Бесплатный фрагмент - Мотылек

Счастье капризно и непредсказуемо, как бабочка:

когда ты пытаешься его поймать, оно ускользает от тебя,

но стоит отвлечься — и оно само опустится прямо в твои ладони.

/Генри Дэвид Торо/

1

Первый визит свой после увольнения из воинской части я нанес редактору газеты «Настроение» Семисынову — ловко же Александр Геннадьевич переименовал «Ленинское знамя». А объяснил его (я про визит) так:

— Времена изменились. Все сейчас стремятся разбогатеть разными способами. А мне хочется заняться тем, что умею и что нравится. Не найдется ли у вас вакансии журналиста?

— М-да, времена-времена, — сказал Семисынов улыбаясь. — Кто был чем-то или мнил себя кем-то, тот стал ничем и никем.

— Надеюсь, вы не обо мне? — прикусил я губу обиженно.

— Нечего мне тебе предложить, — сказал редактор.

Странное дело: казалось бы, мне практически указали на дверь, но я, как ни в чем не бывало сидел на стуле. Хозяин кабинета, возможно тяготясь моим присутствием, мрачнел.

— Не посмотрите? — я вынул из папки, с которой пришел, несколько листов напечатанного текста, скрепленные скрепкой.

— Что это?

— Рукопись рассказа.

— Оставляй, посмотрю.

А мне хотелось поговорить.

— Южноуральские парни совсем распоясались — свою газету открыли, городское радио к рукам прибрали, даже студию телевидения учредили. «Альянсом» назвали с намеком на что-то. Ведущая с микрофоном стала звездой. Меня вояки не единожды спрашивали — не знаком ли? Нравится девушка…

— Однодневка! — отмахнулся редактор. — Посуетятся и разбегутся — без поддержки бюджета никто никуда…

— Они деловаров активно раскручивают. У них две трети газеты — сплошная реклама, а остальное — статьи заказные. Вот бы «Настроению» этим заняться, а? Себя предлагаю рекламным агентом, и не на окладе, а на сделке — процент, так сказать, с привлеченных средств.

И даже на это не польстился редактор. А казалось бы… Ну да ладно, было предложено и было отказано.

Покинув кабинет редактора, зашел к ответственному секретарю.

— У папика был? — спросила Галина.

— Почему папика?

— Так он за собой притащил всю семью — жену, сыновей… Просто семейный подряд какой-то, а не редакция. А ты, наверное, место ищешь?

— Да нет, рассказ к публикации принес.

Через пару недель рассказ мой «О чем молчала станица» начали публиковать отрывками с продолжением из номера в номер. После выхода окончания заглянул к Семисынову.

— Не плохо прошел — много отзывов. Были звонки — спрашивают: не тот ли Агарков, что в райкоме партии работал? Говорю — тот да не тот, не Анатолий Михайлович.

— А где, кстати, он?

— Да вроде управляющим филиала вновь открытого в Увелке коммерческого банка работает. А мог бы главой района остаться, ведь председателем райисполкома был — не просчитал ситуацию: после гибели Пашкова на кресло первого позарился, а партия была уже при смерти.

— Он никогда умом не блистал.

Семисынов кивнул на папку в моих руках:

— Новый рассказ? Оставляй и зайди к бухгалтеру, получи гонорар за «Станицу».

Была надежда, теперь пропала — работу мне так и не предложили. Пошел в райОНО, отдал трудовую книжку и официально устроен был ночным сторожем в школу №1.

Публикацию рассказа и выплаченный гонорар решил отметить бутылочкой пива. Сел с ней на берегу шахты, что водоемом глубоким зияет в центре поселка, и стал обдумывать сакральные вопросы — как дальше жить? чем заниматься? Прохожие посматривали на меня равнодушно и безучастно: бомжом больше, бомжом меньше или горьким пьяницей — какая разница?

Надо признать, что у нового времени, в котором я не нашел пока себе применения, были свои преимущества — пива всякого в магазинах завались. И не только пива — были бы деньги.

Подумав об этом, я вдруг смутился: ужасный вопрос мертвым холодом по душе прошелся — где взять деньги? У меня двое детей, а заработок школьного сторожа — да вот, случайные гонорары от рассказов, опубликованных в газете. В бандюки что ли податься? Так надо было боксом, а не футболом заниматься!

Не стоит прибедняться и приукрашивать — человек я грамотный, но чтобы умно поступать, одного образования мало. Сколько мне жизнь давала возможностей кем-то стать, а я все профукал и стал школьным сторожем с двумя дипломами. И не сказать, что гордыня мешала — скорее наоборот, я выбирал из всех возможных самый легкий для себя путь, на котором не надо врать и притворяться, а всегда можно правду говорить.

Конечно, если бы не дети, то пусть будет то, что должно быть. Вот говорят — счастливы люди, которым нечего запирать. Я согласен, но сейчас не тот случай. Я мог бы жить, как Бог пошлет, но дети ни в коем случае страдать не должны.

Никогда еще не ощущал ничего подобного — может пиво подействовало: новый мир неведомого и смутного вошел в мою душу. Я должен стать увельским Каупервудом — финансистом, титаном, стоиком — чтобы как-то вписаться в эту жизнь.

Решив стать бизнесменом, удивился новому чувству, в душе возникшему — злоба во мне закипала; злоба, а не деловой настрой; злоба к своим принципам и гуманному мировоззрению; злоба — первейшее качество капиталиста. Я забыл тогда, что кроме эксплуататоров в шоколаде бывают еще и новаторы.

Только чем заняться? Как без начального капитала дело свое учредить? Может, в шулеры податься? — в карты прилично играю, остальное придет.

Да нет, черт! о чем я? Реклама — двигатель торговли. Реклама — всему основа! Да и на заказные статьи будет спрос. Люди тщеславны — всякому свое имя на странице газеты увидеть хочется. Кому-то — врага своего, но обкаканным. Кому-то — мудро поздравить дорогого ему человека. Ведь это все мною было опробовано еще в советские времена. Так что, вперед — за орденами!

А Семисынов — дурак: дальше носа своего не видит и не засидится долго в редакторах по нынешним-то временам. В южноуральском «Альянсе» ребята ушлые, и основной упор у них на телевидение; печатное издание — на подхвате.

А мне газета нужна! Своя газета — где буду я редактором и журналистом. Так ли уж дорого ее учредить? Так ли уж дорого ее издавать? Пойду к новым русским — может, кто-то польстится и захочет ее спонсировать. Дело есть дело — говорил слепой Пью.

Прошедшая ночь и утренняя пробежка к лиственницам внесли корректировки в зародившийся план учреждения собственной газеты. Вынужден был признать, что дело следовало начать с поисков спонсора, хоть и блазнилось быть независимым. Черный змей ужаленного самолюбия всю ночь сосал мое сердце — кого-то надо просить, перед кем-то надо будет поунижаться. Неужели нельзя обойтись без спонсоров? Надо все рассчитать.

После пробежки и завтрака отправился к Валентину Абросимову, директору типографии, не в самом лучшем настроении. Когда-то он работал инструктором отдела пропаганды и агитации в райкоме партии. Демина, желая похвалить меня, говорила так и не раз:

— Вы такой же работоспособный, как Абросимов.

Валентин Алексеевич одним из первых в области перевел Увельскую типографию на офсетную печать — причем, сам ее досконально изучив и освоив. В затеваемом деле он мне был интересен как друг и советчик.

Есть ли в жизни примеры газеты, подобные задуманной мною?

Есть ли подводные камни в новом деле, которых мне стоит остерегаться?

В каком формате собственную газету выгоднее выпускать?

Как лучше ее распространять — на платной или бесплатной основе?

Мало того: может быть, Валентин подскажет готового спонсора, которому нужна газета с редактором?

Стоит ли вообще затевать такое?

Может, куда журналистом пристроиться?

Одним словом, подготовил с десяток вопросов.

Валентин Алексеевич был симпатичный малый с добрым приветливым взглядом, моложавый, но рано и сильно поседевший — почти белокурый от волос, поменявших свой цвет. Сверх того, сердце у него было довольно мягкое, а ум рассудительный. Чем-то напоминал Тренина М. А. В партийные времена я беспощадно эксплуатировал доброту и порядочность таких людей. Теперь другая мораль пошла.

Застал Абросимова в своем кабинете.

— Не ждали гостя, Валентин Алексеевич? Я не надолго — не задержу. Несколько вопросов, если позволите.

— Да присаживайтесь, Анатолий Егорович, какие могут быть церемонии, — предложил мне стул директор типографии с довольно дружеским видом.

— За советом пришел, Валентин Алексеевич, за дружеским советом специалиста, — сказал я с улыбкой и тут же придал лицу серьезную и озабоченную мину. — Мысль у меня появилась: а не открыть ли собственную газету, литературно-рекламного направления? Реклама для спонсоров, литература для масс. Что скажите, а? Можно ли с нуля начать и с первого выпуска рассчитывать на положительный результат? Поскольку и вам с этой затеи будет капать, то вправе, думаю, рассчитывать на ваше дружеское участие в проекте.

— В этом вы правы — лишний клиент, не бывает лишним. Расскажите-ка мне все по порядку, что вы задумали; а я как пойму, так сразу и подскажу, как вам дело сделать выгодным и успешным. Ваш рассказ в «Настроении» совсем неплохо читается.

Вот что значит, умный человек на своем месте! Дух у меня захватило всего от нескольких слов, к месту сказанных. Я стал говорить о своей задумке в невыразимом волнении. Боялся поверить и не верил, что Валентину все это не интересно. В глазах его жадно искал одобрения.

И он сказал, не осудив:

— Вот еще новое веяние пошло в газетах — частные объявления. Южноуральский «Альянс» широко использует — газету только ради них многие покупают. Может, и тебе использовать желание людей что-то купить или продать. Ты не смейся, это себя оправдывает.

Кроме «Альянса» привел в пример Троицкую газету «Степные просторы». Ребята тоже начали издавать ее как печатный орган литературного объединения, а теперь полностью перешли на рекламу.

— Ты съезди за опытом к ним, — подсказал Валентин, подарив свежий номер «Степных просторов». — Тут телефоны есть и адрес.

