Бесплатный фрагмент - Мемуары одного солдата

ВСТУПЛЕНИЕ

«Мемуары — это как — то странно», -скажете Вы.

В этой книге только то, что я посчитал интересным в своей насыщенной жизненной истории. Я успел заполнить ее необычными событиями, с которыми щедро поделюсь в этом издании. Скажу наперед, эту книгу я мечтал написать еще 20 лет назад. Уже тогда я понимал уникальность моего жизненного опыта. А как же иначе, ведь это были «весёлые» 90ые годы. Когда наш привычный мир рухнул, а моё детство, внезапно, закончилось.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

БАРАК

Я спал на диване, все эти 8 лет, которые мы проживали на общей кухне. Это был одноэтажный барак, за окном которого можно было видеть ноги прохожих. В окна то и дело стучали всякие проходимцы. Иногда разбивали стекла подростки или разбуянившиеся алкаши. У нас были большие комнаты с высокими потолками. Хотя с улицы казалось, что дом совсем низенький. Мои родители приложили немало сил, чтоб превратить этот «ковчег» в полноценную квартиру. Нужно ли говорить, что до нашего вселения в это жилище, в нем уже не один десяток лет жили разные люди. О которых наша соседка по кухне рассказывала много «интересного». А умелые и трудолюбивые руки моей мамы вычислили, а вернее, выскребли и вымыли чужой запах, и признаки обветшалости. В первую же осень, потолок в одной из комнат провалился. Работники ЖКХ просто привязали ее к кровле до лучших времен. Крыльцо нашего барака было как бы прилеплено, и с каждым годом трещина между домом и крылечком становилось все больше и больше. Так как отопления в этом коридорчике не было, зимой мы его использовали, как сезонный холодильник. И вот наступил мой 18-ый день рождения. Я как обычно проснулся около 10 часов утра. Мой завтрак состоял из того, что мы не доели после ужина. Старший брат Роберт уже женился, и жил отдельно неподалёку, в многоэтажной коммуналке. У них тоже была общая с чужими людьми кухня, коридор, туалет, и крысы с тараканами. Время от времени он забирал к себе нашего кота по кличке Зико, который ловил мышей и крыс. Иногда эти обнаглевшие крысы ходили по гардинам и сидели на оконных форточках, глядя на жильцов сверху вниз. Одну такую наглую крысу я убил тапком, еще советского производства. Вот, что значит «Сделано в СССР». Не тапок, а булава из твердой резины. Доев свою порцию домашней лапши, выпив чай с сахаром, я отправился к своему другу Олегу, худощавому, и высокому — 192 см ростом. На его фоне со своими 169 см, я выглядел очень низким. Да и на фоне остальных своих одноклассников и друзей, я был менее заметен на фотографиях. Поэтому, я старался компенсировать свои физиологические недостатки, физическими выходками. Сегодня мой день рождения, и поэтому, я решил справлять его как и прежние днюхи. А именно -«Никак»! Просто день как день, каких было полно. Наскреб несколько рублей и купил шоколадку. Алкоголь я уже не пил, с выпускного, это было шампанское. А сигареты я бросил курить уже в шестом классе. Я считаю себя счастливчиком, так как мое решение бросить курить, и кризис разрухи коммунизма, сыграли благополучно на моем мироощущении. Я бросил в то время, когда сигаретные окурки пропали с остановок и появились в стеклянных банках на рынке. Как сейчас помню. Без фильтра окурки в литровой банке, стоили 1 рубль советских денег. А с фильтром — трешку. Некоторые умудрялись продавать бычки даже стаканами. Но спустя год, из Америки, пришли эшелоны с гуманитарной помощью. Которую по естеству нашего менталитета продавали за реальные деньги. Появился дешевый спирт «Рояль», «Алиот», и самогонщики. Мои друзья, соседи и одноклассники накинулись на это «добро», как на манну небесную. Оно немало жизней унесло, отравляя и старого, и малого.

Мы стали коллекционерами: импортных пустых банок из — под пива, пачек сигарет, бутылок от Амаретто. В мой дом и дома моих знакомых приносились предметы, которые сегодня жгут на помойках. Они аккуратно и благоговейно раскладывались по сервантам, приклеивались на стены, и служили предметами гордости, и признаками успеха. И вот я с Олегом сижу на лавочке, прожжённой нашими химическими экспериментами с селитрой и сахаром. И гадаем, какие у нас будут машины.

— Первая моя!

— Вторая моя! — Принял мой вызов «на дуэль», Олег.

Послышался звук приближающейся машины. Жигули 4-ой серии, универсал. 
— Классно, — сказал я. — На ней много семечек можно перевозить.

— Мне 9-ка нужна. — Сказал Олег, слыша приближение очередной машины. Какая-то старая жигуленка, появилась из за барака, а мы радовались и этому. Так мы проводили наши дневные часы. Наши друзья — товарищи, выходили на улицу ближе к вечеру. А днем играли на приставке. Олег жил с дедом и бабушкой. Его родители при разводе предложили ему выбор. И он выбрал бабушку, вместо кого — либо из них. Так он в шестом классе перевелся к нам, на Тэц-2, буквально через месяц после моего перехода в эту школу. В народе этот район называли «Долиной смерти». По нескольким причинам. Одна из которых — «самый неблагополучный район». Люди в поисках лучшей жизни, переезжали из района в район. Но в газетах писали: «секс и Тэц-2» не предлагать. Это были «лихие 90 — ые» годы. Разгул преступности был повсеместно. А на «Тэц-2», люди пропадали и погибали даже от рук собственных родных отцов. Пьянки и наркотики вскружили головы молодежи и стариков, превратив наш регион в нарицательное со словом тюрьма, зоны, беспредел. Это Мордовия. Как и в других регионах, у нас было полно всяких незаконных подростковых организаций, которые то и дело набрасывались друг на друга с металлическими прутьями, и прочим железом.

Забегая в перед скажу, что Олега, в 2002 году, застрелит в упор из дробовика, его дальний родственник. Я находился рядом, но уже ни чем не смогу помочь своему лучшему другу. Его жизнь, просочится сквозь мои пальцы. Выстрел пришелся в горло, превратив ее в фарш.

Ко мне подкатывали братки с заманчивым предложением присоединиться и участвовать в их веселой деятельности, даже зарплату обещали, но меня научили опытные двоюродные братья. Если предложат вступление в ряды «добровольцев», соглашайся только с одним условием, — это «свободный выход». Так сказал мне Димьян. Другого моего двоюродного брата пырнули ножом в подъезде дома. Нож попал прямо в почку. Ему было 16 лет. Это было единственное условие выхода из банды в то время. Рамис выжил, перенеся две операции. Оказалось после первой, у него внутри, забыли бинт. Мало кто знает, что в те времена, раны зашивали обычной швейной ниткой. В стране не было ничего, ни наркоза, ни медикаментов. Это и был реальный пример для меня, что банды — это не моё. С завидной систематичностью мои товарищи предлагали мне «дорогое общение». Это был наглядный урок, который я вспоминал каждый раз, когда меня «приглашали» в банды. Я озвучивал их старшим браткам одно и то же: «Я могу только с условием добровольного выхода». На этом мое рекрутирование каждый раз возвращалось на исходную точку. Слава Богу, что никто не дал мне ложного обещания, иначе я оказался бы одним из них.

ГЛАВА ВТОРАЯ

К своим восемнадцати годам я освоил несколько профессий. Мой первый рабочий опыт был связан с работой дворника. Мне было 12 лет, когда моя мама устроилась на вторую работу и мы всей семьей мели две улицы, на этом самом Тэц-2. Эта деятельность обошла стороной только младшего брата, ему было тогда около 5 лет. Русланчик один оставался спать в бараке, а мы всей семьей вставали в 4 утра и шли мести свою листву, или гребли лопатами снег.

В те годы ЖКХ не выделяли тракторов и прочей спец техники на помощь дворникам. Поэтому нам реально приходилось мести, грести и все это нести.

Когда приходила весна и школьников выводили на субботники, все мои одноклассники приходили с вениками, и ведрами. Я же приходил с метлой и одним махом профессионального дворника заканчивал наш участок. Одноклассники спрашивали меня: «а сколько тебе платят родители за помощь?» Меня такие вопросы приводили в ступор, я не понимал, как можно рассчитывать на деньги, помогая своим родителям прокормить семью и меня в том числе.

Мои взгляды на этот мир отличались от взглядов сверстников. Когда они просыпались в школу, моя семья уже возвращалась с первой работы. Быстро завтракали и шли на следующую. А если находили несколько часов свободного времени, брались за шабашки: штукатурка, покраска, или еще что — то, за что можно было получить хотя бы «спасибо» и обещание на оплату. В те годы много семей жили такой «веселой» и насыщенной жизнью. Моя учительница по биологии, приятная и адекватная женщина, не смогла устоять от соблазна Сатаны и спилась. Зарплата которая задерживалась от полугода до 14 месяцев выплачивалась в виде водки, что и послужило причиной споившей самых полезных людей. Этим синдромом вынужденного потребителя болела вся страна. Производители алкоголя и табака всегда преуспевали, а в годы «великой депрессии» тем более.

Вторая профессия, которой я овладел, была уникальной и очень вкусной. В нашем регионе, как нигде в других, проявилась новая деятельность, связана она было с подсолнечником.

Мой отец приехал из Самарской области с заработком. В то время в стране не было наличных, или, вернее наличные обесценивались со скоростью ветра, уносящего купюры из открытой пачки. Мой отец необычный человек и про него можно писать ни одну книгу. В те годы был очередной тяжёлый период для папы. Оставив свою уважаемую должность и любимую профессию, он принял решение для переезда из Узбекистана в Мордовию, в надежде заняться фермерством. Люди до сих пор считают, что переехав на новое место, будут более востребован или успешен. Но по приезду в Мордовию, его просто обломали. Ему пришлось ездить на шабашки, в том числе и в Самарскую область, которая тогда называли Куйбышевым. Все лето их бригада занималась скирдовкой (сбор соломы с полей в огромные стога). Очень тяжелая и опасная работа, за которую не берутся даже бывалые колхозники. Оплату они брали семенами подсолнечника. Наняв грузовик, он привез 4 тонны семечек.

Мало кто знал, каким трудом зарабатываются эти семена. Но еще меньше людей знали, сколько они приносят прибыль, если их провеять, обжарить, и продавать стаканами. За один день можно было продать до двух мешков. Каждый такой мешок приносил до 100 рублей. Кто умеет считать, может понять, какой доход можно было получить, продав их максимально быстро. Это как сегодня две 3х комнатные квартиры в центре города. Большая часть этих средств уходила на манипуляции: прожарка, хранение, перевозка, и т. д. Все же на этом профессионалы получали огромные на то время доходы. Вот я и мечтал о четверке, чтоб можно было за раз много семечек привезти на продажу. Прожарив эти семечки, все четыре тонны, за два-три дня, на огромных сковородах. Мы наконец то решили выспаться. Но случился пожар, в котором сгорел наш капитал и предмет мечтаний о больших доходах, и новой жизни. 9 месяцев труднейших и опасных трудодней, превратились в труху, и пепел.

Вместе с этими семечками сгорела и хозяйственная постройка, которая принадлежала нашей бабушке. Это был большой ангар, с коровником, курятником, складом для дров, угля, торфа, сеновалом, зернохранилищем, и конюшней. Нужно ли говорить, как она переживала.

Чудом удалось спасти старый, но еще пригодный для жилья, саманный дом. На тушение пожара собралась вся деревня, но когда вспомнили про полный пропановый баллон, все разбежались на безопасное расстояние, ожидая взрыва. Все стали просто смотреть, как горит то, на что мы так рассчитывали. Ведь после возвращения и окончательного переезда из средней Азии, где у нас был уровень жизни выше среднего, мы впятером поселились в коммуналке, в 16 метрах квадратных.

Для всей семьи это был очередной стрессовый участок жизни, на котором было полно испытаний. Меня с Робертом определили учиться в деревню, в 25 км от нового дома. Я пошел в 5 класс, а брат в 10. Эта школа по типу интерната.

Школа, в которой мы — ученики их татарской деревни, ночевали и жили все учебные дни в бараке, который отапливали угольной печкой. Нам самим приходилось топить, готовить, и самое неприятное, еще и учиться. Угольная печь растапливалась долго, а остывала быстро. Растопив такую печь до кипения, приходилось открывать дверку печи и ждать когда закончится извержение горячей воды из расширительного бочка. За тем, закрывать печь и бегом ложиться спать в холодную сырую кровать.

Мордовско — русское село называлась «Пятина — Лыковщина». Нужно ли говорить о тех конфликтах, которые бывают у детей в школе, да еще и на национальной почве. Плюсом к этому, я был новеньким и единственным татарином в классе.

Учительница по русскому и литературе, услышав мое имя, попыталась внушить мне, что оно слишком сложное. Вместо Ильдар, она предложила называть меня Эдиком, Игорем или Ильёй. Она сказала, что моим одноклассникам тяжело запомнить и выговаривать мое имя. Все это, она говорила при всем классе, не понимая насколько сильно ею унижены мои чувства. После этого, некоторые учительские дети, которых в моем классе было четыре человека, пытались обращается ко мне одним из предложенных имен, на которые я принципиально не откликался. Я уже не помню имени этой «учительницы», но отпечаток в виде комплекса засел в моем сердце надолго.

Сегодня я понимаю, что это было ее представление о мироздании, и оно довольно-таки распространено. Такой она стала по причине ее грамотного невежества. Воспитанная только на сказочных школьных и вузовских источниках, не способная или не желающая видеть реальность, что в одной только России проживает более 100 национальностей и десятков народностей, которые имеют более древние корни и более богатую историю. Восхваляя русскую культуру и литературу, СССР разрушил нить истории, облепил ее небылицами и воздвиг ее в ранг науки. До сегодняшнего дня, я не простил ее, и тех кто ее этому научил. Это случилось по причине надменности, которое воспитывается нашей системой образования, через классиков, в произведениях которых завуалирована пропаганда превосходства одних над другими. Спустя пару лет, я встретил одного Ильдара по свидетельству о рождении, но «Игоря» по паспорту. В СССР такое случилось с миллионами. Всех зашаблонили и в место Айса, появились новые Саши, вместо Касима, Костя, а Акрам стал Аликом…

Как можно Ильдара, Ильяса, Имрана, Ислама, Ильнура, Ильдуса, Ихсана и еще сотню уникальных имен, заменить на Эдика? Где здесь богатство языка и полет фантазии? Где глубокий смысл имя наречения, и право человека на свое собственное имя?

Первый год в России, а конкретнее в Мордовии, я испытывал такой ужас, что мои мысли были только об одном, сбежать обратно в жаркий Узбекистан, город Джизак, поселок городского типа Бустон. Там осталось мое привычное и понятное детство. Но теперь я в Мордовии, где я родился, где свои порядки. Вернее, где беспредел обыденное дело. Где на одного человека, могло налететь без предупреждения с десяток отморозков. Изувечив или убив случайного прохожего, они шли дальше, ища следующую жертву. Я помню другие понятия: лежачего не бьют, драться, так один на один, или квартал на квартал, или поселок против города. Это как — то по мужски. Мужчина — это все-таки статус, а не простое слово.

Я попал в «мир», где о таких неписаных законах ничего не знают. Где унижение другого это обыденность. Здесь в одном подъезде могли жить представители разных группировок. Они старались избегать друг друга, чтоб не вцепиться прямо на лестничной площадке. Они себя называли «Конторщики». Подростков 14 — 16 лет бояться больше, чем президента. Они были абсолютным авторитетом на улицах и в собственных домах. Родители потеряли контроль, превратившись в бесплатное приложение к мебели в доме, или выполняли роль прислуги. Милиция превратилась в подпольную секту, со своей штаб квартирой в пикете. Они не показываются на улицах. Быть ребенком «Мента» — позорно.

Дети милиционеров сбегают из дома, чтоб их не позорили в школах и не унижали на улице. Эти дети открыто оскорбляют своих родителей, перед другими подростками. Власти не интересуются судьбой населения, а решают лишь свои, никому непонятные задачи.

И вот мы с Олегом ходим друг к другу в гости, а его бабушка оставалась спокойна, что он со мной. Знание, что я не пью и не курю было весомой причиной для излишнего доверия. Девочка Маша лет 15, которая по каким то причинам рассталась со своим дружком, назначила мне встречу. После вчерашнего разговора она нашла меня интересным. А я стал переживать, чтоб она не втюрилась в меня и не попыталась при помощи меня отомстить своему бойфренду. Вечером мы собрались на лавочке позади дома Олега. Мы сами ее смастерили и последнее время сидели здесь с гитарой и соседскими девчонками. Рядом находился турник и мы то и дело подтягивались на нем.

Годами ранее мы занимались восточными единоборствами и занимали призовые места, но дальше дело не пошло. В нашу секцию по тхэквондо записались конторские бригады и мы с ними не ужились. Мои друзья тоже из их числа, но я умудрялся сохранять суверенитет. С шестого класса я с переменным успехом отвоевывал уважение и право на спокойствие в классе. Мой нос сломали в 7 классе. Это был честный бой, один на один, но подстрекатели остались в стороне. Они то и дело натравливали на меня всяких шестерок. Такой случай произошел уже в шестом. Когда я в очередной раз перевелся в новую школу. Это была уже третья школа по счету и по названию.

ШКОЛА НОМЕР 3

Не успел я попасть в новый коллектив, как на меня стали натравливать Серегу Караева. Он, как бы случайно, задел меня плечом. Потом еще как — то, но я не помню. Единственное, что я помню, это то, что я его предупреждал.

— Не делай так больше, по шее дам. — Сказал я дежурную фразу. Дело в том, что я не матерился. Мой старший брат отучил меня от брани. И это одна из причин, по которой я не мог найти внятных слов для противника. Третий раз Серега ударил меня в спину ногой, с таким наглым выражением лица, будто я опять прощу его. Но его лимит был исчерпан. Я сцепился с ним. Мы били друг друга, как могли, его кулаки попадали мне в лицо с такой силой, что я бился затылком о стену. И был близок к тому, чтоб потеряться. Но в какой-то момент, он склонился и стал махать руками в слепую. А я стал колотить его так, как меня учили фильмы про Брюса Ли. Локтями я бил его по спине, кулаками по затылку, коленями по лицу. Он не выдержал и побежал прочь. Но на его пути оказался тот, кто его и подначил против меня. Денис — высокий пацан врезал ему, и тот испуганно присел, закрывая голову руками. Мое желание добить противника пропало в момент полёта моей ноги в его наивную голову. Я был зол, я даже кричал, как Брюс Ли в Большом боссе, но ударил его ногой лишь по касательной. Сегодня эти эпизоды вызывают у меня легкую улыбку. Я не держу обид долго и стараюсь прощать. Но тот опыт, который приобретал с малолетства, оказался прочным и надежным фундаментом.

Так уж получилось, что в этом классе я тоже был единственным чистокровным татарином. И единственным черножопым татарином, как меня часто называла Света Слушкина, одноклассница. Веселая и жизнерадостная Света, к сожалению рано закончит свой жизненный путь. Не доживет и до 35.

Баранцев Дима, одноклассник веселый крепкий парнишка, закончит свою жизнь в подъезде, избитый «неизвестными». Он умер в возрасте 16 лет на руках своего лучшего друга Сереги Тараскина, который нашел его на улице, изувеченного, он пытался спасти Диму взывая о помощи. Но люди не стали звонить в скорую. А если и позвонили, то уже было слишком поздно.

В нашей школе, как и в других школах постсоветского пространства, приходилось защищать не только себя, но и свою одежду. Стоило кому — нибудь прийти в новых кроссовках, или спортивном костюме, как на следующей же перемене он мог оказаться в чужой подменке. Снимали всё: часы, кепки, кроссовки, ремни, отнимали зажигалки. А когда «щедрая» Америка прислала жвачки, то отбирали даже уже разжеванные резинки. Чем больше была в объёме жвачка, тем было круче. Жевательные резинки дарили и делили с друзьями. Так она кочевала из одного рта в другой, увеличиваясь или перемешиваясь с другими, меняя цвета и запахи. Эти эпизоды настолько врезался в мое сознание, что комиксы больше не смешат.

Появились первые коммерческие павильончики (чепки), которые то и дело горели вместе с продавщицами, за отказ платить дань рэкетирам. Привычным делом стало после школы, видеть на рынках преподавателей вузов и школ, с каким — либо товаром. Они наряжались в костюмы «Новогодней ёлочки», так называли людей которые держали свои немногочисленные товары в руках, вешали их себе на спину при помощи вешалки для одежды, и превращались в витрину на ногах. А их ученики и студенты приходили к ним брать дань. За день к одной и той же точке, наведывались разные бригады. Все уже знали своих «покровителей», исправно выплачивая долю из своих кровных. Да, это интересное время, оно пронизано болью и страданиями народа, и для любого, все могло закончиться внезапно. Регулярно расстреливаются и исчезают простые люди, бизнесмены целыми семьями, учителя, и главари группировок, депутаты, и т. д.

