Бесплатный фрагмент - Мультитрансформатор №7

МУЛЬТИТРАНСФОРМАТОР №7, УДИВИТЕЛЬНЫЙ И АБСОЛЮТНЫЙ

«Трудно отыскать смысл в этой бурлящей фантасмагории, понять, как происходит процесс производства образов, поскольку Третья волна не просто ускоряет информационные потоки, она трансформирует глубинную структуру информации, от которой зависят наши ежедневные действия».

Элвин Тоффлер «Третья волна»

«Смысл индивидуальной жизни заключается не просто в творчестве, а в героическом творчестве, то есть в таком, которое связано с непрерывной и порой очень жестокой борьбой».

В. П. Бранский

«Галлюцинации или провалы в памяти во время работы над произведением свидетельствуют о близости к цели».

Е. Ростовцев

***

от автора:

Книга основана на реальных фактах; все имена и фамилии сохранены в оригинальной транскрипции. Любое сходство с реальными людьми является намеренным. Ощущение иллюзорности и аллюзорности происходящего приветствуется и поощряется. Ни одно живое существо во время написания книги не пострадало, за исключением котёнка по имени Шива, который умер сам по себе, к великой горести автора и его супруги.

***

Произошла чудовищная ошибка: уборщица, протирая сухой тряпкой пульт управления китайскими ракетами, случайно нажала на красную кнопку. Так началась Третья Мировая война.

Результат налицо: Пелагон Громойло проснулся со страшным криком, а Виталий Климов, удачливый бизнесмен и счастливый семьянин, также проснулся в половине седьмого, но совершенно независимо от кошмарного сна Пелагона. Невзирая на то, что в налоговую инспекцию ему следовало прибыть в восемь, он поднялся на полтора часа раньше, хотя его флайер позволял добраться до нужного места всего за пять минут. Жена ещё спала. Легонько клюнув её губами в ушко, Виталий выскользнул из-под широкого одеяла (они всегда укрывались одним) и посеменил в ванную комнату, на ходу разминая верхние конечности путём интенсивного помахивания. Более серьёзный комплекс утренних упражнений он обычно проделывал сразу после омовения.

Приняв холодный душ, Виталий Климов вошёл в спортивную комнату и тридцать раз отжавшись, прыгнул на велотренажёр. Вначале, как всегда, педали крутились с трудом, но он быстро вошёл во вкус и вскоре крутил их так легко и непринуждённо, как будто и правда ехал куда-то. На лице его играла счастливая улыбка.

Всего в их доме было десять комнат. Столовая, зал, спальня, две детских (правда, детей у Климовых пока не было, но вот-вот они должны были появиться — Марина ждала двойню), кухня, физкультурная, сексуальная, компьютерная, рабочая. Плюс ванная и туалет. Чтобы заработать на этот дом, Виталий потратил очень много сил и энергии. Основную часть взноса сделав будучи главбухом в публичном доме, сейчас он был частным предпринимателем, что делало его жизнь весьма приятной штукой. О, как же благосклонна к нему судьба…

Быстро вращая педали, Виталий мчался сквозь заданный симулятором лес по узкой тропинке, навстречу залитой солнцем поляне, которая всё никак не хотела приближаться. Какое хорошее начало дня… Редко бывает, что ты просыпаешься с настолько отличным настроением! Ах, скорей бы Мариночка родила! Он бы всё делал для детей! В конце концов, им самим тратиться почти не на что, ведь всё у них уже есть: дом, оснащённый по последнему слову техники и обставленный по последнему слову моды, три флайера, две дачи (одна на Кипре, другая в Инфо-сити) … А дети — в них мы обретём новизну, откроем себя заново, будем заботиться о них, опекать, любить и лелеять… Виталий улыбнулся, вспомнив о последней причуде жены. Он и раньше слышал, что беременные женщины очень часто начинают испытывать довольно необычные потребности в пище: например, едят извёстку, мел, ткани, грызут втихушку стены, пластмассу… А вчера Виталий долго не мог найти свою домашнюю обувь и лишь потом случайно обнаружил спрятанный под ванным полем огрызок левого тапочка. Нет, он, конечно, не ругался на Марину; наоборот, ему стало так хорошо, так весело. Он даже не сказал о своей находке жене, поскольку не хотел вгонять её в краску. Будучи обращённой колли, Марина очень сильно стеснялась, когда какие-либо природные инстинкты брали верх над привычками, приобретёнными в результате кропотливой работы над собой сначала в томском интернат-питомнике, а затем (когда она получила среднее образование и направление на работу) и здесь, в крупном, напоминающем муравейник городе. Поэтому Виталий не любил лишний раз напоминать ей о том, что по природе своей она всего лишь собака, причудливой волей судьбы прошедшая через курс биотрансформации. Тем более, что он и сам не был человеком.

Приняв душ, Виталий наскоро перекусил (кофе плюс два бутерброда с колбасой из дельфиньего мяса), ещё раз поцеловал по-прежнему спящую Марину в остроконечное ушко и, переваливаясь с боку на бок, быстро поковылял в гараж, располагавшийся на крыше, рядом с бассейном.

Виталий задумался о своих детях. Благодаря вторжению гендизайнеров в их ДНК на первых неделях беременности Марины, те должны были родиться самыми настоящими людьми, не взирая на то, что родители их принадлежали к виду Animal Sapiens. «Кем они будут, наши чада? — размышлял Виталий, слегка прикрывая глаза. — Бизнесменами, космонавтами, людьми искусства?» Он был рад, что своим трудом смог обеспечить неродившимся ещё детям счастливое будущее — даже если с родителями что-то и случится, те всегда будут иметь самое необходимое. Дом и счёт отца в Лунном банке не позволят им влачить свою жизнь в нищете. Но это, конечно, не означает, что им совсем не нужно будет работать, так как работать необходимо любому разумному существу, ведь иначе… Виталий даже не знал, что «иначе», но всё равно был уверен: труд облагораживает, ведь именно он, труд, сделал из обезьяны человека. А человек сделал из обычных животных НАС. Но может ли быть так, что и человека тоже кто-то сделал, сунув стадо первобытных обезьян в мощный биотрансформатор? Тогда люди такие же как мы… тогда они ничем не лучше нас…

Сам Виталий был императорским пингвином. Для того, чтобы его социальный коннект с человеческим обществом был более гармоничным и чётким, клюв и гортань у него удалили и заменили на человеческие губы и речевой аппарат, выращенные в биокосметических лабораториях «ППЛ Терапевтикс». Вместо крыльев у Виталия были мускулистые мужские руки, а нижние его лапы были аранжированы удлинённой голенью с вкраплениями человеческих мускулов. Всю жировую прослойку разумного пингвина, предназначенную первоначально для защиты от мороза, также удалили, поскольку под геодезическими куполами не существовало такого понятия как холод, но пуховой покров всё же удалять не стали, дабы в Виталии хоть что-то осталось от того аборигена Арктики, каковым он был до встречи его родителей с бригадой российских биотрансформаторов. Возможно, какому-нибудь австралийскому туземцу он и показался бы воплотившимся в реальность ночным кошмаром, но в современных мегаполисах к обращённым животным и экстремальному био- и гендизайну давно уже привыкли и если что-то кого-то там и шокировало, так это было скорее отсутствие биологических модификаций, нежели их наличие. Одет же Виталий был по обыкновению в элегантный фрак и шляпу с вуалеткой.

В отличие от многих других представителей человеческой расы, Пелагон Громойло всегда ходил под углом 75 градусов по отношению к поверхности земли. Похоже, у него был смещён центр тяжести или гравитации, так как несмотря ни на что он тем не менее ни разу не падал вниз лицом: ни физически, ни метафорически. Впрочем, ложь! Метафорические падения в последнее время выпадали на его долю довольно часто, но об этом потом. В общем, как ни пытались разные врачи научить его ходить нормально, ничего у них не вышло. Серые глаза Пелагона всегда глядели на мир исподлобья благодаря этому самому семидесятипятиградусному наклону, а двигался он вперёд так, словно преодолевал сопротивление сильного ветра, очень сильного ветра, разве что волосы на голове не трепетали от его порывов. Также у Громойло была чрезвычайно широкая грудная клетка, и если он захотел бы, то мог бы стать водолазом. Однажды, ещё в пятилетнем возрасте, кто-то из детей во дворе попросил его надуть шарик. Громойло глубоко затянулся воздухом и дунул всего лишь один раз, но этого оказалось достаточно для того, чтобы шарик резко принял максимально возможный размер и тут же со страшным грохотом лопнул, заставив перепуганных малышей броситься врассыпную, оглашая пространство недовольными криками. В шестнадцать лет Пелагон выучился игре на саксофоне и теперь принимал участие в группе радикального философского джаз-панка, в которую кроме него входили Олег Белоносов (гитара, вокал), Саша Матусевич (барабаны) и Стас «Fred Frith» Соколов (бас). Они принципиально не использовали современные цифровые инструменты, играя прямолинейную живую музыку, базирующуюся на авангарде конца двадцатого века. Их группа называлась «Оркестровый Яма».

Пелагон же Громойло давно был любимым предметом обсуждения всех бабушек, живущих в одном с ним доме. Они считали его извращенцем, потому что видели его однажды сидящим на подоконнике в одних трусах и с биноклем. Его нос был немного похож на утиный, а губы были чуть вывернутыми, и ещё у него не было девушки, в связи с чем многие соседи считали, что он педераст, но это также не соответствовало истине. На самом деле Пелагон всем своим сердцем стремился к большой и чистой любви с женщиной, но — увы! — до сих пор так и не встретил ту единственную, которая могла бы стать его спутницей жизни. Что же касается Иры Белоносовой… Громойло избегал её, хотя она, наоборот, к нему тянулась. Ему казался чуждым её образ мышления, да и внешний вид девушки не слишком соответствовал его представлениям о спутнице жизни, поэтому между ними до сих пор ничего не было. Да и слишком молодой она была для него. Ира обычно приходила к нему вместе со своим старшим братом Олегом, который играл с Пелагоном в одной группе. У Громойло был длинный чёрный чуб, который очень часто падал ему на глаза, и он тогда дёргал головой, возвращая непослушную часть причёски на место. Глубоко в душе он считал, что рождён для какой-то великой миссии.

Родился Пелагон Громойло седьмого июля 2067-го года в 7 часов 23 минуты. Зачат он был в невесомости — его родители в те далёкие дни проводили отпуск в одном из орбит-отелей, где и познакомились с вытекающими отсюда последствиями. Вероятно, именно в связи с орбитальным зачатием у Пелагона и наблюдались проблемы с центром тяжести. Если бы кто-либо взялся за создание его автобиографии, лучшим названием для книги было бы «Рождённый в невесомости».

Перекусив, Громойло побрёл на чердак, где проживал его хороший приятель, бомж Валера Птолемеев. Имеющий два высших образования, он также имел несчастье жениться в своё время на одной стерве, которая в итоге лишила его квартиры и теперь жила в ней вместе с двумя мужьями, не зная ни горя, ни забот. Из всех вещей она оставила Валере только педальный вертолёт, который стоял сейчас, накрытый чехлом, всё на том же чердаке. Иногда Валера кружил на нём над их домом, но далеко улетать боялся, так как ещё год назад где-то потерял права. На чердаке он прибрался, отгородил себе уголок, а мыться ходил к Пелагону. Был он плотного телосложения, взъерошен и сутул. К слову, логически неверно называть его бомжем, ведь его место жительства было определено достаточно чётко — чердак. Пока Громойло поднимался к нему, Валера тщетно пытался понять, о чём же повествует одна статья в газете «Новый взгляд», которую он сосредоточенно читал уже минут пятнадцать.

— Кажется, я нашёл себе работу, — с облегчением откладывая газету в сторону, сообщил Валера Пелагону, когда тот навис над ним словно горгулья над тротуаром. Даже не взирая на два высших образования, он никак не мог понять, о чём же говорится в этой статье.

— Неужели? — обрадовался друг. — И где же?

Сам Громойло работал в копировальном центре, обслуживая биоксерокс, но сегодня было воскресенье и он отдыхал. Профессия Пелагона была во многом наследственной. В смысле, наследственной кармически. Его дедушка тоже работал в копировальном центре, но только не на био-, а на самом обычном ксероксе. А когда он (дедушка) был маленьким, то однажды откопировал пять десятирублёвых бумажек и пошёл с ними в магазин за мороженым и прочими сладостями, надеясь, что продавцы примут фальшивые деньги за настоящие, но те над ним лишь посмеялись.

Итак:

— Неужели? — обрадовался друг. — И где же?

— Буду торговать на Октябрьском рынке.

— Чем?!

— Часами. Один обращенец предложил мне место продавца.

— Ну что ж, неплохо, — кивнул Громойло. — Может, и квартиру себе снимешь.

— Но мне и здесь хорошо! — немного обиженно воскликнул Валера. — И платить не нужно, и условия удовлетворительные.

