Бесплатный фрагмент - Мой мир. Вторжение

Предисловие

Данное произведение не пытается оскорбить чувства верующих и их религию, мировоззрение общества в целом или отдельных индивидуумов. Идеи книги и ее содержание выражают собственную точку зрения автора, его видение мира и событий, а так же понимание морали, взгляды на то, какой она должна быть и что ее составляет. Книга никого не призывает поступать так или иначе, ее цель — заставить отдельного человека задуматься о том, как стоит поступать ему лично, а как нет, найти самого себя и измениться в лучшую сторону.

Все истории и события, входящие в книгу, являются выдуманными. Сказок, указанных в ней, не существует, национальных границ нет, а все расовые различия приведены только в качестве описания разнообразия живущих существ, их особенностей, и говорят о том, что каждый из нас уникален.

Все стихи, представленные в книге, принадлежат самому автору.

При написании книги ни одно живое существо не пострадало.

Приятного чтения, дорогие друзья!

Пролог

— Малкольм, нам пора!

Я подхватил сумку, перебросил через плечо и побежал за Пабло. С тех пор, как я оказался тут, прошло уже достаточно времени, чтобы мне позволили отправиться в другой мир. Доверие все же вызвал намного раньше, но таковы правила — отправиться куда-то позволено лишь тем, кто прошел соответствующее обучение и курс тренировок. Попасть в высшую лигу не так просто, как кажется на первый взгляд.

Нашей первой остановкой перед отправлением будет рынок. Перед новым приключением необходимо собрать вещи и изучить карту. В общем и целом, было еще много тонкостей и куда больше мелких формальностей.

— Это твое первое официальное задание. Волнуешься, Амиго? — Пабло летел рядом, не повернув голову в мою сторону.

— Не совсем… Оно мне не в новинку, в первый раз было страшнее. А сейчас… я чувствую что-то, но это не волнение.

— А что же?

— Предвкушение чего-то нового. Не пойми меня неправильно, я люблю тренировки, чтение книг в библиотеке, но мне все это уже приелось. Хочу что-то новое, что-то… ну, вот как сейчас, — я радостно улыбнулся.

Пабло покружил вокруг меня и уселся мне на плечо. На рынке было много народу, потерять его в такой толпе довольно просто, тем более, что такое уже случалось, поэтому мы условились, что в толпе всегда держимся вместе. Я вполне мог сходить за снаряжением сам, ведь нужные документы были у меня на руках, но мы так сдружились с этим птахом, что он лично захотел пройти со мной все процедуры и убедиться, что все будет гладко. В город я выбирался частенько и бродил по нему свободно без помощи карты или проводников. Бегать приходилось то за книгами, то за документами, то за снаряжением… да мало ли поручений копилось. Никос был стар, чтобы мотаться туда-сюда самому, а Кобальт и Пабло не всегда могли сделать что-то сами. Я же любил выбираться в город один, по каким-то своим делам. Бродил в оранжерее, сидел в библиотеке или кафе, просто слонялся по городу, изучая его. Кому-то архитектура этого мало кому доступного места казалась угнетающе-серой, но я полюбил его не меньше, чем город Солнца, некогда являвшийся моим домом. Фактически, это все еще был мой дом, но меня там нет уже давненько. Временами я вспоминал о тихих вечерах на крыше, где я созерцал закат, о морской глади, о квартале, в котором прожил почти что всю свою жизнь до настоящего времени. Тоска по дому сменилась интересом к переменам в моей жизни, на них я и сконцентрировался, окунувшись в дела с головой.

После моего первого путешествия в другой мир произошло немало перемен. Совет решил выяснить, на что я гожусь лучше всего, поэтому подвергли меня массе различных испытаний и тестов. Фраза «подопытный кролик» оказалась как нельзя кстати. Тест на логику, на интеллект, навыки лидера, способность к выживанию, реакцию и многое другое. Далее последовало обучение, работа над слабыми местами, улучшение и без того отличных навыков, и вот, наконец, я отправляюсь в новый мир. Насколько мне известно, меня направляют в академию Вестбура в одном из миров. Там девочки-старшеклассницы почему-то заканчивают свою жизнь самоубийственными способами. Выяснить в чем причина подобного поведения так и не получилось, поэтому меня и отправляют. Это хороший способ начать с чего-то не очень опасного, да и проверить свои детективные способности не помешало бы. Узнавать, на что мы способны на самом деле, лучше всего на практике.

Когда со всеми формальностями было покончено, мы вернулись к порталу в городе. Это основная отправная точка, но пользовались ей не часто.

— Готов? Все с собой взял? Инструкции повторить?

— Нет, Пабло, я все помню, ничего взять не забыл.

— Отлично! Счастливого пути, Амиго!

По телу пробежали приятные мурашки, я закрыл глаза и ощутил дуновение портального ветра. Мое новое приключение вот-вот начнется.

Глава I. Царица наук

Учись, мой друг, учись! Не прекословь!

Встречай Богов молитвой поутру,

И, угощая чаем вновь и вновь,

Учи их жизни и встречай зарю.

Живи же так, как будто жизни нет,

И все вокруг естественно прекрасно,

Передавай свой пламенный привет

Лишь тем, кому добро подвластно.

Учи и наставляй! Да будет так,

Как нам с тобой подскажет светлый разум.

Тебе тут каждый друг, никто не враг,

И мы найдем для смысла жизни фразу.

Свежий воздух и благоухание цветов первыми встретили меня в новом месте. Я стоял прямо перед академией Вестбура, гордо вытянувшейся стрункой на вершине горы. Несколько высоких башен с граненой конусной крышей, флаги, крепостная стена, высоченная входная арка с распахнутыми воротами и ели вокруг. На фоне гор смотрелось очень органично. Все здание и его пристрои выпячивали свои темные кирпичные стены, слегка потертые, но достаточно прочные на вид. На крышах виднелась тяжелая почти черная черепица, хватающая солнечные блики своей мелкозернистой поверхностью, перекатывая ослепительно белые огоньки туда-сюда, будто играя с ними, как кошка с мышкой. Вход в академию лучше всего определял статус этого учебного заведения — арка высотой в три десятка метров выточенная целиком из камня, резные узоры, сияющие бледно-желтые самоцветы и широко раскрытые деревянные врата, изображающие какие-то фрагменты историй или легенд.

Дальше ход событий мне известен благодаря четкому инструктажу от Пабло. Я прибыл в академию для того, чтобы устроиться сюда преподавателем (это была официальная версия). На самом же деле мне предстояло выяснить причину по которой юные ученицы так скоропостижно заканчивали свое существование весьма… неприятными и неосмысленными методами. Все девочки до одной покончили с собой. Они не оставили никакой записки, вели себя перед смертью точно так же, как и всегда, но почему-то все же случалось то, что случалось. Раз за разом малышки то и дело обрывали свои жизни, и с каждым разом разрыв между смертями был все меньше. Событие не мирового масштаба, конечно, но раз к Совету обратились за помощью, то почему бы и нет? Для меня это хороший способ начать с чего-то и проявить себя, а для мира — спасти несколько заблудших душ.

Мне предстояло жить в академии в ближайшее время, поскольку выезжать из нее разрешалось лишь в период каникул (даже преподавателям). По наказанию Пабло, я должен найти молодого юношу по имени Табот. Именно он обратился в Совет после того, как погибла его сестра. По описанию, которое мне предоставили, Табот носит узкие прямоугольные очки и, скорее всего, уже осведомлен о том, кого именно пришлют под прикрытием к ним в академию. Ах, да! Забыл сказать вам, что в этом мире есть не только люди, что весьма выгодно для меня, ибо создание маскировки можно было отложить. Кобальт уверял, что сам процесс несложный, но очень долгий, поэтому начал работать над моим новым «телом» с первого дня моего обучения. Фактически телом оно не было, то есть душу мою перемещать никуда не собирались. Это все, что мне пока было известно.

В стенах академии суматошно бегали одни студенты, прогуливались и смеялись другие. Я попал точно на обеденный перерыв, не иначе. Несколько ребят прятались с книгами от палящего солнца под деревьями, другие бросали фрисби, чуть ли не сбивая с ног сонных ребят, проходящих мимо, третьи бежали из одного корпуса в другой. Я достал из сумки пергаментную карту академии и смерил путь до кабинета ректора. Вечером я решительно нацелился изучить карту и запомнить расположение кабинетов, чтобы не блуждать туда-сюда в поисках нужной точки назначения.

Внутри академия выглядела ничуть не хуже, чем снаружи — ворсистые ковры вдоль коридоров, скамейки, аккуратные таблички на дверях с символами, изображающими предмет изучения, факелы на стенах за стеклянно-водянистыми куполами. Проходя мимо открытого зала, я заметил даже люстры с такими же плафонами, отличавшимися лишь формой. Может, кому-то интерьер и показался бы скучным, но только не мне. Все окружение напоминало мне таверны и театры в городе Солнца. А яркие элементы в виде светильников и ковров замечательно разбавляли однообразие красок. На высоких окнах красовались витражи, пропуская через себя блики света, отражающиеся разноцветным вальсом на стенах. В коридорах было пусто. Занятие начнутся еще не скоро. На глаза мне попались большие маятниковые часы. Они располагались у стены в самом конце длинного коридора, пролегающего вдоль центрального крыла. Маятник мерно стучал, гири еле заметно пошатывались, а фигурка человечка в конфедератке и с указкой выделялась и блестела под циферблатом. Видимо, когда пробивали часы, маленькая фигурка стучала указкой по кафедре, и раздавался звон. Я еще не знал, как тут подавали звонки на занятия, но мне уже хотелось услышать это. Я повернул направо, дошел до конца коридора и постучал в кабинет ректора. Из-за двери раздался громкий и уверенный женский голос — «да-да, войдите».

За не по размеру большим столом, сидела маленькая худощавая женщина преклонного возраста. Сквозь густые, собранные в шишечку, пряди проглядывали седые струйки волос. На маленький носик были высоко надвинуты овальные очки с золотистыми дужками, к которым цеплялась тонкая цепь, огибающая ее худую шею, спрятанную за высоким воротом белоснежной блузы. Щеки чуть впали, кожа бледная, редкие посеревшие брови — все это выдавало сильную и суровую ректоршу самой престижной академии мира. Угольно-черный пиджак сидел на ней как влитой, а рукава были так элегантно подвернуты, что опрятности ей было не занимать. Может, именно поэтому мой вид казался мне самому совсем неуместным. Женщина чуть опустила очки и смерила меня высокомерным взглядом.

Заявился я к ней в простой серой футболке, расстегнутой клетчатой красной рубахе с неаккуратно закатанными рукавами и в самых простых джинсах. Обуви на мне не было вовсе. За свою внешность мне стало немного стыдно. Даже в самом кабинете было настолько чисто, что при всем старании и рвении невозможно было бы найти в нем и пылинку.

Тем не менее, она едва заметно улыбнулась и жестом пригласила меня присесть.

— Здравствуйте. Так вы, стало быть, тот самый тамто, о котором мне говорили по телефону? Меня зовут мисс Аттора, я ректор академии Вестбура. Приятно познакомиться.

Я пожал ей руку:

— Взаимно. Малкольм Тернер.

— Что ж, мистер Тернер. Я — занятая женщина, поэтому сразу перейду к сути нашего вопроса. Факультет искусства и культуры хочет внести в свою образовательную программу новый предмет — творческое мышление. Они считают, что студентам необходимо научиться мыслить творчески, развивать свои таланты и обретать новые способности. Я совершенно согласна с ними, поэтому и пошла навстречу. Кроме прочего, я нахожу бессмысленным брать на такую должность человека, ибо таковых в нашем мире подавляющее большинство. В самой академии нет ни одного существа какой-либо другой расы, поэтому в определенном смысле это не только интересное решение, но и большой риск. Вы будете привлекать много внимания к своей персоне. Преподаватель музыки говорит, что такое необычное изменение в жизни учеников раскроет их фантазийное мышление и позволит немного вылезти из рутины повседневного обучения. Сейчас вопрос состоит в следующем. Вы прошли сюда прямиком через наших студентов. Вас не смутили их взгляды?

— Нет, что вы. Я почти и не заметил их. У вас очень красивая академия, поэтому на чужие взгляды я даже не обратил внимания.

— Благодарю, — она открыла какую-то книгу, взяла перо в руку и мягко обмакнула его в чернильницу, — Я поселю вас в преподавательском крыле. Номер двести один, — она непрерывно шуршала пером в книге, — Завтра занятий в академии не будет, поэтому у вас будет время привыкнуть к расположению корпусов и кабинетов. Все инструкции вы найдете в приветственной книге на столике у выхода из номера. Мистер Тернер, я беру именно вас по нескольким причинам. Если отзывы от студентов будут отрицательными, то я буду вынуждена попросить вас покинуть нашу академию. Поверьте, у меня много кандидатов на вашу должность. До нынешнего момента я еще сомневалась, но увидев вас ТАКИМ, — она указала на всего меня, — Решила, что ваша персона как нельзя кстати. Мы привыкли ходить в форме, я хотела было попросить и вас приобрести подобную привычку, но теперь подумала, что это поможет ученикам развить творческое мышление. Чем необычнее вы будете выглядеть, тем лучше. Но не переусердствуйте!

Она еще раз пожала мне руку и пожелала удачи на новом месте. Я добродушно попрощался и поспешил покинуть кабинет. Насколько я помнил, преподавательские номера находились в левом крыле главного здания.

