Бесплатный фрагмент - Мой последний сон

СИНОПСИС

Крейслериана

(Окончание цикла произведений Э. Т. А. Гофмана «Крейслериана» и «Житейские воззрения кота Мурра», в т.н. макулатурных листах)

Жанр: драма из жизни капельмейстера. Время действия — вторая половина 1810-х годов.

ПАРТЕНОГЕНЕЗ

Один день из жизни современной молодой женщины, неудовлетворенной ее регламентированностью и предопределенностью.

Будучи там…

Мистическая повесть

Отчаянная попытка молодого мужчины выбраться из сложившейся вокруг него цепи замкнутости, безысходности и постоянных неудач.

Предисловие автора ко второму изданию.

С юности по прочтении неоконченной книги Э. Т. А. Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра в купе с фрагментами биографии Иоганнеса Крейслера, случайно обнаруженными в макулатурных листах» мне не давала покоя мысль о том, как и чем могла завершиться жизнь неистового музыканта в крохотном княжестве. Подсказку мне дала одна из критических статей к этому произведению, и история была продолжена

Однако важно было сохранить не только саму идею в написании продолжения или, если угодно, окончания романа, но и сохранить саму форму написания, представляющую собой перемежаемые слои, состоящие из «дневниковых записей» кота Мурра и рукописи «неведомого рассказчика», которую сам кот считал макулатурой.

Мне показалось, что однообразная жизнь животного, как тема, была исчерпана ещё самим Гофманом, и гораздо интересней было бы посмотреть на жизнь современного горожанина, образованного молодого человека, пытающегося найти свое место в жизни, на примере одного его дня в сложную пору 1980-х годов. Что и было сделано. Кот уступил место человеку.

Образ молодого человека, так или иначе, присутствует во всех трех произведениях этой книги. Он описывается как изнутри, так и со стороны своих знакомых, и в нескольких ипостасях, своего рода параллельных мирах.

Отдельно хочу выразить свою благодарность Галерее «Кампа-Арт», оказавшую мне помощь в редактировании, издании и распространении первого издания предлагаемого сборника.

МОЙ ПОСЛЕДНИЙ СОН

вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах

Повесть двух времен.

Примечание владельца рукописи

Эта рукопись была найдена в хижине человека, жившем на полигоне промышленных отходов. Он умер в результате употребления некачественного алкоголя, бывшего в изобилии на этой свалке. Очень странная рукопись состояла как бы из двух частей: записей потока сознания нашего с вами современника и рукописей примерно двухсотлетней давности на немецком языке. Последняя составляющая была разодрана на несколько фрагментов и, возможно, использовалась неизвестным составителем то ли в качестве промокательной бумаги, то ли для каких-то предполагаемых ремарок для современных записей. Но, судя по тому, что составитель очень тщательно скрепил все части обеих рукописей воедино, можно сделать вывод о преследовании им цели сохранить более старую рукопись и уберечь ее от кражи со стороны других обитателей полигона. В переводе на русский язык эти макулатурные листы повествуют о последних днях некого капельмейстера Иоганнеса Крейслера и, без сомнения, будут интересны современному читателю.

Последовательность составления всех фрагментов обеих рукописей издателем сохранена.

Пробуждение

…Темно… еще посплю… когда рассвет — так и встану. Не опоздать бы!.. Спать, спать, спать…

…Темно… еще посплю. Что-то не светает… Хорошо!… Снова спать…

…Светлеет… сейчас зазвонит будильник. Что-то не звонит… Почему? Должно быть, рано… Засыпать опасно, особенно после будильника…

…Что же он не звонит?

…Ведь скоро и солнце взойдет! А звонок то…

Пробуждение

…Ведь скоро и солнце взойдет! А звонок то…

…Звенит, зараза! Звенит. Гад!.. Теперь найти его там, на полу. Возле ножки софы.

Вот он… Холодный… Нажать на кнопку. Все, тишина…

Глаза продрать надо… Почесать веки, снять соль. Так, продрал. Погляжу на циферблат. Засекаю пять минут, пять драгоценных минут. Главное не заснуть… Тикает громко!..

Еще три минуты… теперь уже две… одну… все, пора! Сосчитать до десяти и встать. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Пора!

Пробуждение

…четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Пора!

…Скинуть одеяло. Волна холодного воздуха… Сыро… Да, ведь осень давно.

…Где-то там тапки. Где они? Ага, вот. Так, теперь встать… Оттолкнуться руками и подняться… Ладно, хватит ныть!… На работе отосплюсь… Чайник то холодный.

А, может, надо с вечера заливать термос, а утром выливать? Давно пора…

…Во рту засохло. Теплая вода должна быть. Очень теплая. Щеткой по верхнему нёбу… Вроде отодрал… Теперь зубы. Не разодрать бы губу. Ведь не заживает целый месяц… Ладно, хватит… лицо ополоснуть, а, главное, глаза. Ага, готово… Руки то не помыл… Черт с ними!…В квартире чисто…

…Чайник то не поставил… Ладно, зальем одну чашку, ну, полторы и на полный огонь… Пока можно сахар положить и какой-нибудь бутерброд сделать. Может, яйцо сварить? Поздно.

Хлеб то где? В кастрюле… А сыр в холодильнике. Скорее, времени то мало. Нож в ящике. Скорей!…

Хорошо, чай вскипел. Отлично! Черт возьми, брызгает. Налил, заварил…

…Одеваться. Проклятая жизнь! Хорошо, что пятница скоро. Через день. А там и суббота…

Пробуждение

…Одеваться. Проклятая жизнь! Хорошо хоть, пятница скоро. Через день. А там и суббота…

Пробуждение

Нет, одеваться не надо. Обратно в постель, ведь еде минут десять есть… Целых десять минут! … В теплой постели. Сейчас телевизор включу, а там и часы есть на экране… Только бы не уснуть и время не проворонить…

…Уже пять минут осталось. Самых сладких минут. Единственная радость перед выходом на работу… Проклятая работа. Целую неделю не высыпаюсь!… Как заведенный. Работа — телевизор — постель. Работа — телевизор — постель…

Время кончается… Еще пять секунд…

…Подъем, черт побери!…

Пробуждение

Время кончается… Еще пять секунд…

…Подъем, черт побери!…

…А вчера вечером хотел начать с утра новую жизнь!… Новая жизнь!… Начало нового дня, новой недели, месяца, года… И после того, как… Но можно ли начать новую жизнь, если она каждый день продолжается по-прежнему, а утро такое же, как и встарь, хмурое, сонливое и холодное, скучно, но с ожиданием очередной гадости, что таится неизвестно где, в ком и в чем… Это просто заколдованный круг, из которого не выбраться ни под каким видом или предлогом. Сколько лет еще так жить?… Зачем?

…Одеваться… Штаны то уже обносились. А новых нет… И в магазине нет. Вообще нигде опять нет джинсов. То завал, то нету нигде. Что за торговля! Это не торговля, а перманентный дефицит…

…Теперь рубаха… Она уже на мне. Прочь из комнаты… Сумка-то там осталась. За сумкой… Опять в прихожую… А книгу-то оставил там… За книгой.

Теперь обувь. Она грязная. А мне и не надо ее чистить… Хорошо… Для кого чистить? На кого производить впечатление? Обаянием пленять. И куртку надеть. Теперь тепло. В этой куртке как в доме тепло и уютно.

Вроде бы все взял… Наверное, все… Вечно надо куда-то торопиться, бежать. Вся жизнь такая. Я чувствую, что вместо жизни Господь Бог подсунул мне только суету. Нервотрепку, страхи, скандалы, скуку и тоску. Зачем я живу? Дверь закрыть…

…Дверь закрыл…

ДОРОГА

…Дверь закрыл… Теперь на два замка… На один и на второй… Лифт ведь не вызвал. А черт с ним… Может, подождать… Не стоит… Вдруг выйдет эта потаскуха из соседней квартиры, с которой я не здороваюсь. Неприятно так долго молчать и делать вид, что не замечаем друг друга… Здоровый зад у нее. Даром, что муж без ноги. Видать, она лимита, если вышла за него, квартиру с пропиской хотела… Дура! А лифт приехал… Как всегда, лампочка не горит, дверь надо придерживать, иначе не едет. И пахнет мочой… На второй этаж, к почтовому ящику.

…Так, газеты нету… Всегда утренние газеты читаешь вечером. Проклятье какое-то.

