Бесплатный фрагмент - Моя вторая вселенная. Долина Басмаков

ПОСВЯЩЕНИЯ

Книга «Моя вторая вселенная. Долина Басмаков» посвящается моей дочери Олесе, которая, сама того не понимая, учит меня любить.

А также всем матерям. Любите своих детей, молитесь за них и благословляйте. Пусть их жизнь будет лучше, чем у нас.

БЛАГОДАРНОСТИ

Спасибо моей подруге Айжан за то, что поверила в меня. Без нее не было бы этой книги.

Спасибо моей подруге Бэлле, которая с момента нашего знакомства поддерживала и помогала мне.

И отдельная благодарность Богу: за мою жизнь, за мою дочь, за то, что вылечил ее, и за возможность написать эту книгу.

Моя вторая вселенная

Когда смотрю в твои глаза, я вижу небо.

Я чувствую полет орла над бездной.

Когда смотрю в твои глаза, я вижу звезды.

Я вижу Млечный Путь, я вижу космос.

Ты моя вселенная.

Ты моя вселенная, ты моя родная.

Ты моя любимая. Я не знаю,

Что случится и как сложится твоя судьба.

Как спасти и уберечь от беды тебя?

Как спасти и уберечь тебя?

Ты моя вселенная.

Когда смотрю в твои глаза, я вижу водные просторы.

Бездонные моря, бушующие волны.

И я молитвою своей со дна тебя достану.

Благословлять тебя не перестану.

Ты моя вселенная.

Ты моя вселенная, ты моя родная.

Ты моя любимая. И я знаю.

Я пройду сквозь вечность. Я пройду сквозь тьму.

В этом мире и другом я тебя найду.

Я тебя, любимая, найду.

Ты моя вселенная.

Инна Тарасова

Моя вторая вселенная. Долина Басмаков

Пролог

Тебя преследуют два самых ужасных слова: «что, если». Ты нашел ответ, возвращайся.

Главный морлок. «Машина времени»,

реж. Саймон Уэллс, 2002

Что если бы вы могли узнать, как сложится ваша жизнь, если вы или кто-то из ваших близких примет другое решение или сделает другой выбор. Или какое-то событие не произойдет или произойдет иначе.

Неужели вы никогда не задумывались об этом? Я не про сожаления. Я про то, что кому-то из вас выпал бы случай узнать, как сложилась бы тогда ваша жизнь. Мне такой случай выпал.

Часть 1. Два самых ужасных слова

Глава 1. Аниридия

Мы с дочерью стояли в часовне в аэропорту. Каждый раз, когда я хотела попросить что-то у Бога, у меня не получалось. Мне было стыдно жаловаться Ему.

Я слышала, что самая сильная — не молитва-просьба, а молитва-благодарность. И каждый раз я говорила Ему: «Спасибо за мою жизнь, за мою дочь и за то, что вылечил ее». Только позже я поняла, что во мне оставались злость и обида, и это была не благодарственная молитва, а молитва-жалоба.

Я родила Алису, когда училась на втором курсе колледжа. Всегда думала, что у меня будет все как обычно, как у всех. Родится ребенок, в три года отдам в садик, выйду на работу, потом пойдет в школу.

Я узнала, что будет девочка, и представляла, как она будет стоять первого сентября возле школы в белом фартуке, с двумя огромными белыми бантами, а в руках — белые и огромные, как банты, хризантемы. И дальше по плану: университет, свадьба, дети.

После рождения дочь лежала в палате интенсивной терапии. Она не открывала глаз, не плакала, лежала неподвижно, словно кукла. Мне разрешали ее навещать в течение дня до отбоя, а после я ждала, когда можно будет снова ее увидеть.

Как-то я зашла к Алисе, и тут же ко мне подошла медсестра. Я сказала, что не буду трогать дочь, а только постою и посмотрю на нее.

— Я знаю, тут же камеры, и я вижу, что вы здесь делаете. Я не боюсь, что вы будете трогать ребенка. Я просто знаю, что она просыпается, как только вы войдете, — ответила мне медсестра.

— Как просыпается? Я же не буду ее будить.

— Вам и не надо. Я заметила, когда вы приходите, она сразу просыпается. У вас очень сильная связь с дочерью. Полчаса назад я полностью ее переодевала и меняла пеленку, на которой она лежит, а она даже не проснулась. Теперь вы тут, и ваша девочка просыпается. Смотрите, она зашевелилась.

Я смотрела на Алису и не понимала, как могло такое произойти. Я не была готова, что моя дочь родится в тяжелом состоянии, и никак не могла это принять.

— Алиса, доченька, ты только живи. Я буду тебя любить. Сильно-сильно.

Я заметила, что звук кардиомонитора изменился. Сердце моей дочери забилось быстрее. И тут до меня дошло. Все, что чувствовала я, чувствует и моя дочь. Я плачу, а ее сердце бьется быстрее. Каждый раз, когда я приходила к ней и закатывала истерику, моя дочь все это ощущала в себе. Я слышала, что дети все эмоции мамы воспринимают как свои, но не думала, что настолько.

На шестой день нас перевели в областную больницу. Лечащий врач заметила, что Алиса не открывает глаза, и вызвала окулиста. После осмотра врач поставила диагноз «аниридия»: нет радужки в глазах, сильная светобоязнь, плохое зрение, а при сопутствующем ВАГР-синдроме могут быть патологии органов и проблемы в работе нервной, мочеполовой, эндокринной, пищеварительной систем. Вдобавок ко всему аутизм и есть риск рака почки. К такому я точно не была готова.

При этом заболевании люди вынуждены и в пасмурную погоду носить солнцезащитные очки. Если вы увидите грудного ребенка в таких очках, не спешите делать выводы и осуждать его мать. Поверьте, там и без вас хватает боли.

Я плакала и постоянно думала, что если бы не было этой поломки. Можете представить ген. Насколько он мал и велик одновременно. Генетики говорят, что если аниридия передана по наследству, то не может быть ВАГР-синдрома, и у нее просто сбой. Я не понимала, что пошло не так, и задавалась одними и теми же вопросами: «за что?» и «почему?».

Когда моя дочь родилась, ее положили рядом со мной, и мне в нос ударил запах меда и цветов. Не цветочного меда или медовых цветов, а именно меда и цветов. Я подумала, что если бы у жизни был запах, то он был бы такой. Я сказала об этом вслух, и надо мной посмеялись.

Говорят, что природой задумана некая ароматерапия, чтобы усилить связь между матерью и ребенком, чтобы мать его не бросила. Тогда я не знала, с чем мне придется столкнуться, но врать не буду, позже желание бросить и убежать было. Понятное дело, я бы ее не оставила. Я понимала, что кроме меня она никому не нужна. Что никто не сможет ее любить и заботиться о ней, как родная мать. Мало кому нужны больные дети. Но мысли такие были. Признаю.

Очень странно прозвучит, но единственный человек, которому я позвонила за поддержкой, был мой бывший шеф. Я работала когда-то у него секретарем почти десять лет. Я рассказала про дочь, про ее диагноз.

— Так, я понял. Ну, смотри. Ребенок уже есть, это факт. Ее никуда не деть. Ты не можешь сейчас знать, как будет идти течение болезни. Все, что ты можешь делать, заботиться о ней. У тебя молоко есть?

— Есть, но очень мало.

— Надо сделать так, чтобы было больше. И еще. Это уже случилось, ты ничего не можешь изменить. Тебе придется жить с тем, что есть. Держись там.

Через десять дней нас выписали. Мы сходили на прием к окулисту, и мне сказали, что она, скорее всего, незрячая. Я говорила врачам, что она реагирует на свет и когда я к ней подхожу, но врачи только сочувственно кивали.

Когда ей было девять месяцев, я повезла ее на обследование в глазную клинику в другом городе. Там сказали, что ребенок видит, но очень плохо. Насколько плохо, никто не знал. Процент зрения нельзя было установить из-за того, что в обоих глазах по центру были врожденные катаракты.

Мы прилетели домой. К нам на очередной осмотр пришла участковый педиатр. Она что-то мне говорила и сделала жест рукой, а потом как закричит:

— Смотрите, она видит. Она водит глазами за моей рукой.

— Я же говорила, что она видит, — ответила я ей.

— Я думала, вы просто себя успокаиваете.

За девять месяцев она была первая, кто мне поверил.

Меня вырвал из воспоминаний грубый мужской голос.

Глава 2. Часовня

— Женщина, вы там еще долго? — услышала я за спиной.

Я повернулась и увидела огромного мужчину, похожего на большой двустворчатый шкаф. Рядом с ним стоял второй, невысокого роста, на вид лет пятидесяти.

— А в чем проблема? — спросила его я.

— Мой шеф пришел помолиться, а вы тут стоите и мешаете, — прогремел он в ответ.

— Если ваш шеф пришел помолиться, то пусть или заходит, или ждет, когда я выйду, — оборвала его я и отвернулась.

— Некогда нам тут ждать, мы… — начал возмущаться охранник, но шеф прервал его:

— Ничего. Я подожду, Гоша. Пусть молится, сколько надо, — сказал он охраннику.

Он перевел взгляд с Гоши на меня и какое-то время просто смотрел. Меня поразили его глаза. Взгляд был наивный, как у маленького мальчика.

— Гоша нервничает немного, — сказал он мне. — Работа у него такая. У нас скоро посадка на самолет. Он боится, что мы не успеем. Молитесь, уважаемая, сколько вам надо.

«Надо же. Мне разрешили помолиться», — усмехнулась я и поставила зажженную свечку в подсвечник.

Я взяла дочь за руку и направилась к выходу. С моим характером вряд ли я смогла бы удержаться от какой-нибудь едкой реплики.

— А вы, наверно, просите Бога, а Он вас не слышит? — обратилась я к хозяину шкафа.

— Да, уважаемая, так и есть, — он сразу оживился.

— А знаете почему?

— Нет ни одной мысли, — он покачал головой. — А вы знаете?

— А я знаю. Из-за него, — сказала я и показала пальцем в сторону охранника. — Уж слишком хорошо вас охраняет. Так хорошо, что даже сам Господь не может к вам пробиться.

Я не стала ждать, когда мне ответят, и направилась в сторону зала ожидания.

— Уважаемая, — услышала я вслед, — а у вас ведь нет охраны. Наверно, Господь вас слышит? — по его виду нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. — Может быть, помолитесь за меня?

— Может быть, а что вы просите у Него?

— Не знаю, как сказать, — видно было, что он сомневается, стоит ли мне говорить о своей просьбе.

— Ну как хотите, у нас тоже скоро посадка на самолет, и мы тоже спешим.

— Мне нужно сердце. Врачи рекомендуют пересадку, — крикнул он мне в спину.

