а как о коллекционере полотен русских великих…

Платон поднял руки вверх, останавливая Таню.

— Я все понял. Коллекционер коллекционеру — рознь. Но об этом мы поговорим потом, а сейчас тебе уже пора отправляться на презентацию. Давай-давай-давай, — махнул он рукой и с улыбкой посмотрел на Таню. — Машина нужна?

— Я на своей.

Она поднялась и вышла из кабинета. В этот день Таня не вернулась в редакцию. На презентации она узнала, что музей предполагается разместить в продовольственном складе кондитерской фабрики «Большевик». Проект по превращению бывшего промышленного пространства в современный, уютный, светлый и комфортный культурно-деловой центр преследовал цель вписаться в общую архитектурную концепцию градостроительной политики Москвы. Это радовало, и Таня про себя улыбнулась. Оставалось только надеяться, что политика того стоит и у нее появилась идея ознакомиться с ней, но, конечно, не сегодня. Таня смогла перекинуться парой слов с Мининым и узнать, что идея создания музея русского импрессионизма пришла к нему еще два года назад и вот уже она стала принимать определенные черты. Таня обошла стены с картинами, и подолгу останавливаясь у каждой.

Вернувшись вечером домой, она тут же села писать статью. На удивление рано вернулся Кирилл и, подойдя к ней, поцеловал в шею, а затем заглянул в ноутбук.

— Музей? Какой музей?

— Музей русского импрессионизма. Каково?

Танин вопрос прозвучал с победным восторгом, словно это она открывает музей и теперь с гордостью извещает об этом. Победный клич не произвел на Кирилла никакого впечатления. Он внимательно смотрел в экран ноутбука.

— Борис Минин? Это его идея?

Таня кивнула головой продолжая печатать хвалебные слова в адрес коллекционера.

— У него отличная и большая коллекция русских художников. Там есть и Коровин, Грабарь, Кустодиев и Серов. Наслышан о нем от папы, но коллекции его не видел. Значит, он решил поместить ее в музей. Хорошая задумка. Он всегда отличался практичными идеями.

— Практичными? — Танины руки на миг застыли над клавиатурой.

— Именно так я и сказал, — задумчиво проговорил Кирилл, продолжая читать текст с экрана. — Ты думаешь, у него получиться с музеем? Подключил аукционный дом, молодец. Правда, этот аукционный дом пока, мало кому, известен, но только одно слово «Лондон», в котором находится его штаб квартира, многих очарует, как и все дипломы из тех контор. Так предприимчивые люди делают вывеску друг другу. Это сегодня очень актуально. — Затем он сам ответил на свой же вопрос. — У этого получится. У таких, как он, сейчас все всегда получается. Надо понимать, что картины городу он не подарил, а только, на время разместит, а потом…. Потом суп с котом. — Подытожил Кирилл.

Таня бросила печатать и повернулась к Кириллу.

— Город уже выделил помещение для музея.

— Для него это не вопрос. Молокозавод? Молоко мы больше не пьем, предпочитаем апельсиновый сок из порошка?

Таня засмеялась.

— Нет. Но что-то в этом роде — продовольственный склад кондитерской фабрики на Ленинградском проспекте, рядом с Белорусским вокзалом.

Кирилл задумался и закивал головой. Место хорошее и если все обустроить…

— Все будет. Приглашены лондонские архитекторы, специалисты в области консервации, реставрации и реновации исторических зданий. Они уже такое проделали со знаменитым лондонским вокзалом King, s Cross. Нам остается только ждать. Одни будут заниматься зданием, другие значительную часть будущей постоянной коллекции повезут в Иваново, Венецию и Фрайбург. А я попытаюсь с помощью Платона взять для журнала интервью у Бориса Минина. Платон, правда, пока не настроен, говорит, что не нужно с Мининым спешить. Да и на меня он произвел впечатление человека себе на уме, очень делового человека. Ты ведь знаешь, что я не очень люблю таких уж нацеленных людей.

— Впечатление у тебя верное. Я бы на твоем месте не стал бы спешить с интервью. Платон прав, слушай начальника.

Кирилл запустил руку ей в волосы и стал накручивать прядь волос себе на палец.

— Почему?

— Времена у нас такие. Ну, начнем с того, что музей будет частный, а полотна художников как принадлежали Минину, так и будут принадлежать и он может в любой момент их забрать назад. Возможно, он в завещании укажет, что свою коллекцию завещает городу, но я не стал бы на это надеяться, да и он еще относительно молод. Думаю, в договоре все это будет подробно указано. Особенно не будет забыта статья, что музей обязан по первому требованию вернуть принадлежащие ему картины. Потом он коллекционер не от душевной необходимости, а скорее как предприниматель, который сделал вложение своего капитала. Ничего интересного он тебе не расскажет, и ты будешь разочарована. Тебя же не цены интересуют на картины, правда? — Кирилл заглянул ей в глаза. — Не спеши. Это не тот вариант, каким ты его считаешь. Вот когда музей начнет функционировать, и потом, лет, этак, через пять, шесть, если сочтешь интересным, напросишься на интервью. Но, думаю, его коллекции уже не будет в музее, а, возможно, и в России.

Таня всплеснула руками и весело воскликнула.

— Удивительно как схожи мнения у тебя и Платона. Он всего этого не сказал прямо, но я явственно почувствовала, как снисходительно он отнесся к моему предложению и велел написать только сообщение. Если честно, когда я обменялась с Мининым парой слов, желание взять интервью у меня поубавилось. Я общалась со многими коллекционерами, они особенные люди, а сегодня я этого не почувствовала.

Кирилл засмеялся и разворошил рукой Танины волосы, затем наклонился и, засунув в них свой нос, вдыхал их запах.

— Я ждал, что ты обязательно это скажешь. Слушай начальника. Он в этих вопросах съел собаку, и глупость не скажет.

— Еще как скажет, — Таня хмыкнула. — Юлия рассказывала, что он постоянно прогуливал лекции в университете.

Кирилл нахмурился и отступил на шаг.

— Тебе не следует верить во все, что говорит Юлька. Заканчивай с работой, а я что-нибудь приготовлю на ужин.

Кирилл снова подошел к столу, наклонился и, запрокинув Танину голову, долго и нежно целовал. В это момент он почувствовал, как что-то неожиданно мощное буквально пронизало его. Кровь заструилась в его жилах. Нечто ощутительно-весомое и вместе с тем приятное снизошло на него, неся с собой чувство ответственности и обладания. Именно обладания, подумал он. Он хочет, чтобы она всегда была рядом и принадлежала только ему. Кирилл знал, что этому чувству есть название — эгоизм, но это не мешало думать, что он никому не позволит отнять ее у него. Ему нужно жениться. Если он не женится на ней, жизнь его станет жалкой пародией на независимую жизнь. Но тут же возник вопрос: выйдет ли за него Таня? Именно это его пугало.

— Ждал вечера весь день, — прошептал он, крепко обнимая ее. — Я всегда скучаю по тебе. Мне постоянно не хватает тебя. Подчас, даже трудно дышать. Это как наваждение… колдовство какое-то….

Кирилл говорил, не заботясь о том, слушает ли его Таня; просто размышлял вслух в сгущавшихся сумерках. Это было так интимно, а от Кирилла исходило такое сильное сексуальное влечение, что Таня вдруг покраснела. Она спрятала лицо у него на шее и услышала, как громко бьется его сердце.

Глава 4

Войдя в офис утром на следующий день, Таня застала всех сгрудившихся у стола Юлии. Раздавались взволнованные голоса, она услышала слово «Крым». Такой всплеск эмоций в их комнате, в начале рабочего дня? Нет. Только не у них. Именно по утрам, как правило, все были еще сонные и тихие, пытаясь окончательно проснуться и сосредоточиться. Вот только на чем? Но это уже другое дело. А тут такое столпотворение, и где? У стола Юлии.

— Что-то случилось? — взволнованно спросила Таня, вглядываясь в лица коллег.

— А ты что, не знаешь? — с удивлением спросил Илья. — Ты где была? Крым, похоже, уже наш.

— Где была? Спала в кровати, потом бегала. Так, что с Крымом?

— Он наш!

Таня обвела взглядом комнату. Остальные смотрели на нее и молчали.

— Наш? В каком смысле?

— В смысле Крым отныне принадлежит Российской Федерации, а точнее, нашей Родине, — патетически провозгласил Илья и с возбуждением потер руками. — Правда, здорово?!

— Правда, — согласилась с ним Таня, широко улыбаясь, и быстро включила компьютер, чтобы ознакомиться с новостями. У нее в сумке подал голос телефон. Звонок был Кирилла.

— Мы с тобой проспали все на свете, — засмеялся он. — Все отлично, но мне больше нравится спать с тобой.

Он снова весело рассмеялся.

— Новость замечательная. Ты как?

— Я… хорошо. Просто отлично. Уже есть итоги референдума?

— Есть. Уже все есть. Всего навалом. Ты то, чего молчишь?

— Я? Я пока толком не поняла, но, наверняка знаю, что это здорово, восхитительно и сносит голову, — ответила Таня. — Я только вошла, была у главного, но он, по-видимому, тоже еще не знает. Думаю, если бы знал, то обязательно прокомментировал бы.

— Чего ты не поняла? Тут и понимать ничего не нужно. Крым отныне и навсегда был, есть и будет наш.

— Я не возражаю. Я, конечно, «за»! Поговорим вечером, дома, — и Таня отключилась.

— Илья, какие итоги?

— 97 процентов — за.

— А крымские татары? Они, как? — в общем хоре голосов не было слышно голоса Юлии. Таня подняла глаза и посмотрела на нее. Та сидела молча.

— Они не пришли голосовать, — реплики подавал только Илья. — Да и Бог с ними… они погоды не делают.

— Ты имел в виду «Бог с нами», — поправил его Андрей. Это были первые слова, которые в это утро Таня услышала от него.

— Ну, да. Пусть будет так. Суть ведь не в этом. — У Ильи сверкнули радостью глаза.

— Так в чем суть? — поторопила его Таня. Ее тоже захватило чувство восторга.

— Среди населения Крыма они составляют процентов 12. А в любом здоровом обществе всегда должна быть оппозиция. — С торжеством в голосе изрек Илья.

— Согласна. Но любое здоровое общество должно считаться с мнением меньшинства. Думаю, что это тот самый случай.

— Любое меньшинство обязано подчиниться большинству, — упирался Илья. — Ты будешь утверждать обратное?

— Не буду. С этим мы разберемся позднее. Да и им, по-видимому, необходимо подумать.

— Скорее, поторговаться с властью, — изрек Илья, и Таня подумала, что она должна согласиться с ним.

Она рассмеялась. Сейчас это не имело значения. Главное, что население Крыма приняло решение, и это решение ее очень даже устраивало. Андрей продолжал молчать. Молчала и Юлия. Похоже, радовались они двое: Илья и она. Ольга еще не появилась, но она пока не в счет. Ее мнение будет зависеть от мнения ее друзей и знакомых. За этим даже не нужно ходить к гадалке.

— И любое здоровое общество должно считаться с мнение международного сообщества, — с горечью проговорила Юлия, обернувшись в сторону Тани и та поняла, что эти слова были адресованы именно ей.

— А что не так с международным сообществом? — попыталась пошутить Таня.

То, как Юлия это произнесла, было ясно, что она не разделяет восторга Ильи. Она проигнорировала вопрос Тани, встала и подошла к окну. А за окном уходила зима и наступала весна 2014 года, и мир стремительно менялся у них на глазах.

— Никто, ни одна страна не признает этот референдум. Даже ваши, хваленные Казахстан и Белоруссия не признали независимость Крыма официально. Уж, какие наши добрые друзья, и те в кусты, — голос ее прозвучал с сарказмом. — Что вам всем не хватает? Крыма? И какая разница, чей он, если остался на том же месте? Не на Луне, а все там же — на нашей грешной Земле.

— Мне есть разница! — засмеялся Илья. — Мне лично не хватает Севастополя, Ялты и Балаклавы, и домика Чехова тоже. А Крым пусть будет на нашей грешной Земле, но только в составе России. И на другое, я не согласен и так будет правильно и справедливо. Или, ты так не считаешь?

Юлия обернулась и свирепо посмотрела на Илью. Таня подумала, что она сейчас разразится потоком негодования и упреков, но, на удивление, та промолчала. Таня встретилась с недоумевающим взглядом Ильи. Он пожал плечами, и улыбнулся Тане, как заговорщик. Ему явно хотелось поспорить с Юлией, но та не подарила такой возможности. Таня в ответ погрозила ему пальцем, покачала головой и ласково улыбнулась. Этим она дала ему понять, что думает как он, что с каждым его словом согласна.

— А кому-то потом захочется Эйфелеву башню или Биг-Бен, например? — Юлия говорила гневно, громко. — Такие вещи принадлежат всему человечеству. Приходи, прилетай, приезжай и смотри. В этом важно не место, оно не становится ближе или дальше, а человеческие отношения, если они не получаются, то и возникают трагедии и недопонимая.

— Не думаю, что французы отдали бы башню, например, итальянцам, а англичане — Биг-Бен французам с местом или без него, — заметила Таня.

— На кой черт нужна итальянцам башня? Они не возьмут ее и за миллионы евро, — перебив Таню, засмеялся Илья.

Она посмотрела на него с укором.

— Ты говоришь о человеческих отношениях. — Таня обращалась непосредственно к Юлии. — Я с тобой согласна. Действительно, если они не складываются, то начитается трагедия. Вот так же и с Крымом. Как только начали его ломать, и устанавливать порядки противные его жителям и любому здравомыслящему человеку, так люди, сразу же поняли, что находятся не там, где гордятся их героями, памятники которым стоят на площадях их городов, а там — где от них требуют забыть, что на дне моря покоятся русские корабли, чтобы вражеский флот не мог войти в бухту Севастополя. Ты считаешь это не аргумент? Для меня аргумент. От одной только мысли, что в бухтах Крыма будут стоять корабли НАТО, а флоту России придется покинуть родные берега, мне лично становится дурно. С какой стати такое надругательство над славой русских моряков? Ты, по-видимому, забыла, что в 1788 году русские войска под командованием князя Потемкина взяли турецкую крепость Очаков на побережье Черного моря рядом с устьем Днепра. Этому в школе учили. Об этом нам наш великий поэт напоминал о временах «Очаковских и покоренья Крыма…» И это ты забыла? И отныне эти земли принадлежали России. В Херсоне покоится прах князя Потемкина, который, наверняка, переворачивается в гробу. А Одесса? Наша Одесса с Потемкинской лестницей теперь в государстве, которое собирается враждовать с нами? Украина приняла решение не только уйти от нас, но и разорвать братские узы. Свалить, одним словом. Если так, то пусть уходит без наших земель, без того, чем она была одарена Россией. Так должны поступать честные люди? Думаю так. Но она предпочла поступить, как поступают воры и предатели. Или у тебя другое мнение? И пусть говорят что угодно, но от этих мыслей я не могу отказаться, ибо, отказавших от них, я буду считать и себя предателем. Слово «патриотизм», в конце концов, еще никто не отменил.

Помолчав пару секунд, она тихо добавила:

— «За березовую Русь с нелюбимой помирюсь!»

Андрей тихо отошел от стола Юлии, прошел по комнате, сел за свой стол и задумчиво посмотрел на Таню.

— Сильно! Это?

— Да, Есенин.

Он откашлялся и тихо заговорил:

— Все ты правильно говоришь, нужно помнить уроки истории. Я тоже все думаю…. Когда началась Великая отечественная война и фашисты заняли территории СССР, наши соотечественники, покинувшие Россию большевиков, стали ей помогать победить иноземного врага. Вот величие национального духа, а не в том, чтобы для своего блага отказать в помощи своим ближним. И потом, нужно помнить, что Крым принадлежит не только ныне живущим, но и нашим детям. Я согласен и готов подписаться под каждым твоим словом, но мне и очень тревожно, словно должно случиться, что-то более значительное и страшное.

— Именно, — весело вставил Илья, еще не поняв, о чем говорил Андрей. Он все еще находился в приподнятом настроении. — Нечего разбазаривать царские волости.

Это прозвучало так неожиданно и забавно, что Таня засмеялась, а затем повернулась к Юлии и тихо сказала:

— А что Казахстан или Белоруссия? Ну, что ж, и такое бывает. Даже скорее такое и бывает. По-видимому, у них свои резоны, а у нас свои. Пусть это будет на их совести.

— Ты считаешь, что нам не следовало вмешиваться? — этот вопрос Юлии задал Илья. При этом у него глаза из голубых, стали стального цвета.

— Тихо-тихо, — снова остановила его Таня, — такие вопросы должны обсуждаться здраво и без истерик.

Юлия резко повернулась лицом к комнате и с гневом произнесла:

— А я не собираюсь ни с кем ничего обсуждать. У меня на этот счет есть свое мнение.

— Не считаешь достойной себе нашу аудиторию? — взвился Илья.

— Какой ты еще ребенок, — Юлия снисходительно посмотрела на него и обхватила голову руками.

— Если что, то именно такие ребята будут защищать и Крым… и Россию. Они уже сегодня это делают и в Крыму, и на Донбассе. По-видимому, пришло время, когда каждому из нас нужно подумать не только об ужине и месте проведения очередного отпуске, а куда о более важных вопросах: Ты с кем? Что для тебя означает Родина?…

После сказанного Таней, в комнате стало тихо. Никто не решался нарушить тишину. Юлия подошла к окну и стояла пару минут спиной к комнате, а потом заговорила:

— Нет, это не потому. Аудитория здесь не причем. Все дело в содержании обсуждаемого вопроса, и что мы понимаем под словами «международное сообщество», «присоединение Крыма» или «аннексия Россией Крыма».