…На улицу… Хорошо что солнца нет… А то — светит всегда в глаза, ибо остановка автобуса расположена к востоку от дома, а когда едешь, то стоишь на задней площадке, и тоже солнце. На обратном пути все повторяется… Ecce vita!

…Слякоть… Всегда по колено в грязи. Грязь просто поглотила всю страну, нигде не сыскать нормальной дороги и чистого кусочка суши…

…Все… мой автобус уходит! … Ладно, на другую остановку пройдем. Тоже в восточном направлении…

…Близко к толке не подходить. Не люблю скопище людей, дыма, глупых разговоров, толкотниэ, и еще в грязи, в лужах.

…Едет!.. К двери!… Дымит, гад, табаком в лицо. Ни стыда, ни внимания к окружающим у нашего народа!.. Курит один, а дымом дышат все… Сволочь!…

…Влез… хоть поеду… во время бы выйти…

«А вы выходите на следующей?… Разрешите… Проходите на мое место, а то дверь не откроется. Спасибо!..»

…Вылез… Теперь бегом к другой остановке. Тут ведь тоже толпа. Но влезть сложнее. Особенно когда вперед пускают маленький, но нужный автобус.

…И не влезешь опять.

…Идет! Его сразу видно. Он один, забит до отказа… Остальные маршруты пусты…

…Неужели висеть на подножке? Подтянуть на руках, прижму их. Уфф, дверь закрылась…

…Сейчас выходить будут… Сколько можно?… Все через меня… Надо вглубь идти… «Разрешите!… Пройдите сюда. Вот так».

…На следующей сойду. Тут все сходят…

«…!» Прямо в лужу ногой ступил. А до берега — не допрыгнешь… Грязь…

(Мак. Л.) … на заходе солнца маэстро Абрагам стоял на мосту, перекинутому через речное устье. Был ясный вечер и огромный солнечный шар, казалось, не двигался. Не двигалась и вода в озере в виду полного отсутствия ветра. Это было идеальное время для написания пейзажей, вот только не было с момента исчезновения Этлингера художника, достойного запечатлеть на своем холсте окружающую старого мастера красоту, словно нарочно позирующую для кисти и холста.

Спокойствие вод, леса и воздуха нарушало лишь стая лебедей, плескавшаяся в сотнях саженей от моста, где находился маэстро. Два или три из них плавали вокруг своего собрата, который недавно выплыл из прибрежных камышей на середину озера. Его противники пытались ущипнуть пришельца, но он, как видно, мало на них реагировал, так как даже не склонил головы и не отвечал на их атаки.

Поведение лебедя заинтересовало старого мастера: он облокотился на перила и своими немолодыми глазами пытался получше разглядеть причину столь внезапно открывшегося ему зрелища. Скоро он разглядел, как лебедь развернулся и поплыл прямо навстречу Абрагаму. Маэстро решил, что он просит защиты у человека, и крикнул птице:

— Молодец, малыш! Плыви ко мне! Я спасу тебя от их хищных клювов.

Атакующие еще преследовали свою жертву, проплывя за ней половину пути. А потом остановились.

Абрагам услышал слева от себя топот копыт. Он обернулся и увидел, что из лесу к месту, на котором он стоял, выехал всадник в коротком сюртуке, при шпаке и в коротком жокейском цилиндре. Всадником был капельмейстер.

— Иоганн! — кричал радостный маэстро — наконец-то ты здесь! Как я рад!

Старик бросился к Крейслеру. Пока капельмейстер слезал с лошади, а маэстро Абрагам Лисков обнимал его, всплакнув от радости, и, вообще всячески ликовал по поводу его приезда, лебедь приблизился к мосту, проплыл под ним, но не выплыл с другой стороны, а оказался возле одной из свай, где и ждал дальнейших событий.

Маэстро Абрагам уже успокоился. Он совершенно забыл о лебеде, и теперь рассказывал Иоганну местные новости.

… — Так вот, друг мой, — говорил он, — Юлия в панике. Снова объявился принц Гектор. А Бенцон, словно сорвалась с цепи: она понимает, что случись что с бедным принцем Игнатием, то престол, вернее, его наследование, захватит итальянец. А уж он то ей жизни не даст. Поэтому уважаемая фрейлина торопится со свадьбой Юлии и Игнатия более, чем со свадьбой Гектора и Гедвиги. Планы этого мерзавца таковы: жениться на Гедвиге, затем как-либо извести принцессу до смерти, а затем жениться на Юлии. Бенцон это прекрасно видит. Ей самой хочется стать Гедвигой. Бедные девочки! Что с ними сделает эта интриганка!

— Но ведь принц Игнатий — душевнобольной. У него, если не ошибаюсь, паранойя, — заметил Крейслер.

— К сожалению, друг мой, ты не ошибаешься. Но ведь власть для Бенцон — это все в жизни. Пусть даже власть в этом химерическом княжестве. Она даже не может понять, что все это погубит Юлию. Для советницы счастье дочери видится тоже во власти над этим крохотным кусочком земли. У нее нет других ценностей. Она по-своему тоже несчастна.

— Согласен, маэстро. Мне ее жаль. Но Юлию жаль больше. Надо что-то делать. Но что?

— Ты только не горячись, Иоганн. У меня есть совет для тебя, вернее, план твоих действий на будущее.

— Так что же ты молчишь! Вскричал Крейслер и ударил кулаком по перилам моста. Лошадь его заржала и попыталась встать на дыбы, приподняв уже передние ноги и согнув задние. Крейслер удержал животное своей сильной рукой и снова обратился к старому мастеру:

— Не томи меня, маэстро. Ты знаешь, чего мне стоят эти минуты в Зигхартвейлере. Говори, прошу тебя.

— Прямо здесь? — спросил маэстро, оглядываясь. Вокруг не было ни души, но что-то он не хотел здесь ничего рассказывать: для разговоров существовала рыбачья хижина или же его собственный дом. Лишь там он был в безопасности от ушей своих недругов.

— Я не выдержу! Снова вскричал Крейслер. Лошадь опять дернулась, но снова безуспешно.

— Хорошо, скажу. Как будто никого нет, — Абрагам помолчал, а потом твердо проговорил:

— Бери Юлию и беги с ней из княжества. Я дам тебе хорошее убежище вне Зигхарствейлера.

— Бежать?! Словно два преступника? Ты мне это предлагаешь, Абрагам? Неужели это твой совет? Я не ожидал такого от тебя. По-моему, ты заблуждаешься, друг мой, — с жаром ответил Крейслер.

— Вовсе нет, — возразил мастер. — Здесь тебя ждет самое плохое, что ты только видел в этой жизни. Страшнее пули, страшнее петли, тюрьмы, презрения.

— Что же? — перебил капельмейстер.

— Не будет говорить о дурном, — предложил маэстро Абрагам. Слушайся меня, ведь я старше, поопытней тебя. Я больше пережил и знаю… Неужели ты думаешь, будто я желаю тебе зла?

— Нет-нет, Абрагам, но бегство с Юлией отсюда напоминает мне кражу ее у матери. Ведь та пригласила меня сюда, а так это будет выглядеть черной неблагодарностью по отношению к ней. Это совершенно в духе Гектора и его братца, — твердо закончил Крейслер.

— Тебе пригодился портрет? — спросил старик.

— Да. Он спас мне жизнь. Спасибо, друг.

— Вот видишь! Я был прав, вручая его тебе!

— И еще, князь… Он не имел зла на меня и не имеет. Я попробую поговорит с Бенцон. Ей надо все объяснить и она поймет, обязательно поймет.

— Не делай этого! — вскричал мастер. Она безумна, как настоящее чудовище и к тому же на редкость фанатичное. Я разговаривал с советницей. Убедить ее мне оказалось не под силу. Бегство и только бегство. Я помогу тебе. И нельзя медлить, пойми ты это. Каждая минута может стоить очень и очень дорого и для тебя и для Юлии. Поспешай, друг мой! Пойдем ко мне домой. Там обсудим все детали.

С этими словами он положил руку на плечо своего товарища, и вместе они направились к дому мастера.