— То есть вы хотите, чтобы я попросила Бога грохнуть кого-то и чтобы его сердце досталось вам? — я не особо скрывала свою язвительность, но его это не задевало.

— В этом-то и проблема, — он опустил голову, и видно было, что и его эти мысли беспокоили.

В этом человеке не было ни капли злости. С моим взрывным характером меня всегда удивляло, как у некоторых людей получалось быть добрыми в любых ситуациях. Этот раз не был исключением. Меня сразу охладила его мягкость и, я бы сказала, кротость. Тем более что тема пересадки была для меня знакомой.

— Каждый день умирают люди, и чье-нибудь сердце может достаться вам. Человек все равно умрет, если пришло его время. Почему бы не пожертвовать свое сердце? — я понимала, что пытаюсь убедить не столько его, сколько себя.

— Я тоже себе это говорил, но язык не поворачивается просить об этом Бога.

Видно было, как от выступивших слез у него заблестели глаза. Я предложила ему вместе попросить у Бога полное исцеление, а Он уже сам решит, как это сделать. Так просила я за свою дочь, когда ей нужна была пересадка.

— Надо купить свечу, — он посмотрел в сторону церковной лавки.

— Не обязательно, можно просто попросить. Свечка — это лишь малая бескровная жертва Богу. Но, судя по костюмчику и охраннику, в вашем случае это очень малая жертва.

— А я все-таки куплю, — сказал он так же спокойно. Он купил две свечи и протянул одну мне.

— Что? Не может быть, — закричал охранник. — Да-да, мы скоро будем.

Он показывал пальцем на телефон и не мог подобрать слов.

— Что случилось, Гоша? — спросил его шеф.

— Только что звонили из клиники. Шеф, вам нашли сердце, — охранник переводил свой удивленный взгляд с меня на своего шефа.

Мой новый знакомый зажег свечу, поставил ее в подсвечник и вышел из комнаты. Гоша семенил рядом с ним, забегая то с одной, то с другой стороны. Я смотрела им вслед. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, и вряд ли я узнаю, как прошла операция, но боль внутри меня снова вспыхнула с прежней силой. Я вспомнила детскую онкологию, операцию дочери и тот ужас, который я испытала тогда.

После выписки прошло больше восьми лет, а воспоминания настолько яркие, словно это было недавно.

— Вы поймите, мамочка, — объясняла мне завотделением, — при нефробластоме почка удаляется, делается сначала химиотерапия, потом лучевая терапия, потом — все. Это заболевание легко поддается лечению, но у вашей дочери опухоли в обеих почках, и придется удалять обе. Нужна пересадка, но у нас нет доноров.

— Возьмите мою почку. Я же мать. Я потенциальный донор, — ответила я.

— Вы не подходите. Вы взрослый человек, а вашей дочери нет еще и двух лет, — объясняла она.

— Что же нам делать? — я была растеряна. От страха и паники было трудно дышать.

— В таких случаях ребенка выписывают на паллиатив, назначают поддерживающую химиотерапию и… — продолжала она, но я не дала ей договорить.

— Вы хотите мою дочь отправить домой умирать? Нет, я не позволю. Я хочу, чтобы она была здорова и жила. Я хочу, чтобы ей сделали операцию, и если есть хоть какой-то шанс… — я перешла на крик.

— Какой еще шанс? — раздраженно прервала она. — Я знаю, чего вы добиваетесь. Вы просто не хотите проблем и хотите руками врачей убить ребенка. Ваша дочь не перенесет операцию. Я же объясняю, если ей удалить одну почку, то вторая не справится с работой. Она умрет на операционном столе. Я выписываю ее на паллиатив, а если будете здесь орать на меня, вызову полицию.

Глава 3. Очередной перелет

Диктор прогундосила регистрацию на наш рейс. Хорошо хоть, пассажирам, таким как мы, проходить регистрацию и таможню можно без очереди.

Мы сидели в зале ожидания и ждали посадки. Эта поездка выдернула меня из моих переживаний, из жизни, где каждый день похож на предыдущий. Сегодня мы прилетим домой, и все будет так же, как до поездки.

Алиса начала кружится. К ней присоединилась девочка лет трех. Они кружились и смеялись. Я привыкла к ней, но со стороны, наверное, сильно заметны ее особенности.

Объявили посадку. Было трудно передвигаться. Надо нести сумку и двумя руками придерживать дочь.

С момента рождения дочери я сильно уставала, а тут эта поездка. Зачем я поехала? Ах да. Маша уговорила. Я вспомнила ее ликование и невольно улыбнулась.

— Янка, давай съездим. Увидимся. Это такая возможность. Все оплачено. Все включено. Одиннадцать врачей в одной клинике. Круть.

Машу я раньше никогда не видела, но считала ее своей подругой. Две женщины, которых свела беда. У меня было ощущение, что я ее знаю всю жизнь. Я хотела ее увидеть.

— Давай, Янка, поехали, — не унималась Маша, и я согласилась.

В последние одиннадцать лет я ездила только на лечение и обследование дочери, но мы давно никуда не выезжали. Обследовать дочь было надо, а вот на пособие не особо разгуляешься.

Мы пошли на посадку. Я никогда не любила трапы. Когда стоишь и смотришь снизу вверх, ощущение, что тебе придется взбираться на гору, причем ползком. А теперь представьте, что карабкаться придется с ребенком. В этот раз в самолет мы прошли через рукав. Даже такая мелочь может заметно облегчить жизнь. В самолете Алиса заняла место у иллюминатора, я села рядом.

— Дамы и господа, мы приветствуем вас на борту авиакомпании «Навал-Эйр». Пожалуйста, проследите за тем, чтобы все предметы ручной клади находились в верхнем отсеке или были размещены под сиденьем перед вами, — произнесла стюардесса хорошо поставленным голосом.

Мы настолько привыкаем к каким-то событиям, что не замечаем их. Был период в моей жизни, когда я очень часто летала. Двадцать четыре перелета за год. И все дорожно-перелетные детали я просто не замечала. Один перелет похож на другой. Этот отличался только тем, что нам достались места в первом ряду. Может быть, потому что я впервые проходила регистрацию через сектор обслуживания инвалидов.

— Привет, — обратилась к моей дочери стюардесса, которая устроилась в кресле бортпроводников напротив нас. — Как тебя зовут?

— Ее зовут Алиса, — ответила я вместо дочери, — она не разговаривает.

— Ой, извините, — ей стало неловко, и она попыталась исправить ситуацию. — А сколько ей лет?

— Одиннадцать.

— Ну, ничего. Может быть, все наладится.

— Может быть.

— Ну что, Алиса, будем знакомы, а я тетя Юля, — она помахала Алисе рукой, и та замахала в ответ.

— Добрый день, дамы и господа. С вами говорит капитан воздушного судна Пустовалов Игорь Борисович. Приветствую вас на борту самолета авиакомпании «Навал-Эйр». Мы совершаем рейс по маршруту Москва — Актау протяженностью тысяча шестьсот пятьдесят восемь километров. Время в пути составляет три часа пять минут. Расчетное время прибытия в аэропорт города Актау — восемнадцать часов десять минут. Желаю приятного полета.

— Ну что, Алиса, полетели? — спросила стюардесса Юля. Алиса от восторга замахала руками и засмеялась.

Третье кресло было свободно, и я пересела, чтобы дочери досталось больше места для игр. Я мечтала, как приеду домой и рухну в кровать. Свою кровать. Такую знакомую и комфортную. И усну.

Весь полет Алиса играла с рекламными журналами, которые ей принесла стюардесса, и что-то напевала себе под нос. Она любила петь и пела всегда и везде. Только если очень плохо себя чувствовала, она не пела.

Говорят, у слабовидящих детей бывают компенсации. Может, пение и было той самой компенсацией, а может, это просто симптом аутизма.

Ей было три месяца, когда я заметила эту особенность. Я смотрела вокальное шоу и услышала, как она подпевает. Сначала я думала, мне показалось. Я выключила звук, она замолчала. Потом включила, и через какое-то время она снова стала подпевать. Я включала песни разных исполнителей, но реакции такой не было.

Она реагировала только на живой голос, и я стала ей петь сама. Мне она не подпевала, но после того, как я замолкала, она воспроизводила всю мелодию. Моя знакомая, которая работала учителем по вокалу, сказала:

— У твоей дочери хороший слух, музыкальная память, и она умеет интонировать.

А в два года она вдруг стала реагировать на голос Киркорова. Так мы и прошли все лечение в онкологии под его песни.

Для окружающих было странно, что такой маленький ребенок поет. Но это был ее способ общаться с миром. А еще я заметила, что она больше понимает, если я ей пою. У меня был целый арсенал песен-прибауток. До лет семи она только вокализировала, а потом стала понемногу говорить и петь словами.

Алиса попросила попить, а потом опять запела и зашелестела журналами. Я никогда не могла спать в самолетах, сколько ни пыталась, хоть и еле сидела от усталости. Нам принесли обед. Алиса в дороге почти ничего не ела, да и дома ела мало. Одна и та же выборочная еда, причем приготовленная только мной: макароны с сыром, жареная картошка, и именно с омлетом, творог девятипроцентной жирности одной и той же фирмы. Иногда могла поесть яблоки. Вот и все меню.

— Наш самолет начинает посадку. Пожалуйста, пристегните привязные ремни, — объявила стюардесса.

Мы начали снижаться. Я посмотрела в окно иллюминатора и увидела знакомые степи.

«Скоро будем дома», — подумала я и вздохнула.

Вдруг самолет издал звук, похожий на треск, и весь корпус покрылся трещинами. Кто-то закричал:

— Мы падаем!

Я всегда думала, если что-то должно случиться, то я это почувствую. Я слышала про матерей, которые начинали волноваться за детей и позже узнавали, что с ними что-то случилось. У кого-то было предчувствие перед тем, как с ним самим что-то произойдет. У меня не было никакого предчувствия. Я устала и просто хотела домой.

Есть такие даты, которые вы помните всю жизнь: рождение, смерть, свадьба. Я помню дату, когда мы попали с дочерью в детскую онкологию. Думаю, не забуду ее никогда. Этот день также сильно впился в мою память.

Всего несколько секунд, и я уже стою на земле. В своем городе. Рядом стюардесса и пилот. И больше никого.

Глава 4. Мой самый странный сон

«Наверное, это сон», — первое, о чем подумала я. Это было самое банальное, но логичное объяснение. Я просто уснула в самолете, и мне снится, что я оказалась в своем городе.

Сны я видела часто. Яркие, красивые, реалистичные, с интересными сюжетами. Но некоторые сны отличались от обычных. В них все было как наяву. Они снились редко. Один-два раза в год.

