Бесплатный фрагмент - Мотылек

Для сердца лик любви — огонь и благодать.

Оно то пятится, то тянется опять…

Так объясни ему про мотылька и пламя:

«Ожогов не страшись, коль хочешь воспылать».

Омар Хайям

Глава 1

В голове бил молот, во рту пересохло, свет, пробивавшийся сквозь неплотно задернутые шторы, резал глаза. Он постарался встать, но тут же, застонав, повалился обратно на подушку. «Где я?» — мелькнула мысль. Он попытался оглядеться, но взгляд, как нарочно, никак не желал фокусироваться, да еще и уперся в зеленые обои в полоску, в глазах зарябило, он зажмурился. Но кое-что он все же успел разглядеть: большая комната, деревянная резная мебель, плотные темно-зеленые шторы, перехваченные золотыми кисточками, ковер в тон. «Вроде дома», — с облегчением подумал он, делая вторую попытку встать, оказавшуюся удачнее первой.

Просторная ванная комната сверкала белизной. Он опустил голову в раковину и повернул кран с холодной водой. В кожу тут же впились сотни иголок. Он бережно обмотал голову белым махровым полотенцем и накинул на голое тело обнаруженный в ванной халат. Мысли понемногу начинали проясняться. «Значит, я дома. Уже радует», — усмехнулся он.

— Максим, — донесся голос из спальни. Он подошел к двери опасливо выглянул.

Максим, ну куда ты запропастился? — в его широкой кровати лежала девушка, обиженно надув губки. Он застонал. «Кто это такая?» — он совершенно ничего не помнил, просто тупо стоял и смотрел на это чудо природы. «Это же надо было столько выпить». Молот в голове не смолкал. «Нужно спасаться бегством», — подумал он и сам себя похвалил за правильное решение.

— Максим, куда ты? — кричала ему в спину девушка.

Он скрылся в кухне, отыскал в аптечке аспирин, и, растворив его в полном стакане воды, залпом выпил. «Итак, — решил подвести итоги Максим. — Я дома и у меня в постели лежит какая-то дама. Спросить у нее кто она такая — как-то невежливо. Значит, придется вспоминать». Он тяжело вздохнул. Задание казалось невыполнимым. «Трудности нас закаляют», — подумал Максим и решительно направился в спальню. Постель была пуста. В ванной журчала вода.

Максим решил воспользоваться моментом, пока нежное создание в душе и огляделся вокруг. По полу была разбросана одежда — черный пиджак, брюки, белая рубашка и бабочка. Максим улыбнулся. Вчера был прием, кажется, в его честь. Вот где он умудрился так набраться. Он вспомнил большой, убранный цветами зал, мужчины с холодными глазами все как один в темных костюмах, женщины в вечерних туалетах сверкают белыми зубами и бесчисленными бриллиантами. Вот ему жмет руку президент какого-то траста, или холдинга, или Бог его знает, вручая очередную награду. «Надо не забыть посмотреть, куда я ее дел». Мужчины поздравляют и панибратски хлопают по плечу, женщины целуют в щеку, некоторые недвусмысленно подмигивая.

Дверь ванной открылась, прервав ход его мыслей.

— Максим, ну почему ты такой грубиян? Ты что, забыл, как чудесно мы провели время? — нимфа выпорхнула из ванной, свежая, как морской бриз.

Ну не мог он ответить, что забыл. Не так был воспитан.

— Ну что ты молчишь, язык проглотил?

Максим вздохнул. Эх, жаль, что он так набрался и ничего не помнит. Дама-то хороша — высокая, стройная, ноги, как говорится, от ушей, лицо с тонкими чертами, длинные, ниспадающие на спину волосы. Он мысленно похвалил свой хороший вкус и, остановив взгляд на ее вечернем платье в пол, догадался, где он ее подцепил.

— Извини, — он подошел к ней. — Просто я не в форме. Давай я тебя провожу.

— Да, надо же было так набраться, я бы удивилась, если бы ты был в форме.

Он взял ее под руку и решительно повел к двери.

— Я скажу Вене, он тебя отвезет, — сказал Максим, подводя девушку к выходу и целуя на прощание в щеку.

— Спасибо, мне было очень хорошо с тобой. Я позвоню, — откровенно соврал Максим, выпроваживая даму за дверь. Номера у него не было.

Отделавшись от девушки, он вернулся в спальню, и с трудом найдя телефон, дал указания Вене. «Ура, с девушкой покончено, нужно найти награду». — Максим подошел к стеклянному шкафчику, забитому различными кубками, значками, орденами. Вчерашней не видно. «Ага». На каминной полке красовалась вчерашняя — орден почета. «Молодец, — похвалил он себя, — и орден не забыл, и даму прихватил».

Большую часть гостиной занимал солидный белый рояль. Максим ласково провел кончиками пальцев по гладкой лоснящейся поверхности и, сев на приставной стул, осторожно приподнял крышку и заиграл «Времена года» Чайковского, благо аспирин начал понемногу действовать, утихомиривая молот в голове. Мелодия лилась свободно, быстро заполнив всю комнату, каждый уголок, каждую складочку штор. Максим полностью отдался музыке, длинные музыкальные пальцы то взлетали, то опускались на клавиши, чтобы через секунду снова взмыть в воздух. Глаза закрыты, голова запрокинута назад. Он всегда играл эту мелодию — любимое произведение его мамы, когда ему было особенно грустно и тоскливо. Сегодня был тот самый день.

Вот уже три месяца, три долгих, мучительных месяца, как Наталья покинула его. Жизнь без нее была скучной, унылой, безрадостной, к тому же, очень неудобной. Максим был удивительно неприспособлен к быту, и это одна из причин, почему отсутствие Натальи его ужасно раздражало. Вещи куда-то таинственным образом исчезали, записи пропадали, кофе норовил убежать. «Прям Федорино горе», — с раздражением думал Максим.

Наталья была с ним всю его жизнь, незаметно делая ее удобнее и исподволь внося свою чисто женскую организованность.

***

Они жили в одном дворе — Наталья и Максим. Максиму только-только исполнилось восемь, когда они с мамой переехали в этот дом после смерти бабушки. Он прекрасно помнил их переезд, такой же сумбурный и хаотичный, как и все, чего касалась рука его матери — вечно неорганизованной, взбалмошной и легкомысленной, но при этом просто очаровательной. Ах, как она кружила головы мужчинам, меняя свои решения, давая обещания и тут же о них забывая. Они злились, недоумевали, но ничего не могли поделать, в этом была вся она, все ее очарование. Правда, эта ее черта делала жизнь рядом с ней практически невозможной. Вот и отец не выдержал ее постоянных романов, этого ее порхания с цветка на цветок. Они были совершенно разные. Максим недоумевал, как жизнь могла свести двух таких разных людей вместе. Но сына она боготворила. И он отвечал ей взаимностью. Им было очень хорошо вместе, мать была для Максима всем — его подругой, товарищем по развлечениям, поверенной всех его тайн и секретов и самой горячей его защитницей. Она покрывала его шалости, ни разу не выдав ни учителям, ни часто жаловавшимся соседям. Называл ее Максим всегда только по имени — Ева, язык не поворачивался назвать Еву мамой, такой она была необыкновенной. «У всех мамы как мамы, а у меня — Ева». Максим очень ей гордился: моложавым видом, живым лицом, летящей походкой. А смех. Какой у нее был смех — просто неповторимый — как будто сотни колокольчиков начинали переливчато звенеть, стоило ей засмеяться.

Отец появлялся каждые выходные, нарушая их с мамой уединение. Он входил в квартиру — угрюмый, настороженный, загруженный какими-то своими проблемами.

— Ева, — бросал он. — Почему Максим до сих пор не готов?

— Ой, — спохватывалась Ева, — и правда, что это я?

Она вихрем неслась в комнату, на ходу хватая одежду для сына.

— Ева, — начинал канючить Максим, — Евочка, ну, пожалуйста, — хныкал он, пока мама его одевала.

— Хватит ныть, — шептала мама, — он же все-таки твой отец. Пойдете — погуляете, ничего страшного с тобой не случится.

Для Максима прогулка с отцом была тяжкой повинностью — они всегда шли в один и тот же парк. Максим помнил, как он семенил рядом с отцом, приноравливаясь под его широкий шаг.

— Как дела в школе? — задавал стандартный вопрос отец.

— Нормально, — вздыхал Максим, уныло тащась рядом. С отцом ему было скучно, неинтересно, да и просто невыносимо. Он всегда невольно сравнивал его с яркой и цветущей Евой, с которой они так весело проводили время, и сравнение было не в пользу отца. Ева была ужасная выдумщица. Она могла, например, готовить ужин и вдруг резко повернуться и, заговорщицки подмигнув, бросить:

— А пошли в кино.

Ужин был забыт, они вскакивали, быстро собирались и бежали в кинотеатр. Максим Еву просто обожал. Она была для него эталоном. Эталоном элегантности, вкуса и женской красоты.

С отцом весело не было никогда — всегда какой-то удрученный, понурый, в больших черепаховых очках (когда Максим был маленьким, и мама читала ему «Золотой ключик», черепаха Тортилла напоминала ему отца, вот почему он прозвал их черепаховыми), в коричневом костюме, фетровой шляпе и с потертым чемоданчиком в руке — даже его сутулая фигура наводила тоску. Отец работал бухгалтером на заводе и у него был, как он сам выражался, математический склад ума.

Ева, же, наоборот, была натурой творческой — преподавала музыку в музыкальной школе. Она прекрасно играла на пианино, на гитаре и, видимо, Максим осознал это, когда вырос, на нервах окружавших ее мужчин. Максим любил слушать, как она играет, особенно тихими зимними вечерами, когда они оставались на кухне вдвоем. На улице тихо падал снег, заглушая все звуки, в окно билась ветка ели, просясь внутрь отогреться, фонарь тускло освещал безлюдный двор. Для Максима, маленького мальчика, это было некое таинство. Ева доставала гитару, садилась на стул и, ударив по струнам удивительно сильными пальцами, начинала тихо петь, обязательно какую-то грустную песню. Максим садился напротив и, как завороженный, слушал, не сводя с матери восхищенных глаз.

Именно Ева привила Максиму любовь к музыке. Вместо сказок на ночь она рассказывала ему биографии великих музыкантов и композиторов. Максим особенно любил историю Моцарта. Его жизнь казалась каким-то детективом — слава, достаток и вдруг такая нелепая смерть.

В общем-то, будущая деятельность Максима уже была предрешена. Он не мыслил себя без музыки, она захватывала его, уносила в воображаемые дали, приоткрывала дверь в сказочный мир, в котором каждый ребенок мечтает побывать.

Бабушка перестала общаться с Евой именно по этой причине.

— Ева, — говорила она своим зычным голосом, — ну как ты можешь? Ты что, хочешь, чтобы мальчик влачил такое же жалкое существование, как и ты? Ну, сама подумай, какое будущее его ждет?

Но Ева не слушала — только звенел ее переливчатый смех.

— Мам, — отвечала она, — ну, прекрати. Ему всего семь лет. Он вырастет и сам решит, кем ему быть.

— Ева, — гремела бабушка, — твое легкомыслие тебя убьет, попомнишь мои слова. Она грозила своим высушенным пальцем. Но легкомысленная Ева смеялась над опасениями матери, не принимая их всерьез.

Максим хорошо помнил их перепалки, касающиеся его дальнейшей судьбы. Бабушка мечтала, чтобы внук пристрастился к какому-нибудь мужскому, как она выражалась, занятию — хоккею, который был крайне популярен в то время, ну, или, на крайний случай, борьбой, или плаванием. Удивительно практичная — как-никак работала в торговле, дочь она никогда не понимала. Узнав, что Ева отдала мальчика в музыкальную школу — она прекратила всяческое с ней общение. Ева приняла это как должное, была слишком гордой, независимой и самодостаточной, чтобы, упаси Бог, унижаться. Общались они через Максима, передавая какие-то послания и узнавая от него последние новости «с другого берега», как говорила бабушка. Помириться они так и не успели. Видимо, бабушку подкосила эта ссора. Ева была ее единственным, да еще и поздним ребенком. Протянула она после разрыва ровно год — и тихо угасла — не выдержало сердце. Похороны Максим помнил смутно, как из тумана, проступало заплаканное лицо матери, скорбное — отца, причитания немногочисленных подруг.

Вот так они с Евой оказались в этом доме — трехэтажной «сталинке» почти в самом центре города. При жизни матери Ева отказывалась переехать к ней, хотя бабушка неоднократно ей предлагала — уж очень неуживчивы были обе. Вот и ютились Ева с Максимом в деревянной «халупе», оставшейся от бабушкиных родителей. Максим любил бабушкину квартиру и обожал бывать у нее. Большая, с высоченными потолками, она досталась ей после смерти мужа — партийного работника, которого свои же и сослали куда-то в лагеря в тридцать седьмом. Больше никто его не видел, а вот квартира осталась.

— Просто чудо, что семью не тронули, — часто повторяла бабушка.

Только жилплощадь «урезали» — две комнаты отошли соседу через стенку — генералу Власову, который был в то время, как говорится, «на коне». Так и жили — на площадке дома всего две квартиры — одна двухкомнатная — бабушкина, вторая — шестикомнатная — генерала Власова. Бабушка никогда не жаловалась — двух комнат, загроможденных громоздкой мебелью из двух конфискованных ей вполне хватало.

Какой интерес вызывала эта квартира у Максима — какого добра там только не было — разные подушечки, шкатулочки, салфеточки, статуэточки. Но больше всего увлекала библиотека — огромная, с полками во всю высоту почти четырехметрового потолка, забитыми книгами, с приставными лесенками, тяжелой дубовой дверью и зелеными бархатными портьерами. Просто дух захватывало. Это была комната деда — того самого партийного деятеля, и бабушка полностью сохранила всю обстановку. У окна стоял все тот же дубовый стол, а рядом — кожаный диван. Даже запах здесь был особый — запах «мудрости», как определили Максим. Мальчику казалось, что эта комната вобрала в себя всю человеческую мудрость, накопленную веками. Что именно вот на этих, обступивших его полках, живут мысли, фантазии и чувства предыдущих поколений. Как он любил залезть с ногами на большой кожаный диван и, открыв старый альбом, рассматривать черно-белые, пожелтевшие от времени фотографии, с которых смотрели на него дамы с кружевными зонтиками в руках и, поддерживающие их за локотки кавалеры с залихвацки завитыми усами и добрыми глазами. Это был целый мир — другой, непохожий на тот, в котором он живет. И вот — в восемь лет Максим стал полноправным владельцем всех этих сокровищ. Ева сразу же развила бурную деятельность, выкинув на помойку половину старой мебели, но эту комнату тронуть не решилась.

О чем это он? Ах, да, Наталья. Максим провел рукой по лицу. Мысли увели его далеко. Наталья была дочерью их соседа через стенку — генерала Власова. Он часто навещал бабушку, пока та еще была жива, но она с соседями не общалась, и девочку Максим не видел. А, может, и видел, да не обращал внимания. Ева же была натурой легкой, общительной. Она с ходу находила со всеми общий язык. Вот и с супругой генерала Власова как-то сразу сдружилась. Максим даже не знал как. Может, по-соседски соли или сахара попросила. Кто их, женщин, разберет. Но только вскоре соседи пригласили в гости Еву и, конечно, Максима.

У Максима как раз были летние каникулы. Он наслаждался солнцем и вседозволенностью. Ева никогда не ограничивала сына. Он всегда приходил и уходил, когда сам считал нужным. Была пятница. Максим прибежал с улицы — раскрасневшийся, запыхавшийся.

— Ева, — закричал он с порога. — Что есть поесть?

— Руки вымой и дуй на кухню, — прокричала Ева, судя по звукам гремящей посуды и разносившимся вкусным запахам, из кухни.

— Я мигом, — крикнул Максим, заскакивая в ванную.

Стемнело, на улице зажглись фонари, откуда-то доносилась заводная музыка. На кухне суетилась неунывающая Ева, как всегда, обольстительная, даже в фартуке и с белым пятном от муки на щеке.

— Ева, — засмеялся Максим, подбегая к матери и целуя ее в щеку. — У тебя что-то на щеке.

— Вот черт, — наполнила она кухню своим колокольным смехом. — Ой, чуть не забыла — нас сегодня на ужин пригласили, накладывая сыну в тарелку угощение.

— Кто пригласил? — спросил Максим, уплетая за обе щеки Евины блинчики.

— Соседи.

— Какие соседи? — удивился Максим. — Мы здесь уже два месяца, а соседей я не видел.

— Генерал Власов с супругой.

— Скукотища, наверное, — скривился Максим.

— Совсем не скукотища. У них дочка есть — твоего возраста. Заодно и познакомишься.

— Еще хуже. Девчонка, терпеть не могу девчонок, — недружелюбно отозвался Максим.

— Ну, я же тоже девчонка, Максим, — засмеялась Ева.

— Нет, ты не девчонка, ты — Ева, — с гордостью произнес Максим.

Они оба рассмеялись. Засобирались в гости.