Когда Ира только познакомилась с Пелагоном, ей было четырнадцать. Знакомство состоялось около двух лет назад, когда она вместе со своим братом зашла к его бывшему однокласснику, чтобы поискать в его обширной библиотеке материал для школьного сочинения. Влюбилась Ира в него с первого же взгляда, и особенно её сразил наклон, в котором пребывало тело Пелагона, начиная с самого рождения. Спустя месяц она попала в его квартиру ещё раз, опять-таки вместе с Олегом. Девушка делала всё возможное, чтобы Громойло уделил ей внимание и сдал в аренду хотя бы частичку своего сердца, но тот был холоден как криогенная камера и ограничивался в общении с нею лишь общими фразами. Однако чем дальше, тем более дружелюбен он становился, но сколько она не намекала ему на своё желание стать подругой дней его суровых, Пелагон либо делал вид, что не понимает этих намёков, либо действительно был полным кретином. Бывало, она посещала его и одна — тогда они пили кофе и разговаривали. Однажды, когда Ира находилась у него в гостях, Пелагону понадобилось срочно куда-то выйти, так что он оставил её в квартире одну, и Ира быстренько помочилась на палас у окна, таким образом как бы метя территорию. Может, это сработало, а может, имело место обычное совпадение, но вот уже как два года после этого магического обряда Пелагон Громойло не имел близких отношений с девушками, о чём Ира периодически узнавала от своего брата. Также она регулярно посещала выступления «Оркестрового Ямы» и азартно прыгала перед сценой, особенно усердствуя в те моменты, когда солировал саксофон её возлюбленного. Несколько дней назад Громойло отдал свой инструмент Паше Королёву: их группа записывала альбом и им нужен был на время хороший сакс. Вначале Пелагон не хотел его им давать, но потом они его всё же уломали и через десять дней пообещали вернуть.

И вот наступил первый рабочий день бомжа Валеры. Его работодатель, пингвин Виталий Климов, уже как следует проинструктировал нового работника, и теперь тот отважно стоял за прилавком, истерично вопя на весь базар:

— Часы квантовые, производство Корея! Часы квантовые, производство Корея! Покупайте, не стесняйтесь!

За пятнадцать минут он уже порядочно охрип. Коллеги косились на него с плохо скрываемой неприязнью. Справа от него торговала глазами (тоже, вроде, корейскими) крупная женщина, похожая на неприступную крепость. Слева продавал различные инфостержни очкастый малец лет семнадцати, к которому Валера сразу проникся дружеским расположением, признав в нём такого же, как и он сам, интеллектуала. А напротив, среди кучи консервных банок, темнело лицо представителя кавказской национальности, то и дело угрожающе шевелящее усами. От его жгучего южного взгляда Валере делалось не по себе.

— Часы квантовые, производство Корея! — продолжал выхрипывать он. — Налетайте, покупайте!

За день ему удалось продать шесть различных часов. В полчетвёртого за ним должен был прилететь работодатель, чтобы забрать остаток товара и выручку. Оклад Валеры напрямую зависел от выработки и должен был выплачиваться каждую неделю. О каждых проданных часах он делал соответствующую запись в тетрадке, чтобы пингвин Климов имел точное представление о том, какой товар есть в наличии и какого товара в наличии больше нет.

Рабочий день Пелагона начинался в девять и заканчивался в пять. Иногда народу было много, а иногда мало. Сегодня с самого утра подвалил большой заказ, который был выполнен лишь к четырём часам дня: прибывший из Великобритании Мохаммед аль-Файед, узнав о дешёвых сибирских расценках, намерен был клонировать себя в пятьдесят шестой раз — как обычно, в двадцати экземплярах. Ещё в конце двадцатого века он попытался получить английское гражданство, но до сих пор ему в этом почему-то отказывали, вот он и поклялся себе и своим потомкам любой ценой добиться поставленной цели, и теперь бесчисленное множество его копий осаждало различные министерства Англии, желая добиться нужного результата хотя бы из принципа. Но складывалось такое впечатление, что английские чиновники тоже пошли на принцип, поскольку по каким-то личным причинам продолжали отказывать аль-Файеду в гражданстве, хотя всем остальным желающим стать гражданином Великобритании столь суровых отказов обычно не делалось. Сейчас заказчик сидел в кресле и ждал, когда же отпечатаются требуемые копии.

После того, как аль-Файед расплатился и ушёл, уведя за собой двадцать новорожденных клонов (одеждой для них он запасся заранее), Громойло устало вздохнул и только собрался выйти на крыльцо подышать свежим воздухом, как отворилась дверь и вошёл новый клиент. Это была высокая стройная брюнетка с немного удивлённым выражением лица, одетая в короткое серое платьице. За плечами у неё висел портативный авиаранец.

— Извините, это здесь биокопии делают? — поинтересовалась она.

— Да, тут, — кивнул Пелагон, и сердце его вдруг забилось быстрее, словно некий тренер выстрелил из стартового пистолета и теперь нужно было срочно куда-то бежать. Ему захотелось, чтобы эта девушка всю оставшуюся жизнь шла с ним по одной дороге… короче, это была любовь с первого взгляда. — Вы… вы хотите снять копию?

— Да, — призналась девушка. — Понимаете, — она улыбнулась, — в меня влюбился один мэн, а у меня уже есть парень. Вот я и решила сделать тому мэну генокопию, чтобы он от меня отвял. Отведу её к психокорректору, перепрограммлю слегка…

Громойло, что есть силы стараясь отклоняться назад, дабы не выглядеть в её глазах слишком глупо со своим смещённым центром тяжести, сделал шаг по направлению к биоксероксу.

— Раздевайтесь! — дрожащим от волнения голосом сказал он.

Девушка принялась стягивать с себя одежду, при этом хитро косясь на Громойло. А может, ему только казалось, что она посматривает на него хитро?

Незадолго до того, как Виталий Климов должен был прилететь на рынок, к лотку Валеры приблизились два торговца с соседних лотков.

— Ты потом останься, — со странной многозначительностью проговорил тот очкастый парень, который торговал стержнями.

— Зачем? — удивился Валера.

— Так нужно.

А незадолго до того, как клиентка уже готова была лечь под сканер, в помещение ввалился грязный мужик и вопросительно закричал:

— БИОКОПИЮ МОЖНО СДЕЛАТЬ?!

— Да, можно, — немного рассерженно ответил Пелагон. Он хотел как можно дольше просуществовать наедине с этой клиенткой, стоявшей перед ним в одних трусиках и стыдливо прикрывающей молочные железы, но какому-то придурку понадобилось срочно сделать ксерокопию. От подобных клиентов Пелагон очень быстро уставал и во время контакта с ними сильно нервничал (см. Приложение №1). — Подождите в коридоре, у меня клиент.

— МНЕ БЫСТРО! — заорал мужик, едва ли не подпрыгивая на месте. — Мне только ладонь нужно сделать, на прописку!

Громойло вопросительно посмотрел на девушку.

— Ой, да сделайте вы ему, если это действительно быстро! — сказала та. — Я подожду.

Подчинившись инструкциям Пелагона, мужик с готовностью засунул свою правую конечность в нужное отверстие сканнера. Скоро из щели приёмного бокса выползла кисть руки. Положив её в пакетик, Громойло взял с клиента нужную сумму и поспешно выпроводил его прочь, после чего вновь обратил взгляд своих глаз на сидящую на стуле полуобнажённую девушку.

— Трусики тоже снимать? — спросила она.

— Да-да, для полного копирования снимать нужно всё…

Девушка стянула последнюю деталь туалета и предстала перед Громойло полностью обнажённой.

— А это не больно? — уточнила она.

— Нет-нет, что вы! А невесомости вы не боитесь, надеюсь?

Он помог ей забраться в самый большой цилиндр, при этом поддержав за левую ягодицу. Девушка ничего не имела против. В этот момент в помещение вошла Ира Белоносова. На верёвочке она тащила за собой свою любимую игрушку — собачку Джедайку на колёсиках. Игнорируя тот факт, что ей было уже пятнадцать (почти шестнадцать), девушка до сих пор возилась с игрушками и даже спала с ними. В школе на неё смотрели как на чокнутую. Громойло мысленно застонал. Ну почему, почему она всё время приходит в самые неподходящие моменты?.. Он поспешно отдёрнул руку, и клиентка наконец залезла внутрь. Закрыв дверцу, Громойло включил невесомость и принялся регулировать положение тела внутри сканера, одновременно здороваясь с Ирой нервным кивком головы. Ещё не успев среагировать должным образом на заигрывание Пелагона с клиенткой, девушка, радостно блестя глазищами, задала ему жизненно важный, по её мнению, вопрос:

— Громойло, кем бы ты больше хотел быть: Бебекой или Мемекой?

Будучи крайне иррациональным, неподвластным мужской логике существом, Ира очень часто ставила Пелагона в философский тупик подобными вопросами. Её нетрадиционный способ мышления был ему непонятен и поэтому пугал. Кем бы он больше хотел быть: Бебекой или Мемекой?.. Бред какой-то. Отмахнувшись, Громойло продолжил манипуляции с приборной панелью ксерокса.

Загрузив в два чемодана оставшиеся часы и забрав выручку, пингвин-коммерсант улетел, оставив недоумевающего Валеру на рынке в окружении шестнадцати других продавцов. Надеюсь, они не собираются меня бить?

Рынок быстро пустел.

Сканер зажужжал, делая снимок человеческого тела, а Ира вдруг ощутила жуткую ревность. «Хоть бы ксерокс щас сломался, — подумала она, — а эта шлюха умерла бы там от голода!» Будучи женщиной, она очень чутко реагировала на любые проявления мужских эмоций, пускай даже те были и тщательно завуалированы, и поэтому ей было хорошо видно, что Громойло разжёг в своём сознании костёр вожделения по отношению к этой твари. Почему он выбрал её? Почему не меня?

Ира села на стул для посетителей и стала наблюдать, как Громойло ловко оперирует необходимыми кнопками, делая голографический снимок с тела клиентки. Всё равно у него ничего с ней не выйдет, злорадно думала девушка, свято веря в то, что тот ритуал, который она совершила в его квартире несколько месяцев назад, до сих пор работает. И действительно — всё это время у Пелагона не было ни одной женщины и иногда он вынужден был даже заниматься онанизмом. Любая его попытка войти в половую близость с существом противоположного пола неизбежно заканчивалась провалом. В последний момент всё срывалось. В конце концов это стали замечать даже друзья, что вызывало повод для многочисленных шуток и экспериментов. Поскольку почти всё близкое окружение Пелагона интересовалось психологией и оккультизмом, они быстро пришли к выводу, что из происходящего с ним можно сделать только три вывода:

1) на него навели порчу (может, это старое семейное проклятие);

2) Бог имеет на него какие-то планы и не даёт заниматься сексом. Может, если Громойло им займётся — он даже умрёт;

3) всему виной его собственная карма.

Последний эксперимент был проведён три месяца назад, когда Олег и Фудзи после концерта сняли для Громойло проститутку. Отчаявшийся Пелагон был не против, хотя и не являлся сторонником беспорядочных половых связей. Проститутке они всё объяснили. «Проблем не будет», пообещала она и ушла с Громойло в подъезд, а друзья остались ждать на улице. Она засунула Пелагону руку в штаны и едва не скончалась на месте от внезапного перитонита. Пришлось посреди ночи тащить её в больницу. После этого Пелагон даже стал бояться половой близости, так как это становилось опасным: предыдущую девушку, с которой он пытался заняться тем же самым, спустя полчаса после их неудачного свидания сбил велорикша — не насмерть, конечно, но всё равно. С тех пор Громойло мечтал принять целибат, но для этого нужно было посетить нотариуса при каком-либо монастыре, а на это у него никак не находилось времени. И вот его сердце снова пронзила стрела Амура…

Пелагон, затаив дыхание, смотрел на вращающуюся на дисплее изометрическую модель клиентки. Сканирование уже подходило к концу — индикатор показывал 85%. Он покосился на Иру, которая сидела на стуле с обиженной мордой. Странная девушка, подумал Громойло. Такое впечатление, что она за мной бегает. Нет, оборвал он себя, не может этого быть, она ведь сестра Олега… к тому же, такая молоденькая… В свои двадцать пять Пелагон воспринимал почти шестнадцатилетнюю Иру как несозревшего ещё подростка и поэтому никогда не рассматривал её всерьёз. А что, если она и правда… Да нет, не может быть… Пелагон снова принялся крутить ручку.

СКАНИРОВАНИЕ ЗАВЕРШЕНО. ОК.

В нанобаке послышались шумы — это возникало из ничего тело клона.

10%, 20, 30…

ГОТОВО. ОК.

В баке зажужжало, и из дверцы приёмника показались ноги биодубля. Пелагон нажал нужную кнопку, и из сканера начали выдвигаться нижние конечности оригинала. И тут Громойло решился на преступление. Он нажал кнопку «копировать». Он сохранил в запасной памяти образ этой прекрасной девушки. А когда все уйдут, я воссоздам её заново, думал он. Свожу к психокорректору. А может, она меня и без этого полюбит… Да, она его полюбит и без этого… А нелегально скопированное тело ни в коем случае нельзя вести к легальному психокору — иначе заморозят на хрен…

Когда девушка-оригинал выехала из сканера, её клон уже полусидел, вяло моргая веками. Его сознание воспринимало мир с трудом. Ира вдруг нервно-ехидно сказала: «Ну ладно, я пошла, я вижу — ты занят!» и удалилась, почти убежала. Её брат жил отдельно. Он был женат на Светлане Чуриковой. Вообще, Олег был странным типом. Ещё в детстве он любил составлять вместе несколько стульев и накрывать их одеялами, после чего залезал в эту конструкцию и подолгу там сидел, иногда высовывая из-под одеяла свою хитрую мордочку. Пять лет назад эта детская привычка вернулась, но только немного трансформировавшись, и Олег никак не мог понять, чем же вызвана эта его любовь к затемнённым местам, похожим на пещеры. В то время он ещё не был женат на Светлане, но уже имел близкие отношения с ней. Однажды она застала его сидящим под креслом и очень удивилась. Время шло — и вот они уже сняли квартиру, в дальней комнате которой Олег соорудил нечто вроде небольшого шалаша, обшив его старыми тряпками, и начал там сидеть минут по двадцать в день. Супругу это совершенно не напрягало, поскольку она и сама была особой более чем странной. Эту комнату они всегда запирали на замок, говоря, что там их квартиросдатчик хранит какие-то свои вещи. Постепенно, действуя чисто интуитивно, Олег обшил свой шалаш изнутри свежевыращенной розовой псевдокожей и поместил туда маленькую красную лампочку. Но чего-то ещё не хватало. Олег напряг интуицию и, осознав, что температура внутри его убежища «должна быть» выше комнатной, вшил под кожу шалаша две мощные электрогрелки. Теперь там было очень жарко, вернее, даже душно, но для чего это ему — Олег не понимал. И лишь однажды во время впитывания книги Отто Ранка «Тайна рождения» он вдруг осознал, что таким образом просто создал себе искусственную матку!

