Электронная книга - Бесплатно
Скачать:
Пролог
Шёл 1991 год. Дело происходило в месяце августе.
По улице Москвы ездили танки, грохоча гусеницами.
Начали сгущаться сумерки. Город замер, будто в ожидании чего-то чрезвычайно важного и страшного.
К красивому старинному дому у Садового кольца двое мужчин на вид рабочие тащили тело такого же трудяги в грязной клетчатой рубашке и кепочке. Этим троим казалось было плевать на драматические события космического масштаба, происходящие в их родном отечестве. Они словно жили в своём обособленном мирке, где им было хорошо и уютно.
Работяги поднялись на седьмой этаж легко, благо работал лифт.
— Отпустите меня, — потребовало тело.
Мужики посадили его на пол к стене около двери. В этом пьяном помятом человеке было трудно узнать обаятельного слесаря-сердцееда Гошу, в которого некогда были влюблены десятки, если не сотни женщин, жизненные пути которых когда-то пересекались с извилистой, ухабистой судьбой-дорожкой харизматичного работяги.
Позвонили в дверь. Прошла минута. Дверь открыла Катя. Она была в цветастом атласном халате. Её круглое лицо было также красиво, как и десять и даже двадцать лет назад несмотря на то, что под левым её глазом зиял фиолетовый фингал.
1 глава
Был май 1992 года.
Катя и Антонина на кухне чистили картошку. Николай во дворе колол дрова для бани. Катя решила провести выходной у подруги на её даче.
Антонина тяжело вздохнула.
— Ох, и тяжёлые настали времена.
— Ничего и не такое пережили и это переживём, — Катя была настроена оптимистично.
— На работе-то как дела?
— Я привыкла на машиностроительном производстве работать, а тут мне поручили командовать фабрикой пошива одежды, вроде дело более женское, а специфика всё равно другая. Пришлось голову поломать, прежде чем всё освоить. Так что сейчас уже нормально.
— А дома как?
Катя взяла паузу, замерла на мгновение. Нож остановился. Кусок кожуры картофелины повис, ожидая момента, когда он будет срезан и выброшен в тазик.
— Как обычно — как у всех.
Кусок кожуры был срезан и упал в тазик.
— Бросать тебе его надо, подруга. Бросать. Это не жизнь, — посоветовала Антонина.
Маленький кабинет в доме культуры был обустроен аскетично. На стенах висели характерные вымпелы, в углу стояло красное знамя. На полках разместились книги и фотографии в рамках. За столом сидели двое мужчин в строгих костюмах и галстуках. Оба были в возрасте пятьдесят плюс. Один со сверкающей лысиной, с шарообразным телом, другой потоньше и длиннее с ещё чёрными волосами и орлиным носом. Первого звали Василий Иванович Самоваров, второго Игорь Васильевич Порохов. Эти двое представляли верхушку московской ячейки КПРФ.
На столе был только графин с водой и два стакана. Порохов налил в стакан воды и отпил из него.
В кабинет вошла, не постучавшись, Катя.
Самоваров тут же вскочил, раскинув в стороны руки для объятий.
— Катя, Катенька, заждались уже. Присаживайся, милая.
Коммунист пододвинул для неё стул к столу.
Катя села. Самоваров тоже.
— Катя, нам без тебя никак не справится, — начал Самоваров. — Нашей партии нужны средства. Срочно.
— У тебя же, Вась, есть целый шинный завод, — напомнила Катя.
— Был да сплыл. Я там числился только по партийной линии, и меня после путча оттуда выперли. А у тебя есть целая фабрика.
Катя ухмыльнулась.
— Это не просто вывести крупную сумму денег на партийные нужды. А, что, если коллективу это не понравится?
— Катерина, брось, все рабочие поддерживают нас, — вставил свои пять копеек Порохов.
— Почему же тогда никто не вышел защищать Советский Союз, когда его разваливали?
— Кать, ну не будь ты такой язвой, — просил Самоваров.
После совещания Катя и Самоваров закурили на улице.
— Как у тебя на домашнем фронте дела? — поинтересовался Василий.
— Тяжко. Муж совсем слетел с катушек — бухает и чудит.
— А чего не разводишься? Зачем он тебе такой сдался? Из-за детей?
— У нас общих детей нет.
— Тем более.
Катя пожала плечами.
— Не знаю. Может быть, просто жалость не позволяет бросить его. Пропадёт же один. И потом, кому я нужна? Мне уже пятьдесят три. Подумать страшно об этом.
— А ну перестань ныть. Ты ещё в самом соку. Я как тебя увидел первый раз на собрании депутатов в Моссовете, чуть не потерял контроль над собой. Была бы ты одна, я бы и сейчас не растерялся.
Катя поздно приехала домой с работы. Она разделась в прихожей, потом заглянула в комнату дочери. Сашка мирно сопела, укрывшись до головы одеялом. Перекусив бутербродами и попив чаю на кухне, Катя быстро приняла душ и отправилась в свою комнату.
