Бесплатный фрагмент - Мир превращений

МИР ПРЕВРАЩЕНИЙ

Не стремись узнать своё происхождение, возможно знание ты принять не в силах.

Нельзя таить сказку.

(Тува)

Превращая безумие в историю.

(Неизвестный автор)

Глава 1
Погоня

Юная куница, спасаясь от погони, в неимоверном прыжке перенесла своё маленькое гибкое тело через смрадную трясину, жадно потянувшуюся за ней. Зверёк устремился к еле заметному островку. Этот кусочек земли был настолько мал, что её задние лапки повисли в чавкающей жиже, она едва ухватилась за спасительную твердь. Вокруг расстилалось болото. Карликовые берёзки отражались в небольших зеркалах стоячей воды со скудной зелёной травой и редкими белыми цветами. Её окружала гибельная топь. На берегу осталась лающая стая волкопсов. Куница различала их безумные горящие глаза, вздыбленные загривки и чёрную шерсть, висящую на боках грязными комьями.

Изнемогая от усталости, она с трудом удерживалась на крохотном клочке земли. Её горлышко жгло от недостатка влаги, тельце было исхлёстано ветками деревьев, лапки дрожали и подгибались после отчаянной гонки. Обвив себя хвостиком, она свернулась в клубок, пытаясь согреться. Наступила ночь. Волкопсы прилегли у края болота. Они решили дождаться утра. Куница слышала их глухое ворчание. Наконец, уставшая, измученная неизвестностью, она крепко уснула. Ей привиделось, как она, по наказу матери, стремилась всё дальше и дальше за слепящим диском солнца, перепрыгивая с дерева на дерево. Она очень торопилась и едва не столкнулась с какой-то розовой пичугой. Та испуганно прыснула вверх из-под самого носа собаки. Собаки? Или волка? Слишком огромным этот лесной зверь был даже для волка. Неожиданно вся стая рванулась за ней. Их было шесть или много больше, молча стелющихся в погоне. Куница пыталась спастись в кронах деревьях. Но это был молодой лес с невысокой растительностью. Волкопсы легко достали б её с любого деревца. Что их так разозлило? Чем могла навредить им, таким огромным и страшным, маленькая куница? Они — хозяева леса, а какой-то зверёк противостоял им, осмелившись спасти птаху? И они решили уничтожить её — без их ведома невозможно никому ни летать, ни играть, ни петь. В погоню их бросила ненависть. Они были опытными охотниками, но в этот день удача отвернулась от них. Голодные и злые, они, переночевав у болота, утром ушли.

Глава 2

Превращения

Куница, потянувшись всем телом, ощутила мягкость травы. Тут же вскочила, побоявшись упасть в трясину с островка. Однако это уже был не клочок земли, а уходящая вдаль лесная чаща, залитая солнцем. Множество разнообразных цветов — розовых, белых, синих — источали сладкий запах. Кустарники усыпаны оранжево-красными ягодами. Пели птицы, порхали бабочки, через её головку, едва не задевая короткие ушки, прыгнули кузнечики. На её глазах лес менялся, взрослел. Появлялись стайки берез, пушистые ёлочки. Услышав журчанье воды, она, крадучись, направилась на этот звук. Жадно припала к воде. Что-то насторожило её: она не увидела в отражении воды своей острой мордочки — там проявился незнакомый образ. Быстро отпрыгнув в сторону, она оскалила острые зубки, напрягла мускулистые лапки, приготовившись дать отпор неведомому врагу. Но не было острых когтей на пальчиках, покрытых бурой шёрсткой — пальцы вдруг удлинились, стали светлыми с гладкой кожей. Где-то она видела такие пальцы! Где? В том, другом мире, где родилась и жила маленькая куница — это были руки юной девушки, собиравшей спелые ягоды шиповника. Девушку потом позвала старшая женщина, наверно мать:

— Аглая!

И они ушли.

Не зная других имён, она подумала: «Я — Аглая…» Затем медленно произнесла вслух:

— Я — Аглая.

