18+
Майнеры

Бесплатный фрагмент - Майнеры

Задача византийских генералов

Объем: 450 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

«E pluribus unum»

«Из многих — единое». Цицерон

Все события и герои вымышлены. Любые совпадения с реальными личностями и названиями случайны.

Пролог

Задача византийских генералов предельно проста для понимания и настолько же сложна для решения. Особенно когда вокруг свирепствуют хаос, коварство, предательство, месть.

Избалованный судьбой, прославленный византийский военачальник Флавий Велизарий вряд ли мог представить, что Вторая итальянская кампания 544 года нашей эры, в ходе которой он рассчитывал вернуть контроль Константинополя над Апеннинами и вновь захватить Рим провалится, а его место займет давний соперник, евнух Нарсес, в возрасте семидесяти восьми лет разгромивший непобедимого царя Готов бесстрашного Тотилу, открыто терзающего владения императора Юстиниана.

Военный гений Велизария не учел одного: когда требовалась максимальная четкость в приказах и передвижениях отрядов, уставших от длинных переходов и противостоящих прекрасно вооруженным шеренгам врага, промедление фланга грозило провалом всего наступления.

Предательство одного из генералов по цепочке передалось разрозненному войску: в возникшей сумятице небольшой отряд Тотилы разгромил византийцев, Велизарий проиграл и, вернувшись в Константинополь, лишился почетных регалий, наград и земель, чудом избежав позорной смерти.

Ему не хватило самой малости. Единства.

Он должен был как можно быстрее оповестить других генералов о предателе. Тогда ближние отряды сомкнули бы строй, предотвращая панику, и вместе продолжили наступление либо организованно сдали позиции, сохранив костяк армии. Увы.

История не прощает ошибок. Задача византийских генералов дошла до нашего тысячелетия мрачным напоминанием, что как не тяжел выбор, — он должен быть сделан.

Глава 1

Минск, Беларусь, 2017 год

Через широкую площадь, засаженную по краям высокими елями, неспешно шел молодой человек, одетый в джинсы Levi’s пятьсот первой модели и спортивную куртку-ветровку голубого цвета. Благодаря легким кроссовкам, его шаг казался воздушным, пружинящим, в отличие от тяжелого стука каблуков ботинок людей в темно-зеленой военной форме, патрулирующих правительственный комплекс. В правой руке он нес небольшой кожаный портфель черного цвета.

Наблюдавший за ним человек из окна третьего этажа массивного здания произнес в миниатюрную рацию:

— Объект приближается со стороны площади. В руках черный портфель. Не проверять. Проводить на третий этаж.

— Будет сделано, шеф, — ответил невидимый голос.

Человек поправил галстук и отошел от окна. Что ж, если при помощи странного посетителя им удастся закрыть сделку по станции… Он забарабанил пальцами по столу. Закрыть сделку… семь с половиной миллиардов долларов. Страна еще никогда не получала настолько крупных инвестиций ни от частного или государственного фонда. Даже Международный Банк, всесильная, могущественная организация не смогла предоставить подобное финансирование. Джефф Ричардз, исполнительный директор развел руками: проекты по ядерной энергетике сейчас не в моде, акционеры однозначно проголосуют против предложения, будь оно трижды выгодным.

Кто же это такой, черт возьми?

Альберт Константинович поморщился. Все, что удалось найти Комитету государственной безопасности — не прояснило ситуацию ни на йоту.

Он снял трубку вертушки.

— Совет Безопасности в сборе?

— Да, Альберт Константинович.

— Президент?

— Будет через полчаса.

— Отлично.

Он опустил трубку на желтый аппарат без диска. Окинул взглядом площадь. За небольшим пролеском возвышалось сверхсовременное здание нового делового центра из стекла и бетона. Строение уродовало исторический центр города, активисты уже окрестили его самым убогим и пошлым гимном примитивизму. Построенное на месте снесенного музея Великой Отечественной войны, оно стало знамением новой эпохи, прагматической, холодной и безликой. Сути дела это не меняло.

По его прогнозам, сюда в скором времени должны прийти самые богатые и знаменитые инвесторы со всего мира, имена и названия которых не сходят с первых полос «Уолл-стрит джорнэл» и «Файненшл Таймс». Придут не потому, что в мире некуда вкладывать деньги, — как раз наоборот. Современная мировая экономика, несмотря на периодические кризисы, дает массу возможностей выгодно пристроить капиталы, — как белые, легальные, так и серые, висящие балластом на счетах безымянных банков по всему миру. Все зависит от расторопности. И от выгоды. Деньги любят рост. Деньги любят тишину.

«Объект вошел», — доложила рация.

Альберт Константинович не питал чрезмерных иллюзий. Чтобы получить доступ к мировым кредитным рынкам, требовалось идти на оправданный риск.

По площади прохаживались горожане, чуть правее резиденции размещался элитный теннисный центр, где он любил размяться по утрам и после тяжелого рабочего дня.

Но как? — он не мог этого понять, снова и снова просматривая папку с надписью: «Дело 303». Как школьный учитель может финансировать строительство атомной станции в Беларуси?

Ошибка, казус, подвох, недоразумение — исключались. Спецслужбы десятки раз проверили этого человека. Изучили его подноготную, счета, переводы, перерыли частную жизнь от рождения до сегодняшнего дня. Они знали, чем он болел двадцать лет назад и что ел на завтрак сегодня в гостинице. Однако, никакой информации, которая намекала бы на его связь с зарубежными правительствами, фондами или спецслужбами не нашли, как ни старались.

По сути, он появился из ниоткуда в тот момент, когда атомный проект медленно, но верно шел ко дну, обещая всем, кто в нем участвовал, тяжелые, позорные отставки. Альберт Константинович как идейный вдохновитель, инициатор возведения атомного комплекса, справедливо считал, что столь крупное строительство, во-первых, расшевелит экономику страны, во-вторых, создаст надежный энергетический щит, гарантируя отечественной промышленности дешевое электричество и громадную фору производителям на мировых рынках.

К моменту, когда конструкторская документация прошла экспертизу в Международном агентстве по атомной энергии, выяснилось, что стройку никто не хочет финансировать. Евросоюз крайне нервно отреагировал на выбор места для строительства у самой границы, считая риск возведения чрезмерным. Таким образом, отпали европейские инвесторы, давшие предварительное согласие на ранних этапах. Любой банкир мечтает пристроить пару миллиардов в хороший проект, да еще и под гарантии государства, но… санкции.

Разведка Европы работала великолепно. Малейшее подозрение в финансировании запрещенных проектов грозило конфискацией средств, анафемой, а то и тюремным сроком. Американцы рады бы помочь, но боялись новых мер против крупных интернет-гигантов, погрязших в миллиардных европейских штрафах.

Оставался Восток. Но и там, похоже, дела обстояли не слишком радужно: не оправившись от свержения Муаммара Каддафи, цементировавшего железным авторитетом неустойчивый нефтяной регион, шейхи с опаской вкладывали деньги в рискованные проекты. Наступили неспокойные времена.

Куда проще купить бриллиантовое месторождение где-нибудь в Танзании и не беспокоиться, что уик-энд на Лазурном берегу придется отложить до лучших времен по причине аннулирования шенгенской визы.

«Объект на месте», — прошипела рация.

Альберт Константинович Рюмин закрыл папку.

Он подумал, что во время работы в разведке такого, пожалуй, не случалось ни разу. Чтобы один, никому не известный человек переплюнул по финансовым возможностям целое государство и при этом оставался в тени. Он не основатель всемирно известной социальной сети, не китайский торговый магнат, не финансовый воротила с Уолл-Стрит и даже не ловкий мошенник, ему просто неоткуда взять настолько огромные деньги!

Конечно, периодически на финансовом рынке случались странные вещи, разведка докладывала о подобных событиях более-менее постоянно. Например, до сих пор неизвестно, как банкир из Швейцарии Жером Кервьель смог за несколько дней потерять шесть миллиардов долларов, а его американский коллега — почти девять. Девять миллиардов долларов! Эти деньги так и не были найдены, они растворились в воздухе.

На специальном совещании правительства, которое состоялось тремя днями ранее, обсуждали саму абсурдность создавшейся ситуации. Присутствовал глава Национального банка Симонов, глава разведки Третьяк и Альберт Рюмин, секретарь Совета Безопасности, по совместительству глава Администрации Президента.

Третьяк сказал:

— По данным разведки, он абсолютно чист. На него нет ничего, кроме того, что записано в трудовой книжке. Служил в армии шифровальщиком. Некоторое время торговал на Черкизовском рынке аудиокассетами с записями зарубежных групп, неожиданно бросил бизнес, скорее всего, из-за прессинга бандитских структур и после окончания остался работать младшим научным сотрудником в Математическом институте имени Стеклова в Москве. Преподавал четыре года, но, провалив защиту кандидатской диссертации, со скандалом уволился. Работу продолжил в средней школе Москвы. Взяток не берет. Жена, двое детей. Увлекается бегом, историей.

Перед каждым из них лежала подтвержденная банковская гарантия Ситибанка на сумму контракта по возведению АЭС.

— Как такое может быть? — задал вопрос Третьяк.

Симонов развел руками.

— Это банк номер один в США, никакого подвоха. Нацбанк сделал запрос по официальным каналам, все подтверждается.

Рюмин вращал между пальцев перламутровую ручку с золотым пером. Пожалуй, впервые в жизни он оказывался в тупике. Что докладывать Президенту?

— Диссертация, из-за которой он ушел из института, почему он ее не защитил?

Третьяк, кадровый разведчик, крупный лысый мужчина, внушающий благоговейный трепет у подчиненных, перелистал бумаги:

— В деле на двенадцатой странице указана тема. Послушайте: «Математическое и программное обеспечение задач обнаружения аномалий в поведении автоматизированных систем обработки информации посредством решения задачи византийских генералов».

В просторном кабинете повисла тишина. Каждый переваривал длинное название, понимая, что даже одно это предложение звучит слишком сложно.

— Понятно, почему его выгнали, — первым сказал Рюмин, записав на лежащем перед собой листке бумаги «просм. решение задачи виз. ген.». — Обычная математическая чушь, которую институт отказался финансировать. У нас такое сплошь и рядом.

— Так он ее написал? — спросил Симонов. — Диссертацию? Это может быть интересно как минимум.

— Наши источники полагают, что написал. Но не защитил. Текста нет, он кем-то изъят либо утерян, — ответил Третьяк. — В любом случае это не дает ответ на вопрос… где он взял деньги.

— Деньги не могут быть грязными? — Рюмин был так удивлен, если не сказать, шокирован темой разговора, что никак не мог сосредоточиться. К тому же мешала муха, невесть как залетевшая в кабинет и бившаяся о стекло.

— Это ведущий американский банк, — повторил Симонов. — После скандала с обвинением в отмывании грязных денег полгода назад, они каждый цент процеживают через миллион фильтров.

— Президент в этих вопросах категоричен, — напомнил Рюмин. — И… мы должны принять решение. Через полчаса доклад.

Они посмотрели друг на друга. Вопрос стоял ребром: верить или нет? Положиться на факты или сыграть в прятки с судьбой? Самые могущественные люди в стране, они понимали, — ситуация выглядит, мягко говоря, странно. Но факты, отпечатанные ровным черным текстом, лежали перед ними. Любой из них мог поручиться головой, за предоставленные сведения.

— Я за, — поднял первым руку Симонов.

— За, — сказал Третьяк.

— Если хоть один против, голосование считается несостоявшимся, — сказал Рюмин. — Он помолчал, ощущая странное волнение. Словно перед боем, проверяя шеренги, хотел удостовериться, все ли полководцы готовы к наступлению и доложить об этом императору.

— За. — Рюмин поднял руку. — Единогласно.

Он поднялся. Муха продолжала биться о стекло, пытаясь проникнуть на свободу, но теперь она абсолютно не мешала, решение было принято. Черная папка с золотым тиснением «Доклад» захлопнулась, он покинул зал совещаний с победной улыбкой.

Глава 2

Москва, март 2011 г.

Прозвенел школьный звонок. Его оглушительного лязгающего звука Дмитрий Ларин всегда пугался, ему казалось, сработала сигнализация, предупреждающая об опасности: нужно срочно во что бы то ни стало искать убежище. Старый звонок висел прямо над дверью кабинета математики на втором этаже столичной средней школы номер двести двадцать один. От звонка шли запачканные побелкой проводки к питающей сети.

Он вздрогнул, не успев закончить фразу, чем же так важен консенсус для принятия значимых решений в условиях неопределенности и какое это имеет отношение к математике. Обычно дальше он рассказывал про византийского полководца Велизария, его роковое сражение, в котором тот проиграл небольшому отряду готов, доверившись чутью, а не фактам. Ларин считал, — подобные исторические экскурсы, во-первых, дают передышку ученикам, а во-вторых, показывают, что математика — неизмеримо шире, чем принято думать и имеет приложения практически во всех отраслях человеческих знаний.

Пронзительный лязг сбил Дмитрия с мысли. В который раз он подумал, что звонок нужно поменять, даже если придется это сделать за собственные деньги.

— Урок окончен, — сказал он, глядя в класс красными от недосыпания глазами. — На следующее занятие выучить нахождение суммы убывающей геометрической прогре…

Его уже никто не слышал. Сорвавшись с мест, ученики одиннадцатого «Б» ринулись к выходу, сбивая друг друга с ног, расталкивая парты, опрокидывая стулья и громко гогоча. Прямо на ходу добрая половина класса доставала сигареты, абсолютно не стесняясь преподавателя. Отдельные «одаренные личности» могли закурить прямо на уроке, но все же до крайностей на его уроках доходило редко, хотя душок в классе порой стоял как в пивном баре «Жигули», что за углом.

И что с того, — подумал Дмитрий. Никому из них математиком не быть, профессия не самая, мягко говоря, выгодная и популярная. Даже те, кто планирует стать программистами, искренне недоумевают, зачем нужна математика, — все эти косинусы, прогрессии, мудреные логарифмы, не говоря уже об интегралах.

— Дмитрий Сергеевич, сигареткой угостить? — он услышал голос над ухом и повернулся в сторону говорящего. Это был Денис Скоков, последний человек из 11 «Б», кого ему хотелось бы видеть сейчас перед собой.

— Не курю, — сказал он, продолжая делать пометки в журнале.

— Почему так? Болеете или мама не разрешает?

К ученикам запрещено применять физическую силу под страхом увольнения и Уголовного кодекса. Но развязного, наглого Скокова стоило немного приструнить, бог свидетель, — в подростковом возрасте ум за разум заходит от безнаказанности, человек теряет ориентиры и впотьмах творит черт знает, что.

Ларин приподнялся на стуле. В следующем году ему исполнится сорок лет, он женат, один ребенок, на животе небольшое брюшко, но дать затрещину прыщавому самодовольному Скокову будет даже приятно.

Но он этого не сделает, потому что… боится. Боится разнузданных непредсказуемых учеников, боится сорваться и они, как шакалы, чувствуя страх жертвы, постоянно провоцируют его. Он боится лишиться места, хотя прекрасно знает, что замены ему нет, на нищенскую зарплату математика никто не пойдет.

Увидев движение учителя, Скоков отпрянул, смахнув со стола стопку тонких тетрадей. Они разлетелись по полу словно стая испуганных птиц и тут же осели, — у ног, под партами, меж сдвинутых стульев.

— Э, э, осторожнее, папаша, я ведь и сдачи могу…

— Не можешь, — еле слышно сказал Ларин, выходя из-за стола.

— Черт! — выпалил Скоков, — больной придурок! — не теряя времени, он рванул к двери.

— Уродец! — крикнул ему вслед Ларин. — Беги, беги, всю жизнь бегать будешь! Козел! — он вернулся к учительскому столу. Тетради лежали перед ним кривым шахматным ковром, на одной из них отпечатался темно-серый след от кроссовка ученика.

Скоков по кличке «Скок» вряд ли слышал его слова (тем более мысли), он уже бежал по ступенькам школы, расталкивая малолеток, цепляя девчонок за расфуфыренные блузки. Приятное, будоражащее покалывание адреналина наполняло его сверху донизу. В кармане лежала новенькая купюра в пятьсот рублей, выданная тетей на расходы.

Родители мальчика погибли, когда ему стукнуло шесть лет, тетя говорит, — их атаковала акула во время погружения с аквалангами возле Мадагаскара. В тот несчастливый год семнадцать человек лишились жизней по вине акул из-за беспечности и невнимательности: вероятно, эти, далеко не самые лучшие человеческие качества, позволившие угодить его родителям в зубастую пасть, перешли по наследству к младшему Скокову.

— Эй, Скок, есть что курить? — длинная рука попыталась остановить его за локоть, Марк Остерман из параллельного класса, высокий, долговязый сын директора ювелирного бутика показывал знаками, что не прочь покурить. Он жутко боялся гнева отца, помешанного на здоровом образе жизни и никогда покупал сигареты, предпочитая стрелять их в школе. После уроков Марк съедал пачку ледяного «Холлса», заедая его тремя пучками свежей петрушки — от него воняло как от школьной теплицы, запах курева сдавался под злобным натиском растительного сырья. Вонь от гривы волос до плеч выдавала его с поличным, Марк кивал на одноклассников, мол, все курят, поэтому от меня и тянет никотином, и отец ему верил. Или делал вид.

— Самому надо, — крикнул ему Скоков и побежал на выход, к заднему двору школы, где за пожарной лестницей, спускавшейся ярусами с пятого на первый этаж, размещался грузовой пандус школьной столовой.

Короткая перемена, — думал он, не успею покурить из-за этих идиотов. А какой следующий урок? Русский? Кажется, физра. Можно не спешить. Издали махнул рукой Валерик, Валерий Павлович, учитель физкультуры, бывший баскетболист, кажется, он играл в ЦСКА, по крайней мере, так говорит. Ушел по здоровью, что-то с сердцем, хотя Денис частенько заставал его в тренерской, прячущего бутылочку коньяка в дальний ящик стола. Валерика лучше не бесить. Это не Ларин, — чуть что, может и под дых типа в шутку. Если пожалуешься, скажет — мячом прилетело. Свои же засмеют. Себе же хуже. То ли дело Ларин. Никакого достоинства. Круглый неудачник. В расцвете сил, когда мужики в его возрасте разъезжают на Гелендвагенах, крутят штурвалы на дизайнерских яхтах, он работает школьным учителем. За зарплату в пятнадцать тысяч максимум. Как он живет? Скоков поежился, затянулся. Вот-вот прозвенит звонок.

