Бесплатный фрагмент - Мелочь, но приятно

Ироничные прозаичные миниатюры

Обнажённая правда

(Naked News)

Правду говорят, что Internet — большая помойка. Я тут как-то, пока сын в школе был, решил одним глазком в эту помойку окунуться, а влез, как потом выяснилось, по самые… уши.

Загрузил компьютер, а он мне сразу принялся новости показывать, благо я по-английски малость шпрехаю, а то бы ни хрена не понял, хотя лучше бы, верно, и не понимал.

Сразу-то я как-то не врубился, ну новости, как новости, мало что ли новостных передач по ящику кажут, надоели. Каждый раз одно и тоже. Всё, дескать, у нас очень хреново, но вы, мол, господа, не отчаивайтесь, а радуйтесь тому, что есть, потому как дальше будет ещё хреновее.

Но, ладно смотрю новости, пытаюсь с беглого английского на мой матерный русский перевесть, а сам вижу, будто дикторша какая-то не такая. Сказывает мне про кризис на фондовой бирже, а сама левым глазом подмигивает да край юбки приподнимает.

Типа, не грусти, buddy, всё будет пи… прекрасно…

А когда красотка про землетрясение в Пакистане взялась молоть, то, как бы ненароком, плечами начала сотрясать и сочным задом из стороны в сторону накручивать. Тут, естественно, её фиговая юбчонка и свалилась с бёдер. А девица продолжает, как бы ничего не замечает, только языком мелет да воздушные поцелуи мне в экран посылает.

Когда в очередной раз, закатив свои похотливые глазёнки, дикторша начала лопотать про ящур да про бешенство у британских коров, её, горемычную, так заколотило, что не только блузка и бюстгальтер c неё как ветром сдуло, оголив красивое вымя… вы меня простите, бюст.

Челюсть у меня прямо-таки и отвисла, я уже и не разумею, о чём гёрла щебечет. Слюнки распустил, жду, когда она совсем разнагишается. Смотрю, и правда, трусики ейные ажурные, тихонько так поползли вниз, а сам краем уха слышу, что она что-то плетёт про «рашу», то бишь нашу Россию.

Разум мой, при виде её аппетитных окорочков — ножек Буша, и вовсе помутился, перевести ничегошеньки не могу, но, копчиком чувствую, что она что-то худое бает. Дескать, Россия со своими реформами всех своих граждан без трусов оставила, а сама, в качестве доказательства, крутыми бёдрышками повела.

А в конце выпуска информационная развратница и вовсе ко мне задницей повернулась, вот, мол, тебе… а не хорошие новости. Лыбиться наглая капиталистическая физия и ручкой делает: «Бай-бай!». Типа, спи спокойно, мил друг, да будет тебе рассейская земля пухом. Вот же мерзавцы империалисты до чего дошли, в конец обнаглели, распутники.

Кончились новости. Сижу, блин, как облёванный, надо же, как нашу Расею Матушку обгадили. Нет, надо у сынка модем изъять, нечего на всякую порнографию про нашу Родину зенки пялить.

Всесокрушающая страсть

— Ой-хо-хо… — заворчал старый диван, морща чрезвычайно потёртую обивку, — когда-нибудь не выдержат мои старые пружины…

— Чего ты ворчишь? — недовольно проскрипело кресло. — Думаешь, мои подвержены меньшим перегрузкам и вибрациям…

— Да брось ты, на тебе только сидят, а не дёргаются и не прыгают полночи…

— Ещё как скачут, будто необъезженные жеребята…

— Мне бы ваши пружины… — искривился и без того кривой, заметно просевший подоконник…

— Ой, я когда-нибудь грохнусь на пол и разобью всю посуду, — задребезжал хрустальными рюмками сервант, едва удерживая равновесие на изрядно раскаченных ножках…

— Только не на меня, — прогнулся продавленный в нескольких местах, вышарканный пол…

— Мне не хватает только струн, чтобы проиграть вам траурный марш, — пробурчал покосившийся шкаф. — Полюбуйтесь, какую огромную розетку проломили у меня на крыше…

— А мне… — сотрясаясь всем телом, заныла висящая на одной петле полуоткрытая дверь…

— А у нас… — донеслись обозлённые голоса из мест общего пользования. Стонали антресоли, встроенные шкафы, кухонный стол и табуретки…

— А мы. — булькая и расплёскивая воду, в один голос заурчали мойка, ванная и унитаз…

— А нас… — затарахтели холодильник, стиральная машина и пылесос…

Даже газовая плита, громыхнув огромной сковородкой, попыталась как-то возмутиться…

И только старый колченогий стул радостно потрескивал, сгорая в полуразрушенном камине — отмучился горемычный.

Окурок

Степан Черноморов, бездетный отец огромного семейства (кот, жена, тёща, собака) и закалённый в семи огнях пожарник, живущий на последнем этаже 18-этажного «корабля», маялся с ужасно запущенного бодуна, как пассажир океанского лайнера от многодневной качки.

Пил Степа много и часто, но больше и чаще от безысходности, вернее от бездетности.

С грустью посмотрев на сладко спящую супругу, Черноморов вышел покурить на балкон. Но стало ещё хуже. Зашвырнув окурок, Степан собрался поискать спиртное на кухне, но краем глаза заметил, что непогашенная сигарета упала на деревянный ящик для цветов и грозила безотлагательным возгоранием.

Воспитанный на строгих антипожарных правилах Черноморов попытался как-то скинуть окурок с ящика, но снизу было не подступиться, а сверху не дотянутся. Тогда, используя свой естественный «огнетушитель», кой у мужика всегда под рукой, Степа начал энергично поливать горящий окурок. Но, так как руки с бодуна ходили ходуном, то пожарник никак не мог попасть в цель, он и раньше не всегда попадал.

Когда запасы драгоценной влаги уже подходили к концу… на балкон 12 этажа вышел россиянин кавказкой национальности и, любопытства ради, поглядел вверх. Тёплая солоноватая струя из степанового «огнетушителя» дерзко ударила ему в лицо и наполнила до отказа мощённый золотыми зубами рот…

С бешеным воплем: «Я ис тебю шашлык-башлык бюду делать…», «россиянин», показав огромный кинжал, скрылся из виду, а Степан, как ни в чём не бывало, продолжил антипожарное мероприятие…

Вооружившись веником, он перегнулся через перила, тщетно пытаясь смести окурок с краешка ящика. В это время раздался оглушительный звонок в дверь, и Черноморов, потеряв равновесие, обречённо полетел вниз головой.

