Бесплатный фрагмент - Максимальная амплитуда

Благодарности

Этот сборник я посвящаю Женам и «боевым подругам», всю жизнь оберегавшим от всяческих невзгод и напастей, а также существенно продлившим и раскрасившим моё существование. В силу непоседливости и перманентного поиска своего места в жизни я немало покуролесил по долам и весям нашей Отчизны и за ее пределами, но всегда рядом находились замечательные, отзывчивые и прекрасные существа, не жалевшие собственных сил для постоянного поддержания у меня уверенности в себе и интереса к окружающему миру.

* * *

Настоящей книжкой, как и всеми предыдущими, я отдаю дань светлой памяти друзьям и близким, очень рано покинувшим этот замечательный мир: Маме, Папе любимой Тёте, младшему брату Борису, Косте «Малышу», Мишке «Нильсону», Борису «РА» Раскольникову, Андрею «Неману», Наталье Шоховой, Эдику «Родственнику», Валерию Василевскому, Игорю «Бамбине», Александру «Полковнику», Андрею Левину, Николаю «Куке», Володе «Бычману», Шуре «Помидору», Вовке «Осташке», Отцу Евгению, Косте «Моське», Оскару «Арэксу» и многим, многим другим, к сожалению, здесь не упомянутым.

Появлением на свет Рассказки в значительной мере обязаны друзьям юности, молодости и всей «полифонической» жизни: Андрюшке «Крексу», Колюньке «Ленинскому Стипендиату», Мишке «Хиппи», Андрюхе «Брату», «Мальчику» Боре, Шурке «Портосу», Мишке «Рыбе», Толику «Федору», Виталику «Улыбчивому», Александру «Мастеру», Григорию Ивановичу, Сергуне Робертовичу, Сашку́ «Штейну», Вове́, Алёнушке Игоревне, Мишке «Алхимику», Андрею «Японисту», Олежке «Слонику», Гарику «Прайсу», Умному Петровичу, Сергею Анатольевичу, Игорю Алексеевичу, Танюльчику, братьям «Афоням», Диме «Космонавту», Карлену и Геворку, а также, далеким территориально, но близким душою Шуре, Лёньке и, конечно, обожаемым родственникам — «Братцу» Мише, Ирише Австрейх, Павлуше, Катерине, Олегу «Солу» и Матери Марии. Именно они и поныне воодушевляют меня на новые свершения.

Желаю долгих и плодотворных лет жизни горячо любимому редактору, а также суровым критикам и рецензентам Александру, Евгению «Джеффу» и мэтру Ильичу, чье постоянное содействие творчеству неоценимо.

Нет пределов моей искренней благодарности талантливой молодой, и уже очень востребованной ценителями художнице Оле Австрейх, чья картина на обложке сборника «близко к тексту», хотя и с некой долей гротеска, вполне отражает максиму на жизнь одного из Гурзуфской когорты литовских приятелей «Хочу, чтобы весело!» и атмосферу «moveable feast», присущего нашему проведению досуга в молодости, слегка изменившегося с годами.

Отзывы

Все объемнее и проникновеннее становятся отклики от подрастающих читателей, моложе на одно и даже два поколения, что несказанно радует автора.

«Испорченная карма». Я даже не ожидал, что истории, которые Вы там описываете, окажутся такими драматичными. Так бывает грустно порой от судеб ярких людей, которые идут по жизни вроде с благими намерениями и веселыми мыслями, по дороге не обращают особого внимания на то, как могут задеть и обидеть других. Они идут дальше и закапываются в череде неправильных решений. Мне искренне жаль тех, кто пострадал от этого, впрочем, как и тех, кто принимает решение не считаться с товарищами и людьми, любящими их.

«Happy Birthday» и «Жизненный опыт» Истории, как всегда, вышка-пушка! Оказывается, и в Союзе праздновали дни рождения с классным размахом, а все эти ханжеские реплики взрослого поколения о морали и нравственности тех лет остаются лишь репликами отдельных людей. Может, авторы просто не посещали подобные мероприятия?

Вторую рассказку я бы не отнес к Вашему традиционному слогу. Это полновесная история обо всем понемногу. Я читал её три дня по чуть-чуть, и каждый раз, когда возвращался к чтению, не мог понять где закончил и снова начинал с начала, чтобы вникнуть. Только закончив читать, я понял, что это компиляция деталей, образов и мыслей на разные темы. Мне было немного трудно сосредоточиться на последней части с Аксеновым и дальше из-за замысловатой лексики, мне она показалось избыточно витиеватой.

Очень понравилось, что Вы решили отправить мне два совершенно разных текста, этот контраст особенно чувствуешь, если начать про день рождения, а закончить в понедельник про все на свете.

Спасибо Вам за этот литературный опыт и за возможность обсудить это непосредственно с героем этих событий. Это возможность ценная и редкая.

Геворк Д.

Отлично! Первая, про премьеру, коротковата и метит в обойму себе подобных, а остальные две, законченные, полновесные, и очень читаемые.

Ковид — это, вообще, «тема дня», и просится в какой-либо журнал. Причем стиль выбран Довлатовский, созерцательный и в целом, «рассказка» достаточно оптимистичная и юморная.

«Happy Birthday» и «Привет из Кащенко!» Написано отлично, язык превосходный. Теперь ты его шлифуешь и натираешь до блеска, глаза ещё не режет Но сияет будь здоров. Что касается содержания, то детали, жизнь, стержень, фундамент. Вот Гурзуф — одна сторона жизни, а это другая, та — вокруг, эта — внутри. Поэтому, хоть сюжеты и достаточно интересны, но они держаться на родных, которые одеяло, конечно, перетягивают. Но ведь иначе и нельзя. Если ориентироваться на Довлатова, то можно подсократить каждую и объединить со всей роднёй, как у него сделано. Но, а надо ли? Мне кажется — нет. Впрочем, можно и попробовать. В книгу обязательно!

КАФ

Школьные и институтские приятели в один голос восхищаются эскападами моей памяти и желают ей не оскудевать на проявляющиеся из глубин эпизоды.

Очень понравилось — как будто сам участвовал. Каждый раз все хочу сказать словами из «Покровских Ворот»: «Удивляюсь, как это всё у него в этой голове помещается!». И от себя прибавить: и это несмотря на многочисленные головосотрясения!

Николай Кочетов

Поражаюсь твоей памяти, такие детали описываешь! Хотя понимаю, что где-то есть и что-то авторское. Поэтому, видимо, и решил «сделать сверку».

Я, конечно, вспомнил этот праздник. И даже — как пытался взвалить на себя Акопыча. Но большинство других деталей — даже про несимметричный джинсовый ушив — как в тумане.

Читается весело, забавно. Вот ровно так, как ты и сам рассказываешь, когда мы встречаемся. Здорово!

Жалею лишь о том, что ничего не могу добавить к тому, что ты уже написал.

П.А.Тамаров, к.т.н., доцент

«Карма» Прочитал на одном дыхании, понравилось. И сюжет и стиль. Я лично героев не знал, однако, смело могу сказать, что мне было интересно. Да и ты стал писать более «гладко», не перескакивая и не тасуя персонажи. И концовка рассказки понятная, законченная.

«Фарцовщик» Реально окунулся в свою юность. Не поверишь, но в институтские годы я тоже пытался фарцевать и даже один раз побывал в отделении. Спасло то, что я был зам. секретаря ВЛКСМ МИСИ. Честно говоря, меня в то время привлекали не шмотки, а сам процесс — процесс «охоты», хождение по лезвию. Всегда любил адреналин.

Сам рассказ написан ярко и «по делу» без излишних «растеканий по древу», чем ты грешил в раннем своём творчестве. Да и персонажи яркие!

СРВ

Удивил, искренне. Читал практически новую вещь! Про Рубановского — я поражен очередной раз твоей памяти: обрезание и преферанс — напрочь забыл! И последнее — читал про четырёх персонажей не как участник, а как человек со стороны. В общем, всё больше, чем ОК.

P.S. Мне показалось, что лаконичность изложения достигла нижнего предела — больше нельзя! А то пропали твои красочные вкусовые и прочие пассажи.

Дальнейших творческих успехов!

Н.В.

Повеселил, спасибо! И такая вдруг ностальгия по нормальному летнему отдыху накатила… С этими вирусами вся жизнь с ног на голову перевернулась. Сплошные идиотские социальные дистанции остались. А твои гурзуфские рассказки теперь кажутся просто нереальным счастьем!

И увлекательная очень история про бизнес-поездку. Оптимистично, бодро, читается легко.

Порадовал!!!

Татьяна Ушакова

Прочел рассказки. Увлекательно, как всегда! Воспоминания оживают и всплывают живыми красками. Интересна «Пандемия», слог почему-то временами навевал 30ые- 40ые. Или что-то давно происходившее.

Владимир «Граф» Воронцов

---

Всегда приятно получать одобрительные замечания маститых литераторов и издателей

Если интересно мое мнение — лучше соблюден баланс, нет излишней (на мой взгляд) скабрезности. Себя ты как-то отвел в тень, больше акцентируя на друзьях. Может, это тоже освежило восприятие.

Е. Федулов, автор

Ты хорошо и интересно пишешь.

В, Коган, литератор, переводчик

Рукопись получила высокую оценку нашего издательства и редакционной коллегии.

Издательский Дом Максима Бурдина

Авторское предостережение

Этот сборник, как и все предыдущие и последующие, я предваряю стандартным предостережением:

В тексте используются вымышленные имена героев, и автор не несет никакой ответственности за их совпадение с реальными персонажами и деяниями оных в любых интерьерах.

Опять же, знаменитое определение Уинстона Черчилля «Реальность — это галлюцинация, вызванная недостатком алкоголя в крови!» отлично вписывается в общую канву моих опусов.

Хотя в предыдущих книгах я гордо анонсировал:

«Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а фигуранты — друзья, знакомые и родственники. Поэтому присказка «Сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно» — не про эти Рассказки.

Правда, в некоторых опусах автор слегка отступил от 100% -ой истинности, но, отнюдь, «не ради красного словца», а оберегая особо ранимых и до сих пор «зашифрованных» персонажей».

Теперь, чтобы окончательно «умыть руки» и запутать привередливых критиканов, дополняю вышеприведенный абзац:

«Тождественность всех событий и их участников с действительностью — чистая случайность!»

Предисловие

Название этого сборника возникло из разговора со старинным приятелем Женькой «Джеффом»: «Внутри каждого из нас есть настоящий, истинный размах. Мы рождаемся с ним, и он только наш. Ему нельзя научить или научиться, иногда о нем надо вспомнить. Случается, что жизнь отбирает у нас размах, и он прячется где-то внутри под всеми нашими „я бы хотел“, „я бы мог“, „я должен“. Некоторые вообще забывают о своем размахе. У Бамбины был Размах. Он не смог его реализовать, но не пошёл на компромисс. И Размах убил его! К твоему Брату это тоже относится». Этим самым размахом, помноженным на кураж, обладали многие наши товарищи и шли по жизни, руководствуясь известной формулой: «Грабить — так банк, любить — так королеву!», отражающей запредельность стремлений.

Рассказки этого сборника — о друзьях-товарищах, самых близких и родных, с кем я рос и взрослел. Многие из них, к великому сожалению, трагически рано покинули этот замечательный мир. Сейчас понимаю: с юношеских лет меня, в основном, окружали индивидуумы с зашкаливающим куражом. Как следствие, их «modus operandi», транспонированный в синусоиду, отличался максимальной амплитудой как положительных, так и отрицательных проявлений чувств и деяний.

Запавшая в память фраза из русской классики «гуляю по причине отчаянности и гибели» наиболее точно отражает поведение большинства приятелей в частые периоды празднования жизни. С детства я стремился объять необъятное вопреки позднее усвоенному постулату Козьмы Пруткова и максимально охватить всё, что включала сфера моих интересов: прочесть все книги и периодику, посмотреть все новые фильмы и спектакли, прослушать все выпущенные диски любимых групп, побывать на всех сейшенах, позднее — привлечь внимание самых выдающихся барышень. Спустя десятилетия я осознал, что к привитым любящими Родителями вечным ценностям добавились навеянные книгами и полюбившиеся гусарские замашки, а также перенятая у друзей широта размаха.

Полностью согласен с замечательной цитатой французского классика: «Не бывает такой любовной, такой дружеской связи, которая прошла бы через нашу жизнь, не оставив в ней след навечно!». Тесное общение с друзьями и подругами наложило существенный отпечаток на моё отношение к окружающему миру и собственной судьбе. Превращение из застенчивого, романтичного, по выражению того же Женьки, «мальчика-ремарчика», в прагматичного, резковатого и уверенного в себе молодого человека произошло именно благодаря их влиянию. При этом внезапные и неожиданные эскапады, совершенно не вяжущиеся с образом начинающего ученого и дисциплинированного научного сотрудника, но существенно добавлявшие ярких красок в жизнь, побудили меня пересмотреть перспективные планы на жизнь.

Я счастлив, что здравствующие ныне друзья бурной молодости, готовы и сейчас, хотя и с явно слышимым скрипом, принять сложную асану-«березку», выкинуть коленце, опрокинуть по полной, пусть бы и лимонаду, к восторгу хохочущих барышень, а, скорей, любимых уже «бальзаковского возраста» бабулек!

Да не покинет нас Задор!

Цикл: Наш Гурзуф

Генеральское построение

С благодарностью «старым гурзуфцам» за воспоминания.

Конец июля то ли восемьдесят четвертого, то ли восемьдесят пятого года совсем не баловал редкими Крымскими дождями, и завсегдатаи «пьяных аллей» изнывали от нестерпимой жары. Отличным и проверенным средством от солнечного или теплового удара являлось употребление холодного пива в пугающих количествах, и лучше, по рекомендации бывалых, в полулежачем состоянии в тени лаврового кустарника. Некоторые чересчур выкобенистые «гурманы» с целью охлаждения организма баловали вкусовые рецепторы разбавленным ледяной минеральной водой портвейном, называя этот напиток «спритц», но большинство не одобряло такого издевательства над дарами «Массандры».

В один особо знойно-засушливый полдень главный культмассовый организатор аллейной братии Гарик «Прайс» внес сумятицу в ленивое времяпрепровождение: «Сколько еще можно примитивно выпивать? Без всякой выдумки!». И тут же предложил осуществить массовый заплыв до буйков, где и продолжить употребление, качаясь на волнах в морской прохладе. Добровольцы откликнулись немедленно. Метрах в ста от берега на слегка болтающуюся горизонтальную поверхность бакена установили бутылку портвейна и предусмотрительно захваченный стакан и по очереди его опустошали. Через час с небольшим обратно, до полосы прибоя, к счастью, добрались все уставшие и довольные разнообразием, но некоторые «на полном автомате» и не без помощи более стойких товарищей.

* * *

Дальнейшую монотонность этого денечка, выбившегося было из привычного течения отдыха, прервал неожиданный визит на аллеи странноватого персонажа. Крупный мужик гвардейской выправки лет пятидесяти с гаком в стандартной одежке организованного отдыхающего (отечественном трикотажном «поло» с коротким рукавом и открытым воротом поверх синих, почти новых и отглаженных треников и сандалиях «Скороход» на высокий носок) решительно приблизился к скамейке с Прайсом, Феликсом и прочими. Присев на свободное место, он совершенно естественно включился в вяло текущий разговор на уже запамятованную тему, по ходу беседы с удовольствием угощаясь предлагаемым портвейном.

Спустя недолгий промежуток времени приятный собеседник со словами «Вы, мне, ребята очень нравитесь! У меня самого сын такой же оболтус! Но не привык я пить на дармовщинку!» бодро встал и отбыл в направлении центра поселка. Вернулся гражданин очень быстро, притащив на вытянутых руках ящик водки. Веселье сразу приняло дотоле не виданный размах. На нежданное угощение слетелась толпа аллейных сидельцев и лежальцев. Суровый мужской напиток на большинство участников, привыкших к крымским сухим и крепленым винам, произвел ударное действие. И вскорости объявилась милиция, оповещенная «доброжелательными» местными бабками о разнузданном пьянстве и других вопиющих безобразиях.

Когда утомленные жарой сержанты, оба в разной степени курортной расхлябанности во внешнем облике, приступили к изъятию наиболее увлекшихся напитками и потому сильно уставших юнцов, неожиданно подал голос немолодой зачинщик «праздника». Хорошо поставленным командным басом он рявкнул на ближайшего представителя правопорядка: «Смирно! Как стоишь перед старшим офицером?! Почему застегнут не по Уставу?!». Опешивший сержант слегка растерялся, но быстро пришел в себя и потребовал у наглеца предъявить документы. Со словами «Сейчас принесу! Не зарадуешься!» возмутитель спокойствия, невзирая на вялые попытки задержать его, стремительно исчез в направлении санатория Министерства Обороны.

* * *

Множественные входы в Гурзуфский санаторий МО охраняли щеголеватые матросы действительной службы, всегда в парадной форме и со штыком на поясе. Количество ворот и калиток в исключительно востребованной комсоставом и членами семей замечательной армейской здравнице, по моим подсчетам, тяготело к десятку, поэтому с учетом смены круглосуточно несущих вахту часовых общее число караульных составляло как минимум два взвода.

Как-то мы с «Афоней», пытаясь проникнуть на заповедную территорию с целью посетить душевую кабину, разговорились с двумя матросиками, поведавшими, что, несмотря на более продолжительный, трехлетний срок флотской службы, они «даже не мечтали о подобной лафе!».

Именно в сопровождении эскорта из трёх таких бравых молодцов почти мгновенно вернулся злостный «нарушитель общественного спокойствия», оказавшийся боевым генерал-майором, приехавшим в Крым восстанавливаться после полученной «за речкой» контузии. Возмущенный военачальник успел высказать еще «много приятного», не особо стесняясь в выражениях, стоящим по стойке «смирно» остолбеневшим стражам порядка, до того, как посрамленные, они немедленно ретировались после команды «Вольно! Свободны!», к бурному восторгу и под дружное улюлюканье оставшейся веселой компании.

* * *

К сожалению, больше Генерал на аллеях не появлялся, но народная молва о необычном занимательном происшествии разнеслась широко. Ещё долго при каждом удобном и особливо неудобном случае Гарик «Прайс», точно имитируя начальственные интонации и громовой голос, окликом «Смирррна! Как стоишь?!» приводил в замешательство стражей порядка, дружинников и прочих полуофициальных лиц.

Случалось, что эпизодически на аллеи забредали возрастные незнакомцы: одни, с целью поглазеть на развлекающуюся молодежь, прослышав о необычной местной «Христиании», другие, с желанием втайне поучаствовать в запретных развлечениях, устав от общества жен и детей. Завлаб закрытого НИИ и кандидат наук, непосредственный начальник Андрюшки «Крекса» отдыхал в одном из Гурзуфских санаториев с супругой, двумя подрощенными дочерями и тещей. И настолько притомился от круглосуточной опеки родного женского коллектива, что, случайно попав на аллеи, застрял там на двое суток, с радостью окунувшись в водоворот всяческих недозволенных удовольствий.

---

Ножичек

«Без ножа только трус ходит!»

Древнерусская пословица

Во времена оные доперестроечные Гурзуф, замечательный Крымский поселок, являлся летним пристанищем родственных душ, заботливо и по-братски относившихся друг к другу. Изредка случались, конечно, несерьёзные «товарищеские недоразумения» по недопониманию или из-за «предмета страсти», но не более того. До начала «опасных» девяностых в Гурзуфе не слышали ни о воровстве, ни о грабежах, ни о прочих криминальных деяниях. Даже если кто-то по рассеянности или сильной усталости от дегустации даров «Массандры» забывал какой-либо предмет гардероба на аллеях или в коктейль-холле, то вещь гарантированно возвращалась к владельцу. Товарищеская взаимовыручка естественным образом распространялась на предметы одежды, обуви, деньги и даже документы.

* * *

В середине августа 89-го года в Гурзуфе у входа в пивной павильон ко мне подскочила малознакомая симпатичная москвичка: «Там, на третьей аллее ко мне два пьяных хулигана пристают! Еле убежала! Помогите, пожалуйста! У меня там полотенце осталось…». Откликнулся я с охотой. Во-первых, на аллеях всегда присутствовал некий элемент флирта, но абсолютно невинный и без всякого «рукосуйства», во-вторых, каждый кавалер и джентльмен просто обязан постоять за честь дамы, а, в-третьих, я и сам к этому моменту уже серьезно «вошёл в градус», и участие в любой «баталии» совершенно не страшило, скорее, наоборот.

Минуя вторую аллею по дороге на место происшествия, я узрел «диво дивное»: Николай «Африканыч» каким-то зазубренным предметом к вящему удивлению окружающих вполне успешно пилил бордюрный камень. Восхищенным зрителям Колька по ходу дела пояснял, что это специальный десантный нож «войск космического назначения», вдобавок к основному лезвию оснащенный еще и стропорезом. Тут меня осенило: именно такая штука может пригодиться с целью оказания на потенциальных противников психологического воздействия, уж очень жутко выглядела пила. Да и весь нож смотрелся мощным орудием, «берешь в руки — маешь вещь!». «Африканыч» не отказал в дружеской просьбе, тем более, что я пообещал вернуть занимательный предмет вскорости.

Двое указанных девицей персонажей, на мой взгляд, еще не вышли из школьного возраста, и совершенно опасности не представляли. Скорее всего, наполовину опустошенная трехлитровая банка пива побудила их развязно заигрывать с незнакомкой на пустынной в этот день третьей аллее. Демонстрация стропореза произвела на юнцов ожидаемый эффект: бросив пиво, они стремительно растворились в зеленых насаждениях в направлении нового корпуса «Коровинского». Благодарность «спасенной» превзошла все ожидания, и про обязательный возврат ножа я вспомнил только на следующее утро, нарезая его основным лезвием помидоры к аперитиву перед завтраком.

Встреченный через пару суток Николай судьбой ножа не поинтересовался, из чего я заключил, что он ему не очень нужен, и могу до отъезда в Москву еще денёк попользоваться. «Отплызд» из Гурзуфа всегда сопряжен с торжественным отмечанием и некоторым сумбуром, так что нет ничего удивительного в том, что нож без всякого злого умысла я «замылил». Разбирая дома сумку, я с удивлением на него наткнулся и предъявил Отцу, заслуженному изобретателю-рационализатору, неровно дышавшему к любым нестандартным проявлениям технической мысли, особенно выполненным из металла. Папа высоко оценил конструкторскую задумку, технологичность исполнения и даже сделал небольшой чертежик на будущее.

Я твердо настроился вернуть нож хозяину на традиционной Гурзуфской «стреле» в первую субботу сентября, но хорошо известно, что именно вымощено благими намерениями. Празднование встречи сразу пошло бурно, и за множественными объятиями и рукопожатиями, естественно, не «на сухую», про «дорогую передачу» я забыл, как и сам Колька.

* * *

Ещё года два «тесак» благополучно сопровождал меня в поездках в Гурзуф и другие места, но к «Африканычу» так и не попал. А в конце августа 91-го года по приглашению давно обосновавшихся в Берлине друзей — литовцев я надолго убыл в воссоединившуюся Германию и по сформировавшейся уже привычке захватил нож с собой.

Поздно вечером 3 октября в годовщину объединения ФРГ с ГДР и Западным Берлином мы с Костей «Малышом», изрядно нагрузившись дармовым шнапсом у Бранденбургских ворот, брели по направлению к месту обитания, когда из резко затормозившей рядом машины выскочили двое мужичков непонятной наружности. Худой длинноволосый персонаж, весь в черной коже, помахал перед носом «Малыша» какой-то блестящей бляхой и что-то прорычал по-немецки. В ответ был виртуозно послан далеко и надолго по-русски. Второй, более крепенький, упакованный в светлый щегольский плащик, обошел меня слева и из внутреннего кармана отработанным жестом предъявил плохо угадываемое в темноте удостоверение, но четкое голосовое сообщение я вполне понял: «Kriminalpolizei».

Документы мы предъявили почти добровольно, после чего нас поставили лицом к стене и обыскали. Кожаный обнаружил у меня в кармане замечательный ножичек, приведший его в состояние крайнего возбуждение. На вопрос «Was ist das?» я честно ответил — «Кnife!». Немцу ответ не понравился, и он выдал продолжительную тираду, многократно повторив слово «messer». В это время его напарник проверял по бортовому компьютеру наши паспортные данные. Обнаружив только, что кроме давно просроченных виз более никакого криминала, патруль отпустил нас восвояси. Пробурчав что-то нечленораздельное, кожаный даже вернув ножичек, на что я особо не рассчитывал.

Встреченный на следующее утро у Триумфальной арки знакомый прапорщик из Потсдама, приторговывавший всякой армейской всячиной, поведал, что накануне Берлинская полиция была приведена в повышенную готовность из-за ожидающихся выступлений неонацистов. А нашим военнослужащим во избежание провокаций настоятельно рекомендовали в армейской форме и поодиночке в город не выходить.

Кроме аудио и видеоаппаратуры, закупленной домой под заказ в русскоязычных магазинчиках на Кантштрассе, до кучи мы там же зацепили еще два десятка выкидных ножей на подарки друзьям и знакомым, и рассовали их по всяким укромным местам «Жигулей», так что свой «мессер» в качестве контрабанды я даже не расценивал, скорее, как реэкспорт. Отец резко отрицательно отнесся к привезенным «выкидушкам»: «И сталь –дрянь! И конструкция — хлипкая! Никакого сравнения с „космическим“!».

* * *

В следующем июле в период традиционного заезда в Гурзуф, в один из дней сидя в дружеской компании на аллеях, я взялся разрезать арбуз. Оказавшийся поблизости Колька «Африканыч», присмотревшись к ножу, заявил «Да это вроде мой десантный стропорез! Я его года три назад на аллеях потерял!». Так, к общему удовольствию, завершилась многолетняя эпопея ножичка, вернувшегося, наконец, к законному владельцу.

Цикл: Странствия

Под Каширой

Достаточно давно я услышал одну из легенд, связанных с тремя городами, когда-то южными форпостами Московского княжества: их названия происходят от имени одного из главных притоков Волги. Калуга — Ока луговая, Коломна — Ока ломаная и Кашира — Ока широкая. Еще в школьные годы я побывал на экскурсии в домике Циолковского в Калуге, а Коломной регулярно любовался в период работы в НИИ, осуществляя шефскую помощь на местной овощной базе и в совхозе «Озеры». В веселые студенческие годы я очутился под Каширой.

Заботливая Мама любила вывозить нас с младшим братом Борькой на отдых. В детские годы я относился к совместному проведению досуга весьма положительно, но по мере взросления стал тяготиться излишней опекой. Появились другие, вполне мужские, интересы, и постоянное присутствие Мамы и Брата меня стесняло.

В Кашире проживала семья Марии Ивановны, слушательницы курсов повышения квалификации при Министерстве Энергетики, где Мама преподавала. Мария Ивановна после лекции подошла к ней с каким-то вопросом, познакомилась, и они подружились. С той поры в каждый визит в Москву Мария Ивановна обязательно заезжала к нам в гости, иногда оставаясь на ночь.

Муж Марии Ивановны, Михаил Иванович, он же Дядя Миша, трудившийся на КЗМ главным механиком, страстно увлекался рыбалкой. Все свободное время он проводил на Оке в мужской компании единомышленников, вооружившись целым арсеналом рыболовецких снастей и прибамбасов. В гараже дяди Миши хранились лодка, палатка, раскладные стол и стулья, в общем, всё необходимое для двух-трехдневного выезда на природу у водной глади.

Завод Металлоизделий построил для семей сотрудников летнюю Базу Отдыха на высоком, поросшим негустым лесом берегу Оки. Оборудовали пристань, вокруг насыпали небольшой песчаный пляж, а прямо между деревьев расставили двухкомнатные с минимальной кухонькой домики, выпускаемые предприятием для нужд геологических партий. На господствующей высоте выровняли площадку и возвели два просторных деревянных строения — столовую и клуб-библиотеку. В лесу, как ни странно, водились грибы, а его дальний край примыкал к не особо охраняемым яблоневым садам местного колхоза, что придавало отдыху дополнительную привлекательность.

Добраться до заповедного места можно было только по воде, и в дни заездов — вечером пятницы и утром субботы — по Оке ходил небольшой служебный катерок, привозивший и забиравший гостей базы.

Заводчане очень полюбили проводить там отпускное время, и необычные «номера» бронировались заранее. Но дядя Миша, благодаря руководящей должности, умудрялся регулярно выбивать недельные путевки для семьи и родственников.

От дебютного заезда я отбился, и Мама укатила вдвоем с Борькой. Им всё очень понравилось: прекрасная территория, уютные домики, добротная, очень вкусная трехразовая еда с неограниченной добавкой, вечерами в клубе кино или танцы. Дядя Миша в выходные появлялся на провед и брал одиннадцатилетнего Брата с собой на рыбалку, к полному Борькиному восторгу.

* * *

В начале второго семестра я загремел в больницу с сотрясением мозга: переусердствовал на занятиях институтской боксерской секции. Врач-невролог институтской поликлиники вручила путевку на июль в подмосковный санаторий «Правда» на реабилитацию, а на вторую половину июня после завершения сессии у меня планы отсутствовали.

---

Отец находился в очередной командировке, и Мама приняла командирское решение — отправить меня на Оку. Тем более, дядя Миша на этот же период настроился в очередной отпуск, который собирался провести в компании закадычных приятелей — рыболовов в палатке на другом берегу реки, практически напротив базы. В пятницу днем до места меня довез на моторке один из друзей Михаила Ивановича, так что в день заезда я прибыл раньше всех. В администрации предложили любые полдомика на выбор. Мне приглянулось «бунгало» в более густой части леса, примерно на полпути от берега до столовой. В моей, меньшей из двух, комнатке поместились две односпальных кроватки, намертво прикрученный к стене металлический шкаф для одежды и пара тумбочек. Двери обоих «номеров» открывались в малюсенький коридорчик, переходящий в крохотную кухню. В ней заводские умельцы приделали к столу двухконфорочную электрическую плитку, на которой большинство отдыхающих, преимущественно, любителей рыбалки и «тихой охоты» жарили ежедневную добычу. К счастью, по соседству поселилась молодая мамаша с двумя резвыми двойняшками, не дававшими ей ни минуты покоя, так что наш домик не пропитался ни запахом пришкваренного улова, ни присушенных грибов, в отличие от большинства остальных.

Первые три дня я изнывал от безделья, спасаясь только чтением. Местная библиотека, к удивлению, потрясла широчайшим выбором книг, не встреченных мною ни до, ни после. Опять же, после обильных, строго по распорядку, трапез упорно клонило в сон. Я не был избалован блюдами высокой кухни и особо понравившиеся оладушки со сметаной от местного повара поглощал несчитано. Да и все предлагаемые яства отличались незамысловатостью, добротностью и вкуснотой. Так, что за двое с половиной суток наелся и выспался надолго.

Но потом события закрутились с неожиданной скоростью. Внезапно объявился дядя Миша с оповещением: «Завтра в четыре утра жду тебя у пристани. Поедем, порыбачим на утренней зорьке!». А после ужина ко мне решительно подошла совершенно незнакомая девица и, представившись Олей, предложила составить ей компанию на вечернем киносеансе. Миниатюрная светлая шатенка со спортивной фигуркой, вздернутым носиком и густо усыпанным веснушками простоватым, но симпатичным личиком сразу взяла «быка за рога». И после окончания фильма, не мудрствуя лукаво, заволокла меня в лес и накинулась с неожиданным пылом. Я несколько опешил от внезапного натиска, но активно ответил на неистовые ласки и совершенно забыл о предстоящем раннем подъеме.

Михаил Иванович уже дожидался на берегу, когда с трудом продрав глаза, я рысью примчался на место встречи. Небо только — только начинало светлеть, но дядя Миша сердился и бурчал, что рискуем пропустить «самый клёв». Мы переплыли практически всю реку и «встали на якорь» ближе к противоположному берегу, в секретном «ДядиМишином» месте. Опытный наставник выдал мне удочку, предварительно забросив крючок с наживкой чуть не на середину реки. Сам уселся со мной спина к спине и время от времени проверял свои два удилища.

Сначала клевало не очень, и в какой-то момент я задремал. Очнулся от чувствительного тычка в бок и свистящего шёпота: «Ты что? Спишь?! Подсекай скорее!». С грехом пополам я вытащил средних размеров рыбешку, определенную дядей Мишей в подлещики. Около шести я вырубился окончательно и мирно спал пару часов, пока напарник активно ловил большую и маленькую. Потом мы подгребли к берегу и присоединились к небольшой компании друзей дяди Миши.

Похваставшись недурным уловом, мой рыбацкий ментор со товарищи взялся варить уху. В закопченную ведерную кастрюлю сначала забросили всю мелочь, включая мою добычу, предварительно завернув в тряпку. Затем, без всякого сожаления, тряпку с вываренным содержимым выбросили в выкопанную неподалеку яму и заложили в кастрюлю крупную рыбу. Спустя непродолжительное время туда же метнули двух ощипанных курей, а на мое удивление последовал отметающий все дальнейшие вопросы ответ: «Да ты настоящей ухи никогда не пробовал!». Чуть не забыл: «для скуса» в уху щедро, от души плеснули спирта. Даже не знаю, что в большей степени повлияло на мое состояние после трапезы — сама уха или употребленный в значительном количестве «за компанию» слегка разбавленный спирт. После транспортировки на свой берег, до домика я едва добрёл и проспал мертвым сном до позднего вечера.

За ужином девушка Оля сделала мне выговор: «Куда пропал?! Я целый день повсюду тебя искала!». Мои объяснения про затянувшуюся рыбалку она восприняла с недоверием, тем более, что и к вечеру я еще не окончательно пришёл в себя.

Оценив мою «страсть» к рыбалке, дядя Миша больше ни «на зорьку», ни на «закат» не приглашал, но отеческой заботой не оставил. Через пару дней, выходя на завтрак, я обнаружил на пороге комнаты объемный бумажный пакет, содержащий четыре среднего размера вяленые рыбешки, записку: «Срочно отозвали из отпуска. Не скучай!» и полулитровую пивную бутылку с тугой самодельной бумажной пробкой.

Поздним вечером того же дня мы с Ольгой после очередного киносеанса в обнимку прибрели на бережок и приступили к дегустации даров дяди Миши. Чистый спирт оказал на мой неподготовленный организм странное воздействие. Первое злоупотребление вызвало неожиданный эффект, позднее растолкованный мне старшими товарищами как «сухостой», и ввергнувший в неописуемый восторг мою партнершу. Кроме того, ближе к утру в полусне-полуяви начались непонятные видения, не сильно испугавшие, но заставившие задуматься о дальнейшем применении «шила».

* * *

Стремительно крепнущие «романтические» отношения на корню подрубил неожиданный приезд Мамы с Борькой, надумавших спасти меня от «тоскливого одиночества». Их внезапное появление под корень порушило мои сладостные устремления и озорные мечтания на последующие три дня. При проводах родни на пристани выяснилось, что Ольга покидает базу тем же рейсом, и только горячая любовь к Маме и Брату не позволили мне высказать всё, что я думаю об их визите.

Последние двое суток отдыха я утолял разочарование и печаль по упущенным «романтическим» наслаждениям усиленным поглощением содержимого библиотеки. Одну из очень понравившихся книг — «Сборник коротких рассказов современных американских писателей» — я потом долго искал и так и не нашел до сих пор. Зато другая, зачитанная почти до дыр и подаренная симпатичной библиотекаршей, «Жуки на булавках» Аркадия Бухова, надолго стала любимой «настольной».

Думаю, что именно тогда, на этой базе отдыха, у меня окончательно сформировалась «защитная реакция» — при любых неприятностях и переживаниях уходить в волшебный мир книг.

---

Иерусалимские наброски

Впервые я «взошёл» в город на семи холмах в середине девяностых. Подвернулась оказия посетить Израиль, и я решился навестить историческую Родину. Дебютный визит поразил до глубины души, меня восхищало абсолютно всё. Со временем яркость первой эйфории потускнела, но ощущение постоянной радости не проходило.

* * *

Стас, бывший москвич, а к тому моменту уже пять лет израильтянин, встретил меня в аэропорту Бен Гурион и, прокатив с короткой обзорной экскурсией по Тель Авиву, повёз к себе в Писгат-Зеэв, новый район Иерусалима. На подъезде к дому он остановился у неприметного одноэтажного здания с вывеской «Минимаркет»: «Пошли! Тебе это нужно увидеть! Русский магазин!». Вопреки скромному названию торговая точка оказалась немаленькой. Прилавки обоих залов ломились от изобилия товаров из постсоветского пространства: рижские шпроты, «Киевский» торт, грузинские «Боржоми» и сулугуни, армянский «Арарат» и молдавский «Белый аист», а также давно не виданные в Москве «Столичная» и «Посольская» Кристалловского разлива. В гастрономическом отделе потряс богатейший выбор совершенно некошерного украинского сала и всевозможных свиных мясопродуктов.

Гордо сияла стеклянная витрина с неохватным ассортиментом сыров. Внутренности ее долго и внимательно разглядывал пожилой, но еще крепкий пенсионер в дорогущих стильных очках с сильными диоптриями. Наконец, на него обратила внимание продавщица — фигуристая, совершенно славянской внешности, молодуха. «Чего-то хочите?!», — непередаваемым одесско-израильским говорком поинтересовалась она. «А то! Ещё как хочу! Прямо на вас облизываюсь!», — с чувством ответствовал дедуля. «Но давно не получается! А из сыров — триста грамм пошехонского!».

* * *

По соседству со Стасом проживал Гришка — «московский грузинский еврей». На мое удивление столь заковыристым «пятым пунктом» он несколько надменно ответил: «Это такая особая общность людей!». Ростом максимум метр шестьдесят, худощавый пижон и симпатяга итальянистого типа, несколько «overdressed» по израильским меркам, Григорий, на мой взгляд, выглядел приличным молодым человеком из интеллигентной семьи, вступившим на опасную мафиозную стезю. Толстая золотая цепь на шее в тон с застежками в виде золотых же кинжалов на блестящих черных мокасинах соответствовали прикиду московских братков начала девяностых. Зашкаливающе-повышенная Гришкина самооценка неоднократно становилась притчей во языцех в кругу его приятелей — бывших москвичей.

С освоением иврита у Григория не заладилось, но он совершенно не напрягался по этому поводу. Учитывая его вращение исключительно в обществе русскоязычных, как правило, кто-нибудь из товарищей выступал переводчиком при общении с сабрами. В свою первую иерусалимскую зиму, с наступлением холодов Гришка вырядился в привезенный из Москвы шикарный кожаный плащ до земли, и с двумя друзьями отправился в центр города — на других посмотреть и себя показать. На фоне большинства фланирующих граждан он резко выделялся нехарактерным для жаркой страны солидным утепленным нарядом. На пешеходной улочке Бен-Иегуды один из их компании зацепился языками с тремя симпатичными израильтянками. Самая яркая, смерив Гришку вызывающим взглядом, произнесла на иврите: «Ему кто-нибудь говорил, что он красавчик?». Услышав перевод, Григорий расправил плечи, выпятил грудь, а его лицо приняло выражение: «А то!». На эту метаморфозу барышня со смехом отреагировала: «Ну, так скажите ему, что его нагло обманули!».

* * *

Первый же шаббат друзья решили посвятить сошиалайзингу и вывезли меня на шашлыки. Мероприятие, по обыкновению, происходило в одном из Иерусалимских специальных парков, обустроенных для подобных целей. Стационарные, вкопанные в землю мангалы, удобные столы с лавками и, главное, мусорные контейнеры, меняемые непрерывно ездящими на специальных машинках служителями, существенно превосходили подготовленностью и чистотой все знакомые в Москве места для пикников. Как ни странно, компания подобралась исключительно столичная: бывшие москвичи и ленинградцы. Приятные и не очень обрывки воспоминаний о прежней жизни в России сменялись детальным описанием непростого опыта вживания на новой Родине. Из рассказов новых репатриантов я почерпнул массу интересной и совершенно неизвестной мне информации из конца 80-х и начала 90-х, тем более, что с каждым стаканчиком истории становились пространней и красочней.

Как обычно, я немедленно встретил старинного шапочного знакомого — после четвертого круга напитков ко мне обратился приятный, интеллигентной внешности немолодой человек: «Простите, пожалуйста. Не было ли в вашей биографии позорного факта работы в Росконцерте?». По ходу беседы выяснилось, что Владимир, так представился vis-à-vis, в середине 80-х выступал конферансье в различных молодежных музыкальных концертах. Как только он упомянул о сборной программе с участием Криса Кельми, группы Черный Кофе и возрастного цыганского скрипача — всё сразу стало на свои места. Замом директора этого проекта в Росконцерте трудился друг моей молодости Костя «Моська», а еще один приятель Игорь «Бамбина» возглавлял бригаду постановщиков аппаратуры, проще говоря, грузчиков. Я регулярно объявлялся на представления и заскакивал к товарищам за кулисы — Владимир меня и запомнил. Этот эпизод очередной раз подтвердил невеликие габариты нашей планеты и, главное, аксиоматичность замечательного утверждения Владимира Высоцкого «А там на четверть бывший наш народ», хотя мне кажется, что сейчас уже на все пятьдесят процентов.

* * *

Привычно проснувшись в 06:15, как по будильнику, я решил не тревожить гостеприимных хозяев и, выпив кофе, двинулся исследовать город. Уже через час организм властно напомнил о себе — очень захотелось есть. По пути попалось множество кафешек, но везде, кроме молочных и рыбных блюд, я ничего не обнаружил. Пытаясь, по обыкновению, позавтракать чем-нибудь мясным, я обошел ещё полдюжины различных заведений, но меню во всех практически не разнилось. Господствующий в стране кашрут едва не довел меня до голодного обморока. К двенадцати часам дня я уже был к нему близок. И тут — О, чудо! В пустом крохотном зальчике на два столика за кассой притулился совсем древний миниатюрный дедушка, а за стойкой возвышалась крупная, но тех же мафусаиловых лет, бабуля. Зато застекленная витрина ввела меня в состояние немедленного восторга — каких только мясных деликатесов она не содержала. Я набрал такое количество вкусностей из говядины и свинины, что хозяева явно засомневались в моей способности их поглотить. Напрасно.

Через год и через два я с несказанным удовольствием навещал запомнившуюся едальню, пока в очередной визит не обнаружил на ее месте магазинчик канцелярских принадлежностей. Из разговора с единственным продавцом и владельцем выяснилось, что три месяца назад дедуля приказал долго жить, и его супруга сдала помещение в аренду моему собеседнику.

* * *

Старый Город потряс с первого мгновения. Едва я вошел в Яффские ворота, меня пронзило чувство принадлежности. Если для героя одной из любимых книг «Eagle in the sky» осознание родства с землей предков и ее обитателями пришло еще в автобусе из аэропорта Лод, то для меня именно Иерусалим стал квинтэссенцией и любимым местом Страны Обетованной.