Месяца полтора назад на новогодней дискотеке он познакомился с ребятами, которые предложили продавать травку в школе. Человек по кличке Архивариус заправлял мелкооптовой сетью, у него Скоков пару раз брал товар. С одной стороны, занятие опасное, но что так сильно может привлекать, как не постоянный риск? Да, дело сомнительное, но… как еще заработать в пятнадцать лет? Родителей нет, так что, в случае чего, папаша не надерет задницу и не урежет недельный бюджет. Когда некого бояться — решения созревают сами собой и он согласился.

Тетя? Что она сделает? Она пропадает в институте ядерной физики, чем занимается — неизвестно, главное, не капает на мозги и не забывает выдавать на расходы.

После гибели родителей он жил с тетей в трехкомнатной квартире-сталинке, типичное жилье фанатика-ученого — максимум книг, минимум ремонта и прочих изысков. Денис с детства рассматривал корешки ученых талмудов в старинном шкафу, помимо Жюля Верна, Стругацких, Ефремова, полки ломились от толстенных томов по электродинамике, физике, материаловедению и даже кибернетике Винера. От нечего делать он листал эти книги начиная с первого класса, поначалу без особого интереса, разглядывая немногочисленные картинки, потом, научившись писать, он взял карандаш и пробовал что-то решать, по аналогии.

Втянулся, и ему даже стало нравиться: физические, математические задачи, термодинамика, словом, все что он находил в шкафу, немедленно пробовал «на зуб». Тем не менее в школе он показывал неизменно плохие результаты. Тетя не ругала его, списывая низкую успеваемость на последствия травмы от потери родителей. То же самое делали и учителя, чтобы не забивать себе голову, и в итоге он понял, что все эти задачки, дающиеся так легко, для жизни не имеют никакого значения.

Они не наполняли кошелек, ими не развеселишь девушек, и, глядя на Ларина, он еще больше удостоверился в собственной правоте. Учитель математики ходил в единственном костюме отечественного производства, мешковатом и несуразном, писал обыкновенной шариковой ручкой и единственной ценной вещью при нем, которой он очень дорожил — был новый iPhone 4. Понятное дело, сам себе он такой телефон никогда бы не позволил, значит — подарок.

Он иногда представлял, как может выглядеть жена Ларина и ему становилось страшно, ни одна красивая девушка не захочет жить в нищете. Поэтому к четырнадцати годам он забросил гениальные задатки (о которых он думал, как о самых заурядных) на верхнюю полку серванта вместе с задачником по квантовой электродинамике. К чему все это? Дурость.

Никто в классе понятия не имел, что школьные уроки, домашние задания, такие страшные предметы, как физика, химия, тригонометрия, для него не представляли интереса ввиду простоты, он не понимал, зачем такую ерунду нужно учить, если все решения виделись как на ладони. Тем труднее делать все шиворот-навыворот, решать примеры с кучей ошибок, иногда и вовсе притворяться умственно недоразвитым. Последнее у него получалось все лучше и лучше, иной раз Денис ловил себя на мысли, что шутовство и есть его настоящее лицо.

Тем не менее один раз он прокололся, причем довольно серьезно. Анна Евгеньевна, учитель физики — рассеянная медлительная дама, нараспев объясняющая уравнение Эйнштейна для фотоэффекта, — она бы ничего не заметила. Но он имел неосторожность поднять бумажку, которая выпала из бокового кармана пиджака Ларина, когда тот выходил из класса по окончании урока математики.

Зачем он это сделал? Чистое любопытство, конечно же. Уставившись на свернутую бумажку, выпавшую из кармана учителя математики, когда тот доставал мобильник, Скоков замер, глядя, как листок, кружась, залетел под парту. Тем временем Ларин, не заметив пропажи, ушел.

Читать чужие письма некрасиво, но черт возьми, как интересно! Особенно если эта бумажка выпала у Ларина. Развернув ее, он увидел формулу уменьшающейся геометрической прогрессии с несколькими неизвестными параметрами. Внизу проведена черта и знак вопроса.

Ничего сложного, детская задача, — подумал Скоков. Рука потянулась к мелу, на доске стали появляться математические выкладки. Он писал быстро, мел поскрипывал, крошился, но решение, как хорошая книга — затянуло его, он видел несколько вариантов и все они, черт возьми! — имели право на жизнь и были одно другого красивее. Кто знает цену красивому решению, тот познал гармонию мира.

Он действовал, скорее, под влиянием импульса, как, например, композитор, который набрасывает ноты, услыхав интересную мелодию, или писатель двумя — тремя словами описывает лицо незнакомки, мельком увиденной в окошке проезжающей мимо автомашины.

После знака равенства Скоков поставил цифру 21 и добавил шесть нулей, потом продолжил решение, указав, что исходя из задания, прогрессия может иметь дополнительную реализацию на протяжении отрезка в 132 единицы, и окончание прогрессии, чего бы она ни означала будет заканчиваться в точке 2140. Заинтригованный, он переводил взгляд со смятого листка на доску.

Удовлетворившись решением, он кивнул самому себе, в странном забытьи положил листок на парту и отправился курить. Делая затяжку, перед собой он видел зеленую доску и ряд цифр, складывающихся в гармонический ряд. Когда же молния озарения шарахнула его, и он вспомнил, что забыл стереть доску, кинулся обратно в класс, чуть ли не влетел в него, но перед дверью остановился как вкопанный.

Возле доски, скрестив руки на груди, стоял Ларин.

Он смотрел на осыпавшиеся цифры, выведенные мелом, и словно не верил глазам, переводя взгляд то на бумажку, которую держал в руках, то обратно на доску.

Его губы шевелились, иногда он взмахивал кистью, как дирижер, неслышная музыка звучала в его голове, и, музыка, должно быть, крайне интересная. Скоков замер, боясь пошевелиться, он разглядывал учителя сквозь дверной проем.

Внезапно Ларин повернулся с видом пойманного на месте преступления подростка. Как бублик в магазине спер, — проскочило в голове у Скокова.

Посередине фойе, в паре метров от двери, среди гущи суетящейся малышни стоял Скоков с глупой улыбкой, в руках он сжимал мятую банку Кока-Колы, по стенке которой ползла коричневая капля.

Ларин покачал головой. Взяв тряпку, он с остервенением принялся вытирать доску, как будто боялся, что кто-то подсмотрит записанное на ней решение. На цифре 21 он чуть задержался, но мгновение спустя, затер ее с еще большим нажимом.

— Сейчас дырку протрешь, — услышал он голос Скокова и скривился от отвращения.

Идиот, — подумал Ларин. — Боже, какие бараны. Имбецилы. И как с ними работать?

Но ведь кто-то же написал это красивое решение, над которым он раздумывал уже пятый день, причем за пять минут, пока Ларин отлучился в столовую.

Интересно, кто? Может быть, Надя Овчинникова, завоевавшая под его руководством пару лет назад третье место на Московской математической олимпиаде? Только она гипотетически могла решить прогрессию из бумажки. Хотя Ларин и в ней сильно сомневался. Последним из класса выходил Скоков, Ларин чувствовал давящее, неприятное ощущение от взгляда на шее. Но этот, с позволения сказать, Homo Erectus способен разве что на поглощение пищи. Говорят, последние эректусы вымерли при извержении гигантского вулкана Тоба около семидесяти пяти тысяч лет назад.

Глава 3

Проводив взглядом усмехающегося ученика, Ларин сел заполнять классный журнал. Уроки закончились, вторая половина дня оставалась свободной, хотя для него это не означало ничего хорошего: он потерял источник дополнительного заработка, являвшийся причиной постоянного недосыпания.

До сегодняшнего дня вместо того, чтобы идти домой и проверять домашние задания, он два раза в неделю ездил на другой конец города сторожить склад бытовой химии, тетрадки брал с собой. Дежурил с шести вечера до шести утра, иногда после школы успевал заскочить домой перекусить, а потом два часа добирался до склада. Торговля прекращалась в девять вечера, к ночи от едкой химической пыли у него начинали слезиться глаза, он чихал, в носу болело, а легкие словно наполнялись наждачным порошком.

Раз в неделю, ближе к ночи на склад подъезжали неприметные серые грузовички, молчаливые люди в черной униформе с надписями «ЧОП Легенд» сгружали мешки, он не заносил их в ведомость поступления — так распорядился директор. Неучтенка? Конфискат? Контрабанда? А может быть, наркотики.

За ночное дежурство он получал в три раза больше, чем ему платили в школе за уроки математики, но в последние недели обстановка накалилась. Вечерами, глядя из будки, пристроенной к основному корпусу склада, ему казалось, что с едва освещенного шоссе за ним неотрывно наблюдает человек, сидящий в темной машине. На ночь стальные ворота склада закрывались, и хотя периметр охранял еще один охранник, вооруженный травматическим оружием, никакого спокойствия Ларин не испытывал. Сидя в будке, он видел сквозь щель в воротах тлеющий кончик сигареты наблюдателя.

По какой-то причине склад не подключали к охранной сигнализации, вероятно, периодические ночные включения-выключения могли навести полицию на неправильные мысли. Кому может потребоваться стиральный порошок после полуночи?

Несколько дней он наблюдал за автомобилем, потом поделился с напарником:

— Дрозд, — у парня была птичья фамилия, — ты не обратил внимания, что за воротами который день паркуется бежевый Опель? Кажется, за нами наблюдают.

— Мало ли кто там стоит, нам что? Кому мы нужны с этим порошком? — Дрозд выглянул на улицу, Опель куда-то исчез. — Нет никого.

— Только что стояла. Чуть позже приедет, вот увидишь.

В два часа ночи наблюдатель вновь появился, как и предсказал Ларин. Он доложил об этом директору, в результате ночью груз не пришел, зато позже случилась небольшая перестрелка: машину окружили несколько парней, раздались глухие выстрелы, через секунду все стихло. Хлопнули дверцы и Опель, испустив протяжный рык коробки передач, уехал.

— Это тебе премия, — сказал директор на следующий день и положил перед ним пачку денег. — За бдительность.

— А что случилось с тем парнем? — Ларин подумал, взял деньги. Оставаться на такой работе он больше не мог. Кто будет содержать семью, если друзья неосмотрительной жертвы из Опеля вдруг захотят вернуться? А они наверняка захотят, ведь в мешках, которые таскают плотные парни по ночам — явно не мука и не сахар. Что-то, имеющее гораздо большую цену, раз кому-то не спалось в обнимку с подругой. Никто не будет следить за передвижениями мешков с мукой, даже если это мука высшего сорта.

— Ты хороший парень, — сказал директор, ухоженный мужчина в очках, рассматривая отполированные ногти. — Не пьешь, не куришь… вот и продолжай в том же духе. — Он пропустил вопрос мимо ушей.

— Извините, — Ларин нащупал рукой пачку денег в кармане куртки. — На следующее дежурство я не выйду.

Директор приподнял очки.

— Как это, не выйдешь? Почему? — Кажется, он удивился, более того, у Ларина проскочила мысль, что он сейчас потребует деньги назад и это могло нанести катастрофический урон.

— Дело такое… жена вот-вот родит, поэтому никак. Извините, но некоторое время не смогу…

Ларин думал, что больше никогда сюда не вернется. Директор, услышав ответ, как будто даже расслабился.

— А-а, жена… ну это дело важное, конечно. Нет вопросов, сразу бы сказал, а то я уж подумал…

Что он подумал? — Дмитрий отвел глаза.

— Мало ли, сам понимаешь. Ночью довозят товар, конкуренты не дремлют. Этот парень… что ты заметил, он больше не будет мешать работать.

— Но с ним все нормально? — спросил Дмитрий. Он испытывал отвращение к директору конторы по фамилии Голиков, лживая улыбка которого не сползала с толстых влажных губ. «Чем же он торгует на самом деле?» — думал Ларин, глядя в его черные бегающие глазки-бусинки.

— Ну конечно! — сказал директор, широко улыбаясь. Так широко, что Дмитрий на шаг отошел, опасаясь, как бы брызги слюны директора не попали ему в лицо.

Слева на стене кабинета висел календарь с обнаженной красоткой, справа на этажерке из необработанного дерева стояли образцы продукции, — порошки в пакетах, банках, тюбиках и даже круглых капсулах.

— Это просто бизнес, его нужно защищать от всяких прохиндеев. Они, наверное, хотели узнать наш складской оборот. Нехорошо…

Дмитрий кивнул. Конечно, складской оборот. Как он сразу не догадался. Теперь парень подсчитывает оборот ангелов на небесах, или, если не слишком усердно молился, то, возможно, и чертей в противоположной комнате вечного отдыха.

— Ни о чем не беспокойся, — сказал директор, вытирая ладонью вспотевший лоб. — Если вдруг… кто-то тебя спросит… мало ли кто, ты просто сидел и принимал товар, как обычно. Никого и ничего не видел.

— Но товар никто не привозил вчера.

— Да… Конечно, — спохватился директор. — Значит, просто сидел и охранял.

— Сидел и охранял, — повторил Ларин.

— Молодец. Все верно. Запомнил?

Ларин кивнул.

— Все, свободен. Позвони как жена родит. Я скажу, когда выходить.

— Конечно, Михаил Сергеевич. Я позвоню. — Он толкнул черную с круглой мишенью для дротиков в самом центре и вышел.


Сидя в кабинете истории, он смотрел в прозрачное окно, — по подоконнику бренчала весенняя капель, птицы наперебой захлебывались трелями. У дальнего торца школы, со стороны столовой разгружалась машина, грузчик с сигаретой в зубах таскал белые тюки с черными буквами «Мука».

Все что-то таскают, — думал он. — Зарабатывают. Но это не касается школьных учителей. Ты можешь быть семи пядей во лбу — но когда детская коляска стоит как твоя месячная зарплата… Ты будешь ходить и выбирать самую дешевую. Но так, чтобы никто об этом не догадался. Продавцу скажешь небрежно: «Через три месяца вырастет, опять покупать новую, так зачем брать самую дорогую…» И продавец кивнет головой, потому что и сам в похожей ситуации. Но в голове его проскользнет совсем другая мысль, а именно: «Еще один нищий, — не может заработать на нормальную коляску для ребенка».

Около пандуса Ларин заметил курящего Дениса Скокова. Самодовольный, расслабленный вид ученика показывал, что более приятного занятия, чем курить сигарету в тепле весеннего солнышка не существует. Ларин поймал себя на мысли, что невольно завидует ему, беззаботной юности, возможности — вот так просто стоять и курить, когда тебе хочется и что хочется, никто и слова не скажет.

В свободные часы Ларин давал частные уроки, репетировал, подтягивал отстающих, готовил к поступлению. Теперь количество уроков придется удвоить. Буквально со дня на день жена должна родить, потребуются деньги, кроватка, коляска, пеленки, питание, фрукты, а еще врачам что-то нужно…

Он взял чистый лист бумаги и принялся набрасывать примерный список ближайших покупок, проставляя в правой колонке стоимость. Когда добрался до конца листа, Ларин вздохнул.

Получалась запредельная сумма. С учетом вчерашней премии, ему не хватало порядка семидесяти тысяч. Через неделю аванс, — подумал он. Это где-то тысяч десять. Репетиторство — еще пятнадцать… Он рисовал на листе круги, треугольники, формулы, которые сами по себе приходили в голову, но выхода из ситуации не видел.

Снова взглянув в окно, он поискал глазами Скокова, но тот уже пропал. Теперь внизу стоял тщедушный грузчик в темно-синем комбинезоне.

— Дмитрий Сергеевич! — Ларин услышал за спиной каркающий голос, принадлежащий директору школы, Эльвире Анатольевне Песчинской. — После уроков зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста. И если меня не будет, дождитесь! — Она сделала акцент на последнем слове, растягивая его окончание.

Речь, конечно же, пойдет о неуде за год Успенскому, заносчивому одиннадцатикласснику из блатных. Вадик Успенский не обладал решительно никакими положительными качествами, Ларин раньше думал, что так не бывает, — хоть что-то в каждом человеке должно быть светлое, Успенский же, в отличие от того же Дениса Скокова, являл собой склизкое беспринципное существо, наделенное слащавой внешностью и писклявым голосом. Любые вопросы Вадик Успенский решал за деньги, в том числе и с учителями: карманы ломились от наличности, золотых мастеркардов и прочих ценностей. Ларин слышал, что его отец владеет каким-то мясным заводиком, отгружающим продукцию на самый верх, и не жалеет для единственного наследника абсолютно ничего.

Как водится в таких случаях, природа отдохнула на отпрыске, причем сделала это весьма изящно: Вадик совершенно не понимал, что он полный дебил. Тем не менее, урезав в одном, мужик с седой бородой, сидящий на облаках, вознаградил в другом: Успенский был чрезвычайно мстительным, злобным и на редкость завистливым сукиным сыном, хотя, казалось бы, — чему он мог завидовать, когда скатерть-самобранка для него не являлась волшебной принадлежностью, а существовала на самом деле, пусть и в более тривиальной форме.

— Слышь, математик, — сказал он и положил пачку денег на стол. — Считать умеешь? Ха-ха-ха, давай сосчитай до ста!

— Уберите это, — сказал Ларин, не дотрагиваясь до купюр. — Как выучите предмет и принесете все пропущенные домашние задания, так и поговорим. Желательно, чтобы отец присутствовал.

— Отец? — переспросил он, словно не расслышав. Его водянистые глаза с расширенными зрачками вращались сами по себе. — Святой отец? Ха-ха-ха! — Потом он посмотрел на Ларина и с серьезным видом, какой от него совершенно не ожидаешь, произнес: — Ты, придурок, Ларин? Тут сто штук, чтобы ты поставил отлично за год. — Он схватил пачку денег со стола, сунул ее в карман брюк и вышел из класса. Его механический, неживой хохот теперь раздавался из вестибюля.

Ларин, конечно, понимал, о чем хочет поговорить с ним директор. И одновременно слышал, как скрежещет сломанное колесо скейта, цепляя сточенными краями за шершавый асфальт. Он, конечно, мог засунуть все эти принципы в одно место.

Мог…

Наверное, сейчас урок начнется, надо… — подумал Ларин, но его мысль разбилась о сумасшедший дребезг школьного звонка.

