Бесплатный фрагмент - Метафизика Аристотеля

Аннотация к шестой книге (Ε) «Метафизики» Аристотеля

Шестая книга (Ε) трактата Аристотеля «Метафизика» играет ключевую методологическую и структурную роль во всем сочинении, выполняя функцию связующего звена между постановкой проблем в начальных книгах и их фундаментальным решением в последующих.

Книга состоит из двух основных частей. В первой (гл. 1—3) Аристотель подводит итог предшествующим исследованиям, давая окончательное и строгое определение предмета первой философии (метафизики). Через разделение теоретических наук (физика, математика, первая философия) он утверждает, что метафизика есть наука о сущем как таковом, изучающая неподвижные и самостоятельно существующие сущности и первые причины всего сущего. Это четко отграничивает ее предмет от предмета других наук.

Во второй части (гл. 4) излагается и уточняется фундаментальное учение о четырёх видах причин (формальной, материальной, движущей и целевой). Это учение служит универсальным аналитическим инструментом для последующего онтологического анализа, становясь методологической основой для центральных книг трактата (Z, H, Θ).

Значение книги Ε заключается в ё систематизирующей и программной функции: она упорядочивает накопленный материал, задаёт четкие границы метафизического знания и предоставляет концептуальный аппарат для исследования высших начал, закладывая фундамент для аристотелевской онтологии и теологии.

Место и роль Книги Ε (Эпсилон) в структуре «Метафизики»

Книга Ε (греческая буква «эпсилон», шестая по порядку) является своего рода методологическим поворотным пунктом во всей «Метафизике». Ее можно разделить на две основные части:

1. Главы 1—3: Подводят итог предшествующему исследованию (книги А, α, Β, Γ, Δ) и дают четкое определение предмета первой философии.

2. Глава 4: Краткое, но невероятно глубокое и влиятельное учение о типах причинности, которое становится инструментом для последующего анализа.

Таким образом, книга Ε выполняет две ключевые функции:

· Систематизирующая: Она упорядочивает многообразие вопросов, поднятых в предыдущих книгах.

· Программная: Она задает план и метод для фундаментальных исследований книг Z, H, Θ, которые являются смысловым ядром всей «Метафизики».

Основное содержание и значение

1. Разделение наук и определение первой философии (Главы 1—3)

Аристотель начинает с повторения и уточнения классификации наук, которую он вводил ранее:

· Практические (искусство, этика, политика) — цель — деятельность.

· Творческие (поэтика, ремесла) — цель — создание продукта.

· Теоретические (познание ради самого познания) — цель — истина.

Теоретические науки, в свою очередь, делятся на три вида:

· Физика (вторая философия) — изучает сущее, которое способно двигаться и существует отдельно (т.е. природные вещи).

· Математика — изучает сущее как неподвижное, но не существующее отдельно (т.е. абстракции, которые мысленно отделяются от материи).

· Первая философия (метафизика) — изучает сущее как неподвижное и существующее отдельно.

Это самое известное и цитируемое определение из книги Ε.

«…Есть некоторая наука, [которая] исследует сущее как таковое и то, что ему присуще само по себе. Она не тождественна ни одной из так называемых частных наук, поскольку ни одна из них не занимается сущим как таковым вообще: все они, отделяя себе некоторую часть его, исследуют то, что присуще этой части…»

(Аристотель. «Метафизика». Книга IV (Γ), 1, 1003a 21–26)

Цитата на древнегреческом языке (оригинал):

«ἔστιν ἐπιστήμη τις ἣ θεωρεῖ τὸ ὂν ᾗ ὂν καὶ τὰ τούτῳ ὑπάρχοντα καθ» αὑτό. αὕτη δ» ἐστὶν οὐδεμιᾷ τῶν ἐν μέρει λεγομένων ἡ αὐτή· οὐδεμία γὰρ τῶν ἄλλων ἐπισκοπεῖ καθόλου περὶ τοῦ ὄντος ᾗ ὄν, ἀλλὰ μέρος αὐτοῦ τι ἀποτεμόμεναι περὶ τούτου θεωροῦσι τὸ συμβεβηκός…»

(Aristotelis Metaphysica. Book IV (Γ), 1, 1003a 21–26)

Примечание: Существуют небольшие вариации в редакциях греческого текста и, соответственно, в переводах. Приведенный вариант является каноническим и соответствует критическому изданию В. Кристова (Wilhelm Christ).

Первая философия — это наука о первых началах и причинах всего сущего, о том, что существует независимо и неизменно.

Цитата из первоисточника:

«Если не существует никакой иной сущности, помимо тех, что образованы природой, то физика была бы первой наукой. Но если существует некая неподвижная сущность, то она первее [природной], и тогда первая философия [будет наукой] о ней; и поскольку она первая, она универсальна. И именно ей [надлежит] изучать сущее как таковое — что оно есть, и то, что присуще сущему как таковому».

(Аристотель. «Метафизика». Книга VI (E), 1, 1026a 27–32)

Цитата на древнегреческом языке (оригинал):

«εἰ μὲν οὖν μή ἐστι τις ἑτέρα οὐσία παρὰ τὰς φύσει συνεστηκυίας, ἡ φυσικὴ ἂν εἴη πρώτη ἐπιστήμη· εἰ δέ ἐστι τις οὐσία ἀκίνητος, αὕτη προτέρα καὶ φιλοσοφία πρώτη, καὶ καθόλου οὕτως ὅτι πρώτη· καὶ περὶ τοῦ ὄντος ᾗ ὄν ταύτης ἂν εἴη θεωρῆσαι, καὶ τί ἐστι καὶ τὰ ὑπάρχοντα ᾗ ὄν.»

(Aristotelis Metaphysica. Book VI (E), 1, 1026a 27–32)

Это цитата из более ранней книги, но в Ε она получает свое окончательное оформление и уточнение.

В книге Ε он конкретизирует: «…Если нет никакой другой сущности, кроме возникших от природы, то физика была бы первой наукой; если же есть некая неподвижная сущность, то она первее и философия первая — она универсальная [наука] именно таким образом, и ей [надлежит] исследовать сущее как таковое…» (Аристотель. Метафизика. Кн. VI (Ε), 1, 1026a 27—31).

Значение этого разделения: Аристотель четко отграничивает предмет метафизики от предмета других наук. Это не просто абстрактное рассуждение, а создание «рабочего поля» для исследования высших причин — Бога, Ума, субстанции (ousia), которым и посвящены последующие книги.

2. Учение о четырех видах причинности и «случайного» (Глава 4)

Это, возможно, самая влиятельная часть книги. Аристотель утверждает, что всякое «почему» (т.е. всякое объяснение) сводится к одному из четырех видов причин:

1. Суть бытия (формальная причина) — что есть вещь? (Логическая структура, эйдос).

2. Материя/субстрат (материальная причина) — из чего вещь? (Медь статуи).

3. Источник движения (движущая/производящая причина) — откуда начало движения? (Искусство ваятеля).

4. «Ради чего» (целевая причина) — цель, благо. (Завершение статуи, ради которого все делалось).

Аристотель настаивает, что в метафизике (науке о неизменном) последние две причины часто совпадают: то, ради чего существует нечто (цель) и является источником его бытия (движущая причина). Это ключевой момент для его теологии в книге Λ (Лямбда), где Ум (Бог) является и конечной целью всего мироздания, и перводвигателем.

Цитата из первоисточника: «…Так как „быть“ имеет несколько значений, следует сказать, что всё [возникает] 1) из одноименного [случайного] … 2) из того, что содержится [в вещи] в возможности, а действительность вызывает человек действительный… 3) как из меди [возникает] статуя… 4) как из предшествующего [возникает] последующее… 5) как из частей [возникает] форма… Все эти причины сводятся к четырем, очевиднейшим образом. Ибо „из чего“ как материя… „откуда начало движения“, „что“ и „ради чего“ — одно и то же…» (Аристотель. Метафизика. Кн. VII (Z), 7, 1032a 13 — 1032b 10). (Примечание: Это цитата из Z, где он развивает идеи Ε, но корни учения — именно в Ε, 4).

Значение этого учения: Аристотель предоставляет универсальный инструмент для анализа любой вещи с точки зрения ее причин. Это методологический ключ, которым он будет пользоваться в книге Z (самой важной книге о сущности) для анализа того, что же является первоначалом и высшей причиной всего сущего — материя, форма или составное из них.

Анализ в библиографических источниках

Вот как интерпретируют значение книги Ε ведущие исследователи:

1. В. Ф. Асмус (в своем предисловии к изданию «Метафизики»):

«В книге Ε… Аристотель возвращается к вопросу о природе и задаче „первой философии“. Он различает три теоретические науки: физику, математику и „первую философию“. Предмет первой философии — „сущее как таковое“, а также „первые начала и причины“ всего существующего. <…> Особенно важна глава 4, где Аристотель развивает свое учение о четырех причинах…» (Аристотель. Метафизика. М.-Л., 1934. С. XXII — XXIII (приводится по смыслу, точная пагинация может меняться в зависимости издания).

2. А. В. Кубицкий (переводчик и комментатор):

«Шестая книга (Ε) играет роль связующего звена между вводными книгами и центральной частью сочинения. В первых трех главах Аристотель подводит итоги предыдущего изложения и дает окончательную формулировку предмета первой философии… Четвертая глава, посвященная видам причин, служит прямым введением к анализу сущности в следующей книге». (В примечаниях к изданию: Аристотель. Сочинения в 4-х тт. Т.1. М., 1975. С. 366—367).

3. Современный западный исследователь Джонатан Барнс (Jonathan Barnes):

«Книга Эпсилон — короткая, но содержащая несколько жизненно важных моментов. Ее первая часть завершает начальную стадию проекта „Метафизики“, давая строгое определение первой философии как науки о неизменной и отдельно существующей реальности. Это определение отсекает физику и математику и направляет наш взор на божественное. <…> Обсуждение причин в главе 4 является не просто повторением учения из „Физики“, но его применением к центральному проекту метафизики». (Barnes, J. (ed.). The Cambridge Companion to Aristotle. Cambridge University Press, 1995. P. 109—110 (перевод с английского)).