Дамир, 5 лет, с младшей сестренкой, успел спрятаться под кроватью, наблюдая от туда, как убивают его родителей, и старших братьев и сестер. Его отец, не стал, или не смог платить бандитам, дань. За это их просто казнили. Ни кто не чувствует себя в безопасности. А родители гордятся своими детьми, которые преуспевают в бандитизме. Они принимают это как самое престижное и достойное занятие. Ведь иначе, их ребенок будет забитым и униженным чмырем. Зоновская феня просочилась в каждый дом, наполняя новыми словами уста всех возрастов. Подростки хвалятся родителями, которые сидят в тюрьме.

Треть страны сидит за решеткой, треть населения делает вид, что ее охраняют, а треть, продолжает работать на нескольких работах, чтоб прокормить своих пока еще свободных детей, и тех кого в тюрьмах кормить не хотят.

Первыми словами младенца, стали не мама и папа, а слова мата и прочей мерзости, вызывая особую гордость молодых родителей.

— Молодец! А теперь скажи … — так родители сами учат своих детей, материться и оскорблять взрослых людей. Напрочь исчезло уважение к пожилым людям, а старички, сами ведут себя как подростки, изливая мерзости и пошлые шуточки.

Третья моя профессия была унаследована от родителей, это почетная и заметная для окружающих профессия — строитель. В 15 лет мы поехали в Татарстан, на заработки. Куда моя бабушка наконец-то вернулась на свою родину. Её еще ребенком перевезли в жаркий Узбекистан, спасая от голода. «Голод Поволжья», еще одна темная история нашей страны. Продав свой дом в древнем городе Иштыхан. (в котором до сегодняшнего дня, засекречены раскопки древнейшего захоронения гигантских людей, ростом от 9 до 30 метров. Снимки просочившиеся в интернет можно найти без труда). Она переехала в деревню в Чистопольском районе под названию Тат — Талкыш. Это хорошая, развитая деревня. Колхоз работает, как при коммунизме, так и при современном укладе государства. Люди получают хорошую пенсию, зарплату, пособия. Деревня газифицирована на 99 процентов. Например, моя деревне в Мордовии до сегодняшнего дня, газ не во всех домах.

В тот рабочий сезон, мы на каждого заработали по 500 000, рублей. Деньги от всей бригады доверили мне, хотя я был самым младшим. Всю ночь я просыпался и проверял сверток с деньгами, держа его обеими руками. Так я впервые в жизни познакомился с чувством ответственности, за чужое имущество. Мне снились какие — то кошмары и лезли всякие дурацкие мысли. Я уже не помню, что именно, но это был тяжкий груз.

Материальное положение людей было плачевным, по этому, свадьбы не играли, не до этого было. Просто расписывались в загсе, и все. Но мой брат решил жениться со свадьбой. Деньги в нашей семье появились, а гостей дважды звать не пришлось. Но помимо званых гостей, в самый разгар мероприятия, подкатили на музыку местные братки. Они — то и испортили нам праздник. Ножи, топоры, кровь, и паническое настроение, все, что помню от этого действа. Еще помню торт, который не донесли до стола, его уронили, как это говорится, маслом вниз. Этот торт, лишился красоты, но не вкуса. Мы долго его ели после свадьбы, как единственный и приятный момент.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РЕШЕНИЕ

После такой «веселой» свадьбы брата, я твердо решил, что не буду устраивать свадьбу, когда решусь жениться. Я не собирался поить и кормить чужих людей, тогда как они только об этом и мечтают. С самого 9 класса, я предупреждал всех своих друзей, что я их на свадьбу не позову. Что мне не нужны их пьяные рожи на моем торжестве. Что обижаться бесполезно и что на их свадьбу я тоже не пойду. Каждый раз когда возникал такой разговор, я систематически предупреждал их об этом. Я не жалел их чувств, чтоб не сожалеть об их поведении и последствиях. На дни рождения я не пил и честно говоря, презирал алкоголь, в любой его форме. Любой, даже самый близкий человек, опускался в моих глазах до нуля, пока не протрезвлялся.

Наступил 14 мая, 1997 года. Ко мне в барак постучали, продолжительно и настойчиво. Я открыл дверь. Предо мной стоял молодой человек лет двадцати. Он спросил Ильдара и я наивно представился собой. Этот засланец протянул мне повестку в армию, предложив расписаться в своем бланке о согласие на отправку 24 мая. Я поставил корявый крест, как знак неграмотного человека и закрыл дверь перед незваным гостем. Посмотрев на врученный мне листок, решил не заморачиваться. Дни пошли за днями, наполненными весенней теплотой и романтикой. Я с гитарой, слезливые песни и друзья которые обещали писать мне в армию «мелким подчерком».

Наступило 21 мая. Я проснулся от того, что меня разбудил отец. Он сказал, что ко мне пришли. Иногда друзья ко мне приходили прямо с утра.

— Впусти их пожалуйста. — Попросил я отца. Но вместо моих, зашли «чужие друзья». Я продолжал лежать, на своем потертом диване, как ко мне в комнату, гремя солдатскими берцами, вошли трое военных.

— Ильдар, почему не являешься по повестке?

— Я получил повестку, но сегодня только 21 мая. А повестка явиться только на 24 мая. Так что, у меня еще есть время.

— Ты не расписался, как положено, по этому твоя повестка недействительна. Вот тебе новая.

Один из них вручил мне новый листок. На котором было написано что я должен явиться в военкомат на отправку 22 мая. То есть уже завтра.

— Если не подпишешь согласие на отправку, то мы тебя заберем прямо сейчас.

Это все слышал мой отец и его это тоже не радовало. Я согласился подписать бумагу и пообещал быть завтра вовремя. Они ушли, а мой отец побежал к маме, которая эти дни работала неподалеку. Теперь она работала только на одной работе. Штукатур-маляр, не самая легкая отрасль.

Не успел я одеться, как оба моих родителя уже были на пороге. Мама со слезами и причитаниями:

— Для кого я тебя растила, что б вот так, как бандита забрали из дома.

Я успокаивал как мог, со словами:

— Не переживай мама, Санта Барбара еще не кончится, как я буду уже дома.

Я вышел из дома, а ко мне уже стали подтягиваться мои товарищи. Я не общался с ними по понятиям, мы просто дружили и не лезли в дела друг друга. Я не нуждался в их покровительстве, а они не нуждались в моем. Но сегодня был последний день моей свободной гражданской жизни. На вечер был запланирован «ритуал» проводов. А пока, я сидел за лавкой с теми, кто уже был в курсе новостей. Девочка Маша, нарисовалась со своей подругой. Она хотела услышать от меня, ответ о согласии на «дружбу». Но я ей ответил, что завтра ухожу в армию.

— Зачем ты уходишь в армию?

Я подумал, что армия будет неплохим поводом отдохнуть от всех этих непоняток, с друзьями, девочками и моим в последние годы депрессионным состоянием. Да, я веселил друзей шутками, развлекал новыми песнями, закручивал какой -нибудь спор, чтоб вечер был более эмоциональный и запоминающийся. Но между всем этим, я не мог найти себе места, все меня раздражало, друзья, гитара, песни, шутки, и выходки абсолютно всех.

БАБУШКА

Прошедшей весной в марте я отвозил бабушку, которая приезжала к нам перезимовать, на операцию в Чебоксары. Я основательно подготовился к этой поездке. Купил еды и на последнюю мелочь батарейки для плеера. Я шел с центрального рынка до своего автобуса, как в друг, на моем пути появилась молодая женщина. На ее голове не было шапки, а пальто с мехом говорило о ее достойном положении в финансовом плане. Но на улице был мороз под 30 градусов. А она подошла ко мне и говорит:

— Парень, купи мне пол буханки хлеба, ото я сейчас с голоду сдохну. 
— У меня нет денег, — ответил я с сожалением. Проходя мимо нее, я нес в руках сумку, полную еды, но мне и в голову не пришло, дать ей что — то из этого. Хлеб там тоже был. Я шел и думал, как нужно проголодаться, чтоб просить о хлебе на улице. Мне было искренне жаль ее. Я был шокирован так, что опомнился только когда ушел от неё на приличное расстояние.

И вот мне предстояло вести свою бабушку непростым маршрутом. Бабуля была уже довольно старенькой. Её мучила слепота одного, и близорукость второго, глаза. Так же недуг старости о котором не принято говорить, это запоры, с которыми она боролась по старинке, пережёвывая кусочки древесных углей, из собственной печки, которые она привезла с собой в стеклянной банке. Бабуля была 1905 года рождения. На тот момент ей было уже 91 год. Она имела хорошую память и рассудительный ум. Она схоронила несколько детей, которые умирали один за другим. Сколько всего повидала моя последняя бабушка, знала только она одна. Лишь иногда она рассказывала о своих маленьких детках, которые умирая просили сахара. Последнего из умерших детей, она усела накормит куском сахара, и это хот как-то успокаивало ее.

Годы гнули её спину, и отягощали её стопы. Мы медленно передвигались от дома до остановки, от автобуса с высокими ступенями, до вокзал, и до поезда. Отец дал мне денег на дорогу, и объяснил маршрут, по которому я должен был сопроводить бабушку. Для меня это было приключение. Пришлось отвезти ее в Казань, потом на такси до Чистополя. Оттуда — на такси до деревни. Там пожить несколько дней, растопив и обогрев дом, и получить бабушкину пенсию за несколько месяцев, как недостающие деньги для операции на глаз.

Отвезти бабулю в Чебоксары, у меня получилось без особых приключений. Отвез я её в пятницу, определил в гостиницу при глазной больнице, и вернулся через Канаш обратно в Саранск. Это была первая самостоятельная поездка без кого — либо, по незнакомому маршруту. Через пару дней пришла телеграмма, что можно забирать бабушку из больницы. Я приехал за ней и отвез обратно в деревню. Снег начинал отступать. Дни становились длиннее. Я решил на обратном пути из Чистополя доехать до города Заинска, чтоб повидаться с тётей Ниной подругой мамы из Узбекистана, и Лениногорск, чтоб навестить своих старинных друзей, которые тоже вернулись на свою историческую родину от туда же. Я их не видел 7 лет, и хотел повидаться и прикоснуться хоть чуть-чуть, как тогда казалось, к своему счастливому прошлому. В Лениногорске я не застал своего друга Ильдара, но по душам поговорил с его дедушкой по прозвищу Али-Баба. В Заинске я вообще не застал никого дома. Я отправился на жд вокзал, держа путь домой. Оказалось, что прямого поезда до Саранска не было. Мне пришлось доехать до Бугульмы, на поезде, который состоял из тепловоза и одного вагона, в котором я ехал абсолютно один. Мне даже продали билеты, которые выглядели, как в автобусе, только мне отмотали целую ленту на мои три часа пути. Я приехал в Бугульму, надеясь на то, что быстро уеду, пересев на другой поезд. Но, как оказалось, меня здесь еще ждало небольшое приключение.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

БУГУЛЬМА «ГОСТЕПРИИМНАЯ»

Поезда приходили на второй этаж вокзала. Кассы располагались на первом этаже. Я узнал, что на ближайшие поезда билетов нет. И если у меня не получится «договориться» с проводниками, то придется ждать следующего поезда, который будет только завтра в обед. Было уже 20.00 и мне не хотелось ночевать на вокзале. Я был голоден, но гулять по чужому городу до утра в поиске чего-то съестного, грозило неприятностями. Местная братва могла легко меня вычислить. А я не хотел лишних впечатлений. Я решил не выходить из здания вокзала, считая это место более безопасным. Время от времени я подходил к кассе и спрашивал о наличие свободных мест, но кассирши ни чем не радовали. Так я приобрел билет на 12ти часовой поезд, который прибудет только завтра в полдень. Было уже около 12 ночи, когда я решил прилечь на скамейку и поспать.

За этот минувший день, я изрядно притомился. Тат-Талкыш — Чистополь — Лениногорск — деревня Зай-каратай — Заинск — Бугульма. Неплохой крюк для начинающего путешественника. Но не успел я прикрыть глаза, как меня разбудили. Кто — то настойчиво покачал меня за плечо. Я поднялся и увидел перед собой сотрудника милиции. Это был усатый мент, который попросил мои документы. Он разбудил какого — то мужика на соседнем сиденье и забрав наши паспорта, попросил пройти с ним. Нас завели в комнату милиции. Так было написано на двери. Когда дверь открылась, из этой самой комнаты, повалил такой дым от сигарет, что я не сразу смог посчитать людей, находившихся внутри. Я бы назвал эту комнату, «Комнатой заядлых курильщиков». Мы зашли внутрь. Усатый мент отдал наши паспорта другому менту, который сидел за столом, а сам «усач» удалился. Тот проверил документа мужика и отпустил его. Пришла моя очередь. 
— Фамилия? — Наглым голосом прокомандовал мент, заглядывая в мой паспорт. Я ответил ему полностью свое ФИО. 
— В армии служил?
Нет, мне только 17 лет. В мае будет 18. 
— Куда едешь? 
— Домой, в Саранск.

Мой билет был в этом паспорте. Он проверил его. В это время меня обыскали, и достали из моих карманов деньги и плеер, который считался крутым гаджетом. 
— Откуда деньги?

— Отец дал!

— Зачем?

— Отвезти бабушку на операцию!

— Какую бабушку и на какую операцию?

— Его маму, на операцию в Чебоксары.

— А ты почему здесь. Чебоксары и Саранск в другой стороне?

— Заезжал к друзьям.

— Каким друзьям?

— Которые переехали сюда из Узбекистана 89 году.

В наш разговор влез третий мент.

— Да ты сказочник?! — Сказал «третий».

Подходя ко мне сбоку. Он ударил меня кулаком в грудь. Пресс у меня был в порядке, удар был не самый сильный. Возможно зимняя куртка и плотный свитер смягчили последствия. Но я решил подыграть менту, притворяясь «поверженным» уселся с грохотом на скамейку, что уперлась мне под колени. В те времена было популярно заниматься восточными единоборствами и я имел хорошую для этого подготовку, но пропускать удары было реально неприятно. Естественно, моя стратегия была проста, «сойти за простачка».

— Встань что расселся? — Сказал этот гад, продолжая обыскивать меня. Ничего не найдя, он ударил меня еще несколько раз в грудную клетку и я почувствовал, как мне реально стало больно, и даже сбилось дыхание. После каждого удара я поднимался и снова получая удар, усаживался с грохотом. 
— Да он же похож на фоторобот! — Внезапно сказал «третий» мент. 
— Точно! — Ответил тот, что смотрел мой паспорт. 
— Так где, говоришь, ты был неделю назад?

— Я был в Саранске. 
— А как здесь очутился?

— Заехал к друзьям детства. 
— А деньги откуда?

— Отец дал, чтоб я бабушку отвез на операцию.

— А кем работает отец?…

— Он ремонтирует стиральные машинки в деревне.

— Это что за машинки такие, что такие деньги приносит. 
— Обычные. Просто он их по много привозит ремонтирует и отвозит. 
— На КАМАЗе что ли? — Загоготали менты.

— Нет, на санях которые, вместе с лошадью соседи дают.

— А что, он сам не поехал вместо тебя? 
— Он много работы набрал и пока не смог закончить вовремя.

— А ты что не работаешь?

— Я учусь в университете! 
— Справка есть?

— Да, в паспорте, в обложке.

— Подойди и достань.

Я подошёл к столу и вынул из паспорта справку о том, что являюсь студентом МГУ (Мордовского Госуниверситета). Хотя к этому времени я его уже бросил, но справка была еще действительной. 
— На каком факультете?

— ФЭТ (электротехники).

— Чем отличается резистор от транзистора?

Я был озадачен этими «умными вопросами».

— Я только на первом курсе. Мы это еще не проходили, — ответил я, хотя я уже умел ремонтировать ламповые телевизоры.

— А здесь что делаешь?

— Еду домой, у Вас мои билеты, там все написано.

— Я умею читать. Ты скажи, что делаешь на вокзале.

— Я жду поезд, который должен прийти через 12 часов.

— А что раньше не уехал?

— Мест не было.

— А второй кто?

— Какой второй?

— Который перед тобой ушел?

— Я его не знаю, нас просто привели вместе.

— Забирай свои вещи и вали отсюда, чтоб я тебя здесь больше не видел.

Я забрал паспорт, деньги и плеер.

Выходя из этого «гадюжника», я посмотрел на часы. В общей сложности мы «общались» около 40 минут. Мне этого хватило. Я решил покинуть вокзал и перекантоваться в подъезде какого-нибудь дома, неподалеку от вокзала.

Выйдя из вокзала, увидел несколько пятиэтажек. Зайдя в подъезд, поднялся на пятый этаж. К моему приятному удивлению, обнаружил на ступеньках две дощечки, на которых по видимому кто — то сидел, и проводил здесь свое «свободное» время. Я решил воспользоваться данным бесплатным приложением. Уселся, как на кресло, засунул нос в ворот, «включил» режим «рекуперации», и ждал своего часа. Спать не получилось, холод прокрался под куртку. После того, как меня «попарили» в «курилке», я вышел на улицу взмокший и расстегнутый. Но теперь мне реально стало холодно. Я принялся бегать по лестнице вверх-вниз, вырабатывая тепло. Суп, которым меня угостил «Али-Баба» 12 часов назад, уже давно сгорел в топке моего молодого организма. А новых калорий я не нашел. Силы быстро покинули меня. У меня были деньги, но я еще не был в поезде, а это означало, что не стоило тратить их без крайней необходимости. Да и в час ночи работали только «чепки» (ларьки на вокзале), цена в которых всегда была, как в ресторане. Еще пару часов я сидел и бегал по подъезду, пока мне это реально не надоело. Я решил вернуться на вокзал. В конце концов, другие там спали и ели, и как — то выживали.

Я вернулся на вокзал. Найдя свободную лавку, решил все — таки прикорнуть, завалившись на бок. Только я закрыл глаза, как меня снова разбудили. Это был тот же усатый мент. 
— Ты еще здесь?

— Я же говорил что мой поезд только в 12 дня.

— А где второй?

— Я его не знаю.

— Смотри у меня! Не спи!

Он ушел дальше проходя мимо спящих на сиденьях людей. И не будил их. Я еще какое-то время кивал, и вновь завалился набок. Только я устроился по удобнее, как меня опять разбудили. Это был уже другой мент. 
— Вставай, ты что еще здесь?

— Да у меня поезд в обед!

— А где второй? 
— Я его не знаю!

— Не спи!

Он ушёл. Я решил перейти в другой край зала ожидания, который был похож на лежбище тюленей. Люди спали как могли: сидя, полулежа, лежа на своих чемоданах. Я, пожалуй был самым молодым в этой «компании». Найдя более свободное пространство от чужих ног и вещей, я решил прикорнуть. Мне уже было не до реверансов. Я реально устал и мне хотелось растянуться хоть на полу, но и тут было все занято. Моим местом стал подоконник. С окна спускался прохладный воздух. Я пытался не свалиться с него и практически приспособился, как меня вновь разбудили. Это был опять усатый. 
— Ты еще здесь?

Мне стало смешно. Я на какой то момент подумал, что они специально меня доводят.

— Мой поезд будет только в 12 дня. 
— А где второй? 
— Я его не знаю! Он не со мной!

— Не спи!

Мент ушел. Наверно, это была самая длинная ночь, которую я пережил до того момента. Время медленно двигалось. За окном начало светать. В поиске более удобной позы, я сидел то на одном железном месте, то на подоконнике с которого сквозило. К 8 утра, наконец — то открылся киоск, и я купил батарейки для плеера. В моих наушниках заиграла баллада от Металлики. Так я чувствовал себя увереннее и время прошло веселее. Наконец, пришел мой поезд. Я показал билет проводнику и пройдя в вагон, залез на свою вторую боковую полку. Я лег и не верил своему счастью, что скоро буду дома. Как оказалось, путь был не близкий. Около 17 часов пути. Только поезд тронулся, как я решил купить что — нибудь поесть или попить. Я не ел нормальной еды и не пил ровно сутки. Отправился в вагон — ресторан. Он находился рядом, всего через пару вагонов. Войдя в него, я обнаружил несколько пьяных пассажиров, которые уставились на меня и я понял они бухали здесь уже давненько. Я позвонил в сигнальную кнопку вызова бармена. Из съестного было только бухло. Купив полторашку лимонада, я вернулся на свою полку. Напившись газировки вместо еды, я заснул, как младенец. Следующую ночь меня разбудил дорожный наряд ментов. Их привел проводник. Они проверили мой паспорт, светя фонариком мне в лицо, задали несколько вопросов и удалились. Они меня тоже немного разозлили. Я чувствовал себя, как подозреваемый в каком — то ужасном преступлении. Сон покинул меня. Я слушал музыку и смотрел в окно. И вот мой поезд остановился на родном вокзале. Я спрыгнул со ступеней и направился домой пешком, не рассчитывая на автобус. Он ходил редко, а я мог дойди до дома за каких — то полчаса.