И еще один мудрый совет дал мне Абросимов.

— Ты Кукаркина знаешь, Вячеслава Аркадьевича?

— Он меня на работу принимал в «Ленинское знамя», а потом подался на областное телевидение и Лену Селезневу к себе переманил.

— Теперь он — редактор сельской областной газеты «Выбор». Сгоняй в Челябинск — наверняка ему нужны корреспонденции с мест. Будет тебе работа. Ну, и твой проект тоже хорош…

Прощаясь, бывший инструктор райкома партии (точнее, Абросимов) совсем не по-партийному напутствовал:

— Ищите и обрящите, лукаво не мудрствуя. Станьте солнцем, и вас все увидят.

Словно Шиллер какой сказал. Короче, одобрил. И мне загорелось.

В последовавшие после разговора с Валентином Абросимовым дни многое изменилось. Побывав в Троицке у ребят из «Степных просторов», кое-что понял. Раньше, руководствуясь своим журналистским опытом, я с уверенностью смотрел в будущее. Теперь ни о какой уверенности не могло идти речи. Да, газету можно издавать, но только рекламную, а не литературную — беллетристика теперь никому не нужна. Не востребована — как мне сказали в «Степных просторах». А заниматься одной рекламой и частными объявлениями мне было неинтересно. Я таки надеялся замесить в одном коктейле приятное с полезным — правда, считал теперь, это будет очень непросто.

Обдумывал новый план создания собственной газеты. Поначалу он мне казался таким же хитрым, как и все мои начинания, исполненные в райкоме. Хитрость, надо сказать, в тот период я ценил гораздо выше денег и красоты женщин. Ум сам по себе давал сердцу только удовлетворение, но не радость. Нет, радость я получал по-другому. Радость, нет, лучше сказать, дикое и безудержное веселье доставляли мне мысли о тщеславии человечества. Больше, чем возможность заработать, людей привлекает умная лесть. И я надеялся на этом сыграть.

Конечно, в обновленной стране, избавившейся от коммунистической идеологии, многое изменилось. Но люди остались прежними — ибо по-прежнему, ничто не дается так дешево и не оплачивается так дорого, как разумная лесть. На этом и строился весь мой расчет. В нем не было места ни двуличности, ни подлости. В каждом человеке, даже распоследнем мерзавце, всегда можно углядеть положительные черты, которыми бы он хотел гордиться во всеуслышание.

Думаю, мой хитроумный план не явился следствием некоего наития или подсказкой Всевышнего. Наверняка, он — результат напряжения всех извилин головного мозга и органов чувств, если на то пошло. План был мой собственный — нигде не подсмотренный, никем не подсказанный. Просто раскрылись собственные резервы и сработало. Хотя — повторюсь, наверное — особых надежд на успех у меня уже не было. Бедный я бедный! Как мне себя было жаль!

Да, план сложный — в том смысле, что он включал в себя много взаимодействующих факторов. Но без сложностей ничего не бывает. Проще сказать — у змеи смешная походка! А задумаешься — что к чему? Глубокий философский смысл получается. Так и везде — от простого к сложному и наоборот.

Я не кулинар, но твердо знаю — хорошие планы, как и хорошее блюдо, не стоит готовить слишком долго: слюной истечешь. Придумал, решил и взялся за дело. Чтобы доказать себе и другим, что посткоммунистическая Россия стала страной бесконечных возможностей.

Где-то в путанных коридорах разума план еще продолжал совершенствоваться, но на практике я уже приступил к его осуществлению — начал хлопоты по получению лицензии на учреждение собственного средства массовой информации в региональном Екатеринбургском Комитете по контролю и регистрации СМИ, а также открытию собственного частного предприятия под названием «Лира» в Увельской администрации. Лира — это абревеатура от литературно-рекламного агентства.

Хитромудрый план мой еще во многом оставался недоработанным, кое-какие части полностью отсутствовали, но я не торопил процесс. Опыт (или разум?) подсказывал, что для составления любого хорошего плана нужно время, а мне еще требовалось многое узнать для отработки деталей.

Съездил в Челябинск и нашел редакцию газеты «Выбор» в департаменте сельского хозяйства областной администрации. Кукаркин помнил меня и встретил с такой широкой улыбкой на лице, какую мне не доводилось видеть никогда в жизни. Я предложил себя корреспондентом по Увельскому, Троицкому и Пластовскому району и был тотчас же принят. Почему именно эти районы? Их газеты печатались в Увельской типографии и мне удобно было оттуда дергать информашки для «Выбора». Все просто!

Одно стало сложным — Кукаркин требовал трудовую книжку и официального оформления на работу. Я попробовал в райОНО уволиться и устроиться сторожем по совместительству. Меня уволили, но больше не приняли. Жаль. Не большие там деньги, но все же подспорье.

Надо признать основания были. Начинали мы с Вовкой Полий вдвоем. Потом прапорщика перевели в Орск, и стало нас четверо. Школа одна, но два корпуса — по два охранника на каждый из них. Этой весной повестка на призыв в армию пришла сторожу Сергею К. Он устроил банкет на рабочим месте. Желающие выпить быстро нашлись. И я отметился — пришел по звонку и выпил рюмку, произнеся тост. А ребята так разгулялись, что сменяли зеркало из учительской на самогон — напились и попадали, а потом и попались.

Мне вменяли в вину — почему я эту пьянку не предотвратил? На мой ответ: я не знал о ней, был резонный упрек — плох тот сторож, который не знает, что у него под носом творится. В данном случае — через дорогу. Тогда таки выкрутился — оставили. Теперь припомнили — и не взяли. А может, кого-то нужного на мое место пристроили?

Так или иначи карьера сторожа завершилась.

Но разве это не удивительная ирония жизни? — из князи в грязи и обратно.

— И слава Богу! — сказал по поводу старый большевик мой отец.

Конечно, зеркало из учительской не сверкало драгоценными камнями и золотой инкрустацией, нет. Грош ему цена или, как оказалось, литровая банка самогона. Важен сам факт кражи и печальные его последствия. Впрочем, от уголовного преследования главного виновника спасла все та же повестка.

А мне было обидно. То, что привычную работу потерял, ладно — все равно финансисту не работать сторожем. Обидно было за ложь. Ведь я соврал, что ничего не знал о пирушке в начальной школе — знал и даже одной рюмкой поучаствовал. Но соврал… Я соврал — тот самый, кто ненавидит любую ложь. И надо же было соврать по такой ничтожной причине, а в результате все равно остаться в дураках!

Отец рад, я негодую. Когда в лес побежал с выражением лица, от которого мгновенно скисает молоко, заметил — даже насекомые не настолько глупы, чтобы насмешничать над корреспондентом областной сельской газеты «Выбор», когда он не в духе…

Ненавижу оказываться в дураках!

А ведь я там даже тост сказал — и весьма заумный.

— Выпьем за бумажку, которая из парней делает мужчин, не привлекая к процессу женщин!

Вот как-то так. И я повестку имел в виду.

Ну да ладно, в прошлом все это. Куда важнее с приходом в Кремль новой власти стало отношение народа к религии и церкви. Все вдруг сразу уверовали и побежали креститься. Потому что изменение привычек и обычаев советского строя, которые складывались десятилетия, потребовало религиозного пыла.

Когда-то я обожал теологические споры. Но теперь, поразмыслив совсем немного, стал себя мнить агностиком. Готов был принять в качестве гипотезы существование души. Готов даже согласиться, что душе требуется создатель. С неохотой, но допускал, что создатель души по насущной необходимости должен обладать сверхчеловеческими возможностями. Однако всю религиозную литературу и учение о Христе воспринимал результатом народного творчества. Библию и все заветы — досужими домыслами и культурой веков.

Конечно, о размышлениях своих не особо-то распространялся, но коль отрицал ложь и обман, пусть даже направленные во благо, говорил — создание всего сущего есть глубокий и малоизведанный еще процесс, а человек суть продукт эволюции. Конечно, не мнил себя ученым, тем более теологом — но меня вполне устраивало, что Рай и Ад, как Бог и Дьявол вполне умещаются в моей душе. Хорошо мне — я в Раю. Совершил подлость, соврал — бес попутал. Моя задача — давить (гнать из души) Нечестивого и наладить общение с Богом. Кому это под силу, тому не нужны церковь с попами. Крестится тот, кто Дьявола в своей душе не силах обороть. Тогда понятно — не смогаешь сам, в церковь иди, крестись, и Бога проси в молитвах о помощи.

Вот как-то так.

К чему гоняться за модой? Я моряк и брюки уже тридцати сантиметров в гаче не покупаю. А если заказываю, то на все тридцать пять.

Между прочим, моя вера (назову ее так) примиряет всех верующих на Земле. Бог внутри нас — кто это станет отрицать? Да никто кроме попов, мулл, раввинов… и прочих служителей культа. Но эти ребята верят за деньги. Даже жрецы и шаманы язычников. Вон посмотрите, европейские протестанты расчетливо и практично пристроили Бога к себе на службу и не заводят привычки предаваться праздным мечтаниям о несуществующем.

Впрочем, и эти мысли не претендуют на вечные заповеди. Я никогда не страдал заблуждениями о собственной неизменности. Определенно нет! Может так случиться, что Бог ко мне явиться, и я уверую — так, как об этом судачат все посвященные. Ну а пока, он — мистическая сущность из прошлого. А заповедями пусть будут хорошие манеры воспитанного человека и твердые понятия о чести моряка, мужчины и офицера. Ведь разум тогда хорош, когда его контролируют честь и мораль.

И еще о религии. Мы делаем то, что должны делать. Такова природа вещей. Но нет оснований делать больше. Человек заканчивается на границе своего долга природе и собственных возможностей. Тот, кто хочет большего, обращается к Богу. Зачем? Выходит, Бог покровительствует тем, кто хочет больше того, что может? Плодит тщеславие, зависть, коварство и подлость? Разве такое возможно на фоне заявленных заповедей? Где-то тут нестыковка…

Впрочем, мир переменчив, а Бог, говорят, склонен к причудам и фантазиям. То ли еще будет! — ой-ой-ой…

А если говорить о влечениях, то я вообще поклонник древнегреческой мифологии.

