вечный день
есть вечный день — безвыходно упрям
в таком застрянешь — сам себе обуза
назло всем отрывным календарям
короче катета его гипотенуза
он так бессмысленен, так беспробудно сер
так шиворот-навыворот контужен
что даже сотня тысяч атмосфер
тебя не в силах вытянуть наружу
и этот день не помнишь, не живёшь
а моросишь — уныло косолапишь
и косолапит моросящий дождь
среди домов и жертвенников-капищ
и капает на капища душа
раскисшая на теле плащаница
и плачет бог, от мороси дрожа
и вечный день всё длится, длится, длится
в моём квартале
в моём квартале город одинок
гудят пустые раковины улиц
и серые извилины дорог
не помнят, для чего они проснулись
простыло небо, пьёт бальзам и чай
и время на парковку ставит осень
ни в чьих услугах не нуждается печаль
а радость одолжения не просит
в моём квартале эхо гулких фраз
стекает по стене чужого грима
и миллионы равнодушных глаз
невыносимо близко смотрят мимо
вода
не ждал, не просил, никого не винил
а пил эту воду, чистейший источник
вода была музыка — вечный винил
вращала, кружила, сжимала в комочек
планету, вселенную, улицу, дом
и даже того, кто всё это устроил
несла, поднимала, бросала на дно
и плыли в ковчеге те странные трое
небесный орёл, гривоогненный лев
и вол, что печальных очей преисполнен
земли не осталось нигде на земле
а только вода, отражения молний
и лишь понимание — будет всегда
таинственный голос диезно-бемольный
звучать будет музыка, будет вода
и волны
и волны
и волны
голоса
они пришли — торжественны и строги
когда упала первая звезда
не берегли свои босые ноги
и не боялись страшного суда
пришли не первые, и даже не вторые
забытые навеки голоса
и закричали там, где на обрыве
дороги, уходящей в небеса
печально плечи обернула схимой
проросшая из бреда лебеда
и прочь от лёгкости тоски невыносимой
бежала жизнь и талая вода
двадцатый
в дырявых штиблетах, махая авоськой
он вышел во двор и пропал
ушанку забыв, на разбитой повозке
уехал по рельсам без шпал
затих бунтарём из больничной палаты
замёрз алкашом в полынье
в рулетку сыграл, ожидая расплаты
мотором заглох в колее
уснул, обездвижен, контужен гранатой
но выжил — не волк — человек
родной мой, любимый, проклятый, двадцатый
навеки исчезнувший век
забылось время у реки миров
забылось время у реки миров
на берегах изрезанных бурьяном
упало небо розою ветров
и закачалось маятником пьяным
и задремав у древних валунов
где прежних дней давно истёрлось имя
седая память ворох детских снов
перебирала пальцами сухими
князь безумных птиц
А. Кр.
и будет ночь от счастья тихо плакать
над колыбелью мира наклонясь
и крадучись на мягких чёрных лапах
покорно ждать, когда проснётся князь
безумных птиц, чтобы на почве зыбкой
небесных троп нарисовав штрихи
для верных слуг со странною улыбкой
в кормушки звёзд разбрасывать стихи
коровьев
а у кого-то на дворе
опять весна и полнолунье
искрят чернила на пере
и рядом верная колдунья
а у других — очередной
экстрим с походом на голгофу
и плащик бел /кровав подбой/
и шоу — радость лимитрофу
а ты идёшь — и мрачен свет
в последнем грустном каламбуре
не брит, не мыт и не отпет
пустые строки в партитуре
и поступь гаера легка
для невнимательного глаза
ногами двигать облака
непросто, если путь заказан
но ты идёшь, хромой пегас
туда, где рыцаря доспехи
где правды голос не угас
не растворился в горьком смехе
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.