Но чего-то по-прежнему не хватало. И вскоре до Олега дошло: ему необходимо какое-то звуковое сопровождение, напоминающее удары человеческого сердца. Проблема была решена с помощью дешёвого китайского саундбластера, и теперь Олег был супердоволен. Раз или два в неделю он раздевался догола и залезал внутрь своего убежища, где, скрючившись как зародыш, лежал, озаряемый тусклым красным светом, в течение как минимум получаса. Температуру и частоту биения сердца можно было регулировать при помощи специального пульта управления, «вшитого» в пол. Тук-тук, тук-тук, тук-тук! — глухо стучало «искусственное сердце»… После каждого такого сеанса Олег, весь мокрый и раскрасневшийся от жары, подолгу сосал грудь своей жены, а затем неизменно писал новую песню для «Оркестрового Ямы». Наутро он вставал с отличным настроением, но дней через пять всё повторялось…

Трудно сказать, что собственные пессимизм и безысходность не нравились Олегу. Иногда он их прямо-таки смаковал. Когда у него была депрессия, он даже специально для её усиления слушал передачу «Модем доверия», в которой самые разные люди просили психотерапевтов их спасти. «Почему жизнь такая сложная? — вопрошали они, с надеждой ожидая ответа. — Почему муж изменяет мне? Что делать, если тебя все бросили и с тобой никто не хочет общаться?» После всех этих прослушиваний кайф от сидения в искусственной матке был ещё более сильным.

Также у них дома проживали три индийских слоника, уменьшенных при помощи современных технологий до размеров кошки. Имена у них были такие: Максим Кумачёв, Роберт Антон Уилсон и Анни Безант (самочка). В основном они паслись на балконе, лениво пощипывая произрастающую там зелень. Иногда Светлана их выгуливала, но редко.

Заполнив все необходимые бумаги, клиентка расплатилась, после чего мило улыбнулась на прощанье и свалила, уведя за собой безвольного клона. По умолчанию, сознание генодублей слегка замутнялось при копировании, делая получившегося человека подобным зомби — до тех пор, пока его не перепрограммируют должным образом психокорректоры. Вопреки представлениям, бытовавшим в начале эры генетического копирования, клонированный биодубль имел не только внешность оригинала, но и полностью тождественное сознание. Многие религии мира самоуничтожились, не выдержав гнёта научных фактов: либо при копировании душа оригинала раздваивалась (что противоречило большинству священных писаний), либо души не существовало вообще, а биоксероксы тупо копировали тело и мозг оригинала со всей имеющейся там информацией (что не просто противоречило писаниям, а лишало их даже последнего намёка на достоверность).

Настороженно озираясь, Громойло скользнул к двери и запер её на замок. Потом, подумав, быстренько распечатал записку: «Откроемся через десять минут. Подождите, пожалуйста» и, снова открыв помещение, повесил её на дверь. Клиентов, слава Богу, не было.

Включив необходимый режим, Пелагон настроил аппарат таким образом, что на мониторе нарисовался изометрический контур вожделенного тела любимой, с которым он тут же принялся производить различные манипуляции посредством клавиатуры, кнопочек и рычажков. Немного увеличил груди, укоротил волосы, изменил их цвет на более светлый, каштановый… Подумав, он отключил режим затуманивания сознания и повысил общий уровень либидо и интеллекта. Подумав, снова снизил уровень либидо до прежней отметки. Подумав, опять его немного повысил. Подумав ещё, он понизил его даже на два деления ниже, чем было изначально, после чего задумался основательнее. Громойло сам не знал, чего хотел. А потом нажал на ENTER.

Ксерокс зажужжал, начиная печать. Сканеры, зеркала, лазеры пришли в движение. Из OUТ-бокса показались загорелые ноги клона с аккуратно подстриженными ноготками, и Пелагону тут же захотелось их расцеловать. Да, думал он, это судьба! А я уж как-нибудь рассчитаюсь, думал он, я уж рассчитаюсь как-нибудь… Продам холофон, куплю картридж с биомассой… Никто ничего и не заметит…

Неожиданно мигнул свет. Лампы под потолком на какую-то долю секунды погасли, затем загорелись чуть ярче обычного, после чего вновь заработали как надо. Но этого хватило, чтобы настройки ксерокса чуть-чуть сбились! Громойло покрылся холодным потом. Ксерокс натужно захрипел, возвращаясь из состояния сбоя в нормальный рабочий режим, но печать тела прекратилась. Из нанобака торчали лишь ноги девушки: от стоп до середины бёдер.

Пелагону вспомнился страшный случай, имевший место у них в конторе полтора года назад, когда внутрь тонкого механизма биоксерокса попал кусок ногтя предыдущего клона, и новый дубль был жестоко зажёван. Недочеловек, отпечатанный не до конца, орал в течение пяти минут, поскольку извлечь его наружу никак не удавалось, и мучения несчастного смогли прекратить лишь при помощи срочно вызванного эвтанайзера. Клиент подробнейшим образом изложил свои претензии в жалобной книге и подал на «Вахтанг биоксерокс» в суд за моральный ущерб и насилие над генодублем — судебный процесс, естественно, закончился не в пользу работодателей Пелагона. И хотя его вины в случившемся в общем-то не было и начальство к нему никаких особых претензий не предъявляло (техобслуживанием ксерокса занимался не Громойло, а специальная бригада механиков), он всё равно чувствовал себя виноватым. Даже несмотря на то, что без соответствующих справок клоны не имели права считаться полноценными людьми (хотя биологически они ими являлись), Пелагону было очень жаль то несчастное существо, которое корчилось среди валиков и шестерёнок биоксерокса. Не дай Бог и Ларису зажевало (для себя он уже дал своей возлюбленной новое имя)!

В дверь постучали, но так как никто им не открыл, посетитель удалился. Это возвращалась и удалялась Ира, которая — увидев записку на двери — теперь была уверена, что Громойло пытается изменить ей там, внутри, а ведь она пришла к нему мириться (хотя они в общем-то и не ссорились), но в итоге снова убежала прочь, едва не рыдая от столь вопиющей несправедливости. Но всё равно у него ничего не получится, злорадно думала девушка, вспоминая про свой магический ритуал. Так что за это волноваться не стоило. Однако, камень психологической измены (а в том, что её возлюбленный запал на ту шлюху, она не сомневалась) висел на её шее тяжёлым грузом. Эх, Громойло, Громойло…

Сидя на чердаке, Валера Птолемеев уже по третьему кругу восстанавливал в памяти последние события.

Когда рынок полностью опустел, он и десятка три других продавцов и предпринимателей, торговавших с лотков на улице, направились к одному из складских помещений, рядом с которым сидел на стуле худощавый мужик в фуфайке, читающий затёртую до дыр брошюру Майкла Харнера. Усмехнувшись, он пропустил их внутрь и снова запер дверь.

Склад был забит разными сломанными ящиками и испорченными коробками; где-то в углу гнили овощи. Сейчас будут бить, понял Валера. Но за что?! Он много слышал о дедовщине в царской армии (сам он не служил ввиду врождённого косоглазия), но про дедовщину в рядах рыночных продавцов не слышал ничего. Однако о том, что законы здесь жёсткие, Валера знал: посреди главной рыночной площади уже пятые сутки подряд в страшной агонии умирал, будучи насаженным на кол, главный бухгалтер рынка, на чьей совести лежало серьёзное экономическое преступление.

И вот они окружили его, вслед за чем из их рядов выступил высокий, но худощавый, смуглый, но жилистый, по-мужски красивый, но с закатанными рукавами рубашки, с ярко-синими глазами, но в слегка грязных брюках мужчина лет тридцати пяти, чьё лицо было украшено густым проницательным взглядом. В детстве его главным кошмаром были осьминоги, приходящие из другого измерения, когда в комнате выключали свет. Они прятались под кроватью мальчика и вытягивали оттуда свои страшные щупальца, а он вынужден был с головой прятаться под одеяло и пронзительно кричать, и тогда прибегала его мама и сидела рядом с ним до тех пор, пока он не засыпал… Также в рамках эксгумации его биографии нелишним будет упомянуть, что мужчина этот очень хорошо готовил и никогда не употреблял в пищу продукты искусственного происхождения, а при чтении рецепта блюда мог почувствовать его вкус так же легко, как хороший музыкант слышит музыку, скользя взглядом по листку с нотами. Его страсть к приготовлению пищи зародилась в детстве, когда он попытался сварить манную кашу на кефире и был крайне удивлён, что ничего хорошего из этой затеи не получилось. Его родителей запинала до смерти банда пенсионеров около трёх лет назад.

— Нужно раздеться, — мягко сказал Валере этот мужчина.

[А в это же время:

— Раздевайтесь! — дрожащим от волнения голосом сказал он.

Девушка принялась стягивать с себя одежду, при этом хитро косясь на Громойло.]

— Я не дам, — пробормотал потрясённый Валера.

— Ты не о том думаешь, брат, — мягко продолжил мужчина. — Разденься и отойди вон к тем ящикам.

— Это инициация, — добавила стоящая рядом женщина.

— Инициация? Но куда? Для чего?

— Если ты собираешься работать с нами вместе, ты должен пройти через обряд посвящения, — сказал мужчина. — Моё духовное имя — Белый Спрут, я — главный шаман этого рынка. Если ты боишься обряда — мы не сработаемся.

Мозги Валеры принялись лихорадочно соображать. С одной стороны, он не хотел отказываться от такой неплохой работы, но с другой — он не хотел также участвовать в каком-то дурацком обряде. Что они о себе возомнили? Кто бы мог подумать, что внутри обыкновенного рынка действует какое-то тайное общество!

— А если я откажусь?

Женщина в длинном грязном халате извлекла из-за спины длинный грязный нож. Никто не проронил ни слова.

— Мы оказываем тебе огромное доверие, предлагая вступить в наши ряды, — сказал Белый Спрут. — Если ты пройдёшь через ритуал посвящения… и если выйдешь из него психически здоровым и физически живым, перед тобою откроются многие тайны мира. Раздевайся.

Поняв, что терять ему нечего, кроме своей жизни, Валера дрожащими руками принялся расстёгивать рубашку.

— Трусы тоже снимать?

— Как хочешь.

Спустя две минуты, сутулясь ещё сильнее обычного, Валера уже стоял перед членами тайного общества в одном нижнем белье. Повинуясь кивку Белого Спрута, он отошёл к дальней стене склада.

— Закрой глаза и не открывай их до тех пор, пока я этого не разрешу! — повелел главный шаман.

«А если ты их откроешь — тебя зарежут», — продолжил его мысль Валера, теперь уже проклинающий себя за то, что связался по объявлению с этим чёртовым пингвином. Огромный нож в руках женщины ясно говорил именно о том, что у него есть только один выход из этого сарая: через инициацию. Но ведь он может умереть и в её процессе… Или сойти с ума…

Сжав губы, Валера сжал веки.

Драммер «Оркестрового Ямы» Саша Матусевич был очень необычным человеком. Прежде всего, он был конченым снобом. Если бы Саша не владел искусством игры на ударной установке столь хорошо, как это было в реальности, вопрос об его участии в группе вряд ли рассматривался бы при создании оной, но ввиду того, что кроме виртуозной техники владения инструментом, он также был и другом детства Олега Белоносова, предложение оказалось неправильно построенным и автор не знает, как его закончить (хотя и мог бы, если бы постарался, просто долго думать неохота). У Саши были короткие, с рыжеватым отливом волосы, а лицо его, вытянутое и со впалыми щеками, всегда кривилось в пренебрежительной ухмылке. Разговоры с ним вести было весьма трудно. Вот, например, каким был их последний диалог с Пелагоном Громойло:

— Саш, у тебя нет работ Коржибского?

— Тебе? Нужны? Работы? Коржибского? Тебе?!

— Да.

— Да ты в них не поймёшь ни хера — с твоим-то уровнем интеллекта.

— Ты считаешь, что у меня низкий уровень интеллекта?

— По-моему, слово «интеллект» к тебе вообще неприменимо…

— Интересный ты человек…

— По сравнению с такими обывателями, как ты, — конечно.

— Ты что, считаешь себя лучше всех?

— Йоп! Как вы мне все надоели… Нижние уровни… Ты Уилбера читал? Нет? А ты хоть что-нибудь, кроме Блаватской читал, а? И с этими дебилами я играю в одной группе… Запомни, ты, мальчик: я не СЧИТАЮ себя выше вас, потому что я и ЕСТЬ выше вас. Мы все находимся на разных ступенях интеллектуальной иерархии, сколько же можно вам объяснять! Кто-то выше, кто-то ниже… Если использовать метод аналогий, ты учишься классе так во втором… ну ладно, ладно, в пятом… а я уже аспирантуру заканчиваю. При этом я не могу сказать, что я лучше тебя. Но я ВЫШЕ. Так что иди, дуй в свою трубу, школьник… А Коржибского — или Кожибского, как его там правильно-то зовут? — читай сам; я такие детские тексты не воспринимаю.