— Ева, — нудил Максим. — Ну, можно, я не пойду? Ну, Ева?

— Прекрати канючить, — отрезала Ева, — ты что, хочешь бросить меня одну?

Тут Максим не нашелся, что ответить и неохотно, но все же стал одеваться.

Ева вышла через несколько минут в эффектном черном платье с модным тогда люрексом, выгодно подчеркивающим все достоинства стройной фигуры, и туфлях на высоких каблуках. Свои белокурые волосы она уложила в какую-то сложную прическу, провела по губам помадой и подкрасила и без того черные ресницы.

— Ну, как я тебе? — покрутилась Ева.

Максим громко свистнул.

— Ева, отпад. Какая же ты у меня красавица, — с восхищением ответил Максим.

— Последний штрих, — мать нанесла за уши и в ложбинку на шее духи «Climat» — страшный дефицит. По комнате поплыл дивный аромат. — А ты? Еще не готов? — спохватилась Ева. — Давай помогу одеться. Ну, вот. Теперь и ты у меня отпад.

Она отступила на несколько шагов, любуясь сыном. Закованный в черные брюки и белую рубашку с коротким рукавом, Максим кисло улыбнулся.

— Терпеть не могу такую одежду — ни побегать, ни поиграть, как в тисках.

— Зато красавец какой, — заметила Ева.

Они вышли из квартиры и позвонили в соседнюю дверь. Им тут же открыла какая-то женщина. «Прислуга», — узнал Максим позже, и проводила их в комнату, служившую столовой-гостиной. Им навстречу поднялась маленькая невзрачная женщина. Максим едва на нее взглянул. Она протянула Еве обе руки, и они обнялись. «Ну, прям, старые друзья», — подумал Максим, невольно засмотревшись на Еву.

— Меня зовут Петр Михайлович, — представился генерал Власов, протягивая Максиму руку для пожатия.

— Максим.

— Прошу вас, садитесь, — пригласил генерал Власов гостей к столу.

Все чинно расселись.

— Это моя супруга — Раиса Николаевна.

Раиса Николаевна кивнула.

— Максим.

— Это наша дочь Наталья, — представил генерал Власов.

— Максим, — снова повторил он.

Наконец, с представлениями было покончено, и они приступили к трапезе. Чего тут только не было, стол просто ломился от разнообразнейших яств. У Максима глаза разбегались — икра красная, черная, видов пять сыров, по центру — огромное блюдо с какой-то разинувшей пасть рыбиной, рядом, сверкая румяными бочками, лоснится поросенок. Прислуживала та женщина, которая открыла им дверь. Она незаметно подкрадывалась сзади, меняя блюда, подливая в бокалы детям компот, а взрослым — вино. Максим чувствовал себя не в своей тарелке. Он никогда еще не видел такого количества еды, а чтобы еще прислуживали — вообще дикость какая-то. Он молчал и в основном глазел по сторонам. Очень большая светлая комната, на полу начищенный до блеска паркет, на окнах — тяжелые портьеры, у одной стены — сервант, празднично сияющий переливавшимся всеми цветами радуги хрусталем, посередине — длинный, накрытый белоснежной скатертью стол. Но самое любопытное — это свисавшая с потолка огромная хрустальная люстра. «Как в театре», — подумал Максим.

Сначала все чувствовали себя сковано, затем завязался разговор. Ева блистала золотыми сережками с двумя крупными бриллиантами — подарок бабушки и обширными познаниями во всех областях. Она живо на все реагировала, кстати вставляя замечания, и оживляя разговор. Максим был обеспокоен только одним — не поставить пятно на скатерть, поэтому ел совсем мало и остался голодным. «Хорошо, хоть успел пару блинчиков перехватить».

Обитатели квартиры его занимали мало. Раиса Николаевна, по мнению Максима, не заслуживала ни малейшего внимания — маленькая, птичьеобразная, серенькая. «Ну, ни дать ни взять — воробышек. Ни чета Еве». Наталью со своего места он вообще видел плохо — из-под стола выглядывали только два любопытных блестящих глаза. Петр Михайлович тоже не представлял собой ничего особенно интересного — маленький, кругленький, лысенький. «Похож на того поросенка на блюде, а не на генерала. Генералы совсем другие, он какой-то псевдо генерал», — решил мальчик. Как Максим и предвидел, было невыносимо скучно. «Ни поесть тебе нормально, ни побегать. Сиди, как истукан за огромным столом, да помалкивай». К концу трапезы он совсем скис.

Когда ужин, наконец, кончился, и взрослые завели какой-то длинный скучный разговор, к Максиму подошла Наталья. «Какая она смешная, маленькая совсем, до подмышки еле достает», — подумал Максим. На ее крошечном, непримечательном личике выделялись глаза — большие, насыщенно серого, даже скорее, стального цвета, они, казалось, жили отдельной жизнью и вели собственный разговор — смеялись, удивлялись, восхищались, грустили. «Какие удивительные глаза», — отметил Максим.

— Хочешь, я покажу тебе квартиру? — спросила Наталья, беря Максима за руку.

— Хочу, — смущаясь, ответил Максим. «Что бы пацаны подумали, узнай они, что я с девчонкой вожусь».

Огромная шестикомнатная квартира была похожа на гостиницу — один длинный узкий коридор с красной ковровой дорожкой и большие дубовые двери, скрывавшие за собой комнаты разного назначения. Наталья с Максимом шли по коридору, и она открывала перед ним двери, за каждой из которых таилось что-то интересное. «Даже интереснее, чем наша», — решил Максим.

— Это кухня, — провозгласила Наташа, открывая одну из дверей.

— Ух, ты, — восторженно отозвался Максим.

Кухня представляла собой большое помещение, заставленное разной утварью: огромными медными тазами и тазиками, какими-то невообразимыми утятницами и казанами, кастрюлями и кастрюльками разных форм и размеров, поварешками, длинными вилками на палке и ножницами непонятного назначения. Максим хотел бы остаться здесь подольше, но Наталья затворила дверь и повела его дальше.

— Пойдем, а то Марьванна заругает, — шепнула она.

— А кто такая эта Марьванна? — удивленно спросил Максим.

— Она помогает по дому, — важно ответила Наташа. Ее серые глаза были серьезны и строги.

— Ааа, понятно, — потянул Максим, хотя ему было совершенно непонятно.

Они продолжили свой путь по коридору, пройдя мимо одной из затворенных дверей.

— А здесь что? — спросил Максим, остановившись.

— Здесь живет Марьванна, — ответила Наталья и, не останавливаясь, повела его дальше.

— А сюда, сюда, почему не заглянули? — с досадой спросил Максим, когда они миновали еще одну дверь.

— Здесь спальня родителей, — ответила Наталья с важным видом.

— Ну и что? — спросил Максим, почесав голову.

— Как что? Заглядывать в спальню — неприлично, — осадила его Наташа.

— Ааа, понятно, — снова потянул Максим, хотя было решительно непонятно.

— Здесь ванная комната, сюда тоже заглядывать не стоит. А вот здесь — библиотека, — произнесла Наташа, приоткрывая одну из дверей.

Максим с любопытством заглянул внутрь.

— Вот это да, — сказал он, положив в рот палец. И тут же получил по руке. — Ты чего дерешься? — обиженно спросил он.

— Класть в рот пальцы — негигиенично, — строго ответила Наталья.

Максим оскорбленно отвернулся.

— Задавала, — сказал он.

Но желание увидеть библиотеку все-таки пересилило. Он вошел. Похожа на их библиотеку — те же полки, нашпигованные мудростью, те же портьеры на окнах, только не зеленые, а красные, громоздкий дубовый стол, кожаный диван, на полу — красная дорожка.

— Неинтересно, — сказал Максим, зевая.

— Что значит неинтересно? — вскинулась Наталья. — Знаешь ли ты, сколько мудрости в этих вот самых книгах? Сколько в них всего интересного?

— Ого, ты книги читаешь? — заинтересованно спросил Максим.

— А то, — важно произнесла Наташа.

Общая тема была найдена.

— И какая твоя любимая? — полюбопытствовал Максим.

— «Путешествия Гулливера» — ответила Наталья.

— Да ты чо? — Максим чуть не подпрыгнул от радости. — И моя.

И они весело затараторили, перебивая друг друга.

Последней в списке достопримечательностей квартиры генерала Власова была комната Наташи.

— А вот моя комната, — произнесла Наталья, открывая дверь и впуская Максима.

— А в твою комнату входить прилично? — заржал Максим.

Наталья густо покраснела и отвела глаза.

Максим заметил в комнате пианино. Он тут же открыл крышку и сел на стул.

— Не трогай, — строго сказала Наташа, — сломаешь.

— Не сломаю, — ответил Максим, любовно проведя пальцами по клавишам, и заиграл.

Наталья села на кровать, как завороженная. Она молча слушала, жадно следя за движениями Максима — как он подается вперед, откидывается назад, ласкает пальцами клавиши. Казалось, он не просто играет, музыка словно проходила сквозь него, а он, как марионетка, послушно следовал ей. Мелодия оборвалась, а Наталья все не могла оторвать от него глаз.

— А ты умеешь играть? — спросил Максим, повернувшись к Наталье.

— Нет, не умею, — разочарованно ответила она.

— Да ты что? — удивился Максим. — Я попрошу Еву, она с тобой позанимается.

— Еву? — недоуменно переспросила Наталья.

— Ну, то есть, маму, — осекся Максим.

Глава 2

Дождь лил уже вторые сутки, свинцовыми струями сбивая с деревьев золотые листья, вырезанные умелым резцом создателя и загоняя неугомонных пешеходов в тепло закрытых помещений. Сыро, промозгло, противно, в такую погоду, как говорится, хороший хозяин собаку из дома не выгонит.

Наталья расслабленно лежала на диване, щелкая пультом от телевизора. «Везде одно и то же», — раздраженно думала она, перепрыгивая с канала на канал. Вдруг на экране мелькнуло знакомое лицо, Наталья вернулась назад, и ее обдало жаром. Она сделала громче — какая-то важная ведущая задавала вопрос сидящему перед ней мужчине с ледяным взглядом:

— Максим Владимирович, ваша музыка постоянно звучит изо всех динамиков страны, вас постоянно приглашают на различные мероприятия, поделитесь с нашими телезрителями формулой своего успеха.

— Вы знаете, — рассмеялся Максим. — Никакой формулы нет, как сказал один великий человек: «Гений — это 1% вдохновения и 99% пота». И я полностью с ним согласен. Мне ничего не давалось в этой жизни легко, всего приходилось добиваться самому. Было тяжело, иногда невыносимо, главное — не опускать руки и идти к своей цели.

У Натальи защемило сердце. Действительно, легко им не было никогда. Жили очень бедно, иногда неделями ели макароны и картошку. Но гордость никогда не позволяла Максиму взять деньги у ее родителей. Он всегда говорил:

— Ничего страшного, прорвемся.

Какое это было сумасшедшее время и, наверное, самое счастливое, несмотря на все трудности и лишения.

Максим заканчивал консерваторию по классу фортепьяно, Наталья экономический. В один прекрасный день Максим заявил:

— Завтра иду просить у родителей твоей руки.

В этой фразе был весь он. Он никогда не просил, не спрашивал — просто ставил перед фактом. Наталья обрадовалась, но одновременно растерялась, она понимала, что родители в восторг от такой партии не придут. Но что ей оставалось? Она согласно кивнула.

Наталья ужасно нервничала, к горлу весь день подкатывала тошнота, кружилась голова. Родителям она ничего говорить не стала — решила раньше времени не нагнетать обстановку. Ровно в шесть, время ужина, раздался звонок в дверь. Крикнув: «Я открою», Наталья рванулась к двери, обогнав уже не такую проворную Марьванну, и распахнула дверь — на пороге, сжимая букетик гвоздик, стоял Максим в своем единственном изрядно поношенном концертном костюме и когда-то бывшей белой рубашке.

— Привет, — произнес он, решительно отодвигая Наталью.

Родители были в столовой-гостиной. Марьванна как раз накрывала на стол, когда в дверях возник Максим. Петр Михайлович встал и без особого энтузиазма протянул руку незваному гостю. Максима они не одобряли — не о таком женихе для своей единственной дочери они мечтали.

— Здравствуйте, — произнес Максим.

— Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек, — отозвался еще больше располневший генерал Власов.

— Здравствуйте, — как эхо откликнулась Раиса Николаевна.

— Садись, Максим, — суетилась вокруг Наталья. — Марьванна, принеси, пожалуйста, еще один прибор.

Максим подошел к Раисе Николаевне и нагнулся к протянутой сухонькой ручке, затем вручил ей букет.

Повисла неловкая пауза. Петр Михайлович тщательно пережевывал большой кусок мяса, активно работая челюстями. Раиса Николаевна ковырялась в тарелке, словно пытаясь что-то там отыскать. Максим равнодушно созерцал эту заурядную пару. И только Наталья, сидящая по правую руку от него, излучала свет, выливавшийся из ее серых глаз и, охватывавший всех вокруг.

Наконец, Максим поднялся, три пары глаз обратились к нему.

— Петр Михайлович, Раиса Николаевна, — торжественно произнес он, держа за ножку бокал с рубиновой жидкостью, — я пришел к вам сегодня, чтобы просить руки вашей дочери.

Раздался грохот — Марьванна, суетившаяся позади, уронила крышку от кастрюли.

— Ой, что это я, простите, простите ради Бога, — раздавалось сзади ее тихое бормотание.

— Папа, мама, ну что же вы молчите? — нарушила молчание Наталья.

— Сядьте, молодой человек, — раздался громовой голос генерала Власова. Раиса Николаевна с ужасом смотрела на мужа.

Максим неловко присел, пунцовый от едва сдерживаемого гнева.

— Вы знаете, что Наталья наша единственная дочь, что мы дали ей все, о чем можно только мечтать, она живет в достатке, не зная ни в чем отказа. Сможете ли вы обеспечить нашей дочери достойное существование? — генерал Власов выдержал паузу. — Я очень в этом сомневаюсь.

Гнев Максима прорвался наружу. Он подскочил.

— Да что вы знаете о мечтах, вы, — Максим задыхался от ярости, — всю свою никчемную жизнь вы протирали задницу в кабинетах, что вы можете знать о достойном существовании? Или вы считаете, что вот это все, — Максим обвел рукой шикарно обставленную комнату, — и есть счастье? Вы знаете, мне вас жаль.

Генерал Власов подскочил как ужаленный, тяжелый деревянный стул с грохотом упал на пол. Его и без того красное лоснящееся лицо побагровело.

— Вон, — его хорошо поставленный голос сорвался на визг, — вон, я сказал, чтобы твоей ноги больше не было в моем доме.

Раиса Николаевна онемела от ужаса, на ее маленьком обезьяньем личике остались одни глаза.

Максиму не нужно было повторять дважды — он бежал к двери, в голове крутилась одна мысль: «Вон, вон отсюда, вон из этого мещанского дома».

Наталья бежала следом, крича:

— Максим, Максим, подожди, подожди…

Услышав, как с шумом захлопнулась входная дверь, она вернулась к себе в комнату и, ничком бросившись на кровать, зарыдала в подушку.

Всю ночь она не сомкнула глаз, раздумывая как быть дальше. Родители ни за что не дадут согласия на их с Максимом брак. К утру решение было принято. Собрав в чемодан все самое необходимое, она вышла из комнаты. Отец уходил на работу рано, по дому, как неприкаянная, бродила мать, поджидая Наталью.

— Наташа, Наташенька, девочка, — бросилась к ней, едва завидев, — ну не сердись на отца. Ну, пойми, не будет вам с ним счастья. Ну, подумай сама.

— Я уже подумала, — решительно сказала Наталья, — я ухожу.

— Доченька, пожалуйста, я очень тебя прошу, — зарыдала мать в голос, мешая дочери пройти.

Наталье даже стало ее жаль. Такая маленькая и невзрачная, она в прямом смысле стала тенью властного отца. Наталья обняла ее тщедушное тельце.

— Мама, мамочка, не плачь, все будет хорошо, — произнесла она, отстраняясь.

Наталья долго звонила в дверь, пока на пороге не возник плмятый, заспанный Максим, от него разило алкоголем.

— А, — засмеялся он, — явилась, генеральская дочь.

— Прекрати, — помрачнела Наталья. Она ожидала другого приема.

— Что, думала, я жду — не дождусь, когда ты явишься?

— Ты пьян, — ответила Наталья. — Дай пройти.

Максим посторонился.

