Бесплатный фрагмент - Мея

Мея

…посвящается моей бабушке, Марии.

Ах, как закат пылал

В конце её пути.

И я незримо созерцал

Её печать на вечности…

Глава 1

Тёплый, обжигающий ветер доносил пьянящий запах цветущей черёмухи и дички. Овладевая всеми мыслями, он уносил её вдаль к прекрасным воспоминаниям бессмертной любви. Она сидела в кресле — качалке на террасе, залитой недавним мелким весенним дождём. Когда она покачивалась и глубоко вдыхала нежный аромат, в её воспоминания врывался звонкий детский смех босоногого мальчишки и кареглазой девчонки. Её взгляд был устремлён к горизонту, где небольшие холмы перерастали в величавые горы.

Тогда я и представить не могла, что хранило в себе её огромной доброты и полное тоски сердце.

— Но ты обещал! Почему ты не приедешь? — громко выкрикнула я в трубку телефона. — Я тебе говорила ещё неделю назад. …может, ты просто не хотел слышать? …просто не могу поверить в то, что ты говоришь. …Так ты меня любишь?

Отключив звонок, я быстрым шагом направилась в дом, желая закрыться в своей комнате и никогда не выходить оттуда.

— Что — то случилось? — спросила она, когда я подходила к ступенькам.

— Ба! Давай не сейчас. Нет желания говорить. — переполненная злостью и досадой, ответила я, взявшись за дверную ручку.

— Посмотри туда! — произнесла она, словно не слыша моих слов и указывая на горизонт.

— Бабуль… Серьёзно. Нет настроения. — неохотно ответила я, разворачиваясь и смотря вдаль, куда она указывала.

— Видишь дерево на горизонте? Одно. Одинокое. — немного улыбаясь и уносясь в далёкие дни, произнесла она.

— Вижу. — вздохнув, ответила я, ещё не понимая, что мой недавний разговор растворялся где — то далеко, как и то дерево, размытое весенней жарой.

— Оно никогда не было одиноким. — продолжила она, с расстановкой произнося каждое предложение. — Его всегда окружала любовь. Сейчас редко её можно увидеть. Она стала лживой. Пёстрые картинки, жёлтые мордашки, короткие видеоролики, непонятные лайки выдают её за себя. Всё это притворяется любовью. Признания произносятся бездушно, пытаясь словами показать любовь.

— При чём здесь дерево? — не понимая, спросила я.

— Дерево — это сила. Иногда оно может сыграть важную роль в жизни. …как и его отсутствие… Твой Никита не может приехать к тебе на день рождения. На своей дорогой, комфортной машине. На которой, его дорога займёт не больше двух часов. Без пыли, без ветра, без знойной жары, без леденящего холода. — с расстановкой, продолжала она. — Он нашёл причину. Если бы у него была любовь, то эти триста километров были бы для него тремя шагами.

— Просто там билеты куплены на группу… — начала бубнить я, понимая, что оправдываю человека, на которого сама же злилась. — Он ждал этого концерта очень долго и хотел сходить…

— Не оправдывай его. — прервав меня, продолжила она. — Тебе это не нужно. Тебе нужно увидеть, кто придёт к тебе, …к тому одинокому дереву. …тот тебя по — настоящему любит.

— Дерево — то здесь при чём? — снова спросила я, садясь на качели, рядом с бабушкой.

— Вот уж, считай, девяносто лет прошло, а я помню, какая пьянящая прохлада его кроны окутывала меня. — тихо произнесла она, снова не обращая внимания на мой вопрос.

Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, словно вдыхая тот воздух, тот аромат, тех дней. И какая — то тяжесть и горечь прошлого продолжила рассказ.

— Помню тот запах Марьи — коренья. — с улыбкой произнесла она и с непонятной тогда мне грустью, добавила. — …и его босые ноги. …с запёкшейся кровью вперемежку с пылью просёлочной дороги.

Глава 2

90 лет назад

Прикасаясь к раскрасневшимся щекам, лёгкий ветерок накрывал прохладой её лицо и невольно покачивал светло каштановые пряди волос. Пробегая по каждому листочку кроны, под которым сидела Мея, он также доносил шум листвы из ближайшей рощи и привычный, до боли знакомый, звонкий крик Павки.

— Меяяяяя!!! Меяяяя!!! Меяяяяя!!! — кричал Павка, появляясь на горизонте и во всю размахивая руками, в одной из которых держал огромный букет из полевых цветов Марьин — корень.

Увидев его, Мея соскочила со своего травяного трона и начала радостно махать в ответ, прищуриваясь навстречу слепящему солнцу и бегущему к ней босоногому мальчишке. Его худощавый силуэт она могла различить в любой толпе и на любом расстоянии. Привычный наряд из потрёпанных коричневых штанов, зелёной рубахи, никогда не заправляющейся за пояс, серой кепки, и по сей день стоял у неё перед глазами.

Сбежав с косогора, Павка остановился у ручья, сделал несколько глотков ладошкой и, словно нисколечко не устав, забежал на пригорок, где расположилась Мея, в прохладе тени одинокого дерева.

— Павка! Ты же сказал, вы погоните коней в Старый луг. — улыбаясь произнесла она, когда между ними оставалось не больше десяти шагов.

— Батя на собрание пошёл. Говорят, война началась. — произнёс он с довольной улыбкой не от сказанных слов, а от того, что видел её. И протянув букет, добавил. — Это тебе! Там целая поляна в нижнем лугу, у черёмухи.

— Сколько мнооооого. — радуясь, произнесла она, беря охапку цветов и вдыхая их аромат, словно кислород, без которого она не могла существовать. — У тётки Марфы тоже в палисаднике распустились. Она, кстати, сегодня свою Звёздочку не отправила. Говорит должна объягниться.

— Луна тоже вот — вот принесёт жеребёнка. — произнёс Павка, усаживаясь в тени. — Папка сказал, мой будет.

— Что это? — выпучив глаза, спросила Мея, указывая на сочившуюся кровь из ступни Павки.

— За сухую репьину зацепил. — шмыгнув, ответил он и резко сорвав ближайший подорожник, приложил к ноге.

— Давай привяжем. — произнесла она, отрывая ленту ткани, в которой был её обед. — Мама лепёшку сегодня дала. Ты такие любишь.

— Ага. Запах шикарный. — улыбаясь и в то же время морщась от боли, произнёс он, позволяя Мее помочь привязать подорожник к ране.

— Знала бы, что ты придёшь, взяла бы больше. — продолжила она, уже доставая обед из туеска.

— Да, я не голодный. Мы с Захаркой яиц напились. Нашли клад за сеновалом. Тебе одно нёс, да упал и раздавил в кармане. — с досадой произнёс он, показывая карман и последствия беды. — Чёртова репьина. Надо ж было ей на моей дороге вырасти.

— Фуууу… Терпеть не могу сырые яйца. — морщась произнесла Мея, разламывая лепёшку пополам и протягивая Павке.

Она знала, что возможно эти яйца были единственной едой, которую за сегодня съест Павка. И была бы рада отдать и целую лепёшку, но знала, что он её просто не возьмёт. В его семье было девять ребят, да отцовы старики, что само собой разумеющим доказывало, что не все всегда были сытыми.

— Ты не пробовала. Это истинный деликатес! — произнёс он, поднимая палец вверх, словно изображая аристократа, находящегося в дорогом ресторане, и, в то же время, жуя лепёшку.

Мея звонко рассмеялась, глядя на его гримасу, а он задумчиво смотрел на неё и искренне улыбался навстречу этой радости. Его завораживал её маленький хрупкий стан и на удивление белоснежная кожа, которая дни напролёт находилась на палящем солнце. Из — под голубой косынки, выбивались пряди волос, которые никак не хотели вплетаться в её две толстые косы, и которые притягивали к себе как магнит, ароматом нежности и лёгкости. Небесное ситцевое плате, словно мягкое облако, окутывало её тонкое тело и будто запрещало дотрагиваться до себя, чтобы не рассеять мираж ангела. Большие карие глаза, обрамлённые чёрными ресницами, искрились радостью, также, как и нежно алые губы. И Павке было так хорошо от того, что он мог каждый день наблюдать эту картину.

Их счастье заполняло всё вокруг, и, казалось, что тот май был самым лучшим, ничем не предвещавшим беду и бесконечную кровь на тех полях, горах, …на той просёлочной дорожке.

Глава 3

Думая о предстоящей вечеринке и никак не выбрасывая из головы ссору с Никитой, своим молодым человеком, я смотрела на одинокое дерево вдали и ловила себя на мысли, что больше сосредоточена на словах бабушки.

— Интересно как — то …Мея. Почему не Маша? — задумчиво спросила я.

— Мама так меня звала. Мея. Отец звал всегда Мария или Марья. Казалось, с какой — то строгостью и в то же время с властью произносил моё имя. — с улыбкой ответила она.

— А Павка? Это же Павел, значит можно хотя бы Паша или Пашка. — снова задалась я вопросом.

— У Павки были младшие сестрёнки и одна, Лиза, не могла выговорить правильно его имя. И так смешно произносила Пашка, что получалось Павка. Ко всем и привязалось так. Он и сам привык. Так и представлялся — Павка.

— Ну, а почему он был босиком? — снова не понимая, спросила я, уже усевшись на висевшие качели на террасе.

— Его семья была большая. Обуви в то время было не много, а если и была, то донашивалась одним за другим. Чаще всего ребята летом бегали босиком, если в семье их было много. Павка был пятым сыном. Вся обувь от старших братьев доставалась или худой или совсем изношенной. А если и была какая хорошая, он отдавал её своему младшему брату — Захарке. Может, когда бы и плёл себе лапти, но нет. Так сильно любил своих младших сестёр, что в любое свободное время вывязывал им берестовые туфельки. — с улыбкой и теплотой, произнесла она. Немного помолчала и продолжила. — По три — четыре версты пробегал босиком, чтобы увидеть меня. Посидеть со мной полдня, пару часов, а то и всего минут пятнадцать.

— Это когда ты овечек пасла? — переспросила я, вспоминая частые рассказы бабушки, которые я не всегда внимательно слушала.

— Да. И не только. — с улыбкой ответила она.

— Сколько тебе тогда было лет? — спросила я, понимая, что сейчас меня очень интересовал её рассказ и мне хотелось узнать все подробности.

— Шесть доходило в августе. — ответила она, а её брови немного нахмурились, словно вспомнив что — то тяжёлое.

— Ты же была совсем маленькая. — произнесла я, поражаясь ответу.

— Времена были другие. В помощи родителям — возраста не было. Павке тогда было чуть больше восьми, а он уже управлялся с табуном, а то и с двумя — тремя, не хуже любого скотника в колхозе. Очень любил коней и знал к ним подход. …Тогда все ребята помогали своим родителям. Жизнь была другая. Мама моя той весной заболела что — то и я в первый раз одна погнала отару на пастбище. Я и раньше ходила с ней на луга, но той весной началась моя полноценная работа. Тогда — то я и с Павкой познакомилась. Выбегая из проулка, он напугал моих овец. И я очень испугалась, а он так ловко собрал всех, прогнал до конца села и шлёпнув меня на прощание по ладошке с весёлой деловитостью сказал: «Я — Павка. Не растеряй овец. В обед приду к одинокому дереву, пересчитаю. …и с первым рабочим днём!». Тогда я посчитала его каким — то начальником и должным образом, по указанию, пригнала отару к одинокому дереву в обед. Павка сдержал слово. Он прибежал в тот день. — произнесла она с улыбкой, словно вспоминая что — то очень важное и дорогое. — …И в другой день пришёл. И во все последующие дни приходил. …Только не в последний.

— Вы стали друзьями? — с улыбкой спросила я, не обратив внимания на последние слова.

— Простой дружбой это не назовёшь. Мы стали одним целым. И в селе часто стали пролетать фразы «Павка — Мея пригнали», «Павку — Мею не видели?», «с Павкой — Меей были»… — с тоской в душе ответила она и продолжила. — Наша дружба была такой крепкой, что не только расстояние, но и время, не могло разлучить нас.

— Вы никогда не расставались? И не ругались никогда? — продолжила я задавать вопросы, с интересом ожидая красивую историю любви.

— Ругаться — ругались. — улыбаясь ответила она и продолжила. — Бывало так кричали друг на друга, что гром не мог нас переспорить, но… сразу же мирились. Не было дня, чтобы были в ссоре. И расставаться расставались, но казалось, что всегда были рядом.

Глава 4

Сидя за столом, Мея тихо напевала песенки и очищала картофель в мундире. Болтая ногами, которые ещё не доставали до пола, когда она сидела на стуле, она в такт качала головой. Анна Тимофеевна, мать Меи, резала лук и, украдкой поглядывая на дочь, улыбалась её мотивному мурлыканию.

— Мея! Меяяяя! Мея, скорей! — кричал Павка, забегая в ограду и стуча калиткой. — Луна рожает! Бежим скорее!

— Да, стой ты, заполошный! — произнесла Анна Тимофеевна, увидев забежавшего Павку. — Дай девчонке поесть спокойно, ведь только с горы пришла.

— Тёть Аня, скорее надо! — хватая Мею за руку, произнёс он. — Дело такое. Не ждёт!

— Мам, мы скоро. — добавила Мея, хватая в рот картошину и выбегая вслед за другом.

Солнце давно уже село, когда они добежали до загона в конце села. Огромная июльская луна освещала небольшой пригорок, серебристо — белую кобылу и черного, как ночь, маленького жеребёнка.

— Вот тебе и подарок. — произнёс отец Павки, сматывая узду и уходя с мужиками в сторону дома. Оглянувшись, он крикнул. — Павка, он твой! Распоряжайся!

Павка медленно подошёл к загону и, прислонившись лбом к жерди, тихо произнёс: «Смотри, какой красивый!»

— Я ничего не вижу. — шёпотом добавила Мея, чувствуя, как Павка, не отпуская, сжимал её руку сильнее.

— Да, вот же он. Чёрный. Как гром. — прошептал он, указывая в сторону кобылы. — И на лбу белое пятно, как молния.

— У грома нет цвета. — уже громче и как — то делово, произнесла Мея.

— Он чёрный и я назову его Гром. — резко добавил Павка, отпуская руку Меи.

— Называй Гром, но гром не чёрный. — утвердила она, немного улыбаясь его настойчивости.

— Чёрный! Говорю же тебе! — возмущённо добавил он.

— Жеребёнок чёрный, а гром не чёрный. У него нет цвета. Только звук. — споря, продолжила Мея.

— Чёрный! Страшный! Сильный! Быстрый! И победоносный! Как гром! — твёрдо произнёс Павка.

— При чём тут победоносный? — усмехнувшись, спросила она.

— Ты ничего не понимаешь. Говоришь, как девчонка! — выпалил Павка, не отрывая взгляда от своего Грома.

— Я и есть девчонка! — смело выкрикнула Мея и повернула в сторону дома. — Сам ты ничего не понимаешь! Гром чёрным не бывает!

— Бывает! — выкрикнул Павка, вслед Меи.

— Не бывает! — отозвалась она, сворачивая в переулок и понимая, что ей становится страшно от тёмной ночи, хотя и освещаемой луной. — Ночь бывает чёрной!

— Вот и иди по своей чёрной ночи! — с досадой крикнул Павка, уже слабо различая силуэт Меи.

— И пойду! — пробубнила Мея, уже совсем не радуясь этому вечеру.

Дойдя до дома, она очень сердилась на Павку. Всё её тело пробивала дрожь. Ужасно тёмный вечер и не покидающее чувство, что за ней кто — то идёт всю дорогу, напугало её так, что она решила никогда больше не разговаривать с ним. За этот короткий, но в то время казавшийся безумно долгий и страшный путь, Мея клялась себе, что даже встречаться не будет с ним.

Тогда она не знала, что это Павка шёл за ней, провожая до самых ворот. Он злился на неё за спор, но в то же время ни за что не мог отпустить идти по тёмной улице. И уже ближе к ограде хотел подбежать и попрощаться по -обычному, но Мея дойдя до дома, гордо и сохраняя видимое бесстрашие, спокойно зашла в ограду, а потом пулей залетела в избу.

Глава 5

Не отводя взгляда от бабушки, я видела перед собой картинки её рассказа. Мысли о Никите исчезли, а нелепые ссоры с лучшим другом, Тимуром, перемешивались с её рассказом и, казалось, водили один и тот же хоровод.

— И что помирились потом? — с замиранием сердца спросила я, полностью захваченная её историей.

— Помирились. — с улыбкой ответила она. — Как же не помириться?.. Если ты действительно нужен человеку и дорог, то он всегда будет рядом. …Пусть даже и за сотни километров.

— Ты снова про Никиту намекаешь? — спросила я, глубоко вздохнув и глядя вдаль на дерево.

— Нет. Даже не думала про него. — серьёзно ответила она, немного нахмурив брови, словно и не знала, кто это такой. И в тот же момент её лицо озарила маленькая улыбка и тепло воспоминаний. — Павка на следующий же день с раннего утра ждал меня у ворот. Помню, как сейчас, что он извинялся и говорил, что не прав. И если я захочу, то могу назвать его Грома по — другому.

— И ты назвала? — расширив глаза и с небольшим удивлением спросила я.

— Нет, конечно. Гром действительно был чёрным, как гроза. — с улыбкой ответила она. — Он вырос статным жеребцом, как и говорил Павка. Был самым быстрым в табуне. Красивым, сильным, смелым, непобедимым, верным и умным.

— Вот с ним — то он точно никогда не расставался. — улыбаясь произнесла я и начала медленно покачиваться, представляя в голове образ величественного коня.

— Да. Казалось, что Гром больше не может жить без Павки, чем он без него. — добавила она, и её голос снова наполнился грустью. — Когда шёл второй год войны, Павка отдал его в колхоз. Но он всегда ломал изгородь и приходил к ним домой в стойло на ночь.

— Ничего себе! Дак он прям умный был. — удивившись, произнесла я.

— Не то слово умный. — продолжила она. — Умный и сильный, как его хозяин. Когда я жила у тётки, Павка всё — равно прибегал ко мне. Хотя тётка жила в соседней деревне, в семнадцати километрах от нашей. Его не останавливало расстояние. Раз, а то и два раза прибегал на неделе. Пешком. …помню зимой забегает в избу босиком. Трясётся от холода. А на самом — то те же старые штанишки, рубаха, и из тёплого только телогрейка. Тётка Дуня раскричалась на него, а он залез на печку и смотрит на меня. …И улыбается так, как будто его мой взгляд греет больше, чем жар печи.

— А зимой — то почему босиком? — снова не понимая, спросила я.

— Валенки его отец спрятал. Не хотел пускать ко мне. — с улыбкой и сожалением продолжила она. — Я той зимой сильно болела, и Павка тоже заболел. Может, и я заразила. Его родители не пускали ко мне недели две, а он всё — равно убежал. Босиком. …Спасибо, Грому! Умный был. Он же его догнал за деревней. Хорошо хоть на нём проехал пол пути. А так бы, наверное, замёрз по дороге.

— Обалдеть! В мороз, по снегу, босиком… — не веря, с расстановкой произнесла я. — Написал бы что ли. Зачем идти то?..

— Куда написал бы? — усмехнувшись, спросила она. — На деревню дедушке? …телефонов не было, как сейчас. Смс не отправить. А письма долго ходили. Военная почта была на первом месте.

— Так сильно любил значит тебя? — снова спросила я. — Босиком, зимой, да ещё и сам болел.

— Любил, наверное. Иначе и не скажешь. — ответила она. — Пусть и маленькие были тогда, но любовь была такой, как к человеку, в котором жила твоя душа. Сначала, наверное, была дружеская любовь. Потом видимо выросла больше. …никогда не забуду его горячий взгляд, в тот момент, когда его тело сотрясал леденящий озноб. У меня ужасно болело горло, и я не могла сказать ни слова. А он улыбался мне так, словно я ему рассказывала что — то, греющее душу.

— Даааа уж. Вот это дружба. — с теплотой произнесла я, снова посмотрев на дерево. — А почему ты жила у тётки?

— Дак мама в тюрьме сидела. — ответила она, как будто это было обычное дело. — А меня к тётке отправили. Отец — то на фронте был. Хоть и самостоятельная уже была, но всё — равно маленькая.