Бесплатный фрагмент - Маргаритки смерти

молчали б лучше…

когда повеяло полынью

от слов моих,

ключей гортанные напевы

сковали руки,

и вороньё шарахнулось,

роняя перья,

в придуманный мой снег,

в садах ухоженных

согбенная старуха

покорно убирала сорняки

с колючими засохшими цветами,

новорождённые смотрели из окна,

умершие с улыбкой наблюдали

тут — рядом, стоя за её плечом,

дыханье холода щеки едва касалось,

повсюду высота без основанья,

и много-много незнакомых птиц,

средь них одна — из радуг оперенье,

блестели разноцветные глаза,

но крылья связаны,

и лента чёрная от неба и до неба…

везли её на рынок,

продадут - еды накупят, станут поминать,

кровь разольют её по чистым рюмкам,

и станут говорить....

молчали б лучше…

о ней

двор, песочницы пятнами, перекошены рты,

меж лопаток лопатками врежет память, на ТЫ

разговоры с нездешними всё больней и больней,

под снегами подснежники всё о ней да о ней,

там мосты поминальные, там платков вороньё,

за закрытыми ставнями сиротеет моё

одиночество детское, в косах с белым бантом,

спит за старыми креслами, притворяясь котом,

тапок грёзы балетные, пачки жёлтых листков,

бед белёсых победами по стене кровосток,

не достроены ждущие пирамидки столбцов,

печки жерло орущее, синяки до рубцов,

мокрых листьев смородины стук тревожный в окно,

в горсти родины - родинок горьких ягод полно,

по губам крошки пряные недосказанных слов,

и рябины, как пьяные, на обочинах снов,

до крови по наитию рвётся небо в рассвет,

в дверь опасною бритвою ночь стучится - привет!

за разбитыми стёклами одиночеств семья -

имя мамино стёртое, нерождённая я.

золушка

заполошное лето, сбежавшее впопыхах,

на ступеньках сезонных хрустальные скинув росы,

обжигающим светом у осени на руках

конопляников вздорных охапки забыло, в косы

заплетало огонь и осиновую листву,

наследило повсюду, роняя ромашек банты,

сиротливых тихонь-васильков - в жертву пашен бранных,

и в глазах незабудок последнюю синеву

воровато черпнув, расплескало смешным дождём,

словно вздорный ребёнок наскучившие игрушки,

подбирало на слух звуки, пробуя на излом

листопад обречённый, не нужный и простодушный,

ну, куда ты бежишь? раздеваешься на ходу,

постаревшие снасти, поверь мне, не виноваты,

повзрослевший малыш, заигравшийся в чехарду,

не заметил, что счастье набито клочками ваты.

за поворотом

за поворотом - шум, тоска, толпа,

машины, перегары выхлопные,

в витрине - отражение столба

на остановке, взгляды-чаевые

на блюдцах глаз, продрогшие слова,

торчащие из курток манекены,

собора золотая голова

да улиц кровеносная система

гоняет суету туда-сюда,

мерцательная окон аритмия,

постылых луж тягучая слюда,

и город этот, как огромный чирей,

всё больше, всё нарывней, всё больней,

надорванная кожица прозрачна,

обломанные ветки в журавлей

нацелены, и словно псы подачки,

трамваев ждут на лавках с козырьком

изношенные ноги и ботинки,

по трубам водосточным кувырком

несутся заморозков первые слезинки...

всё это там - за поворотом, здесь -

такая тишина, что стынет  в сердце

змеи гремучей огненная смесь,

такие память выдаёт коленца,

так тарахтит заглушенный мотор

на холостых  свободы оборотах,

что хочется рассматривать в упор

все пугала  в пропащих огородах.

ирга

подслушала бесчинство октября

в молчаньи оголённых проводов,

в надломленности ночи, в хрипах дня,

в спокойной обречённости шагов,

в предчувствии холодной чистоты,

в потёртом небе, в жалобных ветвях

покинутых, в предательстве листвы,

в домах притихших, в хмурых голубях.

в какой-то  необычной простоте

дождём  омытых умерших цветов,

в небрежно разрисованном холсте

набросками  людей полутонов,

и речка... боязлива и скромна,

напугана - крутой забыла нрав,

обратная безлунья сторона

погребена под траурностью трав

нескошенных, оставленных в снега

напоминаньем, что мы все уйдём...

а у меня  - огромная ирга

тихонько умирает, мы вдвоём

вчера смотрели, головы задрав,

на клин последний  плачущих гусей,

потом пошла я и открыла шкаф,..

зима грядёт… а тёплых нет вещей

тварь цепная

ты можешь оставить открытыми окна - двери,

замки навсегда уничтожить, ключи и шторы,

ты можешь по стенам развешивать, как трофеи,

мои имена - фотографии - разговоры,

разбить зеркала, от своей убегая тени,

а тень   вместо пса  приковать - будет тварь цепная,

раскрашивать маски, когда -  у тебя нет денег,

но только об этом никто никогда не узнает,

ты можешь не пить и к утру умереть от  жажды,

одну разлюбить и тот час полюбить другую,

ещё не узнав её, знаешь уже что скажет,

и хлеба не дав, примеряешь седло и сбрую,

тебе  никогда, никогда не увидеть небо,

в обычном стекле ты находишь песок и камни,

давно убежал бы, но ты не умеешь бегать,

а видел ли ты, как взрываются дирижабли?

а знаешь ли ты, что зима - это просто лето,

замёрзшее лето с фруктовой такой начинкой,

что всякое утро без кофе и сигареты

опасней, чем спичкой в цистерне с бензином чиркнуть,

что всякая ночь  оглушительна до безумья,

а мысль о тебе барабанные перепонки

шутя разрывает, как будто в гробу лежу я,

весь мир надо мною огромной плитой бетонной,

ты можешь дышать под водой - у тебя есть жабры,

и мне от тебя никогда никуда не деться,

но ты - только гарь  - на другом берегу пожар был,

тебе не сгореть — не согреть — у тебя нет сердца

бумажка

В пластилине моей души — оттиск ты.

Убивая меня небрежно,

Не развешивал на кресты

С кожей содранные одежды,

Не выделывал, так сдавал. Чучельник

Принимал за скупые гроши.

Он то знал, что нет круче них.

Только ты не хотел дороже.

Крепостная моя душа вольной ждёт,

пропивая себя, алкашка.

Но ей пуговка не даёт

из кармашка сбежать бумажкой.

у северного моря

У северного моря гулкий хруст,

Уходит берег к чёрту на кулички,

Холодный вечер однобок и пуст,

Пьёт с одиночеством давно и по привычке.

На камне сером замерзает тень,

Коленки подтянула к подбородку,

Ушла её хозяйка в прошлый день,

Случайно обронив свою походку.

Судачат волны шумно о своём,

Их ветер перемалывает в брызги,

И как-то по-особому поёт

Пронзительным пересолёным визгом.

От соли горько, белым порошком

Прибой приблудный ссыпался на гальку.

И месяц постаревший с поводком

Идет искать сбежавших чаек стайку.

Пар над водой, такой тягучий пар...

Шар золотой споткнулся, в кровь колени

о скалы разбивая, — луч упал

сухим обломком отраженья тени.

пять минут

Разойдитесь  юнии-июлии,

Августейший, брысь пошёл, пора,

Ясный в небе огорошен брюлик

Месяца в огранке серебра,

Старый пруд потерянным моноклем

Отбликует в травах луговых,

Брякнет колокольчик одиноким

Язычком,  вылизывая жмых

Васильков, дородных василисков,

По щетине поля слёз ручьи,

Лето, лето, но уже так близко

Заморозков цепкие крючки,

Эти три,  с не лучшим окончанием

Бри, достали краски и метлу,

Бабье лето кольца обручальные

Обменяет снова не на ту

Сказку про снегурочек  по окнам,

Накрахмалит скатерти. И что?

Королева Снежная подолом

Заметёт что было, то прошло.

Пять минут и август откурлычет,

Синева, ослепшая без птиц,

Попрошайкой жалкой горемычная

Кровью упивается зарниц.

Я пойду на гору на высокую,

 Распахну себя до ломоты,

Полоснут мгновения осокою

 В переходах  с темнотой на ты

вышли люди погулять

не тебе слова написаны,

не тобою прочтены,

и такие ночи мглистые,

нет ни звёзд и ни луны.

не проказничает по полю

ни единый ветерок,

птицы крыльями не хлопают,

серый заспанный восток

облаков чепец безрюшечный

позабыл спросонок снять

человечками-игрушками

вышли люди погулять,

как всегда обыкновенное

чудо пялится на них,

мир, поскрипывая стенами,

ухом к скважине  приник,

он выслушивает музыку

человеческих шагов,

слух его, грозой контуженный,

\различить не может слов.

перевёрнутые лужами

мухами на потолке

люди бегают ненужные,

я тоскую по тебе…

глаза в глаза

На расстоянье сонного дыхания,

На коготь боли, взора  глубину,

Я между Гулливерами и карликами

Носком ботинка провожу черту.

Одни огромны, а другие маленькие,

Здесь трубный грохот, там - мышиный писк,

Стекают фонари сырками плавлеными

На горизонта стоптанный карниз.

Направо - тьма. Налево - полнолуние,

Ночь на носу, удавка за спиной,

Овечками бредут не приголубленными

Стада навстречу и стада за мной.

Над головой решётка безопасности,

Под башмаком - булыжники растрат,

Я в зеркала плюю для пущей ясности,

Полночных улиц обхватив разврат.

Давно уснули дворники и школьники,

Подвалы зачеканили бомжи,

В парадных дураки и алкоголики,

По подворотням город-старожил

Расклёвывает мусорные семечки,

Не съеденные стаей воробьёв,

Калачиком на старенькой скамеечке

Свернулись тени вымерших домов.

По катакомбам, по колодцам-дворикам,

Потерянные бродят голоса,

Затюканные времени топориком

Мои глаза  глядят  в твои. глаза

говори

город спал, по улицам бродили

сны чужие, мокли под дождём,

люди спали и автомобили,

но никто не спал в дому моём,

длинные ночные разговоры

до неспелой кислоты зари,

плотно занавешенные шторы

лупоглазых фонарей огни,

отодвинув на чуть-чуть в сторонку,

разгоняли тени по углам,

с наглою наивностью ребёнка

мой без спроса освещали хлам,

зеркалам заглядывали в души,

разбудили пыли толстый грим,

и с открытым ртом, развесив уши,

слушали о чём мы говорим.

сон мой, сон, бродяга обветшалый,

коридорный сирота больной,

сколько раз тебе я обещала -

столько раз врала -забрать домой

из приюта никому не нужных,

брошенных, потерянных вещей,

но набиты старые подушки

перьями убитых лебедей,

скоро сумрак черными грачами

фонари сгрызёт, как бон пари,

в булочных запахнет калачами,

ты, пока не поздно, говори,

говори, прошу, о чём угодно,

на каком угодно языке,

ночь скулит дворняжкой беспородной,

и сквозняк калачиком в замке,

под скатёркой старенькой ожоги,

и скрипит натужно табурет,

у камина коченеют ноги,

водка — рамка — зеркало — портрет.

фортиссимо

ах, как осенью пахнет, в открытом окне - Шопен

между форте - пиано и между пиано - форте,

холод с летним приданым в распахнутой настежь кофте

поверх пёстрого платья шествует подшофе,

полустёртые лица стареющих статных дам,

вечер с лёгкой небритостью и фонари во фраках,

невозможною прихотью небо упало в слякоть,

и летят а каприччио толпы листвы к ногам,

пируэты сложны пуританских сближений па

уходящей вальяжности стай перелётных крыльев,

на юру так и пляшут все от леденящих ливней,

все костры сожжены в перекрёстном скольжении пар.

ах, как осенью пахнет, возможно сойти с ума

и шагнуть за окно, головою сбивая капли,

и спросить заодно: "жизнь прекрасна, скажи, не так ли?"

ринфорцандо на саксе Шопена  фортиссимо…

случайное

случайно оказавшимся вблизи

заброшенного неживого дома,

обучен пёс прогавкивать "иди-

те мимо, с вами не знакомы".

скрипит калитка сорванной петлёй,

заросший двор бурьяном матерится,

хозяева давно ушли в запой,

чужие неприкаянные лица

гримасой полустертою тату

валяются по кривоногим лавкам,

флажком бесцветным реет на ветру

пришпиленная к пустоте булавкой

записка: "Извините, никого

сегодня мы с котом не принимаем",

цветёт полынь, и глушат молоко

два пугала в  крапиве  за сараем.

вот-вот и…

в предчувствие рассвета петухи,

срываясь от натуги на фальцет,

отмаливают птичии грехи,

куриный бог, забыв, что амулет,

рассматривает родинки, глазок

прищурил, вспоминает о волне,

лениво солнце за мазком мазок

рисует арабески на стене,

растрёпанные парки седину

отряхивают, глупые, туман,

вытягиваясь в тонкую струну,

исчезнет скоро, вытряхнув карман,

считает ночь добычу, город спит,

ещё под фонарями бродит тень,

дождь, досыпая, мелко моросит,

закинув руки за голову день

чему-то улыбается хитро,

но что он знает? что он может знать?

а в крайнем доме шепоток ветров

качает нежно детскую кровать.

вот-вот и приоткроются глаза,

потише, ветер, не запачкай взгляд,

на несколько шагов, прошу, назад,

здесь дети нерождённые шалят.

зимний сад

шлейф памяти метёт, опали звуки,

усталый ветер, чертыхаясь зло,

то лист сорвёт, то перекрестит руки,

одним движеньем рвущие письмо

из глупых слов в нестройных обещаниях,

из стаи точек, пятен от слезы,

забыла осень газ  включить, и чайник

тепло воды перегоняет в льды,

последний лист проковыляет мимо,

последний птах пробьёт моё стекло,

и покраснеет от стыда рябина,

а я усядусь молча у камина:

вода или вино - мне всё-равно,

мне всё-равно когда восходит солнце,

зачем орут так тяжко журавли,

и даже если чашка разобьётся,

и вверх тормашками весь мир перевернётся -

не шелохнусь, потухшие угли

ни ворошить, ни задувать не стану,

пускай в золу, в ничто перегорят,

достану сигарету из кармана,

пойду курить в свой мёртвый зимний сад.

у зеркала

мой самый опасный враг

хитрый и изворотливый

исподтишка бьёт в пах,

слёзы его кислотные

мне разъедают лицо,

когда я его целую,

а я хочу ещё,

на полусгнившем стуле

в пачке балетной и

с белой петлёй на шее

в косы плету банты

криво, но как умею,

громко ору стихи,

в зеркало мути глядя,

и не могу найти,

где я и мне не надо

лампочных тусклых блях —

выхватила и… здрасти —

горестью на сносях

нате — припёрлось счастье

заложники плохой погоды

заложники плохой погоды

на переходах за и вне

на цепь посаженой свободы,

реальность пнув, живём во сне,

и ногу на ногу закинув,

горазды, блть порассуждать,

не холодно, ли там пингвину

на льдине пингвинят рождать,

взболтает прорубь экскременты,

взрастут на них, как на дрожжах,

и будущие рудименты,

и настоящая вожжа,

под хвост попавшая кобыле,

и Сивке на горах  не жить,,

кто укатал  - того  забыли,

кто укатался -  не мужик,.

замёрзнут ягод лица в ...брины,

во льдах горчинку утопив,

а смерть - обычные смотрины,

из мёртвых вытряхнут живых.

опять заставят (ул)ыбаться,

писать - читать и говорить,

Му-му — Герасимам, а зайцев —

Мазаям, жизни — смерть.. в кредит.

штиль

знаешь, я хочу сказать тебе

что-то очень,  даже слишком важное,

горсткой пепла, помнишь, в сентябре,

выпала, и жизнь моя бумажная

 стайкой белых-белых журавлей

потянулась,  как в театре кукольном,

только в детской раненой игре

раньше всех меня одну застукали,

надо было спрятаться всерьёз

 а не закрывать лицо ладошками,

длинные составы паровоз

тащит с необструганными досками,

разгружала долго по ночам,

занозила сплошь себя и до крови,

верила румяным калачам,

серенадам под чужими окнами,

А потом  пришла ко мне зима,

раньше, чем сожгли листву пропащую,

Видно предоплата внесена

Будущим моим за  настоящее,

За  окном снега, снега, снега...

У соседей - травы да зелёные,

Мягкие, пахучие стога,

И огромный лес с живыми клёнами.

 у меня имеется свой лес,

на горе, но тёмный, неприветливый,

в том лесу есть много-много мест,

где я разговариваю с ветрами,

их осталось три, один ушёл,

потому что ветки стал заламывать,

мне не плохо и не хорошо,

я учусь дышать и верить заново.

против всех аксиом

хочешь — буду любить,

баловать,

в  косы ленты вплетать

алые,

звёзды с неба таскать

малые -

зажигать в небе звёзды большие.

перестану будить

затемно,

сдохнешь - стану твоим

Хатико,

против всех аксиом

статики -

я без ветра воздушным змием

до вершин доберусь

аховых

по следам, на снегах

знаками

меж психическими атаками

нарисую твоё имя

посторонняя комната

посторонняя комната, выстланная пыльцой

опоздавших на бал увядающих хризантем,

в жёлтом платье разодранном, зла и дурна лицом,

стук  в  висках - наповал - переплёты под кожей вен -

анатомия осени,  каждый скелет - в шкафу,