Через несколько недель они расписались. Сыграли типично студенческую свадьбу. Наталья с помощью институтской подруги Лики сшила себе свадебное платье — не такое, конечно, как она мечтала, но в этот день ничего не могло омрачить ее прекрасное настроение. Максим был все в том же концертном костюме. Вечером в их тесную квартирку набилась толпа студентов из консерватории и с Натальиного экономического, в миг сметя с праздничного стола нехитрое угощение. Водка лилась рекой, до утра звучала музыка, смех, пение под гитару. Наталья была счастлива — сбылась ее главная мечта — теперь они с Максимом муж и жена. Отныне и вовеки веков…

Началась семейная жизнь. Наталья устроилась экономистом на крупное предприятие — работала как проклятая, чтобы хоть что-то заработать на жизнь. Максим получал гроши, время от времени играя на концертах. Но Наталья никогда не жаловалась, понимая, что Максим — талант и не хотела, чтобы он разменивался по мелочам. Вот и тащила на себе семью, взвалив на свои хрупкие плечи непосильный груз. Несмотря на все трудности, жили весело — у Максима было полно друзей, они часто приходили, устраивали импровизированные концерты — играли кто на чем может. Да и в быту Максим был неприхотлив — ничего не требовал и не просил, догадываясь как Наталье сейчас тяжело.

Периодически звонила мама и начинала плакать:

— Наташа, Наташенька, как ты? Возвращайся, мы с папой очень скучаем.

У Натальи каждый раз сердце рвалось на части. Максиму она ничего не говорила — для него ее родителей просто не существовало, о примирении не могло быть и речи. В один из дней Наталья не выдержала — поехала домой. Отец, как обычно, был на работе, дверь открыла Марьванна, увидев Наталью, тут же запричитала:

— Ой, девочка наша вернулась, похудела совсем, — заплакала Марьванна.

— Марьванна, дорогая, как ты? — обняла ее Наталья.

Услышав голоса, из комнаты выглянула мама.

— Наташа, Наташенька, доченька, — бросилась к дочери Раиса Николаевна.

Наталья тоже расчувствовалась. Сели в столовой. Марьванна тут же притащила кучу съестного, разогрела свои знаменитые пироги. Раиса Николаевна не могла налюбоваться на свою девочку. Пока Наталья ела, она не сводила с нее глаз.

— Доченька, как ты? Он хоть тебя не обижает?

— Мама, ну что ты? — отвечала Наталья с набитым ртом. — И почему он? Моего мужа зовут Максим. И ты это прекрасно знаешь.

— Да, да, доченька, к сожалению… — вздохнула Раиса Николаевна.

— Мама, — начала раздражаться Наталья, — если ты сейчас же не прекратишь — я уйду. — Она сделала попытку подняться.

— Нет, Наташенька, нет, прости меня, я больше не буду, — примирительно ответила Раиса Николаевна, удерживая дочь.

— Расскажи, как ты? Как папа?

— Да что рассказывать, вроде все неплохо, — сплюнула через левое плечо Раиса Николаевна, — чтобы не сглазить. Отец по-прежнему работает, не знаю, почему ему дома не сидится. Давно ведь на пенсии — так нет же, не могут без него обойтись. А так — все по-прежнему. Мы на выходных на дачу ездим — приезжай как-нибудь к нам. Отец будет очень рад.

— Хорошо, мама, я подумаю.

Дача у них была знатная — большая, трехэтажная, вокруг почти гектар леса. Отцу дали участок, когда Наталья в школу пошла. Девочкой очень любила там бывать — тишина, покой, лес вокруг — гуляй сколько влезет. В нескольких километрах от дома — озеро, они летом с деревенскими ребятами на велосипедах туда гоняли, купались, загорали до самого вечера.

Наталья вздохнула, если бы Максим пошел на примирение. Но и Максим, и отец слишком гордые.

Засиделась она до самого вечера, спохватилась только в шесть. Скоро отец домой придет, а Наталья не хотела с ним встречаться, обида еще не прошла. Она спешно простилась, почти отдирая от себя рыдающую мать.

— Мама, ну прекрати, ну что ты, в самом-то деле, как будто на тот свет провожаешь.

Максиму она ничего говорить не стала — он бы не понял.

Размышления Натальи прервал телефонный звонок, она даже вздрогнула от неожиданности. Звонила Лика — лучшая подруга еще со времен иститута.

— Наташка, привет. Чем занимаешься? Все дома киснешь? — услышала Наталья ее веселый голос.

— Привет-привет, дома сижу. А ты чем занимаешься? — ответила Наталья.

— Да вот только с работы вернулась. Устала как собака. Квартальный отчет готовлю, — вздохнула Лика.

— Ой, да ладно тебе, хорош жаловаться, приезжай в гости — посидим, выпьем, тем более завтра выходной. У меня переночуешь.

— Ну ладно, уговорила — жди, — легко согласилась Лика.

Уже совсем стемнело, когда Наталья услышала шум подъезжающего автомобиля. Выглянула в окно — точно, Ликина серебристая Хонда.

— Лика, — крикнула Наталья в окно, — ты ворота заперла?

— Заперла, не в первый раз, — отозвалась Лика.

Наталья сбежала вниз и, распахнув входную дверь, порывисто обняла подругу.

— Наташ, ну ты чего? Совсем тут в лесу одичала, что ли? Ты ж меня задушишь, — смеялась Лика.

— Заходи, раздевайся, замерзла? Я сейчас чайник поставлю, — суетилась Наталья.

Подруги сидели на кухне, неспешно потягивая горячий чай с малиновым вареньем, которое так вкусно готовила Марьванна. За окном совсем стемнело, от сильных порывов ветра, срывавших с ветвей остатки листьев, гнулись деревья.

— Наташ, ты что-то неважно выглядишь. Есть причина? — спросила Лика.

— Ну, спасибо тебе за комплимент, подруга, — засмеялась Наталья, отводя взгляд.

— Да ладно тебе хорохориться. Знаю я твою причину. Она у тебя уже сколько лет не меняется — Максим твой. Хорошо хоть мозгов хватило уйти от него, давно пора, — выдохнула Лика.

Наталья побледнела.

— Не надо так о нем, Лика. Ты ничего о нем не знаешь, — отрезала она.

— Ой, да что тут знать? — зло ответила Лика, — итак все ясно.

— Прекрати, хватит, — Наталья начинала злиться. — Если бы я знала, что ты затеешь этот разговор, я бы тебя не пригласила.

— Наташ, ты, конечно, прости, что я лезу не в свое дело, но ближе меня у тебя никого нет, а ты все прячешься в свою скорлупу, нет бы поделиться, поплакаться как нормальный человек, — понизила голос Лика.

— Ну что ты хочешь услышать? Да, он тяжелый человек, с ним непросто, но не нужно делать из меня жертву, я знаю его уже тридцать лет. У него тяжелая судьба, ничего ему не давалось в этой жизни просто так. Всего приходилось добиваться самому, иногда просто вырывать зубами.

— Ой, да что ты его защищаешь? Все носишься со своим Максимкой, как будто ему три года, — ответила Лика.

— Я его не защищаю, — продолжила Наталья, — просто я сама знаю, как ему тяжело в жизни было, какой стресс он испытал.

— Ой, ну и какой же такой стресс он испытал? — поддразнила Лика.

— Прекрати насмехаться, — на Наталье лица не было, — мать Максима убили.

Лика осеклась.

— Прости, Наташа, я не знала, ты никогда не говорила, — примирительным тоном сказала она.

— А зачем об этом говорить? К чему прошлое ворошить? — пожала Наталья плечами.

— Расскажи, как это случилось? — попросила Лика.

— Да я сама мало что знаю, — Наталья поднялась со своего места и подошла к окну, повернувшись спиной к подруге. Она не любила делиться такими, как она считала, интимными подробностями чужой жизни. — Ее звали Ева. Блистательная, неповторимая, очаровательная, — начала Наталья свой рассказ. — Я до сих пор ее помню как вчера. Раз увидев, ее невозможно забыть. Ее образ просто врезался в память. Максим ее безумно любил, и она его тоже, это просто невозможно было не заметить, так это бросалось в глаза.

После смерти бабушки Максима, они въехали в ее квартиру, по соседству с нашей. Не знаю, как они познакомились с моей матерью, но как-то вечером мама сообщила, что у нас гости. Мы с отцом очень удивились — к нам редко кто-то приходил, мы вели очень обособленный образ жизни. Даже не знаю, чем Ева так очаровала мою маму, что она даже пригласила ее в гости. Это был знак наивысшей благосклонности. Я весь день просто сгорала от нетерпения.

И вот в шесть раздался звонок в дверь. Открыла Марьванна и в комнату вошла, даже не вошла, а просто вплыла очень красивая молодая белокурая женщина. Я просто рот открыла от восхищения. Она мне напомнила какую-то иностранную актрису — черное облегающее платье, туфли на высоких каблуках, убранные в высокую прическу волосы. Даже не подозревала, что такие женщины существуют, всегда думала, что таких только в телевизоре показывают. Я не сразу заметила, что она пришла не одна, рядом с ней стоял мальчик примерно моего возраста — точная копия мамы — такие же утонченные черты лица, такие же белокурые волосы. Я была просто сбита с толку — как будто два инопланетянина прилетели к нам в гости. Сели ужинать. Я была просто как в тумане — это было самое яркое впечатление моей устоявшейся, устаканившейся жизни. Не слышала о чем они говорили, что обсуждали, да мне было и неинтересно. Я не сводила глаз с Евы, ловя каждое ее движение, каждый исполненный изящества жест тонкой руки, мимолетную улыбку, взмах длинных, накрашенных ресниц. Жаль, что нельзя передать словами ту гамму чувств, которую я испытала в тот вечер. Невольно сравнивала Еву со своей матерью — никогда не пользующуюся косметикой и предпочитавшей одежду исключительно советских производителей. Если это можно назвать сравнением. Мне почему-то было ужасно стыдно за мать и жаль что эта красивая женщина не моя мама.

После мы с мальчиком, ах, да, его звали Максим, по началу я не обратила на него ни малейшего внимания, так я была поглощена созерцанием его необыкновенной мамы, мы с Максимом пошли ко мне в комнату, и он увидел пианино. Он тут же сел и заиграл. Ты знаешь, я много раз анализировала этот необыкновенный день и сделала вывод, что пропала именно в тот момент, когда увидела Еву. Видимо, кто-то там, — Наталья указала пальцем на потолок, — решил, что так тому и быть. О чем это я? — Наталья провела рукой по волосам. — Ах, да, Максим заиграл, я была поражена. Сколько еще сюрпризов ожидало меня в этот вечер? Он обронил, что Ева (кстати, он называл маму Евой, можешь себе представить?) может научить меня играть, если я, конечно, захочу. Он еще спрашивал, хочу ли я, — Наталья усмехнулась. — Всю ночь я ворочалась, не в силах заснуть. Как драгоценности перебирала все события этого насыщенного дня, восстанавливая в памяти мельчайшие подробности — вот Ева берет тонкими пальцами бокал, подносит его к накрашенным губам, делает глоток. Вот она смеется, слегка наклонив голову набок. Знаешь, Лика, думаю, я влюбилась в Еву, потом просто перенеся эту любовь на Максима. Утром я пристала к родителям, сказала, что хочу заниматься музыкой с мамой Максима. Родители сомневались — допустить постороннего в нашу семью — немыслимо. Но, в конце концов, они были вынуждены сдаться — я каждый день тростила им, что хочу заниматься, устраивала истерики, плакала. Где-то через месяц это возымело эффект. Помню день, когда Ева должна была впервые прийти заниматься со мной. Было лето, легкий ветерок, проникая сквозь настежь распахнутые окна, колыхал занавески. Я с бьющимся сердцем ждала ее прихода, надев свое лучшее платье. Когда в дверь позвонили, подпрыгнула, как ошпаренная. С трудом удержалась, чтобы не броситься открывать дверь. Ладони стали влажными, и я вытерла их о платье. Дверь открылась. На пороге стояла улыбающаяся Ева, держа в руках ноты. На ней было льняное летнее платье, открывающее плечи, на ногах — открытые сандалии, волосы собраны в пучок. Она показалась мне еще прекрасней, моложе и как-то приземленней, доступней.

— Привет, — сказала она, протягивая мне руку.

— Здравствуйте, — с трудом выдавила я, пожимая руку и отчаянно краснея.

— Можешь называть меня Ева, — с улыбкой сказала она, садясь за пианино.

Я неловко взгромоздилась на свой стул. Ева раскрыла ноты и, подняв крышку пианино, начала показывать основные клавиши, нажимая на них пальчиком с длинным наманикюренным ноготком. Я едва слушала, напряженно следя за каждым ее движением. Она сидела боком — в маленьком ушке, чуть прикрытом легким, выбившемся из прически завитком, покоилась жемчужинка. Надо сказать, учителем Ева была прекрасным — никогда не повышала голос, не злилась, хотя, думаю, я ее изрядно раздражала. Призвания к музыке у меня не было никакого, да еще, как говорится, медведь на ухо наступил. Ева приходила каждый день. Я с нетерпением ждала, прислушиваясь, не раздадутся ли ее шаги по коридору. На день рождения я выпросила у родителей такие же жемчужинки и мне, наконец, прокололи уши. Я была счастлива. В сентябре я пошла во второй класс вместе с Максимом. Ева перевела его в школу поближе к новому дому. Максим учился спустя рукава, его увлекала только музыка. Я же была отличницей. Вот мне и поручили «подтянуть» его по некоторым предметам. Я с рвением взялась за Максима, уделяя ему все свободное время. Помню, он все время норовил от меня сбежать, — смеялась Наташа, — но это было не так-то просто сделать, я гналась за ним, волоча за собой тяжелый ранец.

— Власова, отстанешь ты от меня, наконец, — в сердцах говорил Максим, — надо мной уже все пацаны смеются.

Но я не сдавалась, и вскоре мы стали неразлучны. Вместе из школы, вместе в школу. Даже его пацаны постепенно свыклись с моим постоянным присутствием, и мы уже вместе обносили соседские сады, играли во дворе в футбол — я стояла на воротах. Помню, однажды мы разбили мячом окно в школе. Классная руководительница вызвала в школу Еву. Она спокойно выслушала ее жалобы на Максима, вручила деньги на замену окна и уже выходя, бросила:

— Не смейте наказывать моего сына.

Максима Ева попросила быть аккуратнее — и все. Я была в шоке. Представляю, какой разнос мне бы устроили дома, вызови руководительница в школу мою мать. Ева продолжала приходить заниматься со мной музыкой, но я росла, и мое восхищение постепенно перешло с мамы на сына. Максим ни о чем не догадывался, я для него по-прежнему была товарищем по играм и не более того. Он вырос, возмужал. Девчонки были от него без ума. Однажды он пришел ко мне за советом. У Лиды — первой красавицы школы был день рождения, и он не знал что подарить. Я пожертвовала свой недавно купленный шарфик. Максим был очень доволен. Забежал на следующий день:

— Наташка, спасибо тебе большое, не знаю, что бы я без тебя делал. Лидка была в восторге.

Он наклонился и в знак благодарности поцеловал меня в щеку. Всю ночь я проплакала в подушку, сердце рвалось на части. Когда я была где-то в классе восьмом, Ева перестала приходить. До сих пор не знаю почему. С родителями, что ли, поссорилась. Тогда это уже было неважно. Я была по уши влюблена в Максима, с музыкой все равно не клеилось. Старалась подражать Еве во всем. Носила похожие платья, напяливала туфли на каблуках, красилась — ничего не помогало. Максим был по-прежнему недосягаем. Мы виделись все реже, у него появились свои «взрослые» дела, в его новой жизни мне не было места, — Наталья вздохнула, — он появлялся только, когда нужна была моя помощь — за советом или если на носу была какая-нибудь контрольная. Я безропотно помогала, не прося ничего взамен. Мы только перешли в десятый класс. Я сидела дома за какой-то книжкой, как вдруг раздался душераздирающий крик, — Наталья вздрогнула. — Максим, — подумала я, выскакивая из квартиры. Дверь в соседнюю квартиру была приоткрыта. Оттуда раздавались холодящие душу рыдания. Я открыла дверь, вошла. Зрелище, которое предстало моим глазам, было просто ужасно, — Наталья закрыла лицо руками. — Максим стоял на коленях и сжимал в объятиях Еву, издавая какие-то клокочущие звуки. Весь пол был залит кровью. Вначале я ничего не поняла, просто тупо стояла и смотрела, затем из-за его плеча увидела рукоятку ножа в шее Евы. Я бросилась к телефону в прихожей, дрожащей рукой, с трудом попадая в отверстия на диске, набрала 02. Меня тошнило, комната кружилась перед глазами. Видимо, я потеряла сознание. Когда очнулась, в дверь как раз заходили менты, двое из них с трудом оттащили Максима от неподвижного тела Евы. Задавали вопросы, вызвали Марьванну и маму, отец, как всегда, был на работе. Марьванна подтвердила, что и мама и я неотлучно находились дома. Где-то через месяц дело за недостатком улик закрыли. — Наталья отошла от окна и села к столу. — Не могу стоять, ноги подкашиваются.

— Кто ее убил? — прошептала Лика. Видя Натальино застывшее лицо, она уже была не рада, что начала этот разговор.

— Кто его знает, — пожала плечами Наташа, — у Евы было полно врагов — отвергнутые любовники, ревнивые жены. Трудно сказать.

— А что Максим? — спросила Лика.

