Бесплатный фрагмент - Макошь

Макошь

Пролог

Ветхие деревянные ставни шумно ударились об оконный проём, заставив едва заснувшую девушку вздрогнуть и вскочить с кровати. Скрипучий пол прогнулся под её белыми ножками, выражая своё недовольство.

Карие, до смерти напуганные глаза рыскали по углам, судорожно ища источник угрозы, пока сердце что есть мочи разгоняло кровь, заставляя проснуться мозг.

— Кто здесь? — Холодным эхом пробежал низкий, как для девушки голос. И только нота дрожащего испуга и неуверенности добавляла ему хоть каплю ласки к собственной жизни.

А в ответ тишина. Только навесные часы неугомонно тикали у себя на уме, не обращая ни на что внимания. Им было плевать на девушку, как было плевать и ставням, играющим с ветром.

Виктория облегчённо выдохнула, со злобой уставившись на них и свалившись обратно в мягкую кровать. В тот миг её казалось, что только пушистое покрывало ей хоть сколько-то радо.

Подушка нехотя прогнулась под тяжёлой, засыпанной думами и покрытой жёсткими чёрными волосами, покрывшими и саму подушку, головой.

Сухие губы что-то шептали, складывая из звуков толи стих, толи известную лишь обладательнице этих губ молитву. Сон обволакивал и топил её в себе, но каждый шорох, каждый скрип и кашель прохожего, хлюпающего ботинками по лужам, выдёргивали её из этой бездны, в которую так хотелось провалиться.

Капли слегка барабанили по стеклу, но это не придавало дому уюта. Последние дни всё в этом доме не придавало ему уюта, а лишь раздражало и пугало Викторию.

Исписанные листы бумаги беспорядочно лежали на деревянном столе, испачканном в чернилах сотни потёкших ручек, которые годами служили для хозяйки мостами между её мыслями и реальным миром.

Но всё, что вырывалось из её сознания в последние время на бумагу, являлось либо беспорядочным бредом, либо пятнами чернил, в которых едва ли можно было разглядеть образы.

Снова стук, но на этот раз в дверь.

Руки затряслись, а на лбу мигом выступил пот. Виктория вскочила с кровати, накинув на себя первую, попавшуюся под руки одежду и побежала к двери.

Протяжный скрип и в узкую щёлку показалось лицо почтальона, забывшего утром побриться и умыться. Заспанное лицо уставилось в щель, разглядывая острые линии худого и бледного лица писательницы.

— Вы хоть двери по шире откройте, Виктория. Свои, как ни как. — Протянул он, переминаясь с ноги на ногу от противного холода и мороси.

— Заходите Степан. — девушка распахнула двери и пропустила мужское тело, больше похожее на тень человека, внутрь. — заходите скорее, не мокнете.

— Сочту уважать ваше гостеприимство, однако не на долго я в гости.

Мужчина снял шляпу, обнажив седую лысину, и стянул с плеча сумку, набитую письмами, протяжно и заразительно зевая.

— Держите, это вам. — Протянул он письмо, пожелтевшее от времени.

Виктория взяла его в костлявые руки, параллельно поставив чайник на зажжённый огонь.

— Как-ж вы так работаете, что бумага пожелтела? — Удивилась она, не торопясь вскрывать конверт.

— Да не наша это вина, госпожа Виктория. — Хмыкнул почтальон. — Ведать отправитель долго тянул с передачей.

«Отправитель?» — Сразу же мелькнул, а казалось бы, важная мысль в голове девушке, заставив ту осмотреть конверт повнимательнее.

— Отправитель не указан? — Подняла она глаза на усевшегося Степана.

Тот лишь скривился в непонимании, пожав плечами.

— Вы знаете… У меня столько писем на счету, что все не пересмотришь. Азарт пропал уж как лет двадцать… двадцать пять назад.

— Хутор Макошь… — тихо протянула Виктория, предаваясь воспоминаниям.

Свист чайника заставил её опомниться и встать со стула. Она выключила газ, отдёргивая руку от горячей металлической ручки.

— Не у меня одного проблемы со сном, я погляжу. — Сухо улыбнулся почтальон, будто бы найдя родного по чувствам человека.

— Сон — это вообще не удел писателей. — Ответила Виктория, осматривая обожжённую руку. — Вам кофе или чай?

— Кофе, конечно же. А что остаётся с этой напастью. — Степан изменился в лице, словно поникнув. — Как только о войне объявили весь народ спать перестал. И писатели… и почтальоны.

В комнате запахло резким ароматом кофе. Виктория принесла напитки, протянув одну из кружек воспрянувшему мужчине, который будто бы засеял от вида бурой жидкости в белой кружке.

Стоило грубым мужским рукам коснуться горячей поверхности кружки, как по кофейной глади пошли круги.

— Поезд едет… — Промычала Виктория.

И действительно. Стук колёс и вой не заставили себя долго ждать. Очередной железный монстр подъехал к депо на передышку. Вокруг него столпились люди, жаждая попасть внутрь. Были среди них и много людей в военной форме, в последний раз оглядывающих родно вечно дождливый город.

— Скоро и я поеду…

— И куда же вы направляетесь? — Прищурился почтальон, делая поспешный большой глоток, будто бы торопясь поскорее уйти.

— В Макошь. — Ответила писательница. — А куда мне ещё? Не оставаться же тут, дожидаясь, пока и по мою душу придут. Они в каждый дом зайдут, заберут всех парней, а девушек… распределят по мед-пунктам и мастерским. Нацепят красный крест на плечо и на фронт пустят трупы собирать. И ни-ко-му не будет важно, что я знаменитая писательница… или дочь почившего отца.

