Бесплатный фрагмент - Мой Париж — Гомель

Медитация

«Долгожданная Встреча»

Закройте глаза. Глубоко вдохните, выдохните. Спокойно дышите. Представьте, что вы оказались в этой картинке, в самом сердце нашего парка, в одной из двух ротонд. Вы стоите в середине беседки под её полукруглым куполом. В парке поют соловьи. Вы вдыхаете запах цветов. Вы проводите рукой по гладкой колонне. Вы полны предвкушения долгожданной встречи. Каждая клеточка вашего тела полна уверенностью и радостью. Вы точно знаете, что сейчас появится Он. Ваш мужчина. И Он появляется. Он заходит в ротонду и останавливается перед вами. Вы смотрите друг на друга. Встреча произошла. Дальше миг узнавания. Мечта сбылась… Глубоко вдохните, выдохните. Откройте глаза.

МОЙ ПАРИЖ — ГОМЕЛЬ

Я живу в Гомеле. Это такой небольшой город в Беларуси.

Я родилась в Советском Союзе, мне нравится говорить на русском языке и считать себя русской особенного оттенка. Принадлежность к Достоевскому и Пушкину, Санкт-Петербургу и Владивостоку, Алтаю и Тянь-Шаню, Ломоносову и Циолковскому, Гребенщикову и Майку Науменко и т. д. и т. п. Это моя родина.

Белоруссия, тогда еще Белоруссия, была в моем сознании лучшей частью страны. Белая Русь. Чистая Русь. Часть Руси, которая светится. По раздирающей сердце причине. Войны последних веков прошли через нее. Выкосили, вытоптали, опустошили. Жгли, жгли, жгли. Страна пепла и невидимых слоев памяти коллективного бессознательного.

Гомель — перекресток дорог слева направо и сверху вниз. В других городах история хранится в архитектуре. История Гомеля — в ее отсутствии.

Почему весь мир знает Париж? Представим. Приезжает турист в Париж. Его подводят к Эйфелевой башне и говорят: «Смотри, это Эйфелева башня. Ты не поверишь, какая история с ней связана!». Потом ведут к Бастилии. Снова: «Чувак, смотри, Бастилия! Если б ты знал, что здесь было!». Еще интереснее посетить Мулен Руж: «Такие люди, такие люди! Даже кино сняли с Николь Кидман! Если с Николь Кидман, значит, стоящее место, так? Конечно, так! А если мы дойдем до Лувра, я вам столько историй расскажу!». Весь город пронизан негой любовных сюжетов, рассказанных голосом Фанни Ардан и Жюльет Бинош.

Вы замечали за собой такое явление: вам показывают какую-то вещь, чашку, например, или браслет, вы смотрите, и вас не цепляет. Ну вот совсем. Чашка как чашка. Браслет как браслет. Но как только вам скажут: «О-о-о! Эту чашку слепил из глины с сандаловой пыльцой сам Буковский! Он подарил ее возлюбленной, и всякий раз, когда она пила из нее, по вкусу кофе она угадывала, жив ли ее любимый. Однажды она сделала глоток, вскрикнула и уронила чашку. Кофе был настолько горьким, что она поняла — любимый мертв! Видите, вот здесь на ободке скол!» «А вот этот браслет — не смотрите, что он такой невзрачный — сделан из какого, вы думаете, камня? Из метеорита, упавшего в жерло вулкана! Миллионы лет он вбирал в себя огненную страсть планеты, а когда вулкан изверг его из себя, был найден охотниками из племени румаон. Во время мужской инициации его надевали юноше и отправляли к женщине. Энергия планеты, ну и женщина, делали из него настоящего мужчину!». Вы держите в руках обыкновенную чашку и обыкновенный браслет, но видите в них то, чего не видели минуту назад. Вы видите в них «Вау!». Или по-русски: «Ух ты! Ничего себе! Едрен-батон!» Вот что делает история животворящая. Еще я считаю, что история — это не факты. Это рассказы о фактах. А в любой рассказ примешиваются интерпретации, эмоции, установки, фильтры восприятия рассказчика. И вот уже от факта осталось только красное платье. Остальное — фантазия и, на мой вкус, это прекрасно!

Подводим итоги сказанному. Гомель — не Париж в основном потому, что о нем не придумали сотню-другую историй. Рассказчику не к чему было их привязать, а без материальных привязок, высеченных в камне, трудновато.

Но! Когда нас останавливали трудности?! Тем более так гораздо интереснее.

Мои рассказы о Гомеле сто процентов будут правдой.

Правда-правда. Моей правдой.

ДВЕ БЕСЕДКИ В ДВОРЦОВОМ ПАРКЕ

В Гомеле есть парк. И Дворец. Так как это самое видное и самое насыщенное на истории место, мы будем приходить сюда много-много раз.

Начнем с беседок, поскольку с них начался наш город. Вернее город начался с Реки и ее притока, а беседки, ротонды — памятник событию, с которого начался наш город. Представьте: полноводная река, лесистые берега. Один берег крутой, другой — пологий. Справа по течению реки впадает маленькая речушка, разделяя крутой берег на две половинки. Августовское солнце заливает землю светом и медом. Мимо летят два ангела. Ярило и Леля. Попадают под теплые лучи вечернего солнышка, жмурятся и сквозь туман ресниц замечают внизу изумрудно-янтарную палитру.

— Красота! Нет, ну действительно, красота! — говорит Ярило Леле. — Спустимся на минутку? Вкусим медку?

Леля соглашается. Они опускаются на Землю, едва не проваливаются по пояс в щедрые медовые потоки, хохочут, бегают по глади воды, кормят белочек орешками. Занимаются любовью. Еще бы: светловолосый голубоглазый вечно молодой Бог и чистая светлая нежная Богиня.

От их любви распускаются подснежники и ромашки.

Одновременно.

Усталые, они колышутся на волнах вместе с прилетевшими с небес белыми лебедями.

— Леля, ты торопишься?

— Да не особо. Голубей накормила, по полянкам побегала, свой образ в венке в инстаграм запостила. Еще руну нежности нарисовать, но это успеется.

— Тогда иди ко мне, моя девочка, — низким голосом говорит Ярило, притягивает к себе Лелю, обнимает и засыпает, бормоча что-то вроде: «Буду, скоро буду… через пять тысячелетий… ну через десять… Что, как всегда? Почему как всегда?». Через минуту спит и Леля. Ей снится ее свадьба. Белое атласное платье. Букетик маков. Кружится голова. То ли от черного пиджака жениха, надетого на его голый торс. То ли от того, что Ярило, не колеблясь, говорит:

«Да». Их прозрачные тела, видные только небожителям, таким же, как они, источают любовь, удовлетворенность и веру в правильный выбор партнера и укрывают ближайшие леса охранным куполом…

По Реке плывет лодка. Она почти проходит мимо притока, как вдруг резко поворачивает к высокому берегу. В лодке человек десять. На корме бородатый мужчина и женщина с грустными глазами. Ругаются. Сильно.

Она: Ты обещал довезти нас до моря! До моря! Это море? Где ты видишь море?

Он: Я обещал, я довезу! Куда оно денется?! Но сначала к берегу. По-быстрому. Нужда у меня!

Она: Нужды твои велики, жизнь моя коротка!

Он: Женщина, мое терпение еще короче, замолчи!

Лодка пристает к берегу. Люди выбираются из надоевшей посудины. Кто по нужде, кто ноги размять. Женщина идет вдоль притока, любовного гнездышка богов, любуется белыми птицами. Садится на корточки у воды, набирает ее в ладони, умывает лицо. Тотчас ее взгляд становится ясным, щеки розовыми, дыхание прерывистым. Она оглядывается, видит своего мужчину, выходящим из кустов. Подбегает к нему, хватает за руку, подводит к воде. Зачерпывает воду и льет прямо ему в лицо. Взгляд мужчины становится ясным, щеки розовыми, дыханье прерывистым. Он прижимает женщину к себе и шепчет ей в самое ухо: «Бэби, давай здесь задержимся. Или нет, лучше останемся. Здесь столько…» Он не может подобрать слово к чувству, которое испытывает впервые в жизни.

«Любви», подсказывает женщина и целует его.

Люди остаются здесь жить. Рожают детей. Дети вырастают. Уезжают жить в другие места. Но возвращаются. Дети детей тоже уезжают. Но тоже возвращаются. Когда у них заканчивается запас кислорода в сердце. Если привыкаешь дышать любовью, трудно привыкнуть к другому составу воздуха.

На двух берегах притока Реки Сож, ныне Лебяжьего пруда, дети детей поставили две беседки в честь Ярило и Лели, наполнивших любовью и светом эту изумрудно-янтарную землю. Как приятно, когда хранители вашего (то есть нашего) города — боги света и любви.

Влюбленные приходят в эти беседки, чтобы получить благословение хранителей города, поболтать с ними о том о сем.

А что, я разве не сказала?! Хранители проснулись!

СТАРАЯ СКАМЕЙКА В ПАРКЕ

Скамейка в парке возле спуска к Лебяжьему пруду старая. Очень старая. Если внимательно присмотреться к железным ножкам в целом деревянной скамейки, то вы увидите, что они проросли сквозь бетонные плиты прямо в землю.

Сиденье и спинка скамейки сделаны из множества досок, выкрашенных коричневой краской. Цвет краски выглядит сложнее, там и бордовый оттенок, и терракотовый. Удивительный цвет, название которого хранится в архиве дворца между залоговыми документами и набросками статуй Афродиты и Бахуса.

Кажется, что под действием дождей, снегов и жары краска облупилась. Но это не так. Причина, как всегда, в людях. В пресловутом человеческом факторе. Те, кто в теме незаметно для окружающих, но настойчиво и настырно обколупывают дощечки. Денно и нощно. Из года в год. Зачем?

Они ищут одну единственную досточку. Она отличается от всех остальных. Ее история глубже самого глубокого колодца и уходит своими водами в амброзию в чашах олимпийских богов.