— Ну, да. Согласна, — тихо сказала Таня, — так называемое международное сообщество, конечно, будет считать, что присоединение Крыма к России имело характер аннексии, последовавшей за вооруженным вмешательством России во внутренние дела Украины. Можно даже новости не читать и не слушать. Оно у нас такое — международное сообщество. Когда двадцать три года назад на территории Белоруссии, в Беловежской пуще три деятеля, в кавычках, разделили, развалили, ввергли в хаос огромную великую страну с многонациональным населением, которое жило в мире и согласии, объединенное единым русским языком, чтобы слышать и понимать друг друга и, при этом, разговаривая и создавая произведения искусства каждый на своем национальном языке, твое, пресловутое международное сообщество, словно веревку проглотило, и в восторге рукоплескало развалу нашей страны. А что теперь? Забыть нашу великую историю? Вычеркнуть из нее времена наших предков? Кем мы тогда будем после этого?

— А теперь нам перекроют кислород, — тихо пробубнил Андрей.

Таня резко повернулась к нему.

— Кислород? Тебе не хватает кислорода? Здесь, дома, в России?

— Я не о том. Снова все ополчатся на нас. Введут дополнительные ограничения на въезд в страны, начнут мыть нам кости, и кричать, что мы агрессоры. Не очень манит быть изгоем в мире. Снова станем изучать великое искусство по картинкам.

— Согласна. Совсем не манит. Но и быть хорошими для всех надоело. Когда мы подвигаемся и протягиваем руку, то там, в мировом сообществе, это воспринимается, как наша слабость. И они начинают наглеть. А наглых я не люблю.

— Андрей, этот вопрос не разрешим, — Юлия мило улыбнулась Тане, — наша Татьяна Владимировна горячая поклонница нашего Президента. Владимир Владимирович ее просто околдовал. Чтобы он не сотворил, для нее это высший класс. Я не удивлюсь, если она возглавит клуб поклонников Президента.

— Поздно.

— Что поздно? — спросил Андрей.

— Поздно создавать такой клуб, — громко сказала Таня. — Он уже давно создан. Я православная, хоть и не соблюдаю постов и много чего прочего, но библейскую заповедь «не сотвори себе кумира», как и другие, я знаю, всегда помню и пытаюсь им следовать. Но если наш Президент пошел навстречу пожеланию населения Крыма и не повернулся к ним спинов в угоду пресловутого международного сообщества, то я с ним. И потом, понятие «международное сообщество» вообще не имеет содержательного смысла, оно чисто риторическое. У разных стран была, есть и будет разная позиция.

Юлия фыркнула.

— Была? Возможно, да. Будет — сомневаюсь, а вот есть на сегодня только единая позиция. И с этим не поспоришь.

— Я бы не стала пока так утверждать, а немного подождала, — улыбнулась Таня. — Я вот смотрю: в ООН, например Китай, воздержался, а это тоже не отрицательная позиция.

— О! — горько усмехнулась Юлия. — Это обычная практика в ООН, когда очень хочется, но родители, я имею в виду США, не велят. Лавров сказал, что Россия в результате голосования на Генассамблее не оказалась в изоляции. Он, по-видимому, имел в виду именно воздержавшихся, да еще и тех, кто в голосовании не принимал участие.

— И что у нас в итоге? — весело спросила Таня. — А в итоге у нас: из 193 государств «против России» проголосовали — 100.

— Чепуха! — махнул рукой Илья. — Поздно спохватились.

— А 93? — спросил осторожно Андрей.

— А 93, по-видимому, имеют свои причины не голосовать ни против, ни за. И это радует, но и вызывает раздумье, почему? И этих причин, кроме как: «очень хочется проголосовать за Россию, но не хочется ссориться с США», может быть очень много всего, в том числе: «хочется проголосовать против России, но не хочется с ней ссориться».

— И это правильно! — Илья долго и весело смеялся. Наконец заулыбался и Андрей. В это момент в комнату влетела Ольга, громко хлопнув дверью. Юлия даже не шелохнулась, сидела отрешенная, словно все эти разговоры не касались ее.

— Вы уже знаете? — закричала она. — Нам теперь конец.

— Оля? — к ней тихо обратилась Таня, — у тебя все в порядке?

— А? — Ольга резко повернулась в ее сторону. — У меня? Да!

— Ну и, Слава Богу. Теперь сядь, успокойся и расскажи реакцию на событие твоих друзей.

Ольга, последовав предложению Тани, тихо подошла к столу и села, а затем вдруг быстро заговорила:

— Мои знакомые, как с цепи сорвались. Я с трудом от них отбилась. Одни пугают меня железным занавесом… и все такое, а я вот подумала, моя командировка в Париж состоится?

— А что другие? — тихо спросила Таня.

— Другим — это пофигу.

— Ясно. Зачем им Крым? Они рванут в «родные» Майами, а Крым на карте не найдут. Крым нужен тем мальчишкам и девчонкам, которых избивали и убивали, а этим действительно «пофигу», как ты сказала. У них главное не Родина, а деньги родителей.

Юлия словно проснулась и с сарказмом засмеялась.

— Не знаю, не знаю. Все теперь в подвешенном состоянии. И командировки и наше финансирование. Мы глянец на русском языке, только один из глянцев на разных иных языках. Наши хозяева там, а мы здесь. Могут запросто, и прикрыть нас.

— Юлия, перестань пугать всех. Оля, — ласково обратилась к ней Таня. — Конечно, твоя командировка состоится. Насколько я знаю, билет на самолет у тебя уже в сумочке и гостиница заказана и с музеем есть договоренность. Да и наши хозяева, как выразилась Юлия, не будут спешить отказываться от своих, очень не маленьких доходов. Уж поверь мне. Да и потом, для нас работа всегда найдется. Наш народ, слава богу, любит читать. А если будет меньше их глянца, то, возможно, это даже будет лучше. Мы создадим свой глянец. И он будет, наверняка, лучше их.

— Где ты найдешь рекламодателей? — фыркнула Юлия. — Да и будет ли вообще теперь реклама?

Таня пожала плечами и, повернувшись лицом к Юлии, стала медленно рассуждать вслух.

— Так, — начала она, — наш рынок такой огромный, что косметические компании и ведущие брендовые фирмы будут насмерть стоять, чтобы не потерять его. Следовательно, реклама им будет, как прежде, необходима. Если нас начнут гнобить, а это они непременно будут делать, то, прежде всего, достанется промышленным корпорациям, ВПК, банкам, в общем, экономике. Естественно наступит спад производства, снизится покупательная способность населения, но зато наступит время наших предпринимателей, фермеров. Конкуренция — это не только красивое слово. Надо в следующем номере журнала напечатать через две страницы лозунг: «Производи свои товары — страна!» Мы что, без рук, в конце концов? Появятся новые рабочие места, таланты найдут свое место в науке, искусстве.

— Какая ты наивная, — вздохнула Юлия. — Тебе бы на броневик, а ты тут сидишь — недооцененная.

— Это она та, недооцененная? — хмыкнул Илья. — Ее статьи перепечатываю другие журналы, делают переводы на иностранные языки и печатают в других глянцах.

Таня не стала отвечать, а просто улыбнулась.

— Слава Богу, у нас достаточно зерновых культур, а ведь когда-то мы завозили зерно, а теперь продаем, — радостно вставила Ольга. — Мне папа рассказывал.

— Молодец. Именно так и нужно думать, — кивнула в ее сторону Таня и вдруг громко рассмеялась. — Вам ничего это не напоминает?

— Митинг, который вы тут устроили, — зло буркнула Юлия.

Все это действительно походило на митинг. Таня вспомнила слова Кирилла, сказанные им, сидя в ресторане Восточного экспресса, в котором они путешествовали из Бангкока через Малайзию в Сингапур с остановками на экскурсии, и, глядя в окно, где мелькали убогие тайские хижины, а их хозяева стояли вдоль железнодорожного полотна и смотрели на окна проносящегося мимо роскошного поезда: — «Так начинаются революции!»

— Верно, сказано, — Таня обернулась и улыбнулась Юлии.

— Тебе хорошо, — тихо проговорила Оля, — ты уже полмира объехала, много видела, а я…

— А ты только пляжи и ночные клубы, — перебив Ольгу, засмеялся Илья.

— В Крыму была? — спросила Таня.

— Нет.

— А надо бы. Там наши предки приняли православие. Херсонес Таврический его колыбель. Побывать в пещерных монастырях, в генуэзских крепостях, хорошо сохранившихся до наших дней, интересно и познавательно. Согласно Кючук-Кайнарджийскому мирному договору Крым стал частью Российской империи и вошел в ее состав как Таврическая губерния. В девятнадцатом веке Ливадия стала южной резиденцией русского императора. В Ялте, Ливадийском дворце решалась судьба мира по итогам второй мировой войны. Уж это-то вы должны знать. А города: Феодосия, Керчь, Севастополь и его защитники в двух страшных войнах; великие полководцы, которые не жалели своих жизней за Россию; потопленные русские корабли у входа в Севастопольскую бухту….. Вы о Крымской войне знаете? Вам в школе о ней рассказывали? А ведь они нас обложили тогда и с юга и севера. — Тяжело вздохнув, Таня махнула рукой. — Впрочем, это их постоянная тактика.

— Ничего им в школе теперь не рассказывают и в учебниках не пишут. У них теперь новые учебники, оттуда…, — Юлия закатила глаза. — Вы с Кириллом последние кого учили русской истории. Зато они знают про «чудовищный» Советский Союз, даже чего и не было, но ловко придумано. Лапши наварили с избытком, и теперь вешают им на уши. Безграмотное поколение растет.

Таня была удивлена произнесенными словами Юлии. Такого она от нее не ожидала.

Хотелось сказать «браво», но боялась нарушить сложившееся равновесие в комнате.

— Пожалуй, — с грустью согласилась с ней Таня. — Но они ведь бывали, я думаю, и неоднократно, в Париже, спускались, по-видимому, в парижское метро. Что вы думали, когда в парижском метро проезжали станцию под названием «Севастополь»? — Обращаясь к Андрею и Илье, спросила Таня.

Она оглядела комнату. Все молчали.

— И не задали себе вопрос, почему так названа станция? А надо бы! Или подумали, что это из-за любви к нам? — Таня саркастически улыбнулась, — Нет! Они ее так назвали, потому, что Россия проиграла войну, и по Парижскому мирному трактату ей было запрещено иметь на Черном море военно-морские силы. В честь этого в Париже и Лондоне был салют, гуляния, праздник, одним словом. В честь победы над нами и была названа так станция метро. А мы ведь знаем, что там, в русском славном городе Севастополе в склепе Морского собора святого Владимира лежат рядом лучшие из лучших русских флотоводцев: адмирал Лазарев и его ученики: Корнилов, Нахимов и Истомин. И какие при этом испытываешь чувства, когда проезжаешь мимо? Я лично испытываю чувство горечи и еще гордости за наше отечество. В Центральном военно-морском музее Санкт-Петербурга висит картина Айвазовского, на которую стоит внимательно посмотреть не только со стороны ее художественной ценности, а и как на ценный исторический документ. Она называется «Смотр Черноморского флота в 1849 году». В парадном строю выстроились корабли Черноморского флота, а в правом углу картины художник изобразил Николая I, принимающего парад, а за его спиной, на почтительном расстоянии, морских офицеров: Лазарева, Корнилова, Нахимова и Истомина. Айвазовский был свидетелем парада в 1849 года как спутник императора. Когда смотришь на изображенные корабли, то понимаешь, что именно они через четыре года будут участвовать в победном Синопском сражении, а затем будут затоплены своими экипажами на Севастопольском рейде. Это им установлен памятник в Севастополе. В нашем Севастополе! Это наш — русский город, морская крепость и только русские корабли там должны быть. Это их дом! Вот я и думаю, почему бы нам не назвать одну из станций метро «Победа над Германией», а другую — «Победа над галлами».

— В смысле, над французами, — поправил ее Андрей.

— Нет. Именно над галлами. Я не думаю, что вы не знаете, что написано на фронтоне Триумфальной арки…. Нам текст императора Николая Павловича и в нем указаны не французы, а именно галлы. И это было написано сознательно.

В комнате стало тихо. Все словно в рот воды набрали. Таня тяжело вздохнула.

— Она была построена в честь победы над Наполеоном, — тихо сказала Оля.

— Именно. И на ее фронтоне написаны слова: «Сии триумфальные ворота заложены в знак воспоминания торжества российских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великих памятников и зданий первопрестольного града Москвы разрушенного в 1812 году нашествием ГАЛЛОВ и с ними двунадесяти языков». Галлы разрушили нашу Москву. Галлы! Так считали наши предки и еще они просили нас помнить об этом, ибо установили триумфальную арку как знак, воспоминая торжества русских воинов. Разрушенная Москва и русские казаки в Париже. Оба города захвачены врагом, но какая разная у них судьба. «Москва, спаленная пожаром…» Почему никто не помнит об этом? Наши победы, наши общие великие победы. Пусть теперь Украина самостоятельное государство, но зачем забывать, уничтожать наше общее великое прошлое? А ведь у них с нами общие великие предки. И нужно ими гордиться. Не хотят помнить? Хотят уничтожить все великое и достойное в их истории? Почему? Зачем? Что за дурь? Их преступный майдан принудил Крым вернуться в Россию, а России принять его. Это был наш долг. Это они понимают? Я считаю справедливым вернуть то, что по праву принадлежит тебе, но ненароком было преступно прихвачено с собой, теми, кто со скандалом подло съехал с твоей квартиры. А что они творят на Донбассе? На Донбассе, где живут русские люди….

Таня словно спохватилась и резко замолчала. В комнате было тихо.

— Что с воза упало, то пропало, — с иронией проронил тихо Андрей.

— Оправдание для жуликов, — жестко парировал Илья. — Так можно страну потерять за бусы и цветные стекляшки.

— Сны Веры Павловны Кирсановой, — с сарказмом проговорила Юлия и отвернулась к окну. — Теперь их нужно назвать «цветные сны Татьяны Владимировны». Сколько их было у нее? Четыре? А у тебя их сколько? Наверняка больше.

Юлия уже смеялась ей в лицо. Она прекрасно знала, что Таня этого не пропустит. Ее укол был в то самое место и в то самое время. Все было проделано с виртуозностью фокусника: «кролик» выскочил, как и было задумано, неожиданно, когда Таня не ждала, и оттого удар был столь сильный.

Таня поднялась и тихо вышла из комнаты. Она не могла оставаться там. Как только за ней закрылась дверь, слезы хлынули из глаз, и сердце глухо билось в груди. Она бросилась в туалет. Никто, кроме нее и Кирилла не знал, что ей снятся цветные сны. Тогда откуда об этом знает Юлия? Конечно от Кирилла. Он рассказывает Юлии об их отношениях, словах, сказанных и доверенных только ему. «Неужели он рассказал о малыше»? — слезы душили ее.

После обеда Андрей, войдя в комнату, сказал, что его интервью одобрено и с поправками главного редактора, как тот ему сказал, отправлено в печать следующего номера. Он явно был смущен. Все отреагировали шумно, поздравляя и подтрунивая над ним, что он теперь звезда журнала. Как правило, интервью со знаменитостью считалось главным составляющим выходящего номера. Весь номер строился вокруг него.

Юлия несколько минут сидела тихо, потом подошла к столу Андрея и стала что-то нашептывать тому на ухо. Все поняли, что она не хочет, чтобы ее слышали и уткнулись в свои бумаги. Она задавала ему огромное количество вопросов и никак не комментировала ответы Андрея, которые лишь служили поводом для новых расспросов. Андрей что-то ей горячо говорил, тоже тихо, затем покраснел и весело рассмеялся. Было видно, что смущение покинуло его и больше не возвращалось.

Пообщавшись с Андреем, Юлия, словно классный руководитель, обходящий класс, направилась к Таниному столу, и села рядом с ней на стул.

— Он говорит, что правки были, но не стал рассказывать, в чем они выражались. Значит Платоша сам правил.

Таня кивнула головой, соглашаясь с ней, и ругая себя за очередное вранье. Игра в поддавки продолжалась, и ей было стыдно.

— Что это он вдруг? — озадачилась Юлия.

Она сидела рядом с Таней, а та чувствовала себя предательницей, но, вспомнив о предательстве Кирилла, вдруг успокоилась. Таня поняла, что не может обижаться на Юлию, а скорее, не должна. Надо впредь быть внимательной с ней и помнить, что они не подруги, а только коллеги по работе и личные вопросы остаются дома, а профессиональные — в редакции. Но эти мысли не могли успокоить рану в груди, которая болела тягуче, словно кто-то беспощадно вонзал в нее тупым предметом. И этим «кто-то» был Кирилл.

— Платон мне показал его текст и просил причесать, — поняв, что ее участие в редактуре статьи скрыть от Юлии не удастся, да и теперь она не хотела этого делать, Таня сказала уверенно и безжалостно по отношению к той. — Я вчера дома его посмотрела. Андрей знает. — После этих слов она увидела, как побледнела Юлия. — Я просила Платона не говорить. Но и потом, я ведь не видела его в окончательном варианте. Возможно, Платон и сам его поправил.

Юлия вытаращила на Таню глаза. Вид у нее был опрокинутый.

— Почему ты мне об этом не сказала? — У Юлии задрожали губы. — Это всегда делала я!

— А должна была? Это ведь только работа и ничего больше. Я посчитала, что о своей работе не должна никому докладывать, кроме главного редактора, конечно.

Юлия, не промолвив ни единого слова, поднялась и вернулась к своему столу. До конца рабочего дня в комнате стояла тишина, только Андрей, подойдя к Тане, долго сидел возле нее, показывая ей свои записи и обсуждая ее «эссе» на тему, на что бы я обратила внимание. По лицу Андрея было видно, что он восхищается Таней, а та с удовольствием рассказывала, как готовится и работает, беря интервью. Андрей накрыл рукой ладонь Тани и тихо прошептал:

— У тебя руки холодные и нежные. Ты сейчас такая красивая. Еще ты умная и восхитительная. Я могу влюбиться в тебя.

— Спасибо, — прошептала Таня, наклонив голову к Андрею. — Но вот этого делать не нужно.

Уже вечером, после рабочего дня, когда Таня и Юлия остались одни в комнате, к Тане подошла Юлия и, присев на стул, стоящий рядом с ее столом, тихо начала говорить.