Дверь Руслану открыла полусонная Людмила. Узрев в такой интимной близости полуобнажённую русскую красавицу, последний напрочь забыл о кровавой вендетте и, подхватив совсем ещё несопротивляющуюся женщину, легко и непринужденно понёс её на ближайший диван…

Степан был уже на полпути к Раю, как неожиданно почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за ворот и незамедлительно втянули на балкон.

Увидев свою спасительницу, Черноморов, никогда не причислявший свою жену к первым красавицам, осознал, как же он глубоко заблуждался. Его миниатюрная Людмила была ангелочком на фоне этой огромной мужеподобной женщины, коя, будто исполинский айсберг над обречённым «Титаником», нависла над Степаном в распахнутом настежь дорогом халатике и агрессивно выпятила вперёд свои громадные прелести…

— Это какой этаж? — опешивши, промямлил Черноморов.

— Двинадьссатый!

— О, опять не допрыгнул… — попытался отшутиться Степан и, отряхнувшись, собрался уходить. — Так… Где у вас тут выход?

— Э-ээ… Пагади! — возмутилась спасительница и, закатив круглые карие глазёнки, надвинувшись на него всей своей тушей, томно спросила:

— Женьщин хошешь?

— Да как-то не очень… — залебезил Степан, пытаясь отступить поближе к входной двери.

— А придётся! — торжествующе пробасила женщина и, подхватив совсем уже несопротивляющегося мужчину, легко и непринуждённо понесла его на ближайший диван…

На торжественной регистрации Черноморова спросили:

— Как назовёте сына?

— Виктором… — сдавленным голосом промямлил Степан…

— Хорошо… — осклабилась регистраторша, взглянув на смуглого улыбающегося карапуза. — Так и запишем: «Виктор Степанович Черноморд… тьфу ты чёрт, Черноморов…»

А в семье «россиянина» кавказкой национальности никто так и не родился, ни через девять месяцев, ни через девяносто…

Да и, теоретически, никто не мог родиться в подобной ситуации, тем более от такого мужика, как Черноморов Степан…

Утренние перевёртыши

«Мельников легко проснулся со страстным желанием пойти на работу. Просто и непринуждённо он скинул с себя нежное пуховое одеяло и остатки великолепного, сладостного сновидения. Спрыгнув на тёплый, с мягким ворсом коврик, он с большим для себя удовольствием начал выполнять традиционный комплекс упражнений.

Закончив зарядку, Иван, чмокнул в щёчку спящую сном невинного младенца жену Аннушку и улыбнулся.

Настроение было превосходным, сегодня обещали выплатить премию к недавно индексированной зарплате, начальник обещал повышение, цены стабилизировались, а природа за окном просто благоухала и пахла всевозможными весенними ароматами. Яркое южное солнце нежно ласкало прищуренные глаза Мельникова.

«Какое счастье, что я живу!» — подумал Мельников и побежал на кухню варить утренний кофе…»

— Ну, вот, ещё пару штрихов и статья в «мэрскую» газету готова, — потёр руки журналист Перкасов. — Теперь будем писать статью в оппозиционную криминальную газетёнку…

Открыв в Worde новый документ, он быстро застучал по клавиатуре: «Хмельников едва открыл глаза со страстным желанием убить кого-нибудь, чтобы не ходить на работу. С тяжёлой головой и такими же мыслями он скинул с себя ватное, сбитое комками одеяло и остатки ужасного, душераздирающего кошмара. Спрыгнув на холодный, плохо оструганный пол, он с большим для себя трудом начал выполнять какие-то бессмысленные, несвойственные ему махи и приседания.

Закончив так называемую зарядку, Иван посмотрел на спящую сном уставшей собаки жену Нюрку и передёрнулся.

Настроение было отвратительным, сегодня в очередной раз общались выплатить зарплату за ноябрь, начальник грозил сокращением, повышались цены и тарифы, а природа за окном просто издевалась над людьми. Воняло всевозможными испражнениями и автомобильными выхлопами. Скупое северное солнце нагло резануло заплывшие глаза Хмельникова…

«Как жаль, что я не подох в детстве!» — подумал Хмельников и нехотя поплёлся на кухню — хлебнуть вонючей воды из подтекающего крана. После этого он, будто ревнивый Отелло, вернулся в спальню, горя одним единственным желанием…»

— Так, не плохо, ещё пару фраз и готово, — улыбнулся Перкасов. — Да, чуть не забыл, меня просили написать в одно эротическое издание. Ну-с, приступим…

«Блудников похотливо прищурил глаза со знойным вожделением отправиться к любовнице, вместо работы.

С эфирной головкой и сладострастными мыслями он скинул с себя полупрозрачное, невесомое одеяло и остатки недурственного, эротического сновидения. Спрыгнув на шершавый, ласкающий ноги пол, он легко и непринуждённо начал выполнять какие-то колебательные движения таза, отдаленно напоминающие утреннюю гимнастику.

Кончив приятные телодвижения, Иван посмотрел на спящую ангельским сном полуобнажённую сексапильную женушку Анечку и невольно вздрогнул от нахлынувших эмоций. Ему страстно захотелось раздеть её и насладится этим тёплым, изнеженным телом. Сегодня, правда, он обещал вечер своей любовнице, великолепной женщине, коя была его начальницей.

Природа за окном просто цвела и источала медоточивые запахи любви и похоти. Яркое пышнотелое солнце томно разлеглось на мягком пуховом облаке, нарочно обнажив все свои розовые прелести. Нежные лучи возбуждали и будоражили воображение Блудникова…

«Какое наслаждение, что есть такие прелести, как женщины и секс!» — размыслил Блудников и побежал в ванную, где у него была припрятана пачка новых презервативов…»

Отрывки из недописанной книги «Прапорщик Полешко»

Тысяча до получки

Прапорщик Полешко обратился в коммерческий банк за ссудой.

— Какую сумму вы хотели бы ссудить, и на какой срок? — интересуется работник банка.

— Миллион на месяц.

— А какой залог?

— Слово русского офицера!

— Во-первых, оно ныне сильно обесценилось… Во-вторых, неужели у прапорщиков такая высокая зарплата, что вы способны за месяц возвратить такую крупную сумму?

— Отставить! — вскакивает со стула Полешко, — Ты, это, зарплату с получкой не путай!

— Успокойтесь, ради бога, не надо так волноваться, лучше вразумите меня бестолкового.

— Есть вразумить! Видите ли, — усаживаясь, произносит прапорщик, — зарплату — за-ра-ба-тывают, а получку — получают.

— А что, есть желающие платить?

— Так точно, прижмут к стенке — любые деньги выложишь.

Служащий банка только качает головой:

— Но ведь и вас когда-нибудь могут прижать?

