Бесплатный фрагмент - Милый друг

Глава 1. Язык великана

Дождь шёл всю ночь и всё утро. Длинные струи, которые, кажется, сплошными нитями тянулись с самого неба, барабанили по крыше и стенам небольшой палатки. Берта была на сносях. Она выглянула наружу, чтобы немного подышать влажным прохладным воздухом. Дождь не пугал её, напротив — приносил ощущение умиротворения и спокойствия. Берта почувствовала лёгкую тяжесть внизу живота, и обхватила его руками, как делала это с самых первых дней, как узнала, что у неё будет малыш. Она прислушалась. Пробуждавшийся материнский инстинкт приносил с собой множество новых ощущений. Но порой, Берте казалось, что все они собраны в единое чувство — обострённое Ощущение Жизни. Словно этот не рожденный еще ребёнок, дёргая мать своими крохотными ручками за соединяющую их пуповину, так привлекал её внимание к неведомым горизонтам. И Берта вдруг начинала видеть и слышать то, что до этого было ей недоступно, словно зрение, слух, обоняние — всё обострилось или возникло внезапно с пугающей и одновременно чарующей силой. Так расплывчатые пятна на дальнем лугу перед её новым взглядом становились пушистыми коровками, которых неторопливо погонял пастух, а еле уловимое журчание за лесом вдруг превращалось в бурлящую, будто кипящую своими водами, но такую ласковую реку, и Берта, не боясь, подходила ближе к её берегам, где можно было утолить жажду, освежиться и передохнуть после длительной ходьбы.

Молодая женщина провела ладонями по животу. Точка, точка, тире… За эти месяцы внутреннего роста у них с малышом появился и свой язык, и своя азбука. Она состояла из прикосновений и поглаживаний. Берта точно знала, как отражение в зеркале, к её руке на животе прикасается точно такая же, только крохотная, ладошка внутри, которая следует за её движениями, а иногда наоборот — рука Берты движется за маленькими ручками малыша. Берта вся обратилась в слух и направила зрение куда-то в себя. Там, в животе, она рассмотрела тот же уголок леса, где стояла теперь её палатка, а над гигантскими красными секвойями в это мгновение пролетал большой воздушный шар, выбирая удобное место для стоянки.

— Неужели это случится уже теперь..? — произнесла Берта негромко.

Берта и Йохан направлялись в соседнее поселение, где жила Марта, старая скрюченная жизнью повитуха. Она принимала роды еще у Бертовой матушки, а той было уже немало лет. По семейной традиции все женщины должны были рожать именно там, именно с ней и именно так, как скажет Марта. Берте не хотелось ни ехать туда на повозке, ни идти пешком с огромным животом через лес, ни вообще как-то связываться с Мартой. В этом новейшем течении жизни, которое она со своим огромным животом являла сейчас собой, Марта казалась ей чересчур «себе на уме», а от таких людей, думалось Берте, ничего хорошего ждать не приходится. Но семейные традиции обязывали её соблюдать и чтить то, что иногда не укладывалось ни в какие рамки, а порой совсем выходило за границы здравого смысла. И Берта, наотрез отказавшись от дребезжащей и то и дело норовившей развалиться на первой же кочке повозки, решилась идти пешком. Она собрала котомку тряпичек для родов и вещиц первой необходимости на время после них, отдала её Йохану и вышла, целиком и полностью положившись на милость Великого Провидения.

До поселения, где жила Марта, было два дня пути. Берта обреченно и счастливо в своём предчувствии больших перемен ступала босыми ногами по лесной дорожке. Она легко перешагивала огромные, словно расползающиеся во все стороны змеи, корни вековых деревьев и внутренне по-кошачьи мурчала от удовольствия при виде широких неглубоких ручейков. Девушка приподнимала до колен длинную юбку и смело ступала на видневшиеся на поверхности камушки, наслаждаясь холодной, почти ледяной, чистейшей лесной водой. К вечеру первого дня пошёл дождик. Берта и Йохан не собирались останавливаться, но дождь усилился, и видимость стала почти нулевой. Даже густые шляпы деревьев уже не защищали от лившихся с неба потоков.

К утру живот Берты заходил ходуном. Она поползла по палатке и утробно задышала, издавая звуки, похожие на звериный рык. Йохан разжёг огонь, вскипятил воду и теперь следил за тем, чтобы она не остывала.

На выступе высокой горы, чей вид снизу, из долины, напоминал высунутый изо рта язык великана, сидели два темноволосых смуглокожих молодых человека. Они прислушивались и даже, как бы принюхивались, потягивая носами воздух. Запах шёл со стороны леса.

— Мне кажется, это к северу от восточных гор. Я улавливаю волновые токи оттуда. — сказал один из них.

— Дааа…. — беззвучно протянул другой, прикрыв глаза, чтобы лучше чувствовать. — Сильное дитя. — хриплым голосом уже вслух произнёс он. — Это и правда, может быть, наш шанс.

— Тогда вперёд! — скомандовал первый.

— Дааа…! — снова беззвучно ответил ему огромный по обыкновенным меркам юноша и, долго посмотрев друг другу в глаза, словно улавливая что-то из этого взгляда и, как будто настраиваясь на предстоящее действие, они оба с места прыгнули вперёд.

Можно было подумать, что молодые люди сошли с ума, но это было не так. Скала, на которой они сидели, уходила вниз на несколько сотен метров. Под нею бушевала глубокая в этом месте горная река. Прыгнув с выступа, который в здешних краях так и называли «Язык великана», юноши громко завыли, но звук их голосов заглушил отвесной стеной срывавщийся в реку водопад. Он шипел и пенился, и разбрасывал повсюду белые брызги мощных потоков. Набирая скорость, равную скорости свободного полёта, они превращались в бликующие линзы, способные, попади на них в этот момент солнечный луч, стать ретранслятором его огненной силы практически в любом направлении. Сделав несколько кувырков в воздухе, молодые люди совершенно изменили свой облик. Водопад скрывал это превращение от любопытных глаз кого бы то ни было, принадлежи они животному, птице или человеку. Два летящих тела неслышно вошли в речные воды и через некоторое время ниже по течению вынырнули две огромные, покрытые шерстью головы. Обладая какой-то невероятной силой, эти существа легко справились с течением, и вскоре на берег вышли два невероятных размеров волка.

Волки-оборотни издревле обитали в этих краях. Ими были преимущественно индейцы племени Апачи, но встречались среди них и представители других племён: Чероки, Команчи. Не все индейцы были оборотнями, но однажды обернувшиеся обретали неимоверную, не объяснимую с точки зрения обыкновенного разума, чувствительность и силу, которая позволяла им с этого момента претендовать на роль защитника индейских племён. Вместе с этим индейцы-волки обязаны были, пока существует пространство, хранить обращение и обращенных в тайне. С момента первого обращения эти люди забывали о возрасте и до конца своих дней оставались сильными, ловкими и выносливыми.

Много лет назад в стае, из которой происходили два молодых волка, что наблюдали за происходящим в лесу с утёса Язык великана, жила девушка, которая полюбила белого человека. Он тоже полюбил её всем сердцем. Когда же она открылась ему, он пожелал забрать её в свой мир. Её стая была против, но девушка была дочерью Великого Вождя, она согласилась, и остальным пришлось принять и поддержать её решение. Она научилась справляться с инстинктами, которые у волка-оборотня были развиты даже сильнее, чем у обыкновенного волка, научилась жить среди людей и цивилизованного мира. И лишь раз в в несколько месяцев позволяла себе оборачиваться и присоединяться к волчьей стае и происходящим в ней процессам.

Волки-оборотни общались телепатически. Каждый из них чувствовал, если рядом была опасность, мог «видеть» на огромном расстоянии, и любой волк из стаи слышал мысли других волков-оборотней. Поначалу им приходилось тяжело — выбрать главное из потока звучавших в их головах голосов, но постепенно волки учились различать эти голоса и слышать ведущего, а также концентрироваться на нужных голосах и растворять в общем потоке все другие.

Теперь девушка, которую звали Наини, вот-вот должна была родить малыша. Для всех было совершенно очевидно, что ребёнок волчицы с самого рождения будет проявлять паранормальные способности. Детёныш пары волков-оборотней мог оборачиваться уже в возрасте полутора месяцев. Ребёнок волчицы и человека, конечно же, останется полукровкой, но волки предполагали, что сильный волчий ген от матери должен будет когда-нибудь взять верх в его природе. Никто не мог точно сказать, когда это произойдёт, но жизнь среди непосвященных, пока ребенок не научился контролировать свои способности, могла оказаться для него ловушкой. Поэтому для малыша готовили защиту. А точнее — защитника. «Вот бы Небеса Зуни послали нам еще одно такое же дитя, волка-полукровку, но, к сожалению, его нет». — произнёс как-то в задумчивости Великий индейский вождь Уоникия, всматриваясь в горное озеро, которое среди племён имело название Небеса Зуни.

«Его нет и не может быть в волчьей стае, — рассуждали между собой два брата, молодые индейцы Эней и Кохэна, — но он может оказаться среди людей.» Они переглянулись, уловив мысли друг друга.

По счастливой ли случайности, стечению жизненных обстоятельств или мысли Великого вождя Уоникии всё же услышали Небеса Зуни, но спустя положенный срок два молодых волка-оборотня, патрулировавшие территории резерваций, почуяли внутриутробные токи сына Берты, в точности подходящего по возрасту малышу Наини. За ним они и отправились, точно распознав его местоположение с утёса Язык великана.

Уставшая после родов Берта отдыхала, лёжа в палатке на подстилке из мягкого пледа и елового лапника, новорожденный мальчик спал у её груди. Йохан всю ночь поддерживавший огонь и температуру воды в котле, задремал у костра. Волки приготовили план, как отвлечь родителей, чтобы забрать ребёнка, но он не понадобился. Ничем не нарушаемая утренняя тишина лишь способствовала тому, чтобы всё произошло наилучшим образом. Волки неслышно пробрались внутрь, ступая мягкими подушечками своих лап по мшистой почве. Палатка была открыта. Не теряя ни мгновения, они схватили новорожденного мальчика и его спящую мать, и молниеносно умчались с ними прочь.

Глава 2. Превращение

— Что со мной? Где я? — Берта очнулась в хижине, которая по всему виду напоминала усовершенствованное традиционное индейское типи. Стены, пол и потолок в ней были сделаны из дерева, посреди комнаты располагался очаг, на стенах висели шкуры животных, вероятно, для тепла, над входной дверью располагалась еще одна «дверь» из лёгкой ткани, которую, по всей видимости, использовали как единственную в жаркое время года. Во всю её длину, от пола до потолка было вышито изображение огромного волка, глаза его оттуда смотрели прямо на Берту, почему-то обнаружившую себя в той части комнаты, что располагалась позади очага, или алтаря, в священной части дома, куда, согласно традиции индейского народа, входить дозволялось лишь мужчине-хозяину дома.

Берта вся горела. От сильного жара её потрясывало, всё тело била дрожь. Молодая женщина стёрла стекавший по лицу пот детской пелёнкой, оказавшейся под рукой. Мысль о прошлой ночи заждавшимся гостем ворвалась в её сознание. Берта вспомнила об утре и о сыне, которого она только что родила… «Ну, конечно! Ведь я теперь стала матерью! — мысль за мыслью, кажется, лихорадочно носились по всему пространству комнаты, где находилась Берта, то возобновляя её память, то образуя секундные пустоты, во время которых молодая женщина, словно проваливалась в небытие, в неизвестность, в бездну… А та за эти мгновения успевала напугать Берту одним лишь своим появлением, потому что в ней не было воспоминаний и вообще ничего не было. — У меня есть ребёнок… — Берта слабо повернула голову в поисках сына. — Где мой сын? Где он?» — она попыталась произнести это вслух, но из груди её вырвался лишь слабый стон.

К её удивлению, этот звук услышали, и внутрь хижины вошёл молодой мужчина, неся на руках новорожденного сына Берты. Вздох облегчения сотряс её тело, и на лице показалось подобие улыбки. Мужчина аккуратно положил малыша подле Берты и сам присел рядом. Он дотронулся ладонью до её лба, убрал влажное полотенце, от которого уже мог бы идти пар, и положил новое — уличной температуры. Затем он взял её правую руку и посмотрел на запястье. Прижавшись к нему губами, мужчина слизнул вытекающую оттуда жидкость, а после еще некоторое время дышал туда ртом, как если бы хотел, делясь своим тёплым дыханием отогреть замерзшие на морозе руки девушки.

Берта, в полусне, почувствовала, как по венам её побежало тепло, словно ей ввели лекарство. Она приоткрыла глаза и глянула на руку. Вокруг правого запястья краснело нечто, и это нечто, на первый взгляд, было похоже на рану. Впрочем, Берта не сразу разобрала, что это могло бы быть. Укус? Ожог? Шрам? Тату? По виду это напоминало рисунок в виде клыков, он сплошь окаймлял её запястье, наподобие надетого на руку амулета.

Увидев его, Берта вскрикнула от неожиданности, тут же зашевелился и захныкал её малыш. Молодой индеец придвинул его ближе к матери, поднёс палец к губам, слегка кивнул головой, демонстрируя титаническое спокойствие и давая Берте понять, что ей не о чем волноваться, а теперь нужно вести себя тихо.

— Меня зовут Эней. Ты и твой сын в безопасности. Отдохни пока. У тебя сильный жар, обращение еще не завершено. Ты поправишься. Твой сын обернётся, потому что пьет твоё молоко. Всё будет хорошо. Я приду проведать вас позже. — индеец говорил очень тихо, так тихо, что вряд ли его могла услышать пробегавшая мимо мышь, но Берта слышала его очень хорошо, так хорошо, будто звук, срывавшийся с его уст, не встречая никаких препятствий, тотчас касался её слуховых рецепторов. Это снова удивило и немного испугало Берту. Индеец понял это по округлившимся глазам девушки, но сейчас он не мог ей всего объяснить, это могло повредить её здоровью и самому обращению, поэтому он снова прижал палец к губам и вышел из комнаты.

Когда Эней оставил Берту одну с малышом, в её сознании снова понеслись мысли со скоростью не меньшей скорости света. Из-за послеродовой слабости, которую впрочем Берта уже не ощущала, как послеродовое недомогание, она была уверена — с ней произошло что-то еще, из-за чего она и её маленький сын и оказались здесь — а также из-за сильнейшего волнения, которое она теперь испытывала при мысли о Йохане, который, конечно же, должен уже был прочесать весь лес в поисках жены и ребенка, Берта впадала в забытье. Мысли её путались и скакали, точно козочки, с камушка на камушек, с бугорка на бугорок. Она следила и следила за ними, пока на какую-нибудь из козочек не набрасывался из засады огромный волк и не разрывал её в клочья. Берте чудилось, что это тот волк, что смотрел своими огромными глазищами с рисунка на тканевой двери прямо в её глаза. И казалось, что кровь в жилах кипит и рвётся наружу, и почему-то хотелось спасти этих козочек, которые всё прыгали и прыгали, совершенно не подозревая, что за ними наблюдает огромный, нарисованный на тканевой шторе, волк.

В стае, среди волков-оборотней, возникли разногласия. За стенами хижины, там, где вечерами разводили большой общий костёр, чтобы глядя, как играют искры догорающего дня, поделиться друг с другом новостями и рассказать о планах на день грядущий, воцарилась шумиха и суматоха.

— Вы с ума сошли?! — кипятился молодой индеец, не скрывая своего негодования. — Притащить их сюда! Обернуть посредством укуса! Мы не вампиры, не эти ничтожные кровопийцы. Мы волки. Мы защитники родов. Теперь ей придётся всё рассказать. Теперь эта девчонка — часть стаи, индейского племени, нашего племени, семейства! — он сидел у костра и широко жестикулировал.

— Остынь, Иси. — осадил его напор Кохэна, тот, что был вместе с Энеем на скале язык великана. — А то твой олень что-то слишком разбушевался. — пошутил над братом Кохэна, так как имя Иси на языке северо-американских индейцев означало «олень». — Мы бы не сделали этого, если бы на то не было воли богов! Девушка очень сильная, она легко перенесёт обращение, иначе она не родила бы такого малыша. Мы учуяли его токи еще до рождения. Он говорил с нами!

— Кохэна прав, брат. — вступил в разговор Эней, который как раз в этот момент вышел из домика, куда они поселили Берту и её ребёнка. — Это не только наше решение. Посмотри на наш тотем. — он указал на искусно вырезанную из дерева фигуру большого медведя. — О чем он говорит сейчас?

— Эээ… О том, что солнце на без пятнадцати пять? — Иси сделал вид, что не понимает, о чем речь. Тотем, стоявший на открытой площадке индейского лагеря, действительно отбрасывал тень «на без пятнадцати пять».

— Он багровеет. Так всегда бывает перед родами кого-то из защитников, оборотней. Значит осталось совсем немного, и ребёнок Наини родится. Сейчас он вбирает в себя скрытую силу пришедшего в стаю младенца, которую во время родов отдаст земле, и вернёт свой обыкновенный цвет. Я думаю, ждать еще дня два, не больше. — ответил Эней.

Молодые люди замолчали. Каждый, задумавшись, смотрел на тотем — истинного помощника всем представителям индейско-волчьей стаи. Солнечные лучи щедро поливали его своим жёлтым светом, словно нектаром, и в тёплом дневном воздухе, смешивались с небесной синевой, растворенной в пространстве, делая краски тотема ярче и оттого заметнее, выражая истинно медвежий, бурый цвет. В эти часы он действительно, как будто «багровел».

Прошло два дня и, как и предполагал Эней, Наини родила.

— Девочка! Девочка! — братья Кохэна и Эней вбежали в поселение с радостными криками. — У нас девочка! Вождь Уоникия стал дедушкой! Наини родила дочь!

К прыгающим и скачущим братьям присоединялись другие индейцы, и радость их была похожа на танец, от души веселящихся детей.

Рождение ребёнка в индейском племени — большое счастье. Не для одной семьи, но для всего рода. Здесь не говорили про ребёнка «мой» или «твой», детей, живущих в резервации называли «наши» и заботились обо всех, как о собственных, родных детях. Душу, пожелавшую присоединиться к индейскому роду, встречали с почестями, благопожеланиями и многочисленными ритуалами: на удачу, счастье, здоровье и благополучие. Целую неделю шли торжества. И во время этого празднества новорожденный становился полноправным представителем семейства, а в случае с дочерью Наини, еще и будущей защитницей, хранителем рода, волчицей.

Эней зашёл в типи сообщить Берте и её сыну новость.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он у Берты, которая уже начала немного приподниматься в своей постели. Вот и теперь, полусидя, она кормила посапывающего и причмокивающего у её груди сынишку.

— Гораздо лучше. — слабо улыбнувшись, шёпотом ответила Берта, стараясь не нарушить атмосферу нежности, пришедшего на смену жару тепла и невыразимого воцарившегося вдруг вокруг неё спокойствия. — Теперь ты мне расскажешь, что с нами произошло, зачем мы здесь, и… когда нас отпустят обратно…?

— Не так много вопросов сразу, пожалуйста. — ответил Эней Берте и, потянувшись к личику малыша, спросил её:

— Можно?

Берта кивнула, не сводя глаз со своего дитя.

Эней дотронулся подушечками пальцев до подбородка ребёнка и пощекотал его по розовой щечке.

— Вот и родилась твоя сестрёнка, — улыбаясь мальчику, тихо произнёс он. — Будешь чувствовать её, как себя самого. — довольно произнёс он. — Будете с нею как одно целое.

— Что это значит? — испуганно посмотрела на него Берта.

— Это значит твоего сына выбрали, чтобы он стал защитником будущей хранительницы рода. Волком. Если мы всё правильно поняли и выполнили указание, данное свыше, через некоторое время между ними возникнет связь. Они почувствуют друг друга. Она там, он — здесь. Он станет для нас связующим звеном с нею. Через него мы будем оберегать её. Наини — дочь вождя. Она выбрала белого и ушла жить с ним, в его мире. Но мы обязаны заботиться о ней и её дочери, где бы они ни были.