В начале крыла я поднялся на второй этаж и неуверенно остановился. В конце коридора некая фигура опиралась на стену спиной, будто ожидая кого-то. Надпись на двери возле лестницы ясно указывала, что отсчет номеров начинался в конце крыла. Вывод был прост — темный силуэт ждет меня. Я не спеша побрел по коридору. В полнейшей тишине раздавалось лишь шуршание одежды. Фигура выпрямилась и вышла на свет от факела (в этом крыле окон в коридорах не было).

Передо мной предстал высокий худоватый юноша с короткими каштановыми волосами и аккуратно подстриженной челкой. На прямой нос опиралась тонкая черная дуга оправы, поддерживающей узкие прямоугольные линзы. На нем была белоснежная рубашка с полосатым черно-зеленым галстуком, черные брюки и пиджак на трех пуговицах. Гладкокожие остроносые туфли были тщательно отполированы. Он достал руки из карманов, резкими движениями поправил подмятые рукава и проверил золотистые запонки. Из-за прозрачного стекла выглядывали серьезного вида карие глаза. Не знаю, в очках ли было дело, но парень создавал впечатление умного, но совсем юного бизнесмена. Он расправил плечи, достал из брюк блестящие карманные часы и, определив который час, захлопнул их одним легким движением и убрал назад.

— Добрый день, — парнишка пожал мне руку, — меня зовут Табот.

Голос его звучал спокойно и уверенно. С учетом всего, что я видел, ни за что не подумал бы, что он студент. Парень вполне мог сгодиться за преподавателя.

— Малкольм. Значит, тебя уже уведомили о моем прибытии?

— И да, и нет. Я полагал, что к нам отправят кого-то, кто не будет так выделяться в толпе наших, но потом увидел тебя и сразу все понял. Сообщили мне о тебе всего несколько минут назад. Неплохо бы поговорить где-то в тихом месте без свидетелей.

— Как ты узнал, где я?

— Это просто. На первом этаже все номера уже заняты, а этот пуст. Вот тебя сюда и определили.

Я вставил ключ в скважину, щелкнул замком и пригласил юношу войти.

— Нет, нам строго запрещено входить в ваши номера. Таковы правила. Тебе следует почитать их. Позже. А сейчас… закинь вещи и посиди с полчаса в номере. Встретимся на балконе магического корпуса. Скоро продолжатся занятия, все разойдутся, а у меня на сегодня больше нет дисциплин. Пока не стоит светить тем, что мы знакомы.

Табот повернулся и уже было пошел в сторону лестницы, но тут же остановился и, не оборачиваясь, сказал:

— Добро пожаловать в академию Вестбура.

Я кивнул сам себе, вздохнул и произнес «благодарю».

В номере было достаточно уютно. Комната, ванная, небольшая кухонька. Стены обшиты деревянными панелями, на окнах висели красные бархатные занавески, на полу — ворсистые кофейные ковры. Аккуратно заправленная двуспальная кровать, небольшой диванчик и другие удобства. Я взял на входном столике инструктаж и прочел его. В общем и целом, ничего особенного — устав академии, несколько советов, распорядок и прочие мелочи. Настенные часы шли совсем бесшумно. Мои вещи принесли еще до моего приезда в академию — парочка чемоданов уже стояли посреди комнаты. Я распаковался и услышал мягкий колокольный перезвон в коридоре. Похоже, что это сигнал к занятиям. Я поспешно схватил ключи, закрыл номер и убежал в магический корпус. Пробегая по улице, я заметил, что Табот уже ждет меня на балконе под самым куполом корпусной башни. Он временами поглядывал на свои карманные часы, опираясь на перила балкона, и глядел куда-то вдаль.

Со временем я, похоже, прогадал. Перерыв был не обеденный, а вечерний. Как странно, я все разглядывал часы в коридоре, но так и не удосужился посмотреть который сейчас час. На горизонте уже виднелся закат, окрасив небо в широкие красно-желтые полосы. Тени уже заслоняли площадку перед корпусом, где одиноко работал фонтан, а ветер почти слег. Несмотря на наступающий вечер, вокруг все еще было удивительно тепло для осени. Факелы на улице, однако, еще не начали зажигать. Я поднялся на балкон к Таботу и замер. Он уставился на западные горы, почти скрывшие за собой горячее золотое солнце, одинокие облака плыли по небу, выставляя свои пастельно-розовые бока, а снежные шапки высоких гор поблескивали ангельским светом. И на всем этом превосходном фоне возвышались башни корпусов, озаренные последними лучами сегодняшнего дня.

Оперевшись на каменные перила рядом с Таботом, я засунул руки в карманы и расправил плечи. В башне было чуть прохладнее, чем снаружи, поэтому я хотел насладиться теплотой уходящего дня в свой первый день в этом мире.

— Тут? Рановато, не ожидал.

— Ты часто смотрел на часы, разве нет? — подметил я.

— Я пунктуален. Да и люблю тут стоять в одиночестве. Масса времени подумать. Но перейдем к делу. Что тебе известно?

Я набрал воздуха в грудь, чтобы начать рассказ, но потом выдохнул, решив, что мне особо нечего говорить. Друг на друга мы не смотрели — любовались видом с балкона.

— Девушки тут почему-то умирают. Якобы сами. Но почему неизвестно. Если вкратце, то так. Только суть.

— Я расскажу тебе все, что знаю сам. Около месяца назад моя сестра, Филасия, покончила с собой. Я должен был догадаться, что тут что-то нечисто. Тем вечером она была какой-то рассеянной, немного нервной. Что-то спешно искала в моей комнате. Позже я понял, что она взяла. Свой дневник. Девочки, знаешь, они такие любопытные, все хотят выведать, поэтому свой дневник она прятала в моей комнате. Мне он был неинтересен, а прятала просто чтобы мой сосед его не нашел. Этим же вечером за мной прибежал друг с таким лицом, будто я рехнусь, если правильно слов не подобрать. Он велел мне молчать и просто отвел меня к дальней башне. Она спрыгнула оттуда. Прямо вдребезги. Ничего не осталось. Дневник так и не нашли. И тогда я начал копать. Оказалось, что она не первая жертва. До нее было еще по меньшей мере двадцать, а может и тридцать девушек. Все погибли в разное время разными способами, и каждый раз констатировали самоубийство, а само дело заминали, будто ничего и не было никогда. Самое раннее, что я нашел — около ста лет назад. Девяносто три, если быть точнее. По всем историческим сводкам и похожим вещам спросишь моего соседа — Власа — человека, который никогда не говорит «я». Мы пытались найти что-то общее у этих девочек, но так и не выяснили ничего. Влас еще копается в их делах. Думается мне, что если бы мы нашли дневник моей сестренки, то точно бы докопались до правды. Она делала заметки каждый день, а то и не по разу, поэтому часто ко мне заходила. И вот что странно, она всегда точно знала, где оставила свой дневник, но в тот день всю комнату перерыла, пока не нашла. Так вот… я не считаю, что дело тут в каких-то личных заботах девочек, тут должно быть что-то общее, понимаешь? Дело тут нечисто. Я понимаю, почему ректор заминает скандал, это повлияет на репутацию академии, но будь ей не все равно, она бы не оставила все с такой легкостью.

Я его понимал. Правда понимал, но лишь настолько, насколько мог. Он потерял близкого человека и теперь лез из кожи вон, чтобы понять, как это вышло. А Табот продолжал свою историю.

— Однако одна девочка выжила. Я еще не узнал кто именно, но с ней это случилось раньше, чем с моей сестрой, буквально за неделю до смерти Филасии. Мы уже выяснили с какого она курса, осталось только узнать кто именно. А это, по меньшей мере, сотни полторы девочек. Она пыталась утопиться в ванной, ее спасла соседка. Это все, что нам известно на данный момент.

Я призадумался. Информации было действительно мало. Кроме того, надо было как-то разузнать о погибших девушках, не вызвав подозрений и не подставив Табота своими расспросами. Если скандалы намерено скрывали, то я, по идее, не должен о них ничего знать на момент прибытия в академию. А потом… если скажу, что до меня дошли слухи, то начнутся вопросы, мол, от кого? Задачка не из легких.

— Как умирали девочки?

— Прыгали с балконов, топились, вешались, одна даже сожгла себя заживо.

Вот это было уже более, чем жутко. Мне нужно было время, чтобы переварить всю эту информацию. Табот будто прочитал мои мысли.

— Иди отдыхать. Погуляй по академии, ознакомься. Мне уже пора, — он подал мне листок, сложенный вчетверо, — Это мое расписание на случай, если нужно будет срочно встретиться. Мы с Власом в студенческом крыле, комната триста девять. Увидимся завтра.

Он отряхнулся и направился вниз по лестнице. Я спрятал листок в карман и огляделся вокруг. На улицу уже вышел мужчина в плаще с длинным посохом. Он зажигал факелы на улице с помощью магии. Каким-то заклинанием, судя по всему. Солнце скрылось за горами, и сумерки накрыли окрестности. В свете огней здания выглядели так же величественно, как и при свете дня. Вокруг искр затанцевали светлячки, пробегая от одного места к другому в мягкой траве, а на улицу лениво выходили уставшие ученики. Вода в фонтане светилась и блестела, будто подсвечиваемая десятком маленьких невидимых фонариков.

На лестнице послышался стук чьих-то каблуков. На балкон поднялась мисс Аттора. Она приветственно кивнула мне и, высоко подняв подбородок, оперлась ладонями на каменные перила:

— Как вам тут, мистер Тернер?

— Красиво. Уютно. Спокойно. Я еще не все осмотрел, но места несомненно великолепные.

— Академию построили больше пятисот лет назад. Мы периодически освежаем интерьер, чистим фасады, но годы не старят наше замечательное заведение. Это кладовая знаний, мистер Тернер. Наши студенты — гордость всего мира. Поэтому так много желающих попасть именно сюда. В нашем мире превыше всего ценят науку. Но не мне вам рассказывать об этом, не так ли?

Я утвердительно кивнул. У меня не было намерения говорить что-то лишнее, дабы не вызывать подозрений. Я читал, что успешная ложь состоит в деталях. Лгать мне не хотелось, поэтому я предпочел отмалчиваться настолько насколько это вообще было возможно.

Мисс Аттора выпрямила осанку и повернулась ко мне лицом, спрятав руки за спину:

— Это ваш новый дом, мистер Тернер. Берегите его и всех его обитателей. Мое почтение.

Она медленно и гордо ушла вниз. Я постоял на балконе еще минут пять и отправился в столовую. По книге-инструктажу я понял, что вечером там уже не едят, а просто берут продукты, чтобы готовить в кухоньках. Я прихватил несколько продуктов по карте выдачи, которая висела на ключе от моего номера, и отправился к себе. Еще о многом предстояло подумать.

После вкусного ужина я уселся за стол и просмотрел несколько книг, находящихся в номере. В них рассказывалась история академии, магии, несколько книг по специальным предметам и парочка книг о религиозных верованиях. За письменным столом было достаточно удобно. Я отодвинул штору и посмотрел на улицу. Все те же огни, несколько студентов, бегущих обратно в корпус, фонтан, все еще светящийся, но уже не бьющий. Бухнувшись на кровать, я заснул в одно мгновение. Мне чудились детишки, бегающие по кабинетам, смеющиеся и улыбающиеся, и я, бесцельно бродивший по коридорам в тщетных попытках отыскать выход наружу.

Утро встретило меня с пением птиц. Ночью спалось крепко. В номере было тепло и свежо, ведь я оставил на ночь приоткрытое окно. Мне показалось, что за ночь я как-то усвоил полученную вчера информацию, но произошло это случайно, мимоходом, через сон. Я оделся, захватил с собой сумку с блокнотом и ручкой и направился в столовую. Перед встречей с Табатом не мешало бы перекусить.

Жизнь в академии будто застыла. Очевидно, по выходным ребята не стремились рано куда-то выползать. В столовой сидели несколько человек, лениво наслаждаясь завтраком. Налив кружку горячего чая, я уселся за столик возле окна и уставился на лабиринт из кустов напротив столовой. Неплохое место, чтобы затеряться с утра и поговорить с кем-то наедине. Стоит взять его на заметку. Интересно, хорошо ли оно просматривается с балконов? Я допил чай и вышел на улицу, чтобы исследовать лабиринт. Местами над зелеными лиственными стенами нависали такие же арки, только с цветами. Особенно удобно, что в некоторых тупиках стояли скамейки, но только в одном месте она была накрыта аркой. Это дело я смекнул и забрался на балкон одного из корпусов. К моей удаче таких мест оказалось чуть больше, чем мне удалось обнаружить при прогулке. Схему живого лабиринта я накидал в блокноте с пометками открытых скамеек и потенциального местонахождения закрытых зон с ними. Стоит спросить об этом месте у Табота.

Я отправился в правое крыло и поднялся на третий этаж. Табот сказал, что они с Власом проживают в комнате триста девять. Судя по времени, что я провозился в лабиринте, все уже встали. В крыле было довольно тихо, а по пути сюда я встречал на улице толпы студентов, выбравшихся на теплое солнце, пока холодная осенняя погода не взяла верх.

Я постучал в дверь. Из комнаты раздался чей-то вздох и скрип кровати, следом — голос Табота «я открою», и дверь открылась. Юноша поправил очки, приветственно кивнул и жестом пригласил меня войти.