Ну, а жизнь любит время от времени напоминать, чтобы мы не слишком увлекались и очаровывались собственной хитростью и умом. Слишком многое в ней зависит и от удачи. К примеру, власть — гораздо более неоднозначная и запутанная вещь, чем думают люди. Ведь во все времена считалось, что власть обладает божественной сутью. То есть она от Бога. Значит религия суть покорение народа.

Ну да ладно, отвлекся. На самом деле больше всего на свете в это время меня интересовало осуществления собственного плана создания газеты и частного предприятия. Вопрос, бывший когда-то абстрактным, стал конкретным и требовал решения. Он оказался слишком сложным. Слишком запутанным. Слишком много этапов было — первый шаг, второй, третий… Достаточно скоро вся моя «стратегия» начнет расползаться по швам, если я не найду спонсора или инвестора, пожелавшего вложить средства в мое утопическое предприятие.

В поисках источника финансирования я постиг еще одну интерпретацию всемирно известного закона подлости — если что-то может пойти не так, то обязательно пойдет. А в его поисках я обошел почти все предприятия поселка — нет, не с протянутой рукой, а с журналистским удостоверением сельской областной газеты «Выбор». По складу характера я ведь мыслитель, и всегда наслаждаюсь умной беседой, во время которой требуется активно шевелить мозгами. Причем не только мне, но и тому, кто напротив сидит.

— Подумайте для разнообразия, — предлагал я якобы интервьюируемым. — Подумайте о будущем, не о прошлом. Есть ли у вас перспективы в новой российской экономике?

После того, как меня убеждали, что она есть, разговор продолжался. Те, кто хныкали на реалии… на тех ставил крест.

Можно сказать, на моих глазах совершался закат советской государственной экономики — в масштабах района, конечно. В большинстве случаев прежние руководители, поставленные туда за лояльность райкому партии, даже после приватизации предприятия более походили на ягнят, блеющих на жертвенном алтаре. Приверженность и подобострастие руководящей и направляющей силе советского общества сотворила из них болванчиков в галстуках, неспособных вести предприятия вперед в новых экономических условиях.

Яркий тому пример Владимир Николаевич Стратий, директор могучей Увельской райсельхозтехники — неплохой футболист и отличный, в принципе, парень. Все время его пребывания на посту руководителя продолжалась агония огромного предприятия, от которого, в конце концов, остался пшик один и пустующие корпуса цехов. Столько народа лишилось работы! Такие ресурсы прахом пошли!

А злопыхатели говорят — демократы страну довели!

Да нет, ребята, и бывшие коммунисты не сидели сложа руки — тоже растаскивали по кирпичику здание общественной экономики. Ладно бы себе на пользу, но оказалось — никому.

Или, скажем, Поздняков Алексей Федорович, при советской власти руководитель маленького подразделения райсельхозтехники — обменного пункта запчастей и деталей (три человека в подчинении). Своей волей и талантом организатора за несколько лет после приватизации создал могучее предприятие «Увельский Агропромснаб», процветающий и поныне.

Кому что дано!

Приученные райкомом партии прежние советские руководители, оставшиеся на своих местах, с утра пораньше собирались в администрацию района по любому мелкому вопросу. Они рады были бросить свои заводы и фабрики (утрирую конечно о размерах предприятий) и пристроиться в чиновники — где нет ответственности и всегда есть место лести. Такова суть бездельников во все времена. Умом не блещут, но преданность власти прет из ушей. Однако бизнес — слишком серьезное дело, он не терпит головотяпства.

Сказать по правде, мне никогда не нравились чиновники, которые ничего не делают, ни за что не отвечают, но все равно при власти. Без них, говорят, никак. Поэтому аппараты глав и мэров растут как на дрожжах. У Самко, к примеру, некому было цветы поливать — сам выходил со шлангом и лейкой. А теперь четыре кабинета поселковой администрации (или пять?) подзавязку забиты — некуда люстре упасть!

У чиновников, как правило, масса типично бюрократичных пороков и никаких добродетелей не проглядывается. Это я на своей шкуре испытал, когда хлопотал об открытии частного предприятия. До того бюрократия их достала, что готов был поверить в Ад и пожелать им загробные муки — на земле их ничем не проймешь. Не побоюсь назвать их кабинеты «пыточными камерами».

В то достославное время начала новой эпохи России у районной налоговой инспекции еще не было собственного здания и сама она, по-моему, находилась под юрисдикцией районной администрации, ютясь на ее территории. И ЧП мое тогда оформлялось именно здесь. Так что…

Самый надежный способ загубить любое дело — это бюрократическая волокита. Сию чашу я испил до дна. Но ЧП таки открыл — ибо так велико было желание иметь свое собственное дело. Невыносимо было думать о потере будущего из-за каких-то тупых чиновников.

После того, как все формальности были оформлены, мне определили инспектора-куратора налоговой инспекции. Это была жена Феди Акулича — Тамара.

Ну, вроде бы, здесь свезло — подумал я и ошибся.

Впрочем, ошибка была заложена в самом принципе учреждения моего ЧП. Мне тогда невдомек было, что чем больше будет открыто различных предприятий для различных целей, тем больше у меня будет свободы для маневра. Ошибочно полагал — одно предприятие с широким профилем вместит и газету, и фабрики-заводы, магазины и пароходы… Потому открыл ЧП с отчетом налогов по полной балансовой схеме, ни черта не ведая в бухгалтерии. Даже счет в банке открыл и книжку чековую завел… Вот дурень-балбес!

Для газеты такого формата, который задумал выпускать, хватило бы покупки лицензии и никаких налогов, тем более с учетом всего баланса финансовой деятельности. К сожалению, никто не подсказал, а Тамара Акулич с первого дня стала гнобить меня, требуя принять ее подругу к себе бухгалтером.

Мною тогда, похоже, двигали только амбиции — мол, я новый русский. Но амбиции — советник плохой. Чековая книжка в кармане удовлетворяло мое чувство собственного превосходства и независимости. На деле вся эта атрибутика только мешала. Пустой человек тот, который наслаждается своей способностью превосходить в чем-то всех остальных. Кажется, я тогда потерял чувство меры в собственной самооценке. Мне даже стало казаться, что моя Тамара, мать моей дочери Настеньки, стала смотреть и относиться ко мне с большим уважением, чем прежде. Мне казалось тогда, что я совершил самый величайший гамбит в своей жизни. Но…

Но вы когда-нибудь слышали про полный балансовый отчет предприятия о финансовой деятельности? Нет? Это такая штука, которая главного бухгалтера сделала вторым человеком на предприятии — важнее даже главного инженера. Перед балансовым отчетом я не склонил головы — я ее опустил. И в этом жесте сквозило не уважение. Я проиграл системе — она оказалась хитрее меня.

К сожалению, не сразу понял, что ЧП, которое создал, лишено жизненных сил. Нет, работать оно могло, только учреждать его надо было не так. Но кто мог тогда знать? Даже Бог склонен к причудам и фантазиям. А я был молод (как бизнесмен) и нагл, высокомерен как восход солнца, уверенный в себе, и задиристый как петух. Этим я все испортил.

С газетой все более-менее прошлом удачно — спасибо Абросимову. А вот с ЧП я запутался, и подсказать было некому. Скажу более — мне не нравилась мысль, что кто-то в этом вопросе может оказаться умнее меня. Ведь мой учитель — Теодор Драйзер с героями его книг. А вот голоса разума мне не хватило.

Ну пусть будет так. Я — амбициозный человек, но не дурак. Даже в способностях наших есть ограничения. И возможно, что в организации собственного предприятия, как такового, я достиг своего потолка — то есть ничего не достиг. И незачем мне этим заниматься…

Да-а, амбиции наши… Они подобны горному леднику. Когда-то мысль о чужих амбициях наполняла сердце мое радостью. Не сразу пришло понятие, что тешить их — все равно что собирать кошек в стадо. Веселая уверенность в тщеславии человечества скоро превратилась в мрачную уверенность — и я сам такой же. По истине вопрос несовершенства Вселенной!

Накатила волна грусти. Многие идеи погибают не от того, что нежизнеспособны. А просто потому, что не повезло. Как, мне казалось, произошло с моим частным предприятием. Попадись мне в администрации или налоговой второй Валентин Абросимов, все могло бы пойти иначе.

Однако это была слабая волна и накатила она ненадолго. Не смотря на покрытую шрамами память, это было славное время надежд и свершений. Это было время, когда я был честным предпринимателем. Или старался быть таковым — по названию и по сути. Дальше уже игра пошла кто кого — я государство или государство меня? Война, где дозволены все приемы. Теперь уже без изяществ. Рассчитывая на хаос. На хаос, бушевавший тогда в экономике нашей многострадальной страны.

Короче, чувствуя, что проигрываю, я не пестовал свой пессимизм, как другой человек холит свою жену. Я озлобился на глупость свою и жестокость системы.

Впрочем, это уже в финале. А вначале я даже жену свою, с которой не жил, уговаривал заняться частной предпринимательской деятельностью. На ниве образования, конечно…

Разговор-то начался с моего ЧП — мол, какие успехи?

Ну, а я:

— Результат обязательно будет! Главное — процесс творческого труда. Знаешь, как это здорово! — работать не на дядю, а на себя. Время — не ограничено приказом или законодательством. Голова постоянно занята. Мысли все в поиске. Тебе тоже следовало бы попробовать. К примеру, открыть какие-то частные подготовительные курсы для будущих первоклашек или поступающих в ВУЗы. Для начала по своему профилю. Потом подтянуть коллег — дальше-больше…

— Я это не одобряю, — сказала Тома.

Вздохнул и мягко сказал:

— У тебя это женское… Привыкла повиноваться системе и за круг очерченного — никуда.

— А ты рассуждаешь, как маленький мальчик!

— Что в этом плохого? Именно дилетанты делают великие открытия. Те, кто все знают и потому осторожны, обречены на вечное прозябание на своей жизненной полке.

Тома нахмурилась.