Он снова вздрогнул, на этот раз сильнее обычного: в тот же самый момент зазвонил мобильный. «Жена», — прочитал он на экране.

— Да, Света. Привет.

— Дима, — услышал он в трубке тяжелое дыхание. — Давай… быстрее… Кажется, началось.

Глава 4

Света держалась за живот. Схватки, начавшиеся полчаса назад, она поначалу приняла за пищевое обострение. Но когда промежутки между болезненными ощущениями стали сокращаться, а сама боль нарастать, до нее, наконец, дошло, что давно пора звонить Диме.

— Только бы успел, только бы успел, — шептала она, вытирая испарину со лба.

Диме придется трудно, — думала Света. К шестикласснику скоро добавится еще один ребенок. Они всегда хотели двух детей, решили, что затягивать смысла нет — конечно, трудности удвоятся, но она сомневалась, что соберется рожать в сорок лет. Это опасно, хотя сейчас и шестьдесят рожают.

Дима не возражал.

Таким образом, у них двое детей и два кредита. Как он это все вытянет — она не совсем понимала, но очень хотела ему хоть чем-нибудь помочь. Положение усугублялось тесной двухкомнатной квартирой с видом на развороченную стройплощадку. День и ночь пыль, грохот и крики строителей оглашали окрестности района. Около их разваливающейся хрущевки возводили тридцатиэтажную элитную свечу. Застройка называлась «Королевский замок» — «Почувствуйте себя королями!», гласил рекламный слоган.

Рано или поздно их ветхий дом снесут, а самих выселят за окружную, но пока никаких перспектив купить квартиру в «Королевском замке» у них нет. Потому что… ее муж математик. Простой школьный математик. Такие еще существуют.

И один из них сейчас стремглав летел по ступенькам средней школы 221, на задворках района, всеми забытой, старой, с отвратительным контингентом учащихся и еще более неприятным учительским коллективом.

Некоторые подруги, которых она знала еще со школы, таращили на нее глаза, когда узнавали, кем работает муж, — нет, девочки, вы ничего не понимаете! — он хороший математик, просто так получилось… И они не понимали. Никто не понимает.

Как только началась стройка, перед воротами вывесили яркий красочный постер «Королевских ворот» шириной в полдома.

— Вот бы нам туда, — сказала жена, глядя на фантастический плакат.

— Даже если я буду репетировать у ста человек в месяц, такую квартиру мы купим примерно за… — Он прикинул несложный расчет в уме: — Девять лет шесть месяцев и двадцать два дня… Это трехкомнатная. Нам же нужна трехкомнатная теперь?

— Вообще-то, лучше четырехкомнатную, мы же…

— Ну да, я все время забываю… Прости.

— Ты так много работаешь, немудрено. Сколько ты еще так протянешь? Может все-таки…

— Света, я же просил.

— Дима, ты все время такой рассеянный. О чем ты думаешь? Я беспокоюсь, у нас малыш скоро появится, а ты пропадаешь школе или на занятиях… а по ночам еще эта охрана…

— Ты же знаешь, я другого ничего не умею делать. Вспомни, как я попытался продавать кассеты, как мы тогда влипли.

— Виктор давно тебя зовет, твои бы способности…

Пару раз в неделю ей звонит сестра, деятельная девица по имени Марго (она младше Светы на пять лет) и они строят наполеоновские планы покорения вселенной в виде шопинга, отдыха заграницей, посещения фитнес-клубов, обсуждения Веры Брежневой и тому подобного. Марго вполне может себе это позволить, ее муж работает в системе Центрального банка, занимается контролем коммерческих банков и вообще мониторингом финансовых потоков. Про зарплаты в таких конторах никто не говорит, Марго ездила на новом Лексусе, который ей уже слегка надоел.

Однажды на день рождения Марго (в их загородном доме на три этажа) Виктор отозвал Ларина в сторонку и сказал:

— Дима, ну что ты мучаешься в этой школе?! Иди к нам аналитиком. Отличная зарплата, бонусы, полный соцпакет, обеспеченная старость, да и «Королевские ворота» станут ближе… не представляю, как вы там живете в своей… — он хотел сказать, «халупе», или что-то типа того, но осекся.

— Халупе? — подсказал Ларин.

Он кивнул нисколько не смутившись.

— Именно, — он помолчал, глядя вниз из панорамного окна роскошного дома на коротко стриженную лужайку с лунками для гольфа. — Ты только не обижайся.

— Да я не обижаюсь, так и есть. Мне лично нравится эта халупа. Люди душевные. А что в муравейнике делать?

— Ну никто не запрещает и дом построить, чтобы без муравейника. — Он обвел рукой владения. — Необязательно именно так, но что-то похожее… к тому же у вас скоро пополнение…

— Спасибо конечно… я подумаю.

Ларин, думал, размышлял об этом ночи напролет и дни, наполненные недовольным брюзжанием жены. Только он знал, что ответит — нет. Не его это. Аналитика, банки, схемы, отмывание денег, хитрые расчеты. Ночи не спать, прислушиваясь, когда за тобой придут, подскакивая на каждый стук, каждый шорох, лай собаки, вздрагивая при виде незнакомых машин перед окнами.

Финансовый мониторинг, — почти что разведка, — сказал Виктор. — Мы знаем все обо всех. Они все у нас под колпаком.

— Кто, все? — спросил Дима.

— Вообще — все, — Виктор посмотрел на него холодным взглядом, хотя выпил до этого добрые три четверти бутылки Джонни Уокера. Он был толст, редкие черные волосы зализаны назад.

— И я, что ли тоже? — Ларин усмехнулся, алкоголь уже подействовал на него, робость, сковывающая днями, неделями, месяцами, — отошла куда-то на второй план, сменившись неожиданной смелостью и даже бахвальством.

— Вчера мы задержали одного полковника, следили за ним год…

— Всего-то? — засмеялся Ларин, — полковника? А вы серьезные ребята!

— Ты послушай сначала! Пока идет следствие, никто ничего не знает, так что я тебе, можно сказать, служебную тайну открываю.

— И что полковник? Открыл счет на Багамах?

— Счет он открыл. И не один. И не два. Сотни счетов. Хотя это ерунда. При обыске мы нашли у него почти миллиард рублей.

— Сколько?

— Да, ты не ослышался.

— Разве такое может быть? Ты не ошибаешься? Откуда у… полковника…

— Сами хотели бы знать, но… он молчит.

— Как будто вы не можете разговорить молчаливых граждан.

— Мы то можем, но почему-то нам кажется, что он не скажет правду.

— И что же он говорит?

— Общак. Дань с коммерсантов.

Ларин посмотрел на роскошную люстру, висевшую в овальном голубом зале особняка Виктора. Они вышли освежиться на балкон, по размеру превышающий площадь всей их квартиры, курили кубинские сигары, на столике рядом сверкала едва начатая новая бутылка виски.

— Хотел бы я увидеть миллиард наличных, — сказал Ларин в ночную пустоту.

Виктор посмотрел на него осоловевшим от выпитого взглядом.

— Валяй, что тебе мешает? — Он пошатнулся. — Приезжай к нам и посмотришь. Заодно глянешь, как мы работаем.

— Может, и приеду… ради такого случая. Никогда не видел, как выглядит миллиард.

— Тебе почаще нужно выбираться, — Виктор положил ему руку на плечо. — Глядишь, и свои миллиарды заведутся.

Ларин не стал говорить, что почти год сутки через трое выбирался на окраину города сторожить склад бытовой химии, но миллиардов так и не встретил. Он подумал о тех ребятах, что бесшумно таскали белые мешки. Деньги любят тишину. А большие деньги — тишину мертвую.

Глава 5

Выбегая из школы, Ларин вдруг вспомнил обещание, данное утром сыну.

— Пап, — Олег не сидел на месте во время завтрака и вопросы сыпались из него с крошками батона. — Пап, у меня на скейте колесо отвалилось, я не могу без него! Сделай что-нибудь!

В первом классе сыну здорово досталось во время игры в футбол: заехал по ноге старшеклассник, сзади, без предупреждения, в самой жесткой имитации подката, который можно себе представить. Олег молча рухнул, словно срезанный колосок пшеницы, обхватил ногу обеими руками и задергался в мелких конвульсиях.

После того случая Олег довольно сильно хромал, скейт превратился в его идею фикс, кажется, он даже спал с ним в обнимку.

Сколько стоит приличный скейт? Десять тысяч самый простецкий. Это не считая прибамбасов. Никто не хочет говенную доску, лучше вообще ничего, чем дешевый аппарат, который будет объектом насмешек. А когда ты хромаешь, у тебя только один шанс быть крутым — иметь лучший скейт и кататься на нем круче всех. Вы несогласны?

— Купим, купим самый крутой скейт, я обещаю, — сказал Ларин, глядя сыну в глаза.

— Прошлый раз ты тоже так говорил. Обещал «Хелло вуд», а купили китайское говно!

— Олег! — одернула сына Света.

— И надо мной все смеются, потому что постоянно отлетает колесо!

— «Хелло вуд», значит «Хелло вуд», — сказал Дмитрий, ковыряя вилкой яичницу с салом. — Обещаю.

Олег поднял глаза, в них стояли слезы.

— Лучше сразу скажи, не сможешь, — он посмотрел на живот матери, прекрасно понимая, что ни о каком скейте теперь можно даже не заикаться, потом выбежал из-за стола и скрылся в комнате.

Света покачала головой.

— Я вчера поцарапала спину о трещину в ванной. Знаю, сейчас у нас нет на нее денег… но… из унитаза постоянно воняет дерьмом, там пробита труба, ее нужно менять. А то ребенок задохнется, когда мы приедем.

Ларин откусил черствого хлеба, он встал у него поперек горла.

— Да, я знаю. Вызову мастера.

— Нужно весь унитаз менять, что толку от мастера…

— Значит, будем менять весь.

Света вздохнула.

— Ты же отвезешь его до школы? И… не выключай звонок на телефоне. Мало ли…

Ларин попытался смягчить взгляд, сказать ей что-нибудь ободряющее, но не смог. Даже с Олегом он виделся не слишком часто, а разговаривали они и того реже, — чем жил сын, что его волновало, тревожило? Как об этом можно думать, когда из туалета постоянно воняет дерьмом? Они жалеют его, но все равно уверены, что он мог бы постараться еще чуть-чуть. Чуть больше.

Подбегая к машине, Ларин подумал, что в этом месяце придется сидеть по ночам, помимо репетиторства, брать еще студенческие работы. Они сложные, отнимают массу времени, но других вариантов не оставалось.

Завел двигатель, умоляя машину обойтись без фокусов. Пикнула СМС, он оторвался от невеселых мыслей, мельком глянул на экран: «Последний срок оплаты по кредитному договору №5634629970/18 в ОАО „Астробанк“ истекает сегодня. Просим своевременно внести платеж. Спасибо!»

Ларин надавил педаль газа так, что Пежо взвизгнул, как собака от боли. Выруливая на проезжую часть, он твердил про себя ставшую постоянной молитвой психотерапевтическую мантру: «Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль… я спокоен, я абсолютно спокоен…»

Можно одолжить денег у Виктора, но он тут же отмел эту мысль. Не хотелось показывать слабость, он живо припомнил покровительственный взгляд сверху вниз из-под оправы очков «Пьер Карден» во время их последней встречи на дне рождения.

Если что понадобится, ты звони, не стесняйся, — сказал свояк на прощание, когда они уезжали на потрепанной Пежо. Ларин вопросительно уставился на него. — Ну мало ли, финансы, или еще что… — как ни в чем не бывало, продолжил родственник.

Да, спасибо, но мы как-нибудь сами. Лучше у микрофинансистов занять, чем терпеть унижение. Хотя, конечно, унижения могло и не быть, для него эта сумма как для Бойко сходить за хлебом, но сам факт.

В чем проблема? — думал он, лавируя в потоке машин. Что мешает взять и принять его предложение. Что терять? Свободу? Ее и так не слишком много, — невелика потеря. Независимость? От кого? Самоуважение? Вероятно. В конце концов, у него есть принципы, а то, что, так или иначе, придется ими поступиться, абсолютно понятно из многочисленных разговоров в кругу семьи Бойко.

В день на финансовом рынке проходят миллионы платежей. Туда-сюда, туда-сюда. Часть из них вполне законны, купля-продажа товаров, услуг, покупка акций, переводы, аккредитивы и так далее. Другая же часть — обычное отмывание денег, скрытое различными изощренными способами. В задачу аналитика входило создание алгоритмов по автоматизации нахождения таких незаконных операций. Благое дело.

Ларин припарковал машину на единственном свободном пятачке перед хрущевкой. Сердце сильно колотилось. Успел? — думал он. Только бы успел. Он так волновался, что не мог попасть ключом в замок.

Света открыла дверь, услышав возню в замке.

— Успел? — выпалил он.

Она кивнула, поглаживая живот.

— Очень больно… — ее лицо исказилось судорогой. — Сумка возьми, — она мотнула головой.

Дима подхватил серую спортивную сумку. Поддерживая ее за локоть, они спустились к машине. Через пятнадцать бесконечных минут, которые, казалось, никогда не кончатся, красных светофорах, медлительных пешеходах, он, наконец, подъехал к третьему городскому роддому. «Здесь рождается счастье» — сообщала радостная вывеска над пластиковой дверью.

Света с трудом вылезла из маленькой машины, Диме пришлось буквально вытаскивать ее из салона. Еще не хватало, чтобы застряла, — подумал он.

Они вошли в приемный покой. Тут же появился врач. «Свой врач, — сообщила Марго несколько недель назад, — и без возражений». Дима не стал возражать, как и не стал узнавать, в какую сумму обошлось вип-обслуживание. Это сильно царапнуло по его самолюбию, но тут он сдержался.

Света поцеловала его, он чуть приобнял ее, прикоснулся губами к холодной щеке.

— Ни пуха, — сказал он. — Я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю, — сказала она.

— Ларина? — спросил врач.

Дима кивнул за нее.

— Пройдемте. Я доктор Доценко.

Через час он вернулся в пустую квартиру. Олег учился в первую смену, потом шел на тренировку. В дни, когда он дежурил на складе, они могли месяцами не встречаться по вечерам. В квартире стояла тишина. Он слышал, как течет по трубам канализации чье-то дерьмо с верхних этажей: оно пролетало где-то совсем рядом и падало в утробу дома. Иногда с размаха хлопала тяжелая входная дверь, при этом дрожали стены, а с потолка мог отлететь кусочек штукатурки: белый завиток гипнотически кружился в воздухе как лишнее напоминание о ремонте.

Математика в 11-м «Б» завтра вторым уроком.

Дмитрий автоматически проверил портфель, тетради с работами, конспекты уроков, сунул в карман мобильник и выскочил на улицу, где его тут же занесло строительной пылью. Над головой прошелестела гигантская стрела подъемного крана, несущая на крюке квадратную плиту перекрытия. Если бы она сейчас упала, возможно, у двадцати девяти учащихся 10-го Б класса появился повод для праздника: завтра им предстояла сложная контрольная и наверняка кто-то из них попытается сорвать урок, распылив в классе газовый баллончик, проколов колеса в его доисторическом «Пежо-306» или на крайний случай, если все вышеперечисленное не сработает, сообщив о минировании школы.

Что-нибудь придумают обязательно, — эти ребята не отличались разнообразием, главное, — достичь цели. И, надо признать, частенько они добивались своего.

Особенным негодяем и отморозком в пресловутом 10-м «Б» был веснушчатый парень по кличке «Скок». Его выходки отличались отчаянной наглостью и беспринципностью.

Он умел подделывать голоса, сейчас это называется «пранк» и пару лет назад прежний директор школы Игнат Яковлевич Данилевский отправился с инфарктом в реанимацию после разговора с фальшивым министром образования: Скоков знал каждый дефект старой школы, и директору показалось, что ему пришел конец, — такая осведомленность министра не предвещала ничего хорошего. Освободившееся место заняла молодая Эльвира Анатольевна Песчинская — амбициозная, хваткая, как сейчас принято говорить, — дерзкая. Она тут же привлекла спонсоров из числа богатых родителей.

Денис, мягко говоря, не входил в список самых умных учеников класса до вчерашнего дня. Но вчера, сразу после пятого урока кое-что изменилось.

Ларин вышел в школьную столовую, а когда вернулся, обнаружил, что на чистой доске (сам стирал после окончания четвертого урока) красуется решение убывающей прогрессии с добавочными коэффициентами. То самое, над которым он раздумывал уже неделю, просматривая выпуски финансовых новостей — оно представляло собой расчет срока добычи абсолютно новой и никому не известной в России криптовалюты. День и ночь Ларин размышлял, может ли он извлечь из этого выгоду, а если да, то, как именно? Не является ли это обычной финансовой пирамидой в мировом масштабе? И чем дольше он думал, тем яснее вырисовывался план.

Ларин пошарил в кармане. Утром, как и вчера и всю прошлую неделю, там лежал листок с условием и вводными значениями. Ларин постоянно его доставал, прикидывая возможные варианты решений: некоторые из них он наметил в уме, но… мог ли решить уравнение кто-то в школе? Он в этом сомневался. Отчасти задача перекликалась с кандидатской диссертацией, защиту которой отказалась принимать институтская комиссия и с позором отвергла за антинаучность предложенной темы.

Ларин разглядывал решение прогрессии на зеленой школьной доске словно материализовавшееся чудо, когда на пороге возник запыхавшийся Скоков.

Он что-то забыл в кабинете? Вряд ли. Скоков даже учебники в школу не носил, предпочитая ходить с тощим рюкзаком, в котором лежали порнографические журнальчики. И уж точно вернулся не для того, чтобы извиниться. Но весь его вид говорил, что он забыл что-то очень важное, настолько важное, что пришлось бежать, но… он не успел.

А если это его решение?

Тень догадки пронеслась в голове Ларина. Черт возьми!

Юноша, на мгновение взглянувший в его глаза, — показался не тем «Скоком», которого знал весь класс, вся школа и учитель математики Ларин. Неужели можно настолько ошибаться в человеке?

Так бывает со случайными попутчиками, ловишь на себе взгляд, смотришь в лицо и думаешь — кто ты? Какой демон или святой управляет твоими поступками? А может быть, оба сразу?