Спустя десять минут из-под моста выплыл давешний лебедь и приблизился к берегу. Не доплыв до него пяти шагов, он вдруг стремительно поднялся на высоту человеческого роста. Туловище лебедя сидело прямо на плечах человека, одетого в мокрый купальный костюм. Руками корпус лебедя был приподнят над уровнем плеч, и из лебяжьего тела показалась голова принца Гектора. Он сразу же ушел в камышовые заросли. Спустя несколько минут вышел оттуда, уже одетый в свой обычный костюм, при шпаге и щегольской шляпе. Оглядевшись и убедившись, что его перевоплощение оказалось незамеченным, принц быстро направился в сторону княжеского…

Присутствие

…Грязь… Грязь, куда ни кинешь взор… Тьфу!… А, вот и островок. Прыг… Скок… На берегу…

…Теперь и идти можно… Пешком по сухой земле… Опять дорогу перекрыла лужа… Вперед!… Прыжком… Перелетел…

…Крыльцо… Опять тут эта вечная стая здоровых собак… Прикармливают их, чтоли? Для чего?…Чтоб стерегли? Но они же не на цепи… Убегут ведь, им служба не нужна… Они — вольные… Не то, что мы… Ишь на дороге разлеглась! Теперь перешагивайчерез нее. И не согнать, мерзавку. Ведь и куснуть может запросто… Неподсудна!…

…Вахтер спит… то он спит, то вдруг с перепою, должно быть, смотрит каждый пропуск и сличает с физиономией… Охрана!… А вечером и вовсе, бывает, закрывает свою вахтерку…

…Теперь пропуск опускаем в ящик, до сих пор не понимая, зачем эта делают. Хоть убей. В половине девятого пропуска выгребут и унесут на отметки во втором табеле… Для чего? Для какой отчетности? Ведь можно с вечеразаписаться и не прийти утром, а опоздать… «Дураки, дураки, дураки без числа». Только вожди-начальники без этой унизительно контрольной процедуры существуют. А им то она как раз полезна…

…К лифту… Так, пассажирский не работает… Как всегда… Значит, грузовой… Аздесь толпа!…

«Здравствуйте, доброе утро. Давно ждете… Значит, бастует… подождем…»

…Тут какой-то цех… Станки шумят… Хмурые рабочие в грязных робах, опять собаки, мазут, железо, вонь, дым…

…Вот придурок-то!… Ну что за прол!… В склад ДСП идёт с горящей сигаретой… Там же бочка открытая с мазутом… Вышел… Жив… И они я живы…

…А лифта нет… Расходятся люди, слава Богу. Теперь дружно подымемся на двадцать пять метров по вертикали. По темным пролетам… Гимнастика!… Многие теперь будут гудеть. Постоянные издевательства… От входа до выхода… С утра до вечера. Вечером хуже. Когда спускаешься, свет не горит, в пролетах темно, можно разбиться. И запросто… Жаль, ни с кем это еще не случилось. Впрочем, все равно никого не посадят… Пожурят…

…Вот уже и пятый этаж… Теперь налево…

«Здравствуйте!..» сволочь!… Стоит, ждет опаздывающих, мерзавец. Раньшевсех приходит, позже всех уходит… Вот и вся польза от него… Зам. директора покадрам и быту… Плотник отставной с партбилетом.…

…По коридору… Тут крутой поворот… Додумались так шкафы поставить, что всена повороте лбами стучат… Эргономика!… Будто здесь не люди, а собаки…

Присутствие

…Эргономика!.. Будто здесь не люди, а собаки…

Вот рабочее место…«Здравствуйте!.. Давно сидите?… Только что?… А мой шефсегодня будет?…Черт подери!… Как он мне надоел!…

…Уфф!.. Мое кресло… Сам его собрал, сам нашел. Но сижу не всегда один я… Все, кому не лень, стремятся в него сесть… Стулья их не устраивают…

Так, хорошо, что чтиво есть… Все равно глаза слипаются, а спать нельзя, нои работать невозможно…

…И плевать на всех отставных плотников родного завода. Я не завишу отрезультатов своего труда… Эти плотники с трехклассным образованием и так всю экономику развалили, поэтому пусть пеняют на себя… Впрочем, что ему пенять. Он получает свою сверхзарплату за курениеи трёп, и ему не интересно, что получу я… Да еще моего руководителя защищает… Не знаю, как его назвать. Все ругательства кончились…

«…Кто? Идет?…Проклятье!..». Теперь начнется… Будет доказывать, что он умнее меня, работоспособнее, у него больше прав, и что он поэтому прав…

…А мне скажет… «Борис! Ты не прав!» Вот придурок-то!..…Газету в сторону… Не надо давать лишнего повода… Сам-то он газет не читает… И журналов тоже… И вообще ничего не читает… Только бабами занят… Шестеродетей от четырех жен… За сорок лет собственной жизни.…

«Здравствуйте! Ничего, помаленьку работаю… Результаты?.. Да вот, на доске лист висит. Смотрите, оценивайте».

Присутствие

«…Смотрите, оценивайте…»

…Смотрит, оценивает… Будто что-то в этом понимает… Впрочем, стаж у негобольше моего. Вот он и считает, что можно меня клевать, как малоопытного. Этоуже невыносимо…

…Господи, если ты есть, ответь, почему вся моя жизнь превратилась в сплошные страдания?!.. Где бы я не появился — везде оказываюсь униженным ибитым… За что?… Дома, на работе, в гостях и в путешествиях. Почему?..…

…Посмотрел, оценил… Недоволен. Он и сам не знает, что ему нужно от меня… Козел бородатый!..

…«Да-да, все не так… А как это так?..»

…Так — это не так, а не так — это так…

…Раскручивает меня… Ждет взрыва…

А вообще-то его жалко… Он — дурак, а явообще не понятно кто… Но нервы потрепет сейчас…

…Раскручивает, зараза… Ждет взрыва…«Ладно, сделаю.» Ну, вот и началось… Дисквалифицирует, диплом отнимет… Может, поделом? Все равно ведь, грош мне цена, как инженеру… Девальвировался… Исчерпал себя…

…А нервишки-то шалят… Он-тознает, как на нервахиграть… Музыкант…

…Вроде успокоился… По-хорошему заговорил…

…Ладно, буду со всем соглашаться… Спокойней будет… И ему, и мне.

Присутствие

…Ладно, буду со всем соглашаться… Спокойней будет… И ему, и мне.…

Теперь исправлять начну свою работу… В соответствии с исходящими указаниями…

…Исправляю, исправляю, исправляю… Ластиком, карандашом… Кульманвсе равно кривой, чертим на столе… Чертим, стираем, чертим, стираем…

Чертим или стираем — зарплата идет… Не чертим, не стираем — тоже идет… Прямо от каждого по способностям, каждому по потребностям… Коммунизм при полном недостатке всех товаров. Их совсем нет и никогда не будет при такойпрогрессивной организации труда. При такой бредовой организации труда. При полной дезорганизации труда.

«…А, что? Чай?.. Сейчас, девочки, и чай будет.»

Что ж, пойду поставлю чай. Ну и черт с ним, пусть косится на чай, пустьтвердит, что только и делаю, что пью чай и читаю газеты. А я буду пить чай ичитать газеты. Все равно его мнения уже не изменить. Можно только ухудшить, что и происходит… Выживает меня, сволочь… Проклятая работа…… Чай, чай…

С чайником опять мимо отставного плотника с партбилетом… Даже с двумя чайниками: один заварной, другой — для кипятка…

…Все-таки я тряпка, если постоянно хожу за водой. Эти так называемые девочки, считают что так и надо… Как-то незаметно меня напрягли… Поделом, значит…

Вот и плотник… До чего же взгляд у него жуткий… Бериевский…

…Грязный туалет… Сколько грязи в натуре, в душе, везде…

…Налил, принес, включил…

…Вскипел.. Налить кипятку в маленький и дать ему завариться… Какое чудо –чай!…

Присутствие

…Какое чудо — чай!..

…Бутерброды съем… Печенье съем… Конфеты тут еще… Все равножидкости не хватит из-за обилия бутербродов. Как ни пей воду — отрыжка идет…

…И газету почитаю… Плевать на все!.. Все равно один черт… Другие мысли лезут!…

…Какое же я ничтожество в высшем плане!.. Хуже всех… Самый последний везде и во всем… Люди кругом какие-то нормальные, а я?…

…Они — красивые, сильные, умные, стройные, радостные и улыбчивые… У нихесть развлечения и в обед, и вечером, и в выходной… Они общительные и веселые… У них много друзей, они на них могут положиться, зная, что те не подведут, не предадут никогда. Акому я могу доверять?…Никому!… Если двое — оба против меня… Если трое — тем более. Но чтобы хоть кто-то со мной! Увы! Матьродная и бабушка — и то не всегда «за», а скорее «против».