Быстрым шагом я дошел до дома к 6 утра. Мама уже собиралась на работу. Она встретила меня и накормила. Тут же на меня посыпались вопросы о том, как прошло мое «путешествие». Короткими ответами я успокоил её, что все хорошо, операция прошла успешно, глаз у бабушки видит и она довольна. Про Бугульминскую историю я ей не рассказал. В нашей семье не принято говорить о проблемах, и ругать людей. Хотя, возможно и очень хотелось. Наконец — то я мог лечь на свой диван и поспать, как «белый человек». Я еще не догадывался о том, что меня ждет в «доблестной красной» армии.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПРОВОДЫ

Окончательно проснувшись после ухода военных из моего дома, я понял, что уже завтра, начинается моя служба в армии. Так как я пообещал явится на отправку добровольно, ничего не оставалось, как выполнить обещание. Ну, а сегодня у меня должно быть мероприятие, под названием «проводы».

Через пару часов, все мои друзья-товарищи знали о случившемся. В те время не было мобильных телефонов, но зато информация перемещалась путем сарафанного радио с такой скоростью, что по сей день «Ростелекум» (название умышленно искажено) позавидует.

Было принято решение, отметить мои проводы на «Солдатской горе». Наш поселок находится на возвышенности, а спуск на равнинную часть сравним с небольшой, но крутой горой. Вид с этой горы открывается на центр города, романтический и «будоражащий будоражки» молодых парочек. Ночные огни города — редкие и тусклые не мешали любоваться звездами на небе.

Как обычно, стоит одним развести огонь, как из темноты слетаются пьяные «мотыльки». Этими «чешуйчатокрылыми» оказались блатные из недоброжелательной «организации», которые по воле Всевышнего, обронили свою железную «рогатку» (пистолет) и не смогли ее найти.

В нашей компании были и девушки, которые то и дело получали то по голове, то по еще каким — то частям тела, от уже поддатых приятелей. Все это еще больше меня мотивировало сбежать куда — то, откуда я не смогу быстро вернуться, даже если очень захочу. Армия казалась мне как раз тем самым «пионерским лагерем», от которого я ожидал чего — то высокого.

Чего именно я ждал от армии, я не знаю. Я мечтал погибнуть как герой и чтоб всем меня было жалко, даже написал несколько песен на эту жертвенную тему. Так же я хотел вернуться окрепшим и мужественным, чтоб твердо и уверенно двигаться по жизни. Одно, я точно знал, что я больше не хотел проживать жизнь никчемного человека.

Мои мысли перетекали из одной крайности в другую, то воодушевляя на подвиги, то усыпляли мои устремления.

Незваные гости, естественно, испортили наше мероприятие. Небольшая потасовка, но все же, как я узнаю через два года, последствия той ночи, оказались более продолжительными. Быть может, мы узнаем о них в дальнейших повествованиях.

Начинало светать. Костер больше никто не поддерживал, и стало прохладно. Мы стали расходиться, чтоб к 8—00 встретиться у военкомата.

Я пришел домой, когда родители уже были на ногах, или может совсем не ложились спать. Они переживали. Отец предложил мне план «Ч» — купить военник. Я не мог себе этого позволить по нескольким причинам. Первая причина, у нас не было на тот момент таких денег. Это означало, что нужно брать в долг. А я никогда не брал в долг. Вторая причина — я не хотел упустить возможность личностного роста. И третья причина — я обещал прийти на отправку и быть вовремя. Я дал слово, и я его сдержу. И неважно, что я больше, может быть, не увижу этих людей, но я решил твердо сдержать свое обещание.

Мои приятели тоже обещали мне писать письма и меня это как — то подбадривало.

ПРИЗЫВНИК

Мы стояли у военкомата. Родители мне дали на дорогу денег и с наилучшими пожеланиями, я залез в автобус, в котором молодые и пьяные ребята распивали алкоголь, замаскированный под лимонад.

Они громко орали, показывая свою гнилую браваду. Смеялись и шутили, но каждый знал — это от страха. Всех забирали из дома в чужие края и никто не мечтал об этом, кроме немногих.

Я тоже боялся, мне было страшно. Но я решил пройти этот путь от начала и до самого конца. Друзья и брат мне говорили: «смотри не сбеги». А я решил, что даже в отпуск проситься не буду, зато приду на месяц раньше. Но, как оказывается, испытания — они для того и есть, чтоб испытывать. На отправке оказалось два моих знакомых. Одноклассник Коля Ф. и Леха А. Это тоже прибавило мне позитива. Но когда на отправке приехали покупатели из Моздока, Колю Ф. быстренько отправили домой. Его отец подсуетился, чтоб Коля не попал в горячую точку. Остались мы с Лёхой вдвоем. Нас держали в Рузаевском отстойнике около 8 часов. За это время нас один раз покормили в столовой. Тут впервые мы познакомились с армейской едой. Это был борщ. Абсолютно прозрачный, с иногда встречающейся картошкой и свеклой. Я не стал брезговать, навернул что было, и пошел себе дальше служить. Это же уже был первый день службы.

Каждый час нас строили и устраивали перекличку. На этом этапе отличился Миша — двухметровый парняга, пьяный и дерзкий. Он не хотел подчиняться, он уселся на лавочку и закидывал шуточки, от которых нам было реально смешно. Устав от выходок призывника, его пригласили в отдельный кабинет и он вышел оттуда уже более сговорчивый.

Наши провожающие все это время ждали на улице. Родители и друзья толпились на ЖД вокзале, ожидая возможности в последний раз повидать своего новобранца. Мои тоже ждали, и уже реально подустали. Роберт нашел место где прилечь, и заснул на отопительных трубах, проспав последний аккорд. Нас повели на перрон. Мои, почти сразу нашли меня, передали мне мою гитару и песенники просунутые под струны. Один — сборник любимых песен, другой — сборник моих сочинений. Увидев гитару, старлей — покупатель, предупредил, что там, куда мы едем, ее разобьют. Это не напугало меня, в конечном итоге, это гитара уже многое видела. И вот — вот была готова «уйти на покой».

Последние объятия, рукопожатия, и вот мы уже едем в сидячем вагоне. Мы не успели далеко отъехать, как меня приперло по — большому. То ли это был стресс, то ли это тот борщ не захотел дружить с моим кишечником. Да, кто ходил в туалет в поезде по — большому, знает, как это весело. Того и гляди наложишь себе в башмаки, сидя на корточках. Эту «боевую задачу я выполнил на хорошо. Мы ехали несколько часов и на рассвете сгрузились на каком — то вокзале. Кажется Сызрань. Нас повели пешком до военного городка. Велели достать содержимое сумок к осмотру. Я сразу вспомнил недавнее приключение в Бугульме. Это меня напрягло и оскорбило. Но, что ж поделаешь, порядки у них здесь такие. Видимо только несколько человек ехали налегке, как я. А остальные стали вытаскивать из своих походных сумок: варенных курей, домашний сыр, еще какие-то припасы. «Очевидно, они были жителями деревень и их снарядили по полной,» — подумал я.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПУСТЬ БЕЗОБРАЗНО, ЗАТО ОДНООБРАЗНО

В бумажке, которую я подписал еще дома перед отправкой, был список вещей, которые нужно было взять с собой.

Памятка новобранца.

С собой иметь :

1. Кружка железная.

2.Ложка большая.

3.Бритвенный станок и лезвия.

4. Паста зубная и щетка

5.Приписное свидетельство.

Это я и достал из своей поклажи, положив рядом с гитарой. Солнце еще не показалось, как мы строем, похожим на стадо, вошли в большой спортзал. Естественно, на полу ничего не было. Ни кто не сказал сколько мы тут пробудем, поэтому некоторые пытались стаять и ждать продолжения путешествия. Время шло, и призывники — один за другим — стали располагаться на полу, подкладывая под голову свои сумки.

Один парнишка отличался ото всех остальных. Он был одет в костюм троечку, не хватало только галстука. Его поношенные полуботинки, и манера поведения свидетельствовала о сельском воспитании. Ему сразу прикрепили прозвище «тройка».

Я улегся на пол. Ко мне подошли парнишки из нашей команды и попросили гитару. Я не жадничал. Отдал ее прямо с песенниками. На то время я уже не плохо играл. Но сейчас я отсиживался, у меня была своя стратегия. Хотел посмотреть, как и кто себя ведет, чтоб в дальнейшем можно было либо подружиться, либо отдалиться.
Ближе к обеду, в этот спортзал, зашли двое с гитарами. Они были одеты, как воины из фильма 9 рота. Полосатые майки, и штаны песочного цвета с начищенными берцами, гармонично вписывались в их крепкие мускулистые фигуры. Один был без ноги, и передвигался на костылях. Вот они встали посередине спортзала, и заиграли на своих недешевых гитарах.

Огромный зал, гудевший как вокзал, внезапно превратился в одно большое ухо. Полились песни, громко, звонко, с болью и понятным смыслом. Гитары профессионально дополняли друг друга, показывая уровень сыгранности и высокую школу. Пели они столько, сколько нужно, чтоб не притомиться и не утомить зрителей. Они сделали объявление, что собирают денежные средства на покупку протезов и кресел для инвалидов, которые пострадали после военных действий. Прошли по залу с коробкой в виде копилки и удалились. Спортзал снова загудел. Несколько ребят объявили сбор средств на покупку гитары. Тогда я уже просек об ушлости этих ребятишек. Отдав какую то мелочь, спокойно продолжил службу, лежа на полу. Моя гитара бренчала где — то в сторонке. После тех воинов, она скулила, как побитая и простуженная собака. Мне было не до песен. Я размышлял и наблюдал. Регулярные переклички продолжались и я не понимал, зачем они нужны. Но через пару дней выяснилось, что каждый день, кто — то убегал. По одному по два, а то и по три человека. Так мы провалялись в этом спортзале до 16 часов и того около 12 часов. После чего нас повели обратно на ЖД вокзал. Теперь это был плацкарт. Целый поезд вез призывников из Мордовии в жаркий Владикавказ. Я залез на вторую полку, лицом в сторону движения. Окна уже были открыты, и прохладный ветерок обдувал меня. Тот, кто немного тормозил, расположился на третьей полке, для сумок. Это было мне известно, так как раньше, будучи еще ребенком, бывало ездил в «общих вагонах» (вагон плацкартного типа, в котором ехало людей больше, чем посадочных мест. На одно нижнее место приходилось до 4 человек). Так я оказался на самом удобном, так сказать «козырном» месте, где другим об этом приходилось только мечтать, ведь жара и духота в вагоне была неимоверная. Три дня мы ехали на юг. Жара все усиливалась.

На одной из станций, наш поезд с призывниками поравнялся с поездом, где наряженные дембеля распевали дембельские песни.

Кто — то закричал:

— Здорова дембеля.

— И тебе на хворать.

— А мы уже Ваших «баб отодрали».

— А мы едим чтоб Ваших «отодрать».

На том и разъехались.

Из поезда, то и дело выпрыгивали пацаны, передумавшие служить. Их заменяли на новеньких по пути движения поезда. На горизонте показалась «огромная тётка» с мечем в руке. Это «Мамаев Курган» и город Волгоград.

На перроне к нашему окошку подкатила женщина с тележкой. Пиво, шоколад, пирожки, мороженое. Я достал деньги из заначки. На все, пожалуйста. Она не ожидала такого. Обычно солдаты и призывники покупают бухло. А тут эскимо. Да сразу двадцать штук. Ребята наблюдали за мной, как я набрал мороженое высунувшись в окно. В нашем «купе» было десять человек. Кое- кому приходилось на одном месте умещаться вдвоем. Я раздал всем по два эскимо. Чем очень обрадовал попутчиков. Ведь они уже отдали свои последние деньги контрактникам, которые в первый день продавали нам хлеб, с сух-пайком. А на второй день уже с опухшими рожами от бухла, просто угрожали, что если найдут у кого — то деньги,… Я видел как молодые ребята выпадали в осадок, выворачивали свои карманы, отдавая последние копейки. Вот я и воспользовался случаем, чтоб потратить их с пользой. Среди нашей десятки был один интересный парнишка. Звали его Гена В. Он был тихим и скромным. Я еще не знал, что он не умеет читать. А расписывается как — попало. Выглядел он значительно старше своих лет.

— Гена, а сколько тебе лет? — Спросил я.

— 18, — Ответил Гена. Он еще «прославится» в нашей истории. Я чувствовал себя неким героем дня. Моя гитара где-то «путешествовала», потом возвращалась, потом опять куда-то выпрашивали. Играть мне еще не хотелось. А на ум шли интересные замечания.

Ели мы всю дорогу почти без перерыва. Кто — то доставал что-то съестное, к нему сразу подтягивались другие со своими продуктами и чем дольше мы ехали, тем больше еды улетало в окно. Протухшие вареные курицы регулярно вылетали из окон. Мне это было хорошо видно. Время от времени, ко мне полежать просились ребята, чтоб подышать свежим воздухом. В вагоне стояла такая духота, запах пота, перегара и протухшей еды, которую некоторые забыли вытащить из сумок! Я разрешал полежать на моем козырном месте, пока ходил в туалет. Кто — то пытался отжать у меня мою кровать, но у них не нашлось ни смелости, ни весомых аргументов к своим желаниям. Некоторые «купе» заливались смехом и веселыми историями про армию. Но у нас было чаще спокойно чем весело.

Поезд делал длительные остановки, на каждой станции. Это был самый долгий поезд на свете. Призывники выпрыгивали на ходу, других привозили под конвоем. Около трех сот человек не мылись и не брились уже около 5 суток. У большинства растительность на лице еще не обозначилась, но у меня усы проявились в седьмом классе и я ощущал себя слегка дремучим, имея темные волосы.

На 6 день мы прибыли в город Владикавказ. Полуденная жара встретила нас уже на подъезде к городу. Мы будто проснулись ото сна, когда осознали, что скоро состоится наша «долгожданная встреча» с дедовщиной, уставщиной и прочим солдатским «весельем».

Кто — то остервенело начал резать и рвать свою одежду, чтоб дедам не досталось. Найдя, что — то острое, все принялись портить и без того старую одежду. Тройка, еще какое — то время смотрел на всех, как в фильме про сумасшедших и не мог решиться на вандализм над собственной одежды. Видимо, он действительно гордился тем, что едет служить и защищать родину. Я тоже стал рвать свою одежду. На мне была старая кожанка, которую я порвал по старой штопаной дырке в спине, превратив ее некое подобие верхней одежды, которая держалась на мне только за счет рукавов. Штаны из плотного велюра пришлось резать разбитым стеклом, от битой бутылки, которых у нас оказалось предостаточно. Ботинки были старинные саламандра с прогнившей подошвой, которые уже ждали своего последнего часа, я их добивать уже не стоило. В них ходил мой отец, потом старший брат и вот моя очередь их доносить. Сколько километров протопали эти фирменные боты неизвестно. Олимпийка Адидас, зелено синего раскраска спряталась под курткой. Я не стал ее портить.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ВЛАДИКАВКАЗ

Нас привели в военный городок, который был штабом дивизии РСО-Алания.

Новобранцы большой неорганизованной колонной, вошли в часть, продвигаясь дальше в глубь городка. Вдоль дороги на нас, как на военнопленных, смотрели уже состоявшиеся солдаты.

Еще какое-то время они не могли понять, кто с нами так поступил. Обросшие оборванцы, в количестве 300 человек.

Кто — то крикнул.

— Духи, права есть?

— Да, «Б», «С»! — ответили «гости».

— У духов нет прав! — констатировали «хозяева».

«Началось», — подумал я.

— Вешайтесь духи! — Раздавалось со всех сторон.

— Эй, ты! — Кто — то показывал на меня рукой,

— Размер какой?

— 41, — ответил я.

— Обувь мне отдашь! Ты понял меня?! Эй ты?!

Я ничего не ответил, хотя кровь забурлила не на шутку.

Нас привели к головному штабному зданию.

Рассевшись на своих остатках вещей, которые не выкинули в окно поезда, мы ждали неизвестности.

Ко мне подошли несколько солдат. Это были крепкие, накаченные ребята. Они взяли мою гитару, вернули песенники и отошли в сторону, безуспешно попытавшись наиграть что-нибудь. Я-то знал, что гитара погибла уже в поезде, но расставаться с привычным инструментом не хотелось.

Один из них размахнулся и одним ударом разбил гитару о возвышающийся колодец. Другие выбрали из щепок несколько зубочисток и разошлись, окончательно потеряв интерес к нашей «обглоданной» толпе.

Нам сообщили, что скоро определят наше место дислокации.

Мы сидели на улице и ждали. Как это часто бывает, после зноя пришла внезапная прохлада, а черные тучи покрыли все небо.

Пошел дождь, а затем и ливень. Я достал из пакета свою рванную кожанку, пока я ее надел, мои трусы уже намокли. А ливень никак не хотел заканчиваться. Толку от рваной куртки оказалось мало. Вот и ручейки побежали с грязной водой, заливая наши ноги и сумки, глиняной водой. Мы просто сидели и ждали, когда про нас вспомнят. Ливень закончился так же неожиданно, как и начался. Но время уже подходило к закату, не давая нам возможность хоть как-то просохнуть под лучами солнца. Пришло решение, что завтра нас повезут в другой город. Город, о котором мы пели песни, который был на слуху. Город, который регулярно показывали в новостях последнее время. Это легендарный город Моздок.

Не знаю как другие, но я обрадовался. Я понимал, что это горячая точка на карте нашей Родины. И уж там, нам обязательно дадут настоящее оружие. А это значит, что мы сможем защитить, нет не Родину, а себя, от беспредела дедов. Как оказалось, Родина в те дни не особо нуждалась в нас, а следовательно и в нашей защите.

И снова оказались в спортзале, только теперь в настоящей боевой части. Владикавказ встретил нас относительно дружелюбно, но вечер для некоторых оказался более запоминающимся, чем вся предыдущая дорога.

Мы по привычке расположились на полу, так как уже научились этому ранее. Мокрая одежда липла к телу и неприятно холодило его. Мы разлеглись вдоль стен, оставляя место посередине зала, для возможных «артистов». Но вместо артистов, к нам в зал проникли те самые накаченные бойцы, переодетые в спортивные костюмы. Они начали шерстить среди «молодняка», отжимая последние копейки, которые не отобрали наши провожатые. Эти самые «покупатели-провожатые», заметили гостей, но ничего не предприняли, делая вид что не замечают происходящее. Здоровячек, подсаживался то к одному, то к другому, «прощупывая» почву под новичками. Если замечал слабинку, то в наглую залазил в карманы простачков. В этот вечер у кого-то отняли деньги, у кого-то обувь, не предлагая подменки. А нам еще предстояло идти по жаре и камням около пяти км. Но мы об этом, естественно, не знали. Я прошел через центр зала, в поиске Лехи. Не обращая внимание на «здоровячка». Но он уделил мне свое персональное внимание. Подойдя сзади и как бы проходя мимо, он наступил мне на ногу, умышленно давя со всей силой. На то время моим коронным словом было в таких случаях:

— Осторожно! — Вкладывая в звучание слова предупреждающие ноты.

— Что ты сказал? — Крепыш развернулся в мою сторону, на 180 градусов.

— Осторожно! — Повторил я ему, показывая свою невосприимчивость к его «обаянию». Он внимательно посмотрел на меня. Его ссутулившееся тело выпрямилось. Подошел ко мне и спросил почти шепотом.

— Ты кто? — В этом коротком вопросе про слышался намек на национальную принадлежность.

— Татарин! — Гордо и лаконично ответил я. Его лицо засветилось улыбкой. Он почти по — дружески, стал рассказывать как здесь хорошо обосновались татары и его друг — старшина одной из подразделений, тоже татарин.

— Оставайся здесь, мы тебя пристроим к твоему земляку, будешь всю службу кайфовать. Он конкретно всех там держит. Пойдем, выйдем на улицу там спокойно все обговорим.

— Можно, конечно, но сначала мне нужно найти своего друга, — Ответил я.

— Ладна, я на улице подожду, — он вышел из зала.

Я тоже решил выйти, но мне преградил путь ребята, которые слышали наш разговор.

— Если ты выйдешь, они тебя там «запрессуют».

— Я тоже так думаю, — сказал я размышляя, как поступить.

Я вернулся на свое место, с мыслями об этом эпизоде. Я чувствовал себя уверено, но сама ситуация меня очень сильно напрягала. Я прокрутил разговор в голове и удостоверившись, что не давал обещания выйти, успокоился. Я не мог понять, почему никто не сопротивляется, не объединяется и не оказывает поддержки против этих шустрых качков. У меня был ответ, но я не хотел верить этому.

Рядом со мной расположился крепкий и высокий парнишка. Мы о чем — то беседовали, пока он не спросил меня, из какой я «организации».

— Я сам по себе, — ответил я. Он возразил:

— Все так говорят, пока не сцепишься с ним. Потом подкатывают братки и он уже с кем — то.

Всю ночь мы лежали на полу и мерзли, прижимаясь друг к другу, как пингвины в Антарктиде. За ночь наша одежда просохла наполовину.

Вдруг раздался страшный вопль:

— Подъем! Просыпаемся и строимся!

Мы вышли на улицу на рассвете, и увидели это!