— Даже если и так… Ты у нас есть. Поднимешься сам, поднимешь и нас. Мне нельзя рисковать — у меня на руках ребенок, о котором ты частенько забываешь.

Я с трудом сдержался от резкого ответа. В отличие от жены я любил свою дочь, как родного мне человека. У меня бы язык не повернулся назвать ее путами на ногах. С другой стороны, у Томы была типично женская логика: она — мать, она несет бремя ответственности. Она воспитывала нашего ребенка так, как понимала свой долг. Ей и в голову бы не пришло поиграть с девочкой в прятки или пятнашки. Мама есть мама, дочь есть дочь — у каждого свои права и обязанности. Даже при совместном просмотре мультиков Тома делала свои комментарии, поучая ребенка различать — где добро правит, и куда прячется зло.

Я таким правильным от скуки бы помер!

А сейчас внимательно смотрел на красивое лицо разгневанной жены, пытаясь придумать, как объяснить ей истинное положение вещей в новых реалиях России. Хотя в принципе, все мои выпады против ее консерватизма были только попытками защитить свой собственный авантюризм с ЧП и литературно-рекламной газетой. Нет, не справиться мне с ее предрассудками. Моя жена предпочитает принимать жизнь, идущую своим чередом — ей не хочется ломать ничего под себя. Пусть будет так. Но дело свое я тоже не брошу.

И у меня был козырь в руках.

— Знаешь, милая, я готов оставить всю суету свою, устроиться инженером на завод и работать, если ты покинешь этот чертог и будешь жить со мной в съемной квартире.

Она открыла рот и посмотрела на меня, как мышь на внезапно заскуливший сыр.

— Учти — ради семьи я готов на жертвы. Готова ли ты?

Тома закрыла рот и угрюмо вышла из комнаты.

Настенька в садике была. Забирать ее еще рано, а ждать здесь не было моих сил. И я ушел.

Дома мама попросила натаскать воды в баню и затопить печку. Исполнив наказ, присел на порог и уставился на языки пламени. Глядя в огонь, видел совсем другое…

Может быть, Тома права? — система была, есть и будет, в какой бы колер не окрашивались ее флаги. Надо держаться за эту систему изо всех сил, прогрызать в ней ходы наверх, добиваться положенных в ней привилегий. Сейчас, когда КПСС в бозе почила, и все гонители мои не у дел, появился уникальный шанс начать сначала карьеру руководителя — ну, хотя бы с мастера производственного участка. Зачем мне частное предпринимательство, полное неведомых тайн и опасностей?

Ах кабы знать!

С другой стороны, ЧП и газета мне нужны, чтобы зарабатывать деньги — верно? Я для этого их и затеваю. Хотя… для чего мне деньги? Чтобы делать новые деньги? И что мне с ними делать, в конце концов? Вечная суета белки в колесе или погоня собаки за своим хвостом. Я всегда жил малым — с детства и юности. И не намерен отказываться от этой привычки. Неужели правда есть люди, считающие, что деньги могут создать рай на земле?

А может, я так думаю потому что родился плебеем, никогда не был аристократом и не жил в роскоши? Ну, да хватит этих глупостей! Я — человек, живущий в настоящем, хотя надеюсь увидеть то будущее, какое хочу.

Несколько часов спустя я прибывал уже в другом философском настроении.

— Я люблю журналистику и, вроде бы, неплохо пишу — так зачем же мне идти на завод?

Таня приподнялась на локте и посмотрела на меня.

— Мы еще сомневаемся?

Она верила в мои способности и эту веру всячески укрепляла во мне.

Я вытянул ноги и закинул руки за голову.

— Теперь, после стольких трудов и мук вряд ли стоит.

— Лжец! — засмеялась любовница и шлепнула меня по руке. — Ты называешь трудами и муками то, что мы сейчас вытворяли в постели? Ну, конечно, когда ты пытался меня…

— Не надо пошлостей, женщина, — проворчал я. — Да ты и не жаловалась. По крайней мере я твоих жалоб не слышал. Скорее наоборот — судя по звукам, которые ты издавала.

Она вытянулась на постели, повторяя мою позу — ноги вытянуты, руки закинуты за голову.

— А знаешь, я тебе завидую. Вот мне не на что решиться… да и не решиться мне.

Я посмотрел на обнаженное тело женщины, блестящее от пота. Таня улыбнулась ангельской улыбкой. Сделала глубокий вдох — ее совсем немаленькие груди колыхнулись — затем лениво раздвинула ноги.

— Ты наверняка станешь великим писателем, а я буду хвастаться, что спала с тобой. А еще лучше, если б ты женился на мне… Впрочем нет, маловероятно, что мы сможем быть вместе до конца нашей жизни…

Она повернула ко мне голову и, внимательно оглядев, проворчала:

— Ну, давай, смейся…

Я не последовал ее предложению. Дипломатичный такт со взбалмошной Таней стал для меня привычкой. Я просто кивнул и пробормотал в ответ:

— У семейной жизни в отличие от свободных отношений есть определенные недостатки. Этого нельзя отрицать.

Хмыкнув, Таня продолжила свое покаяние:

— На самом деле я не думаю, что когда-нибудь выйду замуж, просто… не знаю. Что-то во мне… Не могу представить мужчину, который согласится со мной жить. С такой, как есть…

Я внимательно посмотрел на подругу.

— Тебя это беспокоит?

— Да, — тихо ответила Таня. — Грустно одной.

Но мгновение спустя с неистовством помотала головой, гоня все печали прочь.

— А тебя коробит мое прошлое? Зато настоящее, вижу, привлекает, — она хихикнула и согнула ноги в коленях.

Терпение мое лопнуло.

2

Обработав увельские предприятия и взяв на заметку тех, кого надо, поехал в Южноуральск. Меня интересовала акционерно-страховая компания «Южноуральск -АСКО», чья реклама на первой страницы газеты «Альянс» была весомо представлена огромным шрифтом. К разговору я приготовился, прихватив с собой номер «Настроения» с отрывком рассказа «Соколовская пасха».

Два молодых человека в кабинете офиса приняли меня и согласились выслушать.

— Читали? — выложил перед ними газету, развернутую на странице рассказа. — Зря. Весь район зачитывается, и идет он с продолжением из номера в номер. Автор этого рассказа перед вами…

Ментально похлопал себя по спине. В конце концов, это не ложь в чистом виде — рассказ действительно мой и идет с продолжением. Вот на счет зачитывающегося района… Достаточно заглянуть в «подвал» и станет ясно, что тираж «Настроения» на порядок ниже, чем у «Альянса», и уж, конечно, не тянет на весь район — так себе, ну разве только каждый тридцатый в руки берет.

К счастью, ложь проскочила. Один тут же уселся в кресло читать опубликованный отрывок, а другой предложил мне чаю. Разговор сразу повернулся к цели моего визита. И обсуждению того, как лучше воспользоваться предложением. А суть вот в чем — они оплачивают выпуски «Лиры» формата 4А4 (типографский жаргон от Валентина Абросимова) и имеют право на четвертую страницу, как место для их рекламы.

— Каков ваш тираж?

— Неограничен.

— «Альянс» сможете переплюнуть?

— Влегкую. Все зависит от вас — сколько оплатите, столько и выдам.

К этому времени второй сотрудник страховой компании дочитал отрывок моего рассказа и перебрался к столу — они стали о чем-то шушукаться. А я, пересевший на диванчик с чашкою чая, напряженно вслушивался, пытаясь понять — что к чему? Лица их напряжены. О чем конкретно шушукались, я не понял, но догадывался по теме. И был очень рад утвердиться в своих подозрениях.

Договорившись промеж собой, страхователи стали договариваться со мной. И меня поразили четыре вещи.

Во-первых, обсуждение шло живо, свободно, и все были расслаблены. Никакого чванства руководители «Южноуральск — АСКО» передо мной не являли в отличие от первых лиц районных организаций, с которыми доводилось сталкиваться по теме раньше.

Во-вторых, после того как все высказались, мне было сделано четкое предложение — ясно сформулированное и обоснованное, без всяких там экивоков.

В-третьих, ребята вели себя явно расположенными к моему проекту — без критики и насмешек.

— Вобщем так, — предложили мне. — У «Альянса» тираж примерно тринадцать тысяч. Делаем пятнадцать. Три страницы ваши, на четвертой — наша реклама. Мы оплачиваем счет типографии, но одно условие — в каждом почтовом ящике должен лежать номер вашей газеты. В Увельском их двенадцать тысяч, вместе с Денисово и поселком Мирный как раз пятнадцать и наберется. После первого выпуска тираж увеличиваем, добавляя одно село… и так до тридцати тысяч — весь район у нас будет охвачен. Согласны?

— Мне надо подумать, — собрался я уходить.

— Подожди, — один из них достал из шкафчика плоскую бутылку коньяка и расплескал по стаканчикам с квадратным профилем и высоким дном. — Надо выпить за успех предстоящего дела.

И это было в-четвертых.

Что-то наклевывается — думал я, возвращаясь в Увелку. — Однако хлопот в таком варианте… все ноги собьешь. Впрочем, можно у бати попросить «запорожец». По крайней мере, в села гонять.

Теперь стояла задача продать кому-нибудь третью страницу — первых две посвящены будут литературе. Такая задумка.

Но прежде всего, надо с Абросимовым договориться — как ему такая форма сотрудничества: он выставляет счет за газету тому, на кого я пальцем укажу. Валентин согласился, но поправил — только по гарантийному письму об оплате.

— А ты на это письмо счет на предоплату?

— Верно, — согласился директор типографии.

И мы вместе расхохотались. Потом Валентин покачал головой:

— Время купеческого слова уже прошло или еще не настало — каждый пытается обмануть партнера.

— Но это покупатели…

— Конечно, производителю нет смысла обманывать.

Он сделал паузу и снова заговорил.

— Неси пока рукопись, готовую к публикации — текст наберем.

А я решил в «Лире» печатать рассказы совсем другого толка — страшилки на местном фольклоре. Думал, что найдут интерес и признание.

И еще подсказал Абросимов:

— Тебе надо найти художника, чтобы сделать заставку газеты; так сказать — «продемонстрировать штандарт».

