Бесплатный фрагмент - Маяк. Легенда

Когда надежда расцветёт

И в миг дурное станет пылью,

Когда звезда в ночи сверкнёт,

Тогда… легенда станет былью!

---

— Давным-давно, да так давно, что никто тех времён уже и не вспомнит, жило-было одно королевство. И в столице его, как полагается всем приморским городам и владениям, был маяк, который светил сквозь тьму потерявшимся кораблям, словно направляя на путь истинный, путь любви и добра для заблудившихся судеб… Но однажды пришли на землю ту богатую и плодородную варвары, порабощающие и другие государства. Захватили они трон и семью всю царскую уничтожили, вот только дух людской переломить так и не смогли. Не смогли сжечь и надежды. Тогда приказал подлый захватчик убить смотрителя маяка, который был сиротой, да и семьи собственной не имел. И погас в ту же секунду, как было деяние то совершено, огонь в сердцах людей, как погас и свет маяка, свет надежды и веры в душах народа. И гласит легенда, что вновь зажечь свет тот живительный сможет с первой звездой лишь тот, в ком течёт кровь последнего смотрителя.

— Мама, мама! — хором налетели детишки. — А как же его снова зажгут, если у смотрителя не было наследников?

Встревоженные и взбудораженные, они с широко распахнутыми светлыми и чистыми глазами с трепетом ожидали ответа матери, внимая каждому её слову.

— Видите ли, жила в том королевстве девушка из знатной семьи. И любили они с последним смотрителем друг друга больше жизни. Но её силой выдали замуж за богатея, подлого, жадного и злого. Вот только к тому времени она уже вынашивала ребёнка от возлюбленного своего, да никому не говорила о том, чтобы не свели со свету и малыша, чьим отцом считали мужа её законного. И даже сам смотритель не знал о сыне. Вот так и жила она, неся всю жизнь бремя тайны и счастье любви к малышу. Вскоре от старости скончался муж её, и жили они с сыном в радости. Так, от матери к ребёнку, от деда к внуку и передавалась эта тайна…

                                * * *

Учащённый стук каблуков эхом разнёсся по улицам небольшого приморского городка, на мгновения приглушая гул полдневной суеты.

Денёк выдался пасмурным, серым. Сильно парило, словно сами мощённые камнем улицы отдавали накопленный жар дорог. В любую минуту мог пролиться редкий дождик, охлаждая разгорячённого юношу, мчавшегося домой. Казалось, в его глазах уже давно разразилось ненастье, проливающееся сейчас по щекам крупными каплями.

— Где он? — Влетев в гостиную и утерев ладонью слёзы, которые, как могло показаться, выступили от быстрого бега, он обратился к пожилой женщине, уставшей и поникшей.

Она лишь указала рукой в сторону одной из комнат, тут же опустив её, словно та невыносимо потяжелела. Женщина была невысокого роста, с поседевшими волосами, аккуратно уложенными в высокий и объёмный пучок. Некоторые пряди выбились и падали на бледное лицо, а в глазах её, будто стеклянных, застыли слёзы.

— Отец! — нежно прошептал юноша, падая на колени у постели тяжелобольного мужчины.

— Говорит, что жить больше не может без матери твоей… Бредит о ней… Хочет к ней… — Женщина тоже тихо вошла в покои, укутываясь в широкий и колкий шарф, пытаясь согреться. Она еле сдерживала слёзы, но всё же старалась улыбаться, смотря на своего сына.

— Помнишь легенду про маяк? — не раскрывая глаз и тяжело дыша, еле слышно пробормотал мужчина, обращаясь к юноше.

— Конечно, но…

— Так вот… — продолжил он, не вслушиваясь в речь сына. Каждое слово стоило мужчине огромных усилий. Каждое слово удерживало его здесь… — В нашем роду течёт кровь последнего смотрителя…

— Что?! Но… Отец, у тебя жар… — Юноша взволнованно прислонил ладонь к горячему лбу отца.

— В тебе… В тебе… — повторив эти слова ещё несколько раз, мужчина облегчённо выдохнул.

Его губы едва уловимо дёрнулись, не успев вымолвить ещё одно слово. Так, в лёгкой улыбке, на его устах застыло имя возлюбленной.

В углу тихо заплакала женщина.

                                * * *

Уже прошло несколько дней, когда юноша сидел за столом, уставившись в чертежи, беспорядочно разложенные перед ним. Прохладный вечерний ветер тревожил занавески, трепыхающиеся под его порывами. Он так и норовил смести взъерошенные непогодой листки, вновь и вновь врываясь сладкой прохладой моря в комнату, в мысли юноши, которые сейчас были погружены в слова отца. Зачем ему надо было говорить об этой легенде? Жар? А что, если это правда?

За окном снова готовилась буря. И вот косой ливень резко забарабанил по крыше, по стёклам, из распахнутого окна обдавая юношу холодными брызгами капель. Опомнившись, он поспешил затворить ставни. Однако на некоторых чертежах то стройных и строгих, то замысловатых своей изящной архитектурой зданий уже образовались мокрые пятнышки летнего дождя.

— Пойдём, хоть чаю попьёшь, — за спиной раздался тихий голос женщины, привычно укутавшейся в шарф такого же пепельно-серебристого цвета, что и её волосы, но с нежно-голубыми и бежевыми полосками, так хорошо освежавшими её побледневшее за последнее время от волнений и бессонницы лицо.

— Что-то ты мне не нравишься… — глотнув душистого чаю, промолвила она, глядя на внука.

Его тёмно-каштановые волосы приятно блестели при мерцающем свете свеч, а синие глаза печально и вдумчиво отражали их огоньки. Его строгие, но не острые, в меру мягкие черты лица так напоминали ей сына, отчего женщина на миг и сама поникла, а её серо-голубые глаза наполнились слезами.

— Сходил бы лучше погулять, — продолжила она через паузу. — А то только сидишь и проекты всякие вычерчиваешь… Вон, хотя бы с Фаиной, соседки нашей внучкой, и сходил бы.

Женщина прищурила глаза, с хитрецой смотря на внука.

Вздохнув, юноша поднёс ко рту фарфоровую с почти остывшим чаем чашку из их семейного набора, который так любила его мама, украшенную нежными узорами.

— А что ты думаешь по поводу тех слов отца? — спросил он, вновь поставив чашку на блюдце.

— Опять ты о своём! — наигранно возмутилась женщина, всплёскивая руками, улыбаясь и глубоко вздыхая.

Некоторое время они сидели в тишине, после чего она уже более вдумчиво и серьёзно произнесла: «Неспроста же каждый в нашем городке, а то и за его пределами, знает эту легенду, из уст в уста передаёт её своим детям».

И вправду, казалось, в каждом доме её рассказывают внукам вместо сказки, а дети впитывают эту историю с молоком матери. И никто до сих пор не афиширует этого, не обсуждает её на улице, хотя каждому известно, что все без исключения знают эту легенду. И что более странно, не было ни одной попытки изложить её на бумаге, издать в виде книжки наряду с другими легендами и сказками. Видимо, есть в ней какая-то тайна, не раскрытая до сих пор.

                                * * *

Почти незаметно промчалось ещё несколько дней. Казалось, все уже забыли о словах, адресованных отцом юноше, но так представлялось только на первый взгляд. На самом деле об этом уже шептались каждая подворотня, каждый переулок. И даже вечер лёгким дыханием тёплого ветерка разносил этот шёпот по округе.

И вот, не успев переступить порог дома, юноша тут же поймал на себе косой взгляд соседки, которая с прищуром обдала его оценивающим взглядом, изучающе разглядывая с макушки до пят, словно бы видела впервые.

Уже вовсю распускалось солнечное утро, радуя своим теплом. Полупрозрачные облака скользили по безупречно ясной лазурной дали небосклона, словно рябые волны, они то пенились, то снова растворялись в синеве. Кроны деревьев встревожил непоседливый ветерок, и листья зашумели, будто переговариваясь о чём-то меж собой, затрепыхались, точно салатовые крылья бабочек, готовых в любую секунду вспорхнуть с ветвей. До юноши донеслись ароматы ярмарки, на которую он и направлялся. Но что-то заставило его остановиться.

Сладкий шум полусонного городка прервал отчаянный крик неизвестной птицы, похожей на чайку, стрелой промчавшейся по небосклону. Всё будто затихло, смолкло, то ли напуганное, то ли встревоженно внемлющее её голосу. Через несколько мгновений она снова, кружа и мечась, издала похожие звуки, от которых стыла кровь, а по телу пробегали мурашки. Казалось, она зовёт кого-то истошно и пронзительно. Казалось, она ищет кого-то давно… Очень давно.

Юноша впервые видел такую птицу. Она была крупнее обычных чаек, с серо-коричневыми огромными крыльями и мощным тёмным клювом. Но её голос… Её голос был полон горечи, боли и одновременно надежды, вечной и непоколебимой веры в любовь, в судьбу.

Всю дорогу до ярмарки она кружила высоко в небе, которое едва заметно потемнело, посерело. Казалось, она хочет что-то сказать, о чём-то предупредить.

Воздух словно стал тяжелее. Его будто окутал невидимый туман, застилающий собой ту ясную лазурь и свежесть порывов морского бриза, которые ещё недавно радовали горожан. Снова стало парить.

По торговым рядам сновали люди. Кто-то задерживался у прилавков, кто-то останавливал лишь взгляд на заинтересовавшей вещице. Всё двигалось, шумело, грохотало, вразнобой и вперебивку, но будто бы движимое единым ритмом, тактом, мелодией.

Но стоило чуть приглядеться, и сразу становились заметны застиранные и заштопанные одежды покупателей, их уставшие лица, пускай и улыбающиеся.

Вот две старушки болтают о чём-то в очереди, согнувшись в три погибели, лишь бы никто их не услышал. Но вдруг одна распрямилась, насколько смогла, и подняла голову к небу. Её глаза засияли, загорелись светом совсем детской радости, трепетом надежды и веры в чудеса. Куда-то сразу подевались вся угрюмость и тяжесть лет. Нет, всё-таки надежду и веру крайне тяжело погубить в человеке.

Раздалась весёлая музыка, и многие поспешили в сторону, откуда слышались звуки мелодии. Неподалёку от ярмарки остановился фургончик с бродячими артистами, которые раскрыли стены своего дома на колёсах, словно первые страницы удивительной истории, полной чудес и волшебства. Предыдущую музыкальную композицию сменила следующая, более плавная и лирическая. Проливаясь рекой, она текла и текла меж торговых рядов, меж улочек, меж людей, соединяя их взгляды, соединяя их дыхание и трепет сердец в единый мотив, в единые движения танца… Танца жизни, который мы порой не видим, не замечаем и который всегда живёт в нас.

Понаблюдав немного за представлением, юноша остановился у прилавка с продуктами, присоединившись к приличной очереди.

Перед ним стояла хрупкая девушка в лёгком бирюзовом платье, со светло-русыми удлинёнными волосами, отливающими холодными оттенками и уложенными в замысловато закрученный хвост. На плече виднелась свежая ссадина, которой девушка периодически касалась, потирая её. Почему-то юноша едва заметно, быть может, для самого себя улыбнулся.

Вдруг крупный мужчина, стоявший прямо перед ней, резко подался назад, нечаянно наступив ей на ногу.

— Извините, — не оборачиваясь, буркнул он, быстрым шагом покидая очередь, хотя от прилавка его уже отделял только один человек.

Юноша проводил его подозрительным и недоверчивым взглядом, ведь всё это время тот постоянно хмуро и колко оборачивался на него, стреляя глазами.

Скоро подошла очередь девушки, которая стала набирать фрукты, вскоре выпавшие из её старенькой корзинки и раскатившиеся по пыльной брусчатке. Она тут же опустилась на колени, пытаясь собрать их.

— Спасибо… — подняв голову, она прошептала юноше, поспешившему на помощь.

На мгновение он застыл, смотря в её хрустальные, чистые и ясные глаза цвета неба, которое сейчас снова начало проясняться, пока ещё не растеряв светло-серые и слегка сизые, лёгкие изумрудные оттенки, окутывающие его невесомой пеленой.

Опомнившись, юноша опустил взгляд, продолжая поднимать раскатившиеся по полу фрукты. Девушка стала поспешно укладывать их на край прилавка, откуда они, как заговорённые, скатывались, вновь падая под ноги.

Разобравшись с покупкой, девушка отдала несколько монет, собираясь уходить, но женщина за прилавком остановила её.

— Здесь не хватает.

— Но ведь раньше… — развернувшись, начала девушка, но, обречённо вздохнув и дёрнув плечами, прервала речь, уже собираясь выложить немного фруктов, когда юноша протянул женщине несколько монет.

«Сегодня явно не её день», — подумал он, мягко улыбаясь и смотря на незнакомку.

Когда они отошли от торговой палатки, девушка поблагодарила юношу, собираясь как можно быстрее вернуть ему деньги, ну а он, в свою очередь, поспешил заверить, что это вовсе ни к чему и что ему было приятно ей помочь.

Они продолжали о чём-то говорить, медленно уходя от суматохи ярмарки, когда к девушке подошёл коренастый и грузный мужчина.

— Дамочка, пройдёмте с нами. — Его глухой и грубый голос прозвучал резко и сухо.

Рядом с девушкой стоял мускулистый мужчина среднего роста в форме с вышитым гербом королевства, над которым был вышит символ, обозначающий некое покровительство других — которые, захватывая так многие королевства, лишь высасывали из них природные богатства, навязывая свою идеологию, уничтожая их и не давая им развиваться. И настолько сильно было это угнетение, что уже обнищавшему королевству тяжело было бороться с ним.

— Но я заплатила… — девушка уже было начала объяснять, но мужчина, не желая и слушать, схватил её за локоть, потянув за собой.

— Какие-то вопросы? — Юноша перехватил руку весьма подозрительного хранителя порядка и прямо посмотрел ему в глаза. Пустые, они не выражали ничего, кроме раздражённости и спешки. Так и хотелось поскорее отвести от них взгляд.

— Да, — с вызовом ответил уже другой, хриплый и низкий, голос, раздавшийся со спины юноши. Кто-то сильно сжал его плечо, не давая даже развернуться.

Воцарилась непродолжительная пауза, которой без промедлений и решил воспользоваться юноша, резко отведя назад свободную руку и давая локтем прямо под дых стоявшему позади мужчине. Тот, скорчившись, ослабил хватку.

— Ты!.. — Отпустив девушку, первый мужчина пошёл на юношу, который, увернувшись от удара, дал ответный, тем самым ненадолго обезвредив его.

— Скорее! Бежим! — Он взял ошарашенную девушку за кисть, и они поспешили удалиться.

Вокруг уже собралась небольшая толпа, будто гулом перетекая от торговых палаток.

— Держи! Уходят! — раздался приглушённый и шипящий выкрик одного из мужчин.

                                * * *

От быстрого бега и прохладного ветра пересохло в горле.

Светло-серые облака, затянувшие голубые разводы небесной дали, лишь изредка пропускали едва ощутимые лучики солнца. На улицах было немноголюдно и тихо. Поэтому беглецы с лёгкостью выдавали себя учащённым стуком каблуков. И только эхо запутывало их звуки в лабиринте улиц.

Юноша остановился, прижавшись спиной к холодному камню стены одного из домов. Такие сооружения теперь служили либо торговыми домами, либо пристанищами для странников, забредших в этот некогда славный городок. Люди теперь селились в крохотных, тонких, как картонка, продуваемых всеми ветрами, сырых домиках, стараясь на каждом свободном клочке земли наладить своё, пускай и скудное, хозяйство, чтобы обеспечить семью собственным пропитанием.

Он старался как можно тише дышать, прислушиваясь к шагам преследователей, но слышал только своё сердце.

— Кто это такие? Почему они за нами гонятся?! — возмущалась запыхавшаяся девушка, повернувшись к юноше, который, не оборачиваясь, только поднёс указательный палец к губам, призывая говорить немного тише.

— А кто вы такой? Почему я должна убегать?! Чего они хотели? — ещё больше разгорячилась девушка, говоря только громче.

— Где-то там! — послышался озлобленный голос одного из преследователей, за которым последовал гул быстрых шагов, переходящих на полубег.

— И вооб… — продолжила девушка, но юноша, не теряя времени, закрыл ей рот рукой, другой обхватил её за плечи, быстро начав движение, пытаясь продвигать упиравшуюся и вырывавшуюся девушку как можно быстрее.

Так они успели только перебежать улицу, когда всё громче послышались приближающиеся шаги.

Воспользовавшись секундной заминкой и оторопелостью юноши, девушка вырвалась и без оглядки рванула в тень улиц.

— Стой! — прошептал он, помчавшись за ней.

— Да где же ты?.. — остановился юноша, высматривая скрывшуюся за одним из поворотов девушку и прислушиваясь к шагам преследователей.

Вскоре он метнулся туда, где девушка уже вовсю барабанила по первой попавшейся двери. Казалось, что от сильного испуга ей было тяжело даже кричать, просить о помощи. Но вскоре на пороге появилась женщина, и недавние знакомые вбежали в дом, поспешив запереть дверь.

В доме пахло чистотой и парным молоком, а перед ними стояла худощавая молодая женщина с серым и уставшим лицом, с покрасневшими от недосыпа глазами. Её редкие и тонкие серо-русые волосы были наспех заплетены в длинную косу. От неожиданности она не могла ни вымолвить ни слова, ни прогнать непрошеных гостей. Равно как и девушка просто смотрела на хозяйку, умоляя укрыться в её доме.

Немой разговор прервали оглушительные удары о дверь. Юноша схватил свою недавнюю знакомую за руку и рванул в одну из комнат, плотно прикрыв дверь.

— Что тут происходит?! — раздался мужской голос, и вскоре кто-то грузный быстро спустился в коридор, открывая входную дверь.

— Что вам надо? — резко и без лишних фамильярностей отрезал всё тот же голос.

— К вам сейчас никто не заходил? — послышался один из уже знакомых грубых голосов.

— Нет. Поищите в другом месте! — Видимо, мужчина собирался захлопнуть дверь, но двое, находящиеся за порогом, придержали её.

— Вы, кажется, не поняли. Нам очень нужно, чтобы вы ответили: заходил ли кто-то к вам сейчас или нет?

Юноша на всякий случай схватил первый попавшийся тяжёлый предмет, которым оказалась глиняная ваза с небольшим сколом на самой кромке горлышка, и встал боком к двери.

Помещение, в котором они оказались, было небольшим, но довольно уютным, с одним окном, расположенным на противоположной стороне от двери. По левой от входа в комнату стене стояли старые, местами потрескавшиеся и обтёсанные комоды, а по другой — пара детских, таких же потрёпанных деревянных кроваток, в которых мирно спали малыши, завёрнутые в тонкую, местами прохудившуюся от частых стирок ткань.

— Приятно познакомиться, Каэл! — вполне серьёзно, но с нотками лёгкого задора, подменявшего сейчас такую же лёгкую панику, прошептал юноша, протягивая девушке свободную руку.

Недавняя знакомая пристально посмотрела на него. Её волосы уже давно выбились из аккуратно и изящно сплетённой причёски, и сейчас, почти распущенные, они спадали до самой талии, переливаясь под хрупким светом дня, который попадал сюда сквозь плотные тёмно-серые с выцветшим сливовым отливом шторы, едва прикрывающие окно. Но казалось, что так ей идёт даже больше.

Недолго думая, девушка вручила недоумевающему юноше корзинку с покупками, которую до сих пор держала в руках, и решительно поспешила к окну.

— Я непонятно изъясняюсь? — донёсся раздражённый голос мужчины, сдерживающего незваных гостей.

— Да куда же ты?! — Каэл поспешил остановить девушку, открывающую окно, чтобы сбежать. Но она сама вскоре остановилась, ведь оно выходило на ту же сторону, что и входная дверь, на пороге которой сейчас разворачивался более чем эмоциональный диалог.

— Послушай, всё… Всё наладится… — Юноша попытался успокоить девушку, с надеждой и горечью смотря ей в глаза.

Но казалось, что эта надежда, вера и почти что уверенность в завтрашнем дне касались только будущего девушки, а горечь, тревога и трудноуловимая печаль во взгляде юноши относились к его собственному будущему.

Но кто он? Почему помогает ей сейчас? Что у него случилось? И почему вообще за ними гонятся? Может, гонятся только за ней? Девушка окончательно запуталась. Отведя взгляд, она тяжело вздохнула.

Её мысли прервал плач одного из малышей, который тут же подхватил его братик или сестричка.

— Как вы смеете врываться в мой дом?! Вы! Вы разбудили моих детей! Убирайтесь отсюда! Сейчас же! И никогда больше не попадайтесь мне на глаза! — заорал хозяин дома, и его голос громом пролетел по тихим улочкам городка.

С грохотом захлопнулась дверь, от чего холодок пробежался даже по тонким стенам дома. Послышались приближающиеся твёрдые и глухие шаги. Дверь резко распахнулась, не успев и скрипнуть. На пороге стоял плотный и коренастый мужчина с взъерошенными бакенбардами, лёгкой щетиной и залысиной на затылке.

Казалось, не прошло и секунды, как он ринулся обратно.

— Стойте! Стойте! Они здесь! Сюда! — завопил он.

— А вот теперь бежим! — смотря на окно, юноша обратился к девушке. Обернувшись, он едва улыбнулся, видимо, намереваясь этим жестом внушить им обоим спокойствие и уверенность.

Когда в комнату вломились двое мужчин, из распахнутого настежь окна дул прохладный летний ветерок, наполняющий комнату сладкими ароматами салатовой листвы и лазурного моря. Где-то вдали кричали чайки, а разгорячённые лучики солнца ненадолго смогли пробиться сквозь пепельную дымку временами пасмурного дня, кое-где проясняя светлую лазурь небосклона. А на полу у одной из детских кроваток, к которым уже подбежала испуганная мать, лежала плетёная корзинка, которую только недавно девушка передала своему уже знакомому незнакомцу.

                                * * *

От быстрого бега закладывало уши, но сбавлять темп было недопустимо. Они бежали к окраине городка.

— Ай! — Девушка резко отпустила руку.

Стук сердца отдавался в ушах, а глаза будто бы заволокла та же пелена, что окутывала сейчас вновь посеревшее небо. Кажется, стал накрапывать редкий дождик.

Юноша незамедлительно обернулся и тут же подхватил подвернувшую ногу девушку. Он обеспокоенно посмотрел ей в глаза, а она, отвечая ошарашенным и испуганным взглядом, покачала головой. Затем девушка попыталась самостоятельно продолжить движение, но теперь каждый шаг отдавался резкой болью.

— Скорее! Они не могли далеко уйти! — эхом донеслись раздражённые выкрики. А через несколько мгновений уже где-то поблизости послышался ускоряющийся стук каблуков.

Девушка испуганно посмотрела на ногу, потом на юношу. Тогда, не медля, он подхватил её на руки и вновь поспешил вперёд.

Через некоторое время он почувствовал, что силы уже на исходе. С каждым новым ударом сердца перед глазами всё темнело и расплывалось. Юноша уже давно не знал, куда бежит, и единственное, что он смог разглядеть, — какой-то силуэт вдали. Это было похоже то ли на повозку, то ли на непонятное сооружение. Но сейчас это не имело особого значения. Единственное, на что он надеялся, — лишь бы это не был пункт пограничной охраны.

Хорошо, что теперь дорога шла под горку, но от этого ноги юноши подкашивались только сильнее.

Вскоре силуэты стали проясняться, и оказалось, что перед ними стоял фургончик бродячих артистов. Юноша не верил своим глазам, ведь это был их шанс на спасение. И, скорее всего, единственный. Однако хозяева этого маленького домика на колёсах с большой долей вероятности могли не принять их, так как живут в основном обособленно, не очень чествуя гостей из «внешнего» мира.

— Что с вами?! — К ним подбежал светловолосый парень выше среднего роста, взволнованно и настороженно смотря вдаль, словно выискивая и одновременно опасаясь преследователей.

Но объяснять не было ни времени, ни сил — на что, как показалось, и не рассчитывал артист. Он только едва уловимым движением головы пригласил проследовать за ним, поспешив к фургону.

                                * * *

Послышался приглушённый женский смех и последовавший за ним тихий неразборчивый разговор.

Каэл открыл глаза. Он лежал на чём-то мягком, приятно пахнущем пылью, без ноток затхлости и прелости. Казалось, весь воздух в фургончике был пропитан лёгкой затхлостью старых вещей, отчего становился немного сладким. В помещение проникал нежный и мягкий свет уже давно отгоревшего заката, оставившего после себя на ещё голубом у самого края обозримых просторов земли небе лишь розоватые и золотистые разводы, скрывавшиеся за светлой дымкой плывущих куда-то облаков, которые таяли и непрерывно сменяли друг друга. Они, словно паруса, то раздувались, то уплотнялись, каждую секунду находясь в движении — пускай и неуловимом для случайного взгляда, но постоянном. И вот уже через некоторое время этот взгляд не заметит их на необъятном просторе небосклона. Не увидит их, скрывшихся за горизонтом.

В распахнутую дверь подул лёгкий вечерний ветерок, наполнивший помещение свежестью и прохладой, донеся и шелест травы, и стрекот сверчков, который заглушал всё вокруг. Он то нарастал, то чуть затихал, звеня повсюду в преддверии ранней ночи. Юноша поёжился от прохладного прикосновения ветерка, лишь немного развеявшего духоту помещения. Каэл даже не помнил, как ближе познакомился с их спасителями и как оказался здесь, на чём-то мягком и приятно пахнущем пылью. Он просто незаметно прилёг, то ли заснув от поглотившей усталости, то ли потеряв сознание.

Когда юноша вновь открыл глаза, сердце бешено колотилось от воспоминаний о произошедшем, точнее, от попыток его осознания, а ещё от суматошных мыслей о будущем.

Беседа за стенами фургончика продолжалась, и юноша невольно прислушался.

— Так как тебя зовут? — раздался приятный, какой-то бархатистый мужской голос.

Наступила пауза, которую не смогли заполнить даже трели сверчков.

— Селина, — прозвучал мелодичный и звонкий голосок.

Девушка стояла, прижавшись спиной к стене фургончика, задрав голову наверх. Небо уже прояснилось, и в тёмно-синей дали зажглись первые звёзды. Селина закрыла глаза и глубоко вдохнула сладкий и одновременно терпкий от ароматов луговых трав воздух. Они остановились на широком поле неподалёку от кромки леса.

Юноша, стоявший рядом, задержал на ней взгляд, вскоре, прищурившись, переведя его куда-то за горизонт. Он был крупноватого и коренастого телосложения, с мягкими чертами лица и пшеничными волосами, переливающимися синеватыми оттенками под светом уже ночного неба.

Казалось, смолкло всё, кроме звона голоса девушки и учащённого стука сердца Каэла. «Селина», — повторил он про себя.

— Как же вы живёте, постоянно передвигаясь с одного места на другое, не задерживаясь подолгу ни на одном из них, не имея дома? Это же невыносимо!.. — девушка обратилась к молодому человеку, в негодовании дёрнув плечами и переведя взгляд на казавшуюся шёлковой тёмно-салатовую, местами изумрудную траву, волнами стелящуюся под дуновениями ветерка.

— Знаешь, когда мне не хватает дома, чего-то постоянного и нерушимого, чего-то что всегда будет рядом, чего-то родного, я всегда поднимаю глаза, — через непродолжительную паузу ответил юноша, поднимая голову к звёздам, приумножившимся за это время. — Небо-то везде одно… — промолвил он тихо, снова прищуриваясь, вглядываясь в созвездия, в мерцание тишины глубокой ночи. — По крайней мере, так кажется днём, — улыбнулся юноша, вновь поворачиваясь и задерживая взгляд на девушке.

— Упала! — неожиданно дёрнулся он, указывая куда-то в трудноопределимую точку на небосклоне позади девушки и прерывая тем самым хрупкую тишину.

Селина улыбнулась и посмотрела на юношу, который тут же обернулся, почувствовав прикосновение её взгляда.

Наступила пауза, в которую сердце Каэла забилось чаще прежнего. Юношу охватило пока непонятное и еле уловимое чувство тревоги. Казалось, что для него за эти считаные секунды прошли целые часы, которые тянулись невыносимо долго.

Стало душно, и он присел. Кто-то дёрнулся рядом. Юноша оглянулся. Оказалось, что помимо него в фургончике дремали ещё трое артистов, которых до сих пор он не замечал. То ли они спали настолько бесшумно, то ли стрекот сверчков заглушил все остальные звуки. Но только разговор двоих за стенами фургончика он, то ли к счастью, то ли к сожалению, заглушить не мог. По крайней мере, для Каэла.

— А парень… — молодой человек прервал тишину, снова прищуриваясь, переводя взгляд. — Разве ты с ним давно знакома? — смотря на небо, как бы между прочим спросил он.

Селина уже с нотками недоверия посмотрела на юношу, но всё же, выждав несколько мгновений, ответила:

— Ну… Скоро будет уже целый день.

Теперь натянуто улыбнулась она, переводя взгляд на небо. Но сейчас она смотрела в эту даль куда более отстранённо, чем это делала ещё пару минут назад.

— Значит, случайные знакомые… — выдохнул собеседник, опуская взгляд и смотря теперь почти себе под ноги. Он явно о чём-то думал.

— А почему вы спрашиваете? — насторожилась девушка, косо поглядывая на юношу, который тотчас же сменил выражение лица и улыбнулся ей.

— Просто… Любопытство. — Как-то слишком просто прозвучали эти слова, будто отозвавшийся юноша лишь делал вид, что не придаёт им, а вместе и своему вопросу никакого значения.

Селина отвела взгляд куда-то в сторону.

— Уже поздно. Завтра предстоит нелёгкий день. — Юноша ещё раз улыбнулся и под предлогом произнесённых слов поспешил оставить девушку наедине с её мыслями, а ещё — с мягкими порывами прохладного ветерка, шелестом травы и мерцанием холодных звёзд в глубокой, заметно потемневшей дали.

В его улыбке было что-то странное, искусственное и натянутое, наряду с казавшейся искренностью и каким-то едва уловимым и тщательно скрываемым волнением.

Девушка думала о произошедшем, вспоминала… Она никак не могла понять, что произошло, а главное — почему.

— Отправляемся! — скомандовал звучный голос.

Сколько она так стояла? Может, минуту, а может, гораздо дольше, но вскоре послышалось ржание лошадей, и фургончик тронулся с места, непривычно и убаюкивающе застучав деревянными колёсами.

                                * * *

Всю ночь Каэл не мог уснуть. Сердце продолжало бешено колотиться, а мысли смешались в единый клубок, распутать который юноше пока не удавалось. И только когда первые лучики солнца показались из-за горизонта, освещая остывшую после ночи землю и разгоняя сырость тумана, укрывавшего её одеялом влаги и ночной прохлады, ему удалось задремать.

Через крохотное окошко, выбитое прямо в двери, проникал полупрозрачный свет юного и ясного утра. Такого светлого, которого уже давно не наставало и по которому все так соскучились этим летом.

Селина недавно проснулась и теперь встревоженно смотрела на Каэла. Он не поднимался уже с того момента, как они сели в фургон. Девушка невольно стала разглядывать морщинки на его лице, более глубокие из которых шли от уголков глаз и губ, видимо, появляясь, когда он смеялся. Лёгкая улыбка застыла и на её лице, а глаза засияли хрустальными лучиками рассвета.

Его приятные черты лица с в меру выраженными скулами оттеняли тёмные пряди взъерошенных волос, а на щеках багровел румянец. Улыбка сошла с лица девушки, делая его выражение серьёзным и взволнованным. Она аккуратно поднесла руку ко лбу юноши, заботливо дотрагиваясь ладонью.

                                * * *

В расплывчатом светлом тумане сна виднеется образ матери, которая с тревогой смотрит на сына. Она протягивает свою тёплую руку, касаясь его лба. И в это же мгновение её ладонь кажется ледяной, а прикосновение — настолько ясным и чувствующимся кожей, каким может быть только наяву. И вот женщина уже нежно улыбается, всё отдаляясь от юноши. Рядом с ней, из той же пелены, появляется мужчина, её муж и отец их сына. Он приобнимает её за плечи так же ласково, не отрывая взгляда от юноши. Они словно растворяются во влаге облака. Белоснежного облака.

Каэл резко открыл глаза. Сердце билось с такой силой, что каждый его удар отдавался в горле. Часто дыша, он присел. Дверь фургончика была приоткрыта, и в неё дул свежий воздух, наполненный сладостью травы и прохладой разгорающегося утра. Вокруг никого не было. Видимо, все вышли прогуляться.

Юноша, всё ещё погружённый в сон, провёл горячей ладонью по влажному лбу, а затем медленно спустил её по лицу. Так, не отнимая руки, теперь будто бы прикрывая ею рот, он уставился в угол, заваленный куклами, масками и прочим пёстрым инвентарём бродячих артистов, находящимся сейчас в тени утреннего, ещё робкого, неяркого света косых лучей.

Каэл, как и прежде, думал о родителях, но теперь на душе почему-то стало легко и спокойно.

Будучи ещё ребёнком, он чувствовал, как отец постоянно словно стыдился чего-то, виновато смотря на него. Мальчик недоумевал, но не спрашивал об этом у мужчины, ведь это было так глубоко в его взгляде, так необъяснимо…

И только теперь Каэл, кажется, понял причину этого взгляда. Причину, по которой отец неявно для остальных корил себя. Но каждый раз, садясь по обыкновению в своё обшарпанное временем кресло, укрытое тёплым и мягким пледом, который связала любимая, это чувство ненадолго покидало его. Казалось, что в эти мгновения он был по-настоящему счастлив, наблюдая, как сын возится на полу с игрушкой, а с кухни доносится аромат ужина, и её звонкий голосок уже зовёт их за стол.

Отец, зная о тайне их рода, выбрал тогда семью, волей-неволей вновь возлагая это бремя на последующие поколения, на сына.

Каэл ненадолго закрыл глаза, мотая головой, словно скидывая с себя остатки сна, а вместе с ним и мрачных дум, освобождающих место для нового рассвета и всего того, что он нёс вместе с собой. Для чего-то нового…

                                * * *

Приятный аромат летней утренней свежести манил за пределы фургончика, и, опомнившись ото сна, юноша ступил на мягкую траву, тут же оказавшись в объятьях довольно сильного ветра и ласковых, ещё не нагретых, лучиков солнца. Ноги слегка увязали в земле, а влажные следы местами и вовсе наполнялись водой. Неподалёку журчала маленькая речушка, к которой и направился Каэл.

Двое из хозяев фургончика разговаривали чуть поодаль. Мужчина был высокого роста и среднего телосложения, с удлинёнными чертами лица и крупным, островатым и строгим носом. Он что-то рассказывал темноволосой женщине, которая, обернувшись в старенький и потрёпанный шарф, стояла рядом и время от времени то улыбалась, то охотно поддерживала разговор парой-тройкой фраз. Вид у неё был уставший, как, впрочем, и у её собеседника. Но, несмотря на это, оба они вели себя как-то раскованно. Когда юноша, пожелав им доброго утра, проходил мимо, оба обернулись, не проронив ни слова. В их глазах читались не то чтобы недоверие, а явное презрение, грубость, чёрствость и даже озлобленность, которые были направлены именно в сторону Каэла. Так они проводили его долгими взглядами, в которых прослеживались нотки пренебрежения и какой-то едва различимой зависти.

У реки, приобняв себя за плечи, стояла Селина. Её лёгкое летнее платье трепыхалось под порывами ветерка, продувавшими хрупкую девушку, струилось чуть расклешенными фалдами к подолу, едва прикрывающему колени.

— Доброе утро… — тихо произнёс юноша, подходя к ней со стороны ветра, чтобы хоть как-то оградить девушку от пронизывающей утренней прохлады.

Селина дёрнулась, только заметив подошедшего Каэла.

— Доброе… — Она как-то грустно и задумчиво смотрела вдаль, лишь немного повернувшись к юноше, а затем снова продолжила смотреть в небесную тишь, в которой таяли размытые тонкие облака.

— Как ты? — спросила она, оборачиваясь к Каэлу, присевшему на корточки, чтобы умыться.

Ледяные брызги попадали на плечи и грудь, а едва потеплевшие от тела капли стекали под рукава. На мгновение даже перехватило дыхание, но вскоре юноша привык к бодрящим прикосновениям кристально чистой воды. Несмотря на свою температуру, она была мягкой, приятной на ощупь. Дно реки переливалось мерцанием различных по оттенкам песчинок, а на поверхность густыми локонами поднимались копны длинных завитых водорослей, струящихся по направлению водного потока.

— Да ничего… Пока живой, — отшутился Каэл, уже распрямившись, утирая руками лицо. — А ты? Как нога? — поинтересовался он, взволнованно смотря на девушку.

— Ещё ноет, но… Это не страшно. Скорее всего, просто растяжение, — кратко и отрывисто ответила Селина, будто не терпя и одновременно не решаясь сказать ещё что-то.

— А… — Каэл встревоженно кивнул, смотря на ноги девушки, стоявшей почти по щиколотку в воде.

— Ой… — Она поспешила отойти назад до того момента, пока ямочки от её следов не перестали наполняться водой.

Несмотря на то что вся лужайка, на которой остановились путники, располагалась в низине, чтобы пройти к речке, надо было ещё спуститься по невысокому земельному обрыву, а затем по мягкому, пологому и в меру широкому песчаному берегу. Земля здесь была скорее глинистая, и уровень воды в речке, видимо, часто превышал нынешний, доходя до уровня лужайки и порой заливая её так, что пышная и шелковистая мягкая трава, казалось, росла прямо из-под прозрачной воды, мерцающей под ласковыми солнечными лучами, которые освещали лужайку с утра и по вечерам, когда солнце не обжигает, а лишь согревает мягкими прикосновениями лучей.

Наступила тишина. Селина тревожно опустила взгляд, а Каэл огляделся вокруг. Впереди вся земля была испещрена прожилками таких же, а порой гораздо меньших по ширине речушек. Некоторые из них то ненадолго сливались друг с другом, то растекались по разным сторонам, при этом то мельчая, то набирая силу. Между ними пролегали тонкие островки травы, ярко выделявшейся на фоне светло-голубого постоянно меняющегося отражения неба в холодном зеркале водной глади. Так, сменяя друг друга, уходили за горизонт орнаменты серо-голубой глади и светло-изумрудной травы, исчезая в ещё не сошедшей дымке утреннего тумана.

Селина резко вдохнула, собираясь что-то сказать, но тут же остановилась. Однако, посмотрев в глаза взволнованному Каэлу, который тут же обернулся, она всё же спросила:

— Что дальше?

Воцарилась звенящая тишина, наполненная лишь лёгкими порывами ветерка, доносящего сладкие и свежие ароматы летнего утра: нежные травянистые, ненавязчивые хвойные, пропитанные влагой пресной воды и нежными лучиками восходящего солнца. Казалось, даже трава стала тише волноваться под его дуновениями.

Каэл перевёл взгляд на переливающиеся блики чистейшей воды. Где-то вдали запели птицы.

— Почему они гонятся за нами? Что я такого сделала? Разве они не видели, что мы расплатились? — Девушка наконец поддалась шквалу негодования. Она начала возмущённо жестикулировать, а на её лице появился лёгкий румянец.

— Скорее всего, не ты… — задумчиво и спокойно произнёс юноша, не отводя застывшего взгляда.

— Что? — почти шёпотом вырвалось у Селины, подавшейся к Каэлу.

Она удивлённо смотрела ему в глаза, доверчиво и вопросительно.

— В общем… Это может показаться очень странным и…

Юноша обернулся к девушке, не зная, с чего начать, не зная, как объяснить… Объяснить, что она невольно стала его «соучастницей», что теперь ей опасно возвращаться в родной город, в родной дом… И сможет ли она вообще когда-либо вернуться туда? Вернуться к прежней жизни…

— Ты знаешь легенду про маяк? — выдохнул Каэл, смотря прямо в распахнутые серо-голубые глаза, отражающие чистый и светлый небосклон, на котором рябели перистые облака.

Юноше было тяжело сформулировать эти мысли для себя, не говоря уже о том, чтобы делиться ими, а вместе и своими чувствами, переживаниями с другим, почти незнакомым человеком, но Селина… Он почему-то доверял ей. И сейчас, когда девушка нетерпеливо и с трепетом смотрела ему в глаза, Каэлу, наоборот, хотелось поведать ей об этом, о себе и вообще обо всём, что знает и нет, о чём думает. Для него это казалось непривычным, ведь обычно юноша оставался наедине со своими мыслями и чувствами, отчего ему, наоборот, порой бывало тяжело. Тем не менее он вовсе не был чрезмерно замкнут и неразговорчив. Наоборот, не желая утруждать кого-либо своими переживаниями, а уж тем более жаловаться кому-то, он часто был весел, шутил и смеялся, оставаясь лёгким на подъём и в то же время рассудительным, отчего порой мог казаться более хмурым, чем был на самом деле.

— В смысле, про последнего смотрителя? — уточнила Селина, открыто смотря на Каэла, у которого от этого взгляда сжалось всё внутри — в том числе и от какой-то внятно не объяснимой вины перед девушкой.

— Ну да. И… Возможно, что… Она… Она… не легенда.

Юноша снова выдохнул после неуверенной речи, поймав на себе немного нетерпеливый, удивлённый и даже испуганный взгляд девушки.

— Скорее всего… У него был ребёнок… А потом и внук, правнук, п-правнучка… Я не знаю…

Каэл старался не показывать своё волнение, но сейчас он будто бы объяснял всё это не Селине, а в первую очередь самому себе, порой пугаясь лишь осознания такого откровения, но тут же принимая возложенную на него ответственность. Тогда его переполняли решительность и готовность действовать.

— И мой отец… Потом и он… Он был одним из них… — закончил юноша, выдыхая и проводя ладонями по лицу.

Он старался говорить как можно тише, чтобы никто, кроме девушки, не услышал его, и от этого казался ещё более встревоженным. Мало того, юноша иногда оглядывался по сторонам, выглядя при всём этом куда более, чем просто встревоженным.

— Я понимаю, что всё это звучит очень странно… — продолжил он более внятно, поднимая глаза на Селину, растерянно смотревшую на него. — Я тоже вначале не поверил, но… — Каэл снова отвёл взгляд, становясь к девушке вполоборота.

— Но даже если всё это правда, почему тогда они гонятся и за мной? — с едва заметным надрывом в голосе, через небольшую паузу, словно временно переводя тему, девушка пыталась разобраться в произошедшем.

— Мне кажется, они подумали, что мы… Что… Ну… Что мы вместе. — Юноша осторожно посмотрел на Селину.

Она опустила голову и, снова приобняв себя за плечи, немного прошлась в сторону, отдаляясь от Каэла, а затем обратно.

И хотя сейчас юноша часто запинался в словах, порой осторожно подбирая их, в его взгляде, казалось, всегда читалась необъяснимая глубина, придающая уверенности, спокойствия и надежды, искрящейся в огоньке какой-то лёгкости этого взгляда.

— Ерунда какая-то, — вполне серьёзно приняв слова юноши, пробормотала Селина, всё же пытаясь не верить в услышанное.

Каэл тоже потупил взгляд, не двигаясь, смотря, как тем временем легко и непринуждённо перекатывались крохотные волны, гонимые быстрым течением реки, журча и поблёскивая под взошедшим солнцем.

                                * * *

Они ещё немного постояли, не проронив ни единого слова, погружённые в свои мысли. Каэл помог девушке подняться на лужайку. Селина ускорила шаг, направляясь к фургончику. Юноша проводил её вдумчивым и слегка растерянным взглядом, затем, вздохнув, опустил голову. Он шёл медленно, смотря себе под ноги на переливы шелковистой светло-изумрудной высокой травы, волнами качающейся и шелестящей под порывами наполняющегося утренним теплом и сладостью ветерка.

— Я слышал, вы говорили про легенду о маяке? — раздался знакомый голос.

Каэл поднял глаза. Почти напротив него стоял тот самый парень, который только вчера спас их, возможно, от неминуемой гибели. Тем не менее юноша недоверчиво посмотрел на своего собеседника.

— Извини, подслушал… — Как-то слишком просто он виновато дёрнул плечами, отвечая на выразительный взгляд Каэла, который сделал следующий шаг, продолжая движение.

Тогда молодой человек преградил ему дорогу, вставая напротив юноши.

— Это очень важно. — Он серьёзно и невозмутимо посмотрел Каэлу в глаза, будто знал что-то, о чём не ведал никто другой, будто скрывал что-то. — Эта легенда у всех на устах, и не только в нашем городке, но и за его пределами… — начал недавний знакомый, не дожидаясь ответной реакции Каэла.

Юноша, стараясь не выдавать своего любопытства, поднял глаза на собеседника, но всё же его взгляд не покидала тень недоверия.

— Да. — заверил тот, ловя настроение своего собеседника. — И сейчас вам надо бежать…

Парень смотрел Каэлу прямо в глаза, он говорил немного невпопад, медленно проговаривая каждое слово, будто юноша записывал их под диктовку.

— У меня есть приятель, капитан. — Он по-дружески положил свою руку на плечо юноши, который недвусмысленным взглядом ответил на подобный жест дружелюбия. — Он поможет… — продолжил молодой человек, опустив руку и продолжая так же серьёзно смотреть на Каэла.

Последний понимал, что это и вправду выход, но…

— Ты и так нам уже помог, дальше мы сами… — отрезал он, показывая всем своим видом, что хочет прекратить разговор.

— Как? — более твёрдо и уже с вызовом спросил молодой человек, продолжая преграждать Каэлу дорогу.

Юноша на самом деле пока не знал как. Он понимал, что вряд ли какой-либо капитан согласится просто так взять их на борт своего судна, а продолжать путь пешком не предвещало удачи, ведь вскоре их начнут разыскивать повсюду… И в таком случае принять помощь нового знакомого было бы лучшим вариантом. Но Каэла не покидали сомнения по поводу этого молодого человека и предложенной им помощи. Кто знает, что он задумал? Он не был похож на остальных артистов, хоть и вёл себя непринуждённо. Он будто бы выискивал что-то, цеплялся за каждое слово.

— Почему я должен верить тебе? — выждав паузу, спросил Каэл, сам пока не зная, как лучше поступить.

Их могут убить, но будет ли шанс, если он согласится? И для чего всё это стоящему напротив юноше? И потом… Он как-то слишком удачно оказался в том месте, приютив их вчера.

На прозвучавшие слова собеседник лишь промолчал, отведя взгляд, и отошёл назад, уступая дорогу. Но Каэл всё же оставался на месте, недоверчиво смотря на юношу.

— Эмиль. — Заметно переменившись в лице, снова став весёлым и раскрепощённым, будто бы и не было этого разговора, он дружелюбно протянул руку Каэлу, который не спешил отвечать взаимным жестом.

Выждав напряжённую паузу, юноша крепко пожал его руку.

Эмиль кивнул, снова на миг теряя свою привычную шутливость, — ведь это рукопожатие означало нечто большее, чем просто знакомство…

                                * * *

Всю оставшуюся дорогу Каэл снова лежал на пыльной накидке. Хозяева фургончика изредка о чём-то переговаривались меж собой. Они заметно сторонились своих гостей, как, впрочем, и Эмиля…

Окна были занавешены тёмной и пыльной тканью труднообъяснимого серо-коричневого, потускневшего со временем цвета. Весь путь, помимо размеренного стука колёс и скрипа не закрывающейся до упора двери, их сопровождали шум лесной чащи и завораживающие трели птиц, голоса которых раздавались то тут, то там, порой затихая, чтобы затем вновь исполнить свою партию загадочной мелодии утреннего леса. Едва уловимый ветерок задувал в дверной проём сладкие и нежные ароматы деревьев, хвои и смолы.

Каэлу не давали покоя мысли о легенде, об отце, о будущем и о Селине. Он понимал, что сам сейчас не сможет обеспечить ей безопасность, но боялся, что, принимая предложение Эмиля, подвергнет её ещё большей опасности. Хотя после сегодняшнего разговора юноша показался ему совсем не таким, каким выглядел на первый взгляд… Но и этому ощущению Каэл не спешил доверять.

— Пересекли границу, — выдохнул Эмиль, отсаживаясь от окна, в которое, как оказалось, всё это время напряжённо смотрел.

Но почему молодого человека это так волновало? И переживал ли он так за своих недавних знакомых или… за себя?

Вскоре мысли Каэла немного спутались, погружаясь в лёгкую дрёму, чтобы после, наоборот, проясниться на небосклоне раздумий и задать светлое и чистое начало для новых дум и рассуждений.

Размеренный стук колёс убаюкивал лучше любой колыбельной. И вот всё уже будто стихло под тактами теперь едва уловимого скрипа раскачивающегося фургончика.

Но вскоре неожиданно и резко раздалось ржание лошадей, и казалось, будто именно оно прервало движение. Вдалеке послышался шум прибоя и суеты.

— На выход! — грубо скомандовал погонщик.

Эмиль распахнул дверь и помог спуститься Селине, вслед за которой поспешил выйти и Каэл.

День уже приближался к своей середине, а солнце так непривычно для этого лета накаляло воздух, плавя своим жаром каждое белоснежное и влажное облачко, нечаянно показавшееся в чистейшей дали небосклона.

— Подождите меня здесь, — Эмиль обратился к бродячим артистам, которые удостоили его лишь недоверчивыми, колкими взглядами. И единственное, что было в них наиболее мягким, — снисходительность. Но казалось, что даже она зиждилась на какой-то меркантильности или чём-либо ином, но только не на простых уступчивости и понимании. Интонация и мимика юноши по отношению к ним также не отличались особой дружелюбностью, теплотой и приятельской близостью.

Вскоре Каэл и Селина уже следовали за Эмилем. Так как фургончик остановился поодаль от оживлённой части поселения, им пришлось пройти редкий пролесок и ещё немного полузаброшенных улочек на окраине, как оказалось впоследствии, довольно большого города.

— Постойте пока здесь… — Юноша взволнованно обернулся к попутчикам. Казалось, что он хочет сказать ещё что-то, но вместо этого лишь развернулся, уверенным и быстрым шагом направляясь в сторону причала. Было видно, что Эмиль старался подавлять свою напряжённость, причём не столько для недавних знакомых, сколько для самого себя.

Место, где остались дожидаться юношу Каэл с Селиной, было похоже на небольшой сквер, уютно расположившийся в небольшом тупичке вдали от суеты, толкотни, гама и брани причальной зоны. И хотя он находился почти у самой окраины городка, даже этот уголок был облагорожен. Аккуратные декоративные заборчики, свежевыкрашенные в белый цвет, огораживали скромную зону отдыха с парой таких же аккуратных белых скамеек, на одну из которых и присела девушка. Позади свисали кроны высокорослых кустарников, приятно убаюкивая шелестом светло-изумрудной листвы со светло-салатовыми, почти белыми прожилками по краям.

Таких мест уже давно не встретишь в их королевстве. Они остались где-то далеко в воспоминаниях, изложенных в сказах и легендах, чудом сохранившихся до этих дней. А ещё отсюда можно было увидеть порт, простирающийся вдали причалами и гаванями. Так девушка и юноша наблюдали за быстро удаляющимся Эмилем, который частенько оборачивался в их сторону.

Каэл никак не находил себе места. Он едва удерживался в одном положении, чтобы не начать расхаживать из стороны в сторону, тем самым хоть как-то отвлекаясь от безудержных мыслей и опасений, роящихся в голове.