Повторила ещё раз, и ещё, и ещё. С каждым разом громче и громче, вслушиваясь в звуки, что складывались в слова. Засмеялась, подняла руки вверх. Смех?.. Руки?.. По обнажённой спине обрушился водопад волос, окутав её новое тело. Слегка покачнувшись на двух стройных ножках, она устремилась вперёд. Бежала, не касаясь травы. Что-то скользило по её коже и укрывало от острых шипов дикой розы, жарких лучей солнца. Почувствовала, что тело окутывается теплом, вобравшим в себя все ароматы и оттенки трав и цветов. Это было чудесное утро превращений. Она провела ладонями по тому, что покрыло её тело.

— Платье? — вслух и с удивлением произнесла она. Откуда она знала, что это не мех куницы, а платье. Да, так сказала женщина-мать, что позвала свою дочь тогда в лесу:

— Аглая! — и добавила, — не выпачкала платье?

Слова появлялись ниоткуда. Новые? Или забытые?.. Откуда пришло знание слов? Это ошеломило её, теперь уже «Аглаю» — хранительницу заветного леса рядом с озером.

Ступая среди деревьев, она знала, что идёт к своему дому. А там, за спиной, на кромке перед топью, встала слепящая огненная стена. Чужому ни пройти, ни проскользнуть.

Аглая шла мимо загадочного леса с зелёными прозрачными деревьями, и уже ничему не удивлялась. Даже большому красивому дому из жёлтого сруба, что появился вскоре перед ней. Он поражал своей величиной — закрывал кроны дерев, облака отдыхали на его крыше. Дом парил, казалось, над землёй. Из брёвен живого дерева проступали янтарные смолистые слезинки.

Навстречу ей устремилась светлая дорожка.

Всё спит, погружено в предутренний сон. Повеяло легкой прохладой. Ветер прошумел листвой над домом, сорвал несколько мелких капель. Они скользнули по оконному стеклу, оставив тонкий влажный след. Солнечные лучи пронзили листья, сбежали по стволам, проникли в чащу и растворились.

Распахнулись резные ставни, блестящие окна отразили голубое небо.

— Здравствуй, Дом! Я могу войти? — ей почудилось безмолвное согласие.

С ближайшего дерева раздалось громкое цоканье. Аглая вздрогнула от неожиданности. А вниз по стволу уже белка сбежала. Глазки чёрными бусинками, шаловливые. Девушка и зверёк пристально взглянули друг на друга. Тонкая нить узнавания коснулась их и связала воедино.

— Здравствуй, — ласково приветствовала Аглая малышку. — Ты здесь живёшь? У тебя есть имя?

Та в ответ фыркнула.

Аглая рассмеялась:

— Фу-фу-фу. — Повторила за белкой. — Будешь Фимой!

Пушистая непоседа тут же протрещала в ответ:

— Фима, буду Фимочкой.

И взлетела на высокую ветку. Девушка вздохнула:

— Вот и познакомились.

Крикнула вслед:

— Я — Аглая. Я тоже умею лазать по деревьям.

Ветерок подхватил разноцветную мелочь листьев и щедро высыпал на колючий клубок, выкатившийся к ногам Аглаи. Ёж фыркнул недовольно. Мгновенно из-под земляной горки отозвался бурчаньем Крот Алекс — фантастическое животное, вид экзотический. При нём стихали даже сороки, разглядывая это диво-дивное. Выглядел он пугающе: нос его имел вид морской звезды с распахнутыми лучами, — отсюда и название «звездонос», «звездорыл». Сам же Кротович предпочитал, чтоб его называли в узком кругу Алексом, в память о своём дальнем родственнике из штата Джорджия. Тут же откликнулась Белка-Фимка, шишку сбросила, чтоб внимание на себя обратить. Бросала шутя, играючи. Аглая воскликнула:

— Здравствуйте, мои дорогие! Будем знакомиться, да жить-поживать в добре и мире.

Глава 3
Легенды Синего Озера

Ночью особенно пронзительно светят звезды. Семейство собиралось в гостиной. Звучали сказки-истории о прошлом. Смутные образы всплывали в их памяти, а они говорили и говорили: о глубоких пещерах и остроконечных горах с ледяными вершинами, о том, что когда-то не было ни растений, ни деревьев, а стройные берёзки, спали в семенах, похожих на прозрачных мотыльков с ломкими крылышками.

