Бесплатный фрагмент - Мариенбургские поджоги

Мариенбургские поджоги
Пролог. Огонь и страх

Пламя вырвалось из крыши, как зверь из клетки. Амбар барона фон Розена полыхал черным факелом на фоне жёлтого неба. Пожарные не успели запрячь бочку — доски трещали, как сухие ветки, и крыша оседала внутрь. От зерна остался пар. Утром нашли только кольцо от ключа и обгоревшую вывеску с гербом.

Это был первый. Через неделю — ярмарка. Ночь, тишина, и вдруг — вспышка, как выстрел. Сначала загорелись навесы, потом — лавки с тканями, посуда, ящики с солью. Один из сторожей, белый как мел, потом твердил: «Тень прошла между рядами… шагов не слышал… а смех был… как детский».

Лесопилка загорелась на третьей неделе. Дым был такой, что жители в трёх кварталах просыпались в кашле. Кто-то бил в набат, кто-то просто молился. А кто-то бежал с вёдрами — и сам не верил, что это поможет.

Город начал говорить. О призраке. О проклятии. О мщении. Кто-то вспоминал старую ведьму, выгнанную десять лет назад. Другие шептали: «Это не от мира сего…»

Управление полиции разводило руками. Начальник пожарной дружины — бывший фельдфебель — мямлил о «непредсказуемости возгораний». Бабы дежурили у сараев, старики спали у колодцев, дети просили не гасить лампы. В каждом дворе стояло ведро воды, а в каждом сердце — страх.

— Призрак, говоришь? — буркнул на базаре мясник Карл. — Не призрак. Глядишь — кто-то живой. Только не дурак. Кажется, знает, где и когда.

— Может, революционер? — шепнула торговка Анна. — Или… страховой агент?

— А может, черт, — огрызнулась старая Рута. — Потому что больше никто не может вот так — и амбар, и ярмарку, и лесопилку за месяц.

***

Скорый из Риги прибыл на рассвете. Из вагона сошёл невысокий человек в простом плаще, с жёсткой кожаной сумкой. Без ордена, без фуража, без шума. Он взглянул на табличку станции, затянул пояс и шагнул к извозчику.

— Климов. Следственная часть Рижского губернского управления.

Городовой, встречавший его, вытянулся по стойке. Климов ничего не спрашивал о ведьмах и тенях. Он не заглядывал в небо, не крестился и не просил освятить номер в гостинице. Он прошёл по улице, глядя на дома — их чердаки, окна, стены. И уже что-то складывал у себя в голове.

В тот же день в Мариенбурге впервые за месяц пошёл дождь. Короткий, дрожащий, как слабый вздох. Горожане вышли на улицы — кто с чашкой, кто с шапкой, кто просто с лицом, поднятым вверх.

А человек из Риги стоял у окна гостиницы, делал пометки в блокноте и не смотрел на дождь. Он смотрел на карту города, обведённую красными крестами — там, где уже горело. Где будет дальше — ему предстояло выяснить. Охота началась.

Глава 1. След на пепле

Пожар в амбаре барона фон Розена произошёл в ночь с 14 на 15 июня. В отчёте городской управы причина была записана туманно: «возможное возгорание вследствие погодных условий». Погода, правда, стояла сухая и безветренная, а грома никто не слышал. Но такую формулировку полюбили в мариенбургской конторе: она не требовала расследования, не требовала выводов, не требовала действий.

Климов начал с амбара. Территория, казалось, давно заброшена — хотя по бумагам она всё ещё значилась под охраной. Табличка «Проход воспрещён. Опасность обрушения» болталась на верёвке, натянутой спустя неделю после пожара — формально.

Сам амбар теперь был чёрной пустотой с мертвой геометрией. Стены обрушились внутрь, пол провалился, над всем этим торчала балка, словно кость из старого пожара войны. Около неё ковырялся палкой мальчишка.

— Как тебя зовут?

— Петерис.

— Ты видел, как горело?

— Нет. Но дядя говорил — вспыхнуло сразу. Без грома. Вот здесь, — он ткнул в угол. — Сначала загорелось у двери.

— Кто прибежал первым?

— Озолиньш. Как всегда. Он сам в колокола бил. Мама сказала — если бы не он, всё бы сгорело.

Климов кивнул и отпустил мальчика.

«Если бы не он… или именно потому что он?» — промелькнуло.

Он начал обход. Шаг, взгляд, пометка. Работал без спешки, как часовщик. Угол — пятно. Чёрное, впитавшееся в кирпич. Он присел, провёл перчаткой — запах дал чёткий ответ: «керосин», не мазут, не сажа, не копоть. Он достал стеклянную пробирку, собрал немного золы и сделал в блокноте первую запись: «Амбар. Южная стена. Керосин. Очаг — у основания.»

***

На ярмарочной площади было пыльно и жарко. Остатки лавок торчали из земли, как палки в костре. Между ними копались двое — старик-еврей в ермолке и его сын. Собирали гвозди.

— Вся жизнь сгорела. Даже медные весы, — сказал старик. — Я их ещё от отца получил.

— Кто тушил?

— Озолиньш. Он всегда первым. И воду сам наливал. Никто, как он, не знает, где что стоит.

Климов поблагодарил и двинулся дальше. У одного из обугленных прилавков остановился. Камень под ногами — в потёках. Не след от огня — от жидкости. Узкий, ровный, будто налили из ведра. Он присел, поднёс зеркало к щели между досками. Внутри блеснуло. Вынул длинными щипцами — обломок кремня. Старая модель, с частичной бронзовой оправой. На ней, пусть и частично стёртый, был виден герб: полумесяц и перекрещенные топоры. Символ «мариенбургской добровольной пожарной дружины». Климов улыбнулся краем губ.

***

— Мы не знаем, как объяснить это, — развёл руками полицмейстер. — Один говорит: искра от костра. Другой — мстительный дух. Кто разберёт…

Климов молча разложил перед ним карту. Три красных крестика — амбар, ярмарка, лесопилка. Радиус от пожарной станции — не больше семи минут. Бежать. Или — подготовиться.

— Я хочу список всех добровольцев. И кто из них прибыл первым на каждый пожар.

Полицмейстер поёжился.

— Это что же выходит, вы хотите проверить своих?..

— Не своих. Только тех, кто часто бывает там, где горит.

***

На лесопилке запах стоял тяжелее — не только сгоревшее дерево, но ещё и промокший керосин. Грунт был раскисан от вёдер, но на одной из балок он снова нашёл то же — потёк. А в траве — обломок бутылки. Не сгоревшей, а обожжённой по краю, как если бы её подожгли зажигалкой.

Климов достал блокнот.

«Все три пожара: керосин. Умышленное возгорание. Радиус прибытия — идентичен. Время — ночное. Повторяющаяся логика.»

Он отошёл на пригорок — место, где виден весь город. Отсюда были видны и черные руины амбара, и площадь с обломками, и лесопилка. И — каланча, с флагом и колоколом. На вершине каланчи стоял человек. Прямой, в форме. Каска подмышкой. Фигура уверенного и храброго. Это был брандмейстер Озолиньш. Климов посмотрел на него долго. Первый раз — не как на героя, а как на того, кто «всегда оказывается первым».

Глава 2. Героизм по расчёту

Здание пожарной части стояло у самого въезда на Рыночную улицу, напротив старой богадельни и трактира с говорящим названием «Три бедствия». В эпоху, когда лошадь всё ещё считалась транспортом, а электричество в домах — роскошью, подобные постройки были опорой провинциальной безопасности: здесь хранились бочки с водой, рукава, каски, топоры и… доверие горожан.

Фасад облез, герб выцвел, но верёвки с сохнущими куртками колыхались бодро. Под навесом стояла тележка с ручным насосом — латунные детали начищены до блеска. Видно было: люди здесь любят порядок.

Климова встретил юноша с рыжими волосами и ремнём, в котором болталась пустая фляга. На рубашке — нагрудный знак добровольной дружины. Он вытянулся, узнав в приезжем городового из столицы.

— Брандмейстер Озолиньш наверху. На обзоре. Сейчас спустится.

— Пусть не спешит, — сказал Климов. — Я сам осмотрюсь.

***

Казарма представляла собой большую комнату, поделённую шкафами и занавесками. Вдоль стены — вёдра, катушки с брезентом, таблички с фамилиями, подписанными кириллицей и латиницей. Под потолком висела рамка с правилами службы: «Чистота, Бдительность, Бесстрашие».

На стене — фотографии. Однотипные, строгие, выцветшие. На одной — Озолиньш в шлеме, с младенцем на руках, вынесенным будто бы из огня. Подпись: «Пожар на Горчичной улице, март 1902 г. — спасён младенец торговки Блюм.» На другой — он же, уже с ведром в руке, на фоне дыма. Здесь подпись была иная: «Сила долга и любви к городу». Климов задержался у снимков. Позы были слишком постановочными. Героизм — слишком чисто вымытым.

***

Через несколько минут на крыльце появился сам Озолиньш. Ростом он был выше среднего, выправка — военная, движения — плавные, как у человека, привыкшего к вниманию. Говорил с лёгким акцентом, который выдавал прибалтийское происхождение, но строил фразы чётко.

— Господин Климов, — протянул он руку, — добро пожаловать. О вас уже сказали. Приятно, что прислали специалиста. Мы здесь сами, как на острове, — без поддержки, без ясности.

— Я не за поддержкой, — отрезал Климов. — За ясностью как раз.

— Тем более, — спокойно ответил Озолиньш. — Слушаю вас.

***

Они прошли внутрь, за большой стол, покрытый грубой скатертью. Озолиньш жестом предложил сесть. Климов встал у окна, не садясь.

— На месте всех трёх пожаров вы были первым.

— Верно.

— Почему?

— Я живу рядом. И… я просто чутко сплю. Мы все здесь такие. Работа в дружине — не служба, а привычка. Как охотник, который вскакивает, услышав шорох.

Климов помолчал.

— Кто даёт вам сигнал о пожаре?

— Иногда слышу сам. Иногда люди кричат. Стража. Бывает, что кто-то из командных подаёт голос. Но чаще всего — на запах. Поверьте, если вы хоть раз дышали настоящим горящим деревом — вы не забудете. Ни звука, ни запаха.

— У вас в дружине выдаются зажигалки?

— Да. Старого образца. Кремнёвые. На каждый экземпляр — номер. Учет. У нас дисциплина.

— Один из таких кремней я нашёл под лавкой на ярмарке. С гербом вашей дружины.