Бесплатный фрагмент - Моя смена «Алые паруса»

Моя смена.

«Алые паруса».

Привет…

«Алые паруса». Благодаря Александру Грину это общепринятый символ мечты, любви и свободы. А для меня «Алые паруса» — это символ Родины и детства. Мое самое любимое и самое счастливое место на земле.

Детский пионерский лагерь «Алые паруса» в поселке Желнино под Дзержинском в Нижегородской области. Рай на Земле. Место вдохновения и силы. Символ России. Именно отсюда начинается для меня родной край: с этих лесов, высокого берега реки Осовец, луговых цветов, церкви в центре села и Святого озера, мостика, под которым Осовец впадает в Оку и несет свои воды дальше, в матушку Волгу…

Именно здесь, в «Алых парусах», я взрослела и мечтала. Дружила и влюблялась. Боролась и отчаивалась.

Здесь написала свои первые строки.

Здесь я помню себя в моменте.

Посвящается моим дорогим вожатым, воспитателям и ребятам. Всем, для кого «Алые паруса» — это не только книга.

Часть первая. Пионер

Глава 1. С чего все началось, и немножко про телефон

Однажды я приехала в лагерь.

Моя история про лагерь началась всего за несколько дней до самого лагеря. Помню, мы с мамой стоим в прихожей. Она уже у двери, готова выходить, наверное, в магазин мы собирались, а я еще обуваюсь, бабушка тоже рядом стоит, провожает нас, и вдруг мама говорит:

— А может, в лагерь отправить? Анют, хочешь в лагерь?

— Хочу! — с готовностью ответила я.

Что такое лагерь, я на тот момент еще совсем не знала. Но, видимо, в то время я безоговорочно доверяла маме и соглашалась на все ее предложения. Меня даже не смутило, что идею про лагерь мама озвучила при мне, но сначала обратилась даже не ко мне, а к бабушке. Пусть! Видимо, каникулы дома меня совсем не вдохновляли, раз я так легко согласилась на неведомый мне тогда лагерь. Да, бабушка была на пенсии, и я оставалась дома не одна. Но было скучно. Все подружки — в деревнях, как уехали 30 мая, так и вернутся теперь только 30 августа, это я уже по прошлому лету точно знала. У нас деревни не было.

Почему-то мама в тот день была в отпуске, а папа на работе, наверное, у нее оставались последние дни отпуска после нашей совместной поездки на какую-нибудь турбазу по путевке от ее работы. И вот мама прямо из прихожей, пока я продолжаю обуваться, звонит папе.

Тут надо сделать лирическое отступление и пояснить, почему у нас телефон висел в коридоре, у самой двери. В это сейчас трудно поверить, но тогда, 30 лет назад у нас совсем не было мобильных телефонов и даже обычные, домашние, стационарные были не у всех. Бабушка мне рассказывала, что когда-то и телевизоры были не в каждой квартире, а лишь у пары семей на весь подъезд, и соседи по вечерам собирались, чтобы вместе посмотреть фильм или «Последние известия», новости. Теперь уже телевизорами обзавелись все, а телефоны еще были редкостью. Люди, семьи, стояли «в очереди на телефон», то есть ждали, когда им выделят, присвоят телефонный номер, дадут точку, установят аппарат. В нашем подъезде телефон был у наших соседей сверху, там жила моя подружка Катя. Ее мама работала на телефонной станции, раньше были такие колл-центры, можно было позвонить в «09» и по адресу и фамилии узнать телефонный номер нужного тебе человека или организации. Так вот, у Кати и телефон давно был, и аппараты телефонные были очень интересные. Аж 3 штуки в квартире. У нас тоже был телефон. Аппаратов было два. Один в зале, на столике стоял, рядом стул был для переговоров. А еще один аппарат висел в прихожей — специально для соседей, у которых своего телефона не было. Соседи приходили звонить каждый день, разные, и мне это очень нравилось, попутно они вели с бабушкой интересные разговоры, обсуждали других соседей, детей, новости, кино, жизнь, иногда угощали пирогами… Однако иногда прибегали звонить не «сваху с днем рождения поздравить» или «сестру в гости надо позвать», а в «Скорую помощь», и вот этот было страшно…

Впрочем, вернемся к нашей теме, а то я с такими отступлениями никогда в лагерь не уеду.

Так вот, мама снимает трубку, крутит диск, набирает номер папиного завода, ждет, когда его позовут, и сразу выдает:

— У вас там путевки еще остались? Успеешь взять? На какую смену? С какого числа?

И через 5 минут наш с мамой поход в магазин отменяется — мы теперь идем в поликлинику, чтобы оформить справку для лагеря. Путевки — есть! Папе — дали. Смена — вторая. Начнется — через 3 дня. Я — еду.

Глава 2. Три дня до смены, и немножко про «Космос»

Однажды я шла к врачу и совсем не боялась.

Больницы, поликлиники, врачей — я люто ненавидела и отчаянно боялась. Но в этот раз мы с мамой шли быстрым шагом, за руку, и я была рада и горда: еду в лагерь.

Три дня мама рассказывала мне про свой «Космос», в котором она провела свое детство.

Лирическое отступление. Про «Космос», уже свой «Космос», в котором я работаю воспитателем, я расскажу потом. А пока — именно про мамин «Космос». Не так уж много она и рассказывала, но все эти короткие новеллы были полны такой радости, что мне очень хотелось испытать то же самое. Рассказывала, как бабушка с дедушкой приезжали к ним с сестрой, моей тетей, в лагерь на мотоцикле с коляской. Как уводили в лесок, переодевали там в чистое, кормили ягодами. Как они жили всем отрядом в одном домике, учили и пели песни, ходили все вместе на зарядки и линейки. Как жарили хлеб на костре и какая вкусная картошка из костра. Как в походы ходили и на озеро купаться, и надо было быстро вбегать в холодную воду по свистку, потому что на купание давалось всего 5 минут, и если будешь долго входить в воду и привыкать, то не успеешь поплавать вовсе…

Спасибо маме, что не рассказывала мне про туалет на улице, отсутствие горячей воды, баню раз в неделю и прочие бытовые трудности. Возможно, это было умышленно, дабы не запугать меня перед сменой. А возможно, и случайно: через фильтр памяти прошли только самые добрые воспоминания, и мама спустя полтора десятка лет вспомнила слова гимна, песни, стихи, девизы, вожатых, но совсем не вспомнила про туалет и ненавистную манку с комочками на завтрак.