Эти сны я называла «сон, который не сон». Это не сны-предсказания, скорее сны-осознания. Как-то я увидела один из таких снов, когда мы с дочерью лежали в онкологии.

Я стояла в темноте. Единственный источник света был справа от меня. Там стояли в несколько рядов стеклянные колбы. Они едва светились и напомнили мне лампы для швейных машин: овальные и неяркие. Первое образование у меня — швея, и именно эта ассоциация пришла мне в голову.

Присмотревшись, я увидела, что в этих лампах-колбах стоят люди. Из одной лампы, как из телефонной будки, вышел человек и направился в мою сторону. Как только он вышел, лампа погасла. Я узнала его. Это был мой знакомый. Он умер пару лет назад.

Он спросил, зачем я пришла. Я объяснила, что моя дочь тяжело больна и мне нужна помощь. Он ответил:

— Вот у тебя дочь болеет, и ты, наверное, нервничаешь и переживаешь за нее?

Я сказала, что это так.

— У нас тут нет и этого. Посмотри на нас, все, что мы можем, это вот так стоять.

Когда я проснулась, то поняла, что странно было просить помощи у мертвых. У тех, кто работает лампочкой. Но во сне мне эта идея показалась гениальной. Все же после сна ко мне пришло осознание. Мы имеем ценный дар — ощущать наши эмоции. Да, у меня был стресс. Да, мне было страшно. Но мы обе живы, и я была благодарна этому человеку за то, что он мне напомнил об этом.

Сейчас я подумала, что это один из тех снов, которые не сны. Другого объяснения у меня не было.

— Где мой дом? — вскрикнула стюардесса. — Тут прямо на перекрестке стоит мой дом. Куда все пропало?

Мы стояли возле стадиона. В этом районе я прожила почти тридцать лет. Пять лет назад мы переехали в другую часть города. Раньше напротив микрорайона был пустырь, но после нашего переезда тут началась массовая стройка, и ко времени нашей поездки весь пустырь застроили новыми домами и зданиями. То, что я увидела, не укладывалось у меня в голове. На том месте, где построили целый район, сейчас был все тот же пустырь.

«Может, мы вернулись в прошлое», — подумалось мне, и эта мысль тоже показалась мне весьма логичной.

— Странно, где все люди? Мы что, здесь одни? — спросил пилот.

Я посмотрела по сторонам: ни машин, ни людей. Повернулась в сторону бизнес-центра. Его построили в виде корабля, а жители прозвали утюгом. Так бывает: строили корабль, а получился утюг.

«Конец рабочего дня, там расположены коммунальные службы города. Хоть там-то должны быть люди», — подумала я.

Солнечные дни, как и ветреные, у нас почти весь год. Может идти дождь и светить солнце, изредка может идти снег и светить солнце. Не знаю, совпадение это или нет, но на улице было очень пасмурно и ветра не было.

— Вам придется проехать с нами, — услышали мы.

К нам подошли двое мужчин. Оба в серых комбинезонах. В одной руке они держали прозрачные защитные щиты, в другой что-то похожее на оружие.

— Кто вы и что вам надо? — спросил пилот.

— Пройдемте с нами. Вам все объяснят, — сказал один из них.

— С нами — это с кем?

— Вам все объяснят, — процедил он сквозь зубы.

— Что происходит и как мы тут оказались? — пилот сделал несколько шагов в их сторону.

— Нас не уполномочили отвечать на ваши вопросы. Просто пройдите с нами, и вам все объяснят.

Они оба как по команде прикрылись щитами и направили на нас оружие. Выбора не было. Мы последовали за ними в машину.

— Игорь Борисович, что нам делать? — спросила стюардесса пилота.

— Юля, мы во всем разберемся, не волнуйтесь, — успокоил он ее.

— Разговаривать запрещено, — рявкнул на них один из сопровождающих.

Оставшуюся дорогу мы ехали молча. Стюардесса тихо всхлипывала и время от времени поглядывала в сторону пилота. Ехали мы около часа. Машина постоянно поворачивала то влево, то вправо, потом долго ехала прямо.

У меня было время восстановить в памяти события. Сели в самолет, пристегнулись, взлетели, полет около трех часов, затем пошли на посадку. Что произошло потом? Мы куда-то врезались или столкнулись с другим самолетом? Что-то случилось с двигателем? Как мы оказались возле стадиона? И где моя дочь?

Последний вопрос волновал меня больше остальных.

Глава 5. Серый бункер

— Приехали. Выходим, — один из конвоиров открыл дверь кузова.

Мы вышли из машины и оказались в большом гараже, где стояло несколько легковых машин.

— Пройдемте со мной, — произнес мужчина, который ожидал нас.

Мы шли по длинному коридору. Все — серое: стены, полы, потолки, двери, светильники на потолке, и даже мужчина, сопровождающий нас, одет в серый костюм. Слева открылась дверь. Из нее вышел тот самый шкаф из часовни аэропорта.

— О, Гоша, и ты тут. Как дела? Где твой шеф? — обрадовалась я при виде знакомого лица.

— Вы знакомы? — «серый костюм» остановился и перевел удивленный взгляд с меня на Гошу.

— Нет-нет, Сергей Степанович. Я эту особу вижу впервые, — ответил Гоша.

— В смысле — видишь меня впервые? Забыл, как ты мне нахамил в аэропорту? Шефу привет! — крикнула я ему вслед.

Я не поняла, что тут делает этот Гоша. Он со своим шефом должен был улететь, но в последний момент им сообщили об операции, и они остались.

— Пройдите сюда, — сказал Сергей Степанович.

Он открыл дверь слева от нас в одну из комнат. Мы направились к двери, но он остановил нас.

— Нет, только вы, — он показал рукой в мою сторону.

— Хотите нас разделить? — спросила я его.

— Я действую по протоколу, — ответил он мне. — Вы отказываетесь выполнять мои требования?

— А вы мне угрожаете?

— Пройдите в комнату, иначе мы применим силу.

В комнате стоял стол и два стула. Я хотела отодвинуть стул и сесть, но он оказался прикручен к полу, как и стол. Все в комнате было серым, как и в коридоре.

«Хоть бы зеркало повесили, как в кино, а за ним — тайная комната. Или камеры, что ли…» — думала я, оглядывая помещение.

Мне не пришлось долго ждать. Дверь открылась, и вошла женщина. Маленькая, коренастая, с короткой шеей и узкими поджатыми губами. Юбка едва доходила ей до колен. Я обратила внимание на ее ноги. Я шутя называла не очень стройные ноги изящно изогнутыми. Но ее ноги были именно кривые. Никогда не судила людей по фигуре, но сейчас все в ней меня раздражало. Она прошла утиной походкой и села напротив.

«И эта вся в сером, — подумала я. — У них, похоже, серое в моде».

— Здравствуйте, меня зовут Маргарита Львовна, но вы можете обращаться ко мне просто Маргарита, — сказала она нарочито вежливо. — Представьтесь, пожалуйста.

— Здравствуйте, меня зовут Яна Егоровна, но вы можете обращаться ко мне просто Яна Егоровна, — я изобразила улыбку и постаралась скопировать ее интонации.

— Я думаю, Яна Егоровна, вы не понимаете всей серьезности ситуации, — усмехнулась она.

— Я вам больше скажу, я вообще не понимаю, что происходит, и если вы мне не объясните, то я отказываюсь с вами разговаривать, — с раздражением ответила я ей.

— Давайте договоримся так: вопросы задавать буду я, а ваше дело — отвечать на них, — сказала она сквозь зубы. Ее и без того маленькие глазки сузились.

Наш разговор прервал громкий звук сирены. Затем механический голос произнес: «Внимание. Код двенадцать». Маргарита испуганно вскочила со стула, уставилась на дверь и замерла. Затем она посмотрела на меня, не пытаясь скрыть злость, что испытывала ко мне.

— Это все из-за тебя, дрянь, — заорала она. — Это ты во всем виновата.

Маргарита запрыгнула на стол и бросилась на меня. Одной рукой она схватила меня за волосы, другой била по голове. В дверь ворвался Сергей Степанович.

— Марго, возьми себя в руки, — рявкнул он на нее, — она тут ни при чем.

Он схватил Маргариту под локоть и вывел из кабинета. Вслед за ним вбежали наши конвоиры. Они подхватили меня под локти и потащили.

Перед тем как меня увели, я услышала, как Маргарита жалобно запричитала:

— Сереженька, что же теперь будет.

Меня тащили по коридору. Я не сопротивлялась. Даже если бы я вырвалась, вряд ли смогла убежать от них.

В конце коридора мы свернули направо. Двери автоматически открылись, и мы оказались в другом коридоре, затем метров через десять опять свернули направо и вошли в следующий коридор.

Меня втолкнули в комнату, похожую на кабинет, только в ней вместо стола стояла кровать. Не успела я осмотреться, как почувствовала резкий запах и потеряла сознание.

Я стояла одна во мгле. Тишина. Вокруг никого.

— Мамоська юбимая, — я повернулась на голос дочери, но ее нигде не было. — Мамоська юбимая, — снова позвала она меня.

На этот раз голос звучал впереди. Я побежала и чуть не свалилась в пропасть.

— Мамоська, — снова позвала меня дочь.

Голос доносился откуда-то снизу. Я смотрела в пропасть, но видела только густой туман.

— Алиса, ты где? — я звала дочь, но мой рот лишь беззвучно открывался.

Я проснулась от своих рыданий и крика. Слезы текли по лицу. Через несколько минут я почувствовала опять тот же резкий запах и снова отключилась.

Глава 6. Головановы

Сергей Степанович завел Маргариту в комнату напротив допросной.

— Марго, успокойся! — прикрикнул он на нее. — Она тут ни при чем.

— Сереженька, я просто потеряла контроль, все пошло не так, — оправдывалась она. — А что если у нас ничего не получится? Ты понимаешь, что тогда будет?

Марго плюхнулась на диван и закрыла лицо руками. Она начала всхлипывать, но быстро успокоилась, убрала руки и уставилась в одну точку. Голованов ходил по комнате, не глядя на нее.

— Когда мы вели ее по коридору, из комнаты персонала вышел Гоша. Она его откуда-то знает. Знаешь, о чем она его спросила? — спросил он и тут же сам ответил на свой вопрос: — Где твой шеф?

— Она знает шефа? — Маргарита вскочила с дивана. — Откуда?

— Вот и мне интересно, — ответил ей Сергей Степанович. — В любом случае, пока мы это не выясним, шефу лучше не говорить. Для нашей же безопасности.

