Бесплатный фрагмент - Мат в два хода, или В живых оставлять только мёртвых

Все события в этой книге произошли в начале нулевых, но все они, за редким исключением, вымышлены, а вот герои — настоящие.

Ход первый

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Бег трусцой от инфаркта до маразма

В кромешной темноте было холодно и мерзко. С каменного свода капало, под ногами хлюпало. Фонарик «сдох» сразу же, и Серёжка шёл на ощупь, ладонью касаясь склизкой, как жаба, стены подземного хода.

Вдруг он увидел полосу жёлтого электрического света, бьющую из-под двери.

Замер. Там, за дверью, кто-то был.

— В этих сундуках на миллион зелёных… не меньше! — услышал он трубный бас.

— А на миллиард не хочешь?

— Да ну!

Голоса показались ему знакомыми. «Где я их раньше слышал? — подумал он. — Где?»

— А вот где! — прокричал кто-то над самым его ухом, и тяжёлая рука легла ему на плечо. Серёжка обернулся и судорожно взмахнул руками… пытаясь поймать улетающее к потолку одеяло.

— Вставай! — смеялся Серёжкин дед. — Вставай.

— Дед, дай сон досмотреть, — повернулся на другой бок Серёжка. — Всего одну минуту.

— Досматривай, а я побежал.

— Нет, я с тобой! — вскочил с кровати Серёжка, словно его окатили из ведра холодной водой. — Я мигом.

— Мигом не получится, а три минуты у тебя есть.

Три минуты — это много. Три минуты — это сто восемьдесят секунд или сто восемьдесят ударов Серёжкиного сердца. Считать замучаешься.

Ровно через сто двадцать секунд он одел темно-синие спортивные трусы до колен. Серёжкин дед почему-то их называл «семейными». Может быть, потому, что в них можно было запросто запихнуть ещё двух Серёжек?

Кроссовки он надел на босу ногу. Времени искать носки не было. На поиски «семейных» трусов у него ушло сто пятнадцать секунд.

К калитке, где ждал его дед, он подбежал на сто двадцать пятой секунде, но Серёжкино сердце сделало двести двадцать ударов. Ему было из-за чего так колотиться. Летний поход на байдарках, о котором Серёжка мечтал всю свою жизнь, мог накрыться! Накрыться из-за каких-то трёх минут. Накрыться из-за тех голосов в подвале!

Нет, они ему не приснились… Но мы забегаем вперёд, так что… проехали.

— Что, запыхался? — снисходительно спросил дед внука, и имел полное право.

Серёжкиному деду было ровно семьдесят лет, а выглядел он на все сто! Нет, не на сто лет конечно, а на все супер сто. Метр девяносто, голубые глаза, бронзовый загар, даже зимой, а под этим загаром литые мускулы.

Половина Серёжкиного класса завидовали Серёжке, а вторая половина, лучшая конечно, была просто влюблена в Серёжкиного деда. Доходило до смешного… Но и об этом потом.

Проехали!

А Серёжка? Что Серёжка!? Дворовое и школьное прозвище… Колобок. Понятно?

— С тобой запыхаешься! — ответил Колобок, переступая с ноги на ногу. Грудь его тяжело вздымалась, на лбу выступил пот.

— А ты раньше вставай… и меня буди. Вот Паша сам встаёт.

— Так ему надеяться не на кого. Его бабушка спит и видит, что он проспит, и ты его в поход с нами не возьмёшь.

— Возьму, даже если проспит. Его возьму.

— А меня нет?

— Нет.

— А почему?

— Не задавай тривиальных вопросов, внук.

— А я не тривиальный вопрос задал, а риторический.

— Браво! Делаешь успехи. Мат в два хода.

— В один.

— Бахвал, не задирай нос. Этот ход ещё надо сделать, а ты в вечном цейтноте, и твой флажок давно упал. Так-то. Руку давай! — добавил серьёзно и стал считать Серёжкин пульс. — В норме, — сказал через минуты. — А вон и Паша подгребает… Доброе утро, Паша! — помахал рукой бегущему к ним белобрысому мальчишке.

— Доброе утро, Константин Константинович!

— Ну что, готовы?

— Готовы!

— Тогда вперёд!.. трусцой от инфаркта до маразма. Но только, смотрите, не закипеть, чайники!

— Не боись, дед, не закипим. — И побежали они в тишине летнего дачного утра.

Хорошо!

Ни мух, ни комаров, ни назойливых глаз соседей, ни инфарктов. А до маразма — раз десять вокруг земного шарика крутанёшь, — может быть, и добежишь. Хотя нет. Земля же круглая!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Любовь — как и тараканов, пожалуйста, отдельно

С тем, что Земля круглая, Серёжка был категорически не согласен. Круглым был он сам, а Земля, извините и подвиньтесь, квадратная, да ещё вся в кочках и ямах. Так что от инфаркта до маразма шаг один. И шальная девчонка Ленка, гоняющая кроссы по дачному лесу, тому подтверждение.

А ведь до этого лета бала нормальной девчонкой — и своим в доску парнем! А как вымахала за зиму в коломенскую версту, да как стала гонять свои сумасшедшие кроссы, так и свихнулась.

Правда, прежде чем Ленка свихнулась, она с ним вдрызг разругалась. Узнала, что Серёжка с Пашкой в поход идут, а её в поход забыли пригласить и приглашать не собираются, ну и понеслось!

Круто с ней тогда Серёжка поговорил.

Зачем ей наша комариная Карелия? У неё отец миллионер, а может быть, даже миллиардер. Ему легко ей кругосветное путешествие на собственной яхте устроить! Ничего, что она с ним не живёт. Она и со своей мамой не живёт! Взбрыкнула, когда её родители развелись. Видите ли, она не вещь, чтобы за неё решали, с кем ей жить. И сама решила. С бабушкой теперь живёт, по четвергам родителей принимает. И не врозь чтобы, а непременно чтобы вдвоём были. По отдельности она их терпёть не может, не мыслит, не воспринимает. Полнейший бред! А мама у неё третий год в Штатах работает в какой-то лаборатории. Занимается проблемами бессмертия. На нобелевку тянет.

В общем, в толстом-претолстом слое шоколада девка! И чего ещё ей надо?!

Ленка в долгу не осталась. Недаром же когда-то своим парнем в доску была. Получил от неё Колобок всё сполна, по самые гланды! А напоследок такое выдала, что Серёжка даже глаза зажмурил.

«Я тебя, Колобок, в блин раскатаю!» — сказала она и покачнулась на своих фотомодельных ножках, повела худеньким плечиком. И жмурься — не жмурься, а и с закрытыми глазами всё равно видно, что там — под белой её, в обтяжечку, маечкой. И голова у него закружилась-закружилась, пересохший язык к нёбу прилип.

После этого разговора Ленка и стала гонять свои сумасшедшие кроссы. Гонять с такой скоростью, что Колобок не успевал от неё увернуться — и сметённый в очередной раз Ленкиным плечом с лесной тропинки (Пашку и Константина Константиновича она аккуратно обегала), не успевал крикнуть ей в спину ничего ехидного и обидного. «Ну да… чёрт с ней, убогой, — говорил он сам себе, выбираясь из кустов. — Добегается она у меня… голоногая! Надо терпеть». Очень ему в поход хотелось пойти! Почему? А кто его знает. Наверное, потому, что всем всегда чего-то хочется. Кому — пирожных с мороженым, а кому и — яду.

Серёжке, определенно, хотелось последнего. Но яда особого. Яда приключений. Но кто им не отравлен в тринадцать лет? И Серёжка был им отравлен по самую макушку. Но ему всё было мало. «Яду мне, яду!» — кричало всё в нём.

Этот яд приключений и понёс его с Пашкой в Москву после утренней пробежки. И колёса подмосковной электрички выстукивали ехидно: «Яду им, яду… и побольше!» Колёса тоже, видимо, были квадратными.

А Серёжка уплетал за обе щеки пирожные. Перед приключениями нужно было подкрепиться. А они были не за горами. И это он чувствовал… пузом! И оно, «пузо», никогда его не обманывало.

И Пашка чувствовал приближение этих приключений. И, конечно же, не пузом — его у него просто не было, а чем-то другим. Но был грустным. Сидел напротив Серёжки и смотрел печально в окно.

— Ты чо, Паш, в натуре, что ли, обиделся? — не говорил, а чревовещал Колобок. Говорить он не мог, так как рот у него был забит очередным пирожным, а чревовещать он научился ещё в прошлом году, прочитав старинную книгу «Магия и фокусы без проблем», переведённую с арабского приват-доцентом Московского университета Бергом Г. Н.

— Отстань! — И Пашка ещё печальнее стал смотреть в окно.

— Обиделся, — вздохнул Серёжка, прожевав пирожное. — Из-за Ленки?

— Нет! — отмахнулся Пашка всё так же печально, но уже с металлом в голосе. — Отстань!

— Из-за Ленки, — не отстал Серёжка. — Ну… извини, Паш, позабыл поговорить с дедом. На дачу из Москвы вернёмся — поговорю.

— Ты только обещаешь!

— Да ты и сам бы мог поговорить.

— Не мог!

— Почему?

Вот это вопрос Серёжка зря задал. Пашке нравилась Ленка. И просить ему Серёжкиного деда, чтобы он взял Ленку в поход?! Лучше расстрелять его, Пашку. А ещё лучше звездануть этого Колобка по его макушке и добавить в пузо, чтобы такие вопросы больше не задавал. И звезданул бы, но хитрющий Колобок быстро сообразил и, откатившись по лавке, стал извиняться:

— Понял! Беру вопрос обратно. Но, Паш, я поговорю, конечно, с дедом. Только ведь байдарка не резиновая. Куда мы Ленку посадим?

— У твоего деда есть катамаран!

— Есть-то он… есть. Но его чинить ещё надо. Да и того кайфа, что на байдарке, не будет!

— Будет! — Пашка сжал кулаки. — Ты просто не хочешь брать Лену в поход! Почему?

— Я не хочу? Ничего подобного! — соврал Серёжка. В поход Ленку он, действительно, брать не хотел, и не потому, что Ленка гоняла свои сумасшедшие кроссы (бок у него до сих пор постанывал), а потому, что Ленка и ему нравилась. А Ленка была влюблена в Серёжкиного деда. Вот почему он не хотел брать её в поход. «А брать все-таки придётся… Эх!.. опять тараканы с компотом, а надо бы отдельно!» — обреченно подумал он и сказал:

— Пойдёт твоя Ленка с нами в поход! Уговорю деда. Если живыми из Москвы вернёмся! — добавил шёпотом.

— Да будет тебе… страху нагонять! — засмеялся Пашка, а под ложечкой у него засосало. Серёжка никогда не преувеличивал опасность. Если так сказал, значить, были на то основания.

— Сон мне опять тот же самый приснился. А кто там был за дверью, никак не могу вспомнить. И Коллекционер мне этот не внушает доверие, — продолжил Колобок нагонять страху на друга.

— Так зачем же мы тогда к нему едем?

— Надо кое-что проверить у него.

— Что проверить, Серый?

Серёжка очень не любил своё прозвище Колобок. А на «Серого» охотно отзывался.

Пашка это знал и редко, когда уж сильно допечёт, Колобок получал от него своё — колобковское. Сержёка был жутким темнилой. Пашка прощал ему и это.

Он многое чего ему прощал, и Колобок этим беспощадно пользовался.

У Пашки был золотой характер. Но прощал он своему лучшему другу все его завихрения не поэтому. Просто с Колобком было жутко интересно! И, самое главное, они были настоящими друзьями.

— Извини, сам не знаю… что! Но надо. Брюхом чувствую, — ответил темнила Колобок. Он прекрасно знал, зачем он едет к Коллекционеру и что хочет проверить. — А тараканов лучше бы отдельно, — добавил многозначительно.

Насчет тараканов Пашка ничего не понял, но переспрашивать не стал, всё равно ничего не ответит Колобок, — и подумал: «Пусть из себя строит умника. А о Лене я сам завтра спрошу. А то благодетель нашелся! Тараканов ему с компотом отдельно подавай», — и отвернулся к окну.

Электричка подъезжала к Москве. Пассажиры засуетились, потянулись к выходу. И вдруг Серёжка забеспокоился. Его явно что-то встревожило…

— Что, Серый? Что? — насторожился и Пашка.

— Жара, — успокоил его Колобок. — Пройдёт.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бегство от жары

Сойдя с электрички, Серёжка так рванул по платформе (спасаясь от жары?), что Пашка догнал его лишь в метро — у эскалатора.

— Стой, Серый! Стой! — только и успел крикнуть он, а Серый уже полетел сломя голову дальше. Пашка едва поспевал за ним.

— А классно мы эту дылду сделали! — заскочив в последний вагон метро, проговорил Колобок и самодовольно посмотрел на Пашку.

— Какую дылду?

— Неважно… Главное… классно.

Поезд тронулся.

— А туда ли мы едем? — засомневался Пашка.

— Туда! — невозмутимо ответил Серёжка, но, проехав три остановки, они поехали назад.

— Ты что, Колобок, от жары свихнулся? Так предупреждать надо, — возмутился Пашка.

— Ничего я не свихнулся. Концы обрубаем, — напустил на себя серьёзность Колобок.

— Какие концы?

— Слежки!

— Кому мы нужны, чтобы за нами следить? — засмеялся Пашка.

— Пока никому. Но скоро!.. — многозначительно подмигнул Серёжка. — Так что надо тренироваться.

— Мудришь, Серый.

— Ничего не мудрю, Паш. Еще помянешь меня добрым словом, когда… — не успел договорить Колобок, так как поезд остановился, и он потянул Пашку за руку из вагона.

Они перешли на другую сторону платформы и поехали… назад.

Так они челночили минут сорок. Потом Серёжка и Пашка кружили по улочкам и переулкам в центре Москвы. Наконец Пашке все это надоело, он сел на садовую скамейку и сказал:

— Ты как хочешь, а я устал. Тренируйся без меня. Отрубай свои концы, а я тебя тут подожду!

— И я устал, Паш, — согласился Колобок и сел рядом. Жара стояла жуткая. В три ручья с него лил пот. — Сейчас малость отдохнем и поедем к Коллекционеру. Да и время уже поджимает, — добавил деловито. — На дачу нам засветло надо вернуться, а то хватятся наши бабули!..

— Моя-то, — усмехнулся Пашка, — точно… не хватится. Она очередной роман Окунина читать начала!

— Тот, что я тебе дал? — насторожился Серёжка.

— Тот самый.

— А я просил тебя ей его давать? — возмутился Колобок.

— А что, нельзя разве?

— Нельзя. Она же может догадаться! — Пашкино легкомыслие разозлило Серёжку.

— О чём догадаться? — опять усмехнулся Пашка. Колобок вечно так. Из мухи — слона!

— Да всё о том же, олух!

— За олуха можешь и получить! — разозлился Пашка.

— А ты за Окунина! — зло ответил и Серёжка. Очередная ссора назревала.

— Да не в жизнь ей догадаться. Слово даю. Я бабушку свою хорошо знаю. Для неё его романы сплошная беллетристика! — Пашка не хотел ссориться.

— Гарантируешь? — Не хотел ссориться и Серёжка.

— Гарантирую!

Всё! Черная туча ссоры уходила за горизонт. Но тут поднялся ветер. И этот ветер поднял Серёжка.

— Плохо ты знаешь свою бабушку, — сказал он авторитетно. Нельзя было Пашку оставлять в невежестве.

— Я… плохо? — сжал Пашка кулаки.

— Да, плохо, — невозмутимо ответил Серёжка, но на Пашкины кулаки посмотрел и чуть отодвинулся. Пашка, вообще-то, был человеком смирным, но и у его «смирности» был предел. — Ты не обижайся, Паш, — заговорил Колобок примиряющим тоном, — но не ты один так устроен. Все мы так устроены. Большое видится на расстоянии. А твоя бабушка большая… — По простоте душевной хотел сказать: «дурра», но вовремя спохватился и посмотрел на небо. — … оригиналка большая, — нашел он наконец подходящий синоним для Пашкиной бабушки.

— При чём здесь её оригинальность? — Кулаки внук «большой оригиналки» разжимать не собирался.

— А при том, что её оригинальность ты в упор не видишь. Лицом к лицу, как сказал поэт, не разглядеть. И проехали! — Серёжке надоело ссориться с Пашкой. — А «олуха» назад беру. Отдохнул?

— Отдохнул.

— Ну… двинули, что ли, к Коллекционеру?

— Без книг?

— Нет, с книгами. Мы с ним предметно поговорим.

Пашка тяжело вздохнул. За книжками нужно было ехать на другой край Москвы, а там! Там у них был тайник. Настоящий. В подвале заброшенного дома.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

О пользе револьвера системы Наган

Через час они стояли перед бронированной дверью Коллекционера.

— Круто! — цокнул восхищенно языком Пашка. — Атомной бомбой не возьмёшь.

— И не такие броненосцы вскрывали… консервным ножом, — не разделил восхищение своего друга Серёжка и нажал на кнопку дверного звонка.

— Чего надо? — услышали через минуту мальчишки сонный голос за дверью.

— Как чего? — удивился Серёжка. — На прошлой неделе с вами, Виктор Петрович, договаривались.

— О чём?

— Забыли?

— Пацан, не морочь мне голову. Проваливай!

— Как …проваливай? Вы же обещали книжки посмотреть!

— Какие книжки?

— Старинные!

— Старинные? — За дверью, видимо, плохо соображали.

— Да, старинные! Мы с вами, Виктор Петрович, на прошлой неделе на Кузнецком познакомились. И сами в гости пригласили.

— Пригласил?

— Да.

— Как звать?

— Меня — Мишкой, а моего друга — Сашкой. Вспомнили?

— Нет!

Но через секунду бронированная дверь открылась, и толстый, с опухшим лицом мужчина впустил Серёжку и Пашку в прихожую.

— Обувь снимайте! — буркнул недовольно, запахнул халат на жирном животе, закрыл дверь на засов и пошёл по длинному коридору, шаркая стоптанными шлепанцами по вытертому и грязному паркету.

Мальчишки переглянулись. Коллекционер был со страшного похмелья.

— Вы один? — сочувственно спросил его Серёжка. Мол, не помочь ли вам, Виктор Петрович, опохмелиться? Так мы сбегаем!

— А зачем тебе это знать? — не понял Виктор Петрович «тимуровской» заботы Серёжки. — Грабить, что ли, меня пришли? Так мой приятель за водкой пошёл. Сейчас вернётся.

— Ну и прекрасно! Нам не надо тогда.

— Что не надо?

— За водкой для вас бежать.

— Дерзишь, пацан! — Коллекционер зашёл в комнату, плюхнулся в кресло, потянулся рукой до бутылки с пивом, стоящей на круглом столике.

Столик был старинной работы, на гнутых ножках. Жутко дорогой и загаженный… воблой, точнее, — тем, что от неё осталось.

— Как можно?! — серьёзно возразил Серёжка.

— Нет, дерзишь, — Коллекционер двумя пальцами сдернул пробку с бутылки и, не отрываясь, выпил из горла её всю. — Так что принесли? Показывайте! — поставил пустую бутылку под столик и взял следующую.

— Сейчас. Санёк! — обратился Серёжка к Пашке. — Принеси из прихожей сумку.

Колобок был жутким конспиратором, и менял имена — как… нет, не как перчатки (он их не носил), а как… как майки или как диски с компьютерными играми.

Пашка притащил из прихожей огромную чёрную спортивную сумку, расстегнул молнию и посмотрел вопросительно на Серёжку.

— Маленькую достань, — сказал Колобок.

Паша достал небольшую книжку в кожаном переплёте, отдал Серёжке.

— Виктор Петрович, — заговорил Серёжка осторожно, — вы бы… руки помыли, а то книга старинная и дорогая.

— А вот мы счас поглядим, какая она дорогая! — обтёр жирные пальцы Коллекционер о полу своего грязного халата. Но книгу в руки взял бережно, хотя и с некоторым пренебрежением. Открыл — и через минуту его глаза, вместе с очками, полезли на лоб. Он передернулся, как бы сбрасывая с себя наваждение. Очки вернулись на прежнее место, а вот глаза остались там же. — Так, — заговорил наконец, — так, пацаны. Книга ничего себе. — И положил книгу на рядом стоящее кресло. — Что ещё у вас?

— Виктор Петрович, — замялся Колобок. Его подмывало сказать, что от следующей книги глаза у него не на лоб, а на затылок прыгнут, но он сдержался и сказал: — Тяжелая вторая очень и большая. Вам будет трудно её в руках удержать.

Коллекционер нехотя поднялся с кресла.

— Пошли за мной, — буркнул себе под нос и шаркающей походкой алкаша вышел из комнаты. — В святая святых вас, дураков, пускаю. Цените! — остановился перед массивной бронированной дверью в торце коридора.

— Мы ценим! — отозвался Серёжка.

— Вы цените! — усмехнулся Виктор Петрович. — Знаю я вас. Куда вам до благородных и нежных чувств! — Достал ключ из халата и отпер дверь.

— Да-а! — не удержался Пашка. Святая святых была с зарешеченными окнами.

— Вот тебе и «да-а»! — засмеялся Коллекционер. — Сто лет собирать будете — не соберёте.

— Конечно! — согласился Серёжка.

Вдоль стен стояли книжные шкафы до самого потолка, а в них, за толстыми стеклами сияли золотом корешки толстенных книг.

— «Конечно»! — передразнил его Коллекционер. — Доставайте свою тяжелую рухлядь!

— И совсем не рухлядь, — обиделся Пашка и бухнул на письменный стол огромную тяжелую книгу. Золотым корешком она не сияла — сияла пятью бриллиантами на серебряном переплете.

— Да что же ты, варвар, делаешь! — подскочил к Пашке Виктор Петрович, — Руки таким му… надо отрывать. — Бережно провёл ладонью по переплету книги и впал в великую задумчивость. — Что ж, пацаны, книги у вас хорошие. Спору нет, — очнулся он. — Что за них вы хотите? Денег?

— Не знаю, — стал мямлить Колобок.

— «Не знаю»! Тогда давайте меняться, — деловито заговорил Коллекционер. — Хотите… Фенимора Купера, собрание сочинений? И Майн Рида в придачу! Ещё при Союзе изданы. А?.. — Увидел их поскучневшие физиономии и сказал: — Так вам всё-таки лучше деньгами. Хорошо, пацаны, я вам в долларах заплачу. Вы их больше мам и пап любите! По сто долларов за каждую… По ты-ся-че!

— Нет! — решительно ответил Колобок.

— Нет? — изумился Виктор Петрович.

— Конечно! — сказал Пашка и постучал пальцем по одному из бриллиантов. — Один такой и на большее потянет.

И тут Коллекционер рассвирепел.

— А ну руки-то свои грязные от книги прочь! Прочь! — закричал он на Пашку. — Сначала научись их ценить, а потом цену назначай. И вон из моего дома, варвары и невежи!

— Не нервничай, дядя, — спокойно ответил Паша. — Сейчас уйдём из твоего алкашного дома. — И потянулся к книге.

— Не сметь брать! — ещё сильней заорал Коллекционер и ударил Пашу по руке. — Гаденыш, мои книги лапать.

— «Гаденыш»? «Лапать»? — леденея, спросил Паша.

— Пошли вон!!

— Серый, нас здесь не поняли.

— Сейчас поймут! — Колобок взял у Паши сумку, запустил туда руку и вытащил наган, не торопясь, взвел курок. — Отойди-ка, дядя, вон туда, — повел дулом в угол комнаты. — И руки на голову.

— Ты что, сопляк, пугать меня вздумал своей игрушкой? — ринулся на него Виктор Петрович.

— Нет, не пугать, — выстрелил поверх его головы Серёжка.

Пуля ударилась в потолок, срикошетила в стекло книжного шкафа. Стекло и действительно было пуленепробиваемым.

Коллекционера прошиб пот, и он отошёл в угол.

— Вот так-то, дядя, пиво пить по утрам.

— Сейчас мне водку принесут.

— Знаем… Паш, собери наши книги по-быстрому. Не бойся, дядя, твои — не возьмем.

Коллекционера они заперли в его «святая святых», ключ оставили под дверью. А когда спускались вниз по лестнице, навстречу им попался громила с тремя бутылками водки.

— Поосторожней! — рявкнул он на Серёжку.

— Извините, дяденька, — вдавился в стену Колобок, даже живот втянул, да так, что стал худее Пашки.

— То-то же, — громила ещё сильней прижал его к стене и пошёл дальше.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мафия молодеет!

У подъезда стоял черный «Мерседес».

— Извините, бабушки, — подкатился колобком Серёжка к старушкам, сидящим на скамейке в тени кустов акации. — Эта машина не того мужика, что сейчас в подъезд вошёл?

— А кого же ещё? — возмущенно удивились старушки. — У таких бандюков только такие машины чертовы!

— Спасибо большое… Паш!.

Паша понял все сразу.