— Сейчас дырку протрешь, — сказал Скоков, наблюдая, как Ларин в каком-то забытьи трет доску сухой пыльной тряпкой.

Глава 6

Виктор встретил его у большого монолитного здания практически в центре города. На стене красовалась табличка с выпуклыми латунными буквами «Росмониторинг».

Он протянул руку, Ларин пожал ее.

— Не ожидал так скоро! — сказал он, рассматривая Дмитрия словно впервые. — На тебе лица нет, что-то случилось?

Ларин подумал, что, зря, наверное, приехал.

— Свету отвез в роддом.

— Да что ты? Уже? Родила?

— Нет пока, отвез и решил к тебе заехать. Уроков нет…

— А-а… — вспомнил Виктор. — Хочешь глянуть на миллиард?

— Не откажусь… если это возможно.

Конечно, по большому счету, Ларину плевать на этот миллиард вместе с его прежними и нынешними обладателями. Но он просто не знал, как еще попросить у шурина в долг, чтобы прошение не выглядело слабостью. Унижение, которые он чувствовал в этот момент, трудно описать. Ощущая, как холодеет живот при одной мысли, что нужно будет сказать, Ларин мотнул головой.

— Волнуюсь, сам понимаешь, это ожидание хуже всего.

— Да, — согласился Виктор, глядя на проезжающие по улице лимузины. — Все подготовил? Кроватку, что там еще нужно? Денег хватило? Детские товары сейчас дороже взрослых.

— Хватило, — сказал бодрым голосом Ларин, отрезая себе любую возможность взять в долг: — Откладывали.

Виктор приподнял одну бровь, словно удивился, ожидая услышать другое.

— Молодцы. Света хозяйственная, это моя транжира, раз, два и месячную зарплату спускает за пару часов. А твоя крутится, подрабатывает, рисует что-то.

Света закончила архитектурный и делала на дому проекты небольших коттеджей. Платили не слишком много, работа непостоянная, как найдется заказчик. В кризис строительство существенно сократилось, последние полгода она сидела без заказов, рисуя скетчи для продажи на иностранных сайтах.

Они вошли в здание. Ему вручили бедж, но ни записывать, ни требовать каких-либо документов не стали, хотя охрана на входе выглядела внушительно — пара автоматчиков, в будке еще человек, всюду камеры, от длинного коридора, куда они попали после прохождения охраны, их отделяла железная дверь с кодовым замком.

Пол застилала мягкая ковровая дорожка. Виктор шел первым, иногда оборачиваясь на ходу.

— Обычные сотовые телефоны тут не работают, — сказал он. — Так что, давай в темпе, если будет звонить Света, не услышишь.

Они прошли в самый конец, повернули направо. Ни одного окна, — подумал Ларин. Стены здания были абсолютно голыми, окрашенными светлой краской. На дверях по бокам он не видел ни табличек, ни номеров, только кодовые замки.

— Основной офис, — сказал Виктор, открывая одну из дверей.

Он прошел внутрь, Ларин за ним. От того, что он увидел, перехватило дух.

Сколько хватало глаз, два или даже три футбольных поля занимало пространство, разбитое перегородками на четкие пластиковые ниши, в которых перед мониторами сидели люди в белых рубашках и черных галстуках.

— Аналитический центр, — сказал Виктор, глядя на реакцию Ларина.

Все это походило на кадр из научно-фантастического фильма: тишина, нарушаемая стрекотом клавиш. И все, больше ни единого звука. Ни покашливаний, ни разговоров, ничего.

— Здесь одновременно работает пятьсот человек, — сказал Виктор. — Все они, по сути, дублируют алгоритмы, проводят углубленный анализ финансовых потоков. Работы хватает, страна большая, денег отмывается очень много.

— Впечатляет, — отозвался Ларин. — И ты, хочешь, чтобы я находился в этом муравейнике?

— Ну что ты! Здесь у нас самый низший, рядовой состав, который выполняет черновую аналитику. На откуп индусам не отдашь, секретно, поэтому приходится брать своих, причем держать всех нужно в одном месте, иначе не уследишь.

— Но они могут сливать информацию тем, кто в ней заинтересован. Наверняка это очень дорогие сведения.

— Очень, — подтвердил Виктор. — Все транзакции шифруются вымышленными псевдонимами сторон, и только на верхних этапах все снова становится тем, чем является на самом деле.

— То есть, у тебя в кабинете.

— Именно! Ты догадливый! — Виктор засмеялся. — Идем дальше.

Они вышли из зала. Никто, кажется, даже не заметил, как они входили. Лиц работников Дмитрий тоже не видел — одни макушки в наушниках.

— Как же они все вместе выходят? — спросил он. — Тут столпотворение, наверное, каждый день.

— У нас десять грузовых лифтов в подземный паркинг, который построен с учетом такой нагрузки. Там же автобусы забирают тех, кто без автомобилей и развозят по домам.

— Если не вместе с ними, где ты предлагаешь мне работать?

Виктор повернулся, внимательно посмотрел на Ларина.

— Этажом выше.

— И я тоже не буду знать, кто есть кто, не буду видеть всей картины?

— Никто не видит всей картины. Но отдельных ее элементов вполне хватает… — он спохватился, — тут вниз.

Они спустились на два этажа ниже, перед железной решеткой сидел охранник в черном костюме.

Мельком взглянув на бедж Виктора, он, ни слова не говоря, раздвинул ставни, за которыми открылся лифт. Виктор приставил палец к панели, внизу раздалось мощное гудение.

— Хранилище находится в тридцати метрах под землей. Высшая степень защиты, может пережить прямое попадание ядерного заряда.

Виктор нажал на единственную белую кнопку без номера и лифт с ускорением заскользил вниз.

Через пятнадцать секунд он плавно качнулся и замер. Двери беззвучно открылись.

Из помещения с тусклым мерцающим светом вело два коридора.

— Налево — серверная, направо — хранилище. Знаю, нерационально, но так сделали. Сейчас там почти ничего нет. Пойдем.

Они прошли направо, там Виктор снова касанием пальца открыл тяжелую сейфовую дверь, за которой находилась просторная вытянутая комната метров пятнадцати длиной. По правой ее стороне стояли алюминиевые стеллажи с картонными коробками, а в центре, на деревянном паллете покоился компактный прямоугольник из купюр. Его размер едва превышал кухонный стол по длине и ширине, а по высоте и того ниже.

— Вот он, миллиард, — сказал Виктор. — Подойди, не бойся. — Он улыбался, глядя на реакцию Ларина.

Дмитрий подошел к плотно упакованной куче денег, купюры пятитысячного достоинства оказались перетянуты полиэтиленом.

Сейчас бы пару пачек. Пару чертовых пачек этих бумажек. Или даже одну. И половина его проблем решилась бы сама собой. Скейт. Конечно, первым делом, скейт. И коляска. И кредит…

— Нравится? — спросил Виктор.

Ларин покачал головой.

— То-то, — сказал свояк. — Если задаться целью и в твоем подвале может быть похожая заначка.

«Если задаться целью», — пронеслось в голове Ларина.

У меня же есть цель, — подумал он, вспоминая решенное уравнение. И у меня может стоять заначка в подвале. Только не такая. А намного, намного больше!

Он повернулся к Виктору.

Тот слегка отодвинулся, где-то внутри у него промелькнула мысль, что, наверное, не стоило показывать родственнику слишком большие деньги, он ведь может сойти с ума. Да еще делать прозрачные намеки. Хоть он и считал Ларина трезвомыслящим, умным парнем, но странности ему было не занимать. И сына Ларина — Олега он очень любил, поэтому предлагал работу совершенно искренне, — Дмитрий первоклассный специалист, а то, что не защитил кандидатскую — деньги и это помогут сделать.

Разумеется, абсолютно честным путем миллиард в подвале сам по себе не образуется, но ради таких денег можно пойти и на риск.

— Я вижу, ты наконец-то понял все возможности, которые я тебе пытаюсь предоставить?

Ларин направился на выход.

— Да, — ответил он. — Спасибо тебе. Кажется, я понял.

Виктор потер ладони, наконец, ему удалось вразумить родственника, на которого иной раз жалко посмотреть. Причем в выигрыше будут все.

Через пять минут они вышли на улицу. После замкнутого полутемного пространства, город казался свежим, наполненным жизнью и энергией. Москва неслась вперед, широкий проспект кипел гулом, ревом, клаксонами, — по столице несся неумолимый поток возможностей — бери и делай.

— Я рад, что так вышло, и ты, наконец, принял правильное решение, Света будет довольна, будь уверен. — Виктор провел рукой по воздуху, рисуя знак доллара. — Так что, когда приступаешь?

Ларин проводил взглядом серебристый Роллс-Ройс, посмотрел на Виктора, отметив его нездоровый цвет лица, мешки под глазами и ответил после небольшой паузы:

— Никогда.

Глава 7

Виктор отшатнулся. Он хотел достать сигарету изо рта, которую успел закурить на выходе, но промахнулся, схватив пальцами за тлеющий кончик. От неожиданности он вскрикнул, но сигарета прилипла к верхней губе, и он вместо того, чтобы спокойно взять ее, он принялся в истерике колошматить себя по лицу.

Наконец, она упала на землю, предварительно опалив его дорогой костюм.

— Ты не в себе, — сказал он, растаптывая бычок. — От таких предложений не отказываются. Подумай еще разок, Ди-ма. — Он сказал «Дима», как произносят учителя имена проштрафившихся учеников перед классом, — отчетливым, назидательным тоном.

Ларин сжал кулаки в карманах куртки. Ему хотелось как следует размахнуться и заехать родственнику в челюсть. Всего пару лет назад он приходил с Марго в гости и жаловался, что на рынке холодно торговать, он продавал дешевую китайскую сантехнику. А потом, благодаря старым связям вдруг резко стал начальником, да не просто начальником, а в банковской сфере, куда вообще попасть с улицы невозможно, говорят, если ты из Питера, тебе все улицы открыты. Свояк подтверждал это правило, он окончил военное командное училище в северной столице и обзавелся хорошими связями, которые не растерял во время своего хождения «в бизнес».

Сколько Ларин его знал, а это лет восемь, он все время искал место потеплее, говорил то, что от него ждали, верил в то, во что верить выгодно. Эта схема срабатывала, но смотреть на его изворотливость было неприятно.

— Спасибо за экскурсию, — сказал Ларин. — И это… курить бросай.

Виктор покачал головой.

— Позвони, как Света родит. Все-таки не… — он помолчал мгновение, потом добавил: — не чужие, вроде.

— Конечно, — ответил Ларин и зашагал на стоянку. Он уже знал, что будет делать следующие пару часов.

В этот мартовский день две тысячи одиннадцатого года светило солнце. Загазованный проспект Мира пропустил в плотный поток маленькую Пежо-306, которая, лавируя между зазевавшимися автомобилями, устремилась на юг, к окружной. Там, в непроходимых гаражных джунглях работал и жил знакомый, занимающийся ремонтом, а заодно и скупкой подержанных авто.

Миновав Палеонтологический музей, за ним метро «Теплый Стан», Ларин выехал за МКАД, оставил позади большое кладбище, вдоль которого стояли вереницы украшенных черными лентами машин, солидные торжественные катафалки, сновали туда-сюда торговцы похоронной утварью, венками, оградами, памятниками, бегали беспризорники-зазывалы, предлагая услуги копателей могил. Рекламные щиты похоронных бюро обещали устроить все «по высшему разряду в день обращения», имели собственные кузницы и гарантировали компенсации от военкомата. Нескончаемым потоком туда и обратно тянулись траурные процессии, вокруг них как мухи вились дельцы скорбных дел самого различного масштаба и толка — вся эта кутерьма жила по собственным написанным законам, государство в государстве, жизнь в смерти.

Пробравшись по рытвинам, Ларин едва отыскал нужный въезд: на первый взгляд, все они походили друг на друга, даже реклама — пестрая лента всевозможных услуг превратилась в длинный транспарант. Гаражный массив, примыкающий к кладбищу одним боком, растянулся на несколько километров. По сути, он представлял собой отдельный город: здесь работал магазин, парикмахерская, прачечная, баня и даже небольшой кинотеатр. Члены кооператива надстраивали над гаражами вторые этажи и жили в них круглогодично. Учитывая, что членский взнос в месяц не превышал пятисот рублей, проживание выходило, по меркам Москвы, бесплатным, чем пользовались гастарбайтеры, нелегалы, малоимущие и пенсионеры-автолюбители.

Ворота Мартина были приоткрыты. Ларин не стал звонить ему заранее, подумав, что вряд ли сможет соврать дважды, — по телефону, а потом повторить то же самое глядя в глаза.

— Привет, — сказал он курчавому молдаванину, с которым познакомился лет пять назад, когда тот привез дочку подтянуть математику для поступления. Дмитрий занимался с ней полгода, и она поступила на бюджетное обучение в МФТИ, что казалось абсолютно невозможным.

— Дима?! — обрадовался Мартин: — Какой гость, приветствую! Какими судьбами в наших краях?

Ларин подумал, что давно не навещал старого приятеля. Пять лет пролетело совершенно незаметно.

— Как Лена, учится, все нормально?

— В этом году диплом, осталось пару месяцев! Благодаря тебе!

— Я тут ни причем, Мартин, она сама поступала, я рядом не стоял. У нее математический талант.

— Э не, еще как стоял! — засмеялся Мартин. — Если бы не ты, никогда в жизни она бы не сдала, будь хоть семь пядей во лбу!

Разубеждать молдаванина бесполезно. Сам он ни черта не понимал в математике и испытывал невероятную гордость за успехи дочери. Оно и понятно, — семья бедных мигрантов смогла устроить дочь в один из престижнейших вузов России и даже мира. Ларин сразу почувствовал, что у девочки талант, впечатленный ее успехами, он отказался брать плату за обучение.

В благодарность Мартин вручил ему старинный фамильный кинжал, сказал, что зарежет себя, если Дмитрий откажется его принять. С тех пор кинжал в роскошных инкрустированных ножнах висел в комнате над его компьютером и глядя сверкающее лезвие, Ларин иной раз думал, сколько же человек отправлено на тот свет с помощью него, тем не менее прятать или избавляться от оружия не хотел. В глубине души он считал, что кинжал каким-то образом защищает его, как оберег, и, вполне еще может пригодиться по прямому назначению, а не только для украшения выцветших обоев.

Ларин решил не ходить вокруг да около.

— Мартин, сколько дашь за мою машину?

— Дорогой, ты что? — он с подозрением посмотрел на Дмитрия. — С ума сошел?

— Мне сегодня второй раз так говорят, — ответил ему Ларин.

— Значит, и правда… что случилось? Деньги нужны? У тебя какие-то неприятности?

— Нет, нет. Все хорошо. Хочу купить новую, а эту продать, все равно ставить некуда.

— По тебе не скажешь, что все хорошо. Зачем обманываешь?

Дмитрий стоял у ворот гаража, а Мартин, вытирая руки промасленной тряпкой, присел на капот почти нового черного мерседеса без лобового стекла.

У Ларина возникло искушение все рассказать, но он задушил его в зародыше, не дав разгореться.

— Правда, правда. Сосед предлагает недорого джип, но чтобы хватило, нужно эту продать. А выгляжу… знаешь, сколько у меня учеников в классе? В среднем — тридцать пять. И каждый день пять уроков. Потом еще готовиться, тетради проверять, подумай…

— М-да, — сказал Мартин, — представляю. И платят копейки.

— На джип наскреб, — улыбнулся Ларин. — Так сколько дашь?

— Эм… это же девяносто шестой?

— Да.

— Зная, как ты ездишь, дам тебе сто тысяч.

— Сто тысяч? Мартин… — Ларин подумал, что он специально дает ему в два раза больше, чем она стоила, а то и в три.

— Больше не могу. На твой Пежо уже есть покупатель. Спрашивали как раз вчера такую. Проверенную.

Нельзя же торговаться в минус, — решил Ларин. Это будет совсем некрасиво.

— Тогда отлично. По рукам.

Мартин исчез в темноте гаража. Он поднялся по лестнице в надстроенный второй этаж, скрипнули половицы. Вскоре он спустился, держа перед собой несколько пачек.

— Возьми. Пересчитай.

Ларин отсчитал каждую купюру.

— Сто, — сказал он. — Все верно!

— Ну вот, — сказал Мартин. — Теперь хватит на джип. Какая хоть марка?

Как назло, Ларин забыл абсолютно все марки джипов, ничего не приходило в голову, и он подумал, что выглядит глупо, стоя перед другом с этими деньгами.

— Какой-то… кореец, — сказал он, вспомнив, что корейские автомобили недорогие и неприхотливые. Кажется, Валерик, учитель физкультуры как-то расхваливал. Ларин тогда подумал, что название больно уж неблагозвучное.

— Кореец — это хорошо. Трудолюбивый кореец. Как и ты, — сказал Мартин. Его длинные черные волосы падали на торчащие плечи, руки, выглядывавшие из рукавов синего в густых коричневых пятнах комбинезона, казались плетьми — болезненная худоба бросалась в глаза.

— Спасибо, друг, — сказал Дмитрий. — Документы в бардачке.

Мартин кивнул. По правде говоря, он не собирался ее продавать, потому что никакого покупателя на нее и быть не могло.

— Вот и отлично, — сказал Мартин. — Сегодня же позвоню покупателю.

Дмитрий положил деньги в сумку, пожал руку Мартину и пошел вдоль бесконечных гаражных стен. На повороте он обернулся. Мартин смотрел ему вслед.

— Какой до метро ходит? — крикнул Ларин.

— Сорок девятый автобус. Или маршрутка, — крикнул в ответ Мартин.

«Удачи тебе, друг», — подумал он.

Через пятнадцать минут ходьбы Ларин вышел на автобусную остановку. Дождавшись транспорт, он втиснулся в переднюю дверь, чтобы видеть, где выходить, но как ни старался, определить местоположение не мог — окраины похожи друг на друга словно однояйцевые близнецы.

Спустя полчаса блуждания по закоулкам автобус, наконец, вздрогнул. В боковом окошке Ларин увидел знак метро. Двери с шипением отрылись, он вышел, озираясь по сторонам.

Пока он высматривал на указателях, где лучше спускаться, рядом бурлил непрерывный поток людей, — одетые разномастно, одни уже почувствовали дыхание весны, в легких куртках, без шапок, в наушниках, с улыбающимися лицами, другие все еще оставались в холодной надоевшей зиме, — в темных тяжелых дубленках, меховых ушанках, сапогах и с такими же гнусными физиономиями.

