Бесплатный фрагмент - Мертвецы рассказывают сказки

Мальчик, который узнал…

Мороженое таяло предательски быстро, и Артёму приходилось то и дело поднимать стаканчик и присасываться к небольшой дырочке на его дне, чтобы не дать холодному лакомству сбежать — в лучшем случае на пальцы, делая их до невозможности липкими, в худшем — прямиком на одежду, что могло привести к очередной взбучке от матери.

Стояла середина июня, а температура на улице уже поднялась к тридцати градусам по Цельсию, и поэтому Артём вместе со своими друзьями прятался в парке, в тени деревьев. Их школьные каникулы начались пару недель назад, и большая часть одноклассников уже разъехалась: кто по лагерям, кто по деревням, дабы наслаждаться всеми прелестями летнего отдыха.

В их распоряжении были речки, пруды, озёра, а у кого-то даже и море, чтобы во время такой хорошей погоды беззаботно купаться, загорать и снова купаться. Заниматься в такую пору чем-то ещё даже не могло прийти в голову.

Но у оставшихся проводить своё лето в бетонно-асфальтовых лабиринтах детей таких возможностей почти не было. И оттого спасаться им приходилось в силу возможностей: тенью, мороженым и ледяной газировкой. Конечно, последние два пункта могли стать причиной ангины, о чем их не раз предупреждали взрослые, но кого это волнует в такую-то жару?

— Чем займёмся сегодня? — спросила Алина ни у кого-то конкретно, но у всех сразу, и самой себя, в том числе.

Она уже успела приговорить своё шоколадное эскимо и принялась за чипсы со вкусом сметаны и лука, запивая их напитком, некогда содержащим вещество, выделяемое из растений, что исторически жевали коренные жители западного побережья Южной Америки.

— А есть идеи? — отозвался Лёша, единственный сидевший не под деревом, а на нём: на первой ветке, растущей не так уж высоко от земли, чтобы на неё можно было без труда забраться, но и достаточно толстой, для того чтобы удобно расположиться на ней в позе ленивца.

— Пойдёмте по больнице полазаем, что ли, — предложил Артём, доедая свой сливочный стаканчик.

— Да что там делать? — подал голос Стас, который вообще почти что лежал, облокотившись головой о дерево и практически полностью надвинув кепку на своё лицо.

— Можно в прятки поиграть, — поддержала предложение Ксюша, вставая и отряхивая свои шорты. — Делать всё равно — не-че-го!

Друзья переглянулись и согласились.

Больница, про которую говорили ребята, была заброшенным девятиэтажным зданием на окраине парка, в котором они сейчас и находились. Когда-то по планам это здание действительно должно было стать больницей, но что-то пошло не так, и теперь это был просто серо-бетонный скелет, возвышающийся над местной зелёной окрестностью.

Такие заброшенки всегда привлекают внимание юного поколения. Для тех, кто помладше, — это интересная локация для игр, где можно носиться, орать и не мешать взрослым. Тем, кто постарше, — хорошее место, где можно выпить, покурить и изрисовать стены, да так, чтобы в процессе этих непотребств внезапно не помешали взрослые. Ну а бывает и так, что в подобных местах обитают и взрослые. Но они, к сожалению, вынуждены не сильно от хорошей жизни находить себе подобную крышу над головой.

В этой же больнице постоянно «прописанных» бомжей не наблюдалось. Мог переночевать один-другой залётный, да не более того. Потому в основном и выступала она как игровая площадка для юной поросли.

— Надо тогда обговорить все правила, — уже на подступах к зданию сказал Стас. — Во-первых, на верхние этажи я лезть боюсь, поэтому предлагаю выше пятого не прятаться…

— Труси-и-ишка! — тут же, перебив, поддразнила его Алина.

Но, по правде говоря, она сама побаивалась высоты, и потому на самом деле предложения Стаса всецело поддерживала.

Он же в ответ состроил ей многозначительную гримасу.

— Откуда тогда считать будем? — поинтересовался Артём.

— Наверное, у центральной лестницы на втором? — выдвинула своё предложение Ксюша.

За неимением альтернативных идей оно и было принято за оптимальное.

Друзья зашли в больницу с того места, которое должно было быть центральным входом, и замерли, прислушиваясь. Вообще, в такое время здесь вряд ли кого можно было встретить. Старшие приходили позже, и если не жгли костёр где-нибудь на первом этаже, то, как правило, сидели на крыше. Не то чтобы они представляли прямо-таки серьёзную опасность, но порой, со скуки, они могли погонять мелкотню и немного поиздеваться над ней. Поэтому по возможности с ними лишний раз лучше было не пересекаться.

Не услышав присутствия кого бы то ни было, кроме себя, ребятки спокойно поднялись на второй этаж, откуда и было решено начать игру.

— Как воду выбираем, на камень-ножницы? — поинтересовался в предвкушении Артём.

Он не просто так предложил пойти именно сюда, предполагая, чем, скорей всего, они станут заниматься.

Несмотря на то, что здание несостоявшейся больницы было достаточно большим, оно при этом оставалось весьма пустынным — укромных уголков здесь особо-то и не было. И все прятки, главным образом, сводились к тому, кто быстрее добежит до старта — водивший или обнаруженный им игрок. Главная тактика заключалась в том, чтобы в момент вашего обнаружения оказаться ближе к месту отсчёта, чем вода, ну и, конечно же, со всех сил «надавать на газ», чтобы только пятки сверкали.

Артём, как правило, не был хорош в подобных играх. Он не отличался задатками будущего спринтера и частенько проигрывал. Даже тогда, когда вроде бы и не должен был. Но сегодня у него был план: секретное место, которое ему удалось обнаружить втайне от других. И если всё пройдёт как задумано — его даже не смогут найти!

— Да, давайте так.

Алина сошлась в битве со Стасом и одержала победу ножницами против его бумаги. Ксюша с Артёмом сперва оба выбрали камни; на втором заходе Ксения решила сделать ставку на ножницы, посчитав, что её друг не будет два раза подряд выбирать камень, и что её ждёт либо победа, либо ничья. В этом и был просчёт: выбросив камень второй раз подряд, Артём взял верх.

Так как ребят было пятеро, Алексею предстояла схватка с уже проигравшими, предоставляя им шанс избежать участи быть водой. Раунд, состоявшийся между Ксюшей и Стасом, оказался за последним, и потому Лёше предстояло разыграть позицию водящего со своей подругой.

В первый заход оба выбросили ножницы. Ксюша прищурилась: сегодня ей уже доводилось быть в похожей ситуации. Так какой ей стоит сделать выбор, чтобы на этот раз не оказаться проигравшей? Она решила рискнуть и вновь выбрала ножницы. Но, как оказалось, что Лёша сделал абсолютно то же самое!

Теперь они оба буравили друг друга взглядом, как бы пытаясь понять, что творится в голове у оппонента и какой следующий шаг он предпримет. Напряжение нарастало. Ни один не хотел уступать другому. Это было дело принципа! Дело чести!

Но, разумеется, не всерьёз, а в дружескую шутку. В том-то и прелесть детских забав, что в них можно гиперболизировать самые простые вещи, чтобы сделать их более увлекательными.

Их руки со сжатыми на изготовку кулаками поднялись во взмахе один раз, затем второй и, наконец, на третий…!

Лёша продолжал крепко сжимать свой кулак, в то время как ладонь Ксении была раскрыта, символизируя бумагу. Победитель был определён.

Алексею оставалось лишь вздохнуть, отвернуться к стене и начать свой отсчёт.

План Артёма был прост — пару конов он сыграет, как обычно, а уже затем воспользуется своим припрятанным в рукаве тузом. Главное самому было не успеть за это время стать водящим, потому как на данной должности он мог и подзадержаться.

Но судьба к нему сегодня была благосклонна, и он успешно избегал данной участи.

К четвёртому раунду водящей стала Алина, и это было подходящее время для воплощения задуманного.

Она стояла, прижавшись головой к предплечью своей руки, облокотившуюся на стену, и громко вела отсчёт. Артём выждал, когда его друзья потеряются из виду, и аккуратными шагами, стараясь не издавать лишнего шума, направился в сторону своего секретного места.

Оно находилось на первом этаже, у западной лестницы, прямиком напротив галереи центрального коридора. Это расположение позволяло не только укрыться от глаз водящего, но ещё и удобно вести наблюдение. Лестничный пролёт, ведущий в подвал, в том месте обвалился, открыв тем самым небольшую нишу между полом первого этажа и потолком подвальных помещений.

Скорей всего, в изначальной планировке подобная полость имела какое-то своё техническое предназначение, но, разделив судьбу всего строения в целом, так и осталась нереализованной.

Подойдя к этому месту, Артём присел на корточки, спиной к обвалившейся лестнице, и опёрся на руки. Ему было необходимо, удерживая на них свой вес, сперва завести ноги в пустое пространство под ним, а затем уже и занырнуть туда целиком. О чём он позаботился заблаговременно — так это устроить там себе настил из старых картонных коробок. Лежать на холодной бетонной плите, даже в такую жару, сомнительное удовольствие, а так он мог наслаждаться своим укрытием в полном комфорте.

Будь Артём чуть старше или плотнее, ему б уже не удалось воспользоваться этим местом, но, будучи субтильным двенадцатилетним мальчонкой, он как раз аккурат мог разместиться в этой нише. Был ли его этот ход честным с точки зрения игры, как вопрос, оставался открытым. Прятаться можно было с первого по пятый этаж, и, по его мнению, он оговорённую зону не покидал. А чтобы его друзья могли это оспорить, им для начала требовалось его найти. Таковым являлся его коварный план. На что только не пойдёшь ради победы.

Устроившись поудобнее, Артём положил голову на сложенные перед собой руки, как на подушку, и стал наблюдать.

— Артём, это уже не смешно! — крикнула Ксюша и притопнула ногой.

Последние минут двадцать друзья пытались дозваться до мальчика. К этому моменту они уже устали и больше не играли. Но их товарищ так и не объявлялся.

— Слушайте, может, он вообще уже ушёл? — выдвинул своё предположение Стас. — А мы, как дурачьё, его ищем.

— С чего ему уходить во время игры, не сказав ни слова? — Ксюше такой поступок казался абсолютной, невозможной глупостью.

— Я вроде как слышал, что Паша, уезжая в лагерь, оставил ему свою «Сегу» со всеми картриджами.

— Кто тебе это сказал?

Лёша только пожал плечами. На самом деле, он слышал это от самого Паши, когда лично просил, чтобы он оставил приставку ему. На это Павел ответил, что уже обещал оставить её Артёму. Когда же Лёша пришёл к Артёму, чтобы поиграть с ним вместе, тот ответил, что, во-первых, Паша ему ничего не оставлял, а во-вторых — не просил он у него приставку никогда.

Алексей для себя решил, что Артём просто-напросто жмотяра, не желающий делиться ещё и не своей приставкой.

А правда заключалась в том, что Паша никому её никогда не давал и не собирался давать. Потому и наврал Лёше, чтобы тот от него отстал.

— Уже поздно, мне домой пора возвращаться, — Стас демонстративно постучал пальцем по циферблату своих часов.

Они были его личной гордостью: настоящие, водонепроницаемые, противоударные, командирские часы, подаренные ему отцом на день рождения. Ничто так не отличает ещё зелёного юнца от уже начавшего взрослеть юноши, как наличие у него хорошего перочинного ножа в кармане и прекрасных, отлично ходящих часов на руках. И последним он уже обладал.

— Значит, мы просто возьмём и уйдём?

— Ну а что ты ещё предлагаешь?

Друзья лишь переглянулись.

— Если ты же ушёл, то ты дурак, и мы обиделись! А если ты тут и слышишь нас, то ты тем более дурак, и я с тобой больше не дружу! — В последний раз в гневе выкрикнула Алина.

Понимая, что уже больше ничего они сделать не могут, друзья отправились по домам.

***

Артём преспокойно посапывал в своём укрытии, даже не подозревая о том, что друзья, не докричавшись его, просто-напросто ушли. Мог ли он ожидать, что его убежище окажется настолько эффективным? Разве что только надеяться на это. Конечно, в данном случае сыграл фактор того, что ребятам приходилось осматривать достаточно большую площадь в поисках друг друга, и то, что подходить к обвалившимся участкам они всё же побаивались. Не говоря уже о том, что Артём прятался там, где, в их понимании, прятаться, наверное, было уже и нельзя. Оттого искать в прямом смысле — под своими ногами — они не соизволили.

Но факт оставался фактом: в этот изнурительно жаркий летний день, ещё и неплохо побегав, оказавшись в горизонтальном положении в приятной прохладе, Артёма достаточно быстро и незаметно для него самого сморило.

Сколько он успел увидеть снов, что ему там приснилось — остаётся только догадываться. И когда багряный солнечный диск едва лишь коснулся линии горизонта, Артём, с зевком и причмокивая, попытался потянуться, освобождаясь от сладких объятий Морфея, то ему это не удалось: руки очень быстро упёрлись в окружавшие его бетонные плиты.

В первые мгновения мальчик даже не понял, что происходит, и стал лениво разлеплять, для начала, свой левый глаз. Правый же распахнулся мгновенно и на всю ширину, как только осознание достигло Артёма.

— Да бли-и-и-и-ин, — промямлил он с зевком.

Такой поворот событий никак не входил в его планы. Разумеется, он догадался, что его не нашли. Но какой смысл быть ненайденным, если потом, к уже сдавшимся противникам, нельзя выйти ликующим победителям?

Понять, что уже начало темнеть, было несложно, а если родители вернутся с работы и обнаружат, что его ещё нет дома, влететь могло по первое число. Он перевернулся на спину и уже было хотел вытащить руки из укрытия, чтобы начать выбираться, как неожиданно замер: до его слуха донеслись голоса. Их было несколько, и принадлежали они явно не его друзьям.

Сменив положение, Артём стал осматриваться из своего укрытия: впереди, в центральном холле, были люди.

Он увидел троих мужчин. На вид — абсолютно обычных, каких можно встретить на любой улице в любое время. Один из них сидел на ступеньках центральной лестницы и, судя по всему, курил папиросу; двое других стояли рядом и, насколько он мог судить, вели диалог. Говорили они не очень громко, оттого Артём мог разобрать только отдельные слова.

Его сердце забилось чуть чаще. Если бы он наткнулся на старших ребят со школы, это могло бы быть неприятно, но всё же терпимо. Да и их появление здесь не было бы чем-то удивительным. А вот трое взрослых? Что они вообще здесь делают?

Родители всегда учат своих чад не общаться с незнакомцами. Потому что кто знает, что за незнакомец вам попадётся и чем вам эта встреча с ним может обернуться в конечном итоге. Это абсолютно нормальное предостережение в современном мире. Ведь лучше даже слегка переборщить с безопасностью, чем пострадать от её недостатка.

Потому, увидев трёх незнакомых мужчин вечером, да ещё и в заброшенном здании, Артём догадался, что, вероятно, оказался не в самой благоприятной ситуации. Единственным его преимуществом сейчас являлось то, что о его присутствии никто не догадывался. Можно, конечно, было попробовать выбраться незаметно, сигануть в окно и притопить что есть мочи. Но если в процессе такого побега его заметят и бросятся следом, успеет ли он добежать до улицы с прохожими, к которым можно обратиться за помощью, до того, как его нагонят? В этом Артём не был уверен и проверять на деле не имел никакого желания.

Значит, ему оставалось ждать. Будет вполне достаточно, если эти мужики решат подняться выше, тогда можно попробовать воспользоваться моментом и ускользнуть незамеченным. Не так хорошо, если они вообще просто уйдут, но в любом случае не будут же они тут торчать вечно?

Пока Артём размышлял над сложившейся ситуацией, в холле появился четвёртый мужчина. Одет он был в классический костюм «двойку», при рубашке и галстуке и сразу производил впечатление, по представлениям мальчика, серьёзного человека, наподобие их школьного директора или, может даже, его собственного отца.

Стараясь почти не дышать, Артём стал наблюдать и прислушиваться.

— Пётр Алексеевич, — курящий на ступеньках поднялся для приветствия. — Рад, что вы пришли.

— Ваше приглашение было весьма… заманчиво, — кивнул в ответ мужчина в костюме.

Он остановился в нескольких шагах от ждавшей его троицы и явно не считал нужным обмениваться с ними рукопожатиями.

— Так и есть, так и есть, — рассмеялся «первый», — поверьте, я не стал бы беспокоить по пустякам столь уважаемого человека.

— Тогда давай сразу перейдём к сути?

— Конечно, конечно! Видите ли, так получилось, что у меня на руках оказались… Скажем так, лишние кристаллы. И я подумал, почему бы не предложить их Вам. Чуть ниже обычной, официальной стоимости, разумеется.

На какое-то время повисла тишина. Мужчина в костюме как будто бы въедался взглядом в своего собеседника.

— Я даже догадываюсь, у кого ты их украл, — в итоге произнёс он. — И если это так, то то, что ты ещё жив, всего лишь на всего нелепая удача.

— Что вы, Пётр Алексеевич! Это всё моё, честно нажитое непосильным трудом! Просто деньги нужны очень и срочно. Вот и приходится, так сказать, действовать по ситуации.

«Первый» широко улыбался, как бы всем своим видом демонстрируя чистоту собственных помыслов и искренность. Улыбки же его партнёров, скорее, осведомляли о его великолепной актёрской игре, которой разве что только они и мешали.

— Ладно, показывай, — сдался мужчина в костюме.

В ответ «первый» кивнул одному из своих напарников, и тот передал ему сумку, похожую на торбу. Вытащив что-то из неё, он бросил это в сторону своего собеседника, который ловко поймал левой рукой летящий в него предмет.

— Быть не может! — не стал скрывать своего удивления мужчина. — Какой он концентрации?

— Признаться честно, не могу ответить на этот вопрос. Но подозреваю, что одной из наивысших из вообще возможных. Можете опробовать, но…

Не успел «первый» договорить, как собеседник в костюме, до этого момента разглядывавший ярко-красный кристалл, зажатый в его пальцах, с силой сжал его в кулаке и раздавил.

Естественно, Артём не видел ни сам кристалл, ни его цвета. Да и диалог мужчин разобрал далеко не весь. Но когда «второй» сдавил что-то в своём левом кулаке, мальчик ошеломлённо наблюдал, как руку мужчины охватило бледно-красное сияние. Оно было похоже на бархатное марево, словно пробивающийся сквозь туман свет слабых габаритных огней. И, просуществовав несколько мгновений, этот таинственный свет растаял без следа.

Артём только и успел, что закрыть ладонями себе рот, чтобы не воскликнуть от удивления.

— Это невероятно! — мужчина в костюме растерял всю свою деловитость и отстранённость. — И они все такие?

— Все, до единого. Высший сорт, стоящий каждой копеечки.

— Нет, это точно надо опробовать… А ну-ка, — человек в костюме поднял свою правую руку и направил её в сторону одного из приспешников своего собеседника.

Его пальцы были сложены так, как обычно эмитируют наличие пистолета в руке — средний с указательным смотрели вперёд, безымянный с мизинцем прижаты к ладони, а большой возвышался в чуть согнутом положении, исполняя роль взведённого курка.

Прогремел выстрел.

Нет, разумеется, никакого звука выстрела не было. Артём просто увидел, как кисть мужчины в костюме чуть дёрнулась вверх, подражая отдаче при совершении стрельбы. Ему доводилось видеть не раз такое, ведь и он с друзьями, бывало, баловался подобными шуточными перестрелками.

Но то, что случилось сейчас, заставило всё его нутро сжаться и задрожать. Он зубами вцепился в собственный палец и прикусил его с такой силой, что во рту появился железистый привкус крови. Голова закружилась; в глазах потемнело; а в ушах, словно забитых ватой, стоял лишь неразборчивый шум. Низ живота у самого паха сжимало мелкой судорогой, а по ногам стало растекаться предательское тепло, как знак капитуляции плоти перед естественными страхами.

Артём видел, будто бы в замедленной съёмке, как обезглавленное тело, только что совершенно живого человека, медленно, как бы никуда не спеша, падает на холодный серый бетон. Кровь, казалось, была повсюду. Единственное, на что у мальчика хватило моральных сил — забиться в самый угол своего укрытия, сжаться комочком и молиться. Молиться, чтобы всё это оказалось лишь снящимся ему кошмаром…

— Ну, Пётр Алексеевич!

Все трое оставшихся мужчин были ошарашены произошедшим. Такого эффекта не ожидал ни один из них.

— Прости, я не думал… — мужчина в костюме переводил взгляд с собственной руки на окровавленное тело перед ним и обратно. — Но это… Ух… Действительно впечатляет. Надеюсь, он не был вам близким другом?

— Вообще-то, был! — покачал головой «первый». — Знаете, как прискорбно терять товарищей, да и ещё в такой нелепой ситуации? Но вот именно поэтому я предпочитаю заниматься делами в местах, где подобные эксцессы не наделают много шума.

