Бесплатный фрагмент - Море волнуется

Люди мурави

НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

Произошло банальное кораблекрушение со стандартным выбросом команды на необитаемый остров. Нестандартным было лишь то. что из 23 членов экипажа на берегу оказались лишь семь человек. Остальных забрало море. А этим семерым здорово повезло. Кто на пробковом матрасе, кто на доске, кто на спасательном круге, они достигли суши.

Здесь им повезло во второй раз. Берег являл собой пологий песчаный пляж. Будь скалы или рифы — плавали бы в прибрежных водах ошмётки человечьего мяса. Но, конечно, больше всего им повезло в том, что в предрассветной мгле капитан гибнувшего судна умудрился заметить вдали нечто похожее на сушу, куда и стал направлять свой корабль,. используя тягу бом-кливера, единственного уцелевшего паруса.

Только-только начало рассветать. Мокрые, в полной растерянности, ещё не пришедшие в себя, моряки собрались в кучку под живописной пальмой. Живописность её заключалась в том, что под порывами ветра её листья на фоне фиолетового неба вытянулись горизонтально и бешено вибрировали а напряжённом воздушном потоке. Люди стояли плотно. Так они пытались сохранить остатки тепла, которое влага и ветер отбирали нещадно.

Среди спасшихся был и капитан. Когда «Тереза», которую ураган трепал как игрушку, начала с ужасным треском разваливаться, он, будучи на мостике, успел надеть на себя спасательный круг. Большинство матросов этого сделать не успело, так как, укрываясь от волн, находилось в низах. Капитан оглядел очумевших матросов и прохрипел: «На колени, черти! Возблагодарим Христа и Пречистую деву за спасение». Мореманы рухнули на мокрый песок. Капитан начал“ „Отче наш…». Остальные подхватили.

Среди рухнувших на колени не все были мореманы, там была и мореманка. Из числа весёлых портовых тружениц, те женщины, которые нанимались на корабли, уходившие в дальние плавания, были самыми отпетыми, самыми бесшабашными. Помимо бурь, штормов, качки, солонины, бытовых неудобств их напрягала ещё и орава азартных мужчин. Такое не каждой по плечу. А Кэтрин было по плечу. За что её и ценила корабельная братия, ценила и удивлялась. Морские бродяги удивлялись не тому, что Кэтрин глушила ром наравне с боцманом, и не тому, что она сноровисто бралась за ружьё, когда прибрежные африканские пираты на своих быстроходных фелюгах шли на абордаж, а удивлялись они её выносливости. Она была способна принять за ночь трёх жаждущих, а утром, как ни в чем не бывало, заниматься приготовлением на очаге маисовой каши с кусочками солонины, напевая озорные портовые песенки

Кэтрин была одной из тех немногих женщин (примерно одна на сто), для которых близость с мужчиной — это всё, это смысл жизни. А поэтому корабельная атмосфера была её атмосферой. На берегу-то жди когда подвалится какой-нибудь пижон. А то и не подвалится. А на судне-то всегда очередь. Конечно, Кэтрин была девушкой не первой свежести. И лицо, и талия подверглись влиянию времени и стиля жизни. Но ребятам с «Терезы» главным было не лицо и талия. Как говаривал поэт: «Была бы с ногами».

Многие капитаны не допускали женщин на борт, мол женщина — к несчастью. А вот как раз отсутствие женщины ка корабле и приводило не раз команду в неуправляемое состояние. Тропическое солнце било в голову снаружи, сперма, разливаясь по крови, била в голову изнутри. Команда дурела, требовала изменения курса, требовала захода в порт. Капитан противился. Вот тебе и бунт с поножовщиной. Вот тебе и капитан в утлой шлюпке, пущенной по воле волн со скромным запасом пищи и воды. Вот тебе и «Весёлый Роджерс» на стеньге.

Капитан Билли Фаст, при большой протяжённости предстоящего маршрута (а короткие маршруты он игнорировал), всегда брал в плавание женщину. И не запирал её у себя в каюте, как делали некоторые, что тоже вело к конфликтам, а включал её в команду в качестве равноправного члена экипажа, а своё имя честно вносил в общий список очерёдности. Это импонировало команде. Это поднимало авторитет капитана. Может быть поэтому за всё своё удивительно долгое капитанство Фаст не мог вспомнить ни одного случая неповиновения. Правда, Фаст и моряк был отменный, настоящий морской волк, который шторм чуял за сутки.

Когда окончательно рассвело, люди, потерпевшие катастрофу, осмотрелись, чтобы оценить состояние местности, на которой они очутились. Местность обескуражила их. Это был узкий, песчаный остров длиной около полутора миль. имевший не более 500 футов в поперечнике. На острове не было воды. С нескольких пальм, что росли на нём, ветер сорвал плоды, соком которых бедолаги утолили жажду. Боцман изрёк: «Все мы здесь подохнем в мучениях. И, страдая, будем завидовать нашим погибшим товарищам». Народ пришёл в уныние: без пищи, а особенно без воды, не этом чёртовом острове долго не заживёшься.

К полдню ураган пошёл на убыль. Ветер значительно спал, но могучие волны продолжали накатываться на берег. Из-за туч выглянуло солнце. Сразу стало жарко. Очистился горизонт. И тут люди воспряли: стало видно, что милях в двух от острова тянется длинная полоска суши.

«Земля, материк!» — возрадовались моряки. Сначала-то возрадовались, но потом поостыли в своей радости. Переправится на материк было не на чем. Вплавь же обессиленным матросам две мили было не преодолеть. Да и плавники акул, возникавшие в волнах, ничего хорошего не сулили.

«Нужно развести костёр, — сказал капитан, — может быть какая-нибудь живая душа нас и заметет». Огонь добыли легко. В кармане у капитана оказалась лупа. Оказалась она там не случайно, как может подумать некий читатель. Билли Фаст постоянно имел её при себе, так как глаза у него сдали и он неизменно пользовался лупой при чтении морских карт Сухие «волосы», надранные со ствола пальмы воспламенились быстро.

Горючий материл, собранный со всего острова, был влажен. Костёр не горел, а густо дымил. «Это и к лучшему, — решил капитан, — дым заметнее, чем огонь. Хотя очень сомнительно, что в округе есть хоть кто-то способный заметить дым. Интересно, куда это мы попали?» Билль Фаст прикинул: «Ураган накрыл нас в ста милях от восточного побережья Южной Америки. Вихрь крутил нас трое суток и гнал на запад. Очевидно мы выброшены на берег недалеко от устья Амазонки.

К вечеру затеплилась надежда на спасение: море стало выбрасывать на пляж обломки «Терезы», из которых можно было бы связать плот Но надежда быстро угасла. Обломков было мало. Несколько досок и кусок мачты. С такого материала плот не свяжешь.

Ночь прошла в тревожном сне. С утра солнце стало припекать несчастных, которые пытались охладится, погружаясь время от времени в прибрежные воды. К чувству голода прибавилась жажда. Пить хотелось нестерпимо. Вид у всех был отрешённый: прав боцман, всех их ждёт здесь мучительный конец. Костёр едва дымил. Капитан приказал собрать выброшенные на берег водоросли и прочий мусор и подпитать костёр. Люди с неохотой потащились к морю, мол, к чему всё это нужно, но всё-таки выполнили приказание капитана. Собранный материал уложили на затухающий костёр, который вновь густо задымил.

А костёр разожгли не зря. Дым заметили. Солнце стояло ещё достаточно высоко, чтобы обнаружить в попритихшем море несколько чёрных чёрточек, которые, постепенно приближаясь к острову, превратились в остроконечные лодки. Гребцами в лодках были темнокожие люди.

«Ну, черти, молите бога, чтобы эти дикари были не людоедами!» — предложил капитан.

НЕФРИТОВЫЙ ГОРОД

В наши-то дни бассейн Амазонки является трудно доступной и загадочной страной, а уж во времена. описываемые в данном повествовании, это земля была воистину «терра инкогнита». Несколько научных экспедиций пытались пробиться в глубь Амазонии, но тщетно. Почти непроходимые, плотные заросли лиан, могучих папоротников и другой тропической растительности, зыбкие болота, влажная и знойная среда, мириады жалящих насекомых, ядовитые пауки, лягушки и змеи, вездесущие ягуары являлись для учёных трудно преодолимой преградой. Люди, возвратившиеся из экспедиций, амазонский лес называли не иначе как зелёным адом. Они рассказывали о гигантских змеях-удавах, об агрессивных крокодилах, о злобных и хищных рыбах. А участники двух несчастных экспедиций уж ничего рассказать не могли. Они бесследно исчезли в зелёном аду. И то сказать, ни техники, ни приличного снаряжения и оборудования, ни связи, ни авиационной поддержки тогда не было. Люди шли в тропический лес наугад, вслепую, поэтому потери были неизбежны.

Вот через этот зелёный ад и пробивались моряки с «Терезы». Но они шли ни вслепую, ни наугад, а под руководством четверых бывалых аборигенов. Когда темнокожие люди перебросили их на лодках с острова на материк, то первым делом напоили их и дали каждому по большой маисовой лепёшке. Такой оборот дела взбодрил терезовцев. По всему было видно, что местные жители не собираются их убивать, а тем более употреблять в пищу. Единственное, что их напрягало — это острый, неприятный запах, который исходил от дикарей. На ночь все расположились вокруг большого костра, огонь в котором всю ночь поддерживал дежурный воин.

Моряков удивлял тот факт, что темнокожие мужчины были совершенно равнодушны к Кэтрин. Ведь женщина всё же Скорй всего Кэтрин, как женщина была не в их вкусе. Так решили моряки. Они ещё не знали, что для этих сильных, прекрасно сложенных мужчин всё женщины были не в их вкусе.

А ещё их смущал некоторый род почтения, которое оказывали им туземцы, хотя те и требовали неукоснительно выполнения своих указаний. Так утром, после лепёшки и куска вяленного акульего мяса, их построили в затылок друг другу Образовавшуюся колонну возглавили два воина, ещё двое составили её арьергард. Вооружены воины были копьями. Кроме того, на широком поясе короткой юбки (единственная одежда аборигенов) крепился топор и нож. Топор был сделан из камня, а нож — из кости какого-то животного.

По команде старшего караван двинулся в сторону леса и вскоре исчез в его зарослях. Идти было трудно, но моряки не воспринимали тропический лес как зелёный ад. Тропа, по которой они шли, была хорошо натоптана. По всему было видно, что за ней ухаживали. Через болотины были уложены гати, через ручьи и речки — перекинуты стволы деревьев. Для форсирования большой реки (очевидно притока Амазонки) использовались лодки. И кровососущие насекомые их не терзали. Перед началом похода моряков обрызгали какой-то вонючей жидкостью из глиняной бутылки (теперь они поняли, чем пахнет от полуобнажённых аборигенов), и кровожадные паразиты им стали не страшны.

А лес, весь увитый большущими лианами, потрясал своей необузданной пышностью и мощью. Удивлял обилием и разнообразием птиц, щебет, посвист, клёкот которых так и лез в уши. Пугал избытком ярко окрашенных змей, рисунок на коже которых как бы предупреждал об опасности. А ещё было много снующей под ногами мелочи в виде ящериц, пауков, жуков, муравьёв.

К вечеру путешественники вышли из леса. В мягких вечерних лучах солнца перед ними открылась долина с многочисленными полями ярко зеленеющего маиса. На горизонте просматривались очертания довольно большого города. По мере приближения к городу местность становилась оживлённее. Женщины погоняли животных, похожих на лам, которые были навьючены какими-то тюками. Шли воины. эскортировавшие пленников, которые весь день трудились на прополке маиса. Рабочие мостили камнем дорогу. И все с откровенным изумлением пялились на цепочку белых людей, которая следовал к центру города.

Вид города потряс моряков. Основу его составляли монументальные каменные строения, то ли храмы, то ли дворцы. Между ними вздымались в небо ступенчатые пирамиды и сооружения, имевшие вид усечённого конуса. Каменные блоки. из которых были сложены городские здания, имели светло-зелёный цвет и напоминали нефрит. Это выглядело очень красиво, хотя понятно, что строительный камень нефритом не был.

«Ещё, чего! — подумал Фаст. — Только нефрита этим дикарям и не хватает.» Такое замечание он сделал не с проста. Все местные мужчины и женщины имели на себе разнообразные украшения из золота и серебра, в которые бели вкраплены осколки рубинов и изумрудов. Видать этого добра у туземцев было навалом, раз даже дети играли самоцветными камушками.

А цветной строительный камень являл собой одну из разновидностей кальцита, который под воздействием местных условий приобрёл светлые зеленоватые оттенки. Камень был достаточно мягок, поэтому аборигены без особого напряга отёсывали каменные блоки, придавая им форму параллелепипеда. Добывать его тоже труда большого не составляло. Зелёные каменные глыбы повсеместно торчали из под земли, а чуть дальше к югу они образовывали мощные скалистые нагромождения.

Аборигены, в своей массе, во дворцах не жили. Между каменных сооружений располагались многочисленные деревянные строения сложенные из толстенных пальмовых стволов. В этих деревянных домах и проживали простые люди племени. Вот в одной из таких хижин и разместили дикари своих белых пленников.

Моряков удивила чистота, царившая в городе Мостовые были вымощены и регклярно подметалиыь.

Мусор собирался в кучи, которые ликвидировались путём вывоза отходов за пределы города. Через общественные туалеты протекали искусственно созданные канальчики, вода которых с весёлым журчанием уносила нечистоты в реку, а та — дольше в Амазонку.

После того как моряки осмотрелись в новой обстановке, капитан поставил перед ними животрепещущий вопрос: «Ну, черти, что будем делать дальше?» Черти, конечно, не знали, что нужно делать дольше, но предположили, что влипли они капитально. Боцман подвёл итог разноголосицы: «Да уж влипли так влипли. Отсюда не убежишь. А и убежишь. Что ты будешь делать на пустынном морском берегу, к которому никогда не подойдёт ни один корабль».

ПЛЕМЯ МУРАВИ

Аборигены называли себя мурави. Это было очень большое племя. Не менее ста тысяч. Тульчико, город, куда привели дикари своих пленников, был не единственным. Люди племени проживали ещё в двух городах, расположенных в гористой местности. Горцы поставляли жителям равнины шкуры козлов, оленей, а также — золото и драгоценные камни в обмен на маис. Шкуры шли на покрытие крыш деревянных строений (каменные строения крыли обожжёнными глиняными плитками), золото и камни на украшения. Ещё горцы поставляли в Тульчико горную породу серого цвета с обильным включение в неё светлых кристаллов. Породу мельчили и использовали как удобрение для восстановления плодородности истощённых маисовых полей.

Маис был ценнейшим злаком, от урожаев которого зависела жизнь племени. Его сеяли в разгар лета, в период дождей. Когда урожаи падали, в сухой период рубили и корчевали большие участки леса. Подсохшие за лето порубки сжигали и на их месте возделывали новые поля пол маис. Работа эта была крайне тяжёлой. Мурави не знали пилы и валили деревья каменными топорами. Особенно донимало корчевание. Такая работа выполнялась редко. А именно только тогда, когда даже восстановленные с помощью удобрения поля все же не обеспечивали производства нужного количества маиса.

Отвечал за урожаи маиса специальный божок Маули, которого мурави обожали и ублажали обильными жертвами в виде испечённых из маисового теста фигурок людей. Это был единственный некровожадный божок. А остальные божки, особенно бог войны, требовали человеческих жертв, которыми являлись пленники, полонённые воинами маури в результате набегов на соседние племена. Поскольку божков было много, и все они требовали крови, то набеги приходилось совершать довольно часто. Узнав о таких обычаях мурави, моряки затуманились: не пустят ли и их в расход в качества ритуальных жертв?

Однако такая судьба белым пленникам не грозила. Главный бог мурави, Великий Хуцетакал, был весь в белом и сам белый. И жил он высоко в небесах. Когда служителям Великого Хуцетакала сообщили о появление на прибрежном острове удивительных людей с белой кожей, те непреложно решили что это посланцы Великого Хуцетакала И послал их Великий для улучшения рода Мурави. Поэтому охотникам, обнаружившим моряков, было повелено доставить белых людей в целости и сохранности в Тульчико. Что и было выполнено.

Моряки стали постепенно постигать правила, обычаи, законы туземцев. И чем больше они в этом преуспевали, тем больше убеждались, что темнокожие дикари вовсе не такие уж и дикари. По первости, моряков обескуражил тот факт, что племя мурави не имело ни вождя, ни короля. Вся жизнь племени регулировалась и определялась правилами и обычаями За их исполнением неотрывно следил Совет Шести, который состоял из 6 главных служителей шести главных божеств Они же решали спорные вопросы. В их ведение также входили вопросы регулирования численности племени. На них же лежала обязанность по кастрации младенцев, которая совершалась на 30-ый день после появления тех на свет. Из кастрированных девочек вырастали рабочие особи, а из кастрированных мальчиков — воины, охотники, сборщики даров леса. Жали эти оскоплённые муравьи в деревянных хижинах по 10 человек в каждой. Женщины и мужчины жили отдельно. Конечно, они общались и веселились, и любились, но это было чистое баловство: зачать ребёнка они не могли.

Девочек кастрировали не всех. Члены Совета Шести из новорожденных девочек отбирали наиболее здоровых и сильных Зачатие, вынашивание плода и роды — полностью ложилось на плечи (вернее на организм) этих подросших (до 15 лет) девочек, каждая из которых носила почетное звание мать-мурави Таких женщин, задействованных в процессе деторождения, было около ста.

Мальчиков кастрировали тоже не всех. Наиболее статных младенцев определяли на роль будущих партнёров матерей-мурави в деле воспроизводства численности племени. Как правило, одну мать-мурави обслуживали два партнёра.

Двадцать пять очередных матерей-мурави три месяца жили в каменных дворцах, где за ними, кроме партнёров. ухаживал целый сонм женщин -рабочих. После трёх месяцев пребывания во дворце, забеременевших женщин перемещали в специальные дома, а их место во дворцах занимала новая партия матерей-маури. И так без конца.

После рождения детей матери год кормили их грудью, а затем дети поступали под опеку женщин-воспитательниц, а матери вновь возвращались в каменные дворцы нести свою сексуальную вахту.

Женщины племени мурави были плодовиты. Они за один раз выдавали на свет от трёх- до четырёх младенцев, поэтому такая система воспроизводства была оптимальна и полностью поддерживала постоянную численность племени.

Поскольку. по мнению священников, посланцы Великого Хуцетакала, прибыли к мурави с целью улучшения и облагораживания племени, то они были немедленно включены в число партнёров. Но не все. Капитана и боцмана посчитали слишком старыми для такого дела, а Кэтрин вообще отнесли к разряду старух.

Отношения между партнёром и матерью-мурави были лишены какой-либо интимности. Совокупление считалось важнейшим общественным актом и протекало в присутствии большого количества людей. Прежде всего это были помощницы. Партнёра к полусидевшей полулежавшей на высоком ложе матери -мурави подводили под руки две женщины. Две другие женщины приподнимали и раздвигали ноги матери-мурави. Ещё одна женщина. легко помассировав член партнёра, умащивала его маслянистой жидкостью и направляла в нужное место.. Две служительницы с опахалами освежали воздух над ложем. Четыре музыкантши под бой барабанов извлекали на свистульках ритмичную мелодию. И яркие цветы, и источающие аромат курильницы, и диковинные птицы. Всё это подчеркивало значимость и важность события.

Когда моряки впервые приступил к исполнению своих партнёрских обязанностей, они такой публичностью были просто шокированы, но потом попривыкли и даже нашли в этом некий шарм и пикантность.

ПОД ЗНАКОМ МУРАВЬЯ

Людям мурави нельзя было отказать в эстетизме. Все каменные сооружения в Ткльчико украшала художественная резьба.. Обучно на камне воспроизводился растительный орнамент, который обрамлял то серию знаков типа иероглифов, составлявших основу письменности мурави, то изображение того или иного божества, то какие-то странные начертания в виде таблиц. Но чаще всего встречалось на камне изображение муравья. И не только на камне. Так члены Совета Шести носили Золотого муравья на серебряной цепочке как знак своей особенности и значимости. Воины, готовясь к походу, наносили красной краской на грудь изображение муравья. И как поняли моряки, в этом не было ничего удивительного. Муравей был у мурави почитаемым насекомым Они считали, что их племя произошло от гигантского болотного муравья. Поэтому все муравьи были их братьями. Мурави оберегали муравейники, в очень засушливые годы приносили к муравейникам пищу. Слово «мурави» на местном языке означало — муравей. Следовательно, племя мурави — это племя муравья.

«Понятно, что всё это есть чушь и мифы, — размышлял капитан Фаст. — Но вызывает удивление общественное устройство племени мурави, которое очень напоминает устройство муравьиного сообщества. То же деление на бесполых рабочих и воинов. То же обособление матерей-мурави наподобие маток в муравейнике. Тот же разряд мужчин-партнёров подобный муравьиным трутням. То же отсутствие вожака, лидера, главы сообщества. Наверное древние мурави подсмотрели всё это у муравьёв и решили жить по законам муравейника.

Все соседние с мурави племена жили по-другому. Так племя орла имело вождя, знать и простолюдинов. Племя орла было злейшим врагом мурави поскольку люди орла презирали мурави и назвали их не мурави, а мазаччо, что переводилось на язык мурави как навозная муха. Мурави часто воевали с ордами. Вот и нынче воины-мурави стали наносить на грудь изображение красного муравья, готовясь к очередному походу на орлов. Поход был необходим так как приближались дни празднеств, посвящённых богу лесов и охоты. А этот бог требовал человеческих жертв. А пленников в наличии было немного, да и те были крайне необходимы на прополке маиса.

К большому огорчению всех мурави поход оказался неудачным. Орлы знали о тои, что мурави готовятся к кровавому празднику в честь бога охоты, что им потребуются жертвенные пленники, поэтому они и приняли превентивные меры. Воины-орды у единственного брода через реку, которая разделяла владенья муравьев и орлов, устроили засаду, и, когда воины мурави вошли в реку, атаковали их. Поток стрел накрыл муравьёв. Несколько из них рухнули в воду. Почуяв кровь, тут же к месту кровопролития примчались сотни хищных, злобных рыб, которые принялись вырывать куски мяса у находившихся в воде воинов. Мурави срочно отхлынули от реки с ужасом наблюдая, как жадные пираньи обгладывали до костей тела их товарищей.

Военная неудача, за которую руководитель похода был брошен на съедение крокодилам, привела племя в уныние. Обижать бога охоты скудностью жертв, было недопустимо, так как охота, в продовольственном плане, была главным подспорьем маису. А где эти жертвы заиметь? Два соседних племени били в дружбе с мурави и нарушать эту дружбу было нежелательно Враждебное же племя ягуара,. жившее за большими болотами, становилось недоступным из-за ливней, затопившим тропы через болота. Ничего не оставалось как только использовать в качестве жертв часть пленников, которые работали на прополке маиса. По всему было видно, что в этом году торжества в честь бога охоты будут скромными и не яркими. Однако так не случилось. Яркие штриха в палитру празднеств внесли действия белых посланников Великого Хуцетакала,,причём такие яркие, что о них вспоминали мурави не один год.

ВОЛЯ ХУЦЕТАКАЛА

Где бы моряки ни находились, чем ба ни занимались в головах у них подспудно, но постоянно шевелилась мысль о том. как и какую возможность найти, чтобы вырваться из почётного плена. Но как бы их мысль не шевелилась, как бы они не напрягали свои умственные способности, результат их мозговой деятельности был один: вырваться невозможно. Такой вывод приводил всех в уныние, но только не капитана. Опытный морской волк, прошедший и через тайфуны, и через ураганы, и через сороковые, был уверен в тои, что безвыходных ситуаций не бывает. Нужно думать, искать и находить положительные возможности. Однако, пошел второй год их пребывания в обществе мурави, а таких возможностей не находилось. Действительно, если они и найдут способ сбежать, то в пути их обязательно настигнут воины племени. Даже если они и достигнут моря, то соорудить подходящее плавсредство не смогут: нет ни инструментов, ни материала.

Они уже вжились в быт и обычаи мурав и поднаторели в их довольно простоим языке. Их жизнь стабилизировалась. Четыре матроса в полном довольствии жили во дворце при матерях-мурави. Кэтрин была предоставлена отдельная довольно уютная хижина. Основная обязанность её состояла в приготовлении пищи для капитана и боцмана, которые жили в большой хижине с двумя женщинами-работницами, выделенными им для удовлетворения их мужских потребностей. Вот эта стабильность их и угнетала. Капитан несколько раз обращался к членам Совета Шести с просьбой отпустить их из плена, но неизменно получал ответ, что на это нет воли Великого Хуцетакала.

Перед самым праздником в честь бога охоты из горных городов прибыл караван ламоподобных животных, навьюченных тюкми с горной породой, которую мурави использовали в качестве удобрения. Наблюдения за разгрузкой этих тюков вызвали в голове капитана некие воспоминания. Он осознал, что точно такую же породу выгружали в порту Глазго с парусников, прибывавших из Чили с грузом селитры. «О! Так это ж селитра,», — дошло до капитана, наблюдавшего за действиями женщин-рабочих, разгружавших тюки с породой. Это открытие подвигло капитана на интересные мысли. Имея селитру, можно получить порох, добавив к ней древесный уголь. Правда, ещё нужна была и сера, на можно обойтись и без неё. Просто порох будет медленнее гореть. Не помня соотношения ингредиентов, капитан из интереса стал в уединении экспериментировать. Наконец активно горевший порох был им получен. Зачем он это делал, капитан и сим не знал. Наверное, было интересно. Однако, постепенно этот интерес наложился на идею фикс побега и из этого наложения получилось нечто многообещающее. То есть, в голове капитана выстроилась довольно убедительная схема освобождения из плена, с которой оно ознакомил своих товарищей. Моряки одобрили план капитана и стали готовиться к его осуществлению.

Да, торжества в честь бога охоты получились в этот раз довольно скромными и не яркими, так как вместо трёх костров с ритуальными жертвами пылал на вершине одной из ступенчатых пирамид только один. Яркость в ритуальную церемонию внесли белые посланники Великого Хуцетакала. Когда костры стали догорать, перед огромной толпой туземцев появился капитан и его товарищи. Все они были закутаны в белое. Капитан воздел руки к небу и возопил:

— О, люди мурави, молчите! Я буду разговаривать с Великим Хуцетакалом.