Разобравшись с местоположением, Ларин двинулся к лестнице в метро. Он раздумывал, где лучше купить новый скейт для Олега, когда легкий толчок в спину заставил его обернуться. В тот же момент он почувствовал, как теряет равновесие, а сумка с деньгами, которую крепко держал за ручки — плавно переходит из его рук к новому хозяину. Отрывистый удар под колени подкосил тело, он вскинул руки, чтобы не упасть окончательно, но тот, кто выхватил сумку, ткнул его в грудь и Ларин, задохнувшись от беспримерной наглости, стал заваливаться на спину — медленно, но неотвратимо, как подстреленный солдат в кино.

В это время молодой человек в черной шапке-петушке и серой куртке ловко проехал по дорожке для спуска колясок, обернулся, показал Дмитрию поднятый вверх средний палец и побежал вниз, в метро.

Глава 8

Ларин заорал.

Царапнув ногтями по мраморной плитке у входа в метро, он не дал себе полностью упасть. Откуда-то проснулась злость, но все же она не смогла поднять нетренированное тело и бросить его в погоню за вором.

— Лови его! Лови вора! — кричал он на всю улицу, но прохожие шли, не поднимая лиц от мобильников. Даже если бы он сейчас упал в обморок, у него пошла горлом кровь, никто бы не обратил никакого внимания. Парень в сером свитшоте направил мобильник и сфотографировал его, он слышал, как щелкнул затвор камеры.

«Давай отправляй в инстаграм…», — подумал Ларин.

Он присел на ступеньку и обхватил голову руками. Это конец. Ни скейта, ни кроватки, ничего. Он ничтожество. Самое настоящее ничтожество, не может заработать денег, даже обеспечить еще не родившегося ребенка для него — непосильная задача.

На что он надеялся? На что рассчитывал — нахрапом взять судьбу за седую бороду? Поймать синицу? Зажарить лебедя? Черта с два, ни волоска не осталось в руках. Все против него. Чертова математика! Чертов свояк! Чертовы школьники! Чертова жизнь!

Он вспомнил про кинжал, подумал, самое время пустить его в ход. Сепукку. Харакири. Вспороть себе брюхо, надежно и быстро. Он не достоин жить. Неудачник. Света как-нибудь выкрутится, помогут родители. И больше он не будет корить себя за то, что работает простым школьным математиком. Самым никчемным школьным математиком в мире. Господи…

Успокойся. Вспомни число Эйлера. Считай медленно… Вдох… Выдох… два, семь, один, восемь, два, восемь, один, восемь, два… восемь, четыре, пять, девять… вдох…

Толпа текла мимо серой бесформенной массой, безликая холодная лава, как жидкость минует встречное препятствие — в молчаливом сосредоточенном движении, обегала сидящую фигуру одинокого мужчины на грязных ступеньках станции метро.

Кто-то тронул его за плечо.

Наверное, полиция, — подумал Ларин. — Приняли за бомжа, сейчас раздастся окрик убираться к чертовой матери, не портить пейзаж своим видом.

Прохожие обходили их.

— Эй! — сказал парень над ухом, — это ты кричал? Что случилось? Я видел, тот мудак у тебя что-то украл?

Ларин поднял голову и сквозь влажную пелену в глазах попытался разглядеть стоящую перед ним фигуру. Обычно полицейские не ведут себя так любезно. Прохожие и подавно. Это был также не Иисус, не архангел Михаил с белыми крыльями, и не демон, выскользнувший на крик из темного сырого перехода.

Постепенно зрение сфокусировалось.

Лицо прохожего показалось ему знакомым, он медленно соображал, слишком медленно для математика, мысли доносились до него издалека, из глубокого черного тоннеля, откуда обычно не слышно ни звука.

Парень, увидев лицо мужчины, отпрянул. Его черты вытянулись в изумленной гримасе, глаза расширились.

— Это вы? Но…

Ларин, наконец, понял, кто перед ним стоит, а когда понял, инстинктивно попятился, раскидывая руки в стороны и пытаясь встать на ноги. Ступни скользили по мокрой плитке и со стороны он походил на каракатицу, от страха беспорядочно перебирающую обессиленными щупальцами.

— Я вас сразу не узнал. Богатым будете, — сказал Скоков, вытирая лоб. Денис выглядел сильно смущенным, будто стал свидетелем грязного и постыдного, чего увидеть никак не ожидал, а потому позабыл о своей обычной фамильярности. Он никогда не называл Ларина на «вы». Даже во сне, где Ларин иногда являлся в образе местного бомжа, трясущегося у пивбара.

Ларин застыл, сидя на холодном мраморном полу. Что он мог сказать Скокову? Пожаловаться? Тот стал свидетелем его слабости в самом мерзком проявлении, когда он дал волю эмоциям и, по сути, признал поражение, эта поза, безвольная попытка встать с грязного пола как нельзя лучше говорили обо всем, что произошло.

— Чувак, кажется, я знаю того парня, — сказал Скоков. — Мы вместе таримся травой у Архивариуса. Если хочешь, можно попробовать его догнать, небольшой шанс, что он не успеет выбросить твое барахло в ближайшую помойку, еще существует.

— Знаешь? — чуть слышно проговорил Ларин. Едва уловимый проблеск надежды, больше похожий на тлеющую лучину, промелькнул у него в голове. Может быть… еще не все потеряно? Может быть… Но… как? Почему Скоков?

Денис протянул руку учителю, тот, на мгновение задумавшись, принял помощь, поднимаясь и отряхиваясь. Один бомж нашел другого, — мыслила проходящая мимо толпа коллективным разумом.

Ни одна скотина не помогла, — подумал Ларин. Кроме парня, которого я считал худшим в классе. Нет, худшим в школе. Да что там в школе, целой Москве. Он же не видел, что именно я тут сижу. Он подошел к незнакомому человеку, и если не предложил помощь напрямую, хотя бы поинтересовался, что случилось.

Дмитрий взглянул на ученика, словно видел того впервые.

— Что, Ларин? — отозвался тот. К нему быстро вернулась его обычная манера общения, но теперь Ларина было не обмануть. — Нужна тебе сумка или черт с ней? Наверняка Поляк несется на скупку, времени в обрез. Ценное было что или наши тетрадки? Вот я буду рад, если это именно они!

— Нет, — сказал Ларин. — Не тетрадки.

— Ларин, быстрей соображай!

Внизу прогромыхал состав метро, бодрым голосом диктор объявил о мерах по борьбе с террористами.

— Его по камерам можно отследить, — сказал Ларин.

— Фигня, — отмахнулся Скоков. Он заметил, как Ларин завертел шеей на словах диктора про камеры видеонаблюдения (ни одно преступное посягательство не скроется от бдительного ока правоохранителей). — Он не дурак, выбежит с той стороны. А лицо прикроет твоей сумкой. Не первый раз.

— Ты что с ним, заодно?

— Нет, просто чувак треплется много, особенно накуренный. Еще на героине сидит, слишком худой. Так что у тебя там лежало, в сумке, ты кричал как резаный? Человек, который несет бананы или грязные трусы, так кричать не будет.

Ларин решил, что отпираться бессмысленно. Время стремительно уходило: внизу прогремел еще один поезд, плотность толпы выросла.

— Деньги. Жена рожает, я продал машину, чтобы купить ребенку кроватку…

Скоков его не дослушал. Его лицо побледнело.

— Вот мудак, — выплюнул он жвачку себе под ноги. — Поляк этот, не ты, конечно. Крыса вонючая. Идем, быстрее! — Он взял Ларина за локоть, они пошли к лестнице вниз, увеличивая скорость. Скоков перешел на бег. — Не отставай, — крикнул он не оборачиваясь. — Если ты нес деньги, а он уже у Архивариуса, нужно успеть, пока все не слил. Если успеет потратить, вернуть уже не получится.

— Это почему? — задыхаясь, крикнул Ларин.

Они пробежали по темному подземному переходу, все стены и свободные места которого занимали продавцы сомнительного товара — от медалей и орденов до дипломов ведущих вузов. Здесь же можно было купить паспорта, любые справки, водительские права, в темных углах шелестели цветастыми юбками дородные цыганки, нашептывая жертвам заготовленный мотив волнительного будущего.

Калейдоскоп подземной жизни пролетел мимо Ларина стремительной лентой, он давно не спускался в метро, все здесь казалось враждебным и чужим, отталкивающим, инородным.

Он нащупал мобильник в кармане куртки, тот молчал. Выхватив его на бегу, включил экран: сообщений от Светы не приходило. С одной стороны, это хорошо, с другой…

— Прямо, — скомандовал Скоков. — И в тот двор, за канавой, через лесок за оградой будет заброшенная электрическая подстанция. Он обычно туда бежит…

— Так ты знал!

— Один раз он уговорил меня поучаствовать, и я по приколу попробовал. Сказал, добычу разделим.

— И что, разделили?

— Нашли пенсионное удостоверение, кошелек со ста рублями и свидетельство о смерти парня. Наверное, сын пенсионерки, у которой он выхватил сумку. Больше я не пытался повторить.

— А если он побежал в другое место?

— Зачем? Если точка не паленая, смысл ее менять?

Они перескочили через канаву с неприятным затхлым запахом. В ста метрах, за голым пролеском высился бетонный блок, разукрашенный ядовитыми граффити, содержание которых Ларин уловить не смог — какие-то взрывающиеся буквы, морды, символы…

В десяти метрах от одноэтажного здания без окон и дверей они остановились.

— Тихо, — сказал Денис. — Вход с обратной стороны, там справа на стене маленькое окошко. Если он там, значит, повезло, если нет, значит, с деньгами простись.

Ларин обошел справа, поглядывая себе под ноги. Черная утоптанная земля с клочками пожухлой прошлогодней травы была усеяна битым бутылочным стеклом, пробками, окурками и шприцами. Отчетливо воняло экскрементами. Домик на отшибе напоминал место сходки любителей выпить и уколоться, да и внешние признаки говорили об этом.

Ларин попытался совладать с участившимся сердцебиением, но не смог. Сзади почти впритык шел Скоков, он ощущал его частое дыхание на затылке.

Окошко располагалось на уровне пояса. Оно выглядело совсем маленьким, как будто вынули два кирпича, но для того, чтобы контролировать изнутри, что творится вокруг — вполне достаточно.

Ларин заглянул вовнутрь.

Сначала он ничего не заметил — в подстанции стояла темень. Потом увидел светлое пятно дверного проема, от которого световой поток прямоугольником падал на дощатый пол, различил стену, такую же изрисованную, как и снаружи, впритык к ней стоял массивный диван без ножек, стоящий на кирпичах, вероятно, тех самых, что вынули из стены. Над диваном висела большая политическая карта мира, Ларин даже увидел полукруг из четырех букв «СССР».

Под картой, взгромоздясь на диван с ногами, полулежал невероятно худой, лысый парень. Одна его рука чем-то была перемотана, другой он держал шприц на изготовку. Голова и остальные части его тела хаотично подергивались, вздрагивали, причем одновременно, как будто через него короткими импульсами пропускали электрический ток. Возле ног лежала приоткрытая серая сумка — Ларин не мог поклясться, но ему показалось, что сверху торчит пачка денег.

Все его существо наполнилось жгучей, беспредельной ненавистью. Какой-то урод изо дня в день промышляет грабежом, срывая сумки у нерасторопных граждан, а никому дела нет. Если бы не Скоков…

— Он там, — сквозь зубы сказал Ларин. — И сумка, кажется, тоже.

Скоков кивнул.

— Ну а где ему быть. Он тут живет, можно сказать. Пойдем, заберем сумку, и дело с концом. Только без рукоприкладства.

— Я просто заберу свои деньги, — сказал Ларин.

— Да, ты просто заберешь деньги, — Скоков глянул в отверстие в стене вслед за Лариным. — Да он обдолбанный уже. Смотри аккуратнее, если герыч еще не подействовал он может быть агрессив…

Но Ларин ничего не слышал. Широким шагом он направился к другой стороне подстанции, на ходу размышляя, что будет делать. Конечно, бить не стоит, да и сможет ли? Последний раз он дрался в армии двадцать лет назад. Но если придется…

Он вошел в дверь, она открывалась вовнутрь — хлипкая конструкция из ДСП, с выдранным наполовину куском фанеры, торчащими гвоздями и ручкой, обмотанной черной липкой изолентой.

Дверца хлопнула по стене.

Парень на диване резко обернулся. Шприц выпал из руки, на лице застыла удивленная гримаса.

— Какого хрена? — пробормотал он, но Ларин уже подходил, не заметив впотьмах, как лысый вытянул из кармана черной куртки отвертку с длинным блестящим стержнем.

— Берегись, — крикнул Скоков. Ларин инстинктивно отпрянул. Отвертка прошла в паре сантиметров от живота. Каким-то краем сознания Ларин понял, что молниеносное движение чуть не лишило его жизни, и в следующий раз парень не промахнется. Для наркомана он обладал удивительным проворством. Мгновения хватило, чтобы сделать новый замах, и в ту секунду, когда острие должно было вонзиться Ларину в сердце, тяжелый камень, вынырнувший из тьмы, раскроил наркоману череп.

Раздался звук, похожий на треск переспелого арбуза, глаза лысого потухли, рука ослабла, отвертка по инерции, лишенная силы удара, слегка скользнула по куртке Ларина, оставив на ней длинную светлую борозду.

Наркоман завалился на диван, лицом в смятую сумку Ларина. Из его головы вытекала кровь вместе с мозгами.

«Испортил, гад, сумку», — подумал Ларин.

Он оттолкнул тело, чтобы кровь не залила деньги и труп съехал с дивана на грязный вытоптанный пол, отвратительно воняющий мочой, смешанной с мазутом и трансформаторным маслом.

Глава 9

Они застыли друг против друга. Сидящий на краешке замусоленного дивана Ларин и Скоков с расширившимися зрачками, в руке он продолжал держать осколок белого кирпича, край которого окрасился в цвет кисло-сладкого кетчупа.

Между ними, не подавая признаков жизни, лежало тело Поляка. Неестественно изогнутая рука продолжала удерживать шприц, который воткнулся иглой в земельный пол. Ларин не видел лица парня, и не хотел его видеть, раздробленный затылок красноречиво свидетельствовал, что в этой жизни любой кайф для него закончился: в данном случае даже не требовался диплом судмедэксперта, чтобы сделать вывод о его состоянии. Труп.

— Чувак, — сказал Скоков, — кажется, я попал…

— Это самооборона, — сказал Ларин, тяжело дыша. — Тебе ничего не будет.

Скоков покосился на покачивающуюся фанерную дверцу, висящую теперь на одной петле.

— Какая самооборона? Я треснул его по башке… Боже…

— Он чуть не убил меня отверткой. Ты спас мне жизнь, Скоков.

— Тебе легко говорить, — я спас тебе жизнь, допрашивать будут меня. Знаешь, как они это делают? Давно ты был на допросе?

Ларин поежился. Стыдно признаться, он ни разу не попадал в полицейский участок. Его никогда не задерживали и за всю жизнь не проверяли документы, но, как и любой добропорядочный гражданин, он слышал об ужасах, происходящих по ту сторону окон с решетками.

Они смотрели друг на друга в темном, закрытом со всех сторон блоке бывшей распределительной подстанции и не могли решить — до какого предела они могут быть друг с другом откровенны. Если они примут решение, но потом кто-то из них решит предать, пострадают оба. Они вдвоем могут сесть за убийство, плюс ко всему прочему, тут пахнет наркотиками, что является отягчающим обстоятельством.

Если явиться с повинной, что само по себе ничего не гарантирует, вполне вероятно, Ларин пропустит роды жены, его могут арестовать до выяснения личности, а после и вовсе повесить это убийство. Скокову не легче, наверняка ему уже больше четырнадцати лет, а значит, ответственность он будет нести как взрослый. И даже если суд признает, что он действовал, защищая Ларина, хотя это звучит слишком маловероятно, вернее, совсем невероятно, все равно легкой прогулки не получится, суды крайне редко выносят оправдательные приговоры.

— Какие варианты, папаша? Пойдем сдаваться? Ты на это настроен?

Ларин осмотрел блок. Судя по всему, Поляк — или его друзья — здесь появлялись часто или даже жили: в углу комнаты он увидел подобие столика, на котором стоял эмалированный чайник с алым цветком на боку (наверное, мак, — подумал Ларин), два граненых стакана, бутылка водки с жидкостью на дне, кусок сплющенного хлеба, пачка папирос без фильтра и коробок спичек. Возле столика две кривые табуретки, выкрашенные в белый цвет. На одной из них лежала газета бесплатных объявлений с оторванным куском.

— Он что, тут жил? — спросил Ларин.

Скоков отошел от трупа на полшага.

— Не знаю. Это типа блат-хаты, где можно распотрошить сумку, уколоться, выпить водки и поспать. Сарай запирается изнутри, та хлипкая дверюга не в счет. — Он кивнул в темноту, Ларин, проследив за его взглядом, увидел тяжелую металлическую дверь, вывернутую вовнутрь почти до упора. — Подстанция находится за забором, снаружи скрыта леском, в который заходить страшно, так что гостей тут по минимуму. Надо знать куда идешь, чтобы найти ее.

— Как бы мы ни решили, нужно сразу договориться, — сказал Ларин. — Понимаешь меня? — он посмотрел в лицо Скокова, который при всей развязности, по сути, — обычный десятиклассник, ребенок, хоть и очень наглый. И до него, скорее всего, еще не дошло, что он совершил. А может, и дошло. Может, это не впервые, — подумал Ларин. — Откуда ему знать наверняка? Слишком уж он… спокоен.

— Что ж тут непонятного. Понимаю, папаша.

— И хватит называть меня папашей. Я тебе не папаша. На месте папаши я бы уже давно тебя выпорол.

— Ладно. Как скажешь. Как же тебя еще называть, раз ты такой обидчивый? Я же не могу звать тебя по фамилии. Ларин. Или Дима. Не звучит. Тыкать, как будто я забыл, как тебя звать, — тоже не будешь постоянно.

— Хватит. Зови меня Ларин. Ты сможешь это выговорить?

— Хм… ладно. Постараюсь. Ларин.