— Я достойно компенсирую вашу утрату, не сомневайтесь. Но сколько кристаллов есть вообще? Это что-то за гранью воображения!

— Где-то на тысячу часов с лишним. И я так понимаю, мы договорились?

— Ты шутишь? Конечно, договорились, чёрт меня подери!

— Хорошо, давайте тогда сначала здесь немного приберёмся, негоже оставлять всё в таком виде. И предупреждаю, «отходняк» потом будет не менее впечатляющий. Хотя, учитывая ваши собственные силы, может, и полегче. Но моих ребят, кто пробовал, ломало потом серьёзно.

— Это я и сам понимаю. Знаешь, мне бы, наверное, пригодился такой человек, как ты. Что думаешь?

— Думаю, это можно обсудить, но сперва закроем нашу первоначальную сделку, — довольно улыбался «первый».

Всё прошло, как он и планировал, и даже ещё лучше. А что касалось крови товарища, забрызгавшей его белоснежную рубашку, — они знали, какими делами и с кем занимаются, и не имели иллюзий по поводу того, чем это может закончиться для каждого из них. Уже успев перейти дорогу действительно «не тем людям», так у них появлялся хотя бы призрачный шанс на обеспечение себя защитой.

***

Марина Викторовна вернулась домой с работы где-то в начале девятого. Несколько раз позвонив в дверь и не дождавшись, что сыночка соблаговолит открыть, ей пришлось искать ключи в сумке, которая и так была плотно забита продуктами.

— Артём!

В квартире было тихо и темно. Мать мальчика уже догадалась, что его ещё нет дома, но решила попробовать позвать, чтобы убедиться окончательно.

— Ну вот кто-то догуляется сегодня, — самой себе под нос констатировала женщина.

Конечно, она делала скидку на то, что сейчас летние каникулы, и, вкушая эту пьянящую свободу, дети могут просто не замечать, как летит время, но совсем уж распоясываться своему чаду она позволить тоже не могла.

Свой нагоняй от неё Артём ещё получит. А сейчас требовалось заняться ужином.

Когда стрелки часов синхронно указали строго на запад, а её родимый сынуля всё ещё не объявился на пороге дома, Марина Викторовна, громко цокнув языком, подошла к телефону, висящему в прихожей, и начала перебирать записную книжку.

В первую очередь стоило позвонить Алине. Они с Артёмом дружили ещё с детского сада, что порой заставляло их родителей подшучивать, мол, жених и невеста растут. Правда, чем старше дети становились, тем сильнее их подобные шуточки смущали и, наверное, немного злили. Хотя, когда они были совсем ещё юны, то с подобным наречением сами охотно соглашались. Кто знает, может, ещё через лет десять они снова с радостью будут себя так именовать.

Марина Викторовна нашла нужный номер и ловким движением пальца крутанула телефонный диск необходимое количество раз.

— Алло?

— Света, привет, это Марина, Артёма мама. Мой там не у вас сейчас случайно?

— Привет, Марин. Нет, не заходил к нам сегодня. Гулять они ходили, но Алина вернулась одна, позвать её?

— Да, позови, пожалуйста.

— Алина! — раздался громоподобный окрик Светланы Георгиевны, на который тут же прибежала девочка. — Тётя Марина, поговори.

Алина взяла протянутую трубку с лёгким недоумением. Что могло от неё понадобиться в такой час маме Артёма? Да и на него она была сильно обижена. Может, через пару дней она и поостынет, но сейчас он должен был либо извиниться перед ней стоя на коленях за фактически предательский поступок, или отхватить от неё парочку синяков, а затем опять-таки извиниться перед ней на коленях.

— Да?

— Алиночка, здравствуй, дорогая, ты не знаешь, где мой обалдуй шляется?

— Здравствуйте, тёть-Марин. Мы гуляли сегодня днём вместе, но потом он от нас сбежал. Мы подумали, что домой.

— Может, он у кого-то из ребят? Когда вы расстались?

— Я не знаю, мы… — Алина почувствовала какой-то неприятный укол.

Они поверили, будто бы Артём убежал, чтобы в одиночку поиграть в Пашину приставку. Это, конечно, было не очень на него похоже, да и зачем бы ему тогда вообще было идти с ними гулять? Проще остаться дома. Но в тот момент теория Лёши показалась здравой. А сейчас…

— Мы играли в прятки, — девочка виновато посмотрела на стоящую рядом мать, понимая, что последует за её признанием, — в «больнице», у парка. Мы не смогли его найти, а когда закончили играть и пытались его дозваться, он так не вышел. Поэтому и подумали, что он домой ушёл.

Марина Викторовна почувствовала, как у неё начали подкашиваться ноги. Пропал в заброшенной, недостроенной больнице, к которой ему, кстати, приближаться запрещено. Её воображение в мгновение создало слишком много, слишком красочных образов того, что могло случиться.

— Алина, зайка, ты уверена, что он не пошёл к кому-нибудь из ребят? — спросила она уже начинавшим подрагивать голосом.

Девочка на секунду задумалась, но тут же с уверенностью ответила:

— Да нет, мы там все были, кто в городе остался. Я, — стала перечислять Алина, зачем-то загибая пальцы на свободной руке, — Ксюша, Стас и Лёша.

Девочка ещё не понимала, что её ответ означал для матери Артёма, но она смогла считать испуганный взгляд, появившийся в глазах собственной матери. Что-то было не так, что-то было неправильно. Тревога подступила незаметно, но уже крепко сжимала за руку Алину.

— Хорошо, понятно. Спасибо тебе. — Марина Викторовна повесила трубку и застыла.

Она чувствовала, как каждый удар сердца отдаётся в её висках. Надо было что-то делать, но она не могла сообразить что. Звонить в милицию? Бежать к этой злосчастной больнице? Да ещё и муж, как назло, на «сутках».

Резкий треск дверного звонка вырвал женщину из оцепенения. Она бросилась к двери и сразу, даже не глядя в глазок, стремительным движением отперла замок и распахнула её настежь. Сердце, только что колотившееся так, словно желавшее переломать собственные рёбра, замерло. Он стоял на пороге, её сын. Помятый, испачканный, с красными заплаканными глазами и очень странным взглядом в них. Но в это мгновение Марина Викторовна не обратила на это внимания и не почувствовала лёгкий запах аммиака, а лишь без слов крепко-накрепко прижала его к своей груди, чувствуя, как по щекам потекли слёзы облегчения.

***

— А потом ты дождался, когда они уйдут, и сразу побежал домой?

— Да.

Артём сидел за столом, закутанный в большое махровое полотенце, с кружкой горячего молока перед ним. Он вроде как уже начинал понемногу приходить в себя, но человек в милицейской форме напротив него, в то же время, вызывал лёгкое волнение и некоторое смущение. У него был тяжёлый, уставший взгляд и какая-то абсолютно непроницаемая серьёзность. Ещё с утра Артём был уверен, что самые страшные взрослые — это их школьный «завуч» и, конечно, сам директор. События же сегодняшнего вечера, к сожалению для него самого, раздвинули границы в этом вопросе.

— Марина Викторовна, читайте, проверяйте. Внизу дата с подписью, — милиционер пододвинул листок с ручкой женщине, а сам встал из-за стола и шепнул что-то на ухо стоящему в штатском коллеге.

Второй в ответ лишь слегка кивнул.

— Вот, пожалуйста, — мать Артёма внимательно прочла всё записанное сотрудником правоохранительных органов.

Изложенное было в точности тем же самым, что сын рассказал ей, едва вернувшись домой. Слово в слово — то, как он стал свидетелем убийства.

— Хорошо, тогда одевайтесь и поедем на место возможного происшествия, мы вас внизу подождём.

— Как, сейчас? — успела сперва удивиться Марина Викторовна, но тут же осознала глупость своего вопроса.

Вся ситуация была для неё из разряда невозможных и выбила женщину из привычной колеи.

— Сейчас, конечно, когда ж ещё, — ответил мужчина в форме и вместе со вторым в штатском покинул квартиру.

— Артём, бегом тогда допивай своё молоко и одевайся!

— Мам…

— Да, малыш?

— Если есть люди, которые могут вот так просто убить пальцем, как защититься от них?

Такого вопроса она услышать никак не ожидала. И не представляла, что можно на него ответить. А Артём, как будто и не собирался получать ответ, залпом опрокинул кружку с молоком и пошёл в свою комнату одеваться.

***

Когда милицейский УАЗик подъехал к зданию «больницы», ночь уже окончательно вступила в свои права. Тёмный, возвышающийся силуэт здания показался Артёму, как никогда, зловещим. Ещё совсем недавно он хотел оказаться от этого места настолько далеко, насколько это вообще возможно, но в итоге был вынужден вернуться сюда.

Да, сейчас он был не один. С ним были взрослые. И что ещё более важно — это были милиционеры, с оружием, которые могли в случае опасности защитить, но… Но стоило сделать только всего один шаг, чтобы понять, что дрожь в коленках никуда не ушла, а страх всё ещё сжимает своей ледяной хваткой.

А когда они вошли в здание с включёнными фонариками, и эхо их шагов со звоном отражалось от пустых стен, мальчику пришлось с силой сжать руку матери, за которую он её держал, чтобы не потерять последние толики самообладания. Марина Викторовна, конечно, это почувствовала и прекрасно понимала. Ей самой было достаточно жутковато, но она лишь погладила сына по голове, сказав, что всё будет хорошо.

Артём ещё раз пересказал события, которые приключились с ним сегодняшним вечером, но теперь непосредственно показывая, где и как всё это происходило. Он мог описать произошедшее без малейшей ошибки, как будто воспроизводя записанную в голове киноплёнку: настолько всё отпечаталось в его сознании. Милиционеры слушали внимательно, не перебивая, только иногда задавая уточняющие вопросы.

Осматривая место, где, со слов ребёнка, произошло убийство, один из оперативников осветил фонарём потолок и, заметив на нём пятна, указал на них своему коллеге. Тот, в свою очередь, продемонстрировал точно такие же на стене, чуть поодаль.

— Марина Викторовна, пойдёмте, я попрошу водителя отвести вас домой. Нам, видимо, тут придётся задержаться, — обратился к ней сотрудник, который был в форме и брал показания у них дома.

— Так значит, это правда? — полушёпотом, прижимая ладонь к губам, испуганно спросила мать мальчика.

Где-то в глубине души ей хотелось, чтобы Артём просто-напросто выдумал всю эту историю. Или чтобы она ему приснилась, а он спутал сон с явью.

Мальчику же такой вопрос матери показался странным и даже немного обидным: неужели она не верит ему?

— По всей видимости. Тела-то, конечно, нет, но брызги крови имеются, вроде свежие. Вызовем криминалистов, посмотрим, что они скажут.

— А нам теперь что?

— Пока ничего. Если что-то понадобится — свяжемся. Но сами понимаете, дело-то такое намечается, не самое перспективное. Ни тела, ни орудия преступления, мы, конечно, отработаем как положено, но…

— Так не было оружия! — резко перебил говорящего милиционера Артём.

Каждый раз, рассказывая произошедшее, он отдельно подчёркивал и акцентировал внимание на том, что в руках производящего «выстрел» мужчины в костюме не было ничего! И он считал это самым важным во всём случившемся! Они его что, совсем не слушают?

— Не хотел бы я оказаться в мире, где один человек может снести голову другому только своим пальцем, — вроде как попытался отшутиться милиционер, но вышло у него это корявенько.

Не привык он в своей работе иметь дело с детьми, да ещё когда это касается убийства.

— Мы не всегда всё видим. А иногда и то, что видим, совсем не то, чем оно кажется.

— То есть вы мне всё же не верите, — насупился Артём.

— Я верю, что ты говоришь правду, — они уже подошли к машине, и мужчина, положив руку мальчику на плечо, внимательно посмотрел ему в глаза. — Ты правильно поступил, что сразу всё рассказал. Это мужской поступок. Спасибо тебе. А сейчас полезай в машину, я ещё кое-что твоей маме скажу, и вы поедете домой.

Мальчик только кивнул и залез на пассажирское сиденье. Спорить сейчас у него просто не было сил.

— Марина Викторовна, тут, разумеется, дело в первую очередь ваше, но я бы мальчика к врачу сводил в обязательном порядке. Такое и у взрослого, бывает, без последствий не проходит, а он ещё ребёнок совсем, впечатлительный. Видел я мужиков здоровых, после «горячих точек», чуть контуженых, скажем так, и вот взгляд у них такой же был, как у вашего Артёма сейчас.

— Да, спасибо, я понимаю.

— Хорошо, тогда езжайте. Как что-то будет ясно, мы повесточку пришлём. Всего доброго.

— До свидания.

Марина Викторовна села в машину к сыну и обняла его. Она очень сильно старалась не заплакать.

***

Артём ёрзал, сидя на стуле, не находя себе места. В нём начинала закипать ярость.

— Вы меня совсем не слушаете. И не верите, совсем.

— А ты не думаешь, что здесь вопрос на самом деле не в вере? — доктор говорил совершенно спокойным, мягким голосом, и это почему-то только усиливало раздражение мальчика.

— А в чём же?

— В первую очередь — в страхе. В том, что он может оказаться достаточно сильным, чтобы управлять нами. Бояться чего-то — нормально и естественно. Но когда мы начинаем подчиняться нашим страхам, вот именно тогда появляются проблемы.

— Да не говорю я, что боюсь!

— Но твоя мама сказала, что ты уже несколько раз кричал во сне.

Артём покосился взглядом на родителей, сидевших сейчас на кушетке возле выхода из кабинета.

— Я это не помню.

— То есть это мама говорит неправду?

— Нет! Такого я тоже не говорил! Чего вы от меня хотите? — кулаки мальчика с силой сжимались, но он этого даже не замечал.

— Не знаю, а чего хочешь ты?

Этот вопрос казался уже каким-то абсолютным, вопиющим издевательством. Прошло уже несколько дней, как Артём стал свидетелем разыгравшейся на его глазах трагедии. Он прекрасно понимал, что он видел и что это всё означало, но, к его великому удивлению, те, с кем он делился этой историей, совершенно не воспринимали его всерьёз.

— Хочу понять, как можно так взрывать людям головы на расстоянии и как от этого защититься! — его голос сорвался на крик, и он с силой стукнул кулаками по собственным коленкам, да так, что они ощутимо заболели.

Марина Викторовна в испуге прикрыла рот рукой, а её супруг, Дмитрий Васильевич, крепче прижал её к себе. Им было тяжело видеть сына в таком состоянии. Пускай порой и непоседливым, но он всегда был добрым и отзывчивым мальчиком, со светлым взглядом. Но после случившегося в нём появилось что-то нехорошее. Провоцирующее агрессию и истерики. Единственное, чего они хотели, — помочь ему пережить полученную травму и вновь стать нормальным.

Доктор же, казалось, вообще никак не среагировал на срыв Артёма. Лишь задумался на пару мгновений, поправил очки и сказал:

— Ну хорошо, я понимаю. Подождите тогда в коридоре, а я пока переговорю минутку с твоими родителями. Договорились?

Сердце Артёма сейчас бешено колотилось, и он понимал, что только пересёк какую-то невидимую черту — ту, которую пересекать не стоило. Но, глядя в спокойные глаза врача, даже, наверное, добрые, он испытал лёгкий укол стыда. Всё, что ему оставалось, это кивнуть и выйти из кабинета.

Врач, в свою очередь, не стал тянуть и сразу перешёл к делу.

— Не сказал бы, что всё совсем плохо, но расстройство действительно имеет место быть. И, думаю, лучше всего будет лечь на стационар. Сейчас как раз лето, есть время до учебного года, мальчик будет непосредственно под присмотром, сможет поработать с психологами. Возможно, обойдёмся без медикаментозного вмешательства, но зависеть это будет в первую очередь от его вспышек агрессии.

***

Алина шла в школу и пинала ногой опавшие, пожелтевшие листья клёна. Это утро должно было начаться с двух уроков алгебры, что не вызывало у неё абсолютно никакого энтузиазма, хуже, разве что, могла быть только геометрия. Но деваться было некуда, поэтому она продолжала брести в сторону школьных ворот, у которых уже толпилось довольно немало народу.

Пока она плелась, её успели обогнать несколько одноклассников и парочка знакомых с параллельных классов. На их приветствия она вяло махала рукой и что-то мямлила себе под нос. Растормошить Алину в таком состоянии могли разве что члены её «банды», которые сейчас уже наверняка дожидались подругу где-то у ворот.

Первой она заметила Ксюшу, точнее, её портфель с приделанными на него значками. Рядом с ней стоял Лёша и…

Глаза Алины распахнулись во всю ширь, а сердце неистово заколотилось. Она рванула с места что есть сил, перепугав проходящих рядом других учеников.

— Артё-ё-ё-ём! — разлетелся её звонкий голос на весь двор.

А он, завидев её, широко улыбнулся и развёл руки в стороны, готовый ловить свою подругу. Алина влетела в Артёма почти не тормозя, да так, что он был вынужден сделать несколько шагов назад, чтобы не потерять равновесие. По их меркам, они не виделись целую вечность, и ничто красноречивей крепости их объятий не могло передать радости, наполнявшей сейчас сердца друзей.

— Где ты был? Когда вернулся? Мама с тётей Мариной говорили, что ты заболел и тебя увезли лечиться. Почему не звонил? — тараторила Алина чуть ли не со слезами на глазах.

Она не видела Артёма с того самого дня, как он исчез во время их игры в прятки. Ей ничего толком не объясняли, а лишь сказали, что Артём вернётся, когда будет полностью здоров.

И наконец этот день настал.

— Эй, жених да невеста, мы так на урок опоздаем! — не смог удержаться от шуточек Стас.

Он, как и все, тоже был рад возвращению Артёму.

— Но ты и правда должен нам всё рассказать!

— Да было б там что рассказывать, — отмахнулся Артём, наконец выпуская из объятий Алину. — Больница — не самое интересное место.

— Всё равно! Я лично в больнице никогда не лежала, — присоединилась Ксюша. — К сестре только один раз ходила, когда она руку сломала. Но это же другое!

— Ладно, ладно, расскажу, — улыбнулся её Артём.

— А операцию-то тебе не делали? Скальпелем не резали? — с прищуром, но абсолютно искренне поинтересовался Алексей.

— Фу, Лёша, — наморщила нос Алина. — Вечно тебя гадости интересуют!

— А что такого-то?

Раздался первый звонок, и ребята ахнули, понимая, что если не поторопятся, то получат замечания от учителя, и заторопились в школу.

Только Артём подзадержался, глядя на спины бегущих, смеющихся товарищей. Всего на мгновение, но улыбка на его лице померкла, словно затянулась тенью, а взгляд стал пустым.

Его друзья остались такими же, какими он их помнил. Как, собственно, и всё вокруг. Для них в этом мире ничего не изменилось. Те же радости и те же печали. Переживания по поводу несделанной домашки и оценок. Страхи перед строгими учителями и обсуждения — какие булочки вкуснее в столовой.

Этот привычный мир, который когда-то был и его, но теперь ставший совершенно чужим…

Но Артём за это лето успел усвоить для себя главное — чтобы выжить, надо притворяться. И быть в глазах других тем, кого они и ожидают увидеть. Это теперь он и будет делать. Только так он сможет обезопасить себя. И только так он в итоге сможет найти ответы на те вопросы, которые в его жизни действительно стали важными.

Тень испарилась с лица так же быстро, как и появилась, и мальчик, радостно улыбаясь, поспешил за своими друзьями.

Приворот

— Катя!

— Нет, ну ты погляди на неё.

— Е-ка-те-ри-на!

Собственное имя болезненным уколом вошло в ухо к девушке, но всё же тем самым возвращая её в реальность.

— Ой, девочки, что-то я задумалась, — извиняющимся тоном пролепетала она, глядя на уже успевших насупиться на неё подруг.

— О Пашке небось замечталась!

— Сколько можно по нему сохнуть-то?

— Да пойдёмте уже!

— Что? Я? Нет! Просто… — начала было оправдываться, краснея, Катя, но её одногруппницы, весело гогоча, уже направились к выходу из кафетерия. И ждать, покуда в очередной раз витающая в облаках Екатерина соизволит вернуться в бренный мир, они больше не намеревались.

— Ну, меня подождите! — девушка впопыхах схватила свою сумку и бросилась догонять подруг.

Угадать им, правда, особого труда и не стоило: Катины грёзы, как правило, почти всегда были о нём самом — человеке, который давно занял главенствующее место в её сердечке — Павле Зарубине.

Они учились вместе с пятого класса, а примерно с восьмого она начала замечать, что её взгляд на нём задерживается чуть дольше, чем на остальных мальчиках. К десятому — порхающие в животе бабочки стали очевидны настолько, что Екатерине пришлось сознаваться самой себе: она и впрямь влюбилась. Что, правда, делать с этим замечательным открытием, приложить ума она никак не могла: во-первых, природная скромность не позволила бы ей самой, первой, проявить инициативу, а во-вторых, несмотря на то, что столько лет они проучились вместе, фактически нельзя было сказать, что они так уж и общались.

У него была своя «тусовка», состоящая в основном из парней, с которыми он вместе проводил свободное время, ну а она… Она, как правило, после уроков спешила либо на дополнительные занятия, либо в музыкальную школу, потому как с десяти лет познавала искусство владения таким духовым инструментом, как фагот. Кто-то мог бы сказать, что это достаточно специфический выбор для девушки, но когда Екатерина в первый раз увидела это творение музыкальных мастеров, то сразу же решила, что если она на чём и будет играть, то именно на нём.

Её родители рассматривали занятия музыкой как дополнительные, общеразвивающие, и не ставили перед собой целей вырастить из дочери профессионального музыканта, потому спокойно отнеслись к такому её выбору инструмента.

Но всё это вместе приводило к тому, что несчастной влюблённой девушке оставалось только бросать кроткие, застенчивые взгляды на объект своего воздыхания во время тех скоротечных часов, что они вместе проводили в школе. А уже по вечерам, готовясь отходить ко сну, она, лёжа обнимая подушку, предавалась сладким грёзам, в которых происходило что-то такое, благодаря чему они оказывались вместе, наедине, и Паша, глядя ей прямо в глаза, понимал, что ничего, кроме них, в этой жизни не способно его больше осчастливить.

Невозможно точно сказать, сколько подобных сюжетов ей довелось выдумать. Иногда они повторялись или отличались совсем незначительными деталями. В другой раз — были слишком уж фантастическими и даже для мечтаний представлялись неправдоподобными. Но другие — наоборот, казалось, могли произойти хоть и завтра! И оттого были так опьяняюще приятны и неотвратимо болезненны.

Когда же их десятый год обучения подошёл к концу и наступили столь долгожданные для многих летние каникулы, Катю, как обычно, отправили на побывку к бабушке, в деревню. Там же, хоть и имея возможность, благодаря интернету и социальным сетям, следить за тем, как проводит своё лето Павел, она с горечью поняла, что это никак не может заменить настоящего, живого присутствия. Ей не хватало возможности, пусть и кратко, но видеть его воплоти, слышать голос, смех и просто находиться вместе, в одном помещении. Даже её фантазии, на таком расстоянии от своего источника вдохновения, казалось, начинали тускнеть, искажаться и терять всякую, хоть и самую крошечную, надежду на воплощение.

Захватившую тогда Екатерину хандру не могла не заметить её тамошняя подруга — Лиза, с которой они ежегодно проводили совместное лето чуть ли не с самого младенчества. Использовав свою смекалку и немного надавив на подружку, она смогла вывести Катю на чистую воду, заставив признаться и рассказать все свои душевные тяготы. Помочь с ними, к сожалению, она, конечно, не могла, но решила немного приободрить свою подругу, предложив ей попробовать поделать любовные привороты. Она сама не так давно случайно наткнулась на валяющуюся в доме книжку с разнообразными гаданиями и прочей чепухой, отчего такая идея всплыла сама собой.

Так они и стали коротать свои летние деньки, отыскивая всё новые обряды и ритуалы и пытаясь воплотить их в жизнь. От самых странных и заковыристых они, конечно, отказывались, но те, что попроще и не требовали слишком вычурных условий, воплощались ими один за другим. Века и эпохи могут меняться, но кто же откажет юным девицам в удовольствии гадания на суженого?

Верила ли сама Катя, что привороты могут сработать? Скорее нет, чем да. Но та иллюзия, создаваемая возможным: «А вдруг?!», успокаивающим бальзамом растекалась по её тоскующей душе, позволяя пережить разлуку до наступления сентября.

И если для многих осень ассоциируется с чем-то грустным, как минимум закончившимся летом или предчувствием наступления будущей зимы, то в этот раз для Екатерины она стала настоящей цветущей весной, жизнь в которой только-только просыпается, сбрасывая с себя оковы, державшие её до этого в ледяном забвении.

По крайней мере, так ей показалось сперва, когда она вновь смогла увидеть дорогого для её сердца человека. Конечно, никакие привороты не сработали, и они всё так же и продолжали общаться, как обычные одноклассники. Рутина дней стала входить в свою колею, впереди начинали проявляться тени будущих выпускных и поступлений, а дела сердечные перед этими немаловажными событиями, казалось, понемногу отступали на второй план.

Всё изменилось двадцать третьего октября, в субботу, в районе шести часов вечера.

Катя возвращалась домой после дополнительных занятий и, проходя через небольшой скверик, увидела их.

Её Павел сидел на лавочке в обнимку с девчонкой, которая училась с ними на одной параллели. Она даже не знала её имени и не предполагала, что эти двое могут быть знакомы. Сердце Екатерины замерло, а ноги словно вросли в землю. Было уже достаточно темно, и парочка не замечала Катю, зато они, в электрическом свете фонарей, были перед ней как на ладони.

И вместо того, чтобы просто пройти мимо или, даже громко разрыдавшись, убежать прочь, она, напротив, затихарившись, скрылась за уже весьма поредевшей листвой кустарника и стала наблюдать.

Каждое их прикосновение, каждый поцелуй жгучей плетью проходились по её душе, но и оторвать своего взора от этого зрелища она не могла. Она злилась, кусала губы, сжимала кулаки и готова была отдать всё, лишь бы оказаться на месте этой чертовки! Но в то же время понимала, что это всё — только её глупые фантазии, и пока она им безмолвно предавалась, та, что была посмелее, забрала себе, украла её (да, её!) Пашу. Совершенно не представляя, что ей теперь оставалось делать, Екатерина, потеряв какой-либо счёт времени, продолжала наблюдать, не замечая стекающих по своим щекам слёз.

И лишь когда парочка, наконец, намиловавшись, покинула сквер, Катя незримой тенью двинулась следом за ними, проследив сперва, как Павел провожает свою девушку до дома, а затем, как возвращается домой и он сам. Только увидев, как его спина скрылась за металлической дверью парадной, она будто бы вернулась из охватившего её транса и, охнув, побежала прочь.

Всю следующую неделю она провела словно лишённая твёрдой почвы под ногами, а затем в случайном обсуждении в классе, между какими-то уроками, Павел обронил, что собирается поступать в педагогический институт. Друзья, естественно, тут же начали его подкалывать, не понимая, с чего он вдруг решил сделать такой выбор, но для Кати это было озарение: для неё ещё не всё потеряно! Пускай сейчас её любимого и охмурила эта девка, но сколько они ещё пробудут вместе? Месяц, полгода, год? А если она поступит туда же, куда и Паша, будет рядом с ним, то непременно дождётся момента, когда он обратит на неё внимание!

Так она и оказалась здесь, спешащая на пары вслед за своими одногруппницами. О сделанном выборе Катя не жалела, хоть поначалу ошеломлённые им родственники всячески её отговаривали. Но непреклонность девушки в итоге заставила их отступить.

— К Оле на выходных идём? — услыхала Катя вопрос, адресованный в том числе и ей, усаживаясь на своё место в аудитории.

— Еселевич? — решила уточнить она, не очень пока понимая, зачем им к ней идти.

— Ну да. Она вписку устроить хочет, половина группы точно собирается.

— Да, я вроде слышала, кто-то и со старшего года придёт.

— Так это потому что Нина свою сестру с подругами подтянула.

— Ну так пойдёшь? — Наташа бесцеремонно ткнула пальцем под рёбра сидящую рядом Екатерину.

— Ай, больно же! Не знаю, посмотрим. Учить ведь много надо.

— Да ты и так отличница.

— Вот потому что учу!

— Но я бы на твоём месте пошла… — совсем уж заговорщическим тоном произнесла Света. Она сидела позади Кати, так что той пришлось развернуться, чтобы обратить на неё свой вопросительно нахмуренный взгляд.

— Да-да, Зарубин там будет, — расползлась она в довольной улыбке.

— Девочки! — шёпотом, через сжатые зубы, возмутилась на подруг Катя.

— Да что девочки, ведёшь себя тоже как маленькая.

— Вот именно! Давно б его сама взяла за яй…

— Тихо! Препод!

Все тут же умолкли и преисполнились максимально сосредоточенного на текущем предмете вида. А Екатерина направила свой взор на спину сидящего на первом ряду молодого человека. Может, ей и вправду стоит сходить?

***

Сегодняшний вечер предстоял стать особенным, поэтому сразу же после занятий Катя поспешила домой, нигде не задерживаясь. Бывало, иногда, если ей никто не мешал, она украдкой провожала Павла: когда до дома, когда до других мест, куда он направлялся после учёбы. Делать это было не столь уж и трудно: жили они в одном микрорайоне, и в целом, как правило, их маршруты совпадали. Несколько раз они даже действительно возвращались с пар вместе, да вот только в такие моменты стеснение, как назло, одолевало её со всей своей мощью, вгоняя девушку в краску и почти что полное онемение. Во время учёбы, по каким-либо их повседневным вопросам она могла общаться с ним почти что нормально. Если рядом просто присутствовали их знакомые или одногруппники, она была скромнее и тише остальных, стараясь не выделяться, но всё же в целом оставалась общительной и улыбчивой девушкой. Но стоило оказаться им вдвоём, как ни пойми откуда появлялся панический страх, что неверно обмолвленное слово может на раз испортить Пашино представление о ней и навсегда перечеркнуть их возможное счастливое будущее.

Оттого, как бы странно это ни могло показаться, сопровождать его тайком в какой-то степени было для неё даже предпочтительнее. Главное — соблюдать осторожность и не попасться на этом деле, иначе со стыда она, наверное, умерла бы на месте.

Но в этот вечер планы у Екатерины были совсем иные. Наступил первый день растущей луны, а значит, пришла пора совершить обряд, к которому она в последнее время готовилась. С Лизой в деревне они начали заниматься подобным скорее в шутку. Но вскоре это переросло в привычку, и, пускай никакого видимого эффекта за эти полтора года так и не последовало, Екатерина с определённой регулярностью продолжала пробовать различные варианты приворотов.

Дождавшись момента, когда все домочадцы отойдут ко сну, чтобы, не дай бог, они не смогли потревожить её своим внезапным появлением, Катя расстелила на полу посреди комнаты кусок чёрной ткани с вышитым на нём изображением пентаграммы. На каждом из его углов она поставила по красной восковой свече, а по центру, прямиком на изображение одного из древнейших магических символов, — небольшую металлическую чашу. Присев на колени, она аккуратно зажгла свечи и начала полушёпотом произносить заученные наизусть слова заговора:

«Под сенью луны, что лишь вновь зародилась,

И наша с тобой воспылает любовь.

В раба, Павла, Божьего дева влюбилась,

Их вместе навеки её свяжет кровь…»

Вместе с произносимыми словами Катя достала пластиковый контейнер на тридцать миллилитров и, открыв его, вылила содержимое в металлическую чашу. Красной субстанции было не очень много, возможно, не больше пяти чайных ложек, но суть заключалась не в её количестве, а природе: это была собственная менструальная кровь Екатерины.

«И красной той нити, что судьбы связала,

На свете не будь прочней ничего…»

После чего она развернула небольшой бумажный кулёк, внутри которого находились волосы каштанового оттенка. Их было не очень много, но Екатерине потребовалось приложить немало усилий и терпения, чтобы незаметно собрать это сокровище.

«Как всё в этом мире к тлену приходит,

Из пепла вновь так же рождается жизнь…»

С этими словами она выдернула небольшое количество собственных волос, скатала их в пальцах вместе с волосами Павла и с помощью зажигалки принялась подпаливать их над чашей с кровью. Но стоило только жёлтому язычку пламени слегка прикусить её за пальчики, как она тут же выронила остатки пучка прямиком в кровь. Это её, правда, нисколько не смутило, и при помощи заранее заготовленной палочки Катя начала помешивать содержимое чаши: три раза против часовой стрелки, два — по часовой, затем два — против и три — по. И так семь раз подряд, продолжая нашёптывать заговор.

«И все пять стихий за свидетелей будут,

В единстве двоих заключится союз…»

Закончив помешивания, Екатерина взяла чашу двумя руками и подняла её на уровень глаз, ни на секунду не переставая произносить выученные слова.

«И будет лишь так!

Аминь. Аминь. Аминь!»

Как только финальная часть заговора слетела с её уст, она, зажмурившись со всей силы, поднесла чашу к губам и, борясь с одолеваемым отвращением, сделала глоток, осушив её примерно наполовину. Оставшаяся часть крови предназначалась для Павла. И где, если не на вечеринке, у неё появится возможность подмешать её ему?

— Да ты, я погляжу, совсем отчаялась.

Внезапно раздавшийся смеющийся голос так перепугал Екатерину, что она, вскрикнув, вскочила на ноги, роняя из рук чашу, которая, падая, умудрилась сбить одну из свечей.

Катя осмотрелась по сторонам, но в комнате, кроме неё, никого больше не было. На цыпочках подойдя к двери, она тихонечко приоткрыла её. В квартире было темно и тихо, только лёгкое похрапывание отца доносилось из родительской спальни. Но она была готова поклясться чем угодно, что слышала голос! Даже её сердце всё ещё бешено колотилось из-за испуга от него! Или всё же почудилось?

И тут она заметила, что чаша с её «заговорённым эликсиром» валяется перевёрнутой на полу.

— Нет, нет, нет, нет! — сперва схватившись за голову, да так, словно она уже собирается вырвать не парочку волосинок, а устроить себе настоящие проплешины, а следом бросившись на пол в надежде, что со стенок ещё удастся собрать пару капель, которых, если повезёт, всё же будет достаточно, словно в едва слышном крике продолжала повторять Катя.

— Ой, да перестань ты, эта бурда всё равно не сработает.

Девушка замерла. Снова тот же голос. Неприятный холод пробежал по спине, а сердце застучало с удвоенной силой. Она же ведь точно была одна.

— Кто здесь? — решила спросить Катя чуть ли не заикающимся голосом.

Последовал смех. Приятный, мелодичный и, судя по всему, женский.

— Ну, как минимум — ты. Но теперь, возможно, что и я.

Катя захлопала глазами, не понимая полученного ответа. Её окно было зашторено плотной занавеской, а единственным источником освещения служили три оставшиеся свечи, создавая зловещий полумрак, но она продолжала водить взглядом из стороны в сторону в тщетной попытке найти источник этого голоса.

— Я не понимаю…

— А что тут понимать? Вроде и так всё ясно, — продолжал посмеиваться голос.

— Я умом тронулась, да? Совсем уже ненормальной стала?

— В какой-то степени можно и так сказать. Те, кого вы обычно называете «нормальными», с нами общаться не могут. Но норма — это ведь не «правильно» или «неправильно», а просто некое большинство. Ну и что, если ты от этого большинства вдруг отличаешься?

Сидя на своей пятой точке, Екатерина была готова вот-вот разрыдаться. Она разговаривала с каким-то голосом, судя по всему, в собственной голове и совершенно не понимала, что происходит.

— Но-но-но! Давай-ка без соплей, деточка!

— Тогда объясни, кто ты или что ты! И почему я тебя слышу!

Повисла тишина, в которой отбиваемые, словно отбойным молотком, удары сердца Кати, казалось, сотрясали всё её тело.

— Эй… — осторожно позвала она. — Ты ещё здесь?

И снова ничего. Неужто она и взаправду настолько заигралась с этими колдовскими обрядами, что её воображение взяло вверх над рассудком? Настороженно посидев ещё немного на полу, Катя решила, что странный голос всё-таки пропал. Она поднялась, включила свет и вновь осмотрелась. Естественно, в комнате она была совершенно точно одна.

— Да что ж со мной такое-то?

Этот риторический вопрос остался без ответа, а сама она принялась наводить порядок. Кате было крайне обидно, что то, к чему она так долго готовилась, пошло прахом из-за её собственного разыгравшегося воображения и неуклюжести. Поколебавшись немного, она всё же соскребла всю оставшуюся кровь со стенок чаши и, как смогла, поместила её в новый, чистый контейнер. Навряд ли там выходило хоть пару капель, но бросать всё сейчас и отступать она тоже смысла не видела. Лучше она будет пытаться и проигрывать, чем ничего не делать вовсе.

Когда же её голова, наконец, оказалась на мягкой подушке, а сознание уже переступало порог во владения Морфея, когда невозможно отличить явь от обволакивающего тебя морока, ей словно бы кто-то легонечко прошептал на самое ухо:

— Сладких снов, деточка.

***

Всё последующее утро настроение у Екатерины было ни к чёрту. Просыпалась она тяжело, будто бы и вовсе не выспавшись, а голова больше напоминала скатанный ватный комок, по чьей-то причуде водружённый ей на плечи заместо собственной. Потом умудрилась опоздать на автобус, ушедший у неё прямо из-под носа, а в метро, для полноты картины, благополучно отдавили ноги. За последнее ей, разумеется, принесли извинения; утренние часы пик — место, где подобное происходит отнюдь не по злому умыслу, но легче Кате от этого не становилось. И лишь сумев добраться до университета и увидев сидящего в аудитории Павла, Катя ощутила на своём, затянутом серым, небе первые солнечные лучики.

— Так вот он какой, твой ненаглядный. Есть, конечно, красавцы и покрасивее, но и этот вроде ничего.

Сумка выскользнула из рук Кати, ударившись об пол, привлекая внимание одногруппников. Она вновь услышала появившийся вчера вечером из ниоткуда голос. Понимая, что сейчас она выглядит крайне странно, Екатерина подняла упавшую сумку и поспешила занять своё обычное место.

— Ты, конечно, забавно пугаешься, но советую привыкать, ты мне приглянулась.

— Ты ведь просто моё воображение? — стараясь не разжимать губ, прошептала Катя.

— Что ты там бубнишь под нос? И вообще, с добрым утром! — поприветствовала её уже находящаяся за партой Наташа.

— А, да, привет, — помахала ей рукой Катя, а также заодно и сидящим за ними Свете с Полиной.

— Что-то она сегодня страннее обычного.

— И не говори.

— В порядке я, не говорите глупостей, — попыталась улыбнуться своим подругам Катя, но настороженное выражение до конца не покинуло её лицо. Она внимательно прислушивалась ко всему происходящему вокруг, опасаясь вновь оказаться застигнутой врасплох этим странным голосом.

— Я не воображение, деточка, — хихикнула невидимая собеседница, — а та, кто может тебе помочь.

— С чем помочь?

— Кому помочь? — выгнула бровь Наташа.

Катя в испуге прижала ладонь ко рту. Одно дело — слышать чей-то голос, и совершенно другое — начать прилюдно с ним общаться.

— Никому. Прости, мысли вслух.

— Ла-а-а-дно… — с сомнением протянула Наташа, но приставать не стала, так как раздался звонок, объявляющий о начале занятий.

— Ну как с чем? С твоей любовью, конечно, — звучащий в голове Екатерины голос стал совсем приторно-сладким, словно принадлежал профессионалу высшего разряда, трудившемуся в сфере эротических фантазий, оказываемых по телефону.

Сердце в груди девушки охватил приступ тахикардии, а мысли в голове зароились, словно осы, в чей улей кто-то в шутку решил потыкать палкой.

«Я не сошла с ума? Этот голос появился из-за приворота? Но почему?».

Возможно, другой человек на её месте упорно бы пытался делать вид, что ничего необычного не происходит. Кто-то, возможно, стал бы кричать и паниковать, вынуждая окружающих принудительно отдать его в руки соответствующих специалистов, хотя бы как минимум чтобы они помогли человеку успокоиться. А кто-то бы обратился к врачам вполне самостоятельно, осознавая тот факт, что если у тебя появляется невидимый собеседник, голос, который явно существует только в твоей голове, то сильно навряд ли это хороший знак. Катя же, несмотря на то что и испытывала некую смесь из страха с волнением, но и ощущала вместе с ними и щепотку любопытства. Возможно, оттого, что она всегда была любознательной, а, возможно, и оттого, что слишком уж долго игралась с обрядами и приворотами и, незаметно даже для себя, перестала их воспринимать как игру.

Алексей Викторович, преподаватель культурологии, приступил к чтению своей лекции; студенты, являющиеся в большей массе своей прилежными учениками, поспешили пополнять свой конспект новым материалом; а Екатерина, выпав из окружающей её действительности, осторожно прикрывая рот ладонью, решилась вступить в диалог с самоназванной «помощницей».

— Я призвала тебя приворотом? — шептала она, стараясь скорее просто шевелить губами, нежели произносить слова вслух.

— Призвала! — рассмеялся голос. — Сама я пришла. Но да, привлекли меня эти твои попыточки в ворожбу, если можно это так назвать.

— И кто ты?

— Сложно будет это просто объяснить, деточка. Но, скажем так, я дух из смежного с вами мира, которому интересно то, что вы называете желанием, страстью или любовью.