По плацу маршировали роты солдат, напевая песни. Прямо, как в кино. Внезапно, я осознал, что это будет каждый день — всю службу. На улице было значительно свежее, чем в спортзале, а наша одежда продолжала холодить и сотрясать наши тела. Дрожь во всем теле болью отзывалась, доводя холодные мышцы до судорог. Мы опять стояли и снова ждали, когда нас отправят в очередное путешествие.

МОЗДОК

И вот мы тронулись с места на ЖД вокзал.

Солнце медленно поднималось, изредка согревая нас своими лучами, пробивающимися через облака. Мы зашли в здание вокзала, здесь было немного теплее, чем на улице, но мест для сидения уже не было. Опять потянулось время, час за часом. Наши провожатые обнаружили парнишку, который вместо обуви намотал на ноги какие — то тряпки. Возможно, они и чувствовали свою ответственность к случившемуся, но не выдавали этого, свалив вину на пострадавшего. Наше общество это делает на автомате и другого варианта просто быть не могло.

Наконец, нас посадили в электричку. И мы опять куда — то поехали. Шел седьмой день службы.

Мы прибыли в город Моздок. Было около полудня. На небольшом вокзале почти никого не было. Нас построили в колонну по четыре человека и мы пошли. Солнце висело прямо над головой, а разогретая асфальтированная дорога, сменилась на каменистую. Бедолага с перевязанными тряпками ногами, все чаще останавливался чтоб поправить свою «обувь». От вчерашнего озноба не осталось и следа. Жара и пыль оказались нашими попутчиками. Нас предупредили, что до части придется идти пешком около пяти км. Но приблизительно на половине пути, подъехали военные КАМАЗы. Мы, обрадованные таким облегчением, весело запрыгнули на кузов.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

МОЗДОК — N (СЕКРЕТНОЕ НАЗВАНИЕ)

Военный городок состоял из трех военных частей

Лётная часть, в которой служили лётные подразделения. Настоящие лётчики, на настоящих самолетах и вертолетах с одной стороны. Внутренние войска (менты) — с другой стороны. А наша часть называлась мотострелковой. Она располагалась между этими двумя «элитными войсками».

Нас завезли прямо к плацу. Я, спрыгивая с КАМАЗа, зацепился своей олимпийкой за борт и порвал ее. Это была моя единственная целая одежда после акта вандализма в поезде. Такого спортивного костюма я не встречал больше ни разу. Жаль, но ладно. Нас построили на плацу. Несколько солдат начали нас обучать, как наматывать портянки, ловко обвивая наши изнеженные ноги этой грубой тканью.

Пара пацанов упало без сознания и их унесли в санчасть.

Два татарина с которыми я познакомился в поезде, внезапно были прикомандированы на вещевой склад. Оказалось один контрактник, был их родственником. Короче их пристроили сразу по приезду.

Гора сапогов появилась, как из — под земли, видимо этот самый контрактник их и организовал. Мы стали примерять себе обновку. Наступила пора превращения пацанов в «бойцов». Нам выдали новую одежду, штамп которой свидетельствовал, что эта «новая» форма является нашей ровесницей, 1979г. ПШа — штаны галифе, песочного или точнее, желтого цвета. Пилотка в цвет, прям как у бойцов второй мировой. Я выбрал себе сапоги сорокового размера. Сержант сказал, что скоро разносятся. А остальные были только сорок второго и болтались на моих ногах очень неприлично.

Мише обувь вообще не нашли. А ПШа его размера оказалась съедена временем. Одна штанина оголяла его ногу до колена.

Через пару часов, когда мы все переоделись в «новую одежду», нам объявили, что свою старую одежду, мы можем отправить домой посылкой. Тут мы начали ржать и приговаривать, — «блин зачем только все испортили». Нам велели оставить наши вещи в одной из комнат под охрану и что после этого действа, мы пойдем в столовую.

Я, как и все, оставил свой пакет в этой комнате, и ушел попрощавшись со своими вещами. Нас повели в столовую. А в это самое время, какие — то «не хорошие» люди вскрыли это помещение «волшебным» ключиком и про шерстили все наши сумки, просто вывалив из них все содержимое. Естественно, все самое стоящее пропало, а моя паста, станок и щетка, валялись на полу.

В этот же вечер нам дали ножницы, которыми мы должны были постричь друг друга максимально коротко. Волосы летели на пол, а в умывальнике — с матом и мозолями на руках от тупых ножниц, лишались своей индивидуальности и признаков свободы очередные призывники.

За последние дни, мы уже адаптировались к армейской еде в виде сухих пайков, но та еда, которая нас ждала, удивляла даже бывалых.

Наша команда, из 300 человек, была поделена на две карантинные части. Со второй, мы время от времени, встречались в очереди в столовой и обменивались новостями.

На одной из таких встреч, когда наш строй ждал у входа в столовую, рядом построился строй наших земляков.

— Как дела? — послышалось из соседнего ряда солдат.

— Норма. — ответили наши.

— У нас одного изнасиловали, чуть ли не с воодушевлением, заявили земляки.

Это было странно и обидно — слышать такую мерзость. Они только несколько дней как прибыли в новое место, еще не обосновались, а совершили преступление, которое по моим понятиям, должно караться смертью. Я был взбешен. Но я не мог ничего поделать с этими нелюдями в лице моих земляков.

Рацион в столовой был скудненький, или даже бедненький. Каша сечневая с подливкой из тухлой рыбы, почти каждый день на завтрак и ужин, один кусок хлеба, и чай без признаков сахара. Лишь перед присягой или приездом главкома, в рационе появлялось мясо, хлеб внезапно вырастал до стандартных трех кусков и в чае появлялось столько сахара, что можно было разбавлять водой.

Некоторые упитанные ребята не ели почти ничего на протяжении трех — пяти дней. Как говорили старослужащие — «еще не выкакали мамины пирожки». Но вскоре «запор из маминых пирожков» прошел, или общественный пример сработал и все спустя неделю дружно вылизывали свои тарелки до блеска.

Несколько дней, мы с утра до вечера, маршировали на плацу. Нам не разрешали мыться и пить холодную воду, чтоб благополучно пройти акклиматизацию. Горячей воды не было в кране, поэтому мы просто ходили грязными, около трех недель с того времени, как выехали из дома. У некоторых ребят по телу пошли чирии, особенно неприятно они смотрелись на шее. Нас научили подшиваться (лоскут белой материи пришивается на воротниковую часть кителя большими стежками), и теперь мы должны были перед каждой вечерней поверкой (перекличкой) стирать и пришивать ее по новой. Это не нравилось никому. Поэтому, некоторые решили, напрячь этой задачей кого-либо и облегчить себе службу.

Мы поселились в здании зенитного дивизиона. Настоящие «обитатели» этого дома были на полевых учениях, кроме нескольких сержантов, которые приняли нас к себе на «воспитание». Разделив нас на взвода и отделения, взяли над нами шефство.

Гена В. и я попали в один строй. Он был выше меня и поэтому стоял прямо передо мной. Каждый раз, когда он путал ноги, идя не в ногу, я пинал его по подошве, что оказалось действенным методом. Он был безобидный. Но это и сыграло с ним недоброе. Один наш земляк, который ехал с нами в одном вагоне, ел с одного стола, решил воспользоваться мягкостью Гены, и прибегнуть к его услугам по подшиванию своего кителя. Кровать Гены была рядом с моей. После того, как я подшился, обнаружил Гену с еще одним кителем.

— Это Санек попросил, — буркнул он.

— Отдай ему обратно и больше глупостями не занимайся.

— Сейчас закончу и все.

— Гена, ты че не понял? — я вырвал китель Санька из его рук, и бросил на кровать нахала.

— Ты что, дедом стал? — спросил я у Санька.

— Тебе какое дело?

— Он из моего отделения, — закончил я.

Вернувшись к Гене, я сказал ему не делать больше подобных ошибок. Он радостно пообещал прислушаться к моему совету.

На следующий вечер история повторилась. Гена сидел и подшивал китель Санька. Эта работа могла занимать около 15 минут, но это было не просто помощь. Это было согласие на подчинение себе равному.

Нельзя было даже старослужащим оказывать такой сервис, не то что ровесникам.

По другому говоря, это первый шаг, к званию «ЧМОшника».

Я не мог позволить никому, чтоб при мне кого — то опускали.

Санек весело беседовал с соседями по кроватям. Я швырнул китель в него и попросил в невежливой форме больше не напрягать Гену. Он, ощущая себя оскорбленным на глазах сослуживцев, предложил мне.

— Пойдем, выйдем! — прорычал он.

— Пойдем, — спокойным и уверенным тоном сказал я, принимая «приглашение на променад».

Санек был высоким и крепким парнягой. Выглядел он, как спортсмен. А в то время спортсмены, почти все поголовно, были при какой — нибудь группировке. Я предположил, что он боксер, и мне сейчас будит непросто.

Спускаясь по лестнице, наш диалог продолжился.

— Что тебе до Гены? — вопросил Санек.

— Мы — земляки, как и ты ему.

— Ну и что.

Я уловил в его манере разговора, нотки примирения.

Мы спустились на первый этаж и зашли в умывальник.

В большой комнате располагалось множество умывальников.

Нам запрещалось курить где — либо, кроме курилки, которая располагалась на улице. Несмотря на строгий запрет, один новообращенный солдат, стоял и пыхтел в форточку, а в это время в умывальник вошел один из сержантов.

— Ты что здесь куришь?! — закричал он в тот момент, когда мы с Саньком только пересекали порог умывальной комнаты.

Наше внимание сосредоточилось на этом инциденте.

Новобранец, бросил сигарету в окно, взял сержанта за предплечья обошел его, и убежал.

Мы конечно узнали его, но не выдали. На фоне этой картины мы расхохотались, видя как сержант сдрейфил, от неожиданности. На этом наш «разговор» закончился. Он понял, что я не отступлю, и он не хотел заводить врагов из — за какой — то тряпки.

На третий день службы в Моздоке, Гена спросил у меня:

— В какой стороне находится дом?

Я указал ему на север, подозревая неладное.

Наш сержант собрал нас, выдал по тетради и ручке. Велел написать письмо домой. Что все хорошо, и тд. А следующим заданием было, написать о себе. Коротко и информативно. О спортивных достижениях и наличие профессии. В моей анкете, возможно, было написано больше чем у других, где и были замечены мои спортивные успехи. Хотя они были в юниорском возрасте. Тут — то мы и узнали, что Гена не умеет писать.

На следующий день Гена и еще один боец, исчезли из расположения. Нас стали расспрашивать, что мы слышали и что знаем. Я признался, что Гена спросил у меня направление домой, и я ему показал рукой, вон туда, указывая на север. Сержант сказал:

— Это направление в Чечню. До границы около пятнадцати километров, а по прямой 7.

ГЕНЕРАЛЬНАЯ УБОРКА

Очередной день сержанты решили приучить нас к порядку, завели в умывальник и назначили меня старшим.

Это означало, что если порядок на этой территории, включая туалет, не будет полным и безупречным, то мне всыпят больше остальных тридцати человек из нашего взвода.

Когда моя мама устроилась на третью работу уборщицей в дом управление, я ходил с ней и помогал чем мог. Выкидывал использованную бумагу с туалета, мыл полы, где успевал, подметал коридоры. Для кого — то, это было западло, но для меня было западло не помогать маме. И вот сейчас мне нужно было организовать порядок, не в самых «любимых» помещениях.

Все ясно слышали, что я старший и им надлежит подчиняться мне. Сержанты ушли. Время пошло. Дали нам всего один час. Я распределил людей по участкам и попросил всех поторопиться. Услышали мою просьбу лишь немногие. Остальные остались стоять и хлопать глазами. Первые полчаса я расставлял людей по местам, показывая и объясняя как это делается. Самых нерадивых пришлось «мотивировать». Силу я не применял, так как не считал себя в праве это делать. Но дипломатию свою пришлось тестировать в экстремальных условиях. Почти все ребята были выше меня ростом. Но за несколько дней я успел заработать пусть небольшой, но все же, кредит доверия.

Как только было объявлено о «веселом» мероприятии в «мокрых комнатах» и моем приоритетном положении, люди разделились на два лагеря. Одним это понравилось, другим наоборот. Так как в большинстве своем мы были из Мордовии, и до этого момента некоторые жили в тени своих «организаций», которым «понятия» не позволяли чистить «очко» (унитаз). Пришлось тупо смотреть, как одни работают, усердствуя, другие скрестили руки на груди, отказываясь подчиниться.

— А ты что будешь делать? — спросил один упрямец.

— Я буду отвечать за Вас всех! — ответил я.

Час пролетел очень быстро.

Сержанты пришли проверять порядок. Но из 15 человек, работали только 10. Это не понравилось сержантам. Они завели меня в туалетную кабинку и стали пробивать мне грудак (грудную клетку), со словами:

— Ты че, каратист, их боишься что ли? Почему они не работают! Тут вашей мамки нет, чтоб за вами говно убирать! Кто тут тебя не слушается?

Они отпустили меня и стали по одному заводить в кабинку стоящих зевак, проводя с ними «профилактические беседы». Остальные, видя и слыша это, быстренько нырнули в работу.

В отличие от конторских, я привык думать своей головой, и на ходу взвешивал шансы. Пропустить несколько ударов, или пойти в отмах. Но у конторщиков, которые привыкли ходить толпами и решать проблемы толпами, здесь не было шансов проявиться подобным образом. Все их «бравые ребята» остались дома, а они попали в самую «Жопу». Никто за них не впрягётся (не поддержит).

А как выяснилось позже, они не способны защищать даже самих себя. Редкие ребята успевали перестраиваться на новый жизненный лад. Остальные просто терпели издевательства и унижения. Пока я писал эту главу, в одной из частей случилась очередная трагедия. Один солдат расстрелял восемь своих сослуживцев. Это происходило и в наши далекие девяностые, и на гражданке, и в армии. Печально то, что это всячески пытаются скрыть сами шакалы (офицеры) и СМИ.

Нам дали еще один час на уборку. Теперь ко мне прислушивались и смотрели более уважительно. Я тоже выделил себе раковину и принялся чистить ее лезвием от бритвенного станка. В тот день я раздал почти все свои лезвия.

Теперь, когда нашим курильщикам самим приходилось доставать из писсуаров сигаретные бычки, они поняли, почему нужно курить только в курилке. Ребята брезговали, но старались. Я же, уже прошел этот этап, когда помогал своей маме убирать в доме управления, где унитазы тоже имелись. Мне приходилось вываливать ведра со сраной (использованной) туалетной бумагой в мусорный пакет. Это была неприятно, но это была хоть какая — то помощь. Гордиться нечем, но такова моя история.

Этот день запомнился еще одним событием. Леху в первый раз поставили дневальным. Он стоял на тумбочке (дежурный пост), и кричал время от времени — «Дежурный по роте на выход». Он это делал с таким важным лицом, что мы ему стали завидовать. Оказалось, поводов для зависти, здесь не было. А вот — для легкого сожаления — имелся.

Дневальный должен:

1. Следить за порядком (мыть полы, подметать, убирать и чинить, все что угодно, лишь бы сдать через сутки следующей смене все, что в казарме в том виде, в каком принял, или еще лучше).

2. Стоять на тумбочке дневального и контролировать всех, кто выходит и заходит.

3. Это наказание, которое используют, как один из уставных методов.

Одним словом описать положение дневального невозможно, суть сей должности мы будем раскрывать постепенно.

Вечером этого дня, к самой вечерней поверке, привели наших «беглецов», Гену с его сообщником. Они были не очень рады вернуться в строй. За эти сутки, они успели лишиться своих ремней и пилоток. В армии не прощается потеря даже иголки с ниткой, а лишиться части одежды, вообще конкретный косяк.

Их вернули в строй, взяв с них обещание больше не убегать.

Следующий день запомнился еще одним якрим событием. На построение в столовую мы разговаривали с соседом.

— Я у себя в трусах нашел БТРа (бельевая вошь).

— Ничего себе, — удивился я.

— У тебя тоже есть, — сказал он.

— Ты что, откуда, — возразил я.

— Ты трусы свои проверь. Они у всех есть, нам такую одежду со склада уже дали, с яйцами, — сказал он.

Я как стоял в стою, так и распахнув китель, вытянул из под ремня брюк, кончик трусов, где проходит резинка. Заглянув в изнаночную сторону, и увидел ЭТО! Это был огромный жирный зверь, который хотел спрятаться в складках трусов. Я с мондражем, в шоковом состоянии, щелбаном отправил это чудовище на улицу, в сторону впереди стоящих солдат.

Наступила новая реальность, которую я не знал и вот мы в «матрице». Мы едим и нас едят, мы спим, а нас едят, что бы мы не делали, нас едят, 24*7. Эти кровососы, на какой — то момент стали моей паранойей. Мое тело зачесалось, я буквально почувствовал, как они шевелятся под моей одеждой. Признаться, и сегодня, когда прошло много лет, описывая эту сцену, я нервно почесываюсь.

На следующий день, после утренней зарядки в виде пробежки и «плотного» завтрака, нас стали просвещать о правилах поведения в армии. Капитан с юмором и отборным матом, с упоением рассказывал как правильно располагать в туалете две дырки — дырку в унитазе и ту, что мы носим с собой. Как правильно разминать бумагу и подтираться ей. Он просил нас не держаться руками за сливной бочек унитаза, а сидеть лицом к двери и откладывать свою личинку прямо в «личинка-приёмник». Так как туалетной бумаги у нас не было, для подтирания мы использовали газеты, письма, а особо прошаренные подтирались даже уставом.

После веселой лекции, у этого капитана закрепилась прозвище — «ТОБИШ». Уж очень часто он использовал это слово, поясняя свою мысль.

Мои кирзачи (кирзовые сапоги) никак не хотели растаскиваться. При каждом удобном случае я снимал их и массировал ноги. Портянки я наматывал и перематывал по многу раз за день, остерегаясь стереть ноги в мозоли, что могло привести к беде.

Ночью, когда мы уже заснули, в нашу располагу (расположение) проникли «шутники». Я видел сон, сквозь который почувствовал легкое щекотание в области лодыжки. Я потянул ногу на себя, спрятав ступни под одеялом услышал шепот.

— Проснулся!

Я не сразу понял, что это было. Лишь утром я узнал, что некоторым новобранцам между пальцев ног засунули спички и подожгли. Это называется «велосипед». Человек с горящими спичками между пальцев пытается потушить их делая странные движения спросонья, похоже на поездку на велосипеде. Еще могли устроить барабан, если солдат спит а руки на животе, то поджигают бумагу и кладут на живот, и боец, просыпается от того, что лупит сам себя по животу, как по барабану.

Ночные приколы дедов, попортили ноги молодежи. С водяными пузырями на ногах далеко не убежишь. Сержанты позволили, некоторым не бегать на утренней пробежке. А остальные продолжали накручивать круги вокруг плаца.

Днем нам предстала еще одна картина.

Капитан «Тобиш», приказал одному новообращенному солдату выполнить какое — то поручение. Тот возразил капитану. Капитан пнул солдата по заду и прокричал:

— ТЫ АБИЗЬЯН! В ТВОИ ОБЯЗАННОСТИ ВХОДИТ ВЫПОЛНЯТЬ ПРИКАЗЫ А НЕ НЕКАТЬ.

Так мы узнали новое слово русского словаря — «абизьян». Которое позволяет оскорблять и для объяснения обязанностей. Офицерам оно уж очень нравилось. Оно позволяло унижать и при этом юридически быть чистым.

Дни стали походить один на другой, пока однажды, когда мы отмаршировали на плацу до полуденной жары, нам объявили о том, что горячую воду наконец — то дали. Мы, взмыленные от «прогулок» по плацу и разгоряченные, пришли в душ. Заходя по очереди мылись холодной водой, так — как горячая по чему — то еще никак не согрели. Прошел почти месяц как мы в последний раз по — настоящему мылись дома. А тут такой облом. Помывшись, мы получили чистое нижнее белье, трусы и майку. Так же нам выдали чистые портянки, и новый комплект камуфлированной формы. Мы очень обрадовались такому прикиду. Новая форма буквально блестела на солнце, по сравнению с предыдущей колючей мешковиной.

Днем случилось полковое построение. Две тысячи человек, построились вдоль плаца чтоб выслушать объявление, вернее приговор. Командир полка, выступил с трибуны.

— В Разведроте, солдаты жестоко избили молодого призывника. Дошло до того, что ему экстренно удалили селезенку. Молодой боец стал инвалидом. А эта мразь, — полковник показал на бойца в наручниках — под вооруженным конвоем, отправляется на диз-бат сроком на три года. После дисциплинарного батальона он будет дослуживать оставшийся год у нас в части. Его там научат Родину любить — закончил «полкан». Конвоиры в лице двух бойцов из той же разведроты, повели своего сослуживца в исправительный «пансионат». Мы разошлись впечатленные этим событием.

Наш сержант решил продолжить интересный рассказ связанный с этой самой «разведротой».

— Пол года назад наш ЗДН схлестнулся с разведкой прямо на плацу. Мы били друг друга бляхами от ремней, и тем что смогли найти. Мы дрались пока дежурный по части не стал стрелять в воздух из табельника (служебное оружие), — воодушевленно закончил рассказ сержант. Он был русским, но проживал в Дагестане, и по этому называл себя Дагестанцем.

— У нас у Дагестанцев, сильное землячество. Мы не смотрим на нацию, мы все земляки и всегда заступаемся друг за друга. И Вы не хер в стакане, Вас 300 человек, Вы можете держать этот полк под своим контролем. Держитесь друг друга, — закончил сержант.

Мне понравилось что я услышал, буд — то, снова приехал в среднюю Азию, где честь и землячество стоили дороже жизни. Но это возможно услышал только я. Как выяснилось дальше, «все переселились на окраину», и стали жить под девизом, «моя хата с краю». Ни кто не собирался держаться в месте, хотя в поезде только об этом и трындели. Нет. Ни кто не стал держаться и поддерживать друг друга.

Через неделю будет присяга. Нам дали листок с текстом присяги и настоятельно рекомендовали его выучить. Честно говоря, я пытался его осилить. Но он никак не давался моей голове. У других ребят была та же проблема. Там надо было клясться, охранять Родину. Но его написал какой — то шибко умный «мозгач» (умник).

ПОЛИГОН

Перед присягой нас повели на полигон. Дали автоматы, и патроны в магазинах. Строго настрого запретили присоединять их. Но как это часто бывает с не внимающими и быдловатыми подростками, некоторые все же вставили магазин полный тридцатью патронами в автомат. Их вычислили и от материли. В прямом смысле, офицеры и сержанты поносили их матерей. После чего, эти горе дети глупо улыбались и продолжали делать такие вещи, после которых их матерей продолжали оскорблять последними словами. Ерничать для привлечения к себе внимания и побуждать других оскорблять свою маму?! Это мог себе позволить только полный моральный урод. А смеяться над такими людьми и оскорблениями такого рода, признавать себя одним из мерзких людей.

Например, если такое сказать любому мужчине в возрасте от 5лет (в этом возрасте начинают прививать мужское качество и степень ответственности) -130 лет жителю из Дагестана, Татарстана, или еще какой-либо мусульманской деревни, то сказавший подобное непременно получит по рогам, особенно если это оскорбление не обоснованно.

Один казах не понимал по русский. Он просто стоял и молчал, пока шакал оскорблял его. За тем этот казах спросил у соседа о смысле сказанного офицером. На что ему другой казах дал развернутый перевод. В результате офицер лежал в нокауте, а казаха отправили на губу.

Мы пришли на полигон. Территорию охраняли связисты с рациями. Мы выстроились в очередь. Нам объяснили правила поведения и тактику ведения огня. Наступила моя очередь.

— Солдаты к бою! — скомандовал капитан.

— Есть! — я пригнулся и зигзагообразной перебежкой оказался на исходной. Перекатившись в заданную сторону лег на живот раздвинул ноги, делая правую ногу прямым продолжение ствола от автомата. Пристигнул магазин, снял с предохранителя, и взвел затворную раму. Звякнул метал автомата, патрон в патроннике.

— Рядовой Фатхудинов к бою готов! — Прокричал я

— Короткими очередями по ростовым мишеням, ОГОНЬ!

Поднялась первая ростовая фигура изображавшая несколько бойцов противника. Я Выстрелил одиночным выстрелом, и мишень сразу залегла.

— Хорошо, только надо очередями! — Прокричал капитан.

Поднялась другая такая же фигура только чуть ближе, имитируя приближение врага.

Я вновь отправил только одну пулю. Мишень упала.

— Молодец. Только стреляй короткими очередями!

Я проверил переключатель предохранителя. Оказалось я его поставил на одиночные выстрелы. Исправив ошибку, дело пошло веселее. Мишени поднимались и падали, возбуждая азартную кровь. Но патроны имеют свойство кончаться. Отстрелявшись, мы направились обратно.

Пока шли по степи, кое кто успел нарвать травки. Оказалась это была молодая конопля. Мне это было не интересно, но ребята реально обрадовались. По приходу в дивизион, мы принялись чистить стволы. Но эти «травоядные» принялись сушить зеленую травку утюгом. Я помнил о предупреждении, что наркоманов в этом полку пристегивают наручниками к столбу позора на плаце, в одних трусах, пока солнце не поджарит его до полу готового состояния.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

САНЧАСТЬ

На третий день после водяных процедур под холодной водой, мы маршировали как обычно от завтрака и до обеда. Нам разрешили перекурить. Не успел я дойти до лавочки, как «словил мутного». Меня будто выключили из розетки на секунду, и опять подключили к сети. Я не упал, но был близок к этому. Перед обедом мы зашли в расположение и ждали приказ на построение в столовую. Обычно к этому времени у меня был хороший аппетит, но сегодня моя голова была похожа на аквариум. Ни одной внятной мысли, «что со мной, и как это преодолеть». Еще какое — то время я пытался совладать с собой. Но необъяснимая слабость и жар во всем теле отнимали мои силы.

Ко мне подошел сержант.

— Я не пойду на обед, — сказал я.

— Что случилось?

— Я не смогу выдержать жары в столовой, — добавил я.

Он разрешил мне остаться в расположении.

Лежать на кроватях в заправленном виде не разрешается. Но если раздеться и расправить кровать, то можно. Но на духов, коим мы являлись, эта часть устава не распространялась. После ухода личного состава в столовую, я обнаружил, что еще двое остались лежать в постели. Видимо, у них была уважительная причина, раз им позволили спать днем. На ужин я тоже не пошел.

До вечера нас троих продержали в казарме и после вечерней поверки повели в санчасть.

Нас троих привели в санчасть. Зайдя внутрь, мы стали снимать свою форму, чтобы сдать ее в гардероб, так же мы сняли всю оставшуюся одежду и пошли до палаты в костюмах островных людоедов, тобиш — абсолютно голые. Пришедший старшина санчасти, с недовольной и наглой мордой завопил:

— Что, пораньше не могли закосить (симулировать)?

Нас завели в смотровой кабинет, дали по два градусника. Проверив температуру, определили в одну палату. Она располагалась на втором этаже. Дежурная медсестра предупредили о том, что скоро придет и поставит уколы. Ждать долго не пришлось. Она попросила лечь на живот и поставила какой — то больной укол. Через полчаса она опять пришла проверять нашу температуру. Обнаружив, что температура не прошла, она опять поставила уколы. Так повторялось несколько раз, пока один из моих соседей не спросил:

— А откуда пенициллин?

— Саранск написано.

— Он нас не берет, у нас на него привыкание.

Я в этом ничего не понимал, но сделал интересное замечание, что наши медикаменты даже на Кавказе.

Ночь была беспокойная, вместо одеял у нас были простыни, мы потели и мерзли одновременно. «Состояние — не стояния».

Я захотел в туалет по — маленькому. Не в состоянии шататься по коридорам в поиске уборной, я решил справить свою нужду прямо из окна палаты. Видимо, мой сосед крепко спал, потому что, когда я открыл окно и встав в полный рост, он не отреагировал, хотя окно находилось над его головой. Я не мог терпеть и отправил весь свой «груз», заливая газон со второго этажа. В голове промелькнула поговорка — «лучше нет красоты, чем поссать с высоты». Нет, я не горжусь своей выходкой, это был для меня на тот момент единственный вариант, потому что других я придумать не смог. Была ночь, и свет в коридорах не горел. Единственное, что я видел — это окно.

Утро наступило в 6 00. Нас разбудили и повели на осмотр. Из одежды нам выдали стиранные кальсоны почти белого цвета. Дали по два ртутных градусника.

— Что случилось, пили холодную воду? — спросила пожилая женщина в белом халате.

— Нет, мы мылись в душе холодной водой! — сказал кто-то из нас.

— Как холодной? — переспросил врач — мужчина в белом халате.

— Теплой не было, вот и помылись холодной.

Нас послушали фонендоскопом.

— Когда это было?

— Три дня назад! — последовал наш ответ.

— Очевидно, это пневмония, она проявляется на третий день! — констатировали врачи.

Внезапная слабость сковала моя и я почувствовал как из моего тела выходит жизнь. Я хотел что — то сказать, но мое тело обмякло и если б я стоял, то непременно свалился. Я сидел на кушетке и буквально таял, как масло на сковороде. Еще полминуты я плавал где — то между сознанием и обмороком. Наконец, врачи решали забрать двоих в госпиталь, а меня лечить в этой санчасти.

— Этого я здесь подниму, — сказала пожилая дама в халате, указывая на меня.

— Отведите его в процедурную, — закончила она. Сила частично вернулись ко мне. Я еле слез с кушетки и опираясь на обмякшие ноги, стал вбираться на второй этаж, вслед за медсестрой. Она, увидев мое состояние, не торопилась и ждала, пока я поднимусь до ее уровня.

Медсестра вколола мне в вену глюкозу. Моя палата находилась напротив от процедурного кабинета

Дальше по коридору располагалась столовая. Я лег на свою постель и решил поспать. Время от времени просыпаясь, от шума входящих и выходящих солдат. Ко мне подселили двух новых соседей. Одного я не помню, а второго по фамилии Пархоменко, я запомнил надолго. Это был черпак (солдат отслуживший уже год). Его нога в области голени разбухла и не влезала в сапог. Причиной этому был дед по фамилии Ремез. Он пнул Пархома пыром по голени, вот она и загноилась. Завтра его ждала операция. Ему вскроют ногу, вычистят гной и зашьют обратно.

Второй парнишка был из слонов (солдат отслуживший пол года, получивший по заднице бляхой от солдатского ремня шесть раз, так переводят из духов в слоны). Слон — шаристый боец, потому, что уже вкурил, что и где. Понимает служебные хитрости, и знает как угодить дедам. Как добыть сигареты, хлеб, и т. д.

Его недугом были обе ноги, которые ужасно разбухли. Пальцы его ног не умещались в тапочке. Он страдал то ли стрептодермией, то ли грибком, но мне казалось, что его ноги скоро лопнут как переполненный мочевой пузырь, забрызгав все стены нашей палаты гноем. Через глубокие язвы ног сочился гной, который присыхал к повязкам как клей, не давая возможности размотать бинты. И все это ужасно пахло смертью. На каждую перевязку он ходил, как на экзекуцию. Оказывается перед перевязкой надо было смочить бинты, чтоб они обмякли, но об этом видимо его не предупреждали. Как оказалось чуть позже, и таких лечат.

Наступило время обеда. Мои соседи напомнили мне, что пара идти в столовую. К этому времени я не ел уже около 30 часов. Я, опираясь о стену, дошел до столовой, и сел на ближайшее свободное место.

Еда была такой же, что и в обычной полковой столовой, но порции были по больше. Я не смог есть, хотя сегодня был рис с некой подливай. Оказалось, что я пришел одним из самых последних и подлива уже закончилась. Хлеб и безвкусный чай стали моим основным блюдом. Рис так и остался на моей тарелке. А дежурный по столовой удивился — «как это солдат не хочет есть».

Я вспомнил, как подобный «аппетит» испытывал в 15 летнем возрасте, когда надорвал спину и живот в один день, и несколько дней не мог есть. В то лето я заработал свои первые 500 000. Но последствия время от времени напоминали о себе.

Мы быстро подружились с моими соседями, и рассказывали друг другу всякие истории. Они оба были с Краснодарского края и регулярно видели и даже плавали на Черном море. Они рассказывали, как это здорово плавать с открытыми глазами под водой. Эти рассказы пробудили во мне мечту, поехать на море и поплавать с открытыми глазами. Моя служба еще только начиналась, а я вдруг понял, что нашел свою первую мечу. Домой мне еще не хотелось, но о море я стал думать регулярно. Они пригласили меня в гости и обещали оказать мне самый лучший прием.

На третий день моей госпитализации, в отделение пришел знакомый офицер с бумагой. Он посмотрел в мою сторону, но не подошел и я решил что пришли не по мою душу, и все на этом забылось. Дело было в следующем. Этим днем, наша команда призывников принимала присягу, а я и еще несколько человек оказались в больничке. Вот он и ходил с бланком присяги, чтоб мы в нем расписались, а про меня забыли.

Я значительно окреп за 10 дней. Пришла пора выписываться. Спустившись на первый этаж, я стал ждать, когда мне выдадут одежду, которую сдал при госпитализации. Вместе со мной, выписывался один армянин. Он тоже ждал свою одежду. Подошла гардеробщица, выдала наши формы, но без кепки. Вернее, она на двоих отдала всего одну кепку.

— Больше нет, — заявила она. Мы вцепились в эту кепку и стали вырывать ее друг у друга. Гардеробщица, смотрела как мы выкручиваем ее в трубочку, потом растягивали и опять боролись за эту тряпку. Так я познакомился с еще одной стороной службы, это когда ты доверил свою вещь, а тебе вернули лишь ее часть. Этот боец почти кричал, что это его кепка, но не лез в драку. А я не был уверен в том, что эта моя кепка, поэтому не мог делать таких заявлений. Просто какое — то время не выпускал ее из рук. Но потом решил уступить и отпустил кепку. В конце концов, этот боец не виноват, что мне не вернули мою кепку. Я вышел из санчасти в сопровождении какого — то сержанта. Он вел меня в то подразделение, где я проходил КМБ (курс молодого бойца). По пути нам встретились ребята из нашей команды, которые после присяги уже были распределены по ротам. Этих определили в роту связи. Увидев меня, они обрадовались и стали звать меня к себе в роту.

— Ты скажи, что хочешь в роту связи и они тебя направят к нам, — были их рекомендации.

Меня привели в ЗДН (зенитный дивизион). Теперь это было уже не то, что я видел когда уходил. Совсем не то.

— Дежурный по роте на выход. — закричал дневальный, увидев меня на пороге. Я стоял и ждал, пока к нам не подошел сержант, который совсем недавно водил нас по плацу, потом прессовал меня в туалете, и вообще неплохой парняга. Сопровождающий сержант передал меня моему старому знакомому и я остался на ночлег в этом когда — то привычном месте.

— Как ты? — с живым интересом спросил сержант.

— Откачали, — почти по — геройски сказал я.

— Где твоя кепка? — спросил сержант.

— В санчасти прожарилась! — ответил я (прожаркой называли температурную обработку одежды от бельевых вшей).

— Ты понимаешь, что ты должен ее родить? (Родить — достать любой ценой: украсть, купить, связать, или даже отнять у генерала, хотя его кепка отличается от обычной солдатской).

— Понимаю, — сказал я.

— Всех после присяги расформировали по разным подразделениям, тебя тоже надо куда — то пристроить.

— В роту связи хочу.

— Сегодня уже не успели, давай завтра попробуем, — с пониманием ответил серж и продолжил.

— Завтра командирский день, нужно будет бежать до третьей эскадрильи. Это около пяти км. Смотри не подведи, — заявил он.

— Хорошо, — ответил я.

Мы поднялись на второй этаж, где была наша располага. Но я с сожалением отметил, что моя кровать уже занята. Мне показали другую койку и я преступил к своим личным процедурам, по подготовке к завтрашнему дню. Оторвав свою подшиву, я простирнул ее и решил подшиться. Не имея ни нитки ни иголки, я решил пройтись и спросить у кого — нибудь эти предметы. Подходя то к одному то к другому, я подошел к очередному. Тот лежал на своей кровать, и курил.

— У тебя есть нитка с иголкой?

— Ты что, людей не различаешь? — видимо, это был старослужащий, и ему не понравилось мое обращение.

— Разбираю, — сказал я. По взгляду я понял, что он хотел меня чем — то озадачить, но не успел сообразить, как я удалился. Кругом была какая — то возня и я не совсем понимал, кто и чем занимается.

В итоге сосед по кровати, закончил подшиваться и дал мне свою иголку и белую нитку.

Ночь прошла без происшествий, по крайней мере я спал крепко и очень быстро. Мне снился дом и его размеренное и спокойное течение времени, как в мой сон ворвался крик.

— Дивизион подъем!

Я, как водой облитый, вскочил с постели и вспомнил все, что было за этот долгий месяц в армии. Я впрыгнул в сапоги и морально приготовился к бегу в несколько километров.

— Форма одежды номер 2, строиться на улице! — прокричал дневальный (сапоги и штаны, по — другому, голый торс).

— Бегооооооооом. Марш! — скомандовал капитан-командир дивизиона.

Мы побежали, сохраняя строй, за пределы военного городка.

Я думал только об одном, не сбить дыхание и добежать до положенного места. Чуть впереди был «слон» который, как я понял, не отличался особой стойкостью и физ подготовкой. На втором километре он стал сдаваться. Его ноги отяжелели, а дыхание перестало слушаться. Но строй не останавливался. Сапоги позади бегущих, прибавляли ему скорости. «Слоник» заплакал, окончательно лишаясь сил.

— Не ной, урод, беги давай! — кричали ему «боевые товарищи».

Он не смог пробежать эту дистанцию. Продолжая идти за удаляющимся строем, он морально готовился к наказанию, в виде наряда или еще какой — нибудь грязной работы.

Эту пробежку я выдержал достаточно хорошо. Не считая запаха пота, который как облако летит за строем, лишая возможности вдохнуть свежего утреннего воздуха. Особенно он ощущался тем, кто бежал сзади, где я и был согласно своему росту. Весь мотострелковый полк, сохраняя строй, бежал до заветной отметки. Мы бежали по бетонной взлетно-посадочной полосе, которая уходила куда то за горизонт. Пробегая мимо самолетов и вертолетов, мы украдкой разглядывали их, впечатляясь их размерами и вооружением.

Обратно мы шли уже пешком. Кто — то беседовал, кто — то молчал. А мне предстояло в очередной раз перевестись в новое подразделение.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

РОТА СВЯЗИ

Меня привели в казарму, которая располагалась только на втором этаже. Она принадлежала разведывательной роте и роте связи.

Дневальный прокричал:

— Дежурный по роте на выход!

Нас встретил сержант Нафтулаев, невысокий, жилистый дагестанец, который спросил провожатого:

— Где его кепка?

— Он к нам без кепки пришел!

— Где твоя кепка? — спросил он меня.

— Ее прожарили в санчасти, когда меня выписали ее не оказалось.

— Пошли посмотрим, что командир роты скажет.

Мы зашли в расположение, которое разделялось на две части широким проходом, который называется «взлеткой» (от названия взлетно-посадочной полосы). По правую сторону двумя ровными рядами располагались одноярусные кровати роты связи. С левой стороны от взлетки, так же в два ряда размещались кровати разведроты. В располаге людей было меньше, чем в зенитке и это немного радовало. Несколько бойцов подошли к нам со словами:

— Вот это он, о котором мы рассказывали.

Это были те самые ребята, с которыми мы проходили карантин и они же меня побудили к тому, чтоб я попросился в роту связи.

— Он классно рисует мечеть, — сказал один из них.

У меня был с собой носовой платок, который я никогда не использовал по предназначению. Я вообще не умел им пользоваться. Но моя мама вложила его вместе с вещами и я не нашел ничего лучше, чем нарисовать на нем мечеть. Эти дни были наполнены сплошным напряжением, я чувствовал необходимость в духовном развитии. Я знал несколько молитв и каждую ночь перед сном обращался к Создателю на арабском, татарском, русском языке. Почему на русском? Потому, что моя семья разговаривает на русском. Татарский мы используем только при общении с татарами. В Узбекистане меня окружали сотни национальностей как в классе, так и по соседству. Так уж случилось с молчаливого согласия, что государственный язык СССР был русским. По этому и в семье мы говорили на русском, хотя не плохо знали и татарский и узбекский. Однако думаю я на русском. А арабский я не знал, но Священный Коран был ниспослан на арабском языке, что и является по сегодняшний день причиной сохранения и распространения арабского у народов принявших ислам тысячу лет назад. Я не знал смысла того что произносил, но это было моей духовной и психологической опорой.

Я, и сержант Нафтуллаев еще некоторое время стояли у окна и неплохо общались, пока ко мне ни подошел один из старослужащих и попросил нарисовать на его блокноте мечеть. Его звали Владик Ремез. Он по — доброму, почти по — дружески обратился ко мне и я с удовольствием присев за тумбочку, принялся рисовать на маленьком блокноте прямо пастой от ручки, так как карандаша не было даже у дедов, а паста оставалась в рабочем состоянии даже после перелома ее корпуса. Паста от ручки легко располагалась в кармане, и практически не выдавала своего присутствия. Ее можно легко прятать и не выкладывать в головной убор, при досмотре содержимого карманов.

Наступил час политзанятий. Младший сержант, картавя и заикаясь читал устав (армейская библия). Он неуверенно стоял перед «заинтересованной» публикой, и потел от переживания и летней жары. Совсем недавно его перевели из учебки, где он полгода готовился стать сержантом. Он младший сержант, который не успел проявиться как лидер и видимо сейчас он просто хотел провалиться под землю. Его слушали сидя на своих стульях духи, слоны и черпаки (отслужившие больше года). Деды сидели сзади и ждали, когда кто — нибудь заснет, или изменит позу сидения. Под монотонный голос «младшего» (младшего сержанта), засыпали даже бывалые, но деды сидели в удобных позах, и ждали «поклева».

Мне же разрешили сидеть за прикроватной тумбочкой и рисовать на следующем блокноте. Краем глаза я наблюдал за происходящим. Тишина. Полсотни человек сидит в позе радиотелеграфиста. Ну, все — таки связисты, должны что — то делать правильно. Вот они и сидят с прямыми спинами, ладони на коленях. «В такой позе просидеть занятие непростое дело», — подумал я. И вот, спустя мгновение, табурет из — под деда выскочил, и полетел над затылками связистов, вращаясь и разрезая воздух. Деревянный табурет, как снаряд запущенный дедом Димоном, загремел подпрыгивая по взлётке, будто волшебный будильник, пробуждая личный состав. Я не знаю, хотел ли он попасть в заснувшего, или просто хотел напугать и еще раз закрепить свой дедовский авторитет. Но я усвоил следующее. Мои товарищи рекруты, которые меня побудили попасть в связь, приукрасили реальность, и хорошее отношение с дедами. Они просто решили, «чем больше духов, тем меньше напряга». Это меня огорчило, конечно, но я их понимаю, они заботились о своих интересах и комфорте.

Дневальный прокричал:

— Дежурный по роте на выход.

Я уселся рядом с дедами, делая вид, что смиренно слушаю «проповедь» младшего. В расположение вошел старший лейтенант. Он посмотрел на меня и сказал:

— Я тебя не возьму.

Видимо, я ему не понравился. В этой роте уже было три дагестанца. Очевидно, он не хотел еще одного с нерусской фамилией. Сержант Нафтуллаев успокоил меня.

— Ничего, ты останешься! — сказал он, будто подобное уже случалось.

Личный состав роты связи все время куда — то уходил, потом опять приходил. На обед и ужин я ходил вместе с ротой. Вечером, Ремез заинтересовался моими сапогами, которые я то и дело снимал, чтоб перемотать портянки или просто помассировать отекшие ноги от тесных сапогов. Он предложил поменяться сапогами. Я согласился с одним условием, что он мне добудет кепку. Он, конечно поразился моей наглости, и все же посчитал его приемлемым.

— Пойдем со мной, самый шаристый из духов, — сказал он так, чтоб это слышали все присутствующие. Мы зашли в каптерку.

— Смотри, вот кепки.

На полке лежало несколько кепок. Они были разных размеров и раскрасок. По размеру мне оказалась только одна. Она была выцветшая, с натовским окрасом. Но зато теперь она есть. Я опять укомплектован.

Пришла пора Ремезу мерить мои сапоги.

— Грибка нет? — запоздало спросил Ремез.

— Неееет. — утвердительно ответил я.

Натянув мои сапоги, он стал расхаживать по располаге, как в обувном салоне. Его обувь мне подошла и даже слегка болталась. Перемотав портянки потолще в носке, я почувствовал облегчение. Казалось, я одним выстрелом убил двух зайцев.

Мне выделили кровать, рядом с другими духами. Я думал, что завтра меня куда-то опять переведут, но это случится еще нескоро. А вот Ремеза на долго не хватило. Уже утром следующего дня он решил поменять обувь обратно. Это было ожидаемо, и меня нисколько не расстроило, ведь кепка оставалась при мне. Я остался в роте связи на неопределенный срок.

На следующий день рота связи отправилась в баню. Мы строем дошли до одноэтажного барака. Оставив в раздевалке свою одежду и одного духа охранять наши вещи, рота вошла в душевой зал. Это большое просторное помещение, с кранами и душевыми лейками, в которой парила горячая вода из открытых кранов. Несколько металлических тазов, железобетонный столешницы и все. Нам выдали по небольшому кусочку хвойного мыла. Деды и духи мылись отдельно. Деды под лейками, духи обливались водой из тазиков. Внимание дедов привлек один мой земляк.

— Долганин, это что там у тебя весит? Что это, говно что ли?

— Удивился дед.

Долганин, не нашел бумаги когда ходил в туалет и видимо вообще не подтирался ни чем. В следствии чего, у него в промежности образовался некий сталактит из фекалий.

— Ах ты черт! — рассмеялись и брезгуя прогнали его по дальше.

— Мойся давай быстрее урод.

Хоть он и был ровесником дедов, но по жизни был слабаком. Ни драться, ни ругаться он не умел. С первых дней службы он отхватывал поджопники даже от своего призыва.

После помывки, нам выдали чистое белье, и портянки. Так я наконец то помылся в теплом душе, спустя полтора месяца как выехал из дома.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ПОСЫЛКА

Начиная с первого дня службы в этой роте, я рисовал и играл на гитаре, которая уже была в роте. Мой репертуар нравился почти всем: и сержантам и старикам. Некоторые просили научить их играть на гитаре, а некоторые и сами неплохо играли. Гитара стала моей визитной карточкой. На вечерней поверке мы пели песни про связистов, что так же пополняло мой репертуар строевой песни. Пока всех духов прокачивали (заставляя отжиматься, приседать и сушить крокодилов, упершись ногами и руками в душки кроватей, я играл или рисовал). Моя служба в этой роте начиналось как — то благоприятно.

На четвертый день моей службы в этой роте, меня вызвал командир. Я пришел в каптерку, где он и прапорщик Рудаков сидели и о чем — то беседовали.

— Тебе пришла посылка, — сказал капитан.

— Почему у тебя нет присяги в военном билете? — поинтересовался прапор.

— Я был в санчасти с воспалением легких, когда наши принимали ее.

— Сейчас ты пойдешь с прапорщиком Рудаковым в штаб полка. Там ты примешь присягу, тебе поставят отметку и потом отправишься за посылкой. Там на 200 рублей. Что там такое? — поинтересовался капитан.

Обычно посылки, приходящие солдатам оценивались в 20—40 рублей. Но Роберт оценил ее по полной, чтоб если что страховку получить с наваром.

— Не знаю, я просил только мелочь всякую, типа вафельного полотенца, и т. д — ответил я.

— Принесешь мне или прапорщику на проверку! — скомандовал он.

— Так точно, — среагировал я.

Мы пришли в штаб полка. Прапор с моим военником (военным билетом) пытался организовать мне отметку о принятии мной присяги. Но по какой — то причине это не случилось и мы вернулись в роту с тем, с чем ушли.

— Иди на офицерский автобус, скажешь что за посылкой. Они тебя прямо до почты привезут, обратно с ними и приедешь, — капитан вручил мне военник, и я направился на выход.

Я не стал ждать обеда с ротой, а прямиком направился к месту отправки офицерского автобуса. Я подошел к автобусу, но меня не впустили, спросив об увольнительном билете.

— Мне его не дали, потому что у меня нет присяги в военнике.

— Тогда ты не поедешь с нами, — ответил один из шакалья.

Я направился обратно, но прямо через несколько шагов, мне повстречался «танчик» (черпак с нашей роты связи). Танчиком его прозвали потому, что он попал в роту связи из танкового батальона.

Он застучал кого — то и его перевели с целью сохранить ему жизнь. Некая программа по защите стукачей, ой, простите, свидетелей. Я еще не знал, кто он по жизни.

— Здорова, куда собрался? — спросил «танчик».

— За посылкой, но меня не взяли в автобус.

— А зачем тебе автобус, пошли пешком, тут недалеко, я дорогу знаю. Тебе все равно нужен кто-то старший из сопровождающих.

— Класс, показывай дорогу — согласился я.

Мы пошли мимо озера, про которое нам рассказывали на КМБ, что там полно всяких взрывчатых веществ, снарядов и прочей ерунды, которую лучше обходить подальше. Эхо войны.

Затем, мы вошли в частный сектор, с нависающими ветвями спелых абрикосов, которые так и манили нас. Но мы делали вид, что нас это не интересует, хотя обливались слюной. Танчик за рулил в какое-то кафе. Я подумал, что у него есть деньги. Но у него было что-то иное. Этим иным оказалось его жалостливое лицо. Он подошел к барной стойке и стал рассматривать все, что можно было съесть. Я не хотел так попрошайничать, но и уйти без него не мог, так как не знал дороги.

Через несколько минут хозяйка кафе или администратор, усадила нас за столик и распорядилась, чтоб нас покормили. На нашем столике появилась яичница с жареной картошкой, которую мы уплели за обе щеки. Было действительно вкусно.

— Когда я дембельнусь, зайду в это кафе и отблагодарю их. Поем хорошенько и поеду домой. — замечтался танчик.

Мне тоже захотелось отблагодарить их, как появится такая возможность.

— Спасибо большое, — сказали мы, наш путь пошел веселее.

Мы вошли в центральную часть города Моздок. Наш путь пролегал через центр, и мы находились рядом с ЖД вокзалом, когда мимо нас проехал автобус с военным патрулем. Мы перешли на другую сторону улицы, решив передвигаться через внутренние дворики. Зайдя за многоэтажку, нашим глазам предстала необычная модель автомобиля. Танчик так и закружился вокруг неё. Я не мог его оторвать от нее. Он, как завороженный, стал заглядывать в окна и совсем потерял страх. Я же помнил о проехавшем мимо патруле и всячески пытался его увести подальше.

— Да это же ваз десятка. Давай на обратном пути посмотрим.

— Откуда знаешь?

— По телевизору рассказывали, — ответил я.

В нескольких шагах от нас появился капитан с красной повязкой на рукаве. Он уверенно подошел к нам и спросил:

— Вы что здесь делаете?

— На почту идем за посылкой, — максимально спокойно ответил я.

— Увольнительная есть?

— Нет, только военник, — я протянул ему свою ксиву.

— За мной, шагом марш! — приказал капитан.

КОМЕНДАТУРА

Через пять минут мы пришли в огороженное учреждение.

Это была комендатура. У нас забрали ремни и кепки (это основной признак арестованного солдата).

Сержанты с красными повязками быстро нашли нам занятие. Нам «доверили» выщипать траву вокруг забора. Как оказалось, это было только начало. В роли арестанта я оказался в первые, но уже понимал, наверное, не всем так «везет». После прополки нам указали на новый «проект». Метла и тряпка с ведрами стали нашими орудиями защиты страны.

Мы принялись мыть караулку и подметать небольшой плац. Время шло. В комендатуру то и дело приводили новых «гостей». За ними приходили прапорщики или офицеры и забирали их. Но за нами никто не приходил. Приближался вечер. Личный состав этого заведения питался из столовой, которая находилась на соседней территории от нашей части. Всего в двухстах метров от нашей столовой. Но кормежка там была сооооовсееееем другаааааая.

Приехала военная грузовая машина. Нас «попросили» выгрузить термосы с ужином. Мы с Танчиком занесли их во внутренний двор. Под открытым небом располагался навес из виноградника, который полуспелыми гроздями свисал над длинным столом. Мы внесли эти термосы и отправились «отдыхать» в камеру, где из всех удобств, было только две небольших лавочки, на которых могло уместиться только по два человека. Размер камеры был с небольшой туалет в литовке. Только без очка, но зато с решеткой вместо двери. Мы остались в камере ждать своего ужина. Через полчаса за нами пришли. Нам доверили доесть то, что осталось в термосах. Там оказалось картофельное пюре, подлива и по настоящему сладкий чай. Еще что нас поразило, на столе остался целый поднос белого хлеба. Такое мы видели только в отдельной комнате для приема пищи шакалов и «кусков» (контрактников, они же контрабасы). А тут простые солдаты едят как дома, сами накладывают себе сколько захотят и сами за собой убирают, естественно, если нет арестованных.

Танчик удивился такой богатой еде. Он стал расспрашивать о том, как можно попасть к ним в комендантскую роту? Но его огорчили, это возможно только для служащих внутренних войск.

Когда нас спрашивали о сроке службы, танчик приврал, умышленно уменьшив свой статус с черпака до слона. Я не стал спрашивать его при свидетелях. Но когда мы остались одни, он пояснил:

— Это по тому, что они служат только один год и если узнают что я без пяти минут дед, то отмолотят меня только за это. Они не любят дедов, у них день за два. А нам с тобой придется два года сапоги топтать и тухлую рыбу жрать.

«Вопиющая несправедливость», — подумал я. Едят лучше в два раза, ничего сами не делают, еще и домой через год службы. Что это за служба такая?!

Караул остался тот же, а вот комендант сменился.

Мы сидели с Танчиком в камере, как к решетке подошел наш командир роты.

— Танчик, а ты что здесь делаешь?

— Я за старшего пошел!

— За старшего пошел? — саркастично произнес ротный.

— Ну, сиди тогда, старший! — закончил диалог старлей (старший лейтенант).

Оказалось, что наш командир умышленно отправил меня за посылкой именно сегодня, зная что если меня поймают, он все равно заступит на дежурство и найдет меня в камере. Но он ни как не ожидал такого везения, как танчик. Он знал этого солдата, и не знал как от него избавиться. А тут хотя бы на законных основаниях подержать стукача в камере.

Танчик очень испугался.

— Если он меня будет бить, то я расскажу Махлею (майор Махлей, начальник штаба полка), стал повторять танчик.

Тут в моей голове стали всплывать эпизоды, как кто-то из роты связи говорил, что он стукач. Но тогда я еще не очень разбирал личный состав по лицам, а теперь я понял как накосячил.

Перед законным сном, который начинается в 22 часа, привели еще троих, и в нашей обители реально стало тесно. Не довольные и злые воины всячески пытались отжать себе местечко по удобнее. Кому-то пришлось стоять. Ближе к полуночи этих троих забрали и мы остались вдвоем. Мы расположились на ночлег, прямо на лавках. Танчик был еще меньше меня, но даже ему пришлось тесно на его лавочке. Подняв ноги на стену и приняв форму скамейки, я попытался заснуть. Но это было совсем неудобно. Голова свисала, ноги смотрели на потолок, как-то не по фен Шую. За решеткой вместо двери, послышались звуки сверчков. Прохлада и свежий воздух стали проникать под одежду, покрывая мое тело мурашками. Но танчик захрапел. Его лавочка, была ему чуток удобнее, и этого удобства, хватило для того, чтоб он заснул крепким сном. К моему «комфорту» прибавился его храп. Даааа, подумал я, не успел толком послужить и уже в камере. Спать я не смог, по крайней мере сидя клевал несколько раз, пока мне не приспичило по маленькому. Но ни кто не проходил мимо и не спрашивал наших заветных желаний, по этому я попытался по терпеть до подъема. Я терпел и терпел, не зная как поступить.

Начался рассвет. Я ни когда так не ждал утра, даже ночь в Бугульме мне уже не казалась такой долгой. Наконец я подошел к решетке и стал мочиться прямо на тротуар, перед входом в караулку. Да, естественные потребности иногда приводят к не естественным проявлениям. До подъема оставалось около двух часов. Танчик проснулся а я опять пытался заснуть скрючившись на скамье. Он не стал долго думать а просто нассал на глиняный пол. Запах мочи заполнил наш ковчег. В отличие от моего способа, он создал лужу которая не высохла и воняла еще целый день.

После подъема нас все же сводили в туалет. Ночная прохлада сменилась полуденной жарой, когда мы вновь отмыли караулку, и подмели плац. Так же пришлось залить глиняный пол камеры и насухо выгнать от туда смердящую жижу. Мы провели в комендатуре 28 часов. И вернулись в часть вместе с ротным, так и не добравшись до посылки.

— Ты за чем с ним пошел? — спросили меня деды.

— Он по дороге мне встретился, сказал, что знает куда идти.

— Он стукач, не общайся с ним! сообщили мне.

Посылку я смог получить лишь через несколько дней. Опять попав в комендатуру но уже не с Танчиком, а с еще пятью человеками, включая сержанта Нафтуллаева. Тот же самый капитан нас и задержал, когда мы уже возвращались обратно с посылками. На этот раз нес не посадили в обезьянник, а продержали на плацу около двух часов, пока за нами не пришел прапорщик Рудаков. Обратно мы шли пешком. Я распаковал свою бандероль, спрятав пачку с фильтром, которая пришла в ней.

По приходу в роту, я сообщил своим землякам, что на крайний случай у меня есть пачка блатных сигарет. Я не прикасался к ней, до последнего момента. Через день ко мне подошли мои земляки, Доцент и Елхин.

— Малай, у нас ЧП, нас сержант напряг на пачку. Дай пожалуйста, ты ведь говорил, что мы можем на тебя рассчитывать!

Я дал им пачку, с чувством морального удовлетворения, что мл вот и пригодилась пачка которую я так старательно прятал, ребятам облегчение, а мне «почет и уважуха».

После ужина, и вечерней поверки, деды стали прокачивать духов. Мы приседали, отжимались, раздевались и одевались по горящей спичке. Стояли в полу сидячем положении, с вытянутыми руками в которых мы держали табуретки. Нам пробивали броню (грудную клетку и пресс) кулаками и ногами. Это «физо» обычно продолжалось до отбоя, но иногда и после него.

На перед, скажу, что поступок с пачкой не прибавил мне каких-то серьезных баллов в глазах моего призыва. Но как оказалось потом, эта пачка подняла этих двоих в глазах сержанта. Получилась так, что он нарезал им задачу и они в миг притараканили ее, эту пачку. Они потом похвастались, что мы шаристые бойцы и можем денег родить и сигареты. Я вспомнил как оставил китель им на сохранение и у меня пропали деньги. Я им не предъявил, ведь не пойман не вор, но выводы сделал. Мои земляки оказались гниловатыми товарищами, которым не то, что Родину, червонец нельзя доверить.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

НАКАЗАНИЕ

На следующий день, прапорщик Рудаков, приказал сержанту Нафтуллаеву поставить меня и Танчика на очки.

Мы с Танчиком долго ходили по туалету, и размышляли как нам быть. Он придумал сходить за аккумуляторной кислотой в автопарк, и залить назначенные нам унитазы этой жидкостью. По его словам это должно было сработать. Мы вышли из роты, и строем в два человека пошли в очередную авантюру. Автопарк был под открытым небом. Мы зашли на территорию которая была огорожена бетонными плитами. По шатавшись там около часа мы не смогли раздобыть желаемое зелье. Мы отправились обратно строем в свой военный городок. Это выглядело комично. Танчик с переди, я с зади идем в ногу, и при встрече какого-нибудь офицера танчик командовал, — «СМИРНО», и мы шли как на красной площади, на параде ходят кремлевские солдаты.

Вернувшись в роту, мы снова стали думать как нам быть. Мы ходили туда сюда, рассказывали истории из прошлой, гражданской жизни.

Ни кто не приходил и не контролировал нас. Это расслабляло, но все же косяк был еще не прощен.

На следующий день наша задача повторилась. Не увидев изменений, прапор вновь нарезал нам задачу.

— Я им уже это приказывал, не бить же их, это же не по уставу! — с сарказмом произнес Нафтуллаев.

Прапор решил настоять, только теперь он взял антенну от рации, которая насколько раз заехала по нашим спинам.

— Чтоб я пришел и эти два очка сияли как у кота яйца! Чтоб я мог в них посмотреть и побриться! — заявил он.

Танчик был очень напуган. Да антенна была из шарообразных сегментов, которая могла пробить обшивку автомобиля, при хорошем ударе. Да и смотреть каждый день на эти очки уже как то надоело. Спина и руки которыми мы прикрывались болели от порки, а унитазы чище не стали. Я стал думать как все таки добиться хоть каких то изменений.

Время шло, а я все же не нашел ни какого иного решения, кроме как взять ведро и ополоснуть очко водой. Это не прибавило блеска, но начало было положено. В голове закрутились мысли критикующие и оправдывающие чистку унитаза. В кладовой танчик нашел лезвие от косы. Оно было без черенка, но за то можно было по шкрябать им унитаз, не приближаясь к нему слишком близко. Танчик буквально скулил, что сдаст этого прапора Махлею. Но видимо сам Махлей уже устал от этих периодических постукиваний танкиста, то на одного обидчика, то на другого.

На этих унитазах был такой налет окаменелого говна, что этой косой мы буквально вырубали как скульпторы первозданные очертания эмалированного предмета с дырой в полу. Весь день мы по очереди клевали этим предметом свои говноприемники. Время от времени в туалет приходили с нуждой солдаты и разочаровано смотрели на то, как мы склоняемся и опускаемся в их глазах. До самого ужина мы пыхтели и пыхтели чтоб унитазы хоть чуток побелели.

После вечерней поверки, деды, которые обещали мне свое покровительство, отказались от этого. Я не нуждался в их поддержке, но и наезды с их стороны мне не нужны.

— Зачем ты это сделал? — с укором сказал Айсын.

— Рудаков приказал! — ответил я.

— Ну и что. Нас убивали но мы не чистили очки! — с болью в сердце произнес он.

Я не знал что ответить. Казалось, я только что проснулся чмырем.

Мой призыв, тоже изменил ко мне отношение, по крайней мере мои земляки, стали заноситься.

Нафтуллаев больше не разговаривал со мной как раньше. Я в одночасье превратился в персону нон грата.

Ремез спросил, — ты понимаешь что сделал?

— Да, я серьезно накасячил.

— Ты теперь вряд ли сможешь вернуть прежний рейтинг.