Главные спорщики Ёж Ежович и Белка Фимка таращили глазки и, размахивая лапками, утверждали: «Не было здесь ничего! И берёз этих не было. Вот Синее озеро было всегда.» «Ты-то откуда знаешь?» «Помню.» Это был веский аргумент. А знали они друг друга ещё с тех времён, когда земля была молчаливой и неподвижной.

Про Синее озеро слагались небылицы — конца-края не видать — днём, как зеркало сияет, ночью, как смолой залитое. Иной раз на одном дыхании можно обежать кругом. А то пойдёт какой любопытный по берегу и, кажется, что уже и добрался до другого края — ан нет, те ивы, к которым шёл, так и остались вдали, будто на одном месте топтался. Тычется настырный, а никак не обойдёт. Не угадаешь. А то, что глубокое, это да. Дна нету. Говорили ещё старики, если знать «слово», да суметь занырнуть в полнолуние на Ивана Купалу, так в море-океане и вынырнешь.

Поспел, запыхтел самовар, наполнив гостиную ароматом яблоневых дров и еловых шишек. Его медная грудь украшена печатями и знаками известных мастеров. Под носиком-краником установлен капельник*. На столе угощения: отсвечивают вороньим глазом голубика с черникой; на листьях лопуха горкой насыпана тёмно-красная земляника. Булочки с орехами, украшенные лепестками мяты, манили подрумяненными завитушками. Здесь же и глиняные плошки с мёдом и патокой.* Расписные чашки ждут ароматного напитка.

Мать Аглая окинула внимательным взглядом накрытый стол и осталась довольной:

— Воду набирали в ближнем роднике?

В ответ раздалось ворчание кипящего самовара:

— Из Дальнего Ледяного доставили, что твои ребята даже и не ведают. А то надумают ещё — кораблики пускать. Как потом готовить волшебный чай?

— Ты у нас сегодня главный, Дядюшка, — Аглая с лёгким наклоном головы, обратилась к медному генералу. — Каким чаем будешь угощать?

— А что пожелаете, — с травами, ягодами. Нашими лесными или заморскими.

Малыши зашумели все разом, перебивая друг друга.

— Мне летний цветочный, чтобы все-все розы оказались в моей чашке. — Первой, как впрочем и всегда, успела Фимка.

Спиралью из резного краника полилась пунцовая жидкость с разноцветными лепестками. Белка радостно воскликнула:

— Я вся буду пахнуть, как розовый куст!

— А мне с ананасом, — решительно заявил Алекс. — Я скучаю по своей дальней родине.

В большой кружке, как в водовороте, закружились ломтики солнечного фрукта.

Ежович заказал морковный чай с мелиссой и мёдом. Понюхал, двигая острым носиком, и с наслаждением стал громко прихлёбывать.

Надув жаркие щёки, Дядюшка уважительно пропыхтел Аглае:

— Тебе, сударушка, я приготовил букет из горних и дольних цветов и растений, ведомых только нам, мастерам чайных дел. Этот напиток согреет твоё сердце, наполнит душу и тело любовью и женской силой.

Спустилась любопытная Луна и приникла к Дому бледными лучами, освещая притихший лес и полянки странным молочным светом. Она вслушивается в разговоры семейства. Могла бы она зайти в гости и согреться любовью семьи — такая одинокая и холодная, всегда среди звёзд — маленьких, колючих и равнодушных?.. Нет. И она осторожно отстраняется от окна и устремляется ввысь. У каждого свой мир и свой дом, который нужен только тебе и ты не сможешь без него.

Глава 4

Не шутите с волшебницей

Аглая зашла в тёплые воды озера. Руки протянула под водой и окунулась по самые плечи. Пальцы удлинялись, окрашивались в серебристо-голубые оттенки. Вздохнула полной грудью и нырнула, спугнув юрких мальков. Её ловкое тело скользило в воде, наполняясь свежестью и прохладой волшебного озера. Плескалась, гонялась за крупной рыбиной. Поймала одну из них и насытилась свежей плотью. Она любила лакомиться сырой рыбой, позволяя себе это, когда была одна. Ни к чему близким семьи видеть мать, с перемазанным чешуёй лицом и стекающей по губам холодной рыбьей кровью. Увлеклась, и не заметила, что за ней уже довольно долго наблюдают чужие недобрые глаза.