— И как ты мне поможешь?

И снова голос рассмеялся.

— Я могу заполучить абсолютно любого, деточка.

— Заполучить?

— Ну да. Соблазнить, заставить себя желать, сделать так, что он больше никогда не посмотрит на другую.

— Не понимаю. Мне это как поможет?

— Глупенькой не будь, деточка. Я могу сделать так, что твой возлюбленный больше ни на кого никогда и не посмотрит. Он будет желать лишь тебя.

Катя тяжело сглотнула. «Не будет смотреть ни на кого, кроме меня?» — громоподобным эхом повторялось у неё в голове.

— Тогда сделай это!

Голос рассмеялся пуще прежнего, и эти звонкие нотки казались ещё громче на фоне застывшей аудитории. Забывшись, последнюю фразу Екатерина произнесла во весь голос, чуть ли не подпрыгивая на стуле. Все смотрели на неё, а она вмиг залилась пунцом со стыда, понимая, что прилюдно выкинула нечто очень странное. И Павел тоже смотрел на неё. Страх сжал горло, не позволяя ей сделать и вздоха, и, схватив свои вещи в охапку, Катя стремительной молнией вылетела из кабинета, не обращая никакого внимания на окликаемые её вслед голоса.

Успев преодолеть три лестничных пролёта, Катя была вынуждена всё же остановиться: её лёгкие горели огнём от столь внезапного спринта.

— Ты чего такая трусиха-то, деточка?

— Подожди, не здесь! — чуть ли не огрызаясь, ответила старающаяся отдышаться Екатерина.

— Вот так-то лучше. Надо, деточка, характер уметь проявлять.

Эта попытка в нравоучение только больше разозлила Катю. Она и так по вине этой незримой собеседницы выставила себя на посмешище перед Пашей! И перед Алексеем Викторовичем теперь придётся извиняться, что она вот так сбежала. Но сейчас ей был необходим укромный уголок, и потому она отправилась в туалет на первом этаже, чтобы, заперевшись в кабинке, пообщаться с этой незваной гостьей в своей голове.

— А вот теперь давай объясняй всё нормально, пока окончательно не свела меня с ума!

— Смешная ты, деточка, смешная. Попроси меня, хорошо попроси, искренне. Ничего не жалея для этого. И ничьих, кроме твоих губ, возлюбленный знать больше не будет.

— Ну так желаю! — даже притопнула она ногой. — Желаю! Сделай это, давай!

— Подожди, деточка, не торопись, — всё так же сладко посмеиваясь, продолжал голос. — Имеется одно условьице для этого. Не бывает так, чтоб без них обходилось.

— И какое же? — еле сдерживала своё нетерпение Катерина. Мало кто способен сохранять холодный ум, когда его перед носом дразнят самым сокровенным желанием. Она и не могла.

— Ну, видишь ли, я не имею в вашем мире ни формы, ни плоти. Меня, считай, что и нет. А мужчины падки на плоть, а не на духов, деточка.

— Тогда как ты мне собралась помогать?!

— Как же, подумай, деточка. Будь у меня тело, я бы смогла соблазнить любого. И твой возлюбленный не был бы исключением. Сложи одно с другим, деточка.

— Ты хочешь заполучить моё тело?! — то ли в испуге, то ли в недоумении догадалась Катя.

— Не то чтобы заполучить. Скорее, стать твоей соседкой, — совсем уж задорно захихикал голос. — Проводник мне нужен в этом мире, а ты подходишь, чтоб им стать.

Катя задумалась, ускоренно стараясь проанализировать услышанное.

— Но ведь получается, он влюбится в тебя, когда ты будешь мной?

— Я очарую его, будучи тобой, деточка.

— Но я хочу, чтобы он полюбил меня!

— Так для него и будешь только ты, деточка.

— Нет! Это не по-настоящему, я так не хочу!

— Деточка, по-настоящему, не по-настоящему — это всё слова. Ты сама их придумываешь и сама в них веришь. А я могу сделать его твоим — так не плевать ли, за счёт чего?

До этого самого мгновения Екатерина и не подозревала, что в ней может жить ярость. Но услышанное от собеседницы высекло в ней эту ранее неведанную искру.

— Нет! Нет! НЕТ! Не плевать! Убирайся прочь! Оставь меня в покое! — закричала она в полный голос, наплевав на всякую осторожность.

— Хорошо, деточка, это мне тоже в тебе нравится. Поговорим потом, когда одумаешься…

***

Остаток недели до выходных прошёл для Екатерины вполне себе обыденно. Естественно, она принесла свои извинения за поведение на культурологии и сослалась на то, что в то утро неважно себя чувствовала. Никто особо с расспросами приставать и не стал. Ну, было человеку плохо и было, с кем, собственно, не бывает. Разве что её подруги чуть больше остальных справлялись о том, в действительности ли с ней теперь всё в порядке. А остальные, казалось, и вовсе думать забыли о произошедшем инциденте.

Голос с того дня больше не показывался. Катя, правда, пару раз думала о том, чтобы самой позвать его. Там, в туалете, она вспылила и, возможно, впервые вообще на кого-то в своей жизни накричала. И если бы просто на кого-то — она направила свою злость прямиком на потустороннюю сущность, и кто знает, чем это может ей аукнуться. Оттого идея хотя бы просто по-человечески извиниться не казалась такой уж и глупой. С другой стороны, нельзя было сказать, что она и совсем не испытывала страха перед обладателем этого голоса, и оттого пока пребывала в нерешительности.

В субботу, после двух имеющихся пар у их группы, все, давшие согласие на участие в увеселительных мероприятиях, организованной толпой направились по месту жительства своей сокурсницы Оли Еселевич. Родители девушки отбыли на небольшой отдых, посчитав своё чадо достаточно взрослой и самостоятельной, чтобы остаться одной присматривать за их четырёхкомнатной квартирой. Чем она, в свою очередь, незамедлительно и воспользовалась. Но не для этого ли, собственно, юность нам и дана?

Часть гостей прибыла уже настроенная предаваться веселью вплоть до утра понедельника; часть собиралась покинуть этот гостеприимный приют к вечеру воскресенья; ну а кто-то, не сумевший прийти к соглашению с ответственными за их жизнь взрослыми, мог себе позволить лишь этот вечер. Конечно, часть из последних, ввиду непреодолимых обстоятельств, будет вынуждена в итоге заночевать у своей одногруппницы: но если ноги не способны вас уверенно нести в родные пенаты, то лучше заночевать среди тех, кто вам хотя бы знаком, а не играть с фортуной, разгуливая на ночь глядя в полусознательном состоянии.

Екатерина планировала покинуть данное мероприятие не позже девяти, в крайнем случае, половины десятого вечера. Собственно, она и не горела желанием здесь находиться, и единственной причиной, которая её на это сподвигла, была возможность уличить подходящий момент и подмешать Паше в какой-нибудь напиток свою заговорённую кровь. Девушка помнила, как голос говорил, что это не сработает, ещё в своё первое появление, но поводов доверять ему у неё не было. А вот то, что этот голос тогда появился вообще, скорее наводило её на мысли, что как раз этот приворот и может иметь настоящую силу.

Правда, как ей провернуть подобную манипуляцию, Екатерина не представляла. В каких-нибудь фильмах, когда кому-то требовалось подмешать что-то для кого-то в напиток, это всегда выглядело довольно легко. Ловкость рук — и ничего более. Представшая же перед Катей реальность была куда менее дружелюбной. Крепкий алкоголь употребляли порционно, из стопок, не позволяя им задерживаться полными хоть на сколько-нибудь. А то же пиво пили из бутылок, не сильно утруждая себя дополнительной посудой. Катерине же требовалось сперва налить часть Пашиного напитка в свой контейнер, чтобы хоть как-то смешать с теми каплями, которые у неё там имелись, а уже из него подлить обратно ему.

Время шло, а подходящей возможности так и не предвиделось. Все шумели, веселились, танцевали под музыку и, в общем, хорошо проводили время. А парочка ребят уже даже успела словить первое алкогольное отравление, благополучно опустошая свои желудки в ванной комнате. И чем дальше убегали стрелки часов, тем грустнее становилось Кате от осознания того, что ничего у неё в итоге не получится. Конечно, она провела достаточно неплохой вечер вместе с друзьями и, разумеется, своим Пашей. Но когда ещё ей удастся повторить такое вновь? А вот если бы ей удалось подмешать кровь, и всё сработало, то…!

Но это теперь было лишь сослагательным наклонением. И чтобы не вгонять себя в тоску, Катя напомнила сама себе, что в принципе может провести этот обряд и повторно, на следующем новолунии. Надо будет только вновь раздобыть немного его волос… А пока можно будет попробовать и какие-нибудь другие привороты. Теперь она была почти что наверняка уверена, что среди их изобилия есть и те, что должны быть настоящими. И не нужна ей никакая помощь ни от каких странных голосов.

В итоге выпив за вечером не больше двух бутылок пива (не являлась Екатерина большой любительницей алкоголя), она попрощалась с теми, кто ещё мог заметить её отбытие, и собралась уходить домой. И неожиданно обнаружила в коридоре одевающегося Павла.

— Ой, а ты чего тут втихаря?

— Да потому что иначе могут и не дать уйти. А мне надо, — улыбнулся он ей в ответ. — Ты тоже уже всё? Пойдём вместе тогда?

— Да, хорошо, подожди минутку, — она поспешила облачиться в свои сапоги и пальто, чтобы не заставлять долго ждать уже готового к выходу Пашу. Такого подарка судьбы она не ожидала, но была ему весьма признательна.

Павлу казалось, что он знает Катю почти всю свою жизнь. Ну или хотя бы её большую сознательную часть. Всегда прилежная ученица, немного скромная, но в целом отзывчивая, добрая девушка. Последние годы в школе — так и вообще староста класса. К ней всегда можно было обратиться за помощью и быть уверенным, что она не откажет. Приятно иметь в окружении человека, на которого можно положиться. Поэтому, когда он узнал, что они оба поступают в один и тот же вуз, был рад тому, что они смогут продолжить и дальше учиться вместе. Так, по крайней мере, если что, он точно будет знать, у кого можно одолжить конспект. Да и то, что педагогика была интересна кому-то, кроме него, не могло не импонировать.

Он отдавал себе отчёт, что немногие мечтают стать учителями. Престижными и модными считались другие виды деятельности, очень далёкие от этой профессии. Но ему с самого детства в кругу семьи привили уважительное отношение к учителям и понимание значимости и важности этой специальности, невзирая на её текущую непопулярность. Потому он и сделал для себя этот выбор, осознавая, какие возможные трудности он за собой повлечёт, и нисколько о нём не сожалея. И тех, кто выбрал этот же путь, не без оснований считал своими товарищами, соратниками.

Иногда, правда, ему казалось, что он не очень-то нравится Кате. Нет, на учёбе или среди друзей они всегда отлично общались, и он слова плохого от неё никогда не слышал. Но стоило им только оказаться наедине, как она моментально становилась неразговорчивой, грустно-отстранённой, как будто бы вообще случайно или по принуждению рядом с ним оказавшейся. Он, бывало, в такие моменты пытался как-то пошутить, чтобы разрядить обстановку, но натыкался на ледяную стену и уже сам начинал испытывать некое стеснение, предпочитая тогда уж и не тревожить человека, если его компания ему и не очень приятна.

Вот и сейчас, хотя они весь вечер провели в одной компании, мило общаясь внутри неё, но стоило им только выйти на улицу, несмотря на то, что шли они бок о бок, могло показаться, что они вовсе не знакомы.

— Квартирка-то, конечно, у Оли ого-го какая, да? — решил прервать их затянувшееся молчание Павел.

— Угу.

— Да не молчи ты, деточка!

Катя аж подпрыгнула от внезапно вновь проявившегося голоса.

— Эй, ты чего? — не смог не заметить её реакции Павел. Но он беспокоился, вдруг ей не очень хорошо после спиртного — пьяной она, конечно, не выглядела, да и не видел он, чтоб она много пила, но мало ли.

— Прости, — постаралась улыбнуться Катя, — бывает у меня такое: задумаюсь, и всё…

— Да у всех, наверное, бывает. Ты, кстати, на ночь-то сама не захотела остаться или не разрешили?

— Сама… Да и не разрешили бы, наверное, тоже. Нам и учить много надо. А так с утра голова болеть не будет.

— Ну ты прям примерная! — весело рассмеялся Павел.

— А ты чего? — осмелилась-таки поддержать дальнейший диалог Екатерина.

— А меня в другом месте ждут. Знаешь Машу Смирнову со школы, в «Б» классе с нами училась?

Теперь уже Катя знала её очень хорошо. И в каком классе та училась, и где жила, и какая кличка у её собаки. Это была та самая девица, с которой она застукала Пашу в тот злополучный вечер в сквере.

— Ну так. Лично не знакома.

— Мы с ней встречаемся, давно уже, — с какой-то застенчивостью признался он, — не афишируем просто особо.

Естественно, это всё Екатерина давно знала, но слышать вот так от самого Паши было не очень приятно.

— Твоя первая любовь? — сама не поняла, как осмелилась спросить девушка.

— Ну-у-у-у, не первая, ладно, признаюсь! — засмеялся он. — Но, наверное, настоящая.

Слово «настоящая» вошло в сознание Кати, словно нож. Тупой и ржавый, но при этом засаженный по самую рукоять. Она не представляла, что на это сказать. Все слова застряли поперёк горла.

— Через парк, может, срежем? — предложил Павел. Сейчас они шли вдоль квартала, и до нужного им перекрёстка было что-то около километра. Но через парк можно было неплохо сократить дистанцию, выйдя фактически уже к их району.

Будь Катя одна, в это время суток на подобный манёвр она ни за что бы не решилась, но за Пашей она была готова хоть в геенну огненную войти. Да и отдавало это какой-никакой, да романтикой. Жаль только, что под руку он её не берёт.

— Хорошо, — кивнула она.

Какое-то время они опять шли молча, но, собрав невиданно откуда взявшуюся смелость, Катя всё же спросила:

— Так у вас, ну с… Машей, всё серьёзно?

Она увидела появившуюся улыбку на его лице — чистую, светлую, такую, которая бывает у тех, кто знает и ценит своё счастье.

— Да. И знаешь, наверное, могу тебе по секрету рассказать, как старой подруге, так сказать. Мы, в общем, думаем пожениться. Родители наши вроде не против. Да и…

Всё последующее, произносимое Павлом, растворялось где-то в пустоте и не достигало сознания Екатерины. «Пожениться» — лишь это слово ударом тяжёлого церковного колокола раз за разом отдавалось в её голове. Ноги, казалось, стали подкашиваться, а к горлу начала подступать тошнота.

— Эй-эй-эй! Ты как, тебе нехорошо? — заметив, что его одногруппница остановилась и, побледнев, стала оседать, Павел подскочил к ней и успел прихватить за плечи.

Мир перед глазами Кати рушился. Она почти что воочию видела, как расходятся во все стороны трещины, словно по стене, по которой ударили увесистой кувалдой, и в бездну начинают проваливаться целые куски реальности. Вот так всё закончилось, и сейчас её саму поглотит бесконечная пустота, которая разверзлась под её ногами…

— Ну а что теперь скажешь, деточка?

— Я согласна…

— Умница, деточка, умница! — залился голос звонким смехом, а через мгновение…

— Ох, прости, дорогой, что-то голова вдруг закружилась, — улыбнулась Катя Паше, невинно хлопая своими ресницами.

— Точно всё в порядке?

— Конечно, милый, ты такой джентльмен, — он всё ещё придерживал её за плечи, а она, подняв свою правую руку, нежно погладила его по щеке. — Мягкий, тёплый, живой, а я, оказывается, соскучилась по этому.

— Что… Ты о чём? Почему… — хотел было начать удивляться столь резким метаморфозам в поведении Павел, но его мысли словно начал окутывать туман. Он смотрел в глаза Кати, а всё остальное растворялось, уходило на задний план и переставало иметь всякое значение.

— Тсс… — положила свой указательный палец на его губы Екатерина. — К чему нам лишние слова. Ведь ты же хочешь меня?

Он не понимал, что с ним происходит, но жар начинал подниматься в нём изнутри, ломая все ограничения на своём пути.

Он хотел.

Хотел, и с каждой секундой это чувство только нарастало. И, не в силах больше сопротивляться, прижав Катю к себе, Паша начал страстно её целовать.

Но чем больше он её целовал, тем больше понимал, что это она целует его. Чем крепче её обнимал, тем явственней чувствовал, как её тонкие пальцы сжимаются на его шее. И чем глубже он проваливался в охватившую его страсть, тем быстрее жизнь покидала его тело…

***

К понедельнику об исчезновении Зарубина Павла знала уже вся группа. Тех из них, кто находился в гостях у Ольги, правоохранительные органы потревожили ещё в воскресенье, развеяв всем хоть сколько-нибудь увеселительный настрой. Сейчас же всех опять по одному вызывали в деканат для беседы со следователем.

— Кать, ну ты как? — поинтересовалась Полина, всерьёз обеспокоенная абсолютно отрешённым видом подруги.

— Да не трожь ты её, не видно, что ли? — Наташа тоже переживала за Екатерину, но понимала, что больше сейчас стоит переживать за судьбу другого человека. И если с ним всё будет хорошо, то и с ней тоже.

— Вот именно, не нагнетайте, всё хорошо будет.

— Пойду я в туалет.

— С тобой сходить?

— Спасибо, сама справлюсь, — каким-то странным тоном ответила Катя, поднимаясь с пола, и зашагала по коридору.

— Какая-то она совсем не от мира сего стала.

— И не говори.

— Ну так случится такое, кто не станет?

Катя же, зайдя в туалет, умылась холодной водой, поправила причёску перед зеркалом и, тяжело вздохнув, неспешной походкой побрела обратно в сторону деканата. День предстоял быть долгим.

Но не успела она сделать и нескольких шагов, как к ней подошёл высокий блондин. Кажется, она даже видела его в субботу у Оли — кто-то со старших курсов.

— Привет. Слушай, я понимаю, у вас там одногруппник пропал, всё такое. Но я видел тебя на вписке, в субботу…

Катя вопросительно изогнула бровь.

— Там много людей было.

— Ага, было-то много, — соглашаясь, кивнул парень. — Просто ты мне там приглянулась. Я думал подойти, познакомиться, а тебя уже и след простыл. Я Вадим, кстати.

— Катя, — чуть улыбнулась она в ответ. — Ну, я рано ушла тогда. Домой надо было, родители допоздна гулять не велят.

— Да? Ну ты вроде уже не маленькая.

— А это ты им расскажи, — теперь улыбка была уже шире.

— Ну, а если не совсем допоздна, скажем, просто вечером прогуляться?

— На свидание меня хочешь пригласить?

— Ну да, хочу, если ты не против, конечно.

— А забавный ты, деточка, — Екатерина с заинтересованной хитрецой прищурила глаза и чуть прикусила нижнюю губу. — Конечно, я не против. Давай сходим на свидание.

История двух хулиганов

Слава ковылял к дому, ступая прямиком по лужам, норовя намочить ноги, но будто и вовсе не замечая этого. Он прихрамывал на правую ногу — каждый шаг отдавался тупой болью в бедре. Видимо, там будет синяк, и немаленький. Нижняя губа уже подпухла, но вроде бы не лопнула, что не могло не радовать. И, конечно же, болели кулаки. Давно ему так не приходилось ими работать.

Кирилл на время затихарится. Сегодня он получил то, на что напрашивался. Но как синяки заживут у обоих, пройдёт немного времени, и им снова придётся сойтись в драке. Он видел это в его глазах — этот пляшущий огонёк, желание доказать, что он лучше и сильнее. И тут одно из двух: либо Славе придётся силой погасить этот огонь, либо в итоге сгореть в нём.

А сегодня…

Чего греха таить — сегодня он был не так уж и далёк от провала. Хоть победа и осталась за ним, но была она тяжёлой, вымученной и вполне можно сказать — неуверенной.

И как это Кирюша умудрился стать таким крепким?

Пребывая в своих раздумьях, Вячеслав Викторович наконец-таки вернулся домой со школы и застал свою старшую сестру Таню в прихожей.

— Ого, кто это тебе так по морде надавал? — она крутилась возле зеркала, уверенной рукой намалёвывая маминой тушью собственные ресницы, которые в этой процедуре, в общем-то, ещё пока и не нуждались.

Но семнадцатилетняя девица, конечно, имела своё собственное мнение на этот счёт.

— Никто.

Обсуждать случившееся с сестрой Слава не намеревался. Её эти дела не касались, совсем.

— Ты его хоть не убил в ответ?

Являлся ли этот вопрос шуткой, сказать было сложно. Бывают вот такие вопросы, которые одновременно и шутка, и при этом совершенно серьёзны.

— Не убил.

Сняв ботинки, Слава осознал, что его носки таки промокли, и ничего не оставалось, как избавиться и от них.

— Мать, когда уходила, сказала прибраться в квартире. Так что полы подмети и протри.

— А ты чего?

— А я уже посуду помыла. И ухожу к подружке, вернусь поздно.

— Ну охренеть, ты умная такая.

— Поговори мне тут. Там суп на плите, кстати. Поешь нормально, бестолочь.

Слава посмотрел на сестру с таким выражением лица, будто ему только что запихали в глотку что-то омерзительное, и он готов покарать за это своих обидчиков. Терпеть он не мог, когда она начинала умничать и строить из себя взрослую. Тем более, когда была вот так размалёвана, в этом своём прикиде, с короткими джинсовыми шортами поверх капроновых колготок, рубашке, но завязанной снизу узлом так, чтоб пупок было видно, и в материных туфлях на каблуке. Знал он пару слов, которые могли бы ёмко её описать, и не то чтобы он боялся бросить ей их прямо в лицо. Но сейчас Слава слишком был вымотан, поэтому просто выключил из своего внимания старшую родственницу и пошёл умываться в ванную.

Внимательный осмотр собственно лица в зеркале, дал понять, что под левым глазом завтра будет синяк. Не очень большой, но всё-таки будет. Но в целом он мог охарактеризовать своё состояние как удовлетворительное. Нанёс он явно больше ущерба, нежели получил, и это было главным. Авторитет строится и на таких вещах в том числе. Ещё обнаружилось, что правый рукав рубахи чуть подорвался, по шву в подмышке. Но это было не страшно, зашить чтоб мать не заметила, можно.

Суп на плите оказался чечевичным и вроде бы на мясном бульоне сваренным, но самого мяса в нём Слава обнаружить не сумел. Вкусным, правда, быть он от этого тоже не перестал. Вприкуску с чёрным хлебом и нарезанным луком мальчик уплетал за обе щеки так, будто его не кормили неделю до этого. После славной драки у него всегда просыпался здоровый аппетит.

Закончив трапезничать и намывая свою тарелку, Слава задумался, какую такую посуду имела в виду его сестра: не свою ли собственную, после обеда-то? Да так оно и было. Просто свалила всю работу на него, а сама сбежала гулять. Ну это он ей ещё припомнит. Может, не завтра, но рано или поздно.

В любом случае деваться было некуда, и потому, тяжело вздохнув, Слава принялся орудовать сперва метлой, а затем уже и тряпкой. С такой работой он предпочитал разбираться сразу же, без особых промедлений, будто это хорошо приклеившийся пластырь, который проще сразу оторвать одним резким движением и забыть, чем мучиться, стараясь снять его безболезненно.

Жили они в двухкомнатной квартире на пятьдесят пять квадратов общей площадью. Комната, что побольше, служила спальней для матери с сестрой и в то же время гостиной. А ту, что поменьше, пару лет назад выделили в единоличное владение Вячеславу. Изначально Татьяна не была в восторге от такого поворота событий и даже пыталась саботировать свой «переезд» из, на тот момент, их общей с братом спальни, но после разъяснительной беседы с матерью утихомирилась.

Для Славы же всё и так было предельно понятно. Девочки живут с девочками, мальчики с мальчиками. Это всё равно что понимать, что вода мокрая — других вариантов быть и не может. И с учётом расстановки сил в их семье — по половой принадлежности — это было единственно возможное решение.

Покончив наконец с уборкой, Слава достал из шкафа жестяную коробку, некогда являвшейся презентабельной упаковкой из-под хорошего печенья, а теперь служившей местом хранения ниток, иголок и прочих булавок. Стянув с себя рубаху и усевшись со скрещёнными ногами на кровать, он принялся аккуратно зашивать порванный рукав, стараясь, насколько это возможно, повторить изначальный шов.

Мысли же его были направлены к тем событиям, которые успели произойти за последний месяц и в итоге привели к сегодняшней драке.

Шмелёв Кирилл — их погодка из параллели, ранее ходивший в шестёрках у Веселова Максима, известного также как Макс-Орех. Получил тот своё прозвище за крепость черепной коробки и любовь эту крепость то и дело доказывать. Против Славы, правда, ему это никак не помогло — важнее оказалось, что внутри головы, а не насколько она твёрдая. И та победа над последним формально сделала Вячеслава «главным» в их школе.

И не то чтобы он не предполагал, что никто не попытается у него этот статус отнять. Совсем наоборот! Он изначально был готов, что своё положение придётся отстаивать, и, возможно, регулярно. Но за прошлый год желающих так и не нашлось. Старшие годы обучения в эти разборки уже не лезли. Взрослые они там уже, к экзаменам готовятся, не до этого. «Девятый год» держал Макс-Орех, его знали и побаивались давно, но когда он склонил голову перед Славиком, который уже, в свою очередь, был главным у «восьмого года», получилось, что эта ситуация всем и выгодна.

Конечно, мелкие, незначительные стычки никуда не делись — они были неотъемлемой частью повседневной жизни. Но по-настоящему серьёзного уже ничего не происходило. Макс сосредоточился на тирании в пределах своего класса, а Слава выяснил для себя, что путь на вершину оказался куда интересней, чем само прибывание на ней.

Но в этом году всё неожиданно изменилось: пацанёнок, на которого раньше никто и не обращал внимания, вернулся с летних каникул чуть ли не на две головы выше, чем всего каких-то три месяца назад. И притом заметно поширев в плечах. Но главное, что у него появилось, — это амбиции. И если вчера он был просто никому не интересным прихлебателем одного из школьных, пусть и главных, хулиганов, то теперь он сам стал претендовать на это звание.

Естественно, что такие кардинальные изменения моментально подняли авторитет Кирилла, и не успела первая учебная неделя закончиться, как весь класс стал его верной бандой, готовой идти в бой за своим предводителем.

Правда, сразу напасть на Славу или начать задирать кого-то из его друзей они не решались и поначалу опробовали свои силы в стычках с другой параллелью.

Первому досталось Косте Смирнову из «В-класса». Не самая приятная личность, но парень крепкий и просто так не сдающийся, даже когда его нос разбит и обильно поливает всё вокруг кровью. Достаточно было задеть его разок-другой в коридоре плечом, как бы случайно.

В первый раз кажется, что вы действительно не смогли вовремя сманеврировать и задели друг друга совершенно случайно. И тогда всё обходится пристальным, колким взглядом с брошенной фразой: «Смотри, куда прёшь!». Когда же вас задевает тот же человек второй день подряд, посчитать это случайностью крайне наивно. А если на вопрос: «Ты что, нарываешь?», следует утвердительный ответ с широченной улыбкой на всю физиономию — деваться некуда.

Конечно, можно накинуться прямо в этот самый момент на своего обидчика, но это чревато последствиями. Завуч, директор, вызов родителей в школу, и что самое страшное — могут заставить прилюдно извиняться и жать друг другу руки! Поэтому вызов — после уроков, на площадке за школой.

И пока идут классные часы, все заинтересованные узнают о предстоящем событии и непременно займут свои зрительские места в урочный час. Слава, естественно, тоже присутствовал. Во-первых, так как по его статусу это полагалось, а во-вторых, ему самому было интересно, что из себя представляет этот новый фрукт в их саду.

И уже тогда он заметил, что, несмотря на то, что Кирилл бился с Костей, и это можно было назвать его «посвящением», внимательнее всего он смотрел именно на него. Настоящая цель была ясна, хоть ещё и не озвучена официально. Это только позабавило Славу и в какой-то мере подарило надежду на что-то интересное. Правда, чего он точно не ожидал, так это столь стремительного развития событий. Чувствовалось в этом что-то… ненормальное.

Работа была закончена, и уже зашитая рубашка лежала на кровати, а валяющийся рядом Слава пялился в потолок, словно окончательно потеряв всякую связь с реальностью. И только звук открывающегося замка входной двери вырвал его из бездны собственных мыслей. Это вернулась его сестра, а стрелки на часах показывали уже половину двенадцатого.

Выругавшись на самого себя, Слава полез в портфель, надеясь сделать хотя бы часть из заданных на завтра уроков.

***

Придя в школу на следующий день, Слава не заметил присутствия в ней Кирилла. Кабинеты их классов располагались в одном крыле и на одном этаже, что позволяло в принципе даже не особо интересующимся знать в лицо учащихся со своего года и порой замечать отсутствие оных. А уж в последние недели Кирюша любил демонстративно посветиться в коридорах со своими дружками, и его отсутствие сейчас резко бросалось в глаза.

Первыми уроками были идущие две подряд алгебры, единственный предмет, по которому Вячеслав вчера удосужился-таки выполнить домашнюю работу, хоть и просидел за ней до часу после полуночи. Благо мать была на ночной смене и не застала своё чадо за этим совиным бдением. В противном случае ему бы пришлось объяснять, какого такого рожна он не сделал всё вовремя.

Подобное рвение Слава проявил по двум причинам. Первая — то, что, в отличие от остальных предметов, математика ему более-менее нравилась, и местами он её даже неплохо понимал. А вторая — то, что вела у них алгебру их классный руководитель, Наталья Петровна, и лишний раз нарываться на неприятности было совсем ни к чему. В последнее время ему переводом в «спецшколу» особо не угрожали, как годом ранее, но бережёного, как говорится, и бог бережёт.

Третьим уроком шла география, а после неё и большой перемены — физкультура, которая как раз проводилась совместно с классом Кирилла, и она окончательно подтвердила факт отсутствия последнего на занятиях в этот день.

Конечно, Слава мог сразу, в начале дня, подойти и узнать всё у его одноклассников или послать кого-то из своих ребят сделать это, но тогда бы он проявил заинтересованность. А этого делать нельзя. Для широкой публики ему абсолютно наплевать на Кирилла и всё с ним происходящее. Он для него теперь лишь — вчерашний день.

И в большинстве хулиганских разборок так бы оно и было. Подрались — выяснили, кто сильнее. Живёте дальше и бьётесь уже с другими. Но Слава знал, что это был не тот случай, и потому не хотел терять бдительность.

— Так, а с тобой что? — Геннадий Дмитриевич, преподаватель физкультуры, неодобрительно посмотрел на Славу, стоявшего без формы в конце строя.

— Да ногу подвернул вчера, побаливает, — признаки драки на лице Вячеслава, разумеется, говорили сами за себя.

— А лицо тебе кто подвернул?

— Так, никто, упал просто неудачно.

— Упал он, — фыркнул физрук, но дальше углубляться не стал, понимая бессмысленность такого занятия.

Это если «нормальных» детей кто-то поколотит, надо разбираться и к ответу привлекать всех виновных. А эти… сами друг дружку мутузят, сами друг друга и прикрывают.

— Ладно, сиди на скамейке. Так, класс, равня-я-я-ясь! Смир-р-р-но! На-а-а-пра-а-а-а-а-во! Шаго-о-ом марш!

Строй пришёл в движение, сначала шагом, а затем переходят на бег, нарезая круги по спортивному залу, а Слава остался сидеть с другими освобождёнными на скамейке возле раздевалок.

— П-п-ривет? — прозвучавший голос был дребезжавшим, неуверенным, почти по-девчачьи мягким.

Повернув голову, Вячеслав обнаружил подсевшего к нему пухленького паренька в роговых очках с толстыми линзами. Это был один из вечно освобождённых от физической культуры «ботаников» из класса Кирилла. Чисто визуально он, конечно, был знаком Славе, но до сего дня им не доводилось обменяться и словом.

— Ну, здарова. Чего надо? — догадаться, что причиной этого диалога послужили события последних дней, было нетрудно.

Вопрос был в том — чего хочет этот ботан? Одно дело, если бы на Славу начали лаять шестёрки Кирилла. Да, это было бы не самое их умное поведение, но, по крайней мере, понятное. А ради чего в это лезть зубриле?

— Меня П-Павлом зовут, — продолжил мальчик, — я видел, как ты вчера, ну… там… за школой… с Кириллом, в общем…

— И-и-и?

Поведение паренька забавляло и интриговало Славу. Он фактически ощущал исходящий от него страх… и что-то ещё. То, что вообще заставило его подойти и начать этот разговор.

— Друган он, что ли, твой закадычный?

— Ну, в общем, как бы сказать… Да! — Павел тяжело вздохнул, но, произнеся эти слова вслух, как будто поуспокоился. — Или были ими? Не знаю. Дружба ли это, если она может закончиться? Но дружили мы точно, потому не хочу говорить, что «были»… — мальчик ещё раз вздохнул.

Слава насторожился, догадываясь, что сейчас он может узнать какую-нибудь интересную информацию о Кирилле. Но и сам Павел неожиданно стал ему импонировать: он понимал, о чём тот говорит. «Брат за брата» — это по понятиям, и не о кровных узах тут речь. Пацан, который таким пренебрегает, и не пацан вовсе. И быть ему битому везде и всеми.

— Ну уж извиняй, он сам напросился.

— Это я понимаю. Просто… Он ведь раньше не был таким. Мы с ним с детского сада знакомы, в первый класс вместе пошли, и родители наши дружат. Всё вместе всегда делали: и уроки учили, и книжки читали, и играли. У меня до сих пор дома модель вулкана стоит, папье-маше такое, из бумаги клеили. В центре колба стеклянная — для соды с уксусом и воды. Но мы и деревья такие маленькие сделали, и кусты… Красиво получилось, неделю целую на это потратили…

Слава стал терять ход мысли своего собеседника. Это всё, конечно, было замечательно, но какое, нахрен, к нему-то отношение имеют их бумажные вулканы?

— Ага, класс. Вы вместе ботанили, это я понял. И что ж зубрить-то твой приятель перестал?

— Он не перестал! — в голосе Павла проскользнули нотки возмущения. — Он всё ещё хорошо учится! Пока, по крайней мере. Тут в другом дело.

— Ну так и рассказывай, в чём. Что там у вас случилось?

Понять, будет ли эта история полезна для него, Слава пока не мог, но раз «пухлячёк» хотел просветить его, почему бы и нет? Да и дел других всё равно не наблюдалось, а созерцать, как уже выстроившиеся в четыре шеренги одноклассники выполняют упражнения под чутким руководством тренера, было не самым увлекательным занятием.

— Это ещё в том году началось, когда нас хулиганьё гоняло. Не то чтобы нас прям били, но потолкать могли или ещё как поиздеваться. Портфель отобрать, в окно выкинуть или в туалет. Ну ты и сам знаешь.

Это «И сам знаешь» неприятно резануло по уху Славы. Словно обвинение в том, что он занимается подобными вещами и должен хорошо в них разбираться. Нет, святым он, разумеется, не был и делал за свою жизнь всякое; и не всем гордился; но его в первую очередь всегда интересовала хорошая драка, и желательно с тем, кто не слабее его. А распиновать заучек по туалетам — сомнительного веселья занятие, и подходило разве что тому же Ореху.

— Так вот, суббота была. Мы с Кириллом возвращались с библиотеки. Мы тогда нашли там как раз «Махабхарату», ну ты не знаешь, наверное. Это, ну… как мифы Древней Греции, только индийские, вот.

Слава машинально прохрустел пальцами правой руки, но перебивать собеседника не стал. Конечно, он действительно и понятия не имел, что это за «Маха-па-ра-та-ра» чего-то там. Но сама постановка утверждения, что он в принципе этого знать не может, а если ещё проще — что он тупой, мало того, что раздражала, но и могла быть причиной садануть подобного заявителя по зубам со всей силы. А то, что Павел в данном случае даже и не думал своей фразой оскорблять Славу и не считал её какой-то обидной, служило скорее отягчающим обстоятельством.

— Нам очень она понравилась, особенно Кириллу. Он вообще всегда любил героический эпос, да с того же Геракла начиная. Но книга только в читальном зале была, в одном экземпляре, и на руки не выдавалась, поэтому приходилось её читать там. Вообще, бывало, мы и до закрытия там засиживались: одно прочитаешь, тут же другое интересное находишь, и как-то так время и пролетает. Но в тот раз мы пораньше ушли, часиков в пять, наверное, хотели ещё прогуляться, пока погода была хорошая.

Слава слушал и диву давался: как эти отличники, которых вроде как все считают очень умными, не понимают, за что их порой хотят наградить тумаком? Надо же уметь как-то короче изъясняться.

— Шли мы, значит, вдоль садика, а там, в «кармане», эти были: Максим Веселов со своей бандой. И вроде как даже пьяные они были. По крайней мере, так нам показалось тогда. Они нас заметили и стали кричать, чтобы мы шли к ним. Ну а мы испугались. Они и трезвые-то не приятные в общении, а в таком состоянии — страх подумать, что могут сделать.

В этом умозаключении Слава с Павлом был солидарен. Макс-Орех и трезвый-то сначала делал, потом день просто существовал, и уже только потом думал. А уж с залитыми глазами…

— Мы дёру и дали, как могли; а они за нами вдогонку. Бегуны мы, правда, как ты догадываешься, такие себе. Я-то уж точно. Вот мы и хотели к универмагу выбежать успеть, там людей много, и нас бы уже не тронули.

Вячеслав понимающе кивнул — тактика в целом здравая.

— Ну мы к тринадцатому дому и побежали: там подъезды сквозные, единственный наш шанс был. Да вот только там нас и нагнали, — Павел замолчал, уставившись на сложенные перед собой в замок руки, со слегка вращающимися вокруг друг друга большими пальцами.

Собравшись немного с мыслями, он продолжил:

— Не знаю, наверное, мне тогда надо было с ним остаться, а я… В общем, мы в подъезд забежать-то успели, но и «эти» — почти с нами одновременно. Кирилл меня быстро вытолкнул со второго входа, а сам собою дверь подпёр; прокричал, чтоб я домой бежал, а он, мол, Бхимасена, и справиться… Что на него тогда нашло — ума не приложу. Да и на меня тоже. Сердце колотилось как бешеное; лёгкие, казалось, разорвутся. А он был такой воодушевлённый, уверенный в себе! Приказал, а я повиновался, безропотно. И всё как в тумане…

— Ну а дальше?

Слава видел, что для его собеседника это были тяжёлые, эмоциональные воспоминания. Он не был настолько глуп, насколько о нём порой думали окружающие, и вполне мог быть и сопереживающим, когда считал это необходимым. Но сейчас его в первую очередь интересовала развязка этой истории.

— Я когда в себя пришёл, почти у дома уже был. Перевёл там дух и пошёл назад. Думал, что Кирилла уже побили и надо помочь ему домой добраться. То есть я вообще не должен был его одного оставлять, знаю, но… В общем, у того подъезда никого не оказалось, все уже ушли, и Кирилл тоже. Я пошёл к нему, но он ещё не вернулся. Прождал его на скамейке около часа. А он весёлый такой, бодрый явился, без единого синяка, и мне даже показал, что от него пивом пахло.

— И с тех пор он стал тусоваться с Максом? — догадался, в свою очередь, Вячеслав.

— Да, всё больше с ним, всё меньше со мной. Я пытался с ним поговорить, но без толку. Говорил, что ему нравится с ними проводить время, и что так нас обоих больше никто задирать не будет. И знаешь, взгляд у него тогда какой-то другой стал, вроде всю жизнь знаешь человека, а он в одночасье так меняется. Смотришь ему в глаза — а как будто другой человек перед тобой.

Терпение Славы начинало потихоньку истощаться. История оказалась и так длинной, по его меркам, так ещё пока и абсолютно бесполезной.

— Ты мне-то ради чего вот это всё сейчас рассказываешь?

— Понимаешь, когда ты побил Максима, у Кирилла та появившаяся искорка в глазах как будто угасла.

— А, ты в курсе и этих событий, значит.

— Конечно, он же мне всё рассказывал. И тебя показывал, говорил, что ты, мол, самый сильный в школе.

Такое не могло не льстить Славе, и про себя он широко улыбнулся, но ни один мускул на его лице не дрогнул. Ему нравилось делать вид, что мнение окружающих его нисколько не волнует, это позволяло выглядеть ещё более крутым в глазах таких же пацанов, как и он сам.

— Поэтому, когда ты побил Максима, не знаю почему, но он воспринял это крайне болезненно. Он, конечно, всё ещё продолжал дружить с ним и его гопниками, но ходил по большей части как в воду опущенный.

В этом же Слава ничего удивительного не видел. Когда до шестёрки доходит, что его пахан не самый главный, а то и вообще может сам оказаться чьей-то шестёркой, такое осознание способно ввести в некое уныние.

— Он всегда делал вид, что всё в порядке, но я чувствовал, что его что-то гложет. Правда, он стал опять больше времени проводить со мной в библиотеке, и я понадеялся, что со временем всё снова станет как раньше. А затем его на лето отправили к бабушке. Она у него в другом городе живёт, на море, и вот оттуда он уже вернулся… таким. И я даже не про то, что он там вымахал, а то, что у него снова появилась эта искра в глазах. Нет, это уже даже не искра, а огонь.

«Ага, вымахал на море у бабуси, морковка хренова», — раздосадовано подумал Вячеслав. При всей увлекательности повествования, ничего толкового оно ему не давало. Скорее, история была банальной: слабый стал сильным, и понеслось. Как это обычно и бывает.

— От меня-то тебе что нужно?

— Понимаешь, мне кажется, Кирилл просто запутался. Перемешалось у него в голове желание быть героем и быть сильным. Одно с другим перепуталось.

— Ну так ему это и объясняй, а не мне.

— Во-первых, он меня не слушает. А во-вторых, — голос Павла стал совсем стыдливо тихим, — я его побаиваюсь. Нет, он меня не трогает, да и ко мне из-за него никто и близко не подходит… Но всё равно побаиваюсь.

— И?

— Просто мне кажется, что если он займёт твоё место, то успокоится.

У Славы глаза на лоб полезли.

— В смысле, займёт моё место?!

— Поддайся ему, проиграй разочек! Пусть думает, что он самый сильный теперь!

— А ты не опух ли, очкастый? — Слава даже оказался в некоторой растерянности: разозлиться ли ему на такое предложение или посоветовать этому Павлику обратиться к психиатру, настолько его предложение было сумасшедшим.

— Нет-нет, не пойми меня неправильно! Кирилл сейчас просто одержим идеей побить тебя. А если это случится, то всё! У него не будет цели, и он вернётся в норму. Но пока ты, грубо говоря, стоишь над ним, он не успокоится. Это как болезнь!

Терпеть подобное Слава больше не мог. С одной стороны, ему немного даже понравился этот зубрила, был у него характер и понятия кое-какие. Может, что-то такое и в Кирилле тогда увидел Макс-Орех. Но за «охранную линию» он сейчас не то что зашёл, а прямо-таки забежал.

— Если болезнь — веди его к врачу. А теперь пошёл нахрен отсюда, пока я добрый, — Вячеслав пробуравил паренька своим самым злым взглядом. — Быстро.

Павел тяжело сглотнул, задержался ещё на мгновение, вроде бы желая ещё что-то сказать, но, не решившись, поспешил ретироваться на дальний конец скамейки.

Слава же остался переваривать только что состоявшийся диалог. В его голове просто не укладывалось, как можно предлагать подобные вещи: «Поддаться! Мало того что это не по-пацански, ладно, ботаники в понятиях не соображают, чего с них взять, но понять то, что драка — это больно, сообразить можно? А он предлагает просто дать себя исколошматить. Вот где не надо, они прям умные, а где надо — идиоты идиотами!»

Следующая мысль, которая пришла на ум Вячеславу, а не подослал ли сам Кирилл этого своего приятеля? Проиграл в честной драке, испугался и решил взять хитростью!

Да нет, такого быть не могло. В чём ботаник был точно прав, так это в том, что Кирилл одержим идеей превзойти Славу.

— Чего этот от тебя хотел? — подняв взгляд, Слава увидел подбежавшего к нему Санька. Обязательные упражнения закончились, и в оставшееся время физрук предоставил возможность попинать мяч.

— Да херню полную. Потом расскажу.

***

Сразу же после уроков Слава отправился домой, чтобы попасться на глаза матери до того, как она уйдёт в ночную смену. Ему и так влетело утром за красующийся под левым глазом синяк, так что пару дней стоило построить из себя хорошего мальчика, который сразу же после занятий спешит домой делать заданные уроки. По крайней мере, это спасло бы его от очередных нравоучений, что либо ему когда-нибудь так в голову зарядят, что дурачком на всю жизнь останется, либо он кому-нибудь — и отправится по этапу в «светлое зековское будущее».

Поэтому до вечера Вячеслав честно корпел над тетрадками. А когда часы уже пробили семь часов, отложил ненавистные учебники в сторону и отправился к своему другу Лёхе, который жил через три дома от него. Родителей последнего сегодня не было дома, и друзья собирались провести вечер за просмотром какого-нибудь боевичка на видеомагнитофоне.

— О, Славандос, заваливайся! — Алексей приветствовал гостя, будучи одетым в одни лишь шорты.

Он был самым щуплым из их компашки и имел соответствующее погоняло, но нисколько не переживал по этому поводу. Он его даже скорее любил.

— Кощей, ну ты б ещё в трусах ходил! — На самом деле, внешний вид Лёхи нисколько не смущал Славу, но порядку ради что-то подобное отвесить в его сторону стоило. — Все уже тут?

— Миха ещё не пришёл.

— Как всегда, тормозит, да? — Взглянув из прихожей через коридор на кухню, Слава увидел курящих там Саню с Ромой и приветственно махнул им рукой. — Пивчанский-то купили, или чаи гонять будем?

— Обижаешь, братан! — Лёха улыбнулся почти во все свои, за исключением парочки недостающих (и не то чтобы белоснежных), но всё же где-то около тридцати, зуба. — В холодильнике уже дожидается.

Пройдя на кухню, Слава с ходу залез в холодильник и достал одну из стоящих там прохладных стеклянных бутылок. Лёха же, в свою очередь, вытащил из лежащей на столе пачки сигарету и, закурив, уселся на диванчик рядом с Романом.

В их компании Вячеслав был единственным, кто не пристрастился к употреблению табака. Он, конечно, как и все, в своё время пробовал закурить, но вкусовое отвращение было настолько сильным, что продолжать желание так и не возникло. А если у кого-то хватало соображения съехидничать в его сторону, на подобии: «Чё, не куришь? Спортсмен, что ли?» — то мог и кулаком объяснить, что к спортсменам он, возможно, чуть ближе, чем к вопрошающим.

А вот алкоголем Слава не брезговал, поэтому, свернув крышку при помощи ножа, сделал несколько жадных глотков пенного напитка.

— Ах, хорошо!

— Ты не спеши, чтоб на фильм осталось, — хотел было сделать ему замечание Санёк, но в ответ Слава лишь состроил гримасу, подразумевающую: «Ты меня ещё жить поучи».

— Кстати, я тут с дядей Женей разговаривал…

Лёха сделал глубокую затяжку, выпустил несколько «дымных колечек» и продолжил:

— Он сказал, что к нему фуры с товаром должны в субботу приехать, нас ждёт на помощь, так что бабок немного поднимем.

— Вот, это уже хорошие новости!

— Да, а то я что-то совсем пустой, хоть по карманам иди вытаскивай.

— Ром, ну чё за херня? — тут же среагировал на его высказывание Саня.

Да и взгляды Славы с Лёхой говорили примерно то же самое. Все они не были законопослушными элементами общества, и если вдруг так случалось, что судьба преподносила определённые расклады перед их носами, они, конечно же, этим пользовались. Но и своих понятий они тоже строго придерживались. Как, например: не крысить по школьной раздевалке, в частности, да и вообще на территории школы в целом. Где живёшь — там не срёшь. Тогда и вероятность спалиться будет в разы меньше.

— Да спокойно, не это я имел в виду, что вы сразу-то! — принялся оправдываться Роман. — Но бабки и правда нужны. Как раз с Катюхой вечером хотели погулять в субботу. Вот будет ей на мороженое.

— Думаешь, она тебе за мороженое даст?! — тут же прыснул Санёк.

— Слышь, ты за базаром-то следи!

— Точно-точно, — подхватил Лёха, — лучше сразу водку бери, надёжнее будет!

— Вот только твоих советов мне и слушать, девственник хренов, — парировал ему в ответ Рома.

— Чего это девственник! — возмутился тот, в свою очередь. — У меня в деревне баба есть! Да я её всё лето!

— Да-а-а, заливай давай! — уже не сдерживаясь, смеялся во весь голос Санёк. — Хотя, может, я её знаю? Не Дуней её звать-то?

Слава, улыбаясь, отпил ещё из бутылки, глядя на своих друзей. Они, конечно, придурки ещё те, но любил он их именно такими, какие они есть. И подметил для себя, что раньше поводом для стёба над кем-то было, если он вдруг начинал засматриваться на какую-нибудь девочку, то теперь скорее, если он этого не делал. Теперь вот количеством мериться начинают. Ну или пытаются.

Про Рому-то базара не было. Парень он был высокий, смазливый, девкам нравился, и, вызывая зависть у сверстников, вполне себе этим пользовался. У Сашки вроде тоже было пару эпизодов, когда палили его в более чем дружеском времяпрепровождении с прекрасным полом. Лёха же о своих похождениях заливал красиво, но вот подтвердить их никто не мог. Верить — не верить, каждый решал для себя сам. А что касалось самого Славы, то зажимался он разок с одной Яной, да и всё пока на этом. Но не шибко он и беспокоился по этому поводу: в его жизни и так уже было две женщины, от которых порой спасу не было. С приобретением третьей пока можно было и не торопиться.

Разыгравшуюся жаркую перепалку молодых людей прервал раздавшийся треск входного звонка.

— О, Миха, наконец-то!

Пришедший последним Михаил явился не с пустыми руками, а с пакетом домашних пельменей, чем весьма обрадовал уже успевших проголодаться собравшихся друзей. Кастрюля с водой тотчас же была водружена на плиту. Посмотреть боевик вечером на видаке с друзьями хорошо, а сделать это под холодное пиво с горячими пельменями — блаженство.

— Слушай, а я ведь сейчас Шмелёва этого видел, — обратился к Славе Миша, тесня друзей на кухонном диванчике, — ну не прям сейчас, с полчаса, наверное, где-то.

— Рассказывай.

— Да с матерью с рынка шёл, сумки помогал дотащить. Мы железку-то переходим, я глядь — этот топает. Прикинь — с кладбища! И что-то такой весёлый, радостный, улыбается от уха до уха, как дурачок какой. И знаешь что?

— Ну?

— Ни синяка на нём нет! Прикинь? А ты ему рожу-то, будьте-нате-то отделал!

Все лишь переглянулись, будучи в недоумении.

— Да ты гонишь, что ли?

— С кладбища?

— Это точно он был?

— Да я вам базарю! — Михаил демонстративно ударил кулаком в свою грудь. — Сам сначала глазам своим не поверил, но он это был. И прям прямиком с кладбища чесал.

— Да-а-а-а, Славик, видимо, ты ему того, совсем головушку-то отбил, — заржал Лёха. — Видать, уже ходит себе могилку выбирать!

Что в этом смешного, Слава не уловил, но шутки Алёши, или то, что он таковыми считал, до него и не всегда доходили в принципе.

— Подожди, а может, наоборот? — предельно серьёзным голосом предположил Рома. — Он там тебе место выбирает?

— Да пусть мечтает! — криво усмехнулся Слава.

А чуть подумав, добавил:

— Там же типа «сатанисты» наши тусуются, к ним, что ли, ходил?

— А хрен его знает. Я только его одного видел. Но что меня удивило, ни единого синяка на роже. И довольный, будто ему выпускница за сиськи подержаться дала!

— Хрень какая-то… быть такого не может. И в школе он не был сегодня.

— Вот и я о том же подумал, что-то странное тут!

— Но, кстати, ни мамаша, ни папаша его в школу тоже ведь не прибегали выяснить, кто посмел их сыночка побить? А если, как мы теперь знаем, он ещё вчера зубрилой был, это странно, — постукивая пальцами по столу, вслух размышлял Александр.

— Да наврал он дома, и всё, — этот момент Славу как раз не удивлял. — Он с «Орехом» год, считай, протусовался, должен понимать, когда варежку закрытой надо держать. А вот как он без синяков остался, я не понимаю…

— Накрасился, может? — пришло в голову Саньку. — Мне так разок мать своей косметикой синяк замазывала, в том году, когда фотографироваться надо было классом, помните?

— Ага, помню, — отозвался Лёха, — но у тебя там фингал уже почти сошёл. А этого, если только целиком мордой в краску окунать. Надо было тебе, Миха, его там на месте прессануть и узнать, с какого это он такой красивый и что на кладбище делал!

— Ну, во-первых, я был с матерью, вообще-то. Во-вторых, если такой умный, сам его найди и спрашивай.

— А он тебя видел? — поинтересовался Слава, с задумчивостью покручивая бутылку в руках.

— Нет, меня он не заметил. Говорю же, он как в облаках витал. Мне кажется, ты перед его носом мог пройти, и он бы тебя не признал.

— Но кладбище… стрёмно как-то, да? — Сашу можно было назвать достаточно суеверным человеком.

Плевать через плечо, стучать по дереву, обходить чёрных кошек — вот это всё было про него, а потому такие места, как кладбища, вызывали у него не самые приятные эмоции.

— Да ладно, не проклинать же Славу он туда ходил, — хотел было разрядить обстановку Рома, но, судя по выражению лиц друзей, произвёл скорее противоположный эффект.

— Ром, ну вот ляпнешь тоже, — поморщился Слава, но при этом и почувствовав, как по спине пробежал неприятный холодок, — какие ещё, на хрен, проклятия?

— Ну, кстати, у меня в деревне есть бабка, — поднявшись со своего места, чтобы проверить воду, начал Лёха, — про которую все поговаривают, что она, мол, того, ведьма. Когда скотина там у кого захворает или ещё что такое, к ней ходят.

— И что, помогает? — сглотнув, поинтересовался Саня.

— А я почём знаю? Раз ходят — наверное, помогает. Знает там какие-то заговоры или ещё чего. Но она единственная, к кому мы там за яблоками теми же или клубникой не лазаем. Стрёмно как-то. Вот вроде дом как дом, огород как огород. А чуть стемнеет, и проходить рядом не хочется, не по себе как-то.

— Молодец, нагнал жути! — озвучил общие ощущения Миша.

— Ну так я ж Кощей! — странно радостно воскликнул Лёха, подпрыгивая с одной ноги на другую, с параллельным движением рук из стороны в сторону. Но это сработало, и ребята заржали, глядя на своего товарища.

— Ладно, хватит всякую хрень обсуждать, что там со жратвой? — сделав очередной глоток пива, Слава наконец-то почувствовал накатывающее приятное лёгкое головокружение и расслабление.

— Пять минут, и кушать подано! — отрапортовал ему, в своей слегка придурошной манере, Лёха, помешивая пельмешки в кастрюле.

— Пойдёмте тогда фильм выберем. И в жопу этого Кирюшу, хотя бы на сегодня. Достал он меня уже, — говоря последнюю фразу, Слава демонстративно постучал пальцами открытой ладони по своей шее.

Оставшийся вечер ребята провели, как и планировали, и разошлись по домам уже ближе к двенадцати часам. Слегка захмелевшие и в целом довольные своей бесхитростной жизнью. И только лишь странное, едва уловимое беспокойство где-то в самых глубинах Славиного сознания мешало ему полностью расслабиться. Появилось ли оно из-за сегодняшнего разговора или уже существовало до, и просто за счёт него окрепло, Слава сказать не мог. Но это чувство ему совершенно не нравилось. И чем больше он размышлял об этом, уже засыпая лёжа в своей кровати, тем, казалось, больше оно становилось, угрожая из чего-то едва заметного стать приливной волной, способной накрыть тебя с головой и утащить в самые глубокие пучины.

— Проклятье, да? — пробурчал себе под нос Вячеслав и окончательно провалился в царство снов.

***

День у Славы не задался, начиная с самого утра. Для начала — он крайне плохо выспался. Всю ночь ему что-то снилось, но из тех снов, которые наутро толком и не помнишь, кроме того, что они были, и происходила в них какая-то чушь. За завтраком вернувшаяся к этому времени с работы мать потребовала дневник и, как следствие, стала отчитывать за появившиеся в нём с момента последней проверки замечания и оценки. Благо на Славину голову, превалировали там тройки да кое-какие четвёрки. Поэтому на сей раз для него всё ограничилось лишь напоминанием того, что с таким отношением к учёбе всё, что ему светит, — местное ПТУ.

Но для самого Славы сейчас подобные угрозы были лишь белым шумом. Нет, разумеется, он понимал, что тот, кто поумнее, ну или тот, у кого есть деньги, может позволить себе университет. Или даже уехать учиться в столицу! А у кого нет ни того ни другого, ограничится в лучшем случае казённым училищем. Но он не видел ни хорошего в первом, ни плохого во втором. Для него куда важнее было соблюдение собственных принципов, быть верным слову и друзьям — делать всё по понятиям. И если поступать так, то и в жизни всё как-нибудь приложится. Правда, если бы у него спросили напрямую, как это так оно должно приложиться и за счёт чего, внятного ответа он, скорей всего, дать бы не смог.

Да и глядя на собственную сестру, которая с этого года стала первокурсницей, особой мотивации для прохождения этого пути не было. Мать на двух работах вкалывает, и денег и так почти никогда нет, а эта ещё пять лет учиться собирается. В такой ситуации для Вячеслава казалось нормальным уйти уже из этой школы, после девятого, и не обязательно даже в «путягу», а может сразу и работать куда. Да к тому же дяде Жене, на рынок. В этом он смысла видел гораздо больше.

А когда Слава добрался непосредственно до своего среднеобразовательного учебного заведения, чуть ли не первым, кого он там увидел, был Шмелёв Кирилл собственной своей цветущей персоной. И, как и говорил ему вчера вечером Миха, на этом уроде не было ни синячка, ни царапинки. И вёл он себя так, будто и не состоялось никакой драки, в которой он, вообще-то, потерпел поражение. Это, в одно и то же время, и удивляло, и злило, и интриговало Славу. Его собственная нога ещё чуть-чуть побаливала, но прихрамывать на неё он почти перестал, и в принципе, если вынудит ситуация, дать ещё один бой он, вероятно, смог бы. Сам он его сейчас провоцировать на бой, разумеется, не станет — тем более что он уже и так всё доказал, но быть готовым к активным действиям со стороны Шмеля стоило.

— Нет, ну вы видели? — задал совсем очевидный вопрос Миха, когда они уже все сидели на своих местах в классе: на задних партах первого ряда, возле окон.

За самой последней партой — Миша с Лёхой; перед ними, единолично занимая целый стол, — Слава; а за следующей партой уже и Саня с Романом. Усаживаясь именно так, сидящим спереди нужно было лишь повернуться, и они все уже оказывались в «кругу своего общения».

— Да сложно не заметить. Действительно — чертовщина какая-то, — Слава сидел в весьма удобной позе с закинутыми ногами на второй, никем не занятый стул и крутил в руках шариковую ручку.

— Вот и попробуй не проверить теперь, что он там котят сатане в жертву приносит, — выдавать подобные предположения у Романа получалось как-то само собой, без раздумий над произносимым.

— Гадость какая, — поморщился Саня, — откуда у тебя в башке только такое берётся?

— А у тебя есть лучше объяснение?

— Если ему там и правда сатана за жертву помогает, — произнёс Слава, — нам всем «звезда». Большая и яркая. Ну мне точно, по крайней мере.

— Э-э-э, Слав, ты чего? — уже забеспокоился Алексей. Задумчивость и серьёзность друга была для него непривычна.

— Шучу, наверное. Но… Надо бы разобраться. Стрелу ему забью. В субботу мы заняты, в воскресенье мне уже лень… Значит, на понедельник. Я с ним подерусь. А вы потом проследите — пойдёт ли он опять туда. И если да, то выясните, чем он там занят. Я прям постараюсь ему таких фингалов наставить, которые ещё три недели синюшные будут.

— Ты и вправду думаешь… — начал бы Саша, но Слава его резко перебил.

— Ни хрена я не думаю! Но глазами почему-то вижу то, чего быть не должно. Поэтому надо проверить, получится ли у него этот фокус провернуть ещё раз, и там уже думать!

Только Михаил хотел вставить свои пять копеек, как в класс вошёл учитель, а вслед за ним прозвенел и школьный звонок, откладывая дальнейшее обсуждение на потом.

Сосредоточиться на уроках Слава в этот день толком не мог. В голову постоянно лезли посторонние мысли, сбивая и уводя его сознание в такие дебри, что он ловил себя на том, что понятия не имеет, о чём вообще думал последние минут десять. Да и мелькающая на переменах морда Кирилла сбивала всё настроение куда-то под самый плинтус. Всё было не на своих местах; не так, как должно было быть; начиная с того, что не о достойном ли сопернике мечтал сам Вячеслав? А теперь, наконец получив его, что мешает наслаждаться ситуацией? Так ли важно, какую такую чудодейственную бадягу нашёл этот Кирюша, что с ней синяки на следующий день сходят, будто их и не было? Жаль только, с ним он ей вряд ли поделится. А было интересно: вечерком подрались, намазались, а наутро снова готовы бить друг другу морды!

Но вот это и было проблемой. Синяк должен оставаться и болеть. Он должен учить и напоминать о допущенных ошибках. Где не успел увернуться, где подошёл слишком близко. А где — не на того нарывался. Это чуть больше, чем просто сгустки крови под кожей — это результат принятых решений. А если от них становится так легко избавиться, в чём тогда смысл? Всё равно что за разбитую любимую мамину вазу пригрозить ремнём, помахать им возле носа, но не выпороть в назидание.