…Девки красивые идут по улице — не для меня… Знаю ведь, что даже если познакомлюсь, то на два вечера, а то и на один. Месяц — столько продолжалось длиннейшее знакомство… Да ведь позорно с таким, как я, рядом то быть… И мне стыдно за своёобщество… Стыдно, стыдно, стыдно!… И бежать надо от стыда… И бегу, бегу, бегу, всю жизнь бегу… Домой, на диван, к телевизору, к книжкам с тетрадками…

И начинать не хочу снова: ни культуризм, ни личная жизнь, ни работа, ничего не получается, как не получалось и раньше. А так лучше — нет разочарования от неудач. Вот только горько иногда невероятно и больно. Ноничего не поделать. Такова моя учесть…

«А?… Что?… Чай остыл?… Задумался, знаете ли… Сейчас выпью и съем»

Постоянно хочу спать… Прямо болезнь какая- то… Это даже ненормально, когда человек все время хочет спать… Весь день мечтает о сне, всю неделю овыходных, весь год об отпуске… И хоть бы была семья, заботы, а то отчего же усталость и сонливость?… Средство забыться?.. Пожалуй… Лучше сна ничего не придумал… И не придумаю… Никогда…

…Идет сюда… А уже обеденное время… «Так, слушаю Вас. Зачем?.. Во сколько? Давайте в половине десятого… Мне туда ехать далеко… Полтора часа… Зачем же так рано? Все равно ведь час совещание без меня будет идти… Я в это время не нужен… Мне же вставать в шесть утра… Все, не поеду! Надоело… Пишите докладную, целую книгу накладных…»

…Побежал жаловаться. Сейчас нарисует докладную, зараза…

…Это просто пытка — кататься туда в такую рань. Эта падла хочет меня доручки довести!… Сволочь!…… Надо успокоиться… Обед сейчас… Можно покемарить… Не уснешь… Нервы взведены… А спать хочется… Тут еще коллега болтает… Неудобно не слушать… Культура!…

Присутствие

…Неудобно не слушать… Культура!..…Руки на стол… Ложись… Голову на руки… Теперь можно спать. Пустьболтает… Поболтает, перестанет… Ну вот замолчал… Только бы этот гад не пришел….Разбудит ведь. О, как я его ненавижу… Люто!… Теперь точно не усну… Это не сон, какое-тотяжелое забытье… Где-то стучат доминошники. Пусть стучат… Радио включили… Надоели они мне. Ужасно. Все до единого.…

Рука затекла… Да, место для сна неудобное. Кресло, правда, есть, но не более, и кульман защищает… Какая-то половинчатость кругом. Дома не работаю, но не сплю, спать ночью не хочется… Здесь не работаю, потому, что хочется спать… На работе говорю об искусстве и отдыхе, но не делаюничего… А дома появляется жажда деятельности, стремление что-то совершить. Иначать все хочется с утра, а утром –никакого желания, кроме сна. Ни есть, ни пить, а только спать и спать…

Так и не уснул…

…Идет, сволочь!… Так, бумагу несет ко мне… Интересно… «…Явиться наобъект к восьми тридцати…» и подписьотставного плотника… Неужели он сумел прочитать?… Он же не грамотный… «Ладно, приеду!…» Ушел… Впрочем, грамотный… Он же газеты всегда читает… Выучился, падла!… Так, значит завтра спозаранку…

…Теперь опять стирать, чертить, стирать, чертить, стирать, чертить. Ничего не понимаю, что делаю. Ничего…

…Сколько еще времени осталось? Драгоценное время, а на что расходуем? Ждем, что бы быстрее прошло. Что б жизнь, счастье, дарованная нам свыше, побыстрей прошла. Где же граница между разумом и безумием, между абсурдом иистиной. Зачем тогда жить-то?

Присутствиее

Зачем тогда жить-то?…

А зачем чертить?… Дурак-то мой ушел… Нет, чертить я не буду… Хватит сменя нагрузки. За стрессы тут не платят… Если он и придет, только завтра, а если позвонит — то я в библиотеке или на старойработе или у врача…

…Пока почитаю лучше… Или вот письмо напишу… Другу и собутыльнику. Сейчаснацарапаю послание. Люблю письма писать. Как-то легчестановится на душе от этого занятия… Напишу и уйду домой… Или нет, сначала помагазинам побегаю, а потом домой…

Так, перо, бумага, конверт, марка… Готово…

………………………………………………………

Что-то клонит в сон…

Нет, наверное, все-таки не буду гулять помагазинам… лучше поспать. А магазины после… Завтра или там послезавтра. Лучше в субботу, все равно в выходные делать нечего. Ладно, пойду записываться в отделе кадров…… Удобно устроились, бездельники!.. На тридцать человек работающих шесть кадровиков и режимников… Ума не приложу, почему же за границей обходятся без этих дармоедов. И без режимников. Зачем тут госбезопасность, коли и так эти сведения врагам известны, да и то они из прошлого века, эти наши технические характеристики. Кому они нужны? Должно быть, для сокрытия всеобщего убожества. Ладно, распишусь…

…Расписался… Главное, можно в эту тетрадку вписывать все, что угодно. Например, с 13.00 уехал в ЦРУ или улетел на луну. Или там, в тюрьме. Сам записываешьсяи сам расписываешься. Сам себя отпускаешь. На все четыре стороны…

…Теперь буду вещи собирать…

…Собрать вещи не так то просто. Целую груду вещей с собой таскаю. Газеты, тетради, зонт и еще какая-то дрянь. Всегда с сумкой, а ведь некоторые как-то ходят без них. Обходятся без этого хлама. Я же не могу… Не получается…

…Собрал… Все, вроде бы…

…Домой!..

…Плотник караулит у дверей… Курит, мразь!… Ну и пусть!… Смело идти, будто по делам службы идешь. Вперед!

(Мак. л.) …когда солнце уже наполовину скрылось за верхушками высоких сосен, советница сидела у себя в кабинете и раскладывала на письменном столе пасьянс. Пасьянс явно не клеился. Перед такими важными событиями, что ожидались в княжестве, а, именно, две свадьбы — Гектора и Гедвиги и Игнатия и Юлии, карты должны были указывать благословение высших сил. Но его-то как раз и не было. Что-то постоянно указывало советнице на всяческие препятствия в осуществлении ее брачных и политических планов. Она не понимала, почему вместо червонного короля вдруг выходит валет, а вместо бубновой дамы из колоды появляется крестовая шестерка. Силы небесные были явно против ее замысла, но изменить их Бенцон не могла. Слишком много было поставлено на кон. Слишком много было проделано самой фрейлиной, чтобы отступить от задуманного.

Но карты упрямо говорили своё. Раскладывая колоду последний раз, думая, что сейчас должно ей повезти, она обнаружила и вовсе не предусмотренное несоответствиепоявившейся на столе картины. Сначала это было смутное чувство дисгармонии, сменившееся затем интересом, а потом и вовсе суеверным ужасом. В противоположных углах разложенной колоды оказалось по пиковому королю.

Советница, не двигаясь, расширенными от гнева и ужаса глазами минуты три, не отрываясь, глядела на них, а затем резко правой рукой смахнула разом все карты со стола.

Встав с кресла, она подошла к буфету, открыла его, достала графин с лимонадом, накапала из ладанки в бокал несколько темных капель, выпила этот коктейль и снова взглянула на рассыпанную по полу колоду.

«Надо узнать, какой карты не хватает», — подумала она, опустилась на колени и принялась быстро собирать с полу лежавшие карты. Как только работа была окончена, она опять уселась в кресло и принялась было снова раскладывать пасьянс, как на пороге возникла горничная.

— Графиня! К вам гость!

— Кто? — раздраженно спросила фрейлина.

— Высокий красивый молодой человек.

— Зови! — Советница нетерпеливо глядела на колоду.

Через минуту в дверях стоял принц Гектор. Он был в том же самом костюме, в котором вышел из камышей несколько десятков минут назад.

— Здравствуйте, уважаемая фрейлина, — сказал принц, склоняясь к ее руке.

— Здравствуйте, принц! — сдерживая волнение, ответила Бенцон. Что привело вас ко мне? — спросила она, не в силах отвлечься от своих мрачных мыслей.

— Чрезвычайно важное дело, — мягко произнес итальянец, — которое касается и вас, и меня.

— Прошу садиться, — советница указала ему на одно из кресел. Принц воспользовался ее приглашением и присел, закинув весьма фамильярно одну ногу на другую. Еще с полминуты взгляд его блуждал по кабинету, выискивая что-то, что его слегка встревожило, как только он вошел в кабинет. Наконец, он уставился глазами на руки фрейлины, все еще сжимающие колоду карт. И без того обеспокоенная его визитом Бенцон перехватила этот взгляд и прервала затянувшееся молчание:

— Я слушаю вас, дорогой принц! Говорите же!