— Ты должна понимать, что за последние годы многое изменилось в нашей стране и у людей тоже. Родилось новое поколение, и они думают совсем не так, как ты этого хотела бы. Лидия в Лондоне, папа часто бывает в Нью-Йорке. Там постоянно в галереях выставляются его картины, и они имеют отличный спрос. Сейчас там готовится его выставка. Это целый пласт нашей, моей семьи и я не хочу от этого отказываться. Почему моя семья должна страдать? И вообще, пора, наконец, отказаться от привычки все превращать в жертвы. Все для Родины, все для победы. Это славно, но всему есть предел. Я не хочу жить, одерживая победы для всех.

— А этого и не требуется, — спокойно резюмировала Таня.

— Неужели ты не понимаешь, что теперь они там все ополчаться против нас? Будут трындеть, что русские захватчики, агрессоры. Начнут рваться, разваливаться, казалось бы, уже хорошо налаженные связи. Это стоит того?

Таня засмеяла.

— Юлия, наша страна не будет этого делать. Она не станет рвать никакие связи. Кто мне может запретить полететь в Париж и посетить Лувр, или Флоренцию, если у меня в кармане лежит билет? Я могу себе позволить купить билет на самолет.

— Кроме билета тебе нужна еще виза, — раздраженно сказала Юлия.

— Ты хочешь сказать, что они могут нам, русским отказать в визе только потому, что мы русские?

— Наконец, дошло. — Юлия тяжело вздохнула.

— Ты считаешь, что они могут пойти на такую подлость? Но это сделают они, а не наша страна. Тебе не следует ее винить. Это они будут виноваты в разрыве связей.

— Да. Именно так. И я поэтому тебя спрашиваю, это того стоит?

— Они будут нас наказывать, как расшалившихся детей? Не будет вам мороженого, Парижа и Лондона. Не покажем вам картины и не позволим слушать музыку. Это так подло!

Таня снова засмеялась и покачала головой.

— Ты кладешь на весы Крым, наш Крым и их визу…? Это смешно и нелепо.

— Тебе смешно, а вот мне нет. Это все, что ты перечислила, называется — санкции. Они начнут применять к нам санкции, и нам мало не покажется.

Таня не стала отвечать Юлии. Она заговорила словно сама с собой:

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! Мы, значит, стенку в Берлине убрали, вывели из Германии наши войска, что, на мой взгляд, глупо, и это при том, что американцы этого не сделали…, а они, в благодарность нам, принялись ее строить вдоль нашей границы. Ловко! Решили замуровать нас. Это, как непослушных детей в угол поставить. Какие подлые. Вот тебе мой ответ: конечно, стоит. — Затем она вдруг оживилась. — И потом, ты не можешь сказать, что в этом виновата наша власть? В нашей стране мало что запрещается. Все говорят и пишут все, что им заблагорассудится. Пора бы некоторым уже заткнуться. И не будет, наша власть, настаивать и требовать, чтобы закрыть папину выставку в Нью-Йорке. С этим ты можешь согласиться? Тогда к кому у тебя претензии? Только если к любимым им.

Хлопнула входная дверь и в комнату вошел главный редактор. Он остановился посередине комнаты, окинул ее взглядом и внимательно посмотрел на сидящих рядом, Юлию и Таню.

— Милые дамы, я услышал голоса и решил зайти и поздравить вас с нашей победой в Крыму. Согласитесь, это окрыляет. У моей бабушки там был домик и меня на лето отправляли к ней. Можно сказать, что я вырос в Крыму, а теперь вновь обрел свою малую Родину.

Увидев Платона, Таня чуть расслабилась и ощутила, как спадает охватившее ее волнение. Она только сейчас поняла насколько была напряжена. Оказалось, что разговор с Юлией давался ей не так легко, как казалось. Это был не просто разговор двух коллег по работе, это было столкновение двух разных мировоззрений. А Платон стоял, вопрошающе наклонив голову в ожидании ответа. Юлия поджала губы и отвернулась от него. Это не ускользнуло от него, но он ничего не сказал. Таня же радостно заулыбалась и в ответ поздравила его. Она вспомнила, что в детстве ее с сестрой в Ливадию возил папа, и эту чудесную поездку она будет помнить всегда.

Повисло молчание, и Таня надеялась, что он не станет задавать вопросов, поскольку, зная Юлию и чувствуя ее напряжение, боялась бурной реакции. Требовалось срочно сменить тему, и Таня сказала первое, что пришло ей в голову.

— Поездку в Париж отменят?

— Ни в коем случае.

— Значит она, состоится?

— Почему, нет? Все идет по плану. Зайдите завтра ко мне, пожалуйста, — попросил он, обращаясь к Тане. — У меня появились кой, какие мысли.

Таня в ответ кивнула головой и Платон, попрощавшись с ними, вышел. Юлия молча смотрела на уже закрытую им дверь. Она сейчас ненавидела его. Это было так громко, словно звенело в воздухе. Тане даже стало жаль ее. Испытывать такие чувства больно.

— И этот туда же, жалкий козел!

Резко повернувшись к Тане, Юлия сказала громко, зло, с вызовом, со слезами в голосе.

— Наша власть постоянно выступает в роли раздражителя и мне это не нравится.

Таня предполагала, что после ухода Платона Юлия тоже покинет издательство, но нет, этого не случилось. Она была в возбужденном состоянии, и ей явно хотелось с кем-то поделиться своими мыслями. «Но почему, этим „кем-то“ Юлия выбрала именно меня? — звенело в голове Тани, — я устала и хочу домой, хочу к Кириллу». Они ведь были полной противоположностью друг другу? Коллеги — да, но не подруги. Таня так и не поняла. Ей очень хотелось домой, к Кириллу, но встать и уйти, оставив Юлию одну, она не посчитала возможным. Она тихо вздохнула и решила быть сдержанной и предельно искренней.

— Вот как! Почему-то внешние раздражители тебя совсем не волнуют. Вернее — не раздражают. А вот меня они раздражают. Ты боишься наказания за наше своеволие, и в этом обвиняешь свою страну. Тебе все равно, что страна делает, главное для тебя, чтобы только это нравилось тем — вершителям наших судеб. А они не могут и не должны быть ими. Ты предпочитаешь жить в стране униженной, послушной ИМ, — Таня кивнула в сторону окна, словно там, за окном расположились лагерем все те, кто плохо говорит о ее Родине, — извини, а я предпочитаю слышать голос своей страны и гордиться ею. Они все делают, чтобы унизить нас, украсть нашу победу над фашизмом, словно это не наше Красное Знамя Победы развивалось над рейхстагом в Берлине, который взяли в жестоком бою именно советские войска. Начинают говорить, что победительницей в войне была Америка, а мы лишь ее союзник. Они замалчивают, что лишь благодаря советскому оружию и нашим воинам в столицу бывшего немецкого рейха вступили другие союзные державы. А теперь мы оказались их союзниками? Стыд и позор! Эта чушь звучит все чаще и чаще, а наша интеллигенция, как, впрочем, и всегда, помалкивает в тряпочку. Я не удивлюсь, когда в победителях останется Америка, а нам не отведут места даже Союзника. Для них наши деды и отцы были «страшными советскими солдатами в поеденных молью серых шинелях и черных сапогах».

— Господи, а это ты откуда выкопала? — с кривой усмешкой спросила Юлия.

— Читала мемуары года по версии TIMES. Мемуары фрейлины Энн Гленконнер, которые рекламировались The Guardian, как «искренняя и добрая книга», а Financial Times — «откровенно, остроумно и стильно». Она в них пишет о Вене 1945 года, в которой побывала девочкой со своими родителями англичанами. Между прочим, Вену освобождал мой дед, который молоденьким лейтенантом в Белоруссии воевал с первых минут этой страшной войны. Он освобождал Вену и его, эти наглые люди, называли страшными советскими солдатами. Да, в черных сапогах они пришли туда, не во фраках и лаковых башмаках. Им пришлось преодолевать горы, реки, грязь и распутицу, жару летом и страшный холод зимой, но они сумели победить. И нам всем нужно гордиться ими. — У Тани навернулись слезы на глаза. Она так разволновалась, словно перед ней сидела та самая английская леди, которая посмела оскорбить советского солдата. Там, в Вене стоит обелиск Советский воинам, погибшим за освобождение Австрии, и они с Нелей, прилетев в Вену, пришли к нему с огромным букетом гвоздик. Было отрадно видеть живые цветы у его подножия, чистоту и порядок в сквере.

— Зачем такие подлые мемуары перевели и напечатали у нас? Тебе не кажется это странным? Может быть, чтобы нас убедить в том, какие мы жалкие и ничтожные? Что все мы отсталые и необразованные? Не мытые и не чесанные? Это они достойные люди, а мы так… мы те, которые с легкостью расстаются со своей жалкой жизнью…. Переводить и печатать такие книги, по меньшей мере, преступление. Ты так не считаешь? Не считаешь это оскорблением народов страны СССР? Оскорблением погибших такими молодыми…

Таня не могла говорить. Слезы стояли в горле.

— Мы теперь переводим и печатаем разную литературу. Это называется «свобода слова». Ты против «свободы слова»?

— Чепуха! Ложь! Это не свобода слова, когда печатают подобные вещи и перестают печатать настоящих русских авторов, а не лживых русских пропагандистов западного мира. В это понятие они готовы запихнуть любую подлость и мерзость. И потом, ты не задавала себе вопрос, какое дело им всем до нас? Чего они добиваются? Меня лично все устраивает, а они все пытаются нас спасти. От чего? От кого? Кто их просит об этом?

Таня явно стала волноваться и, вспомнив, что решила быть сдержанной, приказала себе взять себя в руки. Юлию все равно не переубедить, да и не хотела она никого и ни в чем убеждать. Юлия из тех людей, которые будут отрицать даже очевидные факты, если они им не нравятся или не подходят.

— Это все лозунги. Недовольных в стране очень много, но их не слышат, не хотят слышать и подавляют всеми возможными методами. Они выходят на улицы, чтобы сказать правду….

— Правду? Какую правду? О чем ты?

В голосе Тани звучало неподдельное удивление и усталость.

— Они готовы страдать за нас.

— За нас? За меня не нужно страдать. Меня все устраивает. А что не устраивает, так это уже человеческие отношения, а они не зависят от строя и митингов. Мы сами делаем себя счастливыми и несчастными. Здесь уже каждый за себя. Не нужно устраивать столпотворения на улицах, они мешают нормальным людям передвигаться.

— Попытайся абстрагироваться от них и подумать о себе. — Настаивала Юлия, переходя на крик. — Ты уже не пионерка, а взрослая женщина. Как не тебе знать, что сегодня мы можем поехать, полететь в любую точку мира. Ты знакома с выдающимися людьми современности. Ты, в живую знакомишься с шедеврами, а не по картинкам в журналах. Можешь побывать на любом концерте в любом городе мира, можешь…

— Стоп, — Таня остановила Юлию рукой и заговорила возбужденно. Пытаясь успокоиться, она стала говорить тише. Было видно, что слова Юлии задели ее. — Видеть мировые шедевры воочию — это действительно здорово, но не следует обобщать. Это можем мы с тобой и еще некоторое количество жителей нашей страны, да и мира тоже. Все, что ты перечислила, это большие деньги, а большие деньги доступны не многим.

Юлия закрутила головой, показывая, что она не согласна, но Таня, не обратив на нее внимания, продолжала говорить:

— Послушай меня, пожалуйста, Юлия. И не нужно крутить головой. Ты относишься к тому типу людей, которые выбирают и покупают вещи не глядя на ценник, а я, как большинство людей, как правило, поступаю наоборот. И потом, мы говорим о любых точках в мире, а сами не были на Алтае, не плавали в озере Байкал, нас не кусали комары в тайге, мы не видели северного сияния на Кольском полуострове и вулканы на Камчатке, не стояли на берегу Тихого океана. Миллионы людей, да что там миллионы, миллиарды не хотят покидать свои дома и мотаться по миру. Они любят свои сады, которые вырастили; поля, засеянные их руками; океаны и реки, в которых купаются и ловят рыбу; горы, на которые поднимаются. Любят все то, что их окружает с детства. Это так естественно. Тебе это в голову не приходило?

Юлия молчала. Таня снова заговорила и в ее голосе прозвучала обида.

— Я им рассказывала о картине Айвазовского, а они — журналисты-искусствоведы — не знали о ней, не то, что не видели, не знали…. А ведь она, тут рядом, несколько часов и ты стоишь перед ней. Нет, они не поедут туда, а помчатся в Париж смотреть через головы толпы туристов на «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо», супруги флорентийского торговца шелком Франческо дель Джоконды, чтобы потом рассказывать, что видели ее.

Юлия улыбнулась. Она поняла, что сказав полное название картины, Таня подчеркнула, что в этой комнате работают профессионалы, которые должны знать много об искусстве, а о русской — в первую очередь.

— Что в этом плохого? — Юлия вскинула брови. — Пусть посмотрят на шедевр. И потом, нельзя все знать, поэтому и существует специализация.

— Ничего плохого. Все отлично. Основная их специализация — западное искусство. Этим все сказано. Но не знают свою культуру только недоучки, и мне это не нравится.

Таня увидела, что Юлия не разделяет ее озабоченности отношением к искусству русских художников. Отсутствием знаний истории своей страны. Пусть даже они мало знают о ней, — это не беда, — главное другое — они и не хотят ее знать, ибо не престижно.

— Тебя трудно убедить. Ты верный друг нашего Президента.

Таня рассмеялась. К своему ужасу, она обнаружила, что не может остановиться. Впервые за много месяцев, даже за несколько лет она вообще не могла себя контролировать. Пора было остановиться и уйти домой, но она продолжала взволнованно говорить:

— Не знаю, друг я ему или нет. Но то, что не враг — это точно. Сегодня мне не стыдно за нашего Президента, который не дирижирует оркестром под хохот президента США и не поет чужой гимн, славя Америку и позабыв о своей стране. Для меня такие вещи очень важны, понимаешь? Наш флаг, наш гимн — для меня это не просто символы, это моя Родина. Понимаешь? И почему я, чтобы прослыть демократом, должна не соглашаться с Президентом моей страны, если он говорит те самые слова, которые у меня в голове? — Таня постучала пальцем по лбу. — Потому, что сегодня модно быть в оппозиции? А если ты соглашаешься, то тебя записывают в глупцы, которым на первом канале ТВ навешали лапшу на уши. Все что говорим и думаем мы, граждане своей страны — это пропаганда, а то, что они вещают — истина в последней инстанции. Чушь собачья! Все словно опоенные чудо зельем. Да, я рада, что Крым снова вернулся к нам и не понимаю, почему ты этому не рада. А это означает, что там не будет кораблей НАТО. По-моему — это здорово! Что, теперь там вернутся такие понятия, как честь, достоинство, отчизна.

— А тебе не приходило в голову, что вернув Крым, мы потеряли весь остальной мир?

Таня расширенными глазами смотрела на Юлию.

— Это как? Получается, что исконно наш, русский Крым пропускной билет в остальной мир? Так, что ли? А завтра они потребуют еще чего-нибудь, и мы будем платить нашими землями, нашей религией, нашими национальными традициями, нашими душами, наконец? Я на это не согласна.

— Ну, да! Ну, конечно. Против лозунгов не попрешь, — раздраженно проговорила Юлия. — Но и, нарушая международное право, чести не прибавишь.

— Перестань говорить глупость, Юлия. Какое международное право? — Таня снова стала горячиться. — То, которое для одних одно, а для других — другое? Какие лозунги? Крым — это наш с тобой Крым! Чувствуешь? Юль, у нашей страны великое прошлое, как можно об этом забыть. Разве можно не слышать голос прошлого. Ведь на этом мы воспитывались, а не на съездах и митингах, как считает весь, подчас не всегда умный и не очень справедливый мир. А папа твой? Посмотри внимательно на его картины? «Там русский дух… там Русью пахнет». Он же русский художник! И хорошо, что в Нью-Йорке будет его выставка. Я рада за него и наше искусство.

Они сидели и молчали. Таня в первый раз видела такую испуганную и растерянную Юлию. Она потянулась к ней и взяла ее за руку.

— Гребанная патриотка, — со слезами в голосе проговорила та и убрала руку. — Я не хочу вставать под знамена, не хочу ходить строем и на собрания тоже не хочу, а еще я не хочу участвовать в коммунистических субботниках. Ты этого уже не застала и поэтому тебе не понять. Тупая бесконечная «обязаловка». Делай как все! А теперь я сижу с тобой и слушаю твою политинформацию. Идиотка!

— И не вставай. Кто тебя зовет под знамена? Кричишь о пропаганде, а сама несешь, черт знает что.

— Я не хочу, чтобы мне навязывали условия жизни, я сама хочу решать, как мне жить, где мне быть и что мне делать. Мы начнем раздражать их, и они перестанут выдавать визы.

Таня пожала плечами.

— Скорее всего, так и будет. Мы всегда были нежеланны им. Тогда тебе нужно жить на необитаемом острове и самой установить свою собственную диктатуру. В мире нет другого места, чтобы жить, не считаясь с установленными правилами. Или ты решила, что там у них все по-особенному? Юлия, — голос Тани вдруг стал ласковым, успокаивающим, — они к нам рвутся не чтобы принести свободу и демократию, которой у нас более чем достаточно, они к нам рвутся, чтобы установить свои правила, свои порядки. Как только Россия стала вставать с колен на ноги, тут они и нарисовались. Возможно, тебя это устраивает, меня — нет. Это мой выбор.

— Нам не нужно лезть в другие страны. Пусть живут там, как хотят жить, это не наше дело.

— Они тоже так хотят.

— Кто? — удивленно спросила Юлия.

— Как кто? Жители Крыма, конечно. Они тоже так хотят жить, как ты говоришь. Почему им ты в этом отказываешь? В Крыму живут русские люди, с рождения живут и разговаривают на русском языке, а им из Киева запрещают на нем говорить. На родном, русском языке. Теперь не будут. Попытайся на события в Крыму посмотреть с этой стороны.

