Теперь это наш дом
Планета была тёплой.
Не жаркой, не душной, а именно тёплой — как чашка в ладонях, как простыня на солнце, как дыхание сонного ребёнка на плече. Как летнее солнце на закате. На своей планете. Давно.
Семья Ингенио выбрала её не по климату. Не по скидке. Не по рекомендациям.
Они смотрели не статистику, а горизонт.
Не в цифры — в небо.
А небо на этой планете было правильное.
Глава семьи сказал, что однажды видел его во сне, и оно выглядело точно так же: глубокое, почти синее, с лёгкой пеленой смысла над краем равнины.
— Слишком красиво, чтобы принадлежать корпорации, — сказала Мария, красивая, добрая.
— Значит, нужно успеть. Пока не переписали на корпорацию, — ответил Лука, крепкий, спокойный, глядя на карту с координатами.
Они купили участок на этой планете — законно. С лицензией.
Бумаги. Интервью. Ещё интервью. Бесконечно.
Множество печатей. Долгий путь. К счастью…
«Сектор N-66. Статус — пригоден к жизни. С низкой рисковой оценкой.
Владельцы — семья Ингенио, в равных долях.
Срок владения — бессрочно, до наступления особых обстоятельств».
Документы подписал сам заместитель министра колониального расширения.
Письмо пришло быстро. Даже с пожеланием удачи:
«Такие, как вы, — новое будущее».
Они сохранили его. Распечатали. Повесили в рамке у входа.
Хорошие люди работают в министерстве. Эмпатичные.
Первые дни — адаптация: выравнивание грунта, установка базовых модулей, проверка системы водоснабжения. Труд. Счастье. Ты хозяин своей жизни.
Потом дело пошло быстрее — поступательно, спокойно. Дом рос не вверх, а вширь, как всегда хотел Лука: низкий, вытянутый, с террасой под навесом и широкими окнами, выходящими на озеро.
Озеро было мелкое, прозрачное, будто не знало, что можно скрывать. В нём отражались звёзды и три луны. Ребёнок — восьмилетний Маттео — каждый вечер пытался поймать их ведром. У него не получалось, но он упорно продолжал.
Мария выращивала редкие травы в бесконечных переносных грядках. Пахло остро, почти пряно. Травы покупали. Счет в банке рос. Иногда она клала пучок на подоконник, и ветер разносил запах по всему дому.
— Здесь даже воздух чувствуется по-другому, — говорила она. — Свободный.
— Это потому, что ты наконец можешь дышать, — отвечал Лука, и в его голосе было столько усталости, сколько не помещалось в прежней жизни.
Они не строили мечты. Просто продолжали жить. Работали днём, вечерами играли в шахматы на террасе, слушали, как дом «дышит» — модули тихо потрескивали от перепада температур, как будто тоже осваивались.
Маттео построил башню из светящихся камней. Назвал её «станцией времени» и сказал, что станет археологом.
— А вдруг кто-то был здесь до нас? — спросил он.
— Были, — ответил отец. — Их нет. Мы теперь здесь.
— Нет, до нас-до нас. Древние.
— Если найдёшь их, не буди. Мы едва себя научились не ломать. Не все.
На четвёртой неделе они нашли нечто. В каньоне, недалеко от дома, во время одной из вечерних прогулок. Маттео ударил по стенке палкой — просто, без намерений — и она отозвалась светом. Под слоем пыли был металл, сверхплотный, со знакомыми вкраплениями. Вся бесконечная ценность во вкраплениях. Вкраплений было много.
— Погоди, это не может быть…
— Почему не может? — спокойно сказала Мария. — Может. Мы просто не привыкли к тому, что может.
Она посмотрела на каньон и добавила:
— Это шанс. Эта планета приносит нам удачу.
Проверили. Убедились. Зарегистрировали. Всё — по протоколу. Всё — по закону.
Смеялись. Пили горячий кофе. Записали в журнал: «День находки богатства. Освоение продолжается. Обстановка стабильная».
Лука любил это слово — «стабильная». Оно казалось ему почти синонимом счастья.
Они верили, что теперь это их дом.
Фамилия Ингенио звучала здесь особенно уместно.
По процедуре
Первым изменилось небо. Не кардинально, не апокалиптично — просто в один из вечеров оно стало чуть тусклее. Линия горизонта, обычно лёгкая и прозрачная, теперь отливала мутной плёнкой. Мария заметила это, вытирая руки от земли:
— Как будто кто-то слегка уменьшил яркость.
Лука не ответил. Он как раз проверял сообщения. Уведомление пришло незаметно, в подпапке «технические коррекции»:
«Участок N-66 поставлен на внутреннюю ревизию. Возможны временные ограничения. Обновление статуса — в порядке общей процедуры».
Он даже не сразу понял, о чём идёт речь. Формулировка была как всегда — юридически стерильна, эмоций — минус. Никакой вины, никакого конфликта. Просто — нечто началось.
На следующее утро он пробовал войти в реестр — завис. Потом появлялась плашка:
«Данные уточняются. Обратитесь позже. Спасибо за терпение».
— Сбой? — спросила Мария.
— Нет. Так начинается перераспределение. Потихоньку. Чтобы никто не заорал раньше времени.
На кухне пахло пряной травой, за окном ребёнок собирал из камней нечто вроде спиральной башни. Мария не оборачиваясь, спросила:
— Думаешь, придут?
— Сначала — промониторят. Потом — начнут разговаривать. А потом — как сложится.
Через два дня связь пропала. Не вся — только внешняя. Станция на орбите отвечала, но тускло, с задержкой, без деталей. Все запросы Лука начали возвращаться с припиской: «Запрос находится в очереди. Ожидайте».
Очередь росла. Ответов не было.
Лука завёл бумажный журнал. Словно знал, что всё электронное — не имеет веса в тех делах, где результат всегда важнее логики. Он начал записывать: координаты дронов, аномальные сканеры, исчезновение маркеров, сдвиг спутниковой сетки на полградуса.
Чужая воля дышала рядом. И это дыхание не было тёплым.
Они пришли на четвертый день после письма.
Без пафоса. Просто утром на краю поляны стоял корабль. Чёрный, гладкий, как застывшая капля нефти. Без опознавательных знаков.
Трое в форме вышли молча, будто не сомневались, что их уже ждут.
— Группа оценки, — сказал главный. Улыбчивый, аккуратный, с манерой говорить коротко и не глядя в глаза. — По делу возможной переоценки сектора. Формально — разведка. Не более.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.