Вышла на берег. Вздрогнула всем телом, стряхивая капли воды со стройных ног и гибкой спине, покрытыми золотистой шёрсткой. Едва накинула на себя полотняную рубаху, как вдруг появились две бабы — старая с молодухой. Шли широкими тяжёлыми шагами, пригнувшись, как два зверя, завидев добычу. Откуда они? Как смогли пробраться непрошенными, незваными? Меланиха-ведьма помогла, не иначе.

А бабы, расхрабрившись, давай хватать Аглаю за руки, да шептать-приговаривать злобно:

— Что за сила у тебя, отдай эту силу. Зачем она тебе одной?

К деревьям теснят. Одна за волосы ухватила, другая одежду срывает.

Аглая оторопела, да успела вскрикнуть звонко:

— Не вы мне эту силу дали и не вам со мной тягаться! Ишь, чего удумали!

Вмиг изменилось всё вокруг. По озеру волны пошли, лес затянуло чёрной тучей, посыпались змееподобные молнии, земля под ногами забурлила, запузырилась болотистой жижей. Аглая, изогнувшись, сверкнула золотистым мехом тела и в одном прыжке исчезла в чаще. Последняя мысль мелькнула у старухи:

«– Говорили люди, что Аглашка и не баба вовсе, а куницей обращаться может…»

С той поры появилась на опушке россыпь мухоморов кривых и косых с заплесневелыми шляпками. У бабы был красный платок на голове, а у той, что помоложе — в белый горошек. Ну, точь-в-точь мухоморы. Может да, а может и нет, как знать. Спросить не у кого. Деревенские потыкались по окраинам, пытались их искать, да где ж найти: чащоба, глухомань. Корзинки нашли, что валялись перевёрнутые среди грибов-мухоморов. А баб, как и не было. Может медведь задрал, а может сами чего испугались, да так в болоте и сгинули.

Глава 5

Тёмный мир старухи Меланьи

Вдоль озера тянется село Дольнее Белое, за ним непроходимый дремучий лес. Могучие корни вздыбливаются из-под земли, переплетаются с ветвями, сломанными и побитыми ураганами, что налетают внезапно с воющим ветром. Если удастся перейти чащобу, окажешься в неведомых странах. Но никому ещё не удавалось осилить дорожки-тропинки, запутанные, как ведьмины волосы. Это было тёмное царство старухи Меланьи. Одно имя её наводило страх и означало «чернота, тёмная». Здесь всегда царил полумрак. Застывший лес казался безжизненным. Ни звука, ни шороха. От этого ещё большая жуть охватывала заплутавшего человека. Он вдруг слышал странные громкие звуки, будто играли трещотки на сельском празднике. И едва путник, окаменевший от ужаса, уже прощался с жизнью, как вот она, жуть-то, и являлась. Старуха в чёрном одеянии. Седые космы выбивались из-под платка. На плечи накинута шаль, на которой, вместо кистей-украшений, извивались юркие змеёныши с «погремушками» на кончиках хвостов. Старухины скрюченные пальцы крепко держали клюку, вокруг которой обвилась «мамка» — гремучая змея, что вторила своими пластинами «детскому» оркестру — её треугольная голова с застывшими вертикальными зрачками, излучавшими красный свет, освещала путь Меланихе. Там, где ступали ноги ведьмы, земля застывала, и в прах превращалось всё живое, попавшее под тяжёлую поступь. Над её головой бесшумно описывали круги нетопыри. За свою «помощь» выбраться из заколдованного места, ведьма забирала душу навечно. Человек лишался разума и поступал в услужение. Сам виноват, не броди, не рыскай, где не следует. Но власть Меланихи простиралась и на родных путника. А если кто пытался забыть или отказаться от её «подарка», то вскорости гибнул от дикой стаи Волкопсов. Откуда появлялись эти звери — неизвестно. Нападали на домашний скот, да и человека могли загубить. Сотворив чёрное дело, бесследно исчезали, становясь невидимыми. Никакие ловушки и засады опытных охотников не действовали на этих оборотней.