Моряки поставили перед пирамидой два узких глиняных сосуда, наполненные порохом Из сосуда свисали до земли промасленные тряпки. Капитан создал из пороха две дорожки до глиняных сосудов. После чего моряки стали в ряд, подняли руки к небу и дружно запели популярную среди моряков песню «Далеко ль до Ливерпуля?» Во время пения капитан поднёс факел к одной и к другой дорожке и бурное пламя побежало к пороховым сосудам. При виде бегущего огня туземцы завыли от страха, а когда из сосудов стало с воем фонтанировать пламя с искрами и дымом, все они пали ниц. В конце фейерверка прозвучало два взрыва, что окончательно ввело темнокожих в полный ступор.

Капитан вновь обратился к поверженной толпе:

— О, маури! Великий Хуцетакал повелел нам вернуться обратно!

И всё! И никого не нужно было просить и уговаривать. Священную волю Великого кинулись исполнять со всех ног.

СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ

Уже через день после огненного представления груженые продовольствием воины, имея в середине колонны белых посланцев, направились по натоптанной тропе в сторону моря. К вечеру путешественники достигли цели и разбили на берегу бивак. С утра следующего дня все приступили к сооружению плота.

Плот бвл нужен, как поведали посланники Великого, чтобы достичь острове. на котором имеется высокая пирамида со ступенями, ведущими на небо.

Для первого слоя плота срубили несколько усохших деревьев. Полученные из них брёвна крепко связали лианами. Поперёк них положили брёвна из стволов живых деревьев. Ближе к носу плота установили мачту, которая позволяла поднять на ней кливер и фок, которые были изготовлены из выработанных оленьих кож. В корме установили кормило и вооружили плот двумя вёслами. На всю эту работу ушло более десяти дней. Хотели ещё соорудить на плоту хижину, чтобы укрываться от непогода, да не успели. Как раз утром одиннадцатого дня из лесных зарослей внезапно объявились вооружённые люди, которые кинулись в атаку на воинов-мурави. Закипела стычка.

Капитан проорал: «Все на плот». Моряки моментально оказались на бревенчатом сооружении. Трое навалились на шест и оттолкнули плот от берега. Два моряка сели за вёсла и дали плоту ход. Боцман поднял кливер, а два матроса — фок. Паруса забрали ветер и плот медленно заскользи вдоль берега на север, где выше устья Амазонки располагались прибрежные испанские колонии.

Ну, и хорошо!

Ну, и попутного ветра!

Счастливого плавания!

Медовый месяц

МОРСКОЙ ВОЯЖ

Этой ночью Люси стала женщиной. Пережив такое, запоминающееся на всю оставшуюся жизнь событие, она была задумчива, немного растеряна и постоянно прислушивалась к себе. Джордж ещё спал. Люси вышла из каюты и поспешила на воздух. Утро только разгоралось. Нежно-розовые полосы украшали восток. Она стояла на верхней палубе «Олимпии» и с интересом наблюдала за стаей дельфинов, которые уже минут двадцать мчались рядом с пароходом. Наблюдать за ними было очень интересно. Их плавники резко рассекали волны, дельфины то взмывали над поверхностью моря, то ныряли в воду и по всему было видно, что плаванье наперегонки с пароходом им нравится. Чтобы лучше разглядеть животных, Люси спустилась на нижнюю палубу и сместилась к юту. Там её привлекли не только животные, но и бурный кильватерный след от винта парохода. Вода за кормой клокотала, пенилась, извивалось упругими жгутами. Глядя на эту бурную среду, Люси поёжилась: «Не дай бог оказаться в этом водовороте.»

Люси и Джордж совершали свадебное путешествие на Яву, где планировали провести в неге и ласках весь медовый месяц. Там в окрестностях Батавии папа жениха имел плантации какао и большой особняк в колониальном стиле. Такой экзотический вариант путешествия выбрал Джордж.

Относительно проведения медового месяца у Люси были совсем другие и, по её мнению, более интересные предложения, но Джордж настоял на своём варианте. Люси уступила настойчивости мужа. Действительно, резонно ли начинать семейную жизнь со скандала?

Оба — дети крупных чиновников колониальной администрации в Сингапуре, они жили на широкую ногу и аренда парохода на рейс Сингапур — Батавия для них не являлась через чур обременительной.