Скоков прошел по периметру комнаты, пиная найденную консервную банку. Казалось его совсем не волновало, что десять минут назад он убил знакомого наркомана.

— Что ты вообще делал в Теплом Стане, это же край города? — спросил Ларин.

— То же что и ты, ездил на кладбище.

— С чего ты взял, что я был на кладбище?

— А куда тут еще ездить, не в музей же.

— Ты не ответил.

Скоков остановился у противоположной стены. Сквозь сумрак тьмы на ней проступал эпический рисунок битвы: поверженное чудище, жирное, безобразное, с тысячей хвостов, било о вскипающую кровью землю красными с прожилками крыльями, а сверху, на колеснице с ракетным двигателем на него устремлялся ухмыляющийся Дэдпул, или кто-то очень похожий на марвелловского супергероя.

— У меня тетка умерла три дня назад. Прямо в институте откинула копыта. — Он помолчал. Почему-то Ларин чувствовал, что Скокову тяжело говорить, он превозмогает себя. — Позвонили с кафедры, сказали, похороны сегодня. Пришлось ехать.

До Ларина вдруг дошло. Не то чтобы он плохо соображал, случившееся совершенно выбило его из колеи. Одной половиной мозга он думал, как поступить с трупом, просчитывал варианты развития возможных ситуаций и угроз, которые несли те или иные решения. Большинство исходов не сулило ничего хорошего. Совсем.

Скоков остался один, — подумал Ларин. — Совершенно один.

В свободное от проверки тетрадей время, Ларин имел обыкновение изучать личные дела учеников. Во-первых, это помогало найти к ним подход, что, в свою очередь, сберегало уйму нервных клеток, во-вторых, было просто интересно. Личные дела обязательно включали в себя сведения о родителях, профессии и месте работы. Математический склад ума и отменная память позволяли Ларину без труда запоминать сведения практически о каждом ученике, посещавшем его уроки.

В случае Скокова в графе «Родители» стоял прочерк, а ниже была приписка: «Погибли в ходе научной командировки на Мадагаскар 15.08.2000 г., опекун Ирина Альбертовна Савенкова».

Как же так, — подумал он. — Как он будет жить один? Ведь никто даже не вспомнил об этом. В школе, похоже, никто не в курсе, что единственный опекун Скокова в лице тети умер. Конечно, рано или поздно бумаги придут, но… когда? И что с ним случится в таком случае? Назначат комиссию, ввиду того, что он не может обеспечивать себя, потом отправят в детдом? Смешно. За год до совершеннолетия попасть в детдом. Наверное, существуют какие-то училища для таких как ребят, где они живут, учатся, работают, пока не достигнут возраста. Ларин понятия не имел, как это происходит. Одно ясно: если государство что-то прознает, совершенно очевидно, оно уже не отцепится. К тому же по существу, до шестнадцати лет в гражданских правах он оставался ребенком, а в части ответственности, за убийство, например, приравнивался к взрослому.

Скоков стоял в отдалении и как будто не решался подойти, поглядывая на распростертое тело. Нутром Ларин чувствовал его состояние: полная растерянность, опустошенность которую Денис скрывал за бравадой и развязностью, его движения стали резкими, словно он себя не контролировал.

Сукин сын, — подумал Ларин. — Похож на меня. Ничего не вытянешь.

— Прими соболезнования, — сказал Ларин. Он понимал, что с болтовней нужно завязывать и решать с телом, уткнувшимся, словно в молитве, головой в пол, но другого шанса поговорить со Скоковым могло и не представиться. Атмосфера совершенного уравнивала их, давая возможным высказать то, что в других ситуациях обычно заперто в глухих чертогах сознания. — Если я могу что-то для…

— Она все равно дома редко появлялась, торчала на работе месяцами. Так что, не слишком большая потеря.

— Как ее звали?

— Савенкова, Ирина Альбертовна Савенкова. Так написано на могильном камне.

Ларин повел бровью.

— Я слышал эту фамилию. Она… кажется, занималась полупроводниками, разработкой отечественных процессоров. Что-то такое. Да?

— Понятия не имею. Дома полно книг… — Скоков осекся.

— Твоя работа? — спросил Ларин, глядя ему прямо в глаза. В пяти метрах они блестели и он не понимал, то ли это отблеск навернувшихся слез, то ли огоньки опасного безумия.

— О чем вы? — спросил Скоков, но Ларин видел, он знает, о чем. Упираться бесполезно. Все тайное вылезет наружу, даже если это простой юношеский прыщик.

— Ты знаешь. То уравнение. Прогрессия.

Скоков еще секунду думал, потом кивнул.

— Да. У вас бумажка выпала из пиджака. Я шел сзади и поднял ее.

— Зови меня на ты.

— А, да. У вас… бумажка выпала из… я поднял. Я… обычно не читаю чужие…

— Да ладно, я не архангел Михаил, мне твои грехи не судить, своих полно… к тому же, что упало, то пропало, истина.

— … я увидел уравнение, интересную прогрессию, похожую на сумму, что складывается за определенный промежуток с убывающим количеством производных членов. Увлекся, давно ничего похожего не решал.

— И что ты понял?

— Не знаю. Я просто определил, за какой интервал прогрессия достигнет лимита.

— Больше ничего?

— Ничего. Это какая-то важная хрень?

Ларин не ответил.

— Зачем ты прикидываешься идиотом? — этот вопрос его волновал больше остальных, хотя теперь он знал на него ответ. Нелегкая судьба и все такое. Потеря родителей в детстве, не в том беззаботном, когда молочная отрыжка стекает по губам в слюнявчик, а когда начинаешь худо-бедно осознавать реальность. И она выглядит пугающей, жуткой, холодной и бесконечной. Особенно без близких. Особенно без мамы. Некоторые полагают, что потеря родителей постепенно сходит на нет, теряясь в пучинах детских страхов. Так вот — нет, этот страх остается навсегда, подстерегая за каждым углом, каждым шагом, вздохом и взглядом.

— Все прикидываются. Так проще жить. Особенно если тебя окружают сплошные тупицы и дебилы, мысли которых только об одном — получить лайк, купить шмот, потрахаться и нажраться. Самое прикольное, что мне это тоже в кайф. Раньше я думал, что мне просто не повезло с мозгами, но когда я попробовал жить проще, жить стало проще, веселее.

Ларин хотел возразить, но подумал о себе — ведь он тоже овеществленный симулякр, жалкая пародия на самого себя — совершенного, того, о ком он грезил, обретя способность мыслить и мечтать.

— Ты можешь поступить куда угодно. Вряд ли кто-то в школе решит такую прогрессию. Станешь ученым. Программистом. — Ларин чуть не сказал «математиком», но язык вовремя остановился.

— А смысл? Ну поступлю, отучусь. Потом буду, как вы. Да? Хороший пример. Даже если…

Какой-то звук заставил Скокова замолчать. Он слегка пригнулся, скорее автоматически.

— Что? — спросил Ларин.

Скоков на цыпочках подошел к металлической двери, взял ее за массивную ручку и прикрыл, потом задвинул огромный железный засов.

Ларин покосился на дыру в стене. Через нее труп прекрасно был виден и если кто-то будет идти мимо, или, что еще хуже, целенаправленно сюда, может заглянуть в единственное окошко, прежде чем входить хотя бы для безопасности.

Они замерли. Шаги приближались. Внутри царила полная темнота, но у тех, кто там ходил, мог быть фонарик.

Нельзя исключить и шальной наряд полиции, в конце концов, все происходило в городской черте. Маловероятно, но камеры на выходе метро могли засечь происшествие, как худой парень вырывает сумку у мужчины, и вызванный наряд проводил осмотр местности. Вряд ли они будут стараться, но для галочки могли заглянуть и в старый распределительный блок, стоящий на отшибе.

— Т-с-с, — прошипел Ларин.

Выхода не оставалось. В полной темноте, по памяти, Ларин слез с дивана, вытянул руки, нагнулся, ощупывая пространство перед собой. Когда нащупал одежду Поляка, сгреб тело в охапку и встал покачиваясь.

Тот, кто полчаса назад выхватил его сумку с деньгами у метро Теплый стан, весил не более пятидесяти килограммов. Ларин даже удивился, подумав, что душа улетела, тяжелая душа, зато тело теперь стало легким как охапка сухого валежника.

Он сделал шаг вперед, боясь упасть вместе с трупом, голова, руки и ноги которого свисали и покачивались, мешая ступать. Ларин никогда прежде не носил трупы на руках, он ощущал полнейшую сюрреалистичность происходящего. Наблюдая себя со стороны (этому способствовала почти полная темнота вокруг), он подумал: «Дима, ты или свихнулся, или просто вчера перебрал в „Старой мельнице“ забористого ерша». Если тебя поймают сейчас с трупом на руках, следователь даже не будет выдумывать и приукрашивать, а просто напишет, как все случилось и тебя упрячут лет на десять.

— Посвети немного, — шепотом сказал он Скокову.

Тот чиркнул зажигалкой, прикрыв пламя рукой.

На полусогнутых ногах Ларин прошел к стене с дырой и положил труп в угол, здесь его увидеть было невозможно, даже если смотреть сбоку.

— Сумка! — шепнул Скоков, метнувшись к дивану. Он схватил сумку и опрометью кинулся назад. Звук легких шагов прошелестел внутри, но вряд ли был слышен снаружи. Когда он прижался к стене, дверь кто-то с силой дернул.

— Закрыто, — сказал мужской голос.

Ларин, слыша, как сердце бьется прямо посреди пересохшего горла, пытался понять, кто это мог быть. Если бомжи или наркоманы — не так страшно. Если полиция либо охрана комплекса — им конец.

В этот момент они оба услышали знакомый шипящий, потрескивающий звук.

Откуда-то издалека голос по рации произнес:

— Худой, лица не разберешь, он его спрятал за сумкой. Там всего одна камера была, на той стороне, и та старая, ни х:% не видно.

Глава 10

Виктор Бойко припарковал черный Гелендваген возле высокого кирпичного забора загородного дома. Они жили в десяти километрах от Москвы по Рижскому шоссе в небольшом уютном и строго охраняемом поселке для особо важных руководящих персон Центрального банка.

На подъездной дорожке стоял новенький блестящий Лексус Марго. Значит, она дома, — подумал Виктор. Потом он увидел царапину на водительской двери и нахмурился: вечно с ней что-то случается, дня не проходит, как попадает в различные переделки, решение которых часто отнимает у него уйму времени и нервов.

Но сегодня, направляясь к дому, он лишь вскользь глянул на царапину.

Марго сидела в баре, в ее руке застыл бокал джина с тоником. Розовый шелковый пеньюар облачал ее сексуальную фигуру, как будто она только что вышла из ванной.

— Ты так рано? — удивилась Марго, вскинув брови. — Налить тебе?

Он хотел отругать ее за слишком раннюю выпивку, но потом передумал.

— Давай. Только виски. Неразбавленный.

— Как скажешь. Что-то случилось?

Виктор посмотрел на себя в зеркало, висевшее во весь рост в просторной прихожей. Толстый, лысый, зато… богатый, — подумал он. Такого она меня и любит.

Она его и правда любила. И не того, каким он был когда-то, — молодого, подающего надежды, возвышенного, романтичного юношу, а именно этого, в том самом виде, который отражало элитное зеркало фирмы «Капелетти».

Он закончил высшее командное училище, в эпоху перестройки торговал на рынке, потом позвали на государственную службу, сумел войти в колею, обеспечить семью, построить дом, посадить дерево, купить джип. С сыном, правда, не получалось. В центре семейного здоровья ему сказали про бесплодие. Но он решил, что они ошиблись, а позднее и вовсе постарался забыть про поход в больницу.

Марго сказал, — обследование показало, с ним все в порядке, сунул ей поддельную справку, которую сам напечатал на работе, и решил, что пусть все остается как есть. Они будут пробовать так часто, как это возможно. Постепенно он уверился, что проблема не в нем и когда жена, обескураженная, спрашивала, в чем же дело, лишь разводил руками: «мало стараемся, нужно больше».

И они старались как кролики, до седьмого пота, до дрожи в ногах, благо жили в отдельном доме и их стоны могла слышать только овчарка по кличке Гресси, живущая в просторном вольере на улице.

Ничего не выходило.

Марго начала выпивать. Не то чтобы это сказывалось на их отношениях, в конце концов, спиртное всегда свободно стояло в баре, никто и не думал делать из выпивки красную тряпку, табу, — пей сколько хочешь и что хочешь, только не забывай, что утром будет болеть голова и… для оплодотворения алкоголь не слишком полезен.

Он приезжал из конторы и заставал ее навеселе. Сперва это даже вносило некую изюминку, ему нравился запах дорогого алкоголя от ее влажных губ, но… всему свое время. Теперь он смотрел на нее и боялся сообщить новости. Скорее всего, она уже знала. Она не могла не знать, ведь Света Ларина ее родная сестра.

— Днем ко мне заезжал Дмитрий.

— Дмитрий? Дима, ты хотел сказать? Когда это он стал для тебя Дмитрием? Или какой Дмитрий?

— Да, Ларин. Дима… — он взял стакан с виски и сделал длинный обжигающий глоток.

— Вы, кажется, говорили про работу на дне рождения… он приезжал по этому поводу?

— Я тоже думал, что по этому.

— Ты хотел ему помочь, что-то не получилось? — Марго снова налила джина и дополнила стакан до краев тоником. — Мне показалось, вы нашли общий язык.

— Я предложил ему место аналитика, не старшего, конечно, но даже это на порядок лучше, чем работа учителем. Сегодня показал, как все устроено у нас.

— И что он ответил? Согласился? — вот Света обрадуется, когда узнает!

— Не обрадуется, — сказал Виктор. — Он отказался.

— Что?! Не может быть. Света говорила, он мечтает бросить работу в школе, денег нет, вечные кредиты… я не знаю, как они живут, если честно.

— Он просто сказал «нет».

— Он просто сказал нет? — переспросила Марго. — Может быть, ты его чем-то обидел? Ты ведь знаешь, иногда он слишком буквально все воспринимает. Дима — непризнанный гений…

Виктор плюхнулся на диван возле жены. Одной рукой он держал бокал, вторую положил на голую соблазнительную коленку Марго, принялся ее поглаживать, это его успокаивало.

— Он просил показать ему деньги, что мы конфисковали на прошлой неделе.

— Тот миллиард в целлофановых пакетиках?

— Да.

— И ты…

— Я показал… — Виктор откинул голову на мягкую спинку дивана. — Может, это его убило? Может, он подумал, что никогда в жизни не заработает такую сумму и у него крыша поехала? Все в жизни хотят достатка, красивый дом, машину… а у него — что есть? Драная хрущевка.

Марго хотела сказать, что у него есть дети, но решила промолчать. Она уже достаточно выпила, ссора с мужем не входила в ее планы. Тем более она знала, он не виноват. Справку из центра планирования семьи говорила: проблема не в нем. Значит, проблема в ней.

— Света сегодня рожает, — сказала Марго, покачивая бокал с джином в руке. — Она написала СМС. Еще она беспокоится, что Дима не поднимает трубку. Не знаешь, что у него случилось?

Хорошо, что она первая сказала это и ему не пришлось отводить взгляд, сообщая жене о родах сестры. Поэтому и напилась, — подумал он. Принимает близко к сердцу. Наверное, стоило сказать всю правду с самого начала. Хотя… какую правду? В анализах наверняка ошибка, — сколько мужчин ставят на себе крест из-за врачей, потом не вылазят от психотерапевтов, а то и вовсе попадают в дурдом или заканчивают самоубийством. Он не из таких. И все же. Где-то в глубине существовала правда, которую он скрывал и от нее, и от самого себя.

— Он смотрел на тот миллиард, как человек, который не ел месяц и теперь видит перед собой кусок пахучего черного хлеба. Я даже испугался.

— Но с ним все в порядке? Он же не закатил истерику? Никогда не поверю, что Дима на такое способен.

— Истерику? Нет. Он просто отказался у нас работать и ушел совершенно счастливый, словно унес этот миллиард с собой в кармане.

— Может, он хотел попросить у тебя в долг?

— Марго… я же не телепат, ты знаешь, я всегда помогу, если попросят.

— Да. Ты всем помогаешь. — Она поставила бокал на стойку и прильнула к нему. — Только вот…

— Что? — он посмотрел на голову жены, лежащую у него на плече.

— У них уже второй. А у нас…

— Марго…

— … Ни одного. Только вонючая собака в вольере! И каждый день я приезжаю в этот пустой дом!

— Марго, не надо!

— Чертов дом! На хрена он мне, на хрена все эти ремонты, все эти… — она заплакала, спрятав лицо в ладонях.

Он отстранился. Встал.

Она любит его, но ее тоже можно понять. Сестра рожает и счастлива без копейки денег. И Дима будет летать на небесах, когда увидит лицо ребенка.

Сжав зубы, он прошел в коридор, открыл дверь в подвал, зажег свет. Медленным шагом, стараясь не упасть от выпитого, Виктор спустился в подвал. Здесь находилась еще одна дверь, скрытая невзрачным деревянным штакетником. Тяжелая сейфовая дверь. Он отпер ее и вошел. Автоматически включился свет. В комнате, представляющей собой изолированное сейфовое помещение, на стеллажах, прилегая одна к одной, лежали пачки денег. Рубли, доллары, евро, фунты, в разной упаковке и разного достоинства. Он знал, что здесь больше миллиона долларов. Виктор сел на табуретку, стоящую у стеллажа, взял плотную пачку стодолларовых купюр и поцеловал ее.

Она может говорить что угодно. Но только это имеет настоящую ценность. И больше ничего.

Но теперь он в этом не уверен. Совсем не уверен.

Глава 11

— Окунь, — сказал голос снаружи. — Будка, похоже, закрыта намертво, вряд ли внутри кто-то есть.

— Я слышал от третьей смены, что там наркоманы собираются, иногда их можно развести на деньги, но обычно проблем больше, — сказал второй голос, тоже молодой, но более начальственный, строгий. — Правда, это было в прошлом году, летом. По весне холодно, они по подвалам сидят.

Внезапно железная дверь будки содрогнулась от сильного удара, металлический гул разнесся по пустому помещению, едва не заставив Ларина вскрикнуть от неожиданности и резкой звуковой волны, резанувшей по ушам.

— Черт! — вскрикнул снаружи голос, — ах, бл… как же больно!

— Железная, идиот! Это же распределительная будка, в них мертвые двери стоят, не пробьешь!

Полицейский снаружи растирал ногу покряхтывая.

— Пятка болит, — проскулил он. — Ступать не могу… ай, черт! Придется больничный брать. Я ничего не сломал, как думаешь, Окунь?

— Мозги ты себе сломал. Причем давно, — голос того, кто звался Окунем, двигался по периметру строения.

— Здесь дырка в стене, — сказал голос после некоторого молчания.

— Залезть можно?

— Нет, на два кирпича, — Скоков, стоявший ближе к отверстию в стене, услышал сопение, и даже ощутил запах курева, ворвавшийся вовнутрь. Полицейский топтался возле дыры, стараясь заглянуть внутрь. Потом он чиркнул выключателем и выругался.

— Твою мать, вчера же работал. Батарея села в фонаре.

— Возьми мой, — сказал второй полицейский.

Прижавшись локтями друг к другу, Ларин и Скоков замерли. Кажется, они даже прекратили дышать. Внезапно Ларин вспомнил про недопитую бутылку водки на столике и стоящие стаканы на одной из табуреток и у него взмокла спина. В животе заныл тягучий, как горькое лекарство, страх.

Если их сейчас обнаружат, они не смогут объяснить происхождение трупа, версия о самообороне выглядит смешно, и не потому, что она правдивая, а потому что никому из полицейских такой исход не нужен. Суд и вовсе посмеется над их рассказом. Нужно быть наивным дураком, чтобы доверить жизнь и судьбу слепой Фемиде.

Луч фонаря прорезал темноту распределительной станции. По очереди он выхватывал скудный антураж помещения — грязный покосившийся диван, политическую карту мира на кирпичной стене позади него, правее — небольшой столик с бутылкой водки, издалека непонятно, пустая она или нет, две табуретки возле стола, грязные стаканы на одной из них, под столом — пустые смятые пачки сигарет, шприцы, множество окурков… потом луч прошелся по углам, обнаружив в одном из них метлу, лопату и рваные резиновые сапоги, в другом — жестяную тару из-под пива с картонкой наверху и висящем на гвозде черном халате.

Луч двинулся по левой стене, на которой отпечатались белые прямоугольники демонтированных трансформаторных щитов. Из стен торчали толстые обрубки кабелей, концы их блестели распушенной фольгой. Правая стена выглядела совершенно голой, не считая нескольких неприличных слов, написанных черной краской или куском смолы.

— Кто-то здесь все-таки бывает, — заключил Окунь. — Вряд ли живет, но… нужно взять на контроль. Почему мы раньше сюда не заходили?

— У нас маршрут, — сказал второй. — Что нам тут делать?

— Ну да… — ответил Окунь. — Только… запах какой-то странный оттуда идет. Не то одеколон, не то еще что-то… Надо на всякий случай вызвать наряд, чтобы вскрыли дверь и проверили. На нас же потом и повесят, чуть что. Вдруг там террористы взрывчатку делают?

Ларин в эту секунду проклял себя за то, что пользуется дорогим одеколоном BVLGARI, который ему подарила жена на день рождения.

— Ну сейчас там никого нет, — взмолился второй полицейский. — Просто в рапорте укажем. Ты же не собираешься ее ногами ломать?

— Один уже сломал, — засмеялся Окунь. — Идиот.

— Я же не думал… Там вон, картонная дверь болтается, я решил, что вторая такая же.

— Эх… ладно… идти сможешь? Сейчас уже поздно вызывать, темно. Напишем рапорты, пусть сами решают, ломать или строить.

Человек за кирпичной стеной закряхтел, охнул, потом ответил:

— С трудом, постараюсь…

Зашипела рация.

— Ничего нет, — сказал Окунь кому-то. — Проверили массив, тут закрытая трансформаторная будка с металлической дверью. Пустая. Хлестов ногу повредил, хотел выбить дверь. Возвращаемся на базу.

— Вас понял, двенадцатый, — ответила рация.

— Идем, — сказал Окунь напарнику, — давай помогу, а то копыта переломаешь оставшиеся. И я с тобой калекой стану. — Голоса удалялись.

Как по команде, Ларин и Скоков опустились на корточки.

— Фу-ух, — сказал Ларин шепотом. — Кажется, пронесло.

— А вы молодец, — сказал Скоков.

В темноте Ларин повернул к нему лицо, но увидел лишь белки глаз.

— Могли меня сдать и не сдали.

— Ты так подумал? Что я могу тебя сдать?

— Мы же не в кино. Любой бы захотел выкрутиться на вашем месте. Вы же его не убивали, зачем меня выгораживать. На кирпиче мои следы, ДНК, пот. А вас бы отпустили. Не ожидал, если честно.

— Ты идиот, — сказал Ларин и положил руку на плечо Скокова. — Я уже говорил тебе об этом.

— Ага, — отозвался Скоков. — Неоднократно.

— Нужно быстрее уходить отсюда, — сказал Ларин.

— А с Поляком что? Оставим тут? Они завтра вернутся и когда обнаружат его, начнут искать, кто это сделал. Неизвестно, на каких камерах они увидят вас, а потом меня. Если постараются, могут сопоставить.

— Его надо забрать, — сказал Ларин. — Только… как? Я машину сегодня продал.

— Вы хотели везти его на машине?

— Ну не на метро же. Они в любом случае все перероют, даже если мы найдем люк и сбросим его туда, — отыщут рано или поздно. Нужно увезти его подальше.

— У тетки есть тачка, — сказал Скоков. — Не знаю откуда, старый Вольво-универсал восьмидесятых годов. Сама она никогда не ездила, стоит в гараже. Я даже заводил пару раз.

— Заводил? Значит, она на ходу?

— По идее да, из гаража я не выезжал.

— Если есть машина, нужно двигаться.

Скоков встал, подошел к пробоине в стене и вгляделся в сумерки.

— Кажется, тихо.

— Открывай дверь, идем.

Ларин встал, прошел в тот угол, где фонарь выхватил лучом грязный халат, снял его с гвоздя, вернулся и накрыл труп. Поднял сумку с деньгами, хотел достать пачки и переложить их в карманы, но вспомнил, что внутри сумки кровь.

Он свернул ее трубочкой, зажав подмышкой.

— Все, пойдем.

Оглядываясь и постоянно прислушиваясь, они шли друг за другом, пока не миновали проселок, потом бетонный забор с щелью, за ними — беспорядочные, уже начинающие распускаться кусты, две толстые ржавые железные трубы, идущие из одного конца пустыря в другой. Через десять минут ходьбы они вышли на асфальтированную дорогу.

— Метро там, — махнул рукой Скоков налево.

— В метро нельзя. Конечно, сейчас нас никто не ищет, но на ту же станцию мы точно не пойдем.

Решили пройти километра полтора пешком, потом остановили частника, доехали до школы. И только, когда они оказались у гаража, представляющего собой отдельное кирпичное строение на заднем дворе длинного складского комплекса, Ларин вдруг вспомнил, что… должна позвонить жена.

Он похлопал себя по карманам, проверил сумку, снова прошелся везде, где мог лежать его iPhone… телефон отсутствовал. Он его потерял. И скорее всего, это произошло на диване, когда он пытался уклониться от смертельной отвертки наркомана, — в тот момент телефон выскользнул из кармана куртки.

Господи, как они его не заметили, — подумал Скоков. — А если бы жена позвонила в тот момент, когда полицейские ходили вокруг бокса? Что, если они все-таки вернутся, вскроют дверь и… Не хотелось даже думать об этом.

Снова все проверил. Телефон мог выпасть в такси. Тогда не так страшно. Но рассчитывать на это не приходилось.

— Беги за ключами, — сказал он Скокову. — Кажется, я потерял сотовый. В будке.

Глава 12

Скоков обернулся, его лицо вытянулось.

С подсвеченного фасада дома напротив, с гигантского плаката на них смотрел небритый мужик, стоящий вполоборота. «Нас было девять, трое уже мертвы», — гласила надпись на уровне его плеча, «Я четвертый».

— Шутите? Он же мог…

— Знаю, что мог. Давай шустрее.

Скоков побежал в тот самый дом с рекламным плакатом. Ларин услышал, как хлопнула дверь подъезда.

Хороший дом, сталинский, — подумал он. Если бы не реклама. Реклама уродует красоту.

Скоков вернулся через пять минут, он что-то жевал. Ларин тут же почувствовал острый приступ голода. За сегодняшний день он практически ничего не ел.

— Сникерс будете? — протянул ему батончик Скоков. — Я только ими и питаюсь. Дома целый ящик.

Ларин взял батончик, подумал, что лишним точно не будет, неизвестно, что их ждет впереди. Они вернулись к гаражу. Скоков открыл ворота, включил свет.

Внутри, стояла пыльная темно-синяя Вольво, неизвестно какого года выпуска, на вид такая древняя, что вызывала, как хорошо сохранившийся пенсионер, почтительное восхищение.

Ларин сел за руль, проверил коробку передач, включил зажигание. Машина завелась с пол-оборота. Вот это да, — подумал он. Моя Пежо в три раза моложе и то, пожалуй, так не работала. Он ощутил мощное урчание двигателя объемом литра три. Откуда она у тетки, если та на ней не ездила?

Автоматически посмотрел на значок топлива. Почти полный бак. Перевел взгляд на Скокова.

Тот развел руками.

— Ладно. Я ее ремонтировал на досуге. И бензин я залил. Тетка тут не появлялась.

— Для гонок?

Он кивнул.

— Ага. Это Вольво 760 GLE восемьдесят второго года, американская модификация, шестицилиндровый, 2,8-литровый движок, до сотки разгоняется за восемь секунд! — его глаза загорелись.

Ошеломленный Ларин отпустил руль.

— Охренеть! Да это сам черт собственной персоной!

— В багажник влезает четыре мешка картошки, еще место остается.

— Значит, проблем не будет.

— Ага. Я возьму на всякий случай.

— Что?

— Мешки.

Ларин смотрел на себя, слышал собственный голос и никак не мог понять, — тот ли это Ларин, что отвозил жену в роддом, или это какой-то другой парень? Как много событий может вместить в себя всего полдня.

Он выехал из гаража, дождался пока Скоков закроет двери и сядет на переднее сиденье.

— Пристегнись.

— Зачем?

— Пристегнись, говорю. Лишние проблемы ни к чему. Документы на нее хоть есть?

— В бардачке.

Они тронулись. Едва Ларин прикоснулся к педали газа, как автомобиль рванул вперед.

— Подъедем как можно ближе. Ты пойдешь со мной до места, откуда видно дорогу, если увидишь полицию, придется побегать и предупредить меня.

— Понятно. А куда мы потом его денем?

— Что-нибудь придумаем. На крайний случай полежит в багажнике сутки. Ничего страшного.

— Что?!

— А как ты думал. Труп надо так спрятать, чтобы никто никогда не нашел. У него есть родственники?

Скоков покачал головой.

— Он же поляк, поэтому и кличка такая. Архивариус говорил, что он в розыске в Польше за убийство. Обкололся и зарезал продавщицу в ларьке. В Гданьске, что ли. Нелегально перебрался на Украину, потом сюда.

— Что, так легко перебраться?

— Возил наркоту пока ему доверяли партии, потом, наверное, связи остались, перебросили его.

— Значит, никто горевать не будет.

— Это точно.

Скоков потянулся к кнопке радио.

В салоне на всю громкость заиграл хит «Чумачечая весна», от которого у Ларина к горлу подкатила рвота.

— Выруби это дерьмо. И так тошно.

Скоков выключил.

Москва сверкала рекламными огнями. Тысячи машин спешили по делам. Одни ехали с работы, другие, включив радио погромче — отдыхать в ночной клуб, кто-то на курсы, на телевидение, концерт, кино, к любовнице или любовнику, в магазин, на педикюр, к личному тренеру по фитнесу… Ларин думал об этом, глядя на плотный поток автомашин.

Наверное, пассажиры, глядя в окошки тоже гадали, куда едет темно синяя раритетная Вольво представительского класса, наверное, какой-нибудь пенсионер решил выгулять железного скакуна.

Они оставили позади Политехнический музей, свернули около метро и помчались по уже знакомой дороге, которая совершенно не освещалась. Вдоль нее тянулись промышленные комплексы, склады, гаражные кооперативы, словом — окраина. Углубившись, Вольво свернула к лесному массиву на проселочную дорогу.

Проехав еще метров двести, Ларин остановился прямо перед трубами.

— Все, — сказал он. — Стой около забора, если что, быстро беги и предупреждай. Багажник открой, как будто что-то чинишь.

— Хорошо.

Ларин вышел из машины и побежал трусцой по тропинке к щели в бетонном заборе. В руке он держал пару мешков для мусора и шпагат.

Миновав щель, он пошел медленнее, вглядываясь в темноту. Судя по всему, никто после них здесь не появлялся. Он дошел до трансформаторной будки, на цыпочках обошел вокруг, заглянул одним глазом в дыру. Никого. Ни единого звука.

Тем не менее в темноте дверного проема мерещилась засада.

— Черт с ним, — сказал Ларин и шагнул через порог.

Ничего не случилось. Группа захвата не налетела на него со всех сторон, мертвый Поляк, восставший с того света, не бросился, брызгая остатками крови и мозгов.

Он смирно сидел там, куда Ларин его и посадил. В углу. Заметно окоченевший. С трудом разогнув труп, Ларин с двух сторон надел мешки и обмотал тело веревкой. Крепко затянул узлы.

После этого, посветил вокруг фонариком. Около разбитой ножки дивана увидел черный продолговатый предмет и вздохнул с облегчением. Телефон лежал экраном вниз, матовый чехол не давал бликов, заметить его в темноте, если не знаешь, что ищешь, было почти невозможно.

Ларин поднял трубку, включил экран.

Среди прочих СМС и звонков он различил только одно:

«Родила в 21:07. Девочка. 2950 г. Поздравляю с днем рождения дочери! Света»

Он сел на диван. Казалось, силы покинули его, голова закружилась, свет в глазах подернулся мокрыми блестками, изображение поплыло. Он всхлипнул, поднял голову, посмотрел на потолок, словно ища там поддержки.

Света. Светка. Любимая. Господи, что он сейчас делает?! Он должен быть с ней, рядом, смотреть в окна, кричать от радости, пить шампанское, а он…

Взгляд упал на темный продолговатый предмет, похожий на бревно, обмотанный мешками и лежащий возле выхода.

Нужно поторопиться, пока снова кого-нибудь не принесло.

Поднявшись, он положил мобильник в карман куртки и застегнул его на молнию. Осветив фонарем вокруг, поискал возможные следы их пребывания, не нашел ничего существенного, подхватил связанные мешки, которые стали вдруг гораздо тяжелее, и быстрым шагом пошел к машине. Со стороны могло показаться, что мужчина несет какие-то доски, перевязанные тканью.

Протиснувшись в щель в заборе, Ларин увидел Скокова, стоящего возле кустов.

— Все тихо, — сказал тот.

— Помоги, тяжелый какой-то стал, — сказал Ларин.

Они подхватили труп спереди и сзади, подошли к машине, и засунули его в багажник, который и впрямь оказался гигантским. Ларин захлопнул крышку.

— Все, погнали отсюда быстрее.

Он завел машину, включил передачу и через пару секунд они ехали в сторону дома.

— А если нас остановят? — спросил Скоков. — Может, вывезем его за окружную, пока темно, и дело с концом. Э… а что это с вами?

Ларин вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Что-то в глаз попало, — сказал он.

— В оба сразу, что ли?

— Веткой ударило, когда тащил этого…

— Понятно. Так что будем делать?

— Сейчас на всех выездах досмотр. Банда ГТА орудует, убивают автовладельцев, слышал, наверное, по первому каналу даже передавали. Двоих парней в такой тачке, как наша точно проверят. И багажник, разумеется, тоже. Безопаснее доехать по второстепенным дорогам до дома, а завтра что-нибудь придумаем.

Скоков вздохнул.

— Да, про банду я не подумал. Вечером точно всех досматривают. Тогда в гараж, но завтра обязательно нужно решить, он же завоняется.

— Там вонять нечему. Все и так сгнило.

— Вам хорошо говорить, это не ваш гараж. Взяли бы и поставили к себе.

— У меня нет гаража, — сказал Ларин. — А теперь и машины.

Скоков откинулся в удобном сидении, наблюдая проносящуюся мимо вечернюю Москву, но мышцы его были сжаты как пружины, глаза высматривали машины с мигалками, людей в форме у кромки дороги, — изредка он замечал их, но все они занимались своими делами, не обращая на темно-синюю Вольво никакого внимания.

Глава 13

Глава Комитета по банковской системе Государственной Думы выпрямился в кресле, оглядел присутствующих, слегка кивнул, удостоверившись, что все в сборе и сказал четко поставленным голосом:

— Господа. Разрешите представиться, меня зовут Артем Севостьянов, моя должность на визитке перед вами. Сегодняшнее совещание не совсем обычное. Нас попросили собраться по причине того, что банковская система в том виде, который мы имеем, в скором времени может подвергнуться весьма жесткой атаке. Причем произойдет это там, где мы не ожидаем. Вернее, совсем не там. — Он взглянул на присутствующих, желая удостовериться, что его слушают.

— Наверное, вы удивлены теми полномочиями, которые мне предоставлены в данном вопросе. Мой доклад Президенту на прошлой неделе не остался без внимания, принято решение собрать оперативную группу, куда вы все, собственно говоря, и включены. Каждый из пяти человек имеет самые широкие полномочия в своем ведомстве по данному вопросу. Господин Чижов, оперативно-финансовое подразделение ФСБ, господин Бойко, глава «Росмониторинга», аналитического центра Центробанка, господин Матвейчук, центр контроля интернет-трафика, господин Береза, центр психологических экспертиз.

Виктор впервые находился в Думе. Как и другие участники совещания, он понятия не имел, зачем его вызвали.

Тем временем Севостьянов продолжал.

— Данная группа не могла быть организована на базе одного из профильных ведомств по причине слишком… большого круга интересов возможных фигурантов. Пусть вас не вводит в заблуждение кабинет и здание в целом, ни Дума, ни депутаты не имеют к этому никакого отношения. Приказ об организации группы подписан президентом, оперативное руководство и сопровождение операций осуществляется ФСБ России. Все операции строго засекречены. Основной объем фактических сведений обеспечивается аналитическим центром Росмониторинга, — он взглянул на Виктора Бойко.