Мне очень понравилось выражение.

И художника я нашел — замечательный мужик, точная копия чухонского артиста Баниониса. Да его так и звали все. В отделе культуры оформителем работал — давным-давно, в незапамятные, можно сказать, времена; потом в бизнес подался; потом… вобщем запутался в жизни.

Я объяснял ему, объяснял — сам запутался в объяснялках своих. Чтобы разрубить Гордиев узел, сказал:

— Короче, нужна заставка на газету — фирменный знак «Литературно-рекламного агентства». Сам придумаешь? Можно несколько вариантов на выбор…

Он посмотрел на меня скептически.

— У тебя есть инструкции насчет того, как шнуровать ботинки, дружок?

Он посмотрел на горизонт.

— Если собираешься сказать, в какой стороне садится солнце — поторопись: а то оно уже садится… на севере, как мне кажется.

Я усмехнулся.

— Ладно. Не мне тебя учить. Червонца хватит?

Он кивнул. Затем внезапно расхохотался. В этом смехе начисто отсутствовала веселость. Нет, это был смех, при котором дрожали плечи, вздымался живот. Конвульсивный смех. Банионис прислонился к стене своего дома, словно у него отказали ноги.

Замечательный человек, талантливый художник, но, к сожалению, чрезмерно пьющий. Я знал об этом. И догадывался, на что пойдет моя десятка. Но ничего не мог поделать.

А штандарт он нарисовал! Без всякого выбора — одну, но очень замечательную заставку литературно-рекламной газеты «Лира».

Пошел к другу детства Михаилу Мамаеву — теперь начальнику вневедомственной охраны Увельского РОВД. Говорю ему — так и так, у тебя хозрасчетная организация: тебе непременно нужна реклама; а то хочешь? — очерк напишу о тебе и твоих бойцах; начальству покажешь — зацелует.

Михаил Филиппович мне такую лекцию прочитал о роли литературы в освоении Марса, что… И снова пригласил в свою шарашку. Часть его радости — наверное, от вида меня просящего — отразилась на лице. Но и я не подвел себя — ответил улыбкой: мол все нормально в жизни моей. Мы уже не разговаривали, а только сидели и улыбались друг другу. Просто сияли от счастья — кто кого пересияет. Улыбка Мамаева полна хитрецы, ну а моя так, сарказма.

Я ему кто? Младенец в пеленках? Или только учусь ходить? Зачем мне говорить, что газеты теперь никто не читает? Конечно, не читают! А мы заставим, по ящикам раскидав — реклама должна быть агрессивной: в двери стучаться, в окна ломиться, через трубу проникать…

Короче… не уговорил.

Ушел, мягко хлопнув дверью:

— Охрана спит — служба идет! Всего хорошего!

Хотя, наверное, был шанс — капитанским погонам и офицерской должности должен соответствовать приличный оклад. Это я про себя и Мишкино мне предложение.

М-да… Еще один критик и весельчак — Виктор Извеков, человек с извилистым разумом и прямой душой. Случайно встретились и разговорились. Он со школьной скамьи был виртуозным мастером сквернословия. Честно говоря, даже гордился этим — не изменил себе и теперь.

— О, Толян! Жопа с ручкой! Работу ищешь или как?

— Спонсоров для газеты. Как ваш Вторчермет, поддержит мое начинание?

— Ты лучше к Скобину (это новый глава района) сходи и попросись редактором в «Настроение» — припугни: а то, мол, новую запущу, нацеленную на критику газету.

— Готов и критику публиковать — только плати.

— Вот пусть и платит, если хочет остаться у власти.

Мы оба с ним рассмеялись.

— По-моему, просить дотаций у казны все равно, что красть курей у инвалидов.

— Не украдешь ты, украдут другие, — Виктор прекратил смеяться.

— Я смотрю, ты к новой власти не испытываешь никакой любви.

Извеков кивнул.

— Времена меняются и режимы, а чиновники всегда и всюду остаются прежними — не способными отличить собственный анус от кроличьей норы…

На мой удивленный взгляд поправился:

— Ну, или карман собственный от кармана казны.

Да, забыл сказать — когда начал хлопоты по организации собственных ЧП и газеты, вновь вооружился дипломатом, с которым ходил везде и всюду будучи корреспондентом «Ленинского Знамени». Там кроме болоньевой ветровки на случай дождя были все документы по затеянным темам.

На усмешку одноклассника:

— Ну, раз ЧП открыл, ты кабинет бы себе завел для солидности — телефон, секретаршу…

Я похлопал по дипломату рыжей кожи:

— Мой кабинет всегда со мной.

— Экономно. С таким кабинетом задницу не нарастишь, — посочувствовал школьный друг и фыркнул. Если бы этот звук вырвался изо рта какого-то другого человека, то его можно было принять за веселый. За юмор. В случае с Извековым сказать было трудно. Витек всегда внимательно относился к своей внешности и любил выглядеть ухоженным. То же самое у него к атрибутам — кабинет, телефон, секретарша…

— В галстуке ты мне нравился больше, — сказал он. — Да и бабам, наверное, тоже…

— У тебя нравственность мартовского кота.

— Ой, да ладно! Кто бы говорил…

Короче, попикировались, как всегда. Извеков пожелал мне удачи в моем безнадежном деле — мол, мысленно он всегда со мной.

— Ну-ну, — сказал я. — У победы много отцов, поражение — сирота. Останусь ни с чем — никто и не вспомнит; раскручу дело — тут же появится свора друзей.

— Надеюсь, это не обо мне?

Надейся — этого я уже не сказал, но подумал. Потом отмахнулся от этих мыслей. В самое ближайшее время мне предстояло заняться серьезными делами. Идем вперед! — я не из тех, кто умирает от ран в спину.

Но Виктора зацепило — ему не понравилось выражение «свора друзей».

— Хочешь я тебе поклянусь, что никогда, ни при каких условиях не предам школьного друга?

Я отмахнулся:

— Любая клятва хороша настолько, насколько хорош человек, который ее дает. А в твоей клятве нет необходимости — я верю каждому твоему слову.

Внезапно Извеков расхохотался.

— Эх, Анатолий, Анатолий… Сомневаться во мне… Знаешь, что это? Первый признак старческого маразма — вот это что.

В ответ грустно покачал головой.

— Я — ягненок, Витек, среди волков. Невинный ребенок, окруженный врагами…

Здесь мой школьный товарищ внимательно посмотрел на меня умными глазами.

— Это после райкома-то? Да чесать мой лысый череп когтями! Хотя, для сына Божьего ты вовсе не так уж плох…

Короче, мы заболтались. А день, между тем, клонился к концу. На западе разгорался закат, и зрелище впечатляло.

— Наш мир прекрасный, на самом деле, несмотря на то, что не все в нем живут так хорошо, как им бы хотелось.

Я разделил его мнение, только добавил:

— Согласись, что после свержения КПСС, как-то честнее стало жить. Я теперь точно знаю, если не заработаю сам, никто ничего мне даром не даст.

Виктор фыркнул.

— Как поразительно быстро вы, партийные деятели, открестились от партии.

Улыбка сошла с лица моего. Я повернулся к Извекову и внимательно посмотрел на него — прошелся взглядом с головы до пят; подобно тому, как оценивают скот или поденных работников. Ничего не сказал. И не было необходимости ничего объяснять — он обо мне и так все знал; и про мои стычки с райкомом тоже. Кстати, из прежней практики опыт был — хороший ответ на любой вопрос требует долгой подготовки. Такова жизнь. Таковы мы…

И все-таки я сказал. Не сразу, но сказал, похлопав товарища школьного по плечу.

— Настали новые времена, Витек. Новые времена требуют новых традиций. Очень жаль, что они не пришли до того, как меня заставили перейти из газеты в райком.

— Э-э, не скажи. Вон сколько новых партий появилось в стране из-за этой херни. И все в Кремль рвутся, всем власти надо… Ты свою думаешь учреждать? Я бы вступил…

Да, этот парень очень часто и достаточно многим был, как заноза в заднице — особенно в школе учителям. Но он действительно в доску свой. Ему можно было верить и доверять. Хотя, думаю, к жизни в капиталистическом обществе он готов еще меньше, чем мышь к полетам. Конечно, если это не летучая мышь.

Витек улыбнулся. Но на этот раз в его улыбке не было и следа покровительства.

— Наша история никогда не шла простыми и ясными путями. Вечные бунты, перевороты, революции…

Я вздохнул. Вот — живой пример того, как перемешаны в народном сознании крупицы фактов с грудами домыслов. А поскольку в истории я — дока, то всегда готов полемизировать по любому ее вопросу.

— Как говорится, что русскому плохо, то немцу смерть. Для других бунты и революции несут зачастую гибель культуры и цивилизации. Для России — это лишь обновление. Она как змея меняет кожу и идет дальше к своему процветанию.

— Ты думаешь? — с сомнением спросил Извеков.

— Я это знаю. И верю в то, что у новой власти нет цели создания идеального будущего для своего народа, как обещали того коммунисты. Ее задача — обеспечить условия, чтобы у людей было будущее, которое они в силах создать сами. Может, создать плохо, но самостоятельно. Чтобы у народа не возникало желания подстраиваться под сделанный для всех образец общественных отношений. Как это было при коммунистах…

Виктор что-то проворчал. В этом звуке не прозвучало удовлетворения, что на самом деле было странно для беспартийного человека. Думаю, Извеков хорош как исполнитель в любом деле. Но планировать что-то новое — не его стихия. Не смотря на ум и благородство, а также острый язык, Виктор в душе оставался просто хорошим парнем — всегда готовым пойти навстречу.

Очень его благородство вписывалось в систему — ты мне, я тебе. Не погрешу против истины, заявив — наверное, половина Увелки (имею ввиду поголовье начальников) чем-то ему были обязаны. Кому надо было вызволить права из ГАИ, поохотничать в зоне покоя или алиби за проступок в глазах жены обращались обычно к нему. Извеков всегда помогал бескорыстно, увеличивая число благодарных ему людей. Мне кажется, эта суета доставляла Виктору истинное наслаждение. А статус всезнайки, всеумейки и всеможайки поднимал его имидж в собственных глазах.