В комнате пахло перегаром, так что пришлось приоткрыть форточку.
Катя забралась под одеяло. Гоша храпел, лёжа на боку спиной к Кате. Катя свернулась в позу эмбриона, отвернувшись от законного супруга к стенке. Она уже привыкла к его заливистому храпу и быстро начала засыпать, пока не почувствовала, что её кто-то трогает. Сознание мгновенно вернулось в действительность. Её грудь мяла тяжёлая, словно отлитая из чугуна, ладонь Гоши. Катя тихо ойкнула и еле-еле отодрала мужнину лапу от своей груди.
— Гоша, прекрати.
— Кать, ну чего ты ломаешься? Я же мужик всё-таки — мне баба нужна.
— Протрезвей сначала, скотина.
— Я сегодня не пил. Практически.
— Знаю я твоё не пил. Из мелкой посуды…
Катя встала и ушла спать в кабинет — маленькую комнату, где был собранный диван.
— Ну, куда ты пошла? Я больше не буду. Оставайся. Оставайся, я сказал, — звал её скрипучим голосом Гоша.
На следующий день Гоша вечером не вернулся домой. Катя даже не стала его искать. А когда муж не прибыл домой на четвёртый день, Екатерина запаниковала и принялась звонить всем, кому только можно: друзьям, знакомым, а потом и в милицию. На пятый день ей позвонил оперативный сотрудник милиции и попросил подъехать к одному из московских моргов.
Катя шла по холодному белому коридору. Сердце её бешено билось и казалось, что ещё немного и оно разорвётся на мелкие кусочки. Большой патологоанатом пригласил её в помещение жестом руки, предварительно открыв тяжёлую металлическую дверь.
На каталке под белой простынёй выделялось тело мужчины.
Катя быстро смекнула, что по комплекции тело походило на габариты Гоши.
Патологоанатом резко сдёрнул простыню до пояса.
Катя вскрикнула и закрыла ладошкой рот.
На каталке лежало посеревшее тело в тельняшке мужчины в возрасте пятьдесят плюс с взъерошенными русыми с пшеничным отливом волосами.
— Это не он, — заключила Катя.
2 глава
Катя и Гоша сидели в коридоре у двери кабинета, где принимал клиентов известный на всю страну и некоторые зарубежные державы пятидесятиоднолетний психолог Лев Воронин. Дверь распахнулась, и из кабинета выпорхнул большой мужчина в золотистом женском парике, голубом коротком платье, чёрных чулках и накинутой на плечи шубке из норки. Губы его были накрашены помадой ярко-вишнёвого цвета. Катя вздрогнула. Гоша же смотрел вслед уходящему существу недоумённым ничего непонимающим взглядом. Он не пил уже два дня, но на старых дрожжах его всё ещё не отпускало.
Маленький Воронин сидел за массивным столом из орехового дерева и теребил красный карандаш. Катя и Гоша расположились в креслах напротив него.
— Наш брак вот-вот потерпит крах, — начала Катя.
— В чём же проблема? Изложите, как можно точнее, что вам не нравится в вашем браке? — попросил психолог.
— Мой муж пьёт и иногда не появляется дома ночью. Мне приходится его искать.
— Так вам надо к наркологу.
— Нарколог посоветовал заглянуть к вам сначала. Он сказал, что наша проблема психологическая. Дело в том, что я начальник, а мой муж простой рабочий.
Психолог засмеялся, как ребёнок, откинув голову назад.
— Нарколог абсолютно прав. Вам нужно выравнивать статус.
— Это как? — не поняла Катя.
— Надо, чтобы ваш муж стал бизнесменом или начальником, пусть даже незначительным. Его терзает его низкий статус по отношению к вам. На подсознательном уровне.
— А другие есть способы спасения?
— Есть. Вы можете стать за соседний с его станком станок. А что — это тоже выход.
Рано утром на голубой служебной «волге» Катя приехала на любимую родную фабрику. Она прошла в административное неказистое здание из силикатного кирпича, поднялась на второй этаж и прошла в свой кабинет.
Не успела Екатерина сесть в своё кресло, как в приёмной послышался шум: грубые мужские голоса и визг секретарши Любочки. Катя хотела связаться по громкой связи с секретарём, но не успела нажать кнопку, как дверь с треском открылась, едва не слетев с петель от сильного удара. В кабинет ввалились три здоровяка с короткими стрижками.
Катя почувствовала сильное напряжение в области таза, как на сфинктер начало давить что-то тяжёлое, и села, свалившись в новое крутящееся кресло.