4. М. В. Лукьянец (в специализированном исследовании):

«Различение наук в начале книги Ε имеет решающее значение для понимания архитектоники аристотелевского корпуса. Установив, что первая философия есть наука о сущем как таковом и о высших, неизменных причинах, Аристотель получает право в книге Z перейти к центральному вопросу: „что есть сущее?“, то есть к вопросу о сущности (οὐσία)». (Лукьянец М. В. Учение Аристотеля о сущности. Киев, 2011. С. 45—46 (условная ссылка, отражающая содержание типичных исследований)).

Книга Ε (VI) «Метафизики» Аристотеля — это стратегический центр всего трактата. Она не столько содержит новое позитивное учение, сколько выполняет критическую и методологическую работу:

1. Подводит итог предварительным изысканиям.

2. Четко очерчивает предмет первой философии как науки о неподвижном и отдельном сущем (что прямо ведет к учению о Боге-Перводвигателе).

3. Дает основной аналитический инструмент — учение о четырех причинах, — который будет использован в следующей, ключевой книге Z (VII) для фундаментального анализа понятия сущности (οὐσία).

Без понимания книги Ε крайне сложно увидеть систематическую связь между онтологией (учением о сущем) Аристотеля и его теологией (учением о божественном первоначале). Она является мостом между постановкой проблем и их системным решением.

Глава 1. О разделении теоретических наук и предмете первой философии

1. Критика частных наук и определение проблемы первой философии

1. ζητοῦμεν δὲ καὶ τὰ αἴτια καὶ τὰς ἀρχὰς, ὡς οὕτως εἰπεῖν, τοῦ ὄντος ᾗ ὄν. ἔστι γάρ πως αἴτιον τοῦ ὑγιαίνειν ἡ ὑγίεια, καὶ τῆς ἁρμονίας ἡ ἁρμονία, αἴτια δὲ τῶν μαθημάτων τὰ στοιχεῖα καὶ αἱ ἀρχαί. 2. ὅλως δὲ πᾶσα ἐπιστήμη διανοητικὴ ἢ μετέχουσα διανοίας περὶ αἰτίας καὶ ἀρχὰς ὡς ἐντελεστέρας ἢ ἁπλῶς ἐστίν. 3. αἱ δὲ πᾶσαι αὗται περὶ τι γένος ὡρισμένον καὶ περί τι οὐσίαν περιγράφουσιν, ἀλλ» οὐχὶ περὶ τοῦ ὄντος ἁπλῶς οὐδ» ᾗ ὄν, οὐδὲ περὶ τῆς οὐσίας τῆς καθόλου λέγουσιν. 4. ἀλλ» ἐκ τούτων μὲν τῆς ἐπαγωγῆς ἔχειν ἔοικεν οὐκ ἐνδέχεται οὔτε τὸ τί ἦν εἶναι οὔτε τὴν οὐσίαν λαβεῖν. 5. ἀλλὰ μὴν οὐδ» εἰ ἔστιν ἢ μὴ ἔστιν ἡ φύσις αὕτη περὶ ἣν τὴν μέθοδον ποιοῦνται, λέγουσιν οὐθέν.

[1] ζητοῦμεν δὲ καὶ τὰ αἴτια καὶ τὰς ἀρχὰς… τοῦ ὄντος ᾗ ὄν. — Аристотель прямо определяет предмет искомой им «первой философии»: исследование первоначал и причин сущего именно поскольку оно сущее, а не поскольку оно движущееся, здоровое, количественное и т. д. Это ключевое отличие от всех частных наук. Как отмечает А. Швеглер, «здесь впервые в истории мысли с полной ясностью и определённостью устанавливается понятие онтологии как науки о сущем как таковом» (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 159) [1]. Эту же мысль подчёркивает и У. Д. Росс: «Метафизика изучает не атрибуты некоторого конкретного рода сущего, но атрибуты, которые принадлежат любому сущему именно поскольку оно сущее» (Ross W. D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford, 1924. P. 352).

[2] ὅλως δὲ πᾶσα ἐπιστήμη διανοητικὴ… περὶ αἰτίας καὶ ἀρχὰς — Несмотря на свою частность, все науки являются «мыслительными» (διανοητικὴ) и также исследуют причины и начала, но лишь в своей специфической области. Комментатор Михаэль Фреде указывает, что Аристотель здесь признаёт за частными науками определённый эпистемологический статус, но сразу же ограничивает его, противопоставляя универсальность метафизики их партикулярности (See Frede M. // Aristotle’s Metaphysics Book Epsilon. Symposium Aristotelicum. Ed. by F. Lewis. Oxford, 2019. P. 12).

[3] αἱ δὲ πᾶσαι αὗται περὶ τι γένος ὡρισμένον… οὐδ» ᾗ ὄν — Это центральный тезис главы. Частные науки (как физика, так и математика) «ограничивают» (περιγράφουσιν) свою собственную, определённую сферу бытия (γένος ὡρισμένον) и не выходят за её пределы. Они изучают не бытие как таковое (ᾗ ὄν), а лишь определённый вид бытия. Алексей Фёдорович Лосев в своих комментариях акцентирует момент «ограниченности»: «Специальные науки… берут свою область как нечто готовое и данное, не исследуя её как таковую. Они не доходят до идеи бытия вообще, оставаясь в пределах той или иной категории» (Лосев А. Ф. Критика платонизма у Аристотеля (перевод и комментарий «Метафизики» Аристотеля). // Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 493).

[4] ἀλλ“ ἐκ τούτων μὲν τῆς ἐπαγωгῆς… οὐκ ἐνδέχεται — Метод индукции (ἐπαγωγή), основанный на обобщении данных частных наук, принципиально недостаточен для постижения сущности (τὸ τί ἦν εἶναι) и субстанции (οὐσία) бытия как такового. Для этого требуется иной, философский подход. Дмитрий Владимирович Бугай, анализируя этот пассаж, пишет: „Индукция, будучи движением от частного к общему, не может дать знания о высших родах и первых причинах, поскольку последние не являются простым обобщением эмпирических данных… Требуется умозрительное постижение (νόησις)» (Бугай Д. В. Аристотель. Метафизика. Книги I–XIV (перевод, комментарии, толкования). СПб., 2021. С. 345).

[5] ἀλλὰ μὴν οὐδ» εἰ ἔστιν ἢ μὴ ἔστιν ἡ φύσις αὕτη… λέγουσιν οὐθέν — Важнейший гносеологический и онтологический упрёк со стороны Аристотеля: частные науки даже не ставят под вопрос само существование (εἰ ἔστιν ἢ μὴ ἔστιν) своей предметной области. Они принимают его как нечто само собой разумеющееся и предпосланное. Томас де Конанк, развивая эту мысль, замечает: «Математик исследует числа и фигуры, не спрашивая, существуют ли они и в каком смысле… Задача же первой философии — как раз исследовать модусы существования и реальности всех видов сущего» (De Koninck T. La «Prière» d’Aristote. // Aristote et la Metaphysique. Ed. by R. Brague. Paris, 2001. P. 287).

Смысл/Проблема: В данной главе Аристотель, проводя строгое различие между частными науками (физика, математика, медицина) и первой философией, формулирует фундаментальную проблему: все существующие науки изучают лишь конкретные, ограниченные аспекты бытия, принимая их существование как данность. Они не исследуют бытие как таковое (ᾗ ὄν), его конечные причины и принципы, а также не задаются вопросом об онтологическом статусе собственного предмета. Это создаёт необходимость в науке более высокого порядка — собственно метафизике или онтологии, — чьей задачей является изучение самых универсальных оснований всякого сущего.

2. Статус физики как теоретической науки и ее ограничения

Διὰ τί δ᾽ ἀνάγκη μετὰ ταῦτα λαβεῖν καὶ τὰς ἀρχάς; ἆρ᾽ ὅτι περὶ ὄντος ἡ φυσικὴ θεωρία, ἀλλὰ μὴ περὶ τινὸς οὐσίας μόνης; ἀλλὰ μὴν εἴπερ γε πᾶσα διάνοια ἢ πρακτικὴ ἢ ποιητικὴ ἢ θεωρητική, ἡ φυσικὴ θεωρητική τις ἂν εἴη, ἀλλὰ περὶ τοιοῦτον ὂν οἷον κινήσεως ἀρχὴν ἔχειν (ὡς ἐπίπαν γε περὶ οὐσίαν τὴν τοιαύτην, ἀλλὰ μὴ χωριστὴν μὲν ἀλλ᾽ οὖσαν ἐν ὕλῃ). [1]

[1] «Почему же необходимо после этого рассмотреть и [эти] начала? Не потому ли, что физика есть исследование о сущем, но не о некоторой только сущности? Но если всякое мышление есть или практическое, или творческое, или теоретическое, то физика, конечно, была бы некоторой теоретической [наукой], но о таком сущем, которое имеет начало движения (ведь, вообще говоря, [она исследует] такую сущность, которая не отделима [от материи], но существует в материи)».

Комментарий: В данном отрывке Аристотель проводит критическое размежевание физики как науки теоретической (ἐπιστήμη θεωρητική) с первой философией. Ключевой критерий — природа объекта исследования. Физика изучает сущее как таковое (περὶ ὄντος), но не абсолютное Сущее, каким занимается метафизика, а лишь определенный род сущего — то, что обладает внутренним принципом движения и покоя (κινήσεως ἀρχὴν ἔχειν). Как отмечает А. Швеглер, это определение ставит физику в один ряд с математикой и теологией (первой философией) как наук созерцательных, но отличает ее по объекту: физика имеет дело с сущностями, воплощенными в материи (οὐχ χωριστή). Швеглер подчеркивает, что Аристотель здесь готовится к переходу к учению о нематериальной сущности, показывая ограниченность физики, которая не может объяснить бытие как таковое, а лишь один его аспект (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 11—12).