Так или иначе, мамино детство прошло в «Космосе» и прошло хорошо, радостно, счастливо. А потому она со спокойным сердцем отправляла и меня в лагерь. Мамин назывался «Космос», а мой — «Алые паруса». Навсегда это словосочетание и этот символ, и этот кораблик с красными парусами стали для меня талисманом, мечтой, вечным обещанием счастья, любви, свободы, радости, вдохновения, детства. Впрочем, об этом чуть позже.

Глава 3. День икс, и немножко про шефов

Однажды я собралась в лагерь, а попала — в школу.

И вот настал день икс. Лагерь «Алые паруса» был от завода «Пластик». И еще этот же завод был шефом у садика и у школы №7, в которой я училась.

Лирическое отступление. Это так раньше принято было, что 7 крупных заводов нашего Дзержинска поделили меж собой все садики и школы города и шефствовали над ними: помогали с ремонтом, например, мероприятия проводили. У некоторых заводов еще и свои дворцы культуры были, и клубы, но не ночные клубы для танцев и развлечений, а детские, во дворах, для детского досуга. И так вышло, случайно, что я ходила в клуб от папиного завода, имени Зои Космодемьянской, училась там плести макраме, он у нас во дворе был, и в школу тоже пошла «папину», она в соседнем дворе была. Но, повторюсь, это все не специально было сделано, а просто по месту жительства.

И вот лагерь «Алые паруса» придумал так, что сбор всех детей с путевками будет проходить в моей школе №7. Для нас это было совсем хорошо. Мы с бабушкой пешком на сбор пришли. А вот некоторые на трамвае ехали или на автобусе даже из другого конца города. И даже возмущались, что им «до лагеря было ближе доехать, чем до этой школы на краю города!» Мне тогда, помню, даже как-то обидно за школу свою стало. И чего это мы на краю города-то?

Но обижаться долго времени не было. Надо было в лагерь ехать!

Мы с бабушкой пришли на школьный двор. Там уже стояли автобусы и много детей разного возраста. И все с мамами или бабушками, с сумками, чемоданами, некоторые с рюкзаками, но это было редкостью еще, рюкзаки были или школьные ранцы, или походные а-ля на картошку. Что удивительно я помню, что была с розовой сумкой, но совершенно не помню, как я ее собирала. Видимо, мама с бабушкой сделали это полностью за меня и без меня.

Я чувствовала себя весьма уверенно, ведь я была на территории своей школы. Прошла в здание. Там нужно было сначала пройти медосмотр, а потом найти стол своего отряда. В холле первого этажа по периметру стояли 6 столов, за ними сидели, как мне сказали, воспитатели и вожатые, на столах — таблички с возрастом: «7 лет», «8—9 лет», «10—11 лет» и тд. Около столов уже были небольшие очереди. Дети подходили, отдавали документы, записывались. У нас спрашивали ФИО, возраст, школу и класс и еще увлечения и умения. Рисовать, петь, танцевать, бегать, прыгать, плавать… После записи полагалось снова пойти в школьный двор и ждать автобус. Но некоторые ребята почему-то сидели рядом с вожатыми и воспитателями. Мне тоже жуть как хотелось остаться тут, но мне никто не предложил, а сама я проявить инициативу постеснялась.

Вышла во двор.

Бабушка моя начала, видимо, нервничать. И решила познакомить меня с кем-нибудь. Нашла глазами еще одну девочку моего роста, тоже с бабушкой, и начала разговор:

— А вы тоже в лагерь? А вы тоже первый раз? А как зовут? Танечка? А это вот Анечка. Ну вот и подружились! Идите побегайте пока…

Бегать мне совсем не хотелось. Я была ответственная и боялась опоздать на автобус до лагеря или сумку забыть. Таня мне тоже не понравилась. Ни очки ее, ни платье в цветочек, ни косички… А главное — она совсем не улыбалась. Наверное, я ей тоже не понравилась! Забегая вперед, скажу, что совсем не помню ее в лагере: то ли не доехала, то ли приехала и скоро ее домой забрали, то ли в разных отрядах мы были. Ну или совсем не заметили друг друга на смене, несмотря на желание наших бабушек подружить нас еще «на берегу».

Вообще, я не волновалась, что не найду в лагере подружек и не считала нужным знакомиться заранее. Не было такой команды. Велено было просто автобус ждать. И мама моя, рассказывая про свой «Космос», говорила, как много в лагере ребят, все знакомятся и дружат. В общем, я ничуть не волновалась. А бабушка почему-то да… Ну, на то они и бабушки, чтобы волноваться, правда?

Прошло сколько-то времени, и вдруг на крыльцо школы вышла огромная женщина в белом халате. Я подумала, что этот повар или врач, но испугаться не успела. Это оказалась начальник лагеря Галина Ивановна. Она сказала всем «Здравствуйте», а потом рассказала детям и родителям про правила жизни в лагере и кому в какой автобус сейчас садиться. Я ничего не помню из тех правил, кроме как про «родительский день». Мне и мама про это говорила. Что в середине смены приезжают все мамы и папы в лагерь на целый день, и для них проводят концерты, и веселые старты, и даже купаться на озеро берут и в столовой чай с пирогами дают… Я, помню, уже тогда волновалась, возьмут ли меня в концерт и в каких соревнованиях мои мама и папа смогут поучаствовать…

И вот начальник лагеря говорит: мол, приезжать можно не только в родительский день, но и в другие дни тоже. Родители ей почему-то похлопали, потом началась суета, шум, все быстрее вели своих детей к автобусам, подавали сумки, велели садиться у окошка, долго махали.

Мне не досталось места у окошка, но я все равно видела бабушку. Махала ей и улыбалась. Я почему-то была уверена, что все будет отлично и радовалась поездке в лагерь, предвкушала самое счастливое время.

Глава 4. Поехали! и немножко про время

Однажды я проехала на автобусе через весь свой родной город.

Я очень хорошо помню эту поездку на автобусе до лагеря. Или, возможно, я помню не конкретно ее, а другую, любую другую поездку в «Алые паруса», или сразу несколько поездок смешались у меня в одну… Но каждый раз это было весело!

Мы сидели, в проходе стояли сумки, вожатые тоже стояли и время от времени, на поворотах и кочках, падали на детей. Все дружно смеялись. А еще мы пели песни, и они разносились в открытые окна автобуса по всему городу. Именно тогда, в автобусе, я и выучила песню-повторюшку про Ассоль, Грея и алые паруса. Удивительно, но ее и сейчас, спустя 30 лет, поют. Любят и поют!

На остановках и светофорах автобус притормаживал, но не останавливался, а мчался мимо. И это делало нас какими-то особенными: все обязаны остановиться, а мы — мимо мчим! Песни поем. В окна машем. Люди на улице нам в ответ махали и улыбались. Понимали: дети в лагерь едут! Завидовали, наверное.