Он уже понял, что зря ввязался в эту аферу, но выбора не было. За столько лет работы в компании ничего не происходило. Все берут взятки — и все нормально, но арестовали именно его. Сначала он думал, что информацию слил кто-то из подрядчиков. Потом подозревал сотрудников своего отдела. Но когда его вызвали к руководителю БНБ, он понял, что все подстроено.

— Вы можете отказаться, — сказал ему тогда генерал. — Выйдете лет через десять.

Он и не собирался отказываться. С работы его уволили по статье, и теперь вряд ли он сможет куда-нибудь устроиться. Все счета заблокированы. Он был готов на любые поручения, но все оказалось не так страшно.

Он поступил в распоряжение человека, о котором слышал раньше, но лично знаком не был. Навалов Аркадий Абрамович, местный бизнесмен, владелец одной из самых крупных авиакомпаний с большим парком воздушных судов, а также нефтяной и строительной компаний. Теперь он знал и то, что на него работает генерал БНБ.

Жену свою он не собирался втягивать во все это, но Навалов сам предложил ей, а Марго согласилась. Она не смогла бы отказаться. Навалов сейчас был самым главным человеком в ее жизни, кроме мужа и сына. И, конечно, она не могла отказаться от того, что он им предложил.

Сергей Степанович вышел из кабинета и направился к комнате, из которой вышел Гоша.

— Гоша, ты здесь? — спросил Сергей Степанович и постучал в дверь.

Он не дождался ответа и попытался войти, но дверь не поддалась, позвал Гошу еще раз, и на этот раз никто не ответил. Он направился в гараж.

— Гошу не видели? — спросил Сергей Степанович охранников.

— Он уехал, — хором ответили они.

— Да, точно. Он же поехал к шефу. Доложить мне, когда приедет. И не говорите ему, что я спрашивал.

Он понимал, что шефа не стоит тревожить, пока он сам не выяснит связь между этой женщиной и Гошей. Возможно, они знакомы, но Гоша по какой-то причине просто не говорит об этом.

Глава 7. Ойбай, держите ее

Не знаю, сколько я была в отключке. Когда очнулась, в комнате никого не было. Руки и ноги привязаны к кровати. Сильно хотелось пить. От тошноты перед глазами все плыло. В комнату вошла женщина в белом халате.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она так, как будто я была просто ее пациентом и ничего необычного не происходило.

— А вас не смущает, что я привязана? — задала я ей встречный вопрос.

Медсестра подошла и бесцеремонно воткнула мне шприц в руку. От неожиданности я вскрикнула.

— Не переживайте, — ответила она мне спокойным голосом. — Вам это не навредит, зато немного успокоит.

— Успокоит? — переспросила я ее. — А я разве нервничала?

— Мне сказали, что вы напали на нашего сотрудника, — ответила она таким же ровным и спокойным голосом.

Я вспомнила Марго, ее бешеный взгляд. Она сказала тогда: «Это ты во всем виновата». Нет, как-то по-другому. Я не могла вспомнить ее слова точно. От головной боли и тошноты все мысли путались. «Это все из-за тебя, дрянь», — вспомнила я.

— Насколько я помню, это ваша сотрудница напала на меня и оскорбляла, — ответила я ей. — Знаете что, позовите кого-то, с кем я могу поговорить. Что-то мне у вас разонравилось.

Медсестра усмехнулась и вышла. Через несколько минут она снова вошла и дала мне попить воду из трубочки.

— Скоро вам принесут поесть, — сообщила она и вышла из комнаты.

Вскоре в комнату вошел громила в белом халате. Он вез тележку с едой. Никто не спешил меня развязывать.

— Ас-саляму алейкум, дорогая. Я сам покормлю вас, — он не стал дожидаться моих возражений, а сразу стал меня кормить.

Картофельное пюре и котлета оказались вкусными. В больнице вряд ли так накормили бы.

— Ну как? Вкусно? — спросил он.

— Как говорила моя бабушка: «Было вкусно, но мало».

— Как говорила моя бабушка: «Спасибо и на этом».

Он на удивление разговаривал вежливо, но я ловила себя на мысли, что именно так разговаривают с психбольными.

— А в туалет вы тоже сами сходите за меня? — спросила я его.

— С этим вряд ли могу помочь, — ответил он и смущенно опустил глаза, — но я вас отвяжу, и сходите сами.

Он сдержал свое слово. То ли от долгого лежания, то ли от лекарств ноги были как ватные и совсем не слушались меня. Меня наклонило в сторону, но упасть я не успела. Медбрат подхватил меня и повел к двери в палату.

Туалета в палате не было. Мы вышли в коридор. Я осмотрелась, пытаясь хоть что-то запомнить. Медбрат провел меня к двери справа от моей палаты и жестом указал на дверь. Я уж думала, что мне придется весь оставшийся путь ползти, но ноги понемногу стали меня слушаться.

— Будете опять связывать? — спросила я санитара, когда мы вернулись в палату.

— Таких указаний не было. Мне сказали вас покормить, я покормил, — ответил он и ушел.

У меня появилось время подумать, пока опять не завоняет и я снова не отключусь.

«Где сейчас Алиса? Если я нахожусь здесь, то и она может быть живая, и с ней все в порядке. Но где? Где сейчас стюардесса и пилот?»

У меня была куча вопросов, на которые не находилось ответов. Я не знала, как отсюда выбраться, но оставаться тут я точно не хотела. Я вспоминала расположение моей палаты: два раза налево — и я окажусь в коридоре, который ведет к выходу.

Мне всегда лучше думалось, когда я ходила.

Дверь открылась, и вошла медсестра. В этот момент я как раз была рядом с дверью. Медсестра вздрогнула и испуганно покосилась на кровать, затем перевела взгляд на шприц, который лежал на стальном подносе у нее в руках. Я резко толкнула медсестру, она потеряла равновесие и упала. Стальной поднос со звоном упал на пол. Я схватила шприц и воткнула ей в ногу. Несколько секунд — и она отключилась. Такого эффекта я не ожидала. Я думала, лекарство просто немного замедлит ее.

«Куда бежать? К выходу? Скорее всего, там эти громилы, и вряд ли получится убежать, — думала я. — Надо проверить другие палаты. Возможно, там пилот и стюардесса, и, может, там есть другие пассажиры».

Я вышла из палаты и осторожно прислушивалась возле каждой двери. За одной дверью я услышала шорох, медленно взялась за ручку. Дверь резко распахнулась, и я увидела медбрата, который меня кормил.

На долю секунды мы застыли, а затем он крикнул:

— Код двенадцать!

Тут же включилась сирена и уже знакомое мне: «Внимание. Код двенадцать».

— Ойбай, держите ее, — крикнул он.

На помощь медбрату прибежали оба наших сопровождающих. Они схватили меня и потащили обратно в палату. Я орала изо всех сил:

— Где моя дочь?

Медбрат присоединился к ним уже в палате. Он что-то вколол мне, и я опять отключилась.

Глава 8. Гошенька

Георгий был крупным от рождения. В школе — на голову выше одноклассников. Мама утешала его и говорила, что в подростковый период сверстники догонят его по росту. Они и правда догоняли, но Гоша тоже рос. На выпускном все едва доставали ему до плеча.

После школы он учился на электрика в местном училище, еле закончил учебу и не мог никуда устроиться. Опыта у него не было, да и со знаниями туговато.

Мать понимала, что ему будет трудно устроиться в жизни, и попросила своего дальнего родственника взять его хоть на какую-нибудь работу. На охранника он не тянул. Для этого ему не хватало смелости. Все, что смог придумать его новый шеф, — взять помощником для мелких поручений, с которыми он справлялся иногда с большим трудом.

Георгий привык, что его называют Гоша. Но он предпочитал другое имя — Гора, и хоть ударение в сокращенном виде ставилось на первый слог, все же ему нравилось, что его называют «гора». Он представлял себя викингом, который спасал мир, и все восхищаются его силой и отвагой.

Шеф называл его Гошенька. И хоть имя было уменьшительно-ласкательным, но когда он его произносил, вкладывая в это всю свою злобу и презрение, каждый раз видно было, что подобное отношение к Гоше доставляло ему большое удовольствие.

Гоша боялся шефа и старался не выделяться ничем, что привело бы того в ярость. А тут еще эта тетка. Откуда она его знает?

Гоша знал, что шеф что-то готовил. Он слышал, что ожидали какой-то груз, который должен прибыть на самолете. Груз должны были доставить в бункер, который построили специально для этого, и Гоша ожидал там дальнейших указаний.

Он услышал, что груз доставили, через несколько секунд вышел из комнаты и направился в гараж, сделав вид, что ему что-то надо взять в машине.

Гоша не знал, что груз — это живые люди, а тут еще какая-то тетка назвала его по имени. Он понятия не имел, кто она и откуда его знает. Ему не хотелось лишний раз выделяться, чтобы опять не нарваться на шефа, и он сделал вид, что просто забыл про нее.

Почти сразу он вернулся в комнату, а через пару минут зашел Голованов и велел передать шефу:

— Груз доставлен. Привезли троих: пилот, стюардесса и одна из пассажиров. Все трое появились возле стадиона.

Голованов не успел спросить про тетку. Они услышали «Внимание. Код двенадцать». Голованов убежал, а Гоша поехал к шефу, чтобы передать ему слова Сергея Степановича.

Шеф ждал Гошу на улице перед входной дверью.

— Что-то ты долго, Гошенька, — сквозь зубы произнес Навалов приближающемуся Гоше, даже не посмотрев на него, и его губы искривились в улыбке. — Через Умирзак, что ли, ехал?

— Да-да, извините, Аркадий Абрамович, задержался, — стал оправдываться Гоша.

— Задерживается начальство, Гошенька, а ты опаздываешь, — поправил его Навалов. — Докладывай. Что передал Голованов? Как все прошло?

— Груз доставлен. Привезли троих: пилот, стюардесса и одна из пассажирок, — отчеканил он. — Все трое появились возле стадиона.

— Всего трое? А где остальные? — Навалов перевел взгляд на Гошу.

— Я не знаю, — заикаясь ответил он.

— Уже установили личности прибывших?

— Нет-нет, Аркадий Абрамович, в тот момент, когда я выезжал, их только привезли. Сергей Степанович велел поехать к вам и доложить.

— Передай, пусть ищут остальных пассажиров и проверят все точки прибытия. И пусть срочно наведут справки по прибывшим, — Навалов подошел вплотную к Гоше и заорал ему в лицо: — И подключайте генерала, а то совсем расслабился в последнее время.

Гоша возвращался от Навалова и постоянно повторял слова, которые надо было передать Голованову. Он знал, что Голованов спросит про эту тетку.

Не успел Гоша зайти к себе в комнату, как в дверь постучали.

— Войдите, — произнес он.