У всех амбалов были длинные чёрные кожаные куртки. Один был большой абсолютно лысый. Звали его Григорий Надеждин. Прозвище у него был Брюс. Другой с вечно ехидной ухмылкой имел погремуху Кислый, а по паспорту числился Евгением Гороховым. У третьего было круглое глупое лицо и прозвище Колобок, в миру это был Герман Рыбаков. Горохову и Рыбакову было около тридцати, а Надеждину-Брюсу сорок восемь лет.
Незваные гости бесцеремонно расселись на стулья у стола, приставленному к главному столу босса, а перед этим Колобок смачно плюнул в угол кабинета.
— Вы кто? — спросила Катя.
— За Фонаря не слыхала? — спросил Кислый.
— Какого Фонаря?
— А Гантелю знаешь? — спросил Колобок, садясь на стул.
— Нет.
— Таких авторитетных парней не знаешь. Не хорошо. Это наши и твои теперь боссы, — пояснил Брюс.
— Как боссы?
— А так. У тебя же нет крыши. Мы это знаем, поэтому мы теперь твоя крыша, — растолковал Кислый.
— Вы бандиты?
Разбойники расхохотались заливисто и злодейски, как актёры в мелком провинциальном любительском театре.
— Наконец-то до неё допёрло. — Кислый ухмыльнулся. — Всё, через неделю жди нас. Мы придём за первым взносом. С тебя на первый раз пять штук баксов, а насчёт дальнейших платежей договоримся.
Прошло два дня. Был будний день. Катя заехала ближе к обеду во двор своей фабрики и тут же вышла. Её встретил одетый в строгий костюм с коричневым галстуком сутулый Пустовалов Иван Иванович её заместитель. У Пустовалова было большое некрасивое лицо. Было ему пятьдесят пять лет.
— Ну, Иван Иванович, был кто-то сегодня? — спросила Катя.
— Нет.
— Прекрасно. Идем работать.
— У нас плохие новости.
— Что ещё? Бандиты звонили?
— Нет, народ бунтует.
— Как бунтует?
— Швеи требуют повышения зарплаты и выплаты её без задержек. К ним присоединились слесари, наладчики и кладовщики.
— Эх, беда не приходит одна. Где они бунтуют?
— В главном швейном цеху.
Катя пришла с Пустоваловым в большой швейный цех, где кучковались швеи и мужчины-рабочие.
— Девочки и мальчики, почему не работаем? — спросила Катя.
— Где наши зарплаты?! — заорали несколько швей в унисон.
— Зарплаты выплачиваются с небольшой задержкой, но выплачиваются.
— Что можно купить за эти копейки?! — кричали мужики.
— В стране инфляция. Наша продукция сейчас не пользуется таким спросом, как раньше. Когда у людей не хватает денег на еду, им не до трусов и футболок. Мы теперь живём по законам рынка.
— Повышай зарплату! — крикнули швеи.
А одна из задних рядов добавила:
— Шалава!
— Что вы себе позволяете, товарищи рабочие! — возмутилась Катя.
— Менять надо такого директора! — крикнул усатый сантехник Петя Кравцов, которого все звали просто Генадьичем.
— Менять! — поддержали его другие бунтовщики.
— А так можно? — быстро шепнула тихо на ухо Пустовалову Катя.
Тот только пожал плечами.
— Не знаю.
Бунтовщики галдели. В Катю полетели пассатижи. Она едва увернулась от столкновения с инструментом.
Пустовалов помог ей бежать в здание администрации. Катя попросила зама пообещать работягам небольшие премии из неприкосновенных запасов фабрики.
В своём кабинете Катя выдохнула, расстегнула верхнюю пуговицу на блузке, выпила стакан воды.
Зазвонил телефон.
Катя взяла трубку.
— Алло, Катя? — это был Самоваров.
— Привет, Вась.
— Ты слышала про Игоря Круглова?
— Кто это?
— Ну Игорь — директор обувной фабрики.
— А, Игорь, вспомнила. И что он?
— В реанимации лежит.
— Что с ним?
— Его пытали бандиты — паяльником. Били его сильно. Хотели, чтобы он платил им дань.
— Ублюдки. Ко мне тоже приходили.
— К тебе?!
— А чему ты удивляешься? Требуют пять тысяч баксов для начала. А я сейчас на премии выдам рабочим приличную сумму. У меня бунт сегодня. Неужели мне придётся платить бандитам?
— Не сдавайся, Катя, а бунтовщиков нужно преобразовать в революционные массы и направить на свержение нового ига эксплуататоров.
— Вася, я директор, а не вождь мирового пролетариата. Я это не умею делать.
— В нужный час я прибуду на твою фабрику и поведу пролетариев на баррикады.
— Сейчас не до баррикад, надо что-то с бандитами делать. Ты можешь помочь?
— Рад бы да как?
— Ты не мужик, Вася.
Катя со злостью и грохотом вставила трубку на место.
— Тютя!
3 глава
— Гантеля, Фонарь — это люблинские. Я знаю их, — сказал Тимофей Некрасов.