С женским полом же Саша вообще предпочитал не разговаривать и никаких близких отношений с ними не поддерживал. О его интимной стороне жизни никто ничего не знал. За участие в группе, начиная с некоторых пор, ему платили остальные участники — по сорок киловатт за репетицию.

Закрыв глаза, Валера стоял в одних семейных трусах в прохладном помещении склада. Кто-то принялся отстукивать на ящиках и коробках странный этнический ритм, два голоса начали подвывать. Неожиданно что-то мерзкое и мягкое ударило Валеру в плечо и растеклось по телу. Он едва не открыл глаза, но страх пересилил это желание.

Очередной удар пришёлся в живот, следующий — в голову. Странная масса стекала по лицу Валеры на его дрожащие губы, и он вдруг понял, что они кидают в него испорченными помидорами. Разгадка тайны принесла некоторое облегчение, но её банальность вызвала интеллектуальную брезгливость — неужели нельзя было придумать ничего посерьёзней? Валера предположил, что даже если он откроет глаза — они всё равно ничего с ним не сделают. Это всё — игра, не более того. Но тем не менее он никак не решался проверить свои предположения на практике, ибо эти люди могли оказаться просто бандой базарных маньяков и убить его только ради слепого следования своим квазиэтническим догмам. Поэтому Валера продолжал терпеливо сносить помидорную атаку…

До встречи с Олегом, его супруга Светлана была очень скромной и тихой (можно даже сказать, запуганной) и к тому же на семь лет его старше, так что в ней он видел не только любимую супругу, готовую помочь в тяжёлые минуты, но также и мать, и старшую сестру. Как и муж, Светлана часто страдала от острых приступов метафизической депрессии и иногда их график даже совпадал, и тогда они оба лежали, обнявшись, на диване или на пару сидели в искусственной утробе, обливаясь слезами и потом. Раньше Олег не допускал жену в своё сакральное убежище, но однажды проявил снисходительность и теперь иногда позволял ей входить туда вместе с ним, но никогда — раздельно. Втайне от него Светлана планировала соорудить вторую псевдоматку — для себя, потому что ей тоже понравилось местонаходиться в таком необычном сооружении. Детство у неё было очень трудным. Отец пил, мать была воровкой… В двенадцать лет её предков лишили всех родительских прав, а Свету отправили в подмосковный приют, откуда она спустя год сбежала и подалась в Сибирь, где оставалась и поныне. На протяжении трёх лет девушка была наложницей в гареме новосибирского царя Леонида — до тех пор, пока его не сверг двоюродный брат Леонид Второй. В связи с антирабовладельческой политикой последнего гарем вскоре был распущен, а всех наложниц наградили выходным пособием и устроили на курсы парикмахеров, так что сейчас Света честно трудилась в крупном салоне мод, зарабатывая на жизнь созданием и укладкой причёсок разным состоятельным дамам, что и являлось одной из основных причин её многочисленных и частых депрессий. Свою работу она рассматривала исключительно как наказание и шла на неё каждое утро с обречённостью Сизифа. Все эти модные бабы, жёны нефтяных магнатов, её жутко раздражали, но своё отношение к ним Света держала глубоко в душе. Наш мир она считала чистилищем, а иногда даже адом — когда депрессия была наиболее сильна. Искусственная утроба, сооружённая мужем, Свете очень помогала. Ещё она иногда наклеивала антидепрессанты, но обычно предпочитала справляться с депрессиями без каких-либо химических средств, а своими методами, о которых речь пойдёт позже. До того, как встретиться с Олегом, Света недолго сожительствовала с Владимиром Муравьенко. Её мироощущение было настолько исковерканным, что иногда она воспринимала свою жизнь так, словно не шла по ней, как по метафоре дороги, а будто её тащили по ней за волосы или на верёвке, один конец которой обвивал её запястья, а второй был привязан к машине. Ох, если бы она только могла добраться до водителя…

«Когда же мне можно будет открывать глаза? — по-прежнему принимая на себя удары помидоров, думал бомж Валера. — Лучше бы и правда я трусы снял, как и советовали, а то они теперь грязные…»

Наконец с большим трудом Пелагону удалось извлечь несчастную девушку из ксерокса. Одна рука у неё была короче другой сантиметров на пять, а живот почему-то был прозрачным и в целом напоминал учебное пособие по анатомии.

— Ты всё-таки меня скопировал! — прошептала «Лариса», присаживаясь. — Я сразу поняла, что ты психопат чёртов! Я на тебя в суд подам!

Громойло застыл, как громом поражённый. Дело приняло совершенно неожиданный оборот. Тем временем девушка испуганно ойкнула, увидев сперва укороченную руку, а затем — прозрачный живот. Её губы мелко затряслись.

— Ты… ты… — забормотала она.

Но Громойло уже и сам понял, что совершил страшную ошибку, расплачиваться за которую ему придётся всю свою жизнь, причём, возможно, в самом буквальном смысле. Он чувствовал себя как человек, который чисто из любопытства приделал к потолку петлю и сунул в неё голову (допустим для того, чтобы попытаться понять, что чувствует самоубийца), а потом одним неосторожным движением опрокинул табуретку.

— Я… я… — испуганно забормотал он в ответ.

В это время в дверь снова постучали. Пелагон застыл, как вторично поражённый громом. Неужто клиент? А вдруг большой заказ? Что же делать?!

— Не надо, не подавай на меня в суд! — быстро заговорил он. — Я… я оплачу гендиз… Тебе всё восстановят… Я люблю тебя… Давай жить вместе!

— Громойло, твою мать, а ну открывай! — донеслось из-за двери. — Я слышу, как ты там базаришь!

Это был Вахтанг, глава их биоксероксной компании. Громойло заметался по помещению, как раненый гусь; его наклон, казалось, стал ещё сильнее.

— Открывай-открывай! — злобно пробормотала Лариса. — Это твой начальник, да? Сейчас я ему всё расскажу. И покажу! — она подняла вверх свою искалеченную руку и помахала ею.

— Тшш! Тшш! — зашипел Пелагон испуганно. В такую дурацкую ситуацию он не попадал ещё ни разу. А ведь прав был Стас, когда говорил, что лучше ему теперь вообще забыть о половых отношениях с женщинами… Боже, что он натворил! Что он натворил!

— Если ты не откроешь, я начну громко и чувственно стонать! — предупредила клиентка и вдруг действительно начала стонать громко и чувственно, при этом нагло смотря Пелагону прямо в глаза и иногда выкрикивая: — Глубже, да, да, милый, глубже!

Громойло продолжал испуганно метаться по помещению, не зная, что делать. Ну всё, конец, теперь шеф его уволит!

Стук в дверь возобновился. Проклиная всё на свете, Громойло сорвал с себя пиджак и, набросив его на плечи девушке, помчался к двери. Смерив его суровым, но одновременно и завистливым взглядом, стройный молодой кавказец вошёл в помещение.

— Ты охуел, да, брат? — удивлённо поинтересовался он у Пелагона, окидывая взглядом сидящую на столе девушку с прозрачным животом и короткой рукой. Однажды закончив специальный курс по психологии для бизнесменов, Вахтанг сразу понял, что произошло. — Ты на хуя бабу сэбэ отксэрил и тэпэрь её ебёшь, ты, конь наклонный?! — он вдруг ударил Громойло ладонью по лицу. Лариса испуганно вскрикнула. — Ты чё хочешь, а? Ты чё, крутой тут самый, а? Здэсь Я самый крутой, понял, а ты — ныкто, ты — ныкто, понял, да? Я тэбя, козла орбитального, на работу взял потому, что ты, мудила, в одном подъезде со мной живёшь, а ты, мудила, мэня подставил! Подставил — мэня! На мою биомассу сэбэ бабу отксэрил!

— Я всё возмэщу, Вахтанг! — почему-то тоже с акцентом забормотал Пелагон, отступая под градом напористых пощёчин. Свою вину он осознавал, поэтому сопротивления не оказывал. — Всё возмэщу!

— Да даже бить тебя протывно! — скривился Вахтанг. — Ты уволен, мудак. И забырай эту свою калэку, и чтоб я тэбя больше здэсь не видел, ыначе башку снэсу на хрен. Хуярь отсуда, мутант! Заходыте, пожалуйста! — обратился он к испуганно заглядывающему в дверь клиенту.

— Пойдём отсюда! — прошептала Лариса, закутываясь в пиджак и хватая Пелагона за руку. Она тоже очень испугалась грозного Вахтанга. — Пойдём!

А Вахтанг тем временем закатывал рукава рубашки, готовясь встать за ксерокс сам.

— Можешь открыть глаза! — раздался голос Белого Спрута.

Валера послушался его совета, хотя его уязвлённая гордость, а вернее так называемое чувство собственного достоинства (оно же «чувство собственной важности») было позорно посрамлено. Итак, он стоял в одних трусах, весь измазанный помидорной жижей посреди склада, в окружении незнакомых ему людей, стучащих по ящикам. На некоторых уже были надеты разные маски. Урбанистическая инициация, понял Валера.

— Можешь сам выбрать себе тайное имя, любое, какое захочешь, — улыбнувшись ему как старому другу, сказал главный шаман рынка. — Потом помоешься из шланга, вон там, в углу…

— Это… это всё? — уточнил Валера.

— Будут и ещё испытания. Вся наша жизнь — испытание, а Земля — полигон. Какое ты хочешь духовное имя?

Валера задумался.

— Я хочу, чтобы меня звали Крыса Карасик! — выдавил наконец он. Этим желанием Валера был беременен с детства — и оно могло вот-вот сбыться. В школе его все дразнили обидной кличкой «Холера», но он мечтал о том, чтобы все его называли Крысой Карасиком.

Никто не стал спрашивать, почему его выбор остановился именно на этом нелепом сочетании, а вместо этого все зааплодировали ему. Поруганная гордость вернулась на своё место, и теперь Валера стоял посреди склада с таким выражением лица, как будто он только что нашёл средство борьбы с виртуальной эпилепсией. В нём вдруг проснулось желание запеть, и, разверзнув уста, он издал протяжный звук: «Аааааааа», слегка вибрирующий от кипевших эмоций и затрагивающий диапазон нот от «ре» до «соль». Просуществовав не более тридцати секунд, звук скончался, а Крыса Карасик самодовольно потряс кулаками, сим жестом как бы поставив заключительный аккорд в этом действии.

Его пение, столь похожее на оперное, произвело неизгладимое впечатление не только на Белого Спрута, но и на остальных торговцев. Валера был чрезвычайно горд собой. Теперь оставим его наедине со своей гордостью.

Спустя десять минут после того, как она раздосадованной пулей вылетела из дверей биокопировального центра, Ира вдруг поняла, что зверски хочет мороженого. Быстро купив одно эскимо, девушка принялась энергично его поглощать, при этом остывая не только физически, но и психологически, так как мороженое она выбрала не простое, а с лёгким транквилизатором. Теперь Ира понимала, что погорячилась. Да она просто ревнует! Возможно, на самом деле Громойло [она всегда называла Пелагона по фамилии, поскольку его фамилия ей очень нравилась, и девушка со сладостным нетерпением ожидала того дня, когда тоже станет «Громойло»] и не проявлял никакого интереса по отношению к той бабе, а когда он так нагло ухватил её за жопу… ну, может, он просто помогал ей таким образом влезть в сканер… не имея при этом никаких нездоровых мыслей… как показалось ей, Ире… Может, вернуться? Наверное, та баба уже ушла вместе со своим клоном…

Мимо трусцой пробежал улыбающийся «двадцатилетний», и хорошее настроение быстро вернулось к Ире. Она не умела долго обижаться, особенно на Пелагона Громойло. «Я люблю тебя, Громойло!», думала она, вновь направляясь к месту его работы со счастливой улыбкой на юном девичьем лице. Была она настолько поглощена своими мыслями, что не заметила ни своего возлюбленного, ни его новую пассию, которую он тащил за собой с упрямством судового буксира. Пассия эта была одета лишь в пелагоновский пиджак на голое тело и была босиком. Они тоже не заметили Иру, хотя друг с другом едва ли не столкнулись. Они спешили непонятно куда, стремясь убежать как можно дальше от грозного Вахтанга, чей справедливый гнев преследовал их даже сейчас. Тома, которую Громойло для себя окрестил «Ларисой», тоже испытывала сильный стресс, и на то у нее было несколько причин:

1. Её нагло скопировали.

2. У неё был прозрачный живот и левая рука сантиметров на семь короче правой.

Но вообще-то речь пока не о ней (тем более, до неё быстро дошло, что бояться-то ей нечего, и она потащила Громойло в ближайшее отделение милиции, где подала на него заявление). Речь пока об Ире. Итак, Ира стремительно вошла в раскрытые двери здания, где арендовали помещение работодатели её возлюбленного. На её губах вопросительной слюною висел новый вопрос, который она жаждала задать Пелагону: хотел бы он, чтобы его звали Котофей Котофеич Котофеев? Девушка сама не знала, откуда к ней этот вопрос явился и для чего его вообще нужно было задавать Громойло, и если бы её спросил об этом кто-то посторонний, она, возможно, засмущалась бы, так как всегда сначала делала, а потом думала. Буквально тут же её иррациональная голова породила ещё один вопрос: хотел бы ты, чтобы твоей женой была Василиса Премудрая? Интересно, что он ей ответит? Влетев в помещение, Ира уже готова была с ходу выкрикнуть свой первый вопрос, но, увидев на месте Пелагона огромного молодого кавказца (который, насколько ей было известно, являлся громойловским боссом), застыла на месте подобно жене Лота.

— А… а где Пелагон? — выдавила наконец она.

— А, прывет! — воскликнул кавказец. Пару раз он видел, как она приходила к Громойло, и поэтому её узнал. — Ты хочэшь знать, гдэ этот мудила? Уволил я его, уволил! Только что! Тэпэрь вот сам работать вынуждэн!

— Уволили? — пробормотала девушка удивлённо. — За что?

— Да прэдствляешь, — кавказец вылез из-за стола и, приблизившись к ней, доверительно обнял за узкие плечи; ему явно хотелось выговориться, — прихожу я сюда, а двэрь закрыта. Я, значит, своим ключом её открываю, а он бабу сэбэ отксэрил и ебёт её, прэдставляешь? Раком поставил — и ебёт, прэдставляешь? На рабочем месте прямо! Двэрь закрыл — и ебёт, прэдставляешь?!

У Иры задрожали губы.

— Как… Как? — забормотала она. Неужели Громойло скопировал себе ту шлюху? Неужели её магия не сработала, и он оказался способен на половой акт с какой-то другой женщиной?

— Ну, я их обоих вышвырнул, а мудиле этому по роже надавал! Слушай, красавица, у нас тут рабочее мэсто освободылось — нэ хочешь поработать?

— Нет, нет, спасибо! Спасибо! — выскользнув из его объятий, Ира некоторое время стояла, не двигаясь, а затем помчалась прочь из этого ужасного помещения. Громойло изменил ей! Он за это ответит, сволочь! Ох, как ответит! И её месть будет страшна! Ох, как страшна…

Помнится, это был шок для всех участников «Оркестрового Ямы»: барабанщик Саша Матусевич заявил о своём уходе от них, причём перед самым выступлением. Они уже подключали инструменты, готовясь настраиваться (действие происходило в небольшом баре), когда Матусевич вдруг встал из-за ударной установки и поднял обе руки вверх, как бы воззвав таким образом к тишине. Народ в зале пока отсутствовал, так как бар открывался только через час, и кроме участников группы в зале никого не было (персонал находился в подсобке).

— Короче, я от вас ухожу! — объявил Матусевич. — Причём, немедленно! — поднявшись из-за своей установки, он с наслаждением потянулся.

— Э? — удивлённо изрёк Олег, у которого сегодня было просто отличное настроение.

— Надоело мне с вами играть! Барабаны потом мне сами привезёте. Всё, я пошёл! — и Матусевич направился к двери.

Побросав инструменты, все бросились за ним.

— Но ты не можешь… ты не можешь сорвать выступление! — задыхаясь от волнения, прошептал Громойло.

— Сыграете без меня!

— Без барабанов?! — завопили в ужасе все.

— А почему нет? Да отцепись ты от меня, ничтожество! — рявкнул он на Пелагона, который пытался ухватить Матусевича за плечо. — Вы ничего из себя не представляете, понимаете? Мне с вами не-ин-те-рес-но!

— Как это «ничего не представляем»? — возмутился Громойло.

Окинув его презрительной улыбкой, Матусевич окинул не менее презрительными улыбками и остальных, после чего заявил:

— Ну, единственный из вас, кто хотя бы ЧТО-ТО из себя представляет — это Белоносов. А остальные… — он скривился.

— Почему это я ничего из себя не представляю? — продолжал возмущаться Пелагон. Что же касается их басиста Стаса, тот по жизни был очень спокойным и миролюбивым и ни с кем никогда не спорил. Поэтому он просто стоял и дружелюбно улыбался.

— Да потому что ты никто! Ты — обыкновенный паразит! Ты только потребляешь, но не производишь. А Белоносов — пускай херню, но всё-таки хоть что-то делает… Песни там сочиняет, музыку…

— А я на саксе играю!!!

— Чужую музыку и дурак сыграет! — отрезал Матусевич. — Чтобы в трубу дуть — много ума не надо. А я себя дураком не считаю и мне исполнять чужую музыку надоело! На-до-е-ло!

Олег вдруг сгрёб его за грудки и прошипел:

— Сволочь, ты чё людей унижаешь?

Несмотря на то, что Олег был в два раза его больше, низкорослый и довольно тощий Матусевич отнюдь не испугался.

— Это не я их унижаю, — сказал он. — Они сами себя унизили и продолжают унижать. Ты только посмотри на них!

Олег посмотрел. Стас стоял и улыбался до ушей, как даун, а насупившийся Громойло клонился вперёд так сильно, что казалось — ещё немного, и он рухнет мордой вниз. Впечатление они действительно производили не особо интеллектуальное. Но всё же Олег не позволил себе сконфузиться, хотя Матусевича и отпустил. Встряхнувшись, словно мокрая кошка, тот снова обозрел всех собравшихся вокруг него мужчин пренебрежительным взглядом и продолжил:

— Я же вовсе не хочу никого оскорблять! Я просто констатирую факты. Если вы на меня обижаетесь — это ваши личные проблемы.

— Я тебе щас дам такие «факты», такие «проблемы»! — закричал возмущённый Громойло. — Почему это ты считаешь себя выше меня? Почему говоришь, что я из себя ничего не представляю? — похоже, Матусевич задел его за живое, коли он так разнервничался.

— Да потому что так и есть. Единственное, что в тебе оригинального — это твой наклон, но, в принципе, если разобраться, это просто плагиат с Пизанской башни. А в целом для общества ты как аппендикс, понимаешь? Ты. Не. Ну. Жен. Врубаешься? Всё! И сказать-то тебе нечего, потому что я прав.

— Опять всё по новой! — прошипел Олег. Вообще, он был очень добрым человеком, но если его завести, становился опасным и неконтролируемым и теперь пытался удержать себя от решительного шага, а именно — от сокрушительного удара в челюсть Матусевича. — Так почему же ты возомнил себя выше нас? Ладно, я пишу стихи, музыку, согласен… Но ты-то ведь и сам ничего не производишь, а тоже только потребляешь, так какого же хера ты тогда наезжаешь на Стаса с Пелагоном?

— Я был о тебе лучшего мнения, — Матусевич поморщился. — Понимаешь, мне просто уже нет никакого смысла что-либо производить, потому что я выше всего этого. Понимаешь ты это своей тупой башкой? Допустим, есть люди, на которых… Йоп, для дебилов всё разжёвывать приходится… Короче, когда эти… ну, эзотерики какие-нибудь начинают своё развитие, им лучше отказаться от разных там мирских удовольствий, так? Ну, там, от наркотиков, Матрицы, водки, баб, ну, вы меня понимаете. Потому что они считают, что им это мешает, и если они хотят нормально развиваться, то должны своими поступками своим мыслям соответствовать, так? А если вдруг он после большого периода аскетизма снова чего-нибудь нажрётся и сам же будет с этого обламываться, то он как бы шаг назад сделает. Но есть такие люди, которые называются святыми, да? Они могут и выпить, и покурить, но им уже по фиг, они к этому не привязаны, на них это никак не повлияет…

— Ты хочешь сказать, что ты святой?! — взревел Громойло.

— Йоп! Вот опять ты меня неправильно понял. Я не святой. Просто я тоже нахожусь за пределами всех этих чёртовых психологических типов, понимаешь?

— И кто ж тебе сказал, что ты там находишься? — уточнил Олег.

Помолчав немного, Матусевич спросил, сочувственно улыбнувшись:

— А разве этого и так не видно?

На такой вопрос ни у кого не нашлось ответа. Даже у Олега — и у того пропала вся охота бить этого придурка с манией величия.

— А если хотите, чтобы я играл в вашей дурацкой группе, тогда платите мне за каждую репетицию, потому что я — лучший «живой» барабанщик во всём этом дурацком городе! Тогда я буду на вас как бы работать и возникать не буду, — закончил свою речь Матусевич.

Посовещавшись, остальные музыканты решили согласиться на это предложение, поскольку иначе поступить просто не могли. С тех пор Матусевич на репетициях вёл себя прилично. О повышении «оклада» он, слава всем богам, не заикался.

Саша Матусевич… Все его терпеть не могли, в том числе и его мама, с коей он до сих пор проживал и которая и сама была порядочной стервой. Её любимым занятием было ходить в магазины и ругаться там с продавцами. Даже если ей ничего не нужно было покупать, она всё равно проводила в предприятиях торговли часа по два ежедневно, бдительно следя за поведением продавцов. И не приведи Господь им некорректно отнестись к какому-нибудь покупателю — Галина Иосифовна была тут как тут. Продавцы её уже знали и боялись, и в её присутствии вели себя ниже воды и тише травы, потому что — если кто-то из них не следовал аксиоме «покупатель всегда прав» — мать Матусевича тут же вступала с ними в жёсткую дискуссию, по результатам которой писала заявление директору. С сыном она также постоянно конфликтовала. Ещё она, будучи жутким ипохондриком, обожала ходить по больницам, где ругалась с врачами и прочим персоналом. Также Галина Иосифовна очень часто судилась с кем-нибудь, неизменно выигрывая все процессы. На эти деньги она и жила. Кроме того у Саши был младший брат, который снимал квартиру и жил от своей семьи отдельно. Он тоже был музыкантом и играл на скрипке в группе «Отцы» — той самой, которая сейчас использовала для записи саксофон Пелагона Громойло…

Вся в слезах, Ира долбилась в дверь ещё одной Иры, которая жила в соседнем подъезде, была старше её на семь лет и обладала достаточно глубокими познаниями в колдовстве и астрологии. Именно эта женщина и обучила нашу несчастную героиню начальным навыкам практической магии. В её компьютере даже стояли какие-то мощные программы по магии вуду.

Наконец ещё одна Ира соизволила открыть дверь. Она была высокая и утончённо красивая — в отличие от уже знакомой нам Иры, которая была маленькой, худенькой и производила впечатление невзрачного тринадцатилетнего подростка, хотя ей было уже шестнадцать.

— Что-то случилось?

Рыдая, Ира проскользнула в коридор и закричала:

— Ваша магия не сработала! Сегодня он обладал женщиной! Я вас убью, убью, убью! — и она принялась бить ещё одну Иру кулачками в грудь.

Такой бурный выплеск эмоций не произвёл на женщину совершенно никакого впечатления. С высокомерной усмешкой глядя на свою юную «подругу», которая уже схватила её за грудки и истерично трясла, она произнесла холодным тоном:

— Ты от меня свои лапки-то оторвать изволь, мадемуазель!

История первая, или В ПОИСКАХ ПОТЕРЯННОГО САКСОФОНА

После того, как история с незаконным копированием получила законное окончание, Пелагон Громойло снова остался один в своей квартире. Для выплаты компенсации его через суд принудительно устроили работать санитаром-по-вызову в службу неотложной психотерапии, чему наш герой даже несколько обрадовался, поскольку общение с людьми, чей психологический статус отличался значительной нестабильностью, могло оказаться весьма полезным для него в плане постижения реальности (об одном дежурстве Пелагона ты сможешь прочитать в приложении №2). Конечно, огромным минусом было то, что работать приходилось в две смены и что восемьдесят процентов зарплаты автоматически перечислялось на счёт пострадавшей, но сама экзотика новой работы с лихвой оправдывала все недостатки. Две смены Громойло уже отработал и был более чем счастлив. Все тревоги отступили, Пелагон снова жил сегодняшним днём, всецело пребывая здесь и сейчас. Это даже хорошо, что он больше не работает на Вахтанга. Кто бы мог подумать, что его сосед окажется таким скотом? Да и все три эти Тамары — стервы ещё те.

Без саксофона Громойло очень скучал, но всё никак не решался позвонить Паше Королёву, а ведь с той поры, когда он дал ему на время свой сакс, прошло не только десять дней, но и шёл уже одиннадцатый… Эх, зря я повёлся на его просьбы… А вдруг он что-нибудь сломает? Словом, от всех этих тревожных мыслей Громойло не находил себе места.

Под конец двенадцатого дня он не выдержал и набрал номер Королёва. Было восемь вечера, и Пелагон только что вернулся с работы. Отец Паши ответил, что тот ушёл к своей новой подружке, а где она живёт, ему не известно. Громойло отключился и тревожно засопел, после чего сконнектился с Нехилом, вокалистом группы, в которой играл Паша. Тот сказал, что альбом они записали ещё два дня назад и что — насколько он в курсе — Паша собирался отвезти ему саксофон в тот же вечер.

— Но у меня его до сих пор нет! — вскричал Громойло.

— А я-то при чём? — отрезал Нехил. — Я у тебя сакс не брал, так что не нужно говорить со мной в таком тоне, словно это Я что-то тебе должен!

— Но вы же в одной группе! — ахнул Громойло, потрясённый таким хамским отношением не столько к своему музыкальному инструменту, сколько к своей персоне как таковой. — Я дал вам сакс на десять дней, а прошло уже двенадцать! Что это за отношение к чужим вещам? Он мог бы мне и записку оставить, в конце концов, или на автоответчик надиктовать что-нибудь! А где живёт эта его новая луна? Его фазер сказал, что он у неё.

— Да хрен её знает. Но в девять у нас репетиция, так что можешь забежать.

— В «Звезду»?

— Ну да.

— О'кей, — вздохнул Громойло и отключился.

У него были нехорошие предчувствия. Чтобы как-то отвлечься (ведь впереди у него — ещё целый час свободного времени), Пелагон решил подняться на чердак к Валере и заодно попросить того одолжить ему на время педальный вертолёт.

За ту неделю, что Валера работал на рынке, ему удалось прилично подзаработать и теперь возле люка, ведущего на чердак, даже торчала кнопка звонка, на которую Громойло с некоторым изумлением вынужден был нажать. Он не был здесь уже дней пять и поэтому от удивления едва не упал с лестницы, когда люк открылся и вместо мужского лица там нарисовалось женское.

