Бесплатный фрагмент - Месть по правилам

Глава 1: Тишина за стеклом

Солнце, ленивое и золотое, разливалось по просторной гостиной, превращая частицы пыли в воздухе в крошечные бриллианты. Оно скользило по глянцевой поверхности дизайнерского столика, по корешкам книг, расставленным не по алфавиту, а по цвету, по безупречно гладкому шелку диванных подушек. Эта комната с панорамным видом на застывшую в вечернем свете Москву была не просто жилым пространством. Это была витрина. Витрина успеха, вкуса и идеальной жизни знаменитого писателя Льва Сокольского.

Сам Лев, откинувшись в глубоком кресле из белой кожи, был центральным экспонатом этой витрины. Он был обаятелен, как и положено человеку его профессии, и говорил с той артистичной ленцой, которая так завораживала молодых журналисток вроде Ксении, сидевшей напротив. Она ловила каждое его слово, ее диктофон на столике казался живым существом, жадно впитывающим откровения гения.

— Вдохновение… — Лев сделал паузу, проведя рукой по волосам, жест, отточенный перед зеркалом. — Это не бабочка, которая садится на плечо. Это зверь, которого нужно выследить, загнать. И для этой охоты нужна абсолютная тишина. Вакуум.

Именно в этот момент в гостиную бесшумно вошла Элеонора. На подносе из темного дерева она несла две фарфоровые чашки с дымящимся кофе и тарелочку с миндальным печеньем, которое испекла этим утром. Она двигалась с той плавной грацией, что приходит с годами привычки — не привлекать к себе внимания, быть полезной, но невидимой.

Ксения одарила ее быстрой, вежливой, но по сути пустой улыбкой и тут же вернулась к своему идолу. Молчаливый фотограф, до этого дремавший в углу, оживился, сделал несколько снимков Льва в его задумчивой позе, а затем попросил:

— А можно вас вместе? Госпожа Сокольская, встаньте, пожалуйста, за креслом. Да, положите руку мужу на плечо… Отлично!

Эля подчинилась. Ее пальцы коснулись дорогой ткани пиджака Льва. Она улыбнулась в объектив, и в этот момент муж накрыл ее руку своей и произнес, глядя на журналистку:

— Без Элеоноры я бы не справился. Она — мой тихий гений, мой первый и самый строгий критик. Она создает ту самую тишину, в которой рождаются мои миры.

Слова, красивые и гладкие, как речная галька. Слова для обложки глянцевого журнала. Эля слышала их уже в десятый раз, и они давно потеряли для нее всякий смысл.

Она забрала поднос и удалилась на кухню, отделенную от гостиной раздвижной стеклянной стеной. Поставив чашки в раковину, она замерла. Отсюда, через толстое, звуконепроницаемое стекло, интервью выглядело как немое кино. Лев жестикулировал, улыбался, хмурился — вся палитра эмоций великого творца. Он был так поглощен своей игрой, своим отражением в восхищенных глазах журналистки, что не замечал ничего вокруг. Эля смотрела на него не как жена. Она смотрела на него как энтомолог на редкий экземпляр насекомого под стеклом. С холодным, беспристрастным любопытством. И в этой тишине за стеклом она чувствовала себя оглушительно одинокой и странно свободной.

Когда за гостями закрылась дверь, позолота с витрины осыпалась в один миг. Лев с раздражением ослабил узел галстука, и его лицо из одухотворенного превратилось в усталое и брезгливое.

— Какая бестолковая девица, — бросил он в пустоту. — Но для обложки сойдет.

Он прошел мимо Эли, не удостоив ее взглядом, и швырнул на диван свой тяжелый портфель из крокодиловой кожи.

— Что на ужин? Надеюсь, не твои эксперименты, я устал.

— Греческий салат и запеченная дорада, — ровным голосом ответила Эля.

— Сойдет, — буркнул Лев и скрылся в своем кабинете, чтобы «отдохнуть и прийти в себя».

Портфель остался лежать на диване. Темный, чужеродный предмет на светлом шелке. Эля медленно подошла к нему. Она не решалась прикоснуться. Ложь, как она давно поняла, имеет физические свойства. У нее есть вес, текстура, даже запах. И этот портфель казался ей невыносимо тяжелым, он словно продавливал собой не только диван, но и весь воздух в комнате.

Ее пальцы нашли холодные позолоченные замки. Щелчок. Еще один. Звуки прозвучали в тишине гостиной как выстрелы.

Внутри, поверх аккуратных стопок бумаг, лежал плотный конверт из дизайнерского картона с тисненым логотипом ювелирного бутика, в который они со Львом никогда не заходили. Руки не дрожали. Она достала его. Внутри был не чек. Хуже. Там был счет и прикрепленный к нему эскиз браслета из белого золота, тонкого и изящного. Рука ювелира уверенно вывела на эскизе карандашную строку для гравировки, которую должен был утвердить заказчик.

«Моей А. Вечно твой».

А. Алина. Их литературный агент. Последний кусочек мозаики, который Эля отказывалась ставить на место, с оглушительным скрежетом встал в пазы.

На ее лице не дрогнул ни один мускул. Ни слезинки, ни вздоха. Только холод, затопивший ее изнутри, вымораживающий все чувства, кроме одного — кристальной, абсолютной ясности.

Она аккуратно, выверенным движением вложила эскиз обратно в конверт, конверт — в портфель. Защелкнула замки. Отнесла тяжелый портфель к двери кабинета и беззвучно поставила его на пол. Словно он там и стоял.

Потом она вернулась на кухню, взяла с магнитной доски самый большой нож-шеф и положила на доску огурец.

Лезвие из дамасской стали опустилось вниз.

Раз.

Удар был точным и глухим.

Два.

Идеально ровные кружочки ложились на доску.

Три.

Ритм был спокоен. Беспощаден. Идеален.

Глава 2: Цена вдохновения

Ночь не принесла забвения. Эля лежала на своей половине огромной кровати, не двигаясь, и смотрела в темноту. Рядом, отгородившись от нее стеной глубокого, ровного дыхания, спал Лев. Он был спокоен. Он всегда был спокоен. Эля закрыла глаза, но перед внутренним взором тут же возникла тонкая карандашная вязь на эскизе: «Моей А. Вечно твой».

Боль, которой она ждала, не пришла. Вместо нее было другое чувство — опустошающее, холодное, похожее на то, как сквозняк гуляет по пустому, разграбленному дому. У нее отняли нечто большее, чем верность мужа. У нее отняли иллюзию совместности, вырвали из прошлого двадцать пять лет жизни, обесценив их одним росчерком на эскизе.

Она выскользнула из-под одеяла, стараясь не издать ни звука. Шёлковый халат показался холодным, как вода. На цыпочках она прошла по коридору мимо кабинета Льва, где рождались «его» миры, и вошла в свою маленькую комнату, которую муж снисходительно называл «светелкой». Здесь пахло книгами, сухими травами и остывшим чаем. Здесь была ее территория. Ее убежище.

На столе, освещенная бледным светом луны, лежала рукопись. Триста страниц, исписанных ее душой. История ее бабушки, ее семьи, ее корней. История силы, выжившей вопреки всему. Три года она писала ее урывками, по ночам, пока Лев был в командировках или спал. Это была ее тайна. Ее единственное настоящее сокровище.

Эля села в кресло и положила ладони на стопку бумаги, ощущая ее плотность, ее жизнь. И тут ее пронзило осознание, острое и страшное, как ледяной осколок в сердце. Она не просто была предана. Ее стирали. Словно ластиком, стирали ее личность, ее прошлое, ее талант, чтобы на чистом месте написать чужое имя. Она живо представила, как Лев будет стоять на презентации, с бокалом шампанского в руке, и рассказывать журналистам о том, как он, ночами не смыкая глаз, выстрадал ее строки. Как Алина, поблескивая на запястье браслетом из белого золота, будет заключать контракты на перевод ее боли на другие языки.

Она просидела так до рассвета. Когда первый робкий луч солнца коснулся страниц, она закрыла рукопись. Прощание окончено. Теперь нужно было действовать.

***

— Доброе утро, милая, — Лев вошел на кухню бодрый, выспавшийся и пахнущий дорогим парфюмом. Он привычно чмокнул ее в щеку, не заметив, как она слегка напряглась. Его поцелуи давно стали ритуалом, лишенным всякого смысла.

Налив себе кофе, он уселся за стол и погрузился в планшет.

— Как спалось? — спросил он, не отрывая глаз от экрана.

— Хорошо, — ответила Эля. Ложь давалась ей так же легко, как дыхание. Она прожила в ней слишком много лет.

— Кстати, о романе, — сказал он между глотком кофе и пролистыванием новостной ленты. — Ты почти закончила вычитку? Алина торопит, у издательства горят сроки. Нужно сдавать на следующей неделе.

Он не просил. Он сообщал. Снисходительность хозяина, напоминающего прислуге о ее обязанностях.

Эля поставила свою чашку на стол. Звук фарфора о мраморную столешницу прозвучал необычно резко. Она посмотрела прямо на мужа.

— Я еще не закончила.

Лев оторвался от планшета. В его глазах промелькнуло удивление, тут же сменившееся легким раздражением.

— В смысле? Что там еще делать? Текст готов, осталось выловить блох.

— Финал, — сказала Эля ровным, безжизненным голосом. — Мне не нравится финал. Он… фальшивый.

Она говорила о книге, но смотрела ему в глаза. Он, конечно, ничего не понял.

— Эля, не начинай, — поморщился он. — Финал отличный, мы же его сто раз обсуждали. Сейчас не время для твоих творческих поисков.

Разговор оборвал телефонный звонок. Лев посмотрел на экран, и его лицо мгновенно изменилось. Деловая маска слетела, и на мгновение проступило что-то теплое, интимное. «Алина».

Он встал и отошел к окну, повернувшись к Эле спиной.

— Да, котенок… — проворковал он в трубку. — Да, я помню… — Он прикрыл микрофон ладонью и бросил Эле через плечо: — Я выйду на площадку, здесь связь барахлит.

Дверь за ним закрылась, но не до конца. Замок не щелкнул. Возможно, по неосторожности. А возможно, потому, что Эля, проходя мимо, успела незаметно нажать на кнопку блокировки язычка. Прижавшись ухом к холодному дереву, она замерла.

Теперь она слышала все. Каждое слово, произнесенное его настоящим, непарадным голосом.

— Да не волнуйся, старуха почти закончила. Что-то там заартачилась с финалом, но я ее дожму, не первый раз. Еще пара правок, и наш шедевр улетит в издательство. С аванса купим ту квартирку с видом на реку, как ты и хотела. Да, твой браслет уже готов, заберу сегодня вечером…

Он засмеялся в ответ на что-то, сказанное на том конце провода.

— Люблю тебя. Жди.

Эля отступила от двери за долю секунды до того, как она открылась. Лев вошел на кухню, снова надев маску деловитого мужа.

— Так, на чем мы остановились? Ах да, финал. Слушай, давай сегодня вечером сядем и пройдемся по нему. У меня есть пара идей, как его усилить.

Он посмотрел на нее и, кажется, впервые за утро по-настоящему ее увидел. Что-то в ее лице, в ее пугающей неподвижности заставило его насторожиться.

— Что-то не так?

Эля медленно покачала головой. И впервые за утро улыбнулась. Улыбка вышла странной, похожей на тонкую трещину на льду.

— Нет. Все так. Ты прав. Сегодня вечером мы все решим с финалом.

Глава 3: Первое правило

Вернувшись в свою «светелку», Эля не села за стол. Первым делом она подошла к двери, ее рука уверенно нашла старый латунный ключ, который всегда торчал в замке просто для красоты. Она повернула его. Раз. Два. Глухие, тяжелые щелчки прозвучали в тишине комнаты как удары судейского молотка. Приговор. Дверь, которая десятилетиями была лишь условностью, вежливым намеком на личное пространство, впервые стала границей. Непреодолимой.

Она прислонилась к прохладному дереву спиной и закрыла глаза. Ни слез. Ни крика, застрявшего в горле. Ничего из того, что она видела в кино. Вместо этого внутри, в самой ее сердцевине, начало зарождаться нечто иное. Тяжелое, холодное и текучее, как ртуть. Это была решимость. Она заполнила пустоту, оставленную разграбленной верой, и придала ее хрупкому телу вес и устойчивость.

Ее взгляд упал на книжный шкаф. На верхней полке, среди альбомов по искусству, пылился толстый ежедневник в переплете из темно-вишневой кожи. Подарок самой себе на окончание университета. Тогда она была полна надежд, видела себя автором, а не тенью автора. Она достала его. Страницы пахли несбывшимися мечтами.

Эля села за стол, раскрыла ежедневник на первой девственно чистой странице. Взяла свою старую перьевую ручку, ту самую, которой писала наброски к бабушкиному роману. Перо царапнуло бумагу, оставляя за собой четкую, черную, как ночь, линию. Наверху страницы она вывела заголовок, каждое слово — как ступенька вниз, в холодный подвал, где куются планы мести:

«Правила Игры».

Она замерла, глядя в окно. Хаос в ее голове уступал место ледяному, математически точному порядку. Мысли больше не метались, а выстраивались в колонны, готовые к бою. Она обмакнула перо в чернильницу.

«1. Никогда не показывай врагу свои истинные эмоции. Спокойствие — твой щит и твое главное оружие».

Это — фундамент. Основа всего. Она должна была стать лучшей актрисой театра одного зрителя. Ее дом становился сценой, а жизнь — пьесой, где она играла роль любящей, покорной, слегка недалекой музы.

Она отложила ручку и включила ноутбук. Ее пальцы легко пробежали по клавишам, вводя пароль от почты Льва. Он был банален до смешного — дата их свадьбы. Он никогда не менял его, будучи абсолютно уверенным в ее аполитичности к цифровому миру. Эля искала не любовные письма. Это было бы слишком мелко, слишком предсказуемо. Она искала его истинное к ней отношение. Его трезвую, безжалостную оценку.

Она нашла ее в папке «Черновики». Письмо самому себе. Тезисы для какого-то старого интервью, которое он так и не дал. Сухой, почти протокольный текст, в котором он анализировал составляющие своего успеха. И среди них была она.

«Э. — идеальный первый редактор. Врожденная грамотность, чувство стиля. Но полное отсутствие амбиций и творческой жилки. Она — прекрасный обработчик сырья, но не генератор идей».

И ниже, контрольный выстрел:

«Надежный тыл. Позволяет полностью сконцентрироваться на работе, взяв на себя быт. Не требует много внимания, самодостаточна в своем маленьком мирке. Идеальный партнер для творческого человека».

Не просто обидные слова. Это был вердикт, вынесенный много лет назад. Она не была для него женщиной, личностью, партнером. Она была функцией. Удобным, безотказным инструментом. И в этом приговоре крылось ее главное преимущество. Он был слеп. Он не видел ее. А значит, он никогда не будет ждать удара оттуда, где, по его мнению, была лишь пустота.

Эля сделала скриншот, сохранила файл на крошечную флешку и спрятала ее в выдолбленном тайнике старого томика стихов. Это было ее первое вещественное доказательство. Ее первый патрон в обойме.

Она закрыла его почту, почистила историю браузера. Встала и подошла к двери. Вдох. Выдох. Маска на месте. Она повернула ключ, открывая границу.

Лев уже стоял в коридоре, его шаги по паркету выдавали нетерпение.

— Эля, ты что, заперлась? Что происходит?

Она посмотрела на него с легкой, виноватой улыбкой.