А ведь нас ехал не один автобус, а целая вереница! Меня всю дорогу не покидало ощущение праздника. Я до этого еще ни разу так торжественно на автобусе не ездила.

Иногда кто-то в автобусе вдруг выкрикивал, прерывая песню: «А вон там мой дом!», «А если дорогу перейти и повернуть, то будет моя школа!, «А вот там, мы только что проехали, бабушка живет!, «А вон магазин!»… Но скоро город кончился, мы выехали на шоссе, которое шло мимо леса, и все как-то притихли. В окно смотреть было не на что, песню спели. И тогда вожатая прочитала нам стихи. Это было стихотворение Агнии Барто «Едем в лагерь». Первые 4 строчки я до сих пор помню:

— Едем в лагерь, едем в лагерь,

Уезжаем в лагеря!

Лес, поляны и овраги,

Ждите нас до сентября.

Вот автобус притормозил, повернул налево, и начались «американские горки». Честное слово, такой аттракцион! Мы визжали, падали, ухали, смеялись. И вдруг автобус замедлил ход. Начались лагеря. Сначала мы увидели ворота «Салюта» с ракетой, потом — «Энергетик», проехали мимо. Там, на воротах, стояли подростки, помахали нам, а за воротами, я увидела, были корпуса и куча детей, наверное, целый отряд, играли в какую-то игру. Мне отчаянно захотелось к ним.

Я проводила взглядом оставшиеся позади «Салют» с «Энергетиком», снова повернула голову вперед. А сторож уже открывал ворота нашего лагеря для наших автобусов. Мы приехали!

Еще много раз я преодолею этот путь на автобусе, потом на машине, на велосипеде и даже на грузовике (об этом — чуть позже), ребенком, помощником вожатого и даже вожатой, и каждый раз буду вспоминать, как впервые для меня открылись эти ворота, и автобус медленно въехал в лагерь. Мы проехали мимо корпуса, и вожатая сказала, что это столовая, а потом остановились на площади, и вожатая сказала, что тут у нас будут проходить дискотеки. Команды выходить из автобуса еще не было. В окошко вожатая показала нам наш корпус. Потом я видела, как въезжает в лагерь следующий автобус, но едет мимо нашего, к корпусу, где буду жить старшие ребята… Спустя годы я с удивлением узнала, что весь путь до лагеря занимает всего полчаса. Но тогда мне казалось, что мы совершили, по меньшей мере, кругосветное путешествие, а то и вовсе слетали до Луны и обратно. Время исчисляется не минутами, а впечатлениями, и если мы не можем добавить дней в свою жизнь, значит надо добавить жизни в свои дни. В каждый день. Мы не могли добавить дней в наше лето. Но мы могли наполнить летом (а значит безудержным весельем, свободой, мечтами, творчеством, уверенностью, любовью) каждый наш день по самую макушку.

Глава 5. Приехали, и немножко про маму

Однажды я не успела соскучиться по маме.

Мы вышли из автобуса, нас построили по парам, посчитали и повели в корпус, на самый верхний 3 этаж. Шли мы все медленно: во-первых, сумки тяжелые, во-вторых, ноги затекли после автобуса, а в-третьих, по сторонам зевали. Вот стол с лавочкой прямо на улице, вон на горе сетка для мяча натянута, как в школьном спортзале, вон кто-то из старших девчат наклонился к фонтанчику и пьет воду! А эта тропка куда ведет? А это что за окно, почему в нем игрушки сидят? А вот, наверное, библиотека… А что на плакате написано? Ой, а вот и крыльцо, лестница вверх, ящички, как в детском саду (я еще помню), вожатая велит разуваться и заходить…

Мы зашли. Это был зал, холл, игровая. На полу — ковер, на стенах — рисунки из диснеевских мультфильмов и море с корабликами, вдоль стен — стулья, много-много стульев и один диван. Мы расселись. Каждый снова называл свои ФИО, возраст, класс и увлечения. Воспитатель и вожатая тоже назвали нам свои имена и стали уводить по 5 человек — расселять по палатам.

Как звали моих первых вожатых? Увы, я совсем не помню их. Кажется, это были Марина и Света. Одна из них играла на гитаре и пела нам песню про облако. Я расскажу в следующий раз.

В палатах были кроватки, 5 штук, тумбочки, шкафы с полками. Нам рассказали-показали, как сложить свои вещи из сумок и куда потом убрать сами сумки. Для них был большой шкаф в коридоре. Я еще тогда удивилась, что у меня совсем немного вещей в сумке оказалось…

А потом мы пошли на обед, а потом был тихий час, и все спали, потому что впечатлений за день было уж очень много, а потом был полдник и еще нам обещали качели. И вдруг! Идем мы с полдника, парами, а около корпуса — мама с папой стоят!

Я так удивилась, что даже растерялась.

— А вы зачем приехали? — спрашиваю.

Оказалось, родители привезли мне основную часть вещей, одежду и обувь. Это они специально так сделали, чтобы я сама тяжелую сумку не везла и не несла. Ну и еще, наверное, они очень волновались, вот и решили сразу после работы поехать в лагерь проверить дочку.

Папа работал на заводе, а мама на фабрике в Решетихе. И дорога ее от работы до дома шла как раз через лагерь. Ну то есть не прямо через него, а надо было сойти с автобуса и пешком по горкам-пригоркам через лес пройти мимо «Салюта» с «Энергетиком» и дойти до «Алых парусов». Полчаса в одну сторону. Но разве маму это могло остановить?

Мне помнится, ну или кажется, что она ко мне каждый вечер после работы приезжала. А по выходным — с папой и бабушкой.

Родители отдали вещи, уехали, а я побежала в отряд. Боялась пропустить, вдруг мы на костер пойдем. Ну или хотя бы на качели.

Глава 6. От любви до ненависти — один тихий час, и немножко про вожатых

Однажды был тихий час.

Из той своей самой первой смены в лагере я почти ничего не помню. Но почти — это не значит ничего.

Вот, например, помню тихий час. Нам можно было спать или читать. Другого не дано. Или закрывай глаза, или книжечку в руки. Я читала. Двери в палаты закрывать было нельзя. Вожатая сидела в коридоре напротив всех палат и следила, чтобы мы не шептались. Это называлось: «Не мешайте спать тем, кто хочет спать». Но спать не хотел никто. И никто не спал. Все читали или делали вид, что читают.

Хватало нас, наверное, на полчаса. А потом начиналось… Сначала хи-хи и ха-ха.

Вожатая грозно спрашивала?