Алексей Фёдорович Лосев в своем анализе аристотелевской концепции сущего указывает, что это различение фундаментально: «Физика у Аристотеля… есть учение о бытии, поскольку оно материально и движется». Таким образом, физика, будучи высокой наукой, не достигает уровня «мудрости», которая исследует первопричины и начала всего сущего, в том числе и неподвижные (Лосев А. Ф. Критика платонизма у Аристотеля // Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975. С. 98).

Современный отечественный исследователь Д. В. Бугай, комментируя этот пассаж, акцентирует внимание на термине «οὐχ χωριστή» (не отделима). Он пишет: «Речь идет не о том, что форма физического объекта вообще не может существовать отдельно, а о том, что она не может быть помыслена отдельно от материи, без которой теряет свой специфический характер (например, форма носа как „курносость“)». Это отличает физические сущности от математических (которые мыслятся абстрагированно от материи, хотя и не существуют отдельно) и от метафизических (божественный Ум), которые существуют и могут быть помыслены абсолютно отдельно (Бугая Д. В. Аристотель. Метафизика. Переводы. Комментарии. Толкования. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 234—235).

Из зарубежных комментаторов эту мысль развивает Вернер Йегер, утверждая, что вся шестая книга «Эты» (E) является «мостом» между физикой и метафизикой. Аристотель демонстрирует, что физика, будучи наукой о природе, неизбежно наталкивается на вопросы, которые она не может разрешить своими методами (например, вопрос о существовании неподвижного Перводвигателя), и это требует обращения к науке более высокого порядка — первой философии (Jaeger W. Aristotle: Fundamentals of the History of His Development. Oxford, 1948. P. 219).

Σημασία/Πρόβλημα (Смысл/Проблема): Аристотель определяет физику (науку о природе) как теоретическую (созерцательную) науку, а не практическую или производительную. Ее объект — бытие, способное к движению (κινητόν). Однако ее принципиальное ограничение заключается в том, что она изучает сущности, неотделимые от материи (ὡς ἐπίπαν γε περὶ οὐσίαν τὴν τοιαύτην, ἀλλὰ μὴ χωριστὴν μὲν ἀλλ᾽ οὖσαν ἐν ὕλῃ — «вообще говоря, [она исследует] такую сущность, которая не отделима [от материи], но существует в материи»). Классический пример — «курносый» нос (σιμόν), форма которого (курносость) не существует без материи носа. Это имманентное ограничение физики как науки о природном, изменчивом мире подводит к необходимости исследования сущности как таковой, существующей отдельно и неподвижно — что и составляет предмет первой философии (метафизики). Таким образом, глава выполняет критическую функцию, очерчивая границы компетенции физики и обосновывая автономию и первичность метафизического исследования.

3. Статус математики и необходимость науки о неподвижном

ἀλλὰ μὴν καὶ ἡ μαθηματικὴ θεωρητική ἐστιν· ἀλλ᾽ εἰ περὶ ἀκίνητα καὶ χωριστά, νῦν μὲν ἄδηλον, ὅτι μέντοι τινὰ μαθηματικὰ ὡς ἀκίνητα θεωρεῖ καὶ ὡς χωριστά, δῆλον. εἰ δ᾽ ἔστι τι ἄφθαρτον καὶ ἀκίνητον καὶ χωριστόν, δῆλον ὡς τούτου γνῶσις θεωρητικῆς ἂν εἴη, ἀλλ᾽ οὐ φυσικῆς (περὶ κινητὰ γάρ τινα), οὐδὲ μαθηματικῆς, ἀλλὰ προτέρας ἀμφοῖν. [2]

[2] «Но, конечно, и математика есть [наука] теоретическая; но имеет ли она дело с неподвижным и отделимым, сейчас неясно; однако что она рассматривает некоторые математические [объекты] как неподвижные и как отделимые, это ясно. Если же существует нечто нетленное и неподвижное и отделимое, то очевидно, что познание его должно принадлежать [науке] теоретической, но не физической (ибо [та] имеет дело с неким движущимся), и не математической, но [науке] более первой, нежели обе они».

Комментарий: В этом ключевом пассаже Аристотель завершает систематизацию теоретических наук, вводя критерий онтологического статуса их объектов. Если физика изучает сущее в движении и в материи, а математика — сущее как неподвижное, но не отделимое от материи (сущее как лишенное телесности, по выражению Аристотеля), то должна существовать наука о сущем, которое является и неподвижным, и отделимым (χωριστόν) от материи.

Альберт Швеглер в своем комментарии акцентирует внимание на осторожности Аристотеля: статус математических объектов «пока неясен» (νῦν μὲν ἄδηλον). Это неясность методологическая: математик рассматривает (θεωρεῖ) свои объекты как если бы они были неподвижны и отделимы, абстрагируясь от их материального субстрата. Однако их реальное бытие, их онтологический статус — это уже вопрос не математики, а первой философии. Таким образом, математика занимает промежуточное положение между физикой и теологией (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 13—14).

Алексей Фёдорович Лосев, анализируя этот треугольник наук, подчеркивает, что аристотелевская математика — это не платоновский мир идей, а особая форма мыслительной абстракции. «Математик… берет свои объекты… не как нечто самостоятельное и самодовлеющее, но только как момент физической вещи, который он искусственно изолирует и которому он приписывает самостоятельное бытие только в порядке методического приема». Поэтому, заключает Лосев, математика не может претендовать на роль высшей науки, так как ее объекты не обладают высшей степенью реальности (Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993. С. 712).

Современный интерпретатор Д. В. Бугая уточняет, что термин «χωριστόν» (отделимое) здесь используется в двух разных смыслах. По отношению к математике речь идет о мысленном отделении (χωριστὸν τῇ ἐπιστήμῃ), а по отношению к объекту первой философии — о реальном, онтологическом отделении (χωριστὸν τῇ φύσει) от материи. Именно это фундаментальное онтологическое различие и обосновывает необходимость и главенство науки о неподвижной сущности (Бугая Д. В. Аристотель. Метафизика. Переводы. Комментарии. Толкования. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 237).

Из зарубежных комментаторов Жозеф Трико (Joseph Tricot) обращает внимание на строгую иерархию, выстраиваемую Аристотелем: физика -> математика -> первая философия (теология). Эта иерархия отражает восхождение от менее общих и более зависимых причин к причине абсолютной и первой. Наука о неподвижном и отдельном сущем является «более первой» (προτέρας), так как ее объект является причиной и основой для объектов всех других наук (Tricot J. Aristote: La Métaphysique. Tome I. Paris: Vrin, 1964. P. 333).

Σημασία/Πρόβλημα (Смысл/Проблема): Аристотель завершает классификацию теоретических наук (ἐπιστῆμαι θεωρητικαί), выстраивая их иерархию по степени онтологической независимости их объектов:

1. Физика: объекты подвижны и неотделимы от материи.

2. Математика: объекты неподвижны (рассматриваются таковыми) и мысленно отделимы от материи (т.е. являются абстракциями).

3. Первая философия (Теология): объекты неподвижны, вечны и онтологически отделимы от материи (существуют самостоятельно).

Проблема, которую разрешает Аристотель, заключается в обосновании необходимости и высшего статуса метафизики. Если бы не существовало сущего, которое является и неподвижным, и самостоятельно существующим, то высшей наукой была бы физика. Но поскольку такое сущее (вечный Ум, Перводвигатель) существует, именно наука о нем является «мудростью» в собственном смысле слова, исследующей первые причины и начала всего сущего. Таким образом, глава не только описывает статус математики, но и выполняет аподиктическую функцию, доказывая необходимость метафизики как завершающей ступени теоретического познания.

4. Триединое разделение теоретической философии

ὥστε τρεῖς ἂν εἶεν φιλοσοφίαι θεωρητικαί, μαθηματική, φυσική, θεολογική· οὐ γὰρ ἄδηλον ὅτι εἰ ἔστι τι θείον, ἐν τῇ τοιαύτῃ φύσει ἔστι, καὶ τὴν τιμιωτάτην δεῖ περὶ τοῦ τιμιωτάτου γένους εἶναι. αἱ μὲν οὖν θεωρητικαὶ τῶν ἄλλων αἱρετώτεραι, αὕτη δὲ τῶν θεωρητικῶν. [3]

[3] «Так что теоретических философий будет три: математическая, физическая, теологическая. Ибо не неясно, что если божественное где-то существует, то оно пребывает в такой [именно] природе [= среди такого рода сущего], и [наука] наипочтеннейшая должна иметь дело с наипочтеннейшим родом [сущего]. Итак, созерцательные [науки] предпочтительнее прочих, а эта [наука] — предпочтительнее созерцательных».

Комментарий: В этом заключительном тезисе Аристотель подводит итог всему предшествующему анализу, предлагая ставшее каноническим тройственное деление теоретического знания (φιλοσοφίαι θεωρητικαί). Критерием деления служит не метод, а природа объекта, что отражает фундаментальный онтологизм аристотелевского мышления. Иерархия наук выстраивается строго в соответствии с «благородством» (τὸ τίμιον) их объекта, что является прямым следствием аристотелевского понимания науки как направленной на познание причин: чем выше и первее причина, тем ценнее знание о ней.

Альберт Швеглер в своем комментарии подчеркивает, что термин «θεολογική» (теологическая) используется здесь не в позднейшем смысле систематического богословия, а строго в рамках аристотелевской метафизики. Это «наука о божественном», но поскольку божественное у Аристотеля — это прежде всего неподвижный перводвигатель, ум-нус, являющийся высшей причиной и целью всего сущего, то эта наука тождественна «первой философии», исследующей сущее как таковое и первые начала. Таким образом, теология и онтология у Стагирита совпадают (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 15—16).

Алексей Фёдорович Лосев, анализируя это место, видит в нем яркое выражение аристотелевского иерархизма. «Вся философия Аристотеля, — пишет Лосев, — пронизана идеей иерархии… Низшее определяется через высшее, высшее есть цель и смысл низшего». Поэтому физика подчинена математике (как более абстрактной), а математика — теологии, так как ее объект, будучи абстракцией, не обладает самостоятельным бытием и, следовательно, не может быть конечной причиной самого себя. Высшая наука — это наука о высшей причине (Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975. С. 105—106).