Вот таким был мой школьный товарищ.

Поэтому он ничего не сказал о новых сентенциях в общественных отношениях, только что заявленных мною вслух. Сказать было нечего.

Наверное, в его глазах я не выглядел человеком, исполненным благородства. Но я был его школьным приятелем, а бросать друзей Виктор Извеков не привык. Он просто махнул рукой — занимаешься своим делом? занимайся! нужен буду, придешь и попросишь…

И ничего больше. И ничего меньше.

А мы пойдем дальше.

В Увельском Агропромснабе зашел в менеджерский отдел. Со своим предложением, естественно.

— Оно нам надо? — спросил один.

— Совсем не надо! — заключил другой. — Вон компьютеры, есть интернет — заходи и общайся с целым светом. Любая информация — в долю секунды… Кому теперь нужна на бумажке газета?

— Верно-верно, — добавил третий.

Я не был уверен насчет титулов этих господ. Но табличка на двери гласила — «Менеджерский отдел». Стало быть, все они — менеджеры. По-русски — организаторы. Придя в Агропромснаб, я первым делом отыскал их кабинет. Если не эти ребята, то кто же тогда поймет и примет мою идею?

Жизнь приходит и уходит, — подумал я перед тем, как постучать в эту дверь. — И вот оно — время бизнеса.

А что в итоге?

Они все единодушно дали понять, что моя затея в их глазах не стоит выеденного яйца. Я практически испытал шок. Сладкий воздух возможностей, витавший по кабинету, вдруг оказался спертым. Убеждать в обратном этих самых продвинутых ребят в округе — все равно, что просить лягушек не прыгать. Но уходить молча, не солоно хлебавши, не в моих правилах.

— Вы подходите к вопросу вверх ногами, — заявил я. — Это на самом деле вопрос не технический, а престижа.

Глаза мои больше не горели идеей, а были холодными как лед.

— А знаете ли вы, господа, что смотреть вдаль можно в двух плоскостях? — во времени и пространстве. Сейчас вы измеряете мою тему расстоянием от вашего носа до монитора компьютера. Что ни есть признак мудрости. Взглядом в будущее обладают лишь по-настоящему деловые люди, для которых карьера — святое дело. Остальные рискуют состариться, сидя в таких кабинетах…

Нет, ну право дело — тоже мне менеджеры! Черт их дери! Сидят, как бюрократы; глядят, как бюрократы; говорят, как бюрократы… И как бюрократы не упускают возможности кому-нибудь поднять кровяное давление.

Даже сам вид — теперь я уже пригляделся! — этих менеджеров таил в себе какой-то мрачный секрет. И секрет этот явно доставлял им удовольствие. Поди подворовывают за спиной начальства?

Чуток здоровой паранойи не повредил бы никому из них. А пока что они дружно являют идиотизм — абсолютный, очевидный и предельно простой.

Конечно, это мое субъективное мнение, навеянное сложившейся ситуацией, которая отнюдь не складывалась в желаемое. Возможно, начальство о них думает по-другому, но у меня лично их поведение и отношение к моему предложению рождает вполне определенные ассоциации. Хотя, надежда умирает последней, а человеческий разум — предмет адаптабельный. Но поведение менеджеров Агропромснаба, по моему разумению, было крайне загадочным и слегка настораживало. Есть ли у них вообще какое-либо видение будущего?

Может, мне стоило пойти к начальству с торжественной и воодушевляющей речью? Но все, что удалось придумать на ходу, к случаю никак не подходило. Что ж, придется отправиться восвояси…

— Парни, ну так я к начальству пошел? Алексей Федорович — мой школьный приятель…

Прозвучало угрозой — и я, таким образом, тут же завладел всеобщим вниманием. Все посмотрели на меня с определенной долей растерянности и неприязни. В кабинете воцарилась абсолютная тишина.

— Минутку-минутку! — протестующе воскликнул один. — Вы что, всерьез намерены с такими пустяками идти к Генеральному директору?

— Это для вас, может быть, пустяки, а для него, может статься — очень даже дельное предложение.

— Сходите к Дрягину сначала. Быть может, он вас убедит в несерьезности вашей темы.

— Это кто?

— Начальник отдела. Дверь напротив.

Что ж, стоит зайти. Хотя после отказа здесь, любое компромиссное решение будет далеко от совершенства.

— Спасибо. Я знал, что могу положиться на вас.

Раскланялся с непроницаемым лицом и покинул менеджерский отдел. С философской точки зрения — любой визит считается удачным, если покидаешь кабинет не ногами вперед. Я вышел сам…

Если команда Агропромснаба — одна большая семья, то Сергей Аркадьевич Дрягин — старший брат всех менеджеров. И еще снабженцев. И, наверное, кладовщиков…

Начальник менеджерского отдела — симпатичный молодой человек с тихим голосом, шикарно ухоженной бородкой и проницательным взглядом умных глаз.

Сначала пригласил меня сесть, а потом задал вопрос.

— Чему обязан?

Я тут же накляузничал:

— Хотел было ваших ребят заставить оторвать свои задницы от кресел, пораскинуть мозгами и взяться за дело. Но бесполезно: там думать никто не хочет — пришел к вам. Значит так…

Выслушав меня, Дрягин сказал.

— Они правы. Этот вопрос не в их компетенции.

— А в чьей?

— Ну, как минимум, в моей или тех, кто выше меня.

— Так в чем же дело? Что вы мне скажите на предложение?

Дрягин отрицательно покачал головой.

— Нам не интересны ни Увелка, ни ее деревни.

— Могу я знать, почему?

Дрягин вздохнул.

— Здесь мы знакомы каждой собаке. Для нас сейчас поле деятельности — Казахстан, в первую очередь… и все, что за пределами нашей области.

М-дя… На облом похоже. Но, как говорят самураи, важны не победа или поражение, а то, как ты будешь драться. И я начал импровизировать.

— Сергей Аркадьевич! К черту АСКО! Пусть будет последняя страница вашей. А я постараюсь свою газету разослать как можно дальше — через вокзалы, жд и авто, через гостиницы и магазины… прочие публичные места: ведь распространяется она бесплатно. Простое и элегантное решение. Как оно вам?

— Ну, в принципе, да — так приемлемо.

Именно эти слова мне и хотелось сейчас услышать.

Напряжение разом исчезло. Сердце бешено застучало в ребра от захлестнувшей радости. Лед тронулся, господа присяжные заседатели… Командовать парадом буду я!

Признаюсь — нашу договоренность с Агропромснабом в лице Дрягина С. А. отметил банкой пива. Никогда прежде не пил заграничные напитки в жестянках, а тут взял и купил в киоске по дороге домой. Представляете? — консервированное пойло в жестяной таре показалось мне чистым, сладким, холодным нектаром. Господи, как это было вкусно! Вот что значит праздновать победу!

Голову слегка закружило — интересно, могла ли оказать такое действо всего одна пол-литровая кружка обычного «жигулевского» пива? Может, и могла… а может, это от радости поехала каруселью бестолковка моя. Но даже при таком раскладе — чувствовал себя прекрасно. А домой пришел, еще захотелось выпить — просто безумно. Тем более, что в голове начал складываться план, как мне распространять газету, чтобы Агропромснабу угодить. Скорее всего, помог таки алкоголь. И еще несколько капель его могли бы помочь окончательно сформировать мой замысел. Короче, батю я уговорил…

А возможность предоставлялась замечательная!

Энтузиазм в эти дни был неподделен. В таких случаях говорят — человек просто помешан на своем деле. Впрочем, это увлечение разделяли и все участники моего проекта:

— Банионис — нарисовавший замечательную картинку к первому публикуемому рассказу «Призрак заброшенного дома»;

— Люда-верстальщица — классно скомпоновавшая первый номер газеты;

— Дрягин — не только организовавший гарантийное письмо от АФ «Комсервисагро» (дочерняя фирма Агропромснаба), но и погасивший счет типографии на предоплату.

Воистину, дружно — не грузно…

И всем не терпелось увидеть газету.

Хоть она вышла без третьей проданной страницы. Точнее страниц было четыре — на трех опубликован художественный рассказ, а на четвертой реклама «Комсервисагро».

Пусть без прибытка я остался, но с готовой газетой на руках мне легче разговаривать с рекламодателями.

«Комсервисагро» заказал и оплатил тираж в 1000 экземпляров. Я положил их в дипломат и чувствовал себя героем. Раздавал знакомым и незнакомым, приговаривая: «Это моя газета». Поехал в Челябинск в редакцию «Выбора» — похвастался там. И всюду, где только мог, по пять или десять экземпляров — оставлял, оставлял, оставлял… — на окнах, стойках, столах…

Как здорово было осознавать себя первым, кто за многие тысячелетия издает собственную газету в поселке Увельском! Как здорово было видеть и держать в руках этот плод человеческой изобретательности, прилежания и мастерства! Я сразу же полюбил запах типографской краски. Именно страсть к журналистике привела меня к «Лире». Как я смог выжить, лишившись любимой работы в лихие годы? Теперь непонятно…

Дрягин сказал:

— Есть звонки. Работать будем. Затея себя оправдывает.

До этого момента «Лира» для меня была лишь целью, которую во что бы то ни стало необходимо достигнуть. Теперь же, когда газета издана и читается, все мгновенно стало другим. Это не только мое детище и труд нескольких человек, это и способ зарабатывать деньги. Насколько эффективный — покажет время.

В эти дни в Челябинске встретил случайно моего бывшего шефа в аппарате райкома партии — Кожевникова П. И. Разговорились. Пал Иваныч одобрил мою затею:

— Вся история человечества основана на том, чтобы правильно преподнести информацию и создать необходимое общественное мнение. Если не ошибаюсь, Еврипид говорил: «Дайте мне в руки газету, и я переверну Землю вверх дном».

Он, конечно же, шутил, но я ему возразил:

— Твой взгляд политика с точки зрения художественной литературы полон цинизма. А Еврипида оставь в покое. Он был безобидным драматургом. Это Архимед через точку опоры рычагом хотел перевернуть Землю.