В комнату зашел Голованов.

— Ты рассказал шефу об этом? — Сергей Степанович посмотрел на него многозначительно, и Гоша сразу понял, что он имеет в виду.

— О чем? — Гоша вытер ладонью каплю пота на виске.

— Не прикидывайся, все ты понял. Я про эту барышню.

— Нет-нет, Сергей Степанович. Не рассказал. Я… — Гоша замялся. Он понял, что его лицо предательски краснеет: — …забыл сказать.

Это все, что смог придумать Гоша. Он знал, что его считали тупым и, скорее всего, поверят, что он просто забыл. Гоша сжался под взглядом Голованова и сразу сменил тему.

— Сергей Степанович, шеф просил передать, чтобы искали других пассажиров, проверили все точки прибытия и навели справки по прибывшим.

— Это все?

— Нет. Еще чтобы подключили генерала и… ну, в общем, там неважно.

— Не тебе решать.

— Ну, он сказал, что генерал в последнее время совсем расслабился.

— Да, это лучше не говорить.

На следующий день с утра снова пришел Голованов, и они поехали к шефу. У Навалова уже были генерал Ушаков с Мадановым. Гоша всегда побаивался Ушакова. Рядом с ним он все время чувствовал, что сидит на дне ямы с голодным медведем. Причем медведь смотрит на него, изо рта течет слюна, но не нападает, и от этого становится еще страшнее.

Шеф пригласил Голованова присоединиться к ним в кабинете, а Гоше приказал ждать снаружи.

Каждый раз, когда эти четверо совещались, они выгоняли Гошу и закрывали дверь. Когда заходила горничная, они замолкали. Такие встречи происходили уже несколько недель, и Гоша привык к ним. Он не замечал ничего особенного, но одну из них все же запомнил.

Гоша сидел в коридоре и ждал указаний. Вышла горничная и вынесла пустой поднос, на котором приносила напитки. Она неплотно закрыла дверь, и та приоткрылась. Гоша подошел, чтобы прикрыть дверь, и услышал обрывок разговора. Навалов говорил что-то про доставку груза, затем он повернул голову в сторону двери и увидел Гошу.

— Я дверь просто прикрою, — сказал Гоша испуганно.

— Зайди сюда, — позвал Навалов его. — Скоро прибудет груз. Твоя задача — передавать слово в слово, что тебе говорят. Кроме присутствующих никто не должен знать об этом. Ты все понял?

— Да-да, Аркадий Абрамович, я понял.

— Поступаешь в распоряжение Голованова. Он скажет, что делать.

После того случая Гоша отходил подальше от двери, чтобы никто не подумал, что он может что-нибудь услышать.

«Что теперь будет? Голованов сейчас расскажет им про тетку с самолета? А если расскажет, что будет со мной?» — одна мысль сменялась другой. От нервного напряжения у Гоши затряслась голова.

Минут через пять дверь распахнулась, и Гоша увидел разъяренное лицо Навалова.

— А ну зайди, паршивец!

Гоша на полусогнутых ногах поплелся в кабинет.

— Ты почему мне не доложил про эту бабу с самолета? — заорал на него Навалов.

— Я забыл, — ответил Гоша.

— Значит, знает нас обоих, если привет просила передать. Надо допросить ее, да так, чтобы ответила.

— Я понял вас, Аркадий Абрамович, — ответил ему генерал. — Завтра с утра я отправлю своих доверенных лиц. Они позаботятся о получении информации.

— Ты бы, генерал, навел справки об этой Яне Егоровне.

— Уже навел, Аркадий Абрамович. Вот досье на нее, — генерал протянул Навалову папку.

— Быстро ты.

— Документы оцифрованы. Личность установить не проблема. Фото тоже там есть. Это точно она.

Навалов выхватил папку из рук генерала и прочитал вслух:

— Михайлова Яна Егоровна, дата рождения, адрес, образование, м-м-м… работает в областном бюро? — Навалов задумался. — Знаешь что, генерал… Ты там своим профессионалам скажи, чтобы они завтра не очень старались. Пусть допросят, но без… ну, ты понял.

— Да, Аркадий Абрамович, понял, — ответил генерал.

— Приставь к первой своих ребят. Пусть посмотрят, как живет, чем дышит.

Гоша знал этих профессионалов генерала. И знал, на что они способны. Он помнил Люсю. Красивую и веселую. Она встречалась с Наваловым около месяца, а потом он сменил ее на новенькую. Генерал спросил у Навалова, что делать с ней, и тот ответил:

— Как всегда. Ликвидируй.

Больше он Люсю не видел. Гоша ездил к ней на квартиру, но ему никто не открывал, и телефон был отключен. Гоша понял, что больше ее никогда не увидит. Это давящее чувство внутри груди с того времени не отпускало его. Он мог что-то сделать. Мог спасти ее.

Если генерал отправит своих профессионалов, то и эта женщина, скорее всего, тоже пропадет. Он понял, как следует поступить.

— Мама, ты знаешь, я всю жизнь всего боялся и никогда не мог ничего сделать, — сказал Гоша матери, когда приехал домой вечером.

— Ты про что, сынок?

— Помнишь Васька, одноклассника моего?

— Это тот рыжий, мелкий? Помню я его. Их в семье шестеро таких было. Один хлеще другого. Те еще бандюганы.

— Этот мелкий постоянно избивал меня, и я не мог дать отпор. Мам, мне ничего не стоило двинуть ему, но я боялся. Сам не знаю чего. Но что-то поменялось. Я уже не хочу так. Не могу больше.

— Все образуется, сынок, ты у меня такой хороший, — мама запустила пальцы в его шевелюру. — Кудряшка ты моя любимая.

— Да-да, понял я, понял. Надо постричься.

Глава 9. Побег

На этот раз мне засунули в рот кляп. Вошел санитар и принес воды.

— А где твое ас-саляму алейкум? — спросила я его, когда он вытащил кляп.

— С такими, как вы, так не здороваются. Я к вам с миром пришел, а вы… — он развернулся и направился к выходу.

— Да. Я плохой человек. Это же я сама себя связала и держу в этой палате! — крикнула я ему вслед.

— Вас связали, чтобы вы никому не навредили. Теперь я понял почему, — ответил он мне перед тем, как закрыть дверь.

Не успел он выйти, как вошла медсестра. Она подошла и опять бесцеремонно воткнула мне шприц в руку.

— А кормить меня будут?

— Обойдетесь.

— А что так грубо?

— Из-за вас у меня могут быть осложнения после этого препарата. Вы знаете, насколько серьезными могут быть побочные эффекты?

— То есть когда вы мне его колете, то про осложнения и побочные эффекты не думаете?

Медсестра хмыкнула и вышла.

Не знаю, о каких побочных эффектах она говорила, но после укола язык онемел и совсем не хотел двигаться, а может, я просто спала, и мне снился очередной сон.

Дверь тихо открылась, и кто-то зашел. Человек приблизился и наклонился надо мной. В темноте я видела только его силуэт.

— Говорят, ты меня знаешь? — услышала я мужской голос. — Интересно. Ладно, поиграем.

Человек ушел, а через какое-то время дверь снова открылась.

— Эй, вы спите? — я увидела знакомое лицо Гоши.

— Кто это был?

— Где?

— Ну, вот же недавно кто-то заходил.

— Я никого не видел.

— Сколько я здесь?

— Прошла пара суток с момента доставки.

— Какой еще доставки?

— Вашей.

— Ничего не понимаю. Гоша, ты меня совсем запутал. Что ты здесь делаешь? Ты не остался с шефом в Москве? — спросила я его.

— Я не понимаю, о чем вы. Мы не были в Москве. Откуда вы меня знаете? — задал он мне встречный вопрос.

— Ну как же? Аэропорт, часовня…

— Часовня?

— Ну да. Вы там были с шефом, маленький такой белобрысый коротышка. — При словах «белобрысый коротышка» Гоша вздрогнул. — Разве ты не помнишь меня?

— Я вас впервые увидел в бункере.

— Ничего не понимаю. Ты знаешь, что произошло и где моя дочь? Где стюардесса с пилотом? Где остальные пассажиры?

— Я не знаю всего, — ответил он мне, — знаю только: что-то пошло не по плану. Никто не ожидал такого. Где ваша дочь, я не знаю. Здесь ее вроде нет. Может, она во втором бункере, но я не знаю, где он находится.

— Где стюардесса с пилотом? — повторно задала я вопрос.

Гоша опустил глаза и поджал губы. Он насторожился, подошел к двери и прислушался.

— Я не могу больше тут находиться, они могут заметить. Вам нужно уйти отсюда. Я думаю, вам тут опасно оставаться. Не говорите никому, что я здесь был, и я попробую помочь. Хорошо? — спросил он и с надеждой посмотрел мне в глаза.

Я кивнула и попросила разузнать о своей дочери.

— Мне надо… — Гоша замялся: — Я эту штуку назад верну.

Он покрутил у меня перед лицом кляпом и очень осторожно засунул мне его в рот.

Гоша ушел, и я опять осталась одна. Он меня не знал. Видно, что он не врет. Но я помнила аэропорт, помнила его с шефом, помнила самолет и катастрофу, и если я сошла с ума, то галлюцинации у меня очень четкие. Почему он опустил глаза, когда я спросила про стюардессу и пилота? Что произошло и связано ли это с сиреной?

Я не заметила, как уснула. Сквозь сон я услышала, как открывается дверь, и проснулась.

— Послушайте, я попробую вас вывезти отсюда, но вам нельзя идти домой, — шепотом сказал Гоша.

— В каком смысле — нельзя домой?

— Не знаю, как это вам сказать, но это не ваш дом.

— Гоша, отвези меня домой, — требовала я.

— Да-да, я думаю, так будет лучше, — казалось, что он разговаривает сам с собой. — Я отвезу вас. Вы должны сами увидеть. Только будьте осторожны. Все не так, как вы думаете.

Гоша отвязал меня и вывел в коридор. Мы прошли в гараж. Я назвала свой адрес.

— Сейчас раннее утро. Все спят, — сказал он тихо. — Вам придется ехать в багажнике. Я подвезу поближе к вашему дому, только… — он весь сжался: — Только не идите сразу домой.

— Гоша, объясни, что происходит? — я теряла терпение.

— Я же сказал, это не ваш дом. Не ваш. Просто не идите сразу, понаблюдайте с улицы. Вы сами все увидите.

Он выгрузил меня на берегу моря возле гостиницы. До моего дома отсюда минут двадцать пешком.

— Ближе я вас не могу довезти. Там людно, могут увидеть, что вы ехали в багажнике. И возьмите это, холодно, — он протянул мне свою огроменную кофту, а потом уехал, так ничего толком не объяснив.