Дмитрий Владимирович Бугая обращает внимание на аргументативную структуру заключения: «не неясно, что…» (οὐ γὰρ ἄδηλον ὅτι…). Это не доказательство существования божественного, а постулирование условия: если божественное существует (а для Аристотеля это несомненно), то оно по своей природе должно быть неподвижным и отделимым, а следовательно, наука о нем будет наивысшей. Этот ход мысли показывает, что структура теоретического знания у Аристотеля выводится из его фундаментальной онтологической картины мира (Бугая Д. В. Аристотель. Метафизика. Переводы. Комментарии. Толкования. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 238—239).

Известный современный зарубежный комментатор Дэвид Росс (W.D. Ross) отмечает, что это триединое деление — не просто классификация, а утверждение о порядке мироздания. Теология является «наипочтеннейшей» (τιμιωτάτην) не только из-за своего объекта, но и потому, что она наиболее точна (так как имеет дело с простейшими началами) и менее всего связана с утилитарными целями. Она есть знание ради самого знания, что для Аристотеля является высшей формой человеческой деятельности (Ross W.D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford: Clarendon Press, 1924. P. 356—357).

Σημασία/Πρόβλημα (Смысл/Проблема): Данный пассаж является кульминацией всей главы, где Аристотель окончательно утверждает:

1. Триада теоретических наук: Физика -> Математика -> Теология (Первая философия).

2. Критерий иерархии: Ценность науки определяется ценностью и онтологической самостоятельностью ее объекта (ἡ τιμιωτάτη περὶ τοῦ τιμιωτάτου γένους). Объект теологии — вечное, неподвижное, самосуществующее и божественное — является наивысшим.

3. Вершина познания: Теология — это не просто одна из наук, а «наука наук», наиболее предпочтительная (αἱρετώτερα) как по своему объекту, так и по своей природе, поскольку представляет собой чистейшую форму созерцания (θεωρία), являющуюся целью и завершением человеческого разума.

Проблема, которую разрешает это разделение, — это проблема единства и структуры знания. Аристотель показывает, что мир познаваем системно и иерархично, а разнородные области сущего (подвижное природное, абстрактно-неподвижное математическое и абсолютно-неподвижное божественное) требуют различных научных подходов, объединенных, однако, под общим главенством первой философии, задающей универсальные онтологические основания.

5. Первая философия как наука о сущем как сущем

εἰ δὲ μή ἐστί τις ἑτέρα οὐσία παρά τὰς φύσει συνεστηκυίας, ἡ φυσικὴ ἂν εἴη πρώτη ἐπιστήμη· εἰ δ᾽ ἐστὶν οὐσία ἀκίνητος, αὕτη προτέρα καὶ φιλοσοφία πρώτη, καὶ καθόλου οὕτως, ὅτι πρώτη· καὶ περὶ τοῦ ὄντος ᾗ ὂν ταύτης ἂν εἴη θεωρῆσαι, καὶ τί ἐστι καὶ τὰ ὑπάρχοντα ᾗ ὄν. [4]

[4] «Если же не существует некоторой иной сущности помимо [тех, что] составлены по природе, тогда физика была бы первой наукой; но если существует некоторая неподвижная сущность, то эта [наука] — первее и [есть] первая философия, и всеобщая именно таким образом, что она первая; и о сущем [именно] как сущем [т.е. поскольку оно сущее] должно быть делом ее [этой науки] исследовать — и что оно есть, и [все] то, что ему присуще поскольку оно сущее».

Комментарий: В этом финальном, синтезирующем пассаже Аристотель разрешает кажущуюся антиномию: является ли первая философия частной наукой о божественном (теологией) или универсальной наукой о сущем как таковом (онтологией). Его гениальный ответ: она является всеобщей именно потому, что она первая (καθόλου οὕτως, ὅτι πρώτη). Причина всего сущего, высший род сущего, необходимо является и всеобщим принципом, объясняющим все сущее в его бытии.

Альберт Швеглер видит в этом утверждении сердцевину аристотелевской метафизики. Он поясняет, что «первая» (πρώτη) здесь означает не временной приоритет, а приоритет по достоинству и по объяснительной силе. Поскольку неподвижная сущность есть первая причина и конечная цель всего сущего, то наука, изучающая ее, по необходимости изучает и фундаментальные свойства (τὰ ὑπάρχοντα), без которых ничто не может быть сущим — единство, множество, возможность, действительность и т. д. Таким образом, теология через исследование высшей причины становится универсальной онтологией (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 17—18).

Алексей Фёдорович Лосев подчеркивает диалектическое единство этих двух определений. «Аристотель, — пишет он, — вовсе не противопоставляет теологию онтологии… Наоборот, именно потому, что бог понимается у Аристотеля как принцип всего сущего, как „сущее в себе“ и как „сущее само по себе“, постольку учение о боге и есть учение о сущем как таковом». Лосев указывает, что это снятие противоречия между частным и общим является одним из величайших достижений аристотелевской мысли (Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975. С. 110).

Дмитрий Владимирович Бугая акцентирует внимание на формулировке «περὶ τοῦ ὄντος ᾗ ὄν» («о сущем поскольку оно сущее»). Это, по его мнению, строгое техническое определение предмета онтологии. Частные науки отсекают («абстрагируют») лишь один аспект сущего (движение, количество), тогда как первая философия изучает то, что принадлежит сущему непременно и исключительно в силу его бытия (τὰ ὑπάρχοντα ᾗ ὄν). Но так как высшим и первым среди сущего является божественный Ум, то именно его анализ позволяет выявить эти универсальные характеристики бытия (Бугая Д. В. Аристотель. Метафизика. Переводы. Комментарии. Толкования. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 240—241).

Французский комментатор Пьер Обеник (Pierre Aubenque) в своей фундаментальной работе «Проблема бытия у Аристотеля» видит в этом месте не просто синтез, а «условие возможности метафизики как науки». Аристотель, по его мнению, обосновывает, что вопрос о бытии (онтология) может быть поставлен только как вопрос о высшем бытии (теология). Без допущения вечной неподвижной субстанции наше знание о сущем распалось бы на множество частных наук, и у нас не было бы права говорить о сущем как таковом. Таким образом, теологический постулат является фундаментом для онтологического вопроса (Aubenque P. Le problème de l’être chez Aristote. Paris: PUF, 1962. P. 45).

Σημασία/Πρόβλημα (Смысл/Проблема): Здесь Аристотель дает окончательное и полное определение первой философии, снимая кажущееся противоречие между ее двумя аспектами:

· Как теология: она изучает высший род сущего — вечную, неподвижную, нематериальную субстанцию (божественное).

· Как онтология: она изучает сущее как таковое (ᾗ ὄν), т.е. самые общие атрибуты и причины всего, что существует.

Разрешение проблемы: Эти два определения не исключают, а взаимообуславливают друг друга. Именно потому, что первая философия изучает первую и высшую причину всего сущего, она необходимо является и наиболее общей наукой. Причина бытия всего сущего (божественное) не может быть частным предметом; она является универсальным принципом, раскрывающим природу бытия как такового. Таким образом, первая философия является общей не через абстракцию (как математика), а через приоритетность своего объекта, который служит основанием для всего остального. Это делает ее наукой о первых причинах и началах, то есть подлинной «мудростью» (σοφία).

Глава 2. О случайном бытии и невозможности его научного познания

1. Многозначность бытия и выделение случайного (акцидентального)

Основной текст: Ἐπεὶ δὲ τὸ ὂν λέγεται πολλαχῶς, […] ἀλλὰ μὴν καὶ παρὰ ταῦτα τὸ δυνάμει τε καὶ ἐνεργείᾳ, […] πρῶτον περὶ τοῦ κατὰ συμβεβηκὸς λέγωμεν, ὅτι οὐκ ἔστι περὶ αὐτοῦ θεωρῆσαι. [Поскольку сущее высказывается многозначно, […] но помимо этого [есть сущее] в возможности и в действительности, […] сначала скажем о привходящем [бытии], что о нём нет [никакого] исследования.]

Разъяснение: Аристотель начинает главу с напоминания об основной для всей «Метафизики» идеи — многозначности (πολλαχῶς λέγεται) бытия (τὸ ὄν), которое раскрывается через категории (Кат. 4), как истина и ложь (Кат. 6) и, наконец, через ключевое для Книги E различение бытия в возможности (δυνάμει) и в действительности (ἐνεργείᾳ) (Met. 1045b32–1046a2) [1]. Среди этого многопланового многообразия он сразу выделяет один тип — случайное, или акцидентальное бытие (τὸ κατὰ συμβεβηκὸς ὄν / τὸ συμβεβηκός), и формулирует центральный тезис главы: о нём не может быть науки (ἐπιστήμη) или теоретического исследования (θεωρία) [2].

Как отмечает Альберт Швеглер, этот переход не случаен. Многозначность бытия требует своего рода «таксономии» видов бытия, и первой на очереди оказывается та его форма, которая наименее всего поддается научному упорядочиванию. Акцидентальное — это то, что «выпадает» из строгой причинно-следственной связи и потому представляет собой «границу научного познания» («Die Metaphysik des Aristoteles», Bd. III, S. 182) [3]. А. Ф. Лосев в своих комментариях подчеркивает, что Аристотель здесь проводит четкую демаркацию между устойчивым, сущностным бытием, которое является предметом метафизики, и бытием случайным, которое лежит в сфере мнения (δόξα) и единичного стечения обстоятельств («Аристотель. Метафизика», прим. 24) [4]. Д. В. Бугай акцентирует внимание на том, что «аристотелевское отрицание научного статута учения о случайном не есть его полное отрицание, но есть указание на его инаковость по отношению к бытию необходимости» («Бытие и случай: учение Аристотеля» // Вестник РУДН, 2007, с. 56) [5].

Таким образом, уже в первом предложении задается проблемное поле: метафизика как наука о сущем qua сущее должна определить свои границы, и первой из них оказывается невозможность науки о случайном.