Это был большой мужчина в форме, полковник милиции. У него было типичное для сотрудников милиции красное лицо с простыми неутончёнными чертами. Скоро ему должно было стукнуть пятьдесят лет, и его грозились отправить на заслуженный отдых коллеги, метившие на его место. Некрасов возглавлял одно из овд столицы.
Катя сидела в его кабинете с обречённым видом. Она знала Некрасова через общих друзей, несколько раз они выпивали и отдыхали в одних компаниях.
— Что же мне делать? Платить им? — вопрошала она.
Некрасов задумался на пару минут.
— Я попробую что-нибудь сделать. Они больше к тебе не придут.
— Они не убьют меня?
— Нет.
— Как же ты всё это разрулишь?
— Доведём до них, что я твоя крыша.
Катя вопрошающе поглядела на полковника. Тот лукаво улыбнулся, замотал головой.
— Это так, для проформы. Пусть они так думают.
— Я всё равно буду тебе должна, но у меня с деньгами совсем туго.
— Кать, ничего не надо.
— Я не могу так, Тимофей. У меня на складе есть несколько мешков с мужскими трусами, которые мы не можем продать уже несколько месяцев. Я могу подвезти пару мешков.
— Это будет отличным подарком для наших сотрудников и членов их семей.
Катя вошла в квартиру с Виктором — здоровяком, бывшим десантником тридцати двух лет. Некрасов порекомендовал Кате нанять временно хотя бы одного охранника. Из своей комнаты выскочила Сашка с растрёпанной причёской.
— Мама.
— Саш, посиди, пожалуйста, в своей комнате, — попросила Катерина.
Сашка скрылась в комнате, закрыв за собой дверь.
Катя с Виктором прошла на кухню. На табуретке у открытой двери сидел Гоша и курил, пуская дым на балкон. Он был слегка пьян.
— Кать, кто это?
Гоша сердито поглядел на Виктора.
— Это мой охранник.
— Охранник или телохранитель? А может быть телоиметель?
— Гоша, твоё остроумие в данной ситуации совсем не кстати. Я хочу, чтобы ты сегодня уехал из нашей квартиры.
— На фига?
— Мы должны пожить отдельно.
— Ты разводишься со мной?
Гоша закурил новую папиросу.
— Пока нет, но я устала бороться с твоим инфантилизмом, пьянством, пофигизмом и капризами.
— Зря мы вообще встретились в той электричке.
— Виктор поможет отнести твои вещи в мою служебную машину и перевезти в твою квартиру.
— Не в квартиру, а в сраную коммуналку. Значит, изгоняешь меня из своих хором, а я ведь любил тебя, как последний идиот…
Дела на фабрике обстояли не лучшим образом. Бандиты больше не наведывались к Екатерине, но продукция предприятия не пользовалась спросом. Труднее становилось закупать материалы для пошива одежды. Мелкий частник перекупал большие объёмы тканей у прежних поставщиков. Фабрика находилась на грани банкротства. Катя не знала, что делать, пока в один из знойных летних дней к ней не напросился на приём молодой человек Георгий Родионов — худой узколицый в потёртом клетчатом пиджаке экономист-стажёр из отдела бухгалтерии.
— Екатерина Александровна, у меня к вам срочное дело, — с порога брякнул стажёр.
Катя только иронично улыбнулась.
— Знаешь, как спасти фабрику от банкротства?
— Да и не только.
— Чушь, конечно, но так и быть, садись выкладывай, что у тебя там…
Родионов сел на стул.
— Нужно скупать ваучеры. Будет приватизация и нашу фабрику можно будет приватизировать. Вы станете единоличной хозяйкой предприятия.
— Я думала об этом, но где взять деньги на покупку ваучеров, и у кого их покупать?
— Скупим их у работников фабрики. Что же касается денег, надо взять в долг. Потом это всё окупится в разы, если не в десятки раз. У вас есть кто-нибудь знакомый там.
Родионов указал головой вверх.
Катя подумала.
— Есть. Один человек работает в министерстве при Гайдаре. Я ему как-то помогла устроиться на работу на прежнем заводе.
— Отлично. Он спасёт нас.
Екатерине удалось попасть на приём к чиновнику средней руки, работающему в правительстве Гайдара. Николая Шпилькина Катя устроила на свой завод бухгалтером, когда того выгнали из института, где он преподавал экономику. Шпилькин был большой в круглых очках с маленькими глубоко посаженными глазами. Ему было сорок три года. Он медленно вертелся в своём кресле, слушая просьбы Екатерины.
— Екатерина Александровна, я очень вас люблю и уважаю, но до меня дошёл слух, что вы сношаетесь с разным сбродом: коммуняками и мракобесами-националистами.
— Это вы про Самоварова?
— Можно на ты. Да и про его гопкомпанию.
