Бесплатный фрагмент - Море, которое помнит

Если море зовет, оно всё равно заберет

Пролог. Место, где заканчивается дорога

Август в Тугуре начинался с тумана и оленьих следов у воды. Мы с Виктором жили в стойбище оленеводов уже несколько дней. Я еще не успела привыкнуть, как просыпалась от тихого шороха копыт за стенкой чума, от кашля старого оленя где-то рядом и от запаха сырого мха, который сушили у очага.

Утром, когда мы собирались уезжать, стадо стояло плотной живой стеной на краю площадки. Олени лениво перебирали ногами по камням и лишайникам. Металлические части упряжи звенели коротко и глухо. Пахло шерстью, дымом и мокрым деревом.

Старший в общине, Николай, протянул мне маленький мешочек из оленьей кожи. В мешочке лежал плоский оберег, вырезанный из кости. На одной стороне были простые линии, напоминавшие четыре стороны света, на другой — углубление под палец.

— Пусть будет при тебе, — сказал он. — Дороги разные. Иногда они дольше, чем обещают.

Я не стала спрашивать, что он имел в виду. Просто сжала талисман в ладони и кивнула.

Виктор в это время снимал на камеру последние кадры стада. Он всегда успевал еще что-нибудь снять, пока остальные уже прощались. Дети оленеводов кружили вокруг, пытались заглянуть в экран. Женщины складывали в сани вещи, которые мы везли в село вместе с ними.

Дорога до Тугура заняла почти весь день. Сначала мы ехали на упряжке, потом пересели в старый уазик, который ждал у условной «дороги». Колеса все время прыгали по кочкам. Тайга сдвигалась к горизонту, низкое небо то открывало синюю глубину, то снова тянуло над собой серую ткань облаков.

Я сидела рядом с водителем и чувствовала, как под лопаткой упирается ремешок талисмана. Оленеводческое стойбище уходило в прошлое вместе с выцветшими флажками, привязанными к палкам у чума. Впереди нас ждал Тугур, вертолет и привычная жизнь в Хабаровске. Так мы думали.

Село показалось неожиданно. Сначала — одинокие столбы линии электропередачи, потом — ржавая бочка посреди поля, потом — крыши и трубы. Тугур стоял на берегу залива, тихий и немного настороженный. Деревянные дома, собаки у крылечек, запах рыбы и солёной воды.

Мы остановились у дома Екатерины, нашей давней знакомой. Она помогала организовывать поездку, договаривалась с оленеводами. Вышла на крыльцо, вытерла руки о фартук, улыбнулась, но в улыбке было больше усталости, чем радости.

— Ну что, приехали, путешественники, — сказала она. — Вертолет вам не светит.

Мы еще не успели снять рюкзаки.

— Как это — не светит? — спросил Виктор.

Екатерина махнула рукой в сторону неба:

— Погода. Уже третий день вертолет не летает. По прогнозу — еще дней десять такое.

Слово «десять» прозвучало тяжело.

Мы прошли в дом. Кухня была натоплена, на плите кипел чайник. На стенах висели фотографии, вырезки из газет, детские рисунки. На столе лежала открытая радиостанция, из которой доносился тихий треск.

Петр, муж Екатерины, слушал сводку. Он кивнул нам и не отвлёкся, пока голос в динамике не затих. Потом снял наушники и только тогда повернулся.

— Всё, — сказал он. — По воздуху пока никак.

Мы сели за стол. Чай был крепкий, с дымком.

— А по морю? — осторожно спросила я.

— По морю — только грузовые суда, — ответил Петр. — Они ходят, но не по расписанию, а как получится. И пассажиров почти не берут. Это не теплоход.

Виктор посмотрел на меня. Взгляд был простой: «Ну вот». У нас дома в Хабаровске были дела, которые нельзя было отложить на десять дней. Работа, встречи, сроки. Мы заранее подгоняли поездку под график. Море о наших планах ничего не знало.

Вечером мы вышли к воде. Тугурский залив лежал неподвижно. Волны двигались медленно, как будто им некуда спешить. Далеко слышался крик какой-то птицы. Воздух был влажный, прохладный, но я ощущала от него не холод, а знакомое детское чувство — когда стоишь у реки и понимаешь, что за поворотом начинается территория неизвестного.

— Не переживай, — сказал Виктор. — Найдем выход.

Я кивнула. Но внутри было тревожно.

Мы прожили в Тугуре еще один день, потом ещё. Вертолет всё так же «не шел». Сводки по рации были одинаковыми: облачность, ветер, дождь. Небо будто забыло про нас.

Чтобы не думать о сроках, мы помогали по хозяйству. Я чистила рыбу вместе с женщинами, слушала их разговоры о лососе, который должны были ставить вялить, о детях, которые учатся в городе, о зиме, которая уже виднелась где-то за июлем.

Ночью я не могла уснуть. Лежала на узкой кровати, прислушивалась к дому. Треск досок, дыхание спящих, редкий лай собаки на улице. За стеной шелестела вода. Мне казалось, что залив подходит ближе к селу, чем днем. Я чувствовала легкое дрожание в воздухе, будто где-то глубже, за тонкой пленкой привычных звуков, дыхание другого мира.

Я достала из-под подушки талисман, подаренный Николаем. Кость нагрелась в ладони быстрее, чем обычно. В голове всплыла фраза: дороги дольше, чем обещают. Я подумала о своих предках-эвенках, которые ходили вдоль этого берега задолго до нас, без вертолётов и судов. Они знали другое время, другое терпение.

— Если море зовет, оно всё равно заберет, — как-то сказала мне бабушка. Тогда это казалось красивой фразой. Здесь она звучала по-другому.

На третий или четвертый день ожидания мы уже перестали спрашивать про вертолет. Село жило своим ходом, а наши планы повисли в воздухе.

Утром Петр вошел в дом быстрее обычного. Скинул куртку прямо в прихожей, разулся на ходу.

— Идет судно, — сказал он с порога. — Плашкоут из района. Зайдет за грузом.

У меня дернулся живот.

— А пассажиры? — спросила Екатерина.

— Пассажиры — сложно, — ответил Петр. — Но попробуем договориться.

Мы вышли к пристани еще до того, как судно показалось. На берег уже собрались жители: кто-то принес мешки с картошкой, кто-то — ящики, кто-то — связки досок. Собака крутилась между ног, дети бегали по песку.

Тугурский залив был почти тихий, только у самых свай вода неторопливо плескалась о берег. В воздухе висело ожидание.

Сначала мы услышали низкий гул двигателя. Потом из-за изгиба берега показался «Родонит» — грузовое судно типа «река-море». Корпус казался тяжелым, уставшим, краска местами облезла. Но в этом корабле было что-то спокойное. Он шел уверенно, как человек, который знает дорогу.

Я смотрела и понимала, что никогда не была в открытом море. Ни на теплоходах, ни на паромах, только на небольших речных судах. Охотское море жило для меня пока только в рассказах, на картах и в собственных мечтах.

«Родонит» подошел к пристани, моряки сбросили канат. Мужчины на берегу ловко закрепили его. Груз начали подавать быстро, будто боялись, что корабль передумает.

Петр поднялся на борт вместе с несколькими сельчанами. Мы с Виктором остались внизу. Я вглядывалась в лица команды. Небольшой рост, широкие плечи, загорелые лица. У каждого своя усталость и свой взгляд.

Через какое-то время Петр поманил нас рукой.

— Капитан согласен поговорить, — сказал он.

Капитан оказался невысоким, сухим мужчиной с внимательными серыми глазами. На нем была обычная рабочая одежда, без лишних знаков. Но в осанке было ощущение привычки к решению.

— До Николаевска? — уточнил он.

— Да, — ответил Виктор. — Нам нужно домой, в Хабаровск.

Капитан посмотрел на небо, потом на воду, потом снова на нас.

— По расписанию — два дня, — сказал он. — Но море здесь любит свои сроки.

Он предупредил, что судно — грузовое, не пассажирское. Что удобств мало, каюта будет матросская, в носу. Что правила на борту простые: не мешать работе команды, слушать, что скажут.

— Если не боитесь качки и задержек, — добавил он, — берём.

Виктор сразу кивнул.

— Мы согласны, — сказал он.

Я почувствовала, как талисман потеплел в кармане. Ответа у меня внутри было два. Один — спокойный, городской, который шептал о сроках, о графике, о комфортном возвращении самолетом. Другой — старый, тихий, родом оттуда, где шаманы говорят с ветром. Этот голос говорил, что дорога выбрала нас сама.

— Я тоже согласна, — сказала я вслух.

Капитан коротко кивнул.

— Тогда собирайтесь. Отходим по приливу.

Мы вернулись к дому Екатерины. Собрали рюкзаки удивительно быстро, как будто все уже лежало готовым. Екатерина помогала молча. На прощание она крепко обняла меня.

— Ты первая из наших, кто пойдет так, — сказала она. — Или вторая… Один знакомый не выдержал качки, его высадили на берег по пути.

Я улыбнулась, хотя внутри холод усилился.

— Я постараюсь дойти, — ответила я.

У пристани нас провожала почти вся семья. Петр, Ольга, Василий, Павел. Кто-то помогал нести сумки, кто-то просто стоял и махал.

Вода у свай поднялась выше, чем утром. Залив вдохнул глубже и придвинулся к суше. Плашкоут слегка напрягся всем корпусом, готовясь к пути.

Мы поднялись на трап. Доски пружинили под ногами. В какой-то момент я остановилась и обернулась.

Село стояло на берегу, маленькое, упрямое. Дальше тянулись сопки, тайга, незаметные тропы. Мне вдруг послышался далёкий звон оленьих колокольчиков, хотя стадо давно ушло в глубь тундры. Звук был короткий, но ясный, как знак.

Я приложила руку к карману, где лежал оберег, и мысленно поблагодарила и тех, кто остался на берегу, и тех, кто когда-то ходил по этим местам до нас.

Капитан дал команду, моряки зашевелились. Трап слегка вздрогнул.

Я сделала последний шаг и оказалась на палубе «Родонита».

В этот момент мне казалось, что мы просто нашли способ добраться домой. Я ещё не знала, что обычные два дня пути по расписанию растянутся в маленькую отдельную жизнь, и что впереди нас ждет не только дорога, но и само Охотское море, которое решило поговорить с нами.

И первая глава этой беседы начиналась с прилива в Тугурском заливе.

Глава 1. Прилив в Тугурском заливе

Я проснулась от тихого глухого удара, будто большой металлический предмет коснулся другого железа. Судно шевельнулось, и сразу стало ясно: я больше не в доме Екатерины, не в стойбище оленеводов, а на борту «Родонита».

В носовой каюте было полутемно. Сквозь маленький иллюминатор просачивался белесый свет. Металл стен чуть звенел от едва заметной вибрации. Воздух пах соляркой, рыбой и влажным железом. Где-то наверху хлопнула дверь, прошли быстрые шаги.

Виктор уже не спал. Сидел на нижней койке, застегивал куртку, осторожно, чтобы не задеть мою сумку.

— Проснулась? — спросил он. — Похоже, скоро отходим.

Я села, прислушалась. За тонкой стенкой тянулся приглушенный гул. Он шел не только от двигателя — в этом гуле было дыхание воды. Волна тихо билась о борт.

Под матрасом нащупала ремешок кожаного оберега, который дал Николай-оленевод. Кость легко легла в ладонь. На миг показалось, что она отозвалась мягким теплом.

— Пойдем на палубу, — сказала я. — Не хочу пропустить начало.

Мы вышли в узкий коридор. Носовая часть «Родонита» просыпалась медленно. Скрипели двери, в стальной коробке эхом отдавались шаги. Коридор вел к трапу вверх. На лестнице было прохладно, запах соли смешивался с утренней сыростью.

На палубе свет уже стал ясным, но солнце еще не выкатилось полностью из-за сопок. Небо было почти чистым, лишь у горизонта висела тонкая полоса облаков. Ветер шел со стороны залива, спокойный, но упрямый.

У причала вода поднялась высоко. Вчера вечером между сваями и поверхностью оставался заметный просвет, сегодня море дотягивалось до самых подгнивших досок. Старые покрышки, привязанные к ним, наполовину скрылись. Прилив дышал размеренно и уверенно.

На берегу оживление напоминало маленький сельский праздник. Пришли все, кто провожал нас вчера. Екатерина стояла чуть в стороне, обняв себя за плечи. Рядом — Петр, Василий и Павел, они помогали грузить мешки и ящики. Ольга держала за руку мальчишку, тот тянулся поближе к кораблю и хмурился от ветра.

Капитан был уже на мостике. С этого ракурса он казался частью судна. Вчера мы говорили с ним вблизи, и он показался мне человеком без лишних слов. Сегодня он стоял, опершись ладонями о поручень, и смотрел не на берег, а на воду. Я заметила, как он оценивал высоту прилива, направление маленьких струек у свай, цвет пены у кромки.

— Хороший прилив, — сказал подошедший к нам мужчина в замасленной робе. — Самое время уходить.

Это был старший механик. Вчера вечером капитан представил его как Александра Михайловича. Вблизи он производил двойное впечатление: спокойные глаза и руки с вечно въевшейся сажей и металлом под ногтями.

— Как вы спали? — спросил он.

— Лучше, чем ожидала, — ответила я. — Судно почти не качало.

— Это пока, — вмешался Виктор. — Ты сама хотела настоящего моря.

Механик усмехнулся, но без насмешки.

— Море даст столько, сколько сочтет нужным, — сказал он. — Ваша задача — слушать.

С другой стороны палубы к нам подошел мужчина в синей куртке. Лицо у него было широкое, с мягкими чертами и внимательным взглядом. Он протянул мне руку.

— Сергей Петрович, старший помощник, — представился он. — Можете говорить просто Сергей.

Рукопожатие было сухим и точным.

— Я прослежу, чтобы вы не потерялись на этом железном домике, — продолжил он. — Если что-то нужно — спрашивайте.

Сергей Петрович говорил неторопливо, но в его голосе чувствовалась привычка отдавать распоряжения.

Чуть поодаль у борта возился молодой парень в вязаной шапке. Он проверял крепления троса, перекидывал его, поправлял узел. Светлые волосы торчали из-под шапки, а на щеках оставались следы недавнего сна.

— Матрос Андрей, — пояснил Сергей Петрович, проследив мой взгляд. — Сегодня у него вахта на носу.

Андрей поднял голову, заметил, что мы смотрим. Улыбнулся коротко и снова занялся тросом.

К камбузу вела узкая дверь с круглым иллюминатором. Она распахнулась, и на палубу вышла женщина в темном свитере и фартуке. Из-за фартука было трудно понять, полная она или просто закутана. Лицо было открытое, чуть покрасневшее от жара плиты и морского ветра.

— Пассажиры, доброе, — сказала она. — Я Светлана, повар. Если вас укачает, сначала приходите ко мне, потом уже к кому-то еще.

От нее пахло свежим хлебом и жареным луком. На фоне солярки и металлического запаха это было неожиданно уютно.

— Не пугайте их, — заметил подошедший мужчина с рацией на поясе. — Укачает — не укачает, море решит.

Это был радист Николай. В руках у него была папка с записями, на шее висели наушники. Он взглянул в сторону мачты, где висела антенна, и чуть нахмурился.

— Связь пока чистая, — сказал он больше самому себе. — Посмотрим, что принесет открытое море.

С другой стороны, у сходни, переговаривались двое. Один — невысокий, крепкий, с аккуратно подстриженной бородкой. Другой — повыше, сухоплечий, с темными кругами под глазами.

— Это моторист Антон и еще один матрос, Николай Иваныч, — перечислил тихо Виктор. — Вчера вечером в камбузе слышал, как они между собой шутили.

Я кивнула. Команда была небольшой, всего семь человек, но каждый уже занимал свое место в картине этого утра у причала.

Капитан спустился с мостика на палубу.

— Готовы? — спросил он у нас.

— Да, — ответили мы почти одновременно.

Он посмотрел на меня чуть пристальнее.

— Если станет не по себе, не стесняйтесь говорить. Море в первый раз — как первый полет. Найдете свой способ с ним договариваться.

Я спрятала ладонь в карман, почувствовала гладкий край костяного круга.

— Я постараюсь слушать, — сказала я.

На берегу Петр махнул рукой.

— Юрий Иванович, — крикнул он, — берегите нам гостей.

Капитан поднял руку в ответ, не крича.

— Берегите нам берег, — спокойно ответил он.

Последние мешки уже погрузили. Трап еще стоял, но люди постепенно отходили. Кто-то крестился, кто-то просто смотрел.

Вода у борта поднялась еще выше. Маленькие пузырьки цеплялись за шершавые доски причала. Я заметила, что линия прилива будто чуть переливается светом. Не блеском солнца — оно еще пряталось за сопками, — а мягким внутренним сиянием, которое то появлялось, то исчезало.

Я моргнула. Вода снова стала обычной.

— Видела? — шепнул Виктор.

— Что именно?

— Как будто кромка светилась.

Я посмотрела на него.

— Может, просто угол солнца, — предположила я.

Но внутри кольнуло знакомое ощущение, которое иногда приходит во сне перед дальними поездками. Вроде все объяснимо, а всё же что-то под кожей отвечает особым напряжением.

Капитан дал команду. Голоса на палубе стали собраннее. Андрей снял швартовый конец с кнехта, Антон освободил другой трос. Металл тихо застонал, судно чуть дрогнуло.

— Отходим по приливу, — сказал капитан. — В десять пятнадцать будем в створе устья Кутима.

Нас попросили перейти к носу, чтобы не мешать на корме. Мы с Виктором устроились на форд-биче. Я присела на широкий кнехт, ладонью коснулась холодного железа. От корпуса шла легкая вибрация, будто в его глубине уже просыпался большой живой мотор.

«Родонит» медленно оторвался от причала. Берег сначала еще оставался рядом, слышались отдельные слова, детский смех, лай собак. Потом голоса растворились в общем шорохе.

Село Тугур постепенно откатывалось назад. Деревянные дома становились маленькими, трубы — тонкими линиями. Екатерина стояла на пригорке и все еще махала нам платком. Я могла различить лишь движение руки, но знала, что это она.

Я подняла ладонь в ответ.

Прилив уверенно подхватывал судно. Мы шли по реке Кутим, которая несла свои воды в Тугурский залив. Сопки по обе стороны поднимались плавно, на них лежали темные пятна леса. В отдельных местах тайга подходила прямо к воде, корни деревьев упирались в влажный песок.

— Как ты? — спросил Виктор. — Голова не кружится?

— Пока нет, — ответила я. — Немного странно, что земля больше не под ногами.

— Потом почувствуешь, что у моря другая опора, — сказал подошедший Сергей Петрович. — Не хуже, просто иначе.

Он оперся ладонью о леер, посматривал вперед, туда, где узкий рукав реки открывался в широкую воду залива.

— Вы часто ходите этим маршрутом? — спросила я.

— Несколько раз за сезон точно, — сказал он. — В Тугуро-Чумиканский район, в Аяно-Майский, иногда выше. Все зависит от заказов на груз.

Он перечислял это так, будто говорил о привычном дворе, а не о суровом северном море.

Ветер усилился, но оставался мягким. Судно шло уверенно. Морской болезни я пока не чувствовала, и это немного удивляло. Я ожидала, что начнет мутить сразу, как только корабль отойдет от берега.

— Похоже, нас пока щадят, — усмехнулся Виктор. — Видимо, проверяют, стоим ли мы внимания.

— Не провоцируй, — вмешалась Светлана, выглянув из дверей камбуза. — Море слышит такие слова.

Она сказала это вроде шутки, но глаза у нее были серьезные.

— Вы тоже так думаете? — спросила я.

— Когда столько лет живешь на этих ходках, начинаешь замечать, — ответила Светлана. — Одним море подпевает, другим отвечает молчанием.

Она оглядела нас.

— А вам, кажется, оно сегодня подыгрывает.

Мы вышли из устья Кутима в залив. Вода стала просторнее, глубже. Линия берега отодвинулась. На поверхности что-то менялось: исчезла рывистая речная структура, появилось равномерное дыхание.

По радиостанции передали сообщение. Николай поднялся на мостик, вернулся с хмурым лицом.

— В открытом море шторм, — сказал он, проходя мимо нас. — Пока держимся в заливе.

Капитан отдал распоряжения, судно слегка изменило курс.

— Значит, дальше пока нельзя? — уточнил Виктор.

— Не сегодня, — ответил Сергей Петрович. — Встанем на якорь ближе к вечеру, держаться будем к берегу, чтобы сильно не раскачивало.

Я посмотрела на линию горизонта. Там, где должно было начинаться большое море, по небу тянулись более тяжелые облака. Они еще не закрывали солнце, но движение в них было напряженным.

«Родонит» шел вдоль берега почти весь день. Солнце поднялось выше, воздух стал теплее. Мы то заходили в каюту, то снова поднимались на палубу. Я старалась запомнить каждый изгиб берега, каждую скалу, каждую тонкую полоску пляжа.

Вода была удивительно прозрачной. У самого борта плавали медузы: прозрачные, розоватые, коричневые, большие и совсем маленькие. Они двигались плавно, иногда собирались в небольшие группы, расходились, снова сходились.

Иногда мне казалось, что в их движении есть какой-то рисунок, будто они проверяют нас, но это ощущение сразу пряталось, если всматриваться слишком пристально. Стоило отвлечься, и край глаза снова ловил странный ритм.

Однажды совсем рядом с бортом мелькнула маленькая темная морда. Небольшой морской зверь выплыл, посмотрел в нашу сторону, фыркнул, погрузился и всплыл уже в другом месте.

— Нерпа, — пояснил Андрей. — Любопытные они.

Я смотрела, как она исчезает и появляется. И каждый раз ее движение странным образом совпадало с легким толчком судна, будто кто-то снизу слегка подталкивал «Родонит».

К вечеру мы подошли к берегу ближе. Капитан выбрал место, где глубина позволяла встать на якорь примерно в трехстах метрах от суши.

— Здесь постоим до утра, — сказал он на общем собрании на палубе. — В открытом море сейчас делать нечего.

Александр Михайлович пошел в машинное отделение, готовиться к режиму стоянки. Антон с Николаем Иванычем возились у носа с якорной цепью.

Когда массивный якорь ушел в воду, я почувствовала, как корабль на мгновение напрягся, потом расслабился, нашел новую точку опоры.

Волны были мягкими. Судно слегка покачивало, но не так, чтобы это мешало.

Мы с Виктором вышли на форд-бич после ужина. Светлана накормила нас горячим супом, тушеной рыбой и простыми, но удивительно вкусными пирожками с творогом.

Солнце садилось за сопки, небо постепенно темнело. Вода вокруг «Родонита» становилась насыщенно синей, местами почти черной. Медузы исчезли, их место заняли редкие блики.

— Странно, что в море шторм, — сказал Виктор. — Здесь всё будто отдыхает.

— Здесь — да, — ответил подошедший Николай. — А там, за поворотом, может быть совсем другая песня.

Он поднял глаза на небо.

— Иногда шторм идет рядом, а до нас доходит только эхо. Но это не значит, что нас не касается.

Я прислушалась. Ветер был почти тихим. Но если задержать дыхание и вслушаться глубже, можно было уловить далекое низкое гудение, которое не совпадало с работой двигателя. Оно приходило с той стороны, где заканчивался залив и начиналось большое море.

Оберег в кармане снова отозвался теплом. В этот момент мне отчетливо пришла мысль: не мы выбрали этот путь. Нас вписали в чужую историю, и только впереди станет ясно, какую роль нам отвели.

Я вспомнила бабушкины слова про море, которое забирает тех, кого зовет. Тогда они казались образной фразой. Сейчас в них появлялся иной смысл.

— Может, вернемся в каюту? — спросил Виктор. — Завтра будет долгий день.

— Еще немного, — попросила я.

Я стояла у носа и смотрела на темнеющий берег. Там, на песке, никто уже не ждал нас. Село осталось за изгибом, только линия тайги напоминала, что где-то там живут люди.

И вдруг у самой ватерлинии, на границе воды и воздуха, что-то мелькнуло. Нечто светлое, вытянутое, как рыба, но слишком гладкое. Оно не прыгнуло, не всплеснуло, а просто обозначило себя и тут же ушло в глубину.

— Видел? — спросила я тихо.

— Кажется, да, — ответил Виктор так же тихо. — Но не уверен, что это не просто отблеск.

Николай, который стоял чуть поодаль, повернулся к нам.

— В Тугурском заливе много всего, — сказал он. — Иногда лучше не пытаться сразу разобраться, что именно попалось на глаза.

Он говорил спокойно, без мистического нажима. Но в его словах чувствовался опыт человека, который привык принимать странности моря как часть обычной жизни.

Когда стемнело, мы вернулись в носовую каюту. Судно покачивалось мягко, как в колыбели, если позволить себе расслабиться.

Лежа на узкой койке, я снова достала оберег.

— Первый день прошел, — прошептала я шепотом, которого никто не слышал. — Ты обещал длинную дорогу. Посмотрим, что будет дальше.

В ответ кость чуть согрелась, или мне так показалось. Где-то в глубине корабля глухо скрипнула цепь, море вздохнуло.

Так закончился наш первый день в пути и первая встреча с Приливом в Тугурском заливе. Настоящее Охотское море ждало нас за границей залива. И на рассвете следующего дня мы должны были выйти навстречу его голосу.

Глава 2. Первые мили пути

Свет за иллюминатором стал другим, чем накануне. В каюте еще держалась мягкая полутьма, но металл стен уже слегка поблескивал. Судно покачивало чуть сильнее, чем вечером, когда мы легли спать на якоре в Тугурском заливе.

Я лежала, слушала гул в глубине корпуса и пыталась понять, что изменилось. Вчера «Родонит» стоял почти неподвижно, только легкая зыбь проходила сквозь него, как дыхание. Сейчас в этом гуле появилось движение.

— Проснулась? — спросил Виктор.

Он сидел на своей нижней койке, шнуровал ботинки и то и дело бросал взгляд на иллюминатор.

— Проснулась, — ответила я и присела, осторожно, чтобы не удариться головой о верхнюю полку.

Тело вело себя удивительно спокойно. Я ждала тяжести в голове, странной пустоты под ногами, дурноты. Ничего этого не было. Качка ощущалась, но организм принял ее без протеста.

Я нащупала под подушкой кожаный ремешок талисмана. Кость легла в ладонь, как вчера, только теперь в этом прикосновении было меньше тревоги.

— Кажется, меня не качает, — сказала я вслух, больше для самой себя.

— И меня, — Виктор улыбнулся. — Это хороший знак.

Из коридора донеслись шаги, чей-то голос, смех Светланы. Пахнуло жареным луком и свежим хлебом. Новая жизнь на железном доме по имени «Родонит» начиналась.

Мы быстро оделись и выбрались из каюты. В узком коридоре металл звенел тихо, но настойчиво. Лестница наверх была еще влажная от ночной сырости.

На палубе в лицо сразу ударил воздух — холодный, соленый, ясный. Небо было светлым и чистым. Сопки вдоль берега уже хорошо освещены, их контуры были простыми и строгими. Ветер шел со стороны залива, не злой, но бодрый.

«Родонит» стоял уже не на якоре. Мы шли вдоль берега, постепенно набирая ход. Тугурский залив раскрывался во всю ширину. С одной стороны тянулись темные полосы тайги, с другой горизонт поднимался мягкой дугой и уходил в бледную дымку.

Капитан стоял на мостике. Я видела его профиль в стекле: сосредоточенный, спокойный. Рядом двигалась знакомая фигура Сергея Петровича — старшего помощника. Они переговаривались коротко, по делу.

На форд-биче уже устроился Андрей. Он прислонился к лееру и вглядывался в воду, в которой отражались куски неба и тени рыб.

— Ну что, первые мили? — кивнул он, когда мы подошли. — Сейчас посмотрим, как вас море примет.

— Вчера оно нас уже немного проверило, — заметил Виктор. — Ночью я слушал, как оно шепчет под бортом.

— Вчера вы еще стояли на пороге, — ответил Андрей. — Сегодня вышли в прихожую. До самого дома еще далеко.

Его слова прозвучали просто, но я отозвалась на эту образную бытовую мысль глубже, чем ожидала.

Я присела на знакомый кнехт, ладонью коснулась холодного железа. Вибрация шла от корпуса, но была мягкой и ритмичной. Никакой резкой тряски, ни намека на тяжелую качку.

— И правда, — сказала я. — Пока все легко.

— Так и должно быть, — к нам подошел Александр Михайлович, старший механик. — На первых милях море присматривается.

Он посмотрел на меня внимательным взглядом человека, который привык наблюдать за техникой и людьми одинаково пристально.

— Если к обеду вас не перекосит, — добавил он, — считайте, что морская болезнь обошла стороной.

— Объявите это официально, пожалуйста, — не удержался Виктор.

Механик улыбнулся уголком губ.

— Официально тут только журнал и рапорт, — сказал он. — Все остальное за вас решает вода.

Светлана выглянула из двери камбуза, вытерла руки о фартук.

— Пассажиры, завтракать, — сказала она. — Море морем, а желудки сами себя не накормят.

В камбузе было тепло и уютно. Пахло хлебом, кашей, жареной рыбой. На столе уже стояли кружки с чаем и тарелки с яичницей.

— Ешьте плотнее, — сказала Светлана. — Вам пригодится энергия. Море любит, когда человек сытый и спокойный.

Я посмотрела на нее: говорила с улыбкой, но в голосе было что-то от хозяйки, которая давно живет рядом с этой стихией и знает ее привычки.

— А вы давно ходите на «Родоните»? — спросила я.

— С этим капитаном уже несколько лет, — ответила она. — До этого были другие суда. Но Охотское море одно.

— Оно разное везде, — вмешался Николай, радист, который ел быстрее всех и уже собирался бежать к своей аппаратуре. — Но голос у него один.

Он поднял голову, прислушался, как будто и правда мог сейчас различить этот голос среди гулов машин и звяканья посуды.

После завтрака Виктор потянул меня снова на форд-бич.

— Пока погода такая, надо смотреть, — сказал он. — Потом может стать не до видов.

Мы поднялись на нос. Вода в Тугурском заливе казалась очень прозрачной. У самого борта она была зеленоватой, дальше переходила в густой синий цвет, а у горизонта светлела.

Я наклонилась, всматриваясь в глубину. Медузы уже были здесь. Они шли ниже поверхности, иногда поднимались, иногда опускались. Волны слегка переворачивали их, и под солнцем они вдруг вспыхивали внутренним светом. Без всяких «как будто» — они и были светящимися живыми шарами, которые сами регулируют свой огонь.

Некоторые были почти прозрачные, едва заметные в толще воды. Другие — розоватые, коричневатые. Крупные медузы плыли спокойно и уверенно, маленькие то удалялись, то снова возвращались к борту.

— Видишь, как они идут полосой? — Андрей подошел ближе и указал вперед.

Я прищурилась. Действительно, в нескольких метрах от носа медузы образовали дугу, которая тянулась вдоль курса судна. Едва заметная, но все же определенная линия живых тел.

— Это течение, — сказал Андрей. — Но бывает, что они странно собираются, даже когда течение другое.

Он замолчал на секунду.

— Капитан говорит, что это они по-своему читают дорогу.

Я почувствовала, как внутри что-то откликнулось.

— Ты веришь в это? — спросила я.

— Когда много лет смотришь на море, — ответил Андрей, — начинаешь верить в то, что видишь. Остальное уже не так важно.

Где-то у борта мелькнула знакомая темная точка. Мы одновременно повернули головы. Небольшая нерпа высунулась из воды, посмотрела чуть снизу вверх, презрительно фыркнула и ушла в сторону.

Через несколько минут появилась снова, уже дальше. Потом чуть ближе. Она двигалась так, что ее траектория время от времени пересекалась с нашим курсом.

— Это она вчера вечером приплывала? — спросила я.

— Та же, — уверенно сказал Андрей. — У них здесь свои участки. Эта, похоже, решила проверить, кто к ней в гости пришел.

Я смотрела в глаза этому зверю. В них было больше ума и интереса, чем я ожидала. В какой-то момент нерпа всплыла почти вплотную, задержалась, и мне показалось, что движение ее головы чуть совпало с мягким толчком под днищем.

Оберег в кармане реагировал так же, как в прошлый раз, — легким теплом.

— Ну вот, — тихо сказал Виктор. — Первая местная жительница приняла нас в расчет.

К полудню «Родонит» шел уже увереннее. Капитан вывел судно на более глубокую часть залива, но берег все еще был хорошо виден. Лес казался плотным и непрерывным. Иногда из него выступали каменные стены, иногда открывались небольшие песчаные полосы.

Сергей Петрович спустился с мостика на палубу. В руках у него была карта в пластиковом футляре.

— Мы сейчас идем по краю залива, — сказал он, показывая. — Вот здесь — вход, где вы вчера стояли на якоре. Здесь — фарватер. Это наши первые мили.

Он провел пальцем по линии на карте.

— Если бы была плохая погода, — продолжил он, — мы бы не вышли дальше. А сейчас окно. Пока шторм гуляет глубже в море, нам дали день спокойствия.

— День на знакомство? — спросила я.

— Можно и так сказать, — Сергей Петрович впервые посмотрел на меня чуть внимательнее. — Место вы выбрали для первого путешествия серьезное. Здесь редко бывают простые рейсы.

Я кивнула. Слова о «серьезном месте» прозвучали просто, но легли в память.

Ближе к середине дня Виктор подошел ко мне с заговорщицким видом.

— Мне Андрей кое-что пообещал, — сказал он. — Пойдем.

Мы спустились по узкой лесенке к трапу, что вел на нижнюю палубу. Там Андрей уже возился с чем-то металлическим.

— Вот, — сказал он, — раз вы хотите настоящего моря, получите.

У его ног стояла катушка с леской и блесной. Простая, грубоватая снасть, от которой веяло будничным морским ремеслом.

— Попробуем поймать терпуга, — объяснил он. — Или морского окуня. Здесь они хорошо идут.

— А капитан не против? — осторожно спросила я.

— Он сам велел показать вам, — ответил Андрей. — Море надо не только смотреть, но и пробовать.

Мы по очереди опустили снасть за борт. Андрей показал, как слегка подергивать леску, как ждать. Ветер выдувал изо рта соленость, лицо немного стягивало от холодного воздуха.

Прошло несколько минут.

— Ничего, — сказала я. — Может, рыба решила сегодня отдыхать.

— Подожди, — остановил меня Андрей. — Она смотрит, кто к ней пришел.

Почти в ту же секунду я почувствовала легкий рывок. Леска ожила, пошла вниз, потом в сторону.

— Тяни потихоньку, без резких движений, — сказал Андрей.

Я послушалась. В руках отозвалось тугим, но послушным сопротивлением. Сердце стукнуло чаще, будто это не рыба, а сам Тугурский залив наконец решил со мной познакомиться.

Мы вытянули терпуга — плотного, холодного, с блестящей шкурой. Вода стекала с него обратно в море. Глаза у рыбы были спокойные, почти прозрачные.

— Поздравляю, — сказал Андрей. — Первый улов.

— Это точно наш? — Виктор с улыбкой дотронулся до рыбы пальцем. — Не подставной?

— Тут некому устраивать фокусы, — хмыкнул Андрей. — Море не любит театр.

В этот момент откуда-то сбоку всплыла та самая нерпа. Она задержалась поодаль, но явно смотрела на нас.

— Смотри, — шепнула я. — Пришла проверить, честно ли поймали.

Нерпа еще немного поплавала и ушла, оставив на поверхности лишь зыбкую дорожку пузырьков.

Мы поймали еще пару рыб. Одну Андрей забрал в ящик, другую отпустили по моей просьбе.

— Не надо забирать все, — сказала я. — Пусть будет знак, что мы пришли без жадности.

— Это правильная мысль, — заметил Александр Михайлович, который, оказывается, стоял на трапе и некоторое время наблюдал. — Море помнит такие вещи.

К обеду Светлана превратила наш улов в уху. Прозрачный бульон, плотные куски терпуга, запах лаврового листа и перца.

— Это вам от моря, — сказала она, ставя кастрюлю на стол. — Ешьте медленнее, слушайте, что оно говорит.

Мы ели, молча прислушиваясь к вкусу. В рыбе ощущалась прохлада глубины, в бульоне — мягкая соль, которая не требовала ничего сверху.

— Это и правда подарок, — сказала я тихо.

— Такой дар не отказывают, — отозвался Виктор.

После обеда судно шло все так же мягко. Ветер чуть усилился, но ноги крепко стояли на палубе. Я несколько раз специально закрывала глаза, проверяя, не закружится ли голова. Все было спокойно.

— Ну что, — сказал Сергей Петрович, — поздравляю, вы, похоже, не из тех, кого укачивает.

— Вы теперь официально можете записать нас в свои, — добавил Виктор.

— До «своих» вам еще далеко, — усмехнулся Сергей Петрович. — Но первые мили прошли достойно.

Ближе к вечеру солнце стало ниже, свет сделался мягче. Берег уходил в голубую дымку, линии сопок стали менее резкими. Медузы по-прежнему сопровождали нас, но их стало меньше, они разбросались шире.

Нерпа всплывала все реже. В последний раз она появилась уже в стороне от курса, посмотрела на нас почти равнодушно и исчезла.

Где-то далеко, за линией залива, в небе стояли более тяжелые облака. Они пока не шли к нам, просто висели, напоминая, что наше окно спокойствия временное.

Николай, радист, несколько раз поднимался на палубу, перекладывал наушники с шеи на голову, затем снова уходил вниз.

— Что там с погодой? — спросила я, когда он в очередной раз остановился рядом.

— Шторм пока на удалении, — ответил он. — Его край касается Шантарского района, дальше еще держится. Нам дали день. Может быть, два.

— И этого достаточно? — уточнила я.

— Для начала пути — более чем, — сказал Николай. — Главное, что море вас приняло без качки. Остальное будем решать по обстановке.

Я стояла у носа и смотрела, как «Родонит» режет воду. От форштевня уходили две аккуратные полосы, раздвигая залив в стороны.

В какой-то момент между этими расходящимися линиями я заметила тонкую светлую дорожку, которая сначала казалась обычным бликованием. Но она не исчезала, даже когда солнце уходило за облако.

Эта линия тянулась впереди судна на несколько метров, иногда растворялась, потом возникала снова.

— Видишь? — тихо спросил Виктор.

— Вижу, — так же тихо ответила я.

Андрей подошел, посмотрел, пожал плечами.

— Может, игра течений, — сказал он. — Здесь много подводных.

Но я знала, что подводные течения не всегда оставляют свет. Иногда — только холод.

Оберег в кармане стал теплее, чем днем.

Вечер накрыл Тугурский залив постепенно. Небо долго держало свет, вода темнела быстрее. Берег еще был виден, но уже не так ясно, как утром.

Команда расходилась по своим местам. Кто-то готовился к ночной вахте, кто-то собирался отдохнуть.

Мы с Виктором задержались на форд-биче до тех пор, пока линия света впереди носа не растворилась окончательно.

— Первый день в пути прожит, — сказал Виктор. — Первые мили пройдены.

— И мы все еще здесь, — добавила я. — На воде, без морской болезни, с ухой из собственного терпуга.

Я посмотрела в темнеющий залив.

— Кажется, море не выгнало нас с порога, — тихо сказала я. — Оно пока позволило пройти немного дальше.

Где-то далеко, за линией нашего взгляда, вел свой разговор шторм. Ветер доносил до нас только самое незначительное эхо. Но оно было.

Я почувствовала, как в груди поднимается странная радость, смешанная с внимательной настороженностью.

Так завершились наши первые мили пути. Дальше начиналось то, ради чего, возможно, нас и позвали сюда — в дом, который называется Охотское море.

Глава 3. Тихая северная ночь

К вечеру вода вокруг «Родонита» стала тяжелее и темнее. День вытянулся длинной синей полосой, и я уже привыкла к мягкой качке, к голосам команды, к тихому гулу в глубине корпуса. Первые мили пути остались за кормой, и море пока принимало нас без капризов.

Ближе к закату капитан приказал подойти к берегу.

С мостика спустился Сергей Петрович, старший помощник. На этот раз он был особенно собранным.

— Сейчас подойдем к утесу, — сказал он. — Встанем на якорь поближе к берегу. В море штормит сильней, чем утром. Ночью туда лучше не соваться.

— Насколько сильный шторм? — спросил Виктор.

Сергей Петрович взглянул в сторону дальнего горизонта.

— Для новичков — слишком, — ответил он. — Для нас терпимо. Но толку идти в темноту, когда есть спокойный Тугурский залив.

Мне понравилось, как он произнес «спокойный Тугурский залив». В этих словах чувствовалась не только география, но и давно выстроенная дружба с этим местом.

Мы стояли на форд-биче, когда берег начал приближаться. Сначала виднелась только темная полоска тайги, потом из нее вышел утес. Он не был высоким, но поднимался из воды резко и прямо. Склон уходил вглубь леса, а нижняя часть почти отвесно опускалась в воду.

Солнечный свет еще цеплялся за верхнюю кромку, там задерживался последний теплый тон. Низ уже утонул в синеве.

— Хорошее место, — сказал подошедший Александр Михайлович. — Здесь мы не раз ночевали. От шторма прикрывает, глубины хватает.

Я смотрела на скалу и чувствовала странное узнавание. Как будто этот каменный уступ уже видел тысячи ночей и десятки таких судов. Линии трещин на нем сходились в замысловатый рисунок. В одном из выступов угадывались нос и лоб.

— Видишь лицо? — вполголоса спросил Виктор.

— Вижу, — отвечала я так же тихо.

Сергей Петрович услышал и усмехнулся.

— Мы его «Стариком» зовем, — сказал он. — Стоит тут долго. Если к рассвету он все еще глядит на нас спокойно, значит, ночь прошла как надо.

Эта простая фраза легла в меня глубже всяких прогнозов.

Капитан вывел «Родонит» так, что до утеса оставалось несколько сотен метров. Команда занялась якорем. Металлическая цепь пошла в воду с тяжелым звоном. Корпус слегка дрогнул, нашел новую точку равновесия. Качка стала короче, но чуть ощутимей.

Берег оказался ближе, чем днем. Тайга поднималась стеной. От нее шёл прохладный запах смолы и сырой земли. Иногда ветер приносил тонкий аромат прошлогодней хвои.

Вода между нами и утесом была почти черной. На ее поверхности еще оставались редкие розоватые медузы, но их уже было мало. Они плавали глубже, свет от заходящего солнца едва касался их тел.

— Все, на якорной стоянке, — сказал Сергей Петрович. — Ночь проведем здесь.

Солнце быстро ушло за горизонт. Небо не потемнело сразу, а застыло в прозрачной голубой полосе. Первыми зажглись крупные звезды над тайгой. Их отражения дрогнули в воде.

— Красота, — тихо сказал Виктор. — И при этом в море сейчас бьет волной.

— Пусть там разбираются, — ответил Андрей. — У нас сегодня тихий рейд.

Светлана позвала на ужин.

В камбузе было уютно. Стены поблескивали от лампы, чашки на столе звенели негромко, когда их передвигали. На ужин была рыба, картошка и горячий чай. Запах лаврушки и перца смешивался с морским воздухом, который все равно пробирался внутрь.

— Сегодня нам повезло, — сказала Светлана, разливая чай. — В такую ночь лучше стоять под берегом, чем болтаться на волне.

— А много там, за заливом, — спросила я, — волн сейчас?

— Хватает, — ответил Николай, радист. — По сводке ветер крепкий, порывистый. Волна высокая. Для грузового судна не критично, но трясло бы прилично.

— Море злится? — с попыткой шутки спросил Виктор.

Николай посмотрел на него спокойно.

— Море не злится, — сказал он. — Оно живет по своим законам. Сегодня оно просто громче, чем нам нужно.

Я вспомнила, как бабушка говорила о духах моря и гор. Для них сильный ветер и шторм — не злость, а речь. Просто человеку не всегда нужен полный голос. Иногда достаточно шепота.

После ужина команда разошлась по делам. Кто-то готовился к ночной вахте, кто-то уходил в каюту. Капитан поднялся на мостик.

Мы с Виктором вернулись на палубу. Небо окончательно потемнело. Тугурский залив стал глубоким и спокойным.

Над нами раскрылась северная ночь.

Звезды висели низко и ясно. Крупные и мелкие, они заполнили все пространство над тайгой и над водой. Свет от них был чистым и сухим.

У горизонта, там, где открытое море, висела странная полоса. Она была чуть светлее остального неба, с лёгким зеленым оттенком. Иногда по ней пробегали едва заметные движения. В отдельных местах вспыхивал холодный белый огонек и сразу гас.

— Это гроза? — спросил Виктор, щурясь.

— Не похоже, — сказала я. — Молнии иначе ведут себя.

Сергей Петрович, который тихо прошел мимо, остановился, посмотрел.

— Там и гроза, и свое, — сказал он. — Бывает, что северное сияние берет кусок неба прямо над штормом.

— А разве здесь бывает сияние? — удивился Виктор.

— Еще как, — ответил Сергей Петрович. — Не каждый день, но в такие ночи, как сегодня, может заглянуть и сюда.

Он отвернулся к своей работе, а полоска на горизонте тем временем стала чуть ярче. Зеленоватый отблеск вытянулся длинной дугой. Тонкая дымка поднялась над водой и соединилась с небом.

Я смотрела на эту дугу и чувствовала, как во мне поднимается тихое волнение. Не страх и не восторг, а спокойное, глубокое чувство: нам показали знак.

Ветер был почти не слышен. Судно легонько покачивало, вода у борта шуршала мягко и равномерно.

— Я пойду лягу, — сказал Виктор. — Если что-то совсем необычное увидишь — разбуди.

Мне не хотелось уходить с палубы.

— Хорошо, — ответила я.

Он коснулся моей руки, будто проверяя, не холодно ли, и ушёл вниз по трапу.

Я осталась одна.

Точнее, не одна — на вахте был Андрей, где-то на мостике находился капитан, в машинном отделении работал Александр Михайлович. Но на носовой части палубы в этот момент никого больше не было.

Я подошла к лееру и оперлась о него.

Внизу плескалась вода. Ее поверхность была почти гладкой, только у самого борта возникали небольшие разводы. В отражении звезд было ощущение глубины, которая не пугала, а наоборот, тянула взгляд внутрь.

Я достала из кармана оберег, подаренный Николаем-оленеводом. Положила его на раскрытую ладонь, посмотрела в ту самую сторону, откуда в детстве, по словам бабушки, приходят духи моря и гор.

Кость была теплой, хотя ветер прохладил пальцы.

Я не просила ничего определенного. Просто стояла и тихо благодарила.

За то, что нас пустили в этот путь. За то, что море до сих пор было мягким. За то, что сегодня мы спали под защитой утеса и тайги, а не под криком открытых волн.

Гул прибоя доносился с другой стороны скалы. Он был далек, но отчетлив. В этом гуле действительно слышались обрывки речи. Не слова человеческого языка, а ритм, паузы, длинные дыхания.

Я закрыла глаза и попыталась вспомнить эвенкийские песни, которые пела бабушка. Мелодии приходили обрывками. Несколько слогов, мотив, потом тишина.

На какой-то момент мне показалось, что гул прибоя подхватил один из этих мотивов. Почти незаметно. В одной волне, в следующей, в промежутке. Я стояла, не двигаясь, пока это чувство не стало слишком явным.

В ту же секунду в небе над тайгой вспыхнул тонкий зеленый огонек. На миг он растянулся в дугу, прошел над краем леса и медленно растворился.

Я открыла глаза.

— Видела? — рядом оказался Андрей. Я не заметила, как он подошел.

— Видела, — ответила я.

— Сияние, — сказал он. — Значит, шторм там, дальше, трусит небо так, что свет выходит на нас.

Он говорил просто, без пафоса. Для него это, похоже, было очередным рабочим знаком.

— Ты не боишься шторма? — спросила я.

— Боюсь глупых решений, — ответил Андрей. — Шторма бояться бесполезно. Его надо учитывать.

Он посмотрел на утес.

— Здесь нам ничего не грозит, если якорь держится.

Я почувствовала, как внутри этой спокойной фразы есть еще одно слово: «если мы уважаем место, где стоим».

Потом он ушел к носовому огню, проверить что-то по списку.

Я осталась опять одна.

Тайга за нашими спинами была темной стеной, но мертвой она не казалась. Скорее, наоборот. В этой темноте чувствовалось множество глаз. Не угрожающих, а просто смотрящих.

Я вспомнила рассказы о том, что у каждого крупного камня, у каждой скалы есть свой дух-хозяин. У этого утеса, который команда называла Стариком, тоже был такой хозяин. Я не видела его и не пыталась представить его образ. Мне было достаточно ощущения, что над нашим ночлегом стоит еще одна невидимая вахта.

Я тихо произнесла несколько слов благодарности. Не вслух, а почти беззвучно, так, чтобы они остались между мной, этой водой и этим берегом.

В это время где-то в лесу коротко крикнула птица. Ей ответил другой крик. Потом все стихло.

Судно слегка качнулось — плавно, без резкости. Я почувствовала, как это движение совпало с ритмом моего дыхания.

С полоски на горизонте снова пришел мягкий зеленый отблеск. Он прошел по нижней кромке неба, задержался у края утеса и будто вошел в камень. Верхняя часть скалы на миг стала чуть светлее, чем остальной берег.

Я моргнула, и все исчезло. Утес снова был просто темным силуэтом.

— Мне пора вниз, — сказала я себе.

Ночь была для моря рабочим временем. Для меня же эта ночь стала чем-то вроде принятия в гостях. Я чувствовала усталость, но она была хорошей.

В каюте Виктор уже спал. Его дыхание было ровным и спокойным. Судно покачивалось мягко.

Я легла на свою узкую койку, натянула одеяло до подбородка. Под матрасом едва ощутимо вибрировали металлоконструкции.

Перед тем как закрыть глаза, я еще раз коснулась оберега.

— Спасибо, — мысленно сказала я и морю, и тайге, и этому утесу, и тем, кто был здесь задолго до нас.

Ответ пришел не словами и не видением. Просто в один момент гул в глубине корпуса чуть изменился. Стал спокойнее, ровнее. Вода у борта зашептала тише.

В ту ночь я спала глубоко и без снов.

Утро принесло другой звук морю, и я поняла это задолго до того, как проснулась окончательно. Но это уже была история следующего дня и следующей главы нашего пути по Охотскому морю.

Глава 4. Навстречу Охотскому морю

Когда я открыла глаза, сразу поняла: море звучало иначе, чем ночью.

Вибрация корпуса стала собранной, цепкая. Не просто легкая качка на якоре, а движение, в котором было намерение.

В каюте было прохладно. Воздух впитал в себя остаток ночной сырости, запах солярки и тонкий привкус соли. Со стены лился бледный сумеречный свет — значит, еще не рассвело, но темнота уже отступала.

Где-то впереди громко прошла цепь. Металл ударился о металл, звук пошел по всему корпусу судна длинной полосой.

— Снимаемся, — сонно сказал Виктор.

Он перевернулся на бок, прислушался, сел на койке.

— Похоже, наш Старик отпускает, — добавил он.

Я тоже села, натянула свитер, засунула ноги в теплые носки. Судно тянуло вперед, но якорь еще тормозил, и от этого движения в воздухе было ощущение натянутой струны.

Я сунула руку под подушку, нашла ремешок оберега. Кость легла в ладонь, слегка согрелась. Я пробормотала мысленно короткое «спасибо» ночи, утесу, тайге, этому маленькому укрытию, которое дало нам передышку перед настоящей дорогой.

— Пойдем на палубу, — сказала я. — Не хочу пропустить, как мы выходим.

— Дай мне три минуты, — ответил Виктор и начал поспешно одеваться.

Мы выбрались в коридор. Металл стен был холодным, влажным. Лестница наверх чуть дрожала от работы лебедки.

На палубе нас встретил густой влажный воздух. Четкой линии рассвета еще не было, небо светлело по краю, переходя от темного синего к серому.

Утес, у которого мы ночевали, стоял рядом черным силуэтом. Его верхняя кромка еще скрывала в себе ночную тень, но где-то там, в глубине камня, оставалось воспоминание о слабом зеленом сиянии, которое я видела ночью над тайгой.

От носовой части тянулась в воду тяжелая цепь. Лебедка работала рывками. Александр Михайлович стоял рядом, следил за процессом. Его лицо было сосредоточенным, руки двигались уверенно.

— Доброе, — сказал он, кивнув нам. — Сейчас якорь поднимем — и вперед, к Шантарам.

— Шторм в море утих? — спросил Виктор.

— Не утих, — ответил механик. — Но отпустил край. У нас есть окно.

«Окно» — слово, которое на суше означает одно, а на море другое. Здесь это была не только погода, но и разрешение.

Цепь с последним рывком пошла быстрее. В темноте у самого форштевня показалась ржавая спина якоря. На нем блестела вода.

— Держит нормально, — заметил Андрей, который стоял тут же, готовый подсказать, если что-то пойдет не по плану.

Якорь закрепили. Вибрация корпуса сменилась. Теперь в движении судна не было стеснения, только свободный ход вперед.

Капитан стоял на мостике. На фоне светлеющего неба его фигура казалась частью силуэта надстройки. Он что-то сказал в переговорное устройство, и «Родонит» плавно повернул корпусом, отводя нос от утеса.

Мы пошли вдоль берега, постепенно набирая ход.

Тайга на берегу еще спала. Темная сплошная масса, из которой пока не выступали отдельные стволы и кроны. Лишь верхушки деревьев были чуть светлее, там уже чувствовалось дыхание близкого рассвета.

Я стояла у леера и смотрела, как наш ночной укрытый уголок медленно отдаляется. Утес-Старик поворачивался боком, потом почти спиной. В какой-то момент его «лицо» оказалось под другим углом, и я перестала узнавать знакомые черты. Это было то же самое место — и уже другое.

— Спасибо, — тихо сказала я в сторону берега.

Ответа не последовало, но вода у борта мягко вздохнула и пошла другим рисунком.

— Вы сегодня рано, — послышался за спиной голос Светланы.

Я обернулась.

Она стояла в теплой куртке поверх фартука, в руках держала большую кастрюлю. Рядом Андрей нес поднос с мисками и кружками.

— Решила, что завтрак можно совместить с проводами Тугурского залива, — сказала Светлана. — На таком холоде каша вкуснее на палубе.

Запах гречки с маслом ударил в нос сразу. К нему примешивался аромат жареной рыбы и чая.

— Сейчас как по правилам, — добавила она. — Сначала горячее, потом уже романтика.

Мы рассмеялись.

Светлана расставила миски прямо на широкой бочкообразной тумбе. Пар от каши поднимался в сырой воздух плотными струями, тут же растворялся и становился частью северного утра.

— Ешьте, — сказала она. — Пока ровно идем, даже в ложке не колышется.

Слово выскочило само, она тут же поправилась:

— Пока спокойно идем.

Я взяла ложку. Каша была густой, горячей, с маслом. Рыба — терпуг, пойманный вчера, — мягкой и плотной. После первой же ложки холод отступил от груди. Становилось легче дышать.

— Если так кормить каждый день, — сказал Виктор, — я соглашусь на любой шторм.

— Не обещайте, — заметил Сергей Петрович, который появился из полумрака и подхватил свою миску. — Море слышит такие слова.

Он прислонился к лееру, ел медленно, время от времени поглядывая вперед.

— Сейчас дойдем до выхода из залива, — сказал он. — Там почувствуете другое дыхание.

Светлана закончила маленькую суету с мисками, посмотрела на нас с особой, кухонной лаской.

— Начало у вас хорошее, — сказала она. — Вчера море приняло без качки, сегодня выпускает из укрытия с горячим завтраком. Значит, идете по согласованной дорожке.

Она ушла обратно в камбуз, прихватив пустую кастрюлю.

Мы с Виктором доели кашу, допили чай и отнесли посуду на поднос рядом с дверью.

— Пойдем на форд-бич, — предложил он. — Встретим день нормально.

Я натянула капюшон, запахнула куртку потуже. Воздух на носу был еще холоднее, чем в середине палубы.

Мы вышли на знакомый форд-бич. Там уже был Андрей. Он проверял носовой огонь, осматривал леер, привычным движением поправлял трос.

— Садитесь, — сказал он, кивнув на кнехт. — Сейчас будете смотреть, как Тугурский залив уступает место настоящему Охотскому морю.

Мы устроились на кнехте. Металл под нами был прохладным, но не ледяным. Вибрация ощущалась до самого позвоночника.

Впереди угадывалась линия выхода из залива. Край берега уходил в сторону, виднелись дальние темные пятна — это были острова, о которых вчера говорили моряки.

Небо светлело быстрее. По краю облаков пробежал бледный розовый оттенок.

— В море еще шторм, — сказал Андрей. — Но по сводке он сместился ближе к Шантарам. До нас дойдет только длинная волна.

— Длинная волна — это когда не подпрыгиваешь, а медленно взлетаешь и так же медленно опускаешься, — задумчиво добавил Виктор. — Как лифт.

— Не обязательно лифт, — ответил Андрей. — Иногда это напоминает дыхание большого зверя, на спине которого ты едешь.

Его образ был простым, но точным.

Капитан с мостика кратко скомандовал в рацию. «Родонит» чуть изменил курс, и нос стал смотреть точно туда, где водная гладь переходила в более темную полосу.

Это была граница.

Сопки постепенно уходили в сторону, лес редел, береговая линия ломалась в нескольких местах. Вдали уже маячили очертания Малых Шантарских островов. Пока они были похожи на низкие тени.

Вода под носом изменилась первой. Зеленоватая прозрачность залива уступила место глубокому синему тону. Волна стала длиннее. Судно поднималось и опускалось спокойнее, но амплитуда движения увеличилась.

— Вот оно, — тихо сказал Сергей Петрович, снова появившись рядом. — Это уже открытое Охотское море.

Я всмотрелась вперед. Линия горизонта стала более четкой. Небо и вода действительно встречались так, что их граница иногда исчезала. Дальше ничего не закрывало обзор — ни сопок, ни ближних берегов.

Я почувствовала в животе небольшое движение. Это было не от качки. Это было от того, что привычная опора в виде земли почти исчезла.

— Страшновато? — негромко спросил Виктор.

— Нет, — честно ответила я. — Скорее, слишком много воздуха.

Он усмехнулся.

— Понимаю, — сказал он. — Но признаюсь, внутри тоже шевелится.

Сергей Петрович стоял рядом и молчал, давая нам время привыкнуть.

— Когда я шел здесь в первый раз, — сказал он наконец, — думал, что море съест меня взглядом. А потом понял: оно смотрит не на тебя, а сквозь. Ты или принимаешь этот взгляд, или отворачиваешься.

Я не отворачивалась.

Я смотрела прямо вперед, туда, где вырисовывалась едва заметная дуга горизонта. В другой жизни где-то здесь шли парусники первых экспедиций. Они видели тот же изгиб воды, тот же холодный свет.

В детстве я листала книги про Берингa и Шпанберга, про первые карты этих мест. Тогда это было далекой историей. Теперь история поднималась из глубины, шла рядом с нами, как тень другого корабля.

На миг мне показалось, что вдалеке, немного сбоку от нашего курса, над водой стоит странная полоска тумана. Внутри нее, будто на старой гравюре, темнел силуэт парусного судна. Очень старый рисунок, грубый, с тяжелыми мачтами.

Я моргнула один раз, другой. Полоска тумана растворилась. Остались только волны, легкая дымка и темные пятна островов.

— Видел? — спросила я тихо.

— Что именно? — не понял Виктор.

— Ничего, — ответила я. — Может, глаза еще не привыкли.

Но внутри я знала: море показало какую-то страницу своей памяти и тут же убрало ее.

Оберег в кармане стал теплее.

Мы шли вдоль Малых Шантаров. Они то приближались, то снова отодвигались, уходя в сторону. На одном из островков торчали каменные столбы — кекуры. Их острые вершины вспарывали полоску неба, а основания стояли в воде. Волны обтекали их с обеих сторон, вспучивались белой пеной.

— Вот Заячий, — сказал Андрей, показывая рукой. — А вон те камни — кекуры.

Имена островов и скал звучали, как живые.

Вода вокруг «Родонита» стала более насыщенной по цвету. В одних местах она отдавалась глубоким синим, в других светлела, показывая зеленоватую глубину. Солнце наконец вышло из-за облаков и легло на волны косыми лучами.

Холод был уже не таким цепким, но воздух оставался бодрящим. Мы с Виктором кутались в куртки, уткнувшись подбородками в воротники.

— Я все думаю, — сказала я, — что мои предки видели примерно то же самое.

— Те самые, что жили на побережье Охотского моря? — уточнил Андрей.

Я кивнула.

— Эвенки были проводниками, — напомнила я больше себе, чем собеседникам. — Они водили русских промышленников и китобойцев по этим местам, помогали выживать в тайге.

— Значит, у вас морская память в крови, — заметил Сергей Петрович. — Может, поэтому вас и не качает.

Его слова прозвучали просто, но внутри отозвались теплой волной.

Я смотрела на острова, на кекуры, на линию горизонта и чувствовала, как пространство вокруг наполняется не только воздухом, но и чем-то еще.

Не могу это объяснить иначе.

Будто мы двигались не только по карте капитана и расписанию грузов, но и по невидимой схеме, которую давно нарисовали духи моря и гор.

Иногда, когда ветер менял направление, до нас донесся тонкий запах сырой земли, смешанной с солью. Значит, где-то поблизости был берег или невысокий остров. Иногда пахло только холодной водой.

— Смотри, — тихо сказал Виктор.

Чуть поодаль от борта снова появилась знакомая темная головка. Нерпа вынырнула, посмотрела на нас.

Сегодня она держалась дальше, не подплывала близко. Пару секунд — и уже нет.

— Проверила, дошли ли мы до моря, и ушла по своим делам, — сказала я.

— У каждого здесь свой маршрут, — согласился Андрей.

К полудню качка усилилась. Волна стала длинной, плавной, но подъемы и спуски были ощутимыми.

Тело наконец ответило на это. В животе появилась тяжесть, в голове — легкая пустота.

— Как ты? — спросил Виктор.

— Нормально, — честно сказала я. — Но, если еще больше раскачается, мне понадобится второй завтрак от Светланы.

Он рассмеялся и предложил:

— Пойдем выпьем чаю. Иначе мы просидим на форд-биче до самого мыса Врангеля, а потом придется спускаться по лестнице на ватных ногах.

Я согласилась.

Мы оставили носовую часть палубы и спустились в камбуз.

Там было уже тепло и пахло свежим хлебом. Светлана колдовала у плиты, проверяла кастрюли, перемешивала суп.

— Ну что, море вас пугает? — спросила она, не оборачиваясь.

— Скорее, зовет, — ответила я.

— Вторая порция чая — за смелость, — сказала она. — А вот третья уже будет за страх.

Мы посмеялись.

Я взяла кружку и почувствовала, как горячая жидкость возвращает телу центр тяжести. Качка ощущалась, но уже не казалась чем-то враждебным. Скорее, частью общей песни.

Николай заглянул в камбуз на минуту, взял бутерброд, сообщил, что связь стабильная, погода впереди не хуже, чем сейчас, и снова исчез.

Сергей Петрович пришел за отчётом, оставил пару сухих фраз о курсе, глубине, времени. Для него все это было привычной рутиной.

Я стояла у небольшого иллюминатора и смотрела, как мимо проходят волны.

Части света, которые утром казались холодными и далекими, теперь стали ближе.

Мы вышли из Тугурского залива и были уже в самом Охотском море.

Я вспомнила детские мечты — книги про полярников, про дальние экспедиции, про маленькие точки на карте, которые были и портами, и местами гибели, и новыми началами.

И вдруг очень ясно поняла: я сейчас не турист на прогулочном теплоходе. Я — маленькая часть пути, который связывает прибрежные села, людей, грузы, судьбы.

И еще — часть какой-то древней истории, в которой мои предки шли по этим берегам задолго до карт и раций.

В груди стало тихо.

Страх ушел. Осталось чистое предвкушение.

— Что думаешь? — спросил Виктор, подходя сзади.

— Думаю, что море нас уже записало, — ответила я. — В свой большой список.

— Надеюсь, не в раздел «курьезы», — заметил он.

— Это зависит от того, как мы поведем себя дальше, — сказала я.

Судно мягко взлетело на очередной длинной волне, опустилось. Гул в глубине корпуса стал чуть ниже, но уверенней.

Впереди, по курсу, горизонт сгущался. Там, где линии неба и воды почти сливались, появилась чуть более темная полоса.

— Это уже направление к мысу Врангеля, — сообщил Сергей Петрович. — Там море любит показывать свой характер.

Он говорил спокойно.

Я сжала в кармане теплую кость оберега.

Навстречу Охотскому морю мы шли не спеша, но без остановки.

Я не знала, какие именно тайны оно приготовило для нас за этой темной полосой, но чувствовала, что дальнейший путь уже не будет таким же легким, как первые мили.

И от этого чувства становилось только интереснее.

Глава 5. Легенды Шантарских островов

То чувство, что впереди нас ждет не просто дорога, а что-то большее, не исчезло и к следующему дню. Оно только стало глубже, словно за ночь напиталось тишиной Охотского моря и холодным воздухом.

Я проснулась от мягкой качки и приглушенного гула. Судно шло уверенно. Где-то наверху уже работала команда, на палубе что-то перекатывалось, звякали металлические мелочи.

Виктор еще спал, уткнувшись носом в край подушки. На его лице отражалось то же спокойствие, которое я чувствовала в корпусе «Родонита».

Я надела свитер, теплые штаны, застегнула куртку до самого подбородка, сунула ноги в шерстяные носки и ботинки. Пальцы сами нашли талисман под подушкой. Кость была чуть теплой, будто не остывала за ночь.

— Ты куда так рано? — пробормотал Виктор, приподнимая голову.

— Посмотреть на острова, — ответила я. — Сегодня они должны быть ближе.

Он зевнул, сел, потер лицо ладонями.

— Сейчас оденусь и догоню, — сказал он. — Одну встречу с легендами пропустить готов, но не эту.

В коридоре было прохладно и пусто. В воздухе стоял запах металла, солярки и легкая сырость. Лестница наверх вибрировала от работы машины.

На палубе меня встретил туман.

Он не стоял стеной, а дышал. Плотнее у воды, тоньше выше. Вся перспектива впереди превратилась в мягкий белесый коридор.

Звук моря изменился. Вчера волна шла открытым фронтом, чувствовалась ширь. Сейчас шум стал глуше, словно поверхность воды стала ближе к нам, а даль исчезла.

Андрей стоял на форд-биче и всматривался вперед. На плечах у него была теплая куртка, в руках — бинокль.

— Доброе, — сказал он, услышав мои шаги. — Пришли на свидание?

— Пришла, — кивнула я. — Это тот самый туман у Шантар?

— Он, родимый, — подтвердил Андрей. — Капитан говорит, что без такого тумана Шантарские острова редко показываются.

Я подошла к лееру. Внизу двигалась густая темная вода. Иногда сквозь нее проскальзывал светлый отблеск, но он тут же скрывался под мутным слоем тумана.

Виктор поднялся на палубу через пару минут. На нем была шапка, которую он упрямо не надевал в Тугуре, а теперь признал нужной.

— Ну и сырость, — сказал он, подходя к нам.

— Зато красиво, — ответила я.

С мостика донесся голос капитана. Слова были короткие, рабочие, но в интонации слышалась собранность.

Судно шло медленнее, чем вчера.

Туман постепенно начал меняться. В белой массе впереди появились неоднородности — более плотные серые пятна. Они то растворялись, то снова появлялись, принимая форму дуг, выступов, линий.

Я всмотрелась и поняла, что это уже не облака в воздухе. Это что-то в тумане.

— Смотрите туда, — Андрей передал Виктору бинокль, а мне показал рукой правее курса.

Там, в молочной пелене, проступили темные силуэты. Сначала размытые, низкие, потом более ясные.

Очертания первого острова проявились почти без звука. Просто в какой-то момент в тумане возник темный массив, разделенный на верхнюю мягкую линию сопки и нижний, более строгий каменный обрыв.

— Малые Шантары, — сказал Андрей. — Заячий где-то там, левее.

Я не отводила взгляд.

Остров был близко, но из-за тумана казался частью другого мира. Внизу, у самой воды, выступали зубцы камней. Верх острова скрывала легкая дымка, а между ними была узкая полоска темного леса.

Ветер едва шелестел. На фоне острова прошел крик птицы, другой ему ответил.

Судно медленно обогнуло первый массив. Из тумана вышли новые силуэты. Один из них был особенно странным: из воды поднимался тонкий каменный столб, выше судовой палубы. Основание скрывалось под водой, верхняя часть была заостренной.

Кекур.

Он стоял отдельно от берега. Вокруг него волна выглядела другой — плотной, настороженной.

— Это один из тех самых, — сказал Анд­рей. — Здесь их много.

Я смотрела на каменный столб и с трудом удерживалась от желания мысленно придать ему человеческие черты. В этой вертикальной массе камня и правда было что-то живое.

— Старики говорят, что это замершие морские духи, — тихо добавил Андрей. — Те, кто когда-то вышел на сушу без разрешения и остался стоять.

Он усмехнулся, но в голосе не было насмешки.

— А еще говорят, что это застывшие киты, — вмешался подошедший Сергей Петрович. — Когда море меняет кожу, одно время вода застывает, а то, что в ней, остается в камне.

— Ты откуда это взял? — удивился Андрей.

— От тех же стариков, откуда и ты, — спокойно ответил старпом. — Тут много сказок. Выбирай, какая ближе.

Кекур медленно проплывал мимо.

Мне казалось, что он наблюдает за нами.

Не глаза, не лицо. Просто присутствие.

Мой оберег в кармане стал теплее.

Я вспомнила слова бабушки.

Она говорила, что у каждого места на море есть свой хозяин. У каждого мыса, острова, скалы. Одни дружелюбны к людям, другие холодны, третьи просто равнодушны. Но есть места, где хозяева внимательно смотрят на пришедших. Не вмешиваются, но проверяют.

Шантарский архипелаг всегда фигурировал в этих рассказах отдельно.

Бабушка называла его «порогом» для кораблей и людей. Не границей, а порогом — линией перехода.

— Эвенк без уважения за этот порог не пойдет, — говорила она, когда я была маленькой. — Неважно, на лыжах ли, на лодке, на чужом судне.

И сейчас, стоя на палубе «Родонита», я чувствовала именно это.

Будто все вокруг, и вода, и кекур, и скрытый в тумане берег, и даже воздух, смотрят и оценивают: с чем мы пришли.

Судно мягко взлетело на длинную волну и опустилось. Опасной качки не было, просто движение.

Туман начал редеть.

Первые полосы синего неба появились над нами, потом задрался и горизонт.

За Малыми Шантарами открылись дальние контуры Больших Шантарских островов.

Они были выше, сложнее. Несколько сопок тянулись одна за другой, образуя гряду. Склоны казались зелеными даже на этом расстоянии. В местах, где туман не закрывал верхушки, виднелись светлые ленты, возможно, прошлогодний снег в расщелинах или полосы камня.

Ветер донес до нас другой запах. К сырой соли добавился аромат зелени и мокрой земли.

— Вот они, — сказал Сергей Петрович. — Большие Шантарские. Туда без дела не ходят.

— Почему? — спросил Виктор.

— Там рыба, зверь, птица, — перечислил он. — Течения, туман, льды. Все сразу. Люди из-за этого идут редко.

Он немного помолчал.

— А еще потому, — добавил он, — что у каждого места есть свой характер. Тут характер строгий.

Светлана появилась неожиданно. На ней тоже была теплая куртка поверх фартука, в руках — термос и кружки.

— Вижу, все на смотровой площадке, — сказала она. — В таком случае горячий чай приходит сам.

Мы рассмеялись.

Я взяла кружку. Тепло прошло по пальцам, потом разлилось по груди.

— Это и есть Шантарские острова? — уточнила я.

— Они, — кивнула Светлана. — Я раньше думала, что они ближе к людям. А оказалось — наоборот. Они сами выбирают, кого подпустить.

— Это ты сейчас как местные говоришь, — усмехнулся Андрей.

— А я и есть теперь немного местная, — парировала она. — Столько рейсов сюда отходила.

Она посмотрела на кекуры, на далекие сопки, на туман, который все еще висел в ложбинах между островами.

— Здесь даже птицы летят по-другому, — добавила она тише.

Вокруг «Родонита» действительно появилось больше птиц. Черно-белые топорки шли низко над водой, ныряли, выныривали в другом месте. Чайки кружили выше, иногда без звука, иногда с коротким криком.

Их движение тоже казалось связанным с чем-то невидимым — словно они держались невидимых троп в воздухе, о которых люди ничего не знают.

Я снова поймала себя на желании вставить сравнение, но остановилась. Слишком простой и чистый был этот пейзаж, чтобы навешивать на него знакомые образы.

Он не требовал пояснений.

— Ты о чем задумалась? — спросил Виктор.

— О том, что здесь время идет по-другому, — честно ответила я. — Мне кажется, если достать часы, стрелки застынут.

— Только не надо проверять, — вмешался Николай, который незаметно выбрался из своей рубки и присоединился к нам. — Тут если начнешь играть с такими вещами, еще поверишь, что мы попали в петлю времени и снова идем по кругу вокруг Шантар.

— Ты что, тоже боишься легенд? — удивился Виктор.

— Я не боюсь, — поправил Николай. — Я с ними живу.

Он оперся на леер, глядя на Большие Шантары.

— Местные рыбаки рассказывают, что у этих островов есть старший дух, — сказал он после паузы. — Его не видели, но иногда слышали.

— Как слышали? — спросила я.

— В одну и ту же ночь, — ответил Николай, — несколько людей на разных судах слышали одинаковый звук. Не ветер, не волна, не птица. Нечто среднее между низким напевом и вздохом.

— Может, это кит? — предположил Виктор.

— Может, кит, — согласился радист. — Может, лед в трещине двигался. Но история зацепилась. С тех пор говорят, что, если идешь сюда с плохими мыслями, этот звук слышится иначе — как предупреждение.

— А если идешь с уважением? — спросила я.

— Тогда он вообще не приходит, — ответил Николай. — Ты просто идешь себе, работаешь, и все проходит спокойно.

Меня это успокоило.

Я проверила себя. В нашу голову не закрадывалось желание взять от этих мест что-то лишнее. Мы шли через архипелаг пассажирами, не хозяевами.

Капитан появился на форд-биче ненадолго. Его взгляд был сосредоточен на воде и приборах, а не на легендах, но в его манере держаться чувствовалось то же уважение, о котором говорил Николай.

— Дальше плотнее к островам не подходим, — сказал он. — Здесь коварные течения. На глаз — красиво и тихо, а под водой идет свое движение.

— Это про сулои? — осторожно уточнил Виктор.

Я слышала это слово в Тугуре, но о нем говорили вскользь.

— Про них, — кивнул капитан. — Но это уже другая история. До мест, где они по-настоящему просыпаются, мы еще не дошли.

Он вернулся на мостик.

Слово «сулои» зацепилось за край сознания и осталось там отдельной, темной точкой.

Я снова посмотрела на острова.

Солнце поднялось выше и начало пробиваться сквозь остатки тумана. На склонах заиграли разные оттенки зелени. Где-то лес был плотным и темным, где-то светлым, с полянами, где, возможно, росла трава и карликовая береза.

В одном месте на берегу открылась узкая бухта с галечным пляжем. Над ней нависали скалы, а в глубине комнаты тайги тянулись вверх тонкие стволы.

На миг мне почудилось, что на этом берегу кто-то стоит.

Фигура в длинной одежде, тонкая, неподвижная. Лицо не различалось, движения не было. Она просто была там.

Судно шло, бухта медленно закрывалась изгибом берега. Фигура осталась в том же месте.

Я не стала моргать специально.

В какой-то момент туман со стороны леса поднялся и тонкой полосой прошел над пляжем. Когда он рассеялся, берег был пустым.

— Видела? — спросила я у Виктора.

— Берег? — переспросил он. — Да. Хорошее место.

— Там, у линии воды, вроде бы кто-то стоял, — сказала я.

— Не заметил, — признался он. — Может, камень странной формы.

Я промолчала.

Оберег в кармане снова отозвался теплом.

«Ладно, — подумала я. — Если это был кто-то, то просто проверил нас и ушел по своим делам».

Судно продолжало свой путь.

Иногда между островами открывалась даль, и мы видели темную полосу открытого моря. Иногда впереди возникали новые кекуры, другие каменные стены.

Каждый из этих камней казался отдельным существом. Один накренен в сторону воды, другой вытянут в высоту, третий вытесан волнами в плавные изгибы.

Я не представляла себе, сколько здесь зим, штормов и льдов прошло мимо.

Время, похоже, вязло в этих местах и начинало течь иначе.

Команда тоже стала вести себя чуть тише. Шутки не исчезли, но голоса звучали сдержанней, чем в Тугурском заливе.

— Удивительно, — сказал Виктор, когда мы на время остались вдвоем у носового леера. — На судне те же люди, те же механизмы, те же кружки чая и та же Светлана с кастрюлями. А ощущение, что мы за один день шагнули в другую часть мира.

— Так и есть, — ответила я. — Просто эта часть мира не привыкла к шуму.

В этот момент под днищем судна что-то мягко вздохнуло. Не сильный толчок, а едва заметная волна, идущая не со стороны ветра, а снизу.

Мы переглянулись.

— Кит? — почти неслышно произнес Виктор.

Я не ответила.

Снизу снова пришел короткий звук. Как будто большое тело медленно перевернулось в глубине, пропуская нас над собой.

Никакой спины, никакого плавника, только легкая дорожка пузырьков далеко за кормой.

— Может, дух, — так же тихо сказала я. — Морской.

— Хоть кто, — отозвался Виктор. — Лишь бы был не против нашей поездки.

Я мысленно согласилась.

Словно в ответ где-то впереди в тумане стал четче еще один остров.

Он был меньше остальных, но скалы по его краям вздымались выше. Верхняя часть была покрыта лесом, нижняя — почти голым камнем.

Кекур у его подножия напоминал поднятую голову, направленную в сторону моря.

Сергей Петрович обозначил его на карте короткой фразой, а Светлана, услышав, пробормотала:

— Это тот, что с легендой.

— С какой именно? — спросила я.

Светлана задумалась на пару секунд.

— Говорят, там когда-то жили люди, — сказала она. — Маленькое зимовье или стойбище, никто точно не помнит. И однажды сюда пришел большой шторм. Такой, что даже наши капитаны редко видят.

Она замолчала, прислушиваясь к себе.

— Люди успели уйти, — продолжила она. — Забрали только самое важное. Дом остался пустым. После этого его несколько раз пытались заново обжить. Но каждый раз что-то мешало. То льдом прижмет, то зверя много, то рыба уйдет.

— И что решили? — спросил Виктор.

— Что хозяин острова не хочет постоянных гостей, — ответила Светлана. — По делам можно зайти, отдохнуть, спрятаться от непогоды. Но жить там нельзя.

— Тебе это старики рассказали? — уточнила я.

— Рыбаки, — кивнула она. — У них таких историй на каждый мыс по паре штук. Но за всем этим все равно стоит одна мысль: не лезь туда, где тебя не ждут, и не хватай больше, чем можешь унести.

Она ушла обратно в камбуз, а я осталась стоять у леера, вспоминая ее слова.

Ветер донес с острова запах мокрого камня и тины.

Я не видела там ни домов, ни следов людей. Только лес и скалу.

**

К полудню туман почти ушел.

Шантарские острова стояли вокруг нас открыто и спокойно.

«Родонит» не шел по лабиринту между ними; капитан держался проверенного пути. Но даже на расстоянии чувствовалось, что мы в центре крупной системы.

Лес, скалы, вода, птицы, невидимые течения, лед, который приходит сюда в холодное время года. Все было связано.

И где-то в этом узоре были и мы — маленькое судно с грузом, командой и двумя пассажирами, которые по глупости взяли с собой все свои вопросы о жизни, будущем и собственных границах.

Я не знала, найдем ли мы ответы именно здесь.

Зато точно знала, что после этих островов время в городе уже никогда не будет ощущаться прежним.

Оберег в кармане согревал ладонь.

Шантарские духи не заговорили со мной словами, не показались во сне и не вышли на берег навстречу.

Но в тот день я ясно почувствовала: нас видят.

И если мы сохраним уважение к этому месту, оно сохранит к нам свое спокойное, внимательное молчание.

Тогда я еще не знала, что совсем скоро море покажет нам другую сторону своего характера — там, где сулои перестают быть словом из рассказов и становятся живой силой.

Но до этого момента Шантарские острова оставались для меня тихими хранителями, которые молча пропустили «Родонит» дальше по Охотскому морю.

Глава 6. Время, остановившееся

После Шантарских островов море словно стало прислушиваться к нам внимательнее.

Во всяком случае, так я это чувствовала.

«Родонит» шел вдоль берега, и день тянулся неспешно. Команда работала по привычному расписанию, двигатели гудели в глубине корпуса, где-то наверху хлопали флаги и веревки, но все это переставало быть шумом.

Звуки складывались в ровную линию, на которую ложились только волна и ветер.

Я вышла на палубу сразу после завтрака.

Светлана накормила нас так, будто впереди был не спокойный переход, а тяжелая разгрузка в шторм. Сегодня были котлеты, мягкая рыба, горячее пюре, чай с ягодами.

Команда оживилась, но этот обычный для них разговор о рейсах, ремонтах и портах странно гас внутри простором вокруг.

Слова быстро оседали, как будто не могли подняться выше борта.

Я поднялась на форд-бич.

Там уже был Андрей. Он опирался спиной о леер и молча смотрел в сторону берега.

— Как себя чувствуете, путешественница? — спросил он, когда заметил меня.

— Ощущаю себя маленькой точкой на краю большой карты, — ответила я.

Ему этого хватило.

Он улыбнулся и перевел взгляд обратно на линию сопок.

Берег шел почти параллельно нашему курсу.

То приближался, открывая скалы и зеленые склоны, то отступал, и тогда мы видели протяжные участки сплошной тайги.

Лес спускался к самой воде, только кое-где уступая место каменистым пляжам и низким скалам.

Солнце стояло невысоко, но уже не пряталось за облаками.

Его свет делал воду светлее. В одних местах поверхность отдавалась сталью, в других проявлялась мягкая бирюза.

Иногда волна подсвечивалась снизу, и тогда казалось, что море глубоко и прозрачно до самого дна.

Я присела на знакомый кнехт. Металл под одеждой был прохладным, но терпимым.

Судно мягко поднималось и опускалось на длинной волне.

После Шантарских туманов и камней это казалось подарком.

— Сегодня хорошее окно, — заметил Андрей. — Ни тумана, ни сильного ветра. Для ваших размышлений — самое то.

— А я прямо так и выгляжу? — спросила я. — Как человек, который собирается думать?

— Тут все иногда выглядят так, — ответил он. — Даже капитан. Просто у него это называется «оценка обстановки».

Он ушел проверять что-то у носовой мачты, а я осталась одна.

Виктор собирался прийти позже — хотел поснимать море и природу для будущего рассказа.

Я смотрела на берег и постепенно перестала замечать движение судна.

Качка стала фоном, шум воды — тоже.

В какой-то момент я поймала себя на том, что не могу определить, сколько времени прошло с тех пор, как я села на кнехт.

Пять минут? Полчаса?

Я достала часы.

Стрелки показывали десять двадцать.

Я запомнила цифры, убрала часы в карман и снова посмотрела на воду.

Волна продолжала перекатываться.

Иногда на поверхности появлялись темные полосы — то ли от скал под водой, то ли от игры течений.

Чайки, которые весь предыдущий день сопровождали нас шумной стаей, теперь держались дальше.

Они летели высоко и тихо, почти не кричали.

В этом молчании было что-то странное.

Не тревожное, а непривычное.

Я снова взяла часы.

Стрелки по-прежнему показывали десять двадцать.

— Интересно, — сказала я вслух.

Как назло, в этот момент на палубу вышел Виктор.

— С кем ты там разговариваешь? — спросил он, подходя ближе. — Уже с духами местности?

— Пока только с часами, — ответила я. — Посмотри.

Я вложила ему часы в ладонь.

— Сколько времени?

— Десять двадцать, — сказал он. — А что?

— Я уже давно здесь сижу, — пояснила я. — А стрелки не двигаются.

Он поднял бровь и прислушался.

— Они вообще идут?

Мы замолчали.

Тихое «тик-тик» было слышно между отдаленными ударами волны о борт.

— Идут, — заключил Виктор. — Просто ты попала в морскую ловушку времени.

— Очень смешно, — сказала я, забирая часы. — Может, батарейка садится.

Я не стала объяснять, что тишина внутри меня и отсутствие ощущения времени начались раньше, чем я достала часы.

— Хочешь, сделаем эксперимент? — предложил Виктор. — Я пойду пофотографирую с другого борта. Когда вернусь, посмотрим, сколько показывает.

— Давай, — согласилась я.

Он ушел, а я снова спрятала часы и попыталась просто присутствовать.

Берег становился красивее с каждой минутой.

Сопки медленно меняли форму, обнажая новые изгибы.

Где-то над лесом кружили птицы, иногда мелькали светлые участки — наверное, отмели или каменные осыпи.

Воздух был чистым, прохладным.

Он входил в легкие глубоко, без усилия.

Каждый вдох становился отдельным событием.

В голове вдруг сами собой всплыли имена, которые я слышала с детства.

Беринг.

Шпанберг.

Русские промышленники.

Купцы, шедшие сюда за пушниной и рыбой.

И те, кто был здесь задолго до них.

Эвенки.

Они сопровождали первых приходящих людей по берегам, по рекам и перевалам.

Показывали тропы, объясняли, как вести себя в тайге, как читать небо, как понимать замыслы ветра и воды.

Я знала это не только из книг.

Бабушка рассказывала так, будто сама ходила с ними.

«Наши вели их по этим местам, — говорила она. — Они привыкли видеть землю по линиям, а мы видели по знакам. Без нас они бы здесь долго мучились».

Когда я смотрела на тайгу вдоль берега, эти слова оживали.

Я почти видела в глубине леса узкие тропы, по которым шли люди в одежде из меха и кожи.

В руках — копья, охотничьи сумки, бубны.

Никаких судов, никаких двигателей, только слой снега или мягкая летняя хвоя под ногами, да реки, где приходилось перебираться вплавь.

— Ты опять улетела, — сказал Виктор, возвращаясь.

Он сел рядом на кнехт, протянул мне камеру.

— На, посмотри. Я снял один кекур, он похож на профиль какого-то старика.

Я улыбнулась.

— Значит, это еще один хранитель, — сказала я. — У нас теперь целая галерея.

Я полистала отснятые кадры.

На экране были скалы, полосы леса, линия берега, тянущаяся до горизонта.

И действительно — один из каменных столбов с определенного ракурса напоминал лицо.

Не фантазия художника, а просто игра света и тени.

— Сколько времени прошло, как ты ушел? — спросила я.

— Минут двадцать, — ответил Виктор. — Я еще с Андреем пару слов перекинулся.

Я снова достала часы.

Стрелки показывали десять тридцать.

Всего десять минут разницы.

— Вот и разоблачилась твоя магия времени, — сказал Виктор. — Ты просто слишком глубоко ушла в свои мысли.

— Возможно, — согласилась я.

И все равно внутри оставалась легкая уверенность, что наш разговор с часами был не совсем простым.

Судно продолжало идти вдоль берега.

Команда иногда проходила мимо, кто-то проверял швартовые, кто-то смотрел на навигационные огни, кто-то спускался в машинное отделение.

Все делали привычную работу.

Но даже их движения казались замедленными, как в дни, когда человеку наконец дали отдохнуть, и он перестает дергаться на каждое мелкое событие.

Солнце поднялось выше.

Вода стала светлее, ближе к зелени.

На отдельных участках она почти светилась, и казалось, что под поверхностью идут какие-то тихие процессы, которые не видны глазу, но ощущаются кожей.

Я оперлась локтями о леер и прикрыла глаза, прислушиваясь к звукам.

Сначала — только привычный шум волны.

Она подходила к борту, ударялась мягко, откатывалась, вздыхала, снова заходила.

Потом к этому шуму добавился гул двигателя.

Он шел постоянной полосой, без рывков, уверенно.

А потом мне показалось, что из глубины этого гула отделился другой звук.

Ровный, мерный.

Не ударный, но и не пульс.

Мне очень трудно его описать.

Что-то среднее между низким стуком и мягким шорохом.

Если бы я не знала, как звучит бубен шамана, я бы, наверное, даже не подумала о нем.

Но я знала.

Бабушка несколько раз водила меня на праздники, где старики исполняли древние песни.

Там я впервые услышала этот ритм, от которого у одних людей начинали дрожать руки, а у других — закрываться глаза.

Теперь этот ритм как будто шел изнутри моря и корпуса «Родонита» одновременно.

Я открыла глаза.

Берег был там же.

Тайга тянулась длинной полосой, местами подступая к самому краю воды, местами отступая чуть выше.

Никаких костров, никаких людей, никаких видимых сигнальных огней.

Только лес, камень и вода.

Я снова прикрыла глаза.

Звук никуда не исчез.

Я не стала спрашивать Виктора, слышит ли он то же самое.

Интуиция подсказала: это не для всех.

В груди стало как-то спокойно и тесно одновременно.

Всплыли лица, которых я никогда не видела.

Мужчины в меховых торбасах, в парках, подшитых мехом, с длинными волосами, заплетенными в косы.

Женщины с тяжелыми серьгами, с яркими орнаментами на одежде.

Дети, бегущие по снегу вдоль берега, где вместо плашкоута стояли легкие лодки.

Иногда к ним подходили люди в другой одежде.

Лодыри, как называла их бабушка, а потом, усмехнувшись, поправляла это слово на «русские промышленники».

Они приносили железо и ткань.

Забирали шкуры и рыбу.

Смотрели на эти береговые линии глазами людей, которые привыкли мерить расстояние в верстах и рублях.

Но без проводников им было трудно.

Эвенки сопровождали их по тайге, по перевалам.

Показывали, где можно разбить лагерь, где есть сухой мох для разведения костра, где можно встретить медведя.

«Мы были их глазами, — говорила бабушка. — А они были нашими дверями в другой мир. Не всегда хорошими, но дверями».

Я сидела на палубе и вдруг очень отчетливо почувствовала, что все эти люди никуда не исчезли.

Не в прямом смысле — их тела давно лежат в земле.

Но их опыт, их шаги по этим тропам, их страхи и радости словно остались в слое воздуха, которым я сейчас дышала.

Я была внучкой, правнучкой тех, кто когда-то сопровождал по этим берегам чужие экспедиции.

А теперь сама шла мимо этих мест — правда, не пешком, а на грузовом судне.

— Нашла кого-то в тайге? — спросил Виктор.

Я вздрогнула.

— Наверное, — ответила я. — Просто не знаю, как их теперь назвать.

— Свои или чужие?

— Скорее, свои, — сказала я. — Те, кто идет рядом, но не вмешивается.

Он кивнул, не требуя подробностей.

Иногда рядом с нами течение меняло рисунок воды.

На поверхности возникали светлые полосы, словно кто-то перевел кисть по морской глади.

Судно входило в эти участки без рывков, но тон звука в глубине чуть-чуть менялся.

Я прислушивалась к этим переходам и снова возвращалась к себе.

В городе я привыкла жить в постоянном ощущении обязанностей.

Звонки, письма, проекты, встречи.

Даже отдых там превращался в соревнование — успеть посмотреть, успеть прочитать, успеть выложить фото.

Здесь все это отвалилось за ненадобностью.

Время растянулось.

Сначала это пугало.

Потом стало свободой.

Когда ты сидишь на борту судна посреди Охотского моря и смотришь на тайгу вдоль берега, постепенно исчезает привычное разделение «я — мир».

Ты перестаешь быть центром истории.

Это даже немного обидно для городского человека, который привык, что вокруг него все крутится.

Но одновременно открывается странное облегчение.

— Как думаешь, — тихо спросила я у Виктора, — наши предки были здесь счастливее нас?

— Смотря что считать счастьем, — так же тихо ответил он. — У них были свои беды. Мороз, голод, болезни, чужие люди, которые приходили за рыбой и шкурами.

— Но у них была такая природа. И такое небо. И такое море.

— У нас оно тоже есть, — напомнил он. — Мы ведь сейчас здесь.

Я немного смутилась.

— Я больше о том, что они не были так плотно привязаны к городским правилам, — пояснила я. — Хотя, может, я идеализирую.

— Иногда полезно и идеализировать, — сказал Виктор. — Особенно тут. Но с одной поправкой: не забывать, что мы все равно из своей эпохи.

Он помолчал и добавил:

— Может, мы здесь не только за тем, чтобы посмотреть на море, но и за тем, чтобы вспомнить, что у нас есть такая часть корней.

С этим я согласилась сразу.

Оберег в кармане чуть сильнее прижался к ладони, будто подтверждая его слова.

Судно не спешило.

Солнце уже поднялось высоко, но до вечера было далеко.

Команда жила своим расписанием, а я жила этим странным, распущенным временем, в котором минуты иногда переставали быть минутами.

В какой-то момент мне захотелось просто пройтись по палубе.

Я встала, немного размялась и пошла от носа к корме.

Мимо небольшой мачты, вдоль лестницы на верхнюю палубу, мимо люка в машинное отделение.

Из машинного отделения тянуло теплом и запахом масла.

Гул двигателей был здесь сильнее, но и спокойнее.

В этом звуке не было нервозности, только работа.

Светлана вынырнула из камбуза с очередной кастрюлей.

— Судя по твоему виду, — сказала она, — ты уже поговорила с местными духами, поплакала о судьбе человечества и снова вернулась на судно.

— Примерно так, — улыбнулась я.

— Тогда тебе положен чай, — решила Светлана. — После любой духовной работы надо пить горячее. Это тебе любой шаман скажет.

Она налила в кружку крепкий чай, добавила туда немного варенья из черной смородины и протянула мне.

— Слышала сегодня бубен? — спросила она вдруг.

Я поперхнулась.

— Что?

— Бубен. Ну, этот… — Светлана неопределенно махнула рукой в сторону моря. — Иногда тут машина гудит так, что кажется, будто кто-то внизу стучит в круглый барабан.

Я смотрела на нее, не в силах сразу ответить.

— Слышала, — наконец сказала я. — Но решила, что со мной что-то не так.

— С тобой как раз все так, — хмыкнула Светлана. — Вот если бы ты сказала, что тебе этот звук хочется записать и поставить на звонок телефона, тогда можно было бы переживать.

Мы рассмеялись.

Ее легкий юмор снял напряжение.

Сила мест, в которых мы шли, была ощутимой, но не давящей.

Скорее, она раскрывала человека, а не давила сверху.

Когда чай был допит, я вернулась на форд-бич.

Берег немного изменился.

Сопки стали ниже, лес — плотнее.

Иногда в глубине виднелись участки, где деревья ложились полосами — возможно, следы ветровалов или старых сходов снега.

Виктор снова настраивал фотоаппарат.

Андрей в очередной раз обходил носовую часть судна, проверяя детали.

— Долго еще будем идти вдоль Шантар? — спросила я у него, когда он оказался рядом.

— Еще немного, — ответил он. — Потом начнутся другие забавы.

— Это ты про сулои?

— И про них тоже, — кивнул Андрей.

Он посмотрел вперед, прищурившись.

— Пока штиль для этих мест почти идеальный, — сказал он. — Но на Охотском море тишина редко длится долго.

Я снова перевела взгляд на воду.

Сейчас она действительно была почти ласковой.

Длинная волна шла издалека, не ударяла, а плавно поднимала корпус «Родонита» и так же плавно отпускала.

— Пользуйтесь этим временем, Виктория, — добавил Андрей уже на ходу. — Скоро оно вам будет казаться редкой роскошью.

Я не знала, шутит он или говорит серьезно.

Но его слова неожиданно хорошо легли на мое внутреннее состояние.

Время действительно ощущалось роскошью.

Не календарь, не часы, не расписание.

А именно время, когда можно просто быть, смотреть на берег и воды и слышать в шуме моря отзвуки своих предков.

Мне казалось, что где-то между сопками и нашими мыслями висит тонкая невидимая нить.

По ней можно пройти — но только если перестать суетиться.

Я тихо поблагодарила это странное состояние.

И за то, что оно позволило хоть немного услышать свой собственный голос в тишине, и за то, что впереди нас ждали другие испытания.

Потому что без них это путешествие так и осталось бы красивой прогулкой.

А мне уже хотелось понять, зачем море на самом деле пустило нас в свои владения.

На горизонте едва заметно сгущалась полоса.

Пока она ничем не отличалась от обычной игры света, но Сергей Петрович, мелькнувший на форд-биче, взглянул в ту сторону внимательнее, чем обычно.

Я не знала тогда, что в этой сгущающейся полосе уже зарождается другая часть нашего пути — там, где время перестанет только растягиваться и начнет подбрасывать нас на гребнях сулоев.

Глава 7. Опасные сулои

К полудню та серая полоса, которую мы накануне видели у горизонта, больше не казалась невинной игрой света.

Она висела сбоку нашего курса плотной стеной.

Сначала я думала, что это далекий дождь.

Обычная полоса осадков над морем, какие я видела на Амуре.

Но чем дальше шел Родонит, тем яснее становилось: здесь готовилось что-то другое.

Ветра почти не было, волна оставалась длинной и мягкой.

Берег Шантарских островов тянулся на прежнем расстоянии.

Сопки, лес, каменные зубцы.

Все выглядело спокойно, даже слишком.

— До Заячьего еще немного, — заметил Андрей, когда мы с Виктором поднялись на форд-бич. — Дальше море покажет одно из своих любимых развлечений.

— Это ты сейчас про сулои? — уточнил Виктор.

Андрей коротко кивнул.

— Будет немного трясти. Но в пределах приличия, — добавил он, посмотрев на меня.

— А в неприличных пределах вы тоже ходили? — спросила я.

— Ходили, — усмехнулся Андрей. — Просто в те моменты было не до разговоров.

Он оглядел палубу, проверил, не болтается ли что-то лишнее, и направился к носовой мачте.

Я подошла к лееру.

Вода поменяла цвет.

Еще утром она казалась светлой, глубокой, с мягкими зелеными полосами.

Теперь в той стороне, куда мы шли, появлялись темные участки.

Не просто тень от облака — плотные пятна, где морская поверхность выглядела тяжелее.

С берега дул слабый встречный ветерок.

Он был холоднее, чем вчера.

По коже прошел знакомый озноб, в котором уже было не только восхищение, но и ожидание.

— Не замерзла? — тихо спросил Виктор, подходя ближе.

— Еще нет, — ответила я. — Это, кажется, не только от холода.

С мостика раздался голос капитана.

Команды были такими же короткими, как всегда, но интонация стала жестче.

Сергей Петрович поднялся к нам, посмотрел на воду впереди, потом на берег.

— Будете наверху — за поручни держитесь, — сказал он, словно между делом. — А лучше встаньте так, чтобы было за что ухватиться в любой момент.

Слово «держитесь» кольнуло меня, но прозвучало здесь к месту, как часть морского языка, против которого даже мои внутренние запреты не возражали.

— Нас сильно накроет? — спросила я.

— Не шторм, — ответил старпом. — Просто здесь два течения встречаются, плюс рельеф дна. Вода начинает чудить. Судну это не нравится, но мы привыкли.

Он хотел уже идти, но все-таки добавил:

— Если станет страшно — спускайтесь внутрь. С палубы все выглядит драматичнее, чем есть на самом деле.

Я знала, что не спущусь.

И знала, что он тоже это понимает.

***

Остров Заячий проявился из легкой дымки сбоку нашего курса.

Небольшой, вытянутый, с неровной линией берега.

Лес покрывал верх, а у самой воды торчали камни.

С этого расстояния он не казался опасным.

Скорее, наоборот — как тихий наблюдатель, который сидит у кромки моря и смотрит на проходящие суда.

— Вот он, — сказал подошедший Николай. — Наш местный режиссер спецэффектов.

— Это тоже из легенд? — спросила я.

— Отчасти, — ответил радист. — А отчасти из отчета Гидромета. Там черным по белому написано: район интенсивных сулоев.

Я кивнула, хотя от этих слов легче не стало.

Вода впереди теперь уже явно жила по своим законам.

Появились участки, где она словно вскипала без видимой причины.

Мелкая рябь вдруг переходила в плотную бурунистую полосу, потом снова расползалась.

Иногда на поверхности возникали круги — как от гигантских камней, только камней там не было.

Родонит вошел в эту зону так плавно, что я сначала ничего особенного не почувствовала.

Просто волна стала короче.

Корпус уже не поднимался на длинные мягкие холмы, а дергался на более частых колебаниях.

Потом судно легло на один борт чуть сильнее, чем обычно.

Я инстинктивно вцепилась в леер, ноги сами нашли более устойчивую позицию.

— Это еще цветочки, — сказал Виктор, глядя вниз. — Сейчас его настоящие игры начнутся.

Мне хотелось ответить, что можно и без игр, но слова застряли.

Вода под носом изменилась.

Вдоль курса пошла темная полоса, как будто под нами вытянулось что-то длинное.

Сбоку от нее закрутились мелкие вихри — не просто волны, а закругленные потоки, направленные в разные стороны.

Судно ощутимо дернуло.

Я почувствовала, как платформа под ногами уходит немного вниз, потом нас подбросило вверх.

Не сильно, но резче, чем прежде.

Голос капитана прозвучал коротко и уверенно.

Команда действовала так, словно все это уже происходило сотни раз.

Кто-то пересмотрел крепления, кто-то ушел проверить люки.

Шаги были быстрыми, но не суетливыми.

Старпом стоял ближе к носу и смотрел не на небо, а на воду впереди, словно пытался прочитать в ней текст.

Еще один толчок.

Родонит накренился.

На этот раз уже заметнее.

Тело на секунду не успело за судном, и внутренние органы словно опоздали к перемещению.

Мир перед глазами перекосился: линия горизонта ушла в сторону, леер опустился ниже привычного.

В лицо ударили холодные брызги.

Я вдохнула и ощутила соленую воду на губах.

Внизу, совсем рядом, вода бурлила и закручивалась.

Я подумала о том, что между мной и этой массой — только металлический борт.

И если бы внутри судна не было своих опор и сил, нас бы уже развернуло этим течением, как щепку.

— Это они и есть, — сказал рядом Андрей. — Сулои.

В его голосе не было страха.

Внимание — да, уважение — тоже.

Но не страх.

— Почему такое ощущение, что там внизу что-то просыпается? — выдохнула я.

— Потому что так и есть, — спокойно ответил он. — Под нами дно меняется, глубина скачет. Вода старается хоть как-то договориться сама с собой.

Судно снова завело в сторону.

Где-то сбоку посыпались какие-то мелкие детали, Светлана в камбузе наверняка сейчас прижимала кастрюли и чайники, чтобы они не путешествовали по плите.

— Ветер почти не усилился, — заметил Виктор. — А ощущение, что вот-вот начнет ломать.

— Здесь и без ветра хватает, — сказал Андрей. — Чистая работа течений.

Я смотрела на воду и чувствовала, как внутри у меня поднимается волна, гораздо сильнее тех, что били в борт.

Смесь страха, восторга и странного узнавания.

Когда я была маленькой, бабушка рассказывала про морских духов, которые любят играть с людьми.

Не всегда из злобы.

Иногда просто проверяют, насколько ты внимателен, насколько помнишь, что ты — гость.

Сейчас мне казалось, что кто-то из этих невидимых хозяев решил немного встряхнуть нас.

— Лучше бы мы были в каюте, — сказала я, хотя знала, что не ушла бы.

— Там будет не легче, — ответил Виктор. — Просто не станешь видеть причину.

Еще один резкий крен подтвердил его слова.

Судно как будто потянули за подводную часть корпуса.

Тело на мгновение провалилось в пустоту, затем опоры вернулись.

Я не успела подумать, просто на уровне рефлекса еще крепче обхватила поручень.

В этот момент под водой, прямо рядом с бортом, что-то вспыхнуло темнотой.

Не светом — наоборот.

Полоса, густая, как тень, прошла сквозь уже неспокойную поверхность, почти поперек волны.

Я успела увидеть только форму: длинное, гибкое, уходящее в глубину.

— Видела? — выдохнула я.

— Водоворот? — переспросил Виктор. — Вижу только бурление.

— Нет… — Я осеклась. — Там под ним…

Слова потеряли смысл.

Если бы я сейчас описала то, что увидела, честно и четко, пришлось бы сказать: «гигантская тень морского змея».

И тут же сама бы в это не поверила.

— Наверное, игра течений, — сказала я вместо этого.

Оберег под курткой вспыхнул жаром.

Не так, как раньше — мягким теплом.

Теперь он будто раскалился, прижался к коже плотной, тяжелой точкой.

Я вспомнила рассказы о древних морских существах, которые живут на дне северных морей.

О том, как иногда люди видели в пенной гребенке волн их силуэты.

И в то же время понимала: у любого такого видения всегда есть объяснение.

Кит.

Стая рыбы.

Тень от облака, совпавшая с рисунком волн.

Игры мозга, который подкидывает подходящий образ, чтобы объяснить хаотическое движение.

Но от этого менее страшнее не становилось.

— Дыши, — тихо сказал Виктор.

Я только тогда заметила, что давно задержала воздух.

Сделала вдох, другой.

Запах моря теперь был резче.

Соль, холод, сырость, легкая примесь запаха дизеля.

С мостика донеслась новая команда.

Судно немного изменило курс.

Качка стала сбоку — не лобовая, а диагональная.

Еще один мощный толчок.

Потом другой.

Родонит словно пытался найти удобный угол, чтобы не дать сулоям слишком сильно играть корпусом.

Сергей Петрович стоял все там же, у носовой части.

Иногда он бросал короткий взгляд на берег, на остров Заячий, иногда — на приборы.

Но основное внимание отдавал воде, где шла работа невидимых сил.

— Не люблю этот участок, — сказал он, когда на секунду оказался рядом. — Каждый раз, как будто входишь в чужую кухню без приглашения.

— И тем не менее вы здесь часто ходите, — заметила я.

— Иногда иначе не добраться до людей, — ответил старпом. — Да и к морю надо относиться так же, как к строгому родственнику. Он может и прикрикнуть, но, если вести себя уважительно, обычно обходитесь без серьезных ссор.

Слово «ссор» прозвучало почти смешно на фоне очередного удара волны.

С палубы долетел громкий стук — где-то поддался не до конца закрепленный предмет.

Кто-то из матросов уже бежал туда, перемещаясь так уверенно, словно качки вообще не существовало.

Я попробовала представить себе, как мы выглядим со стороны.

Маленькое судно на фоне большой серой воды.

Люди — крошечные фигуры, занятые своим делом.

Берег — темная полоска, к которой сейчас не подойдешь, даже если очень захочешь.

И где-то под этой всей сценой — глубина с ее собственным движением, не зависящим от наших маршрутов и планов.

Сулои не длились бесконечно.

В какой-то момент я заметила, что волна снова стала чуть длиннее.

Крены по-прежнему были ощутимыми, но между ними появилось больше промежутков.

Бурлящие пятна на поверхности встречались реже.

Вода впереди выглядела по-прежнему напряженной, но уже без того хаоса, что был минут десять назад.

— Выходим, — сказал Андрей. — Основной участок позади.

Он произнес это без особого облегчения, как факт.

Команда продолжала работу — у моря не принято расслабляться сразу после того, как оно отпустило.

Я попробовала разжать пальцы.

Они слушались, но суставы немного ныли.

— Все в порядке? — спросил Виктор.

— Кажется, да, — ответила я. — Просто мне показалось, что сейчас мы прошли рядом с чем-то, что здесь было задолго до нас и будет после.

— Это верно, — вмешался Николай. — Дно тут старше всех наших паспортов вместе взятых.

— Я больше про… — начала я, но передумала. — Про другое.

Он посмотрел внимательнее.

— Могла показаться тень, — сказал он. — Здесь иногда киты ходят.

— Может быть, это он и был, — кивнула я.

Это объяснение легло мягкой версией поверх той, что шла из глубины моего детского сознания, наполненного сказками о морских змеях.

Оберег чуть остыл.

Сулои действительно остались позади.

Но море не вернулось к прежней мягкости.

Ветер усилился.

Он уже не просто обдувал лицо, а пробирался под куртку, находил щели в одежде.

Капли воды летели в воздухе не рассеянным туманом, а резкими выстрелами.

Где-то впереди небо стало темнее.

Не резкой грозовой стеной, а плотным слоем, в котором свет солнца терялся медленно, но точно.

— Вон там, — сказал Андрей, кивая в сторону этого затемнения, — работает другой ваш знакомый.

— Какой еще?

— Шторм, — просто ответил он.

На его лице не было мрачного предчувствия.

Скорее, спокойное принятие.

— Нам по пути с ним? — спросил Виктор.

— По касательной, — сказал Андрей. — Но на Охотском море даже касательная может дать поводы для воспоминаний.

Судно продолжало идти.

Шантарский берег постепенно начинал теряться в серой дымке.

Остров Заячий остался сзади, превратился в неровную точку у линии воды.

Сулои были позади, но послевкусие от них не исчезало.

В теле еще жила память о толчках, в пальцах — напряжение, в груди — странная смесь облегчения и ожидания.

Я смотрела на темнеющий участок неба и понимала, что сейчас море сделало первый шаг навстречу нашему привычному представлению о шторме.

Проверило нас с помощью внутренних течений, немного встряхнуло, показало, каково это — когда под ногами движется сама основа.

Дальше оно собиралось показать следующую грань своего характера.

— Если честно, — сказала я тихо, — я все-таки рада, что увидела сулои именно с палубы.

— Почему? — удивился Виктор.

— Потому что теперь у меня меньше иллюзий, — ответила я. — И больше уважения.

Оберег снова легким теплом отозвался под курткой, словно согласился.

Я пожалела только об одном: что не умею сейчас выйти к борту, поклониться морю в полный рост и не выглядеть при этом театральной.

Поэтому просто стояла, вдыхала соленый воздух и мысленно говорила этому пространству:

«Мы услышали. Мы поняли. Мы дальше пойдем осторожнее».

В ответ море только усилило ветер.

Но в этом резком холоде сквозь куртку я ощутила не только угрозу, но и приглашение.

Как будто нас звали дальше — не в гости, а в испытание, которое уже ждало впереди по курсу.

Глава 8. Мыс Врангеля — страж моря

После сулоев море не успокоилось, но его ярость стала понятной.

Тело еще помнило толчки, внутренности — ту пустоту, когда палуба уходила из-под ног.

Ветер крепчал.

Он уже не дул в лицо ленивыми порывами, а входил в каждую складку одежды.

Воздух стал колючим, в нем чувствовалось что-то тяжелое, незавершенное.

Капитан поднялся на мостик раньше обычного.

С палубы было видно, как он коротко разговаривает со старпомом, потом они вдвоем долго смотрят в сторону темной полосы неба.

— Похоже, шторм не передумал, — заметил Виктор, который стоял рядом со мной у борта.

— Ты надеялся, что море прислушается к нашему желанию дойти до Николаевска без приключений? — спросила я.

— Я всегда на это надеюсь, — ответил он. — Но никогда не рассчитываю.

Я посмотрела вперед.

Горизонт был неровным.

С одной стороны небо оставалось светлым, хотя солнце пряталось за облаками.

С другой нависал плотный слой свинцового цвета.

Граница между ними не была резкой, но она чувствовалась, как черта между двумя настроениями.

Море тоже менялось.

Волна стала выше и плотнее.

Родонит поднимался на нее уже с усилием, а не с привычной мягкостью.

С мостика спустился Андрей.

— Сергей Петрович решил, что не будем геройствовать, — сообщил он. — Пойдем в укрытие.

— Здесь есть укрытия? — удивилась я, глядя на этот открытый простор воды.

— Есть, — кивнул старпом. — Мыс Врангеля. За ним тихая заводь. Если успеем войти до того, как все разгуляется, ночь проведем спокойно.

Он говорил просто, но в голосе прозвучало облегчение.

— Мыс Врангеля… — повторила я. — Тот самый, про который ты упоминал, когда показывал карту?

— Он, — сказал Андрей. — Каменный страж. Если пустит — будет нам как дом с толстыми стенами.

Слово «страж» легло мне на душу слишком естественно.

Оберег под курткой тихо нагрелся, отозвавшись на название, как на знакомый звук.

***

До мыса еще нужно было дойти.

Шторм приближался быстрее, чем хотелось.

Небо впереди потемнело заметно.

Облака спускались ниже, будто опирались на линию горизонта.

Ветру больше не нужно было разогреваться — он влетал в нас без предупреждения, холодный, с резкими порывами.

Волна стала круче.

Судно то взлетало вверх, открывая вид на далекий берег, то падало в ложбину между водяными гребнями.

С палубы послышался стук — матрос Антон закреплял то, что могло съехать.

Он двигался быстро и уверенно, временами упираясь локтем в металлические конструкции, чтобы не поехать вместе с ведром или ящиком.

Светлана из камбуза показываться не перестала — наоборот, несколько раз высунулась, чтобы крикнуть кому-то из ребят, забрать посуду или передать термос с чаем.

Она умела ходить по накренившейся палубе так, будто выросла на движущейся лестнице.

— Может, спустимся внутрь? — предложил Виктор. — Здесь промокнем до костей.

— Хочу увидеть, каким будет этот страж, — ответила я.

Он усмехнулся, но спорить не стал.

Острова, что раньше сопровождали нас сбоку, начали уходить назад.

Берег медленно менял очертания.

И в какой-то момент на линии, где туман и облака встречались с водой, проступило новое.

Сначала — едва заметный излом.

Потом — более четкий выступ.

Каменная масса вышла вперед, навстречу морю.

Мыс Врангеля не кричал о своем присутствии.

Он не казался огромным с расстояния.

Но в нем было что-то собранное, сосредоточенное.

Скалы поднимались ступенями.

Верхние части светлели, нижние темнели у самой воды.

С одной стороны тянулся уступ, с другой — обрыв, уходящий в море прямой стеной.

— Вот и он, — сказал подошедший Николай. — Хозяин сегодняшнего вечера.

— Вы так о нем говорите, как о живом, — заметила я.

— А он и есть живой, — ответил радист. — Только свои мысли озвучивать не торопится.

Сергей Петрович стоял на мостике, глядя на мыс.

Его профиль выглядел тверже обычного.

С берега усилился ветер.

Со стороны мыса он шел более холодным, но в нем чувствовался порядок.

Штормовая тьма, что нависала дальше по курсу, оставалась чуть в стороне.

Между нами и этой полосой лежала линия, к которой мы сейчас стремились.

— Успеем? — спросил Виктор.

— С такими сулоями позади мы заслужили маленькую скидку, — ответил Николай. — Мыс обычно не вредничает, если приходишь к нему по делу.

Я смотрела, как он растет в поле зрения.

Скалистый массив вытягивался в море острым, четким наплывом.

Волну у его подножия было видно уже не по форме, а по звуку.

Глухой гул ударов шёл через воду к нам, переходил в легкую дрожь палубы.

Белые птицы уже кружили над мысом.

Они поднимались по восходящим потокам воздуха, скользили вдоль скальных стен и иногда вылетали вперед, встречая нас.

— Чайки? — спросила я.

— Чайки, бакланы, может даже тихоокеанские чайки, — ответил Андрей. — Им шторм не помеха. Иногда они лучше нас чувствуют, где безопаснее.

Оберег под одеждой слегка отпустил жар и перешел в ровное тепло.

Как будто сказал: «Смотри внимательнее, это место важно».

***

Подойти к мысу было не так просто, как казалось издалека.

Нужно было войти в узкий проход, за которым скрывалась заводь.

С одной стороны — скальный выступ.

С другой — рифы, которые никогда полностью не уходили под воду.

Волна до самого конца не хотела смиряться.

Она толкала корпус сбоку, пыталась сбросить его с выбранной линии.

Команда напряглась.

Команды капитана стали еще короче.

Рулевой внимательно следил за его жестами, иногда даже не дожидаясь слов.

Родонит шел осторожно, но уверенно.

Я смотрела на камень, который приближался.

Теперь видно было каждую трещину, каждый выступ.

В некоторых местах скала уходила прямо вниз, в темную глубину.

Где-то были ниши, в которых пряталась тень.

Мне начало казаться, что на поверхности мыса есть лица.

Не четкие, без привычных черт, но с каким-то узнаваемым выражением.

Одни суровые.

Другие задумчивые.

Один из выступов напоминал лоб с широкими бровями.

Я моргнула, и рисунок поменялся.

Оберег под курткой вспыхнул, как костер, на который вдруг подбросили сухой хворост.

В груди поднялось чувство уважительного волнения.

— Что с тобой? — спросил тихо Виктор.

— Он нас видит, — ответила я так же тихо, сама удивляясь сказанному.

— Кто?

— Мыс.

Слова прозвучали странно, но я не стала их объяснять.

Ветер ударил сбоку, но затем сделался слабее, будто кто-то заслонил нас широкой ладонью.

Мы вошли в проход.

Звук открытого моря остался за спиной.

Гул волн, бьющихся в внешнюю сторону мыса, никуда не исчез, но стал глубже и глуше.

Вода вокруг нас стала спокойнее.

Волна уменьшилась, но не исчезла полностью — она теперь шла мягкой рябью, словно размышляла, стоит ли продолжать борьбу.

Перед нами открылась заводь.

С одной стороны ее прикрывал мыс Врангеля, с другой — более низкие берега, поросшие лесом.

Скалы образовывали своеобразную чашу, в центре которой мы теперь находились.

Вода здесь имела другой оттенок.

Не серый, как снаружи, а насыщенный зеленый с глубокими темными ямами.

На поверхности кружили пятна света, пробивающегося сквозь плотные облака.

Белые птицы перелетели следом и устроились на выступах скал.

— Вот тут и переночуем, — сказал Андрей, уже успокаиваясь. — Если бы все укрытия на Охотском море были такими, наша работа стала бы похожа на курорт.

— Не накаркай, — отозвался кто-то с бакa.

Сергей Петрович отдал команду готовиться к постановке на якорь.

Я слушала глухой грохот цепи, наблюдала, как она уходит вниз, в зеленую толщу.

Каждое звено казалось частью невидимой связи между нами и этим местом.

Когда якорь лег на дно, Родонит слегка дрогнул и замер.

Качка не исчезла полностью, но теперь двигалась в более узких пределах.

Укромная заводь приняла нас.

***

Ветер снаружи продолжал работать, об этом напоминал гул за мысом.

Иногда он проникал сюда, пробегал по поверхности воды легкой рябью, но не мог развернуть нас, как на открытом месте.

Солнце все-таки нашло щель в облаках.

Луч лег на скалы, подсветив их серо-белую поверхность.

Вода под этим светом стала изумрудной.

Я стояла у борта и не могла отвести взгляд.

Мыс Врангеля теперь показался мне не просто выступом суши.

В освещенных участках проступали линии, похожие на древний орнамент.

Неравномерные полосы пород, точки, небольшие углубления.

В каком-то месте я увидела очертание, напоминающее олений рог.

Рядом — форму, похожую на стоянку у костра.

Сердце отозвалось воспоминанием о рассказах бабушки.

Она говорила про эвенкийских проводников, которые вели первых морских путешественников по этим берегам, показывали им безопасные стоянки, объясняли нрав местных ветров.

В детстве я представляла, что по тайге и побережью идут мои предки, а рядом — люди в чужих мундирах, тяжелых сапогах, с картами в руках.

Сейчас эта картинка всплыла в сознании сама.

Будто где-то за скалами, на той стороне мыса, все еще горит старый костер, и кто-то в меховой парке поднимает голову, чувствуя наше приближение.

Оберег под одеждой откликнулся мягким, печальным теплом.

— Тебя не смущает, что мы разговариваем с камнем, а он молчит? — спросил Виктор, который тоже смотрел на скалы.

— Мне кажется, он давно уже все сказал, — ответила я. — Только мы еще не научились слышать.

— Звучит как текст для экскурсии, — заметил он.

— Только экскурсии здесь нет, — ответила я. — Есть мы, море и этот мыс.

С палубы позвали.

— Виктория, Виктор, — окликнула Светлана. — Идите греться. Я сварила суп, пока нас окончательно не сдуло по дороге.

Ее голос вернул в более земную реальность.

Мы спустились в камбуз.

Там пахло картофелем, пирожками, мясом и луком.

Пар поднимался из большой кастрюли.

— Вот, — сказала Светлана, разливая по мискам густой суп. — На таких стоянках еда вкуснее вдвойне. Мыс вон какой серьезный, так что придется его уважить приличным аппетитом.

— Ты тоже о нем говоришь как о живом, — заметила я.

— А ты на него посмотри, — кивнула она в сторону иллюминатора. — Такие места просто так не рождаются.

Мы ели молча, только ложки звенели по краю мисок.

Тепло растекалось по телу, вытесняло остаточный холод.

Разговоры о шторме, сулоях и проходах к другим бухтам еще звучали между моряками, но уже без прежнего напряжения.

Когда судно надежно стоит на якоре в тихой заводи, даже мысли о завтрашнем выходе в открытое море кажутся чуть менее тяжелыми.

***

После еды многие отправились по своим делам.

Кто-то проверял снасти и оборудование.

Кто-то подшивал что-то в каюте.

Кто-то просто устроился на койке, позволяя телу отдохнуть от постоянного напряжения мышц.

Я поднялась снова на палубу.

Хотелось провести еще немного времени рядом с мысом, пока свет позволял рассматривать его детали.

Ветер здесь все еще чувствовался, но уже не старался сбить с ног.

Он шел от скал и леса, приносил запах сырой земли и смолы.

Где-то над верхними уступами пролетел ворон.

Он несколько раз описал круг и сел на выступ, который и правда напоминал плечо огромной фигуры.

Я представила, как мыс выглядел бы ночью.

Те же скалы, но без четких линий.

Те же птицы, только тихие.

Тот же гул снаружи, где шторм будет работать всю ночь.

Сама мысль о том, что за каменной стеной бушует стихия, а здесь спокойнее, вызывала странное чувство благодарности.

Я оперлась на леер и тихо произнесла:

— Спасибо.

Никому конкретно.

Морю, мысу, предкам, судьбе, которая вывела нас на это судно именно сейчас.

Оберег отозвался тепло, почти ласково.

В этот момент ветер вынес из-за мыса более громкий звук.

Раскат.

Не гром, не удар, а длинный гул, в котором чувствовалась сила огромной волны, разбивающейся о внешнюю стену.

Скалы подсознательно выдержали этот удар.

Мне показалось, что под ногами прошла едва заметная вибрация.

Мыс принял на себя силу шторма и распределил ее по своим каменным слоям.

Я закрыла глаза и на секунду позволила себе вообразить, как это выглядит изнутри.

Волна поднимается, наваливается на камень, пена летит вверх.

Но камень не отступает.

Где-то в глубине пород проходит глухой отклик — как стук сердца огромного существа, которое давно привыкло к таким атакам.

— Вик, ты где? — раздался голос Виктора.

— Здесь, — отозвалась я.

Он поднялся ко мне, засунув руки в карманы куртки.

— Слышал, как снаружи работает, — сказал он. — Хорошо, что капитан решил зайти сюда.

— Ты веришь, что мыс нас охраняет? — спросила я.

— Я верю, что капитан выбирает укрытие не просто так, — ответил он. — А вот кто его вдохновляет на правильные решения — это уже к твоим духам и предкам.

Я улыбаюсь.

Ответ Виктора, как всегда, оказался мостиком между двумя мирами — рациональным и тем, в котором шепот волн иногда превращается в речь.

***

Вечер незаметно перешел в раннюю северную ночь.

Небо не стало совсем черным — облака висели низко и плотно, отражая остатки света от невидимого горизонта.

На скалах кое-где зажглись огоньки — это не были настоящие светлячки, скорее отблески наших огней в блестящих мокрых поверхностях.

Вода в заводи слегка темнела, но не теряла глубины цвета.

С палубы слышался смех — кто-то из моряков вспоминал старые истории, Светлана вставляла свои комментарии, капитан иногда отвечал одно-двумя словами.

Общая усталость не мешала им сохранять привычный юмор.

Я еще немного постояла, прислушиваясь к этим голосам и к далекому гулу за мысом.

Шторм не отступил.

Он просто был сейчас по другую сторону нашего каменного хранителя.

Я подумала, что завтра нам придется снова выйти к нему навстречу.

Завтра мыс Врангеля останется за кормой, и мы пойдём дальше, в сторону Николаевска, неся на себе его невидимый взгляд.

Но это будет завтра.

Сегодня он принял нас как усталых путников и дал передышку.

Я коснулась оберега через ткань куртки.

— Запомни это место, — прошептала я самой себе. — Потом мы еще не раз будем сюда возвращаться мыслями.

В ответ сердце отозвалось тихим, уверенным ударом.

С береговых скал поднялась птица, сделала круг над заводью и улетела в сторону внешней кромки мыса, туда, где гудело море.

Она как будто несла туда весточку о том, что в каменной чаше под стражем укрылись люди, которые умеют благодарить.

Я ушла в каюту последней.

И когда закрыла за собой дверь, мне показалось, что где-то в глубине камня над заводью прошел легкий треск — не от морозов и не от волны.

Будто старый страж, который давно привык молчать, все-таки ответил нам своим негромким, каменным «слышал».

Глава 9. Дары бухты

Сначала я почувствовала запах.

Теплая сухая доска, соленая вода и что-то еще, спокойное и домашнее, будто печка где-то совсем рядом. Я открыла глаза и увидела потолок нашей каюты. Он слегка покачивался вместе с «Родонитом» и уже не грозил обвалиться нам на головы, как вчера в разгар качки. Судно дышало размеренно и спокойно, как человек, который всю ночь не спал, а теперь наконец позволил себе расслабиться.