Юлия развела руками, вскочила и забегала по комнате, затем снова села рядом с Таней и несколько секунд молчала.

— Это был их выбор. Они там жили и живут и пусть живут. У меня свой выбор, а у них свой, и я не хочу, чтобы глобальная любовь к русскому народу помешала моему выбору. Ты меня понимаешь?

— Это не сложно понять. Но так не бывает. — В голосе Тани Юлия услышала столько сожаления, что ей даже стало неловко за свой вопрос. — Ни там, ни здесь. Миллиарды людей, живущие на планете Земля, в государствах с любым социальным укладом не могут позволить себе путешествовать по всему миру, жить, как им захочется, летать на концерты по всему миру. Им приходится много работать, учиться, многие голодают и болеют неизлечимыми болезнями, умирая еще молодыми. Там, где ты бываешь, видишь только фасад, а попробуй заглянуть за него. Жизнь тяжела везде. Я много думала об этом и многое поняла, когда три месяца жила и работала в Венеции.

— Скажи честно, тебя не пугают события на Украине? — Юлия приблизила свое лицо к лицу Тани и заглянула ей в глаза.

— Пугают. И даже очень. Но я предполагаю, что сожалеем мы с тобой совсем о разных вещах. И боимся разных событий.

— Ты готова всем поступиться? — Юлия напирала и требовательно ждала ответ.

— В части быта, да. У меня никаких проблем. Я люблю Москву, свою безалаберную и такую разную страну. Подчас она меня раздражает, но чаще — восхищает. В последнее время это бывает чаще. Вот и сегодня такой случай представился. Юлия, это мой дом. Самый родной и любимый дом. И его нужно защищать от других и постоянно наводить в нем порядок. Это так естественно. А ты, не волнуйся. Все утихнет постепенно, у Лидии и у твоего папы все будет хорошо. Я, как и ты, не хочу, чтобы перед нашим носом закрывались двери стран, только потому, что мы из России. Это оскорбляет меня. Нелюбовь, а скорее страх перед теми, кто из России — был вечно. Это настолько дико, что я не стану прогибаться под них, чтобы заслужить привилегию на их любовь и признание у меня интеллекта.

Раздался звонок Таниного телефона. Звонил Кирилл и спрашивал, где она и когда ее ждать? Как только Таня отключила телефон, последовал вопрос Юлии.

— А Кирилл?

— Что Кирилл? — с испугом в голосе спросила Таня.

— Если Кирилл с тобой не согласен и покинет страну? То ты будешь с ним или….

— Почему ты так решила? — перебив Юлию, спросила она.

— Это не исключено, — ехидно усмехнулась та.

— Я не буду отвечать на этот вопрос и не потому, что не хочу, а потому, что не знаю на него ответа. Это очень сложно…. И здесь не будет выбора между Кириллом и Россией, а будет выбор — между нашими отношениями….

— Я так и думала, — Юлия снова улыбнулась своей фирменной ехидной улыбочкой.

— Личное в нас, превыше всего. И куда только подевались твои лозунги.

Таня молчала. Юлия словно пробралась к ней в голову, все там разворошила, а теперь торжествовала победу.

— Ты думаешь, на этом все успокоится? — со страхом в голосе спросила она.

— Боюсь, что в данный момент это не возможно. Но мне очень бы этого хотелось. Они уже видели себя в Крыму. Видели, как изгоняют наш флот и господствуют на Черном море. Россию всегда боялись и ненавидели и сейчас ненавидят. Вот только за что?

— Ты о ком? Кто, эти они? — тихо, почти шепотом спросила Юлия.

— Думаю, все те, к кому уходит Украина. Все это напоминает фашизм. Борьба противоположностей: добро со злом и зло с добром. ОН, наверное, таким создал наш мир или в чем-то ошибся, когда его создавал. Добрый и справедливый…. Все ошибаются…. Только думаю, что так просто запад Украину не примет, потребует жертвы.

Таня наклонила голову в бок и внимательно посмотрела в глаза Юлии. Там был страх, и она откинулась на спинку кресла. Увидеть страх другого человека — вещь не из приятных.

— Тогда мы кто? — спросила Юлия. — Можешь не отвечать, по лицу вижу. Ты, конечно, скажешь, что мы добро, а они — вселенское зло.

— Мы? — Таня на миг задумалась. — Мы — большое, огромное ДОБРО! Не буду отрицать, что в нас нет зла. В нас есть и то, и другое, как и в них тоже. Так, по-видимому, было задумано ИМ. — Она пальцем указала наверх. — Это как в бухгалтерии: есть «брутто» и есть «нетто». Так вот, наше «нетто» — большое ДОБРО, а у них сегодня снова торжествует «нетто» — ЗЛО. Печально то, что они не слышат нас. Беда — одним словом.

Слова Тани о добре и зле прозвучали так неожиданно и так неоднозначно, что Юлия не знала, что сказать. Они обе сидели молча.

— М-да! Ты меня не убедила, — изрекла задумчиво Юлия.

— А я и не пыталась. Ты спрашивала, я отвечала. Мое мнение, против твоего. Вот и все.

— … под ним сидела, и кот ученый свои мне сказки говорил. Тебя послушать, так все замечательно.

— А ты не слушай.

Юлия с иронией посмотрела на Таню, затем поднялась и вышла из комнаты.

Возвращаясь уже поздним вечером, Таня подумала, что очень устала. День был долгим и очень насыщенным эмоциями. Она впервые увидела Юлию такой растерянной, но знала, что это быстро пройдет, сильная и уверенная, та возьмет себя в руки и будет снова доставать мозги у других. Наверняка Юлия уже жалеет, что открылась ей уязвимой стороной. Основной поток машин схлынул с улиц, и Таня смогла быстро добраться к дому. Поднявшись на четвертый этаж, она остановилась у двери, достала ключи, прислушалась. За дверью было тихо. Она не стала открывать дверь ключами, а бросив их обратно в сумочку, нажала на кнопку звонка. В квартире раздалась трель звонка, затем послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и она оказалась в крепких объятьях.

— Интересно, чем ты занималась, что для меня у тебя не оказалось двух минут?

Таня рассмеялась. А Кирилл глядел на нее, склонив набок голову и чуть-чуть приподняв брови.

— Ох! Уговаривала твоего лучшего друга, любить Родину.

— Ты взялась за безнадежное дело, — тихо засмеялся Кирилл. — Она себя не любит, а ты захотела, чтоб она любила всех нас.

— Зачем тебе такой друг, который тебя не любит?

Кирилл ничего не ответил, только еще крепче прижал ее.

— Ты ошибаешься, кого-кого, а себя она любит и очень даже горячо. — Быстро проговорила Таня и тут же нежно спросила:

— Скучал?

— Представь себе, нет. Не было времени. Размышлял, какой породы завести собаку, чтобы она брала твой след?

— А чтобы твой?

— Она тебе не нужна. Я от тебя, никуда не денусь.

Вздохнув, Таня прижалась к нему, такому сильному и надежному, закрыла глаза, понимая, что вымоталась, разговаривая с Юлией до такой степени, что могла бы заснуть прямо здесь.

Уже поздно вечером, нарушая правила хорошего тона, прозвучал звонок. Звонила Юлия. Она просила Таню забыть их разговор, словно его и не было. Таня уверила ее, что уже все забыла. На этом они закончили разговор, пожелав друг другу спокойной ночи.

Глава 5

Весеннее утро было хмурим и Таня, выезжая из-под арки дома, увидела в зеркало заднего вида, как вслед за ней надвигается темная грозовая туча. День обещал быть ненастным, но это не испортило ей настроения. Ей было хорошо. Она снова сидела за рулем машины Кирилла и, потягивая носом его запах, вспоминала его долгий нежный поцелуй, перед тем как за ним закрылась дверь. Она с улыбкой вошла в комнату и тут же наткнулась на обычную презрительную гримасу, застывшую на лице Юлии. Все уже расселись по своим местам и кивками поздоровались с ней. Как только она включила компьютер, тут же к ней подошла Юлия, казавшаяся более чем обычно, парадной и блистательно респектабельной, в ее самоуверенности было что-то настораживающее, она как будто нарядилась для того, чтобы бросить кому-то вызов. Выглядела она роскошно в платье от крутого дизайнера, с изысканными кольцами с драгоценными камнями на длинных пальцах, чего она никогда не носила в обычные дни.

Таня подняла голову и приветливо улыбнулась:

— Радуешь глаза или глаз, как нужно в таких случаях говорить? В любом случае радуешь. — Юлия в ответ только усмехнулась. — Не иначе ты куда-то собралась. Угадала?

— Да, собралась, но у меня не складывается, — Юлия с грустью посмотрела на Таню и та, почему-то ей не поверила, но ничего не сказала и стала ждать продолжения, — и я хочу предложить тебе заменить меня.

«Она хочет предложить, а не попросить меня. Интересно. Звучит, словно решила сделать мне подарок, от которого не отказываются».

— Что так вдруг? Судя по твоему наряду, это что-то из ряда вон выходящее, а я в своем, — она с улыбкой посмотрела на свои брюки, — явно не смогу тебя заменить.

— Это не важно, — махнула она своими роскошными руками в красивых кольцах.

— Не важно, что?

— Неважно, в каком ты сейчас наряде.

— О нет. — Таня покачала головой. — Если бы было не важно, ты бы так не оделась. Это явно, что-то очень и очень значимое. Ты хочешь меня подставить?

— Подставить? Тебя? Зачем мне это нужно?

— Вот и я думаю, зачем?

Юлия нахмурилась и развела руками.

— Не дури. Лучше послушай, — она уселась на стул, стоящий рядом с Таниным столом, и подол ее роскошного платья красивыми складками опустился у ее ног. — Событие действительно из ряда вон выходящее, а у Димы сегодня тестирование новой программы, а это означает на всю ночь. У меня есть два билета на премьеру во МХАТ и один я хочу уступить тебе. Уйдешь пораньше и переоденешься во что-то великосветское, приличествующее такому случаю.

«Меня даже поучают, что я должна сделать. Лихо!» — Таня продолжала анализировать слова Юлии. Поскольку Дима занят, Юлия тоже не пойдет на премьеру, и свой билет предлагает ей. А что со вторым билетом?

— Следовательно, ты мне предлагаешь два билета? Тогда я должна согласовать твое предложение с Кириллом.

— Кириллу я уже позвонила. Сам он не сможет пойти. Тестирование новой программы, как без него? Но он согласился, чтобы ты пошла и насладилась спектаклем.

Черное отчаяние нахлынуло на Таню, и она выпрямилась, опираясь на спинку кресла. В комнате было тихо, все уткнулись в компьютеры и прилежно делали вид, что заняты работой. В тоне Юлии сквозила не скрытая надменность, которую можно было оправдать только вздорностью характера. Постоянная демонстрация своего превосходства над другими. Откуда в ней? Раздражительность, дерзость, наглость, допустим — это ее характер, а вот превосходство и вседозволенность — это воспитание.

— Ты ему позвонила, чтобы меня отпросить в театр? Зачем ты это сделала? Прошу впредь этого не делать! Это наши с Кириллом отношения и они только наши.

— Я хотела, чтобы вы отдохнули. Он много работает и ему пора расслабиться. — Юлия нагло смотрела Тане в глаза. — Я всегда о нем волнуюсь при возникновении у него новообразованных уз. Жаль, что он не сможет, но тебе тоже будет полезно развеяться. Сидеть одной дома, зачем, когда можно с удовольствием провести вечер. Рядом с тобой будет интересный человек, с которым ты сможет пообщаться. Это мой хороший друг. Я знаю, ты оценишь мое предложение, и потом еще будешь благодарить меня.

«Новообразованных уз? — мысль билась в голове Тани. — Я для Кирилла всего лишь предлог для образования новых уз? И это все?»

— Благодарить тебя? — Таня с удивлением посмотрела на Юлию. — За что? Какая чепуха.

Тебе не следует ничего хотеть вместо Кирилла и меня. Как проводить свое время мы способны решать сами. За предложение спасибо. Но, нет!

«Она позвонила Кириллу? Уму непостижимо! И так уверенно и нагло об этом говорит. А почему нет? Он ее друг и почему бы ей ему не позвонить? Но почему она обсуждала с ним мой досуг, отпрашивала меня на прогулку с ее другом? Не с моим другом, а со своим? Я что, у них крепостная? Бред! А Кирилл? Что ответил ей Кирилл? Она сказала, что Кирилл согласился. Он согласился, не узнав моего мнения? Они оба решают за меня, что я должна или могу делать? Какое право Кирилл имеет на меня, чтобы за глаза обсуждать мои действия даже с самой-самой близкой подругой своего детства, настолько близкой, что передает меня из рук в руки».

Таня было уже в бешенстве, но пока у нее хватало сил сдерживать себя и не показывать Юлии насколько дико прозвучали слова той, она вела себя, как обычно — спокойно и с достоинством. Вот только еще не могла понять, намеренно та это сделала или это случайно все так сложилось. Затем ее испугало, что она в мыслях объединила Кирилла с Юлией, и ей стало больно и стыдно.

Она задумчиво посмотрела на Юлию, улыбнулась и покачала головой.

— Сумасшедшая, ты ничего не понимаешь. МХАТ! Премьера, Табаков, наконец. Билеты не достать, там будет весь театральный бомонд. Увидишь таких людей, о которых не могла мечтать, — Таня снова с улыбкой покачала головой. — Я с трудом выцарапала это задание у Платоши, а ты смеешь качать головой?

— А я не знал, что было задание на премьеру во МХАТе, — проговорил с обидой в голосе Андрей. Он любил театр и главный редактор, зная это, частенько поручал именно ему такие задания.

— Значит, тебе не нужно этого знать, — через плечо бросила Юлия. — Ты, что не знаешь, моветон вмешиваться в чужой разговор? Пора становиться джентльменом.

Андрей смешался и покраснел. Слова Юлии и тон, с которым они были произнесены, обидели Андрея, но он промолчал и вернулся к своему столу.

«Зачем она так…. не понимает, что обижает человека? Отвратительное свойство — чужую беду обратить себе на пользу», — мысленно добавила Таня. Она неоднократно встречалась с такой категорией людей. Но с Юлией это было не совсем так. Улыбка, мелькнувшая на ее лице, говорила совсем о другом. «Она испытывает удовольствие? — удивилась Таня. — Неужели она такая мелочная, что ей доставляет удовольствие унижать человека по пустякам? Именно так, по пустякам, для куража. Мелко, подло, мерзко, наконец».

— Андрей, я тоже только сейчас об этом узнала, — повернувшись в сторону коллеги и пожимая плечами, сказала Таня. — По-видимому, мне, как и тебе, не положено этого знать.

— Ну, да, — пробубнил в ответ Андрей. — Хорошо, что у нас есть человек, который знает больше, чем сам главный редактор.

Илья хмыкнул и уткнулся в компьютер.

— Извини, что посмела это сделать и тем самым нанесла оскорбление твоей тонкой театральной душе, — в голосе Тани звучала не прикрытая ирония, — еще раз извини, но мне не хочется этим вечером сидеть в темном зале и смотреть на сцену.

— Глупенькая! Это же МХАТ! — Юлия с превосходством смотрела на Таню. — И потом ты будешь не одна. Уверяю тебя, мой друг ни чем не уступает Кириллу, если только еще более мил и не такой заносчивый. Ты с ним чудесно проведешь время. Тебе не следует зацикливаться на Кирилле, он ненадежен, и упускать такой случай…. Это глупость сверх меры.

— Премьера, Табаков…. Знаю. Считай, что я тебя услышала, — Таня засмеялась и громко с пафосом произнесла: — «Ах, театр! «Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением….», — затем понизила голос и уже обычным тоном, добавила: — Нет, я не люблю его со всем исступлением и со всем энтузиазмом свой души, но и неприятия к нему не испытываю. Я просто бываю в нем и иногда получаю истинное удовольствие и не более того, пусть меня за это простит любезный Белинский. Юль, я понимаю, что для тебя это звучит кощунственно, но действительно театр не настолько захватывает меня, как это делает музыка великих. Говорю только для твоих ушей. Мне неловко смотреть на актеров, когда они раскланиваются после спектакля. Я не верю им, и очень часто ощущаю себя обманутой, мне кажется это подделкой, притворством каким-то. Лицедейство и есть лицедейством. Даже, если великое. Во всяком случае, для меня — это не аргумент. То ли дело, когда после музыкального спектакля или концерта, исполнители раскланиваются, и ты, в благодарность за проведенные минуты с наслаждением — сродни оргазму — растворилась в музыке Чайковского, Рахманинова, Моцарта или Вивальди, стоя аплодируешь им. В эти минуты я завидую тем, кому судьба подарила талант сочинять такую великую музыку, и тем, кто может так прекрасно ее исполнять. Я так не умею играть и никогда не научусь. Я никогда не буду так петь, поскольку не одарена красивым голосом, и танцевать тоже, это никогда не случится в моей жизни. Отдай своему другу второй билет, чтобы он мог пригласить свою женщину. Так будет лучше. Или сама сходи с ним, чем сидеть одной дома. И потом — это твое задание, а задания главного редактора нужно выполнять. Или у тебя другое мнение на сей счет?

— Действительно, — поддакнул с ехидной улыбкой Андрей. Юлия окинула его свирепым взглядом, но не стала ничего ему говорить. Таня тоже была не в восторге от публичности их разговора, но это не она так решила, это было решение Юлии. Оставалось только терпеть.

— И драматической актрисой тебе тоже не стать, уверяю тебя. Ты просто не видела игру великих актеров и тебя можно только пожалеть. — Вставая, ехидно произнесла Юлия. Ей очень хотелось обидеть Таню, а еще лучше — унизить ее.

Это было так заметно, но Таня промолчала. Ей сейчас как никогда нужно было сохранить невозмутимость. Она не станет переубеждать Юлию, что у каждого есть свои любимые пристрастия в любом виде искусства и подобная реакция на мнение твоего собеседника, не только не прилична, а скорее болезненная дерзость. По выражению лица Андрея, Таня поняла, что он разделяет ее мысли. Словно спохватившись, что перешла границы дозволенного, Юлия примирительно изрекла:

— Я с тобой категорически не согласна. И ты совсем не права. Одним словом, театр это театр и, слава богу, что не всем о нем можно профессионально судить.

Таня, с трудом сдерживая улыбку, закивала головой в знак согласия.

— Все правильно. А то, что я тебе сказала, это только мое мнение и ничего более. Можешь спокойно забыть его. На премьеру придется идти тебе, это у тебя задание редакции и тебе его выполнять и потом, ты сегодня по-особенному нарядная и красивая, как, впрочем, и всегда, — быстро добавила она.

Юлия махнула рукой.

— Платоша тоже идет со своей кудрявой милашкой.

«О, теперь досталось жене Платона. Им, наверное, сейчас икается», — подумала Таня и быстро опустила голову, чтобы Юлия не заметила ее улыбки.

— Не расстраивайся. Возможно, его милая сегодня выпрямит рыжие волосы. Теперь это запросто, а вот навести кудри сплошная морока.

— Почему я должна расстраиваться? — Юлия тряхнула головой с прической, уложенной парикмахером, что делала крайне не часто. У нее были красивые густые волосы.

Напоследок, направив на Таню указательный пальчик с ноготком накрашенным лаком цвета фуксии, Юлия, гордо подняв подбородок, чтобы сказать заключительное слово — а она любила, чтобы последнее слово было за ней, — сказала голосом классного руководителя:

— Тебе остается только посещать кинотеатры для трудящихся, там не нужно хлопать актерам. Они для ленивых и…, — но у Юлии хватило ума вовремя остановиться и не произнести слова, которые уже готовы были сорваться с ее языка, — это очень подходит.

— А я люблю хорошее кино, — вдруг раздался голос Ильи. Он отлучался и теперь, войдя в комнату только в конце разговора, не мог понять, о чем был спор. Андрей, который слышал рассуждения Тани и Юлии о театре и музыке, опустил голову и сделал вид, что ничего не слышал. Таня была за это ему благодарна.

— И продолжай это делать, — зло сказала Юлия и направилась к двери.

Удаляющийся стук Юлиных каблучков по плиточному полу издательства, затих в конце коридора.

— А что произошло? Я что-то не то сказал? — с удивлением произнес Илья и посмотрел на Андрея. Тот нахмурил брови и поднес палец к губам, давая понять, что в данный момент лучше помолчать. — Я что-то пропустил интересное? — Андрей молча кивнул.

Удивительным образом, но Юлия была права. Действительно, ей нужно смотреть кино, — подумала Таня. Смотреть хорошее умное кино и на два часа уходить из реальности и жить жизнью героев, а затем, покинув кинотеатр, не думать о жизни и увлечениях актеров, игравших в этих фильмах. Ее всегда мало интересовала личная жизнь актеров, хорошие они люди или не очень, как и великие художники, писатели и ученые, которые подчас в жизни были эгоистичными и вздорными людьми, а некоторые даже убийцами, но это нисколько не умоляло значение их творений. Интересно их становление в искусстве, но не личная жизнь. Это для нее было табу. Тане стало смешно от своих рассуждений. Хорошо, что ее не слышат театралы и Белинский тоже, они вправе за такие мысли негодовать на нее. А опера, а балет? Она старается не пропустить ни одной премьеры. Отдельные спектакли, самые любимые, она посещает по нескольку раз. Балет на музыку Минкуса «Жизель», она смотрела раз шесть, но не потому, что он самый любимый, хотя он прекрасен, а потому, что ее на него приглашали, почему-то считая, что этот балет подходит для свидания с ней. И каждый раз она не могла отказать себе в удовольствии снова погрузиться в прекрасное. Там где музыка, там праздник. Спорить с этим трудно. Но почему она не может стать драматической актрисой? Это еще не факт! А с Кириллом стоит поговорить о разговоре с Юлией? Она набрала его номер. Кирилл долго не отвечал и когда ответил, Таня вдруг спросила, сама удивившись резкости своего голоса:

— Ты где?

Наступила неловкая тишина.

— В офисе, где же мне еще быть, — раздраженно бросил он. — Ты что-то хотела?

То как Кирилл ответил, Таня поняла, что он почувствовал ее раздражение, и ему это не понравилось. «Тебя. Я хочу тебя». Но она этого не сказала.

— Только спросить, как у тебя дела, — обиженно пробормотала Таня и не стала спрашивать, звонила ли ему Юлия.

— Нормально, — торопливо ответил Кирилл и замолчал.

— Спасибо, — почему-то поблагодарила его она и отключилась.

Через полчаса раздался звонок от Кирилла.

— Будь любезна, объясни мне, что это было? Я не могу работать.

Теперь он говорил со скрытым раздражением.

— Что было? — Таня растерянно повторила его вопрос и отвернулась от Юлии, которая прислушивалась к разговору. — Ничего не было, а если и было, то уже прошло.

— Не понял, — растеряно произнес Кирилл.

— Все потом, — пообещала ему Таня и отключилась.

Вечером, войдя в дом, Таня увидела Кирилла, сидящего на диване с книгой. Это было так не похоже на него. Как правило, если они никуда не отправлялись вечером, первой в доме появлялась Таня, готовила ужин, затем приходил Кирилл, они ужинали, разговаривали, а затем, убираясь в кухне, снова много разговаривали, и если было не очень поздно, она просматривала материал, подготовленный за день, и намечала, чем будет заниматься завтра. А тут вдруг такой сюрприз. Она подошла к Кириллу и положила ладонь на его лоб — лоб был холодный. Кирилл закрыл книгу, заложив пальцем страницу, и поднял на Таню отсутствующий взгляд. Что-то было не так, и Таня тут же почувствовала внутри страх. Чтобы скрыть его, она наклонилась и поцеловала Кирилла в губы и хотела уже отойти, как почувствовала, что его сильные руки крепко ее держат, а губы — жадно ее целуют….

За ужином Таня не выдержала и осторожно спросила:

— У вас что, не было сегодня испытания программы?

Кирилл посмотрел на нее с недоумением и перестал жевать.

— Испытание? Почему ты решила, что оно должно быть сегодня? Я разве тебе об этом говорил?

— Нет. Ты мне не говорил. Это мне сказала Юлия. Она тебе сегодня звонила?

— Юлька? Нет, не звонила. А должна была?

— Я не знаю. Так она мне сказала. — Таня решила особо не углубляться и замолчала. Ее больше занимал вопрос, зачем Юлия врала ей? По-видимому, надеялась, что она отправится на премьеру, не поставив в известность Кирилла, и тем самым у них могла возникнуть ссора?

— Ты ей все рассказываешь о нас? — Таня в упор посмотрела на Кирилла. Он с удивлением смотрел на нее и молчал. — Зачем?

Кирилл наклонил голову и заглянул в ее глаза.

— Что-то не так? Почему у тебя возник такой вопрос?

— Потому, что она знает, что мне снятся цветные сны, а об этом знали только мы с тобой. Я даже с сестрой это не обсуждаю.

Кирилл молчал. Молчала и Таня, а потом со слезами в голосе спросила.

— Ты рассказал ей о моем малыше? Зачем?

Кирилл не ответил, но это сделал за него густой румянец, заливший его лицо, и, не поднимая головы, он тихо сказал:

— Прости. Это получилось случайно, просто к слову. Разговор зашел о снах или что-то в этом роде. Я уже плохо помню…. — Он поднял голову и перевел на Таню взгляд, в котором читалась такая грусть и мольба, что ей вдруг стало больно дышать. — Ты прости меня, что все так получилось. Но о нем я ей не рассказывал.

— Спасибо, — тихо поблагодарила его Таня.

Он вдруг понял, как сильно обидел ее. Вместо того чтобы охранять ее и защищать, он самым элементарным образом подставил ее. Неужели Юлия воспользовалась этим? Ему трудно было поверить в это. «Она не могла так поступить, — уговаривал он себя. — По-видимому, это произошло случайно, а Таня придала этому слишком большое значение». Он решил не обострять этот случай и как можно быстрее о нем забыть, а самому впредь быть более внимательным в разговорах с Юлией. И тот ужин у Юлии не давал ему покоя. Таня обиделась, пусть и не сказала ему об этом, но он по ее глазам и застывшему лицу понял, что обиделась очень. Он не хотел себе признаться, что отношения Тани с Юлией стали его напрягать. Но мысль о том, что ему, возможно, придется выбирать между ними, приводила его в ужас.

Тане было плохо и хотелось плакать, а день так хорошо начитался. Как только она вступила в издательство, ей целый день пришлось прилежно играть роль самодостаточной и привлекательной, а, возможно, даже очень привлекательной, молодой женщины, но теперь ее силы иссякли, и ей не хватало воздуха дышать. Забиться бы в угол и закрыть глаза. А Кирилл? В чем виноват Кирилл?

— Таня, ты меня слышишь? — вдруг проявился голос Кирилла.

— Да-да. Конечно, слышу, — спохватилась она. — Но на самом деле она его не слышала.

— У тебя был отсутствующий вид. Это она тебе сказала?

Таня кивнула, но сама не знала чему.

— Ничего не понимаю, — на миг задумался Кирилл. — Димка сегодня весь из себя, прямо с иголочки, а вечером помчался к Юльке. Сказал, что они приглашены на премьеру во МХАТ.

Таня вспомнила разговор с Юлией и промолчала, решив, что Кирилла вмешивать в это не будет, а вот о Юлии она подумает потом. Что-то было в поступке Юлии странным, если не сказать по-иному. Весь вечер Кирилл был какой-то тихий, когда Таня подходила к нему, он виновато смотрел на нее или опускал глаза. После ужина, поцеловав ее в голову, он сказал, что немного поработает, отправился в спальню и, положив подушку под спину, открыл ноутбук. Таня прочитала текст написанный днем в издательстве, заглянула в комнату к Кириллу и, убедившись, что он работает, стала набрасывать статью о выставке современного искусства. Была уже ночь, когда она решилась пойти к Кириллу. Он лежал, заложив руки за голову, с закрытыми глазами. Ноутбук лежал у него на животе. Она решила, что он заснул, и уже развернулась, чтобы тихо уйти, когда услышала:

— Пожалуйста, иди ко мне, — он постучал рукой по кровати рядом с собой, глядя на нее с мольбой.

Таких его печальных глаз Таня еще не видела и вдруг ей на ум пришли слова: «И в горе и в радости». В радости она его видела и хорошо могла это представить, но в горе! Ей стало тревожно, и она вдруг про себя взмолилась: «Господи, пожалуйста, избавь нас от смуты в душах. Не нужно мне успехов, злата мне не нужно, не лишай меня счастья любить и быть любимой Кириллом до самой последней секунды моей Господи. Я тебя, Господи, боюсь. Мне страшно и никакой ты не добрый, возможно справедливый, но я не чувствую твою справедливость. Может быть, нам и не следует всего знать, но это печально и совсем не утешает, а только обрушивает нестерпимую боль». Она решила, что Кирилл не должен видеть, что на нее накатила хандра. Он был слишком проницателен и наблюдателен, и она знала, что он легко может проникнуть в ее мысли. Она обязательно справится с ней, а сейчас она должна думать только о нем.

Таня подошла к кровати и легла рядом с Кириллом. Он отложил ноутбук, повернулся к ней, и она почувствовала приятную тяжесть его тела.

Когда Таня проснулась утром, Кирилла уже не было в постели. Ей показалось это странным, как странным было и его настроение в последние дни. Его объятия стали нежными и осторожными, словно он боялся быть ей не приятным. Он словно отступил на шаг назад и наблюдает за ней со стороны, а она…, она чувствует его отчужденность и затаенную…. Долго не могла подобрать подходящее слово, и вот их нашлось сразу два: «обида», «настороженность». Да, именно обиду. Она чем-то обидела его, и он стал отдаляться от нее. Но чем? Она не могла сделать ему больно. Почему не могла? Что бы ты ни делал, даже если не хочешь никого обидеть, обязательно причинишь кому-то боль — вот что ужасно. Не зря в библии написано — «вольно или невольно». Именно невольно! Нет. Дело в нем самом. У него прошла влюбленность, ушла страсть. Так бывает и бывает чаще, чем нам этого хотелось бы. Ушел же Егор, и она его отпустила. Зачем отпустила? Не нужно было. Таня от этой мысли заплакала. Теперь он встретит ту, которую полюбит. Он мог бы полюбить и меня. Я была бы ему хорошей женой, я смогла бы сделать его счастливым. Она это чувствовала всем своим естеством. Она его очень любит. Или любила? Нет. Любит. А Кирилла? Так, где же Кирилл? Таня обошла квартиру, но Кирилла нигде не было. Она встала под прохладный душ, затем струю воды сделала холоднее и закрыла глаза. Нужно взять себя в руки и разобраться в происходящем. Кирилла она больше не интересует или начинает не интересовать. Все так элементарно: «ничего не вечно под луной». Она его теряет. Это тоже было очевидно. Обо всем этом она думала равнодушно. Все идет своим чередом — философски про себя заметила она, выходя из ванной и встряхивая мокрыми волосами. Она даст ему полную свободу выбора, и не будет бороться за него, но не потому, что он ей не нужен, а потому, что желает ему счастья. Чувствовала в себе удивительную отстраненность от всего, что так волновало ее раньше. Что это с ней? Что в тот момент в ней говорило: промысел свыше или усталость? Спроси ее об этом тогда, она бы не смогла ответить.

Открылась входная дверь и Таня услышала голос Кирилла.

— Ты почему так рано встала? — он был в спортивном костюме от него шел пар.

«Он всего лишь бегал», — пронеслось в голове Тани, и она с облегчением вздохнула.

— А ты почему? — вопросом на вопрос ответила она.

— Не спалось, — тихо ответил Кирилл, пряча глаза, а затем закрыл дверь ванной.

За завтраком он молчал, а когда Таня к нему обращалась, только кивал головой. Уходя на работу, Кирилл ткнул носом в ее щеку и отвернулся. Это было так не похоже на него. Таня напряглась, но ничего не сказала. Уже взявшись за ручку двери, Кирилл повернулся к ней, стоявшей за его спиной, и с обидой произнес:

— Ты ведь знаешь, что мне не снятся сны.

Он замолчал, глядя на нее. Таня поняла, что ему трудно подобрать нужные слова и стала терпеливо ждать продолжения.

— Почти никогда, а сегодня приснился и очень реальный, если только он был сном. Наверное, от тебя заразился. Как оказалось — это заразное. Черт! — Он мотнул головой и снова замолчал. Шутка его явно не удалась, ни ему, ни ей смешно не было.

— Ты же умный, — попыталась Таня успокоить его, — и должен понимать, что сны не грипп и ими заразиться нельзя. Это твое подсознание среагировало на какие-то важные события. Вот и все объяснение. Постарайся забыть его, если он тебе не приятен.

Таня говорила тихо и ласково. Она понимала, как подчас трудно отключиться от сна и поэтому не стала спрашивать, о чем тот был.

— Среагировало весьма жестко, — пробубнил Кирилл, опустив голову. — Похоже на месть.

Таня не выдержала.

— И?

— Мне снилось, что ты мне изменяешь…, это было так реально и очень больно…, больно видеть, как ты…, — Кирилл тяжело вздохнул, словно ему что-то мешало дышать, — ты была очень раскована с ним… там, во сне и…. — Кирилл снова вздохнул, набирая воздух в легкие. — Я не думал, что будет так больно.

Говорить ему было трудно, голос был хриплый и он постоянно сглатывал. Теперь он смотрел на нее с упреком. В глазах было удивление, растерянность и боль.

— Нет! Это всего лишь сон. Твое подсознание среагировало на наш с тобой разговор…. просто сон и ничего больше. Понимаешь? — ласково проговорила Таня. — Я была с тобой, рядом…. Нет никакого «его», есть только ты. Ты и Я и больше никого. Да? Ты сам это говорил. Возможно, ты что-то услышал или кто-то тебе что-то рассказывал, в чем-то убеждал или это был спор… во время ужина…, у Юлии. Да? Я ждала тебя, и ужинать без тебя не стала.

— Ты так и не поела в тот вечер?

— Выходит так. Мы ужинаем вместе.

— Значит это такая месть, — криво улыбнулся Кирилл.

— Я насылаю на тебя сексуальные сны? Лихо у меня получается. Влезаю в твое подсознание и показываю порно, в главной роли которого я сама.

— Даже если это и не так, но было очень больно, — упрямо твердил Кирилл.

— На это и рассчитано. Ты не ответил на мой вопрос. Да?

— Да! — с трудом улыбнулся Кирилл.

— Ты говорила, что сны бывают вещие. А вдруг это тот самый сон? Я этого не переживу. Пожалуйста, не делай так.

Таня встала на цыпочки, обняла его и прижалась губами к его шее. Он стоял без движения, опустив руки, как изваяние. Обида не отпускала его, и Таня слышала гулкие удары его сердца. Она уловила момент, когда его дыхание изменилось, и смогла точно определить, когда каждый его выдох сделался чаще предшествующего. Потом он обнял ее и крепко прижал к груди.

— Только попробуй. Я убью тебя. Запомни: ты моя и я никому тебя не отдам.

— Я знаю. Ты — эгоист и собственник. Это я уже давно поняла, но согласна. Не отдавай. Только, пожалуйста, не забудь свои слова. И еще. — Голос Тани изменился и стал обиженным. — Когда собираешься ужинать у Юлии, предупреждай меня, пожалуйста, чтобы я могла планировать свой собственный вечер.

— Согласен. Я больше без тебя не собираюсь ужинать у Юлии. Это произошло случайно

Прости. Но я тебя услышал. Планируй наши с тобой вечера. Они все наши.

— Спасибо, — Таня с трудом улыбнулась. — Можно пожить на Гоголевском.

«Она хочет уехать подальше от Юлии. Что это? Ревность? Нет. Таня слишком умна, чтобы ревновать к той. Здесь что-то другое, но что?»

— Что так вдруг?