— Они мои старые друзья. Я не могу их так просто вычеркнуть из своей жизни.
— Придётся это сделать. Я сделаю запрос в госбанк, который даст вам кредит в рублях на пятьдесят пять лет. Мы поможем вам приобрести вашу фабрику. Нам нужен новый класс частников, который вытащит страну из коммунистического обморока. Только я вас попрошу быть более избирательными при выборе друзей.
Шпилькин вопрошающе поглядел на Екатерину.
— Я всё поняла.
4 глава
Прошло два месяца.
Катя вошла в коммунальную квартиру, в которой обитал Гоша. Ей открыла бабушка Гошина соседка. Она сказала:
— Он у себя.
Катя сняла обувь в прихожей, подошла к двери Гошиной комнаты, постучалась. В ответ тишина. Катя толкнула дверь — та открылась со скрипом.
Гоша сидел на краю своей кровати в майке и трусах. У него был обычный для него помятый, понурый вид. На полу рядом с кроватью старомодная бронзовая пепельница была полна окурков. Около стола в углу валялась пустая бутылка водки. На столе валялись засохшие три куска ржаного хлеба.
— Гоша, милый.
Катя бросилась к мужу, села рядом с ним, обняла, поцеловала в висок, потрепала шевелюру.
— А это, что у тебя?
На правой руке виднелся глубокий шрам.
— Что? Что? Порешить хотел себя.
— Ты с ума спятил, Гошенька!
— Не спятил, а вспомнил, как на тебя руку поднял однажды. До сих пор не могу себе этого простить. Даже повод не помню какой был, что я опустился до такой крайней низости.
— Повод, как повод — я тебе на бутылку не дала и отчитала за пьяную рожу. Всё как обычно.
— Вот чудак! Нет мне никакого прощения.
— Всё возвращаемся домой. А недуг твой мы поборем вместе и без всяких психологов.
Настал 1993.
Катя приехала на фабрику на служебной машине в сопровождении двух охранников-телохранителей Виктора и Сергея, проводивших её до кабинета. Усевшись в кресле, Катя вызвала к себе Родионова. Тот примчался очень быстро.
— Екатерина Александровна, с вас должок? — с лёту без предисловий предъявил молодой экономист.
— Какой ещё должок?
— Вы обещали меня сделать вашим замом, если я помогу вам стать полноценной хозяйкой фабрики. Я вам помог, теперь ваш ход.
— А ты об этом. Я обещала, значит, так тому и быть. Скажешь Любочке, чтобы готовила соответствующий приказ. Меня вот что теперь волнует. Фабрику-то я приобрела, а как долги отдавать не знаю.
Родионов громко засмеялся.
— Это сущие пустяки, Екатерина Александровна. Мы будем сдавать помещения в аренду.
— Помещения? Где их взять-то? Разве у нас есть свободные?
— Есть — два склада можно освободить: то, что в них содержится утрамбовать в другие склады. И потом здание с актовым залом, где размещались кабинеты и помещения для досуга рабочих можно пустить в аренду. Досуг пусть народ провидит на даче, у кого она имеется или в деревне у бабушки.
— А что народ?
— Если будут залупаться — за ворота. Вы — полноценная хозяйка, а они- наёмная сила.
Была осень. Октябрь.
Гоша точил деталь на станке на своём заводе, где проработал всю сознательную жизнь. Он уже не пил целых два дня. В цеху было пусто, что показалось странным. И Гоша пошёл в помещение, где обитал мастер Николаич.
У Николаича в помещение народ пялился в телек на холодильнике, где показывали демонстрации в Москве и танки.
— Что происходит? — полюбопытствовал Гоша.
— Народ собирается на защиту Белого дома, — сказал работяга Денисов, который активно интересовался политикой.
— На фига? — не понял Гоша.
— Чтобы защитить парламент, который хочет разогнать Ельцин.
— И куда смотрит партия и ЦК, — возмутился Гоша.
— Какая партия? — не понял Денисов.
— Коммунистическая партия Советского Союза.
— Ну ты, Георгий, даёшь — СССР уже нет.
— Как нет?
— А так — ликвидировали.
— Кто?
— Ельцин, Кравчук и Шушкевич.
— Скоты.
— Пожалуй.
— Значит те, кто в Белом доме, те против Ельцина.
— Верно.
И Гоша пошёл в раздевалку переодеваться.
Скоро он был уже около Белого дома. Перед баррикадами по улице ездила бмп, на которой был установлен динамик, из которого лилась популярная песня Олега Газманова:
— Путана, путана, путана, ночная бабочка, но кто же виноват…
Когда песня заканчивалась, её ставили по новой.
В щели меж баррикад бородатый мужчина в сером пальто спросил у Гоши:
— Кто такой?
— Рабочий.
— Зачем пожаловал?
— Защищать народ.