Женские глаза врезались в оконное стекло, наблюдая за миром. Вскоре поезд уехал, а почтальон Степан давно уж выпил свой горячий кофе и собрался уходить.

— Вы бы не думали об этом… так много. Особенно вслух. — Сказал он, надевая шляпу и куртку. — Войны никогда не затихнут. Но ведь не прятаться же теперь всем по норам… пугаясь каждого скрипа.

Дверь снова скрипнула и в помещение пробрался свежий холодный воздух.

— Ну, спасибо вам за тёплый приём, госпожа писательница! — Добродушно поклонился Степан. — А мне пора на свою службу. Желаю удачи с этой… Макошью.

— Всего хорошего Степан! — Крикнула вдогонку убегающему от мороси почтальону писательница, плотно закрыв дверь.

***

Стоило ступить на порог длинного шумного поезда, как на плечи тут-же свалились воспоминания. Да, Виктория часто путешествовала по стране на поездах. Ей казалось, что с этими длинными железными гусеницами связано всё её детство.

— 9 купе… — Протянула писательница, подняв голову и уставившись на номер, нависший над одной из дверей вагона. — Надеюсь… соседи не разговорчивы.

Дверь открылась и перед девушкой показалось типичное не богатое, но и не бедное купе с двумя кроватями по бокам, столиком

посередине и открытым окошком, которое пытались спрятать белые кружевные занавески.

На одной из кроватей сидел незнакомый мужчина средних лет. Молодым его назвать не выйдет, но судя по перемотанному бинтом запястью, маленькому мешочку и задумчивому, будто бы грустному взгляду можно было понять, что этот человек повидал многое.

— Здравствуйте! — При виде Виктории мужчина вскочил, подобрав свой странный мешочек и встав между двумя кроватями. — Я понимаю… вы моя попутчица? — Сказал он неуверенным, совсем не подходящим под его матёрый вид голосом. — Прошу, выбирайте себе место, а я устроюсь на свободном.

Показная вежливость, казалось бы, должна была немного успокоить Викторию, но уныние при виде этого ребёнка в теле взрослого мужчины только возросла.

«Он то уж явно говорливый» — скривилась у себя в уме писательница.

— Спасибо, я… сяду слева.

Барседка с ручкой и блокнотом приземлилась на мягкой светло-кремовой простыми.

Неизвестный уселся обратно на туже кровать, на которой сидел и отвернулся к окну.

— Поехали уж… время дорого. — Прохрипел он.

Как по волшебству в тот же миг колёса скрипнули и лёгкий толчок отправил поезд в путь.

Виктория достала фляжку с водой, сделав прощальный глоток. Смотря на уходящий от неё город, она удивлялась тому, как легко расстаётся с тему домами, которые наблюдала каждый день на протяжении почти-что всей жизни. Ведь вполне вероятно, что шанса вернуться назад не будет, а если и будет… это место будет выглядеть совсем иначе.

Тем временем сосед взял в руки свой мешочек, достав оттуда пару маленький как глаза белки орешков. Он почти что высунул голову наружу и кинул их на землю под колёса.

— Вы не пугайтесь. — Обернулся он. — Это… традиция что ли… Я всегда так делаю, когда уезжаю.

— Вы, я вижу, от армии сбегаете. — Ухмыльнулась Виктория, поглядев на бедный вид своего попутчика. — За спиною у вас не много.

— А-а… мне многого не надо за спиной. Мне важно… что у меня перед грудью.

Попутчик уставился на Викторию, словно заглядывая ей в душу. В это время поезд во всю набирал ход, отчего кружевные занавески бросились в пляс, заигрывая с ветром.

— А вы, я так понимаю, в погоню за музой.

— От куда вам известно?

Писательница прищурилась, словно пытаясь загнать собеседника в какую-то хитрую ловушку.

— Творческую личность издалека видно. Как и верующую… как и потерянную. Да и потом у вас книжечка из барседочки торчит.

— А вы бы не заглядывали в чужие барседки.

Казалось-бы разговор на этом окончился. Попутчик ещё посверлил Викторию пронзительным взглядом и наконец лёг на кровать, уставившись в потолок и прикрыв глаза.

От его проницательности по женской коже пробежали мурашки. Только когда этот человек закрыл глаза писательница достала свой блокнот и ручку, осматривая каждую деталь его внешности6

Странный он был. Вроде бы ребёнок, а выглядит как взрослый. Но то, как сильно от этого человека веяло верой и чистосердечностью заставляло невольно толи бояться его… толи любить. Он выглядит так, как должен выглядеть несчастный, обиженный и обречённый. Но ведёт он себя как обладатель чего-то большего, чем просто мечты о лучшей жизни или насущном богатстве. Юродивый.

Впрочем… не нам с тобой судить о незнакомцах, друг. Люди бывают разные… тебе ли не знать. А он то точно безопасен, не волнуйся. Худощавое тело и притом неповоротливость престарелой бабки мигом усыпят любую бдительность… но не мою.

Глаза тяжелели, поддаваясь убаюкиванию стука колёс. Снаружи кто-то ходил по длинным туннелям коридоров, слышались голоса. Виктории казалось, что стоит ей закрыть глаза дольше, чем на миг, то перед ней предстанет покойная бабушка.

Она всё-так же присядет рядом, нависнув загородив собой не только площадь обзора, но и все беды, караулившие вокруг. Она всё так же будет рассказывать сказки о змее и орле, мальчике и койоте, лошади и стоге сена, чучеле и стае воробьёв.

Сквозь сон девушка почувствовала, как железный монстр, именуемый поездном, остановился и замер. Попутчика напротив не оказалось, как и его мешочка.

В окно заглядывали поля невысокой желтоватой травы и та самая заветная станция номер четыре.

«Интересно, кто мой проводник» — подумала писательница, не увидев в окошко хоть кого-то, похожего на того, кто знает дорогу в нужное ей место.

Виктория взяла в руки барседки и спокойно вышла. К ней на встречу шла кондукторша, держа в одной руке кружку чая, а в другой связку ключей.

— Извините, а ещё кто-то выходит на четвёртой станции? — Обратилась Виктория к ней.

— Да слава богу, что выходит! — Ворчливо ответила та, скривившись от чего-то между облегчением и отвращением. — вон он… проводник чёртов…

Виктория выглянула на улицу, увидев того самого юродивого с мешочком в руках, заглядывающего куда-то за поезд или за горизонт.

Она спустилась на платформу, убивая его взглядом.

— Так это вы мой проводник?

Тот развернулся к ней, сухо улыбнувшись и вновь уставившись на чёрную кожаную барседку.

— Д-да… я вас отведу. Только оставьте вы эту глупость, ради бога.

— Чего это ради я должна оставлять это? Мне никто не сообщал, что багаж вы не принимаете. — Нахмурила брови писательница, тысячу раз пожалев о своём решении взять проводника.

Поезд издал характерный гул и тронулся с места. Писательница и проводник проводили его взглядами, вместе с тем провожая заходящее на холмы солнце.

— Мы успеем до темна? — Спросила Виктория.

— До темна? Что вы… до темна мы не успеем. — Ответил проводник так, будто бы услышал невероятно глупый вопрос.

Вскоре шум колёс совсем затих и только тогда Виктория почувствовала на себе множество взглядов. Ветер гладил поля травы, заставляя пожелтевшие листья прощаться с деревьями матерями.

— Пойдёмте. Нам… нельзя тут долго находиться. — Окликнул писательницу спускающийся с платформы проводник. — Только вы… идите в метре от меня и старайтесь наступать на следы. Не в коем случае не отходите далеко!

— Я поняла вас. — Строго и надменно ответила девушка, схватившись за барседку покрепче и поправив собранные в косы волосы.

Проводник пошёл впереди, высоко подняв голову, осматривая всё вокруг. Виктория брела за ним, хваля себя за то, что удосужилась надеть обувь с высокой подошвой.

Станция — последнее напоминание о современном мире — осталась позади. Девушка старалась не вспоминать родной город.

Вдруг проводник замер, жестом руки показав ей поступить так-же.

— Что произошло? — Спросила Виктория, оглядываясь по кругу.

— Вы слышите? Ветер… кажется, начинается. Травы громче запели. — В мужском голосе читался непонятный писательнице фанатизм, который то и дело её раздражал.

— Послушайте, если мы будем постоянно останавливаться, то точно пойдём под луной. Набивайте себе цену с совестью пожалуйста!

От такого заявления проводник развернулся, чуть не выронив мешочек из рук.

— Что вы говорите такое? Мы ещё довольно быстро идём… Простите меня ради бога, но быстрее и по прямой нельзя! Тут не ходит никто так.

Виктория глубоко вздохнула, пнув ногой траву. Проводник ещё немного постоял и пошёл вперёд. Вскоре девушка поймала себя на мысли, что не видит ничего вокруг кроме бескрайних степных ковров и одиноких маленьких деревьев.

Проводник достал из мешочка компас и встал на месте.

— Что-же мы, потерялись? — Съязвила писательница.

— Ну что вы, нет конечно. — Улыбнулся проводник, крутясь в разные стороны. — И не потеряемся. Я… я всю жизнь тут брожу.

— И что-же, вы ни разу не терялись? Как тут можно ориентироваться в этих… травяных морях?

Мужчина положил компас обратно в мешочек и посмотрел вверх, на небо. Солнце давно сбежало он них, но алые краски всё ещё не смылись с тёмно-синей бездны, где местами уже виднелись белые точки — звёзды.

Виктория тоже подняла голову, невольно прищурившись. Она искала знакомые ей созвездия или полярную звезду, но редкие, окрашенные в розоватый цвет облака будто бы назло прятали от их от неё.

— Прошу, пойдёмте далее. — Перебил её поиски пошагавший вперёд проводник. — Нам надо бы до луны успеть к… Каменному Клюву.

— И что-же это за каменный клюв такой? — Поинтересовалась писательница, на ходу достав ручку с блокнотом.

— Если я расскажу, вы мне не поверите. — Почесал голову мужчина, едва не споткнувшись об крупный булыжник, затаившийся в траве. — Как придёт, тогда и узнаете. Там мы и переждём эту ночь.

Виктория пошла следом за ним, на ходу зарисовывая небо, на котором каждую минуту находились новые звёзды.

Вскоре сумерки начали сменяться непроглядной темнотой. Сверчки пели всё громче, словно сопровождая пару путников.

Проводник шёл впереди, опустив голову вниз и вытянув вперёд левую руку, мельком посматривая за писательницей. Вскоре его рука упёрлась в что-то холодное, шершавое и очень большое.

— Стойте. — Мягко скомандовал он, подняв голову.

Виктория застыла, пытаясь разглядеть что находиться перед ними и коря себя за то, что не взяла с собой фонарик. Она видела лишь очертания большого камня, который был выше как её, так и сутулого проводника. Тот развернулся к ней, скривившись в улыбке.

— Это… Каменный Клюв. Мы пришли.

Он обошёл камень, неуклюже просочившись в некое отверстие. Оттуда лёгким эхом вылетел его голос.

— Ну что-же вы там возитесь! Залезайте со мной.

Писательнице вновь стало не по себе. Она посмотрела вокруг, в очередной раз разрезав взглядом однообразные просторы степи и взяв барседку обеими руками принялась залазить внутрь камня.

Там её встретил проводник, доставший коробочку спичек и пару сухих листьев, которые подобрал с землю часом ранее.

— Присаживайтесь. Тут много места. — Посоветовал он и Виктория послушно села на землю, держа барседку в руках.

Вспышки оранжевого света возникали одна за другой и уже после третьей маленький огонёк осветил округу.

Виктория и проводник сидели в полом камне причудливой формы. По центру находилось кострище, где заранее были собраны сухие ветки, которые уже пожирал набирающий силу огонь.

— Тут обычно дети орудуют. Даже в это время находятся смельчаки. — Сказал мужчина, спрятав спички в карман и положив мешочек на вытоптанную землю.

— Так Макошь, видимо не далеко? — Поинтересовалась писательница.

— Да… но мы не можем сейчас туда пойти. Луна уже на небе. — С некой опаской ответил проводник.

— И что же? На нас нападут оборотни или зомби? — Ухмыльнулась писательница, достав фляжку с водой.

— Нет, что вы такое говорите? — Смутился проводник, видимо не поняв шутки. — Но всё равно нельзя тут по ночам ходить…. Не делают так.

Виктория обвела глазами его контур, недовольно шмыгнув носом и достала блокнот с ручкой.

— Как вас, хотя-бы зовут?.. — Без особого интереса спросила она.

— Меня? — Будто бы удивился мужчина.

Он уже открыл рот, дабы что-то произнести, как снаружи послышался шум. И он и писательница замерли, смотря на один из двух выходов из укрытия.

Шуршанье травы продолжало доноситься. Кто-то словно намеренно ходил вокруг камня, пытаясь не попадаться не глаза. Виктория потянулась к барседке, но проводник остановил её.

— Пожалуйста, не шевелитесь! — Шёпотом попросил он, схватив её за плечо. — Они уйдут.

Виктория послушно кивнула, продолжая пронизывать взглядом два широких отверстия, но не наблюдая там ничего кроме травы и неба.

Шорохи вскоре и вправду прекратились. Проводник расслабился, облегчённо улыбнувшись.

Виктория бросила на него взгляд, продолжая ненароком посматривать на улицу. Тогда мужчина засунул руку в мешочек, достав то-туда небольшую тёмно-зелёную стеклянную бутылочку с бурой жидкостью и протянул ей.

— Выпейте, это… настойка. Помогает, когда страшно.

Недолго думая писательница взяла подозрительную бутылку, откупорила и принюхалась. В нос ударил запах сладкого разнотравья, и только от этого аромата в голове мутнело.

Она глянула на проводника, продолжающего поглядывать на улицу и сделала маленький глоток. Горькое, чем-то похожее на лекарство, питьё обволокло её горло и просочилось внутрь тела, оставляя сладкое как мёд послевкусие.

— Заберите свой напиток. — Скривившись протянула Виктория бутылку мужчине, который будто бы слегка расстроился её реакции.

— Вы ложитесь спать. Я покараулю. — Предложил он, усевшись поудобнее.

Только упоминание о сне заставило девушку забыть об некогда тревожащих её ум мыслях и опустить голову на барседку. Глаза закрывались сами, будто бы к ним привязали тяжёлые мешки.

В тот миг ни пыль, ни сомнительная компания, ни дикая природа вокруг не смогли остановить её разум от долгожданного сна.

Проводник посмотрел на неё, шмыгнув носом. Он тихо встал и высунул голову наружу, окунувшись в степь, которую во всю заливал нежный лунный свет.

Шорканья и шипение вокруг совсем не пугали его. Он чувствовал, как кто-то быстро приближается к нему и отказывался смотреть в сторону звука.

Ночное создание подобралось максимально близко. Мужчина чувствовал большое тело позади себя, ощущал на затылке его холодное дыхание. Дрожащие пальцы взяли стеклянную зелёную бутылку в руки и капля за каплей бурая жидкость начала падать на землю.

Луна выглянула из-за тучи и в миг, когда тень упала на проводника, прям перед ним появилась маленькая девочка. Кукольное, мёртвое лицо молча смотрело на него, улыбаясь.

— Доченька. — Упал проводник на колени. — Я так по тебе соскучился.

Он прижал маленькое тельце, одетое в синие платье, целовал бледную щёчку. Лунный свет, падающий на степь, делал и без того бледную кожу малютки более отталкивающей и пугающей.

— Папа, мы с мамой очень по тебе скучаем. — Ответил однотонный, еле слышный голосок, больше похожий на жужжание мухи.

— Скоро я приду за вами. Скоро. Мне

Мужчина перестал обнимать девочку, посмотрев в сторону тёплого света костра. Где-то там, внутри камня, видела сны писательница, окончательно потеряв бдительность.

— Смотри. — Проводник показал в её сторону пальцем. — Видишь ту девушку? Ты её уже видела, помнишь?

— Помню. — Опустила лицо девочка, перекладывая из руки в руку сорванный колосок. — Злая и чёрная.

— Ты не бойся её, она добрая, а лучше помогай ей. Она точно тебя не обидит.

— Папа, а ты не врёшь? — Глубокие, белые глаза уставились на искривлённое в отцовской улыбке лицо.

— Не вру. Обещаешь, что присмотришь за ней?

— Обещаю.

Мужчина второй раз прижал ребёнка к себе, пустив горькую слезу. С каждым мигом он чувствовал, как тельце внутри его объятий становиться всё меньше и мягче. Уже через минуту проводник лежал в одиночестве на траве, развиваемой ветром. Он гладил её, будто бы это волосы горячо любимой девушки, и плакал, перевернувшись на спину.