— Теперь, по существу. Думаю, вам интересно, в чем дело, и причем тут каждый из вас. В папке перед вами находится доклад, с грифом Президента, на основе которого создается аналитическая группа. Позже вы детально ознакомитесь с текстом. Так как время ограничено, я кратко расскажу суть.

Он сделал глоток воды из стакана, перевернул пару листов и продолжил. Выражение его лица ничего не выражало, речь звучала механически, интонации были чужды этому человеку. Виктор откинулся на спинку стула, посмотрел на портрет Президента, зорко следящего свысока за присутствующими, и приготовился слушать длинную нудную речь об очередном нововведении в борьбе с коррупцией.

— Пару недель назад произошло событие, о котором вы вряд ли слышали, — начал Севостьянов. На специализированной западной бирже был выставлен на торги подержанный автомобиль Порше. Событие, абсолютно не заслуживающее внимания, но, как выяснилось позднее, он был куплен россиянином. Собственно, этого никогда бы не удалось выяснить, не окажись продавец болтливым стариком, он и рассказал корреспонденту Ассошиэйтед пресс, что покупатель из России.

Четверо сидящих за огромным полированным столом почти одновременно покачали головами.

— Действительно, — как ни в чем ни бывало, продолжил Севостьянов, — в этом нет ничего странного. У нас свободная страна, кто что хочет, то и покупает, никаких ограничений. В глубоко законспирированной сети Тор, иначе Dark Web, можно купить оружие, наркотики, даже ядерное топливо — и все это в России, не покидая ее границ. Думаю, господин Чижов из ФСБ в курсе, а вы все читали в материалах популярного блогера, как именно это можно сделать. В конце концов, если человек нарушает закон, покупая оружие, его разработкой занимаются соответствующие органы. Но дело в том, что покупатель из России, которого, правда, мы найти пока не можем, заплатил за Порше никому не известной валютой, которой в реальном мире не существует. Он воспользовался деньгами под названием биткоины. Это новая, так называемая криптовалюта, которую не контролирует ни одно государство.

Присутствующие переглянулись.

— Возникает три вопроса, напрямую касающиеся национальной безопасности страны. Первый. Где он их взял, как хранил и какой механизм перевода использовал, потому что мы не можем его отследить. Второй. Эмиссия данной валюты происходит путем сложнейших расчетов, требующих больших расходов энергии. Если население узнает про этот факт, нас может ожидать энергетический коллапс. И третий, самый важный. Если мы потеряем контроль над денежными потоками в любой форме, то столкнемся с хаосом. Представьте, население начнет сбрасывать слабый рубль и вместо доллара, который нам понятен и даже близок, станет покупать валюту, эмиссию которой мы не контролируем, ее вообще никто не контролирует. Мы не можем напечатать биткоины, не можем запретить, их количество строго ограничено и тем самым они не подвержены инфляции!

— Что за ерунда, — сказал Виктор, — получается, они ничем не обеспечены. — Это очередной МММ, не более того.

— А чем обеспечен доллар? — парировал господин Матвейчук. — Долгами США, которые постоянно раздуваются. Доллар может рухнуть в любой момент, вспомните пузырь на рынке недвижимости в США, — чем были обеспечены ипотечные облигации? Ничем. А в итоге пострадали, в том числе и наши, государственные активы, ведь не секрет, что Россия постоянно скупает американские долги, мы являемся крупнейшим держателем долга США.

— Это вопрос веры, — сказал господин Береза из Центра психологических экспертиз. — Люди верят, пока им выгодно. И еще… они верят, потому что нет альтернативы. Дайте альтернативу, и они поверят во что угодно. На примере церкви это очень хорошо видно. Первой, как всегда, потянется молодежь, за ними самые активные, умные люди в стране, они дадут пример и спираль раскрутится с ускорением.

Виктор поерзал на стуле. Спину жгли длинные царапины от вчерашнего безудержного секса. Надо стараться. Они старались.

— От этого пирамида не перестанет быть пирамидой, — сказал он. — Хотя определенная истина в ваших словах есть, господин Береза. Люди поверят. Наши люди во что угодно поверят.

— В этом и заключается самая главная опасность, — сказал Севостьянов. — Если они поверят настолько, что забудут про осторожность, толпа сметет все на свете, а банки ждет крах. Как обычно, пресса добавит огня, один раз сделают шоу на первом у Малахова и зажигай поминальную свечку.

Виктор смахнул салфеткой вдруг выступивший на лбу пот. Неужели он мог проморгать биткоин? Где были несколько тысяч его аналитиков? Доклад Президенту должен был представить он и тогда он сейчас сидел бы во главе секретного совещания.

Севостьянов будто прочитал его мысли.

— Пока прямой угрозы нет, сумма транзакций ничтожна, объем эмиссии не сравним даже с дневной выручкой «Ашана», поэтому вы и ваши аналитики не обратили внимания на данный факт, но… я хочу, чтобы каждый из вас внимательно прочитал доклад и подготовил заключение. Ситуация не должна выйти из-под контроля. В противном случае… мы получим неуправляемый хаос. На этом разрешите закончить. Все свободны.

Зашумели стулья.

Не прощаясь, без единого слова, участники собрания разошлись. Вряд ли кто-то воспримет всерьез это совещание, скорее, наоборот, в череде малозначительных действий, происходящих в здании Думы никто не сможет разглядеть действительную опасность.

Севостьянов закрыл папку, повернулся на стуле и взглянул вверх, прямо в лицо Президента. Тот смотрел прямо на него. Севостьянов смутился, отвел глаза. Он прекрасно знал, что Президент мог просматривать собрание в прямом эфире. И если камера существовала, она находилась примерно там, где висел портрет.

Я опередил этого выскочку Бойко, — подумал он, испытывая чувство удовлетворения по отношению к человеку, занимающему его бывшее место.

Виктор вышел из здания со странным ощущением. Ему показалось, что Севостьянов затеял весь этот спектакль только ради него: всего год назад он пришел в «Росмониторинг», и как ни старался избавиться от людей Севостьянова — ничего не выходило, поймать за руку высокообразованного системного аналитика — дело почти невозможное. Слишком сложная система, слишком умны кроты: но он точно знал — несколько человек постоянно сбрасывают информацию бывшему шефу. Разумеется, не за просто так. Он бы нисколько не удивился, узнав, что ЦРУ получает сведения из тех же источников.

Ларин занимался информационной безопасностью. Судя по диссертации, которую Бойко удалось изъять из спецархива, он добился ошеломляющего прогресса в этом деле, собственно, именно для вычисления кротов он и требовался, ни один другой человек попросту бы не справился.

Виктор плюнул под ноги, чувствуя, как теряет контроль над ситуацией, повертел в руках телефон и, словно решившись на что-то важное, набрал СМС: «Дима, нужно поговорить. Позвони мне как сможешь».

«Неужели ты хотел обмануть человека, написавшего диссертацию по информационной безопасности», — сказал Виктор сам себе, нажимая кнопку «Отправить».

Ночь опустилась на Москву, мириады огней устремились навстречу несущемуся по автостраде джипу, — отражаясь в тонированных стеклах, они соскальзывали с его блестящего черного корпуса, исчезая навсегда в прохладной темноте.

Глава 14

Братья Фрэнкуотерсы, Джек и Дэйв, мягко говоря, отличались завидным невезением. Когда один из выпускников Гарварда спер почти готовый программный код социальной сети, написанный и хранящийся на ноутбуке Дэйва, а потом с его помощью стал миллиардером, братья поклялись, что отомстят любителю замусоленных футболок.

Суды с переменным успехом длились девятый год, но доказать, что код социальной сети изначально написали именно Джек и Дэйв не удавалось, как и то, что оставленный в кампусе потертый ноутбук содержал именно те самые строки программы.

Ситуацию отчасти спасла лень Дэйва. Во многих строках программы он вместо комментариев оставлял пометки с инициалами, чтобы позднее внести сюда дополнительные правки. Загадочные аббревиатуры {D.F.} встречались по всей программе и, естественно, когда социальная сеть заработала, никто не решился убрать непонятные символы, опасаясь, тем самым нарушить работу алгоритма: никто не лезет в чужой код, если он работает.

— Ты хоть и ленивая задница, Дэйв, надо отдать должное, твой талисман спас нас. Кстати, он похож и на мой! — Джек похлопал брата по плечу после оглашения приговора по делу. Там, под дорогим костюмом и сорочкой за три сотни баксов на предплечье Дэйва красовались заветные буквы.

Суд обязал выплатить социальную сеть компенсацию братьям за использование их разработок. Адвокаты ответчика никак не смогли объяснить загадочные символы, рассыпанные то тут, то там — по всему представленному и засвидетельствованному нотариусом листингу с кодом социальной сети.

Эксперт, вызванный представителем обвинения, подтвердил, что данные символы никак не влияют на работоспособность и функциональность, но те, кто используют код в настоящее время, этого не знали и побоялись их вырезать.

— Это просто комментарии, ничего больше, — сказал эксперт после присяги. — Многие программисты оставляют так называемые пасхальные яйца в своих программах. Это как метки. Они не влияют на работоспособность, следовательно их нельзя назвать вредоносными. По просьбе суда я изучил порядка ста мегабайт кода, авторами которого являются братья Фрэнкуотерсы и обнаружил, что они и раньше использовали данные символы.

— Эти символы мог использовать кто угодно, — сказал судья, пожилой чернокожий мужчина огромных размеров, степенный и монолитный.

— У одного из братьев есть татуировка, состоящая из этих инициалов, точь-в-точь повторяющая написание в коде. В суд приглашены свидетели, готовые подтвердить, что Дэйв постоянно использовал данные примечания в программах для того, чтобы прокомментировать их позднее.

— Суд понял ваше объяснение.

— Ноутбук сперли у тебя, а не у меня, — сказал Джек после, когда все закончилось, расправляя плечи. Братья выросли под два метра ростом и каждый, кто видел их впервые, отмечал их удивительную схожесть. Мощная мускулатура, полученная в результате профессиональных занятий большим теннисом, аристократический внешний вид, дорогие костюмы от лучших портных — все это резко контрастировало с их оппонентом — кучерявым парнишкой в пропахшей потом серой футболке.

Кто бы мог подумать, что Фрэнкуотерсы способны на что-то более серьезное, чем махать ракетками на корте. Их никто по-настоящему не воспринимал, — обычная богатая аристократия, из которой состоит высший класс американского общества.

Тем более стало понятно удивление репортеров, когда эксперт подтвердил заключение под присягой.

— Мало, но, кажется, это все, что мы получим, — сказал Джек.

— Шестьдесят миллионов баксов отступных — тоже неплохо, — заметил Дэйв.

Они сидели в ресторане Asiate на тридцать пятом этаже отеля Mandarin Oriental в Нью-Йорке, смотрели на утопающую в зелени 57-ю улицу, которую называют «Ряд миллиардеров» из-за населяющего ее контингента и отмечали победу в суде.

— Не будь ты раззявой… мы бы жили в том особняке, — наслаждаясь отменным блюдом японской кухни, название которого он даже не мог выговорить, Джек показал рукой вниз.

— Давай перевернем эту страницу, — откликнулся Дэйв. — Я уверен, у нас все впереди. И особняк в том числе.

— Он стоит дороже, чем мы сегодня получили. А еще прислуга, мебель… девушки… — Джек взглянул в огромное панорамное окно, открывающее восхитительный вид на Центральный парк, утопающий в зелени.

— Лучше сосредоточим наши усилия на будущем. А оно, — Дэйв очертил рукой полукруг над Центральным Парком, — здесь и сейчас.

— Но чем мы займемся? Рынки только оправились от ипотечного кризиса, вкладывать деньги в акции — невыгодно, рисковать на краткосрочных операциях — безумный шаг. Чем заняться? Питер Дабберт, помнишь, коротышка-инвестор из «Гемини лимитед» предлагал вложиться в алмазные рудники в Анголе, обещал потрясающую доходность, но… — Джек сжал губы.

— …там идет война. Ди Каприо фильм снял про это, — закончил он фразу. Они вместе присутствовали на премьере и сумели пожать руку исполнителю главной роли в кинофильме «Кровавый алмаз», хотя актер вряд ли об этом помнит.

— Не только фильм, он и в ООН выступал, — сказал Дэйв.

— Значит, мы против, — заключил Джек.

— Да.

Обычно их разговор напоминал спор, цель которого не состояла в ссоре. Они искали точки, которые могли сблизить их позиции и немедленно шли друг другу на уступки. Лишь иногда, крайне редко, братья спорили по-настоящему ожесточенно.

Именно такой спор и приключился спустя пять минут после того, как официант принес бутылку шампанского Дом Периньон в серебряном ведре, наполненным сверкающим льдом.

— Давай выпьем за этот день, — сказал Джек, поднимая бокал. — Мы должны запомнить его как начало наших побед. Согласись, мы не слишком ожидали, что разобьем доморощенного выскочку в пух и прах.

— Нам повезло, — отозвался Дэйв. — С такими адвокатами, они могли размазать нас по стенке, купить экспертов с потрохами или придумать ход, который растянет судебную тяжбу еще лет на десять.

— К тому времени мы стали бы старыми и наши нужды свелись к тому, как не проглотить вставную челюсть с порцией утренней овсянки, — Джек улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. Он, конечно, утрировал, — до вставных челюстей им еще далеко, но, как знать… время летит так, что его не замечаешь. Кажется, только вчера Дэйв ворвался в комнату университетского общежития и закричал, что кто-то украл ноутбук с разработкой гениальной идеи университетской социальной сети. Выяснилось, что пока он заигрывал с красавицей Энн Лесковски и подошел к ней, чтобы пригласить на вечеринку, ноутбук, на котором хранился проект, попросту исчез. Провалился в тартарары.

Восемь лет пролетело, как одно мгновение.

— Вчера, пока ты носился с нашим адвокатом по экспертным сообществам, я познакомился кое с кем в интернете… — сказал Дэйв. — Он предложил дело. Даже не дело, но… об этом явно стоит подумать. Кажется, это именно то, что нам сейчас нужно.

— Что же это? Как-то связано с русскими? — рассеянно спросил Джек.

— Почему с русскими? — удивился Дэйв.

— Сегодня русские там, где мы завтра только будем, — легким кивком головы Джек показал на компанию парней в черных костюмах, которые отмечали то ли удачную сделку, то ли день рождения. Их стол ломился от самых дорогих блюд в меню. Краем уха Джек услышал, что они заказали трюфелей на пятьдесят тысяч долларов, чем ввергли в ступор щеголеватого официанта, а вслед за ним и администратора ресторана.

— Нет. — Дэйв покачал головой. — Не с русскими, слава богу. Правда, у этих ребят многому можно научиться в части настойчивости и выживания. Я слышал, у них вместо домашних животных медведи.

— Байки. Но тот русский, крайний справа, — Джек снизил голос до шепота и качнул головой, — владеет самой дорогой яхтой и самым дорогим футбольным клубом в мире.

— И ты не веришь, что у него вместо собак — медведи? Даже если будут драконы, я не удивлюсь. — Дэйв снова наполнил бокалы. — Но, слава богу, нет. Не русские. Он назвался Сатоши. Сатоши Накамото.

— Японец?

— По-видимому, да. Мы переписывались в чате, я не слышал его голоса.

— И что он предложил?

Дэйв отпил шампанского, поставил бокал на стол.

— Он написал, что создал новую валюту. И предложил инвестировать в нее.

— Как это, создал новую валюту? Человек, пусть даже и японец, самолично создал валюту? Разве так можно? — Джек посмотрел на брата и тоже поставил бокал на стол. — Ты сейчас говоришь о какой-то… игровой валюте? Типа золота в WarCraft или о чем, не пойму?

— Никакой игровой валюты, он создал новые деньги. Реальные, но такие же неосязаемые, как записи на банковских счетах, или как магнитные дорожки на наших платиновых карточках, вся начинка которых, по сути, — нули и единицы в программном коде Bank of America.

— Одно отличие. Bank of America гарантирует сохранность этих нулей и единиц, и выдаст их тебе по первому требованию в виде новеньких отпечатанных купюр. А этот твой Сатоши… что он гарантирует? Наверняка очередной мошенник, нам с тобой на таких везет, не так ли, мой голубоглазый братец?

Дэйв поморщился. Голубоглазый братец? Это что-то новенькое.

— Я так не думаю. Хотя… поначалу придерживался того же мнения. Я навел справки. Оказалось, в Википедии уже есть запись: разработка биткоина, криптовалюты, так она называется, от слова bit — «бит», единица информации и coin — «монета», началась в 2008 году. Мы многое с тобой пропустили, пока судились с этим говнюком. Суть в том, что система поддерживается одновременно всеми ее участниками, каждый из них равноправен по отношению к другим. Количество биткоинов строго ограничено и не превышает двадцати одного миллиона. И, что самое важное — никакое государство или частное лицо не может управлять всей системой. По сути, она сама собой управляет.

— Как же оно все работает? И где хранится?

— Информация хранится в базе данных, которая распределена между пользователями сети, они же гарантируют что перевод настоящий, а не поддельный. При этом адрес, где хранятся деньги никак не привязан к человеку, он анонимен.

Джек подумал, что услышанное не сильно впечатляет.

— Я пока не вижу особых преимуществ по сравнению со старым надежным Бенджамином Франклином. Какая нам со всего этого выгода? Извини, я, похоже, выпил и ни черта не понимаю, о чем ты мне говоришь.

— Джек, послушай, все проще пареной репы. Помнишь, я ездил в Атланту, а ты остался в Большом Яблоке. На День Благодарения я хотел прилететь, но у меня украли кошелек с картами, а ты не смог перевести мне деньги, потому что все банки оказались закрыты?

— Это единственный День Благодарения, который мы отмечали не вместе.

— Точно. Ну так вот, в случае с биткоином такого произойти не могло. Сеть не уходит в отпуск, у нее не бывает праздничных дней, не сгорает вдруг сервер со всеми данными, а его замена не потребует часов или даже дней… комиссии за перевод мизерные… ты ведь не думаешь, что… — они одновременно посмотрели в сторону русских, которые вдруг умолкли и в зале воцарилась странная тишина.

Крепкие ребята в костюмах от «Бриони» