Бесплатный фрагмент - Мальчик и Девочка

Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями случайно. Если вы, не дай Бог, узнали себя, не переживайте, это не вы.

«Не суди́те, да не судимы будете» (Мф.7:1).

Часть первая. Время разбрасывать камни

«Сколько бы я ни кричал дождю „Перестань!“, вряд ли он кончится по моему желанию».

Из дневника Ярослава Серова

Домодедово. Февраль 2013-го

В Австралию!

В Австралию!!

В Австралию!!!

Юрка Серов летит в Австралию! Год назад он даже во сне не мог бы такого подсмотреть. Нереально! Невозможно! Немыслимо! Но… Вызов сделан, виза открыта, билеты на руках, и через пару часов самолёт эмиратской компании Etihad Airways унесёт его сначала в далёкий Абу-Даби, а потом в бесконечно далёкий Сидней.

А всё Ванька… С Ванькой Дьяковым они давние друзья. Знакомство их началось в 96-м, в сибирском посёлке нефтяников и газовиков с оригинальным для Севера названием Северный. Тогда Юрка, намотавшись по полям, перешёл из Аэрокосмогеологии на кабинетную работу в «СеверАСУнефть». Они долго присматривались друг к другу, слишком уж были разные, сдержанно здоровались, иногда общались по делам. Но постепенно отношения потеплели, взаимный интерес достиг критической массы, а после нескольких приятельских попоек, совместных работ и лыжных походов — и вовсе превратился в настоящую дружбу.

Но Ванька укатил в Москву. Потом в Стокгольм. В Швецию Юрка заезжал к нему. В 2009-м Ванька перебрался в Австралию, в Сидней, и стал звать Юрку в гости. Серов долго не мог решиться, но вот наконец, в феврале 2013-го, собрался.

— А сумочку придётся сдать. — Девушка-регистратор рейса EY68 в сером френче, серой юбке, серой «таблетке» на голове и в светлом шарфике, прикрывавшем лицо, отлично говорила по-русски.

— Да там ерунда. Восемь килограммов…

Юрка не хотел сдавать сумку. Багажа у него всего два места: небольшой походный рюкзак и эта разнесчастная сумка, которую всегда пытаются забрать в багаж! Всегда! В Ханты-Мансийске, куда он летал в командировку, в Праге, куда ездил в отпуск. И вообще Юрка нервничал. Рейс задерживали уже на два часа.

— У вас уже есть ручная кладь, рюкзак, я правильно понимаю? — улыбалась девушка в сером.

— А я бы хотел и сумку взять! — настаивал Серов.

— А пилоты будут возражать, — продолжала гнуть свою линию работница «Этихада».

«Нужна им моя сумка…» — сильнее заводился Юрка, однако продолжал говорить другое:

— Понимаю пилотов! Но у меня вылет из Абу-Даби в Сидней через два сорок, если вовремя прилетим. А с задержкой здесь совсем непонятно, сколько останется там. Не успеете вы перегрузить мою сумку с борта на борт.

— Да вы не беспокойтесь! Опоздаете на сиднейский борт, мы вас в Мельбурн отправим.

Прекрасно! Замечательно! Летите вы в Москву, а вас сажают в Санкт-Петербурге. Сидней с Мельбурном по расстоянию как Москва с Питером.

— Спасибо, успокоили! Может, я всё-таки сумочку возьму?

— Хорошо. — Продолжая дежурно улыбаться, девушка сняла телефонную трубку. — Я свяжусь с бортом и попробую выяснить.

С бортом она говорила на арабском, а Юрка слушал и гадал, кто же ты по национальности? Татарка? Или башкирка? Ишь как шпарит на языке Пророка.

— Не разрешают, — положив трубку, категорично объявила регистраторша. — Да не переживайте вы, всё будет нормально. Давайте билеты и паспорт…

Пройдя регистрацию, Юрка позвонил сыну в Самару, пару дней назад тот вернулся с вахты из Ямбурга. С Владом Юрка поговорил минут пять, только узнал, как он, и доложил, что летит в Сидней к Ваньке. Сын порадовался, просил передать привет Дьякову. «И кенгуру!» — добавил он. «И коале!» — хохотнул в тему Юрка.

— Обложку снимите, пожалуйста, — попросил пограничник, возвращая загранпаспорт.

Юрка обложку снял, сунул в карман. Пограничник внимательно изучил документ, посмотрел на Юрку — Юрка снял очки — взял печать и, на мгновение прицелившись, ловко влепил «выбытие».

— Счастливого пути!

Юрка кивнул и пошёл на досмотр.

Досмотр зимой — сущее наказание. Куча одежды, а тогда, в 2013-м, ещё и обувь заставляли снимать. Ремни, часы, куртки… Из кармана выпала обложка паспорта со справками и бирками, Юрка чертыхнулся.

Пройдя досмотр, он присел на свободную скамейку завязать шнурки и привести в порядок вещи. Рядом пристроилась пара, обоим лет по тридцать.

— Дочитал я твою «Анну Каренину»… — Молодой человек тоже вязал шнурки.

— И? — с затаённой надеждой поинтересовалась девушка.

Молодой человек проверял содержимое карманов. Юрка, надев часы, положив телефон во внутренний карман, рассовал мелкие деньги и взялся вставлять паспорт в обложку.

— Сегодня такой фигни бы не случилось, — наконец резюмировал парень, затянув шнурок. — Сегодня бы все разошлись и сошлись. И детей бы поделили.

— Быстрый какой, — фыркнула девушка.

— А какие проблемы-то? Обществу сегодня по барабану, кто и с кем.

«Эт ты зря… — заметил про себя Юрка. — Эт ты просто с подобными проблемами не сталкивался».

— Денег бы не хватило… Сегодня офицеры не самые обеспеченные люди. И я, конечно, понимаю…

Подхватив вещи и продолжая обсуждать книгу, они направились в зал ожидания, а Юрка всё боролся с документом, паспорт выкручивался и никак не хотел вставляться в обложку. «И у нас. И у нас не хватило… денег», — вздохнул он, когда наконец пропихнул страницы в кожаную паспортину. Он сделал движение убрать документ. Взгляд упал на тиснёную надпись: EGOIST. Юрка хмыкнул. Вот и обложка из той истории, которая чем-то неуловимо смахивала на роман великого классика. Была только она… как бы это сказать? Пожиже. Точно так же, как в Париже, только дома пониже и грязь пожиже. Нет, не графья… Хотя драмы хватило с избытком… Он ещё раз вздохнул, спрятал паспорт, закинул за плечо рюкзак и пошёл на посадку.

Декабрь 2001-го. Изначальное начало

За окном давно стемнело. 21 декабря в посёлке Северном солнце прячется за горизонт уже в два часа дня. Почти самый короткий день, почти самая длинная ночь, одна минута роли не играет. Разгар северной зимы. Природа спит тяжёлым летаргическим сном, только людям всё нипочём. Люди давно перестали жить по биологическим часам. На то они и люди, а не медведи.

— Поэтому такая графика будет всегда востребована для любой нефтедобывающей фирмы, сечёшь?! — Степаныч разливает водку в рюмки, обращаясь к своему собеседнику.

У Сергея Степановича Буркова, начальника Юркиного отдела, день рождения, и он по давней традиции отмечает его на работе. В комнатёнке три на три — семь человек. Мониторы сдвинуты, на столе бутылки с напитками, тарелки с ветчиной, огурцами, грибами, фруктами и прочей кудрявой и вкусной снедью.

— А вы, значит, её, графику эту, делаете? — Руслан Юсупов, новый главный инженер компании, пришёл поздравить Степаныча и нарвался на производственную тему. Напились уже, нехорошие люди, про работу начали.

— Он, — Степаныч ткнул рюмкой в Юрку, — Палыч у нас её делает, он затейник… Ладно! Всё, хорош про работу, давай выпьем…

В комнатёнке уютно, тепло, пахнет колбасой-апельсинами, алкоголем и духами. Народ румяный, молодой, довольный. Ещё бы, рабочий день кончился, собрались все свои, родные почитай люди. Не хватает только Марины Берёзы. Марина — бывшая начальница отдела, душа человек, основательница направления прикладных информтехнологий, ныне отбывает трудовую повинность в Москве. Хорошо ей там, в столице, хотя, конечно, не так душевно. Юрка и сам, положа руку на сердце, легко обменял бы Северный на чужую и спесивую Москву. Только вот не зовут пока.

— Погоди, Степаныч, дай слово скажу. — Руслан привстал и замолчал, собираясь с мыслями. — Хочу выпить за твоё здоровье, Сергей Степанович. Я давно тебя знаю. Ещё…

— Ну, пошло-поехало… — наклонясь к Юрке, шепнула Светка Яблочкина. — Сейчас он всё вспомнит… Авраам родил Исаака, Исаак родил… этого, как его… кого он там родил?

Светка и Юрка — бывшие соратники, родители корпоративного новостного веб-сервера GEO. В начале века каждая уважающая себя компания стремилась завести свой домашний сайт, пусть даже собранный на коленке. Северная нефтяная компания, конечно, — одна из первых.

Руслан, давно и безнадёжно влюблённый в Яблочкину, получив должность главного, забрал GEO у картографов Степаныча и отдал в полное управление Светке, создав под неё целую группу. А никто и не возражал.

Юсупова, жёсткого, неуживчивого, неудобного, побаивалось даже начальство. На Севере этот первоклассный IT-специалист, выпускник знаменитого УПИ, обитал с конца восьмидесятых, сразу после распределения, а вот раньше, до института…

Ох. А до института его жизнь окутана мраком имперской тайны. Поговаривали, что он из того самого «мусульманского батальона», который брал дворец Амина в Афганистане. И что его там здорово приложило — год выхаживали врачи, еле вытащили.

Поговаривали, что у него дома в ящике письменного стола валяется (не лежит, нет, валяется!) орден Красной Звезды.

А ещё… и это уже знали все, в длинные декабрьские ночи, когда над бескрайними просторами Русского Севера полыхает зеленоцветная аврора бореалис, к нему приходят боли. И он глушит их водкой, ничто другое не берёт.

— …И вот что я хочу сказать, — вдохновенно ораторствует Руслан. — Степаныч замечательный спец, классный мужик, настоящий полярный волк! Сколько ты уже на Севере?

— Восемнадцать, — быстро прикинул Степаныч, больше похожий на компактного медведя, чем на полярного волка.

— Вот! Восемнадцать! Короче, давай, Сергей Степаныч, — Руслан вдруг неожиданно быстро закруглился и чокнулся с Бурковым, — за тебя и за твоё новое направление, цифровую картографию!

Все потянулись к Степанычу с рюмками.

— Меня, меня забыли! — В комнатку просочилась рыжая Женька. — Юр, плесни мне… вина. — Она проползла через все колени и брякнулась рядом с Серовым на один стул, точно зная, возражать тот не будет.

— Чего опаздываешь? — шепнул он, наклонившись к её уху и нечаянно ткнувшись носом в стриженый рыжий висок.

— Светка попросила таблицу доделать. — Она хлебнула вина, взяла кусочек груши и принялась аппетитно его жевать. — Я, кстати, хотела у тебя спросить, как её лучше отформатировать?

Женька теперь трудится в группе Светки Яблочкиной, а раньше работала в учебном центре, натаскивала сотрудников нефтяной компании в вордах и экселях. А ещё раньше — сидела в декрете с третьим. А ещё раньше — работала в Юркином отделе. Но это совсем давно, тогда ещё Юрки здесь не было.

— Косая какая-то она у меня получается, таблица эта…

— Ты где её форматируешь? — Юрка говорил, склонившись к Женьке, чтобы лучше слышать, а сам непроизвольно косил на её ноги. Женька сегодня вырядилась в короткую юбку, и ноги эти расположились в опасной близости от Юрки.

— Во «Фронтпаге», где же ещё? — Женька заметила Юркин взгляд, но юбку одёргивать не стала.

— Есть ещё «Дримвивер». Ты бы его попробовала, там удобнее.

— Светка рассказывала. У тебя есть?

— А то!

— Поставишь? — Женька продолжала жевать грушу, призывно улыбаясь, капелька сока стекала по подбородку. Юрке вдруг нестерпимо захотелось её слизнуть.

— Тебе я поставлю всё, что угодно!

— Палыч! — Бурков оторвался от Руслана, неожиданно вспомнив, что не мешало бы выпить. — Палыч, чего вы там сюсюкаете? Наливай вина, я водки разолью.

В это раз обошлись практически без тоста. Пожелав Степанычу всякого истинного ништяка, компания дружно замахнула.

— Слушай, тут так душно… — Женька тянула воротник блузки и дула куда-то туда, где прячутся все эти… лифчики, бюстгальтеры, комбинации… всё такое самое интересное, загадочное и заманчивое…

— Конечно! — Юрка тоже покрылся испариной, но не от жары. — Набились… Пойдём к вам, проветримся, а я заодно на таблицу гляну.

Они перебрались через коленки, при этом на них пару раз не зло ругнулись: «Не сидится им… ай, ногу отдавил, олень!»

Кабинет Светки и Женьки располагался напротив картографов, далеко идти не надо. Женька открыла ключом дверь и направилась прямиком к форточке.

— Дверь прикрой на защёлку, — через плечо скомандовала она, — сквозняк будет.

— Сквозняк нам не нужен, зачем нам сквозняк? Не май месяц…

— Какой май! Минус тридцать пять два часа назад на табло на Республике светилось… Да, что же за… за заразная щеколда! — Женька, поднялась на цыпочки, при этом блузка у неё задралась, и с остервенением дёргала задвижку.

— Погоди, дай я. — Юрка отодвинул Женьку в сторону, коснувшись её теплой голой талии, рванул щеколду и распахнул форточку.

— Ну вот, — повернувшись к Женьке, он улыбнулся…

…Очнулся Серов, когда Женька, уже дёрнув и расстегнув его ремень, вдруг спохватилась. Она шумно выдохнула, замотала головой и стала его отталкивать: «Всё Юра, всё… хватит…» Юрка по инерции продолжал мять, целовать, раздевать… «Ну, всё! Всё…» — Женька наконец отстранилась, одёрнула юбку и блузку.

— Ты чего такой бешеный?

Раскрасневшись, она тяжело дышала и улыбалась.

— Ты это, — смутился Юрка, — извини. Переклинило.

— Да ладно… Сама хороша. Чуть на системнике не отдалась…

Ещё через пару минут Женька совсем пришла в себя и теперь, стоя перед зеркалом, поправляла причёску и макияж.

— Ну что? Проветрились? — Она повернулась к Серову. — Или ещё будем… проветриваться?

Юрка отчаянно замотал головой.

Да, так и начиналось. 21 декабря 2001 года, на дне рождения у Сергея Буркова.

Конечно, Юрка с Женькой знали друг друга давно, как все в Северном. Но могли бы ещё дольше. Оба учились в Куйбышевском авиационном институте в одно и то же время. Только она на факультете автоматизированных систем управления (АСУ), а он — на радиотехническом. Девчонок с Женькиного курса, но другой специальности, Юркин курс замечательно знал, в стройотрядах вместе работали, полкурса потом переженилось. Но асушники, откуда Женька, прошли мимо. Зато асушники дружили с факультетом эксплуатации летательных аппаратов, и Женька вышла замуж за студента этого факультета. А после окончания, в восемьдесят седьмом, укатила с мужем в Северный, где сразу оказалась в «Севернефтегазе» (будущей Северной нефтяной компании).

Сначала у молодожёнов родился мальчик Дима, а потом девочка Аня. А потом… а потом приключился развод… Резкий. Грубый. И Женька осталась одна с двумя детьми. Лишь три года спустя в её жизни вновь появился настоящий серьёзный мужчина, Андрей Ставров, айтишник из «АСУнефти». Крепко сбитый славянский шкаф, с пшеничными усами и светлым чубом (из донских казаков он), вечноулыбающийся симпатяга парень. Женька к тому времени намоталась до чёртиков, устала, стараясь устроить личную жизнь, — все пытались прислониться к разведёнке, и только Ставров сразу предложил замуж, хотя… сам ещё числился женатым человеком. И Женька согласилась! Тоска же. Обидеть всё время норовят. А тут шкаф, славянский. Как не спрятаться? И в девяносто шестом у них родился сын — Иван.

Юра Серов приехал в Северный в девяностом, в Аэрокосмогеологическую партию. Туда его пригласил старший брат Ярослав заняться подповерхностной радиолокацией — есть такой шаманский геофизический метод, что-то там излучается, что-то отражается. Сам Юрка страшно удивлялся, в институте ему рассказывали, что радиоволны под землю не проходят. Проходят! И дают результат. Юрка лично убедился в этом на полевых работах.

Потом он переквалифицировался на цифровую картографию и уже в конце девяносто пятого Бурков его позвал в Северную нефтяную компанию — в кабинет, и Юрка согласился поработать без морозов, мошки и пурги.

Собственно, в том девяносто пятом он и познакомился с Женькой.

Они сразу почувствовали, что интересны друг другу. Однокашники же почти! Альма-матер же! Волга-Самара-Куйбышев.

Интересны, но не более.

Позже, в девяносто восьмом, Юра побывал у семейства Ставровых в гостях. Те купили трёхкомнатную квартиру и позвали целую толпу на новоселье. Женька, сидя в декрете, набрала вес, стала толстой, как зайчиха, хотя до того была худой и стройной, принимала гостей щедро и хлебосольно. Сказывались казацкие замашки Андрея, которым Женька тогда с радостью потакала.

В девяносто девятом Женька придумала выйти на работу. Старший, Дима, учился на первом курсе Самарского политеха и деньги потреблял со скоростью, значительно превышавшей финансовые возможности отчима. В родном отделе, у Буркова, вчерашней декретнице ставки не нашлось, и её устроили в учебный центр.

К выходу Женька совершила героический поступок — похудела до прежнего состояния и даже ещё лучше. К своему подвигу она приделала короткую мальчишескую стрижку, выкрасилась в огненно-рыжий цвет и стала совершенно обалденной тридцатисемилетней тёткой, готовой кружить головы мужчинам-коллегам направо и налево.

Теперь Юрка, встречая Женьку, ловил себя на мысли, что неплохо было бы с этой рыжей стервочкой… того… этого… Вон как бойко выстукивает каблучками по коридору, задрав к небу аккуратный острый носик. Влекла она его к себе, притягивала, соблазняла!

Несколько раз они вместе гуляли на корпоративах и днях рождения и всегда случайно оказывались рядом. Да-да, совершенно случайно, адюльтеров устраивать никто не собирался. Семья у Женьки стояла крепко, практически нерушимо. Дима учился в университете, Аня собиралась в училище, а маленький Ваня готовился в первый класс. У кого есть будущие первоклассники, отлично знают, какое это испытание для всей семьи. И у Юрки наблюдалась идиллия. Впрочем, забот тоже хватало. Единственный сын, Влад, оканчивал школу, и теперь всей семьёй ломали голову, куда ему поступать. А ещё деньги на учёбу, репетиторы, да много чего… Суета, конечно. Но обыкновенная семейная суета.

В общем, было им по тридцать семь, у обоих были нормальные любящие супруги, дел невпроворот, приличный доход, и жизнь казалась прекрасной и удивительной, так что усложнять её «безумной любовью» никто не собирался.

А тем временем где-то далеко-далеко на Северном Кавказе шла вторая чеченская. Но все в стране уже привыкли к тому, что где-то кого-то убивают… Что там происходит в Чечне? В Дагестане? Совершенно неинтересно. Особенно в посёлке Северном. Тем более только начали оправляться от кризиса 98-го, многие остались совсем ни с чем, и пока едва заметный подъем экономики лишь слегка приподнял зарплаты и как следствие — настроение.

Нет. Ничто не предвещало личных катастроф. Ни-что!

*Про Северный, Северную нефтяную компанию и «СеверАСУнефть»

Первый десант на место будущего посёлка Северный прибыл в 1976 году. Время было интересное, романтики сюда ехали «за туманом и за запахом тайги», но и платили, кстати, тоже хорошо.

Началось всё с одного единственного нефтегазодобывающего управления (НГДУ) «Северное» и одного единственного нефтяного месторождения. А уже в начале восьмидесятых сформировалось полноценное производственное объединение «Севернефтегаз» с четырьмя НГДУ и мощной инфраструктурой, вокруг которого и вырос посёлок, да что там — почти город. Пяти- и даже восьмиэтажные здания, школы, детские сады, техникум, спорткомплекс, собственный аэропорт и прочие жизненные важности и необходимости.

Долго думали, как всё это назвать, пытались притянуть коммунистические идеалы и лозунги, на языке крутилось что-то про Октябрь, но Октябрьсков по всей стране было пруд пруди, и в конечном итоге остановились на Северном. Просто Северный. Пока думали, все к этому названию привыкли, да и в отчётах он тоже давно фигурировал под этим именем.

А когда в девяностые после акционирования производственное объединение «Севернефтегаз» естественным образом превратилось в акционерное общество, название у него, как можно уже догадаться, стало Северная нефтяная компания. В посёлке ей сразу же усвоили краткое название — Компания, других-то нет, газовиков, которые пришли в регион в конце восьмидесятых, естественно назвали «Газпром».

Уже в начале своей истории «Севернефтегаз» был подкреплён информационно-статистическим центром с немалыми вычислительными мощностями — из которого в недалёком будущем выросло целое управление «СеверАСУнефть». Когда головное предприятие переименовали, «АСУнефть» оставили со старым именем, но функций у неё в девяностых прибавилось. Началась эпоха массового внедрения вычислительной техники в офисах и на производстве, а с этим и линий связи, вычислительных сетей, баз данных, серверов, интернета и всевозможного прикладного программного обеспечения.

К концу девяностых — началу нулевых в «АСУнефти» трудилось около ста пятидесяти инженеров информационных технологий, так называемых айтишников. Так на бескрайних просторах Западной Сибири, среди лесов и болот, возникло высокотехнологичное производство с грамотными специалистами, собранными со всех концов большой страны. Правда, если в семидесятых-восьмидесятых на Север ехали романтики и оптимисты за большим и длинным рублём, то в девяностых туда уже бежали, кто от чего, кто от тоски по упокоенному Союзу, кто от перестройки, кто от того, что запутался в женщинах, как Юрка Серов.

Инженерно-техническая интеллигенция… Если бы Степанычу сказали, что он интеллигент, он мог бы и в морду дать. На Севере работали инженеры, этой характеристики им хватало, чтобы чувствовать себя превосходно и на своём месте. Инженер — больше, чем квалификация, это образ мысли, а точнее жизни. Даже если ты читаешь стихи и поёшь бардовские песни. И на Севере интеллигент — слово ругательное.

Февраль 2002-го. Московская командировка

— С нами едет Женька Ставрова. — Степаныч пил чай, шумно прихлёбывая и отдуваясь, он вернулся с совещания и докладывал мужикам судьбоносные решения руководства. — Палыч, небось, рад. Да, Палыч?!

— Я?! Чему радоваться? — Юрка вполне искренне пожал плечами, его это совершенно не касалось. — Женька так Женька, толку-то.

— Толку мало, согласен. Но от Светки не больше… Специфика!

Специфика. Картографы ехали на курсы веб-публикации пространственных данных, и руководство в лице Руслана настояло, чтобы они обязательно прихватили с собой представителя веб-группы, хотя веб корпоративного новостного сайта и веб публикации карт — два совершенно разных веба. Однако руководство высказало пожелание, а картографы не стали возражать, только попросили, пусть едет кто-нибудь из девчонок.

Светка сразу отнекалась в пользу Женьки: ей и дочь оставить не с кем, и вообще та недавно переболела. «Ага, — раздражённо выговаривала Женька Юрке, — мне есть с кем оставить: и Андрей Иваныча, и Аню, и Ваню, и двух котов с собакой…» Но помолчав, что-то прикинув про себя, вздохнула и добавила: «Ладно. Надо значит надо». Так Женька оказалась в учебной группе.

В конце второй декады февраля вылетели в Москву. По прилёте трое мужиков, Юрка, Бурков и Григорий, поехали жить к Ваньке Дьякову, а Женька — в знаменитую гостиницу «Россия». Тогда она ещё возвышалась на своём месте возле Красной площади. Это потом кому-то стукнет в голову её развалить, там теперь чудо-парк, и до сих пор неясно, что лучше. Наверное, парк, но гостиницу, честное слово, жалко.

Утром следующего дня все собрались на станции метро Калужская, дошли до конторы, и началась учёба.

Что рассказать про учёбу? Нечего про неё рассказывать, она везде одинаковая. Ни возраст, ни уровень образования, ни погоны не влияют на человека, ставшего студентом. Все всё понимают, нужно, сами выбрали, никто силком не заставляет, но мозг думает по-другому. И, как у настоящих студентов, объявляет боевые действия. «Вся жизнь борьба! До обеда — с голодом, после обеда — со сном». Люди быстро адаптируются.

Наши студенты, уже в первый день «втянувшись» в учебный процесс, прикидывали, как бы схалявить: учёба учёбой, но приехали-то в Москву!

Когда годами сидишь на Севере, каждая поездка в столицу становится событием. Намечается не только обязательная рабочая (учебная) программа, но и не менее обязательная культурная. Заранее подсуетившись, Юрка напряг Ваньку, и тот купил пять (пять!) билетов в легендарный «Ленком» на «Юнону и Авось». И во вторник командировочные вместе с Ванькой «Под Российским Андреевским стягом и с девизом „Авось!“» собирались на самую знаменитую российскую рок-оперу.

Если у вас намечаются романтические отношения, если гормоны страсти уже кружат голову, нет ничего более подходящего, чем запланировать совместный поход в театр. Уже готовясь, вы будете приходить в эдакое… как бы сказать… вдохновенно-возбуждённое, эмоционально приподнятое настроение. Ну и дальше… и потом…

Сразу после учёбы Женька рванула в гостиницу, переодеться. Театр же! Но она не знала, где «Ленком», и Юрка вызвался её проводить. Даже если бы знала — не только где театр, но вообще все культурные достопримечательности Москвы, — Юрка всё равно бы нашёл повод поехать с ней.

Время поджимало. Войдя в номер, Женька, не обращая на Юру внимания, не переставая говорить, стянула свитер, джинсы, кинулась в ванную комнату, что-то с грохотом там уронила, продолжая тараторить, ойкнула, налетев на что-то, но потом вдруг неожиданно замолчала, вышла в одном белье и, уперев руки в боки, неторопливо произнесла:

— Я тут перед ним в трусах бегаю… Кстати, трусы специальные надела… А ему как бы всё равно?

— Не, не всё равно, что ты вот так в специальных трусах бегаешь, — улыбнулся Юрка. — Мне нравится.

— То есть хочешь нагло заявить, что только нравится?!

— А ты проверь, — предложил Юрка.

— И проверю!

Целовались они минут пять, при этом Юрка стоял с разведёнными руками, боясь коснуться Женьки. Знал: даст волю рукам — театра сегодня не будет. Вот не будет, и всё тут. Не оторваться ему от Женьки. Гори они огнём, все эти театры! Самым краешком сознания Юрка понимал, ох как они жалеть будут потом, ох жалеть…

— Опоздаем… — простонал он.

— Это мои слова! — возмутилась Женька. — Это я должна была всё обломать!

Через десять минут они уже неслись к метро.

Час пик, половина седьмого, центр Москвы. Целоваться в метро в Москве в час пик — это так принято и так приятно… Час пик в метро будто для этого создан. Никто на вас не обращает внимания, никому вы не нужны, лишь изредка можно поймать любопытный, а то и ободряющий взгляд, но большей части пассажиров глубоко по фигу, чем вы там заняты. Соберись вы пройти дальше — никто и не заметит.

— И целуешься ты трезвый тоже нормально. Нет, Юра, ты определённо мне нравишься! Знаешь такую дурацкую фразу — определённо нравиться»? Можно подумать, что можно нравиться неопределённо… Ладно, потерпи, теперь у нас всё будет. Я тебя выбрала!

В театр Юрка прибыл уже обалдевшим влюблённым дурачком. Степаныч и Ванька, глядя на него, ухмылялись, как коты, нажравшиеся сметаны, лишь Гриша Лацис оставался непоколебим и холоден, как всегда. Прибалтика!

— Ну-с, дамы и господа, приобщимся к культуре? Тяпнем по пятьдесят коньячку! — предложил кот Бурков.

— Да-да-да, — суетился Юрка, он чувствовал, что если сию минуту не тяпнет, то тихо сойдёт с ума. А может, не тихо. А может, даже громко.

Взяли пять по пятьдесят, пять бутербродов с сёмгой и употребили всё под шум публики, уже заполнявшей фойе.

— Я, пожалуй, ещё тяпну! — Юрка, дожевав бутерброд, решил закрепить успех.

— Ты бы не гнал, Палыч, — попытался его урезонить Бурков, но Юрка только рукой махнул.

Серову думалось, что в таком состоянии: сто коньяку, Женька рядом — такая близкая, такая доступная в мыслях и не только — он ничего не сможет воспринимать на сцене. Можно ли что-нибудь воспринимать на сцене, когда по уши влюблён?! Однако захаровская постановка и сверхъестественная игра актёров заставили его отвлечься от взболтанных чувств и включиться в спектакль. А когда запели про белый шиповник, Юрка и вовсе раскис. Женька, сидящая рядом и крепко сжимающая его руку, тоже шмыгала.

Их схоронили в разных могилах,

Там, где старинный вал.

Как тебя звали, юноша милый,

Только шиповник знал.

Тот, кто убил их, тот, кто шпионил,

Будет наказан тот,

Белый шиповник, вечный шиповник

В память любви цветёт.

Для любви не названа цена,

Лишь только жизнь одна,

Жизнь одна, жизнь одна…

В унисон, в унисон дышали и чувствовали наши влюблённые герои…

В антракте они снова приложились к коньячку, а потом, опять держась за руки, проплакали всё второе отделение.

В метро прижимались друг к другу уже безо всякого народа. Теперь они не могли не прижиматься и не целоваться не могли…

Вступили-таки они на скользкий мученический путь любовников… Вступили… Служебный роман! Никогда он не заканчивается хорошо. Ну или почти никогда. Но сейчас им всё равно, сейчас им на это наплевать.

У метро в круглосуточном магазине взяли бутылку красного грузинского, на входе в гостиницу Юрка купил белые розы. В фойе они продолжали упоённо целоваться, и Женька уже тянула Юру к лифту…

И тут между ними встала администрация гостиницы. «Молодой человек, посещение гостей до двадцати трёх часов, сейчас двадцать два тридцать. Вы уверены, что хотите войти?»

Господи, ну почему люди такие чёрствые?! Неужели по лицам Юры и Жени не понятно, что им сейчас разлучаться нельзя? Совершенно невозможно… Юрка кивал и безропотно отдал записать свой паспорт, а потом они как паиньки поднялись в номер… и быстро, стремительно быстро принялись стягивать с себя: шубы, куртки, обувь, брюки, юбки, пиджаки, галстуки, рубашки, блузки… и…

И тут зазвонил телефон.

Звонил Женькин муж, Андрей свет Иванович. Он вот прямо сейчас, прямо сию минуту хотел узнать, как дела у Жени. Как она учится? Что кушает? Как сходили в театр? С кем встречались? А с этими? Нет? А… Женька, в одном нижнем белье, серьёзно докладывала: какая у них учёба, где обедают, куда ходили, с кем она уже успела повстречаться. Нет, с этими ещё нет… Юрка стоял сзади, прижимаясь к Женьке и обнимая её, целуя веснушчатые плечи и спину, встопорщенную рыжесть на затылке, бродил руками по животу и небольшим аккуратным грудкам, Женька свободной рукой уже забралась к Юрке… Но Андрюха их не отпускал! Двадцать минут продолжалась изощрённая пытка. А когда он наконец наговорился и Женька в сердцах грохнула трубку на аппарат, в дверь постучали.

— Слушай… — Юрка уже осознал обречённость ситуации. — Не дадут они нам…

— А может, не откроем? — Женька прижималась к Юрке спиной, выгнув шею, чтобы ему удобнее было целовать.

— Я бы не открыл… Я бы даже твоему Андрюхе, сейчас не открыл… И Соне… Но солнышко…

В дверь продолжали барабанить.

— Иду! — Женька высвободилась из Юркиных объятий, накинула шубу и пошла открывать дверь.

— Ну что барабаните?! — раздраженно выговаривала она кому-то. — Да, мы знаем! Да, он сейчас уйдёт. Да, через десять минут! — Захлопнув дверь, она выругалась. — Уроды! Уроды… уроды… уроды! Вот чего она припёрлась?! Нет, Юрочка, не получится. И завтра, блин, я к Сундаковой… И послезавтра уже договорилась с родственниками… А в пятницу к Маринке… А потом уезжаем…

Расстроенная Женька прижалась к Юрке.

— Ну и ладно! — он поцеловал её в лоб. — Давай хоть вина выпьем.

Серов приехал к Дьякову ближе к полуночи и открыл дверь своим ключом, Ванька давно ему выдал. Мужики его не слышали, увлечённо болели, шёл третий период четвертьфинального олимпийского хоккейного матча «Россия — Чехия». На столе стояла початая бутылка коньяка.

— Счет какой? — поинтересовался Юрка.

— О! Палыч! А ты зачем вернулся? — Ванька удивлённо разглядывал Юрку.

Бурков плеснул в стакан коньяка и не глядя протянул Серову.

— Да. Мы тебя уже не ждали…

— Не ждали мы тебя, Палыч! — Ванька начинал резвиться.

Только Гришка увлечённо молчал.

— Да пошли вы… — не зло ругнулся Юрка, покачал стакан и залпом выпил.

Наши выиграли 1: 0.

Допили коньяк и стали укладываться. Гриша Лацис и Степаныч разложили кресла, а Юрка с Ваней делили большой диван, под одним одеялом. «Больше одеял нет, Палыч!» — каждый раз пояснял Ванька.

Про одеяло Юрка знал. Как-то к Ваньке проездом в Санкт-Петербург заехала Светка Яблочкина. Вечер они просидели за бутылкой вина, а когда пришло время спать, Ванька, постелив на диване, достал одеяло и так же, как Юрке, сообщил, что одеяла больше нет… Нет так нет, кивнула Светка, разделась догола и улеглась… Но ничего у Ваньки не получилось. Когда он совсем уже подгрёбся к Светке, та, как бы сквозь сон, задала всего один вопрос: «Ваня, а как же чувства?» Фраза решила исход дела, у Ваньки временно приключилась слабость в организме.

Теперь Юрка лежал под легендарным одеялом и не мог уснуть, хотя уже порядком нагрузился и коньяком, и вином. Напряжённый, он лежал, по-всякому представляя себе Женьку, её тело, её рыжую мальчишескую стрижку, небольшую грудь и…

— Ты хоть её трахнул? — шёпотом поинтересовался Ванька.

— Не дала… — после некоторого молчания так же шёпотом ответил Юрка.

— Кто?! — Ванька аж привстал от удивления. — Женька?! Тебе?!

— Вот чего ты орёшь?! Администрация гостиницы не дала! — Юрка поднялся и ушёл в туалет курить. Там он как мог сбросил лишнее напряжение.

— Ваньк, а Ваньк, — уже засыпая, окликнул друга Юрка, — а оно мне надо? С Женькой-то?

— Надо, Палыч… — во сне ответил Ванька, — надо, Белый. Это теперь твоё задание.

Бредил, наверное…

*Про игры Чёрных и Белых

Игры Чёрных и Белых придумал Ванька. То ли перечитал лукьяненковских «Дозоров», то ли Толкиена переел, только стал он участником мировой войны Добра и Зла, безусловно себя причисляя к Белым, да и масть у него подходящая, Ванька — альбинос. Сам сошёл с ума и как-то незаметно заразил этим бредом Юрку. Хотя почему заразил? Юрка ему просто поверил, став убеждённым сторонником Белых. Позже Ванька даже посвятил его в рыцари.

А началась всё это года за три до описываемых событий. Как-то Юра с Ваней в начале ноября шли с посиделок по домам. Тихо падал снежок, переливаясь в свете фонарей, было ещё не сильно холодно, всего-то минус десять, не ветрено и сказочно красиво. Они о чём-то болтали, благо у них всегда есть о чём, вдруг Ванька резко остановился, развернулся, сделал шаг в сторону, повернул голову к Юрке и застыл с поднятыми руками, будто держал в них двуручный меч.

— Защищайся, сквайр Палыч! — выкрикнул он и напал…

Юра сам не понял, как так случилось, но он вдруг парировал «удар». И в тот же момент явственно почувствовал тяжесть Ванькиного меча и даже, ей-ей, услышал звон встретившихся клинков. Оттолкнув «мечом» Ваньку, замахнулся и ударил сам. Теперь Дьяков принял удар, и снова звякнула сталь. Ванька по дуге сбросил меч противника вниз, Юра чувствовал, как Ванькино оружие ускользает, и, замахнувшись, снова ударил.

Они прыгали, пока от обоих клубами не повалил пар. Увидь их кто, подумал бы, дураки пьяные… Но улица была пуста, да и они — так, слегка подшофе.

— Что, Палыч? — Ванька стоял напротив Серова, опустив оружие, и тяжело дышал. — Ты ведь почувствовал свой меч?

— Но как?! — Ощущение стремительно исчезало из Юркиных рук. — Как так получилось?

— Не ошибся я в тебе. Не все видят, ты видишь… И можешь пользоваться. Ударить можешь.

Юрка обескураженно смотрел на свои ладони:

— Но, Вань, сейчас-то у меня ничего нет… Но был же! Был!.. Я чувствовал!

— И я чувствовал твои удары. А теперь у тебя ничего нет. Ты ещё не умеешь вызывать меч, когда нужно. Я тебя научу. Пошли, на сегодня хватит.

И пока Ванька не уехал в Москву, они тренировались. Юрка научился вызывать ощущение меча в руках быстро, без каких-либо специальных приготовлений. Теперь он мог вполне осознанно отбиваться от Ванькиных атак, а иной раз и сам удачно нападал.

— Ты Белый, Палыч. Хочешь ты этого или нет, но ты Белый… Это даже не твой выбор… — Ваня после очередной тренировки стоял, опершись двумя руками на свой меч. — И ты рыцарь. Не паладин, не вождь, а простой рыцарь. На многое не способен, но в одиночку биться можешь. И делать это умеешь хорошо, только не забывай опускать забрало, а то так и норовишь… сунуться в драку с открытым лицом. Оно, конечно, «блаородно», но опасно!

— А кто мой враг?

— Сам разберёшься… Или мы покажем.

— А ты кто? Вождь?

— Я? Не-е-е-ет. Паладин… А теперь, мой благородный друг, — меч у Ваньки уже пропал, — бросай всё и пошли выпьем благородного вина, ибо почему бы… — он покрутил рукой в воздухе, подбирая фразу, — почему бы… благородным донам не скрестить бокалы и не выпить вина!

— Ваня, — «скрещивая» уже пятый бокал молдавского хереса, требовательно допрашивал Юрка Белого, — меня не покидает ощущение, что ты прикалываешься, благородный, блин, дон.

— Палыч, меч свой видишь?.. А мой? Чего тебе ещё надо? — Ванька пьяно качал головой.

«Действительно, — спутанно думал Юрка, — вижу, чего мне ещё надо?»

И уверовал!

А перед самым отъездом Дьяков посвятил Юрку в рыцари. Поставил на одно колено, легонько плашмя ударил мечом по Юркиным плечам, голове и произнёс: «Посвящается Белый воин в рыцаря Белого во имя борьбы Добра со Злом. Да будет во веки так — аминь».

— Всё, — сказал Ваня. — Будешь хорошо себя вести, станешь лейтенантом! — И, спрятав свой меч, вдруг заржал, совсем сбив Серова с толку.

Все эти игры про Белых и Чёрных придумал Ванька…

Или не придумал?

Март 2002-го. Первые встречи

Ручьи не потекли, и птицы не прилетели, и у мартовских котов ещё не появилось мыслей о крыше. Первые числа астрономической весны на Севере — верная зима, а у наших героев, прорвав оборону ледяного холода в сердцах («Давай всё оставим как есть?»), захватив господствующее высоты в беспокойных головах («У нас же семьи!»), пела и плясала весна. Пьяная, разгульная, бесшабашная. После Москвы Юра и Женя остановиться уже не могли. Их несло. Тащило юзом, как автомобиль с летней резиной на первом гололёде.

Так, чтобы наконец-то никто не мешал, не стучал в двери, не звонил в телефоны, не стоял над душой, они встретились только через две недели после Москвы. Но как!

Игорёк Рожков — Юркин коллега — собирался в командировку. Отношения у них были настолько хорошими, что Юрке не стоило никакого труда обратиться к Рожкову за ключом без объяснения причин.

Игорёк снимал квартиру ввиду своего неполного, так сказать, частичного развода. Что-то в семье у него не сложилось и треснуло… Они удивительно не подходили друг к другу, эти Рожковы. Она невысокая, полная, немного флегматичная домохозяйка, он длинный, худющий, неуёмный и неугомонный системный администратор (особый подвид мужчин). Возможно, несоответствие темпераментов и сослужило ребятам дурную службу, хотя обычно такие несоответствия укрепляют браки, как говорится, плюс на минус, но… Игорёк ушёл из семьи. Ушёл, как уходят нормальные мужики, «с одним чемоданом». Первое время мыкался по друзьям, а потом снял однушку.

Юрка зашёл к системщикам по «суперсрочному», явно надуманному делу и как бы невзначай поинтересовался у Игорька:

— Слышал, в командировку едешь?

— И чё? — Игорёк, не поворачивая головы, «топтал клаву».

— За цветочками могу поглядеть…

— Нет у меня никаких цветочков… — Он перестал стучать по клавиатуре и задумчиво посмотрел на календарь над экраном. — Так и скажи, потрахаться хочешь.

— Фу… какой ты грубый!

— А с кем? — Игорёк развернулся к Юрке.

— Ключ дашь?

— Куда же я денусь? Чистое бельё в шкафу, штопор в столе на кухне, остальное сам…

— Глубокое вам мерси! — Юрка дурашливо поклонился.

— Э! — уже вслед крикнул Игорёк. — Не курить!

— Не буду, — честно пообещал Серов.

В квартиру Юрка прискакал первым.

Два дня до встречи прошли в горячке. У Юрки всё валилось из рук. Он не туда посылал задания на печать, не тому писал письма, невпопад отвечал на вопросы на работе и дома. Зная его, никто не обращал внимания и не обижался, творческий же человек… водилось за Юркой такое.

Серов протиснулся в кухню и выгрузил кучу пакетов. К встрече они готовились основательно.

Во-первых, никто не собирался отмечать такой великий праздник «на сухую». Решили: Женька будет пить лёгкое молдавское (грузинское в Москве девушке не понравилось), а Юрка, не большой любитель вин, — армянский коньяк.

Во-вторых, вечер после работы, вино и секс (тут уже без дураков, хватит эрзацев!) — нужно что-то есть. Остановились на: сыре, слабосолёной сёмге, лаваше, свежих овощах и фруктах, зелени и оливках.

В-третьих, свечи! Обязательно! Всенепременно! Иначе какой к чёрту праздник?

Вывалив всё на стол, Юрка вернулся в коридор, снял куртку и ботинки, пощёлкал выключателями, проверил ванну-туалет, заодно вымыл руки. Напевая «Сулико», вернулся на кухню, достал из упаковок нарезку сыра и рыбы, разложил по тарелкам и утащил в комнату. Накрывал на журнальном столике — другого у Игорька не нашлось.

Пока суетился, пришла Женька и спряталась в ванной, крикнув из коридора: «Я занялась глупостями!» Юрка под дверью попытался рассказать анекдот про любовников «Начинай сама…», но был не услышан и отослан сервировать дальше.

О «глупостях» они договаривались отдельно.

— Жень, ты не хочешь устроить небольшой маскарад?

Они шли параллельными курсами по коридору родной «АСУнефти».

— В смысле?

Юрка сделал невинное лицо, навстречу цокала каблуками Алиса, сотрудница Юркиного отдела, жгучая брюнетка цыганского типа, блюстительница серовского морального облика.

— Ну… например, красивое бельё и всякое там такое? — шепнул он, повернув голову.

— Вон ты-ы-ы-ы… А ты затейник! Ага… Но идея мне нравится. Есть предпочтения?

— Чулки, — одними губами обозначил Юрка.

— Чулки?! — удивлённо вскрикнула Женька и тут же хлопнула себя по губам. — Про чулки я точно не думала… — зашипела она. — А ты хотел бы меня в чулках?

Юрка неистово закивал.

— Хорошо-хорошо, мой золотой… — Женькины глаза светились, она уже представила себя в чулочно-поясной комбинации. Природный талант. Совсем-совсем маленькие девочки, двух-трёх лет, наряжаясь, цепляют на себя мамины безделушки, надевают туфли на высоких каблуках, жеманно кокетничают с мужчинами. Генетическая предрасположенность! Сущность.

Когда Серов зажигал свечи, явилась Женька…

Не вошла в комнату из коридора в шубе с тяжёлыми продуктовыми сумками в руках.

Не пришла из ванной в плюшевом халате и тапочках.

Нет!

Явилась…

При свечах, в полумраке, в белой комбинации, с длинным белым шёлковым шарфом, в белых чулках, в белых босоножках на высоких каблуках, с огненно-рыжей капризной чёлкой Женька выглядела сногсшибательно… Волшебно… Обворожительно… Сексуально. У Юрки пересохло во рту и сердце гулко забумкало в затылке.

— Женька… — вмиг охрипший голос не слушался. — Ты… — Он попытался откашляться. — Ты такая… — Его рука не чувствовала зажжённой спички, хотя пламя уже почти касалось пальцев. — Такая…

— Осторожно! — Женька рванулась и с силой дунула на спичку. — Ты мне нужен целый и желательно невредимый! Хорошо бы, конечно, ещё с нормальными мозгами. Хотя с этим, похоже, сегодня не выйдет… Но, как я поняла, тебе понравилось? — Она покрутилась на месте, пританцовывая и замирая в наиболее выигрышных с её точки зрения позах. — Будем любоваться или начнём потихоньку снимать всю эту красоту?

— Женька… — Юрка подхватил её на руки.

— Это всё, что вы имеете мне сказать? — Она обняла Серова за шею. — Вы — любитель литературы и знаток театра…

— Женька!

— Я понимаю, вы обалдели, мыслей нет, язык отнялся. С остальным как?

— Женька! — кружил её Юрка.

— Поставь меня сейчас же на место, не то трое детей останутся без матери…

— Женька…

Нет, они не накинулись друг на друга. Конечно, первый раз, но они же не дети малые. Вместо бурных утех они взялись внимательно изучать друг друга. Необходимо срочно разобраться, как они устроены. Где у них те самые кнопки, которые включают механизмы безумной страсти и заставляют стонать и кричать от безумного наслаждения. В том, что такие кнопки есть, любовники не сомневались ни секунды… Но надолго их не хватило… И всё закончилось как положено: синхронным стоном, влажными опухшими губами, сплетёнными руками, вспотевшими телами, частым дыханием и гулко стучащими сердцами.

Потом они сидели за столом, не стесняясь наготы, пили вино и коньяк, закусывали сыром и всенародно любимой сёмгой, вспоминали Москву. Смеялись. Им было легко и свободно, ушло напряжение предыдущих дней, наконец-то они расслабились. То, чего оба так долго ждали и желали, произошло. И тут Юрка спохватился:

— Я же книгу принёс… Стругацкие. «Град обреченный»… Помнишь, я рассказывал? Там есть одно место… Такое… Давай почитаю?

— Прямо сейчас? — Женька замерла, не донеся вилку с сёмгой до рта. — Вот так, без штанов?

— А тебя напрягает? — Серов вытер салфеткой руки, поднялся и ушёл за книгой.

— Ну-у-у, нет… — Женька положила вилку, не прикоснувшись к рыбе. — С ума сойти можно. Серов, ты определённо ненормальный. Читай! Читай, мой хороший! Я ещё никогда в жизни так интересно не проводила время.

— «Но каково правило? В чем оно состоит? — начал вслух Юрка. — В чем его субстанциональная сущность, имманентная только ему и никакому другому предикату?.. И здесь мне, боюсь, придётся говорить вещи, не совсем привычные и далеко не приятные для вашего слуха… Величие! Ах, как много о нем сказано, нарисовано, сплясано и спето! Что был бы человеческий род без категории величия? Банда голых обезьян, по сравнению с которыми даже рядовой Хнойпек показался бы нам венцом высокой цивилизации. Не правда ли?.. Ведь каждый отдельный Хнойпек не имеет меры вещей. От природы он научен только пищеварить и размножаться. Всякое иное действие упомянутого Хнойпека не может быть оценено им самостоятельно ни как хорошее, ни как плохое, ни как полезное, ни как напрасное или вредное, — и именно вследствие такого вот положения вещей каждый отдельный Хнойпек при прочих равных условиях рано или поздно, но с неизбежностью попадает под военно-полевой суд, каковой суд уже и решает, как с ним поступить… Таким образом, отсутствие суда внутреннего закономерно и, я бы сказал, фатально восполняется наличием суда внешнего, например, военно-полевого… Однако, господа, общество, состоящее из Хнойпеков и, без всякого сомнения, из Мымр, просто не»…

На самом деле Юрка читал меморандум. Манифест неординарного человека. Примеряя его на себя и предлагая примерить Женьке («Попробуй! Как?» — «И как?» — «Тебе идёт…»). Серов объявлял: они с Женькой другие! Не такие, как все! У них есть право! «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Очередные с «правом». Очередные «избранные».

Пока Юрка читал, обнажённая Женя, подобрав под себя ноги, поблёскивая в свечах голубыми немного волчьими глазами, тянула в кресле вино.

— …«Приманка! Глядит на вас Хнойпек и думает: это надо же, какие люди бывали! Вот я теперь пить брошу, курить брошу, Мымру свою по кустам валять перестану, в библиотеку пойду запишусь и тоже всего этого достигну»… — Юрка прервал чтение и мельком глянул на Женьку.

— А у меня ещё вторая комбинация… — сообщила она и вытянула ноги. — Чёрная… Кружевная такая, с красной подвязкой… С одной! Мерить будем? Или продолжим чтение?

— Мерить! Хочу мерить! К чёрту книжки! — Юрка захлопнул книгу, бросил её столик и, упав на колени перед Женькой, прильнул губами к низу её обнажённого живота. — Женя, я тебя съем! — Ставрова охнула, вцепилась длинными ногтями в Юркины волосы и сладостно изогнулась. Почувствовав движение, Юрка поднял голову и с восхищением взглянул на свою сумасшедшую подругу:

— Ты — кошка! Можно я буду называть тебя Кошкой?

— Тебе можно! Тебе всё можно… Только теперь пусти, пойду. А то прямо так отдамся… и мы… — она пробиралась между Юркой и столиком, — и мы, блин, не увидим, блин, моей второй комбинации, а я её так долго выбирала.

В чёрном она показалась Юрке ещё прекраснее и сексуальнее.

— Я с ума от тебя сойду, Кошка! — Серов с силой привлёк к себе Женьку и крепко прижался голым к голому, вдыхая аромат рыжих волос.

— А я уже… Знаешь, Серов, я ведь такая дура! Правда-правда…

— Неправда, — он гладил её волосы, — ты умница… Если бы ты тогда не придумала «проветриться», мы бы не скоро решились.

— Представляешь, уже больше двух месяцев, а мы только первый раз вдвоём. И никто! никто не мешает!

Юрка молча целовал её веснушчатые шею и плечи.

— А мы сегодня будем ещё читать? Мне понравилось…

— Будем, рыжее солнышко, будем!

Они долго мучили друг друга. А потом читали, пили, закусывали, целовались… и опять мучили…

В одиннадцать Серов вызвал такси, отправил Женьку домой, прибрался, поставил в холодильник бутылку водки для Игорька и ушёл сам.

Март в списке месяцев числится календарной весной, но на Севере это ещё полноценная зима. Морозило градусов на двадцать — двадцать пять, Юрка шёл домой, глубоко вдыхая ледяной воздух. Весь вечер он не курил, но и сейчас не было обычного желания затянуться, не хотелось забивать никотиновым привкусом аромат Женькиного тела. Юрка вспоминал свидание и легко улыбался.

Дома все спали. Серова встретил кот Василий. Он вышел в коридор, сел, вытянув хвост, и протяжно зевнул.

— Что, Василь? — шепнул Юрка, наклонившись и почесав кота за ухом. — Иди спать… Я сейчас… В душ только.

После душа Юрка забрался под одеяло, Соня невнятно забормотала во сне, потом очнулась, пошарила рукой, нашла мужа и потянулась к нему голым телом:

— Ты где так долго шатаешься? — капризно шепнула она. — Иди сюда.

Юрка вздохнул и прижался…

Март 2002-го. Первые проблемы

Жизнь стала странной. Как люди взрослые, они понимали всю пагубность крепнущих чувств, но искали друг друга, хотели друг друга, бежали друг к другу, находили свободные квартиры, занимались безумным сексом, не знающим ограничений и приличий — в этом они были родственными душами, — читали в постели книги вслух, снова занимались сексом, разговаривали, опять занимались сексом, обсуждали жизненные проблемы и… конечно, занимались сексом.

Секс у них шёл фоном. Он им не мешал, он мог быть или выносящим мозг сакральным действом, или, подобно сладким сливкам к горячему кофе, украшением душевного разговора. При этом в семьях они оставались добропорядочными супругами. Или, правильнее сказать, казались таковыми. Зарабатывали деньги, воспитывали детей, делали в квартирах ремонты, помогали родителям. Наконец, выполняли супружеские обязанности. Вот только в семьях не всё было ладно, и, конечно же, не первый день…

— У нас основная проблема, на мой взгляд, в том… что все годы, пока мы вместе, Андрей Иваныч, — Женька часто так величала своего Андрюху, — пытается меня перестроить…

(Они валялись голыми под одеялом в квартире у Лидочки Кузнецовой, своей хорошей знакомой и доброй феи. Фея, уезжая в отпуск, сотворила чудо, оставив им ключи.)

— …пытается сделать меня такой, какой, он считает, я должна быть. Это чувствуется, даже когда я спрашиваю его в лоб: сколько он ещё будет пытаться гнуть меня через коленку? А он отвечает: «Даже и не думал». Но всё его поведение говорит как раз об обратном. Ну о чём ещё может свидетельствовать фраза типа-а-а-а: «Тебе должно нравиться, когда я прихожу к тебе под душ утром»?

Женька разглагольствовала, уютно устроившись на Юркином плече. Он слушал молча, прикрыв глаза. «Говори-говори… — думал он. — Мурлычь, фырчи, мне хорошо с тобой, Кошка…»

— …А мне не нравится! И он меня не убеждает в том, что это должно нравиться! Вчера он опять обиделся, когда я очередной раз… Юрка, прекрати! — Серов расслаблено ласкал голую Женькину грудь, теребя сосок. — В очередной раз, ну, хотела спать вечером… и больше ничего не хотела… А я виновата, что он вечером улёгся, проспал целый час, потом встал и шарахался и спать не хотел и чего-то от меня хотел? Юрка! Я чего сказала? Опять заведусь! И вот так всё время. «А ты тоже ляг поспи…» — «А я не люблю спать днем…» — «А ты попробуй…» — «А не хочу…» ну и… И так во всём… Мне должно нравиться гладить брюки, мне должно нравиться стирать его носки! Задолбало… Юрка!

— Ты для него слишком сложная… — Юра высвободил руку, поднялся, налил рюмку коньяку, выпил, тут же подумав: «ещё одну?», но передумал и снова забрался под одеяло, у Лидочки на первом этаже было прохладно. — Ему проще надо, чтобы всё нравилось, он лидером хочет быть, он же казак! А с тобой ему трудно. А крайним, не дай Бог, окажется Ваня.

— Казак. Мне кажется, он как раз пытается быть лидером для Вани. — Женька перевернулась на живот, подползла и положила щёку на Юркину грудь. — Хоть тут меня перешибить… А секс… Волосатый ты какой! — Женька подложила под щёку ладонь. — А секс… Я запросто могу сказать: я спать, давай сразу перейдём ко второй части марлезонского балета, бери и… и… Согласится с удовольствием! Сценарий не меняется годами, всё и так ясно…

Она замолчала и некоторое время увлечённо разглаживала волосы на груди у любовника.

— Но почему?! — словно что-то вспомнив, встрепенулась она. — Почему?! Он оскорбиться должен! Когда отдаются, не желая! Это, в конце концов, унизительно… Но он доволен! Может, потому что я хотя бы в эту минуту принадлежу ему, по крайней мере физически? А?

— Не знаю… Действительно должно быть неприятно, когда вот так: на, получи.

Когда-то в первые годы у Юры с Соней были похожие отношения, и он не выдержал, и пошёл по бабам. Ходил-ходил и доходился, очутился на Крайнем Севере…

— У тебя совсем к нему ничего нет? Ну… э-э-э… в сексуальном плане?

— Много выпить нужно, чтоб завелась. Это не вчера, Юр, началось и даже не в феврале. Почеши мне под лопаткой. Ага, здесь. Наверное, нормально — кто-то хочет больше, кто-то меньше. Или один хочет, другой ну совсем не хочет… Но если ты хочешь, сделай, блин, хоть что-то, чтобы я захотела, кроме того, чтобы вечно ныть: «Ну поприставай!» или спрашивать: «Когда ты меня захочешь?» А-а-а-а! Налей мне.

— Раньше ты говорила, что у вас всё хорошо. — Юрка поднялся, взял бокал и наполнил. — Держи!

— Раньше мы вот так без трусов при свечах это не обсуждали. — Женька села, закутавшись в одеяло, взяла бокал и отхлебнула.

— Как тебе вино? — спросил Юрка. Он сам его выбирал, вино итальянское, на Юркин вкус не столь кислое, как молдавское или даже французское.

— Вполне, — Женька покачала бокал и понюхала. — Действительно не такое кислое, как молдавское. Бросил бы он меня уже, что ли! — Женька в сердцах опрокинула вино в рот… почмокала и продолжила: — Если я брошу, толку не будет. Он должен. Ну сколько ж мучить-то друг друга?! Слушай, а может, они сегодня там… на корпоративе… с Алисой того?

Андрей, как и большинство работников «СеверАСУнефти», пока Юрка с Женькой замечательно проводили время у Лидочки, гулял на годовщине конторы. Наши любовники категорически отказались туда идти. Им и без корпоратива как с корпоративом. Дома Серов, конечно, соврал. Что соврала Женька, Юрка не знал.

— А кстати… — Женка вдруг преобразилась. — Ты с ней расстался?

— Расстанешься… — Юрка держал бутылку коньяка, раздумывая, допить или оставить? Да и не было у него ничего такого с Алисой. Но сама Алиса, видимо, считала иначе и поэтому опекала Юрку, чем иногда доводила его до бешенства. «Чего ты за мной следишь?!» — орал он, когда оставался с ней в кабинете один на один. Но Алиса, способная снести голову любому незадачливому обидчику, готова была терпеть любые серовские крики и оскорбления, лишь «чужих» женщин рядом с ним терпеть отказывалась. Блюла, тэкскзать, моральный облик Юрия Павловича. Любовь…

— Не расстался?! — Женька схватила подушку и принялась дубасить Юрку. — Говори, кобель, не расстался, да?! Не расстался?

— Женька… — Серов отбивался со смехом, — прекрати! Я коньяк пролью… Пролью, говорю! Ну всё! Всё! Расстался!

На седьмое марта Женька Юрку с Алисой почти поймала на горячем. Алиса однобоко блюла моральный облик Юрия Павловича.

— Вот как ты можешь заниматься любовью с этой толстой цыганкой? — Женька кинула в Юрку подушкой.

— Она не цыганка. Она молдаванка. И совсем не толстая, а в теле. И потом это не любовь, просто мною хотели овладеть! Любовь у меня с тобой.

— Может, эта молдаванка в теле Андреем Ивановичем овладеет? Он любит, которые «в теле». Весь мозг вынес, пока худела. — Женька поднялась. — Ладно. Давай закругляться, пора уже. Надо прийти пораньше. Я же к психологу ходила…

— Ага, и пила с психологом…

— И трахалась. Мой психолог, что хочу то и делаю! Налей мне и сам допивай. Тебе тоже пора. Нечего, чтобы Сонька догадывалась. У вас же всё ещё не так плохо… — Она встала голая перед зеркалом. Повернулась в три четверти и задумчиво произнесла: — Попробовать себя так нарисовать… И чтобы с ветром… А?

Женька ещё и рисовала!

*Аська

Они врали. Всё время. Врали и прятались. Об их отношениях знали буквально три человека: Светка Яблочкина, Лидочка Кузнецова и Игорёк. На работе они почти не встречались. Правда, Серов регулярно заносил Женьке цветы, но старался делать это незаметно, ранним утром, пока ещё не начиналось столпотворение.

Зато у них была аська. Аське они доверяли всё!

«Что такое аська?» — спросят сегодня многие.

О-о-о-о! Аська — это целая эпоха…

В Википедии написано: «ICQ (англ. I seek You — „я ищу тебя“) — централизованная служба мгновенного обмена сообщениями сети Интернет».

Сегодня уже никто не помнит о такой программе. Сегодня популярность ICQ упала до нуля, ею никто не пользуется, виной всему современные мобильные технологии: Viber, WhatsApp, Telegram. Они воистину стали убийцами ICQ. Но тогда, в начале двухтысячных, ICQ, или, как её все любовно называли, аська, стала незаменимым средством общения людей, которые так или иначе были связаны с компьютерными технологиями. Для аськи не существовало границ, не имели значения расстояния, с её помощью можно было общаться абсолютно с любым человеком за любым компьютером. Будь он хоть на другой стороне Земли, хоть в кабинете напротив. И главное! Общаться и не вызывать при этом подозрения. Только щёлканье клавиш выдавало интенсивность коммуникации абонентов. И, кстати, именно аська научила миллионы пользователей беглому владению клавиатурой, как потом тот же WhatsApp научит печатать на виртуальной телефонной клавиатуре одним большим пальцем. Принцип обучения весьма прост: «Хочешь живого общения — печатай быстро» (правда, и орфография, и пунктуация в такой среде становились своеобразными, один из признаков аськиных текстов — почти полное отсутствие прописных букв).

Юрка и Женя в совершенстве владели современными технологиями, пользовались ими, доверяя им самое сокровенное! Порой в аське они обсуждали такое… настолько интимные подробности… не всякие супруги решатся обсуждать их в постели. Но это совершенно не смущало наших любовников, людей свободных раскрепощённых, по крайней мере, так они про себя думали…

_Jennie

Не знаю, что и сказать, мне кажется… оргазм у всех одинаковый (ну не одинаково, конечно) … кстати, а насколько разный?..

(Далее текст ICQ будет печататься согласно правилам русского языка, без сетевой экзотики в виде «олбанского», в одну строку никнейм и реплика. Так легче читать, хотя на экране окно ICQ выглядело куда более феерично, и для каждого типа мессенджера (ICQ, Trillian, Miranda и т.д.) по-разному. А из всего многообразия смайлов мы оставим лишь простейшие.)

YGray: Зашёл, понимаешь, Строчук. Буркова искал, вовремя ты ушла :)

_Jennie: Нас определенно кто-то бережёт!

YGray: Насколько разный, спрашиваешь…

_Jennie: Да… Насколько? Какие видел варианты? :)

YGray: Разные… Интенсивность, количество за один раз (если они есть), эмоциональная окраска, поорать, постонать, поплакать, промолчать, стиснув зубы… движение тела… работа на себя или на партнёра :) Иногда случалось, что писались…

_Jennie: Я могу сильно расплакаться… Но это крайне редко :)

YGray: Ты да… Ты плачешь… Я уже заметил :)

(пауза)

YGray: Задумалась? :)

_Jennie: У меня тут Галя была, сейчас читаю.

YGray: Если бы наша христианская Галя прочла нашу переписку, её бы, наверное, кондратий хватил…

_Jennie: Ты что, у неё пост!!! :) и вообще :)

YGray: Ну да, пост. У нас с этим делом в этом году не вышло :) Прости нас, Господи!

_Jennie: Да. Особенно по этой части у нас не пост, чего уж там… А ещё в разных позах оргазм ощущается по-разному… И у тебя я ещё не плакала так. Это почти истерика, я сама могу не успокоиться. Но что надо делать, чтобы довести до такого, — не знаю… Да и было-то считаные разы… После долгого перерыва (отпуска, например). Первый раз Андрея напугала капитально. Он не знал, что так бывает.

YGray: Нет, истерик не наблюдал… Хорошо, что предупредила, я бы тоже испугался. С позами это так. Я вот тебе говорил, что, в основном, больше получаю удовольствие от самого общения, от того, что у меня под руками (и не только) женщина тает, беснуется и… кончает. Но если поработать только на меня, то только орально… тогда со мной тоже истерика случиться может. И у мужиков, видимо, есть в этом разнообразие :)

_Jennie: То есть на тебя действует только оральный вариант?

YGray: Нет, не так… Мне по-разному нравится. И ты видела, как в последний вечер я сначала сам попросил орально, а потом отказался. Но я поймал такой кайф, которого давно не было. И потом оральный — это… как изюминка… Я даже не знаю… Это такая нежность… Что-то необычное, другое… Поэтому я этого редко хочу. Странно, правда?

_Jennie: Не странно. Десерт есть десерт!

YGray: Точно! А что тебя больше всего заводит? нравится? любимые позы? Я, конечно, догадываюсь, но…

_Jennie: Ну, что я люблю руки (свои и чужие) — ты уже понял :) Люблю, когда трогают очень-очень медленно и чуть-чуть касаясь, неважно — руками или языком… Тебя, кстати, я во всех позах хорошо чувствую…

YGray: А я как раз достаточно агрессивно делаю руками… И ещё когда-то я услышал от тебя мельком фразу: да, руками меня можно подготовить, но вот до конца… И не договорила.

_Jennie: Нет, руками я кончаю! Обязательно, но тут же и завожусь. И дальше мне нужно «продолжение банкета». Бывает такая интересная вещь… Может, пару-тройку раз было, кончая руками, я как бы зависаю в состоянии оргазма. Он сильно затягивается, и весь остальной контакт идёт как бы уже с этого старта. И это такой кайф, но и кошмар одновременно. Тут дай бог не умереть…

(пауза)

_Jennie: Блин, только пишем, даже не говорим, а я уже вся такая готовая сижу! Впору начинать и кончать :)

Такое они писали… Нет, конечно, не всегда. Чаще переписка касалась обычных жизненных и рабочих моментов. Женька в ту пору только-только начинала осваивать администрирование корпоративного веб-сайта, который, как уже писалось, Юрка когда-то сотворил. Творение случилось ещё в прошлом веке, в девяносто восьмом году. Степаныч привёз из Москвы книгу и сказал, что никто и ни за что не сделает по ней веб-сайт. Юрка зацепился, Юрка поспорил. Степаныч ответил. Лацис разбил. Юрка покопался и сделал. Потом подтянулась Светка, а потом сайт стал самым популярным и востребованным в компании. Теперь Женьке налету приходилось осваивать незнакомые инструменты и технологии.

_Jennie: У меня тут работы навалили выше ушей!

YGray: А чего навалили?

_Jennie: Да глупости всякие… Типа отчёта управления по работе с персоналом, пресс-релиз, даже нефтяной обзор. Всё в одну кучу… Когда уже научатся сами делать прилично эти, блин, пользователи?

YGray: Никогда, их мордой нужно пару раз ткнуть, тогда, может быть… А ты всё через ворд бы гнала, чего думать? Или нужно особое оформление?

_Jennie: Так они в вроде мне и дают. Я гоню, но там такая красота, не знаешь, где уже править: то ли снова в ворде, то ли в дриме… Отчёт прислали первый раз… Светка на них наехала за оформление, сказала, что пришлёт указания, что и как исправить в ворде. И поручила мне писать указания эти… :) Я написала этой пользовательской козе 11 пунктов. Она, видимо, поняла только половину. Ну и сотворила ЭТО.

YGray: Ага, я помню… Их впору возле себя сажать и показывать, как делать… Много таблиц?

_Jennie: Ой, там она всяко наваяла, начиная от списков и кончая экселевскими диаграммами. Диаграммы по моей указке предоставила отдельно, но изуродовала шрифтами и размерами на совесть!

YGray: Понятно, что ничего не понятно. Сейчас подойду.

В таких случаях Юрка, не стесняясь, шёл и помогал. Дело есть дело!

Апрель-май 2002-го. Первомайский конкурс чтецов

Женя Ставрова — человек чрезвычайно активный. Сидеть на попе ровно и ничего не делать не в её характере. Обязательно нужно участвовать в конкурсах, фестивалях, самодеятельностях, капустниках, авторских песнях; петь, сочинять, рисовать и т.д., и т.п., иначе жизнь становится пресной и однообразной.

Северный не был скучным захолустьем. В нём проводилось удивительно много всевозможных мероприятий, в которых беспокойное душой население могло себя проявить. Тот же ежегодный Майский конкурс художественного чтения. За время проживания в Северном Женька ни разу его не пропустила. И в 2002-м тоже принялась готовить программу. В этот раз она решила представлять по «Маленькому принцу».

— Так. В моём сетевом каталоге «Серов» папка «Экзюпери», там MP3, ты их прослушай… Там Азнавур… «Вечная любовь». Есть русский, есть французский вариант. Русский вытянул, потому что стало интересно, о чём песня. Удивительное дело, о вечной любви. Теперь дальше… В In The Flesh у Флойдов в «Стене» с третьей минуты самолёт. Пригодится. Там же в The Great Gig In The Sky, инструментовка. Тоже может подойти.

Любовники который день зависали на работе у серовского компьютера после шести. Подготовка к фестивалю стала легальным поводом для живых встреч. Сегодня Юрка показывал Женьке, что удалось отыскать для музыкального сопровождения. Задачу эту он возложил на себя сам, ещё и сына, Влада, привлёк.

— И одна папка внутри — «Биография Экзюпери». А ты чего всё молчишь?

— Шмотрю… — невнятно прошепелявила Женька.

Юрка внимательно присмотрелся к подруге, несколько последних дней та занималась протезированием зубов и после каждой обточки приходила «замороженная», даже губами шевелить не могла.

— У тебя же сегодня только примерка? Анестезия-то зачем?

— Примерка, — махнула рукой Женька. — Я её больше вшего и боялашь… Шама прошила уколочь. Ладно. Уже два щаша прошло, отпушкает… Рашшошётща.

— Рашшошётща… Красота ты ненаглядная… Ладно… Смотри, что здесь: «Лётчик 31 июля 1944 года с Корсики взлетел и пропал». Я думал, он пропал над Африкой, над пустыней, а он, видишь, над морем…

— Ага… Я хочу в качештве биографии так шкажачь: Лётчик Антуан де Шент-Экжюпери родилща во Франчии в тыщача девятишотом году. Пропал беж вешти во время ражведывательного полёта в Африке в шорок шетвёртом…

— Не в Африке!

— Не в Африке?

— Я же тебе только что зачитал, погиб над морем!

— Ах, да! Я этот текшт вчера шоштавляла… Тогда как лучше шкажачь, чтоб одним предложением?

— Надо узнать, что такое Французская Ривьера…

— Франчушкая? Ешь вроде Итальяншкая… Ешь, кажеша, Рушкая. Жачем нам Ривьера? Давай так: 31 июля 1944 года ушёл ш оштрова Коршика в ражведывательный полёт и не вернулща…

— Кстати, он граф… — вдруг вспомнил Юрка.

— И?

— Ничего…

Женька несколько секунд внимательно смотрела на Серова, потом продолжила декламировать, дирижируя себе ручкой:

— Ушёл ш оштрова Коршика в ражведывательный полёт и не вернулща. Перед четвёртым вылетом гадалка предскажала, што он погибнет в моршкой воде, и Шент-Экжюпери, шо шмехом рашкаживая об этом дружьям, жаметил, что она, скорее вшего, приняла его жа моряка. Кштати! В моршкой воде! Шама же вшера пишала… Вроде отпушкает… щаш… Щас. Вот вроде… И вот тут дальше… Пилот «Мессершмитта», патрулировавшего этот район, отрапортовал о том, што рашштрелял бежоружный «Лайтнинг П-38» (точно такой же и у Шент-Экжюпери), — подбитый шамолёт отвернул, задымил и рухнул в море. В море! Люфтваффе не засчитало ему победу: швидетелей боя не окажалось, а обломков сбитого самолёта не нашли… И вот тут дальше… Красивая легенда о сгинувшем в небе Франции писателе-лётчике, человеке, которого арабы прозвали Капитаном птиц, продолжает жить: он исчез, растворился в средиземноморской лазури, ушёл навстречу звёздам — так же, как и его Маленький принц… Он ис-чез, — Женька застучала по клавиатуре, — раштворился в средиземноморской лазури, ушёл навстречу звёздам — как и его Маленький принц… Прямо вот практически этим и надо закончить, только ж датой!

— 31 июля 1944-го он исчез, не вернулся из разведывательного полёта, растворился в средиземноморской лазури, ушёл навстречу звёздам — так же, как и его Маленький принц. Может, так, если коротко? Фотографии, блин, нигде нормальной нету, весь интернет перерыл.

— А фотография и не поможет. Они вряд ли проектор установят… Получаетща так: граф Антуан де Сент-Экжюпери родился в 1900 году, 31 июля 1944 года не вернулся из разведывательного полёта над Средиземным морем, он покинул планету людей и ушёл на встречу звёздам — так же, запятая, как и его Маленький принц… А красивая песня у Ажнавура…

В комнате негромко звучала «Вечная любовь».

Они помолчали, Женька потихоньку растирала себе щёки и губы.

— Ты её по-французски прослушала? Тебя отпустило?

— Да. Я всё-таки думаю, не надо давать вначале посвящение… Как-то оно тяжеловато… Я так начну: «Все взрослые сначала были детьми, но далеко не все помнят это… На своём веку я знал много серьёзных людей. Я долго жил среди взрослых. Я видел их совсем близко и от этого не стал думать о них лучше». А дальше уже разговор с Лисом, из которого я выкинула пару абзацев. И уместилась вроде в семь минут, я начитывала.

— Теперь надо прикрутить что-то по музыке и скомпоновать, ты подумай пока. Так чего тебе с зубами делают?

— Чего делают… Померили! Завтра обещали надеть уже насовсем. Не уверена, что переживу эту процедуру. Шлушай, по-русски тоже красиво… странно, почему он пел по-русски?

— Армянин, вот и по-русски. И опять с мучениями?

— А то! Армянин, поэтому по-русски, логично. Глубоко под дёсны засунуть надо…

— Бе… — Юрка поёжился. — Зато будешь как с родными.

— Мне кажется, надо начать со звука падающего самолёта, потом песня… На её фоне выхожу я… в чёрном, с золотистым шарфом в руках… Или нет, на шее. Или в руках? Пусть в руках… И говорю начальные строчки, потом надеваю шарф на шею, меняется свет — лёгкий, разноцветный, меняется музыка — тихая, лёгкая, и я читаю разговор с Лисом… Потом опять меняют свет и пускают запись Азнавура, и уже дочитываю финальный кусочек и кусочек биографии Экзюпери. Я надеюсь ещё, наш режиссёр Елена Дмитриевна мне что-то подскажет, она ж меня сегодня слушать будет… Вот! И ты тоже приходи, послушаешь… Хочешь?.. — Женька перебралась к Юрке на колени. — Или ты другого хочешь, мой мужикальный редактор?

— «Мужикальный редактор» — это пять! Ты хотела сегодня утром, чтобы я напомнил про наш пятничный «бутерброд»… — Юрка ловил губами Женькино ухо. — А тихая и лёгкая музыка — это какая?

— Да-а-а-а, «бутерброд»! Я хотела тебе сказать, было потрясающе… Я к этой позе отношушь шкептически… Ну классика же. Особых ощущений нет, а тут их было штолько! Окажывается, и клашика может быть даже ничего. Правда-правда. — Женька поразминала губы и поцеловала Серова в нос. — Вот ни черта мы не умеем шерьёзным жаниматься, всё наш на глупости тянет…

***

У Саши Лоскутникова умерла тёща. Два месяца назад её привезли к дочери умирать. У бабушки диагностировали рак в последней стадии. Мучилась она, слава Богу, недолго…

Юра и Саша дружили давно, хотя Лоскутников человек совершенно другой, не айтишной среды, нефтяник, но связала их общая любовь к истории. Юрка частенько захаживал к Саше посидеть за рюмочкой, и Татьяна, Сашина жена, неплохо его знала. За любовь Серова к белым шарфикам, тонким галстучкам и затемнённым очкам в металлической оправе она называла его пижоном. Юрка не обижался, пижон так пижон…

И вот у них в доме умер человек. Таня была подавлена и совершенно недееспособна. Саше надо было помогать. Хотя бы поддержать. И Юрка временно выключился из процесса подготовки к конкурсу.

Хоронили Ирину Николаевну на поселковом кладбище. В Северном Юра прожил двенадцать лет, но на кладбище оказался впервые. Не то чтобы у его из знакомых никто не умирал, просто обычно тела увозили на Большую землю, тот самый пресловутый Груз 200. Ирину Николаевну везти было некуда, из родственников у неё оставались только Таня и сын Геннадий, который пребывал в местах не столь отдалённых, но на похороны, кстати, приехал, отпустили под подписку.

Похороны на Севере в конце апреля дело предсказуемо непростое. Промерзшая за полгода земля ещё не оттаяла и лопатам не поддавалась. Да и не земля это, а чистый суглинок. Однако героические кладбищенские работники за сутки яму вырыли. Пятеро специалистов из Северной нефтяной компании и несколько человек с работы Татьяны составили похоронную процессию, гуськом двинувшуюся за гробом. Шли медленно, ноги разъезжались, приходилось постоянно держаться друг за друга. Под первым весенним солнцем суглинки успели подтаять и превратиться в жидкую, скользкую грязь…

Хоронили быстро. Пронизывающий ветер не позволил затянуть прощание. Кладбищенские спустили гроб и, сноровисто забросав яму, установили временный крест.

После похорон поехали к Лоскутниковым помянуть. Татьяна, которая за последний месяц вымоталась до полного изнеможения, с пятидесяти грамм опьянела до слёз. Теперь сидела в коридоре на диване и тихо плакала. Юрка, год назад похоронивший отца, пристроившись рядом, выслушивал бесконечные обиды, недосказанности и покаяния перед тем, которого уже нет. Всё как всегда… Всегда так у человеков. Старые больные вызывают досадливую неприязнь, и лишь после их ухода все хватаются: «А я ему такое сказал… Нечаянно». Точно нечаянно?

— Саша-Саша, — Татьяна, опухшая от слёз, говорила в нос и часто сморкалась. — Я ду-у-у-мала он пижон… А он — человек, Саша! Он меня понима-а-ает… А ты совсем нет!

Юрка хлюпал вместе с Таней, потом не выдержал и ушёл в другую комнату, прихватив бутылку водки. И там вдруг взялся названивать Женьке. Говорил долго, рассказывал о похоронах, о Татьяниных терзаниях, слезах и обидах. При этом пил, не закусывая, и не заметил, как сам напился. Теперь он плакал, рассказывая Женьке про свои обиды, про свои недосказанности и желание покаяться перед отцом… Женька никого ещё из близких не хоронила, но сочувствие к Юрке заставило и её расплакаться под конец. А женская жалость штука опасная, из неё часто рождаются сильные чувства.

«Она меня за муки полюбила,

А я её — за состраданье к ним».

***

В конкурсный день Юрка с утра суетился и не находил себе места. Рано поднялся, развил бурную деятельность, приготовил завтрак, всех накормил, убрался в квартире, начистил ванну, туалет, сбегал в магазин, накупил продуктов… И взялся уговаривать Соню пойти в ДК.

— Юр, ну чего мы попрёмся? — Соня никак не могла взять в толк, зачем они туда пойдут. «Ленком», что ли, приехал? — Ты же терпеть не можешь всю эту самодеятельность. Сам всегда об этом говоришь.

— Ну, Со-о-о-оня, — канючил Юрка.

— Да ладно, мам… Пошли сходим. — Владу хотелось посмотреть, что получилось из того, что он подобрал для музыкальной темы, и он принял сторону отца.

— О Господи… Ну пошли, пошли… Вот же припекло вам! Сговорились, что ли?

Женька не ждала и не гадала, что придут Серовы. Поэтому, когда вышла на сцену, не стала искать Юрку, тем более её слепили юпитеры. Но лишь их выключили, оставив только один справа, Юрка сразу понял — она его видит! Отчётливо и ясно, и читает для него. Для него одного.

Вот тут-то и появился Лис…

— Здравствуй, — сказал он.

— Здравствуй, — вежливо ответил Маленький принц и оглянулся, но никого не увидел.

Женька стояла в круге света, в строгом чёрном брючном костюме, с золотистым шарфиком на шее, её рыжие волосы под юпитером стали цвета спелой пшеницы, точь-в-точь как волосы Маленького принца. Она и сама теперь стала словно Принц.

— Я здесь, — послышался голос. — Под яблоней…

— Кто ты? — спросил Маленький принц. — Какой ты красивый!

— Я — Лис, — сказал Лис.

— Поиграй со мной, — попросил Маленький принц. — Мне так грустно…

— Не могу я с тобой играть, — сказал Лис. — Я не приручен.

— Ах, извини, — сказал Маленький принц.

Но, подумав, спросил:

— А как это — приручить?

Женька стала Принцем. А Юрка? Её Лисом! Да-да-да! Что-то случилось с ними за дни подготовки, отчего история Лётчика вдруг срезонировала в их душах, как резонирует струна рояля, услышав родной звук. Что-то сокровенное, куда более сокровенное, чем все их интимные слова, общение в аське, посиделки нагишом, безумный секс… Что? Может, давешние общие слёзы?

— Это давно забытое понятие, — объяснил Лис. — Оно означает: создать узы.

— Узы?

— Вот именно, — сказал Лис. — Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…

«Один в целом свете…» — повторил губами Юрка.

— Я начинаю понимать, — сказал Маленький принц. — Была одна роза… Наверно, она меня приручила…

— Очень возможно, — согласился Лис. — На Земле чего только не бывает.

— Это было не на Земле, — сказал Маленький принц.

— Скучная у меня жизнь. И живётся мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовёт меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом — смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чём мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру…

Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. Потом сказал:

— Пожалуйста… приручи меня!

«И меня! И меня! Я тоже уже узнаю твои быстрые шаги из всех шагов в мире!»

— Я бы рад, — отвечал Маленький принц, — но у меня так мало времени. Мне ещё надо найти друзей и узнать разные вещи.

— Узнать можно только те вещи, которые приручишь, — сказал Лис. — У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня!

— А что для этого надо делать? — спросил Маленький принц.

— Надо запастись терпеньем, — ответил Лис. — Сперва сядь вон там, поодаль, на траву — вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днём садись немножко ближе…

Назавтра Маленький принц вновь пришёл на то же место.

— Лучше приходи всегда в один и тот же час, — попросил Лис. — Вот, например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трёх часов почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем счастливее. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться. Я узнаю цену счастью! А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить своё сердце… Нужно соблюдать обряды.

— А что такое обряды? — спросил Маленький принц.

— Это тоже нечто давно забытое, — объяснил Лис. — Нечто такое, отчего один какой-то день становится не похож на все другие дни, один час — на все другие часы.

Маленький принц приручил Лиса. И вот настал час прощанья.

— Я буду плакать о тебе, — вздохнул Лис.

«О, как я буду плакать о тебе…»

— Ты сам виноват, — сказал Маленький принц. — Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил…

— Да, конечно, — сказал Лис.

— Но ты будешь плакать!

— Да, конечно.

— Значит, тебе от этого плохо.

«Нет-нет! Мне хорошо!»

— Нет, — возразил Лис, — мне хорошо. Вспомни, что я говорил про золотые колосья.

Он умолк. Потом прибавил:

— Поди взгляни ещё раз на розы. Ты поймёшь, что твоя роза — единственная в мире. А когда вернёшься, чтобы проститься со мной, я открою тебе один секрет. Это будет мой тебе подарок.

Маленький принц пошёл взглянуть на розы.

— Вы ничуть не похожи на мою розу, — сказал он им. — Вы ещё ничто. Никто вас не приручил, и вы никого не приручили. Таким был прежде мой Лис. Он ничем не отличался от ста тысяч других лисиц. Но я с ним подружился, и теперь он — единственный в целом свете.

Розы очень смутились.

— Вы красивые, но пустые, — продолжал Маленький принц. — Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком, её загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для неё убивал гусениц, только двух или трёх оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она — моя.

И Маленький принц возвратился к Лису.

— Прощай… — сказал он.

— Прощай, — сказал Лис. — Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.

— Самого главного глазами не увидишь, — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.

— Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу.

— Потому что я отдавал ей всю душу… — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.

— Люди забыли эту истину, — сказал Лис, — но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу.

— Я в ответе за мою розу… — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.

Свет погас… Чудо, сотканное на сцене, ещё секунду едва заметно фосфоресцировало, напоследок сверкнуло и растаяло…

И пришли аплодисменты. Сначала робкие, на цыпочках. Потом более уверенные. Они всё крепли, росли, и наконец на Женьку обрушился шквал.

«Женька, я люблю тебя! — Юрка с обожанием взирал на свою конкурсантку, молотя в ладони сильнее всех. — Любою тебя, мой Принц!» Он так впечатлился, даже уже собрался закричать «Браво!», но тут нечаянно поймал настороженный взгляд Сони. Соня сидела не двигаясь, не хлопая, а только внимательно наблюдая за Серовым.

— Ты чего так разошёлся, Юр?

— Хорошо же… — смутился Юрка. — Народ хлопает… Хорошо, Влад?

— Хорошо! — Влад, довольный, улыбался, во вступлении прозвучала отобранная им музыка.

— Хорошо, — кивнула Соня. — Но не настолько же.

— А насколько же?! — по-детски парировал Юрка. А про себя подумал: «Влип очкарик».

*Очкарик

Юрка — очкарик с детства.

В его семье все с нормальным зрением, а у него близорукость минус три.

Началось всё лет в десять. Мама переживала: это первая учительница испортила Юрке глаза. Та, конечно, могла. Отличаясь вздорным и стервозным характером, она безжалостно унижала и подавляла своих маленьких учеников. Таким способом она добивалась «замечательных» показателей, хорошистов у неё всегда водилось полный класс. Высокая успеваемость позволяла диктаторше в школьном сообществе заполучить статус успешного педагога, и каждые три года чуть не на конкурсной основе к ней на растерзание отправляли очередную порцию первоклашек. Если бы детишки могли рассказать… Если бы их стали слушать… Но тогда это было не принято.

Несмотря на беспрецедентный прессинг, Юрка у неё учился так себе… С двойки на тройку и совсем изредка на четвёрку, чем повергал маму в уныние. Двое старших — отличники, а Юрка — чуть не двоечник! И судя по той успеваемости, вряд ли зрение ему испортила первая учительница, разве только перманентным, неуправляемым стрессом. В старших классах Юрка с успеваемостью выправился, к седьмому и вовсе стал круглым отличником.

Сначала он носил очки только на уроках.

К пятнадцати годам, когда удалось раздобыть приличную оправу — тонкую металлическую квадратную, в Советском Союзе страшный дефицит, — стал носить постоянно. Очки эти вкупе с длинными волосами Юрке необычайно шли, и учительница иностранного (о-о-о, эти учительницы иностранного!), выделяя Юрку в классе своим вниманием, часто приговаривала: «У нас Юрий Серов как Джо Дассен!» Ох, как это льстило Юрке… Она явно симпатизировала ему, эта далеко уже не молодая, болезненная, но всё ещё стильная учительница английского, и, похоже, стала она предвестницей будущего особого расположения женского пола к Серову. Но Юрка тогда этого не замечал, он был влюблён в одноклассницу, девочку весьма симпатичную, но своенравную. По неопытности активных действий он не предпринимал, а всё ходил вокруг да около, вздыхал, размазывал сопли… А девочке нравились мальчики активные, спортивные, уверенные в себе, и уж точно не очкарики. Короче, не срослось у них.

Позже, в институте, худой утончённый очкарик Серов наконец стал пользоваться тем особым расположением слабого пола, который оказался для него пожизненным крестом. Чем уж он так нравился женщинам, сказать трудно. Ни мускулистых рук, не широких плеч, да и роста только чуть выше среднего. Но что-то было в его облике… Все мы в основной массе крестьянские дети, у всех в третьем-четвёртом поколении отыщутся бабушки и дедушки из деревни, и у Юрки они были тоже. Но всё же выделялся он среди простых, круглолицых и ширококостных парней. Может, прав был старший Серов, когда врал, что их род по маме восходит к пленному французу, переселённому в Оренбургскую губернию после наполеоновского нашествия?

Как бы то ни было, женщины любили его. А очки ему служили необходимым атрибутом. Без очков он выглядел… простовато. Поэтому, даже когда появилась возможность провести коррекцию зрения с помощью лазерной хирургии, Юрка наотрез отказался. Очки — это очки! Очки — его имидж. Имидж загадочного, умного и утончённого собеседника. А имидж — всё, жажда — ничто! Или наоборот? Всё равно дурацкий слоган.

Май — июнь 2002-го. Холодный май

Похороны, конкурсы, праздники, выяснение отношений с Соней, незамедлительно последовавшее за Юркиным неосторожным поведением на конкурсе, взбалмошный характер северной весны, влюблённость и страсть — всё обрушилось на несчастного Юрку и дало вполне предсказуемый результат: у Серова случилась депрессия.

— …Я правильно поняла, мы завтра не встречаемся?

Любовники сидели в кабинете веб-группы, Светку унесло на планерку, и Серов, прознав об этом, притащился к Женьке вампирствовать. Был он смурной и загадочный.

— В смысле не встречаемся? — попытался закосить под дурачка Юрка.

— В прямом! В смысле нашей интимной встречи вдвоём, тебя и меня без посторонних, возможно без нижнего белья. В смысле свидания, Юра! Чего непонятного?!

Ставрова проводила Андрея и Ваню в Ростов и теперь осталась с котами, собакой и дочкой Аней. Коты с собакой не в счёт, Аня сутками пропадала у Яблочкиных, так что Женька чувствовала себя одинокой, свободной и сексуальной.

— Ты же сам предлагал встретиться, ещё когда у Лидочки были. Кстати, где всё-таки та комбинированная картиночка? Ты мне её вчера показывал. — Под разговор она пыталась ещё и работать. — Я бы её на сайт-то вставила…

Юрка прилёг щекой на прохладный стол и закрыл глаза:

— Кажется, я её вчера грохнул…

Юрка завёл общий ресурс, куда они выкладывали интересные материалы, которые попадались в интернете.

— Ну вот… А она мне понравилась…

Женька продолжала править в компьютере, интенсивно двигая мышкой и стуча по клавиатуре. Нервно двигая и нервно стуча. Стуча и двигая… Нервно!

— Молчим? — Юрка пошёл в бой, вампирствовать на молчаливом корме было неэффективно.

— Не знаю…

— Ты же не любишь молчать.

— Не знаю, что говорить-то? — Женька повернулась к Юрке и посмотрела на него со злой усмешкой. — Я спросила. Ты ответил. Я поняла… Вот и ладно, вот и хорошо…

Она развернулась и вновь принялась стучать по клавиатуре.

— Если тезисно, — Юра поднял голову и сел, откинувшись на спинку, — я с огромным желанием провёл бы завтра с тобой время, даже всё равно где: здесь, у тебя, у меня… Даже всё равно как, в нижнем белье или без оного… Но мне, наверное, пока не хочется свидания… как бы сказать… в полном смысле этого слова. Если хочешь, да, я боюсь. Боюсь, не окажется нужного настроения и я буду неискренним, буду врать.

— Ладно! — кивнула Женька. — Ладно… Хорошо! Подождём, когда все исполнятся искренности и станут соответствовать моменту. Чем чёрт не шутит, глядишь дождёмся. Забавно… Пока Андрей Иванович был тут, у меня было два мужика — перебор, уехал — не стало ни одного.

— Погоди-погоди…

— Это я так, шучу типа, — она тряхнула отросшими рыжими космами. Юрке больше нравилась прежняя мальчишеская причёска, но критиковать он не решался.

— Что значит — ни одного? Что значит… Я об этом ничего не говорил. Я про настроение говорил, про несоответствие моменту! Ну может же у меня наступить временный климакс?! Нервный? Депрессия? Просто ты её первый раз наблюдаешь, а меня такое регулярно накрывает.

— И правда… Первый раз вижу. В смысле, первый раз в жизни вижу, чтобы я предлагала себя мужику, а он кобенился. Скажи, — она пристально посмотрела Серову в глаза, — это я тебя так замучила?

Юрка поёжился, но промолчал.

— Ладно. — Женька отпустила Серова взглядом. — Как говорят в бразильских сериалах: сменим тему. Мы вчера со Светкой пытались анализировать: отчего мы пьём… Вывод получился гениальный! Пьём, чтобы стало легче. Раз должно стать легче, значит сейчас тяжело. Почему тяжело? Да потому что не выпили… Смешно, правда?

— Это я себя сам так замучил! Выпили — стало легче, выпили ещё — ещё легче, утром тяжело, почему? потому что вчера выпили и стало сильно легко, а сегодня не пьём, вот и тяжело… выпили… стало легче… Цикл! В фортране оператор «DO».

— Утром тяжело — это про вас! Про нас только, как видишь, пока не выпили. И чем же ты себя так замучил?

— Да всё просто, я ведь уже говорил… Москва молчит, пацан уезжает, работа надоела так, даже мыслей никаких не заводится. Надо бросать! Но пункт первый: Москва молчит, а здесь идти некуда. Газпром не возьмёт, у них с компанией договорённость не переманивать. Кто я? Зачем я? Для чего я? Что делать? Наконец, зачем мне все эти женщины, которые всё пытаются меня поделить? И вот так по кругу, как лошадка в карусели. Цок-цок, цок-цок… Иногда совсем ничего не хочется. Ладно хоть снов давно не вижу, тьфу-тьфу-тьфу.

Юрку регулярно посещали сны, имевшие отвратительную особенность сбываться. Так он видел смерть отца. В тот же день пришёл после работы домой, а Соня говорит: «Мама звонила… Отец умер». Женька уже знала про эту Юркину особенность.

— Не снится ни фига ничего… И хорошо! И ещё ты! Ты, моё рыжее солнышко, ты меня тащишь из этой тоски и депрессии.

— Та-а-а-ак… — Женька толкнулась ногой, на стуле подъехала к Юрке и взяла его за галстук. — Я не знаю, зачем тебе остальные женщины, а я нужна как психотерапевт… Обрати внимание, я не улыбаюсь. И я больше не спрашиваю, я тебе сообщаю: мы завтра встречаемся! И, наверное, у меня… Давай подумаем, во сколько? От мужиков отвязаться, я думаю, ты сможешь, посидите чисто символически… Ребёнка отправлю к Свете.

Юрка аккуратно высвободил галстук, поднялся и отошёл к окну. За окном снова мело. Неделю назад уже всё растаяло. Казалось, вот-вот начнётся настоящая весна, и на тебе! Снова снег. Господи, самое же гадкое время на Севере. На Большой земле всё цветёт, пахнет, яблоневые сады, вишни, тюльпаны, а тут… Самое гадкое время! Самое… Хотя зимнее солнцестояние гаже. Но и от этого не легче.

— Грёбаный Северный. — Юрка прижался лбом к холодному стеклу. — Май месяц… Погода говно. Когда же уже весна? Нет же никаких сил. И ведь каждый год так. И уже одиннадцать лет. А Москва сука молчит. Сдохнем мы здесь все, Сдох-нем. — Он посмотрел на Женьку и улыбнулся. — Видишь, как я умею ныть.

— Дорогой Юрочка! Золотой ты мой! Я сама умею такую создать обстановочку, что у людей, даже случайно оказавшихся рядом, возникает стойкое желание повеситься. Тут тебе меня не переплюнуть. — Говоря, она поднялась, медленно, покачивая бёдрами, подошла к Серову и плотно прижалась к нему сзади. — Сопротивляться насчет завтра будешь?

Юрка повернулся и провёл рукой по Женькиным волосам:

— Психотерапевт ты мой. Это ж я всю жизнь всех уговариваю, всех успокаиваю, лечу. А себя большей частью сам, ну или со Славкой. Хотя он ещё тот терапевт… скорее хирург. Поэтому всё-таки сам. Всё сам… Ладно! Кошка. Давай попробуем! Часов до двадцати одного, я так думаю, завтра я твой. Соня сама на работе будет оттопыриваться с девчонками.

— А начнём во сколько?

— А хрен знает, как отсюда выберусь. Вообще завтра до пяти. А как Бурков… Праздник же. Победа… водка… шнапс… хэндэ хох… Гитлер капут!

Женька сжала кулаки и закатила глаза.

— Бить будете, папаша? — спаясничал Серов.

— Бить буду больно, но аккуратно. Так, кажется? Хорошо. Давай (только я не знаю, как осуществить это на практике) ты много не будешь здесь пить. Такое возможно?

— А что будем пить у тебя?

— У меня? Как скажешь. Можем совсем не пить.

— Стрёмно…

— А чего стрёмно-то? Не пить? Лично я — запросто, несмотря на свой многолетний хронический алкоголизм… Шучу!

— Стрёмно, — Юрка притянул Рыжую Кошку к себе. — Предпраздничный день.… Я у тебя в гостях… И вообще… Вечер…

— Тогда давай коньяк. Во-о-о-о-от такусенькую, — Женька показала пальцами, — махонькую. Я тогда тоже буду коньяк…

— А то, может, лучше бутылочку грузинского? Хванчкару? Петь потом начну. «Я могилу милой искал, Сердце мне томила тоска»…

— Тогда и я вино. Только не грузинское, у меня от него башка болит. И сухое. А спорим, — она вывернулась из Юркиных рук и зашла за стол, — ты с этой своей депрессией даже не заметил мои новые сапоги?

— Фигу! С утра всё заметил. — Серов зажмурился и стал перечислять: — Коротенькие такие, на высоком каблуке, на блатном таком каблуке… э-э-э-э… замечательные такие, коротенькие, на высоком каблуке… Классно так выглядят с чёрными колготками и короткой юбкой.

— А в чём у них главный прикол?

— Остроносые? Нет? — Он открыл глаза.

— Эх… — Женька вышла из-за стола и картинно развернулась к Юрке спиной. — Молния сзади, депрессивный ты мой!

Насилу отбившись от требований Буркова отметить День Победы «как положено», почему-то Степаныч в этот раз решил отмечать коньяком, а не водкой, — сговорились, что ли? — Серов в половине шестого отправился к Женьке, по дороге зайдя в любимый «Евро» за вином. Только в «Евро» в Северном можно купить приличные напитки. Женьке он взял молдавское мерло (как они могут пить эту кислятину?), а себе бутылку грузинского саперави. В шесть он уже заявился к Ставровой, где был обнюхан и облизан Джимом, американским кокер-спаниелем, и обтёрт с двух сторон котами Мишкой и Лизом. Лиз имел странное прозвище ввиду некоторого недоразумения. В раннем детстве его считали кошкой, но потом он вдруг проявил себя совсем с другой стороны. Имя решили не менять.

— Бурков достал! — снимая ботинки, эмоционально из коридора начал Юрка. — Я ему говорю, какой, на хрен, коньяк?! Где ты видел, чтобы в День Победы пили коньяк?!

— Ты сыра купил? — Женька хлопотала на кухне.

— Сыра? Да! Купил, маасдам. Я ему говорю, какой, на хрен, коньяк?.. — Юра притащил пакеты и чмокнул Женьку под ушко: — Привет, котёнок.

— Привет, дорогой. Всё готово, шуруй в комнату.

— А он говорит: «Ну и что?» Спасибо Лацису, он тоже голосовал за вино. О-о-о-о… — Юрка добрался до комнаты. — Моя депрессия скоро меня покинет! Мой любимый креветочный салатик… картошечка… зелень… Депрессия-депрессия! Лети на хрен на сессию! Спасибо, Женечка.

— Ну мы же лечиться собирались?

Женька стояла в дверях, держа бутылки. По виду она только-только вернулась с работы, ещё не переоделась. Та же блузка, та же короткая юбка и те же чёрные колготки.

— Открывай.

Юра выкрутил пробки и разлил:

— Мы же тоже за Праздник выпьем?

— За него.

Чокнулись, пригубили.

— Так что там твой Бурков?

— Я говорю, хотел коньяком накачать, гад, а я ему…

— Погоди! Хлеб забыла.

Женька выбралась из-за стола и выскочила на кухню. Через секунду вернулась, зацепила ногой стул и, рассыпав хлеб, все оба-два кусочка, — хлеб предназначался исключительно Серову, сама Ставрова строго придерживалась диеты Монтиньяка, — рассыпав оба куска хлеба, наклонилась… Юрка захлопнул рот, даже не начав фразы. А ещё через мгновение он пришёл в совершенно неописуемый щенячий восторг.

— Женька… Ты без трусов?.. — шёпотом спросил он. Под юбкой у Женьки оказались только чёрные чулки.

— Да ты что?! Вот блин! Трусы надеть забыла… Представляешь? Ждала-ждала… — Она не спеша выпрямилась. — Пойти надеть?

— Женька, ты коза… — Юрка медленно поднялся с дивана. — Что же ты со мной делаешь?

Лёжа голышом на огромной кровати, Ставрова рассказывала:

— В Вартовске у меня подружка. Лялька. Мы с ней с Самары дружим. Ну, иногда здесь встречаемся — то я к ней, то она ко мне. Мужик у неё больной. Так, ничего особо… но… не может. А она мне ровесница. Представляешь?

— Совсем не может? — Юрка пристроил голову на Женькином бедре.

— Ну, что-то вроде может, но как-то… не стоит, что ли, у него…

— Хочет, но не может.

— Наверное. А она его любит. В молодости, говорит, огонь был мужик. А сейчас какой-то начальник. Короче, выдохся. Лялька так считает. Но она ему всяко там… руками… ртом… А самой-то тоже хочется.

— Ну, ясное море.

— Во-о-от. И заводит она себе любовников. Муж вроде даже знает, но сквозь пальцы смотрит. Она так, не серьёзно заводит. Для здоровья. На работе-то у неё тоже особо не разгуляешься.

— А кто она?

— Учитель. Русский, литература. И вот она заводит разных. В кафе там познакомится, в ресторане, в бассейне. Короче! Завела как-то себе охранника. Мужик здоровенный, красавец, во-о-о-от с таким… но и только. А Ляльке чего надо? А Ляльке того и надо. Встречались они, встречались, и как-то звонит она ему, а он на работе, на охране. Муж, значит, у Ляльки уехал в Москву, а ей приспичило. Звонит она своему охраннику и говорит, мол, ты не против? А она как-то к нему и на работу уже приезжала. А он вроде тебя: что-то у меня нет настроения, что-то я ничего не хочу, бла-бла-бла…

— Соскочить гад хочет? — Юрка начал потихоньку ржать.

— Да! Соскочить хочет. Вот как некоторые.

— Не будем показывать пальцами.

— Не будем. Что она тогда делает. На голое тело надевает песцовую шубу — дело было в январе, на каникулах — туфельки. Вызывает такси и едет к этому депрессивному. И вот…

— …Когда она приехала и распахнула…

— Да! Распахнула и сделала пируэт, оп-па! — Женька картинно махнула рукой. — Раскрылась прямо перед камерой…

— Да ты чё?!

— То, таксист охренел!

— Таксист?

— Таксист.

— Бедный таксист.

— Ну почему? Может, он в тот момент тоже от депрессии излечился. Ты же вот, когда я нагнулась, излечился?

Юрка перевернулся и чмокнул Женьку в живот:

— Как рукой сняло.

— Ты, если чё, заходи.

Он зашёл. Вскорости. И не просто зашёл, а впервые остался на ночь. Чего не нужно было делать, ну совсем! Ну ни при каких обстоятельствах!

11 мая, всё ещё в выходной, Серовы поехали на шашлыки. Погода, как бывает на Севере, разгулялась, за снегом и пургой вдруг выглянуло солнышко. И народ Северного, как ящерицы весной, повылезал на тёплые проталины погреться, пожарить на костре мясо и сосиски.

Вернулись домой часов в десять вечера, Влада ещё не было. Последнее время он приходил поздно. Мальчик вырос. Явился уже к одиннадцати и подшофе… Юрка на него наехал: мол, почему так поздно, почему никого не предупреждает, в доме телефона, что ли, нет? Влад отвечал дерзко, что скоро совсем уедет и уже не будет ни перед кем отчитываться. «И перед бабушкой?» — «И перед бабушкой!» — «Ну, это уже положительно свинство!» И тут вмешалась Соня: «Ты чего на ребёнка орёшь? Ты последнее время не даёшь ему жить спокойно! Ему нужно готовиться к экзаменам». — «А он готовится?» — «Готовится!» — «С вином или водкой?» — «Ну, знаешь!» — «Знаю! Хочу как лучше!» — «Ах, как лучше? Да ты нас просто гнобишь!» — «Я?!!» — «Ты!!!» — «Да пошли вы… Гноблю я…» Юрка схватил телефонную трубку, ушёл в комнату, набрал Женьку, без прелюдий выкрикнул: «Щас буду!», вернул трубку на базу и отправился ловить такси. По дороге к стоянке в «Стекляшке» накупил вина и водки. Когда приехал, Женька встретила его взъерошенная, растерянная и даже как бы не в себе. Дома у неё, спрятавшись в маленькой комнате, тихо, как мышки, сидели Аня с Полинкой Яблочкиной. Юрка прямо в обуви протащился на кухню и, пообещав, что буквально одна рюмка и сразу к Славке, брат жил в соседнем доме, уселся за стол.

«Рюмку» пили долго. Женька сказала: «Куда ты? Ночь уже». И Серов остался.

Позже Женька в аське писала: «Ситуация хороша, откуда ни глянь… Ты звонишь среди ночи, моего мнения не спрашиваешь, просто сообщаешь: я приду. Я тоже принимаю это как должное, несмотря на детей и вообще… Я просто понимаю, тебе плохо, и это становится главным в тот момент. О себе и о ситуации я даже не думала. Как по-глупому всё получилось…»

После той ночи у Женьки состоялся разговор с дочерью.

— Мама, ты дядю Юру любишь?

— Наверное, Ань.

— А как же папа? — Аня принимала Андрея Ивановича как отца.

— Не знаю, дочь…

— Мам. Ты не бойся, я ничего не скажу папе. А… Дядя Юра, он ничего! Пола говорит — интересный.

— А ты что говоришь?

— А я с ней согласна!

Так впервые их близкие оказались в круге их рая. Или, может быть, ада?

Где, в каком сумасшедшем сне

Мне привиделось, что в огне

Невредимы с тобою мы,

Влюблены и окрылены.

Нас огонь не ласкал, не жёг,

Был он как единый прыжок

Может, в бездну, а может, ввысь.

Может, миг один, может, жизнь.

Сон ушёл, в волосах твоих дым.

Не могу надышаться им.

А за искру в твоих глазах

Я опять позабуду страх.

Так пела под гитару Женька, а Юрка всё спрашивал: кем она не надышалась и с кем там она позабудет страх? Вроде разные люди получались. Женька смеялась и отмахивалась, но Юрка знал, переживает.

А потом вдруг всем сразу стало некогда!

Аня заканчивала девятый класс, на носу выпускной. Первый выпускной — это не шутки! И Женька срочно взялась шить, одевать, наряжать…

Андрей вскоре собирался подъехать — на смену, к котам и собаке, Женька в начале июня уезжала в Самару с Аней и Полиной. Женька со Светкой часто подкидывали друг другу своих девчонок. Те и не возражали — они дружили, как дружили их мамы, и вообще ощущали себя сёстрами, даже были влюблены в одного мальчика… А ещё они поклялись никогда не разлучаться, только чур этого я вам не говорил. И у Серовых Влад заканчивал школу. Впереди маячили экзамены, а ещё не решили — куда и как поступать. C этим нужно было определиться давно, но разве у русских так бывает? Предполагался самарский политех.

Ко всему прочему у Женьки разболелся Лиз, абсцесс на ухе, а поселковая ветеринарша Ольга, когда-то вытащившая с того света Юркиного кота, лежала в больнице. Женька сама вскрывала абсцесс скальпелем, откачивала гной и сукровицу.

Зашивались все. Встречаться стало некогда. И только аська выручала их, там они по-прежнему болтали о разном.

О медицине… о котах… о собаках. И вдруг:

_Jennie: Я вчера психанула на собаку, говорю, скоро я, наверное, поставлю вопрос ребром: или я, или собака! Аня: Мама, мы, конечно, выберем собаку :)

Я: Я понимаю и спокойненько пойду себе :) Аня: А я знаю, куда ты «спокойненько пойдёшь себе» — к Юре! :)

YGrey: Ни хрена себе, поговорили…

_Jennie: Ага! :) Ну всё, конечно, шуткой… :)

YGrey: Шутки-то шутки… Постараюсь, чтобы она меня больше не видела.

_Jennie: Прятаться станешь? Я думаю, они тебя с Полинкой не забудут после той ночи:). Можешь уже не прятаться! :)

А потом обо всём сразу:

_Jennie: Опоздала на две минуты. Записали…

(пауза)

_Jennie: Что-то аська опять глючит. На две минуты, говорю, опоздала… записали!

YGrey: Что же так неаккуратно?

_Jennie: Записали? Записали аккуратно! Притом, что главного никто не записывает, хотя он позже меня пришёл.

(пауза)

YGrey: Зато я купила чулки!

YGrey: Да ты чё?! Какие?

_Jennie: Такие… Знаешь… Сеточка, чёрные… Но я чего-то сомневаюсь… Мне кажется, они не на меня… Ну, полнят, что ли.

YGrey: Чё ты, прямо сразу полнят…

_Jennie: Ну, у меня тут комплекс сильный… Ладно, не понравятся, куплю другие :)

YGrey: И будет у тебя коллекция!

_Jennie: А ещё надо купить пояс!

YGrey: Надо-надо! Чтобы чулки не спадали :) Потому что похудела :)

_Jennie: Во-во :)

А в реале Юрка продолжал носить Женьке цветы. Рядом с серовским домом на «пятачке» обосновались цветочные киоски, и группа веб постоянно жила с цветами: с тюльпанами, ландышами, сиренью, пионами… Цветы менялись по мере взросления мая. Где-то тот май и правда взрослел — цвёл, пах, но только не в Северном. В Северном по-прежнему, как в деревне Гадюкино: ледяной дождь, сырой снег, а если солнце, то с сумасшедшим ветром.

Цветам завидовали и пытались выяснить, кто дарит. Женька смеялась и отмахивалась: «Сами! Всё сами, то я Светке, то Светка мне. Мы девушки современные, свободные. А впрочем, какое вам дело?»

К концу мая у наших героев собралась целая связка ключей от свободных квартир. Кто-то уезжал в отпуск, кто-то в командировку. Теперь они могли выбирать, куда устроить набег, но получилось лишь раз, к Светке на новую квартиру, да и то в обед и буквально на час. Они и этому радовались, как малолетки. Кто знает цену счастью, и четверти часа рад.

1 июня наступило календарное лето и вернулся Андрей.

8 июня наступило лето настоящее и Женька с Аней улетели в Самару.

22 июня, после выпускных экзаменов, Влад с отцом улетели в Самару. У Влада заканчивалось детство.

А Юрка ждал начала новой вехи в своей жизни. Москва наконец ответила!

Июль 2002-го. Жаркое самарское лето

Летом, когда светло даже ночью, Северный с Большой землёй связан хорошо и надёжно. Аэропорт работает на полную катушку, круглосуточно отправляя прямые рейсы в Новосибирск, Тюмень, Уфу, Краснодар, Самару — лети не хочу! Но Юрка с Владом в Самару выбирались через Москву.

Чтобы сделать такой крюк, было две причины.

Во-первых: Юрке хотелось проводить Дьякова. Ваня получил приглашение на работу в Швецию и уезжал в Стокгольм.

А во-вторых: настало время решать вопрос о Юркином возможном переезде в Москву. Уже когда Влад сдавал последние экзамены, перед Юркой вдруг открылась возможность попытать счастья с работой в столице.

Его перехода в Москву ждали и боялись многие.

Бурков открыто переживал, не без основания полагая, что отдел, лишившись Серова, много потеряет. Они на пару поднимали направление цифровой картографии и геоинформационных систем. Специалистов такого уровня, как Юрий Павлович Серов, да и даже не такого, отыскать на Севере Западной Сибири было сложно.

Добрая фея Лидочка Кузнецова, как и положено добрым феям, переживала за Юрку и желала, чтобы наконец-то сбылась его мечта. Ещё она хотела, чтобы в Москве собрались оба её любимчика — и Серов, и Дьяков; но Ванька уже разбивал идиллию, перебираясь в Стокгольм.

Марина Берёза, бывшая Юркина начальница, сама инициировала появление вакансии, а потому радела за него и договаривалась с высоким московским начальством. Собственно, к ней в фирму и собирался устроиться Юрка.

Брат, Ярослав Серов, втайне, как и Бурков, надеялся, что у Юрки ничего не получится. Он представить себе не мог Север без младшего. Северный без Юрки?! Нет-нет-нет, так быть не может, потому что не может быть никогда! Эгоизм чистой воды, но Славка ничего с собой поделать не мог…

Переживала и Соня. С переездом у неё бы закончилась спокойная размеренная северная жизнь, к которой она уже привыкла. А ещё она совсем не жаловала большие города. Они её пугали.

И, конечно, переживала Женька. Ставрова одновременно и хотела, и не хотела, чтобы у Юрки получилось. Тайно надеясь, что с отъездом Серова их отношения прекратятся или по крайней мере заморозятся на неопределённое время. С глаз долой — из сердца вон! А сейчас Женька с ужасом обнаруживала, что каждый день, проведённый с Юркой, всё глубже погружает их в пучину неуправляемых страстей. Это уже не лёгкий романчик, не командировочная интрижка, а нечто более серьёзное и чреватое проблемами. «Отношения»! Она вполне осознавала, что уже запуталась, и так просто не выпутаться. А поэтому Женька и хотела… и в тоже время не хотела Юркиного переезда.

Вопрос о работе закрылся неожиданно. Юрка прямо из аэропорта в Москве позвонил Берёзе, и растерянная Марина Игоревна сообщила: у руководства в планах случились внезапные перемены, всех их унесло в Западную Сибирь; встречаться не с кем, решать Юркин вопрос некому. «Я уверена, всё разрешится положительно, — успокаивала Серова Марина. — Специалистов твоего уровня нам всё равно не найти, а других нам не нать. Звони, как вернёшься, в июле».

В июле так в июле, Юрка выдохнул и поехал с Владом к Ваньке на работу.

Вечером они втроём, набрав по дороге в супермаркете еды и выпивки, отправились к Дьякову домой. Там к ним присоединились Ванина московская девушка и пара их общих северных знакомых.

Прекрасны такие встречи! Замечательны дружеские попойки! Праздники 999-й пробы. Открытые Севером сердца и чистые души, промытые алкоголем. Они пили, закусывали, вспоминали друзей и знакомых, Ванька даже взялся за гитару и спел пару студенческих песен, приговаривая Владу: «Вот такая ждёт тебя жизнь, парень».

А вечером, когда уже все разошлись и Влад лёг спать, Ванька на кухне тихонько поинтересовался:

— Как с Женькой?

— А Лидочка тебе разве не рассказывает? — Юрка намывал посуду и передавал её Ваньке.

— Палыч, она мне не всё рассказывает.

— Да ладно! А я думал… Коньяку плесни. — Юра вытер руки о фартук и принял рюмку. — А я думал всё. Нет, значит. Ну как тебе сказать? Непонятно. Любовь до горба. Но что с ней, с любовью этой, делать дальше, мы не знаем.

— А нужно «дальше»?

— А как?! Отношениям нужно развиваться. Хотя меня всё устраивает. Секс — просто чума.

— А Соня знает?

— Ваня, у нас уже чего и сколько раз только не было. Ну узнает. — Юрка залпом выпил и причмокнул. — И что? Главное сейчас — Влад. И Вика. Вика тебе пишет?

За год до этого Серовы — Юра и Влад — ездили в Питер, также через Москву и также останавливались у Ваньки, только в тот раз с ними была племянница Сони Виктория, и Ванька немного увлёкся ею, даже поухаживал чуть-чуть. Разница в возрасте, конечно, приличная, десять лет, но… девочка неожиданно влюбилась. «Дядя Юра, он такой беспомощный, но такой умный…» Юрка знал, после той поездки она даже писала Дьякову письма.

— Пишет. Редко.

— Может, породнимся? — Серов ткнул Ваньку кулаком в плечо. — Да ладно, не боись! Шутю я, сынок, шутю… Спать пошли. У нас на завтра какие планы?

— Ничего я не боюсь! Глупости всё это. На завтра? На завтра мы той же командой хотим прокатиться на картах, а потом сходим в кино. Вы были в настоящем кинотеатре?

Юрка пожал плечами. Вот все они такие, «масквичи», вчера только переехали, а уже: «вы были в настоящем кинотеатре?».

— Что значит в настоящем?

— Ну, с нормальным звуком, с большим изображением…

На следующий день они до одури накатались на картах — рычащих бензиновых вонючих картах. Они ещё и вывозились бы все, но им выдали специальные комбинезоны. Адреналина глотнули по полной, даже ноги подкашивались. А перекусив в кафе, отправились в «настоящий кинотеатр», в Киноцентр на Красной Пресне на «Расхитителей гробниц» с Анжелиной Джоли. Да, Серовы действительно первый раз попали в «настоящее кино» и от этого пришли в полный восторг. Звук, цвет, объём… кажется, закрой глаза — даже запах ощутишь.

«Хорошо живут в Москве, мерзавцы…» — думал Юрка, он даже зажмурился в предвкушении. И он так заживёт. Влад в гости приезжать станет… Будут они ходить в кино, в театры… Женька приедет… Женька…

Утром 25 июля Серовы уезжали в Самару. Юра с Ванькой договаривались насчёт ключа. На обратном пути Серов хотел остановиться в Ванькиной квартире. Дьяков обещал поговорить с хозяевами, чтобы сразу пересдать жильё Юрке, если у того получится с работой.

Когда уже заходили в вагон, Ванька придержал Серова. «Женьку не бросай. Она тебя любит. Ты ей нужен», — шепнул он на ухо и сразу толкнул друга в вагон, исключая Юркины вопросы.

Нет, ну не гад ли? И что теперь прикажете делать? Сам в Швецию, а ты думай и разбирайся как хочешь… Советчик хренов.

Разбираться и думать, однако, было некогда. По приезде в Самару сразу началась кутерьма. Серовы, к которым присоединилась Вика, занялись поступлением в политех. Всё-таки в политех. Ещё зимой на семейном совете приняли решение, что Серовы оплачивают племяннице учёбу. Влада они планировали на факультет автоматизации и информационных технологий, хотя до последнего сомневались, а Вику на энергетический, там и полегче, и… подешевле.

Пока узнавали, пока разбирались, пока подавали документы, минула пара недель. Юра несколько раз звонил Женьке (та тоже зависала в Самаре), болтал, рассказывал о Москве, о Ваньке, о Владе, о поступлении, но устроить свидание у них не получалось. Дела и заботы не оставляли шансов. Но всякий раз они говорили, убеждали друг друга, что надо встретиться, обязательно надо встретиться! Всенепременно! Уговаривали себя. Они скучали… ох, как они скучали!

В середине июля братья Серовы, все трое, собрались за одним столом. В последние десять лет им редко это удавалось. То у Юры с Ярославом не совпадают отпуска, то Игорь занят, то ещё какая напасть. И после смерти отца это была первая встреча.

Игорь, на десять лет старше Юры, жил и работал Самаре. Инженерствовал на заводе «Прогресс», где собирали знаменитые ракетоносители «Союз», страшно этим гордился. И, в общем, имел право! Быть причастным к российской космонавтике дорогого стоит.

До отъезда на Север младший со средним были весьма близки. Игорь практически воспитал Юрку. Пока младший жил, рос и учился в Самаре, он во всём подражал среднему. Вот только с тех пор минуло двенадцать лет, и их отношения переживали далеко не лучшие времена, а сказать точнее, поистёрлись до дыр.

Мама наготовила своей всегдашней картошки со свининой, нарезала салата из огурцов и помидоров, Юрка с Игорем пили ледяную «Самарскую», старшему водки не хотелось, он пил грузинское. Обед вошёл в кульминацию, северные Серовы вспоминали командировку на Полярный Урал, на золотой прииск, Юрка уже добрался до момента, когда Славка, не дав утонуть собаке повара, перетащил её через горную реку:

— …А повар спрашивает: «На хрена вы собаку-то потащили?» Мы же не знали, что Белка его.

— С тем поваром с самого начала не заладилось. — Славка возбуждённо пощипывал бородку. Эмоционально переживал рассказ младшего. Десять лет, а всё вроде бы как вчера.

— Мы жратвы не привезли, и он на нас крысился. А тут спрашивает…

— Герои… — вдруг с сарказмом процедил средний и, не дожидаясь Юрку, выпил. Он с самого начала слушал рассказ с кислым выражением лица.

— В смысле? — Юра подался вперед.

— Смотри, мам… Сидят два героя… Нефть добывают… А мы тут…

— Погоди-погоди, — Юрка уже всё понял и пытался срочно затушить разгорающийся конфликт. — Гош, зачем ты? Разве я тебя обидел? Вы тут вон ракеты собираете.

Тем временем Ярослав, впавший от слов Игоря в лёгкий ступор, уже начинал приходить в себя. И у него задёргался глаз. Нехороший признак. Нездоровый. Мама тоже почувствовала неладное:

— Игорь, ты чего? Юра просто рассказывает… про собачку…

— А чего выпендриваться? Нефть они там добывают! А мы ракеты строим, да! И зарплаты…

— Гош! — Юрка сморщился, как от зубной боли. — Зачем ты?

— Затем! Приходить не хотел… Задолбали. Одни, блин, герои кругом. Плюнуть некуда!

— Не плюй, Гош, не надо. Я уйду. — Юрка поднялся, переложил полотенце с коленей на стул и пошёл в коридор надевать ботинки.

— Юра! — подхватилась мама вслед за младшим.

— Я потом приеду, мам. У меня ещё есть время, не расстраивайся.

— Ну и дурак же ты, братец, — высказался наконец полностью очнувшийся старший. — Вот ты чего на Юрку-то? Ну уехал он из Самары и не стал таким же, как ты…

— Слава! — крикнул Юрка в кухню, — заканчивай!

Но Славка уже завёлся:

— Он, между прочим, за двенадцать лет самостоятельным мужиком стал. Настоящим мужиком! Он там по полям мотался! В снег! В мороз! По болотам! На него люди положиться могут, как на… И сейчас! Чудак ты, Гоша, на известную букву. Погоди, Юр, я с тобой.

— Игорь, Слава, Юра… — причитала мама. — Да что же такое? Да что же вы?

— Мам, извини, я даже сидеть с ним сейчас не хочу, извини, — Славка тоже уже надевал ботинки.

— Пусть идут! Пусть проваливают! Нефтяники… — и Игорь добавил непечатное ругательство.

— Слышь, ты! — взорвался старший.

— Слава, Слава, — Юра тянул Ярослава. — Пошли, пошли…

Они вывалились на улицу.

— Ты сейчас куда? — старший нервно сморкался и мял платок.

Юрка глубоко затянулся и выпустил дым:

— А хрен знает. Я же думал, мы тут на весь день…

— Меня художники на Поляне у Ветки Клюевой дожидаются, поехали?

— У кого? У какой ветки?

— У Клюевой Ветки. Светка-Ветка. Я так её называю. Чего непонятного?

— Ну да. Чего непонятного? Всё понятно. А я там нужен?

— Нужен — не нужен. Поехали!

До Поляны Фрунзе (район с частным сектором на берегу Волги) добирались на трамвае, потом пешком окольными тропами — на дачу, куда на выставку местного живописца уже заявилась вся самарская художественная богема. Выставка разместилась под навесом возле яблонь. Картины, а точнее наброски волжских пейзажей были, скажем так… банальны… Ни то ни сё. Живые яблони по соседству выглядели куда интереснее.

Пока Юра разглядывал «шедевры», Славка, которого и правда здесь ждали, сбегал в дом и вернулся с двумя глиняными кружками домашнего вина.

— Как тебе? — он заговорщицки подмигнул Юрке.

— Да ерунда какая-то! — ответил тот, как ему показалось, вполголоса.

— Что ви сказали, молодой человек? — Его услышала какая-то еврейская искусствоведческая бабушка.

— Я говорю, ничего особенного! — громко ответил Юра. И тут к нему все повернулись. — Извините! Я, кажется, нечаянно пукнул в вашем присутствии. Но мне кто-нибудь может объяснить, что такого особенного во всех этих пейзажах? Цвет? Стиль? Что? Ещё, наверное, Глазунова придворным маляром обзываем.

Кто-то тихо засмеялся. Юра посмотрел на Славку, тот тоже едва сдерживал хохот.

— На, держи! — Юрка сунул ему недопитую кружку и направился к выходу, потом вдруг развернулся и добавил: — Вы меня, конечно, ещё раз извините… но вот его сын, — он ткнул в старшего, — кратно рисует лучше. Извините! — и вышел за калитку.

Славка нагнал его на трамвайной остановке.

— Ай молодец, брательник! — от удовольствия он аж приплясывал.

— Ты для этого меня туда привёл? — Юра выглядывал трамвай, думая, куда бы ещё сегодня податься. После Игорька-то и художников…

— Привёл и привёл. Но не обманул ожиданий, брат! Ещё и от Ветки спасибо. Эти художники её за-дол-ба-ли. Ты сейчас куда? Поехали ко мне. Я ужин сбацаю, вина купим. Не-не-не, никаких поэтов-песенников! Подлечим тебе нервы.

— Поэтов-песенников… — Юрка хмыкнул. — Слушай, а давай Женьку позовем?

— Рыжую?! А она здесь?! Зови, конечно! Пора уже познакомиться с любимой женщиной любимого брата.

Женьку младший вызвонил из телефона-автомата, и она, наконец отринув всё, через полчаса на такси примчалась к Ярославу. Брат к тому времени уже весь погрузился в священнодействие. Для Славки в приготовлении пищи было что-то сродни искусству… не богемному! Настоящему!

— Жень, ты успокой его! — кричал он из кухни. — А то он сегодня уже со всеми переругался.

— С кем ты сегодня переругался, дорогой? — Женька отстранилась от Юрки, переводя дух, — никак не могли нацеловаться, больше месяца не виделись.

— А! Были всякие… — Юрка рассеянно улыбался, теперь ему всё до лампочки.

Потом пили вино, слушали Славку, тот под гитару перепел половину бардовского репертуара, чем несказанно порадовал Женьку. Она даже несколько раз принималась петь на голоса с ним. Потом Юрка сбегал ещё за вином. А потом вместе рванули Кимовскую «Губы окаянные». Славка выводил:

Позову я го-олубя-а-а,

Позову я сизо-ого-о,

Ой, пошлю дро-о-о-олечке письмо,

Да мы начнём всё сызнова…

Женька не выдержала и кинулась Славку целовать.

А потом они ели вкуснейшее чахохбили. Потом сидели у Славки на балконе и курили. Женька ни с того ни с сего вдруг закурила в Самаре, и Юрка за это её ругательски ругал… «Да брошу я, брошу! — отмахивалась Женька. — Сейчас вернусь в Северный и брошу!» Потом Юрка подарил Женьке ручку из Москвы, которая оказалась у него с собой в сумке, а Женька обрадовалась ей, как дорогому подарку, хотя ручка та совсем обычная, ничего особенного, не с золотым пером. А потом вдруг наступила летняя самарская ночь, и Серовы провождали Женьку на такси до дома её родителей.

— Я взяла ключ у Ляльки… Ну, у той, которая из Вартовска, — говорила Женька младшему перед подъездом. — Выбирай время и звони.

И, не дождавшись ответа, чмокнула Юрку, убежала.

— Страшно мне за вас, дети мои… — грустно сказал Славка, когда Юрка вернулся в такси.

— Самому страшно, брат.

…Рассохшиеся стулья, древний, из цельного дерева, не из ДВП, стол, такого же возраста тяжёлый трельяж и скрипучий диван. Казалось, что квартира, под стать своей мебели, сама древняя и скрипучая, прибыла на машине времени из далёких послевоенных пятидесятых. К этому хрущёвскому антуражу совсем не было электричества, отключили за неуплату. Женька с Юркой очутились здесь через три дня после встречи у Славки.

— Это бабушки Ляли, — Женька обходила квартиру, выглядывала в окна, заглядывала на балкон. — Самой бабушки давно нет, а квартира в таком вот военном состоянии.

— А нам всё равно… — Юра осматривал ванную комнату и крутил ручки кранов. — Вода есть, унитаз работает.

— Лялька даже где-то бельё оставила.

— Добрейшей души человек твоя Лялька… Замечательнейший… Передавай ей большое человеческое спасибо!

— Сам как-нибудь поблагодаришь. Она тоже горела желанием познакомиться, но не смогла выбраться. — Женька подошла к Юрке сзади и обняла. — Мы прямо сейчас займёмся любовью или сходим в магазин за вином и едой? Мы тут до утра, любовь моя.

— Вино? Подождёт вино… — Юрка развернулся к Женьке. — И еда подождёт… Лучше покажи-ка мне, Рыжая Кошка, как снимается это платье? На нем есть замки, болты, шурупы, секретные коды?

Женька подняла руки:

— Просто через голову.

И Юрка снял.

— Ты дрянная девчонка! Ты… Ты опять голая!

И был у них вечер и ещё вся ночь.

Они любили друг друга, точно пили густое ароматное и терпкое вино. Не торопясь. Вдумчиво. Перемежая близость с походом в магазин, приготовлением пищи, питьём вина, купанием в Волге, которая оказалась совсем-совсем рядом. По квартире они ходили голышом, они бы и на улицу так ушли — на Самару упала июльская поволжская жара, — только высокий уровень социальной ответственности не позволил им шокировать публику. Уже в полночь, когда снова оправились на Волгу, — наконец презрев нормы, купались голыми, резвясь, как молодые дельфины. Кажется, кто-то смотрел на них с парапета, мерцая в ночи сигаретным огоньком, но им было абсолютно всё равно. Они бы и любовью занялись прямо там, они даже попробовали, но в воде оказалось неудобно, а на берегу жрали комары. И тогда, наспех одевшись, они умчались от любопытных курильщиков и адских кровососов, вернулись в квартиру, выпили вина и снова занялись любовью. Они давно перестали кончать, им давно уже это стало неважно…

А что важно, спросите вы?

А многие из вас знают на вкус своего партнера?

Они знали! Они изучили каждый квадратный сантиметрик друг друга, буквально губами измерили. И только когда уже совсем не осталось сил, а за окном занимался золотистый лёгкий летний рассвет, они уснули, крепко обнявшись.

Больше вырваться на свободу не получилось. Только ещё один раз встретились на набережной. И, кстати, тоже к своему удовольствию. Они же не могли вот так спокойно разгуливать вдвоём по Северному.

— Что у тебя с Москвой?

Женька надела белый просторный сарафан, Юрка под ним явственно различал стройное голое и такое родное тело. Женька снова специально вырядилась, чтобы Юрка мог видеть её всю.

— Кажется, ничего. — Юрка косился на Женькину грудь, стараясь сосредоточиться на мыслях о Москве. — Я позвонил Маринке… Ты, кстати, собираешься с ней встречаться?

— Не в этот раз. Послезавтра улетаю в Северный.

— И Славка!

— Класс! — Женька приобняла Юрку. — Он мне так понравился, я прям в него влюбилась!

— Он всем женщинам мира нравится. Они все в него влюбляются. Поголовно.

— Есть за что. Но люблю я только тебя. Так что у тебя за разговор с Маринкой случился?

— Она сказала, после той поездки, я тебе рассказывал, главного инженера у них уволили, поэтому все договорённости… как это… потеряли актуальность.

Некоторое время шли молча. Летом 2002-го набережная Волги в Самаре всё ещё была захвачена шаурмятниками, шашлычными, отрытыми самодельными кафе, и вся эта шушера безнадёжно портила не только вид жемчужины Самары — набережной, но и сам животворящий воздух Волги.

— Когда их уже всех разгонят? — Женька поморщилась. — Она так и сказала? Потеряли актуальность?

Юрка кивнул.

— Но ты всё равно летишь через Москву?

— У меня билеты. Ну и… А вдруг?!

— А ты хочешь? — Женька резко остановилась, повернулась к Юрке и заглянула ему в глаза. — Ты хочешь в Москву?

— Женька… — Юрка смешался. — Не смотри на меня так. Я хочу с тобой, но ты же знаешь. Это невозможно! У нас семьи.

— Я вчера по телефону, думая про твой переезд с Севера, про зарабатывание денег, устроила с Андрюхой диспут о мировых проблемах. Вместо того, чтобы спокойно сесть и дошить этот сарафан. Вот ты мне ничего не сказал, понравился он тебе?

— Женька…

— Ладно, молчи и не ври. Не заметил. Так вот, мы увлечённо беседовали. И как-то у нас разговор размазался… Я вроде затевала его, зацепившись за одну твою фразу — она у меня всё никак из головы не идёт, — ты сказал: «Ещё пять лет, и дальше только до пенсии дорабатывать». Начала я про отъезд, но дискуссия вылилась в выбор оптимального способа зарабатывания денег и разумной траты. Москву отмели тут же, как не подходящую. «Даже если это шутка, то не смешно и смысла нет», — было сказано. Оказывается, Андрей Иванович вчера получил три предложения о работе, вот мы ещё и это обсуждали… В конце концов… Я с утра встала и поняла, что ничего я не поняла: мы говорили про то, как выбираться с Севера, или опять про деньги?

— Про них, наверное. Опять про них. Хм… Мне нравится — «даже в шутку Москва не имеет смысла».

Юра тихо про себя мечтал, как Женька с семьёй тоже переедет в Москву, и тогда… И тогда… А что тогда? Дальше этого вопроса мысль не шла.

— Деньги… Были бы деньги — не было бы проблемы: как захочешь, так и поступишь. Но денег больше, чем сейчас, не заработать, а нам с нашими хвостами, учитывая сложности и дороговизну переезда…

— Надо всё бросать! Или вы мебель с собой тащить собрались? Как говорит один мой знакомый: «на хара оно надо». Книжки, кассеты, диски, фотографии, одежда, которая годная, кошки, собаки, и всё!

— Да кому она нужна, мебель эта… Хотя её тоже не продашь. Мы с тобой считали, сколько остаётся в Москве после аренды квартиры, даже если жить одному. У нас трое.

— Сейчас аренда в Москве… Есть один сайтик… 200 баксов однокомнатная, минимально.

— Сколько от той твоей зарплаты останется, которую тебе пообещали? Скопить, чтобы потом что-то купить, — невозможно. Только продавать на Севере, продавать акции. И то на двушку не наберёшь.

— Ну, значит, все мы сдохнем на этом Севере. — Юрка подпрыгнул и сорвал кленовый лист.

— Вот! Оттого я и нервничаю при таких разговорах. Я не могу решить ничего для себя, ни к чему прийти. Слушай… А пойдём к Славке? Можно?

— Можно. Чего же нельзя? У него все уехали в деревню. Сейчас возьмём вина, такси и поедем. Держи лист кленовый, у нас на Севере такого нет.

Через два дня Женька со Славой улетели в Северный.

А ещё через неделю отбыл в Москву и Серов. Там ему Марина ещё раз слово в слово всё повторила, добавив:

— Извини, Юр, кто же мог подумать, что так получится.

Юрка обратил внимание, что выглядела Марина болезненно, она и до этого не особо блистала здоровьем, всегда бледная, худая, но теперь добавился ещё землистый цвет лица.

— Ты как себя чувствуешь? — поинтересовался Юрка.

— Нормально. Устала я. Дурдом у нас там, Юр.

— Ладно… Я сейчас в Ясенево, в контору Домодедова загляну. Вроде бы им нужны такие специалисты в аэропорту… Туда как добраться?

— Вот смотри…

В аэропорту Домодедово Серова тоже не ждали. Там требовалась прописка.

Дома его встретил лишь кот Василий. Соня уехала к детям на экзамены. Увидев Юрку, Василий упал от радости, принялся кататься по полу и орать: «Ура-а-а-ау, батя-я-я-я приеха-а-ал!»

Приехал, котяра… приехал. И, кажется, навсегда.

Август 2002-го. Сумасшедший август

Наступал август. Юркин месяц. Он родился в середине этого спелого, яблочно-медового, цветущего вдоль деревенских заборов мальвами месяце, ещё летнего, ещё с розовыми в полнеба закатами, но уже с прохладными синими рассветами. Родной август всегда наводил на Юрку неизбежную грусть. «Вот и всё… — кивая головками, говорили золотые шары, — скоро осень… да… скоро осень…» Скоро…

А на Севере середина августа уже и есть осень.

Но Юрка вернулся ещё 27 июля. Прилетел и сразу пошёл радовать брата — ни в какую Москву он не едет. По дороге встретил Степаныча, тот как угорелый носился по посёлку, Бурковы собирались в отпуск, и Юрка оставался в отделе за начальника.

— Ну? — Бурков, сжав Юрке крепко руку, сразу перешёл к главному.

— Остаюсь…

— Слава Аллаху! Самая хорошая новость за последние полгода! — И, махнув рукой, помчался дальше организовывать предотпускную суету.

— Сволочь ты, Степаныч, — грустно сказал Юрка начальнику вслед.

— Ну?! Когда в Москву? — нетерпеливый Славка заглядывал в глаза.

— Не еду, — горестно выдохнул Юрка.

— Да… Жаль… — Но на мрачной роже Славы отлично читалось, что не жаль ему ни разу и что рад он, ой как рад. Юрка не едет. Остается!

— Ладно, не грусти. Пойдём водки выпьем, будешь?

— Буду, — вздохнув, позволил себя уговорить Юрка.

— Всё-таки вы замечательные сволочи, ребята! — сообщил он брату после первой.

— А то! — Славка почти без промежутка замахнул вторую, крякнул и закусил бутербродом с сёмгой.

Они ещё долго молча пили, покрякивали и зажёвывали бутербродами. А чего говорить-то? Всё и так ясно.