— Тебе оттуда ездить удобнее.

— Я подумаю, — пообещал Кирилл, но знал, что на переезд не согласится. Но и ужинать не будет без нее.

Таня больше ничего не сказала. Обнявшись, они стояли молча несколько секунд.

— Мне пора.

— Люби меня, — снова напомнила ему Таня.

Кирилл молча кивнул и вышел за дверь.

По милости Кирилла, придя в издательство чуть свет, Таня села за компьютер и стала строчить статью о Дюрере. Ей просто необходимо было отключиться от утреннего происшествия со сном Кирилла. Она впервые увидела его таким потерянным и сейчас еще сама не могла отключиться от образа его лица. Тряхнув головой, она быстро стала печатать.

Красавец Альбрехт Дюрер давно волновал ее. Рядом на столе она положила альбом с работами Дюрера и открыла его на странице с автопортретом в одежде, отделанной мехом. Она всматривалась в его изображение и ей все в нем нравилось. Так было всегда. Написанный в 1500 году маслом автопортрет был у Дюрера не первым. Картина была настолько реальна, что хотелось снова и снова смотреть на нее. Густые длинные волосы, выразительный взгляд больших глаз на лице с безупречными чертами, пухлые губы, которые хочется целовать и почти благословляющий жест красивой изящной руки, перебирающей мех на богатой одежде. Если учитывать, что традиционно модели в то время изображались в ракурсе три четверти, а в анфас обычно рисовали святых или царственных особ, изобразив себя полностью лицом к зрителю, он не только выступил новатором, но и сознательно отожествил себя с Иисусом. Надпись на картине гласила «Я, Альбрехт Дюрер из Нюрнберга, создал себя вечными красками в возрасте 28 лет». «Создал себя вечными красками» — это явно тянуло на гордыню.

Таня снова стала любоваться его лицом.

«Альбрехт, родившийся в Нюрнберге в семье венгров, покинувших свою родину, не испытал в своей жизни ни голода, ни голода. — Быстро печатала Таня. — Отец был ювелиром и с детства учил сына своему ремеслу. Талант мальчика, как живописца проявился в раннем возрасте. После окончания латинской школы и получив первые знания от отца, юный Альбрехт стал учиться у гравера и живописца Михаэля Вольгемута.»

Напечатав первый абзац, она стала размышлять, как важно было в то время определиться с профессией, многому научиться, чтобы затем стать непревзойденным.

«После окончания учебы Дюрер отправляется в путешествие по Европе, во время которого получает от отца письмо, в котором тот его извещал о предстоящей женитьбе на дочери из благородного семейства — Агнесс Фрей. Так по настоянию отца Дюрер женился на Агнесс, представительнице старинного рода. Молодые люди не виделись до свадьбы».

«Удивительно, — думала Таня. — Они не виделись до свадьбы и прожили вместе всю жизнь. И ни одного слова о любви. А была ли она? Скорее нет. А все люди испытывают в своей жизни настоящую любовь? И что такое настоящая любовь?» Таня улыбнулась, вспомнив, как у Голсуорси Форсайты считали, «что любовь — это нечто вроде кори, настигающей человека в положенное время, с тем, чтобы он отделался от нее раз и навсегда». Они даже предлагали лечить ее целительной смесью из масла и меда. Отлично! Выпил чай с маслом и медом и никаких тебе бессонных ночей и снедаемой мозг ревности. Но тогда нет и сладкой тягучей тоски, учащенного сердцебиения…. А это уже не отлично.

Известно письмо Дюрера к другу, где он отпускает грубые шутки в адрес своей жены и называет ее «старой вороной». Любящий муж никогда не назовет жену вороной, даже если она не молода. Агнесс занималась сбытом гравюр мужа. Она регулярно посещала большие ярмарки и сама лично продавала оттиски гравюр на еженедельном рынке в Нюрнберге, стоя рядом с торговцами фруктами и овощами. Дюрер был известным и высокооплачиваем художников. Что же тогда заставляло его жену стоять на рынке и торговать оттисками, если можно было для этого нанять человека? Жадность? Пожалуй. Она могла бы помогать мужу, растирая краски, но предпочла торговать на рынке. Ни одного портрета жены маслом. Известны два рисунка. Первый бегло нарисован пером. Он был нарисован через год после свадьбы, который молодой красавец Дюрер провел один в Венеции и в Падуе. Рисунок удивлял и потрясал своим не лестным отношением к молодой жене. На рисунке изображена сидящая молодая женщина в домашнем платье и переднике, наспех причесана и лицо ее не кажется красивым. Сложив руки на груди и закрыв глаза, она кистью правой руки прикрывает рот. По-видимому, задремала. Нам не видна ее фигура, одежда простая, домашняя, волосы не убраны в прическу и это при том, что себя Дюрер всегда изображал в богатых одеждах. Под рисунком стоит подпись «1495 Моя Агнесса». Во всех документах, свидетельствующих о жизни художника, ни слова не говорится о добром отношении Дюрера к жене. Исключением стала только эта надпись. Второй рисунок нарисован в Нидерландах на 27 годовщину свадьбы. Не написать портрета своей любимой жены? И это при том, что он написал много своих автопортретов, а его моделями были красивые девушки. Считается, что Агнесса послужила моделью для святой Анны в картине «Мадонна с младенцем и святой Анной».

Таня долго рассматривала изображенное лицо Анны и так и не смогла найти привлекательных черт у этой женщины. «Почему Дюрер не нашел ничего привлекательного в лице своей жены? Эгоист? Или она была такой букой, что отказывалась позировать своему молодому мужу? А ведь, когда он женился, ему было только 24 года. Самое то время, чтобы в жилах кипела кровь, а страсть зашкаливала» — про себя подумала Таня. Она представила молодого высокого красавца, талантливого художника в роскошных одеждах и не смогла представить рядом с ним ни одной женщины. Что это? Почему? Ведь была же Агнесс и словно ее не была. И ни единого слова о других женщинах, к которым он был бы сердечно привязан. Почему? Никого не любил или настолько был скрытен художник, что ни один его современник не упомянул об этом? Перевернув страницу альбома, Таня стала рассматривать автопортрет с чертополохом, написанный Дюрером маслом, когда ему было 22 года. Это был первый самостоятельный автопортрет в европейской истории. Предполагают, что Альбрехт написал картину, чтобы подарить ее своей будущей жене. Он изобразил себя в щегольской одежде. На полотне надпись «Мои дела определяются свыше». Возможно, он хотел подчеркнуть, что следует воле отца. А почему чертополох? Ну да. В немецком переводе — это означает «Мужская верность». На следующей странице, снова автопортрет, на котором ему 26 лет. Он по-прежнему красив и горд. Это уже после женитьбы. Похоже, Дюрер не был поклонником семейной жизни и посвящал целиком себя творчеству. Да и у Агнесс интересы были другие, она не была поклонницей живописи. По-другому трудно объяснить отсутствие ее портретов, написанных мужем. О многом говорит его отъезд сразу после венчания в Италию. В итоге их союз не принес потомства. «А жаль, — подумала Таня с сожалением. — Возможно, мир не получил еще одного гения. Хотя….»

Таня снова углубилась в работу.

«В немецкой живописи Дюрер был первопроходцем в жанре автопортрета. В этом искусстве он явно превзошел современников. На первом автопортрете он изобразил себя тринадцатилетним, а затем последовали другие, как вехи, отмечающие его жизнь».

Желание изображать себя наталкивало Таню на мысль о его тщеславии. По-видимому, он таковым и был. Ему явно нравился свой облик. Нарцисс? Возможно. Психологи так бы и сказали. Но что бесспорно — он интеллектуал, мастер, мыслитель, что подтверждают его гравюры, живописец, постоянно стремящийся к совершенству. Это он пытался показать в своих изображениях и ему это удалось. Таня стала уже в который раз перелистывать страницы альбома. Долго рассматривала диптих «Адам и Ева». Они были так красивы, что проникаешься любовью к людям. Адам удерживал Еву в вечном раю. Одну единственную — его прекрасную Еву. И начитаешь понимать поступок Евы, даже если только вчера считала ее легкомысленной и ветреной. Одобряешь Адама, который не смог остаться равнодушным к прелестям Евы.

Снова перевернута страница, и Таня слышит легкое дыхание за своей спиной.

— Ой, какая она молоденькая, — восторженно восклицает Ольга.

— О, да! Очень красивая, — подтверждает Таня, внимательно посмотрев на Ольгу. — Это картина Дюрера «Мадонна с грушей».

Ольга, нахмурив лоб, стала вглядываться в картину.

— Ребенка вижу, а вот грушу не вижу, — растерянно сказала она.

— Грушу съел младенец, — усмехнулась Таня. — Видишь, в его правой ручке остаток груши.

Ольга засмеялась и села на стул рядом с Таней.

— Тань, а, правда, что Дюрер был красивый?

— Если судить по его автопортретам, так очень.

Таня открыла страницу с портретом Дюрера в одежде с меховой отделкой.

— Ух ты! Он действительно красивый. Какие губы! С таким целоваться хочется.

Таня усмехнулась.

— У меня тоже возникает такая мысль, когда я смотрю на его портреты. Но, увы и ах! Опоздали на 500 лет. Придется искать такие губы здесь и сейчас. Уверяю тебя, таких можно найти много.

— А как он сложен?

— Дюрер? Божественно. Подожди, я сейчас тебе покажу рисунок — откровенный автопортрет в обнаженном виде написанный Дюрером пером и красками.

Таня стала быстро перелистывать страницы альбома и открыла его на рисунке с обнаженным Дюрером.

— Смотри. Он стройный, красиво сложен… никакого жира.

— Ой! — произнесла Ольга и замолчала.

— Не понравился, — Таня улыбнулась.

— На голове у него шапочка?

— Да. Из одежды у него только шапочка, которая скрывает его роскошные кудри. В то время это был удивительный случай. Вплоть до нынешнего столетия никто из художников не решался на такую откровенность. И в наши дни этот рисунок трудно найти в многочисленных изданиях произведений Дюрера. Чтобы увидеть подлинный рисунок я с подругой, будучи студентками, отправились на каникулах в Германию. Маршрут составили таким образом, чтобы можно было посетить город Веймар. Сначала мы побывали в Баварии, а затем отправились в Тюрингию. Эти земли граничат друг с другом. Так мы попали в Веймарский дворец и увидели его. Тебе рисунок не понравился?

— Он старый здесь, — пробурчала Ольга.

— Нет. Он не старый. На рисунке ему 35 лет. Он выписал каждую мышцу на своем стройном теле. Ретушь делает их выпуклыми, как на рисунке по анатомии, а тебе кажется, что это дряхлость. Из рисунка мы можем сказать, что он был высок. Это видно по его длинным, стройным ногам. У него крепкие грудные мышцы, сильные руки, плоский живот. Да и другими частями тела Бог его не обидел.

— Да, большой… большой член, — задумчиво сказала Ольга, не отрываясь от рисунка, а затем замолчала. Таня вдруг поняла, что ее лицо заливает краска. Удивительно, что это случилось именно с ней. Кому-кому, но только не ей следует краснеть при виде обнаженных фигур на картинах художников. Возможно, это потому что Ольга тело Дюрера рассматривала, как фотографию голого мужчины.

— Он ведь немец? — спросила Ольга, подняв глаза от рисунка.

— По национальности он венгр, родился в венгерской семье, которая эмигрировала в Германию, а в итоге стал великим немецким художником.

Ольга заерзала на стуле. Что-то беспокоило ее, но она так и не спросила.

— А немцы и рады присвоить себе гения. Во всем так. Что плохо лежит, то обязательно себе тянут.

Таня засмеялась.

— Ты строга. Он родился в Германии, учился там и умер тоже там.

— Ты пишешь о нем статью для нашего журнала?

— Начала писать. Давно собиралась. Это моя личная идея, а не задание редакции. Еще много работы. Только набрасываю текст. Я ничего еще толком не написала про его знаменитые гравюры. В этом деле он был непревзойденным мастером. И в каждой его гравюре заложен мысленный код, который нужно понять.

— Гравюры — загадки? — засмеялась Ольга.

— Именно.

— Спасибо, — шепнула она, тихо поднялась и отошла к своему столу.

Таня не заметила, как в комнате стало шумно. Это был знак, что все уже собрались в полном составе. Сегодня, после командировки в Прагу, вышел на работу Илья. Это было его первое по-настоящему самостоятельное задание: статья о жизни и творчестве Кафки. Он вчера вечером звонил Тане, и они долго обсуждали эту тему. Илья хорошо чувствовал слово, слог у него был легкий, но порой не хватало умения сконцентрировать мысль на чем-то важном, а начитал разбрасываться и тем делал текс не в меру насыщенным и длинным. Нужно будет сокращать статью, иначе читатель устанет ее читать. Журнал не книга и это нужно всегда помнить. Это придет со временем, уверяла она его.

Тихонько, крадучись снова подошла Ольга и заглянула через Танино плечо на экран ее компьютера. Эта ее манера давно была всем известна, но Таня подобное не терпела и резко обернулась к ней.

— Ты хочешь меня еще, о чем-то спросить, — внимательно посмотрев на Ольгу, поинтересовалась она. — Что-то о Дюрере?

Ольга смутилась и покачала головой, а затем спросила разрешение присесть на стул. Таня поняла, что Ольга неспроста подошла к ней снова, и через силу улыбнулась. Она очень спешила закончить статью, поскольку вчера получила новое задание, а оно было не из легких. Ольга протянула руку, и Таня увидела на ее безымянном пальчике колечко с белым блестящим камешком.

— У тебя обновка? Красивое колечко — мне нравится и на твоей руке славно смотрится.

— Это мне вчера Макс сделал предложение и надел на пальчик колечко с камушком.

— О! Какой молодец, а это, так называемое, «помолвочное» кольцо?

Довольная Ольга кивнула головой. Ее распирало от радости.

— Поздравляю тебя, юная леди. Теперь ты у нас невеста. Замечательный статус. Одобрительно закивала головой Юлия.

— Кто у нас невеста? — проходя мимо, весело спросил Андрей.

— Я! — гордо сказала Ольга и, обернувшись, сунула ему под нос свою руку. Андрей сначала отскочил, а затем приблизился и стал рассматривать кольцо.

— А ты, какое кольцо преподнес своей Алене, делая ей предложение?

Андрей смутился, и Таня поняла почему.

— Ну, делая предложение девушке, не обязательно дарить кольцо.

Пришла она ему на выручку.

— Ха! — не удержалась Ольга. — Так не бывает. Кольцо должно быть обязательно, а иначе это не помолвка.

— Почему ты так решила? — Таня рассмеялась от ее непосредственности. — Это вновь привнесенная «традиция», вовсе не обязательна для подражания у нас. Но мы ведь как обезьянки. Нам кажется, что у них все правильно и лучше. Но это совсем не так. Подражать нам США, которые моложе любого старого города в России, это значит нарушать наши исконные традиции. Россия, с многовековой историей, даст фору любому начинанию заокеанского государства.

— А как было у нас? — спросил Андрей.

— Спроси у бабушки или у мамы, — улыбнулась Таня. — Делать, таким образом, предложение руки и сердца возникло в середине ХХ века в результате реформы в области брачного права в США, но не у нас — в России. Тут же подсуетились ювелиры. США населяют предприимчивые люди, нам с ними не тягаться. У них нет традиций, так они их быстренько придумывают, как только запахло деньгами. Бриллиант как символ чистоты в дизайне помолвочного кольца предложил Чарльз Льюис Тиффани. И сейчас, все невесты, словно ошалели, подавай им кольцо от Тиффани. Слово «Тиффани» теперь стало магическим для каждой потенциальной невесты, словно Божье благословление, а Тиффани отнюдь не святой. Он всего лишь обычный коммерсант. Маркетинг, одним словом и ничего более, а мы клюем на все такие штучки. Наверное, так одним веселее жить, а другим — тяжелея заполучить невесту. Наши дедушки и бабушки и наши родители, этого не делами. Они обменивались обручальными кольцами в загсе или в церкви и этим скрепляли верность в любви и уважении в жизни. Поэтому, делая предложение своей девушке не обязательно дарить кольцо. Невидаль — кольцо! Вместо того чтобы развивать в себе комплекс неполноценности, лучше пусть наши мальчики дарят нам свою любовь. А тебя, Оля, я от души поздравляю. Кольцо красивое, у твоего жениха хороший вкус.

— Его мама Максима купила.

Ольга вытянула руку и с восторгом рассматривала кольцо.

— О! — Таня растерянно пожала плечами. — Значит у его мамы. Это тоже хорошо.

Андрей, почувствовав поддержку, волнуясь, стал рассказывать, что когда они сочетались браком с Аленой, были еще студентами и куплены только обручальные кольца. Да и помолвки, как таковой у них не было. Решили и поженились, смеясь, закончил он свой рассказ.

— Вот-вот, Ольга, — погрозился на нее пальцем, молчавший до этого Илья, — вытрясла из парня «новодел», а твой Макс, чтобы угодить тебе, возможно, влез в долги, или истратил все свои денежки и теперь ему придется годами копить на свадьбу. Так можно до самой старости свадьбу ждать.

У Ольги расширились глаза.

— Перестань пугать невесту, — прокричала Илье Юлия. — Там все нормально. — Она махнула рукой, подчеркивая, что Илье не стоит беспокоиться. — Родители Макса купили кольцо и свадьбу закатят всем на диво. У них там соревнование: кто круче. А Макс, если это тот, о котором я думаю, так он не кредитоспособный, но это пока. А тебе, милому, работать нужно много и тогда сможешь купить своей девчонке скромненькое колечко. Традиции традициями, но они сейчас без кольца и смотреть на тебя не станут.

— Жестко, — Таня взглянула на Юлию.

— За то, честно!

— Между прочим, обратите внимание, что в русском словаре нет слова «помолвочное». Его даже не просто произнести.

— Тань, а тебя лично, — смущаясь, спросил Андрей, — звали замуж с кольцом?