— Максим… — Наталья выдержала паузу. — Сказал, что ни за что не останется больше в этой квартире. Отец помог ему разменять ее на другую — поменьше, и в другом районе. Я приходила каждый день — он впускал только меня и отца. Несколько недель отказывался есть, не брился, забросил школу. Я кормила его с ложечки — так сильно он ослаб. Потом уговорила вернуться к занятиям. Однажды он властно привлек меня к себе — я поняла, что нужна ему. Видимо, после смерти Евы ему просто нужен был кто-то рядом, вот я и пригодилась, — невесело усмехнулась Наталья. — Я думаю, если бы ни эта потеря, он бы никогда меня не заметил. После смерти Евы он стал другим, так до конца и не оправился от этого потрямения. Между ними была какая-то мистическая связь, с ее смертью она оборвалась. Мне до сих пор кажется, что он просто не способен любить кого-то другого, всю свою любовь он отдал ей. Несколько лет он шептал во сне ее имя. Это было так жутко, — Наталью передернуло. — Ну, дальше ты сама знаешь — свадьба, семейная жизнь.

Лика молчала. Рассказ подруги потряс ее до глубины души.

— Как Сергей? — решила перевести разговор на другую тему Лика. — Не звонил?

— Звонил, — нехотя ответила Наталья.

***

В субботу вечером у Максима было выступление, и Наталья предвкушала скучный вечер за очередной книгой, когда раздался звонок Лики.

— Наташ, привет. Ты что вечером делаешь? Занята? — раздался ее звонкий голос в трубке.

— Да нет, — ответила Наталья. — Не занята.

— Приходи к нам вечером в гости. Брат придет — я давно хотела вас познакомить, — предложила Лика.

— Хорошо, приду, — согласилась Наталья.

— В шесть часов, не опаздывай, — произнесла Лика, прежде чем положить трубку.

Лика жила в нескольких кварталах от Натальи. Она часто приходила в гости, но брата ни разу не видела — он был на десять лет старше и жил отдельно, постоянно пропадая то на работе, то в очередной командировке.

Ровно в шесть часов Наталья звонила в дверь квартиры Лики в пятиэтажной «хрущевке». Открыла Ликина мама, Елена Васильевна, полная улыбчивая женщина. Она обняла Наталью.

— Проходи, Наташенька, проходи.

— Наташка, ты? — раздался голос Лики из кухни. — Иди сюда — помоги.

Наталья обула домашние тапочки и прошла на кухню. Лика бегала от холодильника к столу, заправляя майонезом многочисленные салатики.

— Привет, — произнесла Наталья.

— Ого, — подняла Лика большой палец, — выглядишь отлично. Она с одобрением оглядела Наталью, отметив простое элегантное черное платье, облегающее стройную фигуру, нитку жемчуга на шее и жемчужные серьги в ушах.

— Ну, чего встала — помогай. Сегодня же Сережка придет — специально по такому случаю в гостиной стол накрыли.

Наталья носила заправленные Ликой салатики в гостиную. Около семи все было готово, все сели за стол. Сергея не было. Отец Лики, Николай Николаевич, высокий мужчина с седыми волосами нетерпеливо стучал вилкой о пустую тарелку.

— Ну, где же он, мать, — обращался он время от времени к жене, — с утра маковой росинки во рту не было, затеяли готовку века.

— Потерпи, Коля, потерпи, итак редко сына видим, — обрывала его Елена Васильевна.

— Да уж — это точно, он нас своим обществом не балует, — продолжал ворчать Николай Николаевич.

— Коля, прекрати, я сказала, как тебе не стыдно — при гостях-то.

Но Николаю Николаевичу, простому русскому мужику не терпелось выпить и закусить.

Наконец, в половину восьмого раздался звонок в дверь.

— Ну, наконец-то, — произнесла Елена Васильевна, спеша к двери. Натальино сердце забилось сильнее. Ей стало стыдно — что это она вдруг расчувствовалась? Просто Лика обожала брата и часто о нем рассказывала. Вот, видимо, ее волнение и Наталье передалось.

В комнату вошел высокий, очень красивый мужчина. У Натальи перехватило дыхание.

— Сергей, — произнес он, наклоняясь к Натальиной руке.

— Наталья, — пролепетала она в ответ.

— Сережка, — завизжала Лика, повиснув на брате.

За столом лился неспешный разговор, обсуждали каких-то общих знакомых, о которых Наталья не имела ни малейшего понятия. Сергей почти все время молчал. Видимо, был неразговорчив, что Наталье очень понравилось — она не любила болтливых мужчин.

После чая с тортом Наталья засобиралась домой.

— Я вас провожу, — вызвался Сергей.

Наталья покраснела.

— Хорошо, — выдохнула она.

Они не спеша брели к ее дому, разговаривая обо всем на свете. Расставаться Наталье не хотелось.

— Вы вместе с Ликой на экономическом учитесь? — задал вопрос Сергей.

— Да, — ответила Наталья, — в одной группе.

— Я тоже экономический заканчивал, — произнес Сергей.

— Да вы что? — оживилась Наталья. Свою будущую профессию она любила.

— Да, — ответил Сергей. — И работаю по профессии. Лика разве не рассказывала?

— Нет, не рассказывала, — отозвалась Наталья.

— Странно, — рассмеялся Сергей. — Она такая болтушка.

— Это точно, — улыбнулась Наталья.

Они подошли к дому.

— Можно я Вам как-нибудь позвоню? — спросил Сергей.

— Да, конечно, — смутилась Наталья.

— Договорились, — произнес он, наклоняясь к ее руке. — Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал он, уходя.

Наталья всю ночь думала о новом знакомом, невольно сравнивая его с Максимом. У нее не было близко знакомых мужчин, кроме Максима, ну, теперь еще и Сергея. Это знакомство ее взволновало.

На следующее утро Наталью разбудил настойчивый звонок телефона.

— Куда все подевались? — раздраженно подумала она, вставая. Уснула она поздно, вернее, рано, и злилась на звонивший без остановки телефон.

— Алло, — раздраженно ответила Наталья в трубку.

— Наташка, — завизжала Лика. — Ну, как он тебе?

— Кто? — сонно терла глаза еще не до конца проснувшаяся Наталья. — Сколько времени?

— Девять уже, пора вставать. Ну, как кто? Сергей?

Наталья вздохнула.

— Неужели стоило из-за этого меня будить в такую рань? — недовольно произнесла она.

— Ну, конечно, стоило, — оборвала ее Лика. — Как тебе Сергей?

Наталья вспомнила вчерашний ужин и волнующего высокого незнакомца.

— Очень приятный, — ответила она.

— И это все, что ты можешь сказать? — недовольно произнесла Лика. — Давай, одевайся, через час встречаемся на нашем месте. Возражения не принимаются. Я должна все знать, — сказала Лика, вешая трубку.

Через час Наталья недовольно плелась к «их месту» — лавочке в одном из закоулков на полпути к дому Лики. Подруга уже ждала ее, в нетерпении вертя головой по сторонам. Увидев Наталью, она подскочила и бросилась навстречу.

— Ну что так долго? Я уже вся извелась, — тараторила она, таща Наталью к лавочке.

— Ой, Лика, упала же ты на мою голову. Никакого спокойствия, — причитала Наталья.

— Покой нам только снится, — оборвала ее причитания Лика, — давай рассказывай. Что он тебе говорил?

— Да ничего особенного, так, обо всем и ни о чем, — ответила Наталья.

— Поцеловал на прощание? — любопытствовала Лика.

— Да ты что? — возмутилась Наталья.

— Вот дурак, я ему все выскажу, — Лика погрозила в воздух кулаком.

— Не смей, — Наталья покраснела. — Не смей ничего ему говорить.

— Ну, что он еще говорил? — допытывалась Лика.

— Ну, про работу свою рассказывал.

— Нашел о чем девушке рассказывать — тридцать лет — ума нет, — заключила Лика. — Кому интересно про его дурацкую работу слушать?

— Лика, прекрати, — остановила ее Наталья, — у меня же Максим есть.

Но подруга лишь махнула рукой. Она никогда не принимала Максима всерьез — они друг друга невзлюбили с первого взгляда.

— Ой, да что твой Максим, — сморщилась Лика. — Был Максим, да сплыл.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась Наталья.

Через несколько дней Сергей позвонил.

— Наталья, здравствуйте, — услышала она в трубке его глубокий голос. — Это Сергей, Ликин брат.

— Здравствуйте, Сергей, — ответила Наталья.

— Что вы делаете сегодня вечером? — спросил он.

Вечером они с Максимом собирались идти в кинотеатр на новый фильм.

— Извините, — произнесла Наталья, — но сегодня вечером я занята.

— Жаль, очень жаль, — разочарованно сказал Сергей. — Не буду вас более задерживать. Я позвоню на днях.

— Хорошо, — отозвалась Наталья, — было приятно вас услышать. До свидания.

Ей, еще совсем девчонке, было приятно внимание такого интересного мужчины.

Спустя несколько дней Сургей снова позвонил. Они договорились, что он зайдет за ней в девять.

Ровно в девять раздался звонок. Наталья с бьющимся сердцем распахнула дверь. На пороге стоял Сергей в черном строгом костюме, протягивая ей букет алых роз (ее любимые цветы).

— Здравствуйте, — произнес он, — это вам.

— Добрый вечер, Сергей, проходите, — ответила Наталья, пропуская его внутрь.

Из комнаты некстати выглянула Раиса Николаевна.

— Наташенька, кто там? — спросила она.

— Мама, это ко мне, — отозвалась Наталья.

Раиса Николаевна вышла поприветствовать знакомого дочери. «Какой красавец», — отметила она.

— Здравствуйте, — сказала она, — я мама Натальи — Раиса Николаевна.

— Добрый вечер, — отозвался Сергей, наклоняясь к ее руке, — Сергей. Вы не возражаете, если я на пару часов украду у вас дочь?

— Ну, что вы, — зарделась Раиса Николаевна. — Конечно, конечно.

Внизу их ждала черная «Волга». Сергей помог Наталье сесть.

— Алекс, в театр, — произнес он, обращаясь к водителю.

— Будет сделано, — отрапортовал Алекс.

Машина беззвучно скользила по ярко освещенным улицам, оставляя позади знакомые дома и улицы родного города. Наталья смотрела в окно, боясь встретиться взглядом с Сергеем.

— Приехали, Сергей Николаевич, — сообщил Алекс, подъезжая к зданию театра.

К входу спешили нарядные дамы в сопровождении затянутых в черные костюмы кавалеров, тормозили автомобили, выпуская очередную нарядную пару.

Наталья положила руку на локоть Сергея и они, слившись с толпой, вошли в ярко освещенное фойе. Наталью ослепил свет и блеск окружающей обстановки: громоздкая хрустальная люстра каскадом спускающаяся с потолка, большие зеркала на лестничных пролетах, сияние драгоценностей сотен дам, порхавших по холлу, словно райские птички. Наталья заметила, что взгляды большинства женщин останавливаются на ее спутнике, и почувствовала легкий укол ревности и торжество победительницы. Они поднимались по лестнице, и Наталья бросила взгляд в зеркало — навстречу им двигалась удивительно гармоничная пара — красивый блондин в строгом костюме-тройке и стройная женщина с черными, как смоль волосами в длинном платье и на высоких каблуках, едва достававшая своему спутнику до плеча. Сергей посмотрел на отражение Натальи и улыбнулся. Она смущенно отвела глаза.

Наконец, они прошли в центральную ложу и заняли места. В зале стоял гул ожидающей начала представления публики. Когда погас свет и начал медленно подниматься бордовый бархатный занавес, Наталья как будто оказалась в детстве. Папа часто водил их с мамой на разные представления. Она сто лет не была в театре. Они с Максимом были весьма стеснены в средствах, поэтому такая роскошь они не могли себе позволить. Наталья вдруг почувствовала себя Золушкой на чужом празднике жизни. «Что я здесь делаю с этим едва знакомым мужчиной?» Но едва раздались первые аккорды чарующей музыки, все мысли вылетели из головы. Представление началось — классическая постановка «Аиды».

— Наталья, вам нравится? — шепнул Сергей.

По спине побежали мурашки.

— Да, очень, — шепотом ответила Наталья.

После окончания представления Сергей остановил такси. Когда они оба устроились на заднем сидении, Сергей назвал какой-то незнакомый Наталье адрес. Она бросила на него испуганный взгляд.

— Ты не против? — шепнул он ей прямо в ухо, сжав своей большой рукой ее ладонь и не сводя с нее гипнотизирующего взгляда медовых глаз.

Наталья судорожно сглотнула.

— Нет, — прошептала она, отвечая на его пожатие.

Сергей захлопнул входную дверь и, прижав Наталью к стене, приятно охладившей ее разгоряченную спину, прошептал: «Я хочу тебя». Откуда-то снизу поднялась горячая волна желания, ударив в голову и затуманив сознание. Наталья обхватила ногами его бедра, впустив его в свои влажные глубины, и они синхронно, словно два пловца, годами оттачивающие движения, взмывали к спасительному свету, в шепоте губ, в бездонном шорохе всхлипов, наверх, наверх, из мрачных пучин к дарующему освобождение свету… пока, задыхающиеся и обессилевшие, не вынырнули на поверхность.

Солнце смущенно заглядывало в комнату, освещая ласковыми лучами нещадно истерзанную постель. Наталья открыла глаза и несколько минут любовалась лицом мирно спящего Сергея. Затем бесшумно встала, скользнула в неуместное в данное время суток платье и, подойдя к кровати, поцеловала его в щеку, пошептав «Спасибо, милый. Я буду помнить».

Глава 3

Чуть ли не с самого момента постройки дача генерала Власова не помнила такой суеты и галдежа, которые сотрясали ее, бедную, до самого основания. Кухня была захвачена врасплох несколькими парами ловких женских рук, что-то шинкующих, нарезающих, помешивающих, переворачивающих. От надрывающейся всеми четырьмя конфорками плиты к потолку валил густой пар. Старушка-духовка жалобно стонала, тщетно силясь дотла спалить ненавистных вторженцев, покусившихся на ее мирное существование. Изрыгая ругательства, бурчал и кипятился злюка-чайник. Ножи-молодцы сердито стучали о деревянные доски, пытаясь разделать их под орех. Отягощенный горами съестного холодильник шумно вздыхал и жаловался.

— Раиса Николаевна, ну что вы там копаетесь? — раздался громкий голос Марьванны.

— Щас, Марьванна, подожди, миленькая, — вторил ему голос Раисы Николаевны.

— Наташ, куда соль подевалась? — послышался недовольный Ликин голос.

— Вон она, за той кастрюлькой. Да нет, не за этой, за желтенькой, — пояснил голос Натальи.

Но даче придется еще запастись терпением — это было только начало.

Около пяти часов голоса смолкли, устроив небольшую передышку. Дом, казалось, шумно выдохнул. На большом белом диване в гостиной полулежали четыре обессилевшие женщины с распаренными руками и слезившимися от лука глазами — Наталья, Лика, Раиса Николаевна и Марьванна, четыре ударницы кухонного фронта.

— Ну что девочки, — еле ворочавшимся языком пролепетала Лика. — Пора приводить себя в порядок. В семь гости придут.

— Ага, — одновременно отозвались три голоса. Но с места никто не двинулся.

— Еще чуть-чуть, — потянула Наталья, — Сил нет.

— Ой, пироги подгорят, — спохватилась Марьванна, бросаясь на кухню.

Остальные не шелохнулись. Марьванна, видимо, вызволив из духовочного плена пироги, снова рухнула на диван.

В шесть все четверо как по команде поднялись и, не проронив ни слова, разошлись по комнатам.

Тут же раздались стоны разом заработавших четырех кранов, шлепанье четырех пар босых ног по воде, шипенье тугих струй от соприкосновения с барабанно-натянутой кожей, затихающее постукивания капель, наконец, раздосадованное жужжание одновременно работающих фенов.

Ровно в семь начали стекаться гости. Натальин телефон раскалился от обилия звонков и эсэмэсок с поздравлениями. Она сбилась с ног, попеременно встречая запоздавших гостей и отвечая на бесконечные звонки обезумевшего телефона.

После того, как гости по достоинству оценили кулинарные таланты виновницы торжества, оставив после себя горы грязной посуды, все прошли в большую ярко освещенную комнату, заблаговременно освобожденную от мебели и служившую чем-то вроде танцплощадки. Заиграла тихая музыка, кавалеры приглашали дам.

— Можно вас пригласить? — подошел к Наталье Сергей, протягивая руку.

Наталья смутилась.

— Конечно.

И он сжал ее в объятиях, кружа по комнате, то, привлекая к себе, то, отбрасывая назад, следуя каждому капризу ненавязчиво звучащей музыки. Стих Последний аккорд потонул во взрыве аплодисментов.

— А я не знала, что вы так хорошо танцуете, — произнесла раскрасневшаяся Наталья.

— А вы много чего обо мне не знаете, — усмехнулся Сергей, кланяясь.

Наталья отошла к небольшому кружку девушек, что-то оживленно обсуждающих.

«Как ты хрупка, любовь моя», — размышлял Сергей, украдкой наблюдая за Натальей из своего угла и то и дело, поднося к губам бокал. Для него Наталья была идеалом женщины — маленького роста, миниатюрная и очень изящная.