Как мы знаем, Дионис был не прочь выпить и потусить в хорошей компании. Вино для девочек, пиво для мальчиков. Травка. По молодости мешал первое, второе и третье. Вино, пиво и травку, а не то, что вы подумали. Поэтому Дионис не сразу заметил, что на его флейту клюют только нисейские нимфы с ярко выраженным материнским инстинктом. А хотелось-то пленить дерзкую легкокрылую Ириду! Помог, как всегда, Гермес, бог тайных знаний и путешественников. С шестого уровня бытия, где существуют законы сотворения вселенной и вечные вещи, которые никто никогда не создавал, он достал Гитару. Это был верный ход. При первых звуках «Nothing else matters» трепетный взгляд королевы бала остановился на Дионисе. Дионис играл, как бог. Да что это я, бог и играл. У кого гитара — тот и бог.

Внимание женского Олимпа переключилось с Аполлона на Диониса. Аполлон обиделся. Аполлона понять можно. Что с того, что ты бог любви, если самая красивая девочка не твоя?! Украл он Гитару и с воплем «секс, наркотик, рок-н-ролл!» низвергся на Землю. И сразу очаровал земных красоток блюзовым квадратом в тональности ля. Кожаные штаны, опять же. Так начался первый тур Гитары по Америке.

Дальше Гитара попала к странствующим трубадурам, вызывающим недоумение тех, кто не в теме. Как? Как принцесса может быть очарована товарищем осла и петуха? Чем он ее взял? Отдельной кибиткой? Расстегнутой верхней пуговицей на красной рубахе? Мы-то с вами знаем наверняка. И пуговицей, и теми же штанами. Но в первую очередь звуками божественной Гитары.

Потом Гитара попала к Джимми. Не Чакраборти. С Танцором Диско вообще грустная история произошла. Ему Гитара приснилась. От радости он проснулся, схватил свою гитару, заиграл. Не та. Хрясь ее тыльной стороной ладони пополам, да за сломанный гриф — и об стенку. Зарекся играть на гитаре. Еле дядя уговорил его играть и петь хотя бы в рамках болливудского мира.

Так вот. Попала Гитара к Джимми Хендриксу. Слушали его с Олимпа Дионис с Аполлоном и с нежностью в голосе говорили: «Наш мальчик!».

Затем Гитара оказалась у Курта Кобейна. Ненадолго. До первого концерта. На мелкие кусочки зрелищно и безумно разбил Курт Гитару. Улетели волшебные щепки в зрительный зал и дальше.

Кому достались? А кому в этой жизни везет? Правильно, смелым, страстным, влюбленным и кто больше унести может. А если ты все сразу, как Саша Цыганок, то вот тебе талант и профессионализм, а городу — артефакт. Кусочек божественной материи из храма музыки.

Вот он, второй кусок из разбитой Гитары и находится в скамейке. Многие музыканты приходят в парк, дожидаются, пока разойдутся отдыхающие, садятся на скамейку и потихоньку отковыривают краску. С одной дощечки, с другой. Ищут ту самую. От Той самой Гитары.

Я вот тоже: одной рукой пишу, а другой тихонечко, стараясь не привлекать внимания ни прохожих на дорожке, ни музыкантов в кустах, отколупываю кусочки краски. Вдруг найду. Подарю обожаемому дяде Боре. Будет ему «День радости».

БАШНЯ В ПАРКЕ

В парке недалеко от Лебяжьего пруда стоит башня. В свое время ее замаскировали под заводскую трубу. Тщательность маскировки оправдана. Что будет, когда горожане узнают, что башня — место контакта с инопланетянами? Было это так. Иваныч и Петрович дорабатывали свою смену. Ну, как дорабатывали, убедились, что дрова горят, искры летят, закрыли котельную и пошли к башне.

Любили они в ночную смену выбраться из жаркой котельной в прохладу летних сумерек, забраться под самый шпиль башни и под разговоры за жизнь смотреть, как загораются звезды. Был у них один секрет — самодельное радио с антенной из проволоки, закрученной спиралькой. Никто из начальства и других смен про радио не знал. Кому охота лезть по трубе тридцать метров ютиться на маленьком выступе, разглядывая невесть что, невесть зачем.

Иваныч с Петровичем все под себя организовали: термос, когда с чаем, когда с чем покрепче; шахматы на случай облаков и радио. Иногда удавалось поймать музыку. Тогда к шороху и треску радиоэфира добавлялись звуки звездных сонат. Разговоры из умных переходили в сердечные, а потом и вовсе смолкали.

Так вот, сидят они на выступе, назовем его смотровой площадкой, пялятся по сторонам, чай пьют, подпевают радио: «Лав ми тенде, лав ми свит…», как вдруг Иваныч поворачивается к напарнику:

— Петрович, глянь сюда, это мне кажется, что звезда к нам приближается или взаправду?

А уже и отвечать не надо, и так видно, что движется прямо к башне что-то в огнях и искрах. Не звезда. Не самолет. Не опознается. Но летит. Объект какой-то. Словом, неопознанный летающий объект.

Зависает прямо перед смотровой площадкой и свою площадку выпускает. Открывается дверь, а из нее выходит… слава богу, ни робот в камуфляже, ни осьминог в скафандре. Похожий на человека, только чуток размытый. Голова с темным чубом высоким, ноги-руки, костюм белый, рубашка с глубоким вырезом и поднятым воротником, штаны клеш, словом, не страшный совсем. Продолжает петь песню голосом из радио: «Энд ай лав ю со…» и переходит на чистый русский:

— Как хорошо, мужики, что вы эту башню охраняете! Иваныч поставил чашку, поднялся, протянул руку гостю:

— Иваныч.

Гость замялся.

— …Называйте меня Большой Эл… Или, нет, попроще как-то… Эдик.

Иваныч и Эдик пожали друг другу руки, потом Эдик поздоровался с Петровичем. Сели. Налили. Выпили. Еще налили. Выпили. Наконец Иваныч не выдержал:

— Эдик, ты инопланетянин?

— Да, — просто ответил Эдик.

— А зачем ты прилетел? Порабощать нас? Использовать нас как батарейки?

Эдик хихикнул неожиданно тонким девичьим голоском и немного растекся в контурах:

— Иваныч… Ты свою котельную любишь?

— Естессно.

— Когда догадался проволоку вокруг палки закрутить и увеличить длину антенны, довольным был?

— А то!

— Чай тебе твоя супружница делает с лимоном и ложкой бальзама, как ты любишь?

— Дык!

— Иваныч, какая с тебя батарейка! Тебя ж не за что ухватить. Тем более что энергия везде. Мы с ней дружим.

Эдик щелкнул пальцами, и огонек голубоватого пламени осветил его смуглое лицо.

— Тогда что ты здесь делаешь? — настойчиво переспросил Иваныч.

— Я проверяю безопасность свитка, — ответил Эдик, понизив голос.

— Какого свитка?

Эдик помолчал. Налил чаю и начал рассказ:

— Вы, наверное, знаете, что вселенные создаются по высшим законам. Есть вселенные, где главный закон — закон чисел, есть вселенные, где главный закон — геометрические фигуры. Ваша и наша вселенные создавались законом музыки. Музыкальной гармонии.

— А я догадывался, — пробормотал Иваныч и тихонечко промычал: «Черный во-о-орон, что ж ты вьешься над моее-ею головой…«Эдик продолжил:

— В тот самый момент, когда появилась наша Вселенная, возник свиток. На нем — мелодия. Если ее проиграть, Вселенная разрушится. Как только любое творение получает код рождения, оно тут же получает код смерти. Наши хроники описывают рождение и гибель трех вселенных. Всякий раз появлялся Великий Музыкант, который успевал за свою жизнь сыграть все возможные мелодии. Единственной недоступной для него мелодией оставалась эта из свитка. Настойчиво и обреченно он искал свиток. В конце концов, находил, играл ее, и всему наступал конец. Трижды.

Мы хотим жить вечно. Ведь иметь код смерти и воспользоваться им — это разные вещи. Мы не хотим им пользоваться. Мы не хотим, чтобы им воспользовался, пусть самый что ни на есть Великий Музыкант. Сколько раз мы пытались уничтожить свиток. Просили цивилизацию драконов сжечь его утробным пламенем; умоляли фей засыпать его тоннами волшебной пыльцы; даже уговорили рептилий сожрать и переварить свиток. Хоть бы что. Цел и невредим.

Тогда мы стали думать, куда его спрятать. Планеты нашей Вселенной заселены. На кометах слишком пустынно. Хотелось, чтобы присмотр был. Хоть какой-то. Прилетели к вам. Сначала в пустыню попали. Глядим, там люди почти голые, босые, из огромных каменных глыб дом строят. Мы им быстренько помогли, да так увлеклись, что штук пять построили. Как себе строили, большие, треугольные, только окна забыли сделать. Но местным понравилось. Не успели мы на корабль вернуться, как они кого-то уже заселять начали. Стены украшать, вещи заносить.

Полетели мы дальше. Летим. Вода. Земля. Лес начался. Вдруг смотрим — прямо над лесом купол. Кажется, совсем тонкий, на ветру колышется. Подлетели ближе, а он такой прочный, защитный, и такой… к ласке восприимчивый. Прошли мы сквозь него, внизу река. На ней, как на водяном матрасе, лежат двое. Он и она. Божественной красоты пара. Спят. Обнимаются. Купол, понятно, от них. Энергетический. Любовного характера. Лучшего места для тайника не найти. Чуть в стороне от реки лежит камень. Мы под него немного подрыли и спрятали в нору свиток.

— Так просто? — изумился Иваныч.

— Хочешь спрятать понадежнее, положи на видное место, не так ли у вас говорят, — засмеялся Эдик. — Кто в здравом уме будет искать свиток под обычным камнем? Никто. А почему? Потому что артефакты в храмах прячут, шамбалах, пещерах. Обязательно покрытых семью печатями. К тому же изучили мы схемы поиска Великого Музыканта. Музыкант он хоть и великий, а вот с ориентацией на местности у него так себе. Я лично проверял раз в сто лет сохранность свитка. Как-то прилетаю, смотрю, возле камня крутится человек. Думаю, раз защитный купол его пропустил, значит, хороший человек. Познакомились. Его, кстати, тоже почти Иванычем звали. Федорычем. Иваном Федорычем. Рассказал я ему о свитке. Помолчал он минуту и говорит: «Я на этом месте школу построю. Или даже училище! Лучше! Завод! Я построю завод! А в аккурат над камнем — башню! Эйфелеву! Нет, не Эйфелеву. Тогда туристы понаедут. Захотят отковырять на память кусочек красоты. Глядишь, и растащат башню на сувениры, а там и до свитка недалеко. Я как-нибудь потом Эйфелеву башню подальше построю. Как отвлекающий маневр. А здесь, раз уж завод будет, скажу всем, что это труба! Котельную сделаю, мужиков найму охранять башню. Они и не догадаются ни о чем. Котельная-то настоящая будет!». Попрощались мы с Федорычем, и я улетел. Вот сто лет прошло, я здесь. Хороший мужик, Федорыч, сдержал слово. Вижу, свиток на месте. С вами хорошо, да надо двигаться. Неспокойно на дальних рубежах.

Эдик встал. Поднялись Иваныч с Петровичем. Молчат.

Ощущают торжество момента.

— Ну что, до встречи через сто лет, — заговорил Эдик.

— У нас столько не живут, — усмехнулся Иваныч.

— А я вам мелодию подскажу, будете слушать ее почаще.

Глядишь, не раз еще свидимся.

Эдик тронул антенну, и к звездам понеслись божественные звуки маленькой ночной серенады…

Иваныч и Петрович допили чай, выключили радио и спустились на землю. Петрович присел на корточки. Положил ладонь на влажный, заросший мхом камень у основания башни. Удовлетворенно крякнул. Встал. Отряхнул руки и неизвестно кому в утреннюю тишину прошептал:

«Айл би бэк…»

РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ

Я сказала речной вокзал?

Перепутала. Клуб «Немо». Конечно, «Немо». Столики, стульчики, цветочки. Салаты с морепродуктами, говядинка с грибочками. Джаз живой по выходным.

Но если мы будем настойчиво смотреть в окна клуба, снаружи, конечно, то ли сквозь прозрачную органзу стекла, то ли сквозь годы нашей памяти, проступят очертания речного вокзала. Зайдем в него. Пустой зал с обшарпанными стенами, открытая касса.

— Нам, пожалуйста, 4 билета на «Ракету» до Хаток.

— Пожалуйста. 4 билета до Хаток.

Почему 4 билета? Да потому что нас четверо! Маша, Даша, Паша, Саша.

Все знакомые уже давно в Хатках, и только эти четверо задержались в городе.

Да вы, наверное, не знаете ни Боровую, ни Плесы, ни Хатки. А жители нашего города кому за 30 знают. Остановки на берегах реки. Для взрослых — дачи, для молодежи — первые походы. Для расслабленных по жизни — палаточный городок с марта по октябрь. Например, в Хатках. Понятно, что надо ехать.

Но вот какая арифметика: Паша любит Машу, а Маша любит Сашу.

Машу можно понять. Саша носит круглые очки, как у Джона Леннона, играет на гитаре и поет «Аделаиду» Гребенщикова звонче самого Гребенщикова. Но и Пашу можно понять. Маша солнечная, с длинными ногами и, хоть и умная, не умничает. Всех можно понять, а в целом Санта-Барбара.

За дело берется специалист. Даша.

— Ой, мальчики, какие вы веселые! Ой, какие смешные! А давайте выйдем на остановку раньше, на Боровой… Ой, а ведь это была последняя «Ракета». Придется ночевать здесь, а утром первым рейсом в Хатки. Что? У нас ни палатки, ни спальников? Зато есть плед! Огромный, метр на метр. На четверых. И консерва. Гуляем!

Закат. Теплая река. Даша купается. Прекрасная нимфа в алмазных каплях воды — зрелище не для 16-летнего юноши. Да что я говорю, именно для 16-летнего юноши самое зрелище!

Ой, что это попало Даше в глаз! Так не вовремя! Помочь некому. Почему некому? Как раз Паша с костром на берегу возится.

— Паша! Паша!

— Что такое?

— Посмотри, что-то в глаз попало.

— Да вроде ничего нет.

— Как нет ничего?! Смотри внимательно… Ой, чуть не упали! Упали! Какая теплая вода, правда?

И вот они плавают в реке, такой узкой для двоих, что приходится буквально касаться друг друга. А потом сушат одежду, кутаются в один плед. Сменной-то одежды с собой нет.

Кто ж знал, что все так повернется!

К утру Паша называл Солнцем уже другую звезду, а у Маши появилась возможность ознакомиться со всем репертуаром Бориса Борисовича Гребенщикова в исполнении Саши…

Первая «Ракета» привезла ребят, перемешанных, но не проясненных, в гомельский Вудсток, Хатки.

Берег Хаток обрывист и высок. Ребята почти поднялись к палаточному лагерю, как вдруг пораженно замерли. Сверху вниз по обрыву медленной поступью спускалась серая в яблоки лошадь.

Эпическая картина. В основном из-за всадника. Стройной мускулистой лошадью правил прямой, как стрела, величавый мужчина. Шинель на голое тело. Плавки были. Плавки и шинель. Всадник остановил лошадь в полуметре над ребятами. Одной рукой держал поводья, другой он поднял Машу на свой уровень, поцеловал в лоб, поставил на то же место, развернул лошадь и, не говоря ни слова, так же спокойно поднялся по обрыву и уехал в лес.

— Что это было? — спросила Маша у местных зевак, то ли уже проснувшихся, то ли еще не ложившихся спать.

— «Это» был Батон. Король Хаток. А поцелуй — посвящение. Теперь у тебя все в жизни будет хорошо. А если Батон захочет помыть руки, ты даже сможешь подержать его шинель.

Романтично? Еще бы! Такое дело: вся романтика начинается с речного вокзала…

А теперь вот «Немо». Но то ли близость реки, то ли память места, здесь, как и прежде, перемешиваются влюбленные, и кто знает, может именно тут создаются самые гармоничные пары. Уж самые романтичные пары — это точно.

Медитация

«Возвращение лёгкости»

Закройте глаза. Глубоко вдохните, выдохните. Спокойно дышите. Представьте, что вы оказались в этой картинке. Летнее солнышко согревает прибрежный песок. По воде скачут солнечные зайчики. Свежий ветерок колышет нежную листву деревьев. Вместе с ароматом разнотравья вы вдыхаете лёгкость и негу. Как воздушный шарик вы наполняетесь беззаботностью, непринуждённостью. Жить снова легко!.. Глубоко вдохните, выдохните, откройте глаза.

ЛОДОЧНИК

Благодаря романтическим фильмам типа «Сумерки» мы хорошо относимся к вампирам, оборотням и прочим брутальным юношам.

Между тем возможность превращаться всю жизнь в одно и то же животное — так себе магическая способность.

То ли дело, когда к совершеннолетию мама научила тебя разбирать свое сознание на молекулы и собирать его мгновенно в теле любого зверя, птицы или кузнечика прямокрылого. Захотел ты, скажем, узнать, проснулась ли твоя возлюбленная. Можно, конечно, позвонить, узнать и даже бонусом получить адрес, куда тебе идти в это летнее утро. А вселился ты в птичку на веточке у ее окна и увидел сквозь шторки, что спит твоя милая. Переливчато сопит и даже говорит с тобой во сне: «Кто ты? Сережа? Миша?».

Любит тебя.

Или захотелось тебе на концерт «Депеш Мод» в НьюЙорк в сентябре. Где Нью-Йорк, а где ты! А тут раз — и ты в мухе. Сиди себе тихонечко перед носом Гаана, лапками притоптывай, крылышками прихлопывай.

Одна тонкость: где находится сознание животного, которого ты так меркантильно используешь. Большинство магов владели волшебным заклинанием: «Цыц!», и животное смирно сидело где-то в рептильном мозгу и не отсвечивало.

Отдельные мастера, относящиеся с буддистским сочувствием ко всем живым существам, отправляли сознание зверушки в свое собственное тело. Живое существо от неожиданности застывало, иногда бежало, реже балдело. В общем краткосрочный бартер.

Вернемся в город. А именно к скульптурной композиции «Лодочник» в центральном парке и истории, с ней связанной.

Жили в древнем Гомеле две богатые семьи — Радимичи и Дреговичи. Не то, чтоб сильно враждовали, но поделить мирно рынок меда как-то не могли.

В те дальние времена, кто владел медом, тот владел миром. Продукты питания, фармакология, косметология, стройматериалы, бытовая химия и еще ряд отраслей держались на меду. Кое-кто из новаторов пытался перевести на мед и животноводство, но не заладилось, кони дохли.

У Радимичей подрастала дочь Луша, красавица, косы в пол, характер любознательный, способности к ветеринарии. У Дреговичей, соответственно, сын Лукьян, с пламенным сердцем и ясным взглядом. Весь в маму-ведунью. Она и научила сына в птиц-зверей вселяться, высоко в небо соколом подниматься, по прохладной земле ужиком скользить. А чтоб маменькиным сынком не дразнили, носил колчан со стрелами, типа охотник крутой.

Случилась как-то по осени в городе ярмарка органической продукции, без ГМО, красителей и ароматизаторов. Само пахнет и всеми цветами радуги переливается. Взрослые затариваются на зиму, молодые веселятся.

Вот уже и вечер наступил. Прохладца близких заморозков. Красна девица Луша почти синяя. От того еще более хрупкая, прозрачная, неземная. Не каждый может оценить такую красоту. А Лукьян может. Такую, считай, всю свою жизнь и искал. Стоит как обухом по голове стукнутый, глаз от Луши отвести не может. Друзья заметили, ржут, на, говорят, флягу с медовухой, согрей девушку. Смешался Лукьян, а тут еще его отец подходит. Суровый мужчина.

— Увижу, что ты с Радимичами путаешься, наследства лишу, ноги вырву.

Тут подбежали к Луше подружки краснощекие, где-то котенка рыженького отыскали, играются с ним, хохочут, друг у друга отнимают. Взяла Луша котенка, гладит, приговаривает:

— Ты ж мой хороший, ты ж мой пушистый. Был бы ты мой, я б тебя холила, я б тебя лелеяла. Жил бы в моей комнате, спал бы на моей кроватке, на ночь сказки мурлыкал. Где-то на словах о сказках на ночь и комнате девичьей Лукьян свой план и придумал.

Надо проникнуть к Луше домой в облике какого-то животного.

Котики сразу отпали. Птички, бабочки, щеночки. Мимишность всякая. Лукьян задумал не умиление вызвать у девы, а впечатление произвести. Чтоб не разовое свидание устроить, а долгосрочные любовные отношения.

«Уси-пуси, какой зайчик» — не для настоящего мужчины. Волк, медведь — солидно. Но еще напугает Лушеньку. Лось, олень — гордо, величаво. Но неудобно как-то ни ему, ни с ним. Лукьян снова вспомнил, как Луша держала котенка, перебирала шерстку, терлась щекой о мордочку, и вдруг его осенило: «Рысь!» Та же кошка. Девочкам нравится. Мягкая, пушистая. Но кто-бы решил, что она «уси-пуси», пусть встретится с ней хотя бы взглядом. Рысь — настоящий мужчина!

Тем же вечером Луша, укладываясь спать, обнаружила в своей постели мурчащую рысь. Ей бы испугаться, да глаза рыси были такими умными, можно сказать, интеллигентными, с цитатами Сократа в радужке, что Луша ни на секунду не засомневалась — перед ней человек. Судя по бесконечной нежности мурчания — человечище. Коротко говоря, все у них сладилось. В редкие минуты свободы от надзора родительского влюбленные встречались безо всякой магии. Насыщенные были у них отношения. Насыщенные и разнообразные.

Да только хотелось Луше замуж. Официально. С кольцами и девичником. Так, мол, и так, засылай, Лукьян, сватов. Лукьян к папе. Тот в ярость: «Я ж предупреждал о наследстве и ногах!». Потом смягчился: «Есть у тебя уже невеста. Сегодня и познакомитесь». Ушел к себе Лукьян и рысью к Луше. Расстроилась Луша, виду не подает, за ушком чешет, успокаивает. То да се, забыл Лукьян о предстоящем семейном мероприятии. Уснул.

А где же в это время была недостающая часть рыси — сознание? Оно находилось в теле Лукьяна. Первый раз, попав в незнакомую обстановку, сознание удивилось, второй раз залюбопытничало, в третий раз — понравилось! Ух, как понравилось! Столько возможностей. Голубоглазых, кареглазых, ммм, зеленоглазых… Все неохотнее возвращалось сознание рыси домой. Все больше крепло у нее желание остаться в сладком теле юноши. Да Лукьян-то сильнее. Когда в сознании. Бодрствующем. Не спящем. Не как сейчас, когда спит Лукьян под теплыми ручками любимой.

Чудесную невесту нашел папа Лукьяну. Замечательную. Правда-правда. Все как нравится рыси: живые зеленые глаза, огненная копна волос, остренький язычок и ушки. Ткнул папа сына в бок: «Да?». Закивал радостно сын: «Да!». Вытащил папа из кармана колечко и незаметно отдал сыну. Впору пришлось колечко невесте. Не по нашим обычаям, но достала и невеста колечко. Одела жениху. Сговорились.

Проснулся Лукьян, тревожно на душе: «Дай-ка я, Лушенька, к себе ненадолго вернусь». Ан, нет никакого «к себе». 30 килограммов шерстяного мяса и есть отныне «к себе».

С тех пор эти трое «в одной лодке». Лукьян с рысью связан магией, Луша с Лукьяном — любовью. Что, собственно говоря, является самой что ни на есть магией. Высшей магией.

Что касается скульптуры, то существует такое городское поверье: если потенциальная невеста рысь за ушком почухает — жених хорошим человеком окажется, если охотника за ногу потрогает — страсть будет нечеловеческая. А если одновременно — будет вам счастье всестороннее!

АРКИ В ПИОНЕРСКОМ СКВЕРИКЕ

Портал в Гомеле существовал всегда. Долгие годы он был мобильным и неудобным для использования. Перемещался непредсказуемо, возникая где попало и когда попало. Конечно, существовали места, где портал появлялся периодически, например, во время дождя. Узкий проход между домами с лужей посередине. Обойти никак, остается прыгать. Перепрыгиваешь лужу, и оказываешься в… об этом потом.

Или арка в длинном доме на Старом Аэродроме. Это район такой. В понедельник ходишь через арку. Ничего. Во вторник то же самое. Среда обычная. Потом, бац, четверг. 10.30. Идут люди через арку и доходят туда, куда непосредственно ведет дорога. А повезет человеку зайти в арку с 10.31 до 10.32 — и вот он уже в… об этом попозже.

Короче, один дискомфорт.

Кому пришла в голову светлая идея осветить дорогу в пионерском скверике — дело темное. Освещение фонарное и раньше было, а вот в виде арок, собственно и привязавших портал к этой дороге, такого не было. Против такого соблазна портал устоять не смог. Привязался к дороге в скверике, увенчанной дугами новогодних гирлянд.

Говорят, сами Хранители города подпирают вход в портал. Не постоянно, так, для удовольствия. Спорят друг с другом на поцелуй, с каким желанием в портале окажется очередной прохожий. Ох, уж эти влюбленные, им бы только повод найти целоваться.

Наш портал очень дотошный, я бы даже сказала нудный. Как правило, человек не догадывается, что вошел в портал, поэтому думает о повседневной чепухе, заполняющей его каждодневную жизнь. В ней он и оказывается, пройдя портал. То есть выполняет заказы портал детально и в точности с мыслями идущего.

Самые веселые рассказы у сознательных новичков. Один малый, фанат поттерианы, хотел попасть в Хогвартс. Так «хорошо» представил Гарри Поттера, что оказался дома у Дэниела Рэдклиффа прямо на званом ужине. Так как юноша был фанатом Гарри, а не Дэниеля, пришлось хватать со стола палочку для суши, быстренько говорить заклинание «гармония нектере пасус» и сигать в исчезательный шкаф. Хорошо хоть, что его починили.

Собственно, фестивали гомельские, сначала межконтинентальных культур, а потом и межгалактических, начались благодаря сообразительности портало-флаеров. Эти летают туда-сюда, как электровеники, тащат то пианины дюжинами, то живого волынщика. Натянут на недельный праздник реликвий, разных представителей внеземного разума, и пьют с ними на брудершафт до полной потери этого самого разума.

Позитивная история случилась с одним романтичным портало-флаером. Назовем его Кеша.

Кеше приснилась прекрасная дева. С васильковыми глазами и пшеничными волосами. Муза классическая. Ему бы, как и положено в подобной ситуации, отправиться в путь: драконов от суженой отгонять, зло побеждать, умнеть в процессе. Но Кеша поступил иначе. Не как положено. Встал возле первой арки, сконцентрировался на Музе, дал «пять» Хранителям — и в портал. Через минуту вышел оттуда со своей синеокой. Довольный, за руку ее держит, улыбается. И она с него глаз не сводит.

— Спасибо, Иннокентий, что вы меня нашли. Заждалась я вас. Чуть в армию добровольцем не записалась. Пойдемте, Иннокентий, к вам жить вечно, драники кушать да пластинки слушать.

Так что главное с нашим порталом помнить: кому он вход, а кому и выход.

НАБЕРЕЖНАЯ

Очень простая история. На городской набережной в аккурат через место, обозначенное на фото мной, проходит меридиан силы желания Ассоль.

Действует следующим образом. Садишься, загадываешь желание о встрече с суженым с тотальной убежденностью в скором выполнении, представляешь, как это будет в деталях, с ведущим цветом. Встаешь, сдуваешь с ладони в сторону реки воображаемую картинку и идешь пить кофе. Все. Работает как для девочек, так и для мальчиков. И даже для тех, кто не определился. Но там и цвет парусов будет неопределенный.

И еще. По нашей набережной разбросано много меридианов желаний: «Рекс-пекс-фекс», «Ахалай-махалай», «По щучьему велению» и пр. Исполняют желания все. Но специфика есть у каждого. С денежными вопросами лучше идти к «Рекс-пекс-фекс». С карьерным ростом — к «Ахалай-махалай». С развитием магических способностей — к «По щучьему велению». Главное — не перепутать. А то попросишь любви, а тебе все деньги, да деньги…

ГОРОДОК

— Вася, иди домой уроки делать!

— Блиииин, уроки! Мама, какие уроки, мы только в прятки начали играть!

— Вася, я кому сказала! Домой!

Господи, какие уроки? Мне ж уже не надо в школу! Я ж уже большой! Очень даже солидный, по должности и по объему талии, человек. Меня уважает больше трех человек. Не только мама, папа и бабушка, а еще Иван Сергеевич из головного офиса, и Павел Федорович из комиссии по проверкам. На минуточку, у меня не только крутая удочка, но и крутая моторная лодка. Это без учета того, что опарышей мне доставляют из Голландии. Что еще… Банька по субботам с друзьями. А как Саныч веничком березовым проходит, так никто не умеет! Я даже перестал спорить про себя с мамой о вреде пива для моих сосудов после парилочки. Пью себе спокойно. Отвлекаюсь только на звездное небо. Спать-то можно, когда хочешь, а не когда загонят в постель.

А в июле ездили семьей в Египет. Понравилось. Следующим летом в Таиланд поедем. Я теперь все могу. Могу себе радиоуправляемый вертолетик купить, и джип на батарейках. Правда, перед своими трудно отмазку придумать. У меня дочка. Сказать, что перепутал? Или в подарок к Барби давали?

Могу весь мир объездить; заниматься, чем хочу; надевать, что хочу; есть, что хочу, дружить, с кем хочу; жить, с кем хочу…

Мама, позови меня, маленького, вон с того окошка слева на третьем этаже вот этого зеленого дома. Я прибегу домой, целую секунду надутый от того, что меня оторвали от важнейшего делания секретиков. Тут же забуду, услышав туду-ду-ду, ду-ду-ду-туду-ду. «В поисках капитана Гранда!» На столе мороженое чуть-чуть подтаявшее. Плюхнусь на кресло возле окна, вытащу из-под попы раскрытого Фенимора Купера, обниму теплого, ни разу не пушистого, любимого мишку и зажмурюсь от счастья. Весь мир мой.

Разбирайте окошки и домики «Городка». Для себя, своих детей, детей своих детей. Это только кажется, что домиков мало. Их столько, сколько нас. Домик есть у каждого, у кого есть детство. Тук-тук, к вам гости!

КИНОТЕАТР «КАЛИНИНА»

Кинотеатр «Калинина» особый в нашем городе. Вы поймете это сразу. На здании нет названия. На фасаде нет, над афишами нет, у входа в кассы нет. Нигде нет.

«Где оно?» — спросите вы. Куда оно делось?

В том-то вся соль! Оно ушло. Причем «кинотеатр» от названия остался. Висит себе спокойненько на углу. А вот имя собственное — «Калинина» ушло. По своим делам. Иногда на него натыкаются в парке, но чаще в кафе «Старое время». Калинина там уже все официанты знают. Как услышат в третий раз: «Господи, прости мя грешного», — тут же чекушку несут и приговаривают утешительно: «Господь с тобой». Вот в этом особенность кинотеатра и заключается: персонажи фильмов могут спускаться с экрана. Правда, ненадолго. Это Калинину повезло снаружи висеть, вот и болтается по городу. Остальные так, на время сеанса. Зато могут в фойе под лестницу спрятаться и поболтать, посмеяться. Чтобы персонаж спустился с экрана, надо просто этого захотеть. При этом ясно понимать: перед тобой не актер, а персонаж! Не тот, кто играет, а тот, кого играют. А то я как-то смотрела в кинотеатре фильм «Титаник». Что мне пришло в голову с Ди Каприо пообщаться? Он даже не в моем вкусе. Так он три часа про Розу рассказывал. Восхищенно, влюбленно, нудно. Джек Джеком, одним словом.

Гораздо приятнее было, сидя на корточках и опираясь на зеркальную стену, слушать Джека Батлера из «Перекрестка». В отличие от Джека из фильма-катастрофы, этот Джек так же хорош, как и сыгравший его Стив Вай. И молоденький.

Но это все прелюдии.

Как юному алмазному буддисту мне хотелось поговорить с главным учителем, я бы даже сказала, директором школы, с Буддой. О чем? Да мало ли о чем. О погоде в нирване. Порадовало ли его, когда в момент просветления он сдержанно офигел, а его партнерша совсем не сдержанно так, по-женски: «ах… еть!». Ну и вообще спросить, как там наши. Душевные в целом вопросы интересовали. До собственных священных глюков я тогда не доросла, нужны были другие методы. Вот тут-то я про кинотеатр «Калинина»» и вспомнила.

Там как раз шел «Маленький Будда» Бертолуччи. Маленький не маленький, но все же Будда. Пришла. Захотела. Отозвался. Сошел. Пошли в фойе. Сели рядышком в позу лотоса. Я стараюсь отвлечься от того, что передо мной молодой и красивый Киану Ривз. Получается с трудом. Совсем не получается. Думаю, как бы отвлечься, слова умные вспоминаю. Девачен, бодхисатва… И тут Маленький Будда говорит:

— Расскажи мне сказку.

— Что?

— Расскажи мне сказку, — и глаза закрыл, чтобы лучше видеть.

Маленький. Будда, но маленький. Ну, слушай, малыш.

«На далекой-далекой звезде жил-был мальчик. Волосы, как воронье крыло, глаза, как янтарь в штормовой день, музыку сердцем чувствовал, с ветерками разговаривал. Была у него подружка. Во всем ему противоположность. Белая лебедь с лазурным небом в глазах, хохотушка, непоседа. Объединяла их одна песочница и любовь к звездам. Закопаются в нагретый за день песок и всю ночь вверх смотрят. «…Видела?..» «…Ага…» «…Вон там!» «…Ага!»

Иногда звезды прятались за облаками. Тогда мальчик стучал по деревянному бортику песочницы, а девочка сыпала песок, то себе на коленку, то на рукав платьица. Получалась музыка. Мальчик, конечно, мог поговорить с ветерком, и тот разогнал бы облака. Но зачем? Делать музыку самому так интересно! Наоборот, мальчик попросил ветерок принести еще инструментов, и тут же над песочницей пролетела стайка медных, бронзовых и пурпурных листьев, звенящих, скрипящих, щебечущих. Словом, мелодичных. Дети стали ловить листья и ухватили одновременно один красный большой, как парус, с золотистыми прожилками. В этот момент сквозь толщу облаков пробился могучий космический ветер. Он подхватил детей, как тополиную пушинку, и понес по Млечному Пути.

Наконец, мальчик крикнул: «Хватит!». Ветер послушно остановился и бережно опустил детей на обочине дороги, планете, совсем не похожей на их родную звезду. Прощаясь, ветер бросил в парус горсть воспоминаний о доме. Лист натянулся, как струна, и порвался пополам прямо по центральной прожилке. Подхваченные местными ветрами, дети разлетелись в разные стороны и вскоре потеряли друг друга из вида. Напрасно мальчик упрашивал зюйд-вест не разлучать его с подругой, ветер не понимал его языка.

Планета оказалась довольно милой, теплой и красивой. Но такой многолюдной! Надо ли говорить, что мальчик все время искал свою подружку. Долго искал. Так долго, что стал забывать ее облик. Надеялся на половинку листа. Представлял, как встретит свою хохотушку, приложит свою половнику к ее половине, и совпадут они и по цвету, и по контуру.

Не поверите, но оказалось, что на этой планете живет много людей с половинками листиков. Ищут свои половинки, прикладывают, не совпадает, опять ищут, опять прикладывают. Иногда так устают искать, что становится им все равно, совпало или не совпало. Сколько можно искать, и так неплохо. Оно и вправду часто неплохо. Даже хорошо местами. Если еще заняться чем-то всепоглощающим, например, бухгалтерией или кругосветным путешествием, то вообще «зер гуд». На тоску ни времени, ни сил. Что категорически нельзя делать в такой ситуации, так это впускать в свою жизнь музыку. Она все портит. Проделывает в коже, в мышцах, особенно в сердечной, трещинки, щелочки, дырочки, и тогда от тоски уже никуда не деться. Как только мальчик брал в руки местный музыкальный инструмент, к нему возвращалась тоска, и наступал очередной этап поиска подружки. Но не тот цвет, не тот рисунок…

Однажды накануне своего дня рождения он услышал по радио, что совсем рядом с планетой будет пролетать крупный астероид. «…Видела?..» «…Ага…» «…Вон там!»

«…Ага!», — вспомнил мальчик. «Пойду смотреть… Мало ли что…»

К ночи все газоны, скамейки и плоские крыши были заполнены взволнованными жителями города. Казалось, все смотровые места уже заняты, но мальчик быстро нашел свое место. В песочнице.

Растянувшись в полный, далеко не мальчишечий рост, он смотрел в звездное небо. Если бы он знал Стругацких, то тихонько бы бормотал себе под нос: «Когда созреют гроздья звезд, расправит плечи млечный мост… тогда раскроется Душа, бери ее, читай страницы, и из небесного ковша тебе захочется напиться… вдохнуть озон чужих планет. Ты знаешь, там встает рассвет и новые миры родятся… и долго подлинная даль кружит туманности спираль, как будто замысел Шекспира…»

Вот он, астероид Флоренс, камень в форме листа с прожилками, точками и пятнами от шалости космического ветра. Мальчик положил на ладонь свою половинку листа. На бесконечное мгновение в застывшем времени от далекой-далекой звезды, не видной никаким глазом, ни вооруженным, ни невооруженным, отделился луч, прошел сквозь астероид и, разделившись на два луча, опустился на планету. Один луч солнечным зайчиком щекотал ладонь мальчика. Второй луч стрелой уходил куда-то за горизонт. Мальчик вскочил на ноги: «Запомнить! Бежать! Ура! Спокойно. Теперь просто спокойно идти». Он стряхнул песок с потертых джинсов, теплее завернулся в любимый шарф и уверенно пошел по дороге, освещенной светом их родной звезды. Рано или поздно он найдет свою подружку. Тем более кто знает, быть может, она идет ему навстречу?»

Я замолчала. Маленький Будда открыл глаза. Улыбнулся уголком губ, как умеет только Будда, и все его реинкарнации. Еле слышно произнес:

— Спасибо… Моя очередь. Ты ищешь секрет просветления? Я раскрою его тебе. Все, что тебе надо сделать, это… — и тут он растворился в радужном пространстве. Так персонажи возвращаются на экран. Не все тают в радужном пространстве, но тают все.

Я выдохнула. Что ж… Теперь мне Киану Ривз должен сказку. Желательно на ночь.

Медитация

«Правильный выбор»

Закройте глаза. Глубоко вдохните, выдохните. Спокойно дышите. Представьте, что вы оказались в этой картинке. Перед вами несколько дорог. Все они кажутся одинаково привлекательными. Вы становитесь точно на пересечение всех дорог, и одна из них начинает светиться. Это она, та самая правильная дорога. Тот самый верный выбор. Вы делаете шаг по этой дороге, и сама дорога придаёт вам силы… Глубоко вдохните, выдохните, откройте глаза.

ЛЕСТНИЦА

Переход от ГЦК к дому молодежи — самое загадочное место в городе. А именно та его часть, где железные уголки, подпираемые бетонными перегородками, пытаются удержать незаметный, но настойчивый рост ступенек. Столетиями жители ходили по этой дороге, стирая и стаптывая ступеньки. А они поднимаются снова и снова, не особо набирая высоту, но и не теряя ни одного своего сантиметра.

Ну и что? — скажете вы, — что здесь такого, мне какой интерес, какая польза от этого?

Если вас устраивает быстренько сморщиться, закостенеть и зашаркать ногами, то пользы от лестницы и правда никакой. А вот если вам хочется быть долго-долго молодыми, с неизменными килограммами вокруг талии и постоянным количеством морщин на лице, нулевым количеством, вам надо туда. Даже можно особо не медитировать, мир во всем мире не представлять. Так, посидеть на ступеньке минут 10–15, листики поперебирать. Все само собой произойдет. Вольется молодость через пятую точку в тело и растечется по клеточкам. Через пятую точку вообще самое эффективное двустороннее движение происходит.

С чего у этого проходного во всех смыслах места такая волшебная сила?

Когда-то давно одна юная дева влюбилась в бессердечного красавца. Что с юными девами делать, чтобы они влюблялись в сердечных красавцев, непонятно. Скучно им, что ли? Тянет их на бессердечную красоту. Вот если бы они просто в красавцев влюблялись, хоть какой-то смысл был.

«Смотрюсь в тебя, как в зеркало» и так далее. А это что такое? Через страдание к святости? Чем больнее, тем заслуженнее? Так положено в юные годы?

Ну да ладно, у нас все-таки реальная история, вернемся к ней.

Прекрасная Настасья, а деву звали Настасья, по своей наивности призналась юноше в своих чувствах. Люблю, мол, всей душой. Пойдемте, Василий, гулять под луной и смотреть, как романтично падают белые листья вишни харитоновской. Отчего не пойти с чернобровой голубоглазой горлицей? Гуляли, смотрели, в целом, хорошо время провели. Настасья еще больше укрепилась во мнении, что юноша — ее суженый и с завтрашнего дня будет у них крепкая семья всем на радость. Юноша убедился, что красивых девушек много не бывает и свобода наше все. Одна луна, а какими разными сторонами повернулась к молодежи в эту ночь…

Ждет Настасья суженого день, ждет другой. Не идет. Подождала неделю, и сама к нему пошла. Подходит к дому, глядь в окошко, а юноша чемодан собирает.

— Куда это ты собрался? — спрашивает.

— В дальнее путешествие, в Бразилию на карнавал в поиске себя и своего наивысшего предназначения, — отвечает юноша и последнюю красную рубаху заталкивает в битком набитый красными рубахами чемодан, — осознать, так сказать, свое место в жизни и географическом центре Европы. Или Америки. А как осознаю, сразу назад, к тебе.

Поцеловал в лоб Настасью и пошел налево от камня перекрестного. Туда, где коня потеряешь. Хитро, коня-то и так нет.

Ждет Настасья в душистых клеверах, ждет в пушистых снегах. Ни в одном глазу ни сомнения, ни усталости.

Является Василий. Загорелый, белозубый. С бородой.

Еще краше, еще соблазнительнее.

Вещи к переезду Настасья давно приготовила, Бусы, сережки в шкатулке. Платочки, кружева в узелке. К знакомому дому пошла. Издалека слышен женский голос звонкий: «Милый, кровать к окну передвинь, хочу просыпаться, птичек в открытое окошко слушать. Как они у вас называются?». «Петухи, дорогая».

Замерла Настасья. Вышел Василий на крыльцо, заметил Настасью, подошел к ней. «Это не то, что ты думаешь. Болеет она, подобрал, обогрел. Не оставлять же на холоде».

Все понимает Настасья: «Не волнуйся, подожду». Ждет, уверенно и терпеливо. Суженый ведь. Так хорошо ждала, что выздоровела женщина заморская, да таких ладных деток родила, один бойче другого. А другой — третьего.

Идет Настасья по дороге, навстречу суженый. «Ждешь ли, Настенька?» «Жду, милый». «Жди, Настенька, подниму деток и к тебе». Ждет Настасья. Легко, спокойно. Без напряжения.

Выросли детки. Стали дядями усатыми. Нарасхват у пола противоположного. Как папа.

Встречает Василий Настасью у колодца. «Докладываю обстановку. Надо построить три-четыре дома для детей и внуков и сразу к тебе. Подождешь?» «Конечно, подожду. Осторожно там, с гвоздями». Что характерно, ждать Настасье все легче и легче. Взгляд у суженого все ласковей, голос все нежней. Такой же красавец, но чувствует Настасья в нем сердечность незнакомую. Изменился Василий. Может, годы взяли свое, а может красные рубахи кончились. Нравится Настасье сердечная красота. Взрослеет Настасья.

А суженый в раж вошел, своим дома построил и давай всем желающим хоромы да избы рубить. Что там тех жителей, полмильёна с одного берега реки и полмильёна — с другого. Рубанком туда-сюда водит, любо-дорого смотреть. Рука мускулистая, глаза добрые. Ну как такого не любить?

Посмотрела Настасья на первых сто домов и задумалась. Это ж сколько времени займет благоустройство горожан? Это ж какая она будет через… через… надцать лет? Надо что-то делать!

Пошла Настасья к вишне своей любимой. Харитоновской. Села на пригорочек. Ждет чуда. Что-что, а ждать Настасья умеет. И дождалась. Пошла из земли в Настасью сила неведомая, цвета мокрый асфальт, мягкого действия. Стали морщинки разглаживаться, гормональный фон стабилизироваться, волосы блестеть и в локоны на плечах складываться. Семнадцать лет с половиной на вид. С того момента ждать вообще легко стало. В семнадцать лет с половиной что там ждать. Попела, потанцевала, радугу нарисовала, лето и прошло. За малиной сходила, бусики из рябины сделала, осень с зимой закончились. Главное — вовремя на пригорочек под вишенку забегать, молодостью подзаправиться.

Незаметно для всех на берегу реки вырос город. Посмотрел Василий на дело рук своих. Красиво, сердечно. Пошел Настасью искать. А она и не терялась. Сидит на своем любимом месте, в ладошку белые лепестки складывает. Сел суженый рядом с ней. Обнял, конечно. Сидит. Молодеет. Борода из седой в русую превращается. «Пойдем, — говорит, — Настасья, домой. Чаю так хочется. Твоего. С лепестками вишни харитоновской».

Прошло время. Вместо вишенки другое дерево выросло. Вместо жилых домов — дома культуры да творчества, вместо внуков — прапрапрапраправнуки. А чудо осталось. Источник молодости. Как спа-процедура. Посидел — покраснел. Помолодел, значит. Эффект накопительный. За раз незаметно, а курс 8–10 посещений — и узнает только родная мама. По родинке на попе, счастливым глазам и убежденности, что вы всегда были неотразимы!

ДВЕРЬ

С чего начинаются самые интересные приключения? Правильно, с двери. Если не открыть дверь и не выйти из дома, то даже самые живучие приключения не дождутся вас, покроются мхом и уснут вечным сном. Если вы не откроете дверь в голове своей фантазии, то вы так и останетесь на 4-м этаже в 9.31 в кабинете статистики подшивать к годовому отчету диаграмму движения по кварталам. Если вы не откроете дверь в своем сердце, вы так и не выйдете на дорогу романтического знакомства с последующим кофе в постель.

Ничего в жизни не случается, если вы не открываете дверь. Сама жизнь случилась потому, что кто-то для вас открыл дверь. Но это единственная ситуация халявы. Дальше сами.

В теме «глубинный смысл дверей в нашей жизни» есть один нюанс. Дверь должна быть ТА. Узнать и открыть ТУ дверь — это целая наука. Поэтому сначала мы учимся на обычных дверях. Распознаем входную, почти не ошибаемся с туалетной, осторожно экспериментируем с сердечной.

Когда мы готовы, мы находим дверь, за которой нас ждет Самое Главное Приключение в нашей жизни. Правил нет никаких. Одни люди возвращаются, другие — нет. Кого-то за дверью ждет любовь всей ее жизни, кого-то смысл всей его жизни. По слухам, кого-то за дверью ждало личное вознесение, но точно мы не узнаем. Вознесся…

Не обязательно, что главное приключение в жизни выглядит как блокбастер. Оно может быть маленьким и тихим, но жизнь после него никогда не будет прежней.

Один приятель рассказал мне, как он открыл дверь, шагнул и вдруг начал падать. Испугался. Потом смотрит, не так уж он и падает. Скорее летит. Успокоился. Осмотрелся. Вправду летит. На параплане. Кругом красота, дух захватывает. Горы в зеленых шапках деревьев. Море мерцает серебром. Никого. Только он и небо. Приземлился прямо в виноградник. Сорвал зеленую холодную ягоду, приложил к пылающему лбу, и все. Вот оно счастье.

Раз я рассказываю вам эту историю, понятно, что приятель оттуда вернулся. При этом он там остался.

Дверь эта у каждого своя. Но в нашем городе есть одна такая, которая подходит многим. И мы даже знаем где…

ЯЩЕРИЦА ЯША

В нашем городе много скульптур животных. Много рысей. Но как мы помним из прошлой истории, наша рысь — не животное, наша рысь — человечище! Из мелких зверушек самой знаменитой считается ящерица Яша возле фестивального парка. А вот насколько она мелкая, судите сами.

Фестивальный парк создали полвека назад. Сейчас трудно представить, но эти огромные пахучие сосны посадили школьники. Каждый пионер отвечал за свое деревце. Классный руководитель Вера Захаровна Князева лично следила, чтобы пионер был достоин этой высокой чести. Не списывал, не опаздывал, ворон не считал. Не делал, чего не положено. Только то, что положено. Последним наказанием было отлучение от своего деревца.

Сейчас парк находится в центре фестивального района. А тогда парк медленно переходил в лесок, поле и деревушку. Лесок настоящий. С непугаными животными. Белочками. Зайчиками. Волками. Не очень разбирающимися в разнице между лесом и парком. Может даже особо выделяющими для себя парк. Столько молодняка бегает под присмотром всего одного безопасного на вид взрослого.

Про волков знали все, поэтому ночью в парк не ходили. По одному не ходили. Вдвоем ходили. Влюбленных мало чем проймешь. Идут, за руки держатся, в глаза друг другу смотрят. Они даже динозавра не заметили бы, не то, что комок серой шерсти на четырех лапах.

Пионерка Соня была не простой девочкой. Красивой, раз. Умной, два. Котов любила больше, чем пятерки по математике, три. Вы бы устояли? Вот и ящерица Яша не смогла. Она хоть и ящерица, но он. Мальчик. Яша. Заприметил Соню со дня посадки саженцев. Она шла без пары, отстав от других ребят, хлопала по бедру томиком стихов Гумилева, выстукивая ритм своему не пионерскому пению. «А не спеть ли нам песню, аааааа любви!..» Книга выскользнула из рук Сони и упала прямо на Яшу.

Яша замер. Соня подняла книгу. Как по мне, что мышь, что ящерица — надо визжать. Девочка ты или нет? Тебя когда девочкой задумывали, что в договоре под пунктом номер шесть было записано? Визжать при виде мелких животных, как то: мыши, тараканы, сколопендры и тому подобные ящерицы. Подписала? Визжи.

Но Соня не завизжала. Как вы уже поняли, Соня находилась в романтическом возрасте, когда сосновые шишки кажутся плодами любви, а каждая животина — заколдованным принцем.

Когда видишь заколдованного принца, надо не визжать, а что делать? Правильно, целовать. Соня осторожно двумя пальчика подняла Яшу, посадила на ладошку и поцеловала. Самым настоящим поцелуем подростковой мечтательной любви…

Ждем… Ждем… Ждем…

Неа. Чуда не произошло. Ящерица в принца не превратилась. Соня сперва расстроилась. Она решила, что слишком молода и слишком неопытна и ее поцелуй еще не набрал магической силы, превращающей животное в человека.

Соня действительно была слишком молода, чтобы знать, что некоторые животные просто животные. Их можно зацеловать до дыр, до костей, но максимум, что они смогут, — это стать приличными животными.

Яша не был заколдованным принцем. Яша был ящерицей. Поцелуй Сони разбудил в нем неведомые ранее чувства. Целых три. Не прятаться. Целоваться. Защищать. Целоваться больше всего. Только с чего Соне целовать Яшу теперь, когда она убедилась, что принц с него никакой? Яша крепко задумался. За что целуют принцев? За корону? У Яши ее нет и не будет. За брутальную небритость и узкие джинсы? Яша был несилен в биологии, но понимал: все, что ему светит, — это чешуйки. За подвиги? За подвиги! Яша готов был защищать Соню от тысячи драконов, попадись они только в нашей белорусской экосистеме.

Соня сидела на уроке химии и первый раз в своей правильной школьной жизни нарушала правила поведения ученицы на уроке. Она не слушала учителя. Она мечтала словами любимого поэта. «Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка…» Все стихи для Сони были про любовь. Поэтому, когда она дошла до строк «тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи в горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь», сам собой сложился план на ночь. Почувствовать, что чувствовал он, милый мальчик! В парк! Ночью! В одиночку!

Сказано — сделано. Ночь. Парк. Соня одна. Но мечты! Мечты сбываются! Хотела волка? Прошу не жаловаться. Собственно, Соня и не жаловалась. Некому. Просто испугалась. Бешеный, не бешеный, но голодный волк, это неприятно. Опасно даже. Соня прижалась спиной к тоненькому деревцу. Волк приближался.

И тут между Соней и волком встала маленькая ящерица Яша. Где-то под чешуйками отстукивали ритм три фразы «Не прятаться. Целоваться. Защищать… Не прятаться. Целоваться. Защищать… Не прятаться. Целоваться. Защищать». С каждым повтором Яша становился все больше и больше. Белочка, зайчик, лисичка, волк, огромная ящерица Яша…

История умалчивает, отчего сбежал волк. Может от страха, может от удивления. Но что мы знаем наверняка, Соня снова поцеловала Яшу. Поцелуй не превратил его в принца, но героем он остался навсегда. Железным рыцарем. Напоминанием о великой силе поцелуя, с разными, но всегда чудесными результатами. Так что чудо все же произошло.

Парковая аллея влюбленных, кстати, посвящена именно героическому поступку влюбленного Яши. Так что в мечтах о любви перед выходом на аллею задержитесь у верстового камня и почешите за ушком ящерицу Яшу.

ЛЕСТНИЦА В НЕБО

Лестница в парке, идущая от Лебяжьего пруда к беседкам Хранителей, скамейке и Дворцу, уникальна. В буквальном смысле этого слова. Другой такой нет. Была еще лестница возле Лодочника, но ее убрали. И напрасно. Она была для отвода глаз. Вроде тоже лестница и высокая, наверняка в небо. Но мудрых внимательных интеллигентов длина никогда не обманывала. Главное в предмете не размер, а возможность им пользоваться по назначению.

А какое назначение у лестницы в небо? Правильно, являться дорогой в Небо. На верхний ярус парка можно и на крыльях любви взлететь. Собственно, по парку только влюбленные и перемещаются. Кто пешим способом, кто воздушным. Забредет случайный прохожий. Надышится воздухом любви. Глядишь, а тетива-то натянута. Стрела уже выбрала направление. Сейчас полетит вон в ту юную красотку в джинсах со стразиками. Или нет. Вон в ту, с рюкзачком через одно плечо. Да, сколько же их, юных и прелестных. Эй, прохожий, приходи!

А ступеньки той лестницы, ненастоящей, которую убрали, даже не соприкасались с землей. А настоящая дорога в Небо хоть и ведет вверх, но все по матушке Земле, все по ней, родимой.

Так вот, рассказываю, как работает лестница в небо.

Сначала вы должны сесть и крепко подумать: «А на что мне это надо? Живу себе спокойно, плюшки ем по вечерам, шашлыки по пятницам. Даже с соседями не ругаюсь. Желания, конечно, есть. Но из тех, что сам не могу исполнить, разве что одно терзает. Хочу круглый год 26 градусов тепла во всем городе вплоть до Романовичей. Так чего мне не хватает?». И ждете ответа. Если ответ: «Всего хватает, иди домой и не дури голову», вы облегченно выдыхаете, вскакиваете, мчитесь к центральному рынку, покупаете плюшки и самый большой букет цветов — и бегом к жене, есть и любить.

Если откуда-то из поджелудочной железы поднимается ответ: «Не хватает», вы еще раз проверяете себя. Может, вам не хватает витамина В или тушеных овощей. И только глубоко уверенным в том, что «вам туда надо», человеком вы встаете с первой ступеньки лестницы и проходите ее всю снизу вверх. Этим вы показываете ей, а может, мирозданию, что вы выбрали дорогу в Небо. Надеюсь, всем понятно, что речь не идет о смерти? Это совсем в другую сторону, и не по этой лестнице. Если у вас музыкальный слух или особая чувствительность стоп ног, вы услышите звук или ощутите содержание каждой ступени.

Вы поднялись наверх. Можно идти домой. Или прогуляться к фонтану напротив Дворца. Неважно.

Первое время вам будет казаться, что ничего не изменилось. Но это не так. Однажды в понедельник вы приносите домой свои любимые плюшки, включаете долгожданных последних «Карибских пиратов» в хорошем качестве, кричите: «Жена! Скорей! Начинается!», специально не жмете для телеэффекта на паузу, откусываете кусочек вкусняшки и парализуетесь от недоумения. Невкусно! Не понял. Еще кусь. Вообще невкусно. Кусь-кусь. Никак.

Отсутствие вкуса к плюшкам вам кажется досадным недоразумением. Несвежие. Не та партия. Не та закваска. Но и во вторник, и в среду, и даже в четверг плюшки невкусные! А когда в пятницу вино, шашлык и песня «Лето — это маленькая жизнь» не услаждают, как обычно, ни пупырышки на языке, ни улитку в ухе, вас охватывает настоящая паника.

Что происходит! Мне же это нравилось! Жена, что ты подмешала в борщ?! Это все новый кондиционер для белья! Верни мне мои плюшки!

Жена пугается и внепланово отпускает вас с друзьями на рыбалку. Скучно.

Заваливает вас полезной работой по дому. Не помогает.

Придумывает пристроить вашими усилиями веранду на даче. Ненадолго отпускает, но земля под постройку заканчивается буквально на третьей веранде.

Дальше — больше. Работа становится невыносимой своей бессмысленностью и бесполезностью.

Домочадцев-людей вы путаете с домочадцами-питомцами. Заметите это вы только тогда, когда скажете дочери, выходящей из ванны: «Маруся, а закопать?».

Посыпятся друзья. Одни уйдут сами. Еще бы, они к вам со всей душой и плюшками, а вы с безумными глазами и осиновым колом. От других уйдете вы. Знают ведь, что вы на манке, а провоцируют! Ну как без осинового кола обойтись!

Дольше всех продержится жена. Но потом не выдержит и она. «Рыбка, — скажет она, — я в соседней комнате, если через месяц не всплывешь, вызываю скорую». Ее как раз понять можно, она же по лестнице в Небо не ходила. С ее стороны, между прочим, это подвиг. Должен же кто-то в семье оставаться трезвым.

Вместо поедания плюшек вы бродите по улицам города, может быть, забредаете в парк, идете по набережной и вдруг слышите музыку. Приглушенную, словно из подвала. Гитара, флейта, губная гармошка. Понятно, как жить дальше, не становится, но становится хорошо. Таки блюз…

Следующий кусок дороги в Небо состоит из множества «вдруг». Безудержный восторг будет сменяться всепоглощающей тоской. За вежливым незнакомцем с билетиком в Рим на Рождество последует беззубый философ с финкой в рукаве. Слава богу, ножик пластмассовый. Но вы так испугаетесь, что побежите, не глядя под ноги, споткнетесь о стопку книг возле мусорного бачка и взлетите.

Глядя на все сверху, вы воскликните: «Ёперный бабай! Так вот как все устроено!».

А потом: «Как же интересно!».

И чуть погодя: «А вот здесь я не согласен, надо переделать».

Спуститесь на землю, переделаете или сделаете заново с нуля и удовлетворенно крякнете, глядя на дело рук своих животворящих.

Придете домой, обнимете крепко жену, потискаете детей и растянетесь на любимом диване, вспоминая, что там еще ценного вы видели в полете. Расскажете младшенькой сказку собственного сочинения, выключите электричество в ее комнате, поцелуете в лобик и пойдете на выход. Она, не открывая глаз, сонным голосом протянет: «Ну, папа, ну, выключи лампу». Вы хихикните, накроетесь пледом, чтобы ваш свет никому не мешал, и пойдете на балкон считать звезды, вырезать старшему меч из деревяшки на новогодний утренник и придумывать рифму к слову «пакля».

ЦВЕТЫ

Наша история о цветах на клумбах парка. Кажется, ну что в них такого? Красивенько отцвели под летним солнышком и как их и не было.

На самом деле все парковые цветы непростые. До последней фиолетовой хосты вдоль дорожек. Это с ними давно. С того времени как во дворце появилась молодая прелестная цветочница.

Цветочница была влюблена. Когда мы влюбляемся, нам хочется зацеловать все, что находится в радиусе нашего видения. А если еще есть доступ к телу объекта влюбленности, то вообще затискать насмерть.

Цветочница любила графа Николая.

— Если бы ты знала, Машенька, — восторженно говорит Николай, — какой человечище Ваня Крузенштерн! Ветра душой чувствует! Из Тихого в Индийский океан на честном слове проходит! А как интересно про дикарей рассказывает!

Сам Николай не менее увлекательно рассказывает. Можно заслушаться. Если бы не одно но. Не Машенька цветочница. Цветочница — Катенька. А Машенька — любовь Николая, тайная. Для всех тайная, кроме Катеньки. Но когда молода и влюблена, это кажется такой мелочью. Пусть называет как угодно. Машенька, Глашенька, Лизонька. Лишь бы сидел рядом. Лишь бы вдохновенно делился картинами своей жизни.

— Как вы, Николай Петрович, интересно рассказываете, — ласково говорила Катенька, перебирая в тонких пальчиках лепестки полиантовой розы.

— Это что, Машенька, послушала бы ты как говорит Вольтер! Страсти, Машенька, это паруса, надувающие корабль! Иногда ветер топит корабль, но без него, Машенька, корабль не мог бы плыть! Как точно и как тонко!

Похоже, ветер загнал на рифы и корабль «Николай», и корабль «Катенька». Но кто лучше поймет печаль от невозможности быть вместе, как не тот, кто переживает ее сам. Николай растягивался на траве в тени серебристого клена и рассказывал, рассказывал бесконечные истории своей героической, полной приключений жизни. А Катенька слушала, надеясь, что их никто никогда не потревожит. Но прибегал посыльный, приносил письмо из столицы, и Николай уезжал.

Катенька оставалась со своими цветами. Преданный взгляд девушки в каждом цветке видел глаза любимого, губы любимого, думаю, даже уши любимого и другие части тела, скрытые одеждой, но проникающие в стыдливые фантазии юной Катеньки. Из ее нежных рук любовь текла прямо в сердце каждого лепесточка, которого она касалась. В какой-то чудесный момент цветы стали отвечать Катеньке взаимностью. Целовать, конечно, ни тюльпаны, ни рододендроны не могли, но что смогли они, дай бог каждому такой подарок.

Шли годы. Рассказы сменялись поездками, поездки — рассказами. Граф рос в чинах, болезнях и морщинах. А Катенька оставалась такой же юной и прелестной. Николай смеялся и просил Катеньку поить его тем же, что пьет она сама. Катенька смущалась, особенно когда граф брал ее тоненькую ручку, и гладкая бархатная, как лепесток розы Травиаты, кожа касалась грубой щеки немолодого лица. Катенька смущалась, но руку не убирала.

— Ты, колдунья, Катенька, — ласково говорил Николай, — и это было как признание в любви. В конце концов он запомнил ее имя. — Катенька, наколдуй и мне вечную молодость, я столько хочу успеть. Я хочу увидеть глаза одного бесчестного человека и сказать ему: «Вы, подлец, сударь. Вы обещали Мир. Вы нарушили императорское слово. Когда-нибудь Россия поможет Франции, и вы увидите истинное благородство». Еще я хочу в кругосветку с Ваней. Я бы в Атлантическом океане спустился пониже Аляски, еще ниже, ниже. Наверняка там такие пляжи и холмы, что захочется побродить там месяц-другой. Или весь летний отпуск. А уезжая, на память нацарапать на пальме «здесь был Коля». Или… Или на холме выложить белыми ракушками «Голливуд». А еще, Катенька, хочу сделать наш город приморским, чтоб плескались волны черноморские у самых стен моего дворца. Сколько всего я сделаю, Катенька, если у меня будут время и силы. В чем же секрет твоей молодости?

Как-то по весне граф вернулся из поездки взволнованным и с порога стал звать Катеньку. Она прибежала, благоухающая розами и фрезиями.

— Катенька, зашел я в книжную лавку в Петербурге, как всегда, в отдел древнеславянской культуры. Так, по мелочам нашел кое-чего, Златоуста например. Что-то меня потянуло к фантастике. Поднимаю «Утопию» Платона, а под ней пергамент «Лунный календарь для садоводов», а на какой год — оторвано. Заинтересовался, ищу дату, и мне попадается на глаза статья про магическую силу цветов. Все, как у тебя: и гладкая кожа, и стройный стан, и ясный взгляд. Еще там написано, что цветы обретают магическую силу дарить молодость тому, кто с любовью неземной ухаживает за ними. Катенька, это кого ты с такой силой любишь? Цветы? Или… Или… Катенька…

— Коленька…

Да. Вот так. Кому Николай Петрович, а кому и Коленька.

Долго жили Николай с Катенькой. Море, правда, граф ко двору не подвел, зато грот сделал. Наполеону перчатку в лицо не бросил, мягким стал, понятливым. Шерше ля фам. В кругосветное путешествие сам передумал ехать. Какое путешествие, да еще кругосветное, когда тут такое… А цветы такими и остались. Магическими. Если просто на них смотреть, минутки прибавляются, мелкие мимические морщинки исчезают. Аккуратно лепесток пощупать, время замедляется, соли и камни в почках растворяются. Ну, а если за цветочками поухаживать, да с любовью и лаской, вернутся ваше юное тело, страстная душа и ясная память. Как у Машеньки. Тьфу ты, как у Глашеньки? Лизоньки? Лушеньки? Катеньки!

ДОМИК НАД РЕКОЙ

В нашем городе проживает один путешественник-волшебник. Иногда эти две профессии сочетаются, и тогда город получает такие милые уголки, как этот домик над рекой. История путешественника-волшебника — а зовут его Сеня — не то чтобы печальная, но грустинка в ней присутствует. Судите сами.

То, что Сеня растет путешественником, родители поняли, когда перепуганные и с милицией на хвосте нашли пропавшего трехлетнего сына в магазине игрушек. На вопросы родителей: «Сенечка, ну как же ты мог, мы же волнуемся, тебе что, машинок не хватает?» Сеня спокойно и уверенно ответил: «Счастье здесь».

То, что Сеня растет волшебником, стало понятно при пересчете трехлитровых банок варенья. Их становилось больше. С каждым днем. С каждым просмотром Карлсончика дорогого. Как выяснялось при вскрытии, часть банок была с кизиловым вареньем. Сеню не связывали с находкой. Но когда в очередной раз родители при Сене завели разговор о странном происшествии, он так же спокойно и уверенно сказал, показывая на банки: «Здесь счастье».

Скоро стало ясно, Сеня сбегает в места, в которых чувствует себя счастливым, и притягивает вещи, которые делают его счастливым.

Появление радиоуправляемого вертолетика еще можно было объяснить рациональными причинами. Но настоящий вертолет посреди двора с летчиком, нервно озирающимся по сторонам с немым вопросом в глазах: «Сеня, зачем?», окончательно всех убедил. Сеня материализует все, что пахнет для него счастьем.

Сеня вырос, вытянулся и возмужал. Сбегать в счастливые страны перестал. И так отпускали. Родители привыкли, успокоились, купили Сене рюкзак и компас. Научились использовать Сеню в корыстных целях.

Например, хочется маме шоколадных трюфелей фабрики «Спартак». Она садится возле Сени и, закатив глаза, мечтательно начинает:

— Представь, сынок, шоколадный шарик совершенной формы кофейного цвета, он дышит в твоей ладони, поддается теплу руки, тает, и ты видишь там внутри, как в пещере Али-Бабы сливочно-шоколадные реки наслаждения… Сеня принюхивался, блаженно улыбался, раскрывал ладонь, и мама подхватывала конфетку тонкими пальцами пианистки.

Однажды Сеня пошел на концерт юных дарований. Песни, стихи, невзаимная любовь, лезвием по венам, все как положено в 16–18 лет. Сеня как путешественник-волшебник и сын как минимум одного музыканта был тонко чувствующим и романтичным парнем. Непонятно, почему он сам не играл на каком-нибудь инструменте. Подозреваю, что от счастья душа и так поет, а вот музыкантами от счастья редко становятся. В общем, сам не умел, но слушать любил. Прошло полконцерта, как на сцену вышла Она. То есть многие зрители не заметили, что это была Она. Но Сеня узнал ее сразу. Хрупкая, нежная, карие волосы и янтарные глаза. Она запела о сказках. Понимала ли она, что и сама была частью сказки? Феей, принцессой, эльфом. Сеня влюбился сразу. С первого аккорда.

Что было потом, понятно. Прогулки под луной, пылкие признания, маленькие чудеса. Сеня доставал из ниоткуда белоснежную розу на длинном стебельке. Сливочное мороженое утраивалось от одного радостного «ах» любимой. А сколько плюшевых мишек появилось в комнате любимой! И не сосчитать.

Наступило лето. Время путешествий. Время Крыма. Одно из любимых мест Сени, куда он уходил за счастьем и всегда его там находил. Они поехали вдвоем. Первый раз в одном месте и в одно время собралось столько Сениного счастья.

Как выяснилось довольно быстро, любимая любила музыкантов больше, чем волшебников. Ближе ей были они, что ли. Одна октава. Но Сеня видел в ее глазах только себя. Остальные богемные личности оставались вне поля его зрения. Что с него взять, влюблен.

Вернулись в город. Говорит Сене любимая:

— Сеня, ты очень хороший, давай останемся друзьями. Донеси мой рюкзак и гитару до дома.

В этот миг Сенина душа разбилась вдребезги. Но он этого не заметил. Больно тяжелый был рюкзак. Морские камушки, можжевеловые подставочки, глиняные чашечки. Одних фенечек на сторукого Шиву. Осколки души закатились под булыжники мостовой, в норки божьих коровок, в сны ленивых кошек. Возле подъезда любимая спросила:

— Сеня, ты понял, что мы расстались? Я ухожу к Дмитрию. Его виолончель и моя гитара спасут мир.

Сеня понял. Он поставил рюкзак на землю, прислонил кофр к рюкзаку и побежал. Побежал в свои счастливые места. Чтобы не возвращаться.

Здравствуй Сагарматха, здравствуй Канчеджанга, здравствуй Дхаулагири. Это не заклинания, это освобождение. Горы. Счастье. Но вот проходит девять дней, и Сеня просыпается на своей кровати, в своей комнате, в своем городе.

Сеня хватает паспорт, и здравствуй Монблан, здравствуй Дюфур, здравствуй Юнгфрау. Юнгфрау полна юнгфрау, но Сеня просыпается не в их теплых постелях из шелка и желания, а в своей койке из тоски и одиночества. Возвращается и возвращается домой.

У Сени большой вопрос к мирозданию, маме и любимой: «Вай?». Как ни странно, «бикоз» приносит любимая. Красиво и бессмысленно она возвращает все его подарки, а вместе с ними к Сене возвращаются частички его души.

«Так вот почему город меня не отпускает!» — догадывается Сеня. Подарил любимой часть себя, а у разбитой души плохая аэродинамика. Не летается. Волшебство некачественно творится.

Вскоре выяснилось, что простым перетряхиванием вещей частички души не собрать. Магия притяжения тоже не сработала: она-то притягивала счастье, а какое ж счастье в утрате первой любви. Только горе непроходимое. Примерно до второй любви. Иногда до пятой. К шестнадцатой точно все проходит.

А вот возвращенные кусочки души снова счастливели. Дома…