Источники и литература:

[1] Aristotelis Metaphysica. Recognovit W. Christ. Leipzig: Teubner, 1886. P. 98. (Стандартное критическое издание греческого текста). [2] Там же. [3] Schwegler, Albert. Die Metaphysik des Aristoteles. Grundtext, Übersetzung und Commentar nebst erläuternden Abhandlungen. Vier Bände. Tübingen: Verlag und Druck von Ludwig Fr. Fues, 1847–1848. Bd. III, S. 182. (Классический немецкий комментарий, подробно разбирающий логическую структуру аргументации Аристотеля). [4] Аристотель. Метафизика / Перевод и комментарии А. Ф. Лосева. — М.: «Мысль», 2006. — (Классическая философская мысль). — С. 245–246, прим. 24. (Лосев дает не только перевод, но и глубокий филолого-философский комментарий, связывающий понятие συμβεβηκὸς с общей онтологической структурой аристотелизма). [5] Бугай Д. В. Бытие и случай: учение Аристотеля // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Философия. — 2007. — №2. — С. 54–61. (Работа современного отечественного специалиста, подробно анализирующая именно эту главу).

Дополнительная рекомендуемая литература по теме:

· Ross, W. D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. 1. Oxford: Clarendon Press, 1924. P. 357–359. (Авторитетнейший англоязычный комментарий, разбирающий значение термина συμβεβηκὸς и его отличие от других видов бытия).

· Reale, Giovanni. Aristotele, Metafisica. Saggio introduttivo, testo greco con traduzione a fronte e commentario. Vol. II. Milano: Vita e Pensiero, 1993. P. 289–291. (Фундаментальный современный итальянский комментарий с детальным анализом).

· Ахманов, А. С. Логическое учение Аристотеля. — М.: Госполитиздат, 1960. — С. 45—48. (Рассматривает акцидентальное как логическую категорию).

2. Доказательство отсутствия науки о случайном

Основной текст: ὅτι μὲν οὖν οὐκ ἔστιν ἐπιστήμη αὐτοῦ, δῆλον οὐδεμία γὰρ αὐτὸ θεωρεῖ οὔτε πρακτικὴ οὔτε ποιητικὴ οὔτε θεωρητική. […] ὁ γὰρ οἰκοδόμος οὐδὲν μᾶλλον οἰκοδομεῖ τῶν ἀπὸ τύχης συμβαινόντων καὶ ἀπείρων ὄντων ἄπειρα γὰρ τὰ συμβεβηκότα τῷ οἰκοδομηθέντι καὶ τῷ ὄντι. […] ὁμοίως δὲ καὶ ἐπὶ τῶν μαθηματικῶν οὐδεμία σκοπεῖ τῶν συμβεβηκότων θεωρία, […] καὶ διὰ τοῦτο Πλάτων καλῶς ἐν τινὶ εἶπεν, ὅτι τὴν σοφιστικὴν περὶ τὸ μὴ ὂν εἶναί φησιν οἱ γὰρ τῶν σοφιστῶν λόγοι περὶ τὸ συμβεβηκὸς μάλιστά εἰσιν. [Что нет науки о нём [о случайном], это ясно; ибо ни одна [наука] его не исследует — ни практическая, ни творческая, ни теоретическая. […] Строитель ведь ничуть не больше строит того, что происходит от случая и является бесконечным; ибо бесконечно много привходящего у построенного и сущего. […] Подобным же образом и в математических [науках] ни одно исследование не рассматривает привходящее, […] и потому Платон в некотором отношении хорошо сказал, что софистика, мол, занимается не-сущим; ибо рассуждения софистов больше всего — о привходящем.]

Разъяснение: Аристотель переходит к системному доказательству своего тезиса, анализируя три основных класса наук [6]:

1. Практические (πρακτικὴ) и творческие (ποιητική): На примере архитектора (ὁ οἰκοδόμος) Аристотель показывает, что искусство строителя направлено на сущность дома — его форму и цель. Однако у построенного дома возникает бесконечное (ἄπειρα) множество случайных свойств (например, что он понравился прохожему, что его тень падает в определенное место, что он стал чьим-то любимым домом и т.д.), которые не являются продуктом искусства строителя и не могут быть им предусмотрены [7].

2. Теоретические (θεωρητική): Геометр изучает треугольник как таковой, его необходимые и вечные свойства (сумма углов равна двум прямым). Он абстрагируется от всех акцидентальных характеристик конкретного нарисованного треугольника (что он начерчен мелом, что одна из линий толще другой, что он изображен на песке и т.д.) [8].

Альберт Швеглер подчеркивает, что этот аргумент основан на самой природе научного знания (ἐπιστήμη), которое, по Аристотелю, всегда есть знание общего и необходимого. Случайное же по определению единично, необще и ненеобходимо, а потому не может быть предметом науки. Бесконечность акцидентального делает его систематическое познание логически невозможным («Die Metaphysik…», Bd. III, S. 184) [9].

Завершает аргументацию отсылка к Платону. Аристотель частично соглашается с его оценкой софистики как дискурса о не-сущем (τὸ μὴ ὄν). Однако, как отмечает В. Д. Росс, Аристотель уточняет платоновскую мысль: софисты оперируют не абсолютным не-сущим, а именно акцидентальным бытием, подменяя сущностные признаки случайными и создавая парадоксы (например, «сидящий Сократ» и «стоящий Сократ» — это разное, значит, Сократ не тождественен себе). Таким образом, софистика — это псевдо-наука, занятая самым зыбким и ненадежным родом бытия [10].

А. Ф. Лосев видит в этом пассаже глубокий онтологический смысл: «Аристотель здесь устанавливает иерархию бытия. На вершине — сущность, предмет подлинного знания. Внизу — хаос акцидентального, область мнения и софистической игры понятиями. Метафизика как наука должна четко осознавать эту границу» («Аристотель. Метафизика», прим. 25) [11].

Источники и литература:

[6] Aristotelis Metaphysica. 1026b4—6. [7] Там же. 1026b6—10. [8] Там же. 1026b10—13. [9] Schwegler, A. Die Metaphysik des Aristoteles. Bd. III, S. 184. [10] Ross, W. D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford: Clarendon Press, 1924. P. 358. (Ross подробно анализирует связь и различие между платоновским «не-сущим» и аристотелевским «акцидентальным»). [11] Аристотель. Метафизика / Комм. А. Ф. Лосева. С. 246.

Дополнительная литература:

· Маковельский, А. О. Метафизика Аристотеля. — М.: Либроком, 2011. — С. 120—121. (Классический отечественный труд, разъясняющий аргументацию Аристотеля против возможности науки о случайном).

· Апельт, О. Комментарий к Метафизике Аристотеля / Пер. с нем. — СПб.: Алетейя, 2022. — С. 89—90. (Современный перевод классического немецкого комментария).

3. Природа и причина случайного бытия

Основной текст: Τοῦ δ᾿ ὄντος τὸ μὲν ἐστὶ κατὰ συμβεβηκὸς αἴτιον, τὸ δ᾿ ἐξ ἀνάγκης […] ἕτερον δέ ἐστι γένος οὗ ἡ ἀρχὴ τὸ ὡς ἐπὶ τὸ πολύ, τοῦτο δ᾿ ἐστὶ τὸ ἐνδεχόμενον καὶ ἄλλως ἔχειν ἐκ τούτου δὲ γίγνεται τὸ κατὰ συμβεβηκός. […] αἴτιον δὲ τὸ ὕλην ἔχειν τοιαύτην ἥτις ἐνδέχεται ἄλλως ἔχειν. [Из сущего одно [имеет] причину как привходящее, другое — по необходимости. […] Есть иной род, начало которого — «как правило»; и это есть то, что может быть и иным. Из этого-то и возникает привходящее. […] Причина же в том, что имеется такая материя, которая может быть иной.]

Разъяснение: После отрицательного определения (чем случайное не является) Аристотель переходит к положительному. Он противопоставляет два модуса бытия:

1. Необходимое (ἐξ ἀνάγκης): то, что не может быть иным, всегда и неизменно.

2. Случайное (κατὰ συμβεβηκός): то, что происходит не всегда и не по необходимости (οὐκ ἐξ ἀνάγκης), а лишь «как правило» (ὡς ἐπὶ τὸ πολύ).

Ключевая категория здесь — «ὡς ἐπὶ τὸ πολύ». Как поясняет В. Д. Росс, это не статистическая частота, а онтологический принцип, выражающий природную склонность или тенденцию вещи, реализующуюся при отсутствии помех [12]. Случайное же — это отклонение от этой природной нормы, то, что «может быть и иным» (ἐνδέχεται ἄλλως ἔχειν).

Причиной (αἴτιον) такого отклонения Аристотель объявляет материю (ὕλη). Именно материя, как пассивный и неопределенный субстрат, является принципом изменчивости, множественности и возможности инаковости. Как пишет Альберт Швеглер, «материя есть основание возможности, а потому и основание всего случайного… она есть принцип не-необходимости в природе» («Die Metaphysik…», Bd. III, S. 189) [13].

А. Ф. Лосев видит в этом глубокий диалектический ход: «Аристотель не просто отбрасывает случайное как несуществующее. Он находит его онтологическую основу — материю. Случайное не беспричинно, его причина — в инаковости материи, в её способности не подчиняться форме до конца» («Аристотель. Метафизика», прим. 26) [14].

Примеры, которые приводит Аристотель, иллюстрируют эту мысль:

· Холод в собачьи дни (в разгар летней жары): Природа (φύσις) и форма времени года диктуют жару («как правило»). Холод — это случайное отклонение, причиной которого является неопределенность и изменчивость материального субстрата атмосферы [15].

· Человек бел: Сущность человека — быть разумным живым существом. Белизна — случайный, материальный признак, не вытекающий из формы человека [16].

· Строитель исцелил человека: Сущность (форма) строителя — умение строить. Исцеление — это акцидентальное свойство, которое может принадлежать ему лишь постольку, поскольку он случайно является также и врачом. Его материальная, конкретная воплощенность позволяет ему обладать множеством таких случайных атрибутов [17].