Я направилась домой. Как и просил Гоша, я не пошла сразу в квартиру, а спряталась за кустами возле подъезда. Ключей от квартиры у меня не было, но запасные я оставила у Виктории — соседки сверху, которую я шутя называла Тори.

Я не знала, который час, но судя по тому, что дети шли в школу, было около восьми утра. Моя подруга Камила живет в соседнем доме, и примерно в это время она должна вести дочь в школу. Я повернулась, посмотрела в сторону ее дома и увидела знакомое лицо.

— Галина Сергеевна, здравствуйте. Вы не представляете, как я рада вас видеть, — я выскочила из своей засады. Галина Сергеевна вздрогнула и попятилась.

Моя дочь училась на дому. Занятия проводила три раза в неделю логопед-дефектолог из школы. Она жила в пяти минутах ходьбы от нас, но никогда не приходила рано утром.

— Вы на занятия? Почему так рано? — спросила я ее.

— Э-э-э, ну да, — протянула она удивленно, — на занятия. Не рано, наоборот — опаздываю. Занятия начинаются в восемь пятнадцать, а уже почти десять минут девятого, — оправдывалась она. — Извините, я спешу.

Галина Сергеевна пробежала мимо нашего дома в сторону школы. Я не понимала, почему она сделала вид, что не знает меня.

«Это не ваш дом. Просто не идите сразу. Понаблюдайте с улицы. Вы сами все увидите», — вспомнила я слова Гоши.

«Что я должна увидеть?» — и как только подумала, я увидела.

Глава 10. Странная встреча

Я смотрела и не могла этого принять. Я видела себя, но выглядела я иначе. Другая прическа. Волосы не рыжие, а русые. Другая одежда. Обувь на шпильке, которую я не носила.

Другая я вела за руку маленького мальчика лет трех.

— Мам, ну можно я сегондя не пойду в садик, — хныкал мальчик.

Следом за ними шел мужчина, а за ним — девочка-подросток.

— Егор, ну сколько можно? Постоянно ноешь, и так каждое утро. Самому не надоело? И не сегондя, а сегодня, — видно было, что девочке надоело его нытье.

Девочка выглядела почти как моя дочь, но выше ростом и разговаривала, совсем как обычный ребенок. И она была без солнцезащитных очков.

— Ура. Я певрый, — мальчик вырвал свою руку и побежал к машине.

— Не певрый, а первый, — исправила его девочка.

Я подождала, пока они сядут в машину и отъедут от дома. Постояла немного, не зная, что делать дальше. Дверь подъезда открылась, и оттуда вышла моя соседка Виктория.

— Тори, — я кинулась к ней, — как хорошо, что ты вышла, так вовремя. Дай мне мои ключи, — Тори вытаращила на меня глаза и замерла на несколько секунд.

— Здравствуйте, Яна, я не Тори, я Виктория, — заикаясь ответила она мне. — И у меня нет никаких ваших ключей.

Она двинулась к своей машине. Я не понимала, что происходит. Почему знакомые сторонятся меня. И кто эта женщина, так на меня похожая. Я успела придержать дверь в подъезд, поднялась на второй этаж и подошла к квартире. Дверь была другая, и даже будь у меня ключи, вряд ли я смогла бы войти. Я постучалась, в ответ тишина.

— Яна, здравствуйте, — услышала я, как всегда, бодрый голос соседа по площадке, — как у вас дела? Смотрю, прическу поменяли. Рыжий цвет вам к лицу.

— Здравствуйте, Султан, — сказала я не очень уверенно. — Да вот кое-что забыла дома, а оказывается, ключи в машине оставила.

— Женщина, вы кто? Что вы тут делаете? — услышала я позади знакомый голос. Я резко отвернулась.

— Помогите мне, — произнесла я одними губами, испуганно глядя на Султана.

— Яна, здравствуйте, как у вас дела? — произнес Султан ту же фразу, что и мне, таким же бодрым голосом. Он развернул меня лицом к себе, подхватил под локоть и повел в сторону своей квартиры. — Это моя родственница. Не туда свернула и удивляется, почему никто не открывает дверь. А мы ждем ее. Хорошо, что я догадался выйти в подъезд.

Как же мне повезло, что мне помог сосед. Он завел меня в одну из комнат и прикрыл дверь, чтобы нас не слышали его домашние.

— Яна, — обратился он ко мне и тут же уточнил: — Вы же Яна?

Я кивнула. Вопросов и сомнений у меня много, но то, что я Яна, я знала точно.

— Я не знаю, что происходит, — сказал он и подошел к окну. — На улице стоит машина из нашего Бюро. Вам не стоит выходить.

— Из какого еще Бюро? — спросила я, не понимая, о чем он говорит.

— Бюро национальной безопасности. Я работаю там. Разве вы не помните? Подождите, я что-то запутался. Вы — моя соседка Яна, правильно?

Я кивнула.

— Вы знаете меня, но не знаете, что я работаю в БНБ, и женщина, которую мы сейчас видели в подъезде, тоже Яна?

Я снова кивнула.

— Дайте мне минуту.

Султан понимал: этих ребят не отправляли по мелким поручениям. Никто не знал, чем они занимаются в Бюро. Странно, что они следили за его подъездом. Сначала он подумал, что следят за ним. Но теперь, когда он увидел двух совершенно одинаковых женщин, да еще с одинаковыми именами, он понял, что объектом слежки стали именно они.

— Я на работу, а вы оставайтесь до вечера у нас. К окнам не подходите. Дождитесь меня. Я попробую выяснить, что происходит, — сказал он перед уходом.

Через закрытую дверь я услышала его взволнованный голос:

— Ханым, наша соседка побудет у нас до вечера, — сказал он жене и крикнул дочерям: — Девочки, тетя Яна сегодня присмотрит за вами.

Хлопнула входная дверь. А еще через минуту дверь в комнату приоткрылась, и я увидела младшую дочь Султана.

— Тетя Яна, а почему вы у нас дома?

— Ты же слышала, папа попросил присмотреть за вами, пока родители на работе.

— А почему раньше не просил?

Не зная, что ответить, я предложила поиграть во что-нибудь. На обед приехала только Ханым. Мы поели, она собрала девочек в школу и опять уехала на работу. Вечером вернулись девочки, и приехала с работы Ханым. Мы поужинали, и Ханым пошла помогать дочерям делать уроки.

Султан пришел в начале десятого и велел жене укладывать детей. Он завел меня в комнату, взял из шкафа несколько простыней и стал связывать их между собой.

— Я сделаю дополнительные узлы, чтобы вам было легче спускаться, — без каких-либо объяснений сказал он.

Я слышала, как у него дрожит голос. Он не смотрел мне в глаза, и от этого ситуация казалась еще ужасней.

— Внизу еще стоит машина. Они следят за вами. Яна, поверьте, от этих людей лучше держаться подальше, — объяснял мне Султан. — Спрячьтесь на какое-то время. Не ходите к знакомым и в те места, где вас могут искать, а я попробую выяснить, в чем дело.

— Но куда я пойду? — растерянно спросила я его.

— С этим я не могу помочь, — ответил он. — Завтра четырнадцатое. Праздник. У нас будут гости. Вам нельзя у нас оставаться.

Султан открыл окно, которое выходило на задний двор, и спустил самодельную веревку.

— Все. Вам пора.

Я никогда не любила экстрим. К тому же боялась высоты. Смотреть вниз со второго этажа мне не было страшно, но вот спускаться по простыням, мягко говоря, не комфортно. Не успела я оказаться на земле, как услышала:

— Она тут, бежим!

Бег — тоже не самая сильная моя сторона, но одно дело просто бегать, другое — когда тебя преследуют. Почему-то я подумала об антилопе, убегающей от льва, это придало мне сил, и я рванула.

Глава 11. Руся Сталинградовна

Недавно мы переехали в один из старых микрорайонов. Когда-то тут стояли двухэтажные деревянные бараки. В одном из таких бараков раньше был роддом, где я родилась. В последние несколько лет бараки сносили, и на их месте строили новые пятиэтажные дома, близко друг к другу.

В соседнем микрорайоне через дорогу обычно не светили фонари, и там очень темно. Все, что мне пришло в голову, бежать туда. Я бежала и понимала: вряд ли я далеко от них убегу. Добежав до дороги, я увидела аптеку. Там работала женщина Руся. Такая же болтушка, как я. Мало когда мне удавалось купить лекарство и сразу уйти. Обычно покупка превращалась в бурную беседу.

Даже под слабой подсветкой вывески был виден вход в аптеку. Я обежала вокруг дома, чтобы не видно было, куда я направляюсь.

«Хоть бы Руся работала. Хоть бы ее смена. Хоть бы там она была одна. Хоть бы не закрылись», — одна мысль сменялась другой.

К моему счастью, так и оказалось. Я заскочила в аптеку и крикнула:

— Спрячьте!

Руся показала мне на дверь. Я забежала внутрь. Хотела выскочить через черный вход, но поняла, что не знаю, где мои преследователи, и велика вероятность выбежать прямо на них. Да и к тому же они могли войти в аптеку и услышать звук закрывающейся двери. Я увидела шторку и спряталась за ней.

— Эй, тетка, — услышала я мужской голос.

— Не тетка, а Руся Сталинградовна, — сказала она. — Димедрол без рецепта не дам, даже не просите. А будете шуметь, я тревожную кнопку нажму, и про камеру не забывайте.

Я усмехнулась. Там, где по версии для местных наркоманов находилась тревожная кнопка, на небольшой полочке стояла чашка чая с ее любимым абрикосовым вареньем. Видеокамера никогда не работала, а висела, как говорила Руся, для блезиру.

— Руся Сталинградовна, случайно тут женщину не видели? — услышала я другой, уже более вежливый голос.

— А как же, видела. И женщину, и мужчину, и мальчика, и девочку. Я могу так продолжать до бесконечности. Кого я тут только не видела за весь день, — ответила она и добавила, повышая голос: — И наркоманов местных тоже. Мне полицию вызывать или сами свалите?

— Да не наркоманы мы, — начал оправдываться один.

— Пойдем, нет тут никого, — ответил ему второй и добавил, обратившись к Русе: — Будьте здоровы, Руся Сталинградовна.

— И вам не хворать, — крикнула она им вслед.

Я сидела тихо, боясь выйти. Место, где я спряталась, оказалось небольшой хозяйственной комнатой. Я сидела на перевернутом ведре, схватившись за швабру, как за спасательный круг. Минут через двадцать появилась Руся.

— Идти есть куда? — спросила меня она, заглядывая за шторку.

— Нет, — ответила я ей, а про себя подумала: «И она меня не узнает».