Меланье приходилось обращаться к Стае по надобности. Стара она стала. Пропадал интерес к власти. А терять свои владения, ой, как не хотелось. Это, что ж, судьба ей уготовляет проживать на какой-то опушке рядом с деревенькой и стать бабушкой-отгадушкой? Да не бывать этому вовек!

Она натравливала стаю разбойников на тех, кто ей был неугоден. Волкопсы слушали её, так как особым умом не отличались. Расплачивалась она тем, что подгоняла к ним добычу — глупых косуль или домашний скот.

Но с некоторых пор появилась у ней мысль, что Аглая, проживающая на другом краю леса, много власти обрела. И не стало Меланихе покоя. Она-то постарше будет, род её идёт от каменного многоголового змея. Надо бы приколдовать волшебницу так, чтоб попала та под власть ведьмы. Пусть простой бабой станет, влюбится, замуж пойдёт, детишек нарожает. Вот и нет уже хозяйки Синего Заозёрья. Служить будет ей, Мелании, истинной властительнице тёмного царства.

Направила было на разведку двух баб, так эти полоумные забыли все наставления, что втолковывала им ведьма, кем она и являлась на самом деле. Вот и поделом им. Надумали, по дурному, по-бабьи, волшебницу сломить. А что за тайная сила была у Аглаи, старуха не могла понять.

Пошла Меланья к Стае. Тёмными глыбами лежали они среди поваленных деревьев, прячась от чужих взоров, издавая глухое ворчание. Один волк в рыжих подпалинах, лежал поодаль в одиночестве. Баба уставилась на него тяжёлым взглядом, а на её клюке поднялась треугольная змеиная голова.

— Что это с ним? — глухо, как в сыром подземелье, прозвучал её голос.

— Заболел, — проворчал вожак. — Девку-куницу поймать не смог. Забыть промаха не может.

Меланиха поняла, что добыча сама идёт к ней в руки. Некогда ей было разбираться в думках-передумках молодого волка, но то, что он уже захвачен мыслями об Аглае, ей это было на руку. Пол-дела сделано:

— Отдайте мне его, я его вылечу, поставлю на ноги… — скрипнул усмешкой её голос. — На лапы, на все четыре.

Стая разразилась громким кашлем и воем, что означало у них веселье с хохотом:

— Ой, старуха, учудила. Он нам самим нужен.

— Да посмотрите на него, не боец он. Заморыш, а не волкопёс.

Вожак выпрямился и навис над бабкой во весь рост:

— Что-то я не припомню, чтоб ты помогала хоть зверью, хоть ещё кому.

— Не хотите, так что ж… — И повернулась было уходить. — А на новую делянку, про которую вы и слыхом не слыхивали, мужики овец нагнали. Пастушонка-несмыслёныша поставили. Тот уж домой побежал к мамке за обедом. Ладно, пошла я тогда, ещё где-нибудь поищу…

Вожак мощной лапой перегородил старухе дорогу. Змеюки встрепенулись, зашумели трещотками, ощерились ядовитыми пастями, охраняя хозяйку.

— Забирай, — рыкнул главный.

Меланиха только рукой махнула, показав нужное направление. Косматыми тенями метнулись волкопсы и исчезли. Рыжий даже не шевельнулся.

Глава 6
Колдовские Ворота

Вот и настал час её могущества. Она долго к нему готовилась. И стаю направила именно в это непростое место для лёжки, о котором знала только она. Здесь росло рогатое дерево с раздвоенным стволом. Его скрюченные ветви о захватывали растущие рядом другие деревца и выпивали из них жизненные силы.

Через эти Колдовские Ворота, надо было протащить волкопса. Меланиха забормотала заговор и вихрем закружилась на месте. Её голос глухо зазвучал как из-под земли, постепенно становился всё выше и тоньше, перейдя на визг.

«– От зверя отрекайся, в человека превращайся. Наделяю тебя всеми качествами, всею мощью, которая в тебе дремлет. Разбуди в себе хозяина, что даст тебе выносливость, выдержку и абсолютную силу! Слово моё крепко и единственно — на земле, на небе, — закрываю на ключ, бросаю в море-окиян на самое дно. Никому не найти, не сыскать, то слово не порушить.»