Селина тоже не могла всецело отдаться прохладе тени, сладости ветерка и трелям пташек, суетящихся и щебечущих в густых зарослях обихоженных и аккуратно подстриженных кустарников. Она с тревогой смотрела на юношу, который, чувствуя её взгляд, не решался обернуться. Сейчас он думал о том, что делать дальше, как ей помочь, как вернуть обратно, порой будто находя в этих мыслях спасение от куда более пасмурных и, казалось, уже однозначных и вместе с тем весьма размытых раздумий о своём будущем. Девушка доверяла ему, несмотря на их ещё недавнее знакомство, краткость их взглядов и разговоров. Рядом с ним она почему-то чувствовала себя в безопасности.

Селина перевела взгляд, теперь устремив его под ноги на мощённую камнем землю, едва касаясь которой кружили несколько маленьких, салатовых, гладких по краям и слегка заострённых с обеих сторон листков. Она уже давно запуталась в происходящем, пока не желая даже начинать распутывать этот клубок обстоятельств, речей и мыслей, как-то приятно щемящих душу своими тайнами, скрытыми смыслами и надеждами на ответы, которые, казалось, непременно подарит будущее. С Каэлом она позволяла себе оставаться в порой приятном неведении, не окунаться с головой в омут суеты мыслей.

Юноша уже отошёл на приличное расстояние от пары, оставаясь под прицелом внимательного взгляда Каэла.

Некоторое время Эмиль высматривал кого-то, после чего подошёл к одному мужчине, судя по всему, своему приятелю и капитану судна. Последний был довольно высокого роста, крепкий и подтянутый. Однако их встреча не была похожа на встречу двух давно не видевшихся товарищей. Вскоре Эмиль отвёл своего знакомого подальше от лишних ушей, ненадолго уходя в тень одной из улочек городского лабиринта, скрываясь с обозримого Каэлом горизонта.

Мысли юноши стремительно сменяли одна другую, стараясь не упускать ни единой детали. Он выдвигал гипотезы, доказывал их и снова подвергал сомнению, отметал домыслы, основанные на догадках и фантазиях, а затем искал их вновь.

Вскоре, снова показавшись на свету шумного причала, быстрым и бодрым шагом Эмиль уже направлялся к своим недавним знакомым, резвыми и открытыми движениями рук призывая их поспешить к нему навстречу.

Как только Каэл с Селиной приблизились к юноше, тот сразу развернулся и, призывая следовать за ним, поспешил вначале по жаркой портовой зоне, а затем, свернув в тень улочек, вывел пару к редкому лесу, где их уже дожидался тот самый мужчина, с которым только недавно о чём-то разговаривал Эмиль.

Капитан смерил их уставшим, но каким-то обнадёженным взглядом, устремлённым куда дальше новоиспечённых гостей своего судна.

— Эдвард, — кратко и без лишней торжественности представился он.

Но вот без напрасных промедлений они уже продвигались по окраине пролесья, ещё не скоро набредя на затерянную бухту.

Во время движения Каэла не раз посещали мысли о побеге, но каждый раз он убеждал себя продолжить следование за мужчиной, который явно знал, куда и зачем идёт. В заметном смятении девушка тоже постоянно оборачивалась по сторонам.

Порой им приходилось идти по щиколотку, а то и по колени в ледяной, сияющей под пробивающимися сквозь раскидистые кроны деревьев дневными лучами солнца воде, остужавшейся в прохладе леса. Выдалось довольно дождливое лето, разливая бухты на многие метры вглубь материка.

И вот за расступающимися, изящно изогнутыми стволами виднеется просвет и… огромное судно, застывшее в кружевной тени развесистых крон прибрежных, порой уходящих корнями в воду, деревьев. Парусник будто бы опустел, беззвучно задремал в укрывшемся от непрошеных глаз местечке. Его белоснежные паруса сияли меж деревьев, отражая своей белизной солнечный свет. Судно впечатляло своей грациозностью и торжественностью, хотя при внимательном взгляде оно выдавало свои года, тщательно укрытые под новой оснасткой, вычищенной и заштопанной парусиной, заботливо смазанными и выкрашенными дощечками. А на борту выкрашенными в чистейший белый цвет буквами красовалась надпись: «Арианна». Казалось, в промытой самим морем гладкой поверхности этой надписи отражались небеса, плывя по ней разводами белоснежных облаков, переходящих в блики мерцающей на полдневном солнце водной ряби, такой же светло-голубой и глубокой, как далёкая высь, доносящая крики чаек и прохладный солёный ветерок.

Вскоре настало время отправления. Эмиль, сдерживая волнение, искренне пожелал своим недавним знакомым удачи, снова серьёзно и озабоченно смотря на Каэла, а через некоторое время обменялся с капитаном непродолжительными, но весьма красноречивыми и сдержанными взглядами, после которых оба пожали друг другу руки.

Когда Каэл с Селиной остались наедине с мужчиной, тот лишь безмолвно направился к судну, одновременно ведя за собой новых попутчиков. Девушка смогла разглядеть капитана ближе. Он был выше среднего роста, статен, крепок, не худощав и не полон. Несмотря на зрелый возраст, на его подтянутую фигуру и ровную осанку можно было заглядеться. И даже седина, словно специально, окрашивала не все волосы, а окрашивала белёсо-серым лишь виски и небольшую щетину так, что даже она не казалась старческой, а будто придавала его образу мудрости и стати, а говоря в подобном ключе, и красоты.

— Стойте! — выпалил Каэл, останавливаясь. — Где вы познакомились с Эмилем? Куда пойдёт судно? — Он твёрдо задавал капитану вопросы, пытаясь разобраться в происходящем. Остановившись по ходу движения, мужчина так и стоял к паре спиной.

— Я взялся отвечать за вас головой, хотя и понимаю, что вы вольны уйти хоть сейчас, — наконец отозвался капитан, едва дёрнув плечом.

Он постоял ещё немного, будто дожидаясь дальнейших действий попутчиков, которые в обоюдном молчаливом согласии остались на месте. Вскоре капитан продолжил движение, ведя их на судно.

И только остановившись у массивной деревянной двери, мужчина обернулся к паре. Черты его лица были строги, но почему-то в них читались немая грусть, доброта и мягкость, а ещё какая-то трудно объяснимая постороннему взгляду безграничная любовь, словно сияющая навечно застывшими слезами в печальном взгляде.

— Не мозольте глаза команде. На палубу выходите редко и только днём, — чётко и твёрдо говорил он, смотря сквозь новых гостей своего судна. — Еду буду приносить лично я. По всем вопросам обращаться только ко мне. — На последнем он сделал особый акцент, впервые остановив взгляд на паре в мимолётной и едва читаемой заинтересованности.

— Вопросы есть? — твёрдым тоном и с уверенной манерой речи спросил капитан.

— На судне есть листы бумаги и чертёжные принадлежности? — немедля отозвался Каэл.

Селина в лёгком недоумении от просьбы и прыти юноши перевела на него секундный взгляд удивления, который, несмотря на свою мимолётность, не остался незамеченным его адресатом.

После непродолжительной паузы и внимательного, изучающего взгляда капитана, направленного на Каэла, первый ответил: «Найдём», незамедлительно удаляясь от пары. Теперь в его речи слышались едва различимые мягкие, дружественно-любопытные интонации.

                                * * *

В отведённой недавним знакомым каюте было одно из больших окон штульца (пристройки, свеса с бока кормы — Прим. авт.), открывающее живописные просторы. Судя по всему, раньше каюта не была жилой, и её новоиспечённым постояльцам потребовалось немало времени, чтобы навести более или менее сносный для временного пристанища порядок: протереть пыль, разложить раскладушки, остальные из которых так и остались стоять у стены. Сбоку от двери стоял небольшой полупустой стеллаж, на полках которого стояло несколько слегка покарябанных ваз. По углам каюты в коробках были сложены различные бракованные и испорченные изделия, поражающие своим многообразием: здесь пылились порванные и выцветшие ткани, одежды, картины, гардины, старые ковры, один из которых, сохранивший наиболее приличный вид, Каэл с Селиной разложили между разобранными ими раскладушками.

Светлые тени листвы, шуршащей пышным нарядом крон под ласковыми дуновениями тёплого ветерка, ложились по всей каюте, облекая её в кружева, меняющие свой узор при каждом новом порыве. Сладкие ароматы моря и леса наполняли каюту через распахнутую небольшую створку, а звонким трелям птиц своим неизменным шумом и всплесками размеренных, но в то же время безудержно шаловливых перекатов аккомпанировали волны.

Каэл насторожено подошёл к окну, у которого уже давно стояла встревоженная девушка.

— Почему мы не отплываем? — спросила она, испуганно оборачиваясь к юноше.

В ответ тот лишь пожал плечами, прислушиваясь к звукам на судне и в напряжении слегка прикусывая губу.

Несмотря на впечатляющий своей нежностью, спокойствием и трепетом пейзаж, для Каэла с Селиной оставшийся день тянулся невыносимо долго. И только ближе к вечеру, когда почти вся каюта оказалась в тени косых лучей, на судне начали раздаваться звуки громкой речи, выкриков, суеты, как это обычно бывает скорее на рассвете. Так промчался остаток дня.

                                * * *

Уже высыпали грозди звёзд, начиная осыпаться тонкими нитями небесного сияния. Только недавно судно вышло из тихой гавани, продолжая свой путь по мерцающей синеве водной глади.

Селина почти весь день сидела на краешке своей раскладушки, изголовьем придвинутой к противоположной от двери стене с окном, взволнованно смотря вдаль, словно в будущее, которое с каждой новой секундой становилось всё ближе. Раскладушка Каэла стояла по другую сторону. Сейчас юноша тоже сидел на своей «кровати» напротив девушки.

Тусклый ночной свет мягко падал на аккуратное личико, отражаясь полупрозрачной бирюзой в глазах, переливаясь холодным лунным мерцанием в светлых волосах. Неожиданно юноша поменялся в лице, немедленно подходя к окну. Понаблюдав за пейзажем, он стал вглядываться куда-то вбок. Затем Каэл поспешил к двери, распахивая её и открывая тем самым вид на палубу. Через мгновение юноша задумчиво и взволнованно посмотрел на Селину, медленно прикрывая дверь.

— Что-то случилось? — Девушка привстала, заглядывая в узкую щель дверного проёма, за которым не виднелось ничего необычного.

Но тем не менее юноша в напряжении вновь прикусил губу.

— Ты только не переживай… сразу… — пробормотал он, усаживаясь на своё уже ставшее привычным место.

Селина молчала, испуганно смотря на Каэла, но казалось, что ещё немного — и всё море волнений, переживаний и догадок выльется пылким порывом речи, захлёстывая всё вокруг.

— Видимо… — начал юноша, осторожно подбирая слова и как-то виновато смотря на девушку. — Сейчас уже достаточно темно, чтобы зажечь кормовые огни…

— И что?! — полуосипшим от волнения голосом вырвалось у девушки, по всей видимости, догадавшейся, какое из её самых не воодушевляющих предположений хочет подтвердить Каэл.

— Это контрабанда, — со всей уверенностью в голосе и ответственностью во взгляде заявил он, через мгновение опуская взгляд и тяжело выдыхая. — Прости… — прошептал он, проводя руками по лицу и тяжело выдыхая.

Он испытывал чувство вины за помощь… За то, что тогда, стоя в очереди, он помог ей, поймал случайный взгляд, разговорился. Её наверняка кто-то ждёт, а может, уже ищет. Как случайная встреча может так всё изменить?.. Если только она, как и многое другое в жизни, что нам кажется таковым, не случайна…

За дверью послышались чьи-то шаги. Юноша, не медля, подскочил к двери и схватил с полки ближайшую увесистую вазу. Раздался стук в дверь, почти не отличимый от лишь недавно затихшего громкого, твёрдого и ритмичного стука каблуков.

— Это я, — донёсся голос капитана.

Дверь настежь распахнулась, пропуская мужчину, держащего в одной руке жестяные тарелки с едой и столовыми принадлежностями, которые составляли две поцарапанные ложки, а в другой длинную свечу. Пламя огонька трепыхалось под его дыханием, освещая ровные и благородные, будто гранёные, черты лица.

— Смотрю, вы тут уже обустроились, — хмыкнул он, раздавая принесённые угощения гостям своего судна и ставя свечу прямо под окном на прочные половые доски.

Не проронив больше ни слова, мужчина удалился из каюты, оставляя дверь приоткрытой. Селина встревоженно посмотрела на Каэла, продолжавшего в одной руке держать вазу. Он уверенно кивнул, успокаивая девушку.

Теперь вся каюта была наполнена тёплым светом огонька, отбрасывающего по всему помещению тёмные и длинные тени.

Вскоре снова послышались те же приближающиеся шаги. Мужчина вернулся с целой охапкой чертёжных принадлежностей и свёрнутой в рулоны бумаги, чему Каэл заметно обрадовался, поблагодарив капитана и заполнив обновками пустующие до этого времени полки стеллажа.

Капитан снова скрылся в тени полночного судна, через некоторое время вновь вернувшись, но уже с парой подушек и пледами.

— Куда мы плывём? — смотря мужчине прямо в глаза, спросила девушка, еле сдерживая эмоции, на что он только глубоко вздохнул, кладя рядом с ней довольно большой отрез ткани, похожей на сукно, той же, из которой были изготовлены покрывала, и сдержано кивая в сторону окна.

— У нас впереди ещё долгий путь. Стоит набраться терпения, — вымолвил капитан, смотря в ещё не занавешенное окно, вглядываясь в него.

Почти всю жизнь он вынужден прятаться, скрываться… Поэтому сейчас было так странно, непривычно и от этого горько смотреть в окно, сиявшее издали жёлтым огоньком посреди необъятных просторов моря. Сиявшее теплом и уютом незанавешенных надежд…

После продолжительной паузы, наполненной лишь шумом моря и едва слышными репликами матросов, мужчина направился к двери.

— И всё же… — остановил его Каэл с неброскими нотками вызова в голосе, с надеждой и негодованием во взгляде.

Капитан обернулся и снова остановил взгляд на окне и через затянувшуюся паузу вымолвил: «Всему свой черёд. Своя надобность». Эти слова ненадолго повисли в воздухе, и уже в дверях, вставая к юноше вполоборота, мужчина горько усмехнулся, смотря куда-то вниз.

— Ну уж убивать вас я точно не собираюсь… — На секунду он снова поднял глаза на окно и удалился из каюты, плотно закрывая за собой дверь.

                                * * *

На обнаруженную пару гвоздей гости судна навесили ткань, теперь выполняющую роль штор. Каэл на всякий случай придвинул к двери тяжёлую коробку с бракованными и сломанными предметами, а на ручку надел небольшую стеклянную вазочку, чтобы они могли услышать и, если заснут, проснуться, на случай, если кто-то решит войти в их покои.

На палубе всё шумело и грохотало, а доносящее эти звуки эхо незаметно убаюкивало уставших путников. Судно набирало скорость, гонимое холодным, промозглым, но попутным ветром.

В каюте было темно, и лишь синий бархат неба освещал силуэты вблизи окна. Недавние знакомые никак не могли уснуть после всего произошедшего.

Селина встала рядом с Каэлом. Она устремила взгляд далеко в небесную высь, мерцающую тысячами звёзд, такую глубокую и неизведанную.

— Знаешь, один мой недавний знакомый… — тихо и мечтательно начала девушка.

— Я знаю… — лаконично перебил её Каэл, на что Селина улыбнулась и со смешливым укором посмотрела на юношу.

— Виноват. — С затейливым блеском в глазах он обернулся к девушке. — Но, согласись, такой мягкий баритон, как у него, невозможно не услышать, — подняв глаза, спаясничал юноша, как и девушка, говоря об Эмиле.

Оба улыбнулись, снова переводя взгляды вдаль.

Прошло ещё немало времени, прежде чем Каэл, набрав в грудь побольше воздуха, почти шёпотом выдохнул:

— Прости.

Девушка в недоумении обернулась. Юноша уже заметно изменился в лице. Теперь он стоял у окна полный задумчивости и какой-то не свойственной ему грусти.

— За то, что помог тебе тогда… — Он снова прикусил губу.

Его сердце билось так сильно, что, казалось, заглушало все мысли, оставляя лишь чувства: лёгкие и тяжёлые, горькие и сладкие, холодящие и согревающие, но всегда такие бесценные, с некоторыми из которых можно почувствовать самого себя. Так иногда происходит и с людьми: с одними мы почему-то играем свои или чужие роли, забываемся, заблуждаемся, а с другими чувствуем себя спокойно и уютно, защищённо и открыто. И это внутреннее тепло не всегда бывает легко передать словами, описать каким-то одним чувством.

— Спасибо тебе за это… — Уголки её губ дёрнулись в незаметной задумчивой улыбке. Селина с горечью, надеждой и некой уверенностью снова посмотрела вдаль.

                                * * *

День разгорался всё больше, а уже смелые солнечные лучи без труда проникали в огромное окно каюты, наполняя помещение почти забытым за это лето светом и теплом ясного дня.

Вчера юноша был порядком удивлён ответом девушки, но решил не расспрашивать её об этом. Оставаясь начеку, он то вслушивался в речи, грохот и суету на палубе, то отпускал непоседливые раздумья, смотря на небо или просто лёжа на спине с закрытыми глазами, не позволяя себе хоть на мгновение забыться в лёгкой дрёме, окунуться в её сладкие грёзы. Юноша постоянно пытался замереть в одном положении, чтобы не тревожить скрипящие пружины раскладушки, так и норовящие разбудить девушку, которая, признаться, тоже не засыпала от мыслей, усталости и напряжения. Но заржавелые механизмы были невероятно чутки даже к самым малейшим движениям, которые порой не замечал даже сам Каэл, пробуждающийся от раздумий при каждом таком скрипе. Тогда он вновь ненадолго отпускал их, смотря на небо, отражавшееся глубокой синевой и мерцанием звёзд в глазах юноши.

Догадка о контрабанде объясняла особую секретность, но и пугала одновременно. И хотя скрытность для них сейчас была отнюдь не лишней, Каэла никак не отпускали сомнения о правильности своего решения. Но так как прошлого уже не воротить, а будущее ещё не притянуть, юноше оставалось только всё время быть начеку.

Ранним утром их уже навещал капитан, а сейчас судно снова заходило в гавань, а точнее, в реку, по берегам усеянную камнями и протекающую в почти не тронутом человеком месте, посреди редкого леса, вскоре разрастающегося в непроходимую чащу. Но даже тут удалось встретить изумлённых и вскоре разбежавшихся рыбаков, едва успевших прихватить свой улов.

Весь день Каэл то рисовал какие-то наброски на коленях, то что-то старательно вычерчивал на широких листах, разложенных прямо на полу посреди каюты.

Поначалу Селина смотрела в окно, желая пройтись вдоль пологого берега реки, что в сложившейся ситуации могло быть небезопасно, да и по большей части невозможно. Представлялось не самым лёгким занятием даже сойти с судна.

Девушке было тяжело сидеть молча, да ещё и в тишине, но она не хотела отвлекать Каэла. Тогда он, чувствуя её настроение, сам начинал отвлечённые, но порой так многое говорящие о человеке разговоры, казалось бы, о самом обычном и простом, но о таком важном, каждый раз выводящие девушку на бурное обсуждение той или иной темы. Она порой останавливала себя, но Каэл каждый раз поддерживал разговор, чему Селина была несказанно рада, продолжая рассуждать, всплёскивая руками и расхаживая по небольшой каюте. Но всё же, и уставая поддерживать безудержный поток речей и мыслей, и переживая, что может отвлекать Каэла, Селина начинала напевать мелодии, которые впоследствии, когда девушка забывалась, словно уходя в них, как бы проигрывая их интонациями, мимикой и жестами, становились всё громче, — и вскоре девушка пела то забавные и задорные, то грустные песни, первые из которых, судя по всему, нравились ей гораздо больше.

Каэлу казалось приятно непривычным выполнять чертежи не в тишине, которая, бывало, словно плотным одеялом накрывала юношу, не пропуская свежий воздух новых мыслей, чувств и идей, ещё быстрее утомляя его наступающей духотой. Тогда юноша всегда прекращал работу и выходил из комнаты, оставляя настежь распахнутое окно, на улицу, вдыхая свежие порывы ветерка. Но рядом с Селиной ему стало гораздо легче. Он чувствовал какое-то участие с её стороны, делился с девушкой своими размышлениями и находил решения, к которым вряд ли смог бы прийти в одиночку, ведь иногда, проговаривая мысли и делясь ими с кем-то, мы и сами приходим к ответу или новому вопросу, который, быть может, окажется не менее важным, чем ответ, — но всё это благодаря участию другого, пускай и немому. Однако, говоря про Селину, чувствуя такие моменты, когда юноше надо было поразмышлять самому, она опускала слова, позже восполняя этот пробел, но чаще девушка поддавалась бурным обсуждениям вместе с Каэлом, а обладая чувством прекрасного, порой и подталкивала его к новым впечатляющим идеям.

Вообще девушка была невероятно артистична. Она с лёгкостью поддавалась настроению песни или какого-то рассказа. Она могла быстро и вполне естественно входить, казалось, в любую роль, с точностью порыва передавая чувства.

И вот вновь наступил вечер, сквозь приоткрытую створку окутывая своей влажной прохладой небольшую каюту, временные хозяева которой уже потушили свечу, сняв с окна плотную ткань, не пропускающую в помещение холодный ночной свет, приумножающийся отражениями от перекатов водной глади.

— А как ты узнал об этом? — осторожно спросила Селина, взволнованно и немного виновато, оборачиваясь к юноше.

Они вновь стояли у широкого окна, смотря в даль мыслей, в даль чувств, в даль водных просторов, которые, отражая сияние ночного неба, становились светлее него. За бортом тихо шумели волны, аккомпанируя звенящей тишине созвездий.

Оба словно продолжали вчерашний, не оконченный для обоих, разговор.

Каэл сразу понял, о чём спрашивает девушка. Ему было удивительно и вместе с тем приятно, что она поверила ему, не посчитав его слова нелепой выдумкой, а его самого за них — более чем странным. Она будто смотрела в саму суть слов, а не на поверхностные течения мыслей, порой опирающиеся на представления о том, как, казалось бы, «должно» реагировать на нечто труднообъяснимое и трудно поддающееся рациональным доводам. Юноша опустил голову и горько улыбнулся. Горечи добавил сам вопрос девушки, точнее, чувства и мысли, которые он затронул, ответ на него.

Подняв глаза, юноша немного опешил от странной неожиданности встретить такой открытый и как-то по-детски встревоженный, глубокий взгляд девушки. Точнее, он был каким-то одухотворённым, осмысленным, сопричастным, искренним, порывистым. Таким, описывая который, наверное, иногда мы употребляем определение «детский». В нём были и любопытство, и пытливость, которые в силу ситуации сдерживала Селина.

Очнувшись от пленительного взгляда, юноша поспешил развеять паузу, вызвавшую его. Каэл тихо вздохнул, оборачиваясь к окну.

— Где-то полгода назад не стало матери и… — Он остановился, проваливаясь в воспоминания минувших дней. — А отец любил её. Очень любил. Казалось, больше жизни… — Глаза юноши засияли так и не пророненной слезой, полной любви и нескончаемой надежды на неё.

— Прости, я…

— Он же ждал, ждал меня, чтобы успеть сказать… — Ненадолго остановив взгляд, устремлённый куда-то в прошлое, юноша продолжил: — Вначале я подумал, что у него жар, но…

Каэл посмотрел на проникнувшуюся его словами девушку. Мягкие локоны выбились из хвоста, спадая по аккуратному личику, такому же светлому и нежному, как и её волосы. А серо-голубые глаза, такие глубокие и родные, смотрели прямо в душу, согревая своим светом.

Каэл опустил глаза. Наступила пауза, наполненная сладостью воспоминаний, горечью волнений и некой опустошённостью и одновременно глубиной чувств, которые, обладая невероятной силой, теплились внутри, будто не умещаясь в нём, заставляя сердце биться сильнее.

— А ты?.. — Почти неслышно выдохнув, юноша снова поднял глаза на Селину, осторожно начиная вопрос, но девушка перебила его, поменявшись в лице и всплёскивая руками.

В этом резком и порывистом, эмоциональном и немного неловком движении Каэл узнал свою бабушку, от чего уголки его губ дёрнулись в едва уловимой улыбке.

Как она там сейчас?

— А у меня самая обычная история, — натянуто-оживлённо отозвалась Селина. — Родителей почти не помню. Воспитывала тётя, да и та на самом деле вовсе мне не тётя, а знакомая семьи, принявшая меня к себе. А теперь… — Девушка отвела печальный взгляд, но не успела договорить, как в дверь кто-то постучался.

За окном уже начало светать, что оба заметили, лишь оглушённые внезапностью раздавшихся звуков.

— Скоро причаливаем, — кратко оповестил Эдвард, вошедший в каюту с завтраком, который как для него самого, так и для команды скорее служил ужином. Вдохнув глубокий сладковатый аромат только-только отваренной картошки, помещение погрузилось в тепло и уют этих запахов.

— А как вы познакомились с Эмилем? — остановив в дверях капитана, спросил Каэл, пытаясь разговорить его.

В мимолётной оторопелости Эдвард обернулся. Казалось, он хотел что-то сказать и уже приоткрыл рот, как, выдохнув, вновь сделал шаг к двери.

Каэл с Селиной переглянулись в настороженном недоумении. Показалось, что девушка даже побледнела, а вскоре на её щеках появился румянец, который обычно расцветал, когда она испытывала какие-либо сильные эмоции, что, впрочем, случалось с ней довольно часто. Девушка будто жила ими — в них и с ними, — ведь всё, что бы ни происходило вокруг, отдавалось сильным эмоциональным откликом в её сердце.

Селина всё не отпускала пытливого взгляда от Эдварда, который, лишь глубоко вздохнув, уже собираясь покинуть каюту, вновь обернулся к гостям своего судна.

— Они оказали нам большую услугу взамен на единственную просьбу, которую мы сейчас и выполняем, — как всегда коротко, внятно и ясно объяснил капитан.

— И… в чём же… заключается эта услуга?.. — осторожно спросила Селина, делая небольшие паузы, призванные скрыть сильные эмоции, бушевавшие в ней.

Она безотрывно смотрела на капитана, пытаясь сгладить своё волнение в ровном и, как ей казалось, спокойном взгляде, который своей открытостью, пытливостью и чувственностью мог сбить с толку любого, даже самого твёрдого и решительно стоящего на своём человека.

«Они? — пронеслось в голове у Каэла. — И значит, всё же не старые знакомые».

— В определённый срок доставить вас целыми и невредимыми до одного порта. Всё. — Мужчина отвёл взгляд, снова оборачиваясь в сторону двери, прерывая ещё не заданный вопрос, который уже блестел во взгляде девушки. — Думаю, вам не обязательно знать всех деталей нашего разговора, — отозвался Эдвард уже более мягко, не оборачиваясь к паре.

Однако, остановившись и выждав небольшую паузу, растянувшуюся для взволнованных и не терпящих услышать большие подробности Селины и Каэла, капитан, встав к ним вполоборота, продолжил:

— Но диковинно вести такие дела от имени государства.

После этих слов, которые, казалось, были неслучайно озвученными домыслами, Эдвард в мимолётном любопытстве и одновременно немой озадаченности посмотрел на Каэла с Селиной, а затем покинул всё больше наливающуюся красками рассвета каюту, тем не менее оставляя двоих в сумраке недоуменных размышлений, нечаянных взглядов и новых загадок, открытых ответами на недавние вопросы.

                                * * *

Небо вновь было затянуто плотной светло-сизой пеленой, которая, казалось, никуда и не сходила с него в последнее время, особенно для пожилой и поникшей от седины отчаяния и горевания женщины, подошедшей к окну. Закрывая глаза, она приподняла голову к дымчатой небесной выси, опустившейся на город. Казалось, что её губы едва содрогались в неслышной и неуловимой, известной лишь небу молитве.

Уже прошло три дня, как её внук не возвращался домой. Весь город оцепила охрана. Теперь ни одно судно не могло незаметно проскользнуть мимо дополнительно присланного «покровителями» патруля, а у их дома постоянно дежурила стража.

По щеке женщины скатилась слеза, смочившая сухие и углубившиеся за эти дни морщины. Как бы она хотела хотя бы узнать, где он, как он, жив ли? Она неумолимо надеялась на то, что жив…

Женщина открыла полные слёз глаза. Тонкую кожу щипало почти не просыхающей солью.

Она ждала его, но и боялась их встречи, ведь последняя может стоить юноше жизни. Она винила себя в произошедшем, в том, что ещё тогда рассказала о случившемся соседке, в том, что не придала словам сына должной значимости и серьёзности, не до конца осознала их, хоть и поверила, приняла.

Сев на стул, теперь отодвинутый от стола, она вспомнила, как ещё недавно напротив неё сидел её мальчик, как он был похож на своего отца, как когда-то, ещё до рождения Каэла, здесь сидел её сын, знакомя её со своей любимой и единственной. По лицу вновь скатились слёзы, и женщина ненадолго провалилась в беспамятство, то ли уснув, то ли потеряв сознание.

В доме было пусто. Пыль начала покрывать своей полупрозрачной скатертью даже обеденный стол. Все эти дни женщина толком ни ела, ни спала. Она пребывала в каком-то полусознательном состоянии, где быль перемешивалась с грёзами, а прошлое — с настоящим.

Очнувшись, женщина вновь подошла к окну. На высохшей щеке вновь появилась влажная дорожка скатившейся слезы.

Её скулы напряглись, сдерживая чувства. Небо всё светлело вместе с наступающим днём. Зелень, словно впитавшая холодные оттенки неба, шелестела пышными кронами раскидистых деревьев. Но казалось, что всё будто остановилось в своём цветении. Всё будто замерло, едва поддаваясь незаметным и лёгким дуновениям ветерка, который так и не мог разбудить на время уснувший городок с почти опустевшими улочками, которые, казалось, наполнял лишь потяжелевший, ставший каким-то менее прозрачным воздух.

Женщина опустила глаза, тихо и сперва прерывисто протянув первые звуки её любимой песни, которая теперь для неё звучала немного иначе:

«А не знаешь ли, Лето, сколько звёзд на небе этом?

Сколько им ещё цвести, а потом мчаться до земли?

А не знаешь ли, Лето, сколько стран на карте этой?

Сколько судеб и сколько времён, и путей, что ещё мы пройдём?

А не знаешь ли, Лето, сколько вьюг на планете этой?

Сколько засух и сколько дождей? Сколько бурь в океане людей?

А не знаешь ли, Лето, сколько писем и сколько ответов?

Сколько любят и сколько живут? Сколько раз люди верят и лгут?

А не знаешь ли, Лето, сколько тайн и сколько заветов?

Сколько встреч и сколько разлук? Сколько помнят и сколько ждут?

А не знаешь ли, Лето, сколько счастья в мире этом?

Сколько радостей? Сколько невзгод? Сколько сказов и дум ещё ждёт?

А не знаешь ли, Лето, сколько значат ответы эти?

Сколько мер и длин мы найдём?..

Ведь важно, как эту жизнь проживём…»

Женщина прикрыла дрожащие веки, а с ресниц по мокрым щекам одна за другой стали скатываться слёзы.

Лишь бы был жив. Лишь бы был жив…