— Дело в том, сударыня, — начал принц Гектор тихим голосом, что вашему дому и дому светлейшего князя угрожает серьезная опасность.

— Неужели? — удивилась фрейлина. — И это говорите мне вы? Тот, кто несколько дней назад в тайне скрывался в садовом павильоне, тот, кто в течение нескольких недель был замешан во множестве весьма таинственных событий, напугавших не только августейшую фамилию, но и мою семью, да и во всем княжестве из-за ваших необъяснимых поступков произошел достаточный переполох. Это уж слишком, сударь! Я не понимаю вас. Извольте объясниться! — советница была на грани истерике от сказанных Гектором фраз.

— Успокойтесь, дорогая советница, — как ни в чем ни бывало продолжил свою речь принц. — Вам необходимо выслушать меня. Ведь я ничего, кроме добра не желаю вам.

— Хорошо. Я слушаю вас, — твердо сказала Бенцон. — Говорите!

— Сударыня! Опасность состоит в следующем: вашу дочь этой ночью хотят выкрасть из вашего дома, дабы расстроить ее завтрашнюю свадьбу.

— Как?! — дрожащими губами произнесла советница.

— Мою дочь? Юлию? Моего ангела, мою бедную девочку! Какой мерзавец осмелится сделать это? У кого хватило на это сил и наглости? Скажите мне принц имена этих злодеев.

— Крейслер, сударыня, — сквозь зубы ответил Гектор.- Он и его покровитель — старый Абрагам.

— Но ведь капельмейстер живет а аббатстве, — сказала Бенцон. — Но как он посмел!..

— Он здесь, на территории княжества, — сказал принц. — Разумеется, инкогнито. Скрывается у органщика. В его доме. Или в рыбачьей хижине, которую давно пора снести, а лучше — сжечь.

— Нам лучше знать, что делать в нашем княжестве, — остановила его советница. — И нам решать, какие постройки должны стоять в парке, а какие — нет.

— Я не хочу брать на себя груз ваших проблем, мадам, меня просто беспокоит судьба самых важных людей Зигхарствейлера.

— С чего бы это, принц? — усмехнулась Бенцон, подумав в этот момент, что принц, пожалуй, будет поопасней и Крейслера, и Абрагама, вместе взятых.

— С того, — ответил Гектор, — что я, как вам известно, должен жениться на принцессе Гедвиге и мне не все равно, что станется с судьбой того дома, с которым скоро породнюсь. Кража невесты у моего шурина вызовет массу толков во дворах Европы, что, так или иначе, скажется и на моей репутации, естественно.

— Похвально, милая детка, — улыбнулась фрейлина. — Я рада, что вам не безразлична судьба принца Игнатия. И еще хотелось бы знать, откуда у вас такие сведения?

— Вам, как человеку совсем не последнему при княжеском дворе и понимающему проблемы августейших особ, я, разумеется, все объясню. Известно, что у всякого монарха имеется в нашем сложном и далеком от спокойствия мире немало недоброжелателей. Для безопасности своей всякий герцог, князь или король имеет несколько верных людей, которые эту безопасность и обеспечивают. А поскольку спокойствие княжеского дома и все, что с ним связано так или иначе, но задевает меня, то мои люди успели упредить вашу бдительность, сударыня. На технических сторонах дела я останавливаться не буду, полагая, что они вам в общих чертах известны.

На какую-то минуту в кабинете воцарилось молчание. Советница лихорадочно пыталась составить для себя план действий, но волнение мешало ей. Она с надеждой взглянула на принца. Тот словно ждал этого момента и решил помочь своей собеседнице.

— У вас, я думаю, — сказал он, — уже есть решение?

— Мне бы хотелось узнать сперва ваше, — нашлась Бенцон, вглядываясь в непроницаемое лицо принца.

— Извольте! — с готовностью заявил Гектор. — Поскольку и вы, и я так или иначе являемся людьми прямо заинтересованными, то предлагаю вам следующее. Я удаляю из княжества Абрагама, а вы возьмете на себя неугомонного капельмейстера. Старик уедет из Зигхартвейлера под очень важным предлогом, а Крейслера придется спрятать вам. Куда — неважно. Дня на три, даже на два, я полагаю, достаточно. За это время мы и сыграем свадьбы, и разъедемся путешествовать. А потом об этом узнают органщик и органист, — закончил он с улыбкой на лице.

— Что ж, неплохо придумано, — медленно произнесла советница. — Когда вы намерены начать действовать, принц?

— Прямо сейчас, — ответил Гектор. — Сию же минуту.

— Хорошо, друг мой. Я помогу вам.

— И так, мы начинаем…

— Начинайте. Пора. Ведь завтра — ваша свадьба и свадьба Юлии. Времени у нас немного. Успеем ли?

— Обо мне не беспокойтесь. Я все успею, — твердо ответил принц, вставая с кресла.

Советница позвонила в колокольчик и спустя минуту вошла горничная.

— Проводите его высочество, — сказала ей Бенцон. Горничная поклонилась. — Желаю вам удачи, — улыбнулась она принцу на прощанье.

— Так же и вам, мадам, — ответил он, надевая шляпу.

Бенцон снова охватило оцепенение. Не двигаясь, она сидела и глядела на закрывшуюся за принцем дверь до тех пор, пока не принесли свечи, и истопник не развел огонь в камине.

Затем ее взгляд снова упал на зажатую в левой руке давешнюю колоду карт. Советница принялась раскладывать карты по масти и потом пересмотрела каждую масть. В результате такой ревизии она обнаружила, что в колоде не хватало червонной дамы. Злосчастная колода полетела в камин. Карты съежились, обуглились и сгорали на темных, едва дымящих углях. Бенцон дернула шнур звонка. Вбежал посыльный. Твердым и спокойным голосом она сказала ему:

— Немедленно отправляйтесь к…

Исход

…Вперед!…

…А, может быть, назад!.. Тут не поймешь, где начало, где конец. Скорей, назад, ибо впереди то же самое, что было позади. А именно: автобус, набитый людьми, в основном, почему-то рабочими, перед этим — томительное ожидание автобуса, затем снова пешком по грязи, по лужам, которые уже растаяли, затем опять сон или еда, а потом сон, телевизор, чтение до полуночи и постель до утра. Какой-то заколдованный круг.

…Толпы нет. Стало быть только что ушел… Буду ждать… Пролы выходят из ворот… Средней трезвости, хмурые, пахнущие водкой, табаком и потом…

…На той стороне улицы — стая собак. Дерутся из-за чего-то. Ну и пусть. Хоть бы загрызли друг друга насмерть, а то ведь нападают на людей. Иногда, стоя рядом с этими зверьми, возникает жуткое желание их всех поубивать. Жаль, нет револьвера.

…Черт!.. Дождь идет. Хорошо, что куртка с капюшоном, а то и спрятаться некуда. Здесь даже навеса не предусмотрено, на остановке. В ту сторону, к центру, есть навес, а в кварталы бедноты — нет. Пусть люди мокнут… А чиновники будут сухими.

…Хоть бы автобус пришел поскорее… Работяги в ожидании его даже встали на пригорок. Ожидание автобуса. Печальное времяпрепровождение… И где? В Москве…

…Так, с пригорка они слезли и идут сюда… Сколько там времени прошло? Двадцать минут. Незаметно… Задумался, стало быть глубоко… Эти думы — очень плохая штука… Задумаешься и угодишь куда-нибудь на тот свет…

…Автобус маленький. Как его долго нет, так приезжает самый маленький, чтобы получше потолкались в салоне… Сплоченнее чтоб были… Так не хватает этой сплоченности на деле, поэтому и создают ее искусственным путем… Путем искусства…

…Фу! Табак. Не хочешь, не дыши!..