— Поэтому-то я и обратился к вам…

В погоне за полнотой ощущений

Пришёл как-то Прапорщик Полешко к своему другу и говорит:

— Хочется высокой любви и… низменных страстей для полноты ощущений.

— Хорошо, — отвечает друг, — идём в театр.

— Но там же живые люди. Станет, что ли, актриса раздеваться принародно?

— Эх, Полешко, видать, ты давненько не был в театре, там сейчас не только раздеваются принародно, но и…

— Вот именно, но… — разочарованно произносит прапорщик, — мне же, для полноты ощущений захочется присоединиться к ним.

— Давай тогда снимем девочек и махнём ко мне домой. Посмотрим видео, у меня, как раз, две сотни гигов классной порнушки и большой телевизор…

— Э-ээ, для полноты чувств, при просмотре порнушки, требуется более глубокое проникновение, а это чревато риском подцепить какую-либо заразу.

— Слушай, — возмущается друг, — Понимаешь, против заразы есть надёжные средства индивидульной защиты.

— Да-да… — блеет Полешко, — но ведь тогда не будет полноты ощущений.

— О, господи, — закипает друг и, взяв Полешко за грудки, начинает причитать: — Хочется высокой любви? Низменных страстей хочется? Будет тебе, всё будет… Едем к моей любовнице, она такая артистка… А по классу ласк и поцелуев ей нет равных, и, при этом, никакого риска, проверено временем.

— Да-да… — соглашается прапорщик, — едем, но…

— Чем ты ещё не доволен?

— Это же твоя любовница, я-то вам для чего?

— Для полноты ощущений…

Дилемма

— У нас в армии все либо воры, либо идиоты, — жалуется прапорщик Полешко своей подруге.

— С чего ты это взял?

— Тут на днях подходит ко мне старлей Стибрин и говорит: «Давай танк продадим за „баксы“, есть покупатели».

— Ну что? ты согласился?

— Никак нет.

— Да, ты, пожалуй, прав, — разочарованно вздыхает подруга, — у вас в армии все — либо, либо…

Травма

Привезли прапорщика Полешко в госпиталь с многочисленными ушибами, синяками, переломами конечностей и проломленной головой.

— Что случилось? — спрашивает врач приёмного покоя.

— Вчерась, я ходил на рынок за овощами…

— Извините, но ведь побои-то свежие?

— Отставить, слушай сюда и не перебивай. Вызвался, значит, я помочь одной милашечке авоську с картошкой до дому донести.

— И вас избили грабители…

— Никак нет, нешто прапорщик не справится с шайкой каких-то подонков? Тут, понимаешь, другая дислокация, завязалось у нас знакомство, то да се, дело и до спальни дошло, а там…

— Муж?

— Нале-, напра-, кругом. Нешто прапорщик с мужем не договорится, из любого катаклизма есть какая-никакая лазейка. Не беги впереди танка… Тока, значит, в койку я нырнул, а тут, глядь, рядышком с кроватью на стульчике генеральский мундир весит.

«Нет, — думаю, — любовь любовью, а субординация, прежде всего».

Ноги в руки, сиганул в окно и…

— …разбились при падении.

— Смирно! Вольно, разойдись… Нешто прапорщик ни разу со второго этажа не прыгал? Все Тип-Топ, вот тока рубаху о стену малость извёсткой вымазал. Воротился, значит, я домой, рубаху замочил в тазу, и айда на дежурство. Опосля же, по утряске, прибываю я домой, а там моя жена с утюгом позицию заняла, к атаке готовится. Дело-то в том, что она, это, рубашку постирала, а када гладить стала, то запашок какой-то там пятой шинели унюхала…

— Нешто прапорщик с женой совладать не может? — усмехнулся дежурный врач.

— Шуточки в строю! Видал бы ты мою жену, так бы не шутил, это, брат, пострашней ядерной войны будет.

О вреде курения и пьянства

Обязали как-то прапорщика Полешко в роте лекцию прочитать о вреде табака и алкоголя. Он, естественно, всячески отмазывался, дескать, как я могу, у меня и язык не повернётся сказать, что табак и водка — вред, я, мол, и сам курю, а иногда и выпиваю.

Насчёт «иногда» Полешко, конечно, несколько приуменьшил свои потенции, правильнее было бы сказать, что прапорщик иногда НЕ выпивает. Но это уже не играло никакой роли в решении поставленного перед командованием вопроса:

— А почему я?

— А у тебя язык лучше, чем у других, подвешен…

Так что, волей-неволей, пришлось прапорщику идти в гарнизонную библиотеку, дабы основательно подготовиться к выступлению. При всех своих недостатках, Полешко имел и несколько достоинств, одним из которых было то, что к любому порученному ему делу относился с предельной ответственностью. Он бы мог со своим усердием далеко продвинуться по службе, если бы…

Если бы не друзья, которых Полешко любил и имел в огромном количестве, вот и сейчас, на пути в библиотеку он повстречал старшину Кирьянова, который, как раз, получил спирт для протирки контактов, ну и…

Короче, на лекцию прапорщик Полешко пришёл в изрядном подпитии, чем конечно, сильно удивил командира. И, так как больше читать было некому, командир решил сам прочитать лекцию, а прапорщика выставил в качестве наглядного пособия, дабы солдаты на живом примере убедились, как влияет алкоголь на умственные и физические способности человека. Тут-то он и опростоволосился.

Полешко чётко и правильно отвечал на поставленные вопросы, выполнял самые сложные физические упражнения, словом делал всё то, что в трезвом виде не решился бы повторить даже под страхом смерти.

В конце лекции командиру оставалось только констатировать, что алкоголь пагубно влияет на человека, если употреблять его в умеренных дозах или совсем не употреблять, на что солдаты ответили дружными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию, а прапорщик Полешко направился отдыхать на гарнизонную гауптвахту сроком на три дня.

Жертва любви

Явился как-то прапорщик Полешко на службу с подбитым глазом. Честно признаться, этому никто бы не предал значения, не впервой, но очень уж большим и сочным был сей фрукт, с почти заморским названием — «фингал», что ни мог не вызвать у товарищей адекватно большого внимания и не менее сочного смеха.

— Неужто твоя жена купила утюг большего калибра?..

— А я-то вчера слышу, будто колокол бьёт, эт наверно, твоей пустой башкой о стену били…

— Да нет! Он, наверное, с коровой шашни крутил, да их бык вместе застукал…

Шутки так и сыпались со всех сторон. На что, Полешко достал из кобуры пачку сигарет и зажигалку и, закурив, только ухмыльнулся:

— Хотите — верьте, хотите — нет, а это меня так племяш разукрасил.