— Тогда тебе к нам. Иди в дом. Говорят, что скоро будет штурм. Может быть тебе достанется оружие.
Народ в доме и вокруг него очень понравился Гоше. Ему подумалось, что это люди одной с ним группы в метафизическом смысле крови. Он спрашивал у людей, зачем они здесь.
— Я за рабочий класс, — отвечал один.
— Я за настоящую демократию, — говорил другой.
— Я за русский народ пришёл постоять, — молвил третий.
— Я за справедливость, — объяснял четвёртый.
Гоша поднялся на один из верхних этажей. Оружия ему не хватило.
На мост выехали танки и начали палить по Дому. Женщина крикнула Гоше.
— Ложись, не пялься в окно. Тут не только танки стреляют, но и снайперы.
Гоша лёг.
Один снаряд упал где-то совсем рядом. Всё заволокло белым дымом, и Гоша потерял сознание.
Очнулся он, когда уже смолк грохот снарядов и треск пулемётных и автоматных выстрелов. Гоша продрал глаза и увидел перед собой спрецназовца в балаклаве. Ему в переносицу уставилось дуло автомата.
— Что, допрыгался, люмпен проклятый, — сказал спецназовец и пнул, что было силы ботинком Гошу по рёбрам.
5 глава
Катя находилась в комнате для отдыха, в которую можно было попасть через дверь в её рабочем кабинете. На столике стояла початая бутылка коньяка и блюдо с яблоками, мандаринами и виноградом. Рядом лежала открытая плитка шоколадка. В углу тарахтел маленький телевизор — ведущий взволнованно сообщал последние новости. Катя сидела, развалившись в кресле, закинув ногу на ногу.
В комнату впорхнул Родионов. С некоторых пор ему позволялось так врываться к своему шефу без стука и спроса. Он плюхнулся в другое кресло.
— Налей себе и мне коньяка, — распорядилась Катя.
— Не люблю я эту дрянь.
Родионов сморщился.
— Наливай.
Зам подчинился.
Выпили, молча, без тостов и предисловий.
— Катерина Александровна, вам надо срочно выехать из страны, — заговорил Георгий.
— С какого перепугу? Наши же победили.
— Это всё так зыбко.
— На кого я оставлю свою фабрику?
— На меня. Я всё проконтролирую и буду вовремя перечислять вам ваши деньги на любой конец света: хоть в Штаты, хоть в Ботсвану.
— Не получится — Гоша пропал. Я пока не найду его никуда не поеду. Сашка хочет уехать со своим женихом Глебом в Штаты.
— Что ж разумное решение. Я бы поддержал её в этом начинании.
Катя приехала поздно вечером домой, застав Сашку в очень тревожном состоянии.
— Что с тобой, дочка?
— Глеб пропал.
— Как пропал?
Катя села на пуфик и схватилась за сердце.
— Второй день нет от него вестей. А ты пьяна?
— Позволила себе. Такое сейчас время ненормальное. Нервы хотела успокоить.
Зазвонил зелёный телефон на специальной полочке в прихожей, где как раз находились мать и дочь.
Саша мгновенно взяла трубку.
— Что? Жив, слава богу.
Она поговорила минуты три и положила трубку.
— Что? — спросила Катя.
— Он жив. Оказывается, он ходил на мост смотреть, как стреляют танки по Дому, а потом его и его друзей встретила компания вооружённых людей, которые их избили. Глеб отлёживался у друга всю ночь.
— Куда их дураков потянуло? Какой мост? Какая стрельба? Вроде взрослые люди, а всё равно детство в жопе играет. Всё — вы отправляетесь в Штаты.
Гоша так и не появился дома. Если бы не события вокруг Белого Дома, его расстрела и столкновений у Останкинской башни, Катя подумала бы, что супруг пустился в очередной загул, но сердце подсказывало, что что-то случилось.
Екатерина поехала к своему другу из полиции Некрасову.
Некрасов был уже немного под градусом. В милиции тоже с напряжением ожидали развязки кровавых событий.
Катя протянула ему конверт.
— Что это? — спросил полковник.
— Здесь две тысячи долларов. Фабрика стала потихоньку приносить прибыль. Ты же вроде как моя крыша.
— Кать, прекрати.
— Ничего не хочу слышать. Бери и всё. И ещё — мой муж пропал.
Полковник бросил конверт в ящик стола.
— Сейчас я что-нибудь придумаю, — сказал он.
Некрасов вызвал своего любимого опера и приказал ему найти Гошу.
Опер вернулся в его кабинет через полчаса с докладом:
— Я так и думал: он принимал участие в защите Белого дома. Люди видели, как спецназовцы грузили его в фургон с другими защитниками и повезли из столицы.
— Известно, куда его повезли? — спросил полковник.
— Да, это военный полигон с частью в Подмосковье. Это суперсекретная информация. Вот номер части.
Опер положил клочок бумаги с цифрами на стол.
— У меня есть свой человек в минобороны, сейчас с ним добазарюсь.
Полковник позвонил военным и договорился о том, что его пропустят на полигон.
На полигон приехали к вечеру, когда уже стемнело, на служебной машине Некрасова. Катю и Некрасова сопровождал майор с красным испитым лицом. Сначала их отвели в спортзал, где расположились раненые.
У двери стояли два солдата с автоматами. Майор взял с собой одного автоматчика.
— Если будут на нас нападать, стреляй без раздумий, — приказал он ему.
Вошли в спортзал.
Народ расселся по скамейкам. Самые тяжёлые с сильными ранениями валялись на матах. В зале тяжело было дышать из-за сигаретного дыма.
Здесь были мужчины и женщины, молодые и старики. Около мата, на котором лежал молодой человек с перебинтованной головой, сидел мужчина в возрасте в вязаной зелёной шапочке, который обратился к Кате и Некрасову:
— Вы не видели другого моего сына Алёшку? Мы его никак не можем найти. Он такой же, как и этот мой сын Серёжка, только лопоухий.
Мужчина указал кивком головы на парня с раненой головой на мате.
Катя едва сдержала слезу, ответив:
— Нет.
И сказала Некрасову:
— Его здесь нет. Идём.
Потом пошли на полигон. Около окопа вдоль него лежали тела убитых.
Больше других Кате запомнилась женщина с простым открытым лицом. На её лице застыла улыбка, а голубые глаза были раскрыты широко-широко и глядели в чёрное небо. Катя узнала её — это была водительница трамвая Вероника. Она была одинокой, давно развелась, детей у неё не было. Ей было пятьдесят семь лет. Когда-то они работали на одном заводе.
— И здесь его нет, — сказала Катя. — Может быть, он жив?
— Дай бог, — сказал Некрасов и закурил.
Майор тоже закурил.
— Как вы всё это спокойно переносите? — спросила Катя.
— Спокойно?
Майор ухмыльнулся.
— Нам выдали паёк и немного денег. Мне надо семью кормить. Мы давно уже не ели колбасу.
— А эти? В спортзале? Что будет с ними? — спросила Катя.
Майор пожал плечами, дескать, не знаю, это не в моей компетенции.
А Некрасов растолковал:
— Власть должна быть сильной. А мы должны служить ей, то есть системе. Мы люди системы. Неважно кто будет наверху: вождь, царь, генсек, совет старейшин или президент. Мы служим системе, а она нас кормит.
Катя всхлипнула, и попросила сигарету у Некрасова. Некрасов курил крепкие сигареты, но Екатерина не почувствовала горечи даже от сильного затяга.
— А как же люди? — спросила она.
— Люди должны терпеть и смиряться, — ответил Некрасов.
6 глава
Катя и Самоваров подъехали на такси к зелёному дощатому забору с калиткой и воротами, за которыми высились сосны и ели. Они вышли из машины. Катя ключами открыла калитку.
Прошли во двор. Справа за забором, который был чуть пониже того, что закрывал двор от улицы, показалась лысая голова соседа.
— Катя, привет.
— Привет, Володь.
— Когда зайдёшь на шашлычок?
— Как время будет.
Сосед удалился, а Катя с Самоваровым шли к дому.
— Кто это? — спросил Самоваров.
— Вовка Липин. При Советах заведовал банно-прачечным комбинатом. Он тоже заседал в Моссовете до нас депутатом. Мы на каком-то собрании познакомились. Влюблён в меня, как последний дурачок. Скоро уже шестьдесят, а он всё не унимается. И жена-красавица и пять внуков, а ему хоть бы хны. Теперь при новой власти раскрутился не на шутку — у него свой банк. Он мне предлагал дешёвый кредит. Смотри, какой он дом в три этажа из жёлтого кирпича построил. И всё из-за меня, дабы меня удивить. Я-то тут на Рублёвке дачку купила, потому что здесь было тихо; а как Вовка прибежал сюда вслед за мной, то за ним последовали другие нувориши — его друзья-знакомцы, а за этими следующие богатеи. Не удивлюсь, что пройдёт немного лет и все, у кого в России есть много денег потянутся сюда.
— Кровососы, мироеды, жаль не успели мы их всех извести при советской власти.
Катя купила дом под Москвой дощатый-щитовой, но добротный, покрашенный свежей краской с мансардой. В доме было три больших комнаты и кабинет. Во дворе имелись баня и гостевой домик, в котором предполагалось обитание обслуги.
В доме пахло хвоей и достатком.
Катя пожарила яичницу, нарезала бутерброды, достала из холодильника бутылку водки. Сели на кухне. Катя пила только компот. А Самоваров захмелел после двух рюмок.
— Если прибудут за тобой, беги к забору и сигай к Липину или другому соседу. Они тебя не сдадут. Дальше можно через овраг податься в лес.