…Влез. Теперь глубже надо пройти… Глубже, глубже… К окну…

Исход

…К окну… Поближе, чтобы не раздавили… чтобы не затоптали эти пьяные уставшие злые люди… Через их тела придется продираться на выходе… А, может, поехать дальше?… Там киноафиша, мороженое, да и сесть на мой автобус проще… Да, пожалуй. Так и сделаю. … Девушка… Невысокая… На лицо очень милая. В профиль… а в фас?… Сейчас оглянется, повернет голову… Где-то я ее уже видел… Где же? В метро?.. Да-да, у нее еще очень плотное телосложение, как у спортсменок волейболисток. И красивые волосы… Анфас тоже неплохой…

Нет, вряд ли она здесь работает. Тогда бы она не села на этот автобус… Куда же она едет?… Наверное, сойдет на остановку раньше. Так, кинотеатр проехали. Значит ей не туда. Затем пивной бар, правда, дорогой бар… Неужели?.. Девушка и пиво?… Познакомиться что ли?… Нет, не получится. Это никогда не получится… Она едет по делам, на встречу, а я — домой… Всегда домой… Всю жизнь домой… А если отбить ее у него?… У того, к кому она идет. Не выйдет. Тупик…

…Выходит из автобуса… За ней?.. Ну, решайся же!… Слава Богу, закрывает двери. Значит судьба… А вдруг она действительно «ночная бабочка»? Такой мне не надо… Зачем? Я ведь ищу большой и чистой любви, а в остальных случаях — умею «рассудку страсти подчинять»… Вот и теперь сумел… Вот уже и метро… Сейчас слезу и пойду смотреть афиши… Когда я был последний раз в кино с девочкой?… Кажется, года два назад и то — случайно. Спасибо моему другу. А до того — лет пять. Нет, шесть, нет пять, но в компании еще с кем-то… Да кому я нужен-то? Со своими идеями и комплексами. Самому себе. И то вряд ли.

…А сегодня вечер неплохой. Холодно, но ни дождя, ни снега… Тепло даже. Тепло и сухо… Сейчас бы с ней пройтись по ночной Москве… Поговорить… Да о чем?… Я даже все слова забываю, как с девочкой встречаюсь. Ни одного нужного слова подобрать не могу… Не клеится разговор… Это, кажется, и называется некоммуникабельностью… Или как-то иначе…

Ну, допустим, проводил ее, поболтал, спросил телефон, а потом позвонишь, а она скажет: «Мы разные люди, не обижайся». Или гадость какую-нибудь про мою внешность, так что потом всю ночь не уснешь, вспоминая. А перед этим — голова, полная райских перспектив, вожделений, фантазий, несбыточных надежд. И после телефонного звонка — облом, шлагбаум, тупик…

«… Что? Приехали? Конечная?…Извините, задумался, устал… Бывает, знаете ли…»

…Афиши на месте. Но приехать сюда надо было завтра… И тогда узнал бы расписание на уик-энд… Но завтра что-то есть… Ага, то, что надо… Даже есть выбор… Пустой зал… Отлично. Развлечение будет… Не все же дома сидеть…

Вечер

…Не все же дома сидеть… Сидеть в кино?.. Пожалуй, лучше, но вот в кино главное не просто время провести, а отдохнуть. А чтобы отдохнуть, то нужен покой, а значит поменьше народу. Вечером почему то всегда много людей, за исключением двух заветных залов. Но там все фильмы идут очень поздно, месяца два ждать надо… Может быть, и лучше. Хотя бы смотреть никто не мешает, ни спереди, ни сзади, ни сбоку. За последнее время в четырех случаях из пяти, а следовательно, и отдых превращался в нервотрепку. Люди не умеют себя вести… Особенно молодежь… Просто звери, ей Богу… Продукты неправильного воспитания… Или отсутствия воспитания… Проклятая публика…

…Одинокому человеку даже отдохнуть нельзя. А что можно?… Так же как они щелкать семечками в зале и сплевывать шелуху на пол?… Или блевать в автобусе?… Приставать к прохожим?… Ругаться матом в их присутствии?…

…Или пойти в магазин?.. Что там дают? Скорее всего, ничего не дают… Нет, все-таки лучше в субботу по магазинам…

Можно, правда, пойти и поглядеть видео, но одному как-то скучно, да и не по возрасту… Неужели домой?… В тепло, чаю и вареной картошки… Ждать сна, читая газеты и смотря на телевизор. Или слушая радио… Мне даже все равно, куда идти и с кем… Жить или не жить. «В этой жизни умереть не ново, ну а жить как будто…»

…Она! Неужели бар закрыт?! Санитарный день или пожар случился… Хорошенькая, а вот сколько лет не ясно… То ли еще в школе учится, то ли годы за плечами…

Афишу смотрит… Значит, тоже вечер свободен. Пять минут — максимум — в моем распоряжении… Знакомиться?… Или нет? Если да, то как это сделать? Как вообще это делается?… Ну а потом что? Брюзжать по поводу «как мне плохо живется и кризисы кругом»… Куда-то повести? Куда? А дальше? До дому? Моего или ее. Ко мне нельзя — бабушка покой потеряет. К ней — у нее и дома то может не быть! А может, она больна дурной болезнью? СПИД или проказа…

В моем распоряжении еще минута: она уже осмотрела почти все афиши. Сейчас отойдет…

…Ну, а что я теряю? Надежду? На что? На лучшее. Может быть, это и есть лучшее? Девочка, не попавшая в пивной бар, а оказавшаяся у меня в руках.

…Все. Она отошла от афиши, хочет идти дальше, но я на ее пути и смотрю ей в глаза. Она глядит на меня… в упор. Чего она хочет?..

(Мак. л.) … надеюсь, ты понимаешь, что пока вы не доберетесь до места, необходимо будет всячески соблюдать все меры предосторожности, дабы не быть узнанными и пойманными. Около месяца проживете в этом городке, там, полагаю, сможете обвенчаться. Однако, на этом не стоит останавливаться. Советую сесть на корабль и уплыть в Англию. Это, по-моему, самое приятное место во всей нашей склочной старушке Европе.

Маэстро Абрагам подошел к капельмейстеру и обнял его за плечи.

— Иоганн! — сказал он, глядя Крейслеру в глаза. — Прошу тебя об одном одолжении и постарайся его выполнить.

— Что именно, маэстро? — спросил Крейслер.

— Пойми меня правильно, друг мой, я хочу тебе только счастья, ты мне стал за все эти годы, что я знаю тебе ближе родного брата или сына. Поэтому все это время, пока корабль с тобою и Юлией не покинет материка, старайся держать себя в руках перед лицом опасности и людской злобы. Твой гнев всегда благороден, но обстоятельства таковы, что он не всегда идет тебе на пользу. Скорей наоборот. Потерпи! Пренебреги малым, чтобы выиграть в большом. Помни, что на карту поставлены не только твоя судьба, но и судьба Юлии. Я не говорю о себе: по-моему нельзя так много себя жалеть. На этой земле, пожалуй, все выпили свою чашу горя, а если этого еще не произошло, то, думаю, всегда может случиться. Надеюсь, ты не в обиде на меня?

— Ну что ты! — ответил музыкант. — Ты — мой ангел- хранитель. Мне будет очень не хватать тебя вдали от Зигхартвейлера.

— И мне тебя тоже, — старик ткнулся лбом в грудь Иоганна. — Береги себя!.. — прошептал он.

Затем он отпрянул от Крейслера и подбежал к шкафу. Открыл дверцу, достал оттуда рюмки и бутылку коньяка.

— Всего лишь каплю за удачу! — воскликнул Абрагам.

— Пожалуй, — согласился Крейслер.

Старик быстро разлил коньяк в крохотные рюмки, поднял руку и провозгласил:

— Будь счастлив!

В этот момент в дверь постучали.

— Кто там? — недовольным голосом спросил Абрагам.

— Почта, господин Лисков, — ответил из-за двери приятный голос, очевидно принадлежавший почтальону.

Маэстро отворил дверь. Недавний посыльный уже протягивал старому мастеру запечатанный в пяти местах конверт. Абрагам сунул ему в руку мелкую монету, закрыл за посетителем дверь и приблизился к стоявшему на столе канделябру, дабы осветить надпись на бумаге.

— Странно, странно, — бормотал он. — Ночью вдруг письмо… «Маэстро Абрагаму Лискову». Обратный адрес: Рим, улица Святого Николая, дом Форлани. Что за адрес?! Я не знаю отправителя.

— Так вскрой же его, — посоветовал Крейслер, доселе молча наблюдавший за действиями мастера. — Должно быть, в нем бумага, там все и сказано.

Старик сломал печати, открыл конверт и вынул оттуда сложенный вчетверо лист мелованной бумаги, исписанный аккуратным мелким почерком. Поднеся его как можно ближе к огню, он принялся читать написанное про себя, иногда беззвучно шевеля губами. Наконец, тяжело дыша, он опустил руку с зажатой в ней бумагой и тихо сказал:

— Кьяра…

— Что? — переспросил его Крейслер. — Кьяра? …Это письмо от Кьяры? Из Рима? Спустя столько лет?