Такое не забывают!

Ремез имел тоже свою интересную историю.

Когда он духом попал в Моздок, шла первая чеченская война. Он не долго думая сбежал домой, а Айсын и Димон остались служить, таскали раненых и видели то о чем не хотели рассказывать. Ремез отсиделся дома три месяца, и вернулся дослуживать когда войска из Чечни уже вывели. Получается пол духанки он провел дома, и вернулся уже слоном. Он не пользовался особым авторитетом, но его ни кто не трогал. Был еще один дед, Камаз. Он особо усердствовал в прокачке духов. Не редко можно было слышать как его оскорбляет Нафтуллаев, что он сам вчера был чмошкиком. Но мы не знали его истории. А другие деды просто молчали о его прошлом. Позже мы узнали, что он заправлял кровати своему призыву и чистил очки и был самым отпущенным из тех дедов которые были в роте.

И вот теперь я оказался тем, кто чистил очко, пусть не лезвием от бритвы, но все же это клеймо. Не прошло и двух месяцев а я реально накосячил. Мой боевой дух был подорван мной самим. Если это так, то я сам и выйду из этого положения.

Мне не нужна была поддержка раньше и сегодня мне ни кто не нужен. Мой брат научил меня хорошей жизненной стратегии. «Если упал, то немедленно вставай, пока тебя не запинали ногами». В нашей роте было около десяти духов. Мои земляки отвернулись от меня, но были ребята с Краснодара, которые не возносились и несколько черпаков, которые симпатизировали мне. Они не стали упрекать меня, а я не искал с ними проблем.

Гитара вернулась ко мне в руки уже через неделю. Это было почти в приказном тоне от одних, и в доброжелательной форме от других. Дед Димон снова попросил меня учить его. Ремез тоже время от времени брал уроки. Так же и ребята с разведроты просили поиграть. Я скрывал, что пою свои песни, хотя некоторые учили их и пытались исполнять в оригинале.

ЗАРЯДКА

Следующим утром рота связи как обычно выбежала на утреннюю пробежку на аэродром, на третью эскадрилью. Деды остались в расположении, черпаки пропали из строя уже на выходе из части, а духи пробежав еще один километр, повисли на абрикосовых деревьях недалеко от аэродрома. Мы раздетые по пояс сотрясали абрикосовые деревья, набивая витаминами свои животы. Дождавшись возвращения других подразделений, мы строем вернулись обратно.

После завтрака я вышел из расположения и чуть не столкнулся с одним гражданским, который ходил по нашему этажу в спортивной форме. Я решил стрельнуть у него сигарету. Я уже знал, что сигареты можно обменять на что угодно. А раз этот гражданский здесь ходит, может быть он поделится со мной универсальной валютой.

— У Вас закурить не будет? — спросил я любопытного гостя.

— А с какой ты роты? -получил я встречный вопрос.

— С роты связи?

— Как твоя фамилия?

«Попал», — подумал я.

— Фатхудинов.

— А почему ваша рота сегодня не была на утренней пробежке?

— Мы были, на пробежке! — почти соврал я. Мы были но не добежали, подумал я.

Он ушел, а мне закралась очередная тревожная мысль, что я опять накосячил.

После обеда дневальный прокричал, — Рота связи, строиться на против каптерки! Деды тоже!

Если строили дедов, то разговор должен был быть серьезный. Мы построились. Из каптерки вышли трое: ротный, Рудаков, и тот мужик в спортивном костюме. Оказалось, что это был начальник по спортивной подготовке полка.

— По чему вы сегодня небыли на утренней зарядке, которую мы организовали на третьей эскадрильи? спросил этот «спортсмен».

— Мы были, рота в полном составе покинула расположение, и направилась в сторону аэродрома, но я вернулся в роту по причине плохого самочувствия, — доложил Нафтуллаев.

— Я не увидел вашу роту! Мало того, рядовой Фатхудинов, не может даже подтянуться десять раз, а сигареты стрелять не забывает, — прокомментировал он, изрядно приукрашивая ложными доводами. «Вот так шакал поганый, — подумал я.

— Фатхудинов, ну-ка иди к турнику и подтянись десять раз! — приказал ротный.

Я вышел из строя, подошел к турнику, и подтянулся десять раз, хотя на десятом подтягивании мои ноги немного раскачались, но рывка не была. Я вернулся в строй.

— Ну я же говорю, не чистое подтягивание. — заявил начфиз.

Я подумал, хорошо что не Далганин, или любого другого не вызвали. Они вообще с турниками не дружили, ото они и одного раза подтянуться не могут, это точно был бы позор ротному.

Начальство ушло, а мы построились на улице в форме одежды номер два, чтоб восстановить утренний пробел. Во главе бегущей колонны был назначен контрабас, заносчивый и высокомерный. Деды, сержанты, и черпаки, рассосались из строя уже на старте, а остальным пришлось бежать. На конечной точке, мы по отжимались, и направились обратно. Но контрактник дал нам «выбор».

— Если кто то меня обгонит, тот может на утреннюю пробежку не ходить. Кто отстанет от меня тот будет бегать вокруг плаца еще десять кругов. А кто отстанет от строя, тот пойдет чистить очки.

— Тут один мой земеля, чуть не плача начал просить, давайте строем бежать, давайте вместе, давайте вместе. Он понимал, что из всех духов самые слабые в беге он и Таратута. Чистить очки ни хотелось ни кому. Но ни зарекайся…

Мы бежали строем, но наши отстающие, взмыленные и напуганные, просили сбавить ход, чтоб не оказаться опозоренными. Я решил не выделяться, и тоже бежал не спеша. Но после того как мы прибежали в полк, нам пришлось наверстывать круги вокруг плаца. Естественно слов благодарности ни кто не раздавал, но некоторые стали реально понимать зыбкость своего положения. И возможно даже почувствовали запах унитаза ждущего их персонального внимания.

Мы пришли в роту. В умывальнике уже умывались несколько духов, как меня назначили дневальным. Нафтуллаев приказал мне приготовиться к наряду. Я еще ни когда не был дневальным, и смутно представлял всей сложности этого задания. Прочитав несколько раз обязанности дневального, я принялся освежать свою подшивку. В ленинской комнате, или как она стала называться после развала советского союза «комнате досуга», был один утюг. Всего один утюг на две роты, который все время был занят. Разведчики не любили связистов и сегодня я должен был принять наряд у этих дерзил.

Рота разведки была скомплектована из отборных здоровячков. Один такой крепыш, сейчас тягал штангу в качалке, которая была прямо у комнаты с утюгом. Я начал проглаживать свою постиранную подшивку, чтоб она быстрее просохла. А здоровяк стал интересоваться моим прошлым. Он спрашивал меня, не был ли я в Краснодаре, нет ли родственников там. Я ответил что нет и пока еще не был.

— Ты похож на моего друга. Даже разговариваешь как он! — с нотками уважения продолжал «Немец». Его так называли разведчики. Я его имя так и запомнил.

— Ты давно качаешься? — спросил я.

— Нет я от природы такой, — скромно сказал Немец, без нотки юмора. Он принимал какие-то таблетки для наращивания мышц.

Я не понимал, что это за таблетки и не видел в этом ни чего хорошего.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

НАРЯД

Я закончил просушку своей подшивы и отправился на улицу чистить свои сапоги. Банки с гуталином и развалившимися щетками для чистки обуви смиренно ждали своих посетителей. Вообще-то дневальные по уставу должны быть назначены до обеда, чтоб солдат успел поспать перед нарядом. Но у нас в армии, устав не работает, по этому дневальные назначаются за час или два до вступление в наряд. Вот так и я не успел толком подготовиться, как пришла пора идти на смотр наряда. Я, Долганин, и Елхин получили свои штык-ножи, как положено дневальным, а дежурный по роте заступал младший сержант Сидоров. Мы вышли строем, идя в ногу под руководством младшего. Заступающие наряды со всего полка выстроились на плацу, выслушивая инструктаж и показывая свою готовность к предстоящей смене. Сразу по возвращению в роту, нетерпеливые разведчики стали показывать свои участки новым заступающим. Долганину достался туалет с умывальником. Мне: взлётка, ленинская, и зона качалки. Елхину: лестница, и территория возле казармы.

Разведчики быстро рассосались оставив нам наши обязанности, к которым я приступал впервые. Я оказался на тумбочке пока двое других приводили порядок на своих территориях. В казарму поднялся командир разведроты.

— Дежурный по роте на выход! — прокричал я.

— А что, начальник разведроты здесь? — удивился капитан, заглядывая в канцелярию. Не обнаружив вышестоящего офицера, он подошел ко мне. Ударив меня в грудь кулаком несколько раз, приказал мне отжаться пятьдесят раз.

— Иди сюда, проследи, чтоб он отжался пятьдесят отжиманий, положи перед ним устав, пусть читает, пока не поумнеет! — приказал он своему солдату. Я принял положение упор лежа, встал на кулаки и приступил отжиматься. Капитан отошел в сторону не отрывая от меня взгляда. Тумбочка была чуть выше пола и усложняла отжимания, передавая на руки больше массы тела, чем при обычном отжимании. А тут я еще и на кулаках. «То ли дерзкий, то ли глупый», — подумал капитан.

До отжимавшись до конца положенные полсотни, я выпрямился и встал в исходную позицию.

— Он закончил, — доложил разведчик своему командиру.

— Слушай меня обезьян, я командир разведроты и когда начальника разведроты нет, ты обезьян, кричишь смирно, понял обезьян!

— Так точно, — отчеканил я, как солдат из кино про войну сорок первого года. «Только тех солдат не называли обезьянами или про это не говорится в кино про нашу „высоконравственную“ армию», подумал я.

— Устав подними, — недовольно и надменно закончил капитан.

Так я стал вникать в эту «профессию». После ужина, на который я пошел отдельно от роты, и вернувшись на пост, я стал наблюдать как обе роты готовятся к отбою. Конфликтуя и раздражаясь они не могли поделить утюг, в умывальнике кто-то разлил воду на пол, кто-то подошел к стенду рядом с тумбочкой, взял устав, вырвал несколько страниц, и отправился в туалет. «Так, — подумал я, — теперь я тоже буду пользоваться уставом, когда не найду иной бумаги».

О туалетной бумаге здесь и не мечтали, больше всего радовались газетам, они мягче чем листы с уставного талмуда. Из канцелярии доносилось песня, про ворону. Это означало, что начальник разведроты уже внутри, и команду «смирно» кричать не придется. Время склонялось к отбою. В двадцать два часа, я прокричал команду:

— «Подразделение отбой».

Для духов которые прокачивались дедами, это был крик спасения. Для остальных означало, что все хождения и прочие дела должны быть оставлены до завтра, или отложены на час, после чего можно проснуться и доделать начатое. Например, достирать свою одежду, подшиться, отремонтировать обувь. А для дневальных, наступило время, когда можно спокойно приступить к уборке.

На уборку своих участков ушло много времени и сил, закончив приблизительно около часа ночи. У нас от усталости гудели ноги, затекли мышцы, а глаза закрывались под тяжестью век слипаясь как намагниченные. Наступила пора отдыха. Один должен стоять на тумбочке, а двое спать прямо в одежде, чтоб, если что — быстро сменить дневального на тумбочке. Мы распределили оставшиеся четыре часа, на троих. Не теряя время, я лег спать на свою кровать. Даже не смотря на усталость, я не смог заснуть, еще некоторое время. Через час двадцать, меня растолкал Долганин, чтоб я его сменил. В этот момент я ненавидел всё и вся. Но я все же встал и пошел на тумбочку. Я стоял, прислонившись к стене, моя голова ходила кругом, кивая и заваливаясь в стороны. Мне казалось, что я не сплю, но вот что-то ударило меня в грудь, вдавливая в стену.

— Не спи! — один из разведчиков направляясь в туалет, разбудил меня ударом. Возможно, это был кулак, а может и нога, но не в полную силу. Я очнулся, и понял что спал стоя, потому что не заметил его приближения. Сон одолевал меня, а в туалет все время ходили солдаты. Я старался не упасть, хотя клевки были уже более глубокие. Я просыпался в разных смешных позах. Иногда даже видел сны. За эти час двадцать, мимо меня прошло в туалет около десяти человек. Я еще не знал, что в части началась дизентерия.

Наш наряд готовился к подъему. Уже в пять утра, мы опять приводили свои участки в порядок. В шесть утра на плаце появился трубадур. Он продудел мелодию, похожую на храп три раза, а потом сразу же про трубил энергичный подъем.

— Подразделение подъем, — прокричал я в сторону располаги.

Оба подразделения ненавидя: армию, эту фразу, и того кто это прокричал, поднялись со своих постелей, собираясь на утреннюю зарядку.

— Дневальный, — скомандовал командир разведроты, -разведрота строится на улице, форма одежды номер два!

— Разведрота строится на улице, форма одежды номер два!, — прокричал я.

— Дневальный, — скомандовал сержант Нафтуллаев, — «рота связи строиться на улице, форма одежды номер два».

— Рота связи строиться на улице, форма одежды номер два!, — прокричал я.

Ко мне подошел дед Ремез, — это кто строит? — спросил он меня.

— Сержант Нафтуллаев!

— Тогда крикни по другому, «рота связи строиться на улице кроме дедов»!, — сказал он.

— Рота связи строится на улице, кроме дедов! прокричал я.

Ремез ушел в располагу, и деды остались лежать на своих кроватях. А остальные во главе с сержантом побежали на зарядку.

Весь день мы то и дело что подметали, мыли и стояли на тумбочке. К вечеру приблизилось время сдачи наряда. Пришлось еще раз перемывать полы, и показывать чистоту. Но обнаружилось одно «Но».

Рота связи, и разведрота, были одним подразделением, делили все пополам, и наряд по роте тоже несли по очереди. Нам приходилось принимать наряд у них, а им у нас. Но так как наши деды были более скромный и менее требовательны к ним, они начали наглеть, и даже издеваться над теми кто попадал под их юрисдикцию.

Наши сменщики обнаружили отколотое стекло на стенде разведроты. А стенд был закреплен на мне, так как я ответственный за эту территорию.

— Мы не примем наряд без целого стекла! — заявили разведчики.

— Хорошо, оно будет к утру! — пообещали мы, хотя сами уже ели ели передвигали своими конечностями. Почти до двенадцати ночи мы не могли сдать свои участки. Мыли и перемывали, но все равно от куда-то появлялась новая грязь. В полночь, мы в троём ушли на дело. Кто-то нам подсказал, что стекло можно снять с другого военного городка, прямо с окна.

Ночь была темной, лишь в нескольких местах горели прожектора, скудно освещая отдельные участки нашего пути. Мы прокрались мимо столовой, на окнах которой были огромные стекла. Но в столовой еще работали солдаты из наряда по столовой. Тогда мы решили отправиться в соседнюю часть, которая находилась за забором из сетки-рабицы.

Добравшись до столовой летчиков и убедившись что там ни где не горит свет, мы стали выковыривать штык ножами деревянные штапики. Успешно рас стеклив столовую, мы отправились с добычей обратно. Теперь мы были не только нагружены большущим стеклом, но еще и зеркалили во все стороны, рискуя попасть в лапы патруля. Перелезая через препятствия и обходя все нормальные дороги «козьими» тропами, мы благополучно вернулись в роту. Разведчики округлили глаза, когда увидели стекло большего размера чем нужно было.

— Молодцы связь, не чего мы сами отрежем по размеру! — успокоили нас разведчики.

Эти сутки были насыщены движухами, но то ли еще будет.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ДИЗЕНТЕРИЯ

— Подразделение подъем! — прокричал дневальный, получая свою порцию ненависти от двух рот.

Я тоже проснулся в шоковом состоянии, не помня себя, как я лег спать. Казалось я все еще несу это стекло на себе не чувствуя рук. Вчерашние приключения, не прошли бесследно. Все тело болело, а ноги свело судорогой. Поджав колени, я стал бороться со своими ступнями, которые не хотели слушаться, принимая позу балерины стоящей на пальцах.

Спустя несколько минут, я уже бежал в строю, ощущая этот тошнотворный пот от не бритых подмышек впереди бегущих. На этот раз мы бежали до конца, где заканчивалась взлётно-посадочная полоса. За нами бежала рота разведки, а наш сержант не намерен был уступать первенство.

— Ни дай Бог они нас догонят! — заявил Он.

— Шире шаг! — скомандовал Нафтуллаев.

Это соревнование постоянно усложняло нам жизнь. Мы должны были быть если не лучше, то не хуже их.

Совершив пробежку, и вернувшись первыми, мы принялись заправлять свои кровати. После завтрака, прапорщик Рудаков, обнаружил под одной из кроватей сгоревшую спичку, которую возможно он и подкинул.

— Рота связи «ПОЖАР»! — скомандовал он.

— Кровати, тумбочки выносим на плац, выравниваем все по нитке, и тушим пожар в расположении, тридцать минут времени, время пошло! — ехидно улыбаясь закончил прапор.

— Духи, Вы че охерели? Быстро подорвались по тревоге, выносим все на плац! — прокричали деды.

Я знал что такое быстро, у меня все таки был старший брат, который тоже не любил ждать. Я вцепился в крайнюю кровать и стал тянуть ее к выходу. Тут же подорвались с мест и другие духи. Мы тащили по лестнице на первый этаж кровати, тумбочки, и спальные принадлежности, включая вафельные полотенца на душках.

Натянув нитку выставили все в идеальную прямую линию. Кровати и тумбочки по нитке. Подушки — по нитке. Даже полоски на одеялах, на всех кроватях выровнялись в одну линию. После этого мы вернулись в располагу. Там Лихошва и Таратута с Петрянкиным, заливали пол водой и намыливали до образования пены. Так тушат пожар в нашей армии. После обильного вспенивания, пришлось сгонять воду и пену в одно место и тряпками собирать обратно в ведро. Затем пришла пора заносит все кровати и тумбочки в равных количествах обратно в располагу, выравнивая все это по ниткам. Затем пришел черед обеда.

По обедав в столовой, наша рота направилась на плац. Очередное-внеочередное полковое построение. Видимо случилось ЧП. Наша рота встала на свое место. Две тысячи солдат выстроились ровными рядами. На трибуне показался командир полка.

— В нашем полку случилась беда, — объявил полковник.

— Сегодня один солдат, который уже отслужил один год, попытался покончить жизнь самоубийством. Он выстрелил себе в голову из автомата, только по тому, что его девушка, написала ему письмо о свадьбе. Он сейчас в коме. Но этого можно было не допустить. Если бы сержанты и его друзья сразу заподозрили, что он не просто так раздает свои вещи, то поняли бы, что он готовится к самоубийству… — полкан закончил свою речь.

После полкового построения мы обсуждали этого несчастного еще пять минут, а потом пошли заниматься своими делами, окончательно забыв о случившемся.

Ко мне подошел Елхин.

— Сегодня письма приносили, там и тебе вроде бы было. Только оно на адрес ЗДэНа пришло.

— Классно, надо добежать пошурику и получить, — сказал я.

Мы с ним побежали в Зенитный дивизион. На тумбочке дневального ни чего не нашлось и вернулись восвояси. Он интересовался, могут ли родители положить деньги в письмо. Я отвечал что возможно, но я не просил их об этом.

Елхин достал из-за пазухи письмо с неким чувством стыда, протягивая его мне. Я считал по его лицу, что он хотел вскрыть его но не успел. В это время в курилке на улице сидел и плакал Толстый. Он получил первое письмо из дома и расчувствовался. Я пошел по дальше быстрее читать, что там за новости. Роберт писал о том, что было в посылке. Я принялся писать ответное письмо, выпросив у Лихошвы один лист в клеточку. У меня была паста от ручки и это все что мне нужно было. Я писал по две строчки в одной клетке. По началу это было не совсем удобно, но потом это стало естественным делом.

Я понимал, что письмо шло до меня около недели и то, что в нем, могло уже не быть действительным. Рядом со мной другие духи тоже писали письма, воодушевившись пришедшими новостями. Мимо проходил Ремез. Увидав у одного из духов строки о Моздоке, он завопил.

— Вы че духи, совсем без мозглые? Зачем писать маме про то, что до чеченской границы 15 километров. Айсын и Димон были в Чечне, но их родные до сих пор не знают где они служили. А Вы герои блин нашлись! — закончил наставления Ремез.

На следующий день, нам поступил приказ, установить свои боевые машины на бетонные столбы, чтоб они не стояли на грязной земле.

Вооружившись лопатами и ломами, мы отправились на поиски «ненужных» столбов. За пределами нашей части когда то был забор из колючей проволоки, и железобетонных столбов ограждения. Выкопав столб, и уложив его на лопаты, мы перетаскивали их по несколько штук в день. И чем больше мы их выкапывали, тем дальше приходилось идти за ними, а сзади шел сержант Нафтуллаев, с лопатой на плече и приговаривал.

— Ни дай Бог уроните!

Лишь когда он видел что черенки от лопат держатся только на кончиках пальцев, он разрешал нам немного передохнуть.