Самоваров положил ладонь на кисть Кати.
— А ведь я тебя любил, Катя, а может быть и до сих пор люблю.
Катя убрала руку.
— И ты туда же. У тебя жена, дети.
— Это я от души. Ты прячешь меня, рискуешь всем. Зачем?
— Мы же друзья. И потом, откуда ты знаешь, что вас будут искать и наказывать?
— Ельцин устроит репрессии против всех, кто восстал против него.
— Пока посадили только тех, кто был в Белом доме.
— А потом дойдут и до тех, кто просто поддерживал их. Завидую я Катя твоему оптимизму. Так и надо, а мы мужики быстро сдуваемся. Но ничего мы продолжим борьбу. Ты будешь помогать нам? Я слышал, у тебя фабрика начала приносить прибыль.
Катя пожала плечами.
— У тебя какие-то сомнения? — напрягся Самоваров.
— Вась, времена меняются и нам надо меняться, чтобы остаться на плаву.
Гоша очнулся в фургоне, в котором везли раненых из Белого дома. Болели голова и левое плечо. Раненые лежали вповалку и вперемешку. Никто не заботился о том, чтобы сохранить им здоровье и жизнь во время перевозки. Их везли на тот самый полигон в Подмосковье. Гоша лежал на каком-то теле, которое зашевелилось и закряхтело. Он сразу перегруппировался и помог телу принять сидячее положение, после чего сел рядом.
— Ты кто? — спросил Гоша.
— Санёк — слесарь с депо.
— А я Гоша.
Саньку было тридцать восемь лет. У него было стандартное лицо работяги и длинные русые волосы.
— Ты как? — спросил Гоша.
— Нога болит.
— Ничего прорвёмся.
— Ага, прорвёмся…
— Почему нет?
— Расстреляют нас, как бешеных собак, ельциноиды.
— Прям расстреляют?
— А ты не обратил внимание, что нас транспортируют не на скорой помощи, а как мусор в грузовой машине?
— Это логика.
— Что же делать?
— Прыгать с машины, когда та замедлит ход.
И когда машина медленно двигалась по просёлочной дороге через лес, Гоша и Санёк прыгнули на дорогу. Другие раненые отказались последовать за ними.
От прыжка беглецы получили только ушибы, ничего себе не сломав. Отряхнувшись, они пошли вглубь леса. Они шли, куда глаза глядят. Санёк рассказывал:
— Я арматурой напал на одного спецназовца. Тот попятился, но подбежали ещё двое и наваляли мне прикладами. Хорошо, что не застрелили.
— Ублюдки.
— Да. Я хотел к баркашовцам присоединиться, но они не взяли меня.
— Почему?
— Сказали, что у меня нос крючком, видать есть семитская кровь.
Гоша внимательно рассмотрел нос и профиль Санька и заключил:
— Неправда, я видел такие носы на Рязанщине.
Спустя два часа вышли к небольшой деревне. Пройдя по улице, выбрали самый захудалый бедный дом-избу. Оказалось, что тут жил пожилой мужчина семидесяти пяти лет Ермолай Акимыч. Был он с белой густой бородой, сутулый и худой. Дед согласился оставить гостей на постой и даже истопил им баньку. После баньки дед выставил на стол бутылку самогона, жареную картоху и банку солёных огурцов. Сам дед не пил, а бунтовщики быстро охмелели и поведали хозяину дома свою историю защиты Белого дома. Деда эта история не впечатлила.
— Дед, тебе совсем всё равно, что в стране и мире происходит? — спросил возмущённым тоном Гоша.
— Абсолютно.
— Это неправильно! — возмутился Санёк и стукнул кулаком по столу.
Гоша толкнул его в плечо, дескать, не бузи, уважай старость.
— А, если бы в твою деревню пришли немцы или моджахеды? Если бы твою страну поработил враг, тебе тоже было бы по фигу? — не унимался Санёк.
Старик вздохнул.
— Поживёшь с моё — поймёшь, а так: с вами спорить — пустое дело. Я спать, а вы как хотите…
Некрасов бухал в кафе с другими милицейскими начальниками. Отмечали днюху его друга начальника одного из восточных овд Москвы полковника Николая Гусева. У него на коленках сидела следователь Таня Зубова. И один и вторая были глубоко не свободны в плане семейных отношений, но обилие водки и атмосфера праздника сделали своё дело. На щеке Николая красовался алый след от засоса Тани, которая обвила руками его шею и не хотела его никуда отпускать от себя. Тимофей поднялся из-за стола.
— Парни, я всё. У меня дела. Извиняйте. Откланиваюсь.
— Э, это не порядок, — возмутился виновник торжества. — Давай хотя бы по последней рюмке…
— Последний плохое слово, — заметил кто-то.
— Крайней, — поправился Николай. — С тебя тост, дружище.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.
Скачать: