Бесплатный фрагмент - Между страхом и тайной

Как забить гвоздь в крышку гроба

Пух одуванчиков взметнулся вверх с растений, потревоженных беззаботной рукой. Птицы наперебой предупреждали о вторжении. Выглядывавшие из гнезд глаза с любопытством рассматривали чужака. Парень в видавшей виды зеленой ветровке и спортивных штанах, нацеплявших колючек с засохшего чертополоха, легко преодолел подъем тропинки через балку и вышел из перелеска. Новая кроссовка, готовая поддеть изогнутую ветку в пыли, вовремя остановилась. Замершая на дороге серая гадюка зашевелилась прямо под ногой и, пошипев для острастки, поползла по направлению к местному храму.

Молодой человек перевел дух. Внезапный приступ страха вызвал у него нервный смешок. Серьезно, испугаться какой-то ползающей твари? Хорошо, хоть никто из своих не видел. Отец не одобрил бы. Да и мама, наверное, тоже. Парень порылся в своей холщовой сумке, сливавшейся по цвету с ветровкой, и пошел дальше, хрустя свежим яблоком.

Полуденное солнце начинало припекать. Хотелось быстрее спрятаться от него. В старом кирпичном храме уж точно прохладно. Возле забора вокруг церкви отцветала сирень. Ее кусты выглядели дополнительной живой оградой. Калитку не сразу удалось разглядеть в зеленых зарослях. За ней оказалась поразительно ухоженная территория с песчаными дорожками и цветником с белыми розами почти до самого входа в церковь. Бросить здесь огрызок рука не поднялась. Зато поднялась, чтобы отшвырнуть его как можно дальше.

Нечаянно меткий бросок качнул колокол, установленный сбоку от храма. На его ленивый удар вышел высокий, статный батюшка в черной рясе с наперстным крестом. Продолжая говорить по мобильнику, он движением руки подозвал к себе незнакомца и следующим жестом дал знак подождать.

— Да, владыка, понимаю. От такого предложения трудно отказаться, — благодарно кивнул священник невидимому собеседнику. — Но кто будет присматривать за моим храмом так, как я? И помощник, и певчая опять отпросились к детям в город — готовятся к последнему звонку. Все, как понимаете, на мне… Да, скоро шестой десяток пойдет, но справляюсь… Хорошо, еще раз подумаю. Вы же знаете, мне знак какой-нибудь нужен.

Завершив разговор, священник погладил рукой свою бороду, поправил на голове скуфью и задумчиво посмотрел куда-то вдаль, поверх парня, но тут же, спохватившись, перевел взгляд дна него.

— Извини, разговор с митрополитом Никодимом нельзя прерывать. Слушаю, мил человек. Кто таков и зачем пожаловал? Повседневные службы у нас не проводятся, предупреждаю на всякий случай.

— Я по объявлению. Вы сторожа искали. Могу поработать, пока что-нибудь получше не найду.

— Сторожем, говоришь? Любопытно, — прищурился батюшка. — Знаешь заповеди?.. Что-то сомневаюсь. Как звучит восьмая?.. Верно, не укради. А что же тогда носишь чужие вещи? Кроссовки явно на размер, а то и на два больше.

— Ловко вы, святой отец, заметили. Но это кроссовки моего друга. Он мне их сам подарил. А вы шестую заповедь знаете? — спросил с вызовом парень, уязвленный подозрением священника.

— К чему ты это клонишь?

— А то что видел раздавленное гнездо. И след от колес вашей «шестерки», что стоит за забором.

— Какой внимательный. Хочешь сказать, подловил батюшку? — нахмурил брови служитель церкви. — А вот нетушки. Во-первых, то была случайность, во-вторых, не равняй тварей со своими ближними. Именно о них говорится в заповеди. Но хорошо, что ты ее знаешь. Так и мне будет спокойнее, — наконец улыбнулся священник. — Однако, один-один. Ты принят. Помощь мне не помешает. Иерей Филимон Платонов, настоятель здешнего храма. Ко мне можешь обращаться «Ваше преподобие», если официально, во всех других случаях — отец Филимон.

— Зло. Ой, тьфу, то есть Феликс Злобин, — протянул ладонь парень. — Зло — это погоняло из детдома.

— Зло, говоришь? Ничего себе, кого я в храм пускаю, — проигнорировал жест настоятель. — Феликс — звучит лучше. Раньше удачливых и счастливых так называли. Мы с тобой потом познакомимся, когда узнаю получше, кто ты есть и чего стоишь… А в детдоме тебя не хватятся? Кстати, заповедям там научили, что ли?

— Все нормально, отец Филимон, уже сам по себе — мне почти девятнадцать лет. Да, там лечили нас поповскими правилами. И в результате я здесь, — развязно ответил Феликс. — Ненадолго, правда. Не прикалывают меня церкви, рассказы про ангелов и демонов. Фигня это все. Только дебилы убогие верят… Извините, к вам не относится, у вас работа такая. Каждый по-своему бабки делает.

— Ты сейчас отвечаешь за свои слова? — строго спросил священник и, не услышав ответа, продолжил: — Не первый раз слышу такое. Обычно так говорят, когда боятся, что это все может оказаться правдой. Либо хотят доказательств для подтверждения своей веры. И, конечно, получают их неожиданным образом. Убеждать ни в чем не стану — не мое дело. Но раз ты появился здесь, значит, серьезная причина привела сюда. Так, заболтал меня, — священник резко развернулся и пошел по церковному двору. — Пойдем, определим фронт работы.

Бодро шагая впереди, отец Филимон только успевал показывать рукой: дыра в заборе — заделать, засохший каравай на столе в беседке — птицам, дрова, требующие колки, пустое ведро и швабра для мытья пола в храме.

— Дрова-то зачем нужны? — Феликс пришел в полное уныние от количества заданий.

— Майские ночи холодные. Печь топить будешь. Другого отопления нет, — настоятель выждал немного, ожидая, что парень испугается бытовых трудностей и сдастся, но тот упрямо молчал. — Смотри, Злобин, весь порядок на тебе. Утром лампаду и несколько свечей зажечь надо. Кстати, сейчас поеду в город за свечами. К вечеру вернусь. И чтобы никаких неожиданностей!

Старенькие «Жигули» скрылись за перелеском, и новоявленный сторож, оставшись один, зашел в церковь, чтобы осмотреться. Внутри ничего ценного не было, на его взгляд. Кому нужны десяток старых деревянных икон и два больших подсвечника из латуни, которые даже в металлолом не сдашь — сразу спалишься. Еще большой старый бачок с надписью: «Святая вода». Кажется, нержавейка — это уже тема. При тряске в деревянном ящике для пожертвований бултыхались от силы пять-шесть монет. Лишь в столе при входе лежали пятьсот рублей одной купюрой. Короче, толком и сторожить-то нечего.

Присев на невысоком крыльце, Феликс нервно потеребил нижнюю губу и тихонько пощелкал по зубам пальцами, издав что-то вроде мелодии. Послеобеденное время — а в животе пусто. Хитрый поп смотался, а чем питаться, не сказал. Что ж, может, дела отвлекут от этих мыслей.

Решено было начать с колки дров. Найденный возле груды поленьев топор с массивным лезвием заиграл в руке, взметнулся вверх и с силой опустился на толстый чурбан, едва не расколов его пополам. «Таким по голове заедешь — точно раскроит черепушку», — юный сторож уважительно рассмотрел инструмент. Он стоймя поставил чурку и прицелился для удара, который так и не последовал — просигналил подъехавший черный микроавтобус, похожий на транспорт ритуальной конторы.

— Чего гудишь? Доставка трупов? — весело загоготал парень над собственной шуткой.

— Да ты прямо вылитая Ванга, если не топор и спортивные штаны, — недовольно отозвался водитель. — Иди, помогай. Покойницу привезли на отпевание. Ты, вообще, кто?

— Э-э, чувак, я, конечно, сторож, но жмуриками здесь не распоряжаюсь.

— Все в порядке, пацан, настоятеля твоего в городе уже предупредили. Можешь позвонить и спросить.

— Но я его номер не знаю — первый день работаю. Да и не с чего мне звонить, — смутился Феликс.

— Как же ты без смартфона живешь? Скоро это будет считаться преступлением, — серьезно сказал водитель и рассмеялся, увидев растерянное лица парня. — Да шучу я, шучу… Хотя, кто знает.

— Ничего, скоро у меня будет айфон. Последней модели, — по-детски хвастливо заявил церковный сторож.

— Ого, круто, завидую… Тут, пацан, вот какое дело, у старухи родных нет, платить некому. А у нас социально-ориентированный бизнес, если ты понимаешь, о чем я. Бросить не можем, тем более что она еще какая-то там заслуженная. Привезли сюда — вроде как местная, жила раньше в селе. Надо бы отпеть, а мы с могилой подсобим на вашем погосте. Ей теперь все равно, где лежать. Лады? Ну, давай занесем тело в церковь.

Через несколько минут обитый красной материей открытый гроб с покойницей уже стоял на полу в храме. Крышка лежала рядом. Небольшого роста старушка со сложенными на груди руками выглядела умиротворенно. Ее портила крупная бородавка на правом глазу. Она смотрелась чужеродным элементом на лице. Казалось, женщина в черном платье просто спит и вот-вот проснется. От такой мысли становилось не по себе.

— Что-то большеват гроб. А нельзя накрыть крышкой? — поинтересовался Феликс.

— Конечно, нет. Это делается перед захоронением. А гроб стандартный, хотя один из самых дешевых у нас, но на сто восемьдесят сантиметров. На вырост, так сказать. Нужно учитывать, что труп спокойно может вытянуться сантиметров на пятнадцать, — пояснил водитель ритуальной службы и протянул бумаги. — Так, тут даты рождения и смерти. Зовут Ираида Карловна Смирнова. Вероятно, была православной. Да какая разница, сейчас всех отпевают — крещеных и некрещеных, душегубов и самоубийц, даже могут самого черта. Главное, деньги плати… Так, вот здесь еще распишись, что принял груз. Ага, спасибо. Ну, бывай, пацан.

Микроавтобус ловко развернулся за калиткой и быстро умчался. В темном помещении храма остались двое — Феликс и покойница. Солнце уже приблизилось к горизонту, а отца Филимона все еще не было, и парень вернулся к колуну и чуркам, чтобы скоротать время за работой.

Бледный желтый диск, появившийся еще на светлом небе, побронзовел к вечеру. Облака, розовато-лиловыми мазками затянувшие горизонт, предвещали прохладную ночь. Под карканье ворон, охранявших высокие гнезда, медленно и бесшумно, как мираж, проехал внедорожник. Черная без номеров машина свернула с дороги и, крадучись, заползла за кусты недалеко от территории храма.

Аккуратно закрыв двери, две мужские фигуры в темных кожаных куртках не спеша направились к калитке. Один уже схватился за ручку, но после раздавшегося со стороны церкви крика передумал открывать. Он приподнялся на цыпочках над сиренью, пытаясь понять, что происходит.

Во дворе молодой сторож поспешно снимал спортивные штаны и замывал пятно на них под уличным умывальником. С рук капала кровь.

— Бес, что там? Говори, он здесь? — дернул высокого за одежду обделенный ростом напарник с горбатым носом.

— Вижу нашего парня… Зло тут. Ничего себе, у него все руки в крови… Короче, Вагитка, можешь звонить боссу.

— Э-э, мой телефон плохо ловит. Сам набери Жида, слушай.

— Сколько можно говорить, не Жид он, а Еврей, потому что Евреинов. Вот возьму и скажу ему. Обрежет тебя где нужно, чтобы поумнел. Вот почему я Бес? Потому что Беспалов. А ты почему Вагитка?

— Потому что Вагитов, наверное.

— Ну вот, докумекал наконец-то, — еле сдерживаясь от злости, пробурчал Бес.

— Но ведь можно по именам звать друг друга…

— Сразу видно, ничего ты не шаришь. Придут с улиц бестолковые, а потом езди с ними на серьезные дела… Ладно, сам позвоню Жиду. Тьфу, блин, Еврею.

Вызов на телефоне почти сразу сорвался. То же самое произошло и во второй раз. Бес сморщился и, зло ругнувшись, подошел к церковному забору.

— Ща дозвонюсь. Только отолью на святую землю, — глумливо заржал он, расстегивая ширинку.

Сзади отчетливо щелкнул ружейный затвор, и сообщники, как по команде, оглянулись.

— Ну и чего ты свою чебурашку выставил, мил человек? Прячь, а то останешься без нее, если еще раз оголишься на моей территории, — отец Филимон навел охотничий карабин на Беса, целясь ниже пояса.

— Спокойно, мукосый, я ничего не сделал. Что за беспредел? — испуганно забормотал Бес и быстро все застегнул.

— Еще пять секунд — и уже больше ничего не сделаешь, — пригрозил настоятель. — Вон отсюда!.. Господи, даждь ми терпение, великодушие и кротость.

— Э-э, поп, ты офигел, ружьем угрожаешь! Мы тебя достанем, клянусь! — крикнул издалека Вагитка, трусливо убегая с сообщником в сторону спрятанного внедорожника.

На шум выскочил Феликс в трусах и ветровке. Увидев карабин в руках священника, он обомлел. Служитель церкви с оружием выглядел весьма грозно.

— Ваше преподобие, вы приехали. Ого, вы с ружьем. А что происходит? — насторожился юноша, оглядываясь вокруг.

— Это от диких тварей. Их немало здесь водится, — настоятель опустил карабин, поставив его на предохранитель. — А что происходит, тебе лучше знать. Ты же сторож. И откуда у тебя кровь на ноге? Все, догадался. Раньше не колол дрова, верно?

— Конечно, в городе такой фигней никто не занимается. Какой там топор — мы в детдоме даже чайник сами не разогревали.

— Да ничего сложного нет. Просто ноги надо ставить на уровне плеч, чтобы колуном не задеть себя по инерции. Хорошо, Феликс, что слегка посек ногу. Сейчас чистым перевяжу. Крестильные комплекты привез — придется одну рубашку использовать не по назначению. Хотя ты, можно сказать, рабочее крещение получил… Да, еще еду тебе передали из городского собора. Небось, проголодался.

Забыв про боль в ноге, юноша схватил пакет с провизией. В нем лежал нарезанный хлеб, завернутый в салфетки, и стояла небольшая кастрюлька с едва теплой гороховой кашей и котлетой внутри.

— И это все? — радостное выражение на лице Феликса сменилось брезгливостью.

— Надо же, какой привередливый, — покачал головой батюшка, накладывая повязку на ногу парня. — Тебя кормить-то еще не за что. Из всех обязанностей сделал капсю и то не всю. Ешь, что Бог послал, и не выделывайся. Меня в детстве отец как-то по темноте потащил утром на рыбалку и набрал с собой яблок, которые были разложены на балконе. Уже на речке, когда рассвело, мы решил позавтракать. Отец полез в рюкзак — а там… луковицы. Мать успела переложить яблоки в корзину, а на их место высыпать лук. Вот мы им и позавтракали — что-то надо было есть. Мой родитель усвоил урок на внимательность, а я за свое смирение после этого ни разу не голодал. Вот так. Тут вполне полноценный ужин. И чем тебя не устраивает горох? Поел — и ходи попукивай, как говорил мой отец. Только не в церкви, конечно.

Проверив повязку, парень одобрительно кивнул головой и надел свои спортивные штаны. Он снова открыл кастрюльку и, немного посопев для вида, уже без всякой категоричности заработал ложкой.

Оставив Феликса в беседке, настоятель занес в храм привезенные вещи. В церковных окнах появился слабый свет от зажженных свечей. Послышался грохот падающей крышки гроба и досадливый возглас отца Филимона.

— Так, мил человек, быстро сюда! Будешь объясняться… Эх, не было у бабы печали, так купила порося… Я же просил, чтобы без всяких неожиданностей!

Феликс понял, что его обвели вокруг пальца. Никаких договоренностей с настоятелем не было. Но признаваться, что облажался, тоже не хотелось. Тут годная для других случаев несознанка не поможет, только контратака.

— А что вы хотели? Первый день на работе. Я ваших правил еще не знаю, — отвернулся в сторону сторож. — Сами, небось, учите любить ближних, доверять им. Вот и я поверил.

— Запомни, сынок, в ритуальных агентствах нет ближних. Это прислужники геенны, рабы мамоны, менеджеры отца лжи и его компании! Надеюсь, тебе ума хватило ничего не подписывать?.. Что, расписался? Вот ты мне вечерок устроил! Так и дал бы тебе, сынок, по неразумной башке!.. Господи, просвети мое сердце, еже помрачи лукавое похотение.

— Что же теперь будет, отец Филимон? — понуро опустил голову Феликс.

— Будем считать, что у городских спихотехника сработала. Придется завтра ломать планы и заниматься отпеванием усопшей рабы Божией… Надеюсь, имя-то у нее есть?.. Ага, хорошо, — пробежался священник по бумагам, которые подал юноша. — А сейчас вынеси крышку за дверь — не место ей в храме. Да и гроб нужно поднять на подставку.

Когда покойница оказалась на возвышении ногами к алтарю, настоятель потребовал зажечь свечи с четырех сторон и приготовить новые, чтобы поставить утром. Вот уже фитиль последней занялся ровным пламенем, и Феликс испуганно уставился на лицо старушки, на котором дрогнула огромная бородавка.

— Осторожно! Не видишь, воск капает! — сделал строгое замечание отец Филимон. — И не надо было спички тратить на все свечки. Их зажигают друг от друга. Что, ты и этого не знаешь?

— Да, не знаю! Меня учить некому! — взорвался Феликс. — Не было у меня отца, который накормил бы луком на рыбалке… И матери тоже…

— Так-так, хочешь еще что-то сказать, мил человек? — настоятель испытующе поглядел на него, но парень замолчал, стиснув зубы. — Придется мне на ночь с тобой остаться. Мало ли что… Пока вымой пол в храме.

— А вы в курсе, кто весь день работает, тому некогда зарабатывать деньги? Так говорил Джон Рокфеллер, первый миллиардер в Америке.

— Ну-ка брось цитировать высказывания лукавого, иначе быстро останешься без работы! Хватай швабру — и вперед. Здесь наука простая. Сначала подмети, чтобы легче было мыть. Начинай с дальнего угла, переходи к центру, в конце — к порогу. А я пойду отнесу дрова в подвал — пора печь растапливать.

Священник вышел, и в полутемной церкви наступила жуткая тишина, которую едва нарушало еле уловимое потрескивание свечей у гроба с покойницей. «Настоящий пацан не должен бояться жмуриков, — подбодрил себя Феликс. — Выполню обещание — и получу айфон. Только надо набраться терпения и улучить подходящий момент». Помахав для вида веником, он схватил швабру, кое-как намотал на нее тряпку и, не выжав, начал возить по полу, оставляя за собой целые лужи.

В церковную дверь осторожно постучали. Парень с удовольствием бросил свое занятие и пошел открывать. Возможно, у настоятеля заняты руки и ему надо помочь. Теперь с той стороны поскребли так, как это могло бы сделать животное.

— Кто там? — на всякий случай спросил Феликс, и все звуки стихли. — Открыто, заходите.

Молодой сторож еще пару минут постоял, прислушиваясь. Набравшись храбрости, он распахнул незапертую дверь. На улице никого. Сзади потемнело. Вероятно, резко влетевший порыв ветра затушил свечи. Или… Вся спина похолодела у Феликса. Он даже не понял, как перемахнул через ступеньки. Выскочив во двор, замер от страха. При свете яркой суперлуны ему хорошо было видно пар, идущий изо рта. Верно священник предупреждал, что ночью похолодает.

Прошло минут пятнадцать, прежде чем появился отец Филимон, но замерзавшему на холодном ветру юноше показалось, что гораздо больше. Вышедший из натопленного подвала настоятель сильно удивился, увидев дрожавшего Феликса, буквально вжавшего в грудь скрещенные перед собой руки.

— Не понял, слишком жарко стало в храме? И почему там темно?

— Что-то здесь не так, отец Филимон. Кто-то стучался и скребся — реально стремно…

— Ну вот, небось, снова набедокурил. Пойдем, покажешь… Чего улыбаешься?

— Интересно, со мной долго будут так разговаривать?

— Как?

— Как в детдоме! — психанул Феликс.

Настоятель помолчал. Действительно, упрек был лишним. Да и парень явно напуган. Вряд ли по своему желанию мерзнет. Вон, аж зубы стучат. И почему так нереально холодно стало?

Священник положил руку на плечо Феликсу:

— Ты извини меня, старого. За мое предвзятое отношение извини… Господи, избави мя всякого неведения и забвения, и малодушия, и окаменелого нечувствия… Пойдем, сейчас вместе разберемся, что происходит.

— Хорошо, — успокоился парень, входя в храм следом за батюшкой. — А что вы за молитву сейчас произносили?

— Полезную. Для меня уж точно — помогает держать себя в узде… Знаешь, ты зажигай свечи, а я осмотрюсь, гляну, что не так. И еще. Если вдруг станет страшно, повторяй таблицу умножения на пять — помогает. Просто поверь.

— Откуда вы это знаете?

— Я же не всегда был священником, — хитро подмигнул ему отец Филимон.

Свет заиграл на стенах церкви и на ликах святых, беспристрастно взиравших на человека в рясе, то и дело осенявшего себя крестным знамением. Настоятель осмотрел все углы и окна — ничего подозрительного, поправил одну из икон ближе к выходу и подошел к Феликсу, стоявшему возле гроба. Парень внимательно смотрел на покойницу.

— Мне кажется, у нее изменилось выражение лица, — показал он на кривую ухмылку старушки.

— Не обращай внимание. Это, видать, какие-то процессы внутри происходят. А вот то, что я вижу, это уже не ерунда. Она же без креста, — не веря своим глазам, священник еще раз оглядел шею покойной. — Хорошо, что у меня здесь есть на продажу крестик. Хотя он и оловянный, но все равно убытки для храма. Ничего не поделаешь. Иначе отпевать нельзя.

Аккуратно приподняв голову женщины, отец Филимон надел крестик на шнурке. Придав покойнице прежнее положение, он взглянул на лицо — и его брови слегка приподнялись:

— Гляди-ка, теперь она чем-то недовольна, стоило только потревожить. Надо бы всю ночь псалмы читать над ней, да некому этим заниматься. Если вспомнить Гоголя, так они все равно никому не помогли.

В дверь храма несколько раз постучали. Каждый стук отозвался леденящим душу эхом.

— Какого вия там принесло, прости Господи! — начал выходить из себя отец Филимон. — А знаешь, Феликс, я начинаю верить тебе. В подвале тоже были похожие звуки. Пора узнать, кому они принадлежат.

Дверь, предусмотрительно запертую сторожем на щеколду, священник открыл резким движением, держась за крест на груди. На улице стоял лоснящийся как толстолобик мужчина средних лет в расстегнутой куртке и костюме с галстуком. Со своими гладко зачесанными назад черными волосами и выпирающим животиком он выглядел как чиновник средней руки или как бандит.

— Простите, я знаю, что уже поздно. Но у меня есть одно дело к вам. Пустите? — виновато улыбаясь, спросил он и тут же затараторил приготовленное объяснение своего визита: — Меня зовут Игорь Фельдштейн, кардиохирург. Возможно, слышали обо мне. Я сердца пересаживаю людям. Знаю, что здесь находится покойная Смирнова. Она была моей пациенткой. Мне крайне важно взглянуть на нее… Вот. Уфф.

— Что-то людно сегодня в храме, — настоятель выставил вперед ногу, блокируя вход. Он не спешил впускать доктора, чувствуя необъяснимую тревогу, которую вызывал поздний посетитель, не являвшийся прихожанином.

— Поймите, это необычная пациентка. После пересадки сердца мы думали, что потеряли ее. Уже была зафиксирована клиническая смерть. Она сама вернулась. Мы никаких мер не успели принять. Когда Смирнова очнулась, ее первые слова были такие: «Что вы сделали? Я не та, что была прежде». Позже на просьбу пояснить их пациентка смеялась и клятвенно заверяла, что ничего подобного не говорила. Наедине как-то прошептала, что разделается со мной. Я сильно разозлился на эту несносную, неблагодарную старуху. Еле сдержался, чтобы не послать эту ведьму к черту. Нельзя. Она чего-то там заслужила. Мог произойти скандал с увольнением… Вообще, мои коллеги-хирурги знают много странных историй. Официальная медицина объяснить ничего не может, поэтому просто все опровергает.

Фельдштейн рассказал, что с 1967 года, когда в Кейптауне известный врач Кристиан Барнард впервые пересадил сердце человеку, не раз появлялись в прессе сообщения об изменении личности пациента. У людей замечали привычки, бывшие у доноров при жизни. Они вели себя по-другому. Некоторые говорили, что в теле кто-то присутствует. Смирнова, ко всему прочему, вернулась с того света. После чего медсестры за глаза стали звать врача Франкенштейном. Внешне пациентка вела прежний образ жизни. И все-таки было что-то не то с ней.

— Умоляю, мне обязательно надо удостовериться, что она… действительно мертва.

— И сделать то, что давно хотели?

— Ну да, очень хочется послать ее, — расслабился Фельдштейн, заметив снисходительную улыбку отца Филимона. — Вижу, полы моете. Я бахилы надену, чтобы не наследить.

— Вы, мил человек, в церковь давно не ходили?

— Давно. Каюсь, падре, отче, или как вас там правильно, — хирург неуклюже перекрестился слева-направо.

— Ладно, — покачал головой настоятель. — У нас показ покойника — пятьсот рублей… Да шучу… Ну, если настаиваете, — отец Филимон спрятал купюру в карман. — Поставим за вас свечи.

— Не волнуйтесь, я быстро. Мне еще сегодня с женой надо успеть в театр.

Мужчина осторожно подошел к гробу. Огонь возле изголовья задергался мотыльками и едва не потух, когда врач резко наклонился к покойной. Что говорил, не было слышно. Он достал ножницы, срезал пару ногтей с руки, затем клок волос и положил в небольшую бутылочку с мелкими гвоздями.

Наблюдавший за этим Феликс вопросительно глянул на настоятеля. Того, казалось, не смущало происходящее.

— Вы, наверное, так сильно были привязаны к ней, — юноша попытался выразить доктору сочувствие.

— Что вы, молодой человек, все врачи знают поговорку «хомо хомини люпус эст». Это переводится с латинского как «человек человеку волк». Мое дело — обеспечить себе спокойствие. Извините, что смутил вас своими действиями.

— Ничего, переживем с Божьей помощью. Вам надо бы поскорее сделать то, что задумали, — поторопил его отец Филимон.

— Любопытно, Смирнова до сих пор злится, прямо как тогда, в палате, — Фельдштейн еще раз глянул на лицо покойной и изумился. — Мне кажется, или у нее бородавка трясется?.. Так, мне пора, — хирург нервно растеребил упрямую молнию на кармане крутки и спрятал свою загадочную бутылочку. — Простите, я почему-то до сих пор ее боюсь. Хотя человека уже нет, а есть только мертвое тело. Но, прошу, закопайте его поглубже… Звучит дико, понимаю. Я постоянно на работе сталкиваюсь со смертью и до сих пор так мало знаю о ней… И забудьте про мой визит и про все, что тут наговорил.

— Теперь уже вряд ли, — задумчиво произнес отец Филимон, наблюдая, как доктор садится в непривычную для сельской местности элитную иномарку. — Слишком низкая посадка. Не застрял бы на наших дорогах, — скептически оценил он возможности расфуфыренной техники.

Господствующая на небе луна расстаралась со светом, желая внимательно разглядеть происходящее на земле, мягко сгладила протоптанную песчаную дорожку и превратила розы в причудливый голубоватый ковер, прифотошопив к нему странную тень, которая на мгновение испоганила такой дивный пейзаж.

— Ну что, сторож, тебе надо бы лечь пораньше — утром вставать ни свет ни заря, — батюшка хлопнул по плечу Феликса, наблюдавшего, как машина с трудом переползает ухабы. — Да и ночь, чувствую, может быть непростой.

Они спустились в подвал. В печи за заслонкой ровно потрескивали нарубленные дрова. Возле противоположной стенки стояла широкая лавка. Над ней висела противопожарная памятка с красочными картинками и крупными словами: «Согреться или сгореть? Выбор за тобой».

— Наши пожарные такие выдумщики, — весело махнул рукой настоятель, заметив, что плакат привлек внимание юноши. — Не бойся, здесь безопасно. Эта церковь простояла почти полтора века. Располагайся. Я буду ровно над тобой в маленькой комнатке. Если что, приходи.

— Хорошо, приду, — лег на лавку Феликс и рукой нащупал под ветровкой обмотанный тряпкой топор.

Дальний свет выдернул на темной грунтовой дороге очертания собаки. Фельдштейн заранее посигналил, чтобы вспугнуть животное, но оно не сдвинулось с места. Притормозив, доктор присмотрелся — лужа. Это была всего лишь игра воображения.

Врач достал смартфон, чтобы узнать время — до начала спектакля оставалось сорок пять минут. Ох, как же будет злиться жена, если опоздать. Она за два месяца купила билеты на постановку. Теперь, наверное, уже в фойе театра, высматривает, думает, что на работе задержали, а муж застрял в нищебродской дыре. Слишком долго пришлось добывать сведения о передвижении тела старухи. Конечно, это стоило сделать ради спокойной жизни. Главное, чтобы все получилось, как советовала знакомая гадалка.

На более ровном участке дороги машина прибавила скорость. И снова показалась собака впереди. «Нет, больше ты Игоря не обманешь», — Фельдштейн нервно надавил на педаль газа. Последовавший удар об машину был вполне реальным. Точно — вмятина. Что же так не везет сегодня. Красавица совсем новая. Теперь будет стыдно по городу проехать.

Расстроенный водитель вышел осмотреть машину. Какое счастье — на капоте не осталось следов. Рядом, не издавая звуков, дергалось в агонии животное. Смотреть на него не было сил. «Это не человек, это всего лишь тварь. Так бывает», — успокаивал себя Фельдштейн. Чтобы собака не мешала проехать, он набросил на нее старое полотенце из багажника и оттащил в густую траву на обочину.

Сев за руль, доктор машинально скинул с себя куртку, заглянул в смартфон — опоздание неизбежно — и бросил его во внутренний карман костюма, чтобы не нервировал. Взять себя в руки и привести в порядок — вот что нужно сделать в первую очередь. Фельдштейн развернул поудобнее зеркало в салоне, подтянул галстук и вскрикнул — с заднего сиденья иномарки на него смотрели два красных глаза, которые горели как угли — то ярче, то угасая.

— Паскудник, — противно прошипело сзади.

В машине стало холодно, несмотря на включенную печку, появился выразительный запах нечистот. Врач медленно обернулся. Терзавший в ночных видениях кошмар стал явью. Мертвая старуха, которую лично видел в гробу, не сводила с него своих жутких глаз, рот растянулся в дьявольской улыбке.

— Это невозможно… Как ты здесь оказалась, Смирнова? — отказывался верить увиденному доктор. — Посмотри на себя, ты же сдохла, тварь! Возвращайся в свой гроб… А, я понял, мне труп подбросили. Заговор. Мне тот монах, или кто он там, сразу не понравился… Может, опять игра воображения?.. Или нет! — обреченно закричал Фельдштейн, когда рука с длинными острыми ногтями с силой вцепилась в его приглаженные волосы и потянула назад.

Каким-то чудом отбившись от мертвячки, доктор выскочил из иномарки и бросился в сторону видневшихся зарослей камыша. «Спрятаться. Затаиться. Переждать до утра, — давал команды внутренний голос. — В светлое время мертвецы не разгуливают… А это точно? Вдруг книги и фильмы ужасов врут?.. И почему у Смирновой так горят глаза? Да какая разница».

Хлюпавшая под ногами вода уже дошла до пояса. Импортные туфли где-то потерялись в вязкой болотной жиже. Фельдштейн решил, что довольно далеко убежал, и, пригнувшись, стал вслушиваться, нет ли погони. Ничего, кроме шума ветра. Сухой камыш качался так убаюкивающе, что страх быстро улетучился. Мозг пытался найти объяснения и, не находя их, посылал один и тот же сигнал: померещилось. А вдруг действительно померещилось? Вполне возможно, что это последствия удара головой во время ДТП.

Предательски заигравший из пиджака Моцарт враз выдал с таким трудом спрятавшегося доктора. От напоминалки в смартфоне про поход в театр чуть не остановилось сердце. И, вероятно, это было бы лучше. Потому что через секунду Фельдштейн увидел перед собой мертвую старуху, а вернее, демоническое существо с неестественно выгнутыми руками и ногами. Оно наслаждалось страхом как порцией изысканного деликатеса. Для жертвы полной безысходностью веяло от его зловещей улыбки. Такая зачастую бывает на лицах гопников, окружающих одинокого прохожего, полицейских, нашедших подброшенный ими же наркотик, противника на поле боя, предвкушающего мучительную расправу над безоружным бойцом, политиков, отправляющих на смерть людей ради своих корыстных целей. Все они даже понятия не имеют, кто на самом деле за них улыбается из потаенных глубин дьявольских владений.

— Экзитус леталис, — зло прошипела старуха и вдавила Фельдштейна, смотревшего на нее полными ужаса глазами, в проваливающееся под ногами дно.

Шум, как от стаи вспорхнувших птиц, насторожил настоятеля церкви. Сняв скуфью, он уже собирался лечь на составленные в ряд стулья, но передумал и тушить свечу на столе не стал. Странные звуки, раздававшиеся этим вечером, вызывали тревогу. Отец Филимон зарядил ружье, которое до сих пор стояло в углу без патронов, и прицелился в сторону выхода из комнатки, где обычно отдыхал или принимал прихожан с вопросами. Тут же в дверь настойчиво постучали.

— Феликс, — догадался священник, снимая деревянный засов. — Что, не спится на новом месте? А я ведь ждал тебя, но не думал, что ты так рано придешь. Еще даже не полночь.

Взяв ружье на изготовку, отец Филимон открыл дверь и крякнул от вида своего сторожа. Тот, бледный как полотно, вжавший голову в плечи и безумно вытаращивший глаза, осторожно вошел, озираясь то на стены, то на потолок. Из-под ветровки с грохотом выпал колун, и парень встал как вкопанный, опустив глаза в пол.

— Не желаешь ли объясниться, мил человек? — настоятель крепко сжал ружье.

Жестикулируя руками, Феликс испуганно затараторил что-то нечленораздельное. Волнение так бурно выплескивалось через край, что он быстро захлебнулся словами о каком-то монстре. Отдышавшись, юноша продолжил сбивчивый рассказ.

После ухода священника парень пригрелся в подвале и почти задремал. Однако из массы шорохов, что раздаются вокруг нас, обязательно найдутся такие, на которые отреагируешь моментально. Так проявляется осторожность — тот полезный навык, что взращивается опасными ситуациями, наполняющими особенным смыслом и личным опытом каждый прожитый земной день.

На стене что-то перекрыло яркое пятно противопожарного плаката. Печной огонь за заслонкой не давал нужного света, чтобы разглядеть движение в темноте. Проснувшемуся Феликсу было лениво вставать за подсвечником. Он проверил, на месте ли спрятанное оружие, поправил ветровку, успокоился и лег на спину. Сладко зевнув, парень потянулся и внезапно уперся пятками в нечто мягкое. Ноги мешала вытянуть стоявшая перед ним… старуха-покойница. Она выглядела так же, как в гробу: черное платье, скрещенные руки, слегка недовольное лицо, та же уродливая бородавка, только глаза были открыты.

Облизнув пересохшие губы, молодой сторож поджал ноги и крикнул срывающимся голосом:

— А-а-а, убирайся, гадина! Убью!

На глазах испуганного Феликса руки и ноги старухи искорежило, словно не было в них целых костей. Она начала медленно забираться на лавку. Из ее руки выпало что-то черное. По мертвому лицу поползла похотливая улыбка, глаза превратились в красные угольки. Отчетливей стал запах гнили вперемежку с серой. Парень лежал ни жив ни мертв, как кролик перед удавом, готовым его заглотить, и все еще не мог поверить в то, что происходит, даже когда мертвячка потянула за завязки на спортивных штанах.

— Пятью три — пятнадцать, пятью четыре — двадцать, — Феликс начал повторять таблицу умножения на пять, вспомнив совет священника. Страх немного отпустил, старуха — нет. — Пятью пять — двадцать пять…

— Совершенно верно, — прошипела она, стягивая с парня штаны, и вдруг дико завизжала с мучительной болью на лице.

Отпрыгнув на стену, старуха резво вскарабкалась наверх, как какой-нибудь паук или таракан, и исчезла в темноте.

— Поверьте, это мне не привиделось, — закончил Феликс.

— Складно рассказываешь, мил человек, да слабо верится в такое. Лучше скажи, зачем с топором ко мне заявился, — посуровел священник.

— Это для защиты, — парень отвел в сторону взгляд. — Отец Филимон, я боюсь.

— Чего?

— Что не справлюсь. Можете забрать его себе, — молодой сторож кивнул на оказавшееся бесполезным грозное оружие.

Настоятель наклонился за топором и, увидев на штанах своего работника сухие колючки, перекрестился.

— Господи, покрый мя от человек некоторых, и бесов, и страстей, и от всякия иныя неподобныя вещи, — быстро проговорил он.

— Что вы там увидели? — не понял Феликс. — Вы так изменились в лице.

— Так ты не обманывал. Тебя спас чертогон, через который, видимо, пробирался по пути в церковь. Знаешь, его острые колючки обороняют от нечистого.

— Подумаешь, случайно нацеплял.

— Запомни, случайностей не бывает. Ты же здесь тоже неслучайно появился, верно?

— А вы, что, догадались? — округлились глаза у юноши.

— Трудно не догадаться, когда простое поручение доверили дилетанту! — со злостью сказал низкорослый, кряжистый мужчина в дорогом плаще, по-хозяйски вошедший в открытую дверь в сопровождении ухмылявшихся Беса и Вагитки. — Как говорится, вечер в хату, мои дорогие.

Новоявленная троица с грозными лицами загородила собой выход из комнаты. Главарь поманил пальчиком Феликса. Ловко ухватив парня за шею, приставил к его голове пистолет.

— Это он угрожал ружьем. У-у, шакал, мы тебя грохнем, — погрозил кулаком священнику Вагитка.

— Я пытался допытаться, че как, а тут мукосый с пукалкой своей, — обиженно швыркнул носом Бес.

— Повторюсь, слишком людно сегодня в церкви. А в сумме — ни одного прихожанина. Не троньте парня, — с презрением оглядел настоятель бандитов и отставил ружье в угол. — Зачем пожаловал, Еврей, да еще таких дураков привел?

— Выбора особо нет сегодня. Кругом сплошь дурни, не пересчитать, — отпустил Феликса главарь.

— Статистика тебе в помощь, мил человек. Считай по проданным лотерейным билетам.

— А ты почти не изменился, Платон. Такой же дерзкий, только немного постарел, борода появилась, крест нацепил… Зря ты тогда меня бросил, — цокнул языком Еврей и спрятал пистолет в карман своего черного плаща.

— Э-э, вы что, знаете друг друга? — в недоумении почесал лоб Вагитка. — Это…

— Да, подстава какая-то, — договорил за него Бес.

— Умолкните! — осадил их главарь. — Это мой бывший кореш Платон, однокурсник по универу, мозг моих операций. Не знаю, как он это делает, но в августе девяносто восьмого за неделю до дефолта предупредил, что власти хотят кинуть на бабло дорогих сограждан. Сказал, что отвечает за свои слова. Я занял приличную сумму у серьезных людей, накупил баксов и через несколько дней стал богаче в три с половиной раза. Это был хороший урок. Тогда и подумал, почему им наверху так можно, а мне нельзя. Просто надо забыть всю старую чушь о морали, ухватить от новой жизни кусочек с маслом-ветчиной и запить вискариком, взять свое, причем у толстосумов. Нет, я им не засовывал паяльники в жопы. Они оплачивали мою разбитую иномарку. За свой гонорар Платон вычислял, где можно безопасно устроить ДТП, пока в мерине не погибла семья Злобиных. Да-да, Феликс, твои родители, за которых ты хотел, нет, должен был отомстить. Вот такая история, если вкратце. Ну-ка, теперь ты расскажи, как моего бойца раскусил, — обратился Еврей к настоятелю.

— Легко. Я ведь не давал объявления насчет сторожа. Городской мальчик ищет работу на селе — это смешно. В-третьих, заехать в детдом и проверить сведения о нем — пустячное дело. И ты, смотрю, хорошо усвоил, что в восемнадцать лет человек подвержен чужому влиянию, в него можно вбить любую идею… Значит, хотел сделать из него послушного бойца, — отец Филимон с сожалением посмотрел на Феликса, вникавшего в разговор с открытым ртом. — А я помню, как ты его в пятилетнем возрасте лишил родителей. Был как раз на том месте. Предчувствия, знаешь ли. И верно, ты не выполнил условий. Повысил скорость — хотел увеличить ущерб. Тот случай стал знаком, что пора это прекращать. Не знаю, смог ли я замолить грехи, но ответить, чувствовал, придется.

— Да ты меня каким-то зверем выставляешь, Платон, — Еврей пронзил злобным взглядом бывшего товарища. — Я же сказал, что воспитаю сироту. Вот слово сдержал. Поддерживал с ним связь в детдоме, передавал подарки на днюхи. Он — мое вложение. Мертвецы же не могут расплатиться за мой пострадавший мерин. А тут, как говорится, все совпало, и время настало. Я помню, как ты слинял на своей «шестерке». Сейчас мне свидетели не нужны. Собираюсь баллотироваться, хочу стать большим человеком. Подчищаю хвосты. Вот хотел взять в помощники Зло, чтобы разруливал отношения с электоратом. Думал проверить в деле. А он слабаком оказался, — главарь дал унизительный легкий щелчок Феликсу по затылку. — Слышь, щенок, не получишь айфон. Ты теперь прощения должен заслужить у меня.

— Как? — совсем сник сирота.

— Действительно, как? — театрально задумался Еврей. — Давай повторим трюк царя Ирода с Иоанном Крестителем. И место подходящее, — с азартом начал он и тут же осекся, увидев непонимание в глазах юноши. — Извини, откуда детдомовскому про это знать. Скажу по-другому, — и бандит начал глумиться: — Хочу голову священника на блюде. Где же нам ее взять? Надо же, Зло, нам повезло — одного я вижу прямо перед нами, — Еврей протянул топор Феликсу. — Голову с плеч! Как давно хотелось так сказать. Ты, главное, не о чем не сожалей. Это удел слабых. Мы тебе поможем — придержим его. А ты руби. Раз — и все. Сначала непривычно, потом, глядишь, понравится, во вкус войдешь.

Настоятель церкви слушал это все с печалью, но был спокоен. Казалось, его абсолютно не волновала лютая казнь, которую уготовил ему бывший однокурсник.

— Не слушай его, он тебя хочет затварить, сделать себе подобным, иметь власть над твоей душой, как любой, кто, возможно, даже не догадываясь, выбирает богопротивную сторону и служит князю тьмы. Уверен, у них ничего не получится, — твердо сказал отец Филимон. — Мое время еще не пришло. Просто поверь и держись меня.

— Что ты там блеешь, горе-священник? — новая волна злости накатила на Еврея. — Лучше анекдот расскажи или молитвой рассмеши. Скоро ни того ни другого сделать не сможешь. Попрощайся с этим миром. Видишь это все в последний раз, как пел в наше время один блатной певец.

— Не спеши. Надо еще одержимую покойницу отпеть, а то наделает тут дел, — поднял руку священник, остановив подошедших к нему Беса с Вагиткой.

— Брешешь, у тебя пустой гроб в церкви стоит. Что, мукосый, даже покойница сбежала от тебя, — заржал Бес. — Кранты тебе. И твой пахан на небесах не спасет.

— Подожди. Иди проверь, — приказал ему Еврей. — Быстрее! — прикрикнул он, показывая, что не шутит. — Пустые гробы в церкви не ставят. Эй, Платон, нельзя ли ярче сделать свет? — не найдя ни выключателя, ни лампочек, главарь присвистнул: — Да-а-а, сюда не добралось электричество. Искусственный интеллект, наверное, тоже обойдет это место стороной.

— И слава Богу, — перекрестился священник. — Не знал, что ты еще и дьяволопоклонник.

Из средней части храма раздался истошный крик. Бандиты встревоженно переглянулись. Взяв подсвечник со стола, отец Филимон сделал вид, что собирается передать его им, но, затушив свечу, откинул в сторону.

— Я слышал, как ты на зубах мелодию выстукиваешь. Что бы ни произошло, запомни, это будет твоим паролем. Понял? — тихонько он сказал стоявшему рядом Феликсу.

Хорошо ориентируясь в своих владениях даже в темноте, священник быстро нашел ружье и щелкнул затвором. После небольшого замешательства ночные налетчики пулей выскочили из комнаты, мешая друг другу локтями. Сзади прозвучал предупредительный выстрел в воздух.

Растерянный Еврей, запустив руку в карман плаща за пистолетом, устремился в более-менее освещенное место — центральный зал. Ошалевший от страха Вагитка едва не наступал ему на пятки. Оба заметили Беса, лежавшего на полу с застывшим удивленным взглядом и не подававшим признаки жизни. Из зияющей ниже пояса раны все еще выплескивалась фонтанчиком кровь.

— Здесь кто-то еще есть. Вот почему Платон такой невозмутимый, — решил главарь. — Надо было без разговоров кончать его. — И насчет жмура соврал. Действительно, гроб пустой.

Главарь проверил обойму в пистолете — полная. Он выглянул из-за угла в готовности стрелять во все, что будет двигаться. А сверху, под самым потолком, горящие красные глаза буравили его и Вагитку.

Откуда было бандитам знать, что Бес, обнаружив покойницу на своем месте, очень расстроился и харкнул ей в лицо так, будто выплюнул свою душу. Этого показалось мало. Забравшись на гроб, он расстегнул ширинку, чтобы помочиться на старуху, которая подставила его и выставила балаболом перед подельниками. Когда у покойницы медленно открылись глаза, Бес вмиг забыл, что хотел сделать. Резкое движение руки дьявольски улыбавшейся мертвячки — и причиндалы, разбрызгивая кровь во все стороны, мягко шлепнулись на пол. А их владелец, запоздало осознав произошедшее, истошно заорал.

— Нужно подстраховаться, Вагитка. Шуруй на улицу и притаись. Режь горло любому, кто выйдет из храма, — дал указания главарь. — Всех замочим. Не уйдем без замеса за Беса.

Укрывшиеся в подвале священник и Феликс видели через небольшое окошко ноги бандита, пробежавшего в сторону беседки.

— Отец Филимон, я запутался и не понимаю, что происходит, — признался парень, который только что присоединился к человеку, всю жизнь считавшего врагом.

— Да все вместе — момент истины, возмездие, кара. Выбирай.

— Но я не знаю, кому теперь верить.

— Верь себе, своей интуиции. Ну, можешь еще мне. Я стараюсь никому не лгать. Может, поэтому и прихожан мало. Но Никодим почему-то уважает за это.

— Так, значит, Еврей вас использовал?

— Участие в его делишках — обычная человеческая слабость. Эх, Феликс, я был учителем математики. Нищенской зарплаты даже на себя не хватало. А были планы использовать свои открытия, особенно когда убедился в правдивости утверждений Пифагора, что числа имеют магическое значение и правят миром. Те же формулы можно считать своего рода заклинаниями, которые используют в работе считающие себя атеистами ученые. Не буду вдаваться в подробности. Короче, все можно обозначить цифрой — тебя, меня, убийцу твоих родителей, церковь — и провести расчеты, сделать предсказания. Но меня везде обсмеяли. А потом стал священником — обрести веру позволила… математика. В религии тоже без цифр никуда — определенное количеств молитв, поклонов, дней поста. Особое значение имеет четверка — символ основ. Знаешь, сколько основных групп крови, на которой все замешано в мире? Да и крест — тоже «четыре», просто убрана перекладинка сверху. Со своими знаниями я не попрощался, а совершенствовал их и делал новые наблюдения. Когда предложили должность, выбрал это место, как самое безопасное. До сегодняшнего дня так и было, пока не появились ты и усопшая, в чьем теле обитает демон-паразит, который отождествляет себя с носителем. Знания о них церковь держит в секрете. Сам сталкиваюсь с подобным первый раз. То, что таких существ бродит немало, подтверждают ворохи дел о нераскрытых убийствах и пропаже людей. Демон подражает, считает, что умер. Если его тревожат, пробуждается и выполняет свое предназначение — отправляет в ад души, в первую очередь затваренные, потому что за них не надо бороться с противной стороной на небесах.

— Как же такие демоны ведут себя в морге? Почему там все спокойно? И кто «включил» покойницу сейчас? — все больше вопросов появлялось у Феликса.

— На вскрытии они вроде как испытывают удовольствие, глядя со стороны, как режут тело. Это им напоминает Ад, — отец Филимон устало присел на лавку, провел по ней рукой и нечаянно нащупал клок черных волос, принадлежавших Фельдштейну. — Знаешь, Феликс, придется тебе выполнить одно дело, от которого зависит, переживем мы ночь или нет. Помнишь, куда поехал врач, навестивший свою мертвую пациентку? Сдается мне, что он так и не выбрался из наших мест. Нужна та странная бутылочка, куда хирург положил волосы и ногти покойницы. Надо зарыть ее, где люди не ходят. Мне, духовному лицу, не пристало такое говорить, но врач, видно, знал, что делает, и приготовил «ведьмину» бутылочку для успокоения злого духа. Он же, как ты говоришь, и «включил» нашу старушку с паразитом. Выполнишь задание или нет, дальше решай сам, нужно ли тебе возвращаться. Я же пока по-своему буду противостоять злу. Извини, это не про тебя.

— Кажется, мне всегда достается короткая спичка. Думаете, струшу? Всего лишь зарыть бутылку — легкотня. Конечно, пойду, — ужасаясь даже от одной мысли выйти в неведомую темноту, Феликс старался выглядеть решительным в глазах священника. — Забудьте про мое погоняло, отец Филимон. Считайте, что его больше нет. Простите, если что…

Настоятель перекрестил юношу, передал свой смартфон, чтобы подсвечивать путь, и посоветовал держаться ближе к чертогону. Выйдя из подвала, парень не рискнул идти через калитку, чтобы не угодить в возможную засаду. Вспомнив про дыру в заборе, он выбрался через нее с территории церкви. Найденный вдоль дороги чертополох теперь был единственной защитой. Сорванным растением Феликс вытерся, как мочалкой, радуясь обилию колючек, оставшихся на одежде, и теперь представлял свою ветровку волшебной кольчугой, способной оградить от нечистой силы. Это добавляло уверенности в темных пойменных балках и перелесках.

Прочитав молитву задержания от зла, отец Филимон подбросил дров в печь и поднялся из подвала. Одной рукой он выставил перед собой наперстный крест, в другой держал ружье, не убирая палец со спускового крючка. Его глаза напряженно всматривались в темноту и реагировали на любое подозрительное движение.

Разогнавший облака ветер умиротворенно шевелил листву на деревьях. Подлунные звуки стали более четкими — хорошо были слышны всплески рыб в ближайшем водоеме, а также медленные шаги по песчаной дорожке. Настоятель пригляделся: фигура в длинном, почти до пят платье направлялась к беседке. По очертаниям, действительно, покойница из гроба. Ведомая злым духом она, видимо, вышла на очередной кровавый промысел.

Такой момент грех было не использовать. Отец Филимон поспешил в церковь и закрыл за собой дверь. До утра, когда активность темных сил должна снижаться в разы, оставалось полтора часа. Настоятель осторожно прошел в едва освещенную среднюю часть храма и остановился возле пустого гроба, под которым лежало тело Беса.

— Господи, спаси и сохрани Феликса, позволь ему справиться с поручением, — поднял он вверх глаза и, оглянувшись на скрип лавки, увидел своего однокурсника, сидевшего возле стены. — И избавь от расплодившихся сущностей с повадками туземных царьков. Аминь.

Бандитский главарь вскинул пистолет, чтобы выстрелить в лицо бывшему товарищу, и тут же с досадой усмехнулся — ружье священника уже смотрело в сторону его головы.

— Назовем это отсрочкой, Платон, — Еврей опустил ствол.

— Знаешь, Евреинов, я верю, что Господь не допустит моей гибели. И запомни, меня зовут иерей Филимон Платонов. А как насчет тебя? Ты уверен в своем спасении?.. Господи, веси, яко твориши, якоже Ты волиши, да будет воля Твоя и во мне грешном.

— Твоя религиозная муть не поможет. Лучше скажи, кто еще с тобой тут находится. Мне надо за Беса рассчитаться. Глядишь, тебя пощажу, если будешь молиться за меня. И кого готовишься хоронить? — показал Евреинов на пустой гроб, вокруг которого догорали свечи.

На его последних словах снаружи донеслись душераздирающие вопли с упоминанием шайтана, которые быстро затихли. Главарь бандитов побледнел. В этот момент он понял, что остался без поддержки.

— Думаю, к утру сам узнаешь, чье место в гробу, — мрачно предсказал священник.

— Как же так, Вагитка круто дрался на ножах! Что там произошло? — страх овладел матерым бандитом, его кряжистое тело предательски содрогнулось. — Тварь, что с ним расправилась, ответит.

Главарь не преувеличивал, его боец отлично владел ножом, мог сразиться сразу с тремя противниками, прекрасно знал, какие артерии и сухожилия нужно резать, чтобы вывести из строя врага, за что и ценился. В этот раз такие навыки ему ничуть не помогли.

Простояв какое-то время у калитки, Вагитка замерз настолько, что даже голову втянул в кожаную куртку. Когда его стали напрягать странные тени от высоких кустов сирени, он решил сменить место для засады. Беседку выбрал, потому что оттуда просматривалась практически вся территория перед входом в церковь, а к нему никто не мог подкрасться незамеченным. Его смутила медленно бредущая старуха в черном платье — женщин он не трогал, да и не ожидал здесь увидеть пожилую даму в такой час.

— Эй, уважаемая, слушай, ты что здесь ночью делаешь? — окликнул ее Вагитка. — Давай иди домой.

Старуха продолжала идти прямо на него. От нее исходил зловонный смрад. Демоническая ухмылка и угольками горевшие глаза не предвещали ничего хорошего.

— Э-э, чего пришла? Что нужно? Может, хлеб, который всему голова? — Вагитка ударил ножом по засохшему караваю. — Не приближайся, старая, предупреждаю, — он направил на нее острое лезвие.

Отвалившийся длинный сухарь треугольного вида отскочил прямо в руку старухи. Та моментально вонзила его в шею заоравшего от боли бандита и стала кромсать коркой горло, пока мужчина бил ножом необычного врага во все, что придется. С нечеловеческой силой она сорвала голову с плеч. Еще пару мгновений — и глаза Вагитки встретились с шипами роз в цветнике. А на торчавшие из шеи позвонки был насажен остаток каравая.

— Хлеб — всему голова, — прошипело демоническое существо и мучительно скорчилось — темнота начала рассеиваться.

С приближением утра дорога в пойме уже была видна даже без подсветки мобильником. Вот и машина хирурга. Владелец впопыхах покинул авто — вещи раскиданы на сиденье водителя и под раскрытой дверью. Феликс пошел по едва заметным следам и наткнулся на скомканное полотенце, лежавшее в траве на обочине, дальше начиналось болото. Он пару раз окликнул Фельдштейна — никто не отозвался.

Парень пролез всю иномарку, но «ведьминой» бутылки нигде не было. Возможно, врач пошел ее закапывать. Тогда что-то долго он это делает, да еще и куртку оставил в салоне, хотя на улице, брр, не жарко. Кстати, надо бы ее тоже проверить. Во внутреннем кармане рука нащупала стеклянный предмет — то что нужно. Вот и волосы, и ногти покойницы вперемежку с гвоздями. Сомнений не оставалось, доктор сгинул, не доведя начатое до конца.

Как же закопать бутылку? В багажнике никаких инструментов нет. В бардачке — кружка с чайной ложкой. Этим только подземелье гномам рыть. Решение подсказали найденные строительные перчатки. В рыхлой земле возле крупной ивы делать ямку руками оказалось легко. Помещенная в нее бутылочка вошла с горлышком — отлично. Никто не будет гулять по болотистой местности, а значит, никто не найдет. Все, ведьма, прищучили тебя, земля удержит твой дух!

Церковная дверь несколько минут содрогалась от неистовых ударов. Отец Филимон насчитал их ровно сорок, после чего наступило затишье. Повторяя слово «вигинти», он направился к выходу.

— Ты что делаешь? — забеспокоился Евреинов.

— Пора. Надо открывать. Тут вот какая ситуация. Если покойница не займет свой гроб до утра, демон может выйти из нее. Последствия будут непредсказуемы. Говоря «двадцать» на латыни — это, кстати, современный язык Ада — пытаюсь нейтрализовать силу нашего противника.

— Какая покойница? Что за демон? — схватился за голову бывший однокурсник Платонова, свято веривший только в деньги и интернет. — Да что здесь происходит?

В открытую дверь Ираида Карловна вошла смиренно под прицелом ружья настоятеля, хотя при этом испуганно вращала глазами. Ее изрезанное платье выглядело как лохмотья. Она ступала медленно, выверяя каждый шаг на пути к гробу, крупная бородавка качалась в такт.

Послышались едва различимые крики первых петухов из селения в паре километров от церкви, и покойница застыла на месте, словно произошел сбой в программе. Евреинов не выдержал зрелища с ходячим мертвецом. Подскочив к баку со святой водой, он набрал полную кружку и окатил старуху с ног до головы.

— Ну кто тебя просил! — закричал на него отец Филимон. — Демон уже готов был залечь в спячку. А воду я не успел освятить.

— А-а-а, сволочь, ты снова меня подставил! — Евреинов закрыл от страха лицо своим дорогим плащом, увидев, что покойница развернулась и исказилась в неестественной улыбке.

Священник с ужасом наблюдал, как мертвячка налетела на его бывшего товарища. Будто мешок с картошкой, закинула его в гроб и водрузилась сверху, сжав голову мужчины так, что из глаз полилась кровь. Демоническое существо дрожало и постанывало при этом, испытывая огромное удовольствие.

Взяв себя в руки, отец Филимон вскинул ружье. Раздался выстрел — и старуха завалилась в гроб, в ее спине зияла огромная дыра.

Со стороны входа послышались шаги. Темнота не давала разглядеть вошедшего в церковь незнакомца.

— Кто еще там? Мы закрыты! Молчишь? Да помилует тебя Господь! — настоятель нажал на курок и сквозь звон в ушах наконец-то услышал выстукивание простой мелодии на зубах. — Феликс! Ты все-таки вернулся! — обрадованно выдохнул священник. — Прости меня. Надеюсь, я тебя не задел?

— Промазали — только рукав ветровки обожгли. Плохой из вас стрелок, — нервно засмеялся парень, снова чудом избежавший смерти. — Все норм, отец Филимон, я выполнил задание.

— Значит, что-то пошло не так. Бутылка не сработала. Тащи скорее крышку — нужно гроб закрыть, пока он не пустует. Я буду ее удерживать, а ты — забивать гвоздями. Слава Богу, их не надо искать — ритуальщики, будь они неладны, любезно подарили.

— Постойте, здесь же два тела! — воскликнул Феликс, подав крышку настоятелю.

— Да, хорошо, что гроб оказался вместительным. Сейчас некогда разбираться. Просто доверься мне.

— Как забивать и чем? Я нашел только топор, которым Еврей хотел вас…

— Подойдет. Бей аккуратно тыльной стороной. Считается, что гвозди удерживают душу усопшего внутри и не дают демонам вернуть его в мир живых. Вот и проверим. Смотри, чтобы каждый гвоздь был забит по самую шляпку, иначе весь труд насмарку. Глубже не вбивай — добавишь новых покойников. Да-да, это целое искусство, но ты справишься, — настоятель всем телом прижал крышку к переполненному гробу. — И будь так добр, зажги кандило, иначе по гвоздю не попадешь.

От новых свечей в зале стало намного ярче. Первый гвоздь Феликс скосил так, что тот вылез наружу. И тут же священник почувствовал под собой движение.

— Ничего, ничего, первый блин всегда бывает комом, — успокоил разволновавшегося юношу настоятель, который сам прекрасно понимал, что еще одна оплошность — и шанс спастись будет утерян. — Прошу, дальше будь аккуратнее.

Второй гвоздь вошел ровно. Оставалось миллиметра два, чтобы шляпка легла полностью.

— До конца. Надо до конца, — закрыл глаза отец Филимон, стараясь не обращать внимания на усиливающийся снизу напор.

Два дополнительных осторожных удара — и шляпка идеально опустилась. Еще один «правильный» гвоздь с другой стороны крепко соединил части гроба. Внутри все затихло. Дальше Феликс свою работу выполнил уже как заправский гробовщик.

— Ну вот и славно. Теперь вытащи завязки из штанов и отдай мне, — потребовал настоятель и, слегка смутившись, пояснил: — Без епитрахили нельзя проводить обряд. Такая длинная лента на шее. Для нас она как спецодежда. В крайнем случае ее может заменить веревка.

Благословив переданный шнурок, отец Филимон перекинул его через шею и начал читать молитвы. Утренний свет проник через церковные окна, и стали лучше видны кровавые подтеки на полу. Священник упрямо продолжал чтение. Все и так не по правилам. Но других вариантов остановить зло не было.

На последней молитве в подвале с грохотом отвалилась прослужившая больше века печная заслонка, позволив выскользнуть наружу одной из недогоревших чурок. Огонь побежал по стенам, густой дым повалил в церковь. Феликс закашлялся и хотел было выйти на свежий воздух.

— Оставлять здесь гроб нельзя — огонь вскроет, — остановил его настоятель. — Вынести мы не сможем — сил не хватит. Значит, будем толкать.

Наклонив подставку, священник с юношей спустили тяжеленный гроб и, упираясь в него руками, задали направление к выходу. Идея сработала до порога, в который уперся груз. Недолго думая, Феликс бросился снимать со швабры мокрую тряпку.

— А ты, смотрю, смекалистый, — понял задуманное отец Филимон.

— Как-то воспитатель подсказала, когда шкафы в детдоме двигали. Сейчас все сделаем как надо, — уверенно заявил Феликс.

На улице совсем рассвело. Из церкви раздавался гул от разбушевавшегося пламени. Стоя возле уцелевшего гроба, настоятель с молодым человеком устало наблюдали, как трескаются от огня стекла и вверх поднимается черный дым. Вдалеке послышались сирены — пожарные быстро среагировали на вызов, и Феликс вернул смартфон священнику.

— Оставь себе. Это, конечно, не айфон, но годится, чтобы выручить в нужный момент, — отец Филимон похлопал помощника по плечу.

— Не переживайте вы так. Мы сделали все что могли, — благодарный за мобильник юноша решил подбодрить настоятеля.

— Знаешь, так говорили в твоей любимой Америке врачи, которые кровопусканием лечили Джорджа Вашингтона. По своей методике они за день из него выпустили три литра из пяти положенных человеку, после чего президент понял, что ему кранты, выгнал всех из комнаты и тихо помер. Видишь, я не замшелый валенок, немало знаю, но отношусь ко всему философски. А насчет церкви, действительно, не стоит печалиться. Новую надо строить. Эта уже осквернена.

Следом за пожарными подъехал ритуальный микроавтобус. Из него вышли четверо здоровых рабочих и с легкостью погрузили гроб. Водитель сочувственно поохал, глядя на горящую церковь.

— Вы хоть успели отпеть покойницу? — попытался он завести разговор с настоятелем.

— Да, мил человек, хотя и непоседливой она оказалась.

— Ну, лады… — задумался водитель над странными словами. — Мы поехали тогда. Могила уже готова. Бывай, пацан. Если кто в ящик сыграет, звони, раз смартфоном обзавелся.

— Вы уж поаккуратнее с мертвецами. Некоторые бывают о-очень мстительными, — выдал вдогонку ритуальщикам напутствие отец Филимон и одновременно с этим спохватился: — Извини, Феликс, можешь срочно дать свой телефон? Всего один звонок.

Священник набрал номер митрополита Никодима и без всяких предисловий объявил:

— Ваше Высокопреосвященство, получил знак и готов сменить место службы. Если надо, могу помочь с подготовкой к международной встрече в Турции. Вы, кажется, туда летом летите… Что от Вас нужно? Всего лишь разобраться с обстоятельствами нападения на нашу церковь… Тушим пожар. Да, есть погибшие… Хорошо, скоро буду у Вас.

Иерей удовлетворительно крякнул, выправил бороду и зашагал к своей «шестерке». За ним засеменил Феликс.

— Что, подвезти до города? — обернулся священник. — Сторожить-то здесь больше нечего.

— Вообще-то, я хотел… Не знаю, как спросить… Не оставляйте, возьмите с собой. У меня за одни сутки мир перевернулся. Хочу учиться у вас. Тем более что остался должок — в какой-то степени вы же виноваты в смерти моих родителей.

— Верно, я еще какая тварь, — соглашаясь, покачал головой настоятель, он будто ждал этой просьбы от парня. — Ну что, Еля, можно буду тебя так называть, вот мы и узнали друг друга получше. А меня зови дядя Филимон. — священник протянул ему ладонь. — Садись, будем учиться. Время есть до моего призыва.

— Какого призыва? Вы о чем?

— Да все просто, Господь к себе призовет, — весело рассмеялся отец Филимон. — Когда чувствуешь, что выполнил предназначение, смело отсчитывай четыре года… Считай, что приступили к вводной части занятий.

Старый советский автомобиль помчался по грунтовке, оставляя позади пожарную суету и ставшую бесполезной церковь после демонического куража. Конечно, не вездеход, но слегка затопленные низины преодолевались на ура. Феликс на заднем сиденье снимал с себя колючки чертополоха и аккуратно складывал в небольшой пакет. Он теперь знал, что такие маленькие мечи могут пригодиться в любой момент, ведь повседневная видимая жизнь лишь ширма для истинных целей той силы, что жаждет подчинить себе мир с обитающими в нем душами.

* * *

Не повезло в тот день водителям, которым нужно было по делам попасть в пойму. Их не предупредили, что ночью по экстренному указанию ГЭС увеличила сбросы воды. Дороги затопило. При этом никто не возмущался. Все привыкли, что принимаемые чиновниками решения порой бывают труднообъяснимыми.

Мощный разлив вымыл из-под ивы «ведьмину» бутылочку и понес ее через протоки и ерики по пойме, пока ее не прибило к какому-то дачному массиву. Игравшие на берегу дети заинтересовались находкой. Они радовались, вытряхивая мелкие гвозди, и под железный дождик подставляли ладошки, пока не выпали волосы, спутанные с ногтями. Ребята брезгливо откинули бутылку и убежали. Ветер поднял освобожденный седой клок и понес в сторону кладбища.

Мертвая волна

Напряжение дам, собравшихся под сверкающими огнями на танцполе, диджей удачно усилил звуком барабанной дроби. Нетерпеливые взгляды ощущались даже спиной. Ведущая изо всех сил тянула момент, словно разыгрывала приз на «Поле чудес». «Ну, давай же, Катька, быстрее», — мысленно подгоняла ее опьяненная счастливым вечером Светлана, хотя, чего греха таить, хотелось, чтобы все это продолжалось и продолжалось. Да разве можно судить себя за столь невинное и оправданное желание после долгого ожидания.

Прозвучал обратный отсчет, и по команде тамады Света с азартом кинула через голову букет. Девушки трепетно относятся к старой традиции, веря в скорое свое замужество и считая, что оно должно случиться как по волшебству. Хранят добычу по нескольку лет, пока не решат освободить от нее место в шкафу, как от бесполезной вещи, которая лишь напоминает о бессовестно счастливой подружке и нагнетает уныние. Сейчас же все дамы без кавалеров с баскетбольной прытью ринулись ловить аккуратный свадебный букетик из нежно-белых кенийских розочек с сиреневыми альстромериями.

С восторженным криком его прижала к груди Элен — одноклассница в прошлом, теперь свидетельница, которая единственная из всех женщин умудрилась прийти в кафе без праздничной прически. Раньше ей никогда не везло, поэтому можно сказать, произошло удивительное событие. Впрочем, и сейчас каким-то образом порвалась лента свидетеля. Элен попыталась связать концы, но стало только хуже, и она невозмутимо скатала в рулончик свадебный аксессуар под смех невесты.

— Ну как ощущения, мой Светик? — муж обнял сзади Светлану за талию и страстно поцеловал в шею.

— Все просто прекрасно, Хлебчик! Я получила незабываемую свадьбу, как ты и обещал.

— А ты обещала меня так больше не называть! — напомнил молодой супруг, внутренне закипев от возмущения, а внешне продолжая держать милую улыбку.

— Ой, Глеб, прости, прости. Я постараюсь исправиться. Правда-правда, — смягчила ситуацию жена, состроив невинные глазки, выразительности которым добавляла профессиональная обводка стилиста, и по-детски шмыгнув курносым носиком.

— То-то, ловлю на слове. В который раз, не помнишь? — Глеб шутливо-строго нахмурил жесткие, густые брови и поправил черный галстук-бабочку на кремовой рубашке. — Через час начнем продавать торт. А пока оценю обстановку, посмотрю, хватает ли гостям угощения, то есть напитков. Трезвые труднее расстаются с деньгами.

— Прошу, Глеб, не устраивай торговлю тортом.

— Да ты чего, Светик? Свадьбу же надо отбить, поэтому обязательно будем соблюдать традицию.

— Конечно, я не наивная благотворительница и давно не верю в единорогов, пукающих радугой, тем более что это небезопасно, но не хочу, чтобы мы превращались в тех жлобов, которые еще и вилки с ложками продают. Неудобно, все и так уже солидно потратились на подарки.

— Это не обсуждается, — муж был категоричен. — Дополнительная сумма пригодилась бы заплатить Витьке за немецкое пиво. Самое лучшее у бюргеров, как он говорит. Каким-то контрабандным путем его доставили. Вот и оно, кстати.

Высокий, худощавый свидетель в очках внес в банкетный зал три упаковки баночного пива. Освободившись от тяжести, он отряхнул свой бежевый костюм и поправил ленту свидетеля. Его лицо было горделиво-довольным, хотя раскраснелось — груз оказался не по силам.

— Ребята, это реально оттуда, а не разлито в какой-нибудь пырловке за Уралом. Точно говорю, всем понравится, — Витька открыл одну из банок и протянул молодоженам.

— Да мне все равно, откуда оно, — отвернулась Света. — Я даже запаха его не переношу, а уж чтобы еще на моей свадьбе… Оно здесь неуместно! Ты реально не врубаешься? Вроде не маленький, как и мне, 29 годков.

Глеб не успел сделать ни единого глотка — пиво у него забрал отец невесты, грузный мужчина в синем деловом костюме, словно только что прибывший с делового совещания.

— Ну-ка, позволь-ка, я первым сниму пробу, — жадно припал он губами к банке. — Хорошо, что холодное. Только почему не чешское?

— Там варить разучились, Евгений Олегович, — быстро нашел что ответить свидетель. Видя недоверие, он округлил глаза: — Это правда. Не, не вру, везде об этом пишут. Вы, что, не доверяете нашим СМИ?

— Ладно-ладно, верю. Ты лучше дай-ка еще баночку, да я пойду к себе за стол. Кстати, остальным-то хватит?

— Не беспокойтесь, сейчас всех обеспечим, — засуетился Витька, вскрывая обтянутые полиэтиленом коробки.