Бесплатный фрагмент - Между городом и тобой

Глава 1. Весна с привкусом дыма

— Всё взяла? — папин голос звучит из-за двери, и я слышу, как он возится в коридоре, проверяя, не забыла ли я что-то.

— Взяла, — отвечаю, застёгивая молнию на рюкзаке. — Щётку взяла, зарядку взяла, книжку взяла…

— А настроение? — он появляется в проёме, улыбаясь.

— Настроение… где-то на дне сумки. Но оно там есть, — ухмыляюсь.

Он делает вид, что облегчённо выдыхает.

— Ладно. Бабушка тебя заждалась. Она уже с утра яйца свои считала и пироги печёт, будто ты не на пару месяцев, а на год.

— Ну, может, и на год, — пожимаю плечами.

— Асюша, — он делает серьёзное лицо, — не забывай, что ты у меня городская штучка. Там, в селе, петухи — не шутка. Они суровые.

— Да я помню, — смеюсь. — С четырёх утра в караул. Я ещё в детстве поняла, кто там главный.

Через двадцать минут я уже в такси. Город медленно отступает. Серые дома, магазины, люди в капюшонах — всё это остаётся позади, пока дорога тянется вперёд, в сторону весеннего покоя.

Я сижу, опершись лбом о холодное стекло. Мысли, как обычно, скачут. Но одна — чёткая: я устала. От шума, от бесконечных «надо», от людей. Иногда хочется просто выдохнуть. Село всегда казалось мне приютом — особенно весной. Когда всё пахнет землёй и теплом. Когда всё не торопится.

Бабушка встречает меня у ворот, в клетчатом фартуке поверх кофты и тёплых тапках. Рядом копошится курица.

— Асечка! Солнце моё, приехала-таки! — она распахивает руки, и я бросаюсь к ней.

— Бабуль, привет, — обнимаю крепко, чувствуя, как пахнет её кофта — мукой, печкой, чем-то родным.

— Ты у меня совсем взрослая стала. Глянь на себя, красивая такая, как кукла. Худышка! — Она оглядывает меня с ног до головы, но одобрительно кивает. — И модная. Ой, эти джинсы с полосками… Мне бы в молодости такое.

— Это спортивные штаны, бабуль, — смеюсь.

— А мне какая разница! Главное — идёт.

Мы идём в дом, и бабушка не умолкает:

— Куры мои, представляешь, стали яйца нести только когда я сказала, что ты приедешь. Говорю им: «Асюша едет, вам не стыдно быть без дела?» Вот и зашевелились.

— Хорошая у тебя мотивация, бабуль.

— А как же! Я — политик в курятнике.

На кухне пахнет яблочным пирогом и свежим укропом. Я сажусь за стол, она ставит передо мной чашку чая и тарелку с пирогом.

— Ну рассказывай. Что у тебя новенького? Учёба? Работа?

— Ничего, — улыбаюсь я. — Пока отдыхаю. Не учусь, не работаю. Хочу просто передохнуть. Вот.

— Ай, да и правильно. Всему своё время. Пока молодая — надо дышать полной грудью. А то потом начнётся: дети, мужики, суета. Только и будешь вспоминать, как ты у бабки в селе чай пила.

— Слушай, — говорю, — а что нового у вас тут? Всё так же тихо?

— Да нет, — она понижает голос. — Соседи новые рядом поселились. Парень молодой. С мамкой. Что-то строят, по участку бегают с рулеткой, как муравьи. Я, конечно, не шпион, но краем глаза смотрю. Красивый такой, вроде бы учится где-то, архитектор или кто. Я-то что — я просто бабушка. Но гляди в оба, ага?

— Бабуль, ты что мне тут устраиваешь?

— А я что? Я просто информирую!

Мы смеёмся, пьем чай, а потом вспоминаем старые истории. Бабушка рассказывает анекдот про соседку, которая пыталась закодировать мужа от пьянства, но закодировала его от своей готовки.

— Ну и что, — спрашиваю, хихикая, — помогает?

— Ещё как. Он теперь ест только в столовой.

Когда день подходит к концу, я поднимаюсь в свою старую комнату. Всё тут будто застыло во времени: те же обои с зелёными веточками, старая кровать с деревянной спинкой, комод у окна, где стоит абажурная лампа с лёгким наклоном. На стене висит засохший венок из васильков, который я сплела в десять лет.

Я переодеваюсь в свободную белую футболку и такие же белые пижамные штаны. Волосы распущены, чуть вьются от влажности.

Открываю окно. Весенний воздух вползает в комнату, принося с собой тишину, сырость и ощущение начала чего-то нового.

В рюкзаке лежат очки и пачка сигарет. Я беру одну, выскальзываю на крыльцо босиком. Стараюсь не шуметь — бабушка спит чутко.

Окурок потрескивает в тишине.

— Добро пожаловать домой, — шепчу я себе, глядя на звёзды.

Глава 2. Пыль и яблони

Сигарета прилипла к губам, будто боялась быть забытой. Я вышла за калитку, не спеша втянула дым и на выдохе зажмурилась от весеннего солнца. Оно било в глаза нагло, как соседская кошка, что смотрит тебе в душу с крыши сарая. Воздух был тёплый, но с налётом прохлады — как чай, что остыл, пока болтала с бабушкой.

Я прошлась по дорожке — скошенная трава, одуванчики кое-где торчат, будто тоже не в курсе, что весна уже в полном разгаре. Всё вокруг пахло пылью, цветами и прошлым. Село — как старый альбом. Вроде и знакомое, но каждую страницу хочется листать медленно, вчитываясь в детали.

— Аська! — окликнула меня тётя Галя. Сидела, как всегда, на лавке у дома, с платком в горошек на голове. — А ты что, куришь?

— Не, тёт Галь, просто держу, — усмехнулась я, выдыхая дым в сторону.

— Ага, и я не ем, а только нюхаю, — фыркнула она, но без злости. — Красивая стала, вся в мать. Только худенькая ты какая-то, как моя собака после зимы.

— Спасибо, комплимент дня, — хмыкнула я, проходя мимо.

Шла я дальше вдоль пыльной дороги, где по обочине цвели яблони. Их цвет казался каким-то нереальным, как будто кто-то рассыпал розовый туман по ветвям. Под ногами хрустела сухая земля, а где-то вдали играли дети — визг, смех, крики. Всё это напоминало детство. Но уже не моё — чужое, снятое на старую плёнку.

Село изменилось. Новые заборы — какие-то серо-синие, современные. Металлические качели, свежевыкрашенные дома. Но кое-где всё по-старому: облезлые лавки, занавески с цветочками, и, конечно, бабушки, у которых глаз алмаз и память, как у архивов ФСБ.

— О, а кто это у нас тут? — раздался голос. Из-за угла бодро вышла баба Клава. Ей сто лет, не меньше, но энергии — как у тракториста на премии. — Вернулась, голубушка?

— Да вот, к бабуле приехала, — кивнула я.

— И правильно. Город — он не для души. А село — для сердца, — сказала баба Клава. — Хотя, кабы вай-фай у нас был, я б тиктоки снимала. С Васькой. Он гусь, но характер — как у мужа был.

— Вам бы только рилсы снимать, — хихикнула я.

— А то. Гусь у меня — звезда. Подумаешь, один раз напал на почтальона… Кто ж теперь без шрама?

Я пошла дальше, прищурившись от солнца. Деревья, под которыми мы с Ленкой когда-то бегали, теперь казались меньше. Или это я выросла.

На горизонте появился старый дом соседей. Теперь — с новыми окнами. Кто-то заехал. Собаки лаяли так, будто от этого зависела национальная безопасность.

И вот тогда я его увидела.

Высокий. Чёрные волосы, чуть взлохмаченные, будто он только что вышел из разговора с ветром. Очки в тонкой чёрной оправе, взгляд — отстранённый, даже немного насмешливый. Татуировки выглядывали из-под рукавов футболки — одна с геометрией, другая с надписью, но я не успела разглядеть. Он стоял, прислонившись к забору, с телефоном в руке. И тут его взгляд пересёкся с моим.

Наши глаза встретились, как два поезда, которым всё равно — кто кого собьёт.

Он не улыбнулся, но уголок губ чуть дёрнулся. Будто признал меня. Или просто отметил.

Я тут же отвела взгляд. Сигарета вдруг стала во рту неуместной.

— Чего уставилась? — пробормотала я себе под нос. — Глаза у него, как у кота, что сосиску украл и теперь философствует.

Я прошла мимо, не оборачиваясь. Но чувствовала — он смотрит. Или это солнце так припекало?

— Девочка, ты у него хоть имя узнала? — услышала я за спиной голос бабы Клавы, что шла с пакетом, словно знала, где надо появиться.

— А вы, случаем, не в сговоре? — фыркнула я.

— Мне что, делать нечего, как вас тут сводить? — усмехнулась она. — Но парень-то хорош. Новенький. Рисует хорошо. В очках — значит, умный. И с собакой гуляет. Значит, воспитанный.

— Собаки — это плюс, — кивнула я, стараясь не улыбнуться слишком явно.

— Вот и умничай. Главное — при нём не кури. А то подумает, что ты с характером.

Я засмеялась и пошла дальше. А в голове уже крутилась сцена, как мы случайно сталкиваемся где-нибудь носами, как в кино. Только в моей версии я роняю сигарету, а он — книгу. Или наоборот.

Когда я захожу в дом, солнце ещё светит в окна — длинные тёплые лучи ложатся на скатерть, на стену, на посуду в буфете. Ощущение, будто время здесь замерло — или просто решило идти вразвалочку, как баба Клава со своей палкой.

Бабушка хлопочет у плиты, в футболке и своей любимой юбке в крупную клетку. На ней домашние тапки, и волосы собраны в пучок, но уже немного растрепались. Я скидываю кеды у двери и, не спеша, иду на кухню. Воздух пропитан запахом жареных оладушек и яблочного варенья — знакомый, родной аромат, от которого внутри становится спокойно.

— Садись, — говорит бабушка, не глядя. — Остывает уже. Компот на подносе, налей себе.

Я наливаю — холодный, с вишней, терпкий. Сажусь, делаю глоток, и он настолько кислый, что глаза слегка жмурятся. Боже, как же я по всему этому скучала.

— Сегодня гуляла, — говорю просто, не отрываясь от тарелки. — Сначала бабу Клаву встретила. Сказала, что я изменилась, повзрослела. А потом выдала, что если бы у неё был телефон с камерой, она бы тиктоки снимала со своим гусём.

Бабушка прыскает от смеха.

— Ещё бы. Этот гусь всех собак гоняет. Один раз на Толстого бросился, так тот с велосипеда свалился. Представь, пенсионер и гусь в уличной драке.

— У неё характер не поменялся — громче всех на улице и первая в очереди за сплетнями, — кивает бабушка, ставя передо мной тарелку с горячими оладьями.

— И… — говорю, жуя, — видела какого-то нового парня. Он теперь, по ходу, у соседей живёт. Такой… высокий, волосы чёрные, очки, татуировки. Выглядел… странно. В хорошем смысле. Внимательный взгляд, будто сразу всё просканировал.

— О! — бабушка моментально оживляется. — Парень, говоришь?

— Я просто мимо прошла, — поднимаю руки. — Не начинай. Ни с кем я встречаться не собираюсь, честно.

— Вот и правильно. А то сейчас эти ваши мальчики… с интернетами да психологами. А ты, Ася, знай — бабушка плохого не посоветует.

Я смотрю на неё с опаской.

— Сейчас будет лекция?

— Слушай внимательно, пока не забыла. Первое: при парне не болтай как радио. Мужчины любят, чтоб их слушали, даже если несут пургу. Кивай, улыбайся, и пусть думает, что у него Нобелевская речь.

— Ага, если он начнёт обсуждать биткойны и фермерство, я, значит, киваю, как пёсик в машине?

— Во-от! Второе: юбочку надень. Эти твои штаны — ну как у сварщика. Пусть видит, что ты девочка, а не тракторист.

— Спасибо, бабуль. Самооценка просто в потолок.

— Третье: не ржи. Смейся тихонько, загадочно. Женщина должна быть, как… как варенье в закрытой банке. Сладкая, но доступ только у избранных.

Я не выдерживаю и фыркаю.

— И что, это работает?

— А как ты думаешь, почему твой дед за мной бегал целое лето, а потом ещё пятьдесят лет не отпускал?

— Может, потому что ты вкусно готовишь?

— И это тоже. Но главное — я была скромная. Скромность — она как магия. Редкая нынче штука.

— Хорошо, я всё запомню. Не буду вареньем из банки, буду хотя бы чайником с крышкой, — улыбаюсь. — Но, правда, сейчас я не в том настроении, чтобы кого-то искать. Я сюда дышать приехала. И забыться.

Бабушка вдруг смотрит мягко.

— Знаешь, Ась, ты не спеши. Весна ведь только началась. Всё только начинается.

Я допиваю компот, смотрю в окно — за ним сад, в яблонях уже трепещут зелёные листья, и солнце садится медленно, будто и правда никто никуда не торопится.

Глава 3: Ничего не происходит

Ничего не происходит.

И вроде это хорошо. А вроде — от этого становится тревожно.

Дни тянутся один за другим, как мед в чайной ложке: тягучие, солнечные, почти одинаковые. Я просыпаюсь рано, потому что бабушка не признаёт «долго лежать». У неё на это есть особый взгляд — не осуждающий, но такой, что сразу чувствуешь себя лентяйкой века.

С утра на кухне пахнет печёными пирогами. Бабушка лепит их как автомат — с картошкой, капустой, иногда с вишней, если нашла замороженные. Я сижу за столом, облокотившись на локоть, пью сладкий чай и просто… смотрю. Как движется её рука, как она иногда поёт себе под нос, как улыбается, когда мука летит вверх, будто снег. Это всё — тихое, домашнее кино. И я его люблю.

Потом я выхожу.

Во двор, в сад, на дорогу. Главное — куда-то. Сажусь на лавку, поджимаю ноги, закуриваю.

Курить здесь — это почти как медитировать. Всё вокруг живёт своей жизнью — петухи орут, собаки гоняются друг за другом, дети кричат где-то за сараем — а я просто вдыхаю, выдыхаю, и наконец чувствую, что хоть немного отпустило.

Потом читаю. Иногда по два часа подряд. Иногда три страницы и всё — мысли начинают прыгать, как мячики в автомате. У меня всегда где-то под коркой тревога. Не злая, не страшная, просто… гул. Тихий, как холодильник ночью.

Иногда он становится громче.

«Что ты будешь делать дальше?»

«Сколько можно сидеть?»

«А если ты так и останешься никем?»

Я жую губу, переворачиваю страницу. Думаю, может, поступать? А куда? Зачем? Всё кажется каким-то чужим. Мир — как магазин с дорогими платьями: вроде и красиво, но ничего не твоё.