— Э… Валера дома? — растерянно поинтересовался Пелагон.

— Да, дома, — ответила неизвестная ему дама, глядя на него не менее удивлённо, чем он на неё. — А как о вас доложить? — похоже, она не собиралась запускать его внутрь без соответствующего разрешения.

— Скажите, что пришёл я, Пелагон.

Нагло захлопнув крышку люка, женщина удалилась, а Громойло, как последний кретин, остался стоять на лестнице. Неужели и Валера завёл себе луну? Вот это да!

Наконец люк снова отворился и в нём появилась улыбающаяся физиономия Валеры.

— Залезай! — он протянул Пелагону руку.

Очутившись на чердаке, Громойло недоумённо заозирался, пытаясь понять, тот ли это чердак, на котором он уже бывал столько раз, или не тот. Вместо древней железной кровати стояла дорогая софа, грязные доски пола скрывал красивый коричневый палас, а потолок украшала экзотической формы люстра.

— Вижу, ты удивлён! — самодовольно улыбаясь, произнёс Валера. На нём были роскошный халат и тапки. — Это Натали, my love! Натали, познакомьтесь, это Пелагон, он живёт внизу.

По тем интонациям, которыми он украсил слово «внизу», у Громойло сформировалось ощущение, что жильцов всех нижних этажей Валера за людей уже не считает. «Ну вот только ещё одного Матусевича мне не хватало», — подумал он, с ужасом глядя на бывшего приятеля.

— Очень приятно! — произнесла, приближаясь к ним, Натали, но — опять же — по её интонациям не было похоже, что она рада знакомству с такой неординарной личностью, как Пелагон Громойло; по её интонациям, скорее, было похоже, что Пелагон Громойло ей, наоборот, крайне неприятен, и чувство взаимной неприязни, надо заметить, было взаимным. — А где вы работаете?

— Санитаром-по-вызову! — выпалил Громойло и внутренне усмехнулся, глядя, как испуганно отшатнулась от него эта женщина. — Ну ладно, я, пожалуй, пойду. Смотрю, я не вовремя…

Обняв Пелагона за плечи, Валера отвёл его в сторону и зашептал:

— Ты, Пелагон, не обижайся, но… Понимаешь, я теперь другой человек, я как бы заново родился. Главное в жизни — это хорошо устроиться, я это только сейчас понял. А все эти книги… можешь забрать их себе! Мне они больше не нужны. Теперь я зарабатываю деньги для семьи, мне больше некогда читать всю эту муть… Разумному человеку книги не нужны.

Услышанное повергло Пелагона в шок, но в то же время и обрадовало, поскольку предложение бывшего друга забрать все его книги означало так же и то, что он мог забрать и несколько раритетных изданий по философии, которые Валера раньше даже не давал ему читать, а только показывал издали обложки. «В нём никогда не было внутреннего стержня, — думал Громойло, радостно семеня за новоявленным бизнесменом навстречу двум огромным коробкам с книгами, — поэтому он так быстро и расстался со своим прошлым… Надо же: два высших образования, а торгует на базаре…» [Сам же Громойло имел корочки бухгалтера, но по специальности никогда не работал.]

Валера помог Пелагону спуститься с чердака и захлопнул люк. Громойло был сильно обижен на него, так как всем своим поведением Валера показал, что больше не желает с ним общаться. Подумать только: не прошло и двух недель, а он уже так изменился! Ну и времена настали…

Затащив книги домой, Громойло тут же принялся их рассматривать. Всего книг было около сотни, из них примерно половина — на микродисках и стержнях. Двухтомник Евланова, трёхстержник Гессе… Тут Пелагон вспомнил, что поднимался к Валере, чтобы попросить одолжить ему педальный вертолёт, на котором он и хотел отправиться на поиски саксофона. Его лёгкие устали от бездействия; привыкшим к тяжёлой работе, им было скучно всего лишь дышать, им хотелось во что-либо дуть. Вздохнув, Громойло снова поплёлся на чердак. Он не любил общественный транспорт, а идти в «Звезду» пешком было глупо, поэтому он и хотел воспользоваться педалётом Валерия. Всё равно тот им не пользуется…

— Забирай его себе! — великодушно заявил работник рынка, подтаскивая вертолёт к дыре люка. — Мы с Натали собираемся в конце месяца покупать флайер, так что эта рухлядь только место занимает, — он так и лучился от осознания своих величия и доброты.

От подарков грех отказываться, но Пелагону было неудобно забирать вертолёт просто так, тем более если он изначально не рассчитывал на подарок. Но принять деньги Валера отказался, и, с педалётом на руках, блаженно улыбающийся Громойло вновь попёрся к себе. Жизнь налаживалась. «Ещё бы жену себе найти, — думал Пелагон, — и больше ничего не надо. Работа у меня есть, личный транспорт теперь тоже имеется…»

Но, увы, никакой подходящей женщины у него на примете не было. Более того, после истории с тремя Тамарами он вообще не мог смотреть на женщин без негативной окраски. И тем не менее мечтал о них…

Без пятнадцати девять Громойло вынес педальный вертолёт на балкон, закрыл за собою дверь и ловко оседлал летательный агрегат. Права на вождение лежали в левом кармане его рубашки (клетчатая, навыпуск). Поставив ноги на педали, он принялся быстро их крутить, отчего лопасти над его головой пришли в стремительное вращение. И вот педалёт взлетел…

Спустя десять минут Пелагон пошёл на посадку. Несмотря на то, что он уже достаточно давно не управлял летающим транспортным средством, к вертолёту Валеры он привык быстро, и тот летел между домами с грациозностью бабочки. Правда, один раз Громойло едва не врезался в столб, но вовремя успел вырулить…

Приземлившись на дорогу, Громойло резво покатил к «Звезде», небольшому Дому Культуры, где должны были репетировать «Отцы». Пропеллер он отключил и теперь использовал педалёт исключительно как наземное средство передвижения, ибо тот, собственно, и был своего рода амфибией, похожей на модифицированный трёхколёсный велосипед для взрослых. Дневные лампы одна за другой тихо гасли, а те, что должны были остаться включенными, медленно переводились в ночной режим. Улица, по которой ехал Громойло, была не слишком оживлённой. Возле продуктового магазина тусовалась компания «зомби». Что движет этими фанатами старых фильмов ужасов, Пелагон никак не мог понять; воистину, пути Господни неисповедимы… Эти люди (в основном, молодёжь от четырнадцати до восемнадцати лет) накладывали на лицо соответствующий обличию мертвецов грим и бродили по улицам очень медленно, растопырив верхние конечности как медведи-шатуны и всегда толпами, издавая при этом утробное рычание. Никакого физического насилия по отношению к прохожим они не применяли, но насилие психологическое место имело. Обычно, окружив толпой какого-нибудь гражданина, «зомби» долго толкались вокруг него, стонали и рычали, а иногда даже делали вид, что пытаются укусить. Подобные шуточки длились до тех пор, пока жертва не начинала плакать или срываться на истерику — лишь после этого «зомби» позволяли ей покинуть их круг и медленно ковыляли прочь, переваливаясь с боку на бок. Некоторые для замедления рефлексов пользовались какими-то антистимуляторами.

Подъехав к крыльцу ДК, Громойло подхватил педалёт подмышку и потащился вместе с ним внутрь.

— Куда прёшься??! — тут же завопила вахтёрша, эпилептоидного типа женщина лет тридцати с небольшим. Её муж, будучи уверенным, что почти все болезни людей проистекают от вертикального способа существования, столь противоестественного для позвоночных животных, уже третий год передвигался на четвереньках. Своей жене он постоянно читал проповеди и этим страшно надоедал, поэтому её природная агрессивность от регулярных упрёков становилась ещё более яркой и теперь неконтролируемой лавиной изливалась на Пелагона Громойло. Вообще, идеи Братства Четвероногих в последнее время становились в цивилизованном мире всё популярней, то есть имел место странный перевёртыш: хомо сапиенсы становились на четвереньки, а обращённые животные обретали прямоходячесть. Разные социологи и футурологи даже пророчили, что спустя какое-то время Animal sapiens станут господствующим видом, в то время как так называемая человеческая раса деградирует до уровня обезьян.

— Мне на репетицию нужно!

— Нечего тут шляться, тем более с вертолётами! Нет здесь никого!

— Как — нет? — удивился Пелагон. — Музыка ведь играет! Это мои друзья, мне к ним срочно пройти нужно!

— Ничего не знаю. Мне приказано не впускать посторонних.

— Ну, позовите кого-нибудь из участников группы, они вам скажут, что я их друг…

— Почему это я должна кого-то звать? — возмутилась вахтёрша. — Я здесь сижу не для того, чтобы быть девочкой на побегушках, а для того, чтобы охранять ДК от посторонних! — в её руках появился снотворник.

— С чего это вы решили, что я посторонний?

— А с того, что я вас вижу в первый раз.

— Да я же сюда часто захожу! — завопил Громойло. — Вы меня уже видели раньше!

— Не припомню что-то. Хотите чтобы я вызывала милицию или сами уйдёте?

— Это Дом культуры или что?! Я — музыкант, мне нужно попасть на репетицию!

— Да какой вы музыкант? И вообще, чего это вы так наклонились? Что вы там высматриваете?

— Да пошла ты к чёрту! — отрезал Громойло и поспешно выбежал на улицу, так как вахтёрша уже целилась в него из снотворника. На улице он быстро оседлал педалёт и полетел к окнам второго этажа, где в актовом зале и репетировала группа «Отцы». Исполняли они музыку ещё более странную, чем «Оркестровый Яма».

— Смотрите, смотрите, Громойло! — воскликнул Клим Макавеев, прекращая от изумления нажимать на клавиши и тыча пальцем за окно.

И правда — на уровне второго этажа, прямо перед их окном, восседал на педальном вертолёте Пелагон Громойло, саксофонист «Оркестрового Ямы». Бешено вращая педали, он правой рукой придерживал рычаг, обеспечивающий педалёту полную неподвижность в пространстве, а левой махал так, что и дураку было ясно — он требует немедленно открыть окно, дабы в него можно было влететь. Побросав инструменты, все — в том числе и присутствующие в помещении девушки — бросились к окну и настежь распахнули его створки. Громойло тут же отпустил рычаг, и педалёт стремительно влетел в репетиционную комнату, после чего с шумом рухнул на стулья, напрочь их раздавив. Под смех и визг присутствующих, Громойло выбрался из обломков мебели и принялся испуганно осматривать педалёт. Слава Богу, тот, кажется, был в порядке.

— Ну ни хрена ты лётчик! — выдавил наконец Нехил.

— Всем привет! — Громойло приподнял кисти рук до уровня плеч и слегка ими помахал, как бы со всеми одновременно здороваясь. Его глаза наконец нащупали Пашу Королёва и смерили грозным взглядом от головы до пят. — Я, собственно, прилетел за своим саксофоном! — сказал ему Громойло как можно более вежливым тоном.

На шее у Королёва болтался на серебристой цепочке его собственный сакс; инструмента же Пелагона нигде видно не было.

— А тебе его что, до сих пор не отдали? — удивился Паша.

Громойло нахмурился. В этот исторический момент дверь комнаты распахнулась и туда ворвалась разъярённая вахтёрша. Очевидно, она услышала треск ломаемых стульев и поспешила на разведку, обуреваемая самыми неприятными предчувствиями. В её памяти до сих пор стоял образ того подозрительного молодого человека с педалётом; она прямо-таки чувствовала, что от него могут быть большие неприятности. И подозрения оправдались!

Увидев вахтёршу, Громойло очень перепугался и, словно голливудский каскадёр, ловко прыгнул к стоящему на развалинах стульев педалёту. Присутствующие не знали, смеяться им или плакать, но наконец всё же решили остановиться на первом варианте и принялись дико выть и ржать от восторга. У Нехила и одной девушки из глаз даже текли слёзы от смеха.

Вахтёрша хотела выстрелить в Пелагона снотворной капсулой, но он уже взлетал, и капсула разбилась о стену. Паша Королёв тоже начал рыдать, не в силах сдерживать такой сильный напор эмоций. А Громойло уже в окно вылетал, что есть силы педали крутя…

С большим трудом «Отцы» сумели убедить вахтёршу, что этот наклонный молчел на педальном вертолёте — не особо опасный преступник, а всего-навсего их хороший знакомый. Но не так-то просто было утихомирить разбушевавшуюся женщину: хоть в непреступные намерения Громойло она и поверила, за поломанные стулья нужно было кому-то отвечать. Чтобы иметь возможность спокойно продолжить репетицию, «Отцы» быстро скинулись и вручили вахтёрше сумму, эквивалентную стоимости поломанных стульев, после чего их наконец оставили их в покое.

— Ну, Громойло… — прошипел Маркс, скрипач, который был младшим братом Саши Матусевича и отличался от того гораздо большей коммуникабельностью. — Надо будет с него потом наши деньги назад стрясти, а то какого чёрта я должен за него платить?

— Ну не знаю, — вытирая вспотевшее лицо, пробормотал Нехил. — Лично я давно уже так не смеялся, так что мне за подобное удовольствие денег не жалко. Пускай Пелагон и тормоз, но я ему благодарен, — и он снова начал ржать, вспомнив, как вертолёт Громойло рухнул на казённые стулья.

Остальные с ним согласились, однако Маркс продолжал упорствовать в желании вернуть свои двадцать киловатт, но — поскольку он всегда плыл против течения — на него никто не обратил особого внимания.

— Так а ты ему саксофон до сих пор не отдал, что ли? — поинтересовался у Королёва Нехил.