— Брешешь! Ему же и пяти годков ещё не стукнуло, чтобы так стукнуть.

— А вот правда. Сидим, это, мы, выпиваем, а он сзади подходит, за шею меня обнял: «Вот так я тебя сильно люблю!» Да, видать, сонные артерии передавил, я и бухнулся со всего размаха об стол, а там ваза хрустальная стаяла, в общем, результат на лицо.

— Да, маленькие они сильные, подтвердил старлей Бричкин, меня дочка один раз чуть не придушила таким образом.

Когда все разошлись по служебным и личным надобностям, прапорщик Кирьянов, сочувственно похлопав Полешко по плечу, шёпотом спросил:

— Опять Зинка подъём-тренаж проводила?

— А то, кто же…

Экстра — Болт

Беспутная рекламно-дезинформационная газетёнка

Частные объявления

Сдам всех. Доброжелатель.

Усыновлю богатого наследника.

Сниму комнату. Крайние этажи и тесные отношения не предлагать.

Меняю бессонную полярную ночь на недельку летаргического сна.

Меняю заразу от любовницы на жену заразу.

Пропала собака, нашедших и покусанных просьба не беспокоить.

Мечтайте самолётами Аэрофлота!

Здоровье

Удаление волос с кожи лица и тела, ампутация хвостов.

Лечебное голодание. Приходить со своими продуктами.

Высшая магия. Беременность по телефону.

Забытое средство Вассы Железновой вернёт вашего мужа в семью навеки вечныя.

Лечение полового одиночества, обслуживание на полу и поодиночке.

Восстанавливаем ум, честь и совесть, снимаем зависимость от денег за один сеанс.

Услуги

Кресла и диваны по вашим размерам и весу.

Устанавливаем металлические решётки и двери вместе с надзирателем.

Восстанавливаем изношенные и утерянные документы.

Прорубаем двери, арки, окна. ОАО «Пётр Великий»

Работа

Корчёвка и пилка дров. Вахтовый метод. От 3 до 5 лет с возможностью освобождения по УДО.

Продажа

Автомобили всех моделей на запчасти. Конфиденциальность и низкие цены.

Посреднические услуги. Продам всё: любые партии — оптовые и оппозиционные.

Родину и мать не предлагать!

Презервативы точного наведения с прицелом ночного виденья из сверхпрочных конверсионных материалов.

Ироничная и сатирическая поэзия

Мир не без дураков

(несколько необыкновенных историй из жизни обыкновенного Дурака)

«Законченных дураков не бывает, ибо нет предела совершенству…»

Народная глупость

История первая: про то, как Дурак понял, что он — дурак

Жил

да был

на свете белом,

      свете сером

                       али чёрном,

но скорее закопчённом,

Человек Обыкновенный,

коих тыщи во Вселенной.

Как и все, помимо дел,

           имя,

         вымя,

                       горб имел…

Вымя, горб — туда-сюда,

приключилась с ним беда!

И такая:

                       с неких пор

(на язык народ наш скор),

стали кликать человечка,

ни волчонком, ни овечкой,

ни за что и зря почём —

непутёвым дурачком.

Сдеет что себе во вред —

ах, дурак! ума аль ль нет?

о себе подумать след.

Сдеет что себе во благо —

ох, дурак! Умён, однако…

О себе лишь и печёшься,

аль к другим не повернёшься?

В общем так,

ты есмь дурак,

         что и как

                не провернёшь,

всё равно не так

                              живёшь.

Он сначала обижался,

               дулся,

             гнулся,

                     огрызался,

а потом всё надоело…

«Кабы-ть было в энтом дело,

дурачиной слыть —

                  не быть!» —

утешал себя Дурак,

утешал, и скоро так

поглупел,

                        колпак

       надел.

И под этим колпаком

стал заправским дураком.

История вторая: Дурак и похвальба

Похвалили Дурака,

да не очень, так, слегка,

                         скандачка…

Возгордился Дурачок, превознёсся…

Ходит, голову задрав,

длинношеий, как жираф,

                      перебрав…

Шевелюрой свод небес купорося…

Если хвалят вас, Дурак,

значит что-то тут не так,

                         трах-ба-бах…

Похвала — как сорбент от поноса…

И не знаешь, как тут быть,

  бить глупца, или любить,

                               ущербить…

Да ведь жалко мозгочкẚ-недоростка…

        Не хвалите Дурака,

       не губите простака,

                             серечка…

Пожалейте, пусть живёт, земь навозя…

История третья: про то, как Дурак потерял интерес к жизни

Долго жил Дурак

                 наш так,

был богат,

      теперь бедняк.

Но ему за всё едино:

спать в палатах иль в овине;

жить с деньгами али без…

Всё ж однажды потерял он

к жизне всякий антерес.

Порешил тогда Дурак

порешить себя…

                        «Вот как?

Что ль в петле аль в речке биться?»

              Порешил он застрелиться,

да пожадничал слегка —

         обманули Дурака,

и продали пистолет,

не стрелявший сотню лет.

Тот осечку-то и дал…

Самубивец осерчал…

А потом развеселился,

антерес, вишь, появился…

«И воще… — сказал Дурак, —

хоть болтать я не мастак,

ежли прямо посмотреть,

жизнь прекрасна, коль на смерть

пожалеешь ты пятак…»

История четвёртая: про то, как Дурак собрался жениться

Как-то, будто по весне,

     аль по осени, аль не…

Чтой-то глупому не спиться,

собрался́ Дурак жениться —

         надоело так яму

горе мыкать одному.

Стал невест он выбирать:

— та красива, да тупица,

к ней ваще не подступица,

не о чем мне с ней болтать —

ничего ни дать, ни взять;

— та умна, лицом не шибко,

то не дамочка — ошибка

матушки природы,

с ней промучаешься годы,

токмо мож и расшифруешь

что, чего она хотит,

мать её да разъетит;

— третья дева, мда и мна,

очень даже мне подходит:

и красива, и умна,

идеальная выходит

и подруга, и жена!..

Только дура! не желает

на меня даже смотреть,

что мне мымре! песни петь.

чай, она с огнём, играет!

Вот так эдак, вот так так!

Загадал тогда Дурак:

«Чёрт с девúцей — пусть глупа,

пусть сварлива и ряба,

лишь б с меня глаз не спускала…»

(одного загада мало —

не быват загад богат!..

…жажд на рубль — дел на пятак…)

С той поры живёт Дурак

одинёшенек-один,

        сам себе, блин,

                  господин…

Кто-то скажет: «И всего-то?

Жизнь не бьёт из огнемёта…

Что тужить, мозги печалить?»

Дурака хандра-унынье

давит-губит в сердце жалит…

Ну, скажи, кому охота

на болвана зенки пялить?!

История пятая: про то, как Дурак хотел проявить к лю́дям свою любовь

Смотрел Дурак во все глаза,

(катилась по щеке слеза)

и слушал дурень во все уши,

(потому что мылся в душе)

и заметил,

будто мину обезвредил,

что живётся большинству,

                                        тьфу,

               очень как-то

и де-юре, и де-факто —

и ни горько, и ни сладко —

                   лапти всмятку!

Иль, точнее, сапоги.

(как-то так…)

Порешил тогда Дурак

помогать людя́м другим.

Вышел дурень на порог

и вскричал, насколько мог:

— Люди добрые! Агу!

Подходите, помогу…

Подходи-и-и… честной народ,

Дурак счастье раздаёт!

Стали встречные-…

      …поперечные

от него, от дурака в разны стороны,

                                    будо-ть вороны,

разлетаться да шарахаться,

    а идущие вперёд

оборачивать и влёт

                           бить словами,

                               жечь очами,

да беситься и лютеть…

(гу-гу-гу!)

и пальцáми у виска вертеть,

                               выворачивать…

«И не стыдно тебе, дураку,

умных нас людей одурачивать!»

И расстроился Дурак

и сказал:

— Просто мрак!

Ну, никто меня не слышит,

в унисон со мной не дышит,

да слушать тож никто не пытается…

Видно так в миру получается,

добрый люд враги весь повывели…

Люди все душой

чёрной, небольшой

                                        опаршивели…

Но, а злым,

      гнилым

помогать, увы, я не буду.

И вскрывать нарыв

                              я покуда

не хочу!

Свой порыв-…

     …призыв

отменяю,

видно зря волну

                     гоню,

нагоняю.

Осчастливить всех

даже мне

             не

по плечу!

(закадровый смех)

История шестая: про то, как Дурак попытался удовлетворить свой ненасытный аппетит

Будто рванул во желудке пластит —

зверский разыгрался аппетит…

И подумал тут Дурак:

«Я желудку абсолютно не враг!

Как-то надо мне заполнить мешок,

а не то повергнет мя шок…»

В ресторане рванул: всё прекрасно,

и пригоже, и культурно, и ладно —

                                      да накладно…

А в столовке много «но» —

(God know!)

                          как «оНÓ»

                     несъедобНÓ,

то порою всерьёз опасНÓ…

(иль паче опáсно)

Дома рад бы сытно Дурак да покушать супца —

                 то провизии нет, то кухарить ленца!

Напросился Дурак да на свадьбу к дружку.

Не сидел, не пел,

на гостей не глядел…

«Горько!» не кричал,

           головою качал,

                         молчал,

жевал, жевал да жевал —

В общем, сытно, вкусно поел…

в наполнение кожно-мышечному мешку,

   чтобы тот не урчал,

                                                 не бузил!

Да и денег никто у него не спросил!

Огорчился Дурак:

— Что же так

мало у меня дружков-…

                      корешков?

Словно мамонты они вымирают…

Жизни крут закон таков,

что поминки чаще свадеб бывают…

Так бы жил

    не тужил!

Всех своих друзей оженил —

благо, что дураков пока хватает…

История седьмая: Дурак и цветок

Приглянулся Дураку да на клумбе цветок.

(Ok!)

      Выше всех, кусток…

Крупней всех, браток!

Краше всех, лепесток!!!

Захотелось Дураку завладеть цветком,

             побоялся рвать он его деньком.

И прокрался ночью, был грешок,

             срезал да остриг стебелёк

                   да под самый корешок…

(Бог мой!)

Будто кубок-приз цвет

принёс домой

          да поставил, бред,

дурачок чумной

в дорогую вазу,

и цветок, не сразу,

а к утру

                      взял

                 и завял!

(дай слёзы утру)

Осерчал Дурак:

— Ты вот так!

Хошь меня тиранить?

Не хотишь меня ублажать,

   не желашь меня уважать,

услаждать мой глаз,

            нюх дурманить!

       Я как дам сейчас…

Дураком дурак,

               но был добрый малый,

ни по нём

       приём

скоропальный,

на помойку выносить цвет не стал,

на блюдýщу ночь цветик прикопал,

в клумбу, в коей, точь,

                             в ночь

                                          он его сорвал…

А потом,

с понтóм,

совершая небольшой променад,

                                       был не рад,

что совсем засох, облетел…

сей цветок-убог, самострел…

Дурачок вдоль газона гуляет

                                да вздыхает:

«И чего ему — дураку — не хватает?»

История восьмая: Дурак и комариха

Присосалася к щеке комариха:

напилась она крови, да и раздулась;

            и от сытости, чай, свихнулась;

вот сидит,

      пищит…

                                  Но тут лихо

Дурачок её и прихлопнул!

Кровяной живот глухо лопнул.

Кровь брызнýла фонтаном, слегка

                        измарав щекý Дурака.

«Ох, не повезло ей — корове…

Ох, и жадная была баба! —

подытожил Дурак: — Зла и слáба!

У самой-то, чёрт,

столько крови,

(вот улёт)

а ещё мою, дура, пьёт!»

История девятая: Дурак — пиит

То ль во вторник, а то ль в воскресение

                   повстречал,

                           познал

                                  Дурачок вдохновение —

будто малость приня́л

малый зелия спиртного.

Стал он голову ломать:

«Ну, о чём мне написать?

О Любви, увы, то не ново…

О приятельстве — старомодно!

А о чести — неправдоподобно!!!»

Поскорбел Дурак, пострадал,

посидел в своей скорлупе…

Порешил он песнь

                  написать о себе.

Приглушил гордыню-спесь

и написал:

«Я — Дурак!» —

да, это так.

                                Так и есть!

Не за что не отвечаю,

свою тупость не скрываю,

свою леность не таю,

всем открыто заявляю

и всем прямо говорю:

«Я — дурак… Вот и дурю!»

Но грозят мне:

               «Дурень? Жлоб!

на тебе

по едалу,

        по спине,

                                   в лоб…

Мало?

                    Не?!

На ешо

и пошёл

вон!»

Затыкают

           кляпом рот,

бьют, пинают,

оскорбляют,

                   вяжут руки,

                                суки…

И шипят:

               «Гад,

шпиён!

Разглашаешь тайну, скот?!»

                         Так всё, вот…

Может все они боятся,

что когда-нибудь и их

жизнь потребует сознаться:

«Кто ты — гений или псих?»

И они б не суетились,

если б все определись,

Кто они? За что в ответе

на дурацком этом свете?»

Вдохновенья жар утих

показал Дурак свой стих

человечеку-мудриле…

Снисходительно чел тот

да похлопал по плечу

                        Дурака.

Пожурил его слегка,

мол, обидеть не хочу:

«Но какой ты идиот!

А сходил б ты — простак,

(предписание хорошее),

Со стихом своим (вот так!)

в место (ради благ) ты отхожее…

А не то найдётся доброжелательный враг

(есть видéние!)

проявит своё бдение…

(точней, бдительность,

или преданность

верноподданность,

проще, проданность —

грехопадение)

а не то, да не ровен час,

упекут тебя, поместив, как раз,

в надлежащее лечебное заведение…

История десятая: про то, как Дурак влюбился

Дураку захотелось влюбиться —

и влюбился Дурак, как дурак.

По ночам горемыке не спится,

да и днём всё как будто не так.

Поумнел, поглупел ли? Кто знает…

Только видно Дурак-то страдает,

хотя нет в том его вины.

Нам смеяться над ним не с руки —

все мы немножечко дураки,

когда как дураки влюблены!

История одиннадцатая: Дурак и везение

Вот решился наш Дурак

                                        счастье-…

                            сладострастье

попытать…

                                 (а как?)

У соседа ссудил

малость деньжат…

(деньги килограммами в чулане у того лежат!)

Пачку лотерейных билетов прикупил…

(а то…

такое, блин, лото!)

и, надо же! —

он выиграл авто…

Соседа, аж, завидки берут,

            и пошёл,

             пришёл

             он в районный суд!

Честно ли, или нет

(бытопись молчит про то)

отсудил сосед

Дурака авто…

В первое же воскресение

он поехал в загородное поселение,

где повязли в болоте дачки,

покататься на новенькой тачке.

(идиотизм на оба полушария)

Тут-то и случилась авария!

И сосед, и машина вдребезги…

(здравый довод сгинь…

Один лечится, а Другой — рад!)

О счастья очумел Дурак,

всяка клетка у него поёт:

— Вот, не зря твердят: «Дуракам везёт!»

А ведь на его месте должен был быть Я…

(такова, блин, блажь бытия!)

История двенадцатая: Дурак и философия

Начитался философских Дурак сочинений

да до рези в глазах, до ума помрачений…

(несуразно и жутко!)

И задумался балбес не на шутку…

вывод вызрел сам, опечален Дурак:

— Почему всё устроено скверненько так?..

Как какой любомудр-аспирант,

сел дурило за стол, как петух на насест,

                                                    и в присест

написал философский трактат…

(мы приводим опционально отчасти):

«О человеке, его звании, судьбе, окружении и власти

(не до грубостей нам, не до нежностей…

нет ни лести, ни зависти, ни стыда)

«… человеческая судьба зависит от трёх неизбежностей:

« — от человека;

« — от окружения;

« — от царя (бишь вождя!).

(философствование — суть беснование)

«Каждый человек имеет своё звание:

« — УМНЫЙ [всего добивается в жизни сам];

(судить о его правоте, увы, не нам)

« — ДУРАК [если не ступúт — далеко пойдёт];

(дуракам везёт!)

« — ПОЛУДУРОК [нечто переходное между Умным и Дураком].

(как в направлении обратном, так и в прямом)

«[ему то не везёт, то ума не хватает —

«то веселиться он, то страдает]

«Окружение может состоять:

(не будем ему возражать)

« — Умных [при этом и Дураки, и Полудурки не меняют своих званий];

(не будем других искать толкований)

« — Дураков [в их окружении Умный слывёт полудурком,

а Полудурок — дураком];

(в окружении таком

и сигара видится окурком)

« — Полудурков [Умный слывёт дураком,

«а Дурак, как повезёт, — умным или полудурком].

(вам подход такой знаком —

Дед Мороз так клеится к Снегуркам)

«Царствовать могут любые:

«и Умные, и Полудурки.

(розовые и голубые,

кто во дворце, кто в конурке)

«На престолах восседают чаще всего Дураки,

«и как правило,

(и прогнило всё, отрухлявело —

изменить ничего не могѝ)

«на другое они не способны…

(неуместны, дурны и злóбны)

« — Если Царь — Умён — все живут недурственно

за исключением, разве, Царя;

(объясняется их способностью умственной —

исключительно и благодаря)

« — Если Царь-царёк — Полудурок —

«одинаково все живут —

«одинаково плохо или одинаково хорошо;

(душегуб ли царь, самодурок?

филантроп ли царь, баламут? —

и ни ветхо то, ни свежо…)

« — Если Царь — Дурак,

«то хорошо живут: только Царь,

«дети-жёны, отцы-матери,

«да ещё дружки-прихлебатели…»

(то не тайный знак,

то ни свет, ни мрак!

Бысть и было так

и сейчас, и встарь…)

Напечатали Трактат

(без охот, без лишних трат)

напечатали, да Люди

отнеслись к тому различно:

— полизали Лизоблюды,

и ругнулись неприлично;

— Умные со состраданьем…

пожурили с опозданьем,

пожурили и забыли,

утопив в большой бутыли

боль и злобу, и печаль;

(умники всегда блажили,

звали всех в далёку даль)

— Полудурки — посмеялись,

испокон веков они

предавали и боялись…

что сдадут и их;

(«Распни!» —

это именно они

громче всех кричали

на суде пилатовом…

Во девятом круге адовом

бесы их, знать, заждались…)

— а провластные

дурни разномастные,

очевидно, не шутя,

Дураку организовали

отпуск творческий в места

отдалённые не столь…

А посыл у них простой:

древесина надобна державе,

чтобы делать из неё бумагу…

…и трактаты издавать…

(всё для славы,

всё на благо —

век свободы не видать!)

История тринадцатая: Надеюсь — последняя

…и исчез Дурак!

(как же так?

Я к нему уж привыкнуть успел)

То ли он, Дурак, поумнел —

дельным стал, пробивным…

…то ль авторитетом блатным…

…то ли песни на Шансоне запел…

Есть иная ещё стратагема —

может, придавило Дурака

неумело подпилённой страницей

будущей великой поэмы?!

(сбросил жизни конь седока,

обесчещен лох судьбою-блудницей)

…а может просто Дурак

перестал дурачиться…

(Так!

Поголовно все осереднячатся)

…обзавёлся семьёй и работой,

заразился зевотой, икотой…

…у него склероз, целлюлит, артроз,

и проказничать пропала охота…

Чудный сад взрастил, барахлом оброс,

дом купил Дурак в ипотеку

и машину в кредит с прицепом —

в общем стал обычным Никаким Человеком…

Но эта история совсем не об этом!

(мне прощаться с Дураком нелегко,

умным жить —

не слыть! —

то нелёгкое бремя)

Но в последнее время

развилось слишком много подлинных дураков.

Кто они? его дети? его подражатели?

дурацкого дела его продолжатели?

или просто наступило их Время?

Время Дураков!

(может, бросить все дела — и в стремя,

на коне в страну борделей и кабаков

ускакать…

в общем, быть в теме!)

А у вас никогда не возникало такого ж желания?

Нет.

Может быть, оно и к лучшему…

Значит, не для вас дурацкое это послание,

Значит, всё к финалу идёт злополучному

                                              благополучному…

P.S. «На лице моём закадычный враг

написал всего одно слово,

ярким росчерком во весь лоб: «Дурак!»

Ну, дурак, дурак… Что такого?

Дураков клеймить разве ново?

Об одном забыл торопливый враг —

что царевичем стал Иван-дурак!»

<1995—2021>

Сказъ про глупаго Иоанна —

(три дня из жизни российского алкоголика)

          История  Ивана —

        баламута и буяна,

что был реже трезв, чем пьян,

     злополучный Чемодан,

              бабку Глашку

                 да Рубашку,

     сверхнадёжную Подтяжку,

            кошку Муську,

            с супом Миску

    да престранную Записку…

Ѻгородников Иван и забытый чемодан

(день первый)

Огородников Иван —

буйных пьянок ветеран,

брёл в унынье и расстройстве,

потому что был не пьян.

Злой недуг сразил Ивана,

под названьем «брешь кармана»…

(Это, в общем, ни смешно,

ни плачевно и ни странно.

Сей болезнью полстраны,

коль не более, больны.

За какого-то Ивана

нет ни боли, ни вины…)

Ничего нет у Ивана,

кроме вечного изъяна,

многочисленных долгов,

бодуна поутру рано

да под вечер синяков.

Пропил всё и ум, и кров…

(Но иные пропивались,

оставаясь без штанов!)

Нет ни дома, ни жены…

Но осталися штаны,

правда, с дырами, но дыры…

… -то не каждому видны.

И, к тому же, у Ивана

были туфли, как ни странно,

и засаленный пиджак

от Кардена иль Кордана —

всё равно… (не в этом дело)

И, пускай, надет на тело,

без рубашки был пиджак, —

зато тело не потело!

Огородников Иван —

баламутище, буян —

брёл в молчанье и смиренье,

потому что был не пьян…

Но увидел, вдруг, Иван,

что (на радость? Богом дан)

возлежит у тротуара

на газоне чемодан.

И тихонько боком, боком,

тайной сапой ли, наскоком,

подобрался наш Иван,

подобрал и хитрым оком

поглядел, кто есть окрест,

совершил рукою крест

и рванул, что было силы,

напрямик, наперерез…

Прямо в комнатку на Мойке,

ту, в которой, кроме койки,

табурета да стола, были:

Библия на полке

да иконка (я не лгу)

с Божьей Матерью в углу;

да ещё для кошки Муськи

грязный коврик на полу;

на стене динамик рваный,

что будил поутру рано;

полтарелки на столе;

да под койкой три стакана.

В комнатушку шмыг скорее,

понадёжней запер двери,

вскрыл отвёрткой чемодан…

Ну а там…

(«Кому же верить?

Что такое? Гадом буду,

если что-нибудь забуду,

сколько лет внушали нам —

«в жизни нету места чуду!»)

…вдрызг измятая рубашка,

для штанов одна? подтяжка,

пачки долларов! и йен?!

и какая-то бумажка…

Смял бумажку, в угол бросил,

а душа уж водки просит

при одном лишь только виде

денег… В денежном вопросе:

«тратить денюжки куда?» —

Ваня спец был, хоть куда.

Деньги есть — пропить их надо,

нету денег — ни беда,

угостят друзья, быть может,

или боженька поможет,

как сегодня вот помог…

Выпьем други… Славься Боже!

Огородников Иван,

буйных пьянок ветеран,

улыбаясь, полз вдоль стенки…

Был он счастлив, то есть пьян.

Иван, рубашка и бабка Глашка

(день второй)

Встав, Иван принял стакан

да тотчас же в чемодан

за деньгами…

Глядь, рубашка.

Порешил тогда Иван:

«Голодранить надоело;

чем ходить на гóло тело —

я рубашечку возьму,

простирну и, знамо дело,

красота!..»

                          Иван пошёл,

в ванной ржавый таз нашёл,

замочил в воде рубашку

и решил «принять ешо»…

А вернулся… Вот промашка —

суше прежнего рубашка.

Призадумался Иван:

«Не иначе бабка Глашка…»

Жил Иван с соседкой в ссоре,

коли та ему насолит,

он: то, в злобе, плюнет в щи;

то «нечайно» чай посолит.

Бабка то не замечала,

головою лишь качала,

бабой набожной была

и, конечно, всё прощала.

А бессовестный Иван

был к ней добр, когда был пьян.

Ране, было, пил он часто —

наполнялся лишь карман…

«Славно времечко» прошло,

когда «кажный день везло» —

вот Иван и матюгался,

и срывал на Глашке зло.

Вину бабка отрицала,

головою лишь качала:

— Ты чего так осерчал?

Мал те трезвого скандала?!

Вновь Иван воды налил,

вновь рубаху замочил.

«Экспримент» решил поставить —

«энто дело» он любил.

Ждал он, ждал… Да ждать устал,

призадумался мал-мал,

вскоре вовсе закемарил…

А когда глаза продрал —

всё как раньше…

Вновь промашка:

вновь суха его рубашка;

вновь задумался Иван:

«Но теперь совсем не Глашка!?

Я ж сидел спиною к двери…

Знать из импортной матерьи,

защищат, знать, от воды…

Вот жа выдумали звери!

Ладно-ть, что врагов корить,

буду я и так ходить,

только б надобно погладить…»

И пошёл утюг просить

у отходчивой соседки.

Та утюг давала редко,

всё боялась, что пропьёт,

всё ж утюг — не табуретка.

Но на это раз дала!

Гладить стал, тоска взяла,

всё морщинится рубаха,

как не гладишь — во дела!

— Да-аа… как следует напиться

не успел… мать! — матерится

Огородников, — Не сплю,

а уж сон кошмарный снится.

Постоял. Утюг отнёс.

«Кто-то шутит… и всерьёз!

Самого себя, аж, жалко,

и, не просто так, до слёз…»

Ваня в «чуйствах» прослезился,

остограммился, побрился,

влез в рубаху, денег взял

и, как-будто, испарился…

Лишь захлопнулася дверь,

озираясь, будто зверь

после спячки из берлоги,

Глаша вышла…

               «Фу-уу… теперь,

можа дух перевести,

Ваньку ежли довести

до каленья — порешит ведь!

Надо так не повезти

мне с суседом…

Прости, Боже!

всё болтаю и чаго же…

Всё пред боженькой равны!

Так ругаться мне негоже».

Глаша кликнула тут киску,

налила ей супа в миску

и ушла, бубня под нос:

«Довязать к утру б манишку…»

Подтяжка, миска да престранная записка…

(день третий)

На Карпѝевом пруду,

видя лебедей чету,

думу думал Ваня: «Боже!

И к кому, куда пойду?

Кто же змея приголубит?

Водка? — губит, но не любит…

Друг? — я нужен, пока пьёт,

обнесёшь — он, враз, забудет;

В келью-комнатку на Мойке,

ту, что окнами к помойке,

где когда-нибудь загнусь

после дружеской попойки?»

«Для чего я создан был? —

мыслит он, — чтоб гадость пил?!

Может быть, не Бог, божёнок-

практикант меня лепил.

Я не думаю, чтоб мог

ошибиться Господь Бог…

Мож ему, заместо глины,

сунул чёрт дерьма комок?

Мож виновен и не бес,

не удался мож замес?..

И явился миру Homo

только Sapiensа без…»

«Ох, как давит грудь рубашка,

(не дышать, а жить! мне тяжко)

промокнула кровь мою,

будто воду промокашка.

Продал душу ты, Иван,

за какой-то чемодан.

Как же так ты промахнулся —

ты же был совсем не пьян?

Да-аа… права, наверно, Глашка:

Человек — есмь червь, букашка!» —

вновь расплакался буян…

«Кстати, там была бумажка…

Да! листок какой-то был!

как же я о нем забыл?

Сатанинская расписка!?

Мол, я продал… чёрт купил…

за какую-то тыщёнку…

душу грешную, душонку!

горемычную с душком…

На рубашку-распашонку

да какую-то подтяжку

променял всё…

Как мне тяжко,

будто выжали меня,

как лимон…»

«Пойду бумажку

поищу, авось найду.

Сердце чувствует беду…

Что ж, пора… — решил Ивашка, —

и меня призвать к суду…»

«…деньги здесь… на мне рубашка…

Что ещё?.. Ага, подтяжка…

(Вокруг шеи обвязал)

будет галстук… Где ж бумажка?

Куда дел? Едрёна вошь,

без пол-литра не найдёшь, —

призадумался бедняжка. —

В уголок забросил мож?»

Отыскал Иван листочек.

«Что за чушь? Слова меж строчек…

Без пол-литра не поймёшь —

непонятный, пьяный почерк.

Буквы, право, так мелки,

словно черные жучки,

так шныряют по листочку…

Поищу-ка я очки».

                          …взвизгнув,

прочь помчалась киска,

под ногой качнулась миска,

равновесье потеряв,

Ваня выронил записку,

Вскрикнул: «Мама!», да обмяк,

свой конец нашедши так,

зацепившися подтяжкой

за дверной, резной косяк.

А записка подле ног

опустилась…

«Прости, Бог,

что я жил не по-людски…

Больше видеть я не мог

эту грязь, разврат, обман…

Не судите… был не пьян…»

И подписано коряво:

«Огородников Иван»

Post Scriptum

Да простит читатель мой

поворот такой крутой,

начал я за здравье было,

завершил за упокой…

Милым дамам, господам

я совет хороший дам:

«Головы не потеряйте,

коль найдёте чемодан!..»

<1995>

Ироничные стихи

Предболезненное состояние

Температура: 36,60.

Пульс: 60.

Давленье: в норме!

Всё хорошо!

Но что-то есть…

Болезнь?

Да-да…

«Она уже пустила корни!»

Я эту мысль крамольную гоню,

и сам бегу…

           Куда?

Куда, чудак?

Крадётся боль к священному огню,

в пещере сердца затаился враг…

Мне видится больничная кровать,

где тело бьётся в страшной лихорадке…

Ох!

Надоело!

Хватит умирать!

Сейчас проснусь — и сделаю зарядку!

25—26 октября 1984

Зеркало

Зеркало себя не выражает.

Зеркало реальность отражает.

Да и то не всю… А, так сказать,

то, что попадётся на глаза…

Вот и я попался.

— Здрасьте!

Вы меня немного приукрасьте —

я такой какой-то весь…

А мне зеркало:

— Да, есть!

Есть немножечко… иль нет…

А хотите дам совет?

Вы в одежды не рядитесь —

не поможет… Не сердитесь,

(ни с презреньем, ни любя)

вы мне в душу не глядитесь —

и забудете себя!

6 июня-8 ноября 1985

Изба

У избы избыточный вес,

выпирают толстые брёвна…

Строю я кирпичный навес

и кладу кирпичики ровно…

Избалована мной изба —

я её обставить бессилен.

Подкачу машину из ба…

окачу из бака бензином!

Пусть горит — а мне наплевать,

у речушки быстрой за лесом

буду себе жить-поживать

под неприхотливым навесом…

Не бывает в жизни чудес,

не бывает лёгких побед…

От врагов не схоронит навес,

как в избе не укрыться от бед…

Знать, не сбыться глупой мечте…

Знать, цена помышлениям — грош!

От себя никуда не уйдёшь,

от тебя не укрыться нигде…

Пусть планида скупа до чудес,

пусть в кармане нет ни гроша…

Но я строю это чёртов навес,

и пожаром бредит душа…

15 января 1987

Девичьи слёзки

День, целый день в ожиданье прошёл.

Впустую? Нет, нет… протестую!

Познала я истину и не простую:

«Я — дура, и мне хорошо».

Год, целый год в ожиданье прошёл.

Я осознала потерю не сразу,

я затвердила случайную фразу:

«Я — дура, и мне хорошо»…

Век, целый век в ожиданье прошёл.

Друг мой вернулся, нарёк королевой…

А я улыбаюсь направо, налево:

«Я — дура! И мне… хорошо?»

24 марта 1988

Песенка о Лете

(Светкина песня)

Мне беспечная зима —

будто вечная тюрьма.

Я дрожу от холода,

я схожу с ума…

Говорит мне Света:

— Скоро будет лето,

погоди немножко,

мой дурачок Серёжка!

Мне и жизнь недорога,

печь не греет ни фига…

А на чистый, снег искристый