Шесть бойцов связи, на лопатах перетаскивали в первые дни по 8 столбов. Но остальные опоры оказались уже на много дальше и в день мы могли успеть выкопать, и перетащить всего 4шт. Наши руки буквально вытянулись до колен, пока мы нянчили эти 200кг на черенках от лопат.

На четвертый день, наших «интересных» занятий, произошел очередной ЧП.

Мы как обычно сделали недолгую остановку на отдых около санчасти. Не смотря на то, что окна санчасти были закрыты, мы очень четко слышали истошный крик. Кто-то кричал так, как будто его режут на куски. Немного постояв, мы подняли свою ношу и пошли дальше. Отнеся ее до нужного места, мы вернулись в степь за очередным столбом. Возвращаясь по пути мимо санчасти мы вновь покрылись мурашками от этого крика. Это был крик о пощаде. Кричащий то затихал, то вновь рвал свои голосовые связки.

Я подумал, что это деды так издеваются над молодым. Но оказалось все куда печальнее.

После обеда, наша рота как и остальные подразделения, построились на плацу. Была полуденная жара. Солнце было в зените, безветренная погода способствовала духоте. На трибуну подняться полкан.

— У нас очередное ЧП. Этот урод, — он показал рукой на носилки, которые поставили прямо перед трибуной, — отслужив целый год, решил демобилизоваться досрочно. Его кто то научил раковой глупости. Он ширнул себе в ляжку слюни через шприц. Они там естественно и загнили. Он хотел комиссоваться и попасть домой по раньше. Но наши врачи не идиоты. Они это просекли и по моему личному приказу, оперировали его без наркоза. Он визжал как свинья не дорезанная. Его родители оплатят его лечение. Они уже выехали сюда. После лечения в госпитале, его по статье «членовредительство» отправят на дизель сроком на три года. А после дисциплинарного батальона, он вернется к нам в полк дослуживать оставшийся год. Я лично проконтролирую это. — полковник закончил свою речь еще несколькими резкими фразами относительно «косаря».

Этот эпизод прояснил многие положения армейской жизни. После этого, я решил быть внимательнее к закрадывающимся мыслям о преждевременной демобилизации. Например некоторые рассказывали, как кто то, отрубил себе большой палец на ноге и его комиссовали. Якобы он хотел просто отрубить кончик портянки, но попал по пальцу.

До ужина мы сделали еще несколько ходок и мечтали о скорейшем ужине. На ужине я пересекся с Геной В. Он был пристегнут цепью к одному сержанту.

— Гена, здорова!

— Здорова, Ильдар! — бегающими глазами Гена показывал и радость встречи, и печаль своего положения.

— Ты че, сержанта поймал? — пошутил я.

— Он уже пять раз убегал! — пояснил сержант.

— А, это ты пойман в пятый раз? — удивился я.

— Мы с ним теперь везде так ходим, и спим так же пристегнутыми в оружейной комнате — добавил сержант.

— У Вас тоже оказывается весело! — с сарказмом сказал я устремляясь в свой строй.

Надо сказать, что Гена все таки сбежал с армии в родную Мордовию, но номер попытки остается не известным.

Перед вечерней проверкой, Камаз потребовал от Лихошвы пачку сигарет с фильтром, задачу которую он нарезал еще с утра. Лихошва принес ему только 15шт.

— Ну тогда давай поворачивайся и считай, — приказал ему Камаз. Лихошва подставил свой зад к экзекуции. Пять ударов бляшкой Лихошва выдержал достойно. Но он понимал, что это лишь отсрочка до завтрашнего дня.

Меня тоже Камаз пытался напрячь на сигареты но я сказал, что не курю и не стреляю сигарет у других, и в сигаретах ни чего не понимаю.

— Меня не интересует куришь ты или нет! — возразил Камаз.

— Чтоб к отбою родил мне сигарету! — настоял Камаз. Ну я ему и принес Приму.

— Я тебя сказал блатную сигарету с фильтром!

— Не получилась! — ответил я, слегка приукрашивая свои старания.

После нескольких таких неудачных с моей стороны попыток, Камаз решил перепрыгнуть на Лихошву и он время от времени умудрялся родить хотя бы пол пачки. Но в полку началось новая «веселуха» в лице дизентерии.

Я проснулся в час ночи. Меня внезапно приперло по большему. Я почти бегом направился в туалет. Зайдя в уборную я обнаружил, что все шесть кабинок были заняты. Мне ни чего не оставалось, как отправиться на улицу и устроиться под плакучею иву, которая нам служила утренним туалетом когда мы не успевали перед зарядкой сходить по маленькому. Но здесь тоже уже кто то сидел и пытался выдавить свои кишки в кровавую жижу под собой. Живот крутило и так жгло промежность, будто желудочный сок, хотел растворить весь кишечник до самого заднего прохода. Во так, в наш городок, на долго заехал «Диджей Понос».

Несколько недель полк срался, не перезаряжаясь. Деды нас предупреждали, что если мы пойдем в сан часть, то получим по башке за косарство (симуляцию). Вот и терпели мы как могли.

Наконец в очередном полковом построении, которое произошло по поводу очередного ЧП, вспомнили и про все полковой понос.

— Воины!, — обратился к нам полкан.

— В нашей части эпидемия дизентерии! Понос по простому. Это видимо от плохого качества воды.

— Ты нашу тухлую рыбу не пробовал! — стали шептать в строю солдаты. В полковом холодильнике сломался компрессор. Рыба растаяла и затухла, не выдержав высоких температур этого южного региона.

— Если кто то страдает поносом, то не стесняйтесь, обращайтесь в санчасть! — продолжал полковник.

В это самое время, из полковых строев, выбегали по одному солдату, и их не интересовало ни что кроме унитаза.

— Приказываю с завтрашнего дня всему полку носить с собой фляжки с кипяченной водой. Всему офицерскому составу тоже касается. Тот, кто будет носить пустую фляжку, будет отправлен на губу в город Прохладный.

— Еще одно ЧП. Один солдат подцепил от прачки трепак. Ему товарищи посоветовали, использовать марганцевый раствор. Он решил, что кашу маслом не испортишь, и засунул свой аппарат в этот раствор. Он получил сильнейший ожог. Сейчас он в госпитале. Не ходите к этим шлюхам, потерпите до дома, и делайте со своими репродуктивными аппаратами что хотите. У меня все! — закончил полкан.

К этому времени, в нашем строю появились желающие, присоединиться к убегающим в туалет и я был среди них. Разумеется я не собирался идти в санчасть, по тому, что не хотел быть из «косарей». Но проблема ни куда не испарялась.

На следующий день весь полк, перед входом в столовую макал свои алюминиевые котелки, и кружки с ложками, в большой чан с хлорированной водой. Это теперь было обязательным ритуалом перед посещением столовой. Каждую ночь, и всю ночь, в туалете кто — то давил свои кишки. Свободных кабинок не было.

Солдаты заступая в наряды: на боевые посты и караулы, срали на все что видели и не видели в буквальном смысле.

Часовые на вышках, не успев смениться, гадили прямо с высоты птичьего помета, забрызгивая все вокруг кровавыми фекалиями.

Случалось так, что тот, кто вчера смеялся над обосравшимся, сегодня стирал свои портки, воняя на всю роту. Одни из таких засранцев, оказался и я. О да, это не возможно забыть. Мало кто вспоминает такое о себе. Но я пишу то, о чем не осмеливаются «бравые ребята». Все вспоминают о своих победах, а для меня это было одним их эпизодов настоящей жизни. Опыт который ни кто не сможет передать словами. Опыт, который скрывают, будто, они от этого станут хуже или нелюбимее. Знаешь читатель, думаю тебе тоже есть, что вспомнить, от того ты и улыбаешься сейчас.

Я не успел донести свой «ценный груз», сержант до последнего не позволял мне покинуть строй. Но ни чего страшного, штаны отстираны, а время, это самый преданный попутчик, который оборачивает позор в победу и наоборот.

В тот день я стирал свои портки хозяйственным мылом натирая танковой щеткой. Но запах сопровождал меня везде еще пару дней. А мои сослуживцы и земляки подкалывали надомной. Дед Димон подозвал меня.

— Малай, (так меня называли в Моздоке) не переживай, многие через это проходили, даже нормальные деды обсерались.

Мне было и стыдно и приятно, то что мне сочувствуют. Я же продолжат шутить и улыбаться.

— Да, я еще тот засранец! — шутил и одновременно говорил правду.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД

Как-то на выходных, которых у нас никогда не бывало, а именно в воскресенье, деды разрешили сходить нам в яблоневый сад. По словам, он был заброшен и находился в нескольких километрах от нашей части. Взяв по вещмешку: я, младший сержант Пархоменко, и танчик, отправились за яблоками. Нам предстояло обойти заминированное озеро. Затем незаметно проскользнуть мимо патруля ВВ-шников, и найти этот самый сад, ориентируясь только приблизительными данными, такими как — «Идите в ту сторону».

День должен был быть наполнен новыми впечатлениями, особенно когда я узнал, кто мои попутчики. Оказалось, что мы пойдем только втроем. Но на этот раз, я решил довериться своей интуиции.

Мы вышли около 10 утра. Направляясь на юг, мы быстро перемещались по еще знакомым местам, ведь все предыдущие дни, мы тараканили столбы из этой местности. Но дальше начиналось озеро, которое было заполнено боеприпасами, брошенными отступающими войсками той недавней войны, войны которая заснула на пару лет. Мы перемещались короткими перебежками, стараясь не попасться патрулю соседней части. Это была их территория, а мы были здесь незваными гостями, но очень желанными. Тех, кого отлавливал патруль, отправляли на самые грязные и тяжелые работы. Так было принято в нашем военном гостеприимстве. Миновав враждебную территорию, мы немного расслабились. Добравшись до лесополосы, мы обнаружили несколько диких яблонь. Они были усыпаны кислыми плодами. Осмотрелись и продолжили путь. Перед нами появилось перепаханное поле, которое было решено обойти. Перебравшись через ров с камышами, очутились в яблоневом саду.

Мои товарищи стали разгуливать от дерева к дереву, выбирая самые вкусные, но я почуял неладное.

— Тише, берем яблоки и уходим, — сказал я.

— Да ладно, у нас еще полно времени, — заартачились те.

— Этот сад не заброшенный, а самый что ни на есть ухоженный, — заметил я, показывая руками на окопанные и побеленные стволы деревьев.

— Нам сказали, что заброшенный, — засомневались Пархоменко и танчик.

Я стал набирать яблоки в свой вещмешок, чтоб поскорее убраться от сюда. Они тоже стали собирать, в свои вещмешки, яблоки, при этом громко разговаривая.

— Тише, тише, — успокаивал я их.

Наконец, мы заполнили все рюкзаки, до отказа, и пошли на выход, но не через то место через которое зашли, а через другое, которое нам показалось более удобным.

Мы шли и о чем-то громко говорили, как на самом выходе, я увидел собаку, а рядом с ней, прямо на земле, в теньке спал человек.

— Тиха! — прошипел я, стараясь привлечь внимание своих болтливых приятелей, многозначительно указывая пальцем в сторону собаки, с любопытством смотревшей на нас. Я будто запланировано сменил направление, устремляясь в противоположном направлении, углубляясь в сад. Собака залаяла, и разбудила сторожа. Тот стал что-то кричать, но меня это не убедило. Пархоменко бросился бежать по прямой. Но я знал, что от собаки по прямой не убежишь. Резко свернув в ров с камышами, я обнаружил что танчик бежит за мной. Мы выбрались в перепаханное поле, и ползком, по-пластунски, стали удаляться в сторону части. Еще какое-то время мы ждали Пархома в лесополосе. То, что его поймали это было очевидно, ведь собака побежала именно за ним, а вот что с ним было потом мы не знали.

— Всё, пора возвращаться домой (так мы называли свою роту), — сказал я.

Теперь я был за лидера, ведь на инфантильного танчика рассчитывать не приходилось, это его качество в очередной раз проявилось не в самый лучший момент. Мы приблизились к опасному участку. Территория контроля ВВшников, но недооценив угрозу, передвигались почти прогулочным шагом. Вдруг, из-за песчаной горки, вышла целая группа людей в камуфлированных тельняшках.

— Оппа, стоять! Куда идем? — произнес один из них.

Это были офицеры внутренних войск, которые направлялись к озеру купаться. В руках у некоторых были полотенца, и мыльно-рыльные принадлежности.

— Так, кто такие?

— Мотострелки! — ответил я, заметив как Танчик окончательно поник.

— Отлично, а я командир патруля. Вы нарушители, а я Вас поймал! — продолжил ВВшник.

— Ладно, мы пошли купаться, отведи их и приходи, — обратились к нему его товарищи.

— За мной, шагом марш! — скомандовал начальник патруля.

Неподалеку, оказалась землянка, которая была недавно выкопана и обустроена лежанками из дерева, и не большим столиком. Нам приказали высыпать яблоки в этот блиндаж. Затем, всучив нам лопаты, приказали выкапывать дерн в степи, и обкладывать им холмик блиндажа, предварительно отобрав у нас ремни и кепки. Вот так мы с Танчиком в очередной раз оказались арестантами.

Время шло, а мы уже неплохо потрудились, как на горизонте появился Немец. Он подошел к охранявшему нас сержанту.

— Так, это мои солдаты, я их забираю! — сказал Немец.

— С чего это, ты их забираешь? — ответил ВВешник.

— Они с моей части, и я за них отвечаю! — ответил разведчик Немец.

Их спор не увенчался успехом в нашу пользу, но Немец реально старался нас вырвать из когтей этих халявщиков.

Немец ушел. А мы с Танчиком, продолжили свою монотонную работу. Прошел еще час, и к нам пришел сам младший сержант Пархоменко. Мы конечно обрадовались, что с ним все в порядке, а еще больше обрадовались когда ему все же удалось нас отмазать от этой беспонтовой «шабашки».

— Это непосредственно мои солдаты! — заявил Пархом и мы, бросив лопаты в сторону, пошли за ним. Отойдя на приличное расстояние, мы стали расспрашивать его, как он попался, и не покусала ли его собака?

— Нет, она догнала меня и я остановился, а сторож велел высыпать яблоки. Потом он проводил меня на выход, — почти радостно рассказал Пархоменко.

— Я вернулся в роту, а Вас нет! Потом пришел Немец, и рассказал, что вы здесь. Вот я и пришел за вами. Хорошо что лычки сержантские есть, а то б они Вас так быстро не отпустили! — закончил Пархом.

Мы вернулись в роту ни с чем. Ни яблок, ни вещмешков. Настроение у нас было паршивое, но еще больше нас напрягало недовольство тех, кто нам доверил эту миссию.

— Ты зачем с Танчиком пошел, — спросил меня Ремез.

— Я думал, что все духи пойдут, а оказалось только мы втроем, — ответил я.

— Не общайся с ним, а то тебя совсем уважать перестанут.

— Понял — сказал я.

ПРИСЯГА КРАСНОДАРСКИХ

Деды собрали вокруг себя духов.

— Сегодня будет присяга и ваша задача, принести много вкусного, — сказал Ремез.

После присяги нового призыва, родители приехавшие поприсутствовать на этом действе, привезли с собой много вкусного. Я и еще несколько духов отправились за добычей. Мы подходили к мини пикничкам на газоне и ждали, когда кто-то нас пригласит угоститься. И мы с удовольствием угощались, при этом успевали накладывать что-то в отдельный пакет для дедов.

Мне было стыдно, но все же мы принесли дедам «витаминов». Попутно мы успевали стрельнуть сигарет у гражданских, и пополнить свои запасы этой валютой. Сигареты были самой конвертируемой единицей. Нужна дополнительная пайка хлеба?! Гони сигарету с фильтром. Нужна буханка хлеба, готовь пачку. Даже стрижка волос на голове стоила сигарету. Не говоря уже о спокойном сне, если вдруг какой-то из дедов захочет покурить ночью.

В этот момент я понял, как хорошо, что никто из моих не приехал на присягу. Иначе их тут развели б на сигареты и еду, такие же попрошайки, как мы. Мне было стыдно не только за себя, но и за все, что происходило в это время. Чьи-то дети давали присягу какой-то стране, которая не давала ничего взамен, кроме унижения.

На момент присяги в столовой, как по волшебству появлялось больше хлеба, чай становился сладким, а в супе плавало мясо.

Сидим мы за столом и едим обед. Первое блюдо мясной суп. Один солдат достает из супа нечто похожее на мясо, но никто не смог остаться равнодушным увидев «ЭТО». Оно было похоже на пережеванный кусок какого-то загадочного органа, или части тела невиданного доселе зверька. Боец, с невозмутимым лицом вынул его из тарелки, рассмотрел, положил на стол и продолжил есть остатки бульона. Мы как по команде отодвинули от себя первое блюдо. И приступили сразу ко второму, поглядывая время от времени на то, что лежит на столе.

Хлеб, оказался на удивление свежим. Хотя в последнее время нас кормили либо куском сухаря, либо хлебом который был похож на клейстер или лизун. Мы выковыривали эту клейкую массу съедая только корочку. Однако некоторые солдаты доедали все что оставалось на столе.

Весть об этом «мясе» дошла до поварихи, которая метнувшись туда, не опознала что это. В тот день мы не очень охотно обедали в столовой, так как успели перекусить гостинцами молодых призывников, которые сегодня перевелись из запахов в духи, получив один раз бляхой по заду. После одного такого удара иногда у некоторых накатывали слезы.

Сегодня к нам в роту пришло еще пара новых духов, что не могло не радовать. Все-таки теперь наряд можно было делить на более долгий срок.

ГИТАРА БЕЗ ГИТАРИСТА

На следующий воскресенье мне удалось ускользнуть из роты не замеченным. После обеда, я залез в один из МТЛБ, и закрылся изнутри. Самым заветным моим желанием в тот день, да и всю службу было выспаться. Я разложил кресло и улегся спать. Несколько раз я просыпался от того, что кто-то дергал за ручку люка, а за тем уходил. В очередной раз очнувшись от тревожного сна обнаружил, что в перископы уже не светил солнечный свет. «Видимо, уже ночь, и меня ждет не минуемая встряска» — подумал я.

Выбравшись через бронированный люка, я ощутил реальную прохладу, которая вызвала у меня нервную дрожь. Приблизившись к роте, ко мне подошел Доцент (охеревший дух).

— Ты где был? У тебя есть какой-нибудь полковник родственник? — спросил он меня, предвкушая для себя какую-либо выгоду.

— Не знаю!

— Может знакомый какой? — все допытывался он.

— Не помню такого! — ответил я не понимая куда он клонит.

У нашей казармы было полно солдат, по внешним признакам я определил, что пришло время вечерней поверки. А это значило что ужин я уже проспал о чем совершенно не сожалел. Но меня искали, и вероятно сейчас всыпят за отлучку.

— У тебя родственник полковник есть? — теперь спросил сержант Нафтуллаев.

— Не знаю, у меня много родственников! — ответил я, используя шанс подняться в глазах роты за счет такого интереса и избежать не нужных вопросов о том где я был и что я делал.

— Иди к летчикам в гостиницу, там тебя ждет полковник.

— Есть! — ответил я.

В нескольких сотнях метров от нашей части, располагался полк летчиков, которые то и дело летали над нашими головами на своих летающих бомбометах, или парили на тренировочном планере, выполняя сложные воздушные пируэты. Но сейчас была ночь. Мне пришлось пройти мимо КПП и на удивление меня ни кто не остановил. Толи им было лень, толи они знали что меня там ждут. Я зашел в двух этажный одно подъездный дом. На втором этаже располагалась гостиница. Меня встретил дневальный.

— Дежурный по гостинице на выход, почти шепотом проговорил он.

Я назвал свое имя, и дежурный понял в чем дело.

— Заходи в эту дверь, там тебя ждет полковник.

Я зашел в темную комнату в которой было несколько кроватей. На одной из них кто-то спал.

— Рядовой Фатхудинов по вашему приказанию прибыл! — доложил я.

— А здорова! Вон под кроватью возьми! — сказал человек не вставая. Я заглянул под кровать и нащупал там гитару.

— Уже поздно, ты наверно спать хочешь!? — сказал полковник.

— Да не особо! — ответил я.

— Ладно, иди давай завтра придешь и поиграешь! — вздыхая произнес он.

Проходя с гитарой мимо дневального я привлек к себе повышенный интерес. Рядом с ним несколько военных без кителей весело отмечали какой-то праздник.

— О, гитарист! Пошли к нам, поиграй нам пожалуйста, а мы тебя угостим чем-нибудь.

Я присел к ним и поиграл на гитаре около часа, стараясь не создавать большего шума. Угостившись семечками я пошел обратно в роту. Для меня так и осталось загадкой, откуда этот полковник узнал обо мне. Видимо мое имя как вирус передалось вместе с гитарой. Но эта гитара гуляла по нескольким ротам, и могла прийти к нему через иный руки.

Придя в роту, сержант Нафтуллаев поинтересовался зачем меня туда вызывали.

— Видимо для того, чтоб я поиграл на гитаре, — ответил я.

— Поиграл? — спросил сержант.

— Да, поиграл! — скрывая подробности ответил я.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ТАПОЧКИ