— Да его дома не было, и я соседям отдал. Они сказали, что передадут.

— Он же нас достанет теперь!

— Ну да, Громойло — такой зануда! — вставила Оля, подружка Нехила. — Ты, Пашка, нас всех подставил!

— И правда — додумался же соседям отдать! — прошипел Маркс (он всё время как бы шипел, а не говорил). — А вдруг они его пропьют или ещё что-нибудь? У кого мы будем тогда сакс на запись брать? Твоя иерихонская труба для этого явно не предназначена…

В это время за окном вновь послышалось тихое жужжание, и все снова увидели сидящего на педалёте Громойло.

«Она ушла?» — знаками и мимикой поинтересовался он.

Все снова принялись выть и рыдать от смеха. Поняв, что опасность миновала, Громойло влетел в окно, на этот раз приземлившись без приключений.

— Какая-то вахтёрша у вас безумная! — пробормотал он, настороженно оглядываясь по сторонам.

Сия фраза вызвала новый повод для смеха. Даже внуки и внучки здесь собравшихся будут пересказывать своим детям эту историю о незадачливом Пелагоне Громойло, о чём, конечно, пока никто и не подозревал. А со временем он станет героем анекдотов, таким образом прочно войдя в народный фольклор…

Подождав, пока все успокоятся, он задал новый вопрос:

— Паш, так я не понял, что ты там сказал про мой инструмент?

Последовал новый взрыв смеха.

— Я его соседям твоим отдал, — признался наконец Королёв, вытирая слёзы. — Ещё дня два назад. Которые рядом с тобой живут, там баба такая лет под сорок, кудрявая.

— А, Омельченко! — пробормотал Громойло. — А что ж она мне его до сих пор не отдала-то?

— Вот этого я не знаю.

— Ну так чё, вы альбом-то записали?

— Записали, — ответил Нехил.

— Сколько песен?

— Шесть.

— Мне потом скинете?

— Мы не скины, чтобы что-то тебе скидывать! — проворчал Маркс. — Тем более мы уже и так сегодня кое-что скинули, а вернее скинулись. В твою пользу.

— Не понимаю, о чём ты! — Громойло и правда не понимал. — Ну ладно, тогда я полетел.

— Ой, а я тут замоталась и забыла совсем про вашу дудку! — виновато улыбнувшись, соседка вручила Пелагону его саксофон. — Вы уж извините меня, ладно?

— Да ладно, всё нормально! Спасибо!

И счастливый Громойло вернулся домой. Оставим его теперь наедине с саксофоном.

Конец первой истории

***

Итак, дела у Валеры шли неплохо. С тех пор, как он стал членом рыночного братства и поучаствовал в нескольких обрядах, Фортуна наконец-то повернулась к нему лицом — впервые за десять лет. Теперь у него были и деньги, и жена, и уважение в обществе, а о чём ещё может мечтать человек? К тем, кто зарабатывал меньше него, Валера вдруг начал испытывать нечто вроде сожаления и взирал на таких людей сочувствующе, причём, супруга в этих мыслях была с ним более чем солидарна.

Несмотря на привязанность Валеры к своему чердаку, он всё же поддался на уговоры Натали и постепенно пришёл к выводу, что им всё-таки стоит купить нормальную виллу где-нибудь в центре. Виталий Климов, видя успехи своего работника, предложил ему стать полноправным партнёром в его часовом бизнесе, но Валера гордо отказался, чем вызвал искреннее уважение всех членов братства (сам пингвин в нём не состоял и даже не подозревал об его существовании). Натали также трудилась на базаре, но официанткой в кафе «У Василя».

История вторая, или ОЛЕГ И СВЕТА: ПРЕНАТАЛЬНОЕ И ПЕРИНАТАЛЬНОЕ

С работы Олег возвращался в прекрасном настроении, что бывало с ним крайне редко. В руке он держал пакет с тонким розовым биошлангом, который ему вырастили на заказ. Сегодня он был намерен внести небольшие изменения в конструкцию искусственной матки, а именно — хотел приживить к её «потолку» эту самую псевдопуповину, дабы ещё глубже погружаться в иллюзию пренатального периода своей жизни. Его лицо было озарено широкой радостной улыбкой. В сознании царил оптимизм, что случалось в последнее время не так уж и часто.

Отворив дверь, Олег сразу ощутил гнетущую атмосферу.

— Света? — уточнил он осторожно.

До него донеслись рыдания.

Сбросив ботинки, Олег тяжёлой поступью направился на издаваемые женой звуки. Она сидела возле холодильника, уткнув голову в колени и обхватив затылок руками. Опять у неё депрессняк, похоже… В последнее время депрессия Светы посещала их квартиру всё чаще и чаще, и выгнать её удавалось с огромным трудом. Один раз женщина даже пыталась покончить с собой, но Олег вовремя вызвал врачей и её успели спасти. Раньше у Белоносовых был ребёнок, девочка, однако в два года они её продали, потому что для Светы жизнь с нею в одной квартире превратилась в сплошной кошмар. Нет, подумал я, я вовсе не хочу сказать, что она не любила своего ребёнка. Просто её страхи имели психиатрическую окраску: иногда, просыпаясь ночью, Света не узнавала дочку и это повергало её в ужасный шок, поскольку во время этих приступов она даже не могла идентифицировать маленькую Анюту как человеческое существо. Когда в такие моменты Олег пробуждался, Света уже сидела на кровати и, дрожащим пальцем тыча в ребёнка, который обычно спал вместе с ними, с ужасом в голосе вопрошала:

— Олег, ЧТО это?!

Спустя несколько секунд её дезориентация исчезала, и Света, понимая, что испугалась собственной дочки, начинала обильно плакать. Почему она не узнавала дочь? Что пугало её? Ответов на эти вопросы не было. В конце концов, чтобы Света не сошла с ума, супруги продали Анюту по объявлению в газете.

Итак, Света сидела возле холодильника и плакала. Вернее, даже рыдала. Христианские мистики называли это состояние «темной ночью души». Внешне оно напоминает болезнь, которую психиатры называют депрессивным психозом или меланхолией. Её признаки: состояние тяжёлой подавленности вплоть до отчаяния, выраженное чувство собственной недостойности, острое самоосуждение (совершенно безнадёжен и проклят), угнетающее чувство парализованности ума, утрата силы воли и самоконтроля, сопротивление и торможение по отношению к любым действиям.

Транквилизаторы и антидепрессанты Свете давно уже не помогали, и из трясины особо острых депрессий ей удавалось выбираться лишь благодаря симуляции своего рождения в искусственной матке или же посредством так называемого «золотого душа». Услышав шаги супруга, Света подняла на него затравленный взгляд и начала расстёгивать блузку, бормоча:

— Сделай это… сделай… пожалуйста… ну, пожалуйста!

Олег стоял весь напряжённый и застывший, как часовой на посту. Он не любил мочиться на Свету, но в психотерапевтических целях это приходилось использовать. Стащив с себя всю одежду, та обхватила его мускулистые ноги. Из глаз по-прежнему текли слёзы. Сам чуть не плача, Олег принялся гладить жену по голове. Бедненькая ты моя, думал он, что же мне с тобой делать? Насколько ему было известно, её роды были очень тяжёлыми, и во время этого драматического события у светиной мамы произошло непроизвольное мочеиспускание и ребёнок таким образом чуть не захлебнулся дважды: один раз — околоплодными водами, второй — её мочою.

Наконец всё закончилось, и Олег осторожно застегнулся. Света, пройдя через очищающий ритуал, открыла глаза и, жутко покраснев, сгребла в кучу свою одежду и на цыпочках понеслась в ванную принимать душ. Взяв в туалете половую тряпку, Олег тем временем вытирал пол.

Когда Света вернулась, она уже была в норме.

— Извини, — виновато сказала она мужу, начиная тереться щекою об его широкое плечо. Он не знал, что в школе её всячески унижали, а в приюте даже называли «Чертилой». Она ходила там постоянно вся грязная, сутулая и затравленная. Сейчас ей было почти тридцать два года. Сегодня ей снились какие-то светящиеся животные, которые везде ползали. — Ты ведь меня всё равно любишь, правда?

— Конечно, люблю! — Олег ласково провёл рукой по её мокрым волосам. — Конечно, я тебя люблю, глупенькая!

— Я тоже тебя люблю! — радостно закричала Света и три раза быстро поцеловала его в губы. Её глаза счастливо блестели, а возле ног тихо трубил Роберт Антон Уилсон. Два других слоника паслись на балконе. — Скажи, что я самая красивая!

— Ты самая красивая.

— Правда?

— Конечно, правда.

И, осознав, что конфликт вроде бы окончательно разрешён, Олег принялся хвастаться перед женой своей покупкой, а именно — псевдопуповиной. За два часа они прикрепили её к матке, разделись и залезли внутрь.

Тусклый красный свет… Удушливая жара… Запах сырой кожи… Глухой стук искусственного сердца… Олег и Света лежали рядом, поджав под себя ноги, как эмбрионы-близнецы в чреве матери, а к пупку Олега была прикреплена псевдопуповина. В голове его уже рождались строки для новой песни.

Конец второй истории

***

Виталий Климов и бывший бомж-н-бомз Валера сидели в элитном ресторане «Интерзона» и пили кубинский героин. Натали, жена Валеры, лихо плясала рядом со столиком под модную современную музыку. Марина, жена Виталия, находилась дома: у неё болел живот. Виталий рассказывал своему подчинённому про своё тяжёлое детство.

— Учился я, можешь себе представить, в этом… ну, в интернате, под Томском. Официально это называлось «Сибирский интернат-питомник №3». Перевели меня туда из Антарктиды, сразу в четвёртый класс. Помню, у меня был рюкзак, а в нём — книжные картриджи: Папанин, биография Амундсена и ещё там про север разные истории. Меня в классе так и прозвали — Амундсен. Был я тогда довольно драчливым, хоть и интеллигентным, да. Поселили меня в общагу, в одну комнату к Борьке Грызунову, бобру. И за одну парту меня с ним посадили тоже… Он был придурок какой-то, над ним в классе все смеялись. А надо мной никто не смеялся. Я сразу… сразу поставил себя так, что лучше меня не трогать. Всего у нас в классе было двенадцать обращённых. Из них два волка. Их стая (всего в общаге жило около десяти волков) держала всех в постоянном страхе. У меня с ними была пара конфликтов, но всё разрешилось мирным путём, да. Борька, когда нервничал, постоянно что-нибудь грыз, но старался делать это незаметно, потому что его могли обратить назад в бобра, если бы заметили, что инстинкты берут верх. Карандаши хрумкал как семечки. А однажды у нас диктант был (на русском все сидели каждый за отдельной партой), и вдруг мы слышим — хрум, хрум, хрум! А оказалось — Борька разнервничался (он вообще был не очень грамотный и туго во всё врубался, зато я всё на лету схватывал) и у парты угол отгрыз! Там такая горка стружек внизу была… Его к психологу отвели потом. Он меня доставал постоянно. Про страхи свои рассказывал. «Не хочу, — говорит, — снова в лесу жить. Я, — говорит, — человеком стать хочу». Человеком, понимаешь ли. Давай ещё по одной? Ну а потом его заклинило посильнее. Я думаю, он себя совершенно в тот момент не контролировал. Дело в общаге было. Я не заметил, что он из комнаты выскользнул. К экзамену готовился; не до него мне было. Слышу — в коридоре кричат, возмущаются. Потом в дверь забарабанили. Я как сейчас помню: открываю, а там Серый стоит, один из волков. «Чего, — думаю, — ему от меня надо?!» Побаивался я их, если честно. А он говорит: «Пошли, Амундсен, полюбуешься, что твой сосед натворил». Ну, пошли мы. А оказалось, Борька в туалете заткнул все шлюзы какими-то тряпками, раковины все позатыкал тоже и открыл воду. Плотину решил устроить, наверное. Запруду. В общем, когда Борьку увозили, он даже говорить толком не мог, а только хвостом дёргал. В туалете швабра стояла, так он её сгрыз подчистую. Вот что значит «инстинкты». Я думаю, его как-то неправильно обратили, вот он снова в бобра и превратился. Чего больше всего боялся — с ним и произошло. Вот такие дела, друг Валерка…

История третья, или ДЬВОЛЬСКИЕ ПЛАНЫ ИРЫ

Пока Громойло спокойно работал в службе неотложной психотерапии и наслаждался жизнью, Ирочка Белоносова (конечно же, втайне от него) вынашивала в своём чреве дьявольские планы. Бокор Ира, старшая подруга девушки, оплодотворила её ими при помощи ритуала вуду, и разрешиться от бремени наша ревнивая героиня должна была спустя три недели после зачатия. Произошло это ночью и сопровождалось ужасной болью, но Ира мужественно терпела, дабы не привлечь к себе ненужное внимание со стороны спящих родителей.

Дьявольские планы выглядели как окровавленные горошины, мягкие и тёплые. Всего их насчитывалось четыре штуки. Две из них Ира должна была съесть сама, а две — каким-то образом скормить Громойло. Но каким? В конце концов она решила спечь ему пирожок. Свои горошины Ира проглотила ещё тёплыми, запив колой, а наутро принялась стряпать пирожки. В чём заключался смысл этого деяния? А смысл его заключался в том, чтобы при повторной попытке изменить Ире у Громойло немедленно началось бы страшное венерическое заболевание «гонорея». Уж очень она была на него злая за ту бабу, которую он нелегально скопировал… Олег ей всё рассказал про короткий судебный процесс, в котором против несчастного Пелагона свидетельствовали сразу три генетических близнеца, чем вызвал у своей сестры счастливое злорадство. Будет знать, как изменять, скотина! О том, что Ира влюблена в его друга и одноклассника, Олег, конечно, догадывался, но вслух они никогда эту проблему не обсуждали.