— Ну ладно, тогда пойдем ко мне. Ты какое варенье любишь?

— Абрикосовое и вишневое.

— Абрикосовое есть, а вот вишневое в дефиците. Я выйду через служебный выход и посмотрю, как обстановка, а ты потом, как только я подам знак.

Я молча кивнула. Минут через десять подъехало такси, а еще минут через десять мы уже сидели на кухне у Руси. Она сразу кинулась насыпать корм двум котам, орущим так, как будто их не кормили как минимум года два.

— Интересное у вас отчество, Сталинградовна, — сказала я, не зная, о чем говорить. Рыжий кот посмотрел на меня и заорал еще сильнее.

Я не знала ее отчества. Обычно просто называла по имени. Полное имя ей не нравилось. Я помню ее историю. Родители думали, что будет мальчик, и хотели назвать Русланом. УЗИ раньше не было, смотрели на форму живота и как женщина переносит беременность. По их расчетам должен был родиться мальчик, а родилась девочка.

Первые дни после рождения ее по привычке называли Русланом. После выписки из роддома к ним домой пришла сестра ее матери и сказала: «Вы совсем, что ли, сдурели? Какой Руслан? У вас девочка». «Ну, будет тогда Руслана», — отмахнулась ее мать.

— Какая я тебе Сталинградовна? Викторовна я урожденная. Это меня так прозвали. Мне нравится. На местных наркоманов действует устрашающе, — сказала она смеясь. — У нас в аптеке для пенсионеров есть скидка, и я обычно шутя говорю, что эта скидка для участников битвы под Сталинградом. Вот и стали Сталинградовной называть.

Моя Руся обычно говорила: «Скидка для участников Куликовской битвы», но никто не называл ее Куликовной.

— А я Яна.

— Тебе некуда идти?

— Есть, мама, но…

Вряд ли я могла рассказать, что происходит. Что я не могу прийти ни к кому, кого знаю.

— Вот и моя мамашка не особо обрадовалась бы, если бы я к ней заявилась.

Руся налила чай, поставила в центре стола абрикосовое варенье и села.

— Знаешь, моя мать всю жизнь мне говорила про мой дочерний долг перед ней. Как-то я спросила ее, как мне вернуть ей долг. Мать посмотрела на меня и ответила:

— Вот будет у меня инсульт, и буду я немощная лежать, а ты будешь за мной ухаживать. Так ты и вернешь мне долг. Только спустя много лет я поняла природу этого долга. Это ее мать лежала немощная с инсультом. Ухаживала за ней ее старшая дочь, а моя мать лишь изредка приходила помогать. Это она не выполнила свой дочерний долг и решила его переложить на меня. И что ты думаешь? У моей матери был инсульт, она лежала немощная, за ней ухаживала моя старшая сестра, а меня она даже не помнила. Каждый раз, когда я приезжала, она думала, что к ней в гости приехала знаменитая актриса.

Руся громко вздохнула и замолчала. Я наблюдала за ней и просто ждала. Красивые люди всегда выглядят красиво, и неважно, смеются они или грустят. Я вспомнила, как она обычно говорила:

— Это я сейчас просто красивая, а раньше я была еще и молодая.

Через несколько секунд она едва заметно улыбнулась, а потом встрепенулась.

— Ну, не столь важно. Не будем о грустном. Давай по бутербродику за знакомство — и спать, а то поздно уже. Потом решим, что с тобой делать. Кстати, ты ополоснуться хочешь?

— Хочу, но не могу.

— Ну и правильно, от грязи еще никто не умирал. Завтра утром и помоешься.

Мы чокнулись бутербродами, допили чай и пошли спать. Руся постелила на диване и дала мне что-то бесформенное, смутно напоминающее ночную сорочку.

В окно светил маяк, установленный на одном из домов «на ножках». Я лежала, смотрела на его мелькание и не заметила, как уснула.

Глава 12. Генерал

Руководитель бюро национальной безопасности генерал-майор Ушаков смотрел в окно. В это время в здании почти никого не было. Окна его кабинета выходили на городской рынок, который закрывали в шесть вечера. На улице ни машин, ни людей. Весь город затих.

Он любил тишину. Любил, когда никто не мелькал у него перед глазами. Кто-то мечтает выйти на пенсию и купить домик в деревне или у моря. Он же мечтал оказаться на необитаемом острове. Вся его жизнь посвящена работе. Она — та, ради которой он вставал утром и заставлял себя спать ночью.

В тишине и одиночестве лучше думалось. Он пытался понять, когда и что пошло не так. Все расчеты верны, сбоя быть не должно. Они неоднократно все проверили, да и готовились тщательно. Изначально эта идея ему казалась бредовой, но отказать Навалову он не мог. Он понимал, чем это ему грозило. И как сбежала эта особа? Сама вряд ли она выбралась. Значит, кто-то ей помог.

Его отвлек стук в дверь. Он посмотрел на часы. Почти полночь. Его подчиненные вошли в кабинет.

— Я думал, что вас придется до утра ждать. Докладывайте.

— Давай ты, — один из них толкнул другого.

— Почему я? — тот толкнул его в ответ.

— Вы мне еще подеритесь тут, — рявкнул на них генерал. — Совсем обнаглели. Кто старше по званию?

— Я.

— Кто я? Докладывайте по уставу.

— Капитан Уразгалиев, товарищ генерал-майор.

— Вот ты и докладывай.

— Я сидел в машине и наблюдал за входом в подъезд. Лейтенант Уваров патрулировал вокруг дома. Потом он увидел, как объект спускается со второго этажа по веревке. Потом он крикнул мне. Потом мы побежали за ней. Потом она побежала через дорогу в соседний микрорайон, а там темно. Потом мы потеряли ее из виду. Потом зашли в аптеку. Там сказали, что она не забегала туда. И потом мы ходили по микрорайону, но ее и след простыл.

— А что потом? Суп с борщом? — от мыслей о еде в желудке генерала заурчало. Он всегда терял аппетит, когда нервничал. Есть хотелось, но к горлу подкатила тошнота.

— Никак нет, потом мы не знаем.

— Аптека, говоришь, а что с аптекаршей? Наводили справки?

— Никак нет, товарищ генерал-майор, знаем только, что она Руся Сталинградовна.

— То есть, по вашему мнению, это должен делать я? Срочно найдите информацию на эту дочь Сталинграда.

Через двадцать минут генерал читал личное дело Руси. «Климова Руслана Викторовна, 1965 года рождения, место рождения: село Абрамовка Московской области. В 1983 году окончила медицинское училище по специальности „фармацевт“. После учебы приехала по распределению в КазССР. Вдова. Имеет двоих детей. В данное время работает в аптеке „Соцсеть“ в 3а микрорайоне».

— Докладывайте, и без «потом», — генерал отложил личное дело и обратился к подчиненным.

— Вчера в двадцать два ноль пять гражданка Климова вызвала такси на адрес аптеки. Таксист подтвердил, что она ехала не одна. Судя по описанию, с объектом. Таксист высадил их возле дома Климовой, — отчеканил капитан, выговаривая каждое слово.

— Это все?

— Нет, там потом еще кое-что.

— Хватит мямлить и топтаться на месте, говорите.

— Сбежать ей помог майор Берикбаев, — наконец заговорил лейтенант Уваров.

Генерал замер от неожиданности. Этого он никак не ожидал.

— Он живет в том же доме, что и объект. В квартире рядом. Там на площадке четыре квартиры. Они рядом живут. На втором этаже.

Ушаков знал это. Сегодня после обеда он дал указание майору следить за соседкой. Получается, что сбежать он ей помог уже после приказа.

— Сегодня до полуночи она должна быть у нас. Если не выполните… — Ушаков замолчал: — Вы меня поняли. Свободны.

Ушаков давно не верил в совпадения и случайности. Султан Берикбаев был другом и одноклассником его сына. «Знал ли он, что случилось тогда? Наверняка сын рассказал ему перед смертью», — эти мысли постоянно крутились в голове у генерала. Генерал знал, что рискованно посвящать Султана в свои дела, но он — сосед объекта и мог вести слежку, не вызывая подозрения. Теперь понятно, где она провела весь день.

Глава 13. Замок царя Гороха

Мне снился серый бункер. Я бежала к выходу, но позади услышала голос дочери:

— Мамоська.

Я повернулась и увидела Алису. Она стояла в конце коридора. Я не понимала, как я могла ее не заметить, когда бежала. Наверное, она шла за мной или вышла из другого коридора.

— Алиса, — я открывала рот, но не могла издать ни звука. Я подбежала к ней, и как только потянулась к ней, она опять оказалась в конце коридора.

— Мамоська, — снова позвала меня Алиса и протянула в мою сторону руку.

И я заново попыталась приблизиться к ней. Но каждый раз оказывалась возле гаража, а дочь так и стояла на месте. Меня разбудил голос Руси.

— Подъем, беглянка. Ну что, приснился жених на новом месте? Я за хлебом, а ты пока просыпайся. И не вздумай напялить на себя тот страх, в котором ты вчера была, а то ты мне всех тараканов распугаешь. Если замерзнешь, возьми что-нибудь в шкафу.

— Ну и хорошо, что разбегутся.

— Ага, как же. Тараканы разбегутся, а клопы сбегутся.

В народе говорят: утро вечера мудренее. Я и по себе замечала, что вечером и ночью все, в том числе и будущее, видится печальнее и страшнее, а наутро ситуация выглядит менее мрачно. Сейчас я бы так не сказала. Пока Руси нет, я пыталась обдумать, что же делать дальше, но голова совсем не хотела соображать.

Думать про то, как я оказалась тут, да и вообще — где я, я не могла. Мой мозг просто не мог осилить этого. Как можно объяснить тот факт, что близкие люди меня не узнают, а по городу ходит мой двойник? Но я знала, что хочу найти дочь. Я понятия не имела, где она и что с ней, и гнала от себя мысль: «что, если». Два самых ужасных слова. Такой ребенок вряд ли выживет, если останется без сопровождающего.

Я понимала, что, прячась у Руси, не смогу найти Алису. Но и там, в бункере, я ничего не могла сделать. Может, Султану удалось что-то узнать, и если он помог мне сбежать, то поможет и найти мою дочь? Но идти к нему я не могла, за домом следили.

Я подошла к шкафу, чтобы выбрать кофту. Мои раздумья прервало лязганье ключа в замке. Я увидела кошелек на комоде в прихожей и поняла, что Руся вернулась за ним. Меня насторожило слишком долгое ковыряние в замочной скважине. Я спряталась в шкафу. Лязганье прекратилось. Секунд через двадцать я услышала, как опять вставляют ключ в замочную скважину. На этот раз замок открыли сразу.