Казалось, годы были над ней не властны, за те пятнадцать лет, что минули с их встречи, она практически не изменилась, только заострились черты лица, сделав его еще более выразительным, да пролегла маленькая складка между бровями. Все его нервы натянулись как струны, биение сердца гулко отдавалось в ушах, руки дрожали, заставляя кубики льда в бокале тихонько позвякивать. Видеть Наталью было для Сергея сладкой пыткой. Каким глупцом он был, что так легко ее уступил, дал ей ускользнуть, надо было бороться, не сдаваться. И чего он в итоге добился? Женился, сделав несчастным себя и жену, теперь уже бывшую, развелся. Сергей горько усмехнулся. Он отставил пустой бокал и решительно направился к Наталье.

***

Еще издали Максим увидел сквозь деревья сияющую всеми огнями дачу генерала Власова. Свет фар выхватил фигурку какого-то маленького животного, перебегавшего дорогу.

— Черт, — выругался Максим, резко ударив по тормозам.

Послушный автомобиль встал как вкопанный, чуть не выбросив Максима из салона через ветровое стекло. Он устал, битый час колеся по городу в поисках жены.

— Ну, ничего, успокойся, — шептал он, пытаясь привести себя в чувство. — Сегодня у любимой жены юбилей и я, как преданный муж (усмехнулся Максим) просто обязан ее поздравить со столь знаменательной датой.

Максим выехал из дома несколько часов назад, твердо решив сделать Наталье сюрприз. Заехал в ювелирный магазин и, распахнув двери, вошел в пустой салон. Миловидная девушка за стойкой, профессионально оценив припозднившегося клиента, продемонстрировала все свои тридцать два белоснежных зуба и, указав затянутой в белую перчатку рукой на сиявшие всеми цветами радуги застекленные витрины, хорошо поставленным голосом спросила:

— Чем могу вам помочь?

Максим со скучающим видом оглядел многочисленные витрины и с сомнением в голосе ответил:

— Не знаю.

Наталья отличалась прекрасным вкусом, и он не был уверен, что сможет его удовлетворить. Обычно она сама выбирала себе драгоценности, а он их покупал. При виде такого выбора он откровенно растерялся — никогда не умел выбирать подарки. Обычно это было обязанностью Натальи.

Неестественно широкая улыбка не покидала лица девушки.

— Кольца, ожерелья, цепи, серьги — что именно вас интересует?

— А что у вас самое дорогое? — осведомился Максим, почесывая затылок.

Глаза девушки округлились, она уже предвкушала, как потратит процент с такой крупной покупки. Ее улыбка стала еще шире, если такое вообще возможно. Охранник у входа напрягся, заученным движением положив руку на кобуру пистолета.

Девушка бережно вынула из витрины синюю бархатную коробку, и с многочисленными предосторожностями открыв ее, продемонстрировала содержимое клиенту. «Вот бы мне такое», — с завистью подумала она. В синем бархатном футляре покоилось ожерелье, блеск камней ослепил Максима, он даже на минуту зажмурился.

— Пожалуйста, колье «Ривьера», белое золото 750-й пробы, 117 бриллиантов, общий вес 6,71 карата, — выдала она поток совершенно непонятной Максиму информации.

— И сколько стоит это чудо? — поинтересовался он.

— Девятьсот двадцать пять тысяч рублей, — произнесла она на одном дыхании.

— Хорошо, я беру, — ответил Максим, протягивая кредитную карту.

Девушка не могла поверить своему счастью.

— Конечно, конечно, — засуетилась она, дрожащей рукой принимая карту.

Выходя, Максим бросил на прилавок свою визитку, которую девушка тут же проворно спрятала, не снимая с лица улыбки.

***

Праздник был в самом разгаре. Некоторые танцевали, в кружках по интересам лилась оживленная беседа, несколько пар разбрелись по дому в поисках уединения.

С оголенными нервами и жалобно трепыхавшимся сердцем Сергей приближался к Наталье, когда раздался звонок в дверь. Все застыли.

— Кто бы это мог быть? — удивленно пожала плечами Наталья, направляясь к двери.

— Я открою, — крикнула из прихожей Марьванна.

Через минуту в комнату ворвался мужчина, и, схватив Наталью на руки, исчез вместе с добычей. Все разговоры смолкли, гости недоуменно переглядывались, явно пребывая в шоке.

Сергей едва не плакал. Только что у него на глазах унесли любимую им женщину, а он даже не шевельнулся. Он подошел к бару и, налив себе полный стакан неразбавленного виски, залпом выпил.

— Пойдем, Сергей, — подошла к Сергею Лика, — нам больше нечего здесь делать. Она взяла брата под руку, и они направились к двери.

— Максим, пусти меня, пусти, я сказала, — молотила Наталья своими маленькими кулачками по спине похитителя. Она задыхалась от гнева.

— Как ты мог так поступить? Ты же выставил меня полной идиоткой, — на глазах выступили злые слезы.

Не произнося ни слова, Максим продолжал свой путь с Натальей на руках. Он спокойно подошел к своему джипу и, распахнув переднюю дверь, бросил Наталью на сидение.

— Я хотел поздравить жену с днем рождения, — с обезоруживающей улыбкой ответил он, садясь за руль. — Или не имею права?

Наталья была просто в бешенстве.

— Ты… ты… подонок, сволочь, гад, ненавижу…

— Ага, — произнес Максим, заводя двигатель. — И еще какой, — усмехнулся он, немного отъехав и остановив автомобиль у обочины.

— Не смей, слышишь, не смей, — округлившимися от ужаса глазами Наталья смотрела на мужа.

— О чем ты, дорогая? — с невинным видом спросил Максим, отбрасывая назад спинку водительского кресла.

Наталья беспомощно дергала ручку закрытой двери.

Иди сюда, я так соскучился, — прошептал Максим, взяв Наталью в охапку и подмяв ее под себя. Он рывком задрал на ней платье и, спустив брюки, рыча, вошел в податливую плоть, вдавливая Наталью глубже в сиденье, безжалостно нанося удар за ударом, пока не услышал ее тихий всхлип и не почувствовал как обмякло распластанное под ним тело.

После примирения Наталья вернулась домой. А через неделю Максим повез новообретенную супругу в Мюнхен.

***

— Рады вам сообщить, что наш самолет совершил посадку в аэропорту Мюнхена. Местное время — семнадцать десять. Температура за бортом — минус четыре градуса. Желаем вам приятного отдыха. Благодарим, что воспользовались услугами нашей авиакомпании, — произнесла бортпроводница сначала на немецком, а потом на английском языках.

Пассажиры столпились в проходе, переступая с ноги на ногу и нетерпеливо ожидая, когда к самолету подгонят трап.

Мюнхен встретил их неприветливо. Шел мокрый снег и дул пронизывающий ветер, заставив спешащих к автобусу пассажиров запахнуть верхнюю одежду. Люди набились в автобус, голова Натальи оказалась практически под мышкой Максима. Задрав голову и поймав его взгляд, она счастливо рассмеялась.

Погрузив вещи в ожидающий их автомобиль, они устало устроились на заднем сидении, разомлев от идущего из печи жара.

Максим о чем-то оживленно болтал на немецком со словоохотливым водителем. Наталья ни слова не понимала, да и не тянуло на разговоры. «Как в сказке», — думала она, с интересом наблюдая из окна за пролетавшими мимо старинными зданиями с засыпанными снегом черепичными крышами, за изогнутыми фонарями, отбрасывавшими тусклый свет на расчищенные тротуары, за кутающимися в теплую одежду бюргерами.

— Наташа, — тряс ее за плечо Максим. — Выходи, приехали.

— Я что, задремала? — спросила она, неохотно открывая глаза.

Ярко освещенное здание отеля «Кемпински» манило внутрь, над входом колыхались на ветру флаги, услужливый швейцар тут же настежь распахнул дверь, пропуская гостей. Максим что-то шепнул посыльному и их чемоданы как по мановению волшебной палочки оказались на тележке.

Уладив формальности у стойки размещения, они вошли в аквариум лифта, прошли по скрадывавшему шаги коридору и оказались в тишине до боли шикарного номера со стерильно белоснежной ванной комнатой.

— Ого, — проговорила Наталья, с разбегу взлетев на широкую кровать и смяв с хирургической точностью застеленную постель, в голос засмеялась.

— Ну, как тебе, фрау Стужева? — самодовольно спросил Максим, снимая тяжелые ботинки.

— Ты еще спрашиваешь? — хохотала Наталья, перевернувшись на живот и смешно болтая в воздухе ногами.

Через минуту к ней присоединился Максим, и кровать жалобно заскрипела под тяжестью их тел.

Времени еще полно, они спустились в бар. Наталья долго штудировала меню, изучала пестревшие этикетками бутылки, расставленные за спиной бармена.

Максим что-то сказал официанту по-немецки, Наталья встрепенулась.

— Что ты заказал?

— Виски с содовой, а ты что будешь?

Наталья глубоко задумалась, снова уставившись в меню.

— Что-то неохота пить, — наконец, выдала она.

— Так не пей, — усмехнулся Максим, — как будто тебя кто-то заставляет.

Официант, мявшийся за их спинами, надев дежурную улыбку, решил еще раз попытать счастья.

— Колу, — важно ответила Наталья, возвращая с облегчением выдохнувшему официанту меню. — Максим, а ты завтра поздно вернешься?

— Наташ, ну не начинай, — скривился Максим, — мы уже сто раз говорили на эту тему.

— Так давай поговорим в сто первый, — не сдавалась Наталья.

— Ну, я же сказал — постараюсь управиться быстрее, но ты же сама прекрасно знаешь немцев — пока они каждый пункт контракта не обсудят — они с меня не слезут.

Наташа печально вздохнула.

— Мне будет скучно одной, — жалобно сказала она.

— Придется потерпеть, — ответил Максим, подзывая официанта и, видимо, прося повторить. — Ты что-нибудь еще будешь?

— Нет, — печально ответила Наталья.

— Блин, Ваня, ну ни хрена я в этом меню не соображаю, — ныла женщина.

— Машенька, ну ты чего? Ну, я-то тебе чем могу помочь? — отозвался ее спутник.

Наталья обернулась. За соседним столиком сидела очень приятная молодая пара. Услышав родную речь, она обрадовалась.

— Ребята, вам помочь? — спросила она.

— Ой, а вы можете? — просияла Машенька.

Спустя несколько минут они с Максимом уже сидели за столиком Машеньки и Ивана, и весело болтали.

— Ой, Максим, ты меня обманываешь, — заливисто смялась Машенька.

— Да бля буду, — отозвался Максим, кулаком ударив себя в грудь.

— Максим, прекрати, — засмеялась Машенька еще громче, — ой, не могу уже.

Болтали в основном Машенька с Максимом. Иван с Натальей оказались более сдержаны, да и видно было, что они чувствовали себя не совсем комфортно.

— Ну, а ты чем занимаешься? — решился начать разговор Иван, обращаясь к Наталье.

— Я — бывший экономист, когда Максим стал более востребован, я уволилась, и стала кем-то вроде его имрессарио, агента и юриста в одном флаконе. Ну, а ты? — Наталье импонировал этот серьезный молодой человек.

— Я — врач, — ответил Иван.

— Да ты что, как интересно. В какой сфере специализируешься?

— Гинекология.

Машенькин смех становился все более навязчивым. К тому же, перед ней стоял очередной, неизвестно какой по счету коктейль.

— Ну что, будем? — спросил Максим, чокаясь с Машенькой.

— Маш, может тебе хватит? — деликатно спросил Иван, наклоняясь к Машеньке.

— Вань, ну прекрати, — оттолкнула она его. — Расслабиться не даешь.

— Ну, что, Машунь, еще по одной? — подначивал Максим.

— А, давай, — махнула рукой Машенька.

Наталья почувствовала усталость, глаза слипались, она все чаще зевала.

— Максим, может, пойдем уже, — обратилась она к мужу.

— Наташ, ты иди, а я еще посижу — мы тут с Машей только начали. Да, Машунь? — обратился он к тут же зашедшейся в смехе Машеньке.

— А то, — ответила она уже достаточно пьяненьким голоском.

— Ну, ладно, вы ребята, как хотите, а я — спать, — произнесла Наталья вставая.

— Приятных снов, — прыснула Машенька.

— Подожди, Наталья, я тебя провожу, — поднялся Иван.

— Ой, как хорошо все устроилось, — захлопала в ладоши Машенька.

Оставив спутников в баре, Наталья с Иваном направились к лифту.

— Вы не подумайте ничего плохого, — извиняясь, произнес Иван. — Машенька хорошая, только выпить любит. Это у нее наследственное. — Иван тяжело вздохнул.

— Не нужно извиняться, — ответила Наталья, — я понимаю.

Они молча шли по коридору к номеру Максима и Натальи.

— Мы живем этажом ниже, — сказал Иван, останавливаясь возле двери. — Очень приятно было с вами познакомиться, тем более, как оказалось, мы не только земляки, но еще и в одном городе живем. Спокойной ночи.

— Спокойной, — ответила Наталья, закрывая дверь номера.

Она быстро приняла душ и тут же легла, заснув, как убитая.

Сквозь сон она почувствовала, что матрац со стороны Максима прогнулся. Она украдкой взглянула на часы — два часа ночи. Максим тут же захрапел, распространяя вокруг себя запах алкоголя, перемешанный с табаком.

Услышав хлопанье дверей шкафа, Наталья открыла глаза. Лучи солнца проникали сквозь занавески, обещая прекрасную погоду.

— Максим, который час? — сонно спросила Наталья.

— Восемь утра, — недовольно ответил Максим.

— Выглядишь неважно, — заметила Наталья, вглядываясь в покрытое двухдневной щетиной лицо мужа.

Максим промолчал, голова раскалывалась. «Явно перепил, а теперь злится», — подумала Наталья. Муж быстро обулся и, не промолвив ни слова, с грохотом захлопнул за собой дверь.

Наталья еще немного повалялась. Около десяти отправилась на завтрак.

Войдя, она тут же увидела вчерашнего знакомого, в гордом одиночестве восседающего за столиком у окна. Наталья приветливо улыбнулась и, подходя, бросила:

— Привет.

— Привет, — просиял Иван. — Как спалось?

— Спасибо, отлично. Почему без супруги?

Иван тут же помрачнел.

— Лежит с головной болью, — ответил он.

— Как это знакомо, — рассмеялась Наталья. — Ладно, пойду, наберу поесть.

Она бродила между накрытыми столами с тарелкой в руках, не зная, на чем остановить свой выбор. Наконец, положив немного сыра, несколько видов колбас и пару кусочков хлеба, присоединилась к Ивану.

— Слишком большой выбор тоже не есть хорошо, — философски произнесла Наталья.

— Это точно, — согласился Иван. — Какие планы на день?

— Ой, еще не знаю. Максим уехал по делам, приедет не скоро, — печально произнесла Наталья.

— Так давайте с нами, все ж лучше, чем одной, — предложил Иван, несказанно обрадовав Наталью.

— Правда, — с надеждой в голосе произнесла она. — А я вам не помешаю?

— Да что за глупости, в одиннадцать встречаемся возле входа, — произнес Иван, уходя.

Настроение было таким же солнечным, как и погода. Празднично убранный Мюнхен в преддверии Рождества радовал яркими красками, приветливыми улыбками горожан и по-весеннему теплым днем. Наталья, отстав от Ивана с Машенькой, любовалась щедро украшенными витринами многочисленных магазинов, привлекающих покупателей. Зайдя в один из небольших магазинчиков, разбросанных по Нойхаузер штрассе, Наталья в нерешительности остановилась перед богатой коллекцией галстуков. Хотелось сделать приятное Максиму, но она не знала какой выбрать.

— Ты идешь? — заглянула в магазин Машенька.

— Ага, сейчас, Максиму галстук куплю, — отозвалась Наталья, вытащив два наиболее понравившихся. — Ты как считаешь, какой лучше взять? — спросила она совета у Машеньки.

— Не знаю, — раздраженно ответила та, выходя из магазина.

Наталья недоуменно пожала плечами.

— Оба, — сказала она по-английски, подавая продавцу галстуки.

Наталья вышла из магазина с пакетом в руках, довольная собой, покупкой и окружавшей ее действительностью.

Ивана с Машенькой нигде не было видно, и она остановилась, оглядываясь по сторонам. Вдруг налетели неизвестно откуда взявшиеся тучи, скрыв солнце. Наталья могла поклясться, что секунду назад на небе не было ни облачка. Сразу стало неуютно, поднялся ветер. Она удивленно подняла голову, устремив взгляд на затянутое небо. Когда она опустила глаза, перед ней стояла цыганка. Типичная цыганка, каких в нашей стране можно встретить практически везде — только не по сезону одетая в многослойные цветастые юбки, в легкую блузку, с болтающимися на шее цветными дешевыми бусами, почему-то без верхней одежды. Она откинула за спину длинные цвета вороного крыла волосы и уставилась на Наталью черного цвета глазами, темным пятном выделявшимися на смуглом красивом лице. Цыганка улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами и протянув Наталье руку, проговорила на чисто русском:

— Давай, красавица, погадаю.