Упав на колени, она превратилась в бесформенный ком, и три раза прокатилась вокруг лежащего волкопса. Перепрыгнула через него и стряхнула всех змеёнышей с «мамкой» ему на голову. Зверь вскочил, попытался стряхнуть гадюк, но нечисть, вцепившись в его глаза, погнала его сквозь «ворота обращения». В пустоте стволов рогатого дерева загрохотало, будто ударили в каменные барабаны. Воюще-шипящая масса выкатилась с обратной стороны и рассыпалась. Властным жестом баба вмиг собрала, устремившихся к ней, гремучих помощников.

Среди высокой травы остался лежать человек. На его теле комками висели остатки шерсти. Вот он медленно встал на ноги и потянулся, резко распрямив плечи, будто сбросил груз, давивший его. Перед Меланихой стоял сильный мужчина, воин. Мускулистое тело, загорелое лицо. Крепкие ладони сжаты в кулаки. Сквозь пряди спутанных тёмных волос, сверкает стальным блеском острый взгляд.

Она с любопытством вглядывалась в человека, что проявился, благодаря её могуществу. Ей не терпелось узнать, как он поведёт себя в первые моменты осознания другим существом. Совершенно иным, кем был прежде. Она ощутила в себе гордость творца, хотя такие чувства ей были неведомы. Ею всегда двигали лишь злоба и разрушение. Но волк, это животное, не проявлял к ней, своей создательнице, никакого интереса, лишь мимоходом взглянул на неё, как на слизня, и стал рассматривать лес, поворачиваясь по-волчьи всем телом.

Наклонился к ягодам созревшей землянике, собрал горсть, кинул в рот. Его поведение никак не выдавало в нём бывшего зверя. И то, что было рыжей грязной шерстью, покрывавшей тело, постепенно превращалось в тонкую кольчугу, под которой угадывалась светлая полотняная рубаха. Синие штаны заправлены в кожаные сапоги. На груди появился золотой знак орла, державшего в клюве меч.

Меланиха ощутила неприятное движение у себя в той части тела, где могло быть сердце. Но сердца у неё не было. Время от времени шевелилась там тяжёлая ледяная масса. «Что она знает о Стае? Кто они и откуда явились? Кем были?» Об этом она раньше не думала. Да и сам колдовской ритуал превращений нельзя предугадать полностью. Всегда могло проявиться что-то непредсказуемое. А Иван повернулся к ней спиной и уже высматривал нужную тропинку. Яга отцепила одного змеёныша со своей шали и метнула к человеку. Ледяным браслетом тот обвил левое запястье новообращённого, впился в кожу и запустил в кровь мутного яда, чтоб был Иван покорным Меланихе. Коварная баба успела послать в чугунную голову бывшего волкопса, мысли об Аглае и её запах. Теперь ни днём, ни ночью не будет ему покоя, пока не найдёт её и не расправится с ней безжалостно, если эта дерзкая куница попытается противостоять ему.

Глава 7

Генеральная уборка

Время от времени ранним утром всех поднимал призывный клич Аглаи. Её голос звучал, казалось, со всех сторон одновременно. Спрятаться и не явиться было невозможно. И никакая занятость обитателей Дома не могла оправдать непослушного. Эта суета означала, что Аглая будет делать заготовки в преддверии зимних холодов: варить в медных тазах земляничное варенье с добавлением зелёных еловых шишек; левашники* из ягод выкладывать на солнце или упаривать в печке, добавляя мёд с патокой*. «Кухня — лицо хозяйки!» Эта фраза приводила в трепет всех летающих, прыгающих и бегающих членов семьи, проживающих с ней. Аглая, конечно, могла одним взглядом и лёгким движением тонкой брови установить порядок и чистоту. Всё же была она волшебницей. Ягоды сами укладывались бы в бочонки и заливались густыми сиропами, затем расставлялись по полкам в бесчисленных надземных и подземных кладовых и погребах, где с потолка свисали связки лука, ожерелья сушёных яблок, пучки целебных трав и кореньев. Но жить по волшебству иногда становится ну, очень скучно.

