Бесплатный фрагмент - Мастерская мистера Лимо

---

В память о моём отце.

Моей семье — с благодарностью.

Глава 1. Исчезновение мистера Лимо

Этого старикана звали мистер Лимо. Каждый вечер он бродил по внутреннему двору нашего дома в шлёпанцах и лёгкой куртке, едва ли укрывающей от мелкого моросящего дождя летом и уж тем более совершенно бесполезной зимой, когда частые метели засыпают двор снегом до окон первого этажа. Всякий раз, как сосед выходил на свою ежевечернюю прогулку, мы вместе с моей пятилетней сестрой потихоньку вползали на широкий подоконник и, несмотря на мамины предупреждения, кидались из окна в мистера Лимо туго скрученными бумажками. Анэли попадать в деда боялась и чаще всего намеренно промазывала мимо его седой головы с округлой лысиной прямо на темечке. А я то и дело умудрялся ловко прицелиться и потом здорово веселился, глядя на то, как старикан стряхивает с макушки мои «ракеты», удачно добравшиеся до цели.

«Игры с дедушкой Лимо», как называла их Анэли, могли продолжаться довольно долго — до тех самых пор, пока он, продолжая зябнуть в прохудившейся тонкой курточке, шаркал своими тапками по двору, не желая возвращаться в свою однокомнатную квартирку на первом этаже.

Лимо жил в этом доме ещё до нашего с Анэли появления на свет. Совсем молодым его помнили наша бабушка Марта и дед Питер. Но почему-то они не были с ним дружны и никогда не ходили друг к другу в гости. Наверное, потому, что наша бабушка была постоянно занята обедами и стиркой, а дед чаще всего смотрел футбол. Мне же казалось, что этому нашему соседу с первого этажа совершенно не интересно было рассуждать ни о том, ни о другом. Он вообще был странным.

Чаще всего мистер Лимо улыбался. Увидит нас с сестрой в окне и улыбается. Нет, совсем не так, как какой-нибудь дурачок, а очень даже мило и приветливо улыбается. Но разве стоит улыбаться тем, кто кидается в тебя бумажками? А может, он до сих пор не догадался о том, что мы с сестрой вытворяли? Может быть, считал, что его беспокоят мухи? Я не знал. Да и зачем? Всё равно при каждой нашей встрече старикан улыбался и здоровался первым. И ещё с той же приторной улыбочкой добавлял слова, которые я терпеть не мог: «Хороший мальчик…»

Ни я, ни он ни разу не решились заговорить друг с другом по-настоящему: я старался поскорее проскочить мимо него на лестницу, чтобы оказаться в своей квартире; да и старик, казалось, также спешил улизнуть в свою дверь.

В нашей парадной проживало немало разных и вполне замечательных личностей. Взять хотя бы усатого Рыбника. Мистер Рыбник был крупным дядькой был крупным дядькой с мясистым, круглым лицом, на котором красовались завивающиеся кверху усы — такие уже сто лет никто не носит!

У него всегда было отличное настроение, и когда он выходил из дому с торчащими в стороны усами, чтобы погреться под бледными лучами зимнего солнца, то выглядел, как огромный счастливый таракан. Вот его я любил, и он, видимо, тоже, потому что всегда при встрече вскидывал свою большую пятерню вверх, и громко чеканил: «Привет, Макс!»

Этот Рыбник был полной противоположностью моей соседке по площадке — Лавандине. Тощая девица, возраста которой я не знал, выходила на улицу только в те дни, когда шёл дождь или снег, а ещё лучше, если с неба валилось и то и другое. Хорошо, что это не было редкостью в нашей местности, иначе ей пришлось бы жить впроголодь: она даже в булочную не спускалась в солнечный день. Всегда скучная, с длинной тёмной чёлкой, прикрывающей её глаза, она редко вступала в разговоры и обычно старалась, словно мышь, поскорее скрыться от соседских глаз в свою нору. В общем, я так и называл её — Скучная Лавандина.

Из тех, кто жил повыше, на последних этажах, я хорошо знал музыканта Пьетро и белобрысого Говальда. Где работал Говальд, я не знаю, но в свободное от работы время он постоянно ковырялся в своём любимом мотоцикле, а вечерами вместе с Пьетро они частенько выходили на балкон и распевали весёлеые песни под аккомпанемент гитары, чем доводили до белого каления всех проживающих в доме. Скандалить обычно начинала Роза. Эта старуха жила в сороковой квартире, и её окна выходили на улицу. Но, как казалось всем жильцам, она специально перебиралась на балкон внутри двора, чтобы дождаться удобного момента и отругать за что-нибудь певцов, давно впавших к ней в немилость.

Кроме всех этих любопытных персон, в доме было достаточно людей для того, чтобы мы все могли поучаствовать в разных событиях, не покидая обжитой территории. Тем не менее, старик Лимо оставался моим любимым объектом. Я даже не знаю, почему. Может, из-за того, что благодаря этому деду я всегда знал, чем можно себя занять вместо выполнения школьного задания или каких-нибудь домашних дел. А может, потому, что его прогулки были тем, что обязательно случится каждый день.

---

Всякий ли человек будет выходить на прогулку в одно и то же время, в одной и той же одежде уже больше десяти лет подряд?

В тот день Анэли вела себя невыносимо: она хныкала, уговаривала отца купить ёлку раньше, чем мы делали это обычно, а от мамы требовала испечь рождественский кекс. Более всех она донимала меня: раскурочила модель спортивного автомобиля, а потом спрятала где-то мой любимый свитер. Дед, по-обыкновению, скрылся от внучки в своей комнате, а бабушка Марта первая поддалась её капризам: Анэли сумела выпросить у неё очередной огромный разноцветный леденец долгим нытьём и уверениями в том, что её зубы всегда будут здоровыми «даже после третьего леденца за день». Она хныкала и канючила так долго и так невыносимо, что я готов был сам отругать сестру, о чём сообщил бабушке. Но та ласково потеребила мои волосы и вместо того, чтобы наказать вредную девчонку за дурное поведение, сказала мне:

— Пойди, возьми леденцы в буфете возле окна. Ты знаешь, где стоит коробка с конфетами Анэли.

Именно так и сказала: «с конфетами Анэли». Потому, что у сестры на самом деле была своя коробка со сладостями, а у меня своя. Правда, мы не могли брать их без разрешения взрослых.

Скорее всего, бабушка не рассердилась только потому, что у всех у нас было чудесное предновогоднее настроение. Всего несколько дней, и по дому разлетятся ароматы сладкой выпечки, окна в гостиной будут разрисованы снежинками, а по пушистой ёлке, которая вскоре появится посреди гостиной, понесутся вскачь крошечные стеклянные лошадки и разноцветные огоньки.

Поэтому я не стал спорить с бабушкой и всё выполнил в точности, как она велела. Я уже было собрался подать леденец Анэли, но глянул в окно и увидел, что старикан с первого этажа вышел на улицу средь бела дня и взял курс на свой привычный круг во дворе. Он был одет так же, как и всегда, — в свои старые шлёпки и тоненькую курточку. И меня это не сильно удивило бы, но к тому времени на улице уже выпал снег, а куртка была надета лишь на майку с тонкими лямками, тапки же — на босые ноги без носков.

— Анэли! Давай, иди сюда!

Сестра была идеальным прикрытием для слежки за мистером Лимо, и с ней было всегда весело: мне нравилось, как она заползала на подоконник и делала смешную рожицу, когда видела гуляющего по двору соседа. Но сегодня, сразу после того, как малышка привычно сморщила свой нос, она тут же отобрала у меня выпрошенный леденец и запихала его в рот:

— Оу э жамёзжнет, — промычала она.

— Ага, замёрзнет, — ответил я ей автоматически, потому что не сводил глаз с прогуливающегося деда. А тот сегодня вёл себя необычно: он двигался быстро и порывисто, потом сворачивал с проторенного пути и замирал посреди двора, где оставался некоторое время, о чём-то задумавшись, до того как снова выйти на привычную орбиту.

Анэли, увлечённая своим трофеем, сползла с подоконника. Она собралась отправиться на кухню, но остановилась в комнате, чтобы узнать то, что и меня самого занимало сегодня не меньше:

— Почему он не надел носки?!

Я обернулся, но она, засмеявшись, выскочила из комнаты, а когда я снова посмотрел в окно, во дворе уже никого не было.

Во второй половине дня я выполнял все просьбы мамы, бабушки и деда: бегал за хлебом в магазин на первом этаже, потом снова туда же за сливками и даже мусор выносил дважды. Я готов был сколько угодно ходить туда и обратно всего лишь оттого, что меня разбирало жуткое любопытство — что такого мог затеять мистер Лимо? Однако его нигде не было видно. Я покараулил у подъезда, прислушался к звукам, стоя возле квартиры нашего странного соседа, но, ничего за ней не услышав, отправился к себе на второй этаж. И когда я уже занёс ногу над последней ступенькой, дверь на первом этаже скрипнула. А поскольку там, кроме квартиры мистера Лимо, никаких других квартир не располагалось, то и сомнений не могло быть — мой сосед снова куда-то собрался. Я затаился. Яростно сдерживая своё дыхание, стараясь не шуршать пакетом, не скрипеть ботинками, не шевелить пальцами, я продолжал слушать и при этом не забывал смотреть во все глаза вниз, сквозь старую дыру в такой же старой лестничной площадке. С тех пор как я научился самостоятельно передвигаться, это был мой пункт наблюдения за соседями в момент, когда они стояли внизу или заходили в подъезд. Я сидел тихо и был совершенно уверен, что Лимо не успел заметить меня. Да и на что сдался мне этот старик?! Нет. Я не мог оставить его без внимания. Ведь сегодня он впервые вышел гулять в непривычное время. И это значит… Он точно что-то затевал.

Происходящее этажом ниже разглядеть не удавалось: на улице уже темнело, а лампочки на лестничных клетках светили слишком тускло. Да и моя «подзорная дыра» была маловата. Тем не менее, я увидел то, что никогда бы не пришло мне в голову в связи со стариком Лимо. Мелькнули белые перчатки, которые он натягивал на свои сухощавые руки, что-то чёрное крутнулось и осело на его голове, рука с чемоданчиком опустилась вниз. Я не поверил своим глазам… и, не выдержав, оставил свой наблюдательный пункт, чтобы, перевесившись через перила, увидеть всего мистера Лимо целиком. Старик направился к выходу.

Нет-нет-нет! Я не мог этого пропустить!

Я буквально сполз по лестнице вниз и тихо подобрался к тяжёлым створкам входной двери, покрытым многочисленными слоями облупившейся краски. Пушистые хлопья снега плавно кружили по двору. Они опускались и вдруг взлетали вновь, чтобы снова опускаться на землю и собираться в мягкие сугробы. На фоне этого белоснежного великолепия, обещавшего мне весёлые игры с санками и снежками, стояла тёмная фигура мужчины в отличном, идеально скроенном чёрном пальто, в высоком старомодном цилиндре и с маленьким чёрным чемоданом в руках.

Когда он двинулся за пределы двора, я побежал вслед за ним, твёрдо обещая себе, что лишь гляну, куда он направляется, и немедленно вернусь домой. Но последовал за стариком и дальше по Гарцмейстерова, а потом свернул на Балаганную, где мог видеть мистера Лимо всего лишь минуту, потому что по истечении её старикан исчез.

Я крутился на месте и бегал по пустой улице во все стороны до тех пор, пока из-за моей спины не послышался грубый мужской голос.

— Далеко ли собрались, молодой человек?

Передо мною стоял мужчина в таком же пальто и цилиндре, как у моего соседа, с чёрной бабочкой под белоснежным воротничком и красиво сидящими на руках чёрными перчатками. Этот щёголь был заметно моложе мистера Лимо и при себе имел только носовой платок. Белый носовой платок.

— Вы… из одного клуба? — пробормотал я себе под нос и слегка попятился назад. Под моими ботинками что-то захрустело: то ли битое стекло, то ли лёд, но, признаться, мне было не до того, поскольку человек в цилиндре подошёл ко мне почти вплотную и угрожающе на меня глянул:

— Я наблюдал за вашими усилиями… Желание всё знать может привести к дурным последствиям. Не суйте нос не в своё дело, молодой человек. Слышите?! — над строгими глазами сошлись тонкие брови. Он глянул на меня так, чтобы я запомнил этот взгляд. И я, конечно же, запомнил его. Ровно на одну минуту. Человек развернулся и бросился бежать вслед за проезжающим такси. Но напоследок всё же крикнул ещё раз:

— Не вздумай, сорванец!

— Ага, конечно, — ответил я ему, когда он уже сел в автомобиль. — Не вздумаю…

Дверь машины захлопнулась, и мне ничего не оставалось делать, как повернуть домой. Я побрёл по снегу, не упуская из виду машину, на которой укатил незнакомец. Но она скрылась совсем скоро, а я остался один под аркой, которая вела в наш двор. Было холодно, я прятал руки в карманах и пытался как можно выше поднять воротник своей куртки, а ветер всё равно находил тонкое место в моей одежде. Я поспешил вернуться домой.

Но ведь так часто бывает: когда ты куда-нибудь сильно торопишься, по закону подлости сталкиваешься в дверях с каким-нибудь медлительным типом. Ещё хуже, если этот тип — довольно грузная дама, которая из-за своей дурацкой привычки есть тёплые булочки в кондитерской «Миюслава», что располагалась через дорогу от нашего дома, не могла сейчас пройти в дверь. Это был ещё один замечательный персонаж из тех, кто жил с нами по соседству, где-то на пятом этаже.

— Мадам Помпо, почему вы не открыли вторую створку двери? — с этой толстухой давно уже никто не церемонился, потому что она постоянно наступала кому-нибудь на ноги, а это, поверьте, было очень больно. Однажды она придавила меня к стене своей огромной сумкой, которую умудрялась носить на плече. Я считал, что ей вообще было противопоказано носить что-либо, кроме перчаток. Кому-то это покажется смешным, но быть задавленным толстой соседкой в свои четырнадцать с половиной лет — это чересчур!

Так вот, эта мадам Помпо снова застряла в дверном проёме и никак не могла выйти на улицу. Её серое пальто с непонятной фиолетовой буклей на воротнике трещало по швам, а нелепая фиолетовая шапочка с помпоном норовила соскочить с хозяйской головы. Помпо силилась протиснуться в дверь и при этом смешно болтала рукой в воздухе. Всё это ей ничуть не помогало и даже напротив, заставляло ещё сильнее застревать между косяком и нераскрытой створкой двери. Глядя на усилия мадам, я понял, что нужно срочно спасать дверь. Я предупредил Помпо о том, что намерен открыть вторую створку, но она яростно возмутилась и ринулась вперёд. Этим она окончательно испортила ситуацию и теперь оказалась почти полностью обездвиженной. Тогда мадам притихла и грустно обратилась ко мне:

— Ох, как это всё неловко получилось… Я никак не могла решить, выходить мне сегодня на променад перед сном или нет. И всё-таки пошла. Мне следовало не спешить, как я делаю это обычно, и пройти в дверь аккуратнее, боком. Но вот эта милая вещица… Она мне… совершенно необходима. Та, что лежит рядом с вами на снегу… Может, вы мне её подадите? И тогда я попробую вернуться в парадную…

Её полнощёкое лицо расплылось в благодарной извиняющейся улыбке. Я осмотрелся кругом. И в самом деле, рядом с моей правой ногой оказался какой-то предмет. Это был симпатичный фарфоровый ангелочек с раскрытыми крылышками и каким-то бочонком в руках. Такие фигурки мне никогда не нравились, потому что от них веяло чем-то приторно-сладким и ненастоящим. Я, не задумываясь, протянул фигурку мадам Помпо.

— Как это мило с вашей стороны! Хороший мальчик, — заметно повеселевшая соседка жадно схватила фигурку своими на удивление ловкими пальцами. Теперь она пыталась двигаться обратно, внутрь парадной. Но и этот вариант ей не помог.

Надо сказать, что к тому моменту из подъезда — по ту, другую, сторону мадам Помпо — уже слышались чьи-то голоса. Кто-то хотел выйти наружу, но сделать этого не мог по той же самой причине, по которой я не мог войти внутрь.

— Мадам, что заставило вас подумать, будто вам достаточно лишь половинки входного проёма?! — послышался гневный голос старухи Розы.

Помпо честно старалась исполнить своё обещание и вернуться обратно. Она кряхтела, нервно дёргала дверь, отчего старая облупившаяся краска сыпалась с косяка на её серое пальто, но не продвигалась ни на миллиметр. Было необходимо спасать ситуацию: я разбежался и врезался в соседку! И тогда мы оба провалились в парадную. Несчастные двери с грохотом захлопнулись. Толстуха не удержалась и села на каменный пол, я же сумел ухватиться за поручни на лестнице. Трое наших соседей, ожидавших освобождения грузной мадам, разбежались в стороны и тут же кинулись обратно, чтобы помочь ей подняться. Они пытались выяснить, не ушиблась ли Помпо, но та в ответ весело рассмеялась, отряхивая своё пальто, поблагодарила всех и немедленно отправилась к лифту. Я подумал, что это очень странно со стороны взрослой женщины — так радоваться ангелочкам с крылышками, что даже падение на каменный пол не расстроило её. Через пару минут лифт уже нёс наверх свою нелёгкую ношу, наружные двери спокойно впускали и выпускали жителей и гостей нашего дома.

Мне давно следовало вернуться домой.

Глава 2. Ожидание

Утро вышло сердитым. Накануне мне было сказано, что серьёзный разговор по поводу длительного отсутствия дома состоится на следующий день. И он состоялся. Правда, сразу после него родители попросили меня отправиться в магазин и ещё в «Миюславу». Я поспешил выполнить задания, поскольку это было естественным спасением от тяжёлых взглядов и назиданий бабушки:

— В конце концов, ты же должен понимать, как сильно мы волнуемся, если ты возвращаешься поздно…

Объяснения по поводу мадам Помпо никого не устроили, и я поспешил в кондитерскую.

«Миюслава», как я уже упоминал, находилась в двух шагах — на углу, прямо через дорогу, поэтому добраться до неё я смог за пару минут. На кассе мне удалось проскочить без очереди, так что домой я вернулся скоро: очень хотелось выпить чаю с мармеладными плюшками и отправиться на прогулку. Собравшись было подняться на свой второй этаж, я обратил внимание на дверь мистера Лимо. Интересно, где был вчера наш сосед? Я подошёл к двери вплотную и приложил к ней ухо. Дверь отворилась. От испуга я не заметил, как очутился на своём этаже. Единственное, что я сейчас слышал — моё сердце, которое грохотало, как отбойный молоток и, казалось могло выдать моё присутствие. Продолжать свои исследования я не рискнул.

На кухонном столе всё было готово к завтраку: тарелочки и столовые приборы, полный сливок молочник, варёные яйца в торжественных рюмочках-подставках. Большое круглое блюдо ожидало ароматные плюшки из кондитерской, за которыми я как раз и ходил. Сегодня было то редкое утро, когда моя семья завтракала в полном составе. И, быть может, от этого всё было таким восхитительно вкусным? Но мне не сиделось. Я думал: как же там квартира мистера Лимо? Она так и осталась открытой? Это же плохо. А если дед, допустим, спит? Ведь кто-нибудь может пробраться в дом и обокрасть его…

— Мам, пап, я поел! — я выскочил из-за стола, по дороге дожёвывая мармелад с плюшки.

— Ну, куда ты так несёшься? — выразила недоумение бабушка, а дед рассмеялся и постарался ухватить меня за свитер, но я извернулся и крикнул всем:

— Я гулять! Уже опаздываю!

— Он опаздывает гулять! — громко поддел меня отец вдогонку, но я уже не слушал.

Через пару секунд я стоял возле приоткрытой двери на первом этаже. Её так никто и не затворил. Я прикрыл дверь и понял, что замок не защёлкнулся. Снова открыл, чтобы поправить его: с замком от нашей двери так бывало, когда «собачка» не срабатывала и не цеплялась за железяки внутри дверной коробки. Но, пока я всем этим занимался, обратил внимание на огромное старое зеркало в коридоре квартиры, а в его отражении — кусочек гостиной. Там горела лампа, и наверняка где-то под ней сидел хозяин. Я сумел разглядеть, что в комнате всё было просто и обычно, как у всех обыкновенных пожилых людей: диван с лежащим на нём тёплым пледом, круглый стол и пара стульев. Ничего особенного: всё было древним, как и сам мистер Лимо.

Замок не срабатывал. Что бы я ни делал, дверь снова и снова открывалась. Мне совершенно не хотелось, чтобы хозяин услышал, как я тут ковыряюсь. Он рассердится на меня. Или, что ещё хуже, испугается и вызовет полицейских. Я решил, что лучше уж сам всё ему сообщу.

— Мистер Лимо, — слабо позвал я. — Мистер Лимо!

Но никто не откликнулся. Я набрал полные лёгкие воздуха и… с шумным выдохом шагнул в квартиру. Всюду было тихо: в большой комнате, в маленькой, в чулане, на кухне — никого не было дома, и почти всюду горел свет. Мелькнула мысль о том, что, возможно, хозяин сюда и не возвращался. Тогда я осмелел и прошёл в гостиную. Всё казалось старым, неинтересным. На рабочем столе лежали бумажки с цифрами, ручки и линейки. На листке с оборванными краями были начерчены графики и схемы — мы такие строили в школе.

Посреди круглой, большой, но полностью заставленной антикварной мебелью, гостиной громоздился овальный стол, покрытый красно-коричневой льняной скатертью в клетку. На ней лежал запечатанный конверт, подписанный, очевидно, рукой хозяина квартиры. Ровным каллиграфическим почерком было выведено: «Для Мадам Помпо». Я вспомнил, что эта толстая соседка частенько присоединялась к мистеру Лимо на прогулке. Да, верно, они дружили, насколько мне это было известно.

Рядом на столике лежали оставленные хозяйские очки и одна любопытная для меня вещь — ангелочек с бочонком в руках. Он был похож на того, что я вчера вечером поднял возле парадной: маленькое белое улыбающееся личико, круглые коричневые кудряшки, золочёные крылья. Непонятно мне было, почему он держит в руках бочонок. Вы когда-нибудь видели ангела с бочонком в руках?

Я подумал, что тот, вчерашний, ангелок был потерян мистером Лимо. Почему он взял только одного? Он так спешил, что не заметил пропажи. И дверь не запер… А может, мадам побывала тут и принесла этого пупса? Ведь квартира всё это время стояла открытой…

Из подъезда донеслись звуки: кто-то возвращался домой с улицы. А если хозяин?! Я выскочил в коридор, надеясь улучить момент и проскользнуть на лестницу незамеченным. Мне удалось спрятаться за вешалку около зеркала, где висела старая одежда Лимо, пахнувшая беспросветной древностью. Выглянув из своего укрытия, я никого и ничего не увидел, кроме запертой двери. Всюду было тихо, лишь кабинка лифта гудела, старательно поднимая кого-то из соседей на верхние этажи.

Я подошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. Каштановые волосы, карие глаза — я был очень похож на свою маму. Зеркальный я двигался так же, как я настоящий. Рука вверх, нога в сторону… Быстро! Меееедленно… Зеркало как зеркало. Таких нигде уже не купишь, разве что в антикварной лавке. Но мне подобное старьё никогда не нравилось — оно чаще всего плохо выглядело. Деревянная рама была потрескавшейся и неровной, в некоторых местах на ней не хватало деталей. Ничего интересного для себя я не обнаружил и поспешил покинуть квартиру.

Выскакивая на лестничную клетку, я столкнулся с Анэли в шубке, с ведёрком и совочком в руках.

— Вот ты где? Гулять! — скомандовала мне сестра и потянула к выходу, но остановилась, потому что за стеклянными дверьми парадной появились три фигуры в цилиндрах и фраках.

В одном из них я узнал мистера Лимо и почувствовал настоящий ужас, когда понял, что до сих пор держу в руках ангелочка из его квартиры. Крылатый пупс тотчас же полетел в ведро Анэли, чем страшно заинтересовал её. И пока она делала неуклюжие попытки достать игрушку, я тянул сестру на улицу.

Проходя мимо необычных гостей, я вдруг осознал, что Лимо чувствует себя плохо. Он шёл, опустив голову, будто школьник, заваливший итоговую контрольную. Один из двух незнакомых мне мужчин оказался тем, кого я встретил на улице вчера. Я сделал вид, что не узнал ни его, ни старика. Но Анэли на ходу сумела всё-таки добыть из ведра счастливым образом доставшийся ей подарок и обернулась ко мне со словами:

— Какой он красивенький, Макс!

Насчёт «красивенького» я сильно сомневался, но не это было важно. Несмотря на своё неприятное положение, Лимо услышал слова сестры и увидел ангелочка в её руках. Моё лицо запылало огнём: мне стало так стыдно из-за того, что я, выходит, украл вещь из квартиры, в которую пробрался в отсутствие хозяина. Это не входило в мои планы, честное слово! Я собирался вернуть ему эту штуковину и сделал бы это прямо сейчас, но не мог! Мне было жутко признаться в своём поступке, да ещё и в присутствии двух других мужчин. И что, скажите, мне нужно было сделать?

Эти ужасные мысли продолжили бы меня терзать и дальше, но Лимо поднял на меня свои голубые глаза. И вдруг я увидел совершенно не то, чего ожидал: он улыбнулся. Да-да, он улыбнулся одними глазами, и мне показалось, что какая-то часть его тревоги исчезла. Он качнул головой и, повинуясь стальным рукам в кожаных перчатках, жёстко сжимавшим его запястья, отправился к своей квартире.

— Прошу вас, мастер, — прозвучал ледяной голос, и один из мужчин предложил моему соседу войти в его собственный дом.

Те двое затеяли что-то недоброе, это было очевидно. Они обращались с Лимо скверно, неуважительно. Они вели себя, как мерзавцы. Но почему они назвали его «мастером»? Нужно было что-то предпринять, но ничего не приходило в голову. Бежать домой? Тогда Анэли, которая только что вышла гулять, совершенно точно устроит скандал. А оставить её одну я не мог. Я позвал отца с улицы, стоя под окном. Ко мне быстро присоединилась сестрёнка и радостно закричала вверх. Отец выглянул и, помахав нам рукой, тут же скрылся в глубине квартиры. Ну как же так?! Он не понял, что был нужен мне!

Зато до меня дошла одна важная мысль: вся эта история с мистером Лимо мне совершенно не нравится. И, если точнее, мне не нравится то, как обращаются с ним эти двое: они издеваются над ним! Ну… я тоже вёл себя не лучшим образом: насмехался над стариканом и даже обижал его. Но он же был мой старик, собственный. Да, именно так! Анэли — моя собственная, мама, папа, бабушка и дедушка — тоже мои собственные. И всё, что есть в этой парадной и даже во дворе, — моё собственное. Даже то, что общественное, — всё равно моё. Я тут с самого рождения живу, я каждый день вижу Пьетро с Говальдом, вредную Розу и даже мистера Рыбника, которые тоже, без сомнения, были частью всего, что принадлежало лично мне. А что до соседа с первого этажа? Как говорил мой отец, «весь дом сверяет по Лимо свои часы», и если он появлялся на улице, значит, у всех на циферблатах в этот момент должно стоять ровно шесть часов вечера! Этот старикан входил в мой распорядок дня! Поэтому… и донимать его можно было только мне! И ещё Анэли, но только потому, что она моя сестра. Ну и, кстати, одно дело — потешаться над весёлым Лимо, и совершенно другое — когда Лимо грустный. А, может, и когда весёлый, так поступать с ним тоже не нужно… Как бы там ни было, но сейчас он был совершенно беззащитным!

— Макс! Давай играть! — моей сестре требовались впечатления.

А я был уверен, что уходить далеко нам сейчас не надо. И я придумал.

— Анэли, мы будем играть сейчас в шпионов, — я знал, что моей сестре обязательно понравится эта затея. И угадал!

— Ура-а-а-а! — «прокричала» Анэли шёпотом. — Что нам надо делать?

— Нам надо спрятаться и сидеть тихо…

— Как мышки?

— Ещё тише, сестрёнка. Поняла? Спрячемся в парадной, под лестницей.

Это было не самое надёжное место, но там стояли детские коляски, за которыми можно было укрыться. Я понимал, что это может быть неправильно и даже опасно. Но подниматься на наш этаж, чтобы наблюдать за происходящим внизу, сестра точно не захочет, к тому же, глядя в небольшую дыру в полу, можно пропустить что-нибудь очень важное. А сейчас это было нельзя! Ведь, судя по всему, мой странный сосед влип в какую-то неприятную историю. Я должен был узнать как можно больше!

Я засел у самого края, за коляской с широкими колёсиками, а сестру спрятал в дальний угол. Она послушно затаилась. Мы оба внимательно слушали и смотрели, боясь пропустить хоть самую незначительную деталь. Кто-то осторожно спускался вниз по лестнице. Топ… топ… топ-топ-топ… Вот ещё! Анэли повернулась ко мне, распахнув свои огромные голубые глаза.

— Тсс, молчи… — прошипел я и приложил палец к губам.

В этот момент из квартиры старикана раздался шум и грохот, а поскольку дверь так и оставалась слегка приоткрытой, то я расслышал долетевшие до нас слова:

— Где они?! Не води меня за нос!.. Немедленно открывай!

В ответ Лимо что-то жалко и растерянно отвечал, но его голос был довольно слабым, и я не мог разобрать ни слова.

Шум немедленно усилился, что-то повалилось, и в этот момент из распахнувшейся с грохотом двери на площадку выскочил растрёпанный сосед. Он пытался сбежать из своей же квартиры, но его противники были куда моложе и сильнее. Поэтому короткая потасовка тотчас завершилась не в пользу Лимо: он был схвачен. Один из нападавших выкрикнул в воздух что-то грубое и протяжное, а через мгновение возле входа в парадную завизжали колёса машины. Старик ещё сопротивлялся, но не выдержал напряжения и вдруг упал. Он с трудом открыл глаза, потому что боль где-то в его хрупком теле заставляла его жмуриться. Лежа на бетонном полу, Лимо увидел нас с Анэли и сначала испугался, а потом обрадовался. Он отчаянно пытался нам что-то сообщить, молча указывая глазами куда-то на пол, под собой, а потом что-то тихо зашептал. Я рванулся на помощь, но тот покачал головой, возражая моему порыву. Тогда, отодвинув сестрёнку подальше в угол, я подполз к самому краю лестницы, чтобы можно было расслышать слова, адресованные мне:

— Это ключи. Мои ключи. Сохрани! И ангелочка! Найди Помпо! Помпо!

После этого он изловчился и носком своего ботинка, ещё недавно начищенного до блеска, а теперь со следами других, чужих ботинок, захлопнул дверь в свою квартиру. Разозлённые мужчины попытались выломать её, чтобы вернуться внутрь, но у них ничего не получилось: ещё недавно дверь, которая не поддавалась мне, закрылась так, что ни одна дощечка на ней не дрогнула от натиска двух здоровенных молодых тел. Мужчины спешили, и было заметно, что они вовсе не хотели быть услышанными кем-то из соседей. Со злостью на лицах они подняли старика и вытолкали на улицу. Но там, где он лежал секунду назад, остался ключ с треугольным серебряным брелоком.

Позади меня раздались всхлипывания: Анэли, всё ещё силясь сохранять молчание, еле сдерживала слёзы.

Глава 3. Всё не то, чем кажется

Анэли плакала. Её голубые глаза были мокрыми от слёз, и я впервые в жизни пожалел о том, что никогда не ношу с собой носовых платков: мне было жалко вытирать ей лицо рукавом своей старой куртки. Пришлось проверить её карманы, и — как же это было кстати! — наша заботливая мама положила в кармашек её шубки платок.

Стоило немедленно сообщить о похищении человека в полицию. Однако, более всего меня занимала мысль о просьбе Лимо отыскать нашу толстую соседку.

— Анэли, давай я отведу тебя к маме.

— Не-е-ет, — рыдала сестра. — Надо рассказать всё папе!

— Так пойдём, — я потянул её наверх за руку, — и маме сообщим, и папе расскажем… В таких случаях это совершенно необходимо!

Анэли побежала вперёд быстрее меня, и ровно через пару минут, не снимая сапог, она влетела в гостиную с криком: «Мама, папа! Там украли мистера Лимо!»

У сестры не было её ведёрка. Я это понял, когда смотрел ей вслед. Ведро осталось там, внизу, вместе с ангелочком! Не задерживаясь ни секунды, я вернулся под лестницу и, на моё счастье, нашёл и ведро, и ангелочка внутри. Едва я определил его в карман, как почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав.

Как оказалось, средь бела дня тоже случаются страшные события, даже в собственном доме. И сейчас я был готов обороняться.

— Спокойнее, молодой человек! — прозвучал мягкий женский голос.

Передо мной стояла молодая женщина, весьма миловидная: овальное лицо окружали светлые локоны, синие глаза были слегка прищурены. У женщины были прямой нос и полные, с красивым, мягким изгибом губы. Она легко улыбнулась:

— Послушай, что тут случилось? Расскажешь?

Я насторожился сразу, как она появилась передо мной. И с чего она решила, что я буду ей всё рассказывать?

Женщина говорила со мной так, будто мы давно знакомы, но я не мог припомнить её среди своих соседей. А то, что она пришла откуда-то с верхних этажей, — в этом сомнения не было, потому что она стояла передо мной в домашних тапочках с пушистыми голубыми помпонами, в тёплом трикотажном платье и с бирюзовой шалью на плечах. Из-за этой шали глаза казались ещё более синими. Нет, я точно не видел её раньше. Я отрицательно помотал головой в ответ.

Женщина нахмурилась и попыталась надавить на меня:

— Расскажи мне всё, что знаешь. Пожалуйста!

Вот ещё! Почему это я должен что-то рассказывать совершенно незнакомому человеку? Тут я вспомнил стук шагов, который услышал, когда мы с сестрой сидели под лестницей. Это точно была она! В тот же момент отворилась дверь моей квартиры, и я увидел своего отца. Он энергично сбежал к нам вниз.

— Сынок, нам пора, — отец говорил это мне, а сам внимательно смотрел на даму, которая беседовала со мной. — Вы кто будете?

— Да, простите, нужно было поговорить прежде с вами, — женщина немного смутилась и, опустив поначалу глаза, вдруг взметнула свои длиннющие ресницы, а затем протянула отцу узкую ладонь. — Элиса. Элиса Вон. Я гостья госпожи Помпо. Из тридцать восьмой квартиры.

— Что ж, очень приятно, — ответил отец и, церемонно придерживая меня за плечи, повёл на этаж. — Мальчику пора отдохнуть.

На этом наш разговор с незнакомкой был исчерпан. Поднимаясь к себе домой, я увидел Лавандину. Она стояла возле своей двери и молча наблюдала за происходящим. Тихо улыбнувшись мне, девушка сердито глянула на Элису, оставшуюся стоять на первом этаже. Отец проводил меня домой, затворил дверь и попытался устроить мне допрос.

Вообще-то, родители у меня не были слишком строгими. Но когда они начинали беспокоиться, становились сами не свои. Порой, они ругали меня даже за то, чего я никогда не совершал и даже не планировал. Не хотелось, чтобы это происходило сейчас. А я мог ожидать от своего отца того же, что и в любых подобных обстоятельствах, — хорошей трёпки. К счастью, этого не случилось. Обеспокоенный папа потребовал от меня только одного: я должен был уверить его, что мне и моей сестре ничто не грозит.

— Да, пап, всё в порядке.

— Ты уверен? Ты уверен, что эти люди, которые схватили старика, не видели вас?

— Уверен.

— Почему ты так уверен? — голос отца был требовательным и беспокойным.

Вообще-то, конечно же, я не был уверен, но надеялся, что нас никто не видел. Только вот эта Элиса Вон. Что-то мне в ней не нравилось. Отец ждал ответа, и его голубые глаза неотрывно следили за каждым моим движением. Его русые волосы были растрёпаны, что вообще-то можно было увидеть только по утрам, когда он выходил из спальни. А то, что сейчас они торчали в разные стороны, говорило лишь об одном: отец был встревожен. Так вот, сейчас я смотрел ему в глаза и чувствовал, что на самом деле просто не знаю, чем могла закончиться эта история. Но ни про ангелочков, ни про ключи, оставленные мне Лимо, я ни слова не сказал.

Отец тут же позвонил в жандармерию и сообщил, что «дети видели, как неизвестные личности насильно уводили соседа в неизвестном направлении», и что «творится вопиющая несправедливость прямо средь бела дня», и «вообще натуральный разбой в вашем округе!», но ожидаемой реакции почему-то не последовало. Никто не приехал на машинах с шумными мигалками и не стал проводить допросы и дознания.

Дело шло к вечеру, а нас с сестрой так и не выпускали из дома: были обеспокоены все, включая бабушку, дедушку и даже кота Маркиза. Поэтому мы вместе с отцом ставили ёлку, а сестрёнка с бабушкой Мартой занимались чем-то по хозяйству.

Наконец-то закончился этот день, и даже наступило очередное утро, а мне так и не давали покоя ключи мистера Лимо. И едва рассвело, я уже был на ногах.

Все ещё спали. Кроме бабушки. Бабушки вообще мало спят. У них тысяча дел, и делать их они предпочитают, когда остальные члены семьи «уже легли спать» или когда «никто ещё не проснулся». Я решил поступить так же. Пообщавшись с Мартой и получив от неё дежурный бутерброд с колбасой и сыром, я запил его сладким чаем и объявил, что сегодня в спортзале, где я занимался футболом, играют две команды из соседних районов. Всё. Мои объяснения о причине побега из дома были приняты, и я, схватив по дороге куртку и шапку, выбежал из квартиры.

В голове крутились слова мистера Лимо о ключах и о том, что нужно отыскать мадам Помпо. Зачем? И чем эта толстуха могла помочь? Мне нисколько не хотелось обращаться к ней за помощью, но я вспомнил, что у неё был второй ангел с бочонком, которого я сам ей и подал. Поэтому я немедленно отправился наверх. Вчерашняя женщина сказала, что живёт у мадам Помпо, в тридцать восьмой квартире. Это на пятом этаже. В нашем доме были довольно высокие ступеньки; вот если бы эта дама поднималась в квартиру своими собственными ногами, а не каталась на лифте весь день, то наверняка была бы стройнее. Зачем Лимо оставил мне ключи? В его жилище нет ничего ценного. И даже никаких животных, за которыми нужно было бы ухаживать, например. Включая рыбок. Пока я над этим размышлял, добрался до нужной двери. Что-то не хотелось мне звонить в эту квартиру. Даже руки вспотели…

Звонок прогремел, словно колокол на пожарной башне. Как можно жить с таким звонком?! Никто не открывал. Мало того, что толстая, так ещё и глухая… Я снова позвонил в колокол. Тишина. Но ведь там ещё есть гостья. Она вроде бы моложе…

Ключ в замке повернулся с лёгким щелчком, затем ещё раз, и жёлтая дверь плавно поплыла внутрь коридора. На пороге стояла Элиса Вон. Снова та же бирюзовая шаль с мягкими кистями, наброшенная на плечи… Элиса ослепительно улыбнулась:

— Доброе утро, молодой человек! Рада вашему визиту.

А я совсем не радовался её появлению и потому сообщил:

— Мне нужно увидеть мадам Помпо.

Женщина едва заметно повела бровью и снова улыбнулась:

— Мадам в «Миюславе». Будет с минуты на минуту. Проходите, вы можете подождать её прямо здесь.

Я не решался войти. Не мог, и всё тут!

— Ну, не стоять же вам на лестнице? Проходите, я угощу вас чаем. Кондитерская в двух шагах, и Помпо сейчас вернётся, — Элиса поправила сползающую с плеч шаль. Я обратил внимание на её изящные руки и на то, как она откинула на спину мешающую прядь волос. Элиса была совершенно спокойной и домашней. Как моя мама.

Я знал привычки хозяйки квартиры номер тридцать восемь. Сейчас, наверное, жуёт очередное пирожное за столиком у высокого окна с надписью «самые мягкие, самые тёплые булочки». И ещё парочку прихватит с собой. И багет. Длинный и поджаристый. И ещё четыре рогалика с черносливом. Ладно, подожду здесь, чтобы не маячить перед домом и не вызывать вопросов у родителей.

Элиса провела меня на кухню, где всё было готово к завтраку: на крахмальной скатерти стоял фарфоровый сервиз с розовыми цветами, салфетки для рук были кружевными, ложечки — позолоченными, а в хрустальной вазочке лежал сахар в форме сердечек. Пустой оставалась только двухъярусная пирожница на коротеньких ножках.

— Присаживайтесь. Вас ведь Максом зовут? Мне говорила о вас Помпо. Так же вот, за чаем. Чай, знаете ли, вообще прекрасный напиток для рассказов: он настраивает на нужный лад и делает течение мысли свободным.

— Я понял, — мне вовсе не хотелось рассуждать о чае. И чем дальше мы беседовали с мадам Вон, тем меньше мне хотелось с ней беседовать. Мне казалось, что доверять этой особе не стоит.

Что мне в ней не нравилось? Не знаю. Вся она такая замечательная, как кружевная салфетка на пустой пирожнице — красивая, с цветочками, но что окажется в ней через полчаса — неизвестно. А кружевные салфетки я тоже не люблю: мне нравятся те, что покупает моя мама, клетчатые. В Элисе Вон мне нравились только её синие глаза и то, как она поправляет бирюзовую шаль. Но прямо сейчас она нахмурилась, и её взгляд остановился — она к чему-то прислушивалась.

— Я сейчас, — вдруг сказала гостья мадам Помпо.

Она ушла куда-то вглубь квартиры, и я тут же услышал, как в замке входной двери поворачивается ключ. Щелчок, и дверь плавно отворилась. Она поплыла внутрь, а потом резко дёрнулась и здорово грохнула о стену в коридоре. В квартиру грузно ввалилась её хозяйка. Отдышавшись, она сняла с себя пальто и шапочку с помпоном, что-то весело ей сообщила и, чмокнув, повесила на крючок. Я продолжал сидеть на кухне и надеялся, что Элиса сейчас же придёт встречать хозяйку дома, чтобы избавить меня от объяснений. Но её по-прежнему не было.

Вместе с сырным багетом в фирменном пакете «Миюславы», кремово-персиковыми булочками и пирожными «а-ля Пунш» в прозрачных коробочках, мадам Помпо ввалилась в свою маленькую кухню.

— Ох, да у меня гости! Это замечательно! — её толстые щёки расплылись в улыбке, полностью изменив лицо. — Ну, здравствуйте, юноша! Вы же Макс?! Как это мило! Вы живёте на втором этаже! Вот это чудесно! Я всё вспомнила.

Ничего милого и тем более чудесного я в своём присутствии на кухне мадам Помпо, равно как и в проживании на втором этаже, не находил. Тем больше я был удивлён её восторгом от моего появления: она ведь меня в гости не приглашала. Да она всегда проходила мимо меня с таким видом, как будто я, в числе прочих окружающих её людей, был всего лишь досадным недоразумением. Единственное, что вызывало у меня настоящую радость от общения с мадам Помпо, — отсутствие необходимости вместе с ней подниматься на лифте.

— Присаживайтесь, — сладко ворковала хозяйка. Она «порхала» по кухне, напевая какую-то весёлую песенку, раскладывала на пирожнице свои «дорогие ла-Пунш», высыпала на розовое блюдечко бело-сиреневые конфеты из маленького бумажного пакетика. Я хорошо знал их: это были фиалково-сливочные подушечки, которые спасали всю нашу семью от маминого дурного настроения. Всякий раз, когда оно случалось, папа спешил за маленькими бумажными конвертиками в «Миюславу».

На столе появилась пара чашек с коричневато-красным напитком, по поверхности которого плавали легкие чаинки. Хозяйка чаепития предложила мне угощаться пирожными, подвинула сахарницу и подала ложку с витой ручкой и белым эмалированным шариком на конце.

— Это чудесно, что вы решили меня навестить, право слово! — мадам Помпо была в нарядном лиловом платье с белым воротничком. — Скажите мне, а как вы попали в дом? Вам кто-то открыл дверь?

— Мадам Вон… — я увидел, как заострились черты лица толстухи. — Она сообщила мне номер вашей квартиры ещё вчера. Но я смог прийти только теперь.

— А, дорогая Элиса, — рассеянно протянула Помпо. — Что ж, хорошо. Где же она?

Мадам тяжело задышала — то ли от усталости, то ли от волнения. Она выглянула в коридор, поискав свою гостью, и вернулась обратно к столу.

— Чем-то занята, должно быть, — сообщила она мне и предложила рассказать, что же заставило Элису пригласить меня в гости.

— Она спрашивала про то, что случилось внизу, мадам, — начал я и, увидев перед собой сосредоточенный взгляд хозяйки дома, продолжил, — там, с господином… Лимо.

Я помнил о просьбе старикана, но почему-то никак не решался сообщить о ней мадам. Мне пришлось рассказать ей о том, как Лимо уходил вечером в смокинге, и о том, что утром он вернулся не один. Я рассказал ей, как люди в цилиндрах били Лимо, и как он, упав на пол, увидел меня и мою сестру. И я почти готов был сообщить о ключах, как вдруг меня перебила хозяйка дома:

— А он тебе ничего не оставил? — лицо мадам было обеспокоенным, и в то же время я не мог отделаться от мысли, что оно было… жадным. Да, именно жадным, как будто я пытался отобрать её дурацкий «ла-Пунш»! И тогда я приготовился врать.

— Нет. Ничего. Он только простонал что-то в ответ на пинки тех, кто его бил, но я ничего… не расслышал…

— Совсем ничего? — выдавила из себя Помпо.

Она резко поднялась из-за стола и шагнула ко мне, задев крошечную хрустальную вазочку. Конфеты рассыпались по столу, скатилась на пол, и, будто следуя их бегу, я вскочил на ноги, а поскольку сидел прямо возле выхода, то мигом очутился у двери.

— Макс, ты торопишься уйти? Не спеши. Мне очень нужно знать, что сказал тебе мистер Лимо. От этого зависит очень многое, пойми, — теперь она сменила тон на самый ласковый, какой только можно было услышать.

Я пытался нашарить дверную ручку, а Помпо подходила ко мне всё ближе. Она наклонилась и придавила своей тяжёлой рукой дверь над моей головой. Грузная дама молча смотрела на меня некоторое время и вдруг, отпрянув, сорвалась на крик:

— Ты меня обманываешь! Он должен был, он должен был оставить для меня что-то!!!

— Оставить?! Что он вам должен был оставить?! — я изо всех сил толкнул мадам Помпо и, воспользовавшись моментом, когда она, не удержавшись на ногах, опрокинулась на противоположную стену, дернул в сторону старомодную щеколду. С грохотом отворив дверь, я выскочил наружу, обернулся и увидел то, от чего меня едва не стошнило прямо на ходу: мадам Помпо худела на глазах и превращалась в мадам Вон! Это было ужасно! Лучше бы каждая оставалась при своём, но чтобы такие чудовищные превращения?!

Всего через пару секунд Элиса предстала передо мной. Она резко рванула вниз бирюзовую шаль. Мягкие вязаные цветы ощерились, соскользнули с тонких многочисленных нитей и собрались один за другим в подобие рукояти, которую тут же жёстко обхватила с виду хрупкая рука женщины. Бахрома немедленно свилась в три хлыста и завязалась узлами на концах.

Пора было бежать из этого не очень-то гостеприимного дома.

Глава 4. Снова мадам Помпо

Я лежал. Это было совершенно очевидно: я чувствовал холодный пол под моей спиной и боль в шее — оттого, что она, изогнувшись, поддерживает тяжёлую голову. А в ней крутятся, роятся, ходят ходуном мысли. И среди них я никак не мог отыскать ответ на вопрос: кто эта женщина?! Что она вообще такое?!

…Опасаясь получить очередной удар хвостатой нагайкой, я упёрся ногами в стену, затем вскочил и опрометью кинулся вниз по лестнице. Перепрыгивая через две и даже три ступеньки подряд, я кубарем пролетел пару пролётов, задевая старые, сто раз перекрашенные, кованые перила, бежал и бежал до самого первого этажа! Я был уверен, что дома мадам Вон скорее меня отыщет, а здесь, в квартире Лимо, ни за что не догадается! Руки тряслись, не слушались, когда отворяли замок ключами, полученными вчера. Но он легко поддался, и оставался только шаг, чтобы войти внутрь, как я почувствовал на своём плече чью-то руку. Оглянувшись, я остолбенел: это была мадам Помпо. Её маленькие глаза сверлили меня острым и злобным взглядом из-под сведённых к переносице бровей. Серое пальто, фиолетовая букля, вязаная шапочка с огромным помпоном и её вечная корзинка, из которой виднелись рогалики и длиннющий багет, похожий на древко от знамени.

— Что вы делаете?! — гневное побагровевшее лицо мадам выглядело вполне живым и привычно упитанным. — Где мистер Лимо?!

Я заорал. И, сам того от себя не ожидая, изо всех сил толкнул толстуху на пол.

— Вы в своём уме?! — заревела Помпо, барахтаясь на полу, как рыба, выброшенная из аквариума.

Её покупки разлетелись по полу, и я увидел, как, кувыркаясь, в разные стороны катятся фиалково-сливочные подушечки. Мадам неуклюже пыталась подняться, но ей это не удавалось.

— Что происходит?! Где Лимо? Алексис! Вы где?!

С трудом соображая и постоянно прислушиваясь к звукам, приближающимся сверху, я попробовал ей напомнить:

— Я же… вам говорил… Его схватили… Его увели люди в цилиндрах и чёрных пальто. И… он оставил мне свои ключи.

— Мне говорил?! Говорил?! Да ты… негодяй! — она осеклась, и лицо её вытянулось, а глаза стали круглыми. Мадам умудрилась развернуться и встать на четвереньки, а затем и во весь рост. И когда она, подойдя ко мне почти вплотную, внимательно и очень строго посмотрела мне в глаза, я почувствовал себя глупцом. Помпо выдохнула, очевидно справившись со своим желанием отомстить мне как-нибудь за своё падение, и сказала:

— Люди в чёрных цилиндрах — большая редкость в наше время. Вы уверены, что это были именно они, и что с ними был именно Лимо?

— Я сумел хорошо его разглядеть, когда он лежал на полу!

— А! Что это?! На полу?! Вы вздумали шутить со мной или, что ещё хуже, с мистером Лимо?!

— Да нет же, — простонал я, но не сумел продолжить: на площадке перед нами стояла мадам Вон. На мгновение Помпо замерла. И вдруг, не дожидаясь, пока Элиса что-нибудь нам сообщит, рванулась и, затолкав меня в квартиру мистера Лимо, ввалилась в неё и сама.

Дверь захлопнулась тихо, со слабым щелчком, и ни одна попытка Элисы отворить её не стала успешной.

— Вы сейчас расскажете мне всё по порядку, — бормотала Помпо, грузно опускаясь перед закрытой дверью на крошечную табуретку, стоящую возле выхода. И вдруг она резко изменила своё настроение:

— Но сначала… Вы когда-нибудь делали тайники, мой друг?

Неожиданно для меня последний вопрос прозвучал так, будто мы дружили с мадам уже много лет. Тайники? Совсем недавно, прошлым летом, мы с Анэли вынули из земли камень возле соседнего дома и спрятали под ним штук десять разноцветных стекляшек и крошечный пузырёк с бисером. Сейчас же странная соседка аккуратно поводила пальцем по щелям между половицами у порога перед входной дверью и вынула оттуда тонкую металлическую округлую пластинку размером с ладонь.

— Давненько мы с тобой не виделись, — Помпо весело хохотнула, сдула с пластинки пыль, потёрла в ладонях и чмокнула её так же, как свою шапочку там, на пятом этаже.

Раздался громкий стук в дверь, а следом голос Элисы Вон:

— Откройте! Иначе…

— «Иначе», «иначе»… Глупая макрель эта Элиса! Бестолковая, глупая макрель… Смешное слово «макрель», да? Я обедала нынче макрелью… — она продолжала тихо огрызаться на слова, несущиеся из-за двери, при этом пробегая по гладкой белой поверхности двери своими ловкими пальцами. Наконец что-то нашла, какую-то точку, невидимую мне. Туда она приложила белую круглую пластинку, которую достала из щели в полу.

В центре двери, под пальцами мадам Помпо появился ровный, светящийся лиловым светом, круг. Он стал вращаться сначала медленно, затем скорее, и по спирали от него разбежались и впились в откосы тонкие струны. Круг больше не вращался, но дверь уже намертво соединилась со стенами. Моя соседка улыбнулась:

— Ну вот. Теперь её можно открыть только ключом мистера Лимо.

— А если есть дубликат ключа? Или…

— Всё бесполезно, дорогой Макс, — перебила меня соседка, — всё, что приходит вам в голову, совершенно бесполезно. Только тем ключом, который лежит в вашей ладони. Или это могу сделать я!

Довольная собой, мадам приложила ухо к двери и, улыбнувшись, сообщила мне:

— Они сюда пройти не смогут. Даже если решат взорвать весь дом. Но, я уверена, до этого дело не дойдёт. Как же хорошо, что я застала вас так вовремя! — Мадам Помпо отправилась вглубь квартиры. — Но жаль, что вы были так грубы и толкнули меня на пол. Мы могли бы попить чаю с пирожными, пока вы мне всё подробно расскажете. Ступайте за мной!

Последние её слова долетели уже из гостиной, где я застал Помпо с бумажным листком в руках: она читала то самое письмо, которое ещё недавно лежало на столе, — распечатанный конверт остался там же, на красно-коричневой скатерти. Мадам, не отрывая своего обеспокоенного взгляда от ровно выписанных букв, сказала мне совершенно беспечным тоном:

— Сейчас, мой дорогой друг. Я только перечитаю эту записку ещё раз, и… мне нужно отыскать здесь одну важную вещицу… А, знаете, Макс, ведь вы можете мне в этом помочь. Вы уже видели такую при нашей недавней… немного неловкой встрече…

В руках Помпо лежал ангелочек, которого я подал ей вчера вечером. Его собрат покоился в моём кармане. И теперь я совершенно уверился в том, что нахожусь в одной комнате с настоящей мадам, а не с какой-то её поддельной версией. По телу пробежала дрожь от воспоминаний о превращении Элисы Вон. Что ж, мне пришлось рассказать о том, каким образом ангелочек ко мне попал, куда делся Лимо, и почему я оказался в квартире мадам, — в общем, обо всём, что произошло со мной за последние сутки, от начала и до конца.

Помпо выслушала меня, не меняя выражения лица, а по окончании подняла глаза к потолку и вздохнула:

— Лимо всегда рассеян, жутко рассеян! Он даже еду себе приготовить толком никогда не может — обычно она крепко пригорает. А теперь… Ах, Алексис! И зачем он только не послушался меня и отправился в башню?

— Мадам, я могу узнать, что происходит? — робко спросил её я.

— Что происходит? — Помпо улыбнулась. — То, что должно произойти… И, раз уж вы стали хранителем ключей, вы должны мне помочь. Мне и мистеру Лимо.

Я стал хранителем ключей?! Сейчас мне было уже не до шуток — после всего того, что я успел увидеть, после похищения Лимо и превращения неизвестно откуда взявшейся Элисы! Я хотел бы понимать хоть что-то из происходящего и, что было бы особенно ценно, знать, зачем в этом во всём вдруг принимаю участие я. Но толстая соседка только продолжала смотреть на меня и молчать, будто я сам должен был догадаться о чём-то и сообщить ей. Я не выдержал:

— Я не уверен, что готов быть хранителем ключей… ключа мистера Лимо! Он велел отыскать вас для того, чтобы передать их…

— Не-е-ет, вовсе нет, — перебила меня мадам. — Каждый должен выполнять свою роль от начала до конца — таков закон. Наш добрый друг велел меня отыскать, чтобы я вам это пояснила. И помогла найти его. Более того, полагаю, этим дело не закончится.

— Это очень странно. Я ведь даже не знаю, что происходит. Почему за нами гоняется эта Элиса? Кто эти люди, которые схватили Лимо? И почему я должен хранить ключи? Ведь вполне возможно, что и вы не настоящая, как та Помпо, что была наверху.

— Да, да, вы обязаны были задать мне эти вопросы. Элиса использовала какую-то новомодную игрушку, чтобы превратиться в меня, но это пшик! Стоит шевельнуться, и магия исчезает — остаётся истинное лицо. Помнится, Элиса когда-то была правой рукой господина Асва… Хм… Вы не знакомы. Да, так о чем я? Что-то изменилось…. И, совершенно очевидно, она решила завладеть мастерской моего друга Алексиса. Её характер мне известен — она авантюристка, которая никогда не отступает от своего намерения. Тем и ценна. Но для нас это плохо, потому что для нее важна цель, а не способ её достижения. Похоже, она действует самостоятельно. А может, и нет…. — было видно, что мадам Помпо размышляла вслух. Она тепло улыбнулась и продолжила: — А настоящая ли я?.. Сделать правильный выбор непросто. Чаще всего понять, был ли он верным, помогает лишь время. И — да, порой бывает поздно, и уже невозможно ничего исправить. Но видите ли, Макс… Есть одно важное правило для того, чтобы совершать правильный выбор.

— Я, пожалуй, с ним не знаком…

— Нет-нет… На самом деле, ты с самого рождения знаешь правила, — мадам вдруг заговорила совершенно иначе: перешла на «ты», в голосе появилась теплота, будто со мной разговаривала мама.

Она увидела мою растерянность и продолжила:

— Всё просто, мой друг. Скажи, что заставило тебя прийти сегодня в мою квартиру?

— Мне мистер Лимо велел отыскать вас.

— Но почему ты его послушался? Ведь вы не дружили. Хотя… некоторое время назад вы были неразлучны…

— Я такого не помню.

— Дети часто не помнят тех, кто их нянчил совсем крошечными. А сейчас ответь мне: почему ты послушался Алексиса Лимо?

— Почему я послушался? Я давно его знаю, он… он… наш… наш сосед, наш… знакомый. Вполне симпатичный дедок… — я понял, что несу какую-то чепуху. К тому же, мне вдруг стало невыносимо стыдно из-за моего отношения к старику и… из-за бумажек.

Я поторопился продолжить:

— А Элиса… она — чужая?

Мадам меня перебила:

— Чужой не всегда враг… Иногда и знакомые, и даже друзья предают. Но ты всё правильно почувствовал. И правильно засомневался: Элиса была когда-то другом всем нам, а теперь — нет.

— И почему?

— Потому, что самым страшным испытанием становится власть. И особенно её ожидание. Это даже хуже, чем богатство: власть даёт возможность что-то иметь, кого-то карать, принимать решения за других, позволять себе больше, чем кому-то ещё… Человек, имеющий власть, чувствует себя свободным. Где границы у этой свободы? Есть ли они? Понимаешь ли ты свою ответственность, когда получаешь власть в свои руки?

Мадам Помпо смотрела мне прямо в глаза. Теперь она не казалась глупой толстухой. Я видел свою соседку хоть и упитанной, но вполне грациозной молодой дамой в лиловом костюме с букетиком фиалок на лацкане, с элегантной причёской, в которую были уложены кудрявые рыжие волосы. Я вдруг увидел, как Помпо дарит мне леденец на палочке, поддерживает за руку, чтобы я не свалился в лужу, гуляет со мной во дворе, пока моя мама спускается по ступенькам с Анэли. Я видел, как Помпо проходит по улице с пакетами из «Миюславы», из которых, кстати, достаёт булочки и подаёт мне. Ещё я видел, как она и мистер Лимо бродят в парке с коляской, в которой спит моя сестра, и дарят ей игрушки. Я видел, как мой дед пожимает руку мистеру Лимо, а бабушка весело болтает с мадам Помпо… Почему я всё это забыл? А теперь она говорит необычные для меня вещи…

— Макс? — мадам тормошила меня за плечо. Она снова была в вязаной шапочке с помпоном и в бесформенном, вытянутом от времени, сером пальто нараспашку, под которым виднелось лиловое платье. — Всё хорошо? Элиса не унимается, и нам нужно действовать. Идём со мной…

— Но вы не сказали мне правило!

— Правило? — Помпо удивлённо вскинула брови, — Ах, да! Я непременно сообщу вам его позже! И даже, может быть, напишу.

Тяжело выдохнув, дама затопала в коридор, туда, где стояло зеркало. Оно мерцало, содрогаясь при ударах во входную дверь снаружи. В каждой руке моя соседка держала ангелочков. Их курчавые лаковые головки и крылышки торчали из её кулаков. Она любовно посмотрела на них:

— Ох, я знаю, что современная молодёжь не очень-то жалует стиль ампир, но когда-то он был весьма прогрессивным. И милым. А как по мне, важно то, для чего этот ангелочек предназначен, то, в чём он может быть полезным, верно?

Мне никогда не приходило в голову, что деревянные пупсы с крылышками могут быть полезными. Разве только в качестве ручки для вилки в мамином праздничном столовом наборе. Пожалуй, этого было бы вполне достаточно.

Раздался грохот! Входная дверь раскалилась докрасна, но замок всё ещё сдерживал натиск снаружи.

— О-о-о! Это ужасно! Неужели у Элисы есть способ открыть этот замок?! Вряд ли она сама додумалась до этого! Так, юноша, — мадам Помпо провела руками по зеркалу, а потом по раме. Её ладони остановились вверху. Там были вырезаны из дерева фрукты и конфеты. Они фонтанами разлетались куда-то кверху и словно рассыпались по раме. — Скорее! Одного ангелочка усадите, пожалуйста, сюда, а второго — сюда…

Мадам показала мне толстым пальцем на небольшой уступ слева и на такой же справа. Но это было уже совсем смешно:

— «Усадить»?

— Именно!

Всё же не напрасно Помпо всегда казалась мне немножечко «того»…

— Сюда? — ещё раз переспросил я, поднеся к одному из уступов ангелочка.

— Да! Что тут непонятного? — с нетерпением и заметным раздражением в голосе ответила мадам. — Поспешите, мы с вами в большой опасности!

Мне не очень понравилось то, что моя соседка почти насильно заставила меня усадить ангелочков на уступы — на руках осталось неприятное тепло от её рук. Однако деревянные фонтанчики вдруг ожили, подпрыгнули и зашелестели разноцветными обёртками деревянные конфетки, а из фруктов, висящих над конфетными фонтанами, полился сок, который, застывая, превращался в крошечные леденцы.

Мадам Помпо подхватила пару конфеток, одну сунула мне в разинутый от удивления рот, ещё несколько — в карман и зашептала на ухо:

— Конфетки пригодятся, когда вам будет очень страшно. До тех пор пусть лежат в кармане. А сейчас… Сразу, как ты окажешься на той стороне, ты увидишь эти ключи и должен будешь снять их с кресел. Ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не оставляй их нигде, всегда носи с собой до тех пор, пока снова не вернёшься сюда. Только в мастерской ты сможешь положить их на стол. Запомнишь?

Я кивнул. Теперь ангелочки выглядели для меня как-то совершенно иначе, эдакими особыми, важными ангелочками… Но пока я всё ещё не видел в них никакой особой ценности. И мадам это поняла:

— Ангелочков необходимо правильно усадить на уступы. Вот, приглядись, — Помпо указала мне на то, что их попки сидят в едва заметной, уютной выемке, сделанной специально для них. — В общем-то, они и сами знают, как сесть правильно. Всегда нужно усаживаться на правильное место!

Теперь зеркало с живыми фонтанчиками и ангелами было великолепным, и мадам по-прежнему улыбалась. Она продолжила:

— Мне нужно тут задержаться, чтобы покрепче запереть эту дверь. Но теперь, если со мной что-то случится, я буду уверена, что ключи в надёжных руках.

Я не вполне понимал, почему мадам считает мои руки надёжными, но выпрямился и расправил плечи, чтобы дать ей понять, что она может на меня рассчитывать. Помпо продолжила:

— Помни о том, что тебе передал их сам хозяин квартиры и мастерской. В случае моей неудачи тебе придётся провести в мастерской некоторое время, прежде чем станет понятно, что её можно покинуть через входную дверь.

— И как это должно стать понятно?

Волшебница улыбнулась:

— Рано или поздно всё становится понятно.

Зеркальная поверхность дрогнула и разошлась кругами. Едва я заметил это, как почувствовал толчок в грудь и стал падать навзничь. Я ожидал, что сейчас ударюсь о стену, но вместо этого, пролетев через темноту, с разгону сел на прохладный пол. Я оказался в пустом помещении. Позже я понял, что это был только коридор, но сейчас…

Потолок излучал слабое голубое свечение, и это давало возможность без труда ориентироваться в пространстве. На стене прямо перед собой я обнаружил серебряный треугольник. Присмотревшись, я сумел разглядеть, что его образовывали три молотка. Тут же по сторонам от него я обнаружил и ангелочков и, вспомнив указание мадам Помпо, снял фигурки со стены, на которой остались только уступы для этих ключей, а затем тщательно уложил их в карман своей куртки. И застегнул его на клапан.

Я развернулся и увидел перед собой маленькую комнатку, доверху заваленную книгами. На первый взгляд, это был настоящий библиотечный кошмар. Книги стояли не только в стеллажах, но и были сложены в высоченные горы сверху донизу. Книг было так много, что я едва мог протиснуться между ними по узким проходам. Только в центре было относительно просторно, и там стоял большой деревянный стол и удобный стул-кресло. На столешнице красовалась лампа с резным металлическим плафоном и ещё пустой фарфоровый вазон. Больше в комнате не было ничего.

Я походил по узким коридорчикам между книжных завалов, перелистал несколько томиков и понял, что они разложены по какому-то принципу: в каждом углу по отдельности лежали сочинения по математике, физике, естествознанию или каким-то другим наукам. Я находил книги, где вместо букв были только одни цифры или ноты. Среди прочих я натолкнулся на издания с текстами на неизвестных мне языках, а в отдалённом шкафу я нашёл издания, которые покрылись мхом и лишайником, и решил, что это старая, ветхая чепуха. Но когда я раскрыл их, то внутри обнаружил яркие, красивые изображения странных цветов и зверей. Да и шрифты также были чёткими, вполне разборчивыми.

Зачем Помпо закинула меня на этот склад? И кто прочитал всю эту гору книг? Мистер Лимо? Зачем столько читать? На это может уйти вся жизнь! Я взял самый тяжелый фолиант из тех, что стояли на полке в шкафу, на обложке которой был оттиск морской раковины. Несколько мелких ракушек прилипли к переплёту, и жёлтые песчинки глубоко въелись в пурпурную кожу. Отодвинув стул от стола, я сел на него, чтобы лучше рассмотреть свою находку. На первой странице я нашёл название: «О жизни морских королевств. Мифы и реальность». Издание 1614 года. Маринополь.

Я оторвал свой взгляд от книги только тогда, когда понял, что держу в руках что-то чрезвычайно необыкновенное. На сегодня чудес в моей жизни было более чем достаточно! Но эта книга! Текст был написан какими-то странными значками. Когда же я принимался их читать, они сами собой превращались в знакомые мне буквы. Рисунки казались живыми, от книги пахло морем, и так хотелось оказаться в том дивном мире! Вот бы показать это Анэли! И родителям! И бабушке с дедушкой!

Передо мной высилась стена из фолиантов. Она пестрела разноцветными обложками. А в одном месте, если присмотреться, корешки складывались в рисунок, представляющий собой самую обычную дверь с ручкой на ней. Я подобрался к этой кладке из книг и прикоснулся к «ручке». И сразу же книги задвигались, зашелестели. Они стали перекладываться с места на место, и, в конце концов, «дверь» открылась, а за ней образовался проход, из которого полился мягкий свет. Я немного помедлил и пошёл туда.

Глава 5. Мастерская

Под сводами из красного кирпича прозрачным покрывалом висела пыль. В ней плавали стружки, какие-то крошечные обломки, мелкий сор. Всё это устилало плотным слоем тёмно-красные фигурки купидонов, цветы и фрукты в их руках. Здесь тоже царил ампир, как сказала бы Помпо. Но этот странный летающий мусор почему-то интересовал меня куда больше! Я взмахнул руками и продолжал делать это до тех пор, пока мне не удалось его расшевелить. Пыльное покрывало мягкой волной пробежало под потолком, стены стали ослепительно белыми, а купидоны исчезли, оставив после себя лишь цветы, нарисованные серой краской. Пыль блеснула и замерла.

— Вот это да! А если еще разок?

Я повторил свой эксперимент, и картина снова поменялась: всё вокруг стало безмятежно голубым, некоторые стружки прилипли к потолку красивым узором. На этом я решил остановиться. И подумал, что у меня дома тоже полно всевозможного мусора, но он лежит на полу. И я знаю единственный способ заставить его летать — подбросить в воздух! Однако, когда я такое проделывал, никто из домочадцев ни разу не подумал о том, что это мой эксперимент. Мне немедленно указывали на то, что мусору место в ведре. То есть, у хозяина этой мастерской был способ заставить его летать? В общем, я еще раз убедился в том, что мой сосед не такой уж простой старикан.

По периметру комнаты высились белоснежные шкафы с многочисленными выдвижными ящичками, наполненными разного размера болтиками, гаечками, винтами, скобами, скрепками и прочими штуковинами. Из предметов мебели здесь также находились тумбы, этажерки и пять рабочих столов. На одном из них Лимо что-то химичил: колбы, реторты, наполненные разноцветными жидкостями, и притихшие горелки ждали своего часа. На другом столе, который был способен менять форму при помощи крупных механизмов, лежали столярные инструменты, на третьем — чертёжные. Два стола были пусты. Но вот один — тот, что стоял в самом центре мастерской, — привлёк моё внимание больше других.

Поверхность стола была белой и идеально гладкой. На ней валялась всевозможная мелкая чепуха: блёстки, розовые цветочки, стеклянные шарики. Справа и слева, по бокам стола, обнаружились выдвигающиеся панели. Одну из них заняли крошечные баночки с разнообразной краской: где-то она была обычной, а где-то переливалась, как радуга, или в ней плавали мелкие блестящие звёзды. Возле меня, у ближайшего края стола, виднелась длинная гладкая ложбинка. Я провел по ней пальцем и пожалел: откуда-то изнутри выскочила кисточка, потом другая. Попытки вернуть их на место ухудшали ситуацию, и кисточки посыпались на пол одна за другой. Пришлось сгрести их в кучку и оставить как есть.

Над столом висела гофрированная труба. От неё прямо ко мне тянулись тонкие пинцеты на длинных прутиках, в одном из которых была зажата белая перламутровая бусина. Зачем почтенному старику бусинки и краски? И вот тут я сумел наконец разглядеть самое интересное, то, ради чего стоило повозиться прежде с кисточками и покопаться в розочках: за блестящей столешницей, немного в тени, притаилась огромная машина.

Она выглядела неуклюжей и смешной, словно собранной наспех из какого-то металлического старья. Конструкция стояла, скреплённая ржавыми клепками и завинченная разными болтами. От неё исходил странный запах, как от печи в кондитерской, но всё же какой-то вполне машинный, грубый. Тонкая металлическая трубка тянулась от кожуха с кнопочной панелью до самого стола. Очевидно, прежде чем хозяин остановил машину, она успела выдуть прозрачный стеклянный шарик, что свисал с конца этой трубки, а теперь стояла тихо, не смея издать ни звука, будто опасаясь чужака, залезшего в святая святых хозяйского дома.

Прохладное стекло подалось внутрь, когда я придавил шарик пальцем. Но стоило мне отпустить его, оно тут же выправилось, а затем еще и зазвенело, едва я легонько щёлкнул по нему ногтем.

Над шариком висел какой-то цилиндр. Я тронул его, и тот зашипел в ответ. Из тонкого сопла прямо на прозрачное стекло полетели мельчайшие брызги перламутровой краски. Первый слой был идеальным, второй прибавил ослепительного блеска. Но я в очередной раз не знал, как остановить этот процесс, и вскоре на округлых боках шара появились потёки и капли, которые немедленно застыли. И когда стекляшка была окончательно испорчена, цилиндр затих. Я чувствовал себя виноватым и потому поспешил покинуть этот стол.

Помпо не появлялась. После небольшой паузы я продолжил исследовать мастерскую. На этот раз моё внимание привлекла не заметная с первого взгляда, тяжёлая серая занавеска. Она свисала с самого потолка в дальнем, довольно тёмном углу комнаты и была похожа на театральные кулисы. За ней я нашёл отличный деревянный стол с ящиками и небольшой дверцей, а также самый обыкновенный стул, стоящий рядом. На столе лежали тетради, мелкие записки, ручки, и была даже чернильница с гусиным пером, какими писали в старину. Но меня заинтересовал странный деревянный предмет овальной формы, гладкий, приятный на ощупь. Рассматривая его, я обнаружил три маленькие лампочки и надпись «Мастер левитации». Попытки отыскать кнопку для включения не принесли результата. Я вздохнул:

— Где же тут включается свет?

Мастер левитации плавно поднялся над столом и зажёг две свои лампочки. Он беззвучно парил над моей головой и теперь сопровождал меня повсюду. Он даже летал со мной наперегонки, и я не мог его обогнать.

Мы вернулись за занавеску. На стене над самым столом громоздились тяжёлые полки, где стояло множество металлических и стеклянных кубков необычных форм, а за ними на лентах разной длины висели медали. Я вчитался в надписи и понял, что всё это было вручено мистеру Алексису Лимо «за особые достижения в развитии науки и техники», «за новейшее изобретение», за победы на выставках и так далее.

Среди книг, которые напоминали мне школьные учебники, нашлось несколько одинаковых томов: это были фотоальбомы. Не один и не два, а целых десять увесистых томов в одинаковом переплёте. Я достал самый верхний и на первом же развороте увидел малыша в ползунках, стоящего на четвереньках. Он крепко ухватил за тонкий ошейник кошку, которая хоть и стремилась удрать от малютки со всех своих четырёх ног, но, пожалуй, готова была распрощаться с одной из своих девяти жизней. Малыша звали Алексис. Рядом со снимком на соседней страничке красовалось описание великих достижений ребёнка, которые он успел совершить в течение одного дня. Слова были выведены аккуратным женским почерком. За фотографиями младенца Лимо следовали карточки с Лимо, заметно подросшим. Он был уже с портфелем в руках или ракетками для бадминтона либо скакал на лошадке на детской карусели. Почерк изменился: он стал более чётким и резким. Возможно, эти записи сделал отец моего старикана. Фотографии делались всё ярче и красочнее, а мистер Лимо взрослел, поступал в школу и заканчивал институт. Следом шёл целый ряд кадров, где мой сосед работал в лаборатории: он стоял в самом верхнем ряду справа от людей в белых халатах и галстуках, а позже — сидел на стуле уже в самом центре того же коллектива. На соседней странице находился список фамилий тех, кто работал в лаборатории, и маленькие цитаты про каждого в отдельности.

Наверное, сам Лимо оставил эти заметки. Некоторые из них показались мне смешными: «Адам сегодня перед общим завтраком забыл вовремя положить бутерброды в печь di-4. А поскольку до этого Вифт Сэмуэль намазал на них пасту из щупалец кальмара, бутерброды расползлись по комнате. Мы собирали их всем отделом и потратили на это весь обеденный перерыв».

Дальше я читать не стал и вернул фотоальбом на полку, поскольку увидел, что один из ящиков в столе приоткрыт, и оттуда торчит кусок цветного полотна. Это был отрезок ткани с красивым орнаментом, который менял свои цвета и расположение цветочков и завитушек, когда я встряхивал его. Как в калейдоскопе! Хм… калейдоскопная ткань! На уголке была пришита бумажка с надписью: «Образец №12. Ольге 6 лет». Хм… Ольге… У Лимо были дети? Я отложил лоскут и выдвинул ящик.

Там находились всевозможные мелкие записки. С какими-то адресами, именами и цифрами: «Гип Раус 7558.98.340». Это было похоже на номер телефона неизвестного мне Гипа Рауса. А ещё, например, такое: «5 ПР. 09-ДЛГ. Тит Ликарус». А это что? Должно быть, сокращённо записанный адрес Тита Ликаруса. Странное имечко.

Под стопкой маленьких листочков с подобными данными лежал тонкий блокнот в кожаном переплёте. От времени и частого пользования он засалился, загрязнился. В нём в столбик были записаны такие же странные строчки, одна другой замысловатее: «Аграпа 76? РАМ 502», «НИН 6:*12 Нанель»… Более того, в некоторых строках отдельные значки были выделены красным цветом или перечёркнуты, а рядом проставлены новые данные. Таким оказался загадочный ТаТафор: под ним сменилось три столбца, каждое значение в которых было заменено новым.

Теперь я уже был почти уверен, что мистер Лимо явно причастен к какому-то тайному сообществу, которое передавало сообщения друг другу в виде шифров! Ох, и непростым оказался этот дед! А мадам Помпо… Она же настоящая волшебница! Ну, и Элиса, разумеется, тоже! По спине побежали мурашки.

Я собрался закрыть ящик, но среди белой или разлинованной бумаги вдруг увидел торчащий цветной уголок. Это была фотография. Старая, блёклая и поцарапанная в некоторых местах, с потрескавшимися и смятыми уголками. На ней я рассмотрел портрет мужчины в высоком цилиндре и идеально посаженном фраке. Его лицо с длинными усами и густыми бровями расплылось в широкой улыбке. Я долго приглядывался к изображению на фотокарточке и решил, что это сам Лимо, только молодой. Скорее всего, это был он. По крайней мере, похож. Наверное, он достал эту фотографию, когда собирался уходить вчера вечером. Ну… Быть может, он забыл, как правильно надевать фрак и рубашку и… всё остальное? Использовал как памятку, например.

Мне пришла в голову мысль о том, что в других фотоальбомах я мог бы найти его во фраке. И нашёл. Мой старик был сфотографирован на каком-то приёме посреди мужчин, которых моя мама считает «верхом элегантности», и женщин, изящных и красивых. У некоторых дам за спиной были крылья. Как у бабочек или стрекоз. Судя по надписям к фотокарточкам, это были «специальные крылья, которые помогают вальсировать в воздухе». В воздухе?! К тому же, в воздухе, над головами летающих дам, болтались облачка. На них очень удобно располагались мужчины с маленькими прозрачными крылышками и ели что-то похожее на зефир или мороженое. На карточке я обнаружил и человека, который услужливо разносил гостям угощения там же, в воздухе: у него через плечо был перекинут ремень с барабанчиком, из которого гости доставали воздушные сладости. Правда, на следующих кадрах были отпечатки весёлой суматохи, где люди, витающие в облаках, кувыркались и барахтались, пытаясь улететь от чего-то, плохо различимого. К счастью, тут же нашлось и описание событий:

«Рождественский приём по случаю создания господином Таратоном дю Маршалье машины, производящей зефирные облака, был прекрасен! Но прежде чем мы увидели результаты работы этого волшебного аппарата, нам пришлось немало потрудиться, чтобы остаться в чистой одежде, потому что маэстро приготовил для нас испытание в виде летающих карамельных пупсов. Мы восторженно ловили всех тех, что пытались проскочить мимо! Надо сказать, это были восхитительные малютки, которые, увы, исчезали сразу, как только нам удавалось отобрать у них леденец. Но нас это ничуть не расстраивало, потому что количество этих сорванцов было таким, что присутствующие на празднике с радостью простились с последним из них: пупсы были невероятно капризны и обидчивы! Если кто-то их нагонял, карамельные человечки отчаянно сопротивлялись и стреляли в гостей кремовыми пилюлями из маленьких рогаток. Пилюли разрывались в воздухе и пачкали наши наряды нещадно! Однако, погоня и всеобщее веселье было таковым, что запомнятся нам надолго! Мы, в конце концов, были перепачканы вкуснейшим сливочным кремом и отмылись только благодаря прежнему изобретению мадам Нукель — ненамокаемому мылу. Бал продолжился. Но теперь мы переместились в пространство под потолком, куда напустили зефирные облака. Там игрушечные барабанщики разносили гостям ванильное мороженное с зефирными подушечками. Я его не очень люблю, но другого предлагать не стали — надо сказать, что маэстро Тарантон решительно придерживался идеи вечера до последней минуты».

Так я листал страницу за страницей, и на каждой из них были описаны разные события, одно чуднее другого: создание членами Инженерного Клуба невидимого здания где-то в пустыне; помпезное открытие его в присутствии великих Князей Иовы и Патрика Мармштадских и принцев Аганубус; получение посылки от Странствующих Инженеров с марморскими ракушками; приём одарённых молодых людей в ряды «создателей всего нового и необыкновенного» в присутствии вдовствующей королевы Шаболин; вручение памятных знаков Клуба. Было и многое другое, что трудно было так вот сразу уложить в голове. В общем, к концу просмотра этого альбома я был уверен, что ничего не знал об окружающем меня мире. Сколько ещё тайн хранит в себе дом, в котором я живу всю свою жизнь? Жизнь, которая гораздо короче жизни мистера Лимо и мадам с пятого этажа…

Я захлопнул альбом и почувствовал, как снова стал самим собой — Максом из второй парадной.

Затем я решил вернуться к блокноту со схемами, который заинтересовал меня сильнее всего. Перелистав его снова, я понял, что мне и теперь не удастся разгадать эти ребусы. Но зато я обнаружил в самом конце сложенный листочек и, недолго сопротивляясь своему любопытству, развернул его, чтобы прочитать: «Сокращённая схема. Шар». Далее стояли рисунки: шарик на тонкой трубке, ниже — шарик разукрашенный, на следующей картинке на шарике большом появлялись другие шарики поменьше. Потом под шариком показывались языки пламени, и рядом стояли обозначения температуры.

Похоже, речь шла о том стеклянном шаре, на который я налил краски. Я вернулся к белому столу. Ну и беспорядок же я тут оставил!..

Попытка спрятать кисточки и оттереть краску со стола завершилась очередной неудачей, зато мои пальцы теперь предательски сверкали перламутром. Я пытался отыскать какой-нибудь растворитель, но все, что попадалось на глаза, не годилось для этой цели. Среди подписанных флакончиков остался один, с коричневой жидкостью. Быть может, он?..

Позади меня что-то громко хлопнуло. Звук был настолько резким, что от неожиданности я выронил бутылочку из рук. Она разбилась, и из неё вытекла зловонная жидкость. Зажав нос пальцами, я обернулся: передо мной стояла Анэли.

Глава 6. Плен

Моя сестрёнка держала в руках кусок красного стекла и смотрела на меня. Глаза её были полны слёз, но сейчас она молчала, хмурилась и всхлипывала. Похоже, ревела она уже много времени и начала задолго до своего появления здесь.

— Анэли?!

Слёзы ещё стекали по щекам, но всё её лицо мгновенно преобразилось:

— Макс! Ура! Тебя так долго не было! Бабушка Марта сердилась — ты должен был помочь мне украшать ёооолку-у-у, — последние слова потонули в слезах.

И только после моих уговоров она успокоилась и огляделась по сторонам:

— Где мы?

— Так сразу и не объяснишь…

Но я попробовал:

— Мы — в мастерской мистера Лимо.

— У дедушки Лимо?! — изумилась сестра. От слёз не осталось и следа, а глаза стали круглыми, просто огромными. — Как мы сюда попали?

— Как я сюда попал, я знаю, а вот как попала сюда ты… Мы это выясним, но сначала удалим эту вонючку с пола. А то задохнёмся.

Анэли пропустила эту задачу мимо ушей и, будто вспомнив, что она не до конца выплакала свои слёзы, принялась рассказывать:

— Мама велела мне разобрать ёлочные игрушки, потому что я хотела украшать ёлку. И я нашла красный шарик… Он был такой краси-и-и-и-вы-ы-ый, — моя маленькая сестрёнка снова рыдала, и это было ужасно!

— Ну, прекрати, прекрати! Не время сейчас плакать! Нам нужно дождаться мадам Помпо.

— Тётеньку с пирожными?

— Да, её…

Что-то снова бахнуло за стеной. Анэли вздрогнула и сжалась в комочек. А я велел ей не бояться, потому что старшие братья в обиду своих сестрёнок никому не дают. Тогда она принялась совершать странные движения глазами. И я подумал, что маленьким девочкам такие внезапные перемещения в пространстве противопоказаны. Но когда над сестрой завис Мастер левитации, стала понятна причина столь странного поведения.

— Это лампа, — я поспешил предупредить вопросы. — Обычная летающая лампа.

Ещё с минуту Анэли молчала и не шевелилась, а только хмурила брови, разглядывая Мастера. Потом вдруг встрепенулась и подняла вверх руку с осколком красного шарика:

— Я же разбила шарик. А это подарок тёти с пирожными! Разве можно портить подарки, которые тебе кто-то подарил? Это же от души! Понимаешь? От ду-ши! От всей. Этот шарик мне очень нра-а-а-а-а-вился-а-а-а!..

Сестра снова собралась заплакать, но в этот самый момент в мастерскую ввалилась запыхавшаяся и растрёпанная Помпо. Её пальто покрылось подпалинами, а шапочка съехала набок, из-за чего волосы мадам торчали с одной стороны, словно одежная щётка.

— Так. Я справилась. Хотя пришлось здорово потрудиться. Элиса… Элиса!!! Но я заперла дверь! Намертво! — мадам Помпо была встревожена настолько, что от моего спокойствия не осталось и следа.

Она шумно вытолкнула воздух из переполненной груди и забралась на первый попавшийся стул на колёсиках. Тот просел под тяжестью веса мадам, издав жалобный скрип, и медленно покатился. Глаза Помпо округлились, она принялась отчаянно цепляться за воздух, в надежде схватить что-нибудь попрочнее. Но путь был совершенно свободен, и стул постепенно набирал скорость.

— Снова этот стул, — волшебница жалобно смотрела на нас. — Я постоянно сажусь на него…

Встать мадам Помпо на ноги уже не могла, потому что поручни стула плотно обхватили бока крупной женщины и не позволяли ей сдвинуться с места. Мадам пыталась упираться ногами, но и тут она просчиталась: стул был высоковат. Маленькие колёсики раскручивались всё сильнее, несмотря на тяжесть тела, размещающегося на сиденье, и безудержно несли её прямо на нас. Мадам тянулась к пролетающим мимо столам, но и их достать ей не удавалось.

Анэли спряталась за моей спиной, прижалась ко мне и тихонечко сообщила:

— Вот эта тётя подарила мне шарик в прошлом году.

В этот момент «тётя» сердито приказала непослушному предмету мебели:

— А ну-ка, немедленно остановись! Сейчас же!

Стул замер.

— Главное — уверенность! — сообщила нам довольная Помпо.

Она осталась сидеть, болтая ногами и делая теперь вид, что её всё устраивает. И только теперь мадам заметила мою сестру:

— Девочка! Как же ты тут оказалась?!

Мы с сестрой пожали плечами.

— Это серьёзно осложняет дело…

Я был с ней полностью согласен. И очень хотел отправить Анэли домой, но сам, признаться, надеялся на продолжение приключений.

— Мадам, скажите, как вернуть домой сестру?

Помпо обмахивалась рукой, но, судя по всему, ей катастрофически не хватало воздуха.

— Не знаю… Совершенно не знаю. Она не должна была тут очутиться! А что это у тебя в руках, дитя? Стекло?! А вы, молодой человек? Что с вашими руками?! Они же сверкают, как мишура на ёлке! И запах! Что это вы тут уже успели натворить?!

Я почувствовал, как моё лицо становится горячим. Наверное, я покраснел. Мне было так стыдно, что я трогал вещи Лимо! От стыда я даже на секунду перестал дышать.

— Я не хотел… Эта штуковина… Она сама… В общем, я не знал, как её остановить.

Но мадам, прищурившись, подъехала к столику с испорченным шаром. Она осмотрела его со всех сторон и тихонько произнесла то, что я хорошо расслышал:

— Это будет очень красиво, и даже… Пожалуй… Я полагаю… А может, даже… Может быть… Вам придётся закончить его…

Она резко развернулась и направилась ко мне:

— Я считаю, что история начнётся с этого самого момента! И будет долгой, очень долгой… А теперь, — с лица мадам слетело восхищение от испорченной мною стекляшки, и она снова заговорила о происходящем снаружи, причём очень серьёзно и даже с тревогой в голосе, — там в подъезде не только Элиса. За дверью — около дюжины этих… в цилиндрах и человек пять соседей. Туда не стоит идти. К тому же, Лимо срочно нужна наша помощь! И нам всем она тоже необходима! Я боюсь, выбора нет, и придётся отправиться отсюда всем вместе! Хотя малышку я бы предпочла вернуть маме… Но мы не успеем. Совершенно точно не успеем. Что ж, ничего не бойтесь!

Бояться?! Да я ликовал! И сестрёнка захлопала в ладоши и кинулась обнимать мадам Помпо:

— Ура! Будем всех спасать! Я с вами! А куда?

Помпо улыбнулась и тронула пальцем кончик носа малышки:

— В башню, куда же ещё?! Нам необходимо отыскать моего друга любой ценой! И выяснить, что происходит… Я думаю, время пришло!

Мадам пыталась подняться со стула, но удалось ей это лишь после того, как она что-то пробормотала. Стул заскрипел и, став чуточку шире, выпустил на волю свою жертву. Ещё секунду Помпо сердито смотрела на строптивое сиденье, а потом решительно развернулась к нам. Вид её был суровым: глаза смотрели в точку над моей головой, брови сошлись над переносицей, нос заострился.

— Макс, ты должен запомнить: я не знаю, куда точно мы сейчас попадём. Мы даже можем потеряться в разных местах…

— Потеряться? И Анэли? Она же маленькая!

Дама внимательно посмотрела на меня и мою сестру, прищурила один глаз, будто измеряла нас, потом вздохнула и ответила:

— Боюсь, её возраст не будет препятствием. Но если вы возьмётесь за руки, то, возможно, проскочите вместе. И даже если потеряетесь, не нужно переживать: мы всё равно отыщемся довольно скоро, несмотря на то, что башня очень большая. Точнее сказать, огромная. Кстати, я не знаю, какой там сейчас сезон. Вероятно, зима! Дитя может замёрзнуть…

Помпо подхватила со стола тот самый лоскут-калейдоскоп, которым я недавно играл, покрутила его так, чтобы увидеть, как перемешиваются узоры, и, насмотревшись вдоволь, скомандовала:

— Деточка, приготовься!

Она подбросила кусочек ткани в воздух. Тот закружился перед самым носом волшебницы и постепенно превратился в чудную курточку, вполне подходящую моей Анэли.

Сестра запрыгала на месте, довольная своим неожиданным приобретением. Через пару минут тапочки Анэли стали прекрасными тёплыми ботинками, а на голове у сестры появилась такая же вязаная шапочка, как лиловая у мадам.

— Слушайте меня очень внимательно: нам необходимо во что бы то ни стало отыскать Лимо. Это единственный способ выбраться отсюда целыми и невредимыми. Мы с вами расстанемся на некоторое время и непременно найдёмся. Обязательно. А теперь — закройте глаза.

Глава 7. Нечаянная радость

Глаза открылись сами собой, как только я почувствовал твёрдую почву под ногами. Коленки подломились, заставив меня сесть на подмёрзшую мостовую. В полном одиночестве я находился на узкой улице среди невысоких домов из серого камня. Предвечерний мрак, постепенно наползая из тёмных закоулков, пробирался под одежду неприятным холодком. Свет вечернего солнца ещё золотил краешки крыш, но было понятно, что осталось совсем немного времени, прежде чем город погрузится в темноту. Я помнил, что мадам говорила о возможности потеряться. Наверное, это со мной и случилось. И кстати, поблизости не было никаких башен. И Анэли тоже не было.

В голове звучали слова Помпо о том, что мы обязательно найдём друг друга. Но я же крепко держал сестру за руку! Как я мог потерять её?!

На улице было совершенно безлюдно, и ждать помощи было неоткуда. Тогда я позвал Анэли, но вместо ожидаемого ответа услышал только лай собаки, доносившийся с соседней улицы. Я не мог сообщить родителям о том, что потерял сестру! Необходимо было немедленно приступить к поискам.

Я рванул по дорожке между домами, и тогда моим глазам предстал район города, который я никогда не видел прежде! Все строения были абсолютно разными: одни дома росли на тысячелетних деревьях, другие, как ракушки, громоздились чуть ли не друг на друге. Были дома-лампочки, дома-гнёзда, дома-фрукты и даже дома-плоты, плывущие по прозрачной реке. Такого бы я никогда не забыл! Да и реку эту тоже! Даже в сумерках было видно, как она быстра и прозрачна. В моём городе реки были мутными, серыми… Куда же я попал?

Неподалёку от меня виднелась маленькая площадь. Там, возле молчаливого фонтанчика, расположилось уютное на вид кафе, где завершали трапезу запоздалые посетители. Туда-то я и отправился.

Казалось, на этом пятачке задержалось лето: на окружающих улицах то тут, то там встречались снежные намёты снега, а в кафе со странным названием «Ласковый валинарий» люди сидели за столиками на летней площадке, лениво отгоняя от себя бабочек. Подойдя ближе, я сумел разглядеть, что в лапках мотыльки несли листочки бумаги, где сообщалось об окончании работы кафе через десять минут.

Лето в кафе не отменяло новогодних торжеств, и потому на самом почётном месте здесь расположилась небольшая, но красиво наряженная ёлка со светящимися гирляндами, разноцветными сверкающими рыбками, подвесными пряниками и конфетами. Посетители кафе вели тихие беседы и неспешно доедали свои десерты. Но стоило мне начать расспрашивать, не видел ли кто-нибудь маленькую белокурую девочку, как навстречу мне вышел крупный мужчина с красным лицом и соломенного цвета растительностью на голове. Ему я задал тот же вопрос, что и другим, — об Анэли, и он сразу же напустил на себя вид озабоченный и сердитый.

— Не было тут никакой девочки, — буркнул он сквозь зубы и велел покинуть кафе, потому что давно пришла пора закрываться.

Хозяин почти вытолкал меня на улицу и захлопнул калитку в ограде, увешанной разноцветными лампочками. Она странно звякнула, щёлкнула, после чего гирлянда погасла.

— Будто на мне написано: «разговаривать запрещено», — буркнул я сам себе и решил, что мадам Помпо что-то напутала и забросила меня в какой-то другой город. Во всяком случае, если бы в нашем городе были дома на деревьях, я бы точно об этом знал. Да и кафе с таким названием, как «Ласковый валинарий», я бы запомнил. Кто он вообще такой, этот валинарий, кстати? Да ещё ласковый…

Один, на темнеющей улице, я в полной мере почувствовал свою беспомощность. Я пытался искать жандармерию, но не находил её. Расспрашивал прохожих, но они молчали в ответ. Звал сестру, искал и ждал, но и это не принесло мне успеха. Хорошо было бы понять, куда же попал я сам, и как мне отсюда выбраться. А может, лучше не выбираться вовсе, если я не сумею отыскать Анэли?..

Солнце закатилось за крыши домов, а фонари всё не зажигались. Стало совсем темно. Что-то зашевелилось у меня в капюшоне. До этого момента он не казался мне тяжелым, но теперь, вместе с этим шевелением, вдруг ощутимо полегчал. Прямо над моей головой зажегся свет, и я зажмурился от неожиданности. Открыв глаза, я увидел блестящий металлический бок и три задорно горящие лампочки. Это была первая радость за весь вечер: передо мной парил Мастер левитации.

— Не может быть! Глазам своим не верю… Мастер! — вдруг услышал я за своей спиной восхищённый возглас. — Откуда он у тебя?

Я обернулся и никого не увидел.

— Вы где? — я всматривался в темноту прямо перед собой.

— Я здесь, — донеслось оттуда. — Ты меня не видишь?

— Нет!

— Снова не сработало, — теперь голос был расстроенным.

Опять послышались шорох, недовольное бормотание, стук и щёлканье. И вдруг Мастер ринулся навстречу этим звукам! Он наскочил на небольшую, но всё же громоздкую деревянную раму, внутри которой ворочался человек. Светильник залетал кругами, будто маленький счастливый щенок. Его свет позволил хозяину странной конструкции отыскать что-то в кармане и произвести какие-то манипуляции, после чего над козырьком клетчатой кепки загорелся фонарь — миниатюрная точная копия тех, что светят в нашем городском парке по вечерам. Теперь я мог хорошо рассмотреть единственного человека, который охотно заговорил со мной в этом необычном городке.

Как я уже сообщил, фонарик висел над головой незнакомца, а точнее, над самым козырьком его клетчатой кепки, с помощью рожка. Тот располагался на маленьком деревянном ободке, который удерживали четыре изогнутые рамы. Они, в свою очередь, крепились к ободу потолще, что находился на поясе своего хозяина, и вместе с ним образовывали подобие сферы. Очень хотелось узнать, откуда в этой штуковине берётся электричество. Но заняться изучением этого вопроса вот так вот, прямо сейчас, мне показалось невежливым. К тому же, за мной тоже внимательно наблюдал тот, кто находился внутри столь удивительного и даже немного нелепого сооружения.

Это был небольшого роста пожилой мужчина, в короткой серой клетчатой куртке. Его лицо оказалось удлинённым, нос — сухощавым, а тонкие губы сверху были слегка прикрыты светлыми, аккуратно остриженными усами.

— Вот теперь сработало! — мужчина повеселел, но потом, сквозь улыбку, виновато добавил:

— Большие фонари уже давно не включают. Хотя они в некоторых местах ещё сохранились. Поэтому приходится носить свой собственный фонарь — к маленьким, ручным, я так и не привык. И к этим летающим моделям — тоже. Но они помнят меня! Как хорошо!

Человечек усмехнулся, и его клетчатая кепка поехала назад, открывая седые волосы, — он едва успел поймать её рукой и махнул куда-то в сторону. Мастер левитации рванул в этом направлении. В слабом свете парящей в воздухе лампы я увидел замечательное сооружение: среди кованых металлических завитушек и узелков висел круглый плафон с позолоченными вензелями в верхней части. Наверное, когда он светился, это было красиво.

— Да-да, некоторые фонари сохранились. Вы согласны, что они замечательны?

Этот необычный человек нравился мне, хоть я и видел его впервые в жизни. Он смотрел на фонарь так, как мой дедушка смотрит на билет Чемпионата мира по футболу: с восторгом и благоговением. Надо было что-то ему ответить.

— Согласен. Но почему они не загораются теперь?

В воздухе повисла пауза. Человечек надел кепку и подошёл ко мне вплотную:

— Я ещё сомневался, из башни вы или нет… Но получается, что вы тут чужой? — он задумался и вздохнул. — Это не очень хорошо: здесь чужаков не любят…

— Я это уже понял: вы единственный, кто заговорил со мной за целый час!

— Вы пробовали заговорить с кем-нибудь?

— Да, я был в «Ласковом валинарии»…

— О-о-о! Томас всегда безошибочно угадывает незнакомцев: у него своя собственная теория на этот счёт. Хотя, на самом деле, он человек доброжелательный. Просто, понимаете… В такие времена, когда на улицах по вечерам не включают фонари… Мы всё ещё пытаемся делать вид, что ничего не происходит, но это уже давно не так, — человечек замолчал. Он нервно помял свои руки в коричневых перчатках и с опаской глянул на меня из-под клетчатого козырька. — Откуда у вас Мастер левитации?

Теперь пришёл мой черёд беспокоиться. Ведь с этой лампочкой я… познакомился всего час назад. Рассказывать о мистере Лимо или нет?

— Сам не знаю, как он увязался. Я не собирался брать его с собой.

— Видите ли… Такая модель была изготовлена в единственном экземпляре. Тридцать лет назад. Она именная и была подарена моему старинному другу. Вы позволите осмотреть вашу лампу?

Мастер левитации кружил надо мной, когда прозвучала эта просьба. Он замер и прямо в воздухе попятился назад, когда я захотел к нему прикоснуться, но покорно притушил свет своих лампочек и лёг в мою ладонь. Я протянул лампу незнакомцу. Тот с плохо скрываемой радостью принял её и провёл пальцем по плафону:

— Погасни.

Лампа выключилась. Человек придавил её корпус сбоку, из незаметного паза выскочила тонкая пластинка, и открылась небольшая крышечка, на внутренней стороне которой я смог прочитать следующее: «Моему другу Алексису Лимо от Манфреда».

Клетчатый человек улыбался:

— Манфред — это я. Манфред О´Коттон, к вашим услугам! Фонарщик.

— Фонарщик? — удивился я, поскольку мне казалось, что такой профессии давно уже не существует. Но я немедленно взял себя в руки и представился в ответ:

— Макс. Макс Толли.

— Здравствуйте, Макс, — Манфред горячо пожал мою ладонь. — Вы на самом деле не отсюда — это видно. Ну, а теперь мне понятно, что вы знакомы с мистером Лимо. Я надеюсь на это.

Он так внимательно взглянул мне в глаза, что я готов был рассказать ему всё, что знал про Лимо, его лабораторию и лампу. Но я боялся. Моё замешательство не осталось незамеченным:

— Да-да… Я всё понимаю. Давайте-ка отправимся ко мне домой. Там вы сумеете спокойно всё рассказать, — сказал О´Коттон и наклонился к самому моему уху. — Здесь оставаться, поверьте, небезопасно.

— Но мне нужно… — я хотел было сказать ему про Анэли и не договорил.

— Нам нужно немедленно уйти с этой улицы! Думаю, мы с вами уже достаточно доверили темноте. Идёмте! Удивить вас мне особо нечем, но… у меня есть дом, горячая еда и пара занятных вещиц.

Это было ещё одной маленькой радостью за сегодняшний день — я обрёл неожиданного собеседника, который, к тому же, имел смелость на ночь глядя пригласить незнакомца в свой дом.

Глава 8. Черничный пирог

Мастер левитации, которого мистер О´Коттон уже отпустил на свободу, скользил по воздуху, разрезая темноту своими лучами, и показывал нам путь. Мы же, двигаясь по его светлым тропинкам, успевали замечать округлые плафоны на верхушках оград, красивые кусты в форме животных и птиц, ухоженные клумбы, ожидающие возвращения весны. Несколько шагов по каменной дорожке, пара ступеней вверх по лестнице — и вот мы уже стояли прямо у входной двери дома с остроконечной крышей, насколько мне это удалось разглядеть в темноте. Манфред отворил дверь неосторожно: широким движением руки, почти до отказа — и та едва не грохнулась о стену. Хозяин неловко ойкнул и спешно ухватил задрожавшую дверь. Он очень бережно затворил её после того, как мы оба оказались в прихожей.

Света здесь было много — я даже зажмурился при входе, но через пару секунд сумел осмотреть помещение. Прихожая оказалась вполне уютной. Всё было оливкового цвета, за исключением темной мебели и большой фарфоровой вазы для зонтов, с сидящим человечком на краю. Мне показалось, что он приподнялся, приветствуя меня, но тут же вновь занял своё привычное место.

— Одну минутку, молодой человек, — извиняющимся тоном произнёс хозяин дома. Он барахтался внутри своей рамы, желая снять её поскорее. — Вот, понимаете, не могу расстаться с этим своим изобретением. Я привык к нему. Модель эта не очень удобна, но всегда при мне, и… всегда свободны руки. Единственное, что утомляет, — постоянный скрип… Фф-уух!..

— Могу ли я вас спросить, — решился я наконец, — как работает этот ваш фонарь? На батарейках? Я не вижу ни одного проводка.

— Всё дело в дереве, молодой человек, вот в этих самых деревяшках… — мистеру О´Коттону удалось освободиться от сковывающей его конструкции. Он повесил её на специальный крючок и скинул с себя верхнюю одежду. Теперь он стоял передо мной в серых клетчатых бриджах, сером пуловере с ромбами и оранжевом шейном платке в клеточку. — Но о них мы поговорим позже. А сейчас… У меня припасен замечательный черничный пирог. Я подумал утром: «Для чего же мне так много?» Но купил, не смог устоять! А вот вы как раз подходящий для него случай. Подождите меня в гостиной.

Идея о пироге была отличной. Но сейчас я бы съел и его, и тарелку утиного жаркого, которое приготовила бабушка Марта вчера вечером, и образ которого уже с полчаса всплывал перед моими глазами и исчезал, заставляя меня сто раз пожалеть о том, что я не вернулся домой к ужину. Но всё прошедшее время я гнал прочь мысли о еде, стараясь сосредоточиться на поисках сестры. И даже теперь я был уверен, что мне совершенно некогда прохлаждаться тут, в гостях:

— Послушайте, мистер О´Коттон, спасибо вам за предложение, но я не могу сейчас так вот отдыхать….

— Необходимо! Необходи-и-мо-о-о-о! — прокричал уже из коридора хозяин, не дав мне договорить. — Нужно съесть кусок пирога — он придаст вам сил!

Последние слова долетели откуда-то издалека, должно быть, из кухни. И пока хозяин дома отсутствовал, я решил пройтись по комнате: всё равно я не мог сидеть на одном месте. «Из-за нервов», как сказала бы моя бабушка. Но я не мог упустить возможности рассмотреть всё кругом в отсутствие хозяина: тут было слишком много занятных вещиц. Всюду — и на комоде чёрного дерева, и на маленьких одинаковых полочках — плясали, подпрыгивали, летали и совершали какие-то кульбиты фарфоровые статуэтки пастушков с миниатюрными овечками, клоунов и принцесс. Два замечательных полосатых кресла с высокими спинками и мягкий диван были украшены тонкими цветными нитями с крошечными флажками. Напротив кресел, возле окна, я обнаружил небольшой столик с листами белой бумаги и разноцветными карандашами. Следующее, что я увидел, удивило меня не меньше, чем утреннее появление Анэли в мастерской Лимо. На плотных листах для акварели были изображены человечки. Они бегали по листу бумаги, кидаясь друг в друга копьями или стреляя из ружей. Те, кто изображал из себя убитых, снова подскакивали и теперь уже поражали из оружия своих обидчиков. Рисовала эту баталию точно какая-то мелюзга, потому что человечки эти состояли сплошь из палочек, изображавших руки, ноги и туловища. Головы нарисованных воинов выглядели как кружочки или овалы, с надетыми на них шапками или нелепыми касками. Вся эта рисованная рать штурмовала полуразвалившуюся крепость, а потом заново отстраивала её, чтобы взять в осаду и снова разрушить до основания. С листа во все стороны летели поломанные копья и комки нарисованной земли. О мою руку даже ударилась крошечная каска, слетевшая с головы одного из солдат, и тут же вернулась ему на голову.

Манфред появился в комнате в тот момент, когда один из солдатиков, очевидно изображавший поверженного в бою бойца, червяком извернувшись на листе, выкрикнул что-то вроде: «Заново! Всё заново!», а затем велел солдатикам выстроиться в шеренги и принять присягу. На подносе в руках хозяина задрожала кружка с горячим молоком, звякнула тарелочка, где покоился большой кусок черничного пирога, — мистер О´Коттон, беззвучно рассмеялся:

— О! Вы обнаружили мою слабость!.. Это мои работы, — с достоинством признанного гения сообщил мне хозяин дома. Он поставил на чайный столик поднос с угощениями и подошёл ко мне. — Признаться, я рисовал совершенно другую сцену. Но эти ребята почему-то стали враждовать… Они убивают друг друга бесконечно, и ничто не может их остановить. А главное, они совершенно меня не слушают! Продолжают делать лишь то, что взбредёт им в голову. Подожду: может, сами образумятся… Знаете, я оставил батальную тему и обратился к натюрмортам: с ними как-то спокойнее.

Манфред с гордостью достал из папки другой рисунок. На ней была изображена лампочка: обычная лампочка, которые горят в каждой комнате у нас дома, лежащая на фоне двух пустых бутылок из зелёного и синего стекла. Позади всего этого цвёл куст сирени. Лампочка то загоралась, то гасла, и сирень освещалась сквозь бутылочное стекло. Я мало понимал в живописи (и можно ли было назвать этим словом то, что я держал в руках?), но загорающихся нарисованных лампочек ни разу не видел.

— Но как это возможно, чтобы человечки бегали? А ещё эта лампочка…

Фонарщик с улыбкой фокусника открыл ящик стола и вынул из него коробку, на которой был нарисован цеппелин. Лопасти его моторов двигались, ветер раздувал маленькие разноцветные флажки, прикреплённые по бокам летящего исполина, и человечки в большой корзине под брюхом воздушного корабля приветливо махали нам руками.

— Всё дело в этих карандашах? — догадался я, увидев коробку. Хозяин дома утвердительно кивнул. И всё же, в такое трудно было поверить.– Могу ли я нарисовать что-нибудь?

Манфред усмехнулся, и его светлые усы разъехались гармошкой в стороны.

— Это можно. Но видишь ли, какая история… Рисовать ими можно только то…

Я не дал договорить мсье Манфреду:

— Но я хочу нарисовать дракона!

— …Да-да, нарисовать можно всё… — фонарщик почесал в затылке. — Но знаете, мой юный друг, ведь вы совершенно не представляете, что из этого может получиться. А если вашему дракону придёт в голову спалить ваш дом? Вам придётся рвать свои рисунки! Вы станете жалеть плоды своих трудов! А он просто будет дышать огнём, когда ему этого захочется.

— Ну… Не знаю…

Манфред рассмеялся:

— То-то и оно! Да, дракон с листа спрыгнуть не сумеет, но вести он себя будет прескверно. И, вполне возможно, довольно шумно. А вам будет так же жалко его, как и мне — моих развоевавшихся туристов. Да-да, я рисовал туристов. Я даже не представляю где они раздобыли себе оружие и доспехи! — продолжал Манфред. Теперь его взгляд был укоризненным. — Именно поэтому карандаши фабрики «Цеппелин» в своё время не пошли в массовое производство. Понимаете? Не вся продукция этой фабрики может быть доступной массовому потребителю. И производители это знают. А вот карандашики жалко. Отличные карандашики, да? И я рисую, когда устаю от дел, непременно рисую! Но, поверьте, у меня есть занятие куда интереснее. Хотите взглянуть?

Мистер О´Коттон подмигнул и, сунув мне в руки молоко и пирог, потянул за собой.

По дороге я силился отпить молока из чашки, да и черника не давала забыть о себе, распространяя мучительно прекрасный аромат. Но отставать от хозяина дома было неловко. Пройдя по коридорам в доме фонарщика, мы очутились в просторной комнате, похожей на мастерскую мистера Лимо. Она была уставлена этажерками с инструментами и чертежами. Потолки подпирали металлические перекрытия с огромными болтами. Всё это собиралось в один потрясающих размеров каркас для поддержания прозрачного свода. Там, наверху, на разном расстоянии от пола, висели гигантские прозрачные звёзды. Мистер О´Коттон плавно опустил рычаг на небольшой панели, расположенной на тумбе возле стены. Тогда звёзды поплыли вверх и остановились под самым потолком. Они зажглись мерцающим светом, а некоторые стали еле заметно переливаться, становясь то розовыми, то изумрудными, то голубыми. Это было прекрасно!

— Кстати, когда вы уже всё это съедите?! — прервал моё любование фонарщик. — Пирог не стоит держать долго без дела — на всякий кусочек найдётся конкурент!

Я смущённо приступил к своему ужину, а хозяин дома, улыбнувшись, продолжил:

— В некоторых городах звёзды постоянно закрыты тучами. Это так неудобно! И фонарщики не справляются с работой: так много фонарей расставить по городам и дорогам — это требует огромного количества ресурсов! А вот эти малютки могут выручить горожан! На улице станет красиво, и света будет — почти как в лунную ночь. Это удобно. Но и энергии они потребляют немного! Каково?!

— А как же они взлетели? Это какое-то магнитное поле?

Манфред лукаво улыбнулся:

— Вы так считаете?

Я кивнул в ответ. Манфред, продолжая улыбаться, потащил меня к чертёжным доскам, а ещё к столу для хранения расчётов и схем, где долго объяснял мне, каким обрезом звёзды держатся на весу, потом демонстрировал вид на чудные светильники из дальнего угла комнаты — сначала на все разом, затем на каждый из них по отдельности. Он опустил пару звёзд вниз, и мы трижды рассмотрели их со всех сторон и обсудили материал, из которых они изготовлены. Это было действительно очень интересно, но… Анэли… Манфред не успокаивался, а мне уже надоело слушать его рассказы, потому что я никак не мог заговорить о том, что тревожило меня.

— Прошу вас… Моя сестра… Ей всего пять лет. Скажите, здесь есть жандармерия?

О´Коттон сник. Он замер с маленькой звездой в руках и грустно произнёс:

— Нет, увы. Такого здесь вы не найдёте. Башня живёт по своим законам.

— Башня? Я всё-таки попал в башню?

— Да, разумеется! А куда вы планировали попасть? — фонарщик удивился так, будто есть только два места на свете — наш город и эта самая башня.

Но он тут же добавил:

— Куда бы вы ни собирались сегодня, нам не стоит покидать дом в такой час, уж поверьте…

— Да почему?!

— Когда на улицах нет фонарей — запомните, это неспроста! В такие времена очень важно заниматься делами лишь тогда, когда на небе появляется солнце.

— Но вы же ходили по улицам с фонариком?

— Но ведь я — это совсем другое дело! Я фонарщик. А значит, ко мне привыкли. К тому же, я как раз возвращался домой, чтобы не покидать его до утра.

— Но Анэли…

Со старика вдруг слетела доброжелательность, он немедленно погасил звёзды и общий свет, схватил меня за руку и потащил к окну. Мы встали у больших оконных пролётов и стали смотреть сквозь прозрачное стекло.

— Замрите и не двигайтесь! — он прикрикнул на меня так, будто слово «замрите» могло означать что-то другое.

Рука старика по-прежнему сжимала мне запястье, и даже если бы я захотел двинуться, не смог бы. Так прошло несколько минут. Ноги мои затекли, и мне вовсе не хотелось высматривать что-то невидимое в темноте за окном, но Манфред останавливал меня всякий раз, как я пробовал пошевелиться.

Он сжал мою руку ещё сильнее, когда на улице, за витой решёткой, показалась фигура. Её непросто было разглядеть в темноте, но я смог. Человек был одет во всё чёрное, он постоянно поправлял шляпу. Мне показалось, что перед нами был тот самый, во фраке и цилиндре, кого я видел перед исчезновением Лимо.

— Он велел мне не вмешиваться не в своё дело… — сообщил я.

— Что? — машинально переспросил Манфред, не глядя на меня. Его черты лица заострились, взглядом он сверлил темноту. — Они появились недавно. Никто из нас толком не знает, кто они, и что им тут надо. Но только с той поры, как мы увидели первого из них, фонари погасли повсюду, один за другим. Мою мастерскую обхаживают уже давно, и, стоит мне включить звёзды, как они тут как тут…

— То есть, они за вами следят? Зачем же вы их включаете? А вдруг…

— Вдруг — что?! Моё дело — зажигать свет, когда становится темно! И если кто-то захочет эти звёзды погасить — я буду защищаться!

— Но ведь фонари на улицах уже не горят…

— Верно, — Манфред погрустнел, и с него слетела воинственность. Но спустя мгновение он продолжил:

— Это ровным счётом ничего не значит! Ровным счётом — ничего!

Мистер О´Коттон рассказал мне о том, что одними фонарями дело не ограничилось. Уже были случаи, когда лаборатории мастеров, живущих тут, в башне, под куполом, разоряли. По ночам, когда никого не было дома, приходили и портили аппаратуру, реактивы, расходные материалы и даже готовые результаты! Всё!

— Мы не знаем, кто это был точно, но уже давно никому не доверяем. Именно поэтому с вами никто не желал разговаривать в «Ласковом валинарии». Ясно? — фонарщик внимательно вгляделся мне в глаза. При слабом свечении звёзд его лицо было бледным, а взгляд колючим. Он убедился в том, что я услышал каждое его слово, и произнёс теперь уже шёпотом:

— Но хуже всего другое. Двадцать лет назад пропал один мастер и ещё кое-кто важный, а потом один за другим исчезли два десятка мастеров. И их исчезновения продолжаются. Никто ни разу не вернулся обратно. И мы уже давно живём под страхом исчезнуть в небытии…

Я почувствовал ужас от мысли, что Анэли оказалась одна в таком опасном месте. Но мне стало ещё страшнее, когда Манфред вдруг резко развернул меня к себе лицом:

— Теперь расскажите мне подробно, как вы попали в башню и сюда, под купол. Это, вообще-то не очень просто. Я бы даже сказал, невозможно. И раз уж вы тут оказались, тому есть какая-то причина! Именно о ней я и хочу сейчас узнать.

Я снова, уже в третий раз за сегодня, увидел этот холодный, подозрительный взгляд. Мне не хотелось отвечать ни на какие вопросы, но я понял, что по-другому не получится.

— Мадам Помпо. Она закинула нас с Анэли сюда из мастерской мистера Лимо.

Я почувствовал, как сухощавые пальцы снова впились в моё плечо. Манфред оттащил меня от окна к противоположной стене и велел зажечься Мастеру левитации.

— Мадам Помпо? Я не ослышался? Вы совершенно точно имели в виду Виолетту Помпо?

Лицо мистера О´Коттона светилось, как изобретённый им фонарь, густые брови подскочили так высоко, что их было видно из-за больших очков. Он повторил:

— Я не ослышался? Мадам Виолетта Помпо?!

Манфред не дышал. И замер в ожидании моего ответа. Он смотрел на меня так, как наш кот смотрит на маму в надежде получить только что поджаренную котлету.

— Не ослышались. Я сказал «мадам Помпо». Это наша соседка, волш… соседка, в общем, с пятого этажа.

— Ваша соседка?! С пятого этажа?

— Ну да, с пятого. Она там живёт.

Для меня всё ещё странно было произносить слово «волшебница», ведь таких вроде как не бывает. И всё-таки, простые выводы из того, что мне довелось увидеть, и даже то, что я очутился в незнакомом месте благодаря старанию Помпо, заставляли меня думать, что она всё-таки весьма необычная дама.

Старик скакал по комнате. Он поднял вверх обе руки и подпрыгивал то на одной, то на другой ноге. От этого он походил на пляшущего орангутана. Не останавливая своего дикого танца, Манфред сжал оба кулака перед собой и потряс ими в воздухе:

— Я знал! Я знал, что она непременно найдётся! Я чувствовал, что она никогда никуда не уезжала! И неужели она тут, в башне?

То, что я умудрился доставить радость этому клетчатому деду, мне даже понравилось: наконец-то вернулся беспечный фонарщик, который угощал меня тёплым молоком без пенки. Манфред довольно подкрутил свой ус и продолжил теперь уже совсем позёрски:

— Обратите внимание на то, что вам неслыханно повезло! И я скажу больше, вам выпала великая честь очутиться в здесь! В башню попадают лишь избранные!

Мне показалось, что Манфред сошел с ума: его таинственный тон, который меня пугал, испарился, как ни в чём не бывало. Теперь он говорил громко, плохо скрывая свои настоящие чувства. Он подпрыгивал и пританцовывал, припевая какую-то весёлую песню, и хлопал в ладоши. Заметив мой удивленный взгляд, мистер О´Коттон пояснил, не прекращая своего веселья:

— Это — мой радостный танец. Я всегда танцую его, если что-то случилось по моему желанию! О-хо! Виолетта! Ах, моя милая, милая Виолетта!

Что милого могло быть в Помпо? Чем больше веселился мой собеседник, тем тоскливее становилось мне, потому что я чувствовал себя совершенно беспомощным. И ещё виноватым: я понимал, что наши с Анэли родители волнуются. Ведь так долго, как сегодня, мы ещё ни разу не задерживались на прогулках. Наверняка в доме уже настоящая паника. И отец, скорее всего, ходит по улице и ищет нас.

— Вы снова загрустили, молодой человек? — внимательный Манфред успокоился и подошёл ко мне. Он смотрел на меня, а я ему не отвечал. — Время уже позднее, да? Скоро ночь, а вас нет дома…

Я кивнул в ответ.

— А знаете что, Макс? Я уже понял, каким образом вы попали сюда. Но ведь вы мне ещё не рассказали о том, что стало тому причиной, верно? Думаю, если вы мне поторопитесь сообщить эту историю, мы скорее придумаем, что нужно делать!

Мы разговаривали очень долго. Мне пришлось повторить свой рассказ в мельчайших подробностях пару раз. Манфред слушал внимательно и в отдельные моменты останавливал меня взмахом правой руки, а потом, не опуская её, закрывал глаза и о чём-то размышлял. Сигналом к тому, что он ждёт продолжения истории, был поднятый вверх указательный палец. За время нашей беседы мы успели дважды попить чай и трижды походить кругами по комнате. Манфред поднимался с кресла и пересаживался за столик с карандашами фирмы «Цеппелин», что-то рисовал, смотрел на то, что получилось, молча комкал рисунок и снова возвращался в своё высокое кресло. Так продолжалось до тех пор, пока хозяин дома, приютившего меня, не поднялся на ноги и не сообщил мне, поклонившись, о том, что до утра ни о каких поисках не может быть и речи.

— Впрочем… — вдруг задумался фонарщик, — я полагаю… Нет, я уверен, что вам необходимо увидеть кое-что… Хоть моё предложение не вполне логично и даже несколько опасно. Но иначе вы так и будете чувствовать себя одураченным! Определённо, лучшего времени теперь не сыскать. Вы ведь хотите узнать, что такое башня?

Я почувствовал, что кровь прилила к моей голове, и сон как рукой сняло:

— Конечно! Разумеется, да!

— Что ж, тогда отправимся потихоньку. И вам, наконец, станет ясно, какая непростая задача стоит перед вами.

Одеваясь, я получил изрядное количество инструкций по соблюдению предосторожностей при передвижении по башне в ночное время суток. Список включал в себя пункт о «неиспользовании Мастера левитации».

— Поможет мой шелковичный фонарь, — пробормотал Манфред, влезая в свою странную скрипучую раму, в которой я увидел его при первой встрече.

Уже выходя из дома, я обратил внимание на притолоку, которую, разумеется, не успел рассмотреть при входе: над дверью красовался треугольник, сложенный из трёх серебряных молотков. Красиво поблёскивающие молоточки, прикреплённые к отполированной дощечке, служили украшением прихожей. И я не обратил бы на него внимания, если бы не встречал их прежде в квартире старика Лимо.

— Серебряные молотки! — отчитался хозяин дома. — Как напоминание о том, кто я такой, и какие принципы я стремлюсь поддерживать и даже отстаивать, если хотите…

— Принципы? — удивился я.

— Принципы, молодой человек! Непременно — принципы! — гордо ответил мне О´Коттон и отворил входную дверь.

Глава 9. Купол

Долгое время мы шли в абсолютной темноте, и я опасался, что заблудимся. Но Манфред, изредка поскрипывая рамой, без сомнений ступал в темноте. И, когда он включил свой шелковичный фонарик на самый слабый огонь, я увидел, что мы очутились на свободной площадке между домами и какой-то стеной. Некоторое время О´Коттон стоял в нерешительности. Он переступал с ноги на ногу так, как это делает Анэли, когда собирается выпросить у бабушки очередной леденец.

— Может, это неудачная идея в свете последних событий, но, надеюсь, всё обойдётся. Следуйте за мной!

Фонарщик потянул меня за куртку и сделал ещё один, очень широкий, шаг. Я последовал его примеру. Манфред потянулся рукой куда-то в сторону, и слабый луч света позволил мне рассмотреть предмет, похожий на открытую консервную банку.

— Что это?

— Банка? Это — шутка Кристофа. Он наш приятель. Кристоф проектировал этот лифт и купол вообще. Он такой, очень грамотный инженер и архитектор. Ещё он любит шутить и консервы из кильки. Вот и установил приёмник для жетонов в виде консервной банки. Да и жетоны — это тоже его баловство. Ими можно и не пользоваться, на самом деле. Но мне так нравится.

Послышался стук жетона о дно жестянки, крышка её закрылась, а под ногами дрогнули плиты. Я качнулся, но Манфред удержал меня за рукав. Медленно и плавно, под негромкое шипение невидимой паровой машины, мы стали подниматься вверх.

— Что это? — спросил я у Манфреда.

Он не ответил, но положил руку мне на плечо, а другой указал куда-то ввысь.

Там, над нашими головами, раскрывалось небо, будто освобождаясь от плотных грозовых туч под ураганными порывами. И в самом деле, воздух всколыхнулся, и ветер, самый настоящий ветер, холодный, наполненный мелкими снежными крошками, ворвался в городок. Я наконец понял, что мы были под куполом на самом деле, под самым настоящим куполом! То небо, которое я видел днём, было крышей, укрывающей дома местных жителей от снега и дождя. И сейчас она раскрывалась, чтобы выпустить нас на свободу.

Клубы пара, которые подняли нас вверх, вылетели вместе с нами в воздух и постепенно исчезли, мгновенно остыв под настоящим холодным небом. Манфред радостно вдохнул в себя первые воздушные струи и воскликнул:

— Как же давно, как давно я не поднимался над городом! Как мучительно давно я не вдыхал свежего ветра! Вы, Макс, ваше появление тут стало отличным поводом для того, чтобы решиться на этот безумный поступок! Но не сердитесь на старика-фонарщика: вам предстоит через минуту сделать невероятное открытие! Распахните свои глаза и внемлите настоящим звёздам, горящим над нашими головами!

Лодка — именно так называл платформу, несущую нас вверх, О´Коттон — медленно и плавно шла за пределы башни. По её периметру из камня поднялись прозрачные стенки, и мы оказались внутри стеклянного стакана.

Я был потрясён! Я захлебнулся от восторга, я задыхался от этого нахлынувшего чувства и видел, как внутрь, под купол, проваливается бескрайнее море звёзд, и прямо сейчас я сливался с ним — я становился его частью! Наконец, исчезла темнота, хранимая внутри, освободилась, вырвалась на волю вместе с нами и блаженно растворилась в межзвёздном пространстве. И мне казалось, что, посмотри я туда, вниз, я увижу под ногами млечный путь и срывающиеся с небесной сферы, падающие неизвестно куда безрассудные кометы. Но я глядел только вверх до тех пор, пока платформа не замерла метров на пять выше покинутой нами башни.

Вокруг плыли облака. Их было мало, но они несли в себе снег. Ветром сюда, на платформу, забрасывались холодные снежинки. Они обжигали лицо, кололись и отскакивали от одежды, немедленно исчезая в темноте. Но что-то удивительное было во всём этом. Свободный полет в морозном ночном небе дарил ощущение счастья и мне, и Манфреду.

Я почувствовал, как мой капюшон стал легче, и понял, что хитрая лампа опять нашла способ улизнуть из дома и отправиться вместе с нами! Теперь Мастер левитации, словно большой мотылёк, кружил и кружил под полной луной, и, будто напитавшись ею, так же, как и его собрат над головой фонарщика, светил нежным голубым светом.

Что-то насторожило О´Коттона. Он деловито поправил кепку и свой фонарь и отправился к стеклянной линзе, расположенной посреди платформы:

— Надо было закрыть купол. Хотя, мы же недолго… Я, собственно говоря, хотел только, чтобы вы, Макс, всё увидели сами. Так сказать, путешествие «ради наглядности». Ну что, вы уже готовы взглянуть на свой город?!

Его последних слов я не слышал. Не слышал ровным счётом ничего!

Под нами, внизу, сверкал, украшенный золотыми гирляндами, большой город. Это горели многочисленные огни — уличные фонари и окна в домах полуночников, и метелица нежными позёмками ползла по дорогам, вихрилась во дворах, забиралась на стены домов. Одинокие путники, которых едва можно было различить среди снежной кутерьмы, задержавшиеся в гостях или на вечерней работе, спешили укрыться в своих жилищах. Я увидел крошечную собаку, которая забежала в один из дворов, и вдруг понял, что знаю и этот двор, и эту улицу. Мои глаза скользнули по ней вверх, ухватились за знакомый пустынный сквер, и потом вдруг передо мной раскрылась целая карта города, в котором я живу с самого рождения! Как раз той самой его части, которую я отлично знаю!

— Послушайте, Манфред, — я чувствовал себя растерянным, — вот эта улица… Вам известно, как она называется?

— Улица? Которая? — переспросила фонарщик. — Ткните пальцем сюда. Смелее, не стесняйтесь.

Я и не стеснялся вовсе, а просто не мог понять, куда мне нужно ткнуть.

— Да вот сюда! — для наглядности он стукнул по прозрачному стеклу, и оно засветилось красным огоньком под его пальцем. — Ой, слишком сильно ударил… Видите? Если вы сделаете это аккуратно, то получится лучше. Давайте же.

Я приложил палец к стеклу, как раз напротив той улицы, которая показалась мне знакомой. Тогда тотчас высветились буквы и сложились в название: «улица Педро Падеруда». Да, этот самый Падеруда был кем-то известным, и моя бабушка часто рассказывала об этом на прогулке. Но, признаться, мне совершенно не хотелось это запоминать. И ещё я всегда сердился на неё, когда она останавливалась возле дома, стоящего как раз на этой улице, и долго вздыхала о чём-то, с улыбкой глядя на одно из окон. Как правило, по улице Падеруда мы возвращались с ней из парка — и прямо до кондитерской, где продавались мармеладные булочки и багеты с шоколадными каплями, — до «Миюславы»! Да, вон она, наша кондитерская! Значит, мы были совсем рядом, совсем недалеко от нашего дома!

Нет, я не мог припомнить ни одного здания такой высоты, с которой сейчас смотрел на свой район. И про башню я должен был знать: мы с моими друзьями знали все закоулки, наверное, во всём городе.

— Вы теперь понимаете, где находитесь, мой драгоценный друг? — Манфред мог прочитать всё, что творилось сейчас в моей голове.

— Нет, я не понимаю, — честно признался я Манфреду. Я стал водить пальцем по стеклянным перилам, и всякий раз возле него выскакивали зелёные буквы. — То, что я вижу там, внизу, мне хорошо знакомо! Но таких высоченных башен никогда не было в нашем районе и даже во всём нашем городе!

— Так уж и нет? Совершенно никаких? — словно укоряя меня за какую-то особо непростительную невнимательность, спросил господин О´Коттон.

Я перебирал в своей голове башни и все прочие высокие здания в округе и не находил ничего, кроме одной — самой маленькой, высотой едва ли больше самого высокого тополя в нашем парке. Тополю было, говорят, тысячу лет, но в это никто не верил. Зато никто также не сомневался, что водонапорная башня, стоящая напротив парка Помпиньё в двух кварталах от моего дома, была значительно старше. Кстати, башня эта была сделана из необычайно крепкого кирпича, потому что, по всем приблизительным подсчётам, ей давно пора было рассыпаться, а она стояла, будто её построили лет десять назад. И, кстати, там проводились экскурсии. Я с недоверием посмотрел на Манфреда, который, казалось, ждал моего вопроса:

— Она же совсем маленькая и старинная. Ей, наверное, больше тысячи лет… — я попытался ёрничать.

— Ну, это неправда, конечно же! Ей не досчитали, минимум, столетий пять, — оживился мой гид.

Он поправил свою кепку и продолжил:

— А вообще, ей много больше! Я не знаю всей истории этой башни. Но мы здесь и жили, и работали в тишине и спокойствии. Мы создали свой собственный мир, в котором укрылись, спрятались и никак не хотели верить в то, что он не менее уязвим, чем любое явление на нашей планете. Беспечные времена никогда не продолжаются вечно. И я чувствую, что сегодня последний спокойный день в моей жизни.

— Но почему?! — ужаснулся я его словам.

— Потому, что слишком давно на улицах не горят фонари, мой дорогой друг. И слишком давно Томас не раздаёт ласковых валинариев каждому своему посетителю. Да и ваше появление тут — тревожный знак.

Манфред замолчал. Он о чём-то задумался, а я смотрел вниз, на город, и понимал, что ничего не знал о нём ранее. И никто о нём ничего не знает: никто из тех, кто сейчас спит спокойно в своих спальнях, а завтра отправится по делам. Никто не имеет ни малейшего представления о том, что над их головами среди облаков высится огромная невидимая башня, где всё случается по её собственным законам.

Вдруг фонарщик погасил огонь и приложил указательный палец к губам. Манфред подошёл к линзе и принялся напряжённо вглядываться в неё. Я последовал его примеру, но ничего, кроме темноты, там не увидел.

— Нам нужно возвращаться. Очень тихо. И знаете, что? Скорее прячьте Мастера… — фонарщик сдвинул кепку на затылок и почесал макушку. — Нам придётся идти в полной темноте, так что возьмёте меня за раму, договорились?

— Послушайте, Манфред, почему там, внизу, нет звёзд, если купол прозрачный?

Манфред посмотрел на меня грустными глазами:

— Прежде с его помощью были видны небесные светила — даже очень далёкие галактики и планеты. Но функцию обсерватории купол сейчас выполнять не может — запрещено.

— Как это?! Кто мог запретить обсерваторию? Это же глупо!

Манфред расстроено хмыкнул:

— Ну, если это очевидно даже подростку, то это на самом деле глупо… Тем не менее, это так. Уже лет десять. И мы не можем добиться, чтобы Асвадимиани отменил этот указ. Он постоянно говорит о какой-то угрозе, о том, что необходимо сберечь башню… Но причём тут купол и его телескопические функции?

Нашарив панель на стенке платформы, он опустил рычаг, который позволил нам отправиться вниз. Мы снова опускались в клубах пара. Я с сожалением смотрел на то, как закрывается купол, пряча за своими створками небо. И мой город оставался где-то там, за старой кирпичной стеной, внизу, под моими ногами.

— Теперь… — больше планов у Манфреда, похоже, не было, — теперь мы с вами постараемся пробраться ко мне домой и… До восхода солнца осталось каких-нибудь пять-шесть часов. Пора уснуть. А утром мы отправимся на завтрак к Томасу и попросим у него совета. И он наверняка ответит нам. Потому что Томас знает всё.

Глава 10. Ласковый валинарий

Томас Валин действительно знал много. И особенно хорошо он знал своих посетителей. А ими были все горожане. Поэтому Манфреду пришлось немало потрудиться, чтобы объяснить ему, кто я такой. Фонарщик придумал какую-то малоубедительную историю о моём появлении под куполом и изо всех сил старался не пропустить ни одной «необходимой мелочи»:

— Малый с первого этажа. Он потерялся. Ну-у… Ты же в курсе, что там, в старой водонапорной башне, проводят экскурсии. Музейные. Помнишь, уже был такой инцидент, когда парочка ребятишек пробралась к нам? Наверняка и сейчас какая-нибудь клуша-воспитатель потеряла его и теперь боится сообщить об этом в надежде, что он отыщется сам, — тарахтел Манфред.

Хозяин «Ласкового валинария» улыбался в ответ на эти слова и молча занимался своими делами. Фонарщик перешёл к главному аргументу:

— В конце концов, не отправлять же мне его в администрацию? Не в наше время…

Он смолк под тяжелым взглядом своего приятеля.

— С первого так с первого… — Томас старался говорить тихо, но у него плохо получалось, потому что звуки его голоса эхом гуляли по предметам вокруг.

За стойкой в кафе царило напряжение. Неприятных ощущений добавляло усердие хозяина: он тщательно протирал стакан сухим полотенцем, заставляя тонкое стекло громко стенать. Лицо хозяина кафе было красным, толстые щёки почти наполовину прикрывали голубые глаза, отчего он становился похожим на бегемота. Не отрывая взгляда от склянки, он обратился ко мне:

— Ты девочку маленькую нашёл?

Манфред перестал жевать ореховое печенье и вопросительно посмотрел на меня.

— Нет, не нашёл… — пролепетал я в ответ, раскусывая фундук, выпавший из моей печенюшки.

— Так ты ещё и с девчонкой был? — попытался подыграть фонарщик.

— Да, с девчонкой, — я решил поддержать своего нового приятеля, понимая, что мы уже окончательно проиграли эту игру.

— Расскажи-ка, парень, всё как следует… — вдруг наклонился ко мне Томас, и я увидел те же глаза, что видел вчера, — с начала до конца. Я думаю, тебе пригодится наш совет в поисках сестры… Верно, Манфред?

Я глянул на господина О´Коттона. Он посмотрел на Томаса, после — на меня. Потом кивнул, разрешая выложить всё хозяину кафе, но поспешил предупредить мой рассказ:

— Только прошу тебя, не вдавайся в лишние подробности, договорились?

— Что ты имеешь в виду? — поднял брови мистер Валин.

— Речь идёт об именах, которые там будут упомянуты. Понимаешь…

— Понимаю, — голос хозяина кафе прогромыхал в вычищенном до блеска стакане. — Если ты мне не доверяешь, то для чего ты сюда пришёл?

Фонарщик понял, что допустил оплошность. Он хотел сказать другу что-то извинительное, но Томас его опередил:

— Тут уже давно ходят всякие люди. И часто — далеко не самой симпатичной наружности, Манфред. Все удивительно вежливы и расплачиваются — не только как полагается, но и с отличными чаевыми. Только таким почему-то совершенно не хочется подавать кофе. А тем более, моих валинариев.

— Они во фраках и цилиндрах? — не удержавшись, спросил я.

— Не всегда, — Томас поставил на стол идеально сверкающий стакан, который, кстати, остался цел. — Иногда они выглядят совершенно обычно — как мы с вами. И, между прочим, среди них тоже встречаются мальчишки с первого этажа. Понял теперь, сосед?

— П-понял, — запнулся фонарщик. — Но я почему-то уверен, что нам не нужно бояться…

— Господин О´Коттон, ведь ты уже седой, как болотная кочка под горой матушки Боа…. Пора чему-нибудь научиться! Или вы пытаетесь меня запутать?

— Мы ищем мистера Лимо, — тихо сказал я. И для верности вынул из кармана Мастера левитации.

Манфред испуганно посмотрел на меня, а потом — виновато — на своего друга:

— Это мой первый летающий фонарь. Я подарил его Алексису…

Воцарилась тишина за стойкой. Томас замер и внимательно следил за моей лампой. Потом он перевёл взгляд на фонарщика:

— Так кого вы всё-таки ищите, Манфред? Девочку или мистера Лимо?

Тот глубоко вздохнул:

— Обоих. Но прежде мы должны отыскать малышку, Томас. Это же понятно, что старик попал в какую-то передрягу, но он сумеет какое-то время продержаться, ведь верно? А девочку, возможно, надо будет спасать. Хотя, я уверен, она под присмотром.

— Под присмотром кого?

Мне надоели вихляния фонарщика. Я всё рассказал. Всё до последнего факта. Я знал, что страшно рисковал, но почему-то не остановился. После того как прозвучало имя Виолетты Помпо, Томас разулыбался во всю ширину своего круглого лица: казалось, он весь переменился, стал в несколько раз добрее.

— Ах, вот в чём дело! Дружище! Ты хотел от меня это утаить? Наша милая Виолетта где-то здесь?! Вам нечего переживать за свою сестру, если с ней Помпо. Совершенно нечего! — хозяин кафе забрал у нас пустые кружки из-под какао и подал две кружечки с чаем. — Виолетта позаботится о ней, как о своей дочери, о которой она мечтала всю свою молодость, но…

Я перехватил взгляд Манфреда. Это было хуже, чем когда он тащил меня к окну в своей мастерской. А мне было совсем не до их перепалок:

— Господа, я вижу, вас увлёк мой рассказ, но мне не до шуток! Подскажите, как мне отыскать сестру, а главное, куда обратиться?

— Да успокойтесь же, друг мой. Вам нужно взять себя в руки, потому что… — начал Манфред, но закончил за него Томас:

— … Потому что Виолетта всегда смотрит на много шагов вперёд, ясно? Наверняка она припрятала где-то вашу Анэли.

— Припрятала? А куда же делась тогда сама? — Манфред был расстроен.

Быть может, эти двое что-то знали. И, вероятно, были уверены в своей Виолетте Помпо. Но меня не убеждали эти счастливые лица двух старых приятелей, и даже после того как я вынужден был признать своих соседей — мадам Помпо и старикана Лимо — волшебниками, я не мог полагаться на них в вопросе безопасности моей сестры. К тому же, мой сосед, похоже, настоящий неудачник. Это даже «необыкновенная Виолетта» подтвердила: неудачник, растяпа!

Зато я помнил слова отца: он всегда повторял мне, что охранять Анэли от любых неприятностей, защищать от мальчишек во дворе, от бродячих и прирученных собак, котов, мышей было моей святой обязанностью. И я до сих пор справлялся. Но вчера произошло ужасное: я её потерял. Пока теплилась моя надежда разузнать о сестре хоть что-нибудь у Томаса или посетителей его кафе, я был спокоен. Но сейчас?!

— Томас Валин, — официальным тоном произнёс Манфред, не поднимая головы, — как ты верно подметил, всю свою молодость… Да… Которая, увы, осталась в далёком прошлом…. В общем, я знаю Виолетту уже много лет, и я уверен, что она обязательно первым делом отыскала бы нас с тобой. Скорее всего, она попросила бы нашей с тобой помощи, да, Томас?

Хозяин кафе внимательно смотрел на друга. Он обдумывал ответ. Он молчал, как самая огромная и самая молчаливая гора на всём белом свете. И вдруг выдал:

— Верно, Манфред, так бы и случилось, если бы ты не повёл себя однажды, как последний идиот! Однако, что, если этот самый малец, который утверждает, что прибыл сюда благодаря стараниям мадам Виолетты, как раз и есть её просьба о помощи?

Теперь молчали мы все. Потому что для каждого стало очевидным, что моё появление у старых друзей Лимо и Помпо не случайность.

Повисшую в воздухе паузу снова прервал Томас:

— Ну-ка, попейте моего чайку! А я пока подумаю.

Он подтолкнул мне кружку поближе. Спорить я не стал, поскольку кусочек печенья всё еще оставался в моей руке. Я сделал глоток и поставил кружку на стойку, как увидел, что из-под воды высунулся хвост. Нормальный, красивый, вполне себе рыбий хвостик.

— Как это?.. — я не мог сообразить, что происходит.

По чайной поверхности разошлись круги, и в центре её появилась рыбья мордочка. Круглые глазки смотрели на меня, а я смотрел на них.

— Это рыбка? — прошептал я.

— Рыбка, — с довольным видом ответил Томас. — Ласковый валинарий.

— Ух, ты! Тот, что… кафе? — я поднял глаза наверх, предполагая, что вывеска с названием где-то надо мной.

— Ну, не томи рыбу, попроси у неё что-нибудь, — подначивал меня Манфред.

— Что же попросить?

— Да что хочешь!

Чего же я хочу? Вот прямо сейчас!

— Помоги мне отыскать мою сестру! — прошептал я рыбке.

Малютка смотрела на меня круглыми глазами и шевелила хвостиком над водой.

— Ну, нет… Это перебор. Валинарии такое не делают. Рекомендую попросить у него что-нибудь маленькое, — сообщил мне Томас.

— Ну… Если ты не можешь помочь мне отыскать мою сестру… — рыбка продолжала внимательно смотреть то на меня, — тогда пускай будет маленький фонарик. Такой, чтобы в кармане умещался.

Господин О´Коттон тихонечко взвизгнул от удовольствия:

— Скорее загляни в свой кармашек!

Эх, если бы я мог знать раньше! Найти прекрасный, блестящий маленький фонарик в недавно пустом кармане было чудом. Сам предмет оказался удивительно красив и еще отлично освещал всё кругом. Рыбка может такое!!!

Наше ликование было прервано мистером Валиным. Он вдруг отложил в сторону полотенце, привычным жестом поправил свой фартук и посмотрел в сторону двери: прямо сейчас её собирались отворить двое. Хозяин нахмурился:

— Что-то не нравятся мне эти ребята… И одеты как-то неказисто… Если их считать первыми посетителями, то меня ждёт плохой день, — Томас не отрываясь смотрел на входную дверь. Он коснулся меня своей рукой:

— Давай-ка, малец, пока тебя никто не заметил, пробирайся сюда, ко мне за стойку. Так… на всякий случай.

Мистер Валин приоткрыл дверцу, которая оказалась в деревянной стенке, прямо передо мной. Я не заставил себя упрашивать и немедленно прошмыгнул в неё.

— Сидите тихо! — шёпотом, не опуская головы, велел Томас и протянул мне кружку с валинарием.

Почти сразу, как только я закрыл за собой дверцу, звякнул колокольчик над входом, и послышались голоса пришедших. Они заказали кофе и какие-то булочки.

— Эти люди… как раз из тех, что мне не нравятся. От них исходит что-то дурное… Мне кажется, что мой кофе у них во рту превращается в уксус.

Томас нехотя собрал и отнёс посетителям заказ: два чашки кофе, две булочки и сахар.

— А где же знаменитые кружки с рыбками? — послышался высокий мужской голос. — Мы хорошо осведомлены о том, что вы подаёте с заказом ещё и рыбок, исполняющих желания.

Я услышал, как негромко охнул Манфред и стукнул ладонью о стойку, за которой продолжал сидеть. Томас молчал. Он решил оставить этот вопрос без ответа, но посетители настаивали.

— Валинариев я больше не предлагаю своим посетителям. Они перевелись, — выдавил из себя хозяин кафе.

— Как может такое быть? — спросил тот же человек. — Ведь это же рыбки! Рыбки разводятся довольно просто!

— Рыбки — да, а валинарии — нет. Им нужны особые условия, — недовольно буркнул Томас в ответ.

— Какие же условия требуются для разведения валинариев? Вода, водоросли, корм? — в разговор включился второй человек. Его голос был таким же неприятным, как у его компаньона.

Томас рассердился. Это было видно, хотя он старался держать себя в руках. Но посетители не успокаивались:

— Вы обязаны выдавать валинариев каждому посетителю. Почему не выдаёте рыбок нам?

— Обязан? Кто вам такое сказал? Я не обязан никому выдавать своих валинариев! Это мои собственные рыбки, и я делаю с ними то, что посчитаю нужным! Так же, как и с этим кафе, которое тоже является моей собственностью! — громыхнул Томас. — Поэтому допивайте свой кофе и будьте так добры, проваливайте! Я не стану вас больше обслуживать!

— Не станете? — ехидно протянул один из посетителей. — Почему же?

— Потому, что я не обязан вас обслуживать — и это тоже моё собственное желание! Слышите?! Это желание тоже является моей собственностью!!!

Утренние гости оставили свой кофе и подошли к стойке, за которой стоял Томас, сидел Манфред и прятался я.

— Ваша собственность? Вы до сих пор не знаете? Приготовьтесь распрощаться со всем, что, по вашему мнению, «ваша» собственность, — почти смеялся гость. — Ещё совсем немного — и всё, что находится в башне, всё, что когда-то вы могли считать своим собственным, принадлежать вам уже никогда не будет. И вы сами, между прочим, тоже!

— Это мы ещё посмотрим! — закричал в ответ Томас.

— Посмотрим! — вторил ему Манфред.

А эти двое продолжали шипеть:

— …И если вы сами не подадите нам валинариев…

— Зачем они вам нужны?! — Томас выскочил из-за стойки, и стало понятно, что посетители подошли к нему совсем близко.

— У нас тоже есть желания, мистер Томас Валин. А вы нам рыбок… не предлагаете, — вкрадчиво продолжал зловредный человек во фраке. — А ведь они могли бы спасти ваше положение…

Диалог стал очень тихим, почти не слышимым для меня. Томас теперь отвечал очень коротко, сдавленным голосом. Но после очередного грозного возгласа со стороны посетителей мне показалось, что здоровенный светловолосый детина прямо сейчас готов расплакаться от страха за жизнь своих питомцев:

— Они не могут исполнять желания, если сами того не захотят!

Рыбки! Рыбки могут что-то сами хотеть?! Слова Валина были очевидной глупостью — это было понятно даже мне, подростку! Неужели таким образом он собирался спастись от нападок странных гостей? Я всё еще не верил происходящему, не верил, даже глядя на рыбку в кружке, которую сжимал руками. И тут же мне стало жутко оттого, что с рыбёшкой могло случиться что-то нехорошее. Рядом стоял какой-то ящик. Очень осторожно я подтащил его к себе и укрылся за ним.

— Рыбы исполняют чужие желания по собственному желанию?! — диким смехом разразились оба человека. — Рыбы не могут иметь желаний! Они просто рыбы! Холодные, мокрые. Но очень дорогие, да, Томас? Ты ведь отлично зарабатываешь на этих малютках?

— Зарабатываю?! Оставьте нас в покое, меня и моих рыб! И больше никогда не приходите сюда! — мне показалось, что Томас сейчас пойдёт в атаку, и я ожидал, как полетят эти двое с криками куда подальше, но вместо этого послышались лёгкие щелчки и треск. Один из гостей кафе приказал:

— Веди нас к ним. Сейчас же.

Они ушли. Я выбрался из своего укрытия и наблюдал за тем, как хозяина валинариев и его старого приятеля подгоняли своими тростями мужчины в чёрных фраках. В кафе никого не было, и заходить сюда никто не собирался. Коридор за стойкой вывел меня во внутренний двор с садом, а тропинка — за валун и ягодный куст, где мне удалось немедленно укрыться. До меня донёсся остаток разговора, который начался в моё отсутствие:

— Послушайте, прекратите это, — пытался вразумить посетителей фонарщик. — Это уникальные существа, они не могут выполнять все желания подряд. Только мелочи, какие-то безделицы, радостные штучки… А вы просите невозможного!

— Невозможного? Но то, что мы просим, — это как раз приятные безделицы!

— Уничтожающие всё вокруг?! Эти ваши «безделицы» порождают страх, а он никогда не был спутником чего-нибудь по-настоящему хорошего!!!

— Чепуха! Им наверняка можно приказать… — бормотал рядом второй в цилиндре.

— Приказать — можно! — с готовностью отрапортовал мистер Валин. — Но они не выполняют приказов, как вы не понимаете? Они для вас бесполезны…

— В самом деле? В таком случае, они действительно бесполезны для нас! — рассмеялся в ответ один из тех, во фраках, и, недолго думая, достал что-то из кармана и кинул его в маленький пруд, где плавали ласковые валинарии. Томас рванулся вперёд, желая спасти своих питомцев, но трость затрещала, испустив синие молнии, и он осел на землю.

Маленький страшный комочек плюхнулся в воду, разогнав вокруг себя юрких серебристых рыб. Пруд забурлил, из него повалил пар с каким-то едким запахом. Всё, что произошло далее, было похоже на кошмарное видение среди ночи: рыбки стали безвольно всплывать кверху брюшками и немедленно растворяться в отравленной воде — сначала до косточек, а потом и вовсе исчезать, будто их никогда не было. Зато по краям воды собралась сероватая пена. Её немедленно принялся сгребать деревянным черпаком в свой цилиндр один из гостей. Набрав полную шляпу, он кивнул своему приятелю. Тот опустил трость, но после, как следует замахнувшись, ударил ею плачущего Томаса Валина по спине. Посетители поспешили уйти, оставляя за собой мокрые пятна сероватой пены. Правда, со словами о том, что теперь всё будет так, как захотят они.

— Разве это не самая великая глупость на свете?! — завопил не своим голосом большой рыжий Томас, продолжая лежать на берегу бурлящего пруда. Он подобрался к пруду и занёс раскрытую пятерню над водой, боясь опустить её в воду: там всё ещё продолжали всплывать серебристые малютки с полосатыми брюшками.

Манфред вместе со своим приятелем искал глазами живых рыбёшек:

— Это страшные, очень страшные люди! Я пережил сломанные фонари, но никак не мог ожидать, что следом погибнут валинарии…

Томас и Манфред увидели меня не сразу, поскольку я не смел пошевелиться, изо всех сил прижимая к себе кружку с валинарием. От волнения он постоянно выпрыгивал из воды, и я опасался потерять и его, последнего. Я подумал: это хорошо, что рыбы не умеют кричать, иначе он выдал бы себя. Когда я вышел к пруду, мистер Валин сначала нахмурился, но, увидев в моих руках кружку с рыбкой, перестал рыдать, взгляд его просветлел, и он скомандовал:

— Скорее идите в дом, Макс! Немедленно спрячьтесь и заприте за собой дверь! И мы, Манфред, поспешим закрыть кафе.

Глава 11. Две грустные истории

— Глупец! Я глупец! — продолжал потихоньку завывать Томас. Он носился по своему дому и что-то искал. Биолог, подаривший башне волшебных рыбок, доставал предметы из ящиков в столах и бросал обратно, переставлял с места на место книги на полках, рылся в карманах своей одежды в шкафу.

Наконец, он ринулся в соседнюю комнату и выскочил оттуда с радостным рыком:

— Я нашёл! Нашёл!!!

Всё это время мы с Манфредом и моей рыбкой в кружке наблюдали его передвижения в ожидании чего-то не менее жуткого, чем то, что приключилось минут десять назад. Но, к счастью, Томас сообщил нам всего лишь о том, что нашёл ключ.

— Что это? — Манфред потянулся к ключу, но Томас отдёрнул руку.

— Не тронь! Это моя последняя надежда!!! Ведь всем так нравилось, Манфред, так нравилось получать подарочных валинариев! Помнишь? И эти крошечные рыбки, эти малютки выполняли самые милые и самые удивительные желания моих посетителей! Ты помнишь, Манфред?!

Фонарщик кивал головой, стараясь утешить своего приятеля, но тот распалялся всё больше:

— Ведь я никогда не зарабатывал на рыбках — я давал возможность каждому получить подарок. Это был милый сюрприз! Чай в маленьких голубых кружечках, и вдруг — оттуда выплывает рыбка, способная исполнить любое ваше желание! Им так нравилось — рыбкам, они сами выбрали такой способ общения с гостями! И когда-нибудь я вам расскажу эту историю. Посмотри на него, — Томас указал на малютку в моей кружке, — разве он не чудо?! Я подавал их даже вместе с самым простым заказом — потому, что людям нравилось получать скромные подарки от рыбок. Кто сообщил этим негодяям о них?! Манфред! Кто?! Они ведь постепенно уничтожают всё, что мы создали!!! То, что может быть приятно и полезно людям. Всем людям.

Валинарий, что плавал в кружке, улёгся на дно и не хотел более показываться над водой.

— Потом они возьмутся за нас? — Манфред погладил ладонью свою шею, которой довелось почувствовать разряды молний от трости.

— За нас? А кто такие «мы»? Мы — то, что мы создаём. Иначе мы всего лишь пустой мешок из костей и мяса! Ты видел их? Ты видел, как они одеты? Фраки на них сидят хуже, чем кринолины на сталеварах! Как они умудряются их носить? Ведь они им просто не по плечу! Ты помнишь, каким должен быть фрак, Манфред? Он шьётся строго по фигуре! И тот, кто позволит себе его надеть, должен быть человеком достойным! Ты помнишь тот приём, когда я принёс десять своих первых валинариев?

— Да, Томас, это было незабываемо! В честь этого события декоративные рыбки были повсюду — на стенах, под потолком и даже в моём коктейле. Не могу сказать, что люблю запах рыбы в коктейлях, и всё-таки — это было роскошно! И мы все были во фраках!

— Кроме дам, — уточнил Томас, многозначительно подняв указательный палец вверх.

— Да, ты прав, дамы снова выкрутились и надели вечерние платья…

После всплеска радостных эмоций оба вновь загрустили. А я вспомнил фотографию с зефирными облаками в альбоме мистера Лимо. Действительно, сегодня на непрошеных гостях были фраки. Только сидели они на них так, будто их сняли с чужого плеча.

Манфред покачал головой:

— И всё же, они уничтожают то, что мы создали, мой друг, но нас они не трогают. Почему? Им было бы проще расправиться и с нами. Ведь мы не станем сидеть сложа руки и вспоминать о былом.

— Выходит, у них есть другой план, — сделал вывод господин Валин. Его осенила некая мысль. Он с каким-то жадным ожиданием потёр пальцами недавно найденный ключ и кинулся прочь из гостиной куда-то в дальние комнаты. Мы бросились за ним, но биолог летел с крейсерской скоростью, так что догнали мы его лишь в лаборатории, когда он уже перебирал пробирки, откладывая некоторые из них в металлическую коробку. В этом запале мистер Валин снова заговорил:

— А что, если будут уничтожены все наши исследования, разгромлены все наши лаборатории? Пока не поздно, Манфред, бегите к себе домой и спрячьте, спрячьте так, чтобы никто ни при каких обстоятельствах не сумел отыскать ваши чертежи и схемы, ваши волшебные фонари! Слышите? Немедленно бегите туда! А я соберу последние икринки моих малюток. Вот все записи — их я тоже заберу с собой. А остальное — спрячу. Я спрячу!!! Глупцы! Я выведу лучших, самых лучших валинариев на свете, таких, которые обязательно будут исполнять желания любого… нет, не любого, а только любого хорошего человека! Нет! Даже не «хорошего», а мудрого человека!!! Есть такой этап развития ума — мудрость! Да, мистер О´Коттон! Эти валинарии никогда не ошибутся в своём выборе, кому помогать, а кому — нет! Кто-то разнюхал, узнал, рассказал про мой маленький пруд… А ведь я никому не показывал его, кроме своих друзей! Узнал кто-то настолько невежественный, что не мог даже оценить величие их великодушия! А ведь они могли… Даже не сомневайтесь в том, что валинарии могли защитить себя от любого нападения! Это просто великое… великое великодушие молчаливых рыб!..

Манфред ещё минуту стоял на месте и продолжал слушать своего приятеля, но тот настаивал, гнал его домой, в мастерскую. Я же пребывал в полном замешательстве, не зная что делать мне — то ли отправляться за Манфредом, то ли помогать толстяку. Томас выгребал из многочисленных ящиков свои тетради и книги. И метался, потому что всего было слишком много, чтобы унести за пазухой, но слишком мало, чтобы просто так бросить. С самыми настоящими слезами на глазах он умоляюще посмотрел на меня:

— Оставь малыша на столе. Я подыщу для него подходящий аквариум. И теперь, пожалуйста, возьми вот эту коробку, — он указал на картонную коробку, в которую собрал какие-то тетради, — и тащи к выходу в сад.

Я поспешил сделать так, как он велел. В невероятной спешке Томас схватил какую-то склянку с крышкой и поместил туда валинария с чаем. Ремнями он попытался привязать банку к себе на грудь, но оказался великоват для такого крепления. Тогда он потребовал, чтобы я нёс банку на себе — с условием, что буду беречь рыбку как зеницу ока. После того как он убедился в надёжности крепления временного аквариума, мы вытащили коробку в сад и укрыли её среди больших корней старого дерева. Томас велел отойти в сторону, достал пробирку с мутной жидкостью, и полил ею землю вокруг корней. Они немедленно зашевелились и срослись друг с другом в клубок, намертво запечатав коробку с записями биолога.

— Так вот, — пропыхтел Томас, — попробуйте найти…

Раздался грохот. Что-то взорвалось и полетело в воздух за нашими спинами. Казалось, дым повалил отовсюду.

— Моя лаборатория! О, горе мне!!! Но мы успели, слышишь? Успели! Сюда! Чтобы нас никто не увидел, — Томас тащил меня по дорожкам своего сада, который теперь уже не казался таким маленьким, как раньше. Он тянул и тянул меня всё дальше, не останавливаясь, ведя меня одной рукой, а другой — придерживая свой свитер, под которым находилась рубаха. А в кармане её — последние икринки ласковых валинариев в тоненьких пробирках. Томас плакал, до сих пор плакал: из его глаз лились крупные слёзы.

— Нам нужно к Манфреду, к Манфреду! И пускай бы он всё успел, этот клетчатый недотёпа! Пускай бы он остался жив и здоров!

Мы бежали по каким-то закоулкам, и я понимал, что тот краткий путь к дому фонарщика, который действительно был очень коротким, — всего лишь напрямую через площадь, где стояло кафе, — мы удлинили раза в четыре для того, чтобы избежать нежелательной встречи. Томас, как и там, у себя дома, проявлял удивительную прыть — он бежал с такой скоростью, которую никогда не смог бы развить ни один толстяк на свете.

Достигнув своей цели, мы были невероятно обрадованы тем, что увидели нетронутое здание с золотыми фонарями вокруг него. Но когда тихо, исключительно осторожно вошли внутрь, то поняли, что эти, в чужих фраках, успели побывать и тут: всё в доме было перевёрнуто вверх дном.

— Звёзды… — не удержался я и бросился в чертёжную Манфреда. Однако на том месте, где должна была быть дверь, обнаружилась стена с оливковыми обоями. Мы проходили из комнаты в комнату, соблюдая предельную осторожность. Ни единой живой души мы не обнаружили и хозяина дома тоже не нашли. И я, и Томас — мы обошли дом ещё раз с тем же успехом.

— Где он? Где Манфред? — прошептал Томас, глядя на меня с отчаянием.

— Может, спрятался?

Третий круг поисков также завершился неудачей. Что-то загудело и заходило ходуном в стенах. Дрогнул потолок, по нему пробежала заметная вибрация.

— Ничего себе! Это что? — воскликнул я, опасаясь, что теперь мы будем замечены. Томас наблюдал за всем происходящим с неподдельным ужасом. Что-то громко чихнуло, и откуда-то из стены на середину комнаты вылетел непонятный предмет. Он грохнулся на белый шерстяной ковёр, окружив себя ореолом серой пыли, и стих.

Снова загромыхало. Казалось, звук шёл отовсюду. Но, покрутившись по комнате, мы поняли, что источником нашего испуга теперь был огромный старый комод, стоявший в гостиной. Самый нижний ящик безуспешно старался… выдвинуться наружу, но по сантиметру, не быстрее. Мистер Валин не выдержал и нетерпеливо рванул его за ручку, едва не выдернув её из деревянной стенки.

— Дружище, ты ли это?! — воскликнул Томас. — Как ты смог там поместиться?!

В ящике, свернувшись калачиком, лежал мистер О´Коттон в обнимку с парой толстенных тетрадок. Как только комод был открыт, Манфред наконец набрал полные лёгкие воздуха.

— Я понимаю, Томас, тебе сложно это представить. Но я проводил тренировки в последнее время. Потому что более безопасного места, чем этот комод, в моём доме просто не существует. Ох! — он никак не мог надышаться. — Думал, задохнусь…

Томас выволок его из вороха крахмальных белоснежных салфеток, полотенец и скатертей, и О´Коттон едва не задохнулся в объятиях друга во второй раз.

— Я слышал голоса и боялся выбраться. Какое счастье, что это уже вы! — радовался фонарщик. Он сиял. — Я успел! Я укрыл, спрятал чертёжную со звёздами, но взять с собой смог только эти тетрадки. В них — самое важное!

— Ладно… — довольно прогудел Валин. — С тобой мы разобрались, теперь бы разобраться вот с этим. Это что?

Все мы смотрели на предмет, лежащий на полу.

— Так я и думал, — довольно улыбнулся фонарщик. — Сработало! Это прототип.

— Что сработало? — спросил Томас. Он покрутился и указал на ковёр, где валялся удлинённый предмет. — Ты об этой штуковине? Он — прототип? Прототип чего?

Манфред вскрикнул от радости:

— Нет, он не прототип. Он — письмо!

Томас изумлённо молчал.

— Письмо! Я же говорю — сработала наша старая почтовая труба! Точнее, её прототип!

Мистер Валин отказался вникать в нюансы и потребовал, чтобы О´Коттон прочитал, наконец, «письмо», если «не сбрендил от удушья, лёжа в комоде».

Письмо напоминало ракушку с чёрными створками. Прорываясь по старым коммуникациям, она неслась по трубам с такой скоростью, что весь собравшийся от долгих лет мусор и пыль вытолкнула в комнату, на белый ковер. Фонарщик поднял и любовно отёр от пыли ракушку салфеткой из ящика, в котором ещё недавно прятался сам. Он восторженно улыбался:

— Это от Миллинэли. Ты же знаешь её — у неё всюду ракушки. Откроем… — Манфред с удовольствием сложил над необычным предметом свои ладони, и — крак! — в его руках оказалось две половинки. Внутри лежала записка на розовом листе. В ней сообщалось, что в городе происходят какие-то странные дела, и Манфреду следует быть осторожным. Томас наконец сообразил, что такое этот «прототип», и выхватил из рук своего приятеля листочек, от которого пахло морским бризом, а затем быстрым чётким почерком написал на обратной стороне следующее:

«Милли, хватай Акима и все ваши записи! Прячь всё самое ценное, что только можно спрятать, и прячь так, чтобы ни одна живая и неживая душа не имела представления о том, что у тебя когда-то была собственная лаборатория. „Странные дела“ нас уже коснулись: уничтожены мои валинарии, дом Манфреда перевёрнут вверх дном! Разошли это сообщение нашим, и пусть ни секунды не медлят! ГМБ. Томас. И Манфред».

— ГМБ? Что это? — спросил я.

— Гора матушки Боа. Это наше место. О нём знают только члены Инженерного клуба. Ты пойдёшь с нами, Макс, — ответил мне Томас и, отыскав в стене отверстие старой почтовой трубы, немедленно отправил ракушку обратно. — Надеюсь, мы вовремя…

Фонарщик подумал и ответил:

— И я надеюсь. Но знаешь, друг мой, у меня было время подумать, пока я лежал в комоде. Всё началось намного раньше, да?

— Похоже, что лет на двадцать, Манфред… — мистер Валин замолчал, и его молчание было таким многозначительным, что даже мне стало ясно — он ждал продолжения от Манфреда. — Как ты думаешь, почему они исчезли из башни?

Мистер О´Коттон молчал. Он нервно потёр сухими пальцами свой лоб и, с досадой махнув рукой, начал свой рассказ:

— Ты знаешь… Ты знаешь, друг мой, после нашей ссоры с Виолеттой…

— Да, я помню эту сцену, — Томас видел, как переживает его приятель. — Ну, брось, дело прошлое, Манфред, прошлое.

— Ну, прямо посреди площади… — чесал в затылке мистер О´Коттон, — перед «Ласковым валинарием»… В общем, она просто пропала тогда. Она пропала, и не было никаких сообщений. А однажды кто-то сказал, что Виолетта уехала из города навсегда, и с тех пор… Эх! Всё из-за меня!

— Думаешь, из-за тебя?

— А из-за кого же ещё? — грустно отозвался О´Коттон.

Он мял в руках уголок одной из своих ценных тетрадей так яростно, что Томасу пришлось отобрать её.

— Да ну, брось, дружище. Для Виолетты это мелочи. Ссоры — мелочь. Всего лишь способ что-то изменить. Но, я думаю, это была какая-то уловка. Было что-то важное, чего она не могла сказать нам, и тебе тоже. Вот, кстати, мы можем спросить у Макса, что же он знает про Виолетту и Лимо?

Я пожал плечами: ничего я про них, собственно говоря, и не знал. Жили себе в подъезде, и всё. Ну, встречались мы с ними порой… Вот, выяснилось, что они даже подарки малышке Анэли дарили… Но, пожалуй, это всё, что я мог рассказать — до недавнего времени.

— Маловато… — пробормотал Томас. — Хотя… Всю жизнь, говоришь?

— Их ещё бабушка с дедушкой знали. Они вроде даже где-то в одном бюро работали. Но недолго.

Томас фыркнул:

— Что-то не сходится. Зачем им была нужна городская квартира? Почему они не предупредили всех нас, ведь находились в двух шагах?

Мистер О´Коттон грустно произнёс:

— Наверное, она не хотела… Потому, что я обидел её.

Глава 12. Встреча на горе матушки Боа

Пока мы собирались отправиться к горе, почтовая труба накидала нам «писем»: деревянную круглую коробочку, которая становилась невидимой, если её немедленно не поднять с пола; кокосовый орех, который едва не пришиб Томаса; металлическую капсулу с иероглифами по периметру; перламутровый, голубой, разноцветный шарики и гусиное яйцо из папье-маше. В каждом предмете обнаружились записки, в которых мы читали одно и то же: «Гора матушки Боа».

— Милли успела сообщить всем! Это хорошо, что твоя труба работает до сих пор! — довольно воскликнул Томас и хлопнул по плечу мистера О´Коттона, отчего тот закашлялся. — Ну-ну, старина, держись! Нужно уходить отсюда. Пора…

Нам пришлось некоторое время ждать Манфреда, потому что без своей рамки с фонариком он выходить из дому наотрез отказался. Но вначале он покопался в своих ящиках, откуда выгреб кучу тонких, словно лезвие, пластинок. Основную часть он уложил в карманы, а пару штук приклеил к рамам.

— Аккумуляторы. Без них никак нельзя. Хотя после открытия, сделанного мною и моим другом-биологом, — он многозначительно посмотрел на мистера Валина, — это теперь тоже «прототип». Впрочем, пока проект в стадии эксперимента, и я предпочитаю пользоваться тем, что привычно.

Томас не дал приятелю пояснить эти слова: стоя у приоткрытой двери, он настороженно наблюдал за происходящим на улице и торопил нас поскорее покинуть дом. По его команде мы спешно выдвинулись в направлении, которое мне было неизвестно.

Мы шли по городу, и я снова крутился во все стороны, рассматривая дома и улицы.

— Диковинно всё? — осведомился Томас. — В вашем городе такого нет?

Я согласно покивал головой.

— А мы строим такие дома, в которых сами хотим жить, — добавил мистер Валин.

Соблюдая все меры предосторожности, мы добрались до моста через речку, протекающую меж уютных дворов. По каменным ступенькам на пологом берегу спустились к старой иве, ветви которой клонились до самой воды. Между ними на волнах качалась крепкая с виду лодка. Она, покорно поддавшись течению, унесла нас за город и доставила к месту, где росли маленькие корявые деревца. Словно нарисованные чёрной тушью, они стояли на подёрнутой инеем земле. И, казалось, их бесконечное множество.

— Это шелковицы, — пояснил Манфред, когда мы сошли на берег. И добавил полушёпотом, — это и есть наш с Томасом главный электрический секрет. Кстати, моя фонарница, — — сделана точно из такой шелковицы.

Манфред постучал костяшкой указательного пальца по своей рамке. Дерево, создающее электричество?

— То есть, вы хотите сказать, что…

— Именно! Достаточно вырастить дерево, и тогда фонари строить не нужно! Только прикрутить лампочку к ветке!

Манфред ликовал, рассказывая мне всё это. Зато Томас поддерживать нашу беседу не хотел. Он страшно пыхтел, отдышка душила его, но он не снижал темпа ни на минуту. Благодаря такой целеустремлённости, мы прошли всю шелковичную ферму очень скоро и вскоре прибыли на нужное место под горой матушки Боа.

— Ну вот, пришли, — тяжело выдохнул повеселевший наконец Томас и обратился ко мне:

— Запомни, дружок, пожалуйста, матушка Боа — женщина с прескверным характером. Она дама очень преклонных лет и занимается своими разработками здесь, на шелковичной ферме. Ей так нравится. Заодно приглядывает за нашими деревьями. И вот сюда соваться я бы никому не посоветовал: матушка редко выходит к людям, но если выходит, то для того, чтобы или встретиться с друзьями, или отвадить от фермы врагов. Кстати, врагов у неё давно нет. А друзья… Друзья — это мы.

В последние дни я знакомился исключительно со странными людьми, поэтому к встрече с матушкой Боа тоже был готов.

По тропе между шелковиц мы дошли до горы. Она была самая настоящая — достаточно высокая, чтобы считаться горой, но всё же вполне уютная. С одной стороны виднелись камни. Это были голые, с острыми краями, валуны, на которых кое-где росла травка. Остальная, видимая мне, часть возвышенности была покрыта подмороженным мхом. От горы исходил зимний холод, ветерок, сопровождавший нас на всём пути, здесь завихрялся и кружил вокруг, словно стараясь остеречь от долгого раздумья в прохладной глуши. Оглядевшись, я увидел кочки — те самые, о которых обмолвился Томас, когда говорил о сединах Манфреда. Кочки эти поросли длинной травой, а из-за холодов были подернуты инеем, отчего на самом деле выглядели седыми. Мой осмотр прервал радостный возглас мистера фонарщика:

— А вот и матушка! Она вышла к нам!

Я обернулся и никого не увидел. Передо мной стояло тонкое деревце, удерживающееся на большом камне своими крепкими, хотя и очень тонкими, корешками, и лежала пара разбросанных на приличное расстояние друг от друга валунов.

— Не туда смотришь, малец, — Томас головой показал направо. Там, в небольшой пещерке, был устроен неказистый дом с кривой, заполнившей собой расщелину, крышей и неровными стенами. Возле входа стояла женщина, как сказал Томас, преклонных лет. Седые волосы убраны под берет, на плечах — темное пальто.

— Я думала, что уже не увижу вас, — укоризненно произнесла дама. — Что-то дурное происходит в городе, я полагаю?

Пожалуй, матушке Боа было лет сто. И в ее голосе звучали повелительные нотки.

— Да, дорогая хозяйка. Сегодня мы решили собраться, чтобы обсудить это.

— И место сбора вы тоже выбрали неслучайно?

— Неслучайно, — выдохнул Томас. — Мою лабораторию взорвали, а валинариев уничтожили.

Матушка Боа подняла свои тонкие брови:

— Они всё-таки кому-то помешали…

— Что ты такое говоришь, Томас? — новый женский голос прозвучал позади нас.

Мы обернулись. По тропинке от речки шли трое: высокий черноволосый мужчина с длинными пушистыми бакенбардами, безусый, седобородый человек и изящная женщина в белом пальто, с брошью в виде ракушки на правом плече. Эта дама наверняка была ровесницей моей бабушки — такая же седовласая, с ласковыми морщинками в уголках глаз, но… моя никогда не носила ни ослепительно белого пальто, ни таких роскошных украшений. Когда они подошли к нам, мужчины сначала поприветствовали моих спутников и почти одновременно протянули мне ладонь для рукопожатия, назвав при этом свои имена: тот, с бакенбардами, оказался Леонидом, белобородый — Кристофом. Мадам представилась полностью: Милли Миллинэли. Она улыбалась, но почему-то я почувствовал ужасную неловкость и не знал, кому первому я должен ответить.

Взгляд синих глаз мадам Миллинэли казался таким знакомым, таким удивительно родным, что я смутился.

— Мой друг, необходимо соблюдать этикет, — вполголоса произнёс мне на ухо фонарщик.

Я послушался и сообщил, глядя на мадам и по очереди пожимая руки мужчинам:

— Макс. Макс Толли.

— Толли? — мои новые знакомые переглянулись. — Знакомая фамилия. Кто-то знает, о ком идёт речь?

Было видно, что догадка витала в воздухе, но ответа на вопрос мадам не было. Я легко вздохнул. Если честно, мне не хотелось вовсе, чтобы мою фамилию тут кто-то знал. Слишком всё было странно.

Манфред взял меня за плечи и потянул в сторону дома:

— Вы обязательно познакомитесь с мальчиком поближе. И расскажете друг другу всё необходимое. А сейчас давайте дождёмся остальных и укроемся где-нибудь.

— Ступайте в дом, — велела матушка Боа. — Незачем в такие времена доверять ветру.

Мы проследовали за ней. Но прежде чем закрылась дверь, нас догнал ещё один человек. Его каштановые волосы были зачесаны назад. Вытянутое лицо, ровный нос с сидящими на нём круглыми очками выдавали учёного. Наверняка он был человеком добродушным, что я мог предположить, глядя на многочисленные морщинки, расходящиеся лучиками вокруг глаз. Но сейчас он был сосредоточенным и часто поправлял свои сползающие очки.

— Простите моё опоздание, — голос мужчины был взволнованным. Он нервно потирал руки и постоянно доставал платок из кармашка своего коричневого замшевого пиджака и снова прятал его туда. — Я ждал Ольгу, но тщетно. Надеюсь, она уже здесь?

— Нет, Аким, — мадам Миллинэли заволновалась, — я надеялась, что увижу нашу дочь вместе с тобой.

— Увы, она не появилась.

— Тогда следует поторопиться! — снова скомандовала матушка Боа. — Прошу прояснить, что привело всех вас сюда? И кто, скажите, наконец, этот юноша?

— Что ж, тогда начнём, — взял слово Аким. — Назвать это выездной встречей Инженерного клуба трудно, но как-то обозначить нам её придётся…

— «Попыткой сохранить живыми представителей Инженерного клуба» — вот как мы её назовём! — шумно выдохнул биолог. А для меня тихонько добавил: — Это наш председатель. Он ведёт все дела клуба и любит всевозможные формальности.

Аким поджал губы и продолжил:

— Что ж, вполне актуально. Ввиду сложившихся обстоятельств необходимо решить пару организационных вопросов…

— Давай отложим официальную часть на неопределённое время, а? — снова ухнул мистер Валин.

В разговор вступил черноволосый человек с бакенбардами, который представился Леонидом:

— Томас, Манфред, что означали ваши слова в записке? Мы все взволнованы.

Манфред не стал просить себя дважды и безо всяких предисловий обрушил на мастеров все самые ужасные новости:

— Лаборатория Томаса взорвана, валинарии уничтожены, а мои разработки, связанные с уникальными возможностями использования световых покрытий для освещения городов, украдены! Не все, не все! Я спешу вас уверить, что самое основное, самое важное я успел утаить. Но какой ценой!

— Да, — улыбнулся Томас, — он надёжно спрятал их в комоде вместе с собой…

— А что было делать, Томас?! — обиженно ответил фонарщик, видя, как другие с трудом сдерживают смех. — Мне некуда было спрятаться, а комод — самое последнее место, где меня могли бы отыскать… Зато я цел… И тетрадки тоже… Но теперь я бы хотел просить матушку Боа спрятать их у себя, здесь.

Как оказалось, все мастера решили поступить так же. И хозяйка дома была согласна:

— Эта гора простояла тут вечность. Простоит и ещё одну…

Мадам Миллинэли подошла к Томасу. Она внимательно и с надеждой заглянула ему в глаза:

— Томас… Все валинарии, кроме того, что я вижу на груди у юноши, погибли? Или всё-таки сохранился кто-то еще?

— Только икринки. Недавно одна парочка дала икру, но я планировал исследования, а теперь…

— Это очень хорошо! — перебила его Миллинэли. — Кто не знаком с запасливым Томасом? У него всегда чашечка кофе для своих друзей. И… икринки ласковых валинариев. Значит, всё будет хорошо. Просто нужно набраться терпения.

— Терпения? Икре нужны особые условия. Без них она погибнет, — сокрушённо вздохнул Томас. — А я не представляю, куда можно их теперь спрятать, — это немалое пространство, где должны стоять мои пробирки. Впрочем, совсем скоро придёт пора выпускать мальков в водоём…

— Водоём я им не найду, — снова вступила в беседу матушка Боа, — но аквариум будет. Оставишь часть икринок здесь. А другую отнеси ещё куда-нибудь.

— Думаю, — включился в разговор Аким, — нам сумеет помочь Ольга. А пока, матушка, покажите нам место, где мы можем оставить свои записи?

Стена в просторном и мрачном коридоре как раз была частью горы. Камень раскололся, и его половины разошлись в стороны. Я надеялся увидеть очередную лабораторию или мастерскую, но нашим взорам предстал кабинет с письменным столом и стеллажом, полным бумажных свитков, а также небольшая шерстяная подстилка на каменном полу, где, свернувшись кольцами, спал питон.

— Не нужно идти дальше, — строго сказала мадам Боа. — Сложите все ваши вещи в ящики. А икринки мы прямо сейчас отправим в воду.

— Им нужен тёплый аквариум, — заволновался Томас.

— Значит, положим в тёплый, — она выдвинула ящик прямо из каменной стены. Там уже была прозрачная вода с необходимым оборудованием.

Мистер Валин прослезился:

— Рыбочки мои… Я не увижу вашего рождения…

— Увидишь, — снова строго сказала матушка Боа. — Ступай, делай, что тебе положено. Рыбкам у меня будет хорошо. Но потом ты их заберёшь. Иначе мой Наг примет их за лакомство.

— А этого валинария не примет? — задал вопрос я, поскольку понимал, что рыбку нужно оставить присматривать за потомством.

— Придется держать их подальше друг от друга… — покачала головой мадам Боа и прикрыла глаза Нагу ладонью, пока мы перекладывали икру и моего валинария в аквариум.

Из стены выехало еще несколько пустых ящиков, и спустя некоторое время они скрыли в стене все ценности мастеров.

— Ну что ж, самые волнующие вопросы мы наконец решили. Осталось выслушать вас, молодой человек, — Аким вернулся к роли председателя клуба. — Расскажите нам всё о том, что же вы делаете в башне. С начала до конца, Макс.

Я собрался было поведать им свою историю, но Манфред жестом попросил меня молчать и ответил за меня:

— Макс прибыл сюда при очень любопытных для нас обстоятельствах, которые особым образом дополняют картину происходящих событий. Этот юноша не из наших, как вы успели понять. Я бы хотел сократить формальную часть нашего разговора и сразу сообщить, что Макс из города.

— Из города? Здесь, под куполом? — молчавший до сих пор человек с полукруглой седой бородой выказал общее волнение.

— Да, Кристоф! Понимаете? Каким-то чудом он прибыл сюда, а вот его сестра и мадам Помпо… — в этом месте Манфред осёкся, понимая, что самое главное он сообщил не так, как собирался. Тогда он намеренно сделал паузу и внимательно всмотрелся в лица своих друзей. Он с удовлетворением отметил, как подскочила бровь у Леонида, округлились глаза Кристофа, как развернулась стоявшая ещё секунду назад полубоком Милли Миллинэли и её супруг Аким. Манфред продолжил:

— Они потерялись где-то. Пропали. Я уверен, что это где-то в башне, но вы же понимаете, что это означает — потеряться здесь?

— Я не ослышалась? Вы имели в виду Виолетту Помпо? — настороженно спросила мадам Миллинэли.

— Именно, — ответил ей фонарщик. И Томас подтвердил его слова.

Милли окинула всех взглядом:

— О ней не было слышно уже двадцать лет! Или больше? Она вернулась?

Манфред и Томас, перебивая друг друга, принялись рассказывать о том, что «со вчерашнего дня мальчик расхаживает под куполом в одиночестве. И если бы не случайность, а случайности, как вы знаете, — это хорошо продуманные волшебниками события, он мог попасть в руки неизвестных людей во фраках, и непонятно, чем бы всё закончилось, если бы не Манфред и…».

Изложенная в два голоса история моего появления обросла подробностями, а вот момент гибели валинариев, взрыв в лаборатории и лежание в комоде были расписаны настолько красочно, что про мадам Помпо никто уже не вспоминал. Но это явно не устроило матушку Боа. Она поправила рукой свой берет, и все немедленно замолчали.

— Макс, расскажите о произошедшем лучше вы, — тихо попросила мадам Боа.

Вот тут она была совершенно права, потому что, если бы мистер О´Коттон продолжил, то никто не вспомнил бы о моей Анэли!

Я пересказал им всё сначала. В подробностях. О Лимо, об Элисе и обо всём, что мне показалось важным. После этого каждый из присутствующих заставил меня пересказать какую-нибудь часть, прежде чем я возмутился:

— Ну, сколько можно?! Вы, взрослые, никак не можете поверить в то, что ваши когда-то пропавшие друзья нашлись! Они здесь, где-то в башне. А я до сих пор не знаю, куда подевалась моя младшая сестра. Я здесь для того, чтобы вы помогли мне её отыскать! Ведь я нашёл для вас ваших друзей…

Вся компания замолчала. Присутствующие были удивлены и даже потрясены моими словами. Кристоф погладил свою круглую бороду и воскликнул:

— Что ж, вы правы, Макс, мы обязаны подумать, как организовать поиски вашей сестрёнки. Но знайте, вы принесли нам очень хорошие новости — для нас это праздник!

Все радостно подтвердили его слова, хотя мне показалось, что сам Кристоф чем-то обеспокоился. Присутствующие принялись решать, с чего стоит начать поиски, вспоминали, кто может быть полезен при таких обстоятельствах, но обсуждение было прервано шумом, который донёсся из городка. Что-то затрещало, и прерывистые хлопки рассыпались в воздухе, словно кто-то запускал фейерверки.

— Рановато для праздника… — Аким будто прочитал мои мысли. — Милли, где наша Ольга?! Она должна была прийти уже давно. И ещё двое из Тёмного закоулка. Что-то они задерживаются…

В домике матушки Боа повисла неприятная тишина. Одновременно все осознали, что время ожидания серьёзно затянулось. Друзья переглядывались друг с другом, давая понять, что готовы к самым худшим вестям. Всеобщее молчание и замешательство оборвала хозяйка дома:

— Вам стоит отправиться к спящим. Они видят и знают больше, чем я. Да и Наг зимой просыпается редко, поэтому мы не сможем вам помочь. Я сберегу ваши вещи, но не решу ваших задач. Поспешите за Ольгой, и пусть нам поможет вода Динадали!

Глава 13. Ольга

Оставляя шелковицы позади себя, мы спешно возвращались в город под куполом. Поначалу прячась, но позже совершенно забыв о всякой предосторожности, поскольку на улицах было много людей. Обеспокоенные горожане, оторванные от своих дел, торопились, на ходу вытирая полотенцами руки, или снимая с себя фартуки, или надевая куртки поверх домашних халатов. Все бежали в одном направлении, и мы влились в этот поток.

Возле дома, разрисованного как праздничный торт, образовалась толпа. Мы с трудом смогли протиснуться внутрь, в самый её центр. Там, посреди улицы, прямо на брусчатке, сидел человек в одежде клоуна, порванной и перепачканной чем-то чёрным. Его курчавые волосы торчали во все стороны, а красный нос, покрытый гримом, и белые щёки размазались и сделали лицо неузнаваемым. Однако не знал этого бедолагу, кажется, только я один. Остальные сочувственно качали головами, и кое-кто уже помогал человеку подняться, но, казалось, он не хотел вставать.

— Антоний! — воскликнул Кристоф, когда мы оказались перед несчастным клоуном. — Что случилось?

Антоний посмотрел на нас и тут же опустил глаза на брусчатку перед собой. Там лежали обломки разноцветного футляра, ещё недавно обмотанного красивой серебристой бумагой и разноцветным серпантином.

— Вот, — голос Антония был еле слышен среди гомона собравшихся соседей, — я готовился выйти к вам с речью, я репетировал. Это… это было официальное приглашение на наш ежегодный Новогодний бал. Вы же знаете, я должен был читать! А моя праздничная пушка, из которой, я собирался выстрелить приглашение на праздник… — голос клоуна дрожал, обида и испуг не давали ему продолжить свой рассказ. Его подняли на ноги, отряхнули. Кто-то принёс горячий чай, кто-то подал тёплое одеяло. Через минуту, когда клоун Антоний согрелся и немного успокоился, он всё начал заново:

— Я просто репетировал. У нас традиция, вы же помните? Я должен был зачитать приглашение завтра пополудни. А сегодня мне нужно было проверить, всё ли готово. И вдруг, когда я снял защитную крышечку с раструба, лист с приглашением вспорхнул вверх, пробил крышу моего дома и — ба-бах! — взорвался! Представляете? Он сам! Ба-бах! На такой высоте?! Он пробил крышу в моём доме — только посмотрите!

— Лист бумаги пробил крышу? — Кристоф нахмурил брови. — Это, пожалуй, чересчур…

Теперь все смотрели туда, куда указывал несчастный клоун. И не сделай он этого вовремя, случилось бы непоправимое: красная черепица была раскурочена, а кое-где съехала и продолжала неумолимо двигаться вниз.

Рассерженный Томас издал звук, похожий на звериный рык и, не медля ни секунды, отправился на крыльцо дома и сразу же вошёл внутрь. Через пару минут он вернулся, развёл в стороны свои большие руки и сообщил то, что ужаснуло всех:

— Твоя мастерская, приятель… Её больше нет. А вот твоё приглашение, которое ты должен был зачитать, — мистер Валин протянул печальному клоуну настоящий лист с текстом, написанным на нём. — Похоже, всё было неслучайно?

Из толпы вышел Леонид. Его бакенбарды, до сих пор задорно торчавшие в стороны, повисли, сам он был бледен почти до синевы.

— Это я… — пробормотал он, — это моя бумага…

Все замерли. Антоний хотел поставить кружку, из которой ещё пил чай, на блюдце, но у него не получалось. Раздосадованный этими обстоятельствами, он отдал уже остывший напиток кому-то справа.

— Ты? — переспросил взлохмаченный клоун. Его голос пополз вверх. — Ты?! Это ты подсунул мне бумагу, чтобы сделать такое?!

— Я, вообще-то… я делал её для хлопушек! Для хлопушек! Из этого листа могла получиться тысяча, нет, намного больше хлопушек! Как он оказался у тебя?! Я должен был привезти их на праздник! Это был сюрприз для всех!

— Сюрприз удался! — воскликнул Антоний. Он наступал на приятеля, но тот не сходил с места и, казалось, не обращал внимания на гнев клоуна.

— Я не понимаю, как она у тебя оказалась! — с дрожью в голосе ответил Леонид и обратился к Милли и Акиму — Пока мы… Что с нашими мастерскими?!

В следующую секунду громыхнуло ещё где-то.

— Ольга… — охнула мадам и, развернувшись кругом, кинулись по улице направо. За ней последовал Аким, а потом Манфред с Томасом, который прежде велел несчастному клоуну вернуться в мастерскую и поискать в ней оставшиеся записи, чтобы припрятать их как можно дальше. Биолог ухватил меня за рукав и потащил вслед за остальными, в дом, который принадлежал неизвестной мне Ольге.

Мадам Миллинэли прошла к двери первой. Она помедлила немного и нажала на ручку.

— Ольга! — позвала хозяйку дома мадам, отворив дверь. — Это мы!

Дом, к моему удивлению, был самым обыкновенным. Никаких странных форм: тут были ровные каменные стены, прямоугольные окна, занавешенные шторами, цветы на крыльце. Дом как дом. Только красивый. Мы вошли внутрь. В просторной прихожей никого не было. На втором этаже послышались торопливые шаги. Скрипнули половицы, потом доски на ступеньках, и всё стихло. Аким снова позвал дочь:

— Где ты, Ольга? Спускайся!

Что-то повернулось прямо перед нашим носом. Как будто внутри коридора, где мы стояли, образовалась воронка из воздуха. Разворот! И перед нами предстала невысокого роста девушка, быть может, чуть старше меня. Точнее, лишь её верхняя половина с копной таких же каштановых волос, как у Акима, только кудрявых и длинных — гораздо ниже плеч.

— Мама, это ты? Папа? И мистер О´Коттон! Томас!

— Мы, девочка моя. Что случилось, и почему ты в таком виде? Они были у тебя?

— Да. Извини, я не смогла из-за этого прийти к матушке Боа. Какие-то люди появились сразу, едва я получила твоё сообщение. Мне повезло: я как раз пробовала менять интерьер с помощью своих новых тканей и крепила их к стенам. Посмотрите, у меня тут всё держится на булавках. А эти болваны не заметили!

Появление Ольги меня обрадовало и смутило одновременно — она была примерно моего возраста. И, вероятно, я слишком выдал свои эмоции, потому что Ольга окинула меня с ног до головы, весьма высокомерно задрала нос и, не спросив моего имени, вернулась к разговору с родителями. Правда, они не спешили приступать к беседе, продолжая смотреть на свою дочь.

— Ольга, будь добра… Верни свою нижнюю часть: мне очень непросто разговаривать с… половиной тебя, — Аким шутливо нахмурился.

Но Ольга не спешила слушать отца и, как мне показалась, специально, чтобы повеселить родителей и гостей, оставалась в прежнем виде. Аким прошёлся по комнате и остановился возле белой стены, на которой висела пара картин:

— Э-э… Твоя лаборатория в порядке?

— Папа, что с ней может случиться? Это же моя лаборатория!

Наконец Ольга передумала и отдала своей матери прозрачную накидку, которая делала её нижнюю часть невидимой. Теперь я мог увидеть, что одежда девушки сильно отличалась от той, что было принято носить у нас, в городе: тонкий шерстяной свитер и облегающие брюки, заправленные в высокие сапоги с широким каблуком.

Девушка подошла к стене, подняла руки вверх, открепила булавки и сдёрнула лёгкую ткань, которая на полу превратилась в обычный шёлк. Картины исчезли со стены, а на их месте появилась дверь в комнату, которая и оказалась лабораторией.

— Мам! Твой перламутр великолепен! С его помощью я удивительно своевременно сделала несколько новых образцов. Я работала, когда ко мне постучали, и поэтому успела занавесить вход. Полагая, что это вы с папой, хотела сделать сюрприз. Тут же прилетела твоя ракушка, и, пока я её читала, в дом завалились какие-то люди в нелепейшем виде: во фраках, каких не шьют уже лет сто! Они обошли весь дом, перерыли мои журналы, тетрадки и прочую ерунду. И ушли.

Девчонка была очень довольна собой.

— Они ушли ни с чем?! — воскликнул Манфред.

— Ни с чем, мистер О´Коттон! — счастливо ответила девушка.

За последние несколько часов это стало самым радостным сообщением. Все оживились, а мадам Миллинэли обратилась к Томасу:

— Мистер Валин, оставьте ей часть будущих валинариев.

Биолог, немного колеблясь, достал из кармана металлическую коробочку с пятью пробирками и вынул оттуда две из них. Несколько секунд он пребывал в нерешительности, но потом всё же отдал Ольге пару прозрачных стекляшек, в которых теплилась жизнь самых последних валинариев на свете.

— Вот. Пускай часть будет тут, а часть всё-таки пусть останется со мной. Им необходима постоянная температура. Или тепло человеческого тела. Вы понимаете, да?

Девушка перестала смеяться. Она бережно взяла из рук Томаса пробирку, в которой плавали маленькие круглые шарики, и подняла свои бирюзовые, полные беспокойства, глаза на Томаса:

— Мистер Валин, что произошло?

— Это всё, что осталось от моих рыбок.

Томас произнёс эти слова с трудом. Он вздохнул, пряча коробку с пробирками обратно в карман, и хотел добавить что-то ещё, но его перебила мадам Миллинэли:

— Тебе действительно повезло, Ольга, что твою лабораторию не тронули. У Томаса большая беда — пруд с валинариями и лаборатория уничтожены. Манфред успел закрыть вход в свой чертёжный зал и сберечь записи, но его дом перевёрнут вверх дном. Наш дорогой Антоний, который репетировал сегодня праздничное приглашение на Новогодний бал, остался не только без лаборатории, но и без крыши над головой.

Милли секунду помолчала и затем продолжила:

— Но не будем тянуть время. Ольга, спрячь икру в хорошее место — так, чтобы никто не мог её отыскать, кроме тебя или Томаса. И ещё, дорогая, вот этому молодому человеку необходимо дать хоть кусочек твоей ткани. Но такой, который может его укрыть: что-то мне подсказывает, что ему это очень пригодится. Ступайте. А потом приходите в гостиную — нужно решить, как быть дальше.

Манфред подтолкнул меня рукой вперёд. Девушка внимательно посмотрела на мадам, потом на меня. Взгляд её смягчился, она вдруг заулыбалась и весело ответила:

— Когда он мне расскажет, кто он такой, я придумаю что-нибудь. Но сначала я займусь рыбками, — Ольга весело щёлкнула пальцами и велела следовать за ней.

Комната, где творила Ольга, была разноцветной. Из мебели я успел рассмотреть лёгкие, совершенно прозрачные, столы, стеллажи и прочие необходимые хозяйке вещи. Но интерес мой вызвал довольно громоздкий аппарат, с первого взгляда похожий на рояль. Все его части — трубы и какие-то странные блоки, закреплённые тяжёлыми болтами, — блестели идеально гладкими поверхностями, а на панели горела белым светом тонкая полоса. Он издавал негромкие звуки, будто тихонько ворчал.

— Ну? Расскажи о себе, пока я тут копаюсь! — велела Ольга.

Она отодвинула дверцу стенного шкафа и вошла внутрь. Ничего рассказывать мне не хотелось — я устал. Поэтому просто назвал своё имя, и всё. И ещё добавил, что ищу свою сестру уже сутки.

Девушка то и дело пропадала в шкафу, выбираясь из него с коробками и мешочками в руках, открывала их, выворачивала наружу всё, что было внутри, укладывала обратно и снова ныряла в шкаф. Так продолжалось несколько минут. Наконец, отыскав что-то подходящее, спрятала это и пробирки с икринками валинариев в большую коробку и снова исчезла в своей тайной комнатке.

Ольга появилась через минуту, отбросила каштановую копну волос назад и сообщила:

— Теперь я займусь твоей одеждой, а ты… расскажи всё-таки о себе.

Это было уже в четвёртый раз за последние сутки. Но я постарался рассказать ей самое главное. Теперь я уже знал, что, когда я дойду до рассказа о мадам Помпо, произойдёт что-нибудь невероятное, и Ольга, как и все остальные, вероятнее всего, запрыгает или станет танцевать, как умалишённая. Но она остановила меня совсем в другом месте:

— Элиса? Ты сказал — Элиса Вон?

Откуда-то с верхней полки на неё вывалился красный игрушечный медвежонок. Он слетел ей прямо на голову и, когда коснулся её, стал синим.

— Но… Я готов поклясться, что он был красным…

Ольга засмеялась:

— Он постоянно меняет цвета. Не обращай внимания, — она швырнула медвежонком в меня. Я поймал зелёного медведя. Ольга выбралась из вороха вещей и подошла ко мне:

— Расскажи про Элису подробно.

— А что про неё рассказывать? Она хотела отобрать у меня ключи от дома мистера Лимо. А потом ломилась в дверь так, что мадам едва сумела затворить её с помощью очень странного замка. Мы вынуждены были отправиться в башню потому, что Элиса не отходила от двери, пытаясь проникнуть в квартиру Лимо…

— Вообще-то, Элиса — шпион Асвадимиани. Это знают все под куполом. Но почему-то делают вид, что не догадываются об этом. Другое дело, почему она ведёт себя так откровенно? Обычно мадам Вон куда осмотрительнее. Что-то очень важное… На грани отчаяния… К тому же, прежде она ничего не делала в одиночку — с ней всегда был Дугав. Этот тоже работал на Асвадимиани. Но в последнее время там что-то изменилось. Мне кажется, эта парочка сменила патрона. Или того хуже, работают теперь сами на себя. Странно, это очень странно.

— А кто такой этот Асвадимиани?

— Кто он? Он директор башни. Наш директор. Который должен отстаивать интересы мастеров башни перед магическим советом вместе с консультантом. Консультант — это волшебник. Ты же понимаешь, что башня не совсем то, о чём бы ты мог подумать, услышав это слово?

Я неуверенно кивнул.

— Консультанта назначает Верховный — Татали Рам. Говорят, мы можем увидеть Верховного только раз в пятьдесят лет. То есть, некоторые могут вообще никогда его не увидеть — если только не работают в башне дольше этого срока.

— А ты?

— Я? Не видела. Из тех, кто живёт под куполом, Татали Рама видели единицы. Мои родители видели. А матушка Боа — дважды.

Девушка выудила из очередной коробки куртку и подала мне:

— Если подойдёт — она твоя.

— Зачем? У меня есть своя одежда.

— Если ты собрался искать сестру в башне, тебе моя одежда необходима.

Спорить я не стал. Куртка, которую мне дала Ольга, выглядела отлично: лёгкая, из какого-то тёплого мягкого материала, совсем чёрная. Она застёгивалась на металлические пуговицы и имела несколько внутренних и наружных карманов. Следом в меня полетели брюки и рюкзак, в который я тотчас переложил Мастера левитации и записную книжку мистера Лимо. Ольга посмотрела на меня одобрительно и снова, как там, в прихожей, подняла указательный палец вверх, а потом опять влезла в свой шкаф. Из металлической коробки, висевшей сбоку на тонких металлических нитях, Ольга вынула пару ботинок, которые тоже на удивление хорошо сели на мою ногу.

— Ну, вот. Думаю, достаточно. Теперь слушай внимательно: расскажу, как этим пользоваться. Когда будет очень нужно — используй вот эту пуговицу, — девушка отогнула воротничок куртки и указала на маленькую пуговичку и выступающую на противоположной стороне петельку. — Ну-ка, попробуй, застегни её. И смотри в зеркало, во-о-он туда…

Ольга указала мне пальцем на стену напротив, где висело большое зеркало в красивой деревянной раме. Я сделал всё в точности, как она велела, и тогда увидел свою голову без туловища посреди комнаты с оранжевыми стенами и различными, неизвестными мне, предметами. Ольга залилась звонким смехом.

— Попробуй подвигаться! — она показала мне, как надо было это сделать: помахать руками, попрыгать.

Я со смехом поднял правую руку. Потом походил около дивана. Меня не было видно, если я стоял, но, когда я двигался, заметить меня было нетрудно.

— Это старый образец. Светодублирующие частицы не успевают за скоростью движения человека. Поэтому для передвижений нужно выбирать момент, когда никто на тебя не смотрит. Ясно? И чаще останавливаться, замирать на месте, если поймёшь, что тебя заметили. Кстати, там, под воротом, есть свёрнутый капюшон — чтобы голова сама по себе не летала.

Я успел воспользоваться пуговицей несколько раз, как вдруг позади меня что-то стукнуло и зашипело. Обернувшись, я увидел, что задвигался станок, стоявший у розовой стены, светящаяся полоска стала красной, и изнутри через плоское сопло поползла разноцветная ткань. Ольга бросилась к станку с криком: «Машина может зажевать ткань! Нужно держать лоскут!», — и я поспешил ей помочь. Мы вместе ухватились за тряпичный край, выползающий из длинного сопла, и изо всех сил потащили полотно на себя.

Глава 14. Побег

Ещё два дня назад в моей жизни всё было нормально. Так же, как и всегда, с самого моего появления на свет. Ну, то есть, был мой город и мой дом, в котором жили самые обыкновенные люди, двор, по которому ходили все, кому не лень. Моя семья, которая собиралась по утрам на завтраки и ужинала за большим столом каждый вечер, тоже была нормальной. Были мои друзья, с которыми мы устраивали боевые набеги на соседские дворы или занимались в спортивных кружках. Была самая обыкновенная школа, ненавистная в конце года, когда необходимо сдавать экзамены, и горячо любимая в сентябре, когда приходило время встреч с приятелями. Всё было нормальным и вполне обыкновенным: разбитые мостовые, перепачканные, цветущие чёрными подпалинами от горящих спичек, парадные, стёртые миллионами ботинок ступеньки на лестницах. В моём мире были давно разрушены фонтаны и скверы, и даже фонарь, стоявший добрую сотню лет за углом моего дома, был таким же, как и всё кругом: когда-то очень красивым, а теперь — проржавевшим и покорёженным. Ко всему этому я давно привык и даже считал это вполне нормальным.