— Ну что, встала? — услышала я голос Руси. — А я кошелек забыла, пришлось вернуться.

— Вы не с первого раза открыли замок? — спросила я, когда вышла из шкафа.

— Я этим замком пользуюсь со времен царя Гороха. Можно сказать, он мне его лично подарил. Так что товарищ проверенный, осечек не дает, — ответила она, как всегда, с юмором. — Да и я вчера чокалась с тобой только бутербродами, тоже осечек не должна давать.

— Вы кого-нибудь видели на галерее, когда шли?

— Как же, видела. Как говорил мой дед: «Двух с носилками и одного с лопатой». Весь день туда-сюда по галерее люди шлындают, я и не обращаю внимания.

— Кто-то пытался открыть вашу дверь.

— Держите меня семеро… Куда ты вляпалась, красотень моя?

Руся завела меня на кухню и усадила за стол. Она смотрела на меня, и я понимала: она не отступит, пока я не расскажу.

— Я и сама толком не поняла, — начала я. — Вчера они меня потеряли из виду. Я думаю, они навели справки о вас и знают, что я тут.

— Ого, звучит серьезно, — сказала она. — Ну ладно. Не хочешь рассказывать, не надо. Колхоз — дело добровольное. Хочешь — вступай, не хочешь — расстреляем. Дверь у меня хлипенькая, и снести ее не составит труда. Поэтому оставаться тут тебе не стоит. Надо придумать, как тебя вывести незаметно и, главное, куда тебе идти? А что им надо от тебя?

— Я думаю, у них моя дочь. Или они могут знать, где она, — ответила я. — Я хочу найти ее, но не знаю, как и где. Я не могу вам всего рассказать: это будет звучать, как полный бред. Да я и сама толком не понимаю, что происходит. Но в полицию я не могу обратиться. Я думаю, это небезопасно.

Руся мне как-то сказала:

— Я нахожусь в том возрасте, когда уже ничего не удивляет, и если меня удивить, я буду весьма счастлива.

Но то, что я могла сейчас рассказать, вряд ли кого-то способно осчастливить. Я не собиралась подвергать ее еще большей опасности.

— Давай порассуждаем, — она потерла подбородок. — Что будет, если ты продолжишь прятаться? Я думаю, тебя найдут рано или поздно, — ответила она сама на свой вопрос. — Сможет ли помочь твоя беготня в поиске дочери? Я думаю, что нет.

Я всегда удивлялась этой ее способности переключаться. Только недавно она шутила, а уже через минуту была сама серьезность.

— Как-то, лет эдак несколько назад, я подсела на детективы, — продолжала Руся. — В одной книге главная героиня тоже искала пропавшую дочь. Правда, та уже большая деваха была. Ну, не суть важно. Так вот, ей пришлось проникнуть в самое логово к похитителям, и только тогда она смогла ее найти.

Ее слова подтверждали мои мысли. Бегая от них, я вряд ли что-то смогу выяснить.

— Ладно, давай чайку дерябнем, — предложила она, — может, на сытый желудок думать будет лучше. А потом на работу собираться буду.

Руся пошла в ванную помыть руки, а я обулась и вышла из квартиры. Я спустилась вниз и села на лавочку.

Ждать пришлось не долго. Минут через пять подъехала машина, на которой меня выслеживали у дома Яны. Один из моих преследователей открыл заднюю дверь, и я села в машину.

Часть 2. Добровольный плен

Глава 14. Город песчаных ветров

«Край суровых степных ветров» — так говорят о нашем полуострове. У нас есть поговорка: «Характер, как мангистауская погода».

Тут нет торнадо, ураганов и смерчей, просто сильный внезапный ветер. Он постоянно меняет направление, и непонятно, когда и с какой стороны ожидать следующего порыва. Ощущение, что тебя пытается сбить с ног невидимый противник. Ты привыкаешь к этим толчкам со всех сторон. Привыкаешь физически давать отпор. И ходить, когда ветер утихает и не пытается тебя сбить с ног, просто непривычно. Иногда ураганы получают имена. Нашим ветрам до ураганов далеко, но названия и у них есть.

Весенние ветра мы называем черепашьими. В это время просыпаются черепахи. Осенью они роют норы, а после зимовки выбираются на поверхность. Точного времени не угадать, а происходит это, когда температура достигает минимум двенадцати градусов тепла. Повышение температуры и прогревание земли служат для черепах природным «будильником», и только тогда они могут покинуть свои норы и выбраться на поверхность земли. Ветер помогает черепахам выбраться. Он сдувает песок с поверхности земли и освобождает им путь. По легенде из-под земли выползает огромная черепаха, поднимая горы песка. Местные почему-то называют такой ветер пыльной бурей, хотя, по сути, она не пыльная, а песчаная.

Есть период, когда зима сопротивляется приходу весны. Называется он «отамалы» и длится примерно с десятого марта по десятое апреля. В это время погода очень переменчива. Сегодня может быть тепло, и термометр показывает плюс двадцать, а завтра — резкое похолодание и свирепый ветер.

Наконец, отамалы отступает, и уже потеплело, но в середине апреля в свои права вступает бескунак. Название дословно переводится как «пять гостей». Есть легенда о пяти мужчинах. Они отправились в соседний аул в то время, когда снег уже растаял, на земле появилась трава, а на деревьях набухли почки. Ничто не предвещало беды, но в дороге их застала снежная буря. Путники сбились с пути, а ночью замерзли и умерли.

Вот и май. Казалось, живи и радуйся. Но и тут нас поджидает очередное ветровое похолодание. Начинается оно примерно с середины месяца и называется «куралай», или «сайгаковые ветра».

Это период окота самок сайгаков. Они могут разродиться, только когда бегут до изнеможения против ветра. Словом «куралай» казахи называют детенышей сайгака с красивыми черными глазами. А еще это очень красивое казахское женское имя.

«Сегодня же Амал», — я совсем забыла про праздник. Вспомнила только, когда по дороге увидела людей, которые здоровались друг с другом двумя руками.

Люди празднуют с родными и близкими, а я не пойму, где я и как мне вернуться домой.

Я думала, меня везут обратно в бункер. Понятия не имела, где он находится. В первый раз мы ехали в кузове без окон. Во второй раз я ехала в багажнике, там красотами не полюбуешься.

Минут через пять мы выехали на загородную дорогу, проехали мимо нескольких дачных поселков и выехали на дорогу, ведущую к базам отдыха, где летом отдыхают местные жители и туристы.

Иногда на дороге можно увидеть верблюдов и лошадей. А иногда ежиков и черепах, которые встречаются и в городе.

Если вы когда-то увидели одиноко бредущего льва вблизи города, не пугайтесь. Это скорее исключение, чем правило. Он жил у кого-то в частном доме, а потом сбежал. Не знаю как, история умалчивает. Не переживайте. Никто не пострадал, а лев сейчас находится в зоопарке, и все у него хорошо.

Иногда вблизи селений встречаются красные волки. Они почти исчезли в Казахстане и внесены в Красную книгу. Были случаи нападения на людей, но никто сильно не пострадал.

Есть страны, где по улицам бродят медведи и даже аллигаторы. У нас же самый свирепый хищный зверь в городе — ежик.

Если в городе есть хоть какая-то зелень, то тут, за городом, лишь изредка встречается дикая сирень, камыш, полынь и верблюжья колючка. Со всех сторон пустыня. Только пару недель весной она взрывается зеленью, пока не сгорит от солнца.

Я привыкла к такому ландшафту, но приезжих он приводит в полный восторг. Особенно тех, кто живет в лесной полосе. Мне объяснил знакомый из Сибири, что когда он едет по дороге, то видит с двух сторон лишь зеленую стену из деревьев, а тут видно во все стороны света до горизонта. Ты живешь и привыкаешь, но глазами приезжих иногда видишь то, чего уже давно не замечаешь.

И, конечно же, море. Каспийское море называют морем только из-за его размера. На самом деле это бессточное озеро. Самое большое в мире.

В этом году Каспий заметно обмелел. Отошел на несколько десятков метров, оставив за собой лужи с тиной и илом. Смотришь на него, как на кого-то близкого и любимого, того, кто нуждается в твоей помощи, но ничего не можешь сделать. Знакомое мне чувство.

Наше море безопасное, хотя бывают случаи, когда на купающихся нападают тюлени, но это случается редко.

Приезжих пугают змеи, плавающие в море, но мы к ним привыкли. Водяной уж, или водянка, как его называют местные, не ядовит. Иногда плывешь и видишь, как он, словно перископ, высовывает над водой свою голову. Звучит, наверное, пугающе. Я сама иногда от неожиданности вздрагиваю, но это совершенно безопасно.

…Ехали мы около часа, и уже минут десять как проехали последнюю базу отдыха. Издалека я увидела несколько вилл, а дальше за ними — трехэтажное здание. То ли от чувства обреченности, то ли от пустынности безлюдного места у меня возникло ощущение, что мы въехали на кладбище.

На здание я обратила внимание, только когда мы въехали на территорию комплекса. В глаза мне бросился полукруглый зеркальный туннель, который тянулся от здания к морю. Дорога вела к морю, затем свернула направо, и мы остановились возле одной из вилл.

Глава 15. Обычное утро обычного понедельника

Яна слышит будильник, но никак не может проснуться. До жути хочется спать, а надо вставать и собираться на работу. Как всегда, первым встает муж.

— Подъем, — он идет в детскую, чтобы разбудить детей.

— Нет, пап, еще немножко, — хнычет Алиса.

— Никаких немножко. Хватит того, что мама еще не проснулась.

— Пап, а можно сегондя в садик не идти? — слышит он голос сына. — Кто придумал эти дурацкные сады?

— Не дурацкные, а дурацкие, — исправил его отец.

— Значит, ты согласен со мной?

— В чем?

— Что они дурацкные?

— Одевайся.

— Почему нельзя остаться дома?

— Егор, ты сам знаешь ответ. Потому что нам надо на работу.

— Но маме же не надо.

— Маме надо. Она уже вышла на работу, и обратного пути нет. А тебе надо в сад, потому что ты вырос, и обратного пути тоже нет.

Олег зашел в комнату. Яна укрылась пледом с головой.

— Если ты сейчас не встанешь, то не успеешь нормально собраться, — говорит он Яне.

— Я помню. Неделю как вышла на работу, и сразу дали такой сложный проект. Вся на нервах, и из-за этого, видать, вчера уснуть не могла долго.

— Ага, я заметил. Не успела лечь, как сразу засопела.

— Я что, во сне храплю?

— Не «храплю», а «соплю».

— Где сопля? — в комнату вбежал Егор и запрыгнул на диван.

— Ну вот, один проснулся. Теперь дело за остальными.