Бесплатный фрагмент - Мама для…

Глава первая

Беда пришла внезапно, как и все беды, — из пучин космоса на нашу зеленую планету пало страшное излучение, убивавшее все живое. Впрочем, наши предки дожидаться полного уничтожения не стали, а соорудили огромный корабль, названный «Ковчегом», куда поместились все оставшиеся в живых. Земля-пять стала историей для более чем тысячи человек. Такой большой корабль не мог быть оснащен прыжковым двигателем, поэтому летел по старинке — с субсветовой скоростью и экипажем в гибернации.

Так как постоянный сон считался опасным, время от времени людей будили группами для учебы, работы по обслуживанию и ремонту корабля, ну и для простого общения. Так я узнала неофициальную историю, потому что сама родилась на «Ковчеге», а официальная история гласит, что он был всегда. Помню, как удивилась маминому рассказу.

Сколько времени мы в пути — неизвестно, потому что мама тоже родилась здесь. Даже почему корабль назван именно так, уже стерлось из памяти людей. Мы просто летим неизвестно куда.

Кораблем и всем здесь управляет центральный компьютер, он называется «Мозг», это его имя. У него есть железные слуги, поэтому нарушать правила чревато, нарушителю светит Комната Наказания, и о том, что там происходит, никому и никогда не рассказывают. От Мозга защиты нет, он здесь самый главный, все видит и никогда не ошибается.

Об этом я думаю, медленно выплывая из сна гибернации. Сейчас крышка капсулы отойдет в сторону, и шестнадцатицикловая Марина отправится на встречу с семьей, потому что после «первой крови» у девочек есть отдельная спальня. Как с этим у мальчиков, я не знаю, никогда не интересовалась.

Крышка капсулы отходит в сторону как-то очень быстро, и тут я слышу прерывистый гудящий звук. Насколько я помню, это аварийная тревога. Беспокойство колючей волной омывает тело, побуждая меня скорей поднять еще будто деревянное тело, чтобы скользнуть в платье. У мальчиков комбинезоны, а у девочек довольно короткие платья, это обычная форма, но вот только повзрослев начинаешь задумываться о причинах отсутствия комбинезонов у девочек. Когда начинается пора Первого Согласия… Хорошо, что хотя бы силу в отношении девочек применить нельзя — Мозг бдит.

Пошатываясь, я поднимаюсь и медленно еще двигаюсь к панели информера, которая почему-то остается темной. Откуда-то изнутри темной жижей поднимается страх, поэтому я спешу к родителям и братику. Брату четыре корабельных цикла, он еще живет с родителями, потому что даже в школу не ходит, маленький, значит. А я школу уже заканчиваю, и скоро Мозг назначит мне специальность. Мое мнение при этом значения не имеет, что, конечно, обидно, но такова наша жизнь.

Придерживаясь за стенку, под непрекращающийся звук я выхожу в коридор, полный девчонок в таком же состоянии, что и у меня. Мальчишки, видимо, не проснулись еще. Мне нужно пройти коридор до второго ответвления, повернуть направо и нажать кнопку спуска на три уровня вниз, где проживают сложившиеся семьи и маленькие дети.

Я медленно бреду по стеночке туда же, куда и большинство. Мысль отправиться к родителям приходит в голову многим. Мы пока еще не расходились — слишком рано были подняты, поэтому все силы уходят на то, чтобы двигаться, даже на разговоры нет сил. Чуть позже, когда отойдет ступор гибернации, тогда да, а сейчас мы походим на толпу зомби из старинных фильмов.

Вот и заветный поворот. Я прижимаюсь к стене, пережидая сердцебиение. Тяжело пока ходить, мне бы еще с полчаса полежать, но, видимо, случилось что-то из ряда вон, поэтому надо двигаться… Надо… Надо…

У заветной кнопки затор. Девочка… Кажется, это Марьяна из моего класса, уже почти в истерике: дверь лифта мертва, кнопка не реагирует. Лифт, что ли, сломался? Такое возможно, хотя я и не представляю себе как. Но на этот случай есть альтернативное решение — ручной спуск. Видимо, эта идея доходит еще до кого-то, потому что к спуску мы бредем компактной толпой. Серые обычно стены коридора вспыхивают отсветом синих и красных ламп аварийного освещения, а иллюминаторов наружу «Ковчег» не имеет.

Дойдя до спуска неожиданно первой, я нажимаю кнопку подъема крышки перехода и… не происходит ничего. Тогда, еще не поняв, что это значит, я падаю на колени, пытаясь открыть крышку вручную, но безо всякого успеха. Только тогда до меня доходит мысль спросить, что конкретно происходит.

— Мозг! — зову я. — Почему не открывается переход?

— За люком вакуум, — следует короткий ответ.

Вакуум — это значит нет воздуха, значит, там, где должны быть наши близкие, на самом деле сейчас только космос. Но, может быть, только переход поврежден, и я рано отчаиваюсь?

— Мозг, в каком состояние модуль «Диан»? Сколько живых? — спрашиваю я, почему-то формулируя вопрос более общо.

— Данных о живых модуля «Диан» не имею, — равнодушно отвечает мне речевой информатор. — Модуль отсутствует.

— Как отсутствует?! — вскрикиваю я, сразу же поняв на этот раз, что это значит для нас.

А значит это то, что на корабле сейчас живы только мы. Только мы — те, кто оставался в модуле «Бионис», то есть девушки и юноши четырнадцати-восемнадцати циклов. И больше совсем никого, но это нужно проверить. Видимо, мысль приходит в голову кому-то еще, потому что теперь задается конкретный вопрос, на который звучит убийственный ответ:

— Живые наличествуют только в модуле «Бионис», — информирует Мозг, ставя крест на всех надеждах.

— Сколько модулей отвечают Мозгу? — слышу я хорошо знакомый мне голос Андрея, пытавшегося за мной увиваться, но я его отшила еще… давно.

— Три, — приговором звучит ответ.

Три модуля — это мало того, что остались только мы и более никого, это еще и отсутствие энергии для гибернаторов, поэтому в них нужно будет укладываться, скорее всего, по очереди, но не это меня сейчас волнует. Мама, папа, братик. Их больше нет, как нет и модуля. То есть они, может, и живы, но мне от этого ни тепло, ни холодно, потому что родители потеряны в пучинах космоса.

Получается, сейчас в управляемой части «Ковчега» осталось что-то около полусотни человек. Все подростки, безо всяких знаний почти, да еще и почти никакой медицины, то есть в случае любой серьезной травмы… Любой из нас обречен.

Вокруг меня нарастает вой осознающих, что произошло, девчонок. Мгновение еще помедлив, я бросаюсь в пучину горя, присоединяясь к общему хору.

***

Нам поневоле приходится объединиться. Девчонкам, в смысле, потому что парни ситуации, в которой мы совсем одни, скорее, рады. Мне их никогда не понять, но они действительно говорят о какой-то «свободе», а я просто не могу представить себе, как это — мамы нет. И братика… И папы… Никого нет! Но парни начинают загонять девчонок, хватать за разные места, Мозг на это не реагирует, но…

Конечно, я сопротивляюсь и, когда меня бьют по лицу, отвечаю с ноги. Конечно, они сильнее, но и у нас нет тормозов, поэтому сейчас мальчишки осознают на себе ярость девчонок, которым нечего терять. Мы почти без разговоров объединяемся, чтобы затем с визгом накинуться на парней, а потом я ничего не помню. Одно только ясно — сейчас мы враги. Я не знаю, что на них нашло, нормально же раньше общались, но сейчас мы точно враги, поэтому надо придумать, как от них защититься.

Всей толпой мы медленно отступаем в сторону девчоночьих кают. У нас даже небольшой зал есть, куда парням можно закрыть доступ.

— Маринка, иди вперед! — командует Машка.

Я и хочу огрызнуться, но голова пустая — новости, а следом нападение парней вышибают все мысли из головы. Поэтому я киваю и крадусь вдоль коридора в направлении кают. Парни остаются позади, там самые сильные девчонки; еще где-то ножницы раздобыли и теперь выразительно пощелкивают ими. Парни почему-то не нападают. Боятся?

Я крадусь и запрещаю себе думать о том, что произошло. И о том, что я теперь совсем одна, и о том, что случилось с парнями. Может, у них так истерика выражается? Папа же говорил, что мальчики в основном писькой думают. Папочка… Звезды, больно-то как! Но пока думать об этом нельзя, потому что, если парни захотят напасть скопом, чтобы получить то, о чем постоянно думает любой парень, неизвестно, успеет ли Мозг. Опыты ставить не хочется, потому что, по слухам, это не просто больно…

Не буду думать… Вот и дверь. Она медленно, будто нехотя, открывается, впуская меня внутрь. Здесь безопасно, кажется. Сейчас девчонки дойдут, я спрячусь к себе и пореву от души, потому что не думать уже почти нет сил. Я делаю два шага и падаю в пустое кресло, а в сравнительно небольшое помещение набиваются девчонки.

— Мозг! — зову я. — Абсолютно закрыть доступ в это помещение всех лиц мужского пола!

— Доступ закрыт, — лаконично отзывается Мозг, против обыкновения никак не комментируя мое указание.

Обычно у меня иногда возникает ощущение, что Мозг старается хоть как-то уязвить, указать на ошибки или что-то подобное, но сейчас почему-то нет. Я уже хочу встать, чтобы уйти в свою каюту, хотя бы ушибы смазать, когда Машка опять подает голос. Она обычно не злая была, хотя очень любила покомандовать, но я ее игнорила, поэтому мы почти и не пересекались.

— Слушайте все! — начинает Машка, а я медленно встаю, потому что в себя не пришла после гибернации. — Мы должны держаться вместе и распределить обязанности. Марина!

— Чего это мне тебя слушать? — интересуюсь я.

— Потому что иначе тебе будет больно! — оскалясь, произносит Машка, подходя поближе.

В этот момент девушка, стоявшая рядом с новоявленной командиршей, резко и сильно бьет меня кулаком в живот, отчего дыхание пропадает, и я падаю на колени перед Машкой. Силясь вдохнуть, упираюсь руками в пол, чувствуя, как немеют руки. Меня накрывает паникой, отчего я начинаю дрожать, а девчонки все только молча смотрят.

Наконец, мне удается сделать вдох, я заполошно дышу, пытаясь надышаться. О сопротивлении речь вообще не идет, потому что паника-то никуда не девается.

— Вот так будет с каждой, кто вякнет, — как сквозь вату слышу я голос Машки, но перед глазами становится темно, и я, кажется, падаю.

— Встала, тряпка! — я прихожу в себя от сильного удара по щеке, причем, судя по всему, не первого. — Встала, а то сейчас добавку получишь!

Я с трудом встаю на колени, а потом меня резко дергают вверх. В глазах стоящих вокруг меня девок нет ни капли сочувствия. Значит, надо будет подумать, как отомстить. В этот момент резко открывается входная дверь, в помещение входит робот — слуга Мозга. Он грубо хватает ту девку, что меня ударила, и куда-то уносит. Все замирают в молчании.

— Создавать угрозу жизни запрещено, — доносится с потолка голос Мозга. — Создавший угрозу будет наказан. Это последнее предупреждение.

— Значит, больно будет иначе, — Машка смотрит на меня так, что я чуть не падаю от какого-то липкого страха.

Такая тварь много чего придумать может, но пока надо хотя бы сделать вид, что я подчиняюсь, чтобы потом отомстить. Отомстить надо обязательно, потому что свое унижение и панику я ей не прощу. Машка внимательно смотрит мне в глаза и кивает на кресло, разрешает, значит, рыба тухлая. Ладно, еще посмотрим, кто кого. Еще узнаем…

— Идите все, — устало произносит Машка. — Нам всем нужно…

Тут она права. Еще немного, и я зарыдаю прямо тут, потому что как жить теперь я просто не знаю. Я не представляю себе жизни без теплых маминых рук, уверенности отца, без звонкого смеха братика… Как мне теперь жить? Вот как?

Не осознавая, что делаю, я вхожу в свою каюту, дверь за мной с шелестом закрывается, а я… Я просто падаю прямо у входа, чтобы разрыдаться. Здесь можно, потому что меня здесь никто не увидит, никто не услышит, как мне больно, как я вою от внутренней боли. Я вспоминаю своих родных и вою все сильней, почти срывая голос.

Не знаю, сколько проходит времени, мне кажется, что я просто плаваю в своей тоске и боли, но, когда слезы заканчиваются, у меня появляется еще один повод поплакать. Машка. Эта тварь и ее подпевалы… Надо будет посмотреть, как наказали ту сволочь, что едва не убила меня, может быть, наказание не такое страшное, и тогда я что-нибудь сделаю с этой Машкой. На корабле много мест, где можно споткнуться… случайно. Я эту тварь зубами загрызу за то, что она делает. Раскомандовалась, командирша, швабру ей в зад на всю длину.

Представляя, что я сделаю с Машкой, неосознанно постепенно успокаиваюсь. Все-таки, что это такое было с парнями? Помешательство или истерика? Правда, теперь я им не доверяю и, что греха таить, боюсь. Может быть, имеет смысл пока подчиниться этой стерве, а потому улучить момент и решить этот вопрос, как говорил папа. Папочка…

Глава вторая

Несколько дней, не знаю точно сколько, я не выхожу из своей каюты. Вода есть в туалете, а есть мне не хочется. Я пытаюсь смириться с мыслью, что родителей нет, я совсем одна, зато есть садистка Машка, придушить которую я просто не успею — вмешается Мозг. Своей паники и невозможности вдохнуть я так просто ей не прощу. Но сдохнуть от голода мне не дает все тот же Мозг.

— Внимание экипажу, — раздается равнодушный голос с потолка, где у него динамик расположен, — всем необходимо приступить к обучению и выполнению служебных обязанностей. За уклонение последует наказание.

— Сволочь… — шепчу я, понимая, что не хочу знать, что это за наказание, потому что Мозг-то от своих правил свободен.

— Возрастная группа А: четырнадцать-шестнадцать циклов, проходит обучение и работает на обслуживании секции по расписанию, — продолжает Мозг, разбивая нас всех по прожитым годам. — Возрастная группа Б…

Это можно пока не слушать, для меня разницы нет. Тем временем Мозг озвучивает новые правила, гораздо более жесткие, чем существовали до сих пор, подтверждая тем самым факт отсутствия медицины для нас всех. Вирусов тут нет, а травмы делятся на три группы, при этом тяжелые травмы означают, как он выражается, «отбраковку», то есть фактически смерть. И если раньше инвалида могла кормить семья, то теперь… Ну и виновный в тяжелой травме разделит его судьбу, как за убийство.

Это плохая новость, и означает она, что Мозгу, в общем-то, сохранять численность колонии без надобности. То есть он решил, что мы нежизнеспособны и все равно вымрем так или иначе. Это-то я понимаю, принципы функционирования Мозга в нас еще и не так вбивали. Значит, нужно быть осторожной, потому что жить мне, в принципе, нравится, пусть даже и так.

— Группе А проследовать в помещение столовой, за уклонение наказание, — равнодушный голос меня практически выгоняет из каюты.

В нашей комнате ошарашенно оглядывающиеся девчонки. И Машка здесь, хотя она из другой группы. Выглядит наша командирша несколько растерянно, ну понятно почему. Я немного злорадно думаю о том, что теперь ей придется столкнуться и с парнями, а это не младших девчонок прессовать, парни сами кого угодно запрессуют. Нам, правда, тоже, но тут я не дамся, так что точно будет сегодня драка…

— Девчонки, держитесь вместе, — просит нас Машка. Не приказывает, а именно просит… Это что-то явно новенькое… Тварь она все-таки.

Ну, тот факт, что нужно держаться вместе, до нас и до самих дошел, поэтому выдвигаемся мы плотной толпой. Нас десяток всего, так себе толпа, конечно, но, если что, парням наваляем, конечно. Столовая недалеко находится, а классы просто на уровень выше. Работать нам, судя по всему, предстоит после уроков и до обеда, а где, я еще и не знаю.

Вот и парни… Увидев нас, один из них поднимает руки, показывая известный жест мира. То есть хочет сказать, что нападать не будет. Ну, попробуем поверить, хотя я спиной к этим письконосцам не повернусь. Опасные они. Не знаю, что это было и почему они сейчас тихие, но мне просто страшно. Другим девчонкам, насколько я вижу, тоже. Ладно, чем нас кормят?

Стандартный паек — каша серая непонятно из чего, кусок мяса. Эрзац, конечно, откуда тут мясо, но на вкус, говорят, похоже. Я натурального мяса никогда не ела, так что даже и не знаю. Но вкус вполне привычный, так что, кажется, склады не пострадали. Хоть одна хорошая новость за последнее время. Тоску по родителям я заперла в себе, как папа рассказывал, а вот девчонки не все справляются — плачут над тарелками.

Какой-нибудь выход должен быть. Все равно какой, но он должен быть, и я его найду. Сейчас надо выучиться и показать хорошие результаты, тогда, возможно, допустят в рубку. А в рубке обязательно будет протокол всего произошедшего, поэтому я смогу узнать, что случилось. Точнее, что именно случилось на самом деле, потому что у меня что-то не сходится. Возможно, что все, как папа говорил, не такое, каким кажется. Главное — не забывать, что Мозг все контролирует, а он нас уже приговорил всех. Ну, мне так кажется…

— Группа А, проследуйте в учебный класс, — подает команду Мозг.

Кто не успел поесть, тот уже опоздал, правда, я успеваю схватить с собой кусочек хлеба. Это нарушение Мозг не фиксирует — слишком мал кусок, но я-то знаю, как вовремя он бывает. Впрочем, это неважно. Спрятав хлеб в карман, поднимаюсь со стула. Теперь надо двигаться так, чтобы не находиться рядом с парнями. Боюсь я их, потому что не могу объяснить нападения. Просто пощупать? Какой в этом прок? А сделать то, о чем они думают, им не даст Мозг. Тут нужно добровольное согласие. По крайней мере, озвученное самостоятельно и громко. Заставить, конечно, можно любого… Сейчас накручу себя, вообще на стенку полезу. Лучше думать об уроках.

По старым планам у нас общая подготовка, но сейчас, наверное, все изменится. Мне хоть и шестнадцать всего, но я, конечно, не дура. Людей с низким интеллектом отбраковывают намного раньше. Не думать, не думать… Спокойно войти в класс, усесться поближе к двери. Класс — это просто большая каюта, в которой расставлены индивидуальные рабочие места. Каждое такое место — вариант капсулы, потому что каждого учат чему-то своему, отличия есть всегда. С чем это связано, не знаю.

Усаживаюсь так, чтобы замкнуть собой сенсоры на кресле. Эти сенсоры служат для контроля обучающегося, ну и бьют током, если отвлекаешься, поэтому перед уроком лучше всего сходить в туалет, а то можно и не сдержаться, дерутся они больно. Зачем это сделано, я не очень понимаю, но не обдумываю — оно есть, и все. И всегда было, поэтому можно считать нормой, хотя папочка говорил, что это варварство.

Капсула закрывается, оживает основной экран. Что это? Ой, похоже, меня будут обучать обслуживать навигационное оборудование, значит, есть шанс попасть в рубку! Вот это приятный сюрприз! Теперь надо показать, что не зря Мозг выбрал именно меня на эту роль. Покажусь нехорошо и сразу же отправлюсь в ассенизационную службу, а оттуда до рубки так просто не доберешься. Я сосредотачиваюсь, стараясь запомнить с первого раза, но для верности нажимаю кнопку повтора. Мне очень нужно этот модуль курса пройти именно сегодня, включая полусертификат. То есть половина сертификата. Можно сдавать так, можно за весь курс, но так-то проще!

***

Как добираюсь до общей комнаты, даже и не помню. После завершающего теста я как выжатый овощ — совершенно ничего не понимаю и едва двигаюсь: все-таки наказание за ошибки очень болезненное, так что мне бы сейчас полежать. В таком состоянии я парня от столба не отличу, да и парни из класса выползают буквально, Значит, и им не сильно весело. Впрочем, сегодня стычек почему-то нет, нападать они не стремятся, ну и хорошо.

Зайдя в общую нашу комнату, наблюдаю странную картину — рыдающая та сама девушка, которая меня так сильно ударила, и гладящая ее Машка. Девушка лежит на диване на животе и льет слезы в три ручья. Тут я вспоминаю, что утром ее не видела. Ее что, только сейчас отпустили? От этой мысли волосы на голове, кажется, хотят встать вертикально.

— Марина, подойди, пожалуйста, — просит меня Машка каким-то странным голосом.

От такого контраста между тем, что ожидаю, и реальностью я теряю дар речи, но затем подхожу, конечно, а «командирша» просто без слов задирает подол платья лежащей. Вот теперь я лишаюсь дара речи по-настоящему — зрелище действительно страшное. Кровавые полосы чередуются с какими-то черными, да еще заметна кровь там, где ее быть не должно при любом наказании. Страшное подозрение заставляет сердце почти остановиться, а девушка все рыдает, поэтому я делаю то, чего от себя не ожидаю: опускаюсь на колени рядом с диваном, обнимая рыдающую так же, как это делала моя мама.

Несмотря на то, что девица меня чуть не убила, я считаю наказание чересчур жестоким. Ее мучили почти неделю, получается. Как только с ума не сошла? Сейчас я очень хорошо понимаю, что душить Машку не буду, я не хочу подобное на себе испытать, просто совсем не хочу. А командирша наша сама смотрит на это расширенными глазами.

— Нужно, чтобы все увидели, — объясняю я ей. — Чтобы никто не повторил…

— Нужно, — кивает Машка, а затем вдруг садится на корточки и начинает плакать. Это настолько для меня неожиданно, что я замираю в очередной раз, почти физически чувствуя, как куда-то испаряется злость на нее.

— У нас в каютах есть аптечки, — припоминаю я. — Надо ее хотя бы дезинфектором смазать, а то… — Я пытаюсь подняться, но девушка вцепляется в меня намертво.

— Лика почти с ума сошла, — сообщает мне «командирша». — Сюда на четвереньках вошла и упала. С тех пор плачет.

— Мы погладим Лику, — сообщаю я девушке, имя которой узнала только что. При этом я полностью копирую маму. — Погладим, а потом возьмем красный тюбик с обезболивающим и поможем маленькой.

— Я не понимаю, — признается мне Машка. — Она же тебя убить хотела, ты же сдохла почти — Мозг не ошибается — а сейчас ты с ней так ласково говоришь! Не радуешься ее боли! Почему?

— Мама… — я всхлипываю. — Мама говорила, что всегда надо оставаться человеком, а то, что с ней сделали, — это слишком, по-моему.

— Да понятно, почему именно так сделали, — вздыхает Машка. — Для устрашения, чтобы не было больше мыслей…

Мне понятно как раз, что такое жестокое наказание было проделано для того, чтобы, как говорил папа, «неповадно было». Мама, папа… Я сейчас опять заплачу, потому что это просто невыносимо. Вот, не удержалась…

— Иди сюда, Маша, — негромко прошу я, пользуясь тем, что другие девчонки почему-то до общей комнаты еще не дошли.

Она смотрит на меня недоверчиво, потом прямо так, на корточках, буквально подползает ко мне. Я обнимаю и ее, отчего она прижимается ко мне и плачет уже в голос. Сейчас я себя чувствую намного взрослее, наверное, потому что копирую маму. Как она меня успокаивала, как объясняла, как… И я плачу вместе с девочками. Кажется, я понимаю, почему Машка себя так повела — просто от страха. В тот день мы все были испуганы, поэтому каждый повел себя… кто-то впал в ступор, кто-то хотел только плакать, кто-то командовал, а парни вообще с ума сошли, по-моему. Сегодня они уже были сравнительно нормальными…

Нас тут не больше полусотни человек под абсолютной властью Мозга, который нас всех явно уже приговорил своими нейтронными мозгами. Очень хорошо показав, каким бывает наказание, он вызывает только страх. Мне страшно теперь, и я знаю, что большинству девчонок будет страшно.

В комнату тихо заходят другие девчонки и замирают, глядя на нас, хотя диванов тут достаточно, а Лика начинает рассказывать о том, каким было это наказание. И дело вовсе не в океане боли, в которую ее погрузил Мозг на очень долгое время, а в невозможности даже пошевелиться и увидеть, что с ней делают. Перед лицом у нее был экран с детскими мультфильмами, а сзади накатывала буквально разрывающая на части боль. Ей давали передышку, но сам рассказ оказывается таким жутким, что спустя несколько минут плачут уже все. Мозг своего добился — нам очень страшно.

— Девочки, пожалуйста, принесите зеленый и красный тюбики, — мягко прошу я негромким голосом, чтобы не напугать еще сильнее Лику, намертво вцепившуюся в меня.

— Хорошо, — кивает одна из старших, Катя, по-моему, ее зовут. — Я помогу тебе.

Она приносит дезинфектант и болеутоляющую мазь, обрабатывая затем вместо со мной ноги и тыловую часть Лики, чтобы не занести инфекцию, потому что инфекция в наших условиях — это приговор. Я знаю, что моей уверенности на долгое время не хватит, но стараюсь продержать это состояние как можно дольше, притворяясь моей мамой.

Отмершие девушки, у кого есть… были младшие братья и сестры, и сами соображают, что нужно делать, поэтому старшие вскоре успокаивают младших, а я глажу Лику. Взявшая себя в руки Машка снова становится нашей командиршей, потому что кому-то надо взять на себя эту роль — почему бы не ей? Я не против уже, понимая, что мы совсем одни.

Если бы существовал шанс перехватить управление у Мозга, тогда можно было бы развернуть огрызок корабля и отправиться на поиски мам, пап и младших, но у нас нет этих знаний, да и перехват управления невозможен. Папочка, помню, объяснял, почему именно это невозможно. Строители учли все, даже массовое помешательство, поэтому Мозг и всесилен здесь. У взрослых с инженерными дипломами есть право вето, но ни у кого из нас инженерного диплома нет и вряд ли когда-нибудь будет. А это значит — надо искать другие пути.

Глава третья

В первый раз попав в рубку, я даже не пытаюсь подойти к пульту, с которого можно вызвать журнал. Во-первых, папа говорил, что выживают осторожные, во-вторых, я не одна. Алекс, тоже сдавший сертификат обслуживания, находится рядом, поэтому мне приходится за ним следить одним глазком. Несмотря на то, что парни за тот случай извинились, доверять я им не спешу. Очень уж страшными они оказались.

Сегодня мне нужно обслужить входной контур. Он находится в стене прямо у самого входа. Освещается только место моей и Алекса работы, остальная часть рубки только таинственно блестит огоньками. Я должна опустится коленями на подозрительно напоминающие учебные сенсоры железные полоски, открыть нажатием окошко обслуживания, помеченное желтым треугольником, и приступить к работе. К очень нудной работе — выдернуть гладкий зеленый цилиндр, протереть его, аккуратно вставить на место. Если ошибусь или сделаю что-то не то, буду немедленно наказана, о чем Мозг говорит на инструктаже. Смогу ли я после этого ходить… Не хочу проверять, потому работаю очень внимательно.

Сбоку доносится треск разряда и сдавленный крик Алекса. Ого, какой сильный… Я от такого, наверное, в обморок уплыву. Руки начинают дрожать, поэтому убираю их от цилиндров, стараясь успокоиться. Чем-то мы схожи с мартышками из старого фильма, тех воспитывали вовремя нажимать рычаг. Зажигалась зеленая лампочка — мартышки получали банан, загоралась красная — удар током. Как и мы сейчас…

Мозг не считает нас разумными существами, это хорошо заметно, потому что стимуляция исключительно болевая. Уже недели две прошло, наверное, а нас именно что дрессируют. И мысли сейчас не возникает нарушить правила. Даже обычные наказания становятся вдвое более болезненными, отчего страх преследует постоянно. Боли никто не любит, я не исключение.

Пульт с журналом, скорей всего, будет мне доступен не очень скоро, но я не спешу. Поспешать нужно медленно, так мама говорила, потому я не спешу, хоть и хочется бросится к нему, но нужно хорошенько продумать мотив включения. Ибо Мозг, конечно, бдит, но есть у него и свои нюансы. Он не следит за каждым нашим шагом, ведь он не человек, а реагирует только на триггеры. Вот, чтобы обойти эти триггеры, надо хорошенько подумать.

Я заканчиваю обслуживание, закрыв панель, при этом рефлекторно сжимаюсь, потому что сейчас Мозг оценивает мою работу. Но боли не следует, видимо, я все сделала правильно, а вот Алексу опять не везет: слышится треск разряда, глухой звук упавшего тела, затем в рубку входит робот — видимо, чтобы унести упавшего парня. Кажется, их бьют намного сильнее, чем нас, поэтому они так быстро успокоились…

— Задача выполнена удовлетворительно, — сообщает мне Мозг. — Можете проследовать в столовую.

— Благодарю, — киваю я, медленно, цепляясь за стенку, поднимаясь с онемевших колен.

Ходить, конечно, тяжело после такого — ноги от неудобной позы мало что устали, да еще и постоянное ожидание боли ни к чему хорошему не приводит. Но идти надо, а то пожалею. Оставаться голодной в мои планы не входит: отсчет времени приема пищи начался с момента подачи команды, потому нужно поторопиться. Торопиться сложно, но я все равно успеваю.

Все-таки какая-то очень жесткая дрессировка, как будто Мозгу кто-то армейскую программу включил. Вот все эти принципы: «боль — лучший стимул», «солдат скучать не должен» и «думают за вас командиры», о которых в книгах написано, очень похоже на то, что у нас сейчас происходит. То есть Мозг решил максимально занять нас, превратив в какое-то стадо… Хотя вряд ли он это понимает, машина все же не человек.

Я вхожу в столовую почти бегом, насколько это возможно. Моя порция уже наверняка остыла, но я все равно набрасываюсь на жидкую белковую кашу, буквально всосав ее за минуту. Схватив хлеб в руку, чуть расслабляюсь — теперь не отберут. Взглянув на таймер, узнаю, что мне осталось что-то около семи минут на еду, поэтому прячу хлеб в карман платья, а сама занимаюсь всем, что вижу — эрзац-овощами с кусочками эрзац-мяса.

— Если создать пару с парнем, то наказания ослабевают вдвое, но прилетает сразу обоим, — слышу я тонкий голосок какой-то девчонки.

Вот эта информация разбивает мои логические построения. Получается, Мозгу зачем-то нужно, чтобы мы разбились на пары? Но это означает прицел на оплодотворение, а мы сами еще дети, что мы будем делать с детьми? К тому же мать с ребенком первое время нетрудоспо… Вот оно! Мать с ребенком нетрудоспособна, значит, по правилам озвученным, они бесполезны и подлежат уничтожению. От этой мысли меня бросает сначала в жар, а потом в холод. Такого коварства и жестокости от Мозга я все-таки не ожидала.

А вдруг я ошибаюсь? Ну, например, пары нужны для круговой поруки. Девочка будет бояться сделать что-то не так, а мальчик себя виноватым почувствует, если их будут бить вместе. Может такое быть? Вполне может, потому что думать о том, что Мозг способен уничтожать матерей и малышей, мне не хочется. Нужно будет посмотреть на практике, кто-то да будет первым, если вдруг исчезнет, тогда все станет понятно. Особенно, если убьют всю пару, оформив это как перевод на «семейный» уровень, сейчас отсутствующий.

Как-то, кажется, я сама себя запугала. Я порывисто поднимаюсь, лишь краем глаза заметив оценивающий взгляд какого-то парня, и выхожу из столовой. Мне нужно к библиотечному терминалу, чтобы выяснить кое-что о нашем Мозге. Конкретно — абсолютные запреты. Должны же быть запреты, которые он не может обойти? Не могли не включить их, значит, надо только узнать, какие конкретно имеются, и только потом делать выводы. А то разогналась, уже и дрожу вся от пережитого ужаса.

Кстати, девочке той, Лике, в туалет ходить больно, насколько я слышала, только что это значит, я не знаю, да никто не знает, нет у нас врачей. Может, во время наказания что-то повредили? От этого факта становится во много раз страшнее, потому что получается, что мы для Мозга вряд ли имеем хоть какой-то приоритет. Именно поэтому я и спешу к библиотечному терминалу.

Нужно срочно узнать, что можно сделать, потому что ощущать себя бесправной букашкой мне совсем не нравится, а подпускать к себе парней, даже если услышанное и правда, тоже страшно. Поэтому…

***

Как-то странно на меня посматривает тот парень из столовой, не нравится мне это. Так-то он довольно красивый, конечно, есть на чем взгляд остановить, но я его просто боюсь — мало ли что в голову может прийти парню? Они мне все уже показали в тот, первый день, и легко это не забудется, поэтому буду держаться от него подальше, мало ли что.

Вернемся к терминалу. Матерей и детей Мозг убить не может, у него прописана абсолютная защита, если верить справочной информации. Значит… А что это значит? Перелистываю страницы, и тут до меня доходит: разумность! У него прописано, что живущие парами имеют доказанную разумность, а разумность остальных не определена. Значит, получается, Мозг нас не приговорил, а работает над развитием колонии и появлением гарантированно разумных особей?

С одной стороны, бред, конечно, но с другой — машина же, кто его знает, что у него колесиках крутится. Но покапримем за рабочую версию, то есть именно уничтожать нас не в его интересах, значит, можно выдохнуть и посмотреть, как обосновать запрос журнала событий.

Так, это не то, это тоже, стоп! Журнал событий запрашивается в случае инспекции, проверки работоспособности пульта, а также в рамках исторических исследований. Все, что произошло более месяца назад, уже исторические события? Получается, я сама себе проблему придумала. Так глупо я себя давно не чувствовала, это правда. Но пора двигаться в свою каюту, вон и Машка идет в окружении девчонок.

— Привет, — улыбаюсь я им, с интересом оглядывая построение. — Что случилось?

— Парни себя странно ведут, — отвечает мне «командирша». — Слишком вежливо, это подозрительно.

— Это они, наверное, пару хотят создать, — хмыкаю я, на что девчонки останавливаются, ошарашенно глядя на меня.

Я же рассказываю об услышанном в столовой, да и вычитанном в терминале. О том, что парам достается меньше, а болевой импульс у парней намного сильнее, чем у нас. Наверное, это потому, что у них одежда покрывает все тело, а не как у нас. Но факта это не меняет. В интересах парней создать пару, чтобы просто было не так больно, вот и вся загадка.

Двигаясь вместе со всей толпой, я рассказываю свои выводы, на что Машка кивает. Судя по всему, она осознает их логичность. Нужно только взглянуть в терминале, что такое пара, какие у нее права и обязанности, потому что, раз и парни принялись предпринимать какие-то шаги в этом направлении, получается, не в уничтожении дело.

Скоро будет сигнал к ужину, поэтому двигаться стоит все-таки к столовой. После ужина у каждого свое расписание, но обычно это время свободно и отдается на самоподготовку, потому что утром сначала обучение, а затем работа до самого обеда. У меня же, судя по индивидуальному расписанию, — и после обеда, зато сейчас можно будет просто отдохнуть. Вызвать изображения семьи на экран и поплакать в свое удовольствие.

Громкий зуммер заставляет ускорить шаг. Вот, кажется, только что был обед, затем я встала к терминалу, читая и разыскивая информацию, не заметив при этом, сколько времени прошло — больше четырех часов. Как-то незаметно время летит, даже не ощущаю иногда. Интересно, почему еще совсем недавно время тянулось, а теперь воспринимается совершенно иначе?

Ужин от обеда по вкусовым особенностям не отличается. Что каша безвкусная, что хлеб, который я сгребаю с тарелки, чтобы съесть его попозже, когда захочется, а мне захочется обязательно. Единственная радость — какая-то сладость. Коричневая очень сладкая жижа в креманке, которую можно есть долго, но долго никто не даст, значит, нужно съесть быстро.

Серый коридор едва освещен. Это не потому, что Мозг экономит, а просто вечернее освещение — полумрак, в обычное время создающий ощущение уюта, а сейчас страха. Прячущиеся в тенях жуткие чудовища будоражат возбужденный мозг, выдавая кажущееся за действительное. Хотя я знаю, что никаких чудовищ у нас, кроме парней, нет, но неприятное ощущение сохраняется. Страшно мне… И, судя по всему, не только мне.

Вот и дверь, в которую мы всей толпой и вваливаемся. Внутри уже сидят наши девчонки, собравшиеся компактной кучкой. Они что-то горячо обсуждают, впрочем, я знаю, что именно, мы о том же говорили совсем недавно. Машка присоединяется к общей дискуссии, а я просто тихо ухожу в свою маленькую каюту, мою крепость…

Капсула для сна, в том числе и гибернационного, стоит открытой. Я выскальзываю из платья, повесив его на автоочистку, предварительно вынув из кармане хлеб, и делаю шаг к двери санитарных удобств. Хочется принять душ, смывая с себя страх. Я не одета, но здесь некому на меня смотреть, да и просто так войти никто не сможет.

После душа смотрю вокруг… Круглое глухое окно-экран, имитирующий звезды космоса. Рядом с ним рамка с изображениями лиц мамы, папы и брата. Черные тона каюты, отчего она кажется больше, но какой-то очень мрачной, — впрочем, я привыкла. Ни столов, ни стульев тут, разумеется, нет. Их просто некуда деть — едва-едва капсула помещается. В нее я и укладываюсь, чтобы просто посидеть и посмотреть на лица моих родных, о гибели которых я думать не хочу. А о чем я хочу думать?

Я вспоминаю мамочку, папочку, братика, на которого часто сердилась. Как они разговаривали, как двигались, как сердились даже, — и слезы, конечно же, не заставляют себя долго ждать. Я плачу по очень близким, родным людям, оставившим меня совсем одной среди не самого приятного окружения. И Машка, хоть и утихла, но стерва та еще, парни тоже будто звери себя повели, поэтому доверять им совсем нельзя. А кому мне тут доверять?

Я вспоминаю детство, при этом плачу, но без надрыва, и так, кажется, засыпаю, потому что оказываюсь у папы на руках. Он прижимает меня к себе, улыбаясь, и я улыбаюсь ему в ответ.

— Помни, что бы ни случилось, мы все равно рядом, — говорит мне папочка. — Мы всегда рядом, даже если очень далеко, понимаешь?

— Да, папочка, — киваю я ему, а он продолжает меня гладить, рассказывая о том, какая я хорошая девочка.

Меня обнимает и мамочка, говоря о том, что верить надо всегда и нельзя отчаиваться. И я обещаю ей не отчаиваться и дальше быть очень хорошей, чтобы она мной могла гордиться.

Я помню этот разговор. Мне было двенадцать, Мозг переводил меня в индивидуальную каюту, а я очень не хотела расставаться с мамочкой и папочкой. Вот тогда мне папа все это и объяснил. Говорил он тогда, а пригодилось сейчас. Я очень-очень постараюсь быть хорошей девочкой!

Глава четвертая

Ощутив у себя на заднице чью-то руку, я разворачиваюсь и не глядя бью покусившегося на меня. Какой-то незнакомый парень с планшетом-читалкой в руках отлетает прочь, а я, мгновенно разозлившись, уже хочу добавить, но останавливаюсь, видя непонимание в его глазах.

— Стой! — выкрикивает он, держась за грудь, куда попал мой кулак. — Ты что делаешь?

— А ты что делаешь? — от абсурдности вопроса я теряю свою злость. — Как вообще посмел!

— В книге написано, что это приятно! — показывает он мне планшет.

Не поняла — он что, думал, что сделает мне приятное? Что это за книга такая? Я выхватываю из его рук планшет, перещелкиваю на аннотацию, и тут перед глазами будто возникает красная пелена. Читая, я почти теряю контакт с реальностью — это книга об оплодотворении. Так и называется: «Методы оплодотворения самки».

— Ах ты гад! — кричу я, налетая на него. — Вот что ты сделать хочешь! Да я тебя!

Он подхватывается и как-то очень быстро убегает, а я, тяжело дыша, остаюсь у стены с планшетом. Что теперь делать, я не знаю, а первый порыв бросить планшет на пол и растоптать успешно гашу. На корабле что-либо портить нельзя, последствия мне не понравятся. Поэтому, обуздав свои желания, я решаю прочитать эту странную книгу, но у себя в каюте, благо уже поздний вечер. Ну это же надо быть таким идиотом — девчонку без разрешения за что-то хватать! За такое его свои же побьют, потому что у нас договор между парнями и девчонками.

Я иду в каюту, совершенно не оглядываясь по сторонам. Наверное, зря я так поступаю, потому что парню лет четырнадцать, он вряд ли до такого додумался самостоятельно. Возможно, кто-то захотел проверить мою реакцию на такую грубость? Вот если успокоиться и подумать, вряд ли парень додумался сам… Но, если бы его попросили, он сказал бы — или нет?

Так ничего и не решив, я ныряю в свою каюту, чтобы сначала принять душ, а потом уже разбираться со странной книгой. Я и не знала, что такие существуют, поэтому делаю все быстро — любопытно мне. Выскочив из душа, усаживаюсь в капсулу, потому что больше некуда, беру в рот кусочек хлеба и начинаю читать.

Выглядит интересно, особенно в главе о строении тела мальчишек. Свое-то я знаю, но вот тот факт, что у них писька может достигать таких размеров, меня удивляет. Тогда понятно, почему они в комбинезонах — чтобы не мотыляли и держали в чистоте. Дальнейшие картинки вызывают у меня сначала тошноту, да такую сильную, что я чуть не выплевываю хлеб, который привычно рассасываю во рту. А вот потом следует описание того, как нужно делать приятное девушке, но, по-моему, чушь там написана. Я трогаю себя спереди, как на картинке, и не чувствую ничего. Значит, или я какая-то ненормальная, или бред написан в этой книге. Завтра положу ее рядом с терминалом, пусть заберет эту ерунду.

На деле, конечно, вид чуть ли не протыкающего девушку насквозь органа, изображенного на картинке, внушает ужас и какое-то отвращение. Видимо, в этом суть создания пары, то есть девушка будет вынуждена делать все то, что написано и нарисовано в этой книге. Еще неизвестно, что хуже — болевая стимуляция или вот этот кошмар. А боль, наверное, должна не уступать стимуляции, недаром же в книге акцентируется именно эта боль. Видимо, чтобы не было сюрпризов, а вот нас почему-то никто предупреждать не собирается. По крайней мере, меня.

С мыслями о том, что надо девчонок расспросить, насколько они осведомлены о сути пар, я засыпаю. Все-таки зря я, наверное, читала это на ночь, потому что всю ночь мне снятся кошмарные сны. О том, что меня заставляют делать это — и ртом, и насаживая будто на толстую длинную палку, отчего ночью мне кажется, что сейчас напополам разорвут. Больно всю ночь очень сильно, поэтому я просыпаюсь еще до сигнала, сразу же обнаружив, в чем дело.

Чертыхаясь, тянусь за обезболивающим, потому что скидок на менструацию Мозг не делал никогда. Это естественный процесс, поэтому я должна выполнять все задачи. Теперь нужно завести внутрь специальный аппарат, который отсасывает кровь и не только. Он пробудет внутри меня неделю, зато никакой крови по ногам не потечет, да и боли будет меньше. Как это сделано, я не знаю, но с двенадцати лет я им пользуюсь, и еще ни разу проблем не было.

Понятно, чего мне такие сны снились… Когда ночью начинается, больно ужасно, хоть на стены лезь, даже не знаю, отчего так, а днем я успеваю таблетку принять — и нормально. Правда, дней пять я буду очень злой и нервной, ну да это не мои проблемы, а того, на кого я вызверюсь. Единственный минус этого прибора — он распирает внутри, отчего ходить и сидеть неудобно, ощущения странные, особенно впервые, потом все привыкают, конечно. Так, надо теперь помыться, натянуть платье и двигать на уроки.

Сегодня у меня завершение курса, будет подтвержден сертификат, если сдам, конечно. Но я должна сдать, потому что мне нужно в рубку, а затем по результатам — распределение на работы. С такими мыслями отправляюсь сначала на завтрак, никого почему-то не встретив. Стоит мне на выходе зацепить взглядом хронометр, понимаю почему — девчонки только через четверть часа поднимутся. Меня подняла боль, вот я и справилась раньше обычного.

Нормальная физиология иногда очень болезненная. На самом деле, получается, слишком многое у девочек с болью связано, зачем нас таких создали? Теперь оказывается, что еще и образование пары тоже болезненно. И ведь не знаешь, что хуже, потому что иметь парня, который что угодно сделать может, под боком — то еще удовольствие, должно быть. Опять я об этом думаю!

Что у нас сегодня на завтрак? Бурая масса с непонятным запахом и почти без вкуса. Красный эрзац-фрукт и чай. Ну и хлеб, конечно. Мама, помню, рассказывала о временах, когда у каждого продукта был свой вкус, но это, конечно, сказки. Их же тогда есть было бы невозможно — много разных вкусов в одном блюде. Скорее всего, просто оставались какие-то воспоминания, но давно утратившие актуальность, как говорит Мозг.

Закончив с едой, я встаю из-за стола, опять ловя взгляд незнакомого парня. Он оглядывает меня так, как будто лапает глазами, отчего хочется дать ему в рыло. Чтоб он глаза сломал!

***

В моем сегодняшнем состоянии стоять на коленях тяжело, но выбора нет, за нарушение Мозг сурово накажет, причем, как именно, я себе не представляю, да и знать не хочу. Сегодня я обслуживаю пульт, с которого можно запросить журнал, так что я точно узнаю, что случилось. Руки чуть подрагивают, в основном от страха, ну и слабость от такой позы накатывает, конечно. Хочется свести ноги, но сенсоры такого не позволяют, поэтому я часто отдыхаю.

Голова кружится, живот тянет, но я перепроверяю каждое свое движение, поэтому, наверное, не нарываюсь. Дополнительная боль мне сейчас не нужна, и так я вся сжата от страха. Есть у меня подозрение, что всунутый в меня прибор может выдать и болевой импульс, чего я испытывать совсем не хочу, мне книги хватило. Поставив последний цилиндр на место, выдыхаю, переходя к тому, за чем я сюда так стремилась.

— Для оценки качества работы, — громко заявляю я, борясь с желанием убежать, — необходим запуск пульта и просмотр журнала.

— Подтверждаю, — отзывается Мозг, что звучит для меня музыкой.

— Запустить пульт в режиме просмотра исторической информации, — подстраховываюсь я.

Стойка передо мной оживает десятками синих и зеленых огоньков. Ни одного желтого или красного, означающего приговор, нет, отчего я выдыхаю, но расслабляться еще слишком рано — нужно запросить доступ, что я и делаю. Я прошу предоставить мне фрагмент исторической информации, датируемой днем непосредственно перед нашим выходом из гибернации. Загорается зеленый глаз, это значит, что я сейчас узнаю… Я все узнаю…

Включается большой экран справа от меня. Я поворачиваю голову, потому что вставать команды не было, а ноги затекли, да и усиливается характерная боль, но я терплю: мне жизненно важно узнать, что произошло! И вот на разгоревшемся экране я вижу приближающийся иззубренный кусок непонятно чего. Это странно, потому что в этот момент «Ковчег» идет по кромке черной дыры для увеличения значительно упавшей скорости. Этот маневр его двигатели позволяют. И если кусок непонятно чего именно так приближается, значит, он был выброшен с огромной силой.

Он вонзается прямо между двумя модулями, перебивая переходы. В самый последний момент я успеваю заметить отметку «Земля-2». На «Ковчеге» стоит отметка пятой земли, значит, встреченный нами кусок — это то, что осталось от такого же корабля, что и наш, но стартовавшего из другой колонии?

Итак, модуль вырывает из «Ковчега» и бросает в сторону черной дыры. Наши родители, младшие братья и сестры на двух третях корабля, почти без двигателей скрываются из глаз, но я вижу, что модуль невредим до самого конца. Значит, по идее, родители могут и выжить, ведь они в гибернации, а в таком состоянии можно столетья провести. Вопрос только — это слепая дыра или червоточина? Знаний у меня не хватает, а Мозг вместо ответа на прямой вопрос отмалчивается.

Значит, большая часть корабля упала в черную дыру, а куда летим мы, не знает никто, потому что уцелели только тормозные. Но именно рассматривая то, во что превратился «Ковчег», я замечаю не полностью оторванный переход на Специальную Палубу. Кто знает, что там находится, правда… надо будет поискать информацию, но обмануть Мозг… Возможно ли это вообще?

— Проверка завершена, — кажется, я очень жалобно это произношу, но Мозг отзывается положительно, позволяя мне встать из этой болезненной позы.

Я бреду отнюдь не в столовую, потому что увидела нечто, что меня буквально размазало: родители упали в черную дыру. Неизвестно, живы они или нет, непонятно, что с ними, но черная дыра — это почти приговор, отчего мне хочется выть. Конечно же, я не хочу есть, я плакать хочу. Просто лежать и плакать всю ночь. Мамочка… Папочка… Братик… Как мне вас увидеть, как?!

Сейчас мне не хочется жить, потому что смысла я в своем существовании теперь не вижу. Просто передвигать ноги для того, чтобы не было больно? А какая разница? Ну будет больно, рано или поздно сдохну от этой боли. Я иду к своей каюте, но в этот самый момент кто-то хватает меня за руку и прижимает к стене коридора. Подняв глаза, вижу именно того парня с липким взглядом. Вытянутое какое-то лицо, масляные темные глаза, тонкие губы. Что в нем может понравиться?

— Тебя зовут Марина, меня Валера, — прижав меня к стене, заявляет этот парень. Я же жду, что будет дальше. — Я предлагаю тебе стать парой, за это отмажу тебя от кого угодно.

Он по-хозяйски залезает мне под юбку, легко добираясь прямо до занятого сейчас места. Меня чуть ли не тошнит от отвращения, поэтому, скачком придя в себя, я резко бью его обеими руками и добавляю ногой в тяжелом ботинке.

— Нет! — выкрикиваю я. — Пошел ты, тварь!

— Да ты… — сдабривая свою речь грязной руганью, он бросается на меня, сильно бьет в живот, опрокидывает на пол, задирая юбку, но в этот самый миг с потолка его бьет молния разряда.

Назвавшийся Валерой хрипит, падая на пол, а я, с трудом поднявшись, плюю на его тело и стараюсь как можно быстрее убежать. Все правильно, я высказала свое несогласие, а он хотел меня взять насильно, что у нас запрещено. Я очень сильно испугана, поэтому почти бегу, несмотря на боль в ногах. Теперь мне нужно будет ходить вдвойне аккуратно, раз на корабле у нас такая тварь.

Меня всю трясет, когда я вхожу в общую каюту. Чувствуя, что дойти уже не в состоянии, я падаю на пол, сворачиваясь в комочек, и мне наплевать на то, что юбка задралась. Здесь меня могут разве что избить, а там… там страшный! Он хотел меня… меня… До меня доходит весь ужас ситуации, отчего я горько плачу.

— Марина, Марина, что с тобой? Что случилось? — первой, как ни странно, подскакивает Машка.

— Он… он… хотел… а Мозг его… А он… — пытаюсь я объяснить, но слезы меня просто душат, заставляя рыдать все горше.

Как ни странно, но Машка все понимает. Она обнимает меня так, как и я обнимала ее совсем недавно. Командирша гладит меня, успокаивает, попутно пытаясь выяснить, кто это был, но меня трясет так, что я вообще ничего не могу сказать. Очень страшным оказался этот момент и хотя Мозг меня защитил, но это ощущение беззащитности, открытости перед насильником — оно меня едва не сломало. Ни за что на свете не хочу испытать подобного еще раз. Ни за что!

Глава пятая

Одна я теперь не хожу, страшно мне. Этот Валера регулярно встречается мне и сверлит злым взглядом, но, видимо, Мозг вполне доходчиво объяснил, поэтому нападать больше не рискует. Мне Машка объяснила, что у парней гон начался, как у животных из учебника биологии, поэтому они теряют голову при виде красивой попы. Это объяснение меня несколько шокирует, но я принимаю его, просто стараясь не бывать нигде в одиночестве.

Уроки меняются, мне сейчас преподают профессию дубль-пилота. Это значит, что в случае, если Мозг потеряет управление, я смогу увести корабль от опасности. Ну, теоретически. А практически инструкция, вшитая в Мозг, говорит о том, что необходим живой экипаж, дублирующий электронную систему.

Наказания становятся все мощнее, я едва ли не падаю в обморок после каждого разряда, а не ошибиться на сложных тестах невозможно. Поэтому я не полностью сажусь на сенсор, а так, чтобы над ним была нога, все-таки разряд в ногу менее болезнен. Но страшно, конечно, подходить к учебному месту, а за ошибку на генеральном тестировании обещана вообще Комната Наказаний, отчего страх все сильнее сжимает сердце, холодной волной проникая в душу. Лика, точнее то, что с ней сделали, как живая встает перед глазами, и выдержу ли я такое, не знаю. Даже проверять не хочу.

— Марина, — слышу я мужской голос, когда прохожу с Ликой по коридору, отчего сразу шарахаюсь к стене.

— Чего тебе? — напряженным голосом спрашиваю его, прижавшись спиной к гладкой холодной стене.

Парень мне вроде бы не знаком, и даже в тот первый день я его, кажется, не видела, по крайней мере, не помню. Он высок, выше меня, комбинезон его очерчивает рельефную мускулатуру, на округлом лице сияют синие глаза, а на голове топорщится светлый ежик волос. В общем и целом, впечатление он производит положительное.

— Меня Серегой зовут, — представляется он. — Я хотел поинтересоваться, не хочешь ли прогуляться по обзорной галерее?

— А ты полезешь под юбку? — скривившись, интересуюсь я. — Или сначала ударишь, чтобы не сопротивлялась?

— Нет, ты что, — он даже руки поднимает на уровень груди, но потом до него, кажется, доходит. — Кто? — коротко интересуется.

Я не хочу ему отвечать, я вообще не хочу с парнями общаться, но Лика другого мнения. Она называет имя, отчего Сергей как-то странно ухмыляется и, попрощавшись, внезапно уходит.

— Лика, ну зачем! — пытаюсь я возмутиться, но девушка только улыбается.

— Бывают и нормальные парни, — объясняет она мне. — А парни промеж собой быстрее разберутся, понимаешь?

— Как скажешь, — киваю я, а потом обнимаю Лику и вздыхаю.

Я устаю быть сильной, хочется иногда, чтобы кто-то встал между мной и жестоким миром, я уже даже и на парня согласна, потому что сил моих нет. Но Лика все понимает, она просто обнимает меня, прижимая к себе, позволяя тем самым взять себя в руки. Но нам нельзя задерживаться, надо идти в столовую, а потом к библиотечному терминалу. Нужно хорошенько подготовиться к завтрашнему дню, потому что Мозг бьет за ошибки очень больно, причем такое ощущение, что с каждым разом все сильнее.

Я захожу в столовую, не сразу заметив, что каюта-зал преобразилась — со стен исчезло все, что на них висело, сами стены стали серебристыми, на этом вроде бы и все. Столы стали полукруглыми, а не квадратными. С чем это связано, я не знаю. Не скажу, что меня это вообще интересует. Кивнув с Ликой друг другу, мы идем к раздаче, чтобы получить на этот раз белесую бурду. Ассоциацию, возникшую у меня в голове, я старательно от себя гоню, а то вырвет. А еды не так много, чтобы ею удобрять унитаз.

Что-то меняется, на самом деле, в окружающем нас мире, то есть — на корабле, но вот что, я не понимаю. Нет у меня таких знаний, а что там в нейронных связях Мозга творится, только инженер понять сможет, но нет у нас инженера, просто нет, и все. Остается надеяться на то, что хотя бы систему жизнеобеспечения он поддержать в состоянии. Кстати, на занятии нам дают самый минимум, вбивая его насмерть, а вот в книгах библиотечного терминала я обнаруживаю возможность управления кораблем. Ну, минимального управления, разумеется, но хоть что-то… Надо разобраться, как лишить Мозг возможности наказывать такими способами, и тогда можно будет выдохнуть. Если это, конечно, вообще возможно.

Выплывая из фантазий, я встаю из-за стола, двинувшись в сторону библиотеки. Ко мне сразу же присоединяется Лика. Вот что странно — я не вижу этого липкого, Валеру. Нет его на обычном месте, не раздевает он меня взглядом, отчего я, похоже, и задумываюсь так глубоко. Так сказать, в тишине и покое…

Мы проходим недалеко, библиотека — следующий поворот от столовой. Дверной проем, как всегда, расцвечен синими огоньками, что, конечно, красиво, но должно что-то значить. Вот только что именно это значит, мне понять сложно. Надо будет поискать, кстати, в литературе. Потом и поищу, а сейчас мне пора усесться к терминалу, выглядящему как капсула, и запросить материалы по специальности.

Мне нужно быть осторожной, ведь то, что я изучаю, тоже контролируется Мозгом. Но в этот раз я опрашиваю пилотские функции и доступы в случае экстренных ситуаций, а это напрямую относится к специальности. Мне выдаются на экран списки функций конкретно пилота и какой-то вспомогательный список, который я вижу впервые в жизни. Конечно же, я тыкаю на него и замираю в шоке.

Из рубки я могу скомандовать гибернацию всех, кроме пилота. Для этого нужно основание, но есть и безусловное выполнение — когда управление переходит к пилоту. То есть в экстренных случаях… А можно ли создать экстренный случай? Я запрашиваю список и понимаю, что все уже придумано до нас, — ответ отрицательный. Очень жаль, но я список все равно изучу, кто знает…

Пилотские функции интересные, потому что предполагают полностью ручное управление и правила навигации в червоточине. Вот этот факт заставляет меня некультурно открыть рот — оказывается, люди умеют пользоваться червоточинами, а мы и не знали. Что самое интересно, «Ковчег» проходит по границе черных дыр, но даже и не пытается в них нырнуть, а почему? Должна быть причина именно такого поведения корабля, и я обязательно найду эту причину!

***

Сказать оказывается проще, чем сделать, потому что видимых причин нет. Или Мозг получил такую программу, или наш корабль для этого не предназначен. Может ли он быть не предназначен? Наверное, да, потому что всего я не знаю. Рано или поздно узнаю, конечно, а сейчас я решаю итоговый тест, жутко боясь «награды» за ошибку. Уже позади промежуточные тесты и даже практика виртуального пилотирования, после которой меня несли девчонки в каюту — ноги просто отказывались ходить, и вообще ощущение было такое, как будто я на плиту подогрева блюд уселась.

Но все проходит, прошло и это, и вот теперь итоговый тест. Решать его просто страшно, а на ответ дается минута. На каждый из шестидесяти вопросов дается минута, и если количество неправильных ответов больше шести, то я о смерти мечтать буду, судя по Лике. Она дрожит так, как будто ее уже уносят в Комнату Наказаний. В ее глазах такая паника была перед тестом, что уже и я испугалась.

Сергей стал чаще находиться рядом. Что мне нравится, он всегда спрашивает разрешения, можно ли ему подойти, можно ли предложить руку. Очень мне это нравится, а вот Валера исчез, да и другие парни близко не подходят, что меня успокаивает очень даже. При этом Сергей не пытается залезть мне под подол, за что я ему благодарна, хотя и вижу симптомы гона. Мне Машка объяснила, как определять. То есть Сергею очень хочется меня… хм… опылить, но он держит себя в руках. Это очень любопытно… Интересно, почему он так себя ведет?

Вот и последний вопрос отвечен, а я сжимаюсь в ожидании вердикта. Равнодушный металл холодит те места, куда разряд получить очень не хочется, но я даже сдвинуться не могу. Остается только ждать… А Мозг не торопится, будто наслаждаясь моим страхом. Был бы человеком, это было бы понятно, но он же не человек, а машина, поэтому пауза непонятна.

Что-то щелкает, и на экране передо мной появляется в зеленом ореоле итоговое число правильных ответов. Ограничители, не дававшие мне двинуться, и специальные сенсоры опускаются в стул, а я чувствую себя освобожденной: сто процентов правильных ответов и сертификат с отличием. Теперь я могу учиться на дубль-штурмана, а могу остаться на этом уровне, практикуясь в пилотировании. И то, и другое очень болезненно, поэтому надо будет еще подумать.

— Вы назначены на работы в сектор «Б», — сообщает мне Мозг.

Не самый приятный и довольно опасный сектор, полный машин с открытыми кожухами. С одной стороны, нужно только осмотреть их по алгоритму, отметиться в каждой ячейке, и все. Но, с другой стороны, если оступишься, станешь фаршем. Поэтому нужно быть вдвойне внимательной.

Сначала у меня пауза в полчаса на привести себя в порядок. Перед работой в секторе «Б» нужно принять душ и переодеться в тонкий полупрозрачный защитный комбинезон. До сектора можно и в платье дойти, а вот там только в защитной одежде. Причем у дверей обязательно толпятся парни, желающие посмотреть на неодетую девушку, — что у них за радость такая, я не знаю… Все-таки парни какие-то дикие, по-моему.

За полчаса мне нужно все успеть, а обедать буду после работы уже. Подумав, я решаю надеть защитную одежду под платье, будет несколько неудобно, зато не придется догола раздеваться в секторе под жадными взглядами парней. Ну а то, что защита полупрозрачная, так не прозрачная же, так что, скорее, это для них мучение, чем для меня смущение. Еще и посмотрим, кто будет страдать последним.

Решив так, я быстрым шагом двигаюсь к своей каюте, никого по дороге не встретив. Надеюсь, все заняты. Мне нужно действительно поторапливаться, тем более что я уже вижу Сергея. Он машет мне рукой, я машу ему в ответ, но не останавливаюсь, времени мало, даже очень. Поэтому я быстро захожу в общую комнату, бросив приветствие, после чего заскакиваю в каюту, сдернув платье на ходу, и запрыгиваю в душ.

Я не зря спешу. Защитная одежда надевается на мокрое тело и медленно, она должна очень плотно прилегать к коже, очерчивая каждую складку и наверху, и внизу. Особенно много мороки с грудью, поэтому я старательно одеваюсь, чтобы затем нацепить платье поверх. Глянув в зеркало, проверяю еще раз, спрятаны ли волосы и закрывается ли пленкой лицо. Обнаружив непорядок, сразу же его исправляю, потому что становиться фаршем не согласна.

— Привет, — слышу я голос Сергея из-за спины. — Тебя в сектор «Б» кинули?

— Думаю, по мне заметно, — улыбаюсь в ответ. — А ты куда собрался?

— Да вот провожу тебя, — пожимает он плечами.

Все-таки странно он себя ведет, просто очень странно. Выступающий гульфик комбинезона предельно четко демонстрирует признаки гона, при этом Сергей очень бережно себя со мной ведет, даже странно мне это видеть. Впрочем, приставать он не стремится, а потому его компания меня устраивает. С такими мыслями я подхожу к двери в сектор.

— Подожди минутку, — прошу его. — Подержишь платье, пока я схожу?

— Хорошо, — сглотнув, кивает он, а приняв платье в свои руки, добавляет: — Ты очень красивая.

— Спасибо, — благодарю я его и делаю шаг в раскрывшиеся двери.

Работа, в общем-то, нудная. Осмотреть, нажать кнопку, коснуться пальцем сенсора. И так около сотни раз. В режим я вхожу быстро, выполняя все действия рефлекторно, но затем меня отвлекает какой-то шум.

— Стой! Стой! Марина, осторожно! — кричит Сергей.

Я оборачиваюсь, чтобы замереть от ужаса — на меня, размахивая какой-то палкой, мчится Валера. Я вижу, что Сергей уже тоже сорвался с места, но он не успеет, к тому же это опасно очень. Валера уже почти подбегает, крича, что такую, как я, нужно удавить, и в этот момент я отпрыгиваю в сторону, а вот парень остановиться не может — он большую скорость набрал, а здесь не зря можно только в защитном.

С громким криком Валера пролетает мимо, а я резко усаживаюсь на корточки и зажмуриваюсь. Не хочу видеть, что произойдет. Крик резко обрывается, сменившись коротким чавкающим звуком, и в этот момент я оказываюсь в объятиях Сергея. Не знаю, как он сумел остановиться, но парень падает рядом со мной на колени и обнимает так, как будто я очень хрупкая. От этих объятий становится тепло и совсем не хочется наподдать ему… Интересно, почему мне так сейчас? Почему я его не боюсь?

Глава шестая

Кто бы что ни говорил, но Сергей меня спас. Его крик предупредил меня, и я сумела отойти в сторону, когда на меня несся озверевший Валера. Значит, точно спас. Кроме того, Сергей помог мне прийти в себя, и карательных мер от Мозга почему-то не последовало.

Я заканчиваю работу на чистом упрямстве, а возле дверей меня подхватывает на руки Сергей, и это очень вовремя, на самом деле, — что силы иссякают как-то мгновенно. Вот только что я заканчивала работу, получив разрешение покинуть сектор, и вдруг просто падаю на пол. Как-то очень естественно подхвативший меня на руки Сергей молча поворачивается и несет прочь.

— Спасибо… — шепчу я. — Если хочешь… я готова…

— Не говори глупостей, — просит он меня, вздохнув. — Готова она… Ни к чему ты не готова, лежи спокойно.

Я замолкаю, понимая, что чуть не рассердила его, но почему-то не рассердила. При этом я чувствую нечто, упирающееся в меня снизу, догадываясь, впрочем, что это такое упирается, но думать об этом не хочу. Мне отчего-то вполне комфортно в его руках, к тому же я отчего-то совсем не боюсь Сергея, хотя он прав: к тому, о чем я заговорила, я не готова, конечно. Но он-то откуда знает?

Я сама себя сейчас не понимаю. С одной стороны, я боюсь оставаться с ним полностью наедине, потому что вдруг придется делать то, что на картинках было, а с другой, не хочу расставаться с Сергеем, потому что страшно мне очень. А еще у меня, кажется, сейчас истерика будет, и сил сдерживаться почти нет. Но я креплюсь, потому что нельзя на людях. Меня только что чуть не убили, Валера же убить хотел! Что на него нашло? Не понимаю совершенно… Но чувствую, что это еще не конец, ведь Мозг вердикт не озвучил, только работу принял.

Сергей ставит меня на ноги у самой двери. Он придерживает меня руками, проверяя, наверное, стою ли я, а потом… Натягивает на меня платье! При этом одевает, как будто я кукла или… Наверное, у него есть… была младшая сестренка, отсюда и опыт.

— Стоишь? — интересуется он, заглядывая мне в глаза.

— Стою, — как могу уверенно киваю я. — Спасибо тебе за все…

— Ничего, малышка, прорвемся, — отвечает он, мягко обнимая меня, а потом отпускает.

А я ничего не могу понять. Почему мне приятны его объятия, ведь он же парень! Он может сделать со мной противное и даже хочет, я же вижу! Мне все объяснили же! Почему я его не боюсь? Только ли потому, что он меня спас? Я делаю шаг, оказываясь в общей комнате. Именно этот момент выбирает Мозг для того, чтобы выдать бесстрастный вердикт, как будто не мог подождать, когда я окажусь в своей комнате.

— Нападение Валерия-семнадцать на Марину-шесть во время выполнения ею работы является тяжелым нарушением, — сообщает с потолка голос Мозга. — Задержка при выполнении задания признана произошедшей независимо, кроме того, никакие действия Марины-шесть к смерти Валерия-семнадцать не привели. Действия Валерия-семнадцать признаны самоубийством. Марина-шесть получает сутки отдыха.

Я выдыхаю. Мозг различает нас по связке имя и номер. Каждому присваивается этот номер при рождении, чтобы различать всех Марин, Кать и Маш. Но вот мне можно расслабиться — наказания за задержку не будет, кроме того, мои действия признаны не приведшими к смерти, значит, за это тоже ничего не будет. Теперь самое время пойти в каюту и поплакать, но в этот миг что-то происходит.

— Сволочь! Гадина! — - громко кричат две девчонки-близняшки, налетая на меня с кулаками, а я даже защититься не могу, потому что меня трясет после всего.

Я делаю шаг назад, но они, будто две разъяренные фурии, налетают на меня, начиная бить куда попало. Получив несколько ударов, я падаю назад сквозь открывшуюся дверь. Никуда не ушедший, как оказывается, Сергей ловит меня, я как-то внезапно оказываюсь у него за спиной, а он принимает на себя удары девчонок. Впрочем, сильно побить его не успевают, потому что он хватает их за руки. Чуть подергавшись, девочки опускаются на колени и начинают плакать.

— Что произошло? — спокойно спрашивает парень, отпуская обеих.

— Братик… — близняшки начинают плакать навзрыд.

— Валера? — понимающе кивает Сергей.

Я просто стекаю по стене, зная, что этим двоим ничего не объяснишь, а это значит, что нападать они будут обязательно. И что мне теперь делать, я не представляю. Сергей в это время пытается убедить девчонок, но они вообще ничего не хотят слушать. Тут в проеме двери появляется Машка. Я ее не вижу, но слышу ее голос:

— Пусть убирается, тварь, — жестко говорит Машка. — Ей тут не место!

— Но она не виновата, — пытается объяснить Сергей, однако «командирша» ведет себя, по-моему, совсем неадекватно.

— Раздвинула бы ноги, ничего бы не было! — выкрикивает она. — Пусть убирается, пока я ее не убила, и плевать, что будет потом! Мы должны были стать парой! Парой, понимаешь! Тварь! Тварь!

Валера и Машка? Но я тут при чем? А Машка явно хочет броситься на меня, но Сергей заталкивает всех троих девочек в комнату, куда мне отныне хода нет. Я это очень хорошо понимаю — мне туда вход закрыт, потому что если Машка сказала правду, то она меня достанет, найдет как и достанет обязательно. Мы достаточно уже прожили все вместе, чтобы я это понимала. И что мне теперь делать? Куда пойти?

— Вот что, — Сергей и сам все отлично понял, — давай у меня переночуешь. Объявим себя парой, а завтра будем решать.

Он прав: просто переночевать в его каюте я не могу, мы должны для этого быть парой. Так Мозг говорит, его правила, против которых мы ничего не можем сделать. Но вариантов у меня нет — ночевать можно только в каюте, а мне в нее не попасть. То есть или не спать ночь и попасть в Комнату Наказаний за нарушение режима, или попасть туда же за сон в неположенном месте. Выхода просто нет, но… Я не хочу!

— И ты меня отпустишь? — тихо спрашиваю я.

— Я тебя всегда отпущу, если ты этого захочешь, — почему-то вздыхает Сергей. — Ну как?

— Я согласна, — шепчу, понимая, что если и произойдет что-то, то это всяко лучше Комнаты Наказаний. Может быть, хотя бы не так больно будет…

— Прошу Мозг оформить пару, — громко произносит Сергей. — Фаза адаптации.

— Марина-шесть, вы согласны? — формально интересуется Мозг.

— Согласна, — киваю я, потому что выбора у меня все равно никакого нет.

— Пара зарегистрирована, — констатирует Мозг. — Фаза адаптации.

Сергей берет меня на руки и куда-то несет, а мне очень хочется плакать, ведь я только что отдала себя в его руки. Он просто сильнее, а прав у меня даже на «нет» не остается. Поэтому если он захочет сделать то самое, то будет в своем праве, я и сказать ничего не смогу. Но, может быть, он разрешит… Или… Звезды, страшно как…

***

— А что такое «фаза адаптации»? — спрашиваю я, когда перед нами открывается дверь его каюты. Ну, теперь нашей, конечно…

— Это фаза привыкания друг к другу, — объясняет мне Сергей. — Близость не обязательна, спать можно в разных капсулах, а потом их объединить.

— А «близость» — это когда ты в меня тыкаешь? — интересуюсь я у него.

— Ох, малышка, — вздыхает он и усаживается на неизвестно откуда взявшийся в каюте стул. При этом бережно опускает меня на свои колени.

На слово «малышка» я не обижаюсь, очень оно ласково у него получается. Есть в Сергее что-то от папы, да и мне после всех сегодняшних событий очень хочется поплакать. В этот момент оживает речевой информатор Мозга, сообщающий, что мы освобождены от всех занятий и работ на неделю, что, по-моему, вообще волшебный подарок. Еще интересен тот факт, что у мальчишек нет общей комнаты, из коридора сразу доступ в личные каюты.

Сергей начинает рассказывать мне, что такое «близость», зачем люди этим занимаются и почему он не будет принуждать меня к подобному. Я слушаю это как сказку, даже и не зная, верить ему или нет. Очень хочется поверить, но страшно. Вспоминая картины детства, я прислоняюсь к его груди, а он обнимает меня, и я вдруг чувствую себя в безопасности, как на папиных руках. Просто защищенной чувствую.

— Если хочешь принять душ и переодеться, скажи, — негромко произносит Сергей. — Я закрою глаза и не буду подглядывать.

— Да смотри, чего уж там… — вздыхаю я, совершенно почему-то не желая покидать его рук. Наверное, я устала быть сильной?

В это время часть стены поднимается, и в каюту въезжает вторая капсула, а в углу после закрытия стены обнаруживается и мой шкаф. Я свой шкаф узнаю всегда, потому что сама его оклеивала и украшала. Значит, получается, и капсула моя. Ну это правильно, я же теперь парная, вот мои вещи и переехали. Почему-то никакого отторжения этот факт не вызывает.

— Ты меня заколдовал, наверное, — говорю я Сергею, потеревшись головой о его грудь. — Я тебя совсем не боюсь и хочу здесь остаться навсегда.

— Это у тебя стресс и усталость, — отвечает он мне. — Если тебе трудно, я могу помочь.

— Нет, я сама, — качаю я головой, но с места не двигаюсь, наслаждаясь ощущением защищенности. — Сейчас, еще посижу немного…

— Устала, моя маленькая, — очень ласково произносит Сергей. — Сейчас мы поможем, помоем малышку, и будет она сладко спать.

Он поглаживает меня, говоря очень ласковым каким-то голосом, а я себя чувствую, как у папы на руках. Слезы текут сами, я их не могу ни унять, ни проконтролировать, а Сергей все уговаривает меня, да так, что я вдруг чувствую себя маленькой-маленькой, позволяя ему меня раздевать. Я плачу, но не возражаю, как будто полностью доверилась парню, вот только мне внутренне как-то очень тепло и спокойно. И почему так происходит, думать совершенно не хочется.

Избавив меня от платья, Сергей замирает, а я понимаю — он же не знает, как правильно снимать приклеившийся к коже защитный костюм, поэтому вздыхаю и нехотя встаю с его рук. Нужно идти под душ, потому что так просто костюм не снять, а он не одноразовый, чтобы просто разрезать и выкинуть. Раньше были одноразовые, но теперь уже увы.

Поэтому я ухожу в душ, чувствуя себя по-прежнему спокойной, хотя слезы льются. Мне хочется вернуться в ласковые руки Сергея. Я, конечно, понимаю, что он говорит со мной, как со своей маленькой сестренкой, но, похоже, мне именно это сейчас и нужно. Наверное, я просто устала от всего — от боли, от страха, даже от опасности, исходящей от парней… Просто устала, и все. Вот отдохну, возьму себя в руки…

Я домываюсь, аккуратно снимая с себя костюм, чтобы повесить его на сушку, а сама думаю, привычно перебирая варианты. Мысль о том, что Сергей мог подстроить ситуацию с Валерой, критики не выдерживает, а вот с девчонками… Нет, тоже не получается, разве что заранее договорился — но, если бы не Валера, я бы не согласилась. Значит, не мог подстроить. Получается, это означает — он говорит то, что думает? Может парень говорить что думает?

С другой стороны, он очень ласковый, хотя я уже в его власти. Если бы его целью было натыкать мне, и все, то он бы просто раздел меня и сделал свое дело. Сопротивляться я бы не смогла, потому что Мозг, по слухам, за такое наказывает очень больно, но, несмотря на это, Сергей обходится со мной больше как с сестренкой, чем как с девушкой. Значит, ему действительно не все равно? Кажется, я слишком устала для логических выводов…

Решив не надевать на себя ничего, как привыкла, я выхожу из ванной и молча залезаю на колени к Сергею. Я вижу, он удивлен, но все же обнимает меня, даря покой.

— Провокаторша маленькая, — улыбается мне парень, но как-то очень по-доброму.

— Я хорошая, — совсем как в детстве сообщаю ему.

— Очень, — соглашается со мной Сергей.

Пусть я не понимаю, что со мной происходит и почему я себя так веду, но мне сейчас просто комфортно и безопасно. Я не хочу ни о чем думать, потому что очень устала. Наверное, так и засну на его руках, но этого делать нельзя, потому что таймер напоминает о скором отбое. Знает об этом и Сергей.

— Сейчас моя маленькая закроет глазки, — продолжает говорить он все тем же мягким, ласковым тоном, — и будет сладко спать до утра.

— Да-а-а, — тяну я, потому что действительно ощущаю себя маленькой девочкой, но это меня совсем не пугает.

Сергей укладывает меня в капсулу, пожелав сладких снов, а я послушно закрываю глаза. Мне кажется, что чего-то не хватает, как будто в момент, когда Сергей убирает руки, отключается отопление капсулы, но это, конечно же, не так. Тогда, получается, причина в том, что я не чувствую его рук?

О том, что так бывает, мне еще мамочка рассказывала. Она говорила, у нее такое ощущение было, когда она вынужденно расставалась с папой. Правда, об ощущении себя малышкой она не говорила ничего, но, может быть, об этом просто не рассказывают. Только мне что делать? Попроситься к Сереже на ручки? То есть совсем скатиться в малышовость?

Не уверена, что такое поведение правильное. Во-первых, если мы объединим капсулы, это уже будет навсегда, без пути назад, а во-вторых, куда я спешу? Спешить мне некуда, к тому же подобные решения лучше обдумывать на спокойную голову, а не в том состоянии, в котором я сейчас. Так что спать, спать, спать…

Глава седьмая

Крышка капсулы отъезжает в сторону, стоит мне только открыть глаза. Мне ничего не снилось, что необычно, — наверное, просто устала вчера очень. Воспоминания предыдущего дня накатывают неожиданно, я вспоминаю, что совсем рядом со мной лежит парень, а я в капсуле совсем голая. Но страха нет совсем, не знаю почему. Есть любопытство, а еще больно, конечно, — вчера девчонки же побили, и ощущения от этого очень неприятные.

Сейчас, по прошествии ночи, я понимаю, что вчера было много странного. Во-первых, Мозг не остановил ни Валеру, ни Сережу, хотя обычно очень негативно реагирует на нахождение в том секторе без защитной одежды. Во-вторых, девчонки на меня напали, но Мозг вообще никак не отреагировал, что для него тоже не совсем обычно, ну и в-третьих… Почему уже однажды наказанный за нападение Валера на меня вообще кинулся, что я ему сделала?

Но любопытство сильнее боли, как и желание посмотреть на голого парня. Я приподнимаюсь из капсулы, желая заглянуть в рядом стоящую, но она пуста. А где же Сергей?

— Проснулась, моя хорошая? — слышу я ласковый голос парня. — Как спалось маленькой?

— Хорошо, — улыбаюсь я от того тепла, с которым это произнесено. — Ничего даже не снилось. А ты уже встал?

— Я раньше встаю, — объясняет он. — Привык так, зарядка ведь тоже время отнимает.

— Ой… — вспоминаю я о душе. — Мы не опоздаем?

— До завтрака еще полчаса, — сообщает мне Сергей, появляясь откуда-то сзади и очень бережно беря меня на руки, вынимая из капсулы. — Ну, куда отнести?

— В душ… — шепчу я, снова будто растекаясь в его руках. — Почему мне так тепло? — не выдержав, спрашиваю я его.

— Устала моя малышка, — улыбается он мне, неся в сторону санитарной комнаты. — Просто устала, но я тебя не обижу.

Он какой-то необыкновенный! Я же сейчас в полной его власти, а он ведет себя со мной так, как будто я очень хрупкая, и от этого мне просто хочется растечься, ни о чем больше не думая. Может быть, я действительно устала? Но почему он себя так ведет?

— А почему ты со мной так ласково? — интересуюсь я, уже оказавшись внутри душевой кабины.

— Потому что ты — это ты, — не очень понятно отвечает Сергей, оставляя меня одну.

Странно, он не хочет разглядеть меня поподробнее, хотя, наверное, пока я спала, разглядел уже, но почему не реагирует так, как я ожидаю? Почему не хватает за разные места, а гладит так мягко и совсем не там, где я думаю? Даже спросить некого. Я перед ним совсем без одежды, а он не смотрит на меня, как Валера смотрел. Наверное, Сергей какой-то необыкновенный, или я его не интересую как девушка…

Нет, он же реагирует на меня своим этим, значит, интересую, наверное. Интересно, если я попрошу его дать посмотреть, он разрешит? Наверное, пока не решусь. Я домываюсь, вытираюсь и тут только замечаю, что платье с собой не взяла, значит, надо выходить так. Прогоняю легкое прикосновение страха, ведь у Сергея было уже столько возможностей… Пожалуй, он мне все уже доказал — или нет? Не знаю…

Медленно открываю дверь и вижу, что платье висит прямо на крючке двери. Потянувшись, снимаю его, чтобы натянуть на себя. Получается, Сергей подумал о том, что мне может быть некомфортно голой ходить, и повесил одежду так, чтобы я сразу нашла ее.

— Ты очень красивая, — слышу я в процессе одевания. — Просто дух захватывает.

— Спасибо, — благодарю его за комплимент, очень мне, кстати, приятный.

— Давай сначала позавтракаем, а потом будем принимать решения? — предлагает мне парень. — Будет все, как захочешь ты, — добавляет он.

Я подхожу к нему, потому что мне сейчас очень хочется его обнять. Сергей прижимает меня к себе, очень мягко, как папа, бывало. Может быть, их одинаково воспитывали? Или Сергей, он для меня, как папа для мамы? Не знаю даже, как называется то, что я к нему ощущаю. Благодарность? Тепло? Не знаю. Но его фразы рушат все мои построения — я для него красивая, значит, привлекаю, но почему тогда он со мной так себя ведет?

— Хорошо, — улыбаюсь я ему и сама берусь за его руку, так когда-то брала за руку папу. — Как скажешь.

Мы выходим из каюты, встречая других парней, улыбающихся, подмигивающих, но я не знаю, следует ли мне реагировать, поэтому поглядываю на Сергея.

— Привет, — здоровается он с незнакомым мне парнем, а потом обращается ко мне: — Здесь для тебя зла нет.

— Серега, ты чего! — возмущается кто-то. — Ребенок же совсем!

— Вариантов не было, — качает головой Сергей, сжатием ладони поддерживая меня, показывая, что он рядом. — Поэтому в адаптацию. Вот смотри, Маришка, этого дядю зовут Виталиком, он хороший, — объясняет он мне, как маленькой.

А еще называет меня очень ласково, демонстрируя свою защиту, ну и его объяснения тоже что-то значат. Но вот сейчас передо мной парни выглядят совершенно другими, чем совсем недавно. Почему так?

— Привет, Виталий, — здороваюсь я с парнем, что выглядит старше меня.

— Вот так даже… — почему-то становится серьезным новый знакомый. — Уважаю. Это та самая Марина?

— Она самая, — кивает Сергей. — Кстати, Валера себя повел… странно.

Виталий говорит мне, что ничего бояться не нужно, потому что никто не тронет меня. Почему, я не понимаю, зато явно понимает Сергей. А еще новый знакомый говорит моему, получается, парню, что попозже пообщаются, описав пальцем круг над головой. Сереже это многое говорит — я вижу, как он на минуту становится хмурым, но потом снова улыбается. Значит, что-то понял, хорошо бы и мне понимать…

Я чувствую — не хочу разрывать нашу пару. Хотя мне очень страшно от мысли о том, что было написано и нарисовано в той книге, но я почему-то верю, что Сергей не будет мне делать больно. Ну, специально. А еще я понимаю, что почитать, отчего может быть больно, надо обязательно. Но, наверное, не сейчас, потому что сегодня у нас выходной, и не только сегодня. Мы пара, у нас все общее — и программа обучения, и еда, и наказания, и отдых. И, наверное, стоит оставить это так…

По мере приближения к столовой меня охватывает все большее беспокойство — там могут быть девчонки, а они вчера… И Машка, заявившая, что собиралась стать парой с Валерой, но никак этого прежде не показывавшая. А когда Валера на меня напал, тоже успокаивала так, как будто он совсем чужой человек. Или я ничего не понимаю в девчонках, или здесь что-то не так.

***

— Тварь! Тварь! — будто черная молния, на меня бросается Машка, стоит только войти в столовую.

Сергей как-то моментально прячет меня у себя за спиной, а Машка просто врезается в него, заставив покачнуться. Он перехватывает ее руки, задирая их вверх, и тут я понимаю, что Сергей выше ее на целую голову, потому что он даже приподнимает ее на руках, заставляя встать на цыпочки.

— Пусти! — кричит Машка, взгляд ее при этом какой-то совершенно безумный. — Пусти, я придушу эту тварь!

— Угроза убийства есть желание убийства, — раздается с потолка голос Мозга.

Я понимаю, что это значит, сжимаясь за спиной Сергея, но ожидаемого разряда не следует, зато я слышу характерный металлический лязг робота-слуги. То, что мне видно из-за спины Сергея, несколько шокирует — Мозг забирает дергающуюся и пытающуюся сопротивляться Машку. Забрать он ее может только в Комнату Наказаний, а это значит, что от девчонок мне нужно держаться подальше. На людях они больше не рискнут напасть, но вот мстить будут обязательно: ведь в их глазах из-за меня во второй раз кто-то отправился в это страшное место.

Выбора у меня нет, да и не хочу я больше выбирать — только что Сергей защитил меня, снова спасая. Мозг промедлил достаточно для того, чтобы Машка меня придушила, если бы добралась, а она добралась бы, не будь здесь Сергея. Значит, я в безопасности, только когда он рядом, а в противном случае девчонки найдут, как отомстить мне уже за Машку. Я очень хорошо понимаю это, видя злые взгляды вокруг себя. При этом парни переглядываются, усаживаясь поближе, чтобы прикрыть нас. А почему они так себя ведут?

— Странно, — задумчиво произносит Сергей, но затем устраивает меня за двойной столик, оказавшись рядом. — Девушка вообще буйная?

— Она странная, — пытаясь прийти в себя, отвечаю я. — Но вот так, чтобы буйствовала, я не видела еще. Как будто не в себе вообще.

— Давай поедим, — предлагает мне парень, с подозрением посматривая на то, что обнаруживается в тарелках. — Потом вернемся к нам и будем думать.

— Что тут думать, — вздыхаю я, но он кладет палец на мои губы, останавливая.

Я киваю, потому что он прав, об этом лучше всего поговорить в комнате, где нет чужих ушей. Но вот странность: сначала отчего-то захотел меня убить Валерий, хотя после той еще попытки должен был все понять, затем Машка, отлично знавшая, что ей за это будет. По сути, желая меня убить, она хотела убить и себя, а жизнь Машка любит, я точно знаю. Что же случилось?

Этого я не понимаю. Кроме того, парни ведут себя необычно, будто защищая нашу пару от девчонок, но они так себя никогда не вели. Что происходит? Множество вопросов роится в моей голове, пока я ем безвкусную массу, содержащую все необходимые микроэлементы, витамины, но не приносящую ровно никакого удовольствия от ее потребления. Поэтому я очень люблю хлеб — у него есть вкус и аромат, именно хлеб самый лучший мой десерт.

Доев, я бросаю взгляд на сразу же вскивнувшего Сергея. Мы поднимаемся и молча выходим из столовой, направляясь обратно в уже «нашу» каюту. Я хорошо понимаю, что после такого идти мне совершенно некуда, выхода просто нет, но и Сергей… Он теплый, ласковый, хотя понимает ровно то же — у меня нет выхода и, пока мы объявлены парой, я в полной его власти. По правилам, я не имею права возразить его приказу, а за исполнением правил следит Мозг. При этом Сергей обращается со мной так, будто это я главная, а не он. И мне непонятно такое поведение.

— Нам нужно поговорить, — объясняет мне парень, когда мы доходим до каюты по необычно пустым коридорам.

— Хорошо, — киваю, надеясь только на то, что он меня не прогонит.

Почему-то я думаю, что он может меня прогнать, а не сделать то, что в книге было. Наверное, меня пугает именно тот факт, что я могу остаться одна. Похоже, я уже готова к любому развитию событий, кроме одиночества, хотя и чувствую себя совершенно растерянной, как будто в галереях заблудилась.

Стоит нам войти, Сергей опять берет меня на руки, усаживаясь на стул, и укладывая затем меня к себе на колени. Кажется, я начинаю привыкать к тому, что он носит меня на руках, потому что визжать желания не возникает. А возникают какие-то странные желания, будто теплой волной поднимающиеся изнутри меня. Я даже не могу описать свое внутреннее ощущение.

— Ситуация у нас с тобой странная, — негромко произносит Сергей, задумывается и меняет тему. — Во-первых, давай договоримся. Мы живем вместе, но это не значит, что ты что-то обязана делать. Согласна?

— Ты какой-то необыкновенный, — киваю я ему в ответ. — Я себя чувствую, как в бассейне — просто плыву, и ничего больше.

— Это ты устала, ситуация слишком быстро меняется, — объясняет он мне, погладив по голове. — Все пройдет, все будет хорошо.

— Ты меня не бросишь? — как-то очень жалобно у меня это выходит.

— Никогда, маленькая, — улыбается он мне так ласково, что я просто закрываю глаза и замираю.

Я не понимаю, что со мной происходит, но Сергей, кажется, не видит в этом ничего плохого. Он меня обнимает, носит на руках, гладит… И мне хочется, чтобы так было всегда, просто всегда-всегда, потому что мне так хорошо в его руках! Жалко, что нельзя спросить мамочку…

— Жаль, мама не увидит, какое у меня чудо, — вздыхает в унисон моим мыслям Сергей. — Наши родные наверняка погибли…

— Нет, Сережа, — качаю я головой, открывая глаза, чтобы всмотреться в его лицо, на котором отражается грусть. — Я смотрела журнал событий, когда рубку обслуживала. Модуль упал в черную дыру, но он был целым! Значит, может быть…

— Может быть, они живы, — кивает он мне, отлично понимая недоговоренность. — Это очень хорошая новость, просто прекрасная!

Конечно, знать, что мама и папа живы, хоть и далеко, лучше уверенности в том, что они погибли. Так что Сережа прав — это очень хорошая новость. Вторая хорошая новость, потому что первая в том, что он меня не бросит и не прогонит. Почему мне это так важно, почему? Я не знаю ответа, потому что раньше таких эмоций у меня не было.

Я задумываюсь, пытаясь разобраться в себе, при этом Сережа меня гладит, и мысли почему-то разбегаются. Я будто просто плыву, не осознавая, где нахожусь и что делаю… Плыву, как в бассейне…

Глава восьмая

На третий день я прошу Сергея объединить капсулы. Прошедшего времени мне вполне достаточно, чтобы принять решение, да и враждебные взгляды девчонок очень хорошо стимулируют, так что я стараюсь без Сергея не оставаться. Страшно от этих взглядов на самом деле. При этом понять, почему они на меня настолько сильно взъелись, я не могу. Но девчонки смотрят так, как будто хотят избить, чего после Лики, например, не было. Почему после Машки все происходит именно так? Я не понимаю.

Сергей говорит, что это не очень нормально — такое поведение, и что, возможно, тут скрыта какая-то тайна. По его просьбе другие парни пытаются выяснить, что происходит, и охотно соглашаются помочь. Меня это удивляет, ведь Сергей не командир у мальчишек, но они готовы помочь разобраться. А у меня уже голова болит, когда я пытаюсь понять происходящее, так что я оставляю свои попытки.

— В общем, ситуация такая… привет, Марин, — здоровается со мной уже знакомый Алекс, обращаясь к Сереже. — Девчонки при упоминании твоей просто неконтролируемо звереют, причем как-то мгновенно. Никто из наших не понимает, в чем дело.

— А если Валеру упомянуть? — интересуется мой парень. Он действительно мой, а я его, и с этим уже ничего не поделаешь.

— А вот тут интереснее, — хмыкает Алекс. — В основе своей реакции никакой, а вот у близняшек, которые выдавали себя за его сестер, — злорадная такая.

— То есть они ему не сестры… — задумчиво произносит Сергей. — Но тогда ситуация запутывается, потому что напоминает… Отец, помню, рассказывал о методах программирования ботов, вот что-то подобное, но люди — не боты, у них нет входного интерфейса.

— В любом случае твоей к девчонкам лучше не приближаться, — сообщает Алекс то, что я уже понимаю и сама.

— Это-то понятно, — кивает мой парень. — Странно все это, вот что я тебе скажу, но выбора у нас все равно нет.

А я себя сегодня чувствую еще более странно. Я вчера вынула прибор, очистивший меня изнутри, а сегодня появляются какие-то странные желания и ощущения. То кажется, что губы пересохли, то грудь начинает мешаться в платье, чего быть не может даже теоретически — платье само подстраивается, то становится как-то слишком тепло, даже горячо, промеж ног, отчего ходить не очень комфортно.

Ощущения эти накатывают спустя час после завтрака, когда мы с Сергеем уже возвращаемся в каюту. Ноги внезапно ослабевают, отчего я хватаюсь за стенку коридора, а мой парень уже привычно, одним слитным движением берет меня на руки.

— Что с тобой? — озабоченно интересуется он.

— Я не понимаю, — признаюсь ему. — Совсем ничего не понимаю, что происходит! Мне страшно…

— Спокойно, не нервничаем, — деловито отвечает он мне, заходя в каюту и сразу же укладывая в капсулу.

Он стягивает с меня платье — нельзя в одежде в капсуле находиться, но замирает, заметив что-то, мне недоступное. Мне сразу же становится очень холодно, так холодно, что я начинаю дрожать, а затем резко бросает в жар. При этом огонь между ног почти заставляет развести их в стороны в надежде, что воздух сможет их остудить.

— Опаньки, — ошарашенно произносит Сергей.

— Мне… я… сделай что-нибудь, — прошу я его, уже не очень хорошо понимая происходящее. — Мне как будто чего-то не хватает внутри.

— Еще бы, — вздыхает парень, но затем скидывает комбинезон и почти падает в капсулу рядом со мной.

Он обнимает меня, почему-то развернув спиной, а я чувствую, как будто мне палку пытаются вставить. Ощущение скорей необычное, чем неприятное, поэтому я отдаюсь во власть бережно держащему меня парню. Моя кожа, кажется, вдруг становится намного чувствительней, отчего каждое его прикосновение ощущается разрядом, но не наказующим, а каким-то ласковым, от которого хочется податься ему навстречу, но я лежу смирно, потому что Сергей крепко держит меня.

Его руки пробегают по моему телу, вырывая из меня стон за стоном от нежно-теплой волны, омывающей с ног до головы. Он что-то делает руками, отчего мне хочется двигаться ему навстречу, потому я начинаю ерзать задом, а Сергей прижимает меня к себе придерживая за низ живота, отчего я чуть не теряю сознание — так это оказывается необычно приятно.

— Тише, маленькая, тише, — обжигает он своим шепотом мое ухо, отчего меня опять обдает горячей волной так, что я теряюсь в своих ощущениях, не в состоянии уже соображать. — Мне и так тяжело держать себя под контролем.

— Я… — пытаюсь ему что-то сказать, но в этот момент все мое существо затопляет какой-то уж слишком горячей волной, от которой у меня, кажется, судороги начинаются.

И тут я чувствую, что меня медленно отпускает это странное состояние, в котором я собою не владею. Внутри, между ног, все сжимается, да и сами ноги, кажется, дрожат, но я потихоньку прихожу в себя. Что это только что было? Со мной что-то не в порядке?

— Все хорошо, все в порядке, — гладит меня Сергей, и от его ладоней мне почему-то хочется выгибаться — настолько приятны его прикосновения.

— Что со мной? — спрашиваю его я, кажется, очень жалобно.

— Это ты завелась… Ну, возбудилась, — непонятно объясняет мне парень. — Понять бы еще, с чего вдруг.

— А что это значит? — удивляюсь я.

Не сказать, что ощущения были неприятными, просто очень необычными, а Сергей разворачивает меня к себе лицом, очень нежно поцеловав губы, поэтому я пытаюсь поцеловать его в ответ, чтобы показать, как я ему благодарна за эти теплые волны, отголосок которых все еще живет во мне.

Мой парень вздыхает и начинает рассказывать, что такое это «возбуждение» и почему плохо его оставлять без внимания. Он говорит, а я постепенно успокаиваюсь, хоть и чувствую желание повторить это еще раз, потому что такого странного удовольствия никогда еще не испытывала.

— Только, чтобы девушка так возбудилась, ее обычно надо долго до этого состояния доводить, — сообщает мне Сергей. — И вот почему тебя так накрыло, я не очень понимаю. Когда возникло это ощущение тепла в теле?

— Почти у дверей, — припоминаю я, хотя думать не хочется.