Луна торопилась скрыться от его глаз за тучу и когда это произошло поля полностью накрыла ночная темнота. Проводник встал и залез обратно в отверстие в камне.

Затушив ногой тлеющие угольки, сверкающие оранжевыми глазками, он уселся напротив писательницы, не смыкая покрасневшие от эмоций глаза. И сам он тогда не мог понять радостно ему или одиноко.

Глава 1. Братья Управители

Ночной холод проник внутрь укрытия, стоило последнему огоньку потухнуть. Виктория проснулась от холода, обнаружив себя в позе эмбриона. Проводника не было рядом. Лишь утренний свет сонного солнца заходит через два больших отверстия внутрь.

Подняв барседку и проверив, не обокрали ли её, писательница высунула голову, а затем и всё тело наружу. Впереди, прямо к ней шёл проводник, сжимая в руках знакомую тёмно-зелёную бутылку.

— Выспались? — В неуклюжей манере, почёсывая почти лысых затылок, спросил он. — Стоило вам отоспаться, как сразу помолодели.

— Проблемы со сном сделали своё дело… но тут мне спиться лучше. — Удивилась Виктория, обрадовавшись улучшению самочувствия. Впервые за несколько дней она почувствовала, что наконец выспалась. — А вы, я вижу, не заботитесь о безопасности своих попутчиков. Куда вы уходили? — Скрестив руки на груди спросила она.

Проводник поднял над головой бутылку, в которой уже не было той мутной жидкости странного вкуса и запаха. В ней была обычная прозрачная, возможно питьевая вода.

— Тут… речка недалеко. Пока вы спали, я воды набрал… в дорогу.

Виктория обернулась, дабы забрать оставленную в укрытии сумку, но вдруг застыла на месте.

Проводник подошёл к ней, уставившись туда-же, куда упали её выпученные глаза.

— Это и есть Каменный Клюв. Теперь его… лучше видно.

Прямо перед парой находилось то, что послужило им ночным домом и убежищем: большой, в четыре метра высотой, череп мёртвой птицы, состоящий из камня. Ближе к земле поросший мхом и покрытый тут и там временными трещинами, накрытый пылью.

Виктория стояла, не в силах шевельнуться.

— Неужели… мы были внутри? — Ошарашено спросила она.

— Да, были… Ваш груз и мой мешок так и остались там. Вы сходите, заберите и… тут-же возвращайтесь. — Дал приказ проводник, прикрыв ладошкой глаза и всматриваясь вдаль. — Вон уже и крыши виднеются. — Почти неслышно сказал он.

Виктория посмотрела на мужчину, затем на гигантский череп.

— Может быть… лучше вы сходите? Я останусь тут.

Проводник посмотрел на девушку непонятливым и неуклюжим взглядом. Он искренне не понимал отчего писательница так первобытно боится места, которое спасло их минувшей ночью. Но всё же он пошёл внутрь, проникнув через одну из глазниц.

Уже через минуту он вылез обратно, держа в одной руке чёрную барседку, а в другой свой маленький мешочек.

— Пойдёмте… нам немного осталось.

Мужчина вновь пошёл впереди, Виктория же побрела за ним, оборачиваясь в сторону Каменного Клюва. В одно время он манил и пугал её своей непонятностью и масштабом.

Деревня Макошь была уже совсем рядом. Деревянные старые домики приближались с каждым шагом. Некоторые из них крепко стояли на земле, имея ровные крыши, из которых торчали каменные трубы. Некоторые были настолько кривые и старые, что казалось, будто бы одного неаккуратного движения будет достаточно, чтобы они с дребезгом и облегчением упали на бок.

Ни одно жилище не было огорожено забором. Все дома были открыты и лишь вытоптанные людьми и лошадьми дороги разделяли их. Вместо этого вокруг всего поселения стоял невысокий деревянный забор с всего несколькими калитками и воротами. Кое-где завалившийся, а кое-где более высокий, он разделял дикий мир природы и мир человека.

Виктория подошла к нему, положив руку на деревянную перекладину, о чём-то задумавшись.

— Вы тут были уже? — Спросил проводник, сжимая обеими руками свой мешок.

— Да… я даже помню, где живёт моя бабуля. Я помню, как она привозила меня сюда всего один раз в моей жизни… глубоко в детстве. Совсем не таким путём… каким привели вы. — Задумчиво и отрешённо ответила писательница, продолжая водить рукой по забору. — Ай! — Вдруг она отвела руку, прижимая палец другой. Большая заноза глубоко вонзилась в хрупкую кожу девушки, и немного крови упало с её пальца на землю.

Виктория вытащила деревянный шип и сжав руку в кулак.

Проводник огляделся:

— Сколько вам лет? Уж если вы были тут в последний раз в детстве… боюсь расстроить, но вы мало чего тут узнаете. Эти места… они вроде бы так постоянны и неизменны… но каждый год ты ловишь себя на мысли… что всё вокруг уже совсем не такое, каким было раньше. Особенно это становится ясно во время долгого отсутствия. Приходиться заново знакомится со всем. — Скупо улыбнулся мужчина, открыв скрипучую калитку и придержав её для Виктории.

Улицы совсем не пустовали. По дорогам друг за другом бегали дети, на маленьких лужайках, усеянных маленькими белыми цветами. Трое мужчин вышли из той-же калитки, косо посмотрев, как на Викторию, так и на проводника. У каждого в руках было по старенькому ружью, а сами они походили на матёрых охотников.

— Перейдём к оплате. — Опомнилась писательница, достав из барседки несколько желтоватых, помятых купюр — последние её сбережения, служившие отголоском когда-то большой славы.

— Это ведь… последнее, что у вас есть? Оставьте себе… мне не надо.

Реакция отказавшегося от оплаты проводника Викторию совсем не обрадовала, а наоборот смутила.

— Мы договаривались, что вы проведёте меня к деревне за оплату. — Напомнила она.

— Да, но… зачем тут кому-то деньги? Я взял за оплату место на одной из строк в вашем блокноте. Вы ведь и про меня там написали. — Глупая улыбка на матёром худом лице лишь подбросила в огонь дроф.

— Вы рылись в моих вещах? — Прозвучал строгий, твёрдый вопрос.

— Что вы… вы ведь писательница. А я много писателей вожу… вы все, простите за прямоту, одинаковые.

Нарастающий спор перебил громкий звук колокола из глубины деревни. Виктория оглянулась, заметив, как все находившиеся на улице люди, встали на месте, уставившись на небо.

Звонкие удары язычка по старому металлу напомнили ей глубокое детство. Когда-то давно такой-же звон каждое утро будил её, заставляя проснуться в доме бабули. Этот звук так ярко вошёл в её память, что казалось, будто бы она никогда и не уезжала от сюда.

Она глянула на проводника, который в спешке уходил прочь, уже почти выходя из деревни, даже не обернувшись. Писательница проводила его взглядом, ища в обрывках памяти дорогу к дому родной бабушки.

Взяв барседку покрепче, она пошла вперёд, стараясь рассматривать всё вокруг. Изредка глаз зацеплялся за знакомые образы. Встречались люди, которых Виктория будто бы уже видела, но память упорно не выдавала ей о них хоть какие-то воспоминания.

Наконец писательница стояла перед порогом родного дома. Он стал для неё родным всего за несколько дней, проведённых в этой деревне в детстве, и сильно изменился за это время.

Вся боковая стена и левая часть веранды покрылись плющом, тянувшемся к солнцу. Через маленькие окошки из-за слоя пыли, налипшего с внутренней стороны, совсем не было видно ни комнат, ни коридоров.

Старая дверь со скрипом открылась и в нос ударил запах времени, сырости и пыли. Доски скрипели под ногами, будто бы радуясь новому гостю и приглашая его внутрь.

Внутри тишина. Виктория нагнулась, едва не ударившись головой об дверной косяк. Домик был многокомнатным, но все комнаты в нём имели низкие потолки и малое пространство. Будто-бы тут жила семья маленьких человечков.

Гадкая пыль упорно пыталась попасть в нос и глаза, от чего девушка размахивала рукой, проходя глубже.

— Есть кто дома? — Оглянулась она и от твёрдого женского голоса содрогнулись стены.

Осознание нахлынуло так остро и неожиданно, что Виктория едва не выронила барседку, вытирая заслезившиеся глаза. Вид давно брошенного дома не оставлял возможности ей сделать какой-либо иной вывод кроме того, что любимой бабушки тут больше нет.

Она вышла на улицу, дабы глотнуть свежего воздуха и успокоится, но стоило ей это сделать, как перед порогом показался престарелый мужчина.

— Не гоже в мёртвые дома ходить. — Проворчал он, хмуря брови.

На вид ему было лет шестьдесят, но не смотря на возврат, неизвестный имел твёрдую хватку и крепкое тело, держа в руке что-то похожее на кожаный ремень.

— Что случилось с обитательницей этого дома? — Спросила Виктория, закрыв дверь в дом и встав к ней спиной.

— С Марией Мирной-то? Да, как уж все знают, умерла старушка бедная зим пять назад.

Ноги Виктории окончательно потеряли силу, и та обвисла на ручке, сползая вниз. Мужчина сразу же схватил её, усадив почти потерявшую сознание писательницу на скамью под молодой елью, укрывающей ту от солнца.

— Как умерла?.. А как-же… как-же письмо?

Взгляд Виктории упал на упавшую на порог барседку, из которой так кстати выпал пожелтевший конверт.

— Ну конечно-же… это не она его отправила…

Мужчина рядом подобрал барседку с конвертом, почёсывая затылок.

— Вот дела… — Промычал он. — Кожа настоящая, змеиная. — Принялся он осматривать барседку. — Так ты приезжая? То-то я не сразу понял кем будешь. Не часто к нам новые лица прибывают.

— Я внучка Марии Мирной — Виктория Мирная. Приехала, как только получила письмо. Я… я такой путь проделала… чтобы узнать, что она мертва?

Незнакомец уставился на поникшую писательницу, состроив жалобное лицо.

— Я не знал хорошо твою бабку, а вот врачеватель наш, Михаил!.. Он то мужик тут чуть-ли не значимей, чем близнецы-правители. Они с Марией хорошо ладили. Тебе б к нему пойти.

— Врач Михаил… — В пол голоса повторила Виктория. — Помню…

В голове мелькали размытые воспоминание об этом человеке и о том, где он живёт.

Врачебный дом находился совсем недалеко, а потому уже через пару минут и Виктория и её новый знакомый стояли перед дверью. Когда Виктория потянулась к ней, дабы постучать, мужчина остановил её, гордо улыбнувшись.

— В этот дом можешь не стучать. Так заходи, он всегда примет. — посоветовал он, открыв дверь на распашку и заведя писательницу внутрь.

— Да-да. — Сразу же послышался хриплый, но добрый голос из глубины комнаты, похожей на кухню.

— Михаил Фёдорыч! Тут к тебе гостья особая! Принимай. — Крикнул в ответ мужчина, снимая грязноватую жилетку.

Перед ними сразу же нарисовался высокий, в меру худой и крепкий врач в совсем не свойственной ему одежде, состоящей из кожаного фартука, сумки на плече, из которой выглядывал кончил серпа, и высоких сапогах.

Он опустил глаза на Викторию, от чего та выпрямилась, состроив серьёзное лицо.

— Говорят, вы знали Марию Мирную, это правда? — Спросила она громким тоном.

— Да как её не знать. Золотая была женщина, подари Степь ей покой. — Ответил Михаил, вглядываясь в глаза хмурой гостьи, пока сумка сползала с его плеча.

Когда та, наконец, упала на пол, их неё вывалился заточенный серп, бутылка точь-в-точь, как у проводника, и запакованный в жёсткую бумагу кусок мяса.

Врач застыл на месте, увидев в Виктории свою старую, покойную знакомую.

— Ты же… внучка Марии… верно? Виктория! — Улыбнулся он, распахнув руки для объятий.

Писательница отшагнула назад, не собираясь отвечать взаимной радостью. Она впилась глазами в морщинистый лоб, стараясь скрыть дрожащие от волнения руки.

— Ну я своё дело сделал. — Вдруг напомнил о себе мужчина, стоявший всё это время у двери. — Вы тут уж сами разбирайтесь, а то меня мужики ждут.

— Ну иди Гиря, иди. — Проводил его взглядом Михаил. — Вы мне хоть меху принесите заячьего! — Вслед крикнул он, собирая всё уроненное.

Пока врач занимался наведением порядка, Виктория успела принюхаться и почуять знакомый запах степных трав. По всему дому были развешены сушится и отдавать аромат связки листьев, стеблей и корней разных растений. Это место совсем не походило на больницу. Куда больше на пристанище повара или любителя чаёвника.

— Ты проходи на кухню, не разувайся. — Улыбнулся Михаил. — Это-ж надо было припереться к нам в самую глушь!

— Меня привело письмо, написанное Марией… судя по всему уже давно.

Виктория послушно зашла вглубь дома, присев на один из деревянных, расписанных странными узорами стульев, положив письмо на стол.

Стоило Михаилу увидеть пожелтевший свёрток, как тот сразу изменился в лице. Он затих и молча принялся делать две кружки пахучего чая, развернувшись к писательнице спиной.

— Я думаю, ты знаешь… что бабушка твоя умерла пять лет назад. — Сказал он, не отрываясь от дела. — Горе тогда по Макоши пошло, как холера. Нашли её… у себя в доме на кровати, накрытой одеялом. Сердце от чего-то замерло, прям… когда спала старушка.

Две деревянные кружки с мутной жидкостью встали на стол рядом с сладкими сухарями и корзинкой, в которой осталось немного сушёных грибов. Михаил притянул одну кружку Виктории. В мутной, приятно пахучей жидкости плавал лепесток какого-то растения лазурного цвета.

— Если она умерла, то кто мог отправить мне это письмо?

Писательница пододвинула конверт Михаилу, который тут-же развернул его, принимаясь за чтение.

— Почерк Марии… ох и умело же она пером пользовалась! В общем написала то письмо она, а вот кто отправитель не знаю.

— Выходит, что оно шло ко мне несколько лет? Или же его отправили совсем недавно… — Вслух подумала Виктория, делая глоток из кружки.

Горький, даже слегка островатый вкус наполнил её рот. Это не то же самое, чем угощал её проводник, а нечто другое.

— Чего-ж ты скривилась то так? — Засмеялся Михаил. — Всю жизнь пьём это, и ты привыкай. Ты-ж тут надолго, верно?

Виктория покачала головой.

— Нет. Я ехала сюда ради бабушки… и всё оказалось зря. Я вернусь обратно, как только выпадет возможность… а сейчас я хочу хотя-бы с ней проститься.

Михаил о чём-то задумался, пальцем отодвинув кружку от себя. Вскоре он и вовсе встал, подойдя к одной из полок и взяв оттуда старую фотографию в рамке.

— Проститься, говоришь? — Протянул он, тоскливо смотря на фото. — Не получится у тебя. Не пустят.

— Почему не пустят? — Удивилась Виктория, встав со стула. — Я её прямая родственница.

— Да, но… ты не местная. Прости, ты, наверное, не помнишь всех тонкостей нашего жита. На кладбище пускают только в день похорон или… в день рождения или смерти погибшего. В другие дни туда хода нет. Мёртвые должны быть вместе с мёртвыми и живым там делать нечего

— Дикари… — Схватилась за лоб Виктория, заглянув в окно.

Врач улыбнулся, поставив фотографию обратно на полку.

— Я тоже так думал, когда только попал сюда.

— Вы разве не уроженец Макоши?

— Нет, я… я приехал сюда вместе с семьёй тридцать лет назад. Тут мы и остались.

Со стороны улицы снова донёсся звон колокола, который было хорошо слышно через приоткрытое окно. Михаил подошёл к нему и открыл сильнее.

— Почему тут каждый час бьёт колокол? — Поинтересовалась Виктория, так же выглянув из окна.

— Ой, Вика… тебе ещё много тут предстоит узнать. — Протянул врач.

— Впредь я попрошу обращаться ко мне Виктория. — Резко отреагировала писательница. — Может для моей бабушки вы и были близким человеком… но для меня нет.

Высокий мужчина развернулся, посмотрев в пол и покивав головой.

— Да, Виктория… тут ты права. В Макоши ты чужачка, поэтому… пойди-ка покажись на глаза братьям-правителя. Георгию и Григорию в смысле. Помнишь их?

Виктория кивнула, припоминая эти похожие имена. В любом, даже самом отдалённом от общего пласта человечества мире, должен быть закон и порядок. Везде, где есть люди, есть те, кто ими управляет.

— Георгий, устой он создаст, а Григорий заставит запомнить. Георгий задание миру задаст, а Григорий заставит исполнить. — Словно стих, смутно плавающий в мыслях, прочитала писательница.

— Верно всё, молодец. — Похвалил её Михаил, поглаживая бороду. — Ты лучше сначала к Георгию зайди. Он в самом центре хутора в библиотеке своей. А потом и к Григорию не забудь. Тот тебя сам найдёт, когда надо будет.

Виктория выслушала, взяла барседку в руки и встала у двери.

— Всё равно спасибо вам, вы мне очень помогли. — Сдержанно поблагодарила она собирающегося куда-то старика. — Что-то ещё?

— Да, ты это… с людьми познакомься хоть, пока идти будешь. Даже если братья управители тебя примут, если в народе ты чужачка, то Макошь тебе не дом.

— Она никогда не станет мне домом… — Тихо ответила девушка, выходя из дома лекаря на улицу, где солнце было уже в самом зените.

Виктория отошла от дома и побрела в сторону центра, где, по рассказам Михаила, живёт Георгий библиотекарь. Стоило ей отойти от дома врача, как тот сразу-же вышел и побрёл к забору, разделяющему Макошь от дикой природы. Он открыл дверь и побрёл куда-то в сторону, от куда утром пришли писательница и проводник.

Идя по улице, девушка ловила на себе десятки заинтересованных глаз. Люди осматривались, и, совсем не стесняясь, пялились на её чёрную кожаную барседку, сапоги на толстой подошве, ярко красный шарф.

Вскоре Виктория выбрела на площадь, аккуратно выложенную плиткой. Такая прилежность и чистота сразу стали для неё удивлением. В центре площади находился высокий по сравнению с остальными домами храм, похожий на что-то между собором и церковью.

Не успела писательница подойти к зданию, как колокол на его вершине зазвонил, заставив ту прищурится от непривычно громкого шума. Она никогда не была в центре, а потому видела этот собор лишь вдалеке.

— Стоп. — Встал перед дверью высокий мужчина с пёстро рыжими усами и кепкой восьмиклинкой на голове. — Сегодня закрыто.

— Как закрыто? — Удивилась Виктория. — Мне нужно к библиотекарю… Георгию!

Охранник не сдвинулся с места, в то время как его напарник поправил точно такую-же восьмиклинку и взял девушку за руку. Что-то блеснуло у неё под рукавом свободной руки, и мужчина сразу-же приметил нож.

— Вы что-ж, с луны свалились? Нельзя к братьям правителям днём! Все дела принято решать утром до того, как солнце в зенит встанет.

Охранник отпустил руку Виктории, и та отошла назад, думая, что делать дальше. Её кожаная барседка сразу-же привлекла к себе внимание.

— А это не та ли, про которую он говорил? — Шепнул один охранник другому.

— Ты о сумке то кожаной? Похожа, тут прав будь. Что делаем?

Мужчины одновременно посмотрели на писательницу.

— Что-что, заводите её живее.

Усатый скривился, будто бы вкусив дольку лимона, и снова подошёл к девушке.

— Ближе не подходите? — Тут-же предупредила она его.

— Простите-с, не знали мы кого видим. Вы можете спокойно проходить. — Не отводя взгляд от барседки ответил охранник и его напарник открыл входную дверь.

Сжав зубы Виктория вошла с храм, глубоко вдохнув пропитанный запахом старых книг воздух.

Внутри было мало света. Лишь через большое окно проникали руки солнца, освещая высокие полки с разноцветными пыльными книжонками. Там, куда не доходил солнечный свет, горели свечи, танцуя в такт царапанью бумаги пером.

— Здравствуйте Виктория. Проходите. — Донёсся спокойный голос из глубины помещения.

Писательница насторожилась, рыская глазами источник голоса. Она быстро приметила бородатого старца, озабочено пишущего что-то на листе слегка помятой по краям бумаги.

— От куда вы знаете моё имя? — Задала вопрос Виктория.

— Меня… оповестили. Работа у нас такая, всё про всех знать. — Голос старика был такой, словно он находится в глубоком сне. Но его глаза были открыты, а кисть ловко вырисовывала красивые изящные символы. — Особенно много я должен знать о приезжих… которые тут редкость. Вы присаживайтесь… впереди разговор.

Виктория нашла стул, будто бы специально приготовленный для неё, и села перед стариком, который даже не глянул на свою гостью.

— Так значит война по стране гуляет? — Задал он вопрос.

— Солдаты держат противника у границ. Им не пересечь их.

— Вы так уверены в силах солдат, что от уверенности бежали сюда?

Писательница запнулась, пытаясь что-то сказать. Но затем она просто достала уже замеченное, помятое письмо, и положила на стол прям перед глазами старика.

— Да-да, я уже видел весточку вашей покойной бабушки. Можете убирать.

— Это вы его отправили?

— Мне это без надобности. На улице и без беглецов голодных ртов хватает.

— Тогда кто это мог сделать? Вы тут, я так понимаю, главный. Знаете всё обо всех. Кто мог отправить пятилетнее письмо в самую столицу?

Старик свернул исписанную бумагу в свёрток, пододвинув его к краю, возле которого сидела Виктория. Он обернул свёрток красной нитью и, наконец, поднял ярко голубые глаза.

— Вы ведь даже сами не читали это письмо, я прав?

Виктория кивнула. С того самого момента, как почтальон принёс ей этот злополучный конверт, всё, что она решилась просмотреть — это адрес отправителя.