Дом тоже готовился к генеральной уборке. Он, как огромный мягкий кот, вдруг сиял глазами-окнами, стряхивал с крыши, как с пушистой спинки, ворохи листвы. Резные двери начинали петь на разные голоса, поскрипывание половиц напоминало урчанье и мурлыканье.

На крыльце с метлой в руке появлялась сама Аглая. Её облик являл собой простую деревенскую женщину большого семейства. Подол длинной юбки подоткнут, волосы повязаны по-деревенски косынкой, чтоб ничего не мешало наведению чистоты. Само семейство некоторое время пребывало в растерянности, но постепенно осознавало серьёзность момента. Пыхтя, сопя и взвизгивая, начинало изображать активное участие в уборке. Они забирались в самые потайные уголки Дома, карабкались по стенам. Путаясь в паутине, клубочками катались в массе мелкого мусора, появлявшегося невесть откуда. Разыгравшись, устраивали засады друг на друга, чтоб с воем и рыком выскочить, и радостно запрыгать, когда напуганный взлетал от неожиданности по шторам к потолку. Прибежавшая на шум Аглая, застаёт такую картину: Ежович колючками запутался в тканых дорожках. Кротович Алекс, уткнувшись в угол, никак не может прочихаться от клубов пыли. Белка Фимка, вцепившись в люстру, распушив хвост, вихрем проносилась над ребятами-зверятами, успевая то щёлкнуть по носу, то дёрнуть за ухо. Лишь метлой Хозяйка смогла расставить всё и всех по своим местам. Ежа вытряхнуть из половичков, Крота выставить на свежий воздух, Фимку мигом отправить следом. Всё стихало. Дом облегчённо вздыхал и отражал розовый свет заходящего солнца.

Глава 8

Ефимия встречает друга

Фимка юркнула в дупло. В глубине его припрятан берестяной коробок для рукоделия. Открыла крышку и стала укладывать в него заранее припасённые острые иглы акации, мотки гибкой травы. Всё это богатство трудолюбивая белочка собирала для украшения и помощи леса: берёзок и осинок, клёнов и орешников. Хлопотунья не забывала никого: проклюнулись нежные листики, тянутся глупенькие под полуденное солнце. И поникли уже, пересохли, а там и до сломанных веточек недолго, — белка тогда расправляла она над ними взрослые листья.

Ефимия птицей летала по деревьям. Цепляясь за толстые ветви, она начинала потихоньку напевать одну из песен, что слышала от Дома, когда тот мурлыкал, уверенный, что никто его не слышит.

— Во саду ли в огороде девица гуляла,

У ней русая коса, лента голубая.

Во саду гуляла, цветы собирала,

Цветы собирала, веночки вязала.

Веночки вязала, в хоровод вставала.

В хоровод вставала, друга выбирала.

Друга выбирала, крепко обнимала.

Во саду ли, в огороде девица гуляла.

Фимочка вплетала в повреждённые ветки и листья гибкий краснотал, а пушистый ковыль серебром дополнял украшение. Иной раз, её стараниями, затейливое кружево проявлялось на скромной осине. Ранее голый куст расцветал шёлковым веером с бирюзовыми цветами, на старом дубе являлись дикие розы шиповника.

Что может быть чудесней осознавать, что тебя ждут, и ты даришь любовь и заботу. Белочка сама менялась. А Лес обучал её древней магии любви. Напевы звучали в трепете и мерцании зелени деревьев.

Встань на вечерней заре, в подвосточной стороне.

Пойди, девица-краса, искать любовного гонца.

Пойди по дороге тёмной, по тропинке любовной.

А на встречу тебе скачет Любовный гонец на золотом коне,

Красивый как сокол, сияющий во тьме.

Любовь к себе призывай, милого себе вопрошай.

Сила вольная, сила любовная,

Ты сердца соединяешь,

звёздным светом озаряешь.

Девицу красотою надели,

милого сердцу ей приведи.

В такие минуты, она ощущала, как меняется её тело, одевается тонким платьем, по спине сбегает русая коса, из-под подола выглядывает узкая ступня в кожаной обувке. Вот поэтому всё чаще и чаще Фимочка убегала вдаль от вездесущих мальчишек и трудилась допоздна, создавая лишь ей одной ведомый, сказочный сад. Что-то ей подсказывало, эти превращения всё же происходили не без помощи Матери-Аглаи.

Появлялись новые цветы и растения. Довольная Ефимия придумывала своим детищам названия, как ей было угодно. Один крепкий дубок она назвала «Ярославом». Это было её тайной. Юноша с таким именем проживал в селе Дольнем Белом. Оказываясь на любимой полянке, девушка рассказывала «Ярославу», как прошёл день, и что она придумала для возрождения своей рощицы. Подходила ближе, слегка прислонялась к нему и прислушивалась. Ей чудились ответы, что он скучает и хочет её видеть.

Фимочка никому не рассказала о своём девичьем увлечении. Серьёзно попало б от матери, что забирается она в неведомые чащи, когда строго-настрого было говорено и не раз, «даже смотреть в ту сторону нельзя.» Но произошло то, что должно было произойти.

С дерева на дерево, распушив хвост, прижав острые ушки, белка оказалась в чаще леса и собиралась вернуться. Но тут заметила что-то странное, непохожее на куст или деревце. Оно двигалось бесшумно. Ухватившись за толстую ветку, она скользнула вниз и с любопытством уставилась на неизвестного. Тот, в свою очередь, услышав шорох, поднял голову и уставился на рыжуху. Их глаза встретились — чёрные Ефимии и синие, как небо, юноши. Оба замерли. Фимка повисла на одной лапке, покачиваясь перед его лицом, готовая в любой момент исчезнуть. Юноша нёс удочку и кукан с уловом серебристой рыбы. Он протянул свободную руку к белке. На его раскрытой ладони лежал орех. Она схватила угощение и уселась на ветке недалеко от парня. Ей не терпелось узнать, кто он, откуда? Раньше она никого не встречала в этих краях. Одет странно: белая широкая рубаха с такими же белыми длинными штанами, босиком. Серебристые пряди волос прикрывают русые брови на очень бледном лице. Над верхней губой пробивается лёгкий пушок. Посмотрел на неё внимательно синими глазами и произнёс:

— Не бойся, я тебя не обижу. Ты красивая.

Таких слов Фимочке ещё никто не говорил. Смутившись, успела прошептать:

— Меня ругать будут, что я так далеко забралась. Мне домой пора. Потом приду. — И исчезла.

На другой день белка сидела на дереве и высматривала нового знакомого. Ждать пришлось недолго. Парень явно торопился на встречу. Оба одновременно воскликнули — «здравствуй!»

Уселись друг против друга на траву.

— Ты белка? И можешь разговаривать? — Первым начал юноша. — Меня Ярославом кличут. А тебя?

— Если не боишься, я расскажу тебе про себя. — осмелилась Фима.

— Я — Ефимия. Знаю и человеческое обличье. А почему ты такой, — она запнулась, — ну, весь белый, что ли?

Дотронулась лапкой до его руки.

— У нас все такие. Живем там… За озеро далеко надо идти. — Махнул рукой. — Село наше так и называется Дольнее Белое. А как ты можешь превращаться? Ты девица?

— Что, не заметно? — Надулась Фимка. — Сам сказал — красивая. И имя у меня девчачье. А превращаюсь, когда шью, песни напеваю. Само происходит, я ещё не могу специально это делать. Да и не знаю, хочу ли быть девчонкой. А по деревьям, как тогда прыгать? Представь, в сарафане по веткам. Как запутаюсь, да на землю кувырком!

Оба засмеялись.

Ярослав подхватил:

— Я б тебя упредил. Страсть, как охота на тебя, девицу, глянуть. — С грустью продолжил. — Наше село большое. Только все молчат, не разговаривают, песен не поют. Бабушка говорит, что раньше весело было. А как-то ушли наши мужики на охоту. Не вернулись. Сгинули где-то. Уж который год нет их. Веселиться не с чего. Будто в село беда какая пришла. Никто ничего не знает.

Помолчали. Тут Фимка встрепенулась:

— Поздно уже! И твоя рыба совсем снулая стала. — Вмиг оказалась на дереве. — До завтра!

Глава 9
Подземная лаборатория Крота