Внутри все напоминало мой номер, но чуть скуднее. Столы попроще, окно поменьше, без занавесок, большой шкаф на двоих, односпальные кровати и прикроватные тумбы. Комната симметрично поделена на двоих. Кухоньки не было, да и сама комната по площади меньше. На левой кровати с растрепанными волосами длиной аж до кончика носа лежал на животе крупного телосложения юноша ростом чуть ниже Табота. Его золотисто-русые волосы закрывали ему обзор, но тот все равно уткнулся в какую-то книгу. Ни моего присутствия, ни звуков вокруг он просто не замечал, или же не хотел замечать. Черную мятую футболку не помешало бы давненько постирать. А лучше выкинуть, судя по обилию выцветших пятен и небольших рваностей, а вот спортивные штаны выглядели новыми. Совсем вразрез с футболкой смотрелись белоснежные носки. Он подогнул ноги, болтая ими в воздухе, чтобы не задеть подушку. Из-за прямых прядей просматривались широкие скулы и чуть сгорбленный нос. Ногами он шевелил как-то автоматически, будто запрограммированно, в остальном парнишку сильно увлекла книга. Даже волосы не помешали мне увидеть его большие поблескивающие глаза.

Табот закрыл дверь на ключ и жестом пригласил меня за стул перед правым столом, предусмотрительно повернутый в центр комнаты для удобства общения. Он причудливо свистнул, привлекая внимание соседа:

— Отрывайся от книги, чудила, у нас гости.

Скуластый резко поднял голову, развернул ее в мою сторону и поморгал, будто пытаясь понять, спит ли он и не подводит ли его зрение.

— Это Малкольм. Я говорил тебе о нем вчера. Малкольм, это Влас, мой сосед по комнате и лучший друг по совместительству.

Влас захлопнул книгу, предусмотрительно загнув уголок, чтобы не потерять нужную страничку, поднялся с кровати, спешно отряхнулся (или просто разгладил складки на футболке) и пожал мне руку. Табот уселся на край своей кровати, сцепив ладони и облокотившись на колени. Ощущение такое, что он ждал меня с самой ночи. Глаза покраснели, вид потрепанный. Белая рубаха с загнутыми рукавами и верхними расстегнутыми пуговицами заметно выделяла его из темных тонов комнаты, а линзы в очках слабо поблескивали. Я бы сказал, что он не спал уже больше двух суток, но еще вчера все было в полном порядке. Вид у Табота был угрюмым и слегка раздраженным, но сил у него ни на что не было. Даже голову он поднимал как-то неохотно и тяжело, словно весила она раз в десять больше, чем должна. Табот потер шею и повернулся ко мне:

— Хорошо, что пришел сейчас. Все из крыла ушли, пустовато стало. Но, на всякий случай, сидим без шума и крика. Переварил ситуацию?

Я легонько кивнул. Табот откинулся на кровать и закрыл лицо руками:

— Валяй, чудила.

Влас откашлялся, прочищая горло, и заговорил:

— Ты уже в курсе ситуации в целом, у нас есть масса подробностей. Например, вот это, — он достал из-под подушки какой-то журнал, — Это список девочек, которые покончили с собой. Немного информации о них тут тоже есть. Мы искали что-то общее. Все в возрасте от четырнадцати до двадцати. Внешность разная, начиная от телосложения и заканчивая цветом волос. Думалось мне, что приехали они из одного города, но нет, тоже промах. Потом прикинули, что просто любили парней, их кидали, вот они и… ну, понятно. Однако, больше половины на момент самоубийства достаточно успешно встречались с кем-то. Ерунда какая-то, проще говоря. Совсем никак не могу связать.

— Можно? — я указал на журнал.

— Ага, смотри.

Спешно листая журнал, вглядываясь в некоторые страницы, разглядывая фотографии, я тщетно пытался ухватиться за какую-то мелочь, но потом в голову пришла мысль, что они уже делали это до меня, причем не раз и не за пару минут. Я попросил выписать мне на листочек все имена и фамилии несчастных девушек, и убрал его в свой блокнот. Может, если я сам начну что-то с нуля, то откопаю какую-то интересную «монету». В блокноте я открыл страницу с лабиринтом и показал парням:

— Знакомо?

Табот поднялся, а Влас присел на соседний стул.

— Да, это лабиринт неподалеку от столовой, — резюмировал Табот, — И что в нем?

— Думается мне, что место для встречи неплохое. Есть пара-тройка мест, которые ниоткуда не проглядываются. Могли бы встречаться там, раз ко мне вы попасть не можете, а тут запираться приходится. Да и подозрение вызовет, если препод часто будет к двоим студентам заглядывать.

— Ерунда, — махнул рукой Влас, — у нас тут часто преподы заходят, их студенты нанимают, чтобы подтянуться.

— Нет-нет, — закачал указательным пальцем Табот, — Мысль что надо! Пусть лучше никто не знает, что мы общаемся. Так оно проще будет. Посмотрим за лабиринтом пару дней. Выявим места, где меньше всего людей заходит, туда и будем подходить в назначенное время. Только не все сразу. С интервалом в пять минут будет достаточно. Мы с Власом можем идти вдвоем, всегда ж вместе. Никто и не подумает. Чудила, перерисуй себе карту. Будем делать пометки.

Влас одобрительно кивнул и уселся за стол, усердно вычерчивая лабиринт в тетрадке. Табот же похлопал себя по щекам, пытаясь приободриться. Он сказал, что скоро ребята начнут возвращаться, а это значит, что мне уже пора. «Для первого раза достаточно», сказал он и широко зевнул. Я спрятал журнал в сумку и поспешно удалился из крыла.

У себя в комнате, на полу, я обнаружил конверт с печатью академии. Его, судя по всему, просунули под дверь. Внутри аккуратным каллиграфическим почерком на небольшом листочке значилась надпись «Не застала вас в комнате. Вот ваше расписание на неделю. С уважением, мисс Аттора, ректор». Загруз мне обозначили на всю неделю — по паре-тройке занятий каждый день, исключая среду и воскресенье. Этого должно быть достаточно, чтобы и подозрений не вызывать, и успевать в расследовании. Единственный минус во всей этой ситуации — внимание. Я тут как рыба на суше в плане заметности. Стоило мне выйти на улицу, как тут же десятки глаз устремлялись в мою сторону. И дело было не только в том, что я не человек, но и в том, как я был одет, полагаю. В учебное время все ребята носили форму, поэтому хорошо сливались друг с другом. Мне такая радость не светила даже в их черно-белых нарядах. Одна деталь все же различала студентов — значки на пиджаках. Разноцветные символы, как я понимал, разделяли учащихся по факультетам. Мне пока не выдалась минутка ознакомиться со всей этой градацией, но сделать это не помешало бы. Даже не так, это мне нужно. Придется сопоставить девочки какого факультета чаще всего попадали в эту неприятную жизненную ситуацию. Ситуацию… что я несу? Трагедия это, а не ситуация. И вот, что действительно первостепенно в этом деле — сам факт того, что она может повториться.

Поскольку мне предстояло порыскать в поисках информации, да еще и занятие для студентов подготовить, то я принял решение захватить что-то из пищи в столовой, чтобы не тратить время на это позже. Вопрос возникал и с самим поиском информации. Где мне ее искать? В библиотеке такого счастья не водится, а просматривать личные дела учеников, даже не познакомившись с ними, будет крайне подозрительно. Подумать об этом я могу и в столовой.

Обед только что кончился, поэтому вся толпа мирно сидела себе на травке, весело смеясь и общаясь. В зале преподавателей находилось несколько человек. Они медленно поглощали пищу с тарелок, практически молча. Различие на лицо: в соседнем зале было с десяток учеников, но гомон стоял еще тот. Я попросил полноватую повариху принести мне несколько пакетиков с чаем и протянул листочек со своим заказом в плане пищи, вложив в него карту.

— Рановато вы за выдачей, — послышался голос сбоку.

Рядом со мной стоял высокий молодой мужчина лет двадцати пяти. Голубые глаза его устремились прямо на меня. Аккуратное овальное лицо будто не имело ни одного изъяна, на загорелой коже лежал ровный карамельный оттенок, и дополнялось его очарование зачесанными назад пшеничными волосами. Он держал руки в карманах угольно-черных брюк, ткань очень напоминала мне костюм мисс Атторы, белая рубаха выделяла на себе небесного цвета тонкий галстук, искусно завязанный на какой-то хитросплетенный узел. Туфли, начищенные до блеска, выпирали острыми носами вперед, а золотые запонки, которые я заметил, когда он подал мне руку, элегантно довершали его внешний вид.

— Трэвор Аулвулл, преподаватель царицы наук, — он уверенно подал мне руку, слегка наклонившись вперед, а другую так и оставил греться в кармане.

— Малкольм Тернер, преподаватель творческого мышления.

— Да? Дак вы новенький? Что за глупость, — рассмеялся он, — Конечно же новенький, что это я, в самом деле. Значится, это новый предмет у нас в академии? Очаровательно.

— Простите мое невежество, но… что за царица наук?

— Стыдно не знать. Математика — царица наук, comprende? Знаете, в этом есть свое очарование, вы активизируете творческое и спонтанное правое полушарие мозга у студентов, я же — рассудительное и логичное левое. В некотором смысле, мы с вами не совсем коллеги. Но, если подумать, то напротив — дополняем друг друга. Нам следует держаться вместе, не находите?

В голове у меня будто щелкнул переключатель — это зацепка! Если я сдружусь с ним, то смогу как-то постепенно выудить информацию о событиях в академии. Одно меня смущало — он сам еще молод, поэтому мог и не слышать о тех событиях, что происходили. Меня подстегивало лишь то, что несколько инцидентов произошло совсем недавно, он вполне мог рассказать хотя бы о них. Кроме того, не знаю почему, но его обаятельная улыбка и взгляд с хитринкой вызывали у меня холодную дрожь внутри. Я слышал и раньше о том, что некоторые личности настолько сильны, что буквально в одно мгновение накрывают нас, например, своей харизмой. Не знаю, что именно было в нем, но что-то определенно было.

Повариха принесла мне мой пакет, и я уже было собирался откланяться и уйти, но Трэвор остановил меня и попросил у женщины за стойкой две чашечки кофе. Она слегка покраснела, глупо захихикала и умчалась на кухню.

— Давайте немного познакомимся, Малкольм. Вам надо бы влиться в коллектив, я помогу сделать это. Сам я работаю в академии уже пятый год, но еще помню какого быть новым членом коллектива.

Милая повариха чуть ли не вприпрыжку вылетела из кухни и подала нам две большие чашки ароматного орехового кофе. Юный математик ей явно нравился. Он мило подмигнул ей и почти прошептал «благодарю, очаровашка».

Не скажу, что я сторонник подобного проявления чувств на публике, но учеников тут не было, поэтому ничего ужасного я в этом не видел. Мы присели за свободный стол на двоих в конце зала, и он закатал рукава на своей безупречно выглаженной рубахе:

— Люблю воскресенье. Занятий нет, проверять ничего не нужно, а к понедельнику я готовлюсь с субботы. Работы достаточно, я тут единственный преподаватель математики для магического факультета. А вы раньше преподавали?

— Я? Нет, первый раз, если честно. В этом плане опыта у меня нет. Впрочем, с детьми я ладил, поэтому проблем возникнуть не должно. Да и предмет, знаете, специфический. Скучно им не будет, полагаю.

— Да, это вам не математика, — он похохотал, покачал головой и отпил из своей кружки, — А вы чего не пьете?

— Я не пробовал такое, если честно. Слышал, в меню вчера видел, но не пил.

— Правда? — он расплылся в улыбке, — Попробуйте, вам понравится. У нас очень искусный специалист в области кофеварения. Может, перейдем на «ты», если вы не против? У нас много преподавателей старшего возраста, старой закалки, так сказать. Редко удается встретить кого-то близкой категории, если вы понимаете о чем я. Хочется хоть немного нарушить правила, — он сверкнул взглядом.

Да, я помню, в уставе предписано обращаться ко всем преподавателям на «вы», я понимал, что это знак уважения, но должно же это измениться со временем, ведь они узнают друг друга ближе, посему я покачал головой, ибо был не против, а даже «за».

Кофе на вкус действительно оказался неплох. Слегка горьковатый, очень терпкий аромат, вкус лесного ореха и немного густая консистенция. С таким же успехом я мог заказать весьма необычный горячий шоколад. Трэвор уставился на меня и похохотал:

— И как ты так, пьешь, а «усы» не остаются?

— Что? Усы? Усы в шерсти, их не видно.

Тут он совсем залился смехом, а когда закончил, то отпил из кружки и широко улыбнулся мне ореховой полосой над губой. Тут уж я сам захохотал:

— А-а-а, это? Шерсть у меня такая. С нее все стекает.

Моя добродушная улыбка заставила его улыбнуться еще раз. Он взял со стола салфетку и вытер губы, а другой смахнул слезинки от смеха. Этот парень нравился мне все больше.

— Немного о работе, а потом опять на отдых: по понедельникам у нас совещание в конференц-зале. Мисс Аттора говорит об изменениях, мы отчитываемся за прогресс прошедшей недели и прочие мелочи. Совещание в шесть, не опаздывай.

Я одобрительно кивнул. Хотя, в моей приветственной инструкции эта информация и была, я все же был рад, что он проявил такое внимание. Судя по всему, Аттора была той еще суровой женщиной.

— Понимаю, у тебя, наверное, много вопросов про академию, учеников и преподавательский состав, но сегодня я не хотел бы думать обо всем этом. Дак откуда ты приехал?