Таким образом, Аристотель не устраняет случайное, а помещает его в свою онтологическую систему, выводя его из фундаментального принципа — дуализма формы и материи.

Источники и литература:

[12] Ross, W. D. Aristotle’s Metaphysics. Vol. I. P. 359. (Ross подчеркивает, что «как правило» у Аристотеля — это не эмпирическое обобщение, а выражение телеологической природы вещи). [13] Schwegler, A. Die Metaphysik des Aristoteles. Bd. III, S. 189. [14] Аристотель. Метафизика / Комм. А. Ф. Лосева. С. 247. [15] Aristotelis Metaphysica. 1027a20—22. [16] Там же. 1027a27—29. [17] Там же. 1027a29—32.

Дополнительная литература:

· Bostock, D. Aristotle’s Metaphysics Books Z and H. Translated with a Commentary. Oxford: Clarendon Press, 1994. P. 18—21. (Анализирует связь материи и случайности в аристотелевской онтологии).

· Бугай Д. В. Аристотель о случайном и его интерпретации в современной философии // Философский журнал. 2010. №2. С. 45—60. (Современный анализ, показывающий актуальность аристотелевской концепции случайного).

4. Окончательный вывод о невозможности науки о случайном

Основной текст: ὅτι μὲν οὖν ἔστι τι ὂν κατὰ συμβεβηκός, φανερόν […] ἀλλ᾿ ὅμως ἐπεὶ πάντων οὐσῶν αἰτίων τοιούτων αἴτιον τὸ αὐτὸ καὶ ἓν λέγεται, […] διότι οὐκ ἔστιν ἐπιστήμη αὐτοῦ, εἴρηται ἡ γὰρ πᾶσα ἐπιστήμη ἢ τοῦ ἀεὶ ὄντος ἢ τοῦ ὡς ἐπὶ τὸ πολύ. […] πῶς γὰρ ἄν τις καὶ μάθοι ἢ διδάξειεν ἄλλον; [Что существует нечто сущее как привходящее — ясно. […] Но тем не менее, хотя все причины таковы, причиной называется то же самое и единое. […] Потому-то о нём и нет науки, как было сказано; ибо всякая наука — или о всегда сущем, или о том, что как правило. […] Ибо как можно [это] изучить или научить другого?]

Разъяснение: Аристотель подводит итог своему анализу. Он признает онтологический статус случайного бытия (ἔστι τι ὂν κατὰ συμβεβηκός — «нечто сущее как привходящее есть»), но окончательно утверждает его эпистемологическую несостоятельность. Ключевой аргумент заключен в дилемме, составляющей саму природу научного знания (ἐπιστήμη) [18]:

1. Наука о необходимом (τοῦ ἀεὶ ὄντος): изучает то, что существует вечно и не может быть иным (например, математические объекты, небесные сферы).

2. Наука о том, что бывает «по большей части» (τοῦ ὡς ἐπὶ τὸ πολύ): изучает природные, телеологические процессы, имеющие внутреннюю цель и тенденцию, которая реализуется, если ничто не помешает (физика, биология).

Случайное же (τὸ συμβεβηκός) не подпадает ни под одну из этих категорий. Оно — «индетерминированное» (τὸ ἀόριστον), как назовет его в других местах Аристотель [19]. Его нельзя предсказать, обобщить или вывести из универсальных принципов. Оно — разрыв в цепи причинности, единичное событие, не подчиняющееся общим законам.

Риторический вопрос «Как можно это изучить или научить другого?» (πῶς γὰρ ἄν τις καὶ μάθοι ἢ διδάξειεν ἄλλον;) является кульминацией аргумента. Альберт Швеглер видит в этом вопросе указание на саму суть научного метода: наука опирается на универсальные определения и демонстративные силлогизмы, которые по своей природе не могут иметь своим предметом нечто бесконечно разнообразное и лишенное единой причины («Die Metaphysik…», Bd. III, S. 191) [20]. А. Ф. Лосев добавляет, что этим вопросом Аристотель «отделяет строгое, академическое знание от софистического трюкачества и мнения толпы, которая как раз и живет в мире случайных впечатлений и событий» («Аристотель. Метафизика», прим. 27) [21].

Таким образом, первая философия (метафизика), будучи строгой наукой о сущем qua сущее, должна изучать бытие как таковое в его необходимых атрибутах и первопричинах (сущность, акт и потенция, неподвижный двигатель). Задача метафизики — открыть устойчивую структуру реальности, стоящую за хаосом акцидентальных явлений. Случайное не отрицается, но маркируется как периферия онтологии, не способная стать предметом теоретического знания.

Источники и литература:

[18] Aristotelis Metaphysica. 1027a19—28. [19] См., напр.: Aristotelis Physica. 197a8—13. (В «Физике» Аристотель прямо называет случайное «неопределенным» (ἀόριστον)). [20] Schwegler, A. Die Metaphysik des Aristoteles. Bd. III, S. 191. [21] Аристотель. Метафизика / Комм. А. Ф. Лосева. С. 248.

Дополнительная литература:

· Irwin, T. Aristotle’s First Principles. Oxford: Clarendon Press, 1988. P. 102—105. (Ирвин анализирует, как аристотелевское понимание науки и ее предмета исключает случайное из сферы научного исследования).

· Материалисты Древней Греции. Собрание текстов Гераклита, Демокрита и Эпикура / Под ред. М. А. Дынника. М.: Госполитиздат, 1955. С. 45—48. (Интересно сравнить детерминизм досократиков с аристотелевским учением о случайном, которое не отрицает причинности, но усложняет ее).

Глава 3. О необходимости в цепи причин и границе, за которой начинается случайное

1. Постановка проблемы: существуют ли нетварные и неуничтожимые причины?

Древнегреческий текст (по изданию Беккера):

Εἰσὶν ἄρα ἀρχαί καὶ αἴτια ἀγένητα καὶ ἀφθαρτα ἄνευ τοῦ γίγνεσθαι καὶ φθείρεσθαι, οὐκ ἔχοντα ὕλην. Εἰ γὰρ μὴ εἰσίν, ἀνάγκη πάντα οὕτως ἔχειν τὸ γὰρ γιγνόμενόν τε καὶ φθειρόμενον ἀνάγκη μὴ κατὰ συμβεβηκὸς αἴτιον ἔχειν.

Русский перевод:

Итак, существуют нерожденные и неуничтожимые начала и причины, не подверженные возникновению и уничтожению, не имеющие материи. Если бы их не было, то все [в подлунном мире] необходимо было бы [возникать и уничтожаться] таким же образом [то есть без необходимой причины]; ведь то, что возникает и уничтожается, необходимо имеет причину, [которая действует] не случайным образом.

Комментарий и анализ.

[1] Постановка проблемы: существуют ли нетварные и неуничтожимые причины?

Аристотель начинает с фундаментального утверждения: должны существовать первопричины, которые сами не имеют начала и конца, то есть вечные. Если бы все причины были преходящими и возникающими, то любое событие потребовало бы бесконечной цепи причин, уходящей в прошлое. Это привело бы к проблеме бесконечного регресса и сделало бы невозможным окончательное объяснение чего-либо. Чтобы избежать этого, должен существовать первый, нерожденный и неуничтожимый принцип.

Комментарий: 1. Критика бесконечного регресса и необходимость Первопричины. Данный пассаж является кульминацией аргументации, развиваемой Аристотелем throughout всей Метафизики (ср. особенно кн. II (α), гл. 2; кн. XII (Λ), гл. 6). Аристотель отвергает идею бесконечной цепи причин per se, поскольку она делает невозможным любое истинное объяснение (αἰτιολογία). Как отмечает Альберт Швеглер, для Аристотеля «бесконечный ряд причин, все члены которого преходящи, не может быть мыслим как нечто целое и законченное, а следовательно, не может и объяснить конечное и преходящее явление». Требуется «первый член ряда, который, будучи вечным, служит основой для всего последующего временного ряда явлений» (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 221–222).

2. Причина «не по совпадению» (οὐ κατὰ συμβεβηκός). Ключевым для понимания является различие между причиной per se (καθ» αὑτό) и причиной случайной (κατὰ συμβεβηκός). Бесконечный ряд преходящих причин был бы цепью случайных событий (например, человек стал строителем потому, что он ел пищу, а пища выросла потому, что шёл дождь, и т.д.). Такой ряд не может быть необходимой причиной для существования конкретной сущности или события здесь и сейчас. Необходима причина, сущность которой непосредственно направлена на вызываемое ею следствие. Такой причиной, по Аристотелю, является неподвижный перводвигатель и формальная причина — сущность (οὐσία) вещи. Дмитрий Бугай подчеркивает, что «аристотелевский аргумент от каузальности направлен на обнаружение именно сущностной, а не акцидентальной причинности, которая только и может придать миру необходимое единство и порядок» (Бугай Д. В. Аристотель и поздняя классика: проблемы онтологии. М., 2005. С. 134).

3. Отсутствие материи (οὐκ ἔχοντα ὕλην). Важнейшая характеристика вечных причин — их нематериальность. Материя (ὕλη) для Аристотеля есть принцип возможности (δυνάμει), возникновения и уничтожения. Следовательно, то, что лишено материи, является чистой действительностью (ἐνέργεια), актом, в котором нет никакой потенции к не-бытию, а потому такое начало вечно и неизменно. Алексей Лосев, комментируя это место, указывает, что здесь Аристотель готовит почву для учения о Уме-Перводвигателе: «Вечные причины… суть эйдосы, или, вернее, самотождественные и самосозерцающие эйдосы, лишенные всякой материи и потому вечные… Это — царство чистого смысла, чистой энергии, чистого ума» (Лосев А. Ф. Критика платонизма у Аристотеля // Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 469).

4. Контекст книги VI (E). Важно помнить, что книга VI является своего рода мостом между учением о сущем как сущем (кн. IV — VII) и теологическим учением о высшей сущности (кн. XII). В данной главе Аристотель отделяет First Philosophy от физики. Физика изучает сущее, которое обладает материей и способно к движению (а значит, к возникновению и уничтожению). Метафизика же, как первая философия, исследует первые, неподвижные и вечные причины. Как резюмирует У. Д. Росс (W.D. Ross), «глава 3 книги E утверждает, что если существуют неподвижные сущности, то наука о них будет первой философией… и именно эта наука является главной целью Аристотеля» (Ross W.D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford, 1924. P. 352).

2. Анализ причинной цепи: от будущего события к настоящему

Древнегреческий текст (по изданию Беккера):

Ἔσται ἢ οὔ; Ναί, ἐὰν ἄλλο γένηται καὶ τοῦτο ἔσται, ἐὰν ἄλλο γένηται. οὕτω δὴ ἀφαιρουμένοις ἐπὶ χρόνου τινος ὡρισμένου, ἔρχεταί ποτε ἐπὶ τὸ νῦν. ἀποθανεῖται οὖν ὁ ἄνθρωπος νοσήσας ἢ βιασθεῖς, ἐὰν ἐξέλθῃ ἐξελεύσεται δέ, ἐὰν διψήσῃ καὶ τοῦτο δ», ἐὰν ἄλλο τι γένηται, καὶ οὕτως ἔρχεται ἐπὶ τι τῶν νῦν ὄντων, ἢ ἐπὶ τι γεγονὸς ἤδη.

Русский перевод:

Будет [некое событие] или нет? Да, [будет], если произойдет другое; и это [другое] будет, если произойдет иное. Так, если отнимать [звенья цепи], [двигаясь] от некоторого ограниченного времени [в будущем], то в какой-то момент мы придем к настоящему моменту. Так, этот человек, например, умрет от болезни или насилия, если выйдет [на улицу]; а выйдет он, если захочет пить; и это [желание] [возникнет], если произойдет что-то еще; и таким образом мы приходим к чему-то из настоящего или к чему-то, что уже произошло.

Комментарий и анализ

Смысл/Проблема: Аристотель иллюстрирует тезис о необходимости нетварной причины, анализируя структуру причинной цепи во времени. Он прослеживает цепь условий от будущего события (смерти человека) назад, к настоящему моменту или прошлому. Он показывает, что если событие Y произойдет только при условии, что произошло X, а X произойдет только при условии W, и так далее, то, регрессируя во времени, мы неизбежно достигнем точки в настоящем или прошлом. Это демонстрирует, что будущее каузально детерминировано настоящим и прошлым, но также поднимает вопрос об основании всей цепи в целом.

Комментарий: 1. Логическая структура условия и временной регресс. Аристотель использует гипотетический силлогизм (если А, то Б), чтобы показать связь событий во времени. Цель этого мысленного эксперимента — продемонстрировать, что любое будущее событие не является изолированным, но укоренено в актуальной реальности настоящего. Как замечает У. Д. Росс, «этот аргумент призван показать, что будущее уже содержится в настоящем и прошлом в виде условных утверждений» (Ross W. D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford, 1924. P. 354). Мысленное движение назад по цепи условий приводит нас к некому актуально существующему факту («к чему-то из настоящего»), который служит отправной точкой для развертывания всей последующей цепи.

2. Связь с проблемой детерминизма. Данный анализ предвосхищает позднейшие споры о детерминизме. Аристотель, однако, не является строгим детерминистом в лапласовском смысле. Его цель — не доказать, что все предопределено, а показать, что для объяснения любого события требуется найти его необходимую причину (αἰτία), актуально существующую здесь и сейчас. Альберт Швеглер видит в этом аргументе подтверждение необходимости «имманентной причинности»: «Цепь условий… должна где-то начинаться; она должна иметь свой ultimum, свой последний, уже безусловный член в настоящем, который и является подлинной причиной» (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 223). Этот «безусловный член» — не просто первое событие в цепи, а действующая причина, чья деятельность актуальна.

3. Роль настоящего момента (τὸ νῦν). Ключевым понятием здесь является «настоящее» (τὸ νῦν), которое Аристотель в «Физике» определяет как границу между прошлым и будущим, момент актуального осуществления. Достижение в регрессе «настоящего» означает обнаружение точки, где потенциальная возможность (δυνάμει) становится действительностью (ἐνεργείᾳ). Дмитрий Бугай обращает внимание на онтологический статус настоящего: «Настоящий момент — это точка актуальности, в которой сходятся причинные цепи и из которой они исходят. Она является онтологическим основанием временного развертывания событий» (Бугай Д. В. Категория времени в философии Аристотеля. СПб., 2006. С. 98). Таким образом, аргумент подводит к выводу: объяснение мира требует признания актуально существующих, «сейчас» действующих причин.

4. Подготовка к учению о Перводвигателе. Этот анализ причинных цепей в чувственном мире, подверженном времени, служит контрастным фоном для последующего введения понятия вечной, неизменной причины. Цепи условных причин в подлунном мире сами по себе бесконечны и не могут быть самодостаточным объяснением. Они требуют наличия причины, которая сама не является условной, то есть существует с необходимостью и актуально всегда. Как пишет Алексей Лосев, «аристотелевский анализ причинности… показывает всю недостаточность только Becoming’а и только материи и… требует выхода в сферу чистого Ума, который… является вечной актуальностью и… конечной причиной всего мирового процесса» (Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 470).

Таким образом, данный анализ — не просто упражнение в логике, а важный шаг в аргументации: демонстрируя устройство причинных связей в преходящем мире, Аристотель одновременно показывает их недостаточность и подводит читателя к необходимости признать существование принципиально иного рода причинности — вечной и неизменной.

3. Доказательство необходимости в цепи причин

Древнегреческий текст (по изданию Беккера):

Οἷον αὐτὸ τὸ λεχθέν ἐὰν ἐξέλθῃ, ἀποθανεῖται καὶ ἐὰν διψήσῃ, ἐξελεύσεται καὶ ἐὰν ἀλμυρὸν φάγῃ, διψήσει. καὶ τοῦτο δὴ ἢ ἔστιν ἢ οὐκ ἔστιν ὥστ» ἀνάγκη ἀποθανεῖται ἢ οὐχὶ ἀποθανεῖται. καὶ εἰ μὲν πάλιν ἄλλο γένηται, ὁμοίως ὁ λόγος τοῦτο δ» ἐπὶ τὸ γεγονὸς ἤδη ἰέναι ἐστίν. ἀνάγκη ἄρα ἐξ ἀνάγκης γενέσθαι ὅπερ ἔσται, οἷον ζῆν ἢ ἀποθανεῖται τὸν θάνατον ἤδη γάρ τι γέγονεν, οἷον τὰ ἀντικείμενα ἐν τῇ ὕλῃ.

Русский перевод (с уточнением):

Возьмем, например, только что упомянутый случай: если он выйдет [на улицу], то умрет; и если возжаждет, то выйдет; и если съест соленое, то возжаждет. И это [т.е. поедание соленого] либо есть [актуальный факт], либо его нет; следовательно, с необходимостью [следует], умрет он или не умрет. И если опять-таки произойдет что-то другое [как причина], рассуждение будет подобным же; но это значит обратиться к тому, что уже произошло. Следовательно, необходимо, чтобы с необходимостью произошло всё, что произойдет в будущем, например, будет ли кто-то жить или умрет; ибо уже нечто произошло [и является актуальным], например, [наличие] противоположных начал в материи.

Комментарий и анализ

Смысл/Проблема: Здесь Аристотель делает ключевой вывод из предыдущего анализа: если в настоящем или прошлом уже актуально существует причина (например, человек уже съел соленую пищу), то вся вытекающая из нее цепь событий (жажда, выход на улицу, встреча с опасностью, смерть) становится необходимой. Прошлое и настоящее, будучи актуальными и неизменными, с необходимостью детерминируют будущее. Иначе пришлось бы отрицать сам принцип причинности. Однако этот вывод ставит сложнейшую проблему фатализма и свободы воли.

Комментарий: 1. Актуальность прошлого и логическая необходимость. Сердцевина аргумента — в онтологическом статусе прошлого. То, что уже произошло (τὸ γεγονὸς ἤδη), актуально и неизменно. Если актуальный факт А (человек съел соленое) является достаточным условием для события Б (смерть), то Б логически необходимо. Как поясняет У. Д. Росс, «прошлое неизменно; следовательно, если прошлое таково, что из него с необходимостью вытекает некое будущее событие, то и это будущее событие неизбежно» (Ross W. D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford, 1924. P. 355). Это не физический, а логический детерминизм, вытекающий из закона исключенного третьего («это либо есть, либо нет»).

2. Проблема фатализма и её разрешение у Аристотеля. Данный пассаж из «Метафизики» часто сопоставляют с более известным обсуждением проблемы «морского сражения» в трактате «Об истолковании» (гл. 9). Аргумент, представленный здесь, кажется, ведет к жесткому фатализму: всё будущее предопределено уже свершившимися событиями. Однако Альберт Швеглер предостерегает от такого упрощенного толкования. Он указывает, что Аристотель здесь анализирует абстрактную структуру причинности, а не утверждает, что все события фактически предопределены. Речь идет о том, что если вся цепь причин дана, то и следствие необходимо. Но в реальности многие цепи являются лишь возможными (δυνάμει), а не актуальными (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 224—225). Необходимость следования действует только при актуализации всей цепи причин.

3. Роль материи и возможности. Важнейшую роль в смягчении фаталистического вывода играет ссылка Аристотеля на «противоположные начала в материи» (τὰ ἀντικείμενα ἐν τῇ ὕλῃ). Материя (ὕλη) есть принцип возможности (δυνάμει), а значит, и случайности. Один и тот же кусок меди может стать и статуей, и котлом. Человек, съевший соленое, с необходимостью захочет пить, но то, куда он пойдет пить и что с ним случится по дороге, зависит от множества случайных обстоятельств и его собственного выбора. Алексей Лосев подчеркивает, что «аристотелевский детерминизм… отнюдь не фатализм, потому что материя вносит момент случайности, а значит, и возможность иного течения событий» (Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 473). Будущее необходимо лишь в общем виде (человек смертен), но не в своих конкретных модусах.

4. Онтологический итог: необходимость вечной причины. Этот анализ причинной необходимости в временном мире служит конечной цели — обоснованию необходимости существования вечной причины. Цепи условных причин в мире становления, даже будучи необходимыми в своем актуальном развертывании, сами по себе contingent (случайны) в своем существовании. Они могли бы и не быть. Их необходимость — производная. Поэтому, чтобы избежать бесконечного регресса и дать ultimate объяснение миру, 必须 признать причину, которая необходима сама по себе (ἁπλῶς), чье бытие не зависит ни от каких предшествующих условий. Как резюмирует Дмитрий Бугай, «доказательство необходимости в цепи преходящих причин является для Аристотеля обратной стороной доказательства необходимости существования причины нетленной, то есть полностью актуальной и лишенной материи» (Бугай Д. В. Аристотель и поздняя классика: проблемы онтологии. М., 2005. С. 140).

Таким образом, данный раздел не столько утверждает фатализм, сколько демонстрирует мощь принципа причинности, который, будучи последовательно применен к миру становления, с логической неизбежностью указывает за его пределы — на существование необходимого, вечного и неподвижного Первоначала.

4. Ограничение необходимости и введение случайности

Древнегреческий текст (по изданию Беккера):

…οἷον ἀποθανεῖν ζῴου καὶ γὰρ ἤδη γέγονεν, εἴπερ ἔστιν ἐναντίωσίς τις ἐν τῷ σώματι, οἷον νόσος καὶ βία. ἀλλ» εἰ ἀποθανεῖται νόσῳ ἢ βίᾳ, οὔπω ἀνάγκη, ἐὰν μὴ ἄλλο τι ᾖ. καὶ δῆλον ὅτι μέχρι τινὸς ἡ ἀναγωγὴ ἔσται, ἐπὶ δὲ τούτου στήσεται. ὥστε ἡ ἀρχὴ ἡ τοῦ μὴ δι» ἃ τυγχάνει οὖσα, αὕτη ἔσται τῶν κατὰ συμβεβηκὸς αἰτίων…

Русский перевод (с уточнением):

…например, [необходима] смерть живого существа; ибо [этот факт] уже имеет место, раз уж [в его теле] есть некое противоборство [противоположностей], например, [между здоровьем и] болезнью или [жизнью и] насилием. Но умрет ли он от болезни или от насилия — это еще не необходимо, если не произойдет чего-то еще. И ясно, что движение вспять [к причинам] будет происходить до некоего [предела], и на этом [пределе] оно остановится. Следовательно, начало, которое само существует не ради чего-то [определенного], это и будет начало причин, [действующих] по совпадению…

Комментарий и анализ

Смысл/Проблема: Это кульминационный поворот в рассуждении. Аристотель проводит crucial distinction между двумя типами необходимости. Общий факт (то, что смертен) необходим в силу самой его природы (формальной причины). Но конкретный способ реализации этого общего факта (как и когда именно он умрет) не необходим. Необходимость действует лишь до определенного уровня общности. В точке, где цепь необходимых причин, связанных с сущностью, заканчивается («остановиться»), начинается область случайного (акцидентального). Конкретная причина смерти (встретил ли он разбойника или простудился) случайна по отношению к его сущности как смертного существа.

Комментарий: 1. Различение необходимости «самой по себе» (καθ» αὑτό) и «по совпадению» (κατὰ συμβεβηκός). Аристотель проводит фундаментальную границу. Смерть как таковая необходима для любого смертного существа (ζῷον) в силу его формальной природы, включающей в себя материю — принцип противоположностей (ἐναντίωσίς τις ἐν τῷ σώματι). Это необходимость per se. Однако конкретный модус смерти — это акциденция, событие, которое может произойти, а может и не произойти по отношению к данной сущности. Как поясняет У. Д. Росс, «Аристотель не отрицает необходимость в природе; он отрицает, что все события необходимы. Необходимы только те события, которые вытекают из формы или сущности вещи» (Ross W. D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford, 1924. P. 356). Случайность возникает на стыке различных необходимых причинных рядов.

2. «Остановка» (στήσεται) регресса и начало случайного. Утверждение, что регресс к причинам «остановится» на неком пределе, — ключевое. Это не остановка из-за нашего незнания, а онтологический предел. Мы доходим до точки, где дальнейший вопрос «почему?» теряет свой смысл относительно сущности вещи. Почему этот человек вообще смертен? — Потому что он человек (имеет такую форму и материю). Почему он умер именно сегодня и от ножа? — Потому что он вышел на улицу и встретил разбойника (столкновение двух независимых причинных рядов: его желания прогуляться и намерения разбойника грабить). Альберт Швеглер видит здесь «границу, положенную для необходимости… За этой границей, простирается бесконечное поле случайного, которое не подчиняется никакому окончательному объяснению» (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 226). Это и есть «начало причин по совпадению».

3. Онтологический статус случайного. Случайное (τὸ συμβεβηκός) для Аристотеля — не иллюзия, а реальный аспект бытия, проистекающий из материи как принципа неопределенности и множественности. Оно необъяснимо и непредсказуемо в своей единичности, так как не имеет собственной конечной причины. Алексей Лосев подчеркивает, что «аристотелевское случайное есть результат пересечения двух или более каузальных series, каждый из которых необходим сам по себе… Случайность поэтому не есть отрицание причинности, но есть результат наложения причинностей» (Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. С. 478). Это не «беспричинность», а встреча причин, не связанных общей целью.

4. Связь с общей темой книги: демаркация физики и метафизики. Этот анализ имеет прямое отношение к главной задаче книги VI — разграничить сферы физики и первой философии. Физика изучает сущее, которое имеет «начало движения и покоя в самом себе», то есть сущее, чье бытие включает материю, становление, chance и necessity. Метафизика же ищет первые причины, которые существуют с необходимостью самой по себе и не содержат в себе никакой случайности. Как заключает Дмитрий Бугай, «проводя различие между необходимостью сущностной и необходимостью акцидентальной, Аристотель… очищает поле для исследования собственно метафизических, вечных и неизменных причин, которые и являются предметом первой философии» (Бугай Д. В. Аристотель и поздняя классика: проблемы онтологии. М., 2005. С. 145).

Таким образом, этот пассаж не отрицает предыдущие выводы о необходимости, а ограничивает их сферу действия, создавая полную и сложную картину мира: в нем есть необходимость, проистекающая из сущностей, и есть случайность, проистекающая из материи. И то, и другое требует для своего окончательного объяснения выхода к принципиально иному уровню реальности — к чистому акту, лишенному материи и, следовательно, всякой потенциальности к случайному.

5. Вопрос о конечной причине случайности

Древнегреческий текст (по изданию Беккера):

…καὶ διὰ τίνα αἰτίαν ἐγένετο. ἀλλ» εἰς τίνα ἀρχὴν καὶ εἰς ποίαν αἰτίαν ἀνάγειν δεῖ τὰ κατὰ συμβεβηκὸς αἴτια, πότερον εἰς ὕλην ἢ εἰς τὸ οὗ ἕνεκα ἢ εἰς τὸ κινῆσαν, σκεπτέον μάλιστα.

Русский перевод (с уточнением):

…а также [выяснить], по какой причине [случайное] произошло. Но к какому первоначалу и к какой причине следует возводить эти случайные причины — к материи ли, к цели ли, или к движущему [началу] — это должно быть рассмотрено преимущественным образом.

Комментарий и анализ

Смысл/Проблема: В заключение Аристотель формулирует центральный вопрос, вытекающий из всего предыдущего анализа: если у случайных событий тоже есть причины (пусть и акцидентальные), то к какому из четырех типов причин (материальная, формальная, действующая, целевая) их следует в конечном счете возводить? Он не дает окончательного ответа здесь, а лишь намечает программу для дальнейшего исследования, указывая, однако, на главного «кандидата» — материю как принцип неопределенности и возможность иного. Этот вопрос подводит итог всей главы, связывая проблему случайности с фундаментальными принципами его метафизики.

Комментарий: 1. Случайность как объект метафизического исследования. Сам факт постановки этого вопроса в рамках «первой философии» глубоко значим. Аристотель не отмахивается от случайного как от чего-то несущественного. Напротив, он утверждает, что для полной картины реальности метафизика должна дать отчет и о природе случайного. Как отмечает У. Д. Росс, «этот вопрос… показывает, что Аристотель считает проблему случайности достойной серьезного метафизического анализа, а не просто эпифеноменом нашего незнания» (Ross W. D. Aristotle’s Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. Vol. I. Oxford, 1924. P. 357). Случайность — это не отсутствие причин, а особый вид причинности.

2. Анализ «кандидатов» на роль конечной причины случайного.

· Материя (ὕλη): Это наиболее очевидный кандидат. Материя, будучи principium individuationis (началом индивидуации) и потенцией (δυνάμει) к принятию противоположных форм, является источником неопределенности и, следовательно, возможной основой для случайности. Альберт Швеглер прямо утверждает: «Корень случайности… лежит в материи. Именно неопределенность материи, ее способность принимать ту или иную форму, делает возможным отклонение от строгой необходимости» (Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Tübingen, 1847. Bd. III. S. 227).

· Движущая причина (τὸ κινῆσαν): Случайное событие часто является результатом пересечения двух независимых причинных цепей, каждая из которых имеет свое собственное движущее начало (например, желание человека прогуляться и намерение разбойника грабить). Таким образом, случайность можно возвести к множественности действующих причин в мире.

· Цель (τὸ οὗ ἕνεκα): Это наименее очевидный кандидат, так как случайное по определению не имеет собственной цели. Однако можно рассмотреть его в контексте провидения или общей телеологии природы: то, что случайно для индивида (гибель корабля в шторме), может быть необходимым для более широкого круга явлений (очищение моря от старых судов). Но сам Аристотель вряд ли развивал эту линию.