— Задавать такие вопросы не замужним, но еще не старым женщинам, не красиво, — Таня засмеялась, — но, поскольку здесь все свои, поведаю, как на духу. Предложение получала, но без этих колец. Мне даже в голову это не пришло, как и моему мужчине тоже. Однако мой жених торжественно просил моей руки у моих родителей, чем поверг их в ступор и меня тоже. Я не знала о его намерении. Это было очень красиво, и я никогда этого не забуду. Вот это, думаю, и нужно взять на вооружение, а не маркетинговые уловки, хотя такие штучки украшают нашу жизнь, правда, если жених не промахнется с кольцом и угодит невесте.

— Мой Макс не промахнулся, — подала голос Ольга, уже забыв, что кольцо выбирала его мать, а не сам жених. — Мы скоро поженимся, и я буду хорошей женой. А на свадьбу нам папа денег даст. Вот.

— Что и следовало доказать, — засмеялась Юлия.

Илья посмотрел на Ольгу с неописуемым презрением.

— Я не устаю тебе удивляться. По-твоему, если парень подарил колечко, то обязательно будет спешить жениться? Это еще по воде вилами писано. Никак не могу понять, как можно быть такой наивной.

Илья дразнил Ольгу, а та, не нашла ничего лучшего, как начать всхлипывать, собираясь обрушить на головы присутствующих потоки слез. Дразнить Ольгу — это было его любимым времяпрепровождением. Подчас Тане казалось, что он и в издательство приходит с надеждой найти повод подразнить ее. Это очень напоминало зоопарк, когда ребенок подходит к клетке с обезьянами и начинает строить им рожи. Она покачала головой и вздохнула, глядя на Илью осуждающим взглядом.

— Когда ты научишься думать, прежде чем что-то ляпнуть, — пробормотал сердито Андрей.

Илья поднял вверх руки и с удовольствием потянулся.

— Полагаю, не скоро.

— Оно и видно, упрямец.

Пока Андрей препирался с Ильей, Ольга передумала плакать и с удовольствием стала разглядывать кольцо, то приближая руку к глазам, то отставляя ее подальше. «Чем бы дитя ни тешилось…» — с облегчением подумала Таня.

— А почему одни носят обручальные кольца на левой руке, а другие — на правой? Могу я попросить жениха надеть обручальное кольцо мне на палец левой руки? — наклонившись к Тане, спросила притихшая Ольга.

Таня засмеялась и снова повернулась к Ольге, позабыв о срочной статье.

— Хороший вопрос. Когда-то, он мне тоже пришел на ум. А чем тебя не устраивает кольцо на правой руке?

— Во всех фильмах они надевают кольцо на палец левой руки.

— Не те ты фильмы смотришь, — ехидно прокомментировал Илья. Таня покачала головой. Он явно решил не оставлять Ольгу в покое.

— Пожалуйста, Илья, возьми, наконец, тайм аут, — с улыбкой попросила она.

Наклонившись к Ольге, Таня стала ей рассказывать:

— Что касается обручальных колец, то тут можно законно утверждать, что это стародавняя традиция, корни которой уходят в эпоху египетских фараонов. Те считали круг — символом бесконечности, следовательно — вечности. Думаю с этим трудно поспорить. Согласна? — обращаясь к той, спросила Таня.

— Попробуй она не согласиться, — ехидно проворчал Илья и, заметив осуждающий взгляд Тани, приложил палей к губам.

Ольга согласно кивнула. Поближе пересел к ним Илья, подошел со стулом и сел рядом со столом Тани, Андрей, но она сделала вид, что этого не замечает. Таня ожидала, что сейчас Юлия ехидно скажет, что она снова устроила лекцию, но та молчала и даже перестала печатать. Неужто интересно?

— Есть даже интересный древний обычай, когда кольца будущих молодоженов погружали в одну емкость с водой, а затем полностью замораживали.

— Это потому, что вода является носителем информации? — не выдержал Илья.

— Именно. Люблю умных людей, но ты подчас невыносим. — Таня покачала головой. — Считалось, что кольца запоминают, что были неразлучны в глыбе льда, и обладатели этой пары колец будут испытывать обоюдное притяжение всю жизнь.

Илья засмеялся.

— Сказки все это! Напоминает дурацкие девичьи гадания с зеркалом и без него: чихалки, икалки, чесалки, прилипшие нитки, появление белых пятнышек на ногтях и прочая нечисть. А вот сказочка с кольцами — мне нравится. В этом что-то есть, этакое! — Он покачал указательным пальцем для пущей важности. — Оль, ты бы это до свадьбы проделала, но только с обручальными кольцами, а не с этой фигней. — Он бросил взгляд на кольцо с камнем. — Если, конечно, решила с Максом прожить до старости, а то не нужно рисковать.

— Я бы с тобой согласилась, — серьезно сказала Таня, и было видно, что она не шутит, — если бы ты исключил из своего списка гаданий — гадание с зеркалом. К нему я отношусь очень серьезно и вам советую. Но не будем это обсуждать сейчас, а вернемся к нашим баранам, поскольку Оля спрашивала о ношении обручального кольца. Так вот. Считается, что в строении нашего организма есть так называемая «любовная вена», которая проходит от левой руки к области сердца. Все очень просто и очень предсказуемо.

— Так, значит на левой руке, а мы… — огорченно стала говорить Ольга, но Илья остановил ее.

— Тихо! Не тарахти, — приказал он и та, сердито засопев, замолчала.

— Насколько я сведуща в этом вопросе, медицина этого не подтверждает. Если такой любовной вены нет, то ее следует придумать. Думаю так и сделали. А аргумент мог бы быть куда проще: с левой стороны у нас сердце и поэтому кольцо нужно носить ближе к сердцу.

— А ларчик просто открывался, — пробубнил Андрей и Таня ему улыбнулась.

— Мы же носим обручальное кольцо на пальце правой руки. Так повелось в православном обряде — кольцо должно быть на правой руке. Одна из теорий разъясняет, что левая сторона принималась как грешная и нечистая, а правая — верная и справедливая. Почему это так, сразу же вам скажу — не знаю. Но при желании это сейчас не проблема узнать. Узнавайте. Когда узнаете, расскажите мне, очень интересно. Так что, — обратившись к Ольге, сказала Таня, улыбаясь, — решай сама на пальчик какой руки надеть тебе обручальное колечко.

— А я думал, потому, что правой рукой нужно подписывать разного рода документы, — тихо сказал Андрей.

— Ага, — хмыкнул Илья, — особенно если ты не грамотный или левша.

— Тогда ставили крест, — задумчиво произнес Андрей, — а вот с левшами проблема.

— Тоже мне проблема, — хихикнула Ольга, — тогда скрывали, что ты левша и насильно переучивали. Это сейчас считается, что левши особые. Еще чуть-чуть и начнут переучивать правшей на левшей.

— Пожалуй, у вас ума хватит, — не выдержала Юлия. — С верной и справедливой стороны на грешную и нечистую сторону. По-видимому, поэтому и переучивали.

«Очень забавный вышел у нас разговор», — подумала Таня и снова вернулась к своей статье, но за ее спиной раздался голос Андрея:

— Таня, так ты была замужем?

В комнате стало тихо. Это было совсем некстати. Ольга начала было что-то говорить, но Юлия послала ей предупреждающий взгляд и та замолчала. Таня поняла, что снова прокололась и еще в присутствии Юлии. Но вопрос был задан и на него ждали ответ. Она чувствовала спиной, что все превратились вслух.

— Нет. Замужем я не была, но платье белое было сшито. Свадьба так и не состоялась.

— Ты не вышла за него замуж, но…? — вопрос исходил от Ольги и все на нее зашикали, а Илья громко вздохнул. Юлия молчала, словно ее не было в комнате, но Таня знала, что та внимательно ее слушает.

— Да, — громко сказала Таня. — Он не женился, а я — не вышла замуж. Так бывает, даже когда жених просит руки невесты, у ее родителей.

— И кто передумал? — весело спросил Илья. — Наверняка ты. Ты у нас такая принципиальная и гордая.

— Нет, не я. Передумал жених.

— Ух ты! — тихо сказал Андрей. — Это, наверное, очень тяжело.

— Очень, — согласилась Таня.

Юлия встала и подошла к ее столу. Она пригласила ее пообедать вместе и добавила, наклоняясь к ней:

— А я даже не знала, что обручальные кольца замораживали в воде. Если честно, то вообще не знала, почему там, — она кивнула головой в сторону, по-видимому, имея в виду запад, а, возможно и восток, — носят кольца на пальце левой руки. Спасибо. Было интересно.

— Да, пожалуйста. Когда узнаешь что-то новое, всегда интересно. Если раньше я о Дюрере знала столько, сколько знает любой человек интересующийся искусством, то теперь мне кажется, что я даже знаю, в какой позе он спал: на спине или на животе. Две недели «ночью и днем, только о нем» — это интересно, но очень напрягает.

— И на какой же?

— На спине.

— А с оформителями выпуска согласовала иллюстрации?

Таня посмотрела на Юлию и пожала плечами. Она давно уже заметила, что с каждым новым заданием редакции и участившимися обращениями к ней коллег за советами лицо Юлии при этом мрачнело и отношение к ней все больше становилось официально покровительственным — этак, свысока. Дистанция между ними в последнее время несколько увеличилась. Юлия из-за всех сил пыталась сохранить непререкаемый авторитет в редакции и постоянно подчеркивала свое превосходство над всеми. Единственное, что ее удерживало от ссоры с Таней и открытой конфронтации с той — по этой части ей не было равных в издательстве, — это Кирилл. Поэтому, когда вчера главный редактор в присутствии Юлии и других коллег попросил Таню побывать на премьере в Малом театре и подготовить статью, Таня сказала, что лучше Юлии Борисовны эту статью никто не напишет, поскольку в части освещения театральных премьер ей нет равных. Она решила не затевать смуту в редакции и сохранять спокойствие. Вот и сейчас она смирилась с менторским тоном Юлии и почти с нежной улыбкой произнесла:

— Тысяча благодарностей за напоминание. Все сделано по инструкции. Можешь не волноваться.

«Видит Бог, я ее терплю. Правда уже с трудом, но все же», — похвалила она себя.

Юлия ничего не ответила и вернулась в свое кресло.

«Вот и славно», — подумала Таня и стала набрасывать план для подготовки очередного интервью.

— Милые коллеги, — громко обратился Андрей к сидящим в комнате, — я жду от вас предложения по интересным вопроса. Прошу вас передать мне ваши тексты.

Таня, обернувшись к нему, кивнула в сторону его компьютера. Андрей радостно засуетился, открыл нужный файл и углубился в чтение.

— О! Мне нравятся твои вопросы, — воскликнул он. — Чтобы на них ответить, прежде нужно репу свою почесать.

Илья поднял голову.

— Читай

— Ты не возражаешь? — обратился Андрей к Тане. Та в ответ только кивнула головой и снова вернулась к статье.

— Итак, — торжественно проговорил Андрей. — Вопрос первый: как профессия человека влияет на отношение к нему окружающих? — Оглядев всех, он продолжил. — Вопрос второй: вы согласны с утверждением Репина, что «если сегодня вечером тебе было интересно и весело, то завтра жди скуку»?

Илья засмеялся.

— Лихо! А я думал, что нужно придумать вопросы типа: угадай, кто это сказал или что это означает. А тут вопросы типа: ваше мнение. Это будет куда серьезнее. Здесь нужно будет запустить свой интеллект.

Юлия на это никак не отреагировала. Она молчала, опустив голову.

Глава 6

Отношение Юлии к Тане менялось на глазах. Это даже стали замечать коллеги по работе. Как только начинался обед, Юлия демонстративно поднималась из-за стола и направлялась в кабинет Платона. О чем они там говорили, никто не знал, но все ждали перемен, за исключением Тани. Она все больше отдалялась от окружающей ее реальности. Кризис наступал неотвратимо, а сил становилось все меньше. Казалось бы, все идет, как и должно идти. За четыре года для Тани стало естественным не позволять себе мысленно возвращаться к отношениям с Егором, что стоило больших усилий отгородиться дверью от подобных мыслей, когда они нашли щелку и стали вползать обратно. Семь прожитых без Егора лет отодвинулись в сторону, словно их и не было. Но так ей только казалось и она снова, с новой силой переживала момент их расставания, снова анализировала свои действия, хотя ясно понимала, что это уже в прошлом. Прошлое — подчас мучительное, полное страсти, чудесное прошлое с его опаляющим счастьем, которое не вернешь и не воскресишь ни какими силами. Надо смириться, но боль, там внутри терзала и мучила. Рядом был Кирилл, и она гнала прочь все мысли о тех днях. Но больше всего ее пугало то, что ей стало легко вызывать в памяти моменты ее любви Егора. Кирилл стал замечать некоторую отстраненность Тани, а она, боясь его огорчить, пыталась все сгладить и этим делала еще хуже. Но главное было в том, что она не могла понять, почему ее снова стала преследовать мысль, что это она во всем виновата. Постоянно задавая себе вопрос, хочет ли вернуть его, она так и не смогла на него ответить.

В один из таких дней, Юлия попросила Таню остаться и не ходить на обед.

— Мы с тобой давно не болтали, — игриво проговорила она и погладила Таню по плечу.

Когда комната опустела, Юлия подвинула кресло к столу Тани и тихо заговорила:

— Я хочу с тобой поговорить о Кирилле. Он меня в последнее время беспокоит.

— Кирилл? Беспокоит? И почему тебя? Что случилось? У него сейчас много срочной работы и я думала, вы не часто встречаетесь, — Таня пожала плечами и почувствовала, как тревожно забилось ее сердце. — Извини, но, что означает твое «в последнее время»? Это когда?

Юлия сердито вздохнула, но затем взяла себя в руки и ласково проворковала. Это у нее был коронный номер, и им она владела виртуозно.

— Таня, ты ведь его друг и должна понимать, что Кириллу нужна свобода или он в твоих силках зачахнет. Мы уже давно решили, что ты ему не подходишь.

— Интересно, кто это «мы»? Извини, но я не могу влезть в твою голову и узнать, что ты там решила.

Юлия смешалась.

— Мы — это ты и я.

— А-а, так ты обо мне говоришь, — весело засмеялась Таня. — Еще раз извини, я уже подумала, что ты член царской семьи.

— Изволишь шутить? Зря. Все гораздо серьезнее.

— Да неужели? И потом, я ничего с тобой не решала и он мне не друг.

Таня с улыбкой покачала головой.

— Не друг?

В голосе Юлии было столько удивления, что Таня не удержалась и засмеялась.

— Ты, как маленькая девочка в песочнице. Кирилл мой любовник! Мы вместе живем четыре года. За это время можно было родить двоих детей,… нет, пожалуй, даже троих, и спокойно развестись.

От таких слов Юлия вошла в ступор. Она пыталась что-то сказать, но не находила слов.

— Ты… ты…

— Да, я его любовница, — подсказала Таня. — А ты решила, что по вечерам мы играем в лото? Он в силках, а я без них? Все хорошо. Не волнуйся. Он не в силках.

— Но ты ведь не родила, — растерянно пробормотала Юлия.

— Это была моя ошибка, и я решила ее исправить. Тем более что Кирилл настаивает.

— Кирилл хочет ребенка? Он настаивает? — у Юлии округлились глаза.

Выражение «в силках зачахнет» показалось Тане любопытным эвфемизмом, поскольку она не представляла Кирилла чахнувшим, кто-кто, но только не он. Но это было сказано с таким серьезным видом и неподдельной озабоченностью, что привело ее в замешательство.

— И потом твое утверждение, что он «в моих силках», — Таня удивленно подняла брови и снова повторила — «в моих силках»? Бред какой-то. — Выдохнула она. — О каких таких моих силках идет речь? Это он тебе сказал?

— Нет. Не говорил, но я не слепая. Я все вижу сама и мне не нужно об этом говорить. Я с детства знаю Кирилла и вижу когда ему плохо.

— Невероятно!

Таня сказала, не поднимая глаз, но теперь посмотрела на Юлию и усмехнулась.

— А ему плохо? — ирония звучала в ее голосе. Она с улыбкой закатила глаза. — Что-то не замечала. Как раз наоборот, он постоянно прибывает в восторженном состоянии.

— Ваши отношения, похоже, уже давно исчерпали себя и я, как его близкий друг должна, нет, обязана указать тебе на это. Ничего личного. Ты ведь знаешь, с какой симпатией я отношусь к тебе. Да и тебе уже пора найти себе достойную пару сообразно твоим мыслям и стилю жизни. Мне не нужно было вас знакомить. Это моя ошибка.

«Ну и наглость!»

— О чем ты? — ледяным голосом спросила Таня. — Ты нас не знакомила. Не нужно придумывать того, чего не было, и волноваться, так не следует. Кирилл уже давно не мальчик и наши с ним отношения на то и наши, что они никого не должны касаться. Юля, ты то должна это понимать. Ты взрослая женщина!

«Бог мой, у меня есть сообразный стиль жизни?» — удивилась про себя Таня, но виду не подала. Она поняла, на что намекала Юлия. Кирилла ей отдавали на время, для его время препровождения, но ошиблись в расчетах, и теперь было необходимо вернуть его в лоно их круга. Первое время Юлия закрывала глаза на их отношения, решив, что все само рассосется. Не рассосалось, и она была в панике. Терпеть такое «безобразие» четыре года стало для нее выше ее сил.

Стараясь подавить закипавшую в ней ярость, Таня, пристально глядя на Юлию, спросила:

— Ты считаешь, что Кирилл неоправданно долго задержался возле меня?

— Да. Именно так я и считаю. — Юлия заерзала в кресле. — Если честно, то я этого от него не ожидала. Ты должна помнить, я тебя предупреждала.

— Как же, как же. Я помню, — тихо сказала Таня. Она говорила так тихо, что той приходилось все время наклонять голову и это стало раздражать.

— Таня, — Юлия снова сделала паузу. — Таня, я очень привязана к Кириллу, он мой, наш друг с самого детства.

«Бред! И я должна в этом участвовать?»