Вот тут я было ощутил, что засыпался с прикрытием на первом же вопросе, но тут же вспомнил наставление Пабло.

— Я долго нигде не задерживался. Тяжело пришлось, не хотелось бы вспоминать все это.

Он понимающе кивнул и извинился, что поинтересовался. Хитрость сработала, такт ему не чужд.

— Сам я учился тут, сколько помню. Родителям оказался не нужен, а столько надежд подавал, ума мне было не занимать. Вот и пошло, стукнуло мне четырнадцать — прощай, малой. Я и летом никогда не уезжаю, не хочу домой возвращаться. Тут теперь мой дом. Тут меня приняли, выучили, воспитали. Что это я в самом деле… не хотел говорить об этом, но вот — вся моя жизнь тут. Хочешь фокус?

Я кивнул. Трэвор стрельнул взглядом на стойку. Повариха старательно протирала стойку, на которой стоял тазик с моющим средством и несколькими тряпочками.

— Сейчас будет весело, — шепнул он и двинул правой рукой влево.

На стойке тазик резко дернулся влево, а повариха вскрикнула от испуга. Она осмотрелась по сторонам (мы предусмотрительно отвернулись и сделали вид, что разговариваем), а потом выдохнула и вновь продолжила протирать то же место, что терла до этого. Трэвор дернул рукой вправо, и тазик едва коснулся руки поварихи. Та взвизгнула и обратила на себя внимание всех сидящих.

— Опять эти дети балуются! Ну я им!

Она побежала к выходу из столовой, и Трэвор захохотал:

— Всегда смешно.

Убедившись, что за дверью пусто, она заворчала, мол опять убежали, и вернулась на свое место.

— Как у тебя вышло? — заинтересовался я.

— Магия, конечно. У нас тут многие это умеют. Двигать предметы проще простого, если обладаешь способностями. Чему у нас тут преимущественно учат, как ты думал? Вот оно. Я сам закончил магический факультет.

Впечатлило, ничего не сказать. Мы вернули кружки на стойку, заскочили ко мне, чтобы оставить пакет с продуктами, и пошли прогуливаться по академии. Трэвор устроил мне настоящую экскурсию. Он показывал кабинеты, рассказывал интересные случаи из времен своего студенчества, какие-то смешные ситуации с учениками и немного о преподавателях. Да, говорить об этом ему не хотелось, но после небольшой шалости в столовой ему заметно полегчало. Не успел я очухаться, как вечер приблизился к стенам академии. Мы распрощались, и я отправился на тот же балкон, где был прошлым вечером. Закат был так же прекрасен и ярок, но в этот раз на небе не было ни облачка, а на горизонте прорисовалась розовая полоса уходящего дня — завтра похолодает.

И я вдруг подумал, зачем студентам магического факультета математика? Хаос и порядок не очень совместимы. Или же есть какие-то тонкости? Может, я просто все усложняю, и математика тут что-то вроде одного из обязательных предметов, служит для общего образования или вроде того. С другой стороны, хаос и порядок хоть и разные, но одно без другого быть не может. Зная своих друзей, хорошо бы знать еще и врагов.

Вернувшись в свой номер, я обнаружил, что с утра так ничего и не съел. Поужинав, я принялся рассматривать лабиринт в своей тетради, имена погибших девочек из журнала Власа. В голове вертелась одна лишь мысль — здесь может быть замешана магия. Делиться этим наблюдением с ребятами было уже поздно, поэтому я потушил свечи и улегся спать.

Утром меня встретила побудка — перезвон колоколов, расположенных по периметру территории академии. Бодрящий душ, легкий завтрак и я готов к новому дню. На сегодня мой долг провести первое занятие в своей жизни.

Честно говоря, я не очень представлял, как мне оценивать работу студентов впоследствии, поскольку творческое мышление у всех развито по-разному, а сама его оценка может быть исключительно субъективной. У всех свой стиль, образ мышления, видение и много чего другого. Я даже не мог себе представить, как вести занятия. Учебников по этому предмету просто не существует, поэтому все, чем я могу руководствоваться в этом деле — мое творческое мышление. Знаете, а в этом определенно что-то есть. Спонтанность и воображение — вот, что делают этот предмет особенным.

Судя по расписанию, первое занятие было в лекционной аудитории главного корпуса у нескольких групп сразу, у Табота в том числе. Я пришел в аудиторию пораньше. На потолок я повесил проектор, который взял на рынке перед отъездом. Веревка с золотистыми вплетенными в нее нитями управляла шторами, нужно был лишь дернуть за нее. Это мне пригодится.

Аудитория постепенно наполнялась студентами, но все они были такие скучные. Я имею в виду не только одежду, но и скучающие мины. Кто-то еще не проснулся, некоторые радостно гоготали, перешучиваясь между собой, а я смиренно ждал звонка на стуле, уткнувшись в блокнот и вырисовывая различные мелочи. Вчерашняя шалость Трэвора натолкнула меня на одну интересную мысль. Если я правильно понял этот мир, то подобная выходка расшевелит ребят и даст толчок к развитию индивидуальности.

В коридоре раздался перезвон, и студенты смиренно уселись на свои места и смолкли. Причиной такого послушания стал визит мисс Атторы. Она высокомерно осмотрела ребят и толкнула речь:

— Доброе утро, уважаемые студенты. С сегодняшнего дня мы вводим вам новый предмет для изучения — творческое мышление. Это ваш новый преподаватель, — она медленно махнула рукой в мою сторону, — мистер Тернер. Отнеситесь к нему с уважением. Я понимаю, что вы недовольны тем, что в вашем расписании добавилась новая дисциплина, однако она повысит престиж нашей академии, а значит, и вашу ценность, соответственно, — затем она повернулась ко мне и тихо произнесла, — Удачи.

Мисс Аттора удалилась из аудитории и, как только хлопнула тяжелая дверь, в аудитории пополз змеиный шепот. Я набрал воздуха в грудь и заговорил:

— Доброе утро, господа и дамы. Сегодня мы начинаем курс творческого мышления. Меня зовут Малкольм Тернер, и сегодня мы…

Я поднял одно ухо и понял, что мисс Аттора ушла достаточно далеко, чтобы не услышать всего, что будет происходить на занятии.

— Отлично, а теперь, когда нас никто не услышит, можно действительно начать занятие. Можете звать меня просто Малкольм.

Девушка с черными короткими волосами потянула вверх руку.

— Да, у вас вопрос, юная леди?

— Мисс Аттора запрещает называть преподавателей по имени.

— Я не мисс Аттора. То, как меня будут называть, должно волновать лишь меня одного. Да, она следует уставу и правилам, но стоит ли забывать о личном комфорте каждого из нас?

Дети вновь зашептались.

— Вот, например, как вас зовут, юная леди?

— Амелия, — девушка застеснялась, спрятав за челкой серые глазки и смущенные румяные щечки.

— Вам комфортно в академической форме? Посмотрите, вы выглядите точно так же, как все вокруг, — ребята закопошились и стали осматриваться, будто раньше друг друга никогда не видели, а схожести своей и вовсе не замечали, — Приятно ли вам это?

— Н… нет, если честно. Эта форма ужасно неудобная, и зимой в ней и вовсе холодно. Я больше люблю брюки, — призналась девушка, и тут же покраснела еще сильнее.

— Я не хотел вас смущать, мисс Амелия, напротив. Вы сами видите, как правила загоняют вас в рамки, — тут я включил проектор, и на всю доску тут же расплылась двигающаяся картина звездного неба и туманности.

Ребята ахнули, некоторые приподнялись со своих мест, чтобы рассмотреть это чудо получше.

— Вам написали устав, который вы обязаны соблюдать. Вы живете по нему несколько лет, не нарушая правил, потому что знаете, что если оступитесь, то получите наказание. Но всегда ли так важно соблюдать правила? Чем дольше вы подчиняетесь им, тем больше вы теряете свою индивидуальность. Вы начинаете мыслить шаблонно. Из одного занятия в другое, вам говорят, что решение только одно, действовать надо так, а не иначе, но это не так. Решений одной и той же задачи может быть несколько, и среди них нет правильного. Каждый из вас живет своей жизнью, но среди них нет правильной или неправильной. Вы поступаете так, как считаете нужным, вот, что действительно важно.

Я залез ногами на стол. Некоторые ошалели, кто-то засмеялся, ну а я продолжал повествование.

— И делаете вы это лишь потому, что в жизни нет правил. Кто сказал, что мне нельзя стоять на столе? Устав? Почему именно он решает, что мне можно, а что нельзя?

— Потому что пока вы тут, вы обязаны жить по правилам академии, — выкрикнул кто-то с последних парт.

— Именно. Все основные правила мне придется соблюдать. Но меня наняли, чтобы я учил вас мыслить творчески. Как я могу в полной мере раскрыть ваш потенциал, если я сам скован этими дурацкими правилами? Меня держат в тех же границах, что и вас. Но! Если все вместе мы выйдем за эти границы…

Я подошел к шторам, занавесил их и переключил режим проектора. Аудиторию целиком озарила небесная туманность и звезды. Ребята ахнули, некоторые поднялись с мест уже целиком. Все рассматривали стены, потолок, самих себя, радуясь такому чуду, словно дети, которые впервые в жизни видят снег. Я же, встав перед кафедрой и облокотившись на нее, продолжил монолог:

— Только выходя за границы мы способны на что-то большее, на что-то великое. Рассмотрев что-то там, за горизонтом, в нас просыпается вдохновение и желание творить, нужно только найти то, что пробуждает в вас таланты. Не бойтесь выходить за границы, вылезайте из этой скорлупы, если хотите узнать что-то новое.

— У нас устав, нам нельзя, — послышался женский голос.

— Если делать это в одиночку? Само собой. Мы должны объединится. Большинство решит, что лучше. Давайте начнем с малого. Долой эту скучную черно-белую форму! Приходите завтра на учебу в том, в чем вам комфортнее всего. Все! Подумайте только, как вы разукрасите коридоры своим индивидуализмом! Посмотрите на меня, я вполне мог надеть эту дурацкую форму, но не сделал этого.

— Да вы вообще не от мира сего! — пошутил кто-то.

По аудитории разлился радостный смех.

— Да, — резко ответил я, — И это хорошо.

Подобным образом я провел оставшиеся два занятия, а затем отправился на балкон, выходящий к лабиринту. Весь день я то и дело делал пометки. За несколько часов мне удалось найти парочку мест, мимо которых никто не проходил, и только одно, которое нельзя было просмотреть ни с одного балкона. Вечером атмосфера на улице заметно ожила. Ребята улыбались, смеялись и что-то активно обсуждали. С балкона наблюдать за счастливыми лицами было приятно. Будто сотни светлячков вывалились на травку. Светились они, конечно, образно, но все же очень живо. Столь дивная картина настолько заворожила меня, что я не заметил, как ко мне поднялся Табот.

— Что там увидел?

Я даже дернулся от неожиданности и чуть было не упал с балкона:

— Напугал… Смотрю за лабиринтом. Есть шикарное местечко. Там нас не увидят. Если только намеренно следить не станут. Видишь вон то место? — я указал карандашом на один из секторов лабиринта, — Найди там скамью.

Табот долго и усердно всматривался в кусты, мычал, качал головой и протирал глаза, но так ничего и не увидел.

— Его не заметить ни с одного балкона, но в том месте, — я обвел крест на своей схеме, — есть скамья. Она закрыта сверху, проход в кустах достаточно узкий, даже если гулять по лабиринту, то заметишь его не сразу.

— Отлично, — твердо сказал Табот, — Это будет нашим местом встречи.

Через минуту к нам присоединился Влас. Он сделал пометку у себя на листочке и всмотрелся в закатное солнце, падающее между горными вершинами. Вид не такой потрясающий, как с башни, но все же неотразимый. Влас натянул шарф на подбородок, слегка тряхнувшись от холода, а Табот втянул голову в плечи и потер замерзшие ладони. Небо ясное, но за весь день воздух так и не прогрелся. Клены на академическом дворе начали медленно менять свои краски, и даже изгородь лабиринта не осталась в стороне. Скоро вся эта красота пропадет, и нужно будет искать новое место встречи. Осенний ветер пробежался вдоль тропинки к столовой, вздымая волну из высокой травы, а одинокие листья закружились в лихорадочном танце. Несколько студентов закрывали факелы куполами от ветра и непогоды. Академия готовилась погрузиться в глубокую осень. Я уже представлял себе багряные ковры из хрустящей листвы, цветные шарфики на ребятах, кристально чистое голубое небо в отражении луж и запах свежего урожая.

Мне не были чужды все времена года, но особенно я ждал зиму. В городе Солнца она никогда не приходила, поэтому запах морозной свежести вызывал у меня ностальгию по белому полотну, дарованному природой. Запах горячего шоколада холодными вечерами, камин, плед, хорошая книга. Зима, какой бы холодной она не была, хорошее время года. Время, когда природа засыпает, день становится короче, а звезды ночью еще ярче. Время, которое идет медленно. И знаете что? Я не хочу его торопить.

Внезапно мое внимание привлек Трэвор. Он направлялся прямиком в лабиринт.

— Что он там делает?

— Кто? — очнулся Влас, почти полностью зарывшийся в шарф, — Мистер Аулвулл, математик? Он гуляет в лабиринте каждый вечер. Табот, нам пора. На завтра много дел.

Ребята пожали мне руку и удалились. Я же невольно стал смотреть на Трэвора. Он вальяжно бродил туда-сюда с поднятым воротником на своем пальто. Останавливался то там, то тут, глядел по сторонам. Мне уже хотелось уйти, как он вдруг достал из-за пазухи какой-то конверт и запрятал его в дупле старого клена в углу лабиринта. Место я приметил для себя, но идти туда не стал. Через несколько минут все преподаватели соберутся в конференц-зале, и я не исключение. Мне хватало времени забежать в столовую за чашечкой чая (продукты у меня остались со вчерашнего дня), а после совещания нужно было дать себе немного отдыха.

В конференц-зале уже все собрались. Поскольку я пришел в первый раз, мне выделили место в самом конце стола. Совещание было скорее нудным, чем информативным. Общие показатели подняли столько-то учеников, скатились столько-то, происшествий не произошло, жалоб нет. Я сегодня провел лишь лекции, поэтому с меня спроса не было, но доклад о работе Трэвора я послушал. У этого парня определенно была очень сильная харизма. Ученики, судя по всему, достаточно ленивы в плане математики. Он долго перечислял список тех, кто понизил свою планку, а среди отличников называл лишь немногих, в основном парней. После скучного полуторачасового разбирательства, я наконец-то вернулся в свой номер. Меня расстраивало лишь то, что за два дня, что я пробыл здесь, сдвинуться с мертвой точки так и не вышло. Время утекало у меня сквозь пальцы. Оставалось только надеяться, что никто не пострадает, пока я топчусь на мертвой точке. Завтра утром пройдут первые практики, а это значит, что я буду на шаг ближе к личным делам учеников.

Глава II. Красное пальто

И пусть все говорят, что мы сошли с ума,

И пусть, они указывают пальцем!

Пойдем вперед и, глубоко дыша,

Не будем мы скрывать себя за фальшью!

Одни средь всех, мы против них идем,

Смывая краски с серого холста.

Окрасим сами мы его вдвоем,

От глянца не оставив ни шиша!

Цвета простые кистями души

Смешав, как быть оно должно,

Ты улыбайся, радуй и смеши!

Спонтанностью решенье нам дано!

Утренняя побудка в академии не была мне в радость. С вечера я так и не разжег камин, и в комнате было очень холодно. Вылезать из-под одеяла сложнее, когда ты знаешь, что там температура резко изменится. Я соскочил с постели и в спешке оделся. Нет, опоздание мне не грозило, но подвигаться было необходимо. Заглянув в окно, я вдруг понял, почему в комнате витал морозный дух. Судя по обилию луж на улице, дождь нехило пробарабанил всю ночь, но на этом не остановился. Небо затянули густые почерневшие тучи. Переваливаясь друг через друга, они стремились захватить как можно больше просветов, поглотить последние остатки тепла, которые задержались с выходных. Краски вокруг поблекли, растения поникли, а верхушки гор уже не казались такими блистательно белыми.

Нахохлившись, я собрал сумку и поставил чайник на кухне. Горячая кружечка чего-нибудь (и было абсолютно неважно чего) будет как нельзя кстати. Пока это чудо техники нагревалось, я замотал шарф вокруг шеи, чтобы хоть как-то согреться. Сам не знаю почему, но этим утром я чувствовал себя неважно. Пробуждение в холоде по какому-то звону явно не мое.

Собравшись с силами, в спешке выпив кружку чая и закинув сумку через плечо, я пошел в аудиторию. На подходе к выходу из преподавательского крыла я услышал объявление по громкоговорителю: «Мистер Тернер, срочно пройдите в ректорат». Объявление повторилось еще раз, а потом замолкло. Насколько я мог судить, ничего хорошего это не сулило. Второй день и уже что-то не так.

Но только оказавшись в коридоре, я сразу понял причину такого срочного вызова. По коридорам шли довольные студенты, разодетые на разный манер. Девушки в красочных кофточках, парни в цветных рубахах и свитерах. Даже самые младшие курсы, у которых моих занятий не было, — и те отказались сегодня от академической формы. Я так и расплылся в улыбке. Заметив меня, ребята дружно здоровались, улыбались мне, и буквально каждый знал, как меня зовут. Я понимал, что вся эта веселая атмосфера сгинет в тот момент, когда я переступлю порог кабинета мисс Атторы. Миновав двери в административное крыло, я направился по безлюдному коридору к тому самому зловещему кабинету, что сейчас же устроит мне выговор и… тут я понял главное. Своим призывом нарушить один закон академии я прочертил себе дорогу навылет. Если сейчас меня уволят, то вернуться я уже не смогу, а это значит, что девочки и дальше будут глупо погибать по неизвестным никому причинам. Сказать истинную цель своего визита я не могу, поэтому единственный выход — выкрутиться. Сделать это признанием своей неправоты я не мог, ибо тогда студенты снова окажутся в своем железном ящике и, мало того, будут наказаны. Конечно, меня они после этого возненавидят. Я не могу допустить этого, именно ребята ближе всего к разгадке всех этих ужасающих событий. Все это ведет к одному выводу: пан или пропал.

Я выпрямился, глубоко вдохнул и постучал в массивную дверь мисс Атторы. Из-за двери послышалось злобное и холодное «войдите». Она ждала только меня, определенно.

Возле стола стояла она. Суровое выражение лица, сжатые скулы, и нервозное постукивание каблуком. Странно, но как только я увидел ее, то не впал в панику, напротив — я успокоился. Что-то подсказывало мне, что я справлюсь.

— Доброе утречко, мисс Аттора?

— Сильно в этом сомневаюсь, мистер Тернер. Присаживайтесь, — она указала мне на стул, а сама уселась за свой стол, — Оно было добрым, пока я не повстречала в коридоре наших учеников. Вы видели их?

— Да, — я даже немного заулыбался.

— Что в этом такого веселого? Что вы себе позволяете? Вы вообще читали устав? Никому из учащихся ни при каких обстоятельствах недозволенно появляться на занятиях в таком виде! Как они выглядят? Вы только посмотрите на них! Цветастые, неопрятные и… и…

— … Такие счастливые.

Она замолкла на несколько секунд, уставившись на мою физиономию.

— Вы считаете такой наряд уместным? Ведь это вы призвали их отказаться от формы!

— Призвал, не отрицаю.

— Но зачем? Зачем вы сеете беззаконие в академии? — она стукнула кулаком по столу.

— Вы наняли меня, чтобы научить детей мыслить творчески…

— И я же вас и уволю! — перебила она.

— Дайте мне договорить, перебивать невежливо.

Она замолкла, но на вид стала еще злее.

— Творчество подразумевает самовыражение. Путем своего внешнего вида ребята могут самовыражаться. Это простой, но действенный способ запустить их фантазию. Да, я призвал их нарушить правило, но исключительно в педагогических целях. Вы не роботов тут клепаете, мисс Аттора, вы работаете с живыми людьми. У них есть душа, есть свое мнение, есть фантазия, в конце концов! Вчера на совещании вы говорили о детях, как о моделях ваших автоматизированных разработок — «модель И-435 показала неудовлетворительные результаты, необходимо увеличить нагрузку». Да, вы говорили иначе, но слышал я вас именно так. Да вы бы сами послушали! Вот в чем разница между творческим мышлением и шаблонным. В вашей еженедельной процедуре я увидел истинное лицо вашей системы. То, чего вы так и не смогли рассмотреть. Дайте детям хоть немного свободы, они ее заслуживают. Не в заключении же они у вас. Им хочется творить, хочется самовыражаться, но как они сделают это, если вы все им запрещаете? Вы создали какую-то иллюзию того, что хотите помочь им реализовать свои идеи, но сами же пресекаете их. Разве это правильно?

Она смолкла. Лишь внимательно уставилась в журнал выговоров на своем столе. Я чувствовал, что она меня услышала. Не просто слушала, а именно услышала.

— В ваших словах есть смысл, мистер Тернер. Так и быть, в качестве эксперимента мы введем свободную форму одежды, но если из-за этого ученики начнут разводить анархию и нарушать другие правила, то отвечать за них придется вам.

Она с хлопком закрыла журнал и убрала перо в чернильницу:

— Свободны.

«Свободны»… странно, но после этого слова я ощутил себя так, словно выбрался из заключения. Наверное, стоило переговорить с ней, прежде чем побуждать ребят к такой выходке, но я заранее знал, что она откажет. Не узнаешь, пока не попробуешь, не так ли? Вот мы и попробовали. Первый шаг был сделан. Не уверен, в нужном ли направлении я шел, но одну маленькую битву я уже выиграл. Главное, не проиграть войну.

Новая форма одежды заметно подняла дух студентов. Мисс Аттора объявила по радио, что на эту неделю академическая форма отменена, и в субботу преподаватели примут решение на счет нее окончательно, если ее отмена не усугубит успеваемость в целом. Это был толчок для ребят стараться усерднее. Теперь борьба за их свободу перешла к ним в руки. В моих руках оставался лишь риск потерять место в академии, но у меня в рукавах было запрятано еще множество фокусов. Ох, чувствую, что не в последний раз я оказался у нее на ковре. Продвигаться стоит медленно, как по тонкому льду, все время так выгораживаться я не смогу. Судя по всему, у этой дамочки не только нервы железные, но и сама она кремень — уволит безо всяких сомнений, чуть что не так.

В аудитории уже собралась академическая группа Табота, но звонок еще не прозвучал. Поскольку оборудованной именно для этого предмета аудитории еще не сделали, нас поместили в единственную свободную на данный момент — музыкальную. То есть, как я читал, музыки как таковой у них не было, играли на инструментах лишь те, кто умел это делать со школы. Выступления проходили по праздникам, а репетиции устраивали по воскресеньям и иногда вечерами, когда у студентов не было такого большого загруза. Ребята с интересом общались между собой, но, как только прозвучал звонок, все стихли и уселись на свои места и в каком-то томительном ожидании уставились на меня. Не успел я что-то сказать, как меня перебила светловолосая девушка с веснушками:

— Вам сильно там досталось?

Ребята оживленно заговорили, все наперебой пытались что-то спросить меня или же высказать свою версию, но я жестом указал им притихнуть.

— Все в порядке, ребята. Вы же слышали объявление. Сейчас все в ваших руках, моя работа в том числе. Объясните мне вот что, почему младшенькие тоже без формы?

— Мы их подговорили тоже переодеться. Вы ж сами говорили про большинство, — заговорил вальяжно сидящий парень с последней парты.

Я посмеялся. Одного у них не отнять — дружные. Удивительно, как одно маленькое событие кардинально изменило обстановку. Если вчера я наблюдал в основном скучающие мины, то сейчас все светились — студенты улыбались, смеялись, выглядели бодро и воодушевленно. Я уселся на стол и осмотрел группу еще раз:

— Что же, давайте начнем.

Влас поднял руку. Я жестом позволил ему высказаться.

— А что нужно было брать на практику? У нас такого предмета еще не было, нас не предупредили.

— Ну, — я хлопнул в ладоши, — а что вы взяли?

— Как обычно — тетрадь, карандаш, ручка… учебников нам не выдали.

— Можешь сесть, — сказал я, — Нам не обязательно нужно что-то особенное для того, чтобы учиться. У нас творческий предмет, так? Давайте творить!

— Ха, да с тем, что у нас есть, только рисовать и можно! А я вот, например, не умею! — выкрикнул все тот же парень на галерке.

— Дак вам и не обязательно уметь, ребята! — я встал и заходил по аудитории, — У нас тут не какой-то школьный урок рисования! Вслушайтесь в название — «творческое мышление». Мы учимся не рисовать, не лепить скульптуры, мы учимся творчески мыслить! Уж мозгами-то шевелить может каждый из вас?

— Кроме Томми, — послышался чей-то голос.

Ребята радостно загоготали, а вальяжно сидящий подросток, осажденный последним комментарием, сел ровно.

— Давайте запустим творческий процесс! Придумаем с вами что-нибудь.

Я прошелся взглядом по аудитории и застыл на гитаре в углу:

— А давайте немного пошумим, — сказал я, потянувшись за инструментом.

— А я не умею играть, — заговорила милая рыженькая девушка.

— А тебе и не надо! Мы всем найдем дело.

С этими словами я начал бренчать на гитаре, пытаясь ухватиться за какой-нибудь интересный мотивчик. Спустя минуту в начале аудитории послышались барабаны. Это был Табот. Он проникся духом музыки и заиграл вместе со мной. Ребята друг за другом начинали брать свободные инструменты — кто на чем умел играть. Гитару я передал Томми, так яро просившему инструмент. Несколько ребят сидели скромненько прижавшись на своих местах

— И чего мы сидим? Танцуем! — скомандовал я.

Студенты, которые остались без инструментов, начали подниматься и пританцовывать. По аудитории разливались счастливые смешки. Рыженькая девочка продолжала сидеть, я подошел к ней, чтобы узнать, в чем же дело.

— А я и танцевать не умею.

— Значит, будем учиться, — заулыбался я и подал ей руку.

Я осторожно вытянул ее со стула, раскрутил так, чтобы она смотрела вперед, а сам взял ее за кисти рук со спины и помогал двигаться. Девушка засмеялась и покраснела. Через несколько секунд я уже отпустил ее, и она сама поймала ритм. Ребята танцевали друг с другом, менялись инструментами и привносили какие-то новые задорные нотки в музыку. Аудитория наполнилась счастьем, в ней будто стало светлее. Им было все равно, что на улице холод и дождь, все равно, что небо целиком затянуто, что солнца совсем не видно. У них сейчас было тепло и светло.

Когда они немного подустали и уселись на место, я вновь взял гитару, заиграл спокойную мелодию и запел:

Те слова, что не сказаны,

Среди сказок и грез,

Что на счастье завязаны,

Ты в дорогу возьмешь.

В мире, где светит солнце,

Воплощаешь свой сон.

Слышишь звон колокольцев,

Уловив света тон.

Где мечты исполняются,

Где сияет звезда,

Сны дурные сжигаются,

Добротою слепя.

Мы себя потеряли,

Но в дороге нашли.

До рассвета мы ждали,

На закате ушли

Ребята слушали очень внимательно. В их глазах зажегся тот огонь, который творит чудеса по всему свету. Тот самый, что помогает делать великие открытия, создает превосходную музыку, стихи, картины, здания, повести. Тот огонь, который дарует нам самую приятную жажду на свете — жажду творить.

После небольшого молчания Амелия произнесла:

— Теперь это мой любимый предмет.

Студенты дружно начали соглашаться с ней. Прозвенел звонок, и дети засобирались на следующее занятие. Табот подошел ко мне и прошептал:

— После смерти сестры я больше не смеялся. Сегодня ты изменил это. Спасибо тебе.

Я кивнул и улыбнулся ему, получив взаимный ответ. Хоть чью-то жизнь мне удалось улучшить. Признаться честно, я сам с радостью вспомнил то время, когда играл на гитаре по вечерам, сидя дома и глядя на закат. Ученикам действительно нужны такие занятия, чтобы разбавить наплывающую рутину. Жаль, что когда я уйду, все это пропадет. Им будут искать нового преподавателя, а все мы различны. Поэтому формат занятий, скорее всего, изменится. И не факт, что в лучшую сторону. Чем же эти дети занимаются вечерами, кроме занятий? Должно быть, у них очень скучная жизнь в этих стенах. Остается лишь надеяться, что хотя бы дома они могут позволить себе раскрыться и стать собой. Иначе все это очень прискорбно. Я полагал, что в элитной академии дети все дисциплинированные, но это не значит, что им нельзя получать удовольствие от жизни и учебы. Даже в этих высоких стенах с суровой ректоршей они могут почувствовать настоящий вкус жизни. Он не пресный и безвкусный. Да, временами горчит, но все же он невероятно сладок.

Оставшиеся занятия прошли аналогично. Мы так и не назначили время встречи с Таботом и Власом, поэтому я решил еще раз глянуть на лабиринт, позже. Обед сегодня был просто великолепен. Может, всему виной холод на улице, который заставил даже студентов с аппетитом умять все горячее, но прием пищи показался как никогда вкусным. Трэвор, кажется, пристрастил меня к ореховому кофе, я взял с собой стаканчик и отправился на балкон, но в этот раз на другой. Мне хотелось рассмотреть лабиринт под другим углом и еще раз убедиться, что условное место встречи все же не видно. Этот балкон располагался на шестом этаже. Обзор получше, надо сказать.

Дождь прекратился, однако теплее не стало. Тучи словно застыли на одном месте, лишь слегка побелев. Трава тонула в лужах и сильно блестела от капель, покрывающих ее от самых кончиков. Деревья обнажали порывы ветра, листья все плотнее покрывали каменистые тропинки золотисто-багряными пятнами. В такую погоду высовываться на улицу не очень-то хотелось, но выбором я не располагал.

Я видел, как ребята то и дело ходили из корпуса в корпус, звенели звонки, дождь то шел, то утихал. Я начал замерзать, но оставался на посту, вновь и вновь делая пометки. Вечером в то же время, что и вчера, Трэвор вошел в лабиринт, побродил и оставил записку. Я видел это точно, никаких сомнений. Одного я не мог понять, с кем он общается таким способом? Когда он ушел, ко мне поднялся Табот:

— На посту?

— Угу, — качнул я головой, не оборачиваясь, — Я задержусь сегодня подольше. Можешь принести мне чего-нибудь горячего?

— Конечно, горячий шоколад сойдет?

— Вполне.

— Есть что-то интересное?

— Пока не уверен. Поэтому и хочу проверить. Пока не забыл, — я достал небольшую петличку из сумки и микронаушник, — Держи.

— Это зачем?

— На всякий. Наушник и микрофон. Сможем переговариваться, если что-то срочное. Петличку спрячь под воротник. Она хорошо принимает. Наушник снимай разве что на ночь. Будем на связи.

Он покачал головой и удалился.

Я просидел в засаде половину ночи, а потом заснул. Ночью на улицу никто не выходил. Я проснулся еще до утренней побудки, на рассвете. Потянулся, широко зевнул и уже собрался уходить, как вдруг увидел шагающую в лабиринт девушку. Вне всяких сомнений, это была одногруппница Табота и Власа.

Длинные светлые волосы, челка лесенкой, бледненькое личико. Я видел ее вот уже два занятия, запомнил, разве что имени малышки не знал. Тонкая и хрупкая, она торопливо вышагивала в сторону старого клена. Поворачивала точно и уверенно, проходила тут уже не раз. Красное пальто не особо выделялось в яркой листве, поэтому я чуть было не потерял ее. Да и потерял бы, если бы не знал точно куда она двигается. Я спрыгнул с балкона и затаился в дверях. Девушка торопливо огляделась по сторонам, достала конверт из дупла и положила свой. Это было странно. Зачем ей переписываться с преподавателем, да еще и таким способом? Подозрительно.

Я вознамерился встретиться сегодня с Трэвором и поспрашивать его об уставе. Само собой, я помнил о том, что устав запрещает дружить со студентами, максимум проводить занятия в свободное время в студенческом крыле, прямо у того, кто эти занятия попросил. Дело, кончено, не мое, но проверить не помешает.

Блондиночка ушла, а я взглянул на часы. До побудки оставалось полчаса. Я выскочил с балкона на лестницу и помчался к себе. Сегодня у меня занятий не намечалось, я мог выспаться, пока Трэвор ведет свои. Судя по расписанию в административном крыле, у него сегодня загруз меньше всего. Я написал ему записку и оставил на его столе в преподавательской.

Только все мои старания были тщетны. Что бы я ни делал — уснуть не смог. Вся эта история терзала меня сильнее с каждым днем. Следующую жертву могли найти в любой момент. Я все же решил заняться работой. В преподавательской сегодня значился мой день дежурства. Полить растения, навести порядок, заполнить расписание, распределить студентов на дежурство в корпусах. Мелочи, но их было достаточно. На перерывах то и дело заходили преподаватели по разным предметам. Я познакомился с несколькими (им, наконец, «представилась возможность поговорить со мной» вне конференции). Некоторые мягкосердечные, другие построже, но все обыкновенные. Такие, какими и должны быть. Да и говорят в основном о том, что преподают. Так, можно было узнать, кто и что ведет, даже не спрашивая. Все они пили кофе или чай на перерывах, общались. Те же студенты, но постарше.

Наконец, появился и сам Трэвор:

— Получил письмо. Прогуляемся?

К счастью, погода заметно наладилась. На улице во всю светило солнце и пели птицы на разный манер. Лужи не успели подсохнуть, зато листья на тропинке так приятно шуршали под ногами, словно осень шептала природе сказку на ночь. Дышалось свободно и легко. С минуту мы просто молча шли, наслаждаясь благоговением ранней осени и ароматом последних распустившихся цветов.

— Сегодня гораздо лучше, чем вчера, не правда ли? — он улыбнулся своей фирменной улыбкой, источая обаяние.

— Да. Ребят на улице больше, тепло им явно по душе.

Он засмеялся:

— Ерунда! Ты бы видел сколько их зимой на улице! Ощущение такое, что вся академия выползает на снег поглядеть! Большинство из них видят его только тут. Мало где у нас снег бывает… Да ты и сам в курсе.

Я покачал головой. Эту опасную тему стоило обойти:

— Не тяжко начинать учебный год?

— Мне? — он словно недопонимал меня, — Нет, что ты. А вот студентам да. Многое забывается за лето, да и отдыхать им нравится больше. Мало у кого из них действительно есть стремление к учебе.

Взгляд мой упал на лабиринт:

— Пройдемся? Красиво же так.

— Да, обожаю это место, — оживился Трэвор.

Прогулку там он не избегал. Это уже хорошо. Осталось лишь завести его к клену. По сути, я знал, что внутри должен лежать конверт, но между парами Трэвор так и не заглянул в преподавательскую. Он вполне мог забрать конверт еще тогда, но проверить, пойдет ли он туда, стоило.

Мы блуждали по тропинкам, но я точно запомнил где мы и куда стоит повернуть. Немного поплутав, на последнем повороте я предложил свернуть налево. Странно, но он совсем не был против.

Перед нами предстала резная скамья и высокий клен, одетый в красно-желтое платье из листьев. Сквозь пышную крону пробивались тонкие лучики охладевшего осеннего солнца. Скамья успела высохнуть, а кора взрослого дерева настолько плотно впитала в себя дождевые капли, что вовсе не хотела возвращать их на небосвод. Вокруг то и дело падали листья, кружась или плашмя летя на землю под тяжестью накопившихся на них крупных капель.

Мы присели на скамью, подставив под солнце свои затылки. Трэвор немного вздрогнул.

— Замерз?

— Нет. Просто сырость. Не люблю такую погоду. Вода вокруг, некомфортно как-то. Да и заболеть проще простого. А ты? Шерсть у тебя теплая на вид. Явно не холодаешь.

Я усмехнулся:

— Как тебе сказать… когда мех мокнет, нет разницы между тем холодом, что испытываешь ты и тем, что испытываю я. Разве что капли в шерсти лучше удерживаются. Очень холодные капли.

Трэвор заулыбался:

— Значит, осень и весна у нас проходят одинаково. Хорошо тут. В академии. Будто свой маленький мир, огражденный от всех. Там, в городах, суета. Все куда-то бегут, дела, транспорт, шум, обыденности. Тут все иначе. Из шума лишь радостный смех. Никакого транспорта, бег только оздоровительный. Дела, разве что. Рутины и тут хватает.

— Я заметил. Почему же вы не разбавляете ее?

— М? — Трэвор будто и не слушал меня.

— Ну, что вы делаете по выходным? Ты, студенты, другие преподаватели. Чем вы занимаетесь?

Трэвор задумался. Спустя минуту неподвижного молчания он заговорил:

— В жизни других я как-то не углублялся, но сейчас вот вспоминаю… Из преподавательского состава в воскресенье мало кого видно. Несколько человек забегает в столовую, только и всего. Кто-то, насколько мне известно, занят репетиторством, поэтому может мелькать в студенческом крыле. Сами же студенты… гуляют, выходят за пределы ворот, по горам ходят, по лесу. Большая часть отсиживается дома. Осенью так точно. А что касается меня… Я отдыхаю. Провожу этот день один. После недельной беготни хочется, понимаешь… тишины. Так все надоедает. Особенно студенты. Ленивые или глупые — неважно. Даже умники. Все раздражают.

Я встал со скамьи и потянулся, стараясь незаметно посмотреть в дупло. Трэвор даже головы в мою сторону не повернул. Конверта внутри уже не было. А чего я еще ждал? Едва ли бы он стал ждать вечера. Я был уверен лишь в том, что он оставит новый сегодня вечером. Дело его, незачем мне читать чужую переписку. И все же если все это значит то, о чем я думаю… у него большие неприятности. Но нельзя же так просто заговорить с человеком про его секреты? Сам я тоже могу вызвать подозрения тем, что каждый вечер «сижу в засаде» и что-то выискиваю в толпе народа.

Ближе к вечеру мы разошлись. Возвращаться на пост мне уже не хотелось, поэтому я пошел в библиотеку, взять книгу, чтобы почитать немного перед сном. Проведя в библиотеке пару часов, я так и не решился взять что-то с собой, в основном эта кладезь информации хранила учебники.

К удивлению, на улице столпилось множество студентов. Они все уставились на самую высокую башню академии. Кто-то сзади схватил меня за плечо.

— За мной! — скомандовал Табот и утянул меня за угол библиотеки.

— Что случилось?

— Там, на балконе… Милена. Она собирается прыгнуть.

Мы рванули к башне. На бегу я краем глаза заметил, что на верхушке башни, прямо на круговом балконе, развивались полы красного пальто. Эту девушку я видел утром. Табот остался внизу (такую высокую лестницу человек быстро не осилит, я убедился в плохой выносливости людей еще раньше), а я побежал вверх по винтовой лестнице. Я запечатлел в памяти ее имя — Милена.

Девушка стояла на самом краю балкона, за перилами, балансируя между жизнью и смертью. От последнего шага ее отделяли лишь крепко вцепившиеся в поручень хрупкие белые ручки.

— Не подходи ко мне! — истошно закричала девушка.

Она повернулась ко мне лицом. По ее нежным щекам ручьем бежали слезы. Девушка дрожала как лист на порывистом ветру и, казалось, вот-вот сорвется. Волосы слиплись, закрывая половину лица, а в глазах проступало множество красных прожилок. Веки сильно опухли и порозовели, судорожное дыхание мешало ей набрать воздуха в грудь, малышка будто задыхалась, тщетно пытаясь глотнуть воздух. Ножки с большим трудом стояли на балконе, почти соскальзывали.

— Милена, ничего не бойся. Просто осторожно перелезь обратно, — я с черепашьей скоростью ступал к ней навстречу, чтобы не спугнуть.

— Я же ясно сказала тебе, уйди!

— Но почему? Зачем тебе это? Ты еще молодая, у тебя впереди столько интересного! Не делай этого. Подумай о тех, кому ты дорога!

— УБИРАЙСЯ!

Малышка задрожала сильнее. Ее глаза наливались каким-то непонятным мне беспричинным гневом. Я был все ближе к цели.

— Тебе не понять! Не понять!

— Объясни мне. Я выслушаю тебя и вместе мы найдем решение. Пожалуйста, Милена, не нужно прыгать.

Слезы ее усиливались. Выглядела она не так, как обычно выглядят расстроенные души. Я видел что-то в ее глазах, клянусь. Будто она делала это… нехотя. Ее губами говорил кто угодно, но не она сама. Словно что-то заставляло ее прыгнуть, а она безуспешно боролась с этим ужасным позывом, то и дело оглядываясь на толпу внизу. Мне же было абсолютно все равно на зевак, собравшихся внизу. Я не слышал их криков. Сейчас для меня существовал лишь этот балкон и юное создание на его краю.

— Слишком поздно, — зашептала она, — Слишком поздно…

Девушка отпустила поручни. Тело ее полностью расслабилось, она расставила руки, и сила тяжести потянула ее вниз. Мощным рывком я допрыгнул до края и перелетел через край… Падая туда, вниз, я не подумал о своей безопасности. Догнав Милену в полете, я схватил ее за руку, подтянул к себе и перекувыркнулся в воздухе, прорезаемом нами. Мы неизбежно падали вниз. Уже не дрожа, она прижалась ко мне, всхлипывая, осознавая неизбежность. Последнее, что я помню — резкую боль в спине от удара о землю.

Глава III. Аппликация

Жизнь проживая без любви,

Впустую тратишь время, человек.

Ты больше умираешь от тоски,

Что существуешь в одиночестве свой век.

Прощаешься в сознаньи с мирозданьем,

Уйдешь и все, совсем не позвонишь.

Сливаясь с неизбежным увяданьем,

Не веришь им. Не плачешь. Не кричишь.

Судьбу свою смиренною считая,

Перестаешь бороться. И летишь…

Последние грехи себе прощая,

О землю ударяешься. И спишь.

Очнулся я уже в постели медкабинета. Благо, что очнулся. Я падал на тренировке с похожей высоты, но с такой — ни разу. Хорошо, что моя оболочка способна выдерживать большие нагрузки, чем людская. Голова ужасно болела, спина и того хуже. Уложили меня на живот, но сил хватило, чтобы перевернуться. Думаю, что отделался испугом и синяками. Я был просто перебинтован. Это странно, в прошлый раз я сломал руку. Правда, упал я на нее же. Удивительно, как мне позвоночник пополам не переломило. Или по земле не размазало. Девочки в палате я не видел. Оставалось лишь надеяться, что она жива. В идеале — цела, но сейчас важно, чтобы осталась в живых. С ужасной болью и большими потугами мне удалось сесть на кровать. Рядом с постелью стояла коляска. На нее я и переместился. В этот момент в палату вошли Влас и Табот. Я опередил их с порога:

— Живая?

— Да живая, живая, — усмехнулся Табот.

— Ты прям супергерой! — восхитился Влас, — Как ты это так? И смелости хватило!

— Не смелости, а, скорее, глупости, — засмеялся я, — Не подумал просто, автоматически прыгнул.

— Больше пятидесяти метров! И живой. Нет, ни за что бы ни поверил, если бы сам не увидел! — не успокаивался Табот.

— Да, прям кремень. Она жива, но сильно пострадала. Два ребра сломала, бедняжка. Испуг сильный. Милена все еще в отключке, так и не просыпалась.

Взгляд мой упал на заходящее солнце:

— Сколько я пролежал?

— Сутки. Ну, чуть больше, — отозвался Табот, — Главное, вы оба живы. И ты спас девушку. Первую. Это большой шаг. Надо поговорить с ней, когда очнется. Признаться честно, я очень хочу сделать это сам, но едва ли она со мной заговорит, а вот с тобой…

— Так или иначе, — оборвал его я, — Сразу говорить об этом не стоит. Ей нужно время, чтобы отойти.

Табот уселся на стул у стены:

— Ее родителям мисс Аттора ничего не сообщила. Не хочет поднимать тревогу. Аж злость берет, честное слово…

— Все занятия на сегодня отменили. Мы заходили к вам каждый час, — отозвался, присевший на кровать Влас.

— Чудила, сходи за кофе, будь другом.

Влас улыбнулся и одобрительно кивнул. Табот пересел на его место.

— Можно вопрос? — я дождался, пока Влас выйдет из комнаты.

— Угу.

— Почему чудила?

— Когда я сюда приехал с сестрой, семестр уже во всю шел. У нас были сильные грозы тогда, выехать в академию не представлялось возможным, а то был первый наш год здесь. Появился я в группе — все уже друг друга знают, хорошо общаются. На меня особо внимания и не обращали. А потом смотрю — парнишка сидит на первой парте, одинокий такой, в книгу уставился… и так все время. Даже ел с книгой. Истории какие-то, религии разных народов, древние языки, забытые мифы и прочая старая библиотечная дребедень. Ну, я и подумал, чем он хуже других? Вот и заговорил с ним. А он мне с ходу — «привет, я чудила». Короче, его так ребята прозвали. А он и не против. Говорит, это не плохо, это признание того, что он не такой, как все. И я с ним согласен.

Улыбка скользнула по моему лицу. Черт, а он был невероятно прав. Помню, когда я встретил Джейсона, то тоже посчитал его странным типчиком. Он как-то чудно приподнимал брови, когда моргал, очень быстро говорил, даже не слушал, одевался как павлин… а потом… он и в самом деле необычный. Моргал он совершенно обыкновенно, на самом-то деле. Просто в первый раз пытался произвести на окружающих впечатление. Необычное такое, слегка отталкивающее впечатление. Ему это блестяще удалось, нескольких горожан он прямо очаровал. В Таботе и Власе я увидел нас с Джейсоном. Я — серьезный и спокойный, задумчивый Табот и он — чудаковатый, умный и впечатлительный Влас. Они были лучшими друзьями. Может, и мой лучший друг сейчас остался где-то там, в моем прошлом? В голове сверкнула мысль, что я упустил что-то очень важное в своей жизни.

— Милена — зацепка. Очень сильная зацепка, на данный момент. Нельзя позволить ей повторить это, — заговорил Табот, перебив мои мысли.

— Погоди ты бежать с солнцем наперегонки. Она еще не проснулась. А пока этого не случиться — загадывать рановато будет. Продвижение в этом деле сейчас на волоске. Думаю, сегодня я еще отлежусь. Ходить будет тяжко. А вот завтра утром уже встану на ноги.

— К слову, мисс Аттора назначила тебе больничный до поправки. Она поговорила с врачом, через неделю выйдешь на работу.

— На мне все заживает так же быстро, как меняется погода.

Он улыбнулся.

Спасение Милены действительно улучшило его настроение. Я знал Табота не так давно, но ощутил сердцем, что ему становилось все лучше. Надежда на раскрытие тайны гибели его сестры подстегивала его. Табот достал карманные часы и подал мне:

— Открой.

Это были золотые часы с гравировкой — на крышечке красовалась надпись — «Табот Эстер». Идеально ровные колечки сплетались в прочную цепь, а на краю часов выпячивала небольшая шарообразная кнопочка. Я щелкнул ей, и крышечка поддалась. На обратной стороне находилась немного небрежно вклеенная фотография. На ней была девушка с длинной черной косой, прямой челкой и розовыми щечками. Длинные реснички взмывали вверх, тянувшись к идеальным округлым бровям. Взгляд ее сиял и был полон жизни.

— Филасия. Этим летом мы гуляли по горам, она захотела сфотографироваться. Последнее ее фото. Лучшая сестра на свете.

Не знаю как, но я проникся его болью.

— Мне очень ее не хватает.

— Очень красивая, — я вернул ему драгоценность, — Мы выясним, в чем дело.

Он снял очки и протер линзы салфеткой:

— Я пойду. Завтра снова занятия. Отдыхай и набирайся сил.

И Табот ушел, так и не дождавшись Власа. Минут через пять пришел и чудила. Он передал мне чашку с кофе, пожелал выздоровления и отправился за Таботом.

Я оставил кофе на прикроватной тумбе и поехал на коляске в коридор. Дверь в соседнюю палату была открыта, поэтому я решил войти. На кровати мирно лежала Милена. Светлые волосы ее заняли почти всю подушку, а и без того белое лицо казалось еще бледнее. Я молча смотрел, как она дышит. Из головы не лезло выражение ее лица перед прыжком: отуманенный взгляд, пустой и безжизненный, с отголоском человеческой души где-то там, в недрах остатков разума. Что могло заставить бедняжку пойти на такое? Это так и останется загадкой, пока она сама не скажет мне этого. Если (на что я искренне надеюсь) она очнется.

Тот момент, когда она прыгнула… У меня самого помутился разум. Почему я прыгнул? Не знаю. Как бы там ни было, мы не погибли, а это уже многое. Подумать только, как в критические моменты мы узнаем о себе что-то новое. Какие-то поступки, на которые мы способны, даже не подозревая об этом. Бывает, что ты думаешь, будто в той или иной ситуации ты поступишь именно так, но вот это случается и вдруг… Я никогда не задумывался о подобной ситуации, но вот попал в нее. Мы познаем себя всю нашу жизнь, и это поистине удивительно. Как можно знать тех, кто вокруг тебя, если ты еще не до конца понял самого себя? Это большая загадка. Говорят, что никто не знает нас так, как мы знаем себя. Теперь я думаю, что то, чего мы все же не знаем о себе, о нас знают другие. Некоторые вещи лучше видно со стороны. И это как раз тот случай. Я никогда не был героем у себя в глазах, да и не буду, думаю, но сегодня я стал героем в глазах нескольких людей. Но приятно было не это. Приятно было то, что мне удалось спасти чью-то жизнь, пусть даже не осознанно, а как-то инстинктивно. С другой стороны, я понимал, что в ответственный момент могу так же безрассудно рискнуть собой и проиграть. Это лишь вопрос времени.

Девушка попыталась пошевелиться и застонала от боли. Она приоткрыла глаза, я попросил ее не подниматься. Она лишь молча смотрела на меня несколько минут, не отрывая взгляд. Я понимал, что Милена хочет что-то сказать мне, но сил у нее совсем не было. Каждый вздох отдавал ей какой-то болью, потому что дышала она очень медленно и осторожно, словно боялась, что кто-то увидит ее дыхание. В глазах слабо засверкали слезки. Я осторожно убрал соленые капельки с ее щек платочком с тумбы и прошептал:

— Отдыхай. Поправляйся и набирайся сил.

Этой ночью я остался у нее в палате, чтобы присмотреть. Заснул прямо в коляске, подложив под голову подушку, которую взял из своей палаты. Ночью пару раз заходила медсестра, пыталась отправить меня в постель, проверяла наше состояние. Утром к Милене пришла ее соседка по комнате. Девушка еще не могла говорить, поэтому выслушивала истории своей подруги. Потом она еле выдавила из себя всего одно слово — «мишка».

— Что-что? Мишку твоего принести? Хорошо, я сбегаю, — отозвалась подружка.

— Я с тобой схожу, — сказал я.

Соседка Милены охотно согласилась. Идти в корпус одной так далеко ей не хотелось. Я же ухватился за возможность поспрашивать соседку о девочке. К тому времени в палату пришел Влас, он остался у Милены, почитать ей какой-то миф, чтобы та не скучала.

Моя спина почти прошла, я уже мог стоять на ногах, даже ходить, но бегать еще не рискнул бы. Впрочем, и прыгать тоже. Бойкая девочка-соседка схватила свою сумочку и выскочила из палаты. Я последовал за ней.

— Вы такой герой, — заговорила она, — Прям не знаю, как бы все это было без вас…

— С чего она вдруг? Что-то у нее случилось?

— Ну, нет, что вы, я бы заметила. Вчера еще после занятий так улыбалась и смеялась! Вот всегда так смеется, веселая такая! Не нарадуешься! Почему такое — не знаю даже. Она мне все рассказывает, прям все-все, что у нее происходит, понимаете? А тут… я даже не ждала от нее такое. Вот прям никак.

— Но не просто же так ей прыгнуть захотелось.

— Знаете, — зашептала она, — У нас не первый раз такое. Да-да. У нас тут живет какое-то приведение, которое сводит девочек с ума.

— Да? Интересно. А как оно выбирает?

— Как? Ну, мы точно не знаем… но я вот думаю, что оно выбирает только отличниц. Ну не совсем отличниц… у кого с математикой хорошо. Да-да.

Оп-па. А вот и ниточка… почему-то все нити ведут к Трэвору. Это более чем подозрительно. Мне стоит узнать о нем побольше, но… как-то без подозрений. Кроме того, случай с Миленой откроет мне доступ к личным делам учеников. Это способ проверить теорию этой смышленой девочки.

Общительная девчушка пригласила меня сесть за письменный стол, пока та искала мишку. Она усердно копалась в шкафу. Я осматривал комнату. Признаться, у девочек порядка было больше — заправленные постели, на поверхностях ни пылинки, на полу нет потертостей, даже ковер будто новый. На полках аккуратно лежали книги, точно по размеру — от большей к меньшей. На столах все аккуратно и ровно разложено для учебы.

— Можете посмотреть пока что у нее на кровати? Может, там мишка?

Я заглянул под подушку и обратил внимание, что в наволочке что-то есть. Немного отогнув ее, я заметил несколько конвертов, подобных тем, что еще недавно оставлял Трэвор в дупле старого клена. Пока соседка Милены усердно перебирала какую-то коробку, я осторожно достал один конверт и спрятал за пазухой. Да, я понимал, что нехорошо читать чужую переписку, но если в этом причина неадекватного поведения девушки, то стоит разобраться с этим как можно скорее. Я собирался вернуть письмо на место, но позже. Под кроватью, прижавшись к стене, лежал небольшой плюшевый мишка. Ровно такой, чтобы крепко обнять его ночью, прижимая к себе, и не испытывая при этом ощущение, будто что-то мешает спать. Маленький бурый зверек с черными и плоскими, как пуговки, глазами держал в лапках розовое сердечко, а сам миленько улыбался.

— Я нашел его, — отозвался я, поднимаясь с пола.

Девочка радостно захихикала и убрала коробку обратно в шкаф. Она взяла сумку из плащевой ткани и положила туда мишку.

— Вот. А то ребята засмеют еще.

Мы отнесли игрушку Милене. Та уже сладко уснула, поэтому я осторожно подложил мишку ей в руки, та сразу же сквозь сон обняла его, а на лице появилась едва заметная детская улыбка. Мешать малышке мы не стали, поэтому соседка отправилась по делам, а я вернулся к себе.

Заперев свой номер изнутри, я уселся за стол и достал конверт. Совершенно обычный, надо сказать. Никаких пометок, совсем ничего. Я долго разглядывал эту возможную улику, не решаясь достать оттуда письмо. Что-то останавливало меня, хоть я и понимал, что это может оказаться сильной зацепкой. Спустя несколько минут терзающих сомнений, я все же решился.

Моя дорогая Милена! Каждое твое письмо согревает мне душу, словно полуденное солнце, выглядывающее из-за облаков после затяжной зимы! Наши встречи настолько редки, что мои глаза словно играют со мной злую шутку, высматривая в потоке бесконечных формул и чисел твое великолепное личико! Я ловлю твои взоры на занятиях, но будь осторожна, любовь моя, ведь никто не должен знать о нашей тайной страсти друг к другу! Улыбка на твоем лице красноречивей любых слов, моя принцесса, каждый твой шаг грациозен. Я очень хочу попросить тебя надевать на занятия твои очаровательные модные платьица, открытые блузки и короткие юбки, но эта омерзительная форма не позволяет мне сделать этого! При виде тебя я весь горю, непревзойденная королева Милена, ты будоражишь мое воображение и заставляешь кровь в жилах вскипать от огненной страсти.

Мы встретимся вновь в это воскресенье, прошу, убедись, что твоя соседка отправится на прогулку в лес, чтобы мы смогли побыть наедине и в этот раз.

С любовью, твой Трэвор.

К горлу моему внезапно подступила тошнота. Конверт датировался прошедшей субботой, но почерк принадлежал не Трэвору. Скорее всего, Милена сама поставила дату. Мои опасения оказались не безосновательными. Вся эта история была мне противна до одури. Надо вернуться в комнату к девочкам и положить письмо на место, пока Милену не отпустили обратно. Она вполне может заметить пропажу.

Отыскав соседку Милены во дворе, я попросил ее впустить меня в комнату, чтобы лично оставить у нее на столе букет цветов, которые я так предусмотрительно собрал в лесу неподалеку от академии. Девочка охотно согласилась и позвала меня на чай. Пока та копошилась с чайником, я осторожно вернул конверт на место и украсил стол цветами, оставив записку с пожеланиями скорейшего выздоровления.

— Вообще-то, — отозвалась соседка, — я не думаю, что ее выпустят в ближайшее время, но ей точно будет приятно. Я буду менять воду в вазе, пока ее не выпишут.

— Пожалуй, она отправится обратно скорее, чем ты думаешь, — заулыбался я.

Малышка расхохоталась, наполняясь хорошим настроением и позитивным настроем, а я отхлебнул из чашки. Да, кофе в столовой вкусный, но с чаем ему не сравнится, это точно.

— Послушай, а чем ты занимаешься в свободное от учебы время? Если не секрет, конечно.

— Не секрет, что вы. Вечерами, когда все задания на завтра уже готовы, я прогуливаюсь по академии или читаю книжки. Очень люблю всякие сказки для детей, понимаете? Они все такие добрые и душевные. Для взрослых так не пишут. Я вообще не хочу взрослеть в этом плане. Все взрослые такие серые и скучные, вечно ноют, жалуются на проблемы, а веселиться совсем не умеют. А ребенок и в пустой комнате найдет себе развлечение, с воображением у него лучше. В воскресенье со временем куда проще, я почти весь день гуляю по лесу. Там так красиво!

— Да? А в это воскресенье ты тоже гуляла?

— Да, собирала опавшие листья интересных форм и цветов. Сделаю из них аппликации для своей младшей сестренки, ей всего пять. Привезу подарок на новый год. Скоро и шишек нападает, буду делать шишечных человечков.

Никак не мог вразумить утром или днем это было. Почти все воскресенье я провел с Трэвором, когда же он успел побывать у Милены? Вечером, разве что. Или еще с утра? Уточнять время прогулки я не стал.

Мы поговорили еще немного, она рассказывала мне о своей сестренке, о своих увлечениях, а после я направился в лабиринт. Мысли не давали мне покоя, в голове всплывали отвратительные картины, которые я гнал прочь, но размышления обо всей этой ситуации возвращали кадры обратно ко мне в воображение. Я приземлился на скамье в том месте, где мы условились видеться с Таботом и Власом. Закрыв глаза руками, я постарался отогнать от себя грязные мысли. Небо казалось серее, чем обычно, ветер холоднее, дождь сильнее, но мне было уже все равно.

В глубине своих мыслей, я не успел заметить, как пришли ребята. Они уселись рядом, ни слова не сказав. Лишь приветственно кивнули. Несколько минут мы сидели молча. Ребята потирали руки от холода, съеживались, но все же молчали

— Ничего хорошего, — заговорил я.

— Что случилось? — отозвался Табот, — Что-то не так с Миленой? Ей хуже?

— Нет, не думаю. То есть, она идет на поправку. Но причина ее прыжка мне, похоже, известна. Точнее, есть догадка.

В лабиринте послышались шаги и шорохи. Табот поднялся со скамьи, отряхнулся и посмотрел на меня и Власа:

— Перекусим в студенческой столовке? Там народу хоть и много, но все в своих беседах. При таком шуме никто и не заметит нас. Как идея?

— Да, перекусить не помешает, — одобрил Влас.

Я же лишь молча встал и последовал за ребятами, вновь окунувшись в свои мысли.

Сейчас меня волновало лишь то, как признаться в этом Таботу. Если девочки в самом деле лишали себя жизни из-за Трэвора, то предсказать реакцию Табота не так уж и трудно. Тем более, что он ученик разгульного математика. Куда ни глянь — все плохо. Но что теперь толку? Сказать все же придется.

Мы зашли в столовую к студентам. Обстановка не отличалась от преподавательской, но атмосфера была определенно другая, более оживленная.

Дети общались, занимали места рядом со своими товарищами, громко смеялись, активно двигались, мало кто был поглощен трапезой.

Табот кивнул в сторону свободного стола в углу:

— У нас зарезервировано, — заулыбался он. Пока ребята занимали вешалки, я захватил немного еды и большую кружку чая с корицей. Ребята общались с девушкой, которую я видел на своих занятиях. Насколько я помнил, ее звали Амелия. Короткие черные волосы, хитрые глазки, красная юбка в клетку со сборками, черный пиджачок поверх белоснежной рубашки и такие же белые кроссовки. В руках она держала черный дипломат, а на шее аккуратно был завязан галстук той же расцветки, что и юбочка. Мне на миг подумалось, что именно так выглядела мисс Аттора в молодости. Девушка взяла свой поднос и присела ко мне:

— Здравствуйте, мистер Тернер. Меня мальчики пригласили.

— Можно просто Малкольм.

Девушка мило заулыбалась и принялась пробовать обед. Судя по ее лицу, еда была совсем горячей, поэтому она решила немного переждать. К нам присоединились Табот и Влас со своими подносами.

— Амелия, это Малкольм. Малкольм, это Амелия. Она в курсе всего, от нее можно не скрывать. Так что там плохо?

— Доешь сперва, — скомандовал я.

Такие новости несомненно испортят ему аппетит. Пусть сперва поест, все остальное потом. Пока мы ели, ребята общались о своем: об учебе, об увлечениях, обсуждали последние новости и события. Когда на столе остались лишь чашки с напитками, все пододвинулись к столу почти вплотную, а Табот взглянул на меня:

— Толкуй.

Я поставил чашку на стол и тяжело вздохнул. Мне хотелось скорее подобрать слова, чтобы не тянуть, но в голову ничего не шло. Все это оказалось сложней, чем я думал. Какие-то догадки без веских доказательств, череда возможно случайных событий… И тут я понял, что сказать.

— Есть у меня кое-какая неподтвержденная информация. Я мало что знаю о событиях в этих стенах, поэтому ваша помощь не помешает, чтобы разобраться. Дело такое… помнишь, как Трэвор оставлял конверт с письмом в лабиринте?

— Трэвор? Мистер Аулвулл? — спросила Амелия.

Табот утвердительно кивнул.

— Дак вот… у Милены в комнате много писем от него. Она забирала их рано утром, до побудки, и оставляла там же. Трэвор забирает их между парами, не иначе.

— Что в этих письмах? Что за странная переписка такая между учителем и ученицей? — удивился Влас.

— Поверь мне на слово, тебе лучше не знать… я увидел письма у Милены в комнате, взял одно, пока ее соседка не видела, и прочел… Они встречаются. Судя по содержанию письма, откровенно встречаются. Понимаете?

Ребята скривили лица. Табот уставился к себе в кружку, руки его задрожали. Кажется, он понял, к чему я вел.

— Это многое объясняет.. не знаю как у вас, мальчики, но у меня все сошлось.

Мы вопрошающе посмотрели на Амелию. Она придвинула стул еще чуть ближе и наклонилась к нам.

— Я наводила справки… все девочки, которые покончили с собой, получали только отличные оценки по математике. Эта информация не подтверждена, мне рассказывали их подруги. Но как бы это проверить… Я не знаю оценок Милены, она никому не говорит о своей успеваемости. У нас в академии строгий приказ, что преподаватели не должны оглашать оценки учеников, чтобы никто из них не ощущал себя глупее или умнее других, — сказала она мне, — это надо проверить. Только доступа к журналу у нас нет, по каждому предмету свой отдельный журнал. Разве что…

— Что? — Табот оторвал взгляд от чашки.

— Каждое занятие мистер Аулвулл просит кого-нибудь отнести журнал в стеллажную, это напротив преподавательской. Я могу вызваться отнести его в следующий раз, тогда можно будет заглянуть внутрь и сверить оценки.

Я призадумался.

— Погоди, еще рано. Я заскочу в архив вечером, когда мисс Аттора уйдет из своего кабинета. Придется взломать замок, но это ерунда. Главное, чтобы никто не вошел в крыло в этот момент. Мне нужны имена девочек, которые погибли, с датами желательно. В моем списке их нет. У тебя они есть, Амелия?

— Да, конечно, — девушка подала мне блокнот.

В нем аккуратным почерком были записаны имена и фамилии девочек, год их смерти и возраст, в котором они погибли. Я положил блокнот к себе.

— Если все пойдет как надо, то мы возьмем журнал твоим способом, Амелия. В стеллажную я не могу войти, когда мне хочется, для каждого выделено свое время, да и я видел там камеру.

— Я отпрошусь в уборную, тогда у нас будет время заглянуть в журнал, — предложила девушка.

Табот выглядел мрачнее затянутого тучами ночного неба. Похоже, что и у него в голове все сложилось… Говорить это вслух, тем не менее, никто не хотел. Кроме самого Табота.

— Значит… он и моя сестра…

Мы замерли и примолкли. Табот резко поднялся и откинул стул в сторону. В столовой воцарилась тишина, все уставились на нас. Юноша схватил пальто с вешалки и удалился. Влас опомнился и рванул за ним следом.

— Мы его догоним, поговорим. Тебе лучше не ходить, займись делом, хорошо?

Амелия аккуратно задвинула стулья и тоже удалилась. Я потер виски, немного пощипал себя за руку, чтобы убедиться, что не сплю. Весь этот бред не давал мне покоя. Оставаться под взором ошеломленных таким поведением Табота студентов мне не хотелось, и я направился в преподавательское крыло. Мне хотелось заскочить за личными делами студентов, но ключ от них находился у мисс Атторы. Оставалось надеяться, что она была у себя, чтобы не ждать ее или не носиться в поисках по всей академии.

Я постучал, за дверью послышалось громкое «войдите».

Мисс Аттора стояла возле шкафа, рассматривая какую-то папку. Очки поблескивали, отражая свет свечей, глаза спешно бегали по пожелтевшей бумаге, так что на меня она даже не взглянула.

— Мистер Тернер? Что вы хотели?

— Как вы поняли, что это я?

— У нас тут при входе все представляются, молодой человек. Я занятая женщина, редко смотрю на посетителей. Так что же вы хотели?