— Вот даже как! Средства массовой информации для того и предназначены, мой милый друг. Иначе считать — глупейшая наивность. Зачем было создавать газету, если не управлять общественным мнением?

— Ну, если говорить о политике, то она может быть платформой полемики. Газета есть поле для столкновения мнений — чтобы люди читали и выбирали, что им приемлемо.

— Но редактор всегда может повлиять на то, как подать материал — один приподнять, другой опустить или прокомментировать как надо. На то он и редактор, черт возьми!

И поскольку я медлил с ответом, Кожевников продолжил, пожав плечами:

— Постарайся осмыслить и понять то, что я тебе сейчас сказал. Чем раньше поймешь, тем дальше продвинешься. Ну, а я буду иметь в виду — мол, есть такая газета, и редактор ее мой друг.

Заметив растерянность на лице моем, Пал Иваныч потрепал по плечу.

— Не беспокойся — с опытом все придет… и понимание в том числе. Еще не было случая, чтобы вместе с лицензией на СМИ выдавали и здравый смысл.

Бывший мой шеф был политиком до мозга костей. Мне оставалось лишь улыбнуться.

— Возможно, это было бы слишком здорово, чтобы на мою газету кроме производителей и торговцев обратили внимание еще и политики.

— Для этого тебе надо вращаться в их кругах — там, где массовые объединения, движения и союзы готовятся к случке, чтобы создать политическую партию.

— Ты предлагаешь переехать в Челябинск? Или, может, в Москву податься?

— Было бы здорово! У тебя же семья здесь…

— Ты забыл, Пал Иваныч — я женат вторым браком в Увелке.

— Да какая там жена! «Да не разлучит человек тех, кого соединил Господь на небесах!».

— Зато у нас дочка!

И не сказал, но почувствовал странную, противоестественную гордость за Тому.

Помолчав, Кожевников сказал:

— Здесь ты бы мне пригодился. Ты не боишься спрашивать и умеешь задавать правильные вопросы.

— Спасибо. Постараюсь полезным быть своей газетой. Но в Челябинск или еще куда ни за что не поеду — в Увелке мне любо!

— Иногда и такое случается, — улыбнулся Павел Иванович.

На этом расстались мы. Я уехал в свою Увелку. А Кожевников вернулся в привычный ему мир — мир кабинетно-публичной работы, политики, жестких правил борьбы… Слишком заурядный мир, чтобы мне понравиться. Ну, а истина, как водится, находилась где-то посередине между двумя этими крайностями.

Сидя в электричке по дороге домой, я думал о словах Кожевникова. Вот в чем он действительно прав — мы совершенно не подходим с Тамарой друг другу, как муж и жена. Мы и сошлись-то совершенно случайно. Хоть я давно убедился, что вожделение имеет мерзкое свойство скрывать недостатки характера человека, но в нашем случае менее всего повинно оно.

Никаких серьезных недостатков у Томы, собственно говоря не было, если не считать ее нерушимой привязанности к алкоголичке-матери, которая начала отравлять нашу семейную жизнь с первого дня. У нас и часа медового не было — какой уж тут разговор о положенном месяце?

Но как, черт побери, можно любить женщину, свихнувшуюся на своих принципах? Особенно, если эти принципы в основном касаются интимной жизни. Уже не раз я жене намекал, что свято место пустым не бывает — не будет ее на моей подушке, будет другая. Просто удивительно, с каким безразличием она реагировала на то, что других женщин бросает в рев и упреки.

Единственная тема, которая нас объединяла — наша дочь. Единственная вещь, которая Тому во мне интересовала — это деньги. Иногда мне казалось, что я ненавижу свою жену. Но враждовать с ней никогда не хотел. Я просто панически боялся потерять свою дочь, а вот с мамой ее был готов хоть сейчас развестись. Но Тамара продолжала считать меня мужем, хотя мы уже несколько лет вместе не жили.

Между тем, понимание зрело, что в моих несчастиях на этом фронте ни Лялька, ни Тома совсем не повинны — просто не создан я для семейной жизни.

И было другое…

Возня и хлопоты с газетой доставляли огромное удовольствие. Литературные ночные опыты служили надежным средством от скуки. Подружка Таня снимала сексуальное напряжение. Однако на душе все равно было горько и неспокойно. И думаю, что неполадки с Томой не имеют к этому никакого отношения. Возможно, во всем виноваты проблемы с отчетностью по налогам. Мне самому хотелось освоить эту науку. Но то ли времени не хватало, то ли тяму…

Кто-то однажды заметил, что неведенье — благо, знание — сила, а неизвестность — сущий ад… Я не знал, что мне делать с ЧП — наверное, это было благо. Знаний вести его грамотно не было — стало быть, бессилие налицо в этом вопросе. Мне неизвестно, что с ЧП станется — вот это точно сущий ад!

Черт побери, почему я женился на учительнице, а не бухгалтере? Или взять да подругу поменять? Всего бы лучше соблазнить незамужнюю родственницу господа Бога… Вот тогда был бы я в шоколаде!

Пожалуй, самое большое беспокойство вызывало неоднократное упоминание курирующего налогового инспектора завести для ЧП постоянного бухгалтера. Тамара Акулич и кандидатуру предлагала, но вот именно это мне и не нравилось. Терпеть ненавижу тупые наезды!

И дела с отчетностью по ЧП становились все хуже и хуже.

Добравшись до дома, позвонил Тане:

— Чем сильно занята? Как насчет пива и секса?

На том конце провода:

— Звучит чертовски романтично, но приемлемо в обратном порядке — сначала любовь, потом пиво. Думаю, не слишком большое удовольствие целовать губы, пахнущие копченой мойвой.

— Ладно, посмотрим, что там по-твоему считается большим удовольствием. Скоро буду.

— Просто мечтаю тебя увидеть!

Собственно говоря, мы не часто виделись в последнее время. Она мне даже не приснилась ни разу. Слишком большая усталость и чрезмерное умственное напряжение не оставляли сил на эротические фантазии. Хлопоты, хлопоты… а теперь, наконец, выхлоп — есть чем похвастать.

У нас с Танюшей две общих страсти — к сексу и пиву с копченой мойвой. Накувыркавшись досыта в постели, мы могли часами сидеть в креслах у телевизора — прихлебывая и закусывая, а еще комментируя увиденное на экране. Сегодня мы могли поговорить о моей газете.

Таня приняла меня с таким почтением, что я даже смутился. Потом потащила к столу и заставила подписать экземпляр первого выпуска «Лиры» — где-то уже перехватила. Потом угостила фирменным пирогом.

Я ел, а Таня нахваливала:

— Мне понравился твой рассказ. Интересно — что будет дальше?

— Вот и томись теперь до следующего выпуска.

— А когда?

— Договорились с Дрягиным ежемесячно. И мне к очередному номеру надо найти покупателя на третью страницу.

— Обязательно найдешь — я в тебя верю. Вода в титане нагрета. Хочешь в ванной помоемся вместе? — весело предложила Таня.

На мгновение задумался над предложением. Весь день на ногах — чертовски устал, а в горячей воде вообще разморит. И какой тогда секс? Если только заночевать…

— Конечно, почему бы и нет! — решился и начал раздеваться, бросая одежду прямо на стул.

Таня вылезла из халата в ванной комнате. У меня сразу дух захватило от нагой красоты — мне всегда по вкусу были обнаженные прелести подруги. Но она тут же шмыгнула в воду, и очарование момента было разрушено.

Похоже и в ванной секс не светит — с деловым видом Таня занялась помывочными делами. А я насупился — зачем звала? Просто помыться могли бы и пораздельности — не теснясь. Горячую воду экономит?

— Ну, чего ты? — она шлепнула мыльной мочалкой меня по плечу. — Тебе не обязательно сегодня идти домой. На всю ночь ты мой…

— Ну и чем мы будем заниматься?

— А вот чем, — ответила Таня, стискивая меня в объятиях.

Наш поцелуй длился долго-долго…

Наверное, если бы Тома знала об этой моей связи, она непременно подала на развод. Ведь существуют вещи, которые просто невозможно простить…

Но кто меня к этому привел? — вот в чем вопрос. Я не чувствовал себя виноватым. Но, может быть, настало время серьезно поговорить с Тамарой Борисовной — объяснить, что семейная жизнь наша давно закончена, и роль похотливого любовника отравляет мое сознание. Если Тома прислушается к моим словам, то и вопрос с ребенком мы сумеем уладить.

Бесспорно, такой разговор давно назрел, но я до сих пор не представлял, как вести себя и что именно сказать. Боялся каких-то ужасных последствий. И потому раз за разом откладывал объяснения. Снова и снова размышлял, почему так мучительно не решаюсь объясниться с Тамарой. Я ведь уверен, что давным-давно разлюбил ее.

И потом… Получив свободу от Томы, совсем не собирался отдавать ее Тане, как бы она того не хотела. И в этом тоже была проблема.

3

Вспоминая слова Кожевникова, частенько задумывался — м-да, критика, критика… Не хотелось чтобы «Лира» становилась орудием в чьих-то пусть щедрых, но недобросовестных руках. Да с ее объемом наезжать на власть предержащих — все равно, что воткнуть булавку в спящего льва. Но при этом лев мог так рыкнуть… Я не хотел для своего детища звуков похоронного колокола.

Впрочем, если вести себя осторожно и не зариться на легкие деньги, всего этого легко можно избежать. К черту политику! Нужна она мне как приступ стенокардии! Литературу с рекламой объединяет название моей газеты. Так что…

Но все это было лишь в мечтах. Даже игрой в крутое издание — никто из к власти стремящихся пока не предлагал мне работу по его пиару.

Я полистал каракули в своем блокноте. Здесь помечены те, кто может стать моим клиентом. И нет новых идей — в голове пустота.

Ну, начнем по-порядку записей — так сказать, второй круг. Захлопнув блокнот, сунул его в дипломат и отправился на поиски Игоря Касаткина, председателя кооператива «Простор» — кажется, он изъявлял желание заказать рекламу в моей газете и стоит в списке первым.

Перед глазами по памяти возникло лицо претендента. Стальной взгляд делового человека смотрел на меня нелюбезно, как на нежданного родственника, с надеждой, что поняв это, я скорее отстану. После непродолжительного общения пообещал подумать.

— Я принесу вам показать, как это будет выглядеть, — сказал я тогда.

Теперь у меня есть, что показать — живой номер газеты с серьезным рекламодателем и никакой бутафории. Я и речи никакой не готовил к встрече, зная, что слова сами явятся и потекут одно за другим, нанизываясь на невидимую нить, как жемчужины в бусах.

Кооператив «Простор» специализировался на бурении и ремонте водоносных скважин. У Касаткина была техника, были люди, но отсутствовала контора, где бы мог я его застать. Отправился на деловую беседу по месту жительства кандидата в клиенты — адрес, им продиктованный, записан в блокноте.

Игорь был дома, по хозяйству копался. При встрече еле заметно кивнул. Спрашивать про дела не имело смысла — все рассказало выражение его лица. За предложенную газету схватился с видом человека, вознамерившегося в последнюю секунду воспрепятствовать венчанию жениха и невесты, сообщив о непреодолимых тому препятствиях.

Говорю без обиняков:

— Возможно, это то, что вам поможет. Газета распространяется бесплатно — уходит в Казахстан, расходится по области и за ее пределы. Интересно?

Делаю паузу, чувствуя и видя по блеску глаз, что Касаткин жаждет продолжения, хочет впитать в себя слова мои, как наркотик из шприца. Да, наверное, дела кооператива не просто плохи, а очень плохи.

— Это намного дешевле телевидения и расходится дальше местных газет.

— Сколько?

Я широко раскинул руки, словно измеряя всю трудность его положения и щедрость моей души.

— Существовать надо мне и вам, поэтому не придерживаюсь какого-то твердого тарифа. Сколько пообещаете, столько и запишу. Дальше будет так. Газета выходит раз в месяц. Литературные материалы уже готовы на несколько номеров. Реклама «Комсервисагро» гарантирована на четвертой странице. Третья страница пока свободна, и время у меня еще есть — буду искать желающих дать рекламу. Если к выпуску газеты вы окажитесь в единственном числе или цена ваша будет выше других — я к вам приду.

Это был тонкий посыл к его душе — хочешь известным быть, не скупись.

Игорь Касаткин утвердительно наклонил голову — понял, мол.

— Итак, я формулирую последний вопрос — какую цену вы назовете?

Я внимательно смотрел на его лицо.

— Трудно сообразить, — начал он. — Надо подумать, посчитать… проконсультироваться, в конце концов. Вы что посоветуете?

— Я посоветую назвать приемлемую для вас сумму. И еще номер телефона. Я запишу и уйду, оставив вам свой телефон. Если вы, подумав и проконсультировавшись, решите изменить цифру в любую сторону, то просто позвоните мне — я отмечу. А пока готовьте рекламу для публикации.

Кажется, задал я ему задачу. Люди привыкли торговаться с кем-то и не всегда умеют с собой. И с другой стороны — я ему показал, что не намерен сам торговаться и уж тем более какого-то упрашивать. Газета вот она. Авторитет фирмы «Комсервисагро» не подлежит сомнению. Так что… Решайся и будешь богатым!

Я даже потупился, отведя от Касаткина взгляд — больше от меня ничего не потребуется. Теперь он во власти своих чувств — «Лира» его заинтриговала. Он сам назвал сумму, которую готов был заплатить за рекламу. А я записал.

До выпуска второго номера газеты обошел еще несколько предприятий, оставаясь верным избранной тактики — цену за информацию о себе клиент назначает сам. Нашел еще желающих публиковаться в «Лире» — всех записал. Но так получилось, что к дню верстки очередного номера предложение Касаткина оказалось самым щедрым. И это меня озадачило: ну, не самое мощное предприятие в Увельском районе его кооператив «Простор». Скорее даже наоборот.

Тем не менее, я позвонил. Игорь сообщил, что текст рекламы уже готов.

— А когда расчет?

— Давай реквизиты, расчет будет.

Принес реквизиты своего счета в «Комзембанке». Забрал текст рекламы.

— Жена писала, — похвастался Игорь.

Текст действительно неплохой.

— Пойду в набор отдам. Деньги перечисляй.

— Не сегодня так завтра перечислю.

Газета вышла, деньги не пришли.

Звонил несколько раз Касаткину, один раз сам заявился… Безрезультатно.

Черт! Это как раз то, о чем предупреждал Валентин Абросимов. И ведь защиты нет от таких прохиндеев. Обида ударила подзатыльником за оплошность и забурлила в крови. Я-то ему на слово поверил, а надо было официальный договор заключить. Тогда хоть в суд можно подать…

Одно утешает — по всем приметам кооперативу «Простор» кердык приходит.

Да, Бог с ним!

Другое тревожит — что, если это будет повторяться? Тогда мой бизнес пойдет прахом. Даже если договор заключу — судиться с каждым тоже не комильфо. Нет, на это я не рассчитывал.

Горькие мысли шли одна за другой.

Где искать порядочных клиентов? Может, в принципе таковых нет. Нехорошо получается. Знать бы заранее — с кем дело имеешь. Соображать надо… со-о-бра-жать! Напрягать мозги и понимать: кто перед тобой — честный человек или фуфло?

«Наука доверять» — наука особая. Может, набив шишек, сяду однажды и напишу такую книгу по примеру Суворова Александра Васильевича.

Короче, дни были не самые лучшие в моей жизни. Ночами вставал, садился за писанину, но не писалось: в ушах стучало, трудно дышалось, а голос разума был слаб. За открытым окном, занавешенным сеткой, разноголосый хор ночных насекомых. Пробирало прохладой, мурашки тревожили спину, а онемевшие со сна мышцы пробуждались к жизни. И не было никаких сил о чем-то думать и брать в руки ручку…

Так хотелось зажмуриться, надеясь, открыв глаза, увидеть, что все плохое улетучилось. Как в детстве…

Но то, что тревожило и не давало творить, было из взрослой жизни — его не запрячешь в глубь сознания, как старую мебель в заброшенный сарай. Оно существовало независимо от коварства Касаткина — живое, изменчивое, непредсказуемое. Даже в спальне своей я чувствовал некое присутствие. Что бы то ни было, оно не исчезало, и спрятаться от него невозможно. Оно пришло по мою душу, оно преследовало меня — безжалостное, неумолимое…

Оно — это недоверие к людям.

Выходил из дома и бродил по улицам весь обиженный и униженный — со стороны похожий на неприкаянного вампира. В лес бегал, лиственнице плакался. Еле как отпустило. Двигаться все равно надо — скоро новый выпуск газеты.

Однажды направил стопы свои в санаторий «Урал». Причем «направил стопы» в буквальном смысле — пешком пошел. Погодка прекрасная! 15 км — не дистанция! За обочиной благоухает природа. Птички поют. Знак дорожный предупреждает — «Осторожно! Дикие животные». К счастью, не хищные. Иду себе и иду, никому не мешаю. На разбойника не похож — одет прилично, в руке дипломат. С каждым новым километром растет уверенность, что я двигаюсь вперед, оставляя неудачи свои позади. Бодрый оптимизм мой не был основан ни на фактах, ни на разумных логических выводах, и порождало его лишь отчаяние. Обуреваемый желанием забыться, я шел себе и шел по дороге в санаторий «Урал».

Джип крутой тормозит. Мужик с мужественным лицом.

— Далеко собрались, молодой человек?

— В санаторий «Урал».

— И я туда же. Садитесь — вдвоем веселей.

Я отшвырнул ветку цветущей сирени, которую понюхивал на досуге, забрался в машину. Вывернув джип с усыпанной гравием обочины, мой благодетель выехал на полотно дороги и придавил акселератор.

Четыре минуты спустя, я уже знал, что еду в машине начальника службы безопасности санатория «Урал» Наума Ароновича Червеца — капитана первого ранга запаса, между прочим. Черт побери, бывают же встречи!

Ну, и я рассказал чистосердечно все о себе. Что служил срочную в морчастях погранвойск. Что сейчас работаю корреспондентом в областной сельской газете «Выбор» — предъявил удостоверение. Выпускаю собственную рекламную газету «Лира» — подарил экземпляр первого номера. И пробираюсь в «Урал» с целью найти материалы для обеих изданий — статью в «Выбор» и рекламу для «Лиры».

Для вящей убедительности рассказал пару прикольных случаев из флотской и журналистской жизни своей.

Главный охранник санатория покивал и сказал:

— И по статье, и по рекламе вам надо обратиться к заместителю Генерального директора Ядревской Галине Николаевне.

— Вы подскажите, где и как ее найти?

Машина проскочила поворот к центральным воротам, и под шлагбаум служебного въезда мы вкатили на территорию санатория. К стыду своему я здесь еще не бывал. Впрочем, «Урал» сдали в эксплуатацию совсем недавно — два или три года назад. Тогда я еще парился на аэродроме, и мне было не до санаториев.

Наум Аронович припарковался, закрыл машину и предложил следовать за ним. Все что я видел, топая к центральному входу, впечатляло — адреналин прибывал львиными дозами. И, не удержавшись, спросил:

— Кажется, здесь недавно стояли голые корпуса. Когда успели все так благоустроить?

Червец даже остановился для ответа, чтобы подчеркнуть суть его важности.

— И до сих пор бы стояли… Нужен был такой человек, как Селянин Алексей Борисович, чтобы на этом месте санаторий расцвел. Главный врач, а теперь Генеральный директор… Ну, мы пришли. Вам на второй этаж к Ядревской. Впрочем, я ей сейчас позвоню.

Мы прошли в его кабинет. Он действительно позвонил, а потом сообщил:

— Все равно на второй этаж. Галина Николаевна будет вас ждать в рекреации. Сами найдете?

Что такое рекреация представление имел. Но никак не ожидал увидеть такое — благоухающий сад декоративных растений, огромный аквариум экзотических рыбок, мягкая мебель и прочее оформление по высшему вкусу.

Галину Николаевну ждать пришлось мне, но я ничуть не пожалел — все в рекреации просмотрел, прочитал, обошел.