Изумленная Наталья как под гипнозом протянула ей руку. Цыганка тут же цепким движением схватила ее руку и, перевернув ее ладонью вверх, внимательно уставилась на узор.

— Беги, беги от него, девочка, беги и не оглядывайся, — зловещим шепотом произнесла цыганка, отбросив руку девушки.

Наталья всем телом задрожала, нехорошее предчувствие охватило ее.

— Подожди, — крикнула Наталья. Но увидела только мелькнувшие пестрые юбки растворившейся в толпе цыганки. «Исчезла, как и не было», — с возрастающей тревогой подумала Наталья.

В ту же секунду рассеялись сгустившиеся тучи, выпустив на волю радостно улыбнувшееся апельсиновое солнце.

Наталья почувствовала слабость, ноги стали как ватные, страх стальными тисками сжал бившееся пойманной птицей сердце. Она шумно выдохнула, пытаясь успокоиться.

— Наташа, что с тобой, тебе плохо? — подбежал Иван, поддержав с трудом державшуюся на ногах Наталью.

— Мне нужно сесть. Ничего страшного, сейчас все пройдет, — через силу пробормотала она, оперевшись о дружеское плечо Ивана.

— Да, сейчас, сейчас, — произнес Иван, заводя Наталью в ближайшее кафе.

Машенька всем своим видом выказывала презрение к Наталье, закатывая глаза и демонстративно отворачиваясь.

— Наташа, что случилось? — спросил Иван, протягивая стакан минералки.

— У меня было видение, — проговорила она, не слушающимися руками поднося стакан к губам. Зубы часто стучали о стекло.

Машенька фыркнула.

— Да тебе к психиатру надо, милочка, — проговорила она, громко рассмеявшись.

— Машенька, как тебе не стыдно? — устыдил ее Иван.

— Ладно, я сыта по горло этими бреднями, — произнесла она, вставая. — Я не намерена больше слушать всякую чушь. Я иду в гостиницу.

— Машенька, — позвал Иван, обращаясь к удаляющейся спине жены. — Ну, и черт с тобой, — разочарованно махнул он рукой ей вслед. — Катись.

— Ваня, прости, мне так неудобно, — начала оправдываться Наталья. — Мало того, что я за вами увязалась, так вот теперь еще и стала причиной вашей ссоры.

Она была на грани истерики.

— Наташа, о чем ты? Ты здесь совершенно ни при чем, мы ни минуты не можем прожить, чтобы не поссориться, — печально произнес он. — Лучше скажи, тебе лучше?

— Да, Ваня, спасибо тебе огромное, — благодарность к этому великодушному человеку переполняла Наталью.

— Да брось ты, — улыбнулся он. — Давай посидим, подкрепимся, здесь, вроде бы, уютно (он огляделся по сторонам) и пойдем гулять дальше. Как тебе мое предложение?

Наталья искренне улыбнулась.

— Прекрасно, я согласна.

Они подозвали официантку, и Наталья попросила принести меню.

***

Преодолев полосу аквариумно-ковровых препятствий, отделявших его от номера, Максим распахнул дверь и вошел внутрь.

— Это ты, дорогой? — раздался голос из спальни.

— Смотря кого ты имеешь в виду, — усмехнулся он.

Максим разулся и, сняв верхнюю одежду, прошел в спальню, большую часть которой занимала широкая кровать. На кровати лежала женщина, не обремененная никакой одеждой. Напряженные соски ее больших тяжелых грудей стояли как взведенные курки.

— Ну, что ты так долго? — капризно спросила она, переворачиваясь на живот и подставляя жадному взгляду Максима свою аппетитную круглую попку.

— Все дела… дела, — неопределенно ответил он, пожирая глазами представшее его взору великолепие.

Максим всегда любил именно таких женщин — рослых, в теле, обязательно с большой грудью и тонкой талией. «А женился на Наташе», — усмехнулся он своим мыслям.

— Ну, что, так и будешь стоять? — насмешливо спросила женщина.

Максим улыбнулся и, избавившись от одежды, одним прыжком очутился на кровати, тут же припав губами к зазывно-розовым соскам. Через несколько минут раздались женские стоны и мужской шепот:

— Маша, Машенька, вот так, хорошо…

Максим утомленно лежал на кровати, подложив под голову руки и блаженно улыбался. «Да, Машенька оказалась что надо», — удовлетворенно размышлял он, выжидая, когда Машенька освободит душ. Такого пыла он не ожидал. Не отказался бы встретиться с ней еще раз.

— Тебе пора, скоро Ваня придет, — произнесла Машенька, вытирая банным полотенцем свои искрящиеся рыжие кудри, резким контрастом выделяющиеся на фоне белоснежного полотенца.

Максим подскочил и начал одеваться. Уходя, он подошел к Машеньке и, поцеловав ее в припухшие от поцелуев губы, вышел.

Убедившись, что Максим ушел, Машенька упала на кровать и потянулась всем своим кошачьим телом, на ее пухлых губах играла улыбка.

— Я на все пойду, ни перед чем не остановлюсь, но ты будешь моим, — шепотом произнесла она.

Машенька уже предвкушала все трудности, которые возникнут у нее на пути. Играть она любила.

Глава 4

В воздухе, дурманя голову, разливался необыкновенный аромат корицы вперемешку с запахом жареных сосисок. На Мариенплатц высыпал народ, оглашая площадь непередаваемым гулом от смешения всех мыслимые языков мира. От обилия света, украшений и галдежа голова шла кругом. К тому же с самого утра беспрестанно валил снег, придавая и без того сказочной атмосфере города какую-то иллюзорность.

Наталья жадно поглощала сочную баварскую сосиску в теплой булочке, с трудом помещавшуюся в рот, запивая ароматным глинтвейном.

— Да не торопись ты так — жадность фраера сгубила, — хохотал Максим.

— Боже мой, как вкусно, — с набитым ртом отвечала Наталья.

Здесь был пир не только для глаз, но и для желудка — многочисленные палатки, разбитые на площади в преддверии Рождества торговали имбирным и пряным печеньем в форме рождественской елки, марципанами и шоколадными Вайнахтсманнами, целыми яблоками в шоколаде, ну, и конечно, гордостью Баварии — сосисками разной толщины, всевозможных размеров и цветов.

— Пошли, — Наталья дожевала сосиску и потянула Максима за рукав. — Я хочу все увидеть.

Они переходили от палатки к палатке, подолгу останавливаясь у каждой. В ароматной лавке, торговавшей украшениями из сушеных фруктов, цветов, апельсиновой цедры и даже целыми сердцами, усыпанными сушеной лавандой и источавшими изысканный аромат, Наталья, на радость продавца, скупила весь богатый ассортимент, нагрузив Максима пакетами.

В сувенирной лавке, где продавались рождественские свечи, подсвечники, малюсенькие деревянные украшения на елку, множество фигурок щелкунчиков, стеклянные шары различных форм, цветов и размеров, Максим попытался образумить Наталью:

— Наташ, ну зачем нам столько всего? Куда мы это все денем? — жалобно тянул Максим, стараясь разбудить крепко заснувший Натальин здравый смысл, но тщетно.

— Давай купим, а там видно будет, — отмахнулась Наталья, всучив мужу еще кучу пакетов.

— Я сам похож на елочную игрушку, — жаловался Максим.

Наталья взглянула на него и рассмеялась — такой жалкий вид он имел — завешенный кучей пакетов и пакетиков.

— Точно, осталось звезду на макушку присобачить, — хохотала Наталья.

— Куда дальше, мадам Брошкина? — язвительно спросил Максим, выразительно глядя на гору пакетов.

Наталья поправила съехавшую на ухо шапку. Вид у нее был обескураженный.

— Ладно, ты гуляй, а я пойду, пакеты в номер закину, — сжалился он.

Наталья просияла.

— Спасибо, дорогой, — она поднялась на носочки и поцеловала Максима в щеку.

Оставшись одна, Наталья оглянулась и невольно улыбнулась — установленная возле Городской ратуши тридцатиметровая богато украшенная ель привлекла ее внимание. Она предвкушала, как сегодня, слившись с многоязычной разноголосой толпой, они с Максимом увидят чудо — 2500 свечей одновременно осветят немецкую красавицу.

Какая-то тоска по детству охватила ее — она вспомнила, как отец каждый год приносил домой большую пушистую ель. Тридцать первого декабря он снимал с антресолей коробку с новогодними игрушками, и они с мамой, бережно доставая каждую, развешивали их на елке. Больше всего Наташа любила стеклянного Чиполлино — в мелких трещинках, с местами облупившейся краской, он не висел, как все, а цеплялся на ветку с помощью прищепки.

— Мама, а почему он не как все? — спрашивала маленькая Наташа.

— Он особенный, — говорила мама, — когда я была такой же маленькой девочкой, как и ты, мы с твоей бабушкой пошли на почту, чтобы позвонить находящемуся в командировке деду. И тетя, сидевшая в стеклянной будке, подарила мне его.

Наталья восторженно сосала палец.

— А почему тетя сидела в будке? — спросила она.

— Работа у нее такая, — смеясь, ответила мама.

— Странно, я думала, только собаки в будках сидят, — заключила Наташа, вызвав припадок хохота у мамы.

Опустившаяся на плечо рука мужа прервала ее воспоминания.

— Ну вот, готово, — гордо возвестил Максим.

— Какой же ты у меня молодец, — ответила благодарная Наталья.

Они дружно направились к колокольне Святого Петра, заранее решив обозреть Мюнхен с высоты птичьего полета. Преодолев более трехсот выщербленных временем ступеней круто взбиравшейся вверх винтовой лестницы, изрядно согревшиеся Наталья и Максим замерли на узкой, продуваемой всеми ветрами смотровой площадке. Но это того стоило. От представшего их глазам вида захватывало дух. Старинный город, заваленный тоннами сухого пушистого снега, лежал как на ладони, хвастаясь множеством старинных церквей, больших площадей, тонкими морщинками извилистых улочек, всей своей накопленной за множество столетий мудростью. Казалось, город с высоты прожитых лет с насмешливым презрением смотрел на докучавших ему двуногих, представавшими с колокольни жалкими муравьями, как бы говоря: «Скоро вы все сгинете, не оставив и следа, а я останусь стоять — все такой же незыблемый и прекрасный… во веки веков…»

Вездесущие азиатские туристы, не выпускавшие из рук огромных навороченных фотоаппаратов, нарушали очарование постоянным щелканьем затворов.

— Пошли, — бросила Наталья Максиму.

Проделав такой же путь вниз, они долго плутали, пытаясь найти Хофбройхаус, названную в путеводителе самой знаменитой пивной в мире. Наталья постоянно сверялась с зажатой в руке картой, но безрезультатно.

Максим начинал раздражаться — они сбились с ног, намотав «херову кучу» километров. Наконец, не выдержав, Максим остановил спешащего куда-то немца, который, сообщив, что его отец из Ленинграда (где только нашего брата не встретишь), любезно объяснил им как пройти.

Хофбройхаус оглушил хохотом, громкими разговорами и выстрелами чокающихся литровых кружек с пивом, зажатыми в волосатых лапах представителей сильного пола. Между столиками вихрем носились официанты, не обращая ни малейшего внимания на новых посетителей. Так и не найдя свободного столика ни в одном из залов, рассчитанных на (трудно даже представить) пять тысяч сидячих мест, Максим попросился подсесть к все тем же азиатским туристам, которые тут же, как китайские болванчики закивали круглыми головами.

Царившая здесь атмосфера веселья тут же подхватила Наталью с Максимом. Наталья с интересом оглядывалась по сторонам. Ее внимание привлек пожилой немец в традиционной баварской одежде — кожаные штаны, шляпа с пером, он то и дело вскакивал и дирижировал оркестром, забавляя окружающих.

Принесли заказ — литр темного пива для Максима и ноль тридцать три для Натальи, зауэркраут, рульку и брезель.

— Максим, — услышали они крик из глубины зала.

Удивленно оглядываясь по сторонам, они заметили приближавшегося к ним богатыря с косой саженью в плечах и румянцем во всю щеку.

— Максим, ты ли это? — раздался его громовой голос прямо над головой Наташи.

— Володька? — жалобно пискнул Максим, пасуя перед человеком-горой.

Через секунду Володька сгреб Максима в охапку как какого-то кутенка, грозясь в порыве дружелюбия переломать ему все ребра. Наталья тихо посмеивалась, попивая свое пиво и, делая вид, что не замечает жалобных жестов несчастного Максима.

Увидев, что глаза мужа вот-вот вылезут из орбит, Наталья, наконец, сжалилась и крикнула:

— Ну, полно, Владимир, полно, пожалейте моего бедного мужа, — смеясь, проговорила она.

— Максим, это шо, жинка твоя? — радостно спросил он, выпустив жертву из медвежьих лап.

— Да, — ответил Максим, разминая пострадавшие конечности.

— Владимир, — галантно представился великан.

— Наталья, только давайте без объятий, — с трудом сдерживала смех Наталья.

Владимир, не ожидая приглашения, расположился за их столиком, напугав и без того зашуганных азиатов.

— Какими судьбами? — спросил он.

— Да, по работе, — не стал вдаваться в подробности Максим.

— Да ты шо? — выпучил Владимир глаза, засовывая в рот приличный кусок рульки. — А мы-то с Алкой за твоими успехами следим — частенько тебя по ящику показывают, молодец, ох, молодец, — Владимир похлопал Максима по спине, у того чуть кусок изо рта не вылетел. — Во дела, — озадаченно произнес Владимир, засовывая пятерню в свои непослушные кудри.

— А ты, Володя? — спросил в ответ Максим.

— Да шо я. По делам приехав, — неохотно ответил Владимир.

— Ну, расскажи, как живете? Что нового? — задал вопрос Максим.

— Ой, да шо у нас может быть нового, — отмахнулся Владимир, — жисть она везде жисть — идет потихоньку. Ну, давай выпьем за встречу.

Владимир с заговорщическим видом огляделся по сторонам и извлек из внутреннего кармана висевшей на спинке стула куртки флягу.

— Ой, шо там их пиво. Я ж не дурак, горилки с собой прихватил, сам делал, — похвастался Владимир.

— Не, Владимир, я по пиву, — попытался отвертеться Максим.

— Так одно другому не мешает, — философски ответил Владимир, поймав пробегавшего официанта и заказав две литровые кружки пива для себя и Максима.

Сделав хороший глоток из фляги, он протянул ее Максиму.

— Мальцы-то у вас есть? — спросил Владимир, доедая Наташин зауэркраут.

Наталья отвернулась.

— Нет, — ответил Максим.

— Це погано, — покачал огромной головой Владимир. — Ну, ничего, вы еще молоды, глядишь, ещо будут.

Наталья вскочила со своего места и, выбежав на улицу, разрыдалась.

***

Прошло три года, как Наталья с Максимом поженились. Жизнь шла своим чередом, в их доме, как обычно, не переводились гости, часто провоцируя бурные выяснения отношений между молодоженами.

— Максим, ну сколько можно? Когда ты, наконец, повзрослеешь? — пилила мужа Наталья. — Надоел уже этот проходной двор.

— Знаешь что, — кипятился Максим, — а мне нравится так жить, это ты, генеральская дочь, привыкла в четырех стенах сидеть — ни с кем не дружить, не общаться, а я так не могу.

Самым худшим оскорблением для Натальи в устах Максима звучало словосочетание «генеральская дочь». Даже не само выражение, а то, с каким презрением и вызовом он швырял ей его в лицо, прекрасно осознавая, как ранят его слова.

Часто после таких скандалов Максим, демонстративно взяв свою подушку и одеяло, уходил спать на диван в соседнюю комнату.

В этот раз к ним невзначай нагрянула парочка друзей Максима, опустошив холодильник и выпив все запасы спиртного. Наталья даже не вышла их встречать, проведя весь вечер в спальне за книгой.

— Ты что, не уважаешь моих друзей? — накинулся на нее Максим, после ухода дружков он был изрядно навеселе.

— Максим, не начинай, — примирительно ответила Наталья, пытаясь остудить пыл мужа.

Но не тут-то было.

— Нет, ты мне ответь, — не унимался Максим. — Чем тебе не нравятся мои друзья?

— А чем они должны мне нравиться? — с вызовом спросила Наталья в ответ.

— Да хотя бы тем, что мои друзья — это твои друзья, — кипятился Максим.

Наталья попыталась встать и уйти, чтобы избежать очередного скандала. Но Максим схватил ее за руку.

— Да как ты смеешь так разговаривать с мужем? — орал он.

— Отпусти руку, мне больно, — спокойно ответила Наталья.

— Ты никуда не пойдешь, слышишь меня? — кричал разъяренный Максим.

Наталье удалось вырваться. Она бросилась к входной двери и выбежала на лестничную площадку. Максим не отставал.

— Стой, стой, — орал он.