— Что за смех?

— Книжка смешная!

— Сейчас, значит, заберу, и будешь спать.

— А у меня не смешная книжка, у меня грустная. Смеяться нельзя, а плакать можно?

— Сейчас у всех книги заберу и завтра никаких книг, все будете спать!

— А мне на лето читать задали!

— А у меня библиотечная книга, я не отдам.

— А я маме расскажу.

— А я не смеялась, у меня не заберете?

— А если я больше так не буду?

— А можно в туалет?

— А почему называется тихий час, а идет целых 2 часа?

— А скоро подъем?

— А что будет после полдника?

— А дискотека будет?

— А когда костер?

— А я есть хочу!

— А я в туалет.

— А я к маме.

— А ты что читаешь?

— А почитай нам вслух?

— А можно тогда я вслух для всех почитаю? Я умею! Громко! С выражением!

— А «блин» это матное слово или нет?

…Вожатая нам потом призналась, что ненавидела тихие часы и нас в тихие часы.

Глава 7. «Зарница», и немножко про старшие отряды

Однажды в лагере была «Зарница».

Наверное, нам объясняли правила, но я не поняла. Но… Все бежали — и я бежала! Потом наш отряд похвалили, за то, что у нас не было ни одного убитого и ни одного раненого. И поругали — потому что, пока бежали, многие мальчишки и даже некоторые девчонки ругались матом. Для смелости. Или для важности.

А вообще, на «Зарницу» приезжали к нам солдаты из Мулино, играли в «Захват флага», учили разбирать и собирать автомат, надевать противогаз и потом еще катали всех по лагерю в танке.

Ту первую зарницу я почти не помню. Зато помню другую, уже в старшем отряде. Мы ее ждали. Мы заранее распределяли роли, кто будет с автоматом, кто в разведке, кто флаг охранять, а кто медсестрой. Подъем в день зарницы был раньше, чем обычно. Но самый старший, первый, отряд умудрялся вбежать на наш этаж еще раньше официального подъема и дикими воплями «Танчики!», «Салют!», «Рота, подъем!» вылить на нас ведра воды или перевернуть вместе с матрасами. Мы заранее знали, что так будет, но не успевали проснуться раньше и сбежать, например, в туалет. Или приготовить ответный «удар». У нас не было будильников. И для нас было загадкой, как это старшие успевают к нам до подъема?

Разгадку мы узнали через год, когда сами пришли в первый отряд. Там был сговор с вожатыми! Это они в день зарницы будили, разрешали нарушить режим и прочие правила. Главное было не нарушить традиции. И еще было главное — чтобы всем было весело! Но час расплаты наступал — и сколько всего мы должны были сделать для вожатых за их будильник в день Зарницы! Например, в страшный день проверки СЭС мы, несколько девочек из отряда, не шли на поляну, а шли в вожатскую — мыть полы, протирать пыль, идеально заправлять кровати и наводить чистоту и порядок. А это было очень непросто.

Глава 8. Страшное время «ждем обход», и немножко про дискотеку

Однажды в лагере была дискотека.

Каждый вечер в лагере заканчивается дискотекой. Диджей, он же гармонист, Вячеслав Григорьевич, кажется, выносит огромные колонки в человеческий рост на центральную площадь. Вот не помню, было у нее какое-то название, как в других лагерях или нет?

Колонки надо выносить из административного корпуса, который стоит на горе. Диджею помогают мальчишки из старшего отряда. И пока они готовят, подключают проводочки, девчонки уже собираются стайками по периметру площади и ждут. Ждут музыку, песни, танцы, медляки. Почти все — в нарядах, на каблуках, при макияже. Я однажды видела, как девчонки подошли к столовой, потерли палец о кирпичи, и этой побелкой накрасили себе веки, будто тенями. Но у большинства, конечно, были с собой и помады, и духи, и тени, и даже тушь и румяна. У кого не было — просили родителей срочно привезти.

По ходу дискотеки отряды по очереди шли на так называемый второй ужин. Его еще называли «пятое питание» или просто «на кефир». Мы, младшие, пили сладкий кефир с печеньем и… на дискотеку уже не возвращались. Нас уводили в корпус, мыть ноги, чистить зубы и спать. Как же это было обидно!

Мы слышали музыку, из окна туалетной комнаты видели, как на площади отплясывают старшие, а сами должны были идти спать… Немудрено, что однажды мы, погоревав, устроили себе продолжение дискотеки прямо в туалете! В пижамах, с зубными щетками и полотенцами в руках. Особенно удался нам ковбойский танец!

…Потом по радио голосом диджея объявлялся отбой, и мы сильно-сильно зажмуривали глаза, силясь уснуть. Наступало страшное время, которое называлось «Ждем обход». Страшное оно было для вожатых, но их страх передавался и нам. Обход — это вечерняя проверка отрядов. Начальник лагеря, медсестра, охранник, старшая вожатая и диджей заходили на этаж, пересчитывали нас по головам, проверяли порядок. Если кто-то еще не спал — ругались. Поэтому мы старались быстрее уснуть или претворялись, но пока претворялись, засыпали.

Но однажды вожатая нам сказала, что обхода — не будет. И пришла к нам в палату со своей гитарой. Играла и шепотом пела песню про мальчика, лодку и облака. Я слушала и представляла эту сказку, куплет за куплетом, строчку за строчкой, слово за словом. Я потом ни разу больше эту песню не слышала. Но когда появился интернет — нашла ее и выучила.

Глава 9. «Хочу быть блондинкой», и немножко про подружек

Однажды не было дискотеки, и после ужина к нам пришла Татьяна Николаевна.

Она была хореограф. И она сказала, что сейчас мы будем учить танцы для Дня Нептуна. Про День Нептуна нам уже рассказывали, что в это день все купаются в речке без свистка, кто сколько хочет, и некоторых на лодке катают и с лодки в речку бросают. В общем, весело и страшно. Мы ждали.

И вот теперь наш отряд поделят: половина будут танцевать лягушат, а половина — русалок. Это девочки. А мальчики — дельфинов и тоже лягушат. Все девочки хотели быть русалками! Но русалками взяли только тех, у кого светлые и длинные волосы. Я попала в лягушат.

А у русалок и дельфинов был такой классный танец под песенку «Дельфин и русалка»! Я, пока они учили, тоже его выучила. И костюмы такие красивые — блестящие!

Через год я снова не попала в русалок — попала в цыган.

И еще через год — та же история. Половина отряда — русалки, а вторая половина — пираты-разбойники. Я была главной пираткой, у меня была роль со словами. Но гештальт с русалками так и оставался незакрытым до самого первого отряда. Там уже по цвету волос не делили. Мы все танцевали и русалок, и березок, и принцесс на балу.

А я сочинила свою песенку про русалочку, моя подружка Даша подобрала музыку к ней, моя подружка Маша придумала танец под нее, моя подружка Женя спела ее, а мы все (я, Даша, Маша) станцевали. Правда, было это уже не в лагере летом, а в школе зимой. Так что это уже совсем другая история).

Глава 10. Страшное слово «сэс», и немножко про гречку

Однажды в лагере я поправилась на 1 кг за смену.

Когда мама отправляла меня в лагерь, бабушка, как и положено бабушкам, шибко переживала, что я там буду кушать. В садике и дома я ела из рук вон плохо. Любила только блинчики, причем, обязательно тонкие и в форме какой-нибудь «неведомой зверушки» — собственно, я и не есть их любила, а рассматривать и фантазировать, могла зависнуть над блином минут на 6, пока на сковородке у бабушки уже новый жарился. Но потом отвисала, и блин-слоненок безжалостно съедался, со сгущенкой или вишневым вареньем без косточек.

Еще любила сосиски, причем, только тонкие. Толстые сардельки — не ела.

Ела картошку, макароны, яичницу. Не ела супы, тушеную капусту, рыбу. Любила гречневую кашу «из-под подушки» с маслом, щедро присыпанную сахарным песком, в прикуску с «Докторской» колбасой и в прихлебку с холодным молоком… Как вы понимаете, в лагерном меню такого быть не могло. Бабушка тоже это понимала и вздыхала.

Я не вздыхала. Я зато могла первая убежать из столовки на качели. Помню, что в столовую мы шли всем отрядом парами в строю, а обратно — самостоятельно: поел — свободен. После обеда до тихого часа можно успеть на турниках покувыркаться, на качелях покачаться.

На супы в лагере я даже не смотрела. А второе обычно съедалось — в «Алых парусах» вкусно готовили. Это я особенно осознаю чуть позже, когда попаду однажды и дважды в «Лесную сказку». Но не станем отвлекаться.

Именно в лагере я полюбила кашу «Дружбу» в прикуску с булкой с маслом. Полюбила кефир с сахарным сиропом. Хлеб с солью. Хлеба всегда было вдоволь, так что голодными мы не ходили. Очень полюбила творожные запеканки с двойной порцией сгущенки. Однажды мы всю смену сидели за столом и танцевали на дискотеке с сыном повара — добавки и запеканки, и сгущенки нам были обеспечены.

Но особенно я полюбила в лагере чай! Я поняла его ценность. Вот этот сладкий крепкий вареный чай из ведра… Его давали только на ужин, и мы выпивали по 2 стакана! На завтрак было что-то среднее между кофе и какао, непонятного цвета и с противными пенками. Я называла это «пойло» и ненавидела всей душой. А оно было каждый завтрак. Его упорно наливали из ведра в чайники, а из чайников разливали по стаканам. Через 5 минут 90 процентов «пойла» выливалось в другое ведро — для хрюшек и собак. Мы, придя в столовую, первым делом, даже не садясь еще за столы, брали стаканы и несли выливать, чтобы этот «кофейник» нам аппетит во время завтрака не портил. Мы с завистью смотрели на вожатский стол, где был чай. Я искренне не понимала, почему нам тоже нельзя чай, просила налить хоть половинку стакана… Нам отвечали, что «детям полезно молоко». Но ведь это «детям полезное молоко» литрами улетало в помойное ведро!!! А мы после завтрака бежали к фонтанчикам на улице, чтобы утолить жажду.

Однажды мы пришли на завтрак и — о чудо! — еще издали увидели в стаканах на столах чай. Он был цвета шоколада или янтаря. Переливался, играл на солнце, манил! Но… Это оказался противный черный цикорий без молока. Мне кажется, это первое разочарование в лагере и в жизни, которое я помню.

Прошло 30 лет. Я до сих пор ненавижу это «пойло» и не понимаю, зачем его варят в садиках, школах и детских лагерях. Дети его по-прежнему не пьют, а выливают. Я, как могу, спасаю детей — даже в садике заваривала бледный чай на всю группу и разливала по полстакана малышам.

В лагерь родители нам привозили соки, газировки, «Юппи» — такие порошки для разведения в воде и приготовления напитка. Мне однажды привезли сироп шиповника в баночке — вкусно, сладко! Привозили яблоки-груши-бананы, ягоды с огорода, молодые огурчики, пряники-печенья, леденцы, даже сушеную воблу! Мы прятали ее под подушкой, потом делили на всех и ели по ночам, растягивая удовольствие от малюсенького кусочка. А из бананов делали маски на лицо. Печеньками подкармливали вожатых.

Но всякий пир заканчивался, когда над лагерем нависало страшное слово «СЭС»… Воспитатели вихрем проносились по нашим комнатам, выгребая съестные запасы из сумок, тумбочек и кроватей. Что с этим делали — расскажу в следующий раз, особенно про ягоды. Помню, как однажды, придя с завтрака, я не обнаружила свой сироп шиповника. Точнее, обнаружила — в мусорном ведре. Плакала? Плакала. Поплакала и пошла пить воду из фонтанчика.

Долго мы не горевали. Голода тоже не ощущали ни разу. Днем было некогда, а для ночного питания нас с лихвой обеспечивали родители.

Глава 11. Цветы из болота, и немножко про дресс-код

Однажды в лагере мне подарили камыш.

Каждый день нас выводили за территорию лагеря. В жару — купаться на Осовец. Если температура воздуха или воды не позволяла — на поляну. В лес или в соседнюю деревню. В Желнино было сразу несколько интересных объектов: старинный склеп на кладбище, магазин с шоколадками, крутейший современный особняк, который был больше нашего лагеря, и церковь. Младших обычно водили в церковь, там угощали яблоками и просвирками, а некоторые даже покупали малюсенькие иконки, у меня одна такая до сих пор в Красном углу лежит. А старших, у которых были деньги при себе, заводили в магазин, разрешали купить мороженое. И еще на кладбище. Точно знаю, что старшие отряды потом самовольно сбегали в склеп — на спор.

Путь до поселка занимал полчаса. Мы шли мимо реки, заходили на мост, пели песни, рвали цветы, отрядный строй рассыпался, мы шли стайками и шушукались, парни убегали вперед или отставали и потом догоняли отряд. Глоток свободы! Однажды нас привели в церковь. Первым делом тамошние бабки отругали нашу вожатые, что «мальчики — в кепках, девочки — без головных уборов». Вожатая сняла с мальчишек кепки и надела их на нас, девочек, козырьками назад. И? Снова отругали: «мальчики — в шортах, девочки — в мужских кепках». Вожатая сняла с нас кепки и снова получила: «девочки — без косынок».

Что было потом — не помню. Но на обратном пути мы шли через какую-то заводь — болото ли, озерцо ли, а там — кувшинки! Мальчишки бросились в воду и притащили нам и вожатой цветочки. Не уверена, что цветы достались всем, и что парням не досталось за самовольство и вред природе, но мы были счастливы! И когда на 15-летие мальчишки из моего 1 отряда рано утром вручили мне охапку астр (сбегали до подъема и надрали в садах), я вспомнила те первые лагерные болотные цветочки.

Глава 12. Комический футбол, и немножко про Верочку

Однажды я была вратарем. Этого мероприятия ждали не меньше, чем Зарницы или Дня Нептуна. Причем, если Зарница всегда была во вторую смену, а День Нептуна — в третью (ну или наоборот), то Комический футбол радовал нас всегда. В чем суть? Парни наряжаются в платья. Девочки переодеваются в мальчиков и встают по 5 штук на ворота. Правил — почти нет. Шумно, азартно, весело!

Родители пытались запретить девочкам давать свою одежду мальчикам. Но разве они могли уследить? Переодеваться и делиться одеждой в лагере всегда любили, даже и без комического футбола! На творческие номера. На дискотеки или даже в знак любви и дружбы. Девчонки любили носить мальчишеские футболки.

А моя подруга Верочка потом так вспоминала историю нашего знакомства. Она приехала в лагерь впервые, да еще и опоздала из-за справок на день. Попала в нашу палату, где все были знакомы уже несколько смен и чувствовали себя атаманами на корабле. «И вот я захожу в палату, говорю всем приветик, ищу свободную кровать, а вы такие ко мне подходите с горящим глазами, мол, давай скорее распаковывай чемодан, показывай, что у тебя есть, и, это, дашь поносить, вот эту майку?» — рассказывала много раз Вера.

Мы переодевались по 5 раз на дню! Естественно, хотели выглядеть красивыми. Но вот почему мы не хотели этого на Комическом футболе?

Глава 13. «Как тебя зовут?», и немножко про дружбу

Однажды я нашла анкету из детства.

Когда мы приезжали в лагерь и попадали в свои комнаты-палаты (в «Алых парусах» их называли кубриками, по-морскому), то первым делом занимали кровати и полки в шкафу. Я любила выбрать кровать вдоль окна. И это сейчас в таких лагерях по 4 кровати в комнате! У нас изначально стояло по 5 кроватей (плюс по одной тумбочке на двоих и встроенный шкаф, никаких столов и стульев не было), в старших отрядах добавляли, и получалось по 6 и даже 7 кроватей в комнате! Тесно? Очень! Зато как весело!!!

Ну а потом мы садились на кровати и начинали распаковывать чемоданы. Первым делом доставали косметички! Садились уже все вместе на чью-то кровать и перебирали баночки-тюбики. Чаще всего разборка вещей могла на этом и закончиться — начинали пробовать помады-тени-туши на себе и друг на друге. Но все же шанс у чемоданов был! Ведь в них еще лежали сладости! Мы разводили «Юппи» водой из-под крана и пили все из одной бутылки. Делили печенье. По очереди откусывали от одного банана. Ну и, подкрепившись, с карамелькой за щекой начинали демонстрацию нарядов! Все, конечно, понимали, что «мое платье хорошо, а у соседки — лучше». Поэтому тут же занимали очередь, кто в чьем наряде в какой день на дискотеку пойдет!

Прошло 30 лет. Ничего не изменилось. Первые часы в отряде у сегодняшних девчонок проходят по тому же самому плану.

А потом… Потом мы доставали анкеты! Что такое анкета? Это такая тетрадка или альбом, красивая, с наклейками и картинками из журналов, разрисованная фломастерами. Говоря современным языком, скрапбуккинг. Но мы такого слова не знали, наклейки и фломастеры были в дефиците, поэтому мы все старались, как могли. А чего старались? Вести анкеты! На первой странице — рассказ о себе. Если повезет и мама разрешит — с приклеенной черно-белой фотографией. Далее — список вопросов. От «Как тебя зовут?», «Сколько тебе лет?» и «Где мы с тобой познакомились?» до «Твой любимый фильм?» и «О чем ты мечтаешь?». У некоторых было по 70 вопросов! Про гороскоп, имена и профессии родителей, лучшие воспоминания, первую любовь, «сколько раз ты была в лагере?», «как зовут твою собаку?»… В конце еще полагалось оставить пожелание то-то нарисовать! Анкеты передавались из рук в руки, строго на час (не дольше!), и надо было успеть заполнить и украсить. Потом мы хором перечитывали все, что только что назаполняли.

Мальчишкам — не давать! Ну, правда, в средних отрядах уже и мальчишкам некоторым тоже доверяли заполнить анкеты. Но они, в большинстве своем, нехотя отвечали на первые пять вопросов и бросали — им было интересно заполучить анкету только ради того, чтобы всей палатой почитать! В общем, чукча не писатель, а читатель.

В анкетах оставляли адреса и телефоны (не сотовые, конечно), делали секретики и загадки, переписывали песенки (хотя для песенников у нас были отдельные тетрадки). Самый шик — если согласится заполнить анкету вожатый! Правда, пока его ждешь, пройдет неделя, и не успеют другие. Но зато у тебя будет страничка от вожатого! Мы стопкой относили им свои анкеты и ждали.

А потом… За 3 недели смены мы обязательно по несколько раз ругались и мирились. А как иначе, если живем все вместе? Так вот, была у нас дурная привычка: поругались — раз, и вырваны листы из анкеты! Смяты, разорваны и выброшены! Но… Завтра помирились — будь добр, заполняй заново.

Сейчас такие анкеты можно купить, не надо самому придумывать вопросы и украшать… И можно вклеивать фото из Инстакса… Но почему-то такого азарта у девчонок нет.

У меня тоже была анкета. Большая! В амбарной книге! Тяжелая. Зато заполнять удобно, обложка твердая, можно было прямо на кровати. Обычно мы заполняли лежа на полу или склонившись над подоконником. Вот сейчас закрываю глаза — и некоторые странички встают перед глазами. А сама анкета, к большому моему сожалению, не сохранилась…

Глава 14. Как мы звонили домой, и немножко про Олю

Однажды я очень соскучилась по маминому голосу.

Когда мы были в лагере, у нас не было сотовых телефонов. Совсем. Ни у кого. Телефоны были в медпункте, в сторожке и в кабинете начальника лагеря. Еще один телефон (трубку!) начальник всегда носила с собой в огромном кармане своего огромного белого халата. Да, почему-то начальник всегда ходила по лагерю в белом халате, как у медика, который надевала поверх своего платья. Возможно, было такое правило? Ведь лагерь назывался ДОЛ — детский Оздоровительный лагерь. Уже не пионерский.

Мы, непионеры, прознали, где есть телефоны, и каждый вечер одолевали сторожа и начальника. К медикам не ходили: видимо, боялись. В сторожу лично я ходить тоже боялась — у него все время громко и страшно лаяли собаки и плохо пахло. Поэтому каждый вечер после ужина я бодрым шагом направлялась в административный корпус в кабинет начальника. Добрая Галина Ивановна уходила из кабинета на целый час, оставляя незапертой дверь, и все желающие могли позвонить домой. Я приходила и вставала в очередь, которая тянулась из кабинета по коридору почти до выхода. Человек 20! Мы не наглели, сами установили правило, что разговаривать можно не долее 2 минут, и звонить только кому-то одному: хочешь — маме, хочешь — бабушке. Это, конечно, старшие так придумали, а мы, младшие, подхватили эту традицию и потом передавали ее другим младшим.

Впрочем, становясь старше, мы и звонили реже. Уж точно не каждый день! Не было у нас времени по полчаса стоять в очереди на телефон! А вот у младших это время было. Как раз от ужина до дискотеки. Зачем и почему надо было звонить каждый вечер? О чем рассказывать? Не помню и не понимаю. Я точно знаю, что ко мне часто приезжали и что я не скучала и не голодала…

…Помню такой эпизод: подходит моя очередь, и я вижу, как девочка Оля из самого старшего отряда набирает номер и при этом садится в кресло начальника лагеря, за стол, и уже почти кладет на стол ноги, как тут входит Галина Ивановна. ААА! Я была уверена, что попадет нам всем, и до конца смены мы останемся без доступа к телефону. Ан-нет! Галина Ивановна молча бросила взгляд на Олю, та все поняла, положила трубку и, красная, выбежала. Очередь проводила ее молча. У меня дрожали руки, но я позвонила-таки домой. Я полагала, что больше не увижу Олю у телефона. Но нет, на следующий вечер мы встретились там же. Почему-то она всегда была во главе очереди. А вот звонила она не всегда домой или бабушке, но еще и подружкам-одноклассницам! И было очень интересно подслушивать, как она рассказывает им про наш лагерь и про свой отряд.

Глава 15. Зимний лагерь, и немножко про любовь

Однажды была зимняя смена.

Я никогда не была в лагере зимой. Почему? Не знаю. Подружки с пеной у рта рассказывали про новогоднюю дискотеку в лагере, подарки, горки, снежные бои… Короткая смена, чуть больше недели, всего 2—3 отряда, почти нет правил и запретов. Нет зарядки, нет проверок, нет линеек. Есть много веселья, танцев, песен, вкусняшек, обнимашек. Много свободного времени. Можно общаться, мечтать, спорить, можно читать и заполнять анкеты.

И да, самый Новый год — тоже в лагере. С вожатыми и воспитателями. С отрядом. Я не просилась, мне казалось это странным и неправильным, возможно, боялась. И при этом каждое лето завидовала тем, кто рассказывал про зимнюю смену.

Однажды мы решили поехать в зимний лагерь. Не на смену, а просто в гости. Дело в том, что раньше нас легко пускали в лагерь в гости — и зимой, и летом. Можно было приехать на линейку в честь открытия, на концерт или КВН, даже на дискотеку. На территорию пускали родителей (ну, кроме тихого часа и отбоя, конечно), и нас, пионеров-непионеров, конечно, тоже. Мы были здесь свои. Это была наша территория. Наш лагерь. Нас тут все знали, и мы всех знали. И любили.

И вот однажды зимой мы, несколько подружек, сели в рейсовый автобус, доехали, потом долго шли пешком через лес и, наконец, пришли. Какая там была красота! Сказка! Сколько времени мы там провели? Пару часов? Но нам казалось, что целый день. А девчонки говорили, что вся смена, все каникулы пролетают как один день. Особенно красиво и романтично было вечером. Темнело рано. Белый снег. И фонари. И я стала мечтать о таких каникулах.

И да, мечта однажды исполнилась. Через 20 лет. Но это будет уже другая история…

Глава 16. На зарядку — при макияже! и немножко про скучный санаторий

Однажды была зарядка.

Я ее никогда не любила. Но и не прогуливала. В младших отрядах, когда мы жили в младшем корпусе, на зарядку нужно было бежать высоко в гору, туда, где были спортивные площадки: футбольная, волейбольная, баскетбольная. Нас будил гимн и фраза: «В пионерском лагере „Алые паруса“ — подъем! Доброе утро, ребята!». Вожатые нас поднимали, велели быстро одеться-обуться и на выход. Не почистив зубы! Лохматые! Жуть! Но что делать?

А вот когда мы переехали в старший корпус, то все стало не так страшно. Во-первых, мы научились вставать раньше официального подъема, поэтому до зарядки успевали не только заплестись и умыться, но и накраситься (!), нарядиться, заправить постели, навести порядок в тумбочках и даже перекусить.

Во-вторых, с подачи вожатой вместо зарядки мы бегали. От корпуса до ворот, от ворот обратно мимо пятачка с зарядкой и корпуса — до линейки, оттуда — обратно до зарядки. Можно было, конечно, свернуть сразу в корпус, но мы входили в азарт и хотели доделать со всеми «вдох-выдох-здоровье в порядке-спасибо зарядке». А кроме того, как же было не покрасоваться: вот мы какие молодцы, пробежали свой километр, завтра на рекорд пойдем!

И кстати, да, к концу смены мы бегали уже не один круг ворота-линейка, а два и даже три. Я любила бегать. И всегда жалела, что, приезжая в город, бросала эту привычку.

А однажды я была вместо лагеря — в санатории. Так вот, там зарядку делали дважды в день: утром и после тихого часа. И зарядка была скучнейшая! Ни бега, ни танцев, ни подъема в гору. Когда после этого санатория я вернулась в «Алые паруса», то с радостью шла на зарядку. В первые дни.

Глава 17. Дождь в лагере, и немножко про кино и дружбу

Однажды в лагере шел дождь.

И это было прекрасно. Неожиданно, удивительно и прекрасно.

Если дождь шел, а нам в это время надо было идти на обед или ужин, то вожатые разрешали не идти, а бежать, и не парами, а кучей. Но мы почему-то все равно, по привычке, брались за руки, и бежали. У кого-то были зонты, и мы набивались по 5—6 человек под один зонт, и уже не бежали, и даже не шли, а еле ползли, то и дело теряя кого-то из-под зонта или попадая в глаз, в лоб, по голове. Как правило, зонты детям в лагерь давали старые, кривые, с поломанными спицами. Зонты нам чаще нужны были не от дождя, а для танцев. Например, танец с зонтиками под «Улетай, туча» был у нас весьма популярен.

И вот мы, мокрые и счастливые, добирались до столовой. А потом — путь обратно. И уже не просто под дождем, но еще и по лужам. В мокрых босоножках и кедах.

Если шел дождь, а у нас был тихий час, то мы могли даже уснуть под его ровный стук за окошком.

Если шел дождь, а у нас была ночь, то мы, наоборот, не спали! Если к дождю добавлялись гром и молния, рассказывали страшилки. Любые — из лагерных легенд, из своей жизни, прочитанные либо услышанные где-то. А если грома и молнии не было, то рассказывали про любовь. И обязательно что-то грызли при этом. Потому что в дождь корпуса мгновенно остывали, становилось прохладно, хотелось заесть это чем-то вкусным и сладким, привезенным из дома.

Если шел дождь, а нам надо было на полдник или второй ужин, то нам приносили их прямо в корпус. И был пир горой! И вожатые в такие вечера, уже понимая, что в плане мероприятий день потерян, не надо никуда идти и торопиться, не будет проверок, закрывали глаза на режим и не заправленные после тихого часа кровати. Мы медленно плавали по коридорам, перемещаясь из палаты в палату, пели песни под гитару, переписывали песни в песенник, переодевались по нескольку раз кряду, шушукались.

Одной из забав было ходить по длинному коридору, держа перед самым носом карманное зеркальце: глаза видели не пол, а потолок, и ноги сами собой перешагивали через лапмы, щели на потолке, арки, дверные проемы. Один идет, другие смеются. Жаль, не было у нас тогда сотовых телефонов и камер на них — сняли бы прикольные ролики. А с другой стороны — нет, не жаль. Были бы телефоны — никто бы не ходил пол коридорам с зеркалом под носом, а все бы в этих самых телефонах и сидели.

В дождливые дни разрешалось даже выйти на балкон подышать озоном! А тех счастливчиков, у кого были куртки с капюшонами или зонты и кроссовки или резиновые сапоги, даже выпускали гулять вокруг корпуса! Одних! Иногда такая стихийная прогулка становилась началом крепкой многолетней дружбы, как вышло у нас с подружкой. Мы были в разных кубриках, но именно у нас двоих были в тот вечер и желание пойти на улицу, и зонты-капюшоны, и общие темы для разговоров. Все совпало.

Если шел дождь, а должна была быть дискотека, то мы иногда ныли всем отрядом, и нам устраивали танцы прямо на этаже. И было не просто весело, а очень весело, потому что мы знали, как нам завидуют другие отряды, и потому что мы могли включить 5 медляков подряд, или трижды, без остановки, протанцевать «Белую черемуху, первую любовь». А кто не хотел — палаты рядом. И можно танцевать прямо в тапках и сланцах, или вообще босиком, и с зубной щеткой во рту, и даже с банановой маской на лице и в пижаме.

Если шел дождь, а должно было быть развлекательное мероприятие, то нам его заменяли на отрядное. Вариантов было три: приход библиотекаря (скучно), «Мафия» всем отрядом с вожатыми (круто!) или… телевизор. Вообще, телек с видиком приносили в отряды по графику, но в дождь график нарушался, и если расторопные вожатые успевали попросить, то диджей притаскивал аппаратуру на этаж, и весь отряд собирался у экрана. Кассет с фильмами было немного, большинство из нас пересматривали фильмы по нескольку раз. Но… Спроси меня сейчас, что мы смотрели, — вспомню только «Враг мой» и еще один фильм про инопланетную принцессу, пришедшую из другого времени в какую-то страну песков, название не помню…

Если шел дождь, а было утро, то нам отменяли зарядку и линейку, позже обычного трубили подъем, и день начинался с завтрака.

Дожди в нашем лагерном детстве были редкостью, поэтому нас они ничуть не печалили. Мы знали — после дождя будет радуга.

Глава 18. Дежурный дня, и немного про журналистику

Однажды меня повесили на доску почета.

В «Алых парусах» было очень сильно развито самоуправление. Каждый день в первые 15 минут тихого часа в Кают-компании собирался Совет старейшин — капитаны-командиры всех экипажей-отрядов. Я тайно надеялась хоть однажды стать одним из них, но выдвинуть свою кандидатуру боялась. К тому же считала, что капитанами должны быть мальчики. Еще были среди детей игровики, санитары, физорги, художники-оформители. Физорги помогали выгонять всех на зарядку по утрам, художники — оформлять отрядный уголок, и общелагерный, в столовой, тоже. Всех старейшин и других «управленцев» фотографировали и «вешали» в этом уголке. Это было почетно, круто! Ну и плюс минус 15 минут от тихого часа!

А однажды наш баянист, он же диджей, он же фотограф, придумал новую должность — «Дежурный дня». И назначил меня. Не на день, а на всю смену. Точнее, на несколько смен подряд и даже на пару лет. Почему-то под словом «дежурный» он понимал репортера. Мне на откуп отдали целую лагерную стенгазету! Каждое утро я шла в столовую раньше других и оформляла стену. Планы на день, праздничные даты, похвалы экипажам и отдельным юнгам. Сначала вместе со мной ходила старшая вожатая или методист, и это было очень здорово, делать важное дело вместе со взрослым человеком. Но потом то ли взрослым надоело, то ли проверка уехала уже, то ли они увидели, что я ответственно подхожу к делу и вполне справляюсь без них… В общем, я стала рулить и креативить сама, одна. Мне нравилось! Я заходила в отряды узнать, что интересного было у них за день, писала поздравления именинникам, сочиняла стишки.

Газета у нас называлась «От подъема до отбоя». И был у нее, у газеты, девиз, или эпиграф: «От подъема до отбоя клево в лагере живем, и уже не понимаем, где отбой, а где подъем!».

Такие же газеты мы с отрядами выпускаем каждую смену и сейчас, 25 лет спустя.

В общем, на огромной стене в столовке висел мой портрет с подписью «Дежурный дня — Аня Дмитриева» и моя первая газета.

Спустя годы я поняла, что именно в лагере получила первый журналистский опыт. Но тогда, в 13 лет, и мыслей не было стать журналистом. Просто «дежурный»…