Итак, на следующий день после возвращения из школы, Ира замесила тесто для пирожков и испекла два их. При этом она приговаривала:

— Громойло, Громойло,

Мне не изменяй,

С другими бабами не гуляй!

Громойло, Громойло,

Не изменяй мне, а то пожалеешь —

Гонореей заболеешь!

Нет, Ира вовсе не была злой, но просто очень уж сильно она на Пелагона обиделась. Очень уж сильно. Эх, если бы он только ответил ей взаимностью… Тогда бы всё изменилось, тогда бы и жить стало веселее… В последнее время природный оптимизм девушки начинал давать течь в связи со всеми этими выходками Громойло. Дурак, неужели он не видит, что я его люблю? К сожалению, Ира относилась к той категории женщин, которые считали, что первый шаг навстречу близким отношениям должен делать именно мужчина, поэтому она никак не могла решиться и всё ему высказать… Но неужели он и правда был таким слепым кретином?!

Завернув получившиеся пирожки в термосалфетку, Ира обулась, покинула квартиру и пошла к метро. О том, что Громойло сегодня работает в ночь, она узнала от брата.

При вхождении в подъезд, где проживал Пелагон, у Иры приятно затрепетали сердечные мышцы. О, как давно она его не видела! Интересно, хотел бы он заняться любовью с пантерой? На этот вопрос её натолкнула вчерашняя реклама экстремального секса по каналу «СПИД-инфо». Сейчас это развлечение было очень модным и популярным, особенно в кругах бизнес-элиты и среди людей с достатком выше среднего. За большую сумму человек мог заняться сексом с обездвиженным диким животным, находящимся при этом в полном сознании. Животных для этих целей могли доставить любых — лишь бы это было оплачено.

Ира позвонила, и скоро дверь открыл сам Пелагон.

— Ты хотел бы переспать с пантерой? — с ходу выкрикнула Ира, радостно улыбаясь. Однако, судя по его внезапно насторожившемуся лицу, особой радости при виде девушки хозяин квартиры не испытал. — А я тебе гостинцев принесла! Ой, привет! — внезапно она вспомнила, что забыла поздороваться. — Можно войти?

— Ну входи! — проворчал Громойло недовольно. Похоже, она его от чего-то отвлекла.

— Я тебя от чего-то отвлекла?

— Да нет, — его ответ звучал немного уклончиво.

Обиженно засопев от такого негостеприимного обращения, Ира прошла в коридор, затаскивая за собой Джедайку.

— А чё за гостинцы-то? — не то настороженно, не то заинтересованно поинтересовался Пелагон.

— Иди ставь кофе!

Недоумевающий Громойло упёрся на кухню, а Ира принялась снимать кроссовки. Наконец она их сняла. В коридоре на стене висела мумифицированная голова дедушки Пелагона, которого Пелагон очень уважал. Его выпученные глаза смотрели на гостей очень пристально. Показав голове язык, Ира прошла на кухню. На кухне находился Пелагон, возящийся с кофеваркой. Его наклон был настолько эротичен, что девушке захотелось наброситься на него, обнять и расцеловать, но как всегда она сдержалась. Эмоции гасли, не находя выхода. Ира села на стул. Громойло нависал над кофеваркой. Ира выложила пирожки на тарелку. Я люблю тебя, Пелагон, подумала она.

— Как дела-то? — осведомился Громойло. Судя по его тону, он задал этот вопрос исключительно для того, чтобы сказать хоть что-то.

— У меня хорошо, — ответила Ира, еле сдерживаясь, чтоб не заплакать. — А у тебя?

— У меня тоже неплохо.

— Как новая работа?

— О! — оживился Громойло. — Новая работа просто офигительная! Там столько интересных людей встречаешь! Представляешь, мы на днях бабу одну консультировали, у неё крышу срывает, и она иногда считает, что спит и на улицу обнажённой выходит, а её ловят и в дурку сдают, потому что это в реальности происходит, а она-то думает, что во сне!

«Опять он о бабах! — возмущению Иры не было предела. — И тем более об обнажённых! Вот скотина! Не зря я ему пирожки состряпала, ох, не зря…»

— А ещё мне один мужик попался, он рассказы офигенные пишет! Подожди, я сейчас тебе один прочитаю! — и Громойло умчался в зал. — Вот, слушай! — объявил он, вернувшись. — Называется: «Монолог в шизофреническом дискурсе». Он короткий.

«Из воды вылез ангел, а мы-то ждали терапевта. Склонный к полноте, он проанализировал ситуацию, рассматривая её как пациента, и, сказав: «Я буду ждать вас в палате номер пять», совершил кровавое самоубийство. В двух предложениях подряд использовался глагол «ждать». В окно тревожно выглядывала, обеспокоенная этим, монахиня, а на обратной стороне Луны в это время кричала от ужаса жалобная мать, и торжествующе орал молившийся аббат.

Неподалёку искрился честолюбивый аквариум и расслаивалось комфортабельное солнце. И вот наконец из воды вылез сам Бог. Но я считаю, на то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Или по-другому: путешествие по трупу превращается в захватывающее гносеологическое приключение.

Из сада вышла инопланетная тварь с распухшими ноздрями. В её руках приятно перемещалось лечебное бревно. На ней были академическое безумие и ортодоксальное сольфеджио, украшающие её точно также, как и многовариантный обнажённый торс украшает каждого метафизического футболиста. Инопланетная тварь никогда не видела на этом рисунке асимметричных мужчин в то время, когда в открытом космосе падали дефрагментированные звёзды.

Беременная девушка прослушивала мысли мертвецов. Её недавние глаза хорошо гармонировали с просветлением носильщика. В ночи мастурбировала нежная русалка».

— Прикинь — и всё! Правда, мощный текст, да?

— Вода уже закипела! — пробурчала Ира, которая совершенно не врубилась в только что зачитанный ей текст.

— И правда! — удивился Пелагон.

Наконец кофе был готов, и они стали его пить. С огромным удовольствием Пелагон умял оба пирожка. Дьявольские планы в них были смешаны с кузнечным пюре. Несколько раз Громойло дёргал головой, поправляя свой непослушный чуб, и за эти действия Ира готова была прощать его бесконечно: очень уж ей нравилось смотреть, как он это делает! А потом он сказал: ну ладно, у меня тут дела есть, ты зайди как-нибудь потом, а то мне сейчас некогда, а в ночь на работу… Дурак, чёртов дурак! Ну ничего… Ты у меня ещё пожалеешь…

Конец третьей истории

***

— Валера, тебя!

Нехотя оторвав своё внимание от трансляции захватывающего футбольного мачта между сборной австралийских гомосексуалистов и «Спартаком», Валерий Птолемеев принял от жены портативный видеофон и с удивлением уставился в мерцающий помехами экран.

— Здравствуйте, Крыса Карасик! — произнёс бесполый голос. — Пришло время выполнить для нас поручение.

— Кто вы? — тревожно выкрикнул Валера. — Почему скрываете своё лицо?

— В понедельник вы должны будете…

— Я никому ничего не должен! — возмущению Валеры не было предела. Очень уж он не любил, когда на него давили.

— Не должен? — усмехнулся голос в трубке. — Я не ошибся номером, случайно? Вы действительно Крыса Карасик, член братства Белого Спрута?

— Я — Крыса Карасик!!!

— Значит, вы просто обязаны сделать то, о чём мы вас просим.

Валера тяжело задышал. Стоящая за его спиной супруга принялась транквилизирующе массировать его широкие плечи.

— Ничего я вам не должен! — снова выкрикнул Валера. — Я крайне возмущён вашим поведением, о чём буду вынужден доложить самому Белому Спруту! Мне никто не говорил, что я должен буду выполнять какие-то задания!

— Давайте порассуждаем логически, — вздохнул незнакомец. — Мы приняли вас в наше братство, так? Хотя могли бы и убить, так? Мы дали вам посвящение и покровительство, благодаря которым у вас улучшилось благосостояние, появилась жена и так далее. Согласитесь, Крыса Карасик, что мы имеем право просить вас об оказании нам совсем небольшой услуги. Или, по-вашему, нет?

Валера нахмурился.

— Проклятые шантажисты! — выдавил наконец он.

— Коля, это ты? — обратилась вдруг к экрану Натали.

— Ошибаетесь, Третья! Итак, Крыса Карасик, вы хотите выйти из нашего братства, я вас правильно понял? Хотите лишиться всех привилегий?

— Нет-нет! — испуг на лице Валеры был так же явственно виден, как бывает явственно слышен голос совести у раскаявшегося грешника. — Нет, вы меня неправильно поняли! Что я должен сделать?

— Рад, что мы нашли общий язык. В понедельник вы должны будете позвонить по коду «13-22-41» и сказать: «Сеанс закончен, Сигизмунд!».

— И всё?! — удивился Валера.

— И всё. Согласитесь, это не составит для вас никакого труда?

— Да, действительно…

— Повторите задание.

Валера повторил. Собеседник отключился. Валера задумался. Натали наклонилась. Губы встретились. Поцелуй состоялся.

Короче, жизнь продолжалась.

История четвёртая, или КОЖНО-ВЕНЕРОЛОГИЧЕСКАЯ ЭЗОТЕРИКА

Три года вынужденного онанизма превратили Пелагона в настоящего сексуального маньяка и параноика. О, как сильно мечтал он кем-нибудь овладеть, но, увы, все его начинания заканчивались весьма плачевно. Каждый раз, встречая понравившуюся ему девушку, он питал страстные надежды, что их судьбы соединятся хотя бы на один coitus, однако Создатель неизменно ставил ему подножку, и опечаленный Громойло возвращался к вынужденно практикуемому им рукоблудию, от чего, кстати, очень страдал. Если бы он проникся ответными чувствами к Ире, все его (и её) проблемы сразу бы исчезли, но по слепоте своей он никак не мог оценить status quo объективно и до сих пор (до сих пор!) не понимал, что Ира его любит.

И вот однажды Пелагон шёл по вечерней улице, возвращаясь с очередной репетиции. Сегодня был очень хороший день, и даже Матусевич вёл себя на удивление прилично и несколько раз крайне удачно и смешно шутил (хотя на его собственный взгляд, он был абсолютно серьёзен, что заставляло смеяться над его шутками ещё сильнее). Сегодня должно произойти что-то необычайное, думал Громойло. И только он подумал об этом, как ощутил необыкновенное духовное просветление. Шагая по улице, Громойло чувствовал глубокую любовь ко всему человечеству и не только. Как всё прекрасно, думал он. Боже, как всё прекрасно!

Но как ни велик первый дар Божественной благодати, доколе он не усвоен, человек снова может подвергнуться не только колебаниям, но и падениям. Восторг Пелагона был прерван сильным ударом по голове, и он упал в обморок. Очнулся он через пять минут и без кредитной карточки, а рядом с ним на корточках сидела испуганная симпатичная девушка. Она возвращалась домой от подруги, когда увидела лежащего на асфальте Громойло и прониклась к нему сочувствием. «Это судьба! — понял наш герой. — Наконец-то я смогу снова вспомнить, что же это такое — быть мужчиной!».

Около трёх часов они гуляли по вечернему городу, предаваясь разговорам на самые разные темы. Девушка оказалась весьма эрудированной, что приятно удивило Пелагона. Она была «белой» сатанисткой, училась на педагога и писала стихи. Её звали Лена. Ей было двадцать лет. И вот они уже жадно целовались, сидя внутри свиданки, бесплатной уличной кабинки для тех, кому приспичило утолить половую жажду в срочном порядке. Трепетно, словно монах, Громойло ухватил Лену за молочную железу.

Неожиданно перед закрытыми глазами Громойло почему-то возник образ Иры Белоносовой, и буквально тут же его пах пронзила острая боль. Именно в этот момент Лена расстегнула его ширинку.

Громойло вскрикнул от боли, а Лена — от ужаса и отвращения.

— Да ты же больной! — прошептала она потрясённо. — У тебя… у тебя «венера»! Ах ты тварь! — она залепила ему пощёчину и быстро принялась приводить себя в порядок. — Фак офф, ублюдок! Извращенец!

С этими словами девушка выскочила из кабинки. Шокированный происходящим, Громойло остался сидеть на лежанке, испуганно разглядывая свой половой орган. Тот был весь какой-то опухший и сочился гноем вперемешку с ещё какими-то выделениями. От ужаса Пелагон закричал. По нему ударил новый приступ боли. Громойло согнулся пополам и завыл. «Я сплю, — думал он, — чёрт возьми, наверное, я сплю! Ведь я нигде не мог подхватить венерическое заболевание! Нигде не мог!» Но, однако, кошмар не прекращался, хотя боль понемногу и начинала стихать. Брезгливо застегнувшись, Пелагон покинул свиданку и поковылял домой, где вскипятил воду и обмыл ею покалеченный орган, после чего тщательно его забинтовал. Около трёх часов он сидел в интернете, диагностируя себя с помощью различных веб-докторов, но всё в своём мнении были единодушны: пациент болен гонореей. Громойло был в шоке. Даже если бы ему сказали, что он беременен, он удивился бы гораздо меньше.

Ни о каком сне не могло быть и речи. Всю ночь Громойло читал разные статьи про гонорею, а утром отправился в оффлайновый кожно-венерологический диспансер. Ему было жутко стыдно, но что поделать. К утру его состояние значительно ухудшилось.

Внутри здания было много народа. Громойло казалось, что все на него внимательно и осуждающе смотрят. «Да вы же и сами больные!» — хотелось крикнуть ему, но он молчал.