Он нагнал Наталью, когда она спускалась с лестницы, и попытался ее поймать. Наталья оглянулась, оступилась и кубарем скатилась вниз.

Очнулась она уже в больнице.

— Вам сделали очень сложную операцию, — сказал врач, осматривая Наталью. Жизнь вашему ребенку сохранить не удалось.

Наталья задохнулась:

— Ребенку? Какому ребенку?

— Вы что, не знаете? У вас было шесть недель беременности, — осекся врач. — Но теперь это неважно.

Наталья зарыдала, жизнь рушилась на глазах.

Увидев сквозь стекло в двери скорбное лицо Максима, она отвернулась.

В больнице Наталья провела почти три недели, залечивая больное тело и раненую душу. Максим приходил каждый день, извинялся, умолял его простить.

— Наташенька, ну прости меня, дурака, ну я же не знал, — каялся Максим.

Сердце Натальи рвалось на части. С одной стороны она готова была его простить, с другой — какая-то часть нее умерла.

Спустя три недели она вернулась домой. Был ли это ее дом? Но больше идти некуда — возвращаться к родителям и каждый день выслушивать: «Мы же предупреждали, а ты нас не послушала» было выше ее сил. А Максим оказывался рядом, по-собачьи печальными глазами ища ответный взгляд Натальи. Визиты друзей резко прекратились — Максим стал более внимателен к жене, но какой ценой ей досталось это его внимание.

Через месяц Наталья сидела в бесконечной очереди к гинекологу в поликлинике по месту прописки. Она судорожно теребила ручку сумочки, пропуская то одну, то другую беременную, с заискивающими улыбками спрашивающих:

— Вы меня не пропустите?

— Конечно, пропущу. — Сердце Натальи сжималось при виде их оплывших лиц и бесформенных фигур.

— Есть еще кто? — выглянула в коридор женщина средних лет в белом халате.

Кроме Натальи в коридоре никого не было.

— Девушка, вы ко мне? — строго спросила врач.

— Видимо, да, — робко ответила Наталья.

— Что значит, видимо? — гаркнула женщина. — Идете или нет? У меня прием через пять минут заканчивается.

Наталья неуверенно встала и прошла в кабинет с облупившимися стенами.

— Раздевайтесь, — произнесла врач, делая какие-то пометки в медицинской карте Натальи. — Садитесь в кресло.

Наталья взгромоздилась в гинекологическое кресло, рассматривая потолок в желтых потеках.

Доктор смотрела в зеркало, орудуя им внутри, словно скальпелем. Наталья тихо вскрикнула.

— Что орешь? — осадила ее врач. — Одевайся, осмотр окончен.

Врач села за стол и продолжила что-то писать.

— Что со мной, доктор? — не выдержав, задала вопрос Наталья.

— Детей у тебя не будет, — будничным тоном ответила та.

Наталья охнула.

— Как не будет, доктор? — она в испуге прикрыла рот рукой.

— Вот так, я что, непонятно выражаюсь, или мне еще пять раз повторить, чтобы до тебя, наконец, дошло.

Наталья зарыдала. Увидев ее слезы, доктор немного сбавила обороты. «Боже, как я устала, как мне все это надоело, — думала врач. — Ишачу тут за копейки». Она тяжело вздохнула. Ей так хотелось оказаться поскорей дома, лечь в горячую ванную, расслабив напряженные за день каторжной работы мышцы. «Все, завтра увольняюсь», — приняла она решение. Ей стало жаль эту молодую девушку, лишенную радости материнства.

— Ну, ну, не плачь, — проговорила она, закрыв на ключ дверь кабинета и, достав из шкафчика оставленную кем-то из благодарных пациенток бутылку водки и два граненых стакана. Закуски не было никакой.

Она щедро плеснула из бутылки Наталье и себе.

— Пей, — протянула врач стакан Наталье.

Дрожащими руками Наталья взяла стакан. Внутри как будто огнем обожгло. Она тут же закашлялась, дыхание перехватило.

— Ну, ну, — хлопала ее по спине врач. — Не пила, что ли никогда?

Домой Наталья пришла поздно и в стельку пьяная. Максим уже был на взводе.

— Наташа, ну где ты ходишь? Я волновался, уже все больницы обзвонил.

Наталья ничком упала на диван и зарыдала.

***

Когда Наталья вернулась в пивную, Максим с Владимиром горланили какую-то песню на украинском, смахивая пьяные слезы. Азиаты, видимо, шокированные таким поведением, испарились. «Про елку придется забыть», — с грустью подумала Наталья.

— Наташа вернулась, — во весь свой далеко не тихий голос провозгласил Владимир.

— Наташенька, радость моя, — умилился Максим.

— Молодцы, бойцы, — вздохнула Наталья. — Набрались.

— Кто набрался? — удивленно спросил Владимир. — Не набрались, а выпили немного за встречу, да, Максим?

— Точно, Володька не даст соврать, — поддержал собутыльника Максим.

— Ну, вот что, — решила Наталья. — Я пойду, вызову такси и по домам.

— Как по домам? — откликнулся Владимир. — Уже?

— Уже, — отрезала Наталья.

Чуть ли не волоком втащив в номер Максима, и с трудом сняв с него ботинки, Наталья довела его до кровати. Едва коснувшись головой подушки, он тут же громко захрапел.

Времени до вечера было полно, а делать решительно нечего. Наталью подмывало спуститься вниз к Ивану, но она опасалась Машеньку. Промаявшись минут пятнадцать, она оделась и, спустившись этажом ниже, постучала в дверь.

— Наталья? — обрадовался Иван. — Проходи.

— Ты один? — шепнула Наталья.

— Один, Машенька за покупками ушла. Это ее страсть. Я стараюсь от этого увильнуть, — он радостно рассмеялся.

— А Максим напился, лежит в номере, — вздохнула Наталья.

— Так пойдем, гульнем? — предложил Иван.

— Я бы с удовольствием, — улыбнулась Наталья.

Они весело шли по свежевыпавшему снегу, скрывшему под сугробами следы человеческой жизнедеятельности в виде бесчисленного мусора и грязь на тротуарах. На улицу высыпали счастливые детишки, лепили снеговиков и снежных баб и играли в снежки.

— А тут небезопасно, — рассмеялась Наталья, когда один снежок угодил ей за шиворот.

Они с Иваном бесцельно бродили по живописным улочкам в центре Мюнхена, любуясь немецкими пряничными домиками, маленький пятачок перед каждым из которых был любовно украшен рачительными хозяевами, радуя глаз переливающимися оленятами или Санта Клаусами в санях и с мешком за спиной.

Начало смеркаться и они направились к Мариенплац, чтобы своими глазами увидеть, как загорится всеми огнями праздничная ель. На площади уже яблоку негде было упасть, все ждали, когда случится чудо. Слышалась все та же какофония звуков — с одной стороны немолодая пара тихо переговаривалась на немецком, с другой — громко что-то друг другу объясняли молодые люди на итальянском, за спиной слышался какой-то китайско-японско-корейский. Вдруг все разговоры смолкли, Наталья затаила дыхание. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, вся эта игольчато-мохнатая громадина, обвешанная гирляндами и игрушками, превратилась в пылающий костер, выжав из кровожадной толпы громкий вздох.

— Елочка, гори, — прошептала Наталья, зачарованно глядя на увеличенную в сотни раз ель из ее детства.

— А ты знаешь, — Иван поправил на носу очки и важно начал свою речь, — что именно предки немцев первыми стали украшать ель. «Почему именно ель?» — спросишь ты. Историки объясняют это тем, что немцы считали ёлку «чистым» деревом, так как в нём жил Дух лесов, защитник правды. Сначала ёлку украшали яблоками, сладостями, орехами, а затем в Саксонии её впервые украсили новогодними игрушками.

— Откуда ты все это знаешь? — удивленно спросила Наталья.

— В путеводителе прочитал, — засмеялся Иван, убегая от Натальи, которая целилась в него снежком.

Возвращаться в номер совершенно не хотелось и, видимо, ни ей одной, потому что Иван спросил:

— Может, пойдем, кофе выпьем с булочкой, — Иван плотоядно облизнулся.

— Пошли, — рассмеялась Наталья.

Они зашли в ближайшую кофейню, соблазнявшую посетителей ароматами кофе, ванили и корицы.

Иван за обе щеки уплетал булочку, шумно прихлебывая из чашки горячий кофе. Наталья смотрела по сторонам, время от времени отпивая из чашки крепко заваренный чай.

Вдруг к их столику на нетвердых ножках подбежала девочка лет двух, в теплом комбинезончике и с парой любопытных глаз. Она остановилась, с интересом изучая незнакомцев.

— Какая прелесть, — умилилась Наталья. — Ты чья такая красивая?

Тут же подбежала немецкая мама, что-то лопоча и широко улыбаясь. Наталья с Иваном, не понимая ни слова, тоже во весь рот улыбнулись и помахали оглядывавшейся девочке, которую вела за руку заботливая фрау.

Наталья вздохнула.

— Наталья, — обратился к ней Иван. — Можно я задам тебе бестактный вопрос?

— Конечно, — ответила Наталья.

— Почему у вас с Максимом нет детей? Ты не подумай, я не из праздного любопытства спрашиваю. Просто ты, как взрослая женщина, должна понимать, что чем ты становишься старше, тем тебе сложнее будет родить и выносить ребенка.

— У меня не может быть детей, — резко ответила Наталья, отворачиваясь. На глаза навернулись предательские слезы.

— Почему ты так решила? — не сдавался Иван.

— Давай прекратим этот разговор, — попыталась отделаться от него Наталья.

— Ответь на вопрос, — настоял Иван.

— Мне поставили диагноз «бесплодие», — нехотя ответила Наталья.

— Когда?

— Около одиннадцати лет назад, — Наталью огорчал этот разговор.

— Ты беременела до этого?

— Да, но я неудачно упала и потеряла ребенка. Мне сделали сложную операцию.

— Ты сдавала после этого анализы? Проходила дополнительные обследования? — пытал Наталью Иван.

— Нет, какой смысл? Прекратим этот неприятный для меня разговор.

— А такой, — ответил Иван, полностью проигнорировав ее последние слова, — что прошло одиннадцать лет, и медицина за это время далеко продвинулась, существует, как ты знаешь, искусственное оплодотворение… Я не хочу читать сейчас лекцию, но когда вернешься, мой тебе совет — пройди обследование. Я не хочу давать тебе напрасную надежду, но попытаться стоит.

— Ты, правда, думаешь, что не все потеряно? — с надеждой в голосе спросила Наталья.

— Еще раз повторяю, что не хочу давать никаких прогнозов, пока я не видел результатов твоих анализов, но имеет смысл попытаться.

Наталья чуть не разрыдалась. Неужели ей дадут еще один шанс?

Она благодарно сжала руку Ивана, лежащую на столе.

Максим с Натальей покинули город-сказку и вернулись в неумытую Москву, которая, в отличие от самоуверенного и надменного Мюнхена, билась в агонии пробок и людской жадности, стоя на коленях, словно бабушка-пенсионерка в переходе, в мольбе воздевая вверх руки, она молила о помощи и взывала к сыновнему состраданию. Но «сыны», пряча украденные у народа деньги на оффшорных счетах, а жирные телеса в министерских кабинетах, оставались глухи и слепы к ее мольбам.

Едва они ступили на родную землю, как российская действительность в лице вначале паспортного контроля, промурыжившего уставших после ночного перелета пассажиров несколько часов в длинной очереди, а затем таможенной службы, встретившей сограждан «теплым» приемом, словно обухом по голове ударила. Досмотр соотечественников был гораздо строже, чем в Мюнхене. Тетка в зеленой форме с каменным лицом, так отличавшимся от улыбчивых и приветливых лиц европейцев, рявкнула:

— Что везем?

— Да так, сувениры, одежду, как всегда, — растерялись Максим с Натальей.

— На какую сумму?

— А что, вернулись советские времена? — спросил с улыбкой Максим.

Но улыбкой такую закостеневшую черствость было не пробить.

— Отвечайте, — взвизгнула она.

— Ну, где-то на девятьсот евро, — смущенно ответил Максим, чувствуя себя без вины виноватым.

— Часы, драгоценности приобретали? — не отставала тетка.

— Нет, — блеющим голосом ответила Наталья.

— Следующий, — гаркнула тетка, как подачку швырнув Максиму с Натальей многострадальные паспорта.

Повторно досмотренный чемодан, наконец, вернули. Правда, без колес. Но это такие пустяки, на которые в нашей стране едва ли стоит обращать внимание. Убрались подобру-поздорову и уже счастливы.

Наталью с Максимом, волоком тащивших лишенный колес чемодан, взяли в оборот ушлые таксисты, наперебой предлагая «машинку до города».

В общем, к тому моменту, когда они добрались до дома, силы были на исходе. Бросив калеку-чемодан в коридоре и приняв душ, они без задних ног упали на кровать и провалились в глубокий сон.

Утро было хмурым, под стать настроению. Пощелкав пультом, Максим, тяжело вздохнув, выключил телевизор. По большинству каналов вещали продажные политиканы, потрясая с экрана кулаками и давая лживые обещания, в которые отчаявшийся народ давно перестал верить.

Как утопающие за соломинку, Максим с Натальей цеплялись за воспоминания об их последнем дне в Мюнхене, словно отматывая назад пленку.

Позавтракав в отеле, они отправились гулять, впитывая в себя атмосферу вечного праздника и беззаботности. В этот день все казалось еще притягательней — люди были еще приветливее, краски — еще ярче, еда — еще вкуснее. Наталье не давал покоя один единственный вопрос — почему? Почему у них все сделано для людей? Почему у них не приходится краснеть за стыдливо отводящих глаза пенсионеров, протягивающих руку в метро? Почему у них не рыскают по городу несчастные измученные животные в поисках пропитания? Почему у них можно быть спокойными за оставленных в садике или школе детей? Почему у них не кричат с экрана политики о том, как много было сделано в этом году, а просто делают? Почему у них, при малейшем недовольстве народа на улицы стекаются митингующие с плакатами наперевес? И еще сотни таких почему. От такого неравного сравнения на глаза наворачивались слезы обиды за наш многострадальный народ, за нашу прекрасную страну, растаскиваемую по кускам алчущими «слугами народа». Несмотря на всю окружающую красоту, сердце сжималось от боли за родину-мать, за наших стариков, считающих копейки до следующей пенсии, за наших сирот, оставленных без жилья и средств к существованию, за нашу русскую глубинку, некогда воспеваемую поэтами и прозаиками, а теперь содрогающуюся в пароксизме боли, за наших врачей и учителей, превратившихся из уважаемых людей в объект насмешек, за наших деградирующих в погоне за Западом детей.

Максим, словно почувствовав настроение Натальи, обнял ее за плечи. Слезы щипали глаза, душили рыдания.

— Не плачь, котенок, — гладил ее по спине Максим. — Мы еще вернемся, я обещаю. Пойдем, я хочу тебе кое-что показать — заговорщически шепнул он Наталье, сжимая ее руку.

— Пойдем, — слабо прошептала Наталья.

Они свернули на великолепную Максимилианштрассе, пестрящую витринами всех мировых брендов. «Вот, где рождаются желания», — размышляла Наталья, обозревая со вкусом оформленные витрины Prado, Dolce and Gabbana, Chanel и многие другие. От этого парада показной роскоши рябило в глазах. Пройдя улицу до конца, они вышли к величественному зданию в классическом стиле, с увенчанным колоннами фасадом. Перед зданием стоял памятник, окруженный четырьмя львами.

— Пришли, — Максим загадочно улыбался. — Это здание Национального театра Мюнхена.

— И что? — недоуменно ответила Наталья.

— Если с контрактом выгорит, то я буду здесь выступать. А когда-нибудь… когда-нибудь, — глаза Максима загорелись, — в этом самом здании оркестр будет играть мою музыку.

Наталья с визгом бросилась мужу на шею, и он радостно ее закружил.

— Я буду держать пальцы скрещенными. У тебя все получится, дорогой. Я в тебя верю, — Наталья радостно поцеловала Максима.

— Спасибо, любимая, — благодарно улыбнулся он.

— А что это за памятник? — Наталья с интересом рассматривала позеленевший от времени монумент.

— Это памятник Максу первому Йозефу — первому королю Баварии. — Именно он заложил традицию проведения Октоберфеста, организовав праздник в честь свадьбы своего сына.

— Как интересно, — отозвалась Наталья, — только я есть уже хочу.

Максим рассмеялся.

— Ах, ты ж чревоугодница. Я тут распинаюсь, а она только о еде думает.

Наталья изобразила притворное смущение.

Пообедав и передохнув в ближайшем кафе, они отправились в Английский сад.

Здесь ощущение праздника только усилилось — рождественский базар, официальное закрытие которого должно было состояться на следующий день, добрался и сюда, расцветив и оживив холодную зимнюю сказку. Все тот же аромат корицы, цедры, глинтвейна и Бог знает чего еще, плотным облаком окутавший город, проник и сюда, навязчиво забиваясь в замерзшие носы горожан и гостей Баварской столицы. Чуть поодаль, в обрамлении заснеженных деревьев, лежало зеркало озера, превращенное стараниями падких до развлечений мюнхенцев в каток, по ледяной глади которого скользили взрослые и дети.