Это и не нравилось Славе в Кирилле. Он явно был абсолютно чужеродным элементом. Да, он ходил под Максом, да, он сейчас сам стал «паханом», но… выглядело всё это неестественно. Ботан он и есть ботан, потому что мозги у него другие, и жизнь другая. Хорошо играть в крутого пацана, когда всегда, обернись оно слишком круто, можно домой убежать и мамке с папкой поплакаться. Те его, конечно, защитят, по головушке погладят, накормят да спать уложат, сказку ещё на ночь прочитав. Может, конечно, для виду поругают, но так, любя. Для Кирюши образ жизни, который ведёт Слава и его друзья, чужд, и зачем он пытается в него влезть — не очень-то и понятно. Это всё равно что Вячеславу сейчас начать ботанить! И подобный бред не укладывался у него в голове. Хотя его мать последнее как раз бы одобрила…

А Шмелёв сейчас действительно больше всего напоминал психа какого-нибудь. Особенно если внимательно всматриваться в этот пляшущий огонёк в его глазах. Может, стоило ещё раз пообщаться с этим… Пашей? Слава не знал. Раньше всё было предельно просто: есть соперник — дерись и побеждай. А теперь этого стало недостаточно, и приходилось думать. И не то чтобы Слава не умел шевелить мозгами, но вот прям ломать над чем-то голову ему, возможно, приходилось впервые.

Прозвенел очередной школьный звонок, на этот раз ознаменовавший окончание урока по физике. Первым, как бы это ни могло показаться странным, из-за стола встал Дмитрий Иннокентьевич и отправился в свою «коморку» — отдельно отгороженную часть помещения, располагающуюся за учительской кафедрой. Она в одно и то же время играла роль как и отдельного кабинета для преподавателей, в котором можно было, укрывшись от беснующихся на переменах учеников, просто отдохнуть или попроверять тетради да контрольные работы, — так и складского помещения, в котором хранились (и те, что ещё были рабочими, и те, которые таковыми быть перестали) всевозможные приборы, модели и установки для наглядной демонстрации физических законов и явлений.

— Сла-а-а-ави-и-ик! — Алексей безрезультатно помахал ладонью перед глазами друга.

— Что-то он совсем не «аллё», — нахмурился Саня. — Слав, завязывай давай, урок закончился.

— Ушёл в себя, вернусь нескоро! — выдал своё умозаключение Миша и саданул кулаком в плечо Вячеслава. — С добрым утром!

— Ты охренел?! — прилетевший удар моментально вывел Славу из оцепенения, и он, несколько раз похлопав глазами, глядя на своих товарищей, оценил ситуацию. — Но, видимо, спасибо, что-то я подзалип.

— Да не то слово! Идём?

Из их класса, кроме них самих, уже никого не осталось, а в кабинет начинали заходить ученики, у которых физика значилась следующим по расписанию предметом. И по появившемуся из двери пухлому лицу Павла, Слава, поморщившись, осознал, чей класс сейчас направляется сюда на урок. Оставалось только уйти побыстрее, в надежде, что Кирюша не спешит скорее грызть гранит науки, а пошёл в столовку за пирожком. Ну или в туалет ему там приспичило, на худой конец.

Но удача в этот день отнюдь не благоволила Вячеславу, и с вышеупомянутым он столкнулся нос к носу, прямиком в проходе, возле выхода из класса.

— Привет, Слав! — широко улыбаясь, Кирилл протянул ему свою руку, и тому ничего не осталось, кроме как принять его рукопожатие.

Длилось оно чуть дольше, чем необходимо для простого приветствия, и каждый из них старался как можно сильнее сдавить ладонь оппонента.

— И тебе не хворать, — предельно безэмоционально ответил Вячеслав, наконец освобождая свою руку и желая продолжить движение по направлению вон из класса.

— Да погоди ты! Я как раз хотел поговорить. Давай после уроков, там же, на площадке, а?

Абсолютно ничем не прикрытый намёк на реванш. Точнее — вызов на него. И это, учитывая то, что ещё позавчера он там и огрёб.

— А тебе не много ли чести будет, через день от меня отхватывать?

Сейчас Слава и не думал скрывать своё пренебрежение Кириллом. Больно много ему чести. Поэтому язвительность так и сочилась из его слов. А вкупе с ехидной улыбочкой всё это произвело именно такой эффект, который он и желал созерцать.

Лицо же Шмелёва тотчас помрачнело, брови сдвинулись, а ноздри раздулись. Все окружающие их одноклассники притихли, наблюдая за разыгравшейся сценой.

— Это мы ещё посмотрим, — процедил он сквозь зубы, стараясь пробуравить своим взглядом Вячеслава.

Тот уже был сантиметров на пять, самое меньшее, пониже Кирилла, что давало последнему возможность смотреть сверху вниз, угрожающе нависая над собеседником.

— Да и разве похоже, чтобы я от кого-то отхватывал? А вот твой фингал там, где я его и оставил.

— Как ты этот фокус с синяками провернул, я не знаю, — пожал плечами Слава. — Но вот эти ребятки, — он поднял кулаки, демонстрируя ещё не сошедшие ссадины с костяшек, — все помнят. И все, кто там был, — тоже. Так что хайло своё попусту не разевай. Хочешь добавки? Ладно, не жалко. Но будет это, дай подумать… — он три раза стукнул указательным пальцем по своим губам, разыгрывая глубокую задумчивость, — в понедельник! Всё, разговор окончен!

— А сегодня что, ссышь, что ли?! — видимо, хотел в свою очередь поёрничать Кирилл, но из-за проступающей злости ему это не удалось, а голос приобрёл нотки как и хрипоты, так и чего-то, напоминающего писклявость: как порой бывает у дурных певцов, которые хотят взять ноту, а ловят «петуха».

Слава же рассудил, что отвечать на последнее — ниже его достоинства. И потому, развернувшись на пятках, с выражением невозмутимости направился в школьный коридор. Он не видел, как в этот момент перекашивало Кирилла, но догадывался. И это заставляло его чувствовать себя чертовски приятно. Хоть какой-то светлый лучик за этот дурацкий день.

— А ну стой! Я ещё не договорил! — вид удаляющейся спины Вячеслава отнимал последние толики рассудительности у Кирюши.

Желая быть тем, кто поставит точку в их разговоре, он шагнул вслед за ним и вытянул правую руку, намереваясь схватить Славу за плечо.

Видеть этого Вячеслав, конечно же, не мог — в силу естественно-анатомического отсутствия глаз на затылке.

— Стой, кому го…

Но стоило только этой фразе начать срываться с уст Кирилла, как всё естество Славы знало её значение и что последует за ней. Даже его правое плечо ощутило лёгкий покалывающий холодок, буквально за мгновение до того, как его могли бы коснуться протянутые к нему пальцы.

И он среагировал — рефлекторно, не задумываясь. Левая нога чуть подсогнулась в колене, забирая на себя основную массу тела, сжатый правый кулак проскользнул по груди к левому плечу, и с резким разворотом на «пружинном выстреле» опорной ноги, Слава произвёл прямой удар прямиком под глаз Кирилла.

Звук плотного «щелчка» показался присутствующим громом.

Не ожидающий такого поворота событий Шмелёв, потеряв равновесие, шлёпнулся на пятую точку. И сразу же раздались удивлённо-восхищённые возгласы свидетелей происходящего вместе с улюлюканьем друзей Славы. Нечасто что-то подобное могло произойти прямиком в стенах школы посреди учебного дня.

Вячеслав же бросил единственный, полный презрения взгляд на пребывающего в абсолютном недоумении Кирилла и наконец-то удалился из кабинета физики. На самом деле его сердце бешено колотилось, а ещё он понимал, что за такое можно отправиться на ковёр к директору, но показывать виду было ни в коем случае нельзя. Поэтому он шёл спокойно, расправив плечи, будто ничего вовсе и не произошло.

Все формальности были соблюдены. Место и время их официального выяснения отношений озвучены публично. Попытка непристойного поведения пресечена и наказана. Всё по понятиям, и никакого беспредела. Слава мог собой гордиться.

— Ну это ваще было круто! Ты прям так, бах! А он так хлоп на жопу! — возбуждённый произошедшим Кощей галдел без остановки. Да и Саня с Ромой и Михой вели себя примерно так же.

— Да будет знать, как лезть!

— Но удар, удар-то какой!

— Да двоечка, чёткая, боксёрская!

Звонок на следующий урок должен был уже вот-вот прозвучать, поэтому ребята спешили вернуться в свой класс, расположенный в другом конце крыла.

— УБЬЮ!

Прогремело за их спинами, и, обернувшись, они увидели выскочившего в коридор Шмелёва со стулом наперевес. Размахнувшись, он со всей силы швырнул казённое имущество в сторону ребят, естественно, норовя попасть им в Вячеслава. Ученики, ещё находящиеся вне классов, бросились с криками врассыпную. Слава же с друзьями каким-то чудом умудрились вовремя пригнуться, и металлические ножки отправленного в полёт предмета мебели лишь просвистели над их головами, после чего стул с грохотом ударился об пол.

Поднялся настоящий ор. Учителя и ученики повыскакивали из всех соседних кабинетов. И два главных виновника торжества, не без помощи тех, кто лично лицезрел события последних нескольких минут, были опознаны, пойманы и этапированы в кабинет директора.

***

Анастасия Георгиевна старалась сосредоточиться, но головная боль стальным обручем сжимала голову, периодически отдаваясь крайне неприятной пульсацией в висках. Съеденная ранее, уже третья таблетка анальгина всё ещё не приносила должного эффекта, и надежды на то, что принесёт вообще, становилось всё меньше. Мало на её голову было новых распоряжений от РОНО. Мало было того, что единоутробная сестра сейчас лежит в больнице после перенесённого инсульта. Или того, что цены на всё и вся продолжают расти как на дрожжах, а зарплата…! В общем, поводов для переживаний и головной боли хватало. А те двое, что сейчас сидели перед ней… не были никакой вишенкой на торте. Они-то как раз являлись её непосредственной рутиной и тем, на ком сосредоточить свои силы и внимание стоило. Но, к сожалению, уже не хватало ни первого, ни второго.

И вроде бы уже, казалось, немалые дети, по пятнадцать лет каждому, и должны были приобрести какое-то соображение в своих головушках к этому возрасту, но нет! Устроили драку посередине учебного дня, да ещё и со швырянием стульев. Хвала небесам, что никого не зашибли.

Признаваться в содеянном эти умники, конечно же, не собирались. Они друзья и просто таким образом играли, видите ли. У одного, правда, игрока сейчас под глазом разбухал здоровенный синяк, что уже само собой говорило о неприемлемом поведении. Но и стул кидал именно он, а это уже куда более серьёзный проступок. Попади он им хоть по кому-нибудь — их, в лучшем случае, так бы потом инспекциями с проверками замучили, что тушите свет! И родительский комитет бы вой поднял. Хорошо ещё, что директора сегодня не было, и ситуацию можно разрешить по-тихому.

Вообще, спускать что бы то ни было на тормозах не входило в привычку Анастасии Георгиевны. За свой пятнадцатилетний стаж работы заместителем по учебно-воспитательной части она поведала многое и прекрасно понимала, что для некоторых мягкий подход равносилен разрешающему сигналу светофора. А вовремя не привитая субординация потом может аукнуться печально для всех. Но сейчас, в противовес своего собственного опыта и убеждений, ей хотелось просто выгнать этих двоих и забыть про них навсегда.

Ну а что? Отчитать она их — отчитала. Детским инспектором пугала? Пугала. Вот теперь пусть классные руководители им мозги повправляют, да родителей вызывают.

— Ну и что делать будем? — поправляя очки, обратилась к провинившимся завуч.

— Простите нас, пожалуйста, такое больше не повторится, — не замедлил с ответом Вячеслав.

И нельзя было сказать, что эти извинения были неискренними. Свои вопросы он привык решать за школьными стенами, потому что так было удобно для всех, и нарушение этих «традиций» не входило в его интересы.

— Простите, мы больше так не будем, — вторил ему Кирилл.

В отличие от Славы, он себя сейчас чувствовал более неуютно, так как в первый раз в своей жизни ему довелось побыть «на ковре» в принципе. Конечно, он всё равно был полностью уверен, что ничего серьёзного за случившееся ему не будет, но волнение от нового опыта в его жизни присутствовало.

Анастасия Георгиевна посмотрела в глаза обоих мальчиков, и вновь, как будто бы посторонний голос в голове, велел ей гнать их прочь. Она догадывалась, что так, скорее всего, сказывается на ней усталость, и не была этому рада, но ничего сейчас поделать с собой не могла. Поэтому уже обратилась к стоящим рядом классным руководителям этих недорослей.

— Ладно, забирайте их, пусть идут на уроки. И родителей вызовите, уведомите, пускай тоже воспитанием занимаются. А вы, — вновь обратилась к Славе с Кириллом, — если ещё раз выкинете что-то подобное — заканчивать будете другую школу. Всё понятно?

Мальчишки закивали и поспешили покинуть помещение школьной канцелярии.

— Я тебя в понедельник урою, — успел шёпотом бросить Кирилл Славе, до того как вслед за ними в коридор вышли классные руководители и повели их на уроки.

Реагировать на эту реплику Слава никак не стал. Слова надо подтверждать действиями, а вести гнилые базары много ума не требуется. Да и мысли о том, что у этого Кирюши не всё в порядке с чердаком, находили всё новые подтверждения. Нарвался на удар? Ну так будь мужиком его принять. А если уж так охота предъявить за него — делай это нормально, а не как психованная малолетка. Подставляя при этом и себя, и других.

— Мать у тебя, конечно же, прийти не сможет? — голос Натальи Петровны был спокойным, без малейшего намёка на беспокойство из-за случившегося.

— Скорей всего, нет, — мальчик пожал плечами. — Но могу спросить, если хотите.

— Я ей в дневнике твоём напишу всё, что надо, не переживай, — с иронией улыбнулась она ему в ответ. — Ты мне лучше скажи, какие у тебя со Шмелёвым проблемы на самом деле.

— У меня с ним никаких проблем. Это у него, — Слава покрутил растопыренной ладонью возле головы, — заклины какие-то. Сам первый лезет, сам и получает. Простите, что вас подставили, конечно, не думал, что он такое выкинет.

Наталья Петровна остановилась и вздохнула.

— Послушай, Слава, дело не в том, что ты меня подставляешь. Ты себя в первую очередь подставляешь. Я, да и не только, прекрасно знаю, что ты со своими друзьями какой-никакой порядок стараешься поддерживать в школе, и проблем от вас почти нет, если не считать прогулов с оценками. Но всё это временно. Все эти ваши игры в бандитские разборки — глупости чистой воды. Об учёбе думать надо, а не о том, кому в морду после уроков дать, ты это понимаешь?

Данный вопрос не относился к разряду тех, которые действительно подразумевали необходимость ответа. Поэтому Слава предпочёл отмолчаться.

— Ты ведь неглупый мальчик и мог бы нормально учиться. Не отличником, да, но лучше, чем сейчас, я-то уж знаю. Если думаешь, что взрослый — так и веди себя как взрослый, думай о своём будущем. Вот кем ты хочешь стать?

А вот это уже был конкретный вопрос.

— Я не знаю, — чуть нахмурившись, честно признался Слава.

Одни мечтают стать космонавтами; другие — пожарными или бизнесменами; третьи — врачами или актёрами. Слесарями или сантехниками тоже, наверное, кто-то хочет быть, но таких уже значительно меньше. Слава же просто не знал. И пускай этот вопрос звучал, чем старше он становился, тем чаще, найти на него ответ Вячеслав пока был не в состоянии.

— Вот об этом я и говорю. Ну, окончишь ты в этом году школу, куда ты дальше пойдёшь? Или лучше, по-твоему, каким-нибудь грузчиком спину надрывать, пока здоровье не закончится?

— Наталья Петровна…

— Что, Наталья Петровна? Вот этот твой Шмелёв, кстати, отличник, потенциальный медалист. Да, ему сейчас влетело. И родители его дома, надеюсь, хорошенько выпорют. Взыграли, видимо, у парня сейчас гормоны, бывает такое. Но ты пойми, что завтра у него это пройдёт, а нормальная жизнь с перспективами — останется. Он сигаретами торговать в переходах не будет.

— Я, что ли, буду?

— А это только от тебя и зависит, дружочек! Вот скажи мне, что вы сегодня сделали не так?

— Так это он стулом в коридоре додумался кидаться!

— Вот в этом и проблема, Славочка! Ты думаешь, что не кинь он в тебя стул или не поймай вас за этим занятием, так всё, значит, и хорошо? Нет! Ты здесь, чтобы учиться. И думать ты должен об учёбе. В этом проблема, что головушка твоя не тем занята. Детство быстро пролетит, и не заметишь. И в один прекрасный день ты обнаружишь, что ни черта не знаешь, ничего не умеешь и никому не нужен. И что тогда, в бандиты или воровать пойдёшь?

Славе оставалось только закусить губу. Когда читают подобные нотации, лучше помалкивать. Потому как, если высказать свои мысли по обсуждаемому поводу, то, скорей всего, ты только подольёшь керосину в огонь, и тебе начнут объяснять, почему ты неправ и вообще ещё слишком маленький, глупый и жизни не нюхал. Может, отчасти оно и так, здесь Слава не спорил, но почему все эти «учителя, как надо жить», сами не то чтобы прям в жизни успешные? Малиновых пиджаков на них не видно, и ездят почему-то на автобусах да электричках.

— И получается, что те, кого ты сегодня можешь поколотить, завтра будут сытые и в тепле, а тебе и корку хлеба не подадут. В перспективу, Славочка, думать надо. Если ты сам сейчас за ум не возьмёшься, никто за тебя это не сделает, а потом уже поздно будет. Тебе всё понятно?

Они уже подошли к кабинету, в котором проходил урок у его класса.

— Понятно… И спасибо.

— Ты мне своё спасибо лучше делом докажи. После уроков с дневником зайдёшь. А сейчас марш в класс.

«Докажи делом» — неприятно кольнуло Славу. Это было из мира его понятий и представлений. Балаболом он не был и становиться не собирался. Но браться за ум — очень странное понятие. И зачастую подразумевающее, что ты должен начать себя вести так, как представляет себе непосредственно этот совет тебе дающий. И разве до этого он всё в своей жизни делал исключительно бездумно? Это уже скорее по чужому уму жить, много ума не надо. А вот по-своему — сложнее, и без ума уже никуда.

Но сейчас ему больше ничего не оставалось, кроме как вернуться в класс.

***

Отсидев в эту пятницу все уроки до самого конца, Слава зашёл к Наталье Петровне и получил в свой дневник, написанное красным, послание для матери. На его удивление, оно оказалось достаточно нейтральным и выставляло его скорее потерпевшим от необдуманных поступков другого ученика. Разумеется, это не отменяло и его долю вины в произошедшем, но выбранные классным руководителем формулировки позволят Вячеславу избежать материнского гнева во всей его красе, за что он испытывал крайнюю признательность. Но всё же, Наталья Петровна просила Славину маму, при первой же возможности, посетить её для личной беседы.

Как говорится, не всё коту масленица. И так-то в целом Славе удалось достаточно дёшево отделаться, и он был рад уже и такому исходу. А сегодня, в конце концов, была пятница, учебная неделя подошла к концу, и можно было на два с небольшим дня оставить всё, касающееся школы, на потом. Тот же дневник не обязательно показывать матери прямо сейчас, а отложить это, скажем, до вечера воскресенья.

Планов как таковых на этот вечер у Славы с друзьями не было, поэтому, сложив всё, что имелось в их карманах, ребята наскребли на пару бутылок пенного на брата, да сухариков вприкуску — самых ядрёных, со вкусом хрена и чеснока. К сожалению, зависнуть у кого-нибудь дома сегодня возможности не предоставлялось, разве что у самого Славы, но этот вариант, как правило, оставался на самый крайний случай. Несмотря на почти что постоянное отсутствие дома матери, всегда могла объявиться Таня, а она была способна начать зудеть ничуть не хуже. Да и из возможных развлечений был лишь телевизор, даже без захудалого видеомагнитофона. И, ко всему прочему, курить в квартире у Славы было строго-настрого запрещено, а выходить каждый раз на лестничную клетку парней утомляло.

Погода же сегодня стояла вполне удовлетворительная, хоть и пасмурная, около пятнадцати градусов и без ветра. Поэтому, собрав свой нехитрый скарб, друзья направились на пустырь, расположенный между железной дорогой и жилыми кварталами. Он был весь заросший кустарниками, чуть выше человеческого роста, и в основном использовался местными жителями как для выгула, так и для захоронения обитающих в их квартирах домашних питомцев. Но имелась и пара полянок, организованных, так сказать, для культурного времяпрепровождения. На одну из таких и отправился Слава с друзьями.

— Костёр жечь будем? — поинтересовался Александр, усаживаясь на одно из небольших брёвен, расположенных вокруг чернеющих углей старого кострища.

— Мне влом, — честно признался Миха, — если тебе охота, сам и заморачивайся.

— Да светло ещё, — Слава шлёпнулся на другое бревно и почал упаковку с сухарями, — и тепло. Может, попозже.

— Дрова-то лучше сейчас собрать, пока светло.

— Вот и иди собирай, — Лёха раздавал друзьям бутылки, которые до этого нёс в своём рюкзаке, — а я как раз твоё пиво выпью!

— Ой, да иди-ка ты, — скривился Санек и принял у него из рук предназначенную ему стеклотару.

— Ну, за жопу Алёны! — выдал что-то вроде тоста Рома, поднимая свою бутылку, призывая друзей свершить старинный ритуал по соприкосновению сосудов перед их осушением.

Ждать себя никто не заставил.

— А чего тебе до Алёнкиной задницы-то? — с лёгкой ноткой ревности в голосе поинтересовался Кощей. — Вон у тебя Катька есть, за её жопу и пей.

— Ну, во-первых, одно другому вот вообще никак не мешает. Во-вторых, я-то за Катькину могу, а тебе, если попробуешь, в глаз дам, — Рома широко улыбнулся и продемонстрировал свой сжатый кулак Лёше.

— Да с Алёной-то понятно, красавица-отличница, вам, кстати, обоим её как своих ушей не видать, — замечание Александра было вполне справедливым, и все это знали. — А вот титьки у Женьки, конечно, вот это да-а-а-а…

— Да толстая она просто! — поморщился Лёша. — Полезешь к её сиськам, а она тебя сожрёт!

— Да тебе хоть и толстую полапать разок — и то удача! — парировал ему Саня.

Ну не была Женечка худышкой, и что с того? Зато всё было при ней, да и на личико вполне себе милая. На Сашин взгляд, она приходилась очень даже.

— Ну, начинается! — смеясь, Слава закатил глаза.

И правда, в последнее время их разговоры частенько заходили по поводу одноклассниц. Или одногодок… или… да о девчонках вообще. Теперь они могли обсуждать их, наверное, часами. Ну, лучше уж их, чем того же условного Кирюшу. И, как назло, это имя вновь всплыло в сознании Славы. Но сейчас он постарался отмахнуться от него и просто насладиться бессмысленным трёпом с друзьями.

Часа через два начало уже заметно темнеть, да и всё принесённое с собой было, естественно, выпито и съедено. Вследствие чего пришлось принять коллегиальное решение, что пора расходится по домам. Завтра их всех ждала халтура по разгрузке фур дяди Жени, поэтому хорошенько отдохнуть и выспаться было вовсе не лишним. Рюкзак с уже пустыми бутылками обратно нёс Миша — так уж сложилось, что тару, которую они собирали для сдачи, хранили именно на его балконе. Какие-никакие — а все же деньги.

Когда они уже выходили с пустыря, у Славы на мгновение возникло странное чувство: как будто бы он был не из плоти и крови, а чего-то менее плотного, но более вязкого, и его словно слегка растянуло с левой стороны. Мимолётное ощущение, не просуществовавшее и секунды, но этого уже было достаточно, чтобы он повернул голову в эту сторону, налево. И пусть сумерки уже начинали готовиться вступать в свои права, он всё равно с лёгкостью разглядел церковный шпиль, видневшийся метрах в семистах от них. Он знал, что это за церковь, и что-то внутри его головы щёлкнуло.

— А, пойдёмте-ка, до кладбища дойдём.

Он не предлагал или спрашивал, а констатировал факт. Ноги Славы сами повернулись в нужную сторону, и он зашагал без малейшего промедления. Его друзья сначала было опешили от такого его неожиданного решения, но тут же пришли в себя и поспешили догнать уже успевшего от них отойти Вячеслава.

— Слав, ты чего вдруг? — озвучил общий для всех вопрос Миша.

— Не знаю… Но понял, что мы недалеко, и захотелось сходить, — скрывать Славе было нечего, и он сказал всё как есть.

— Думаешь там Шмеля встретить, что ли?

— Нет, это было бы странно. Но если вдруг и встретим… Ну что ж, заставим тогда рассказать, чем он там занимается.

Ребятам оставалось только пожать плечами. Небольшой запас времени, до того как им необходимо было вернуться домой, ещё имелся. Почему и не прогуляться тогда, хоть и на кладбище.

Каждый из них проходил мимо этого места по сотне раз за год. Небольшая, ничем не примечательная церквушка, протекающая рядом узкая речка, которую, если очень хорошо разогнаться, можно было, наверно, и перепрыгнуть, если у вас ноги подлиннее. И ограда — отштукатуренная красная стена под два метра, с железными остриями наверху. Конечно, такой она была только у центрального входа, скрывая от проходящих по улице прохожих пейзажи расположенных за ней захоронений, а по всему остальному, чуть больше чем двухкилометровому периметру, это был обычный металлический кованный забор.

Но сейчас, находясь здесь в это время суток, всё выглядело чуть-чуть, но иначе. Или ребятам так только казалось?

Центральные ворота, вообще-то, в это время должны были быть запертыми на ночь. Но так как местный сторож предпочитал к закату быть уже в стельку пьяным, они зачастую оставались открытыми. Волновало это, правда, мало кого. Ну подумаешь, сможет кто-то ночью прийти на кладбище, и что с того? Будто там было чего воровать, а времена гробокопателей уже вроде как канули в Лету.

— Жутковатенько, вообще-то, — прикуривая сигарету, Лёша заметил, что его пальцы чуть заметно подрагивают.

Он всегда верил во всякую нечисть и от мест, где с ней можно было встретиться, предпочитал бы держаться подальше. Но перед пацанами позволить показать, что он боится пройтись ночью по кладбищу, Лёха не мог. Кощей он, в конце концов, или кто?

— Есть такое, — согласился с ним Рома, — днём оно как-то по-другому здесь.

— Зато тихо так, да?

Они шли не спеша по центральной аллее и оглядывались по сторонам. В целом, ничего необычного-то и не было. Оградки могилок да надгробные камни с крестами. Одни ухоженные, другие начинали подкашиваться под гнётом времени. Разве что из-за обильно растущих вокруг деревьев казалось, что уже совсем темно.

— И долго мы тут будем бродить?

— Да, давайте, до братской могилы в конце аллеи дойдём и обратно, — отозвался Слава, даже не поняв, кто из его друзей задал этот вопрос.

Его сюда что-то тянуло, и он повиновался этим ощущениям.

Выйдя на перекрёсток, где-то на половине их пути, Слава неожиданно замер. Воздух перед ним исказился, будто бы стал плотнее, а затем пошёл рябью. От увиденного его дыхание перехватило, а ноги словно вросли в землю. Но оторвать взгляда от происходящего он не мог.

— Слав? — друзья не поняли причины, по которой их товарищ так внезапно остановился.

Он же наблюдал, как воздух вокруг него приходит в движение, начинает закручиваться и вращаться. Только что стоявшее перед ним кладбище рассыпалось, как вдребезги разбитое стекло, на тысячи, десятки, а может, и сотни тысяч осколков, тут же подхваченные незримым ветром и унесённые в разные стороны, чтоб через мгновение вновь вернуться и собраться в единую картину.

— Вы это видите? — пусть и полностью заворожённый происходящим, Слава отдавал себе отчёт, что это больше походило на безумие, чем на что-то реальное.

— Видим что? — Миша сделал шаг в сторону друга, желая понять, о чём тот толкует, но Слава в ответ поднял руку в останавливающем жесте.

— Подождите… минуту…

— А не стебётся ли он над нами? — нахмурил брови Санёк. — Ну, в смысле, что за хрень-то?

— Слава, ты стебёшься? — не раздумывая, поинтересовался Рома, но ответа не последовало.

Перед взором Славы же лёгким, покачивающимся маревом предстало семь аморфных «Нечто», ломающих и искажающих своим присутствием окружающее их пространство.

— Враг, — болезненно ударило прямо по самым барабанным перепонкам Славы, будто с силой вдавливая их внутрь его черепа.

— Пришёл сам.

— Как забавно.

— Но что он тут делает?

— Зачем ты явился, дитя?

Зазвучавшие голоса невозможно было отличить друг от друга — пустые, лишённые индивидуальности и окраски, но при этом давящие каждым произнесённым словом. Мысли в голове Славы заметались в беспорядке, пытаясь осознать происходящее. Он видел… что-то, что не видели другие, и это что-то говорило с ним?

— Кто вы?

— Кто «Мы»? — Лёша захлопал глазами, услышав странный вопрос от Славика. — Завязывай давай! — он было хотел подойти и одёрнуть странно застывшего друга, но его остановил уже Миша.

— Подожди, он, похоже, не с нами разговаривает.

Ребята стояли в каких-то паре метров от своего товарища, но сейчас им почему-то стало казаться, будто их разделяет непреодолимое пространство.

— Мы — твоя погибель.

— Или же спасение?

— Твой Враг призвал нас.

— И мы даровали Ему силы.

— Его чувства связали Вас.

— Но открыли, Тебе, дорогу к нам.

Вячеслав слушал раздающиеся голоса, одновременно стараясь понять и смысл ими произносимого, и не начать кричать от боли, которая их сопровождала. Каждая гласная превращалась в кинжал, пронзающий его плоть. Каждая согласная — в молот, дробящий его кости.

— Враг, это Шмелёв?

— Ваши имена для нас ничего не значат.

— Ты и сам знаешь кто он.

— Но важно не кто он, а кто Ты.

— И чего ты желаешь.

— И что готов за это заплатить.

— Я не понимаю! — голова у Славы уже начинала звенеть колоколом, и ему всё труднее становилось собирать эти фразы в единую цепочку.

Казалось, что это сразу сотня человек схватила по гвоздю в каждую руку и принялась медленно, с садистским наслаждением царапать ими школьную доску. И уже этот звук от въедающегося металла в гладкую зелёную поверхность, каким-то непостижимым образом, вступая в резонанс с себе подобными, превращался в имитацию речи, которая сейчас насильно проталкивалась Славе в уши.

— Мы можем даровать многое тем, кто согласится принять нас.

— Силу, чтобы получить власть.

— Власть, чтобы получить богатство.

— Богатство — чтобы получить всё остальное.

— Но взамен мы потребуем службу.

— Верность — цена благополучия.

— Он согласился. А согласишься ли Ты?

— На что? Чего вам надо? — говорить Славе приходилось с плотно сжатыми зубами, чтобы хоть как-то бороться с нарастающей болью.

— Так, теперь он и меня уже пугает, — Рома хотел было выбросить оставшийся от сигареты окурок, но, задумавшись, достал новую из пачки, прикурил от собственного бычка и уже только потом раздавил его ботинком. — Может, подойти и треснуть его?

— Ну, вперёд, если такой смелый, — сама-то идея Лёше показалась не такой уж и плохой, но вот правда, если Слава их всё-таки разыгрывает, то в ответ может прилететь мама не горюй!

— Нам — слуга, — ответили голоса.

— Верный, но сильный.

— Чтобы смог справиться с возложенным на него.

— Раньше у нас был только Он.

— А теперь у нас можешь быть и Ты.

— Служи нам, и мы даруем тебе силу.

— Что?! Зачем мне это? — Слава держался уже из последних сил, всё его тело как будто бы онемело и покалывало острыми иголками.

— Чтобы выжить.

— Да, пускай это будет игра.

— Выясним, кто достоин нас.

— Убей своего врага, или он убьёт тебя.

— Докажи, что ты пригоден.

— Покажи, что ты чего-то стоишь.

— Не сможешь — умрёшь!

От последних слов Слава свалился на колени, схватившись руками за голову. Охвативший его морок начал отступать, семь фигур растаяли без следа, и лишь звучащее в голове эхо от произнесённого ими диссонировало с восстанавливающейся реальностью.

Друзья без промедления бросились к нему, нешуточно напугавшись такому развитию событий.

— Да что, мать твою, с тобой делается? — прихватил за плечи Славика Санёк, опасаясь, что тот упадёт окончательно, но он, в свою очередь, резко дёрнулся, скидывая с себя руки друга.

— Нормально всё, отстань! — Слава не собирался грубить своему товарищу, но резко вскипевшие в нём эмоции просто нашли самый короткий путь к выходу, после чего он смог найти в себе силы вновь встать на ноги. — Я либо башкой тронулся, либо… Валим отсюда нахрен, сейчас расскажу.

Возражать и мешкать никто не стал, и ребята поспешили покинуть кладбище.

Объяснение того, что с ним произошло, не отняло у Славы много времени. Само это странное «общение» длилось не дольше минуты или двух, а уж краткое содержание можно было уложить и в одно предложение. Пересказать дословно весь диалог, в котором он невольно принял участие, Слава всё равно бы и не смог. Раздирающая, точно пила, боль, которая сопровождала голоса этих «сущностей», не оставляла ни малейшей надежды на то, чтобы запомнить их, хоть и краткие, слова в точности.

Поэтому Слава рассказал так, как произошедшее понял он: ему явились какие-то призраки; они как-то связаны со Шмелёвым; и теперь они хотят посмотреть, кто из них сможет убить другого.

— Ну, или я всё-таки свихнулся, — подытоживая, грустно усмехнулся Слава, — и вот хрен его знает, что лучше.

Он посмотрел на своих друзей, а те молчали. Они просто не знали, что сказать и как воспринимать только что услышанное. И самое неприятное для Славы было то, что он увидел в их лицах страх. Настоящий, неподдельный, не тот, который — когда боишься, но делаешь, а тот, когда понимаешь, что ничего сделать не можешь. Тот, который обычно бывает у терпил, перед тем как обмочить штаны и бежать жаловаться старшим.

Особенно у Лёши, который стал безостановочно теребить висевший на шее крестик. С этим надо было что-то делать.

— Чё завяли-то сразу? Или ссыте, что не разрулю? Ну, нашёл себе Кирюша новых паханов, и что дальше-то? Он сам, как был шестёркой, так ей в итоге и остался. Сам по себе — хрен он без палки. Найду управу.

— Но на мокрое идти… — нерешительно начал было Рома.

— Ты дурак? Не буду я его валить. Вот ещё чего, — возмутился Слава, но про себя подумал, что случиться теперь может всякое.

И если сам Шмелёв попытается его на тот свет отправить, то сдерживать себя он тоже не станет.

— Или ты думаешь, я хочу делать, что мне эти «призраки» велели? Да черенок им от лопаты по самые гланды! В шестёрках не ходил и не буду, и плевать, кто они там, ангелы или демоны сраные!

Этой речью Слава хотел приободрить своих друзей, но попутно и сформулировал то, что он думает о происходящем, для самого себя. И как-то неожиданно стало спокойно. Проблемы никуда не ушли, да ещё и с бесовщиной замешаны оказались, но приняли привычные формы и очертания, а с этим уже что-то можно было делать.

— Ладно, — Саня хлопнул себя по лицу ладонями и слегка подрастёр щёки, — а как с… духами этими бороться?

— Чеснок, святая вода, распятие!

— Ром, давай вот без этого сейчас, ага? Тут думку подумать надо будет.

— На кладбище крестов куча, и не похоже, что они их особенно боялись, — рассудил Миша, — тут скорее вопрос, они сами только там могут появляться?

— Тогда туда не соваться, и вопрос решён, — кивнул Слава, — останется только Кирилл, а с ним теперь сладим.

— Но за святой водой я бы сходил. Пускай будет на всякий случай, — теребить свой крестик Лёша перестал, что уже было неплохо.

— Ага, и обольём ей Шмелёва!

— Не-не-не, лучше поймаем его, свяжем и напоим ей так, чтобы вся нечисть из него вышла!

— Ну чтоб нечисть вышла, тогда надо клизму ставить!

— Ага, кружку Эсмарха ему, на пять литров!

Ребята рассмеялись. Им удалось немного отойти от случившегося, и настроение несколько улучшилось.

— Но, кстати, не забываем, что, может, просто наш Славик — псих, и его надо сдать в жёлтый дом! — широко улыбнулся Рома и приобнял Славу за плечи.

— Да иди ты, — улыбнулся Слава в ответ и закинул свою руку на плечо друга, — идёмте домой, нам ещё работать завтра.

***

Почти всю субботу Слава провёл, сначала разгружая фуры, а их было ни много ни мало пять машин, а затем, уже помогая раскидывать этот товар по складу. Работа была изнурительной и отнимала почти все силы, но дядя Женя никогда не обижал ребят с вознаграждением за их труд: каждая капля пота была пролита не зря.

О том, что произошло накануне вечером, никто из друзей не решался заговорить первым, отчего складывалось впечатление, будто ничего и не было. Обычный день, с обычными разговорами на перекурах. Но Славу это вполне устраивало, всё равно, всё, что они сейчас могли, так это переливать из пустого в порожнее, а подобным заниматься он не любил.

А придя вечером уставший домой, открыв бутылку с кефиром и закинув две сардельки в ковш на плите, ему даже подумалось, было ли взаправду то, что вчера было? Бывают же галлюцинации у людей. Кто грибочки специальные для этого жрёт, а у кого и с водки черти появляются. Мало ли что там ему ночью могло привидеться? В итоге сам поверил и пацанов своих напугал.

Наверное, это был бы не самый худший вариант. Свихнуться — это туда-сюда, но жить ещё как-то можно в принципе. А вот если призраки реальны, и они жаждут смерти одного из двух… Может, тогда этим двоим стоит договориться и послать их нахер? По крайней мере, так оба будут живы. Вопрос в том, получится ли нормально поговорить со Шмелёвым вообще?

От всех этих мыслей у Славы опять начала пухнуть голова, и, закинув в себя свой нехитрый ужин, он упал на кровать и почти моментально провалился в сон, благо наработанная за день усталость максимально этому способствовала.

Спал он на удивление хорошо, крепко и почти без сновидений, а те, что и были, испарились без следа, стоило только Вячеславу разлепить оба своих глаза да протяжно зевнуть. А было это около десяти часов утра. Редкая роскошь выходного дня, когда можно было давить подушку до последнего, без каких-либо последствий за это.

Мать, к этому времени уже пару часов как вернувшаяся с работы, сама отправилась на отсыпную, а значит, о дневнике и написанном в нём до вечера точно можно было не беспокоиться. При иной ситуации Слава бы предпочёл действовать по тактике максимального задабривания своего родителя: навёл бы везде порядок, сделал уроки, возможно, даже приготовил что-то поесть к материному пробуждению. Конечно, таким вопиюще хорошим поведением он сам себя бы и раскрыл, но тут, как говорится, лучше было бить на опережение, давая понять своими действиями, что осознаёшь всю вину от содеянного и искренне раскаиваешься.

Но сейчас, во-первых, Слава не был виновником инцидента, а во-вторых, заботило его совсем иное, нежели потенциально нависшее над ним наказание. Правда, сесть за уроки он честно попытался, сделав над собой волевое усилие. Хватило его только ненадолго, но зато во время этой попытки его голову посетила одна очень несвойственная ему, но, возможно, очень даже здравая идея.

Потратив несколько минут на поиски, Славе удалось отыскать в ящиках своего письменного стола заветный корешок, о котором он в своё время и думать забыл чуть ли не сразу после его получения. Но сейчас корешку выпала возможность доказать небессмысленность своего существования и сослужить-таки службу своему забывчивому хозяину, который уже, в свою очередь, натягивал на себя первый попавшийся в шкафу свитер. На улице начинало понемногу холодать, и одной куртки, накинутой поверх рубашки, становилось недостаточно.

— О, уже намылился куда-то, — прокомментировала Таня с кухни, когда её брат надевал ботинки в прихожей.

— Библиотека ведь по воскресеньям работает? — на всякий случай поинтересовался у неё Слава.

— Что-что работает? — глаза девушки полезли на лоб.

— Библиотека, ну, наша которая.

— Кто ты такой?! И где мой брат?! — девушка сложила руки на груди и продемонстрировала свой самый серьёзный взгляд.

Взглянув на неё, Слава лишь с кислой улыбкой покачал головой, давая понять, что шутку не оценил, и поспешил покинуть квартиру. Таня же, наоборот, сначала залилась звонким смехом, считая, что в целом получилось не просто смешно, а до жути уморительно, но, спохватившись, замолкла, прикрыв рот руками. Если она разбудит мать, добром это точно не кончится.

— Так что, ты говоришь, тебя интересует, милок? — Библиотекарь была женщиной преклонного возраста, с копной пусть и седых, но завитых и уложенных волос, и великолепной осанкой, которой могли позавидовать даже молодые. — А читательский мы тебе всё же новый оформим.

Она передала Вячеславу бланк и ручку.

— Что-нибудь про призраков или духов. Не знаю, что у вас есть из такого?