— Нет, — бессильно ответил Абрагам. Это письмо от синьора Форлани, которому известна судьба моей жены.

— Откуда?

— Непонятно. Но, похоже, он знаком с этим делом лучше, чем кто бы то ни было.

Мастер замолчал. Минут пять он мучительно соображал, что предпринять. Потом он поглядел на своего собеседника и сказал:

— Иоганн! Мне необходимо срочно ехать в Рим. Форлани пишет, что квартирантка его дома — Кьяра. Она очень больна, состояние ее крайне тяжелое. Кьяра попросила Форлани написать мне письмо, т.к. сама не в силах держать перо в руках. Пишет, что только мое присутствие способно спасти ее от гибели.

— Так собирайся же — и в дорогу!

— А ты? На кого ты обопрешься здесь?

— Я управлюсь сам. Ты мне все рассказал, объяснил. Думаю, этого достаточно. Никаких препятствий на своем пути я не вижу. Можно прямо сейчас и тебе и мне разъезжаться. Я — на север, ты — на юг. Между прочим, в южном направлении дилижанс отправляется через час. Поэтому тебе необходимо поторопиться. Я не буду тебе мешать. Давай прощаться, — предложил Крейслер.

— Мы только лишь сегодня встретились. Не прошло и двух часов как надо прощаться, — грустно сказал Абрагам, обнимая Крейслера. — До свидания, Иоганн.

— До свидания, маэстро, — сказал Крейслер.

Минуту спустя он взял шляпу и вышел из дома Лискова. Коньяк в маленьких рюмках остался не выпитым.

……

Крейслер направился прямо к дому фрейлины, но, не дойдя до него полусотни шагов, он остановился, пытаясь вспомнить, какое окно принадлежало комнате Юлии. Наконец он увидел саму Юлию, которая сидела у окна и глядела залитыми слезами глазами на восходящую луну.

Мысли о завтрашней свадьбе, о предстоящем свадебном путешествии с полоумным принцем с Игнатием так захватили девушку, что она уже не замечала ничего, что находилось на земле и на небе. Горечь и гнев овладели ею. Что могло быть ужасней жизни с нелюбимым человеком! Мало того, не любившим ее и не способным полюбить никогда в жизни. Она вспомнила расстрелянную Игнатием птичку, представила себя на ее месте, и новый поток слез вырвался из глаз.

Послушание и кротость — эти два достоинства всякой благовоспитанной дочери — не позволяли ей вырваться из того мира и той жизни, что уготовила ей любящая мать. Никогда в жизни Юлия не испытывала столь противоречивых чувств, овладевших ею сегодня.

Её внимание отвлек звон стекла. Маленький камушек отскочил от оконной рамы и упал в сад. Юлия перестала плакать и вгляделась в темноту сада, размещавшегося под елками.

Внезапно куст сирени зашевелился, ветки раздвинулись и появился Крейслер, приложивший сразу палец к губам, давая девушке знать о необходимой в данном случае предосторожности.

Но вздох радости и облегчения вырвался из ее груди:

— Иоганн! … — успела сказать она и закрыла лицо руками, не в силах поверить в то, что видит своего возлюбленного наяву.

— Спускайся! Только осторожно! Я жду тебя здесь, — вполголоса сказал Крейслер, снова скрываясь в зарослях сирени. Юлия тот час же кинулась из комнаты, сбежала по лестнице и скоро попала в объятия капельмейстера.

— Любимый мой, — шептала она, кладя голову ему на грудь. — Я едва не умерла здесь от страха за тебя. Все думали, что тебя убили в лесу в тот страшный день.

— Чепуха! — отвечал Крейслер. — Нападавший жестоко наказан. Он уже не сможет сделать ни единого выстрела, а тем более убить кого-либо. Мне даже жаль этого несчастного, но не моя в том вина, что все так произошло. Не будем о грустном, Юлия, — заторопился он. — Скажи, ты и в правду хочешь стать княжной и принцессой?

— Нет! Ну что ты, Иоганн! Так хочет матушка, она ведь желает мне добра. Со временем, быть может, я соглашусь с ее мнением, но сейчас я со страхом думаю о завтрашнем дне.

— Тогда я вырву тебя из этого осиного гнезда, мое сокровище! — с жаром сказал капельмейстер. — Бежим отсюда!

— Как! Бежать? — вскричала Юлия. — Отсюда? От матери, которая меня вырастила, от своей подруги, которой, быть может, ни четь не лучше сейчас, чем мне, из этого милого уголка, где я провела почти всю жизнь. К тому же из-под венца! Это подло. Подло по отношению ко всему хорошему, что меня здесь окружало. Устроит ли тебя краденое сердце, Иоганн? Стоит ли оно всеобщего осуждения и остракизма, которое нам суждено будет пережить?

— Ты не права, Юлия! Еще несколько часов назад я думал точно так же. Но был переубежден. Я постараюсь все объяснить тебе, любимая. Ты только сумей выслушать меня и все понять, — говорил ей Крейслер, гладя ее по голове.

— Хорошо, — согласилась Юлия. — Говори.

— Допустим, девочка моя, что ты выйдешь замуж за Игнатия. В первую же ночь от ужаса ты поседеешь и наутро станешь старухой. В обществе принца можно вообще лишиться рассудка и стать похожей на него самого. Ты подумай, будет ли это счастьем для твоей матери, твоей подруги и для меня. Но даже если ты выдержишь жизнь с принцем, то знаю, не в силах будешь порвать со мной, а я тоже не смирюсь. Получится, что мы будем вести двойную жизнь и мыслить двойным мышлением. А это, пожалуй, страшнее сумасшествия, или, скорей всего, верный путь к безумию. И зря ты полагаешь, что мать твоя ожесточится навсегда. Нет, сначала она будет недовольна, а потом поймет и простит. Что касается Ядвиги, о она будет рада за тебя, если ты останешься ей подругой, а не невесткой. Будь благоразумной, любимая! Послушай меня, бежим отсюда! Все готово, спасибо моему другу. Удача ждет нас.

Юлия молчала, раздумывая. Наконец, она шепотом спросила:

— Когда?

— Через час, — ответил Крейслер. — Как только все лягут спать, выйди из дому. С собой ничего не бери, кроме ларца с самым необходимым. Я буду ждать тебя сразу же за оградой. Со мною будет пара лошадей. Через полчаса мы пересечем границу.

— Я согласна, — сказала Юлия. — Через час! Жди меня. До встречи! — она вернулась обратно в дом и закрыла за собой дверь черного хода.

Крейслер, проводя глазами девушку, медленно побрел к выходу из сада. Когда он оказался за оградой, из темноты появилось три человека в черных плащах, и полдюжины крепких рук тот час же…

Вечер (ипостась 1)

…Чего она хочет? Смотрит в глаза… «Что? Две копейки? Позвонить… Сейчас-сейчас кошелек достану… Ага, вот. Пожалуйста!» И все? Уходит?.. Идет к автомату… Значит, кто-то ей нужен… Не я, конечно… Другой, а, может быть другая… За ней, этот случай.

…Ждет… Никто не подходит на другом конце провода… Снова набирает… Ждет, на этот раз ей везет. Просит чего-то, спрашивает… Все-таки вид у нее какой-то неинтеллигентный… Уличный даже, рабочий…

…Снова неудача у нее, а, значит, мои шансы растут… Шансы на вечер? На ночь? На жизнь?

…Бросила трубку. Больше двушек у нее нет. Значит, обратится ко мне… Точно! Выходит из будки, идет ко мне…

«…Вам помочь? Ну хотя бы своим участием. Как это — „все провалилось“? Все отлично. Меня зовут… А тебя? Марина… Значит, морская. Прекрасное имя! Тихий уголок с музыкой? Да недалеко отсюда. Один пролет на метро. Хорошо, пойдем пешком. Чудесный вечер, не правда ли?.. Плюньте на этот пивняк! Да, знаю. Я тебя приметил еще в автобусе… Ни разу в жизни там не был и почему-то не хочу ходить. А пиво люблю! Нет, там только коктейль. Накапают всякой всячины в бокал, „и бросят льда, и бросят льда“. Музыка? Ну, разумеется! Веселая и грустная.»

…О чем говорить! Господи, подскажи! О чем говорить с ней? Только не продлевай молчания. Я же умру от этого молчания. Она молчит, и я молчу. Задать пару вопросов? Противно как! Ну что же делать?