Наталья тут же схватила Максима за руку и потащила его к катку.

— Давай прокатимся, — с энтузиазмом предложила она.

— Давай, — посмеиваясь, согласился Максим.

Они сели на лавочку и, дружно натянув взятые на прокат коньки, с опаской ступили на голубой лед. Наталья раскинула руки и устремилась вперед, рассекая наточенными лезвиями гладкую поверхность замерзшего озера. Максим не был так проворен, как легкая жена, но тоже старался не ударить в грязь лицом.

— Догоняй, — озорно кричала Наталья, разгоняясь.

— Ну, заяц, погоди, — отвечал Максим, пытаясь хотя бы не отставать, не то, что догнать.

Наталья заливисто смеялась, останавливаясь в ожидании Максима, а потом выскальзывая чуть ли ни у него из рук.

Запыхавшиеся, раскрасневшиеся и ужасно счастливые, они сдали коньки и, уставшие, отправились в отель.

***

Наталья лежала, прижавшись к теплому боку мужа. Так, наверное, чувствуют себя младенцы, когда их грубо вырывают из теплой и надежной утробы матери в суровую действительность. Хотелось, свернувшись калачиком укрыться в надежных стенах.

— Только мне так хреново? — спросила Наталья мужа.

— Не только, — откликнулся Максим.

Шумно выдохнув, словно ныряльщик перед прыжком, Наталья неохотно встала и поплелась в ванную.

Приняв душ и позавтракав, она уютно устроилась на диване и, накрывшись пледом, принялась штудировать контракт. Из соседней комнаты раздавались «Времена года». «Плохой знак», — подумала Наталья, поднимаясь и разминая затекшие от долгого сидения мышцы.

— Есть будешь? — спросила она, подождав, пока он закончит играть.

— Буду, — буркнул Максим.

Сварганив на скорую руку салат из так называемых свежих овощей с восковым видом и водянистым вкусом и разогрев в микроволновке рыбу с гарниром из риса, предусмотрительно оставленные в холодильнике помощницей по хозяйству (слова «домработница» Наталья всегда сознательно избегала), Наталья крикнула:

— Максим, иди есть.

Понурые и невеселые, они сели за стол, вяло пережевывая пищу.

— Кстати, я просмотрела контракт, — вспомнила Наталья.

— И что скажешь? — отозвался Максим.

— Все нормально, пару пунктов я немного изменила, но если немцы не согласятся с изменениями, можешь оставить как есть.

— Угу, — проговорил Максим, задумчиво поглаживая подбородок.

— Что-то не так? — обеспокоено поинтересовалась Наталья.

— Да все Володя из головы не идет. Странно, что он мог делать в Мюнхене?

— Да, мало ли, — пожала плечами Наталья. — Забудь.

— Может, ты и права, — все так же задумчиво отозвался Максим.

***

Примостившись на светлом диване в углу погруженного в полумрак кафе, Наталья медленно тянула через соломинку разноцветный коктейль, время от времени бросая взгляд на часы. Лика опаздывала уже на пятнадцать минут. Наталья вздохнула. Скоро Новый Год, а праздничное настроение безвозвратно осталось в Мюнхене.

— Наташа, — услышала Наталья голос приближавшейся Лики.

— Как я рада тебя видеть, — обняла Лика Наталью. — Рассказывай, как съездили? Какие впечатления?

— Ой, съездили отлично. Слов нет, — развела руками Наталья.

— Представляю, — завистливо сказала Лика.- Фотки принесла?

— Ах, да, конечно, — спохватилась Наталья, доставая из сумочки альбом. — И подарки тоже.

Лика внимательно рассматривала фотографии, приговаривая: «Красота-то какая», «Просто сказка». Покончив с фотографиями, она принялась за подарки, доставая из пакета различные рождественские сувениры, елочные украшения, пряники.

— Спасибо, подруга, — обрадовалась Лика подаркам.

— Да, совсем забыла. Представляешь, мы Владимира в Мюнхене встретили.

— Владимира? — недоуменно переспросила Лика.

— Ну, да, помнишь, я тебе про него рассказывала — сводного брата Евы.

— Напомни-ка, — попросила Лика, удивленно подняв бровь.

— Когда бабушка Максима вышла замуж за деда, он уже был в разводе, — терпеливо начала свой рассказ Наталья. — Деда по партийной работе перевели в Россию, а жена с сыном Володей остались жить в небольшом городке в нескольких часах езды от Киева. Максим видел его всего несколько раз, якобы бывшая жена деда вскоре выскочила замуж и не поощряла общения мальчика с отцом. Первый раз, когда Владимир приехал по приглашению деда, Максиму было где-то лет пять, и он очень пугался большого деревенского увальня, прячась за спиной смеющейся Евы. Второй раз Володя приехал уже с молодой женой Аллой — скромной и застенчивой провинциалкой. Максиму было лет десять-двенадцать. Максим с Евой тогда уже жили отдельно — в деревянной халупе. Приезжали ли они еще, Максим не помнит, не отложилось в памяти. Он знал, что бабушка часто получала от Владимира письма. После ее смерти связь с ними прервалась.

— Надо же, какая встреча, — удивилась Лика. — Бывает же. Так Ева с Владимиром не общались?

— Нет, Максим рассказывал, что уже после смерти Евы, во время переезда он разбирал вещи и наткнулся на деревянную резную шкатулку с письмами.

— И что было в письмах? — заинтересованно спросила Лика.

— Да, вроде бы, по словам Максима, ничего особенного. Они же деревенские, что особенного они могли написать. Про урожай, да про хозяйство, — пожала плечами Наталья.

— А что он в Мюнхене делал? — поинтересовалась Лика.

— Сказал, что по делам, — задумалась Наталья, вспомнив обеспокоенность Максима. — Ой, да что я все о себе, да о себе. Ты рассказывай — что у нас тут нового произошло? Как дома дела?

— Да нечего особо рассказывать. Все как всегда, родители тьфу… тьфу… тьфу здоровы, на работе, как всегда, завал, даже рассказывать не хочется, — вздохнула Лика.

Наталья отметила, что Лика ни словом не обмолвилась о Сергее. Теперь в разговорах с Натальей она всегда умышленно даже имени брата не упоминала.

— Ну и, слава Богу, — улыбнулась Наталья. — Ах, вот еще, мы там с замечательным молодым человеком познакомились. Тоже из Москвы. Врач-гинеколог.

— А вот здесь, пожалуйста, поподробнее, — оживилась Лика, никогда не упускавшая случая наладить свою личную жизнь.

— Да, вся проблема в том, что он с женой был. Редкостная стерва, — вздохнула Наталья.

— Ой, ну с этого и надо было начинать, — разочарованно махнула рукой Лика. — Женатики для меня, как ты знаешь, с некоторых пор — табу.

— Ну что, отстал он, наконец, от тебя? — осторожно спросила Наталья.

— Да, если бы. Опять звонил вчера, прохода не дает. Я трубку не брала, чтобы не нагрубить, — тихонько вздохнула Лика.

Вот уже без малого пятнадцать лет Лика мучилась с Виталием — однокурсником Натальи и Лики, то, уходя от него окончательно, то снова возвращаясь. Виталий жил на две семьи, разрываясь между женой и Ликой. Как это зачастую бывает, каждое его решение было окончательным, сменяясь месяца так через два — три на следующее окончательное. Вот так и бегали эти несчастные по замкнутому кругу годами, движимые противоречивыми чувствами — сомнениями, злобой, ненавистью, любовью. Наталья старалась в эти их противоестественные отношения не вмешиваться — без нее проблем хватало.

— Представляешь, какая сволочь, — у Виталия как раз был период пылкой любви к жене, — ну, скажи, вот чего ему не хватает, — завела заезженную пластинку Лика.

Наталья промолчала, не хотелось заводить по новой этот бессмысленный, осточертевший за пятнадцать лет разговор. Но, Лика, видимо, ждала ответа, выжидательно глядя на подругу.

— Лика, давай не будем, ну, сколько можно, — горестно посмотрела на нее Наталья.

Лика, явно обидевшись, поджала губы и отвернулась.

— Расскажи лучше, какие планы на Новый год.

— Ой, даже не знаю. Двадцать восьмого числа у нас корпоратив, — оживилась Лика. — А на сам Новый Год — еще не знаю. Дома, наверное, может, Сергей придет. — Она внимательно наблюдала за реакцией Натальи на имя брата. Но, к ее сожалению, реакции не последовало. — А вы что планируете?

— Да, только вернулись, еще не думали, — отозвалась Наталья.

Глава 5

Из кухни доносились аппетитные ароматы подходившей в духовке выпечки, щекоча ноздри расслабленно раскинувшегося на истерзанной кровати Максима. Не выдержав, он вскочил, оделся и пошел на запах. В солнечном свете, проникавшем в окно, Машенькины кудри пылали расплавленным золотом, вызвав восхищение благодушно настроенного Максима. Он тихо подкрался и, обняв Машеньку сзади, поцеловал бушевавшие локоны.

— Как пахнет, — потянул он наполненный ароматами воздух кухни. — Что ты там вкусненькое готовишь?

— Потерпи немного, сейчас увидишь, — улыбнулась Машенька.

Заварив крепкий чай и вынув томившиеся в духовке фирменные пирожки с разными начинками, Машенька села напротив Максима, рассеянно наблюдая за быстро исчезающей выпечкой. Ее мозг работал как компьютер, вычисляя различные комбинации завоевания Максима. Она прекрасно понимала, что, несмотря на максимум приложенных усилий, ее тщательно сработанный план не принес никаких результатов. Максим был также далеко, как и в самом начале их отношений. Да, ему с ней было хорошо, она вытворяла акробатические трюки в постели, да, он с удовольствием поглощал приготовленные ее руками блюда, но о том, чтобы уйти от Натальи к ней, разговор еще ни разу не заходил, что приводило Машеньку в бешенство. Будучи натурой вспыльчивой и невыдержанной, Машенька осознавала, что ее терпения надолго не хватит, а Максима можно «взять» только терпением и покладистостью, которыми Машенька ни в коей мере не обладала.

— Как вкусно, — Максим щурился как сытый кот.

Машенька машинально улыбнулась, не прекращая напряженной умственной работы, так ей несвойственной.

— О чем задумался мой котенок? — засюсюкал Максим.

— Да так, ни о чем, — вздохнула Машенька.

— Что-то случилось? — напрягся Максим, мгновенно сменив тон.

— Да нет, ничего страшного, — отвернулась Машенька.

— Машенька, — повысил голос Максим. — Я хочу знать.

Потупив тщательно подведенные глазки, она молчала.

— Маша, — Максим порывался встать. — Что-то не так с ним, да?

Максим избегал называть Ивана по имени, произнося исключительно «он». Он даже сам не смог бы объяснить почему, ни ревность, ни угрызения совести его никогда не посещали. Просто Максим считал, что так как-то деликатнее, что ли, чем называть соперника по имени.

— Он что, что-то подозревает?

— Не знаю, — подняла мокрые от непролитых слез глаза Машенька. Она опасалась, что потечет тушь и подводка, а это так неэстетично.

— Ну, ну, успокойся, — обнял ее мгновенно оказавшийся рядом Максим. — Все будет хорошо, я обещаю.

«Хорошо» Максима и Машеньки сильно разнились.

— Я не могу больше так, — всхлипывала Машенька. В душе она радовалась, что все так вышло и ей не пришлось начинать тяжелый разговор самой.

Она спиной почувствовала, как Максим напрягся. Он отошел и, облокотившись о кухонный стол, надолго задумался.

— Давай, я сниму тебе квартиру, — после долгой паузы предложил Максим.

Машеньку такой вариант совершенно не устраивал, она была готова оставить Ивана, только выйдя замуж за Максима. Но, о замужестве речь, очевидно, не шла.

Машенька всхлипнула.

— Спасибо, я справлюсь сама.

Максим облегченно выдохнул, у него не было ни малейшего желания брать на себя такую ответственность.

— Смотри сама, но знай, если что-то случится, ты всегда можешь обратиться ко мне.

Машеньку передернуло. «Если что-то случится», ей совершенно не понравилось. Она начинала злиться, что не могло хорошо закончиться для Максима.

Максим вышел от Машеньки с тяжелым сердцем, кляня себя, на чем свет стоит. Как он мог так глупо вляпаться, ведь сколько раз он зарекался не проводить с одной женщиной больше трех-четырех ночей. Его сбило с толку замужество Машеньки, казавшееся ему прочным и незыблемым. Максиму даже в голову не приходило, что Машенька захочет уйти от Ивана к нему. Похоже, дело приобретало опасный поворот. Женщин в таком состоянии оставлять опасно, они могут начать мстить.

Максим сел за руль и завел двигатель.

— Вот черт, — он со злостью ударил кулаком по ни в чем не повинному рулю. — Как же быть дальше? Вот сучка — так гладко стелила, да жестко спать. А он тоже хорош — подкинулся на пару аппетитных сисек, да на горячие пирожки.

В отвратительном настроении Максим вернулся домой, нажал кнопку звонка — внутри отчетливо прозвучали переливчатые трели звонка, но никто не походил. Тогда он открыл дверь своим ключом, с порога крикнув:

— Наташа? — Тишина.

Он разделся и, наскоро перекусив, щедрой рукой плеснул себе в стакан янтарной жидкости. Залпом выпил — виски приятно разлился внутри, но успокоения не принес. «Надо повторить», — справедливо рассудил Максим, вливая в себя второй стакан. Но лучше не становилось. Ноги стали ватными, но мозг работал так же четко, ища выход из затруднительной ситуации. «Где же Наташа?» С трудом отыскав телефон, он набрал ее номер. В трубке раздавались длинные гудки, но Наталья не отвечала. «Где ее носит?» — зло подумал Максим, перемещаясь в гостиную и с трудом усаживаясь к роялю:

— Ну, что мой единственный верный друг? — Максим любовно провел пальцами по клавишам. — Только ты меня понимаешь.

Он достал нотную тетрадь и, сыграв уже записанные ноты, стал подбирать продолжение. Просидев почти час, и так ничего и не добившись, Максим с шумом захлопнул крышку рояля и переместился на диван.

— Ну, что, друг, даже ты меня покинул? — обратился Максим к белевшему в темноте пятну рояля.

В прихожей загорелся свет, раздался звук приближающихся шагов, на кухне закудахтал разогреваемый чайник. «Наталья пришла», — отметил Максим, не сдвинувшись с места.

Наталья налила себе крепкого чая и достав из холодильника так любимый ею темный шоколад, села к столу. На губах играла улыбка, освещая ее счастливое лицо. Она прокручивала в голове сегодняшний день.

С утра раздался звонок телефона. Наталья лениво встала и не спеша отправилась на поиски источника надоедливого звука.

— Алло, — произнесла она, зевая.

— Привет, спящая красавица, — услышала она смеющийся голос Ивана.

— Ваня, привет, — обрадовалась она. — Вы давно вернулись?

— Да уже три дня как. Можешь меня поздравить, сегодня я приступил к исполнению своих непосредственных обязанностей.

— Поздравляю, — искренне ответила Наталья.

— И, что это значит? — Иван выдержал театральную паузу.

— Что? — недоуменно спросила Наталья.

— То, что сегодня после обеда я жду тебя на прием. Ты уже записана, так что возражения не принимаются. Запоминай адрес.

Наталья тяжело вздохнула и, после долгих поисков, наконец, отыскала свою записную книжку и набросала адрес.

— В два я тебя жду. Только попробуй не прийти. Не говори потом, что я тебя не предупреждал, — положил Иван трубку.

Наталья обессилено села на стоящую в прихожей банкетку и спрятала лицо в ладонях. Сердце затравленно билось в груди. Немного успокоившись, она вернулась в спальню.

— Кто звонил? — сонным голосом спросил Максим.

— Да, Лика, — отозвалась Наталья.

— А, — безразлично потянул Максим, переворачиваясь на другой бок.

В два часа Наталья стояла перед дверями современной клиники, не решаясь войти внутрь. Сердцебиение не прекращалось, внутренности сжались в комок. Наталья уже была готова повернуть назад, когда внезапно зазвонил телефон. Она всмотрелась в цифры на экране — номер Ивана.

— Алло, — испуганно произнесла она.

— Не хочется тебе напоминать, но уже два, — строгим голосом проговорил Иван.

— Иду, — положив трубку, Наталья на ватных ногах зашла в приемную и, назвав фамилию сидящей в приемной девушке, подошла к солидной двери с медной табличкой — Тихонов Иван Никифорович — врач-гинеколог, кандидат медицинских наук.

Наталья тихонько постучала в дверь и, услышав «Войдите», оказалась внутри просторного, выложенного кафелем помещения с возвышавшимся посередине гинекологическим креслом. Увидев этого монстра, Наталья судорожно сглотнула.

— Наташа, — услышала она знакомый голос, немного ее успокоивший. — Садись, — указал Иван на стоящий напротив стул.