Бесплатный фрагмент - Мечты сбываются

Мечты сбываются. Пролог

Советский военно-морской флот 50 лет назад, а точнее период 1974—1977 годы — служба на Краснознаменном Северном флоте.

С позиции прожитых лет воспоминания всё больше овладевают мной и они заставляют оценивать прожитую жизнь честно и бескомпромиссно: что было хорошего, а что было не то, и не так. И под настроение, иной раз от этих воспоминаний, приходит уныние, а в другой раз оптимизм, что всё было не так уж плохо. И к тому, что не плохо, я отношу службу на флоте. Это были самые светлые и интересные годы моей жизни. Конечно, это были годы молодости, бесшабашности и предвкушения счастья на горизонте жизни, но и не только…. Но обо всем по порядку.

С детства, с детсадовского возраста, я мечтал стать моряком. Космонавтов ещё не было, а «десантура» ещё не была окутана такой героической славой как сейчас. И романтический выбор был не такой уж большой: либо летчик, либо моряк. Поэтому на вопрос: «Кем мечтаешь стать»? Я отвечал не раздумывая: «Моряком»!

Но мечты о «нахимовском» или о высшем военном как — то растворились в круговерти жизни.

Жить мне посчастливилось в небольшом уездном городе Бобров, который, как и множество подобных городков в Советском Союзе жил своим давно сложившемся патриархальным укладом. За городом колосились колхозные поля, расцветал подсолнечник, вспахивалась зябь. А в городе работали предприятия под крылом лесхоза. В керосиновых лавках разливался керосин, а в магазинах выстраивались очереди за хлебом, за сахаром и прочими товарами первой необходимости. Разночинный народ по субботам посещал баню, а потом мужики с «легким паром» заполняли пивные заведения и рюмочные. В общем, жизнь текла тихо и размеренно, как и положено в провинциальном городке районного масштаба.

Размеренно, но только не среди молодежи. Тут жизнь кипела как на вулкане. Город был поделен на зоны влияния, которые контролировала своя группировка: «Азовка», «Чукановка», «Подцерковь», «Город», «Подстанция», в которых были свои авторитеты из уголовного элемента и из без башенных драчунов. Отношения и привилегированное первенство за влияние в городе выяснялись в постоянных стычках и нередко в полномасштабных кулачных боях район на район. Всё это держалось на авторитете лидеров хулиганского движения, которые утверждали дух превосходства одних над другими с переменным успехом. В таких условиях быть нейтральным было непросто, да и почти невозможно — можно было попасть между теми и этими. Это было на одной стороне баррикад. А на другой невозможно не упомянуть имя борца с криминалом и нарушителями законности Александра Михайловича Ермолова — участкового уполномоченного — старшего лейтенанта. Человека двухметрового роста, худощавого телосложения с невозмутимым мужественным лицом и статной фигурой. Он напоминал дядю Степу из одноименного произведения Михалкова. Одним своим видом он внушал невольное уважение не только среди законопослушных граждан, но и среди «вредного элемента». Он по праву был олицетворением торжества законности и порядка. Рядовые граждане обращались к нему по всем малым и не малым проблемам, возникающим в быту. Авторитет его был непререкаем и уж, наверное, прозвище «Колчак» дяде Саше было дано неспроста. Ездил он по городу на милицейском сине-желтой окраски «Урале» с коляской. И где — бы он не появлялся, раздавался тихий ропот: «Колчак, Колчак, Колчак». Казалось, ничто не могло укрыться от его проницательного взгляда. В Боброве было бы намного больше криминала, если бы не вмешательство этого мужественного борца за правопорядок. Многие события, ведущие к нарушению социалистической законности, он просто предупреждал и пресекал, занимаясь профилактикой преступлений и правонарушений. Это он сказал моему отцу: «Держи парня, а то упустишь». И родитель мой, человек простой рабочий, глубоко уважая и доверяя участковому, принял это как руководство к действию. Применяя крайне не педагогические приемы, он принуждал меня задумываться о жизни. Методы были далеко не от Макаренко, но действенные. Вероятнее всего такое оперативное вмешательство и помогло мне избежать судимости, которой щеголяли некоторые мои приятели. Честно сказать я был на пороге. А когда до меня стало доходить содеянное, я в ужасе понял, чем это может закончиться. В страхе, я на такие рейды перестал ходить и просто стал прятаться от своих друзей-приятелей. Как вовремя уберег меня Господь!

А жизнь в Боброве шла своим чередом. Описывая жизнь в родном городе, я упоминаю лишь общую атмосферу моего детства и юности. Но всё было не так уж плохо. Была и счастливая настоящая жизнь на живописнейшей и чудеснейшей реке Битюг — жемчужине Черноземья! Там было всё: и рыбалка, и игра в «догонцы» между первым и третьим быками на первом мосту, и жизнь в палатках, и вино, и раки…. Любая излучина, особенно в лесу, протекающей речки — это нерукотворный отдельный удивительный песочный пляж. Каждый пляж имел своё романтическое название: «Золотой песочек», «Первое дворянское», «Второе дворянское», «Третье дворянское», «Пиратская», «Батчиково» и другие по всей речке. Рядом с пляжами разбивались палатки и строились шалаши, где жило — не тужило и радовалось жизни молодое племя и над которыми нередко вывешивались девизы типа: «Кто на юг, а мы на Битюг»! Кстати сказать — это была нейтральная зона, река была общей для всех. Там соблюдался паритет между группировками.

Ну и уж в такой бесшабашной жизни сами понимаете без приключений не обходилось. Один раз, после танцев, мы с пацанами договорились пойти купаться на первый мост нагишом. Деревянный мост, на который были нацелены наши устремления, находился на дороге после крутого склона окраины города. Он был высотой около четырех метров плюс перила более метра. Ночь. С улицы Турбина фонарь освещает сам мост и край правого берега, а между вторым и третьим быком темно, лишь видны их очертания и черная вода где-то внизу. Особая прелесть была в ощущении падения в бездонную пропасть, так как расстояние до темной поверхности воды определить невозможно. Так вот летишь с замиранием сердца в ожидании падения и погружения в прохладную воду, которая внезапно окутывает тебя и неописуемый восторг вырывается из души, когда выныриваешь на поверхность. Увлекшись игрою в «догонцы», мы вдруг услышали чей-то смех и увидели четырех девушек, наблюдающих за нашей игрой. В свете фонаря они хорошо были видны на мосту совсем близко от нас. Нас тоже можно было хорошо разглядеть, особенно тех, кто залез на быки, так как на высоте лучи фонаря хорошо освещали их верхи на треть.

Мы попрыгали в воду. Наши зрительницы от этого пришли в полный восторг и расхохотались заразительным смехом, при этом что-то комментируя между собой в перерывах судорожного хохота. Они поняли, что наша одежда на берегу и если мы побежим к ней, то тогда уже цветная кинокомедия в свете фонаря развеселит их ещё больше. Мы тоже понимали всю комичность нашего положения, и выходить не собирались. Поиздевавшись над нами около получаса, они сжалились над нами и со словами: «Ладно, вылезайте, мы уходим» неспешной походкой покинули мост.

Окончив восемь классов Бобровской средней школы, ужас как не захотелось учиться в ней дальше. Захотелось самостоятельности и независимости. Поэтому путь мой определился к освоению специальности на базе среднетехнического образования. Итак, по воле судьбы я стал студентом Нововоронежского энергетического техникума.

За время учебы тоже происходило много интересного: занятия в секции бокса, практика на Нововоронежской атомной станции и прочее. И вот выпуск. Диплом техника-теплотехника по монтажу паровых турбин и вспомогательного теплоэнергетического оборудования получен, а… на носу армия.

Глава 1. Призывник

Я молодой восемнадцати летний парень с надеждой и оптимизмом смотрящий в будущее. За спиной Нововоронежский энергетический техникум, в кармане диплом техника теплотехника и бурная юность, включавшая все прелести жизни уездного города Бобров, Воронежской губернии. А впереди служба в вооруженных силах Советского Союза, а короче в армии. Стою и верчу в руках небольшой листок бумаги с тревожным названием ПОВЕСТКА: «Согласно закону о всеобщей воинской обязанности…. И далее по тексту… надлежит мне явиться пятого мая тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в Новоусманский районный военный комиссариат. Всё понятно — призываюсь на военную службу.

Прощай безмятежное детство и бесшабашная юность. Новостью это для меня не было. Не зря же были пройдены медкомиссии, на которых военной тайны по этому поводу никто не делал. Ну, наверное, это и к лучшему. Душа требовала перемен. И трудно было сказать отчего: от юношеского авантюризма или от стремления к романтике. По окончании техникума, впереди открывалась перспектива долгой трудовой жизни до пенсии, и это не вселяло оптимизма. Душа из молодого здорового тела рвалась на простор и требовала немедленной реализации полета мысли. В общем, всё складывалось неплохо, даже думать ни о чём не надо. Повинность… и всё тут. Да и, честно сказать, поднадоела провинциальная жизнь со всеми её прелестями. Поэтому повестка меня особенно не удивила. В наше время понятия «откосить» не было, вернее, было слово комиссоваться, но это происходило в единичных случаях. Среди пацанов считалось унизительным, если ты не мужик и, — не служил в армии. Так и разделялось почтенное молодежное общество: большая часть призывались на срочную службу. Кому особенно везло, попадали в ВДВ или морскую пехоту. Другим удавалось поступить в институт или техникум. Совсем малая часть — в колонию или тюрьму. И уж ничтожная часть по здоровью или по блату были комиссованы.

Ну вот, а теперь я призываюсь на службу в ряды Советской армии. Надежда была на перемену жизни к лучшему.

Как положено, были проводы родни: «Служи сын честно. Не позорь отца и мать, да и брату будь примером».

В Новую Усмань прибыл точно в срок. Не так уж долго нас задержали там и, вот мы в Воронеже на пересыльном пункте. В руках у каждого: у кого сумка, у кого чемодан, а у кого рюкзак за спиной.

Медкомиссия:

— Где хотел бы служить? — вопрос председателя мед. комиссии.

— Конечно в ВДВ, что за вопрос?

— Хорошо, запомни номер команды и будь готов. Покупатель вызовет твою команду.

Отлично, всё складывается как надо. Можно и расслабиться. Сухой паек выдан. Ждем. Народ прибывает, кто уже лысый, а кто ещё «хипует». Бренчит гитара, и под шумок гуляет бутылка «Портвейна». На душе умиротворение. Вызывают команду. Опять мед. комиссия. Главврач: «Вы хотели служить в ВДВ, а что же это, братец, у вас давление скачет. Утром было нормальное, а сейчас повышенное? Ну, ждите. Номер команды у вас уже есть».

Сидим группой со своей командой и, вдруг: «Покупатели, покупатели…» — понеслось по рядам. А по громкоговорителям приказ: «Строиться по командам»!

Встаем, в строй как попало, но по своим, объединяющим нас командам. Группа офицеров разных родов войск появилась на плацу, и идет вдоль выстроившихся призывников. В нашей команде нетерпение и разные предположения кто наш покупатель: ВДВ, морпехи, авиация, танковые войска….? А вот и разгадка…, к нам подходит наш покупатель — морской офицер в форме капитан-лейтенанта и четверо матросов с ним. Ах, вот она военная тайна, когда ВДВ превращается в военно-морской флот. Косить никто не собирался, но и три года это слишком. Плакать не будешь, но ком в горле застрял. Захотелось вдруг домой, в Бобров к маме. А в голове как навязчивый мотив: «Не плачьте, в горле сдержите стоны»!

И, вдруг вспомнилось…. С детства, с детсадовского возраста, я мечтал стать моряком.

В школьные годы я зачитывался повестями и романами, в которых описывались приключения и героические подвиги матросов. Дальние страны…. Но мечта далёкого детства потихоньку угасла в суете мирской жизни, хотя, может быть и не совсем.

От пересыльного пункта в Воронеже до вокзала — рукой подать. Строем, а точнее неровной колонной, мы двинулись по привокзальным улицам. И вот мы уже на перроне, перед нами пассажирский поезд, который увезет нас в неизвестность. За забором родственники: мамы, папы и невесты ребят из Воронежа. Выкрикивают что-то, но разобрать в этом гвалте почти ничего не возможно. Звуки гитары и гармошки перебивают друг друга. Девушки подбегают к парням, целуются. Мамы поодаль вытирают слёзы. Кто — то из провожающих друзей протягивает стакан водки. И, вдруг команда: «По вагонам»! Толпа ринулась занимать свои вагоны, названные нам нашими покупателями. Здесь главное было застукать своё место и не боковое в проходе. Быстро расположились. И поезд потихоньку начал отходить от перрона и увозить нас в неведомую даль. Поехали.

Всю дорогу пацаны сходили с ума и бесились, кто во что горазд, разгоряченные спиртным, которое лилось рекой. Разрывали друг на друге одежду, пели под гитару и плясали под гармошку, а проводники не успевали снабжать веселящуюся толпу водкой. Офицеры и морпехи едва успевали гасить то там, то тут возникающие конфликты. На остановках морпехи выстраивались вдоль вагонов с автоматами, но всё равно некоторые лихие парни успевали забежать в привокзальный ресторан и «затариться» там по полной…, — денег никто не жалел. Все понимали — впереди служба: два, а то и три года. Ты призывник, но ещё не воин, присягу не принимал, ну так и гуляй пока «рванина», — от рубля и выше.

Между тем наш эшелон уверенно шёл точно на север нашей необъятной страны.

И вот уже Кандалакша. Вдруг в вагоне наступила внезапная тишина, все прилипли к окнам, а за окном — Зима?! Да, уж, огромная наша Родина. В Воронеже сирень цветет, а тут снежная равнина. Вот тебе бабушка и Юрьев день?! Особо приуныли те, на ком от одежды остались одни лохмотья. А что делать? Обратной дороги нет.

Следующая станция Североморск — конечная. Приехали: «Выходи из вагонов». И попрыгали ребята — прямо по пояс в снег. Бр-р-р… — холодно и сыро, но благо солнце на небе немного пригревает. Выстроились в общую колонну, придерживаясь своих в команде. Направо! Шагом марш! Пошли. Задышала и двинулась огромная масса людей — змея из разношерстной молодой братии. Оценить масштаб происходящего можно было из задних рядов многотысячной колонны, которая растянулась не менее чем на пол — километра, спускаясь под гору вниз. Зрелище не для слабонервных — толпа изодранных «пленных», под дулами автоматов морских пехотинцев, шествует по заснеженной улице Североморска. А на заборах казарм войсковых частей, по обе стороны улицы, группы любопытствующих солдат и возгласы: «Быстрей ребята. Мы давно вас ждем».

— А вот вам…, с характерным жестом, отвечают мои призывники. Хрен вам, мы на корабли, в авиацию, морскую пехоту, а не к вам в стройбат.

— Ну, посмотрим, салаги, попадете ко мне, я припомню.

Глава 2. Здравствуй море!

Эта «анаконда», на которую была похожа наша колона издалека, понемногу худела и уменьшалась в размере. Сухопутные команды по пути отклонялись, а их офицеры в командах уводили ребят в свои, по предписаниям, войсковые части.

Выкрики, смех и веселье в колонне.

Вдруг по рядам раздался приглушенный ропот: «Море, море, море»! Да, море! Между серыми, едва покрытыми снегом и искрящимися на солнце сопками, открылась нашему взору огромная лагуна Кольского залива с ослепительной тёмно — синей водой, в лучах незаходящего солнца. А ещё, на этой мерцающей морской глади, мы увидели пришвартованные к пирсам и стоящие посередине гавани корабли — настоящие боевые корабли. Вот это «видуха»!

Колонна встала. Все смотрели на залив и не могли проронить ни слова. Море! Корабли! Каждый эту встречу с морем в душе переживал по — своему. И это переживание от каждого из нас сливалось в единое общее тревожное и торжественное чувство. Ведь многие, если не все и я, в том числе, море увидели первый раз в жизни. Море, так вот ты какое! Это было яркое и неизгладимое впечатление первой целомудренной встречи с морем. И опять на меня нахлынули детские воспоминания о мечте стать моряком. Всё это было в моём воображении чисто и романтично. Неужели детская мечта сбывается?! Я стоял, и верил и, не верил своим глазам. Как, по чьей воле, происходят такие чудеса?

Но вот какое оно море на самом деле, нам ещё предстояло узнать. А пока эта красивая и внушающая уважение гавань — главная база Северного флота и манила к себе и настораживала. Главная база Северного флота — звучит мощно!

Ну, здравствуй море! Северный флот! Теперь ни мы от тебя, ни ты от нас никуда не денемся. Позади «гражданка», впереди служба и не простая, а морская — на боевом корабле. Получив мощный заряд, переполнявших нас эмоций от первой встречи с морем, мы опять подравнялись и продолжили наш путь навстречу неизведанному и волнующему ближайшему будущему.

Нас оставалось человек двести, которые перешагнули ворота «учебки» — учебно-войсковой части Северного флота. Построение на плацу, перекличка и, — в баню. А перед душем приведение в порядок головы к моднейшей, для новобранцев, прическе «под ноль». Теперь все лысые и в наряде Адама — «в чем мама родила» и нас ненавязчиво направили в общую душевую. В душе шум, гвалт, смех от необычного зрелища, все как один вдруг стали похожи друг на друга, как братья — близнецы. Толкотня, брызги, кто — то шлепнулся в потоки воды под ногами, смех и общий гул на фоне голых тел. Хохма! Но резкие, отрывистые команды не дали в полной мере развеселиться удалому братству: — «На выход»!

И пошли, выстроившись в колонну по — одному, не выходя из здания в предбанник и через него прямо к интендантскому подразделению получать форму одежды, а точнее вещевой аттестат. На этот раз всё было без обмана: и тельняшки, и бескозырки, и бушлаты и всё остальное в точности соответствовало экипировке матроса. Да, теперь мы матросы.

Итак, вещевой аттестат получен и сложен в вещевые мешки. Аж, шесть форм одежды, на все случаи службы матроса Северного флота! Надеты фланелевые рубахи, брюки клёш, заправленные в кирзовые сапоги, шинель и бескозырка на голове — форма номер пять, а среди матросов, получившая название — «форма гвоздь». Но полюбоваться друг на друга в новой ипостаси нам дали недолго. Построение. Командиры в составе офицеров: одного капитан-лейтенанта, двух старших лейтенантов, и четырех старшин выделили наше, теперь уже войсковое подразделение, примерно из восьмидесяти человек. Команда — направо и шагом марш! И вот мы снова шагаем по Североморску. Теперь мы не бесформенная масса «оборванцев», а матросы Северного флота, старающиеся сохранять строй и идущие в ногу. И от этого гордость светилась в наших глазах.

С высоты сопки прямо перед нами открылась панорама Кольского залива — огромной бухты с пришвартованными к пирсам большими противолодочными кораблями, эсминцами пятьдесят седьмого проекта с вертолетными площадками на юте и огромный крейсер «Мурманск» стоящий на рейде. А на другой стороне бухты подводные лодки, принимающие боезапас с нависшими над ними подъёмными кранами. Вот два БДК — большие десантные корабли, напоминающие гигантские галоши или огромные ботинки клоунов в цирке, стоящие носом к берегу.

И над всей этой морской идиллией светило солнце, бликами отражаясь от морской поверхности залива.

Шагаем к штабу флота, а от него — налево и, — прямёхонько. направляемся к пришвартованным к стенке и борт к борту трём одного типа, двухтрубным кораблям.

Через ворота КПП прошли прямо на стенку — небольшую площадь, — плац, между КПП и пришвартованными к ней кораблями. На одном из них, непосредственно пришвартованному к стенке, не было никакого вооружения, только одни надстройки. А вот на двух других, было много чего: и башенные орудия на баке и на юте, два торпедных аппарата, зенитные автоматы, и что-то ещё другое. Интуиция мне подсказывала, что вот на них- то нам и придется служить. Те, на которых было вооружение, с виду были довольно грозными и боевыми.

Построение на стенке и объявления. После столь долгого неведения, завеса тайны стала раскрываться. Примерно четвертая часть из нас будет служить на эскадренном миноносце (эсминце) «Окрыленный», другая такая же часть на эскадренном миноносце «Отменный», а остальные на БДК, но после того, как нами будет пройден курс молодого матроса на опытном судне ОС-19 в течение сорока пяти суток.

— А вот эти старшины — офицер указал на стоящих перед нами: одного главного корабельного и пятерых первостатейных старшин, — будут на это время, вашими папами и мамами. Строй одобрительно загудел.

— Ясно?!

— Да, ясно…

— Не понял!

— Повторяю, ясно?

— Так точно.

— Занимайтесь, — обратился он к главному старшине.

Нас распределили на три команды в три кубрика1 на ОС-19. Кубрик2 представлял жалкое зрелище. Борта и подволок3 цвета слоновой кости давно выцветшей краски. Палуба металлическая с пятнами не до конца истертого линолеума. Пиллерсы4, переборки5 и другие металлические части этого металлического корабельного дома, уюта не добавляли. ОС-19 проекта «Тридцадка — Бис» было теперь судном, старым и повидавшим виды некогда боевым кораблем, таким как те, которые были пришвартованы по правому борту. Шутка ли сказать, что он был когда-то боевым кораблем, а не как теперь старик — эсминец, спроектированный в сороковых годах и построенный в пятидесятых. Удивление было только по поводу того, как он дожил до нашего времени?

Глава 3. ОС-19 и Ванька-встанька

Поужинали сухим пайком, разобрали рундуки и коечки. Коечки в два яруса: металлические подвесные. Подозрительными своими неровными, бугристыми поверхностями мне показались матрас и подушка. Зародились смутные сомнения…, — да, точно, — это пробка. Самая настоящая мелко нарезанная пробка. Вот это да! И как же теперь спать на них? Чувство такое, что мы находимся не в двадцатом веке, на некогда боевом корабле, а на паруснике времен Колумба. Вот это фокус! А старшины, ни слова не говоря, улыбались, наблюдая за нами. Однако вслух никто из нас не выразил недоумения, опасаясь насмешек. «Ну что — ж», — подумал я, — будем привыкать к спартанскому образу жизни. Так, даже интереснее».

Колокола громкого боя прозвонили отбой. Команда — спать. В кубрике от такого количества тел жарко, поэтому открыт огромный люк прямо над нами. Спина, руки и ноги привыкли к матрасу и подушке и особых неудобств я не испытывал. Но солнце…. Солнце светило постоянно. Казалось оно стоит на месте и не «думает» идти на закат. Несмотря на все перипетии прошедшего дня, никто не спал. Сна просто не было и не могло быть, так как это был день, а не ночь. И могла ли вся наша братия лежать без сна, молча и неподвижно? Кто — то спел соленую частушку на тему непроглядной ночи, что вызвало всеобщий смех. Потом начались рассказы, анекдоты и воцарилось общее веселье. Десятки глоток ржали от души, поддерживаемые друг другом. Так молодые здоровые парни сбрасывали напряжение свалившегося на них испытания и внезапного облегчения, от появившейся, наконец, определенности. И в этой, пока ещё неорганизованной массе, появилось ещё не вполне окрепшее единение, несмотря на то, что ещё никто из нас не был знаком между собой. И это уже не уличная «компашка», а теперь это настоящее матросское товарищество, где все мы были одинаковые и по возрасту и по призыву.

И, вдруг, в кубрике зажегся свет, несмотря на то, что и так было светло. Резкая и громкая команда: «Подъём»!

У дверей кубрика мы увидели троих старшин. Кубрик ожил. Со второго яруса, на плечи внизу находящихся товарищей, стали сваливаться молодые здоровые парни. Ругань, шутки, подколки. Наконец все оказались на палубе. Двое старшин остались на месте, а третий встал посередине кубрика.

Первые старшины на ОС-19. Фото на стенке. Посередине «сынок».

— Дорогие друзья, — начал он, — объясняю особо не понятливым. Вы, ребятки, теперь не на «гражданке», а вы теперь военные, хуже того, — вы теперь матросы Краснознаменного Северного флота. Запоминайте: военные должны подчиняться дисциплине, а это главная статья устава вооруженных сил и, в частности, корабельного устава. Какая была команда? — риторически спросил он, — правильно, — отбой. А после этой команды все свободные от вахты должны спать. Итак, военморы, будем служить по уставу. Всем понятно? Отбой! Росточка он был небольшого, а голосок как у ведущего «Пионерской зорьки». В общем, он был похож на шестиклассника — «соплёй перешибёшь», но задиристый как бойцовский петушок. По всему было видно, что он очень любил командовать и получал от этого большое удовольствие, расставляя точки над i. Остальные двое были спокойны как слоны, позволяя моське куражиться. Они так и звали его меж собой — сынок.

Кубрик зашевелился и все стали укладываться на свои койки. Воцарилась полная тишина. Старшины выключили свет и стали подниматься по трапу. Как только за ними закрылась дверь, из дальнего угла раздалась реплика: «По уставу я рожала, — по уставу я дала». Весь кубрик залился хохотом. Из-за хохота не было слышно шагов старшин, но внезапно зажженный свет никаких сомнений не оставил в появлении наших непосредственных начальников.

— Ну что же, друзья, наступил тот долгожданный момент начала исполнения устава, — раздался голос старшины, проводившего накануне воспитательную работу, -предупреждаю, — продолжил он, — что устав предусматривает меры воздействия дисциплинарного характера и за неподчинение командиру или старшему по званию — вплоть до трибунала. Повторять не буду. А теперь, доведу до вас, что такое команда подъем. По команде подъем каждый из вас в течение сорока пяти секунд должен мгновенно проснуться и одеться в робу и сапоги, а по команде отбой — всё в обратном порядке и ни единого лишнего звука. Ну, что — ж начнём?! Подъём!

В кубрике началась неимоверная возня и сопение. И вот, наконец, вдоль коек и рундуков1 стояли запыхавшиеся парни, устремив тридцать пар глаз на старшину.

— Две минуты, — объявил он, — норматив не выполнен даже по щадящему понятию. Настоящий норматив предусматривает одевание по всей форме и построение на верхней палубе, но это на ОС-19, а на боевом корабле ещё и доклад о боевой готовности с боевого поста. Но вам, убогим, это ещё рано. Отбой!

На этот раз, как мне показалось, мы справились более успешно. Но «зверь» был уже разбужен. Подъём, — отбой. Подъем, — отбой…. Я, да и, наверное, все мы, никогда не подумали бы, что более ненавистных команд не может быть на свете. Отбой, — и ты лежишь полностью готовый ко сну, но понимаешь, что спать ещё, неизвестно сколько времени не придётся. Однако всё время держать себя в готовности к подъёму невозможно и тело невольно расслабляется. Тянутся секунды, минуты, и ты уже начинаешь уходить в сладостную истому. Старшина выдерживает паузу по системе Станиславского. Появляются первые признаки сна, и сон уже обволакивает тебя. Как вдруг, — подъём! Не сразу до сознания доходит реальность происходящего. В голове происходит столкновение двух мощных противоречий: желания спать и необходимость бодрствования. И, все — таки, побеждает второе. И, это второе, заставляет тебя стартовать, как стартует спринтер на соревнованиях олимпийских игр.

Сон улетучивается мгновенно. В висках стучит — только бы успеть уложиться в норматив. Но надежда иссякает как набежавшая на песок волна, когда голос старшины издевательски вещает, что в норматив мы не уложились на целых тридцать секунд. И вот тут злость и ненависть начинает закипать во всём твоём существе. Пронзает мысль: «А можно ли вообще когда — ни будь уложиться, в этот чертов норматив»? Старшина командует…, а сам взял — бы да и показал на личном примере, как это делается за сорок пять секунд». И опять, — отбой. После двух — трех подъёмов и отбоев желание одно, — только бы это прекратилось раз и навсегда. Но тренировка повторилась ещё четыре раза и мне, да и всем нам захотелось, очень, очень сильно захотелось, чтобы ни команды отбой, ни команды подъем больше не слышать во — веки веков! И всё! Поэтому никто не захотел очередного раза. В кубрике наступила тишина. И старшины сжалились над нами.

Далеко не всё из начавшейся службы нам приходилось по вкусу. Но старшины доходчиво и ненавязчиво нам объяснили, что не к теще мы на блины приехали на край света, в конце — концов, а Родине служить. И это не пустой звук, а служба. Хочешь, — не хочешь, а надо! И никуда от этого уже не денешься. До нас был доведён ещё один постулат: «Не можешь — научим, не хочешь — заставим»! А один из нашей братии выразился так: «Если насилие неизбежно, то лучше расслабиться и получить удовольствие». Через три недели мы укладывались не только в этот норматив, но и в другие и чувства злости и ненависти уже не возникало, а возникало только тихое недовольство, когда по вине одного или двух из нашей команды товарищей, нам опять устраивали эту тренировку.

Теперь мне ясно со всей очевидностью, что таким образом старшины не только готовили молодых матросов к службе на боевых кораблях, но и воспитывали в нас дух сплоченности и братства.

Чуть позже мы узнали, что это упражнение на «курсе молодого матроса» называется «Ванька — встанька».

Глава 4. Чистота и порядок — залог живучести. Или взять Машку за ляжку

Ванька — встанька, это небольшой эпизод в курсе молодого матроса. Утро, понятно, начиналось с подъема и зарядки, которая проходила на стенке и своим видом могла рассмешить любого гражданского обывателя. Большой строй молодых мужчин в одних синих, семейных сатиновых трусах и сапогах совершали пробежку на стенке по периметру плаца, выбивая ритм: раз — два, раз — два, раз — два — три… подошвами сапог. Погода позволяла. Было совсем тепло и серые сопки стали покрываться плешинами зелени. Затем утренний моцион в общем умывальнике, завтрак и построение на юте1. Объявления старшин по расписанию на день, а потом распределение по объектам приборки. Моим шефом и непосредственным начальником был старшина первой статьи Круглов. Каждому достался свой объект приборки. Мне — шкафут левый борт. Когда старшина привел и показал его мне, а потом сказал, что этот участок верхней палубы после приборки должен сиять как «у кота яйца» я остолбенел. Длина этого участка палубы, со следами налёта ржавчины и соли от брызг забортной воды, от ГКП (главный командный пункт) до юта составляла не менее пятидесяти метров, а ширина не менее трех.

Как драят палубу на парусных судах, я видел по телевизору в приключенческих фильмах, и от этого веяло романтикой дальних странствий. Но одно дело видеть или слышать, а другое драить самому. А пока я раздумывал, за что мне такое счастье и с какой стороны к нему подступиться — старшина уже нёс швабру — произведение боцманского искусства. Это было нелепое и неразумное, с точки зрения практического применения, если можно так выразиться, устройство. Деревянная ручка — древко, было чуть более полутора метров в длину, а на его конце связка «метёлка» из тонких веревочек, расплетенных, по всей видимости, из пенькового каната и надежно закрепленных на конце этой ручки. Но поражало даже не это, а то, что эта «метёлка» была в два раза длиннее древка. И этим, с позволения сказать устройством, надо было управлять, а точнее сказать — с ним надо было управляться. Мои размышления прервал старшина, который со стороны юта тащил пожарный шланг. Не раздумывая, он открыл ствол и стал окатывать палубу забортной водой.

— Что стоим, матрос? — услышал я окрик старшины — до конца приборки осталось полчаса. Без завтрака решил остаться, почему не работаешь? Я схватился за швабру и…, но не тут — то было. Потянув её на себя, я стал толкать её вперед, да только не удержался на месте, а побежал вслед за древком потому, что сама швабра и не думала двинуться с места. Три или четыре попытки привели к одному и тому же результату. На себя — то я мог её тащить, а вот от себя — ну никак. Она, распластанная на палубе, никак не хотела приходить в движение. Отчаяние, растерянность и обида до слёз овладели мною. Богатырской силой я не отличался, но и слабаком не был. А тут какая — то швабра, — инструмент уборщиц, сопротивляется и не поддается мне. С безнадежностью я посмотрел на старшину. А он, улыбаясь во весь свой рот, говорит мне с усмешкой: «Вижу, парень, у тебя не получается. А поговорку знаешь: во всем нужна сноровка…. Ну, смотри как надо». И он, взяв мою швабру в руки, играючи стал разгонять воду по палубе. Швабра с такой легкостью стала скользить по шкафуту из стороны в сторону и взад — вперед, описывая зигзаги в форме восьмерки так, что создавалось впечатление, будто она не скользит по палубе, а парит над ней как птица. Вот это было исполнение! Я восхищенно смотрел на старшину, а тот с лихой удалью надраивал палубу и швабра «пела» в его руках.

— Понял как надо матрос? А теперь давай ты.

Это было нелепое и неразумное, с точки зрения практического применения, если можно так выразиться, устройство. Деревянная ручка — древко, было чуть более полутора метров в длину, а на его конце связка «метёлка» из тонких веревочек, расплетенных, по всей видимости, из пенькового каната и надежно закрепленных на конце этой ручки.

Иллюзий не было. И, по всей вероятности, старшина был прав. Дурной силой ничего не добьешься. Но неуверенность перед этим неукротимым зверем снова вернулась ко мне. Я взял древко и стал изо всех сил повторять телодвижения моего наставника. Теперь уже я делал не три шага за шваброй, а один — два, но всё равно она упрямилась как необъезженная кобыла. И пока я пытался приручить это создание, показался старшина. Он, пока я мучился, успел куда — то отлучиться. Улыбаясь, он протянул швабру, но совсем другую с более короткой «бородой».

— Ну, пробуй, — предложил он мне. И, о — Боже! Совсем другое дело, — у меня стало получаться! Конечно, не так как у старшины, но теперь, это рукотворное создание понемногу стало слушаться меня.

— Ну, ладно, — произнёс старшина — сегодня и завтра помашешь этой, а после завтра той, — первой. Не всё же тебе в учениках ходить. Твой объект приборки никто за тебя прибирать не будет. Тренируйся.

Вторично испытать унижение я никак не мог. Через три дня упорных тренировок я всё же оседлал эту дикую тварь. А потом, я и вовсе обрел уверенность и недели через три уже мог посостязаться с самим старшиной. К концу курса молодого матроса первые мои уроки овладения шваброй я вспоминал с улыбкой. И, как — то раз, довольный своим обучением, с хитрой улыбкой, стоя на юте старшина скомандовал: «А ну, Василий, продрай палубу так, чтобы мои усы у тебя отражались под срезом2». Высшей похвалы до этого я ещё не слыхал.

Позже, служа на боевых кораблях я узнал, что швабру называют «Машкой». А швабрить или драить палубу — «Взять Машку за ляжку».

Ежедневная приборка утром перед завтраком и вечером, после вечернего чая, перед вечерней поверкой стали делом самим — собой разумеющимся, таким же, как бачкование, о котором также стоит упомянуть.

На корабле, как известно, официантов нет. Матрос сам себя обслуживает по всему перечню бытовых услуг. Правда вот только еду себе не готовит, так как на корабле есть особые люди, которые величаются коками. Старший кок со своими помощниками священнодействуют на камбузе и на этом их великая миссия кормления заканчивается. А вот доставка и всё остальное — будьте любезны сами.

И с этого момента начинается другое, не маловажное действо — бачкование. На современных кораблях никто из матросов не знает что это такое. Знаю что говорю, так как пришлось послужить на новейшем по тем временам, большом противолодочном корабле, где и камбуз и столовая личного состава находятся внутри обстройки, а от камбуза до столовой всего метров десять. А на эсминцах беготня с бачками по верхней палубе была обычным делом.

Бачковые назначались в порядке очереди по двое на бак. За бак3 помещалось восемь — десять человек, которые усаживались на баночки4 по обе стороны бака. И бак и баночки рубились5 (раскладывались и устанавливались). После приема пищи они срубались5 и вертикально крепились к переборке6 по штормовому, таким образом, освобождая место в кубрике. В распоряжении бачковых имелось два алюминиевых бачка, похожих на ведра, но более обтекаемого вида, вместимостью пять — семь литров и два чайника. Загодя, перед приемом пищи, бачковые из кубрика, бегом направлялись: один к хлеборезке, находящейся под ГКП, за хлебом, сахаром и маслом, а второй к камбузу, отдельной надстройкой перед первым торпедным аппаратом, за первым и вторым блюдами и выстраивались в очередь на верхней палубе. Получивший хлеб, масло и сахар, бежал за чайниками и заполнял их на камбузе либо чаем, либо компотом. После трапезы собирались миски, кружки, ложки и бегом на камбуз за горячей водой. Миски мылись «Машкой»8 в мыльном растворе и споласкивались в другом бачке с чистой горячей водой. Использованная вода сливалась в гальюн9, находящийся по левому борту ЗКП (запасного командного пункта). Быстро швабрилась палуба в кубрике на месте бака и бачковые были свободны, но не от вахты и приборки, а до обеда, а потом до ужина и вечернего чая. При этом главным условием было то, чтобы посуда была чистая и, ни в коем случае, не жирная. Проверялось просто. Если кто-нибудь за баком не мог удержать перевернутую миску за бока в пятерне, то мало того, что бачковой перемывал всю посуду, но и получал еще неделю дополнительного бачкования, а то и наряд вне очереди.

Может не таким интересным покажется подробное описание этого действа, но оно необходимо, чтобы понять суть и причину тех, событий, которые произошли со мной в дальнейшем и едва не закончились для меня трагически в службе, да и вообще в жизни. Но об этом — позже.

____________________________________________________________________________

1. Ют — верхняя палуба на корме корабля

2. Срез — металлическая стенка от ГКП до верхней палубы

3. Бак — стол

4. Баночка — скамейка

5. Рубить бак (баночку), срубить — установить/снять

6. Переборка — стенка между помещениями корабля

7. Чумичка — половник

8. «Машка» — матросский сленг — пеньковая кисть-метёлка или швабра.

9. Гальюн — туалет

Глава 5. Вы шумите, шумите надо мною березы

Вхождение в корабельную жизнь — это жизненно необходимо, но «Курс молодого матроса», помимо всего прочего, предусматривал изучение мат. части и прежде всего устройства корабля. А так как мы и находились на корабле, то теория у нас сразу же подтверждалась практикой. И это выгодно отличало нашу учебу от учебы в учебке. Старшины внушали нам, что корабль мы должны знать от киля до клотика. Поэтому мы совали нос во все помещения ОС-19. Игрались различного вида тревоги и отрабатывались задачи по обеспечению живучести корабля в случае пробоины или пожара. Дни пролетали незаметно. После отбоя самым желанным было упасть на пробковый матрас и спать. Ночь пролетала мгновенно без снов. И опять подъём и служба по корабельному уставу. А на берегу сопки стали покрываться зеленью и с каждым днем все плотнее и плотнее зелень окутывала их каменистую поверхность. Лето на Севере короткое и природа старалась успеть исполнить своё предназначение по обеспечению жизненного цикла. За три недели интенсивной воинской жизни на металле, возникло огромное желание оказаться там — на берегу, среди благоухающей природы. И вот однажды после приборки и завтрака, мой старшина подозвал меня и спросил, хотел бы я поработать по отделке помещений одного только что отстроенного здания. Я не был строителем: и ни штукатурить, ни полы стелить не умел, о чём с сожалением сообщил старшине, но в подсобные рабочие пошёл бы с удовольствием. Он улыбнулся и сказал: «Нет, ничего такого. Кисть когда-нибудь в руках держал? Надо будет заняться покраской. На всё — про всё командование отвело четыре дня. Надо успеть. Поэтому подбери ещё пару-тройку ребят на своё усмотрение. Уже сегодня надо начать». Радости моей не было предела. Мы уже перезнакомились друг с другом. По каким — то необъяснимым признакам взаимной симпатии и уважения мы, пять парней, сблизились и стали дружны. Я быстро направился к своим новым друзьям и по-тихому сообщил им эту замечательную новость. Они чуть не закричали ура. Через пять минут мы все пятеро стояли перед старшиной.

— Что-то вас многовато, — глядя на меня, произнес он, — троих бы хватило.

— Товарищ старшина…, товарищ старшина…, — запричитали мы хором, — ну, пожалуйста, возьмите нас всех. Он заулыбался, — ну ладно. Только дисциплина — прежде всего. Пошли. Шагом марш.

На КПП к нам присоединились ещё двое старшин. Было понятно, что работать они не собирались, но им, также как и нам захотелось побывать на берегу. И повод был найден. На виду штаба флота мы шли в ногу, а когда зашли за сопку, а затем свернули на тропинку — пошли вольно.

Краску: ПХВ, слоновую кость и кузбасслак, мы нашли в классе, который предстояло покрасить. Кисти, валики уайт — спирит были там же. Всего надо было покрасить: полы, стены до уровня окон, окна и двери в трех комнатах, будущих учебных классах для каких — то офицеров. А для каких, нам было глубоко безразлично, главное мы на берегу — на земле. После всеобщего перекура мы принялись за дело. Часа через три, непрерывной работы, две трети класса было покрашено. Надышавшись парами ПХВ, мы вышли на воздух перекурить. Увидев старшин, мы обнаружили в них некоторые перемены. Они повеселели и стали более разговорчивыми и добрыми. О, да наши старшины времени даром не теряли! Всё было понятно. Не подавая виду, мы закончили покраску и в сопровождении тех же старшин отправились на свой корабль ОС-19. В пути наши догадки подтвердились ещё больше. Перед КПП остановились. Один из старшин обратился к нам:

— Мужики, вы ничего не видели и ничего не знаете. Понятно?

— Так точно! — ответили мы.

На следующий день старшин было только двое, а нас четверо. Работали мы ещё успешнее и закончили покраску второго класса на два часа раньше. Вышли. Курим. Старшины, как ни в чем не бывало курят вместе с нами. Нам стало понятно, что на этот раз выпивки не было, — видимо не успели. Наступило неловкое молчание. Они уже не могли уйти от нас незамеченными. Время было упущено. Молчание прервал Серега:

— Товарищ старшина, — обратился он к моему командиру. Мы проходили мимо магазина, — можно сходить купить вафель или печенья — у нас есть деньги?

Старшину этот вопрос поставил в тупик. Было заметно, как в нем борются противоречия. Он вопросительно посмотрел на своего товарища. Потом посмотрел на нас.

— Давайте деньги, он сходит, — он показал взглядом на второго старшину, — вам только печенья?

— Ну, можно сырка плавленого, конфет, лимонада.

— Лимонад, лучше заменить на пивко, — «Жигулевское», — вставил Валера.

Все испытующе смотрели на старшин. Они молчали, но и не оборвали нас грозной командой — «отставить»!

— А может ну его на фиг…?! Может вместо печенья, четыре сырка и парочку «Портвейна», — одну нам, другую вам, — продолжил Серега.

— Ну, вы даете, — мужики…, а вам не поплохеет? — возмутился старшина.

— Товарищ старшина, — вот деньги, — семь рублей. Ну, куда их девать, сами подумайте? — гнул своё Сергей. Выпьем маленько, никто и не заметит.

Долго ещё колебался старшина. Потом они оба отошли в сторону и стали совещаться.

— Ладно, давайте. Только если кто-то об этом узнает, вам не сдобровать, — произнес второй старшина, — считайте это поощрением за хорошую работу. Он взял деньги и развернулся уходить.

— Товарищ старшина, там на три пузыря хватит, нас — то ведь вон сколько. Да и чтобы два раза не ходить, — прокричал ему вдогонку тот же Валера.

Пили из горла. Одну выпили старшины и две мы. По телу распространялось тепло и, — хмель потихоньку достиг головы. От выпитого «Портвейна» захорошело. Перекурили и шагом марш. Жизнь и служба не казались уже такими серыми и унылыми. Шли медленно, растягивая желание побыть подольше на берегу. Тропа вела в гору. Поднявшись на небольшую сопку, мы, как на ладони, увидели чудесную панораму