«Как, почему молчу? Просто не знаю, что сказать. Все так неожиданно… Я ведь и не знал, чем сегодня заняться… А тут вдруг ты… Ну разумеется, понравилась…»

…Черт, смотрит на мой профиль. Небось ее корежит от вида… И чего она пошла со мной? Дурочка, ей богу?.. Или я дурак… «С кем-то поссорилась?.. Извини… Просто тягостно молчание. Невероятно тягостно. Знаешь, просто бывает не с кем поговорить. Холодно и пусто. И тоскливо. Ну вот, я опять впал в меланхолию». «Скоро придем. Второй поворот направо. Да-да, она самая, „Надежда“. Ты была здесь? А я вот — часто несколько лет назад… Знаешь ли, надоедает одно и то же место… Пожалуй, перемена мест не спасает от скуки…»

«… Посмотри-ка меню… Давай пожуем. Откуда взяться сытости в этот холодный вечер?.. Цыпленок табака, „Вазисубани“, мне лучше красненького, салат, хлеб, селедочки… Ждем…»

Вечер (ипостась 2)

…Чего она хочет? Смотрит в глаза…

«Что? Две копейки?…К сожалению нет.» Денег просит, сучка… Не доработала в своем пивняке. Даже двух копеек не хватает. На губную помаду хватило… Не моя ты, не моя. Проси у того, чья и есть! Ты живешь за мой счет, зараза, и твой кобель тоже! Вы жрете, пьете, спите и развлекаетесь, а я за вас, мерзавцев, плачу!

…Черт возьми, что это со мной!? Думаю много, вот и перегрелась голова. Девица куда-то ушла… И мне пора идти. Куда же я хотел пойти? Куда-то хотел… Нет, никуда не пойду. Буду спать. А вот и мой автобус! Неужели уйдет! Нет, не дам! Вперед!.. Бегом, на красный свет, между машин… Жизнь не дорога. Ага, толпа! В центр… Ввинчиваемся в толпу… Пролез… К окну поближе… Поехали…

…Едем медленно. Торопиться некуда… «По грязи, по лужам, по росе. Бег мой назван иноходью, значит — по-другому, то есть, не как все…» Что это? Откуда? Из Высоцкого… Эх, пробежать бы раз, как хочется!

…Подъезжаем… Вот и дом… «Что за дом притих, погружен во мрак, на семи лихих продувных ветрах, всеми окнами обращен в овраг, а воротами — на проезжий тракт.»

…К дому… Собаку выгуливают. Сейчас, конечно, на меня залает… Ага, уже… Сволочи, почему их выпускают?…

«Держи собаку, дура!» А потом обижаются.

«Б……»! колени дрожат. За мной бежит. Сейчас укусит, укусит «вот я тебя сумкой, сволочь! А ну пошла отсюда! Держи, тебе сказал! Я ведь сейчас тебе морду набью, хозяйка…! Отзывает. «…Ну берегись, сука!» Свистит, отзывает. Отозвала, а колени дрожат… Дойти бы… И сердце… Револьвер бы на этот случай… Только гавкни, сразу пулю ей в пасть. Чтобы знала, как людей пугать. И хозяйка в другой раз ее не выпустит. Эти хозяева хуже своих зверей. Натаскивают на прохожих. Хоть болонка, хоть бульдог — все одно жизнь сокращает…

…Уже в лифте… Как дошел — не заметил… Лифт в грязи… Чистота как-то не интересна, скучна, а с грязью лучше, вот и загадили дом, где живут… Свиньи поганые! Что-то с нервами твориться непонятное. Они постоянно в напряжении… Теперь и не уснешь после волнений…

…Сидит… Безногий… Почему-то мы не здороваемся никогда. Курит здесь. В квартире ему, видите ли, места мало, вот и выходит сюда. Провонял всю лестничную клетку… Дым идет к нам, а скажешь- обидится, завоет, что инвалида прижимают, жить не дают… И жена его здесь, лимита… Чистая деревня… И вышла за него, небось, из- за прописки… Думала, что он помрет от гангрены. А он ампутацией отделался, обезножил… Ребенка родила даже. Промахнулась: прописка есть, а муж жив…

…Патаскуха… И не работает нигде. На что живут?… На его пенсию? Так ведь и пенсия невелика… Ладно, черт с ними…

…Замок тугой стал… еле поворачивается…

«… Здравствуй, бабуля… И ты дедушка здравствуй!… Рады?… А что мне там — ночевать что ли? Всегда домой стремлюсь: вам помогать или спать скорее уложиться… Спать, конечно, сейчас.»

…Господи, как я спать хочу! Всю жизнь хочу спать… Просыпаться и засыпать… Где там подушка, плед?… Спать, спать, спать… «Потом поем, бабуль… Не буди, прошу тебя… Дай поспать, пожалуйста. Если кто позвонит — нет меня и не было, и не будет.» Спать, спать, спать… Часок…

Вечер (ипостась 2)

…Спать, спать, спать… Часок…

…Глаза закрылись, тепло стало. Только ни о чем не думать, видеть темноту… Никого нет, кругом — тьма, ничего нет. Я — один, я — сам по себе, я — один… Полный покой, тишина, ночь… Тепло… темнота… Д

…Девушка, пойдем со мной… Согласилась… Да, одинокая… Хорошая моя… Давай с тобой дружить. Глаза блестят… Мы вместе… Идем во дворец… Я ведь кооператор. Целый НИИ работает у меня в подчинении, контрольный пакет акций у меня… Они все мои… Все мне дорогу уступают… И ты там будешь царицей… Я люблю тебя… Ты прелесть… Приехали во дворец. Чудесно!… Стол накрыт и ждет нас… Будем пить вино Бургундское и пить сок манго, заедаем осетриной и куропатками… Красиво… А картины эти я сам написал… Кучу денег давали за каждую… Дарю!… И книги я пишу… За границей печатаю… Любит меня весь мир… Слышишь, звонок зовет нас в другой зал… Он настойчив… Идем же!… Не бойся. Будем дарить друг другу счастье… скинь одежду…

«…А-а-а-а! Что такое, бабуль? Да, слушаю. Ты только не нервничай… Объясни толком… Так, значит, меня домогаются люди цвета хаки!… И что ты сказала? Правильно, в командировке… А что им от меня нужно?… Военная тайна… Да не нервничай ты!… Ну пойду служить, до пенсии больше тридцати лет еще… Сволочи, столько лет выжидали, а теперь проснулись… Ладно, не психуй… ужин готов… Пойдем, поедим… Иди, накладывай в тарелки.»

…Проклятье! Две повестки уже прислали. И ведь не знаешь, что им надо. То ли просто формальности выполнить, то ли забирают. Не дают жить спокойно, гады, не дают быть человеком свободным. Выжидают годами и наносят удар под дых в тот самый момент, когда этого не ждешь. Тут и планы появились и мечты, а они повесток набросают, и жди годами еще бумажек. И характеристику им нести, и фотографии, и справку, что не был на луне, и еще медкомиссию пройди, после которой всегда признают, что годен, ибо в командный состав идешь… Лейтенант. Или старший лейтенант. Конечно, лучше, чем ефрейтор, а все равно я пацифист. В других странах хоть по религиозным или нравственным мотивам освобождают от службы, а тут?..

…Черт, руки забыл помыть!.. С этим шаром цвета хаки все на свете забудешь… Проклятые медные каски! Долой оружие. Мир народам!..

«Да не дергайся ты, бабуль! Черт с ними со всеми… Будем служить, воевать, стрелять, убивать, грабить, словом, защищать Родину, руководствуясь указаниями любимой партии и лично…»

…Пожалуй, самое поганое — медкомиссия… Я разденусь, посмотрят, пощупают, ударят молотком по коленям, и, конечно же, признают годным. Интересно, кого признают негодным? Сыновей аппаратчиков и генералов, мафиози и директоров универмагов…

…И солдаты… если дадут взвод, состоящий из чурок, то хреново… Двухгодичник — это не выпускник военного училища. И куда пошлют?… На Калыму… На Новую Землю… Или еще куда… Ну, конечно же не в Москву. Это для блатных, для первых, вторых, десятых и пятнадцатых секретарей…

…Все таки позвонили, сволочи… Могут и «воронок» за мной прислать «с соловьями»… Друзья говорят, что этого не будет… Кто знает?… В нашей стране может произойти все, что угодно…

…Надо поесть… Почавкать… Может быть успокоюсь… Нервы на пределе. Аппетита никакого, но здесь, пожалуй, как рюмка водки — пить неприятно, но потом — успокоение…

…Бабуля взведена. Все из рук валится… Даже с дедом не ругается, как это обычно происходит…