— Кто бы мог подумать иначе. «Наш» — это означает твой и твоей сестры. Так? Или еще кто-то входит в этот круг? — Таня откинулась на спинку кресла и снисходительно улыбнулась, глядя в глаза Юлии. — Вы им владеете? А он об этом знает?

— Именно это и означает. Думаю, он это понимает и принимает.

«Принимает? Господи! Слышал бы это Кирилл».

— Я так и поняла. — Таня опустила глаза и облизала пересохшие губы. — Монополия на Кирилла? Смешно. И что дальше? Будем его делить или будем разыгрывать? — она вскинула на Юлию глаза. — Пользуйтесь, кто вам мешает? Только не заиграйтесь, он ведь живой мальчик и с ослиным упрямством. Но это ты и сама знаешь, ведь он ваш друг с детства. Все идет своим порядком. И волноваться не из-за чего.

Юлия закусила нижнюю губу и постучала пальчиком по столу. Тане стало стыдно за то, что они вот так сидят и делят Кирилла. «Интересно, чтобы сказал Кирилл, услышав их?» И Таня поняла, что, пожалуй, впервые не знала, как поступит он. От пришедшей ей мысли, стало не по себе. «А она? Как бы поступила она, если бы Кирилл так говорил о ней? Пользуйтесь….» Ей стало стыдно, и она с трудом проглотила ком в горле. Теперь ей было все равно, чтобы не сказала Юлия. Хуже уже придумать было нельзя. Нужно подняться и уйти, но она продолжала сидеть.

— Я знаю твое намерение, и этот сарказм не остановит меня, чтобы не сказать тебе правду.

«Правду? О чем она?» Таня подняла руки вверх, изображая, что сдается.

— Что ты знаешь обо мне и моем намерении? — огрызнулась она и поежилась под ее бесстрастным взглядом. — Я все поняла. Тебе не следует больше утруждать себя. У него успешные, даже очень успешные, сверх меры успешные родители, а у меня любимые мной родители, но не настолько успешные, как родители Кирилла. Вместе с тем дочери всех сверхуспешных родителей, красавицы и умницы, стоят в очередь заполучить такого сказочного принца. Но если углубиться дальше, то обнаружатся умные и сверхуспешные женщины, которые не прочь в своем окружении иметь красавца рыцаря, на которого ни одна особь женского пола не вправе претендовать. Он украшение и тема для разговора на твоих посиделках о его происхождении и талантах, похождениях и сексуальных победах над «дорогими» дочками-красавицами, наконец, а сейчас такие похождения отсутствуют, и вам стало скучно. В итоге полный комплект иронии и вагон цинизма.

— Все верно. Я всегда знала, что ты умная и рассудительная. Но должна уточнить, что все это на фоне его ума, талантов, красоты и сексуальности.

«Еще бы, — подумала Таня, — ей ли этого не знать».

— Таня, — ласково обратилась к ней Юлия, — ты должна понять, что Кирилл для тебя неподъемная ноша. Зачем тебе все это? Ты умная, вполне успешная, и если не будешь отвлекаться, будешь еще успешнее. Я тебе это гарантирую. Ты всегда можешь на меня опереться. Я тебя всегда поддержу.

«Начался процесс покупки и продажи, — отметила про себя Таня. — Если я еще буду упираться, то начнутся угрозы».

— От такого лучше держаться подальше, — тихо проговорила Таня, скорее отвечая на свои мысли, чем на слова Юлии.

— Умница.

— Знаю! Думаю, ни я, ни он не испытываем долгоиграющего интереса друг к другу, и, поэтому, вам ничего не угрожает. Но все равно, спасибо, что ты меня предупредила. И спасибо, что решила меня поддерживать, но ты и сама хорошо знаешь, что мне этого не требуется. Вот только я не понимаю, что ты хочешь от меня? Какие действия ждешь?

— Для начала, тебе необходимо освободить его квартиру. Я слышала, что у тебя есть свое жилье. Вот и вернись туда. Придумай какую-нибудь причину и съезжай.

«О! Да у нее разработан план. Да что там план — там целая программа действий».

— А если я не соглашусь?

Таня из последних сил старалась сохранить хладнокровие.

— Это твое дело. Я тебе только советую. Сама понимаешь, будет хуже, если он сам тебе укажет на дверь.

— А он укажет?

— Непременно!

— Это он тебе сказал?

— Пока не сказал, но обязательно скажет. Я его хорошо знаю. И потом, он не создан к постоянным отношениям. Четыре года! — Юлия с пафосом развела руками. — Это более чем достаточно. Для него это рекорд.

— Кому достаточно?

— Кириллу, конечно.

Таня почувствовала усталость во всем теле. Разговор поначалу забавлял ее, но теперь, приобретя форму пошлости и наглости, стал скучен.

— Боже мой, — с ужасом прошептала она. — Какой стыд! Как я могла так низко пасть — сижу и слушаю твой бред! Не смей мне больше об этом говорить. То, что касается меня и Кирилла, не касается тебя ни под каким видом.

Юлия фыркнула, встала и быстро вышла из комнаты.

«Удивительные вещи творятся вокруг Кирилла», — Таня уставилась на экран компьютера, где практически полностью уже была напечатана ее статья о выставке. Трудно быть красивым, много претендентов на красоту, а если ты еще и умен…. Тогда держись. И этот крест должен нести Кирилл. Что задевает Юлию? И в чем заключается ее доверительное предупреждение, что Кирилл очень разборчив и поэтому у нее мало шансов. Тогда почему она решила, что он навеки останется с ней? А если и останется, какое ей дело до этого? Да, действительно она не красавица с длинными до пят золотыми волосами, но и не лысая дурнушка. Пусть у нее нет золотых волос, ни своих, ни крашенных, и волосы она не наращивает. Ей это совсем не нужно. Стрижка ее вполне устраивает. Свои длинные волосы она отстригла семь лет назад и больше никогда к ним не возвращалась. Густые темные волосы всегда послушно ложатся на ее голове в модную аккуратную стрижку, а большие синие глаза при этом становятся еще больше. Но пугало совсем другое. Юлия никогда раньше так откровенно не высказывала свои мысли. Что же тогда случилось? И почему Юлия не спросила, понравился ли ей Кирилл? Это считается само собой? Что она тогда сказала? Что-то типа — все в него влюбляются, а он только выбирает. Вот и она должна априори влюбиться в него. В этом у Юлии даже не было сомнений. Сама она не была в него влюблена. Это однозначно! Она обожала Кирилла, как обожают красивую вещь и волновалась, чтобы не лишиться той. Но почему так долго уговаривала ее, что он ей не подходит? Ясно ведь было, что он выбирать ее не станет. Или она что-то знает?

Глава 7

«Четыре года назад»

Был вечер. Рабочий день уже закончился, и в издательстве было тихо. Таня задержалась, заканчивая статью, и уже собиралась уходить, когда раздался звонок городского телефона. Подойдя к телефону, она стала раздумывать: поднять трубку или все вопросы и ответы оставить на завтра. Рабочий день закончен и ее могло здесь уже не быть. Звонок не умолкал, и она, вздохнув, подняла трубку. Потом она будет об этом жалеть, но это будет потом, а тогда…. звонила Юлия. Она попросила Таню, если та не занята вечером, подвести ей домой проект статьи о премьере в Большом театре. Распечатанный материал лежит у нее на столе, но она подумала и решила, что ей необходимо сделать некоторое дополнение и, если ее, Таню, не затруднит, записать на флешку статью (Юлия назвала файл) и ее с распечатанным текстом занести к ней домой. Все было сказано четко голосом начальника дающего срочное задание своему подчиненному. Таня согласилась и спросила адрес, а когда Юлия назвала его, у нее подкосились ноги, и она опустилась в кресло. Она знала этот дом и неоднократно бывала в нем. Нужно было отказаться, но Юлия уже положила трубку. В издательстве она работа только полгода, а до этого, будучи студенткой, была внештатным журналистом. Это было время, когда она привыкала к коллегам и, в частности к Юлии. С первого дня появления Тани в издательстве, Юлия обращалась к ней свысока, считая возможным делать ей замечания, поправлять и перебивать. Таню задевало, но она не возражала Юлии, решив сначала присмотреться к той.

Юлия в этот день отсутствовала в офисе, и Таня понимала ее волнение, поскольку статья о премьере в Большом должна была выйти в следующем номере журнала, а до срока оставалось только несколько дней. Юлия два дня сидела над статьей, тяжело вздыхала, нервничала, а звонки главного редактора с напоминанием срока сдачи в печать, ее с каждой минутой все больше раздражали.

Дом номер 6, в котором жила Юлия, находился в Чистом переулке. Таня хорошо знала этот район. Одно время она часто бывала в Арбатских переулках, бегала на выставки в Выставочный зал Академии Художеств расположенный на улице Пречистенка, куда выходит переулок, а точнее от которой он начинается. Там, совсем рядом, на углу Пречистенки с Чистым переулком стоит доходный дом, в который Михаил Булгаков поселил своего профессора Преображенского из «Собачьего сердца». И потом, сама она жила совсем рядом — на Гоголевском бульваре и знала этот район Москвы, на землях которого, когда-то, в далекую старину, располагалась обширная дворцовая Конюшенная слобода.

Вечер был теплый, и пройтись по Смоленскому бульвару было одно удовольствие. Но Таня не замечала ничего вокруг. Она шла и думала, почему именно этот переулок, почему именно этот дом? В Москве тысячи переулков, так почему же именно этот. Что с ней не так? И почему это именно с ней? Ее словно кто-то испытывает на прочность. Ей хотелось закричать, что она слабая и что у нее больше нет сил, делать вид, что все с ней прекрасно. Затем она стала себя ругать, зачем откликнулась на просьбу Юлии. Правда соглашаясь, она еще не знала адреса, а потом было неудобно. Боже мой! Ей всегда неудобно. Хватит. С нее уже достаточно.

На углу Большого Левшинского переулка она остановилась и стала раздумывать: пойти дальше, а затем повернуть на Пречистенскую улицу, и, пройдя по ней, затем у бывшего доходного дома, описанного Булгаковым, повернуть в Чистый переулок или это ей сделать сейчас. Здесь она может повернуть и пойти дальше по переулку. Сердце стало стучать громче, горло перехватил спазм. Решившись, повернув за угол и пройдя несколько шагов, она остановилась у здания Музея-мастерской скульптора Голубкиной. Ей трудно было дышать, ноги подгибались, на глаза навернулись слезы. Хотелось закричать, завыть, расплакаться в голос, наконец. Здесь, именно здесь, на этом самом месте Егор назначал ей встречи…, здесь она встречалась с ним, кого любила и все еще любит, и кого сейчас с ней рядом больше нет. Прошло уже три года, а она все еще так болезненно воспринимает малейшее напоминание о нем. Таня пыталась восстановить дыхание. Стала ругать себя, что выбрала этот маршрут. «Нужно было в Чистый переулок зайти со стороны Пречистенки». Это несколько отвлекло ее, и она почти побежала по переулку. Шум Садового кольца затихал за ее спиной. Перейдя на быстрый шаг, она оставила позади себя памятник Нансену в скверике перед бывшей усадьбой Сабашниковых, а справа — жилой дом архитекторов и строителей в стиле конструктивизма. Уже спокойным шагом подошла к повороту в Чистый переулок. Почему Чистый? «Чистый, потому что местных жителей не затронула ни одна из эпидемий, опустошавших Москву, — вспомнила Таня и с горькой улыбкой подумала, — хорошее место!» За спиной осталось здание посольства Мексики.

В переулке было тихо. Мимо прошли два человека и их шаги затихли за углом. Теперь Тане необходимо было сделать паузу и успокоиться. Входить в дом Юлии в таком состоянии категорически было нельзя. Ей нужно отвлечься от мыслей о Нем. Она должна переключиться на что-то постороннее. Продолжая рассуждать, Таня тихо шла по переулку. Она стала, в который раз, рассматривать дома. С правой стороны переулка когда-то располагалась усадьба Афросимовых с домами и большим садом. Здесь жила гроза всей Грибоедовой Москвы — вдова Настасья Дмитриевна Афросимова. По воспоминаниям ее современников это была дама «презамечательная своим здравомыслием и откровенностью». Она стала прототипом всем школьникам известной княгини Марьи Алексеевны из пьесы Грибоедова «Горе от ума». Это Фамусов грозно предупреждал всех: «Что станет говорить княгиня Марья Алексеевна!» Литераторы явно благоволили к этой даме. Лев Николаевич Толстой ее вывел в романе «Война и мир» под именем Марьи Дмитриевны Ахросимовой. Казалось бы, жила себе вдова тихо в веке девятнадцатом, а возможно и не очень тихо, если два великих писателя увековечили ее. И только одно это стало поводом, чтобы о ней знали в веке двадцать первом. А сколько талантливых, умных, храбрых и героических людей позабыты. Справедливо? Нет, не справедливо. И сколько такого несправедливого? Много! Но это не ответ. В этот вечер Тане думалось, что все и всегда несправедливо. С этим трудно было жить.

Она сосредоточилась на усадьбе. Сейчас та разделена на отдельные дома и участки. Таня помнила, как срезала расстояние, проходя среди домов по бывшей усадьбе, чтобы попасть к Выставочному залу Академии Художеств на Пречистенке. Часть усадьбы с садом сохранилась. Сохранился и одноэтажный деревянный дом на каменном фундаменте и еще несколько каменных флигелей. Это примечательное место. Таня стояла и смотрела на огороженную территорию. До войны здесь была резиденция послов Германии в СССР. После вручения Молотову ноту об объявлении войны последний посол Германии граф Вернер фон Шуленбург освободил резиденцию и отбыл на родину. Таня вспомнила, что где-то читала, что при вручении ноты у посла в глазах были слезы. Но это были дни минувшие, а сейчас перед ней была резиденция Московской патриархии.

Таня стояла на противоположной от резиденции стороне переулка у дома номер 6. Она знала, что высокий бывший доходный дом в стиле неоклассицизма с элементами модерна был построен на участке, приобретенном семейством «железнодорожных королей» фон Мекк, по заказу сына Надежды Филаретовны. Все, что хоть как-то, пусть даже и косвенно, имело отношение к любимому композитору Петру Ильичу Чайковскому, было досконально ею изучено. Она знала все о Чистом переулке не потому, что была слишком умна, а потому что, неоднократно бывала в соседнем доме под номером 8. Мимо него она прошла, опустив голову и прикрыв глаза ладонью, и теперь стояла к нему спиной.

Дом, указанный Юлией, был под номером 6. Таня вошла в арку, как велела та, и оказалась во дворе второго дома, который составлял единый ансамбль с домом с аркой.

Остановившись у больших железных ворот, она увидела подъезд и вошла в него. Потолки высокие, в подъезд выходит окно с витражом, а за ним еще лестница. Когда-то это была «черная» лестница для прислуги. Был в подъезде и старинный лифт с металлической решеткой, но Таня, отказавшись от него, стала пешком подниматься на третий этаж, откуда слышалась музыка и смех. После звонка, нужная дверь открылась, и на Таню обрушились звуки веселой музыки, громкие голоса, смех и все это слилось в единый неразборчивый гул. На пороге стоял среднего роста, крепко сбитый мужчина в черной рубашке с расстегнутым воротом и закатанными рукавами и, наклонившись вперед, чтобы лучше слышать Таню, вопросительно смотрел на нее. Мужчина был не знаком Тане и она, чтобы убедиться, что попала в нужную квартиру, спросила громко в подставленное ухо.

— Это квартира Вележевой Юлии?

— И Вележева Дмитрия, тоже, — попытался шутить мужчина, отступая в сторону и пропуская ее в квартиру.

— Дмитрий там, — он кивнул головой вправо, откуда раздавался громкий смех, — а с Юлей сложнее, пойду ее искать, — и тут же куда-то пропал.

Таня постояла несколько секунд одна в коридоре, потом стала решать в какую сторону ей идти: направо — откуда раздавались громкие голоса, или налево — где грохотала музыка, и, наконец, решившись, побрела в сторону голосов. Она почему-то решила, что именно там найдет Юлию. Это оказалась кухня: большая комната с плитой, большим холодильником в углу, мойкой и многочисленными полками и шкафчиками. Обычная кухня. Большой стол был подвинут к окну с отрытыми шторками, и она поняла, что все содержимое кухни, включая ее и мужчин, находящихся в ней, видны любому, кто в это время проходит по улице мимо дома. Таня остановилась на пороге и огляделась, оценивая обстановку и пытаясь вычислить ситуацию.

Их было четверо нетрезвых молодых мужчин. Они стояли кружком посередине кухни и громко, перебивая друг друга, что-то весело говорили и при этом страшно дымили. Молодой, но уже лысеющий высокий крупный мужчина с небольшим брюшком был мужем Юлии — Дмитрий. Это она поняла по рассказам Юлии. Двое других не привлекли Таниного внимания, а вот четвертый — высокий, стройный, с глазами поразительно зелеными, особенно по контрасту с темными густыми волосами и, — «О!» — с такой обворожительной улыбкой, — приковал к себе ее внимание. В его лице было нечто неотразимое, какая-то необыкновенная юность и страстность. Он был удивительно молод. Отдельные пряди волос, когда он размахивал руками и весело хохотал, падали на его открытый лоб и опускались до изящных бровей. И тогда, так поразивший ее парень, автоматически, легким движением руки, отправлял их назад. Он взглянул на нее с таким удивлением, словно она была видением из другого мира, а не женщиной, пришедшей с улицы, и не отрывал от нее взгляда, что она не удержалась и улыбнулась ему.

Мужская красота не производила на Таню подобного сильного впечатления с тех пор, как она влюбилась в Егора. Для нее все другие мужчины стали более или менее симпатичные. И, если порой и встречались красивые парни, то это мало ее волновало.

«Как хорошо, что у него не появляются ямочки на щеках, когда он улыбается, — вдруг подумала Таня, — а то меня бы, наверняка, от такого количества сладкого, вырвало». Она лгала сама себе. Причина была в том, что ямочки на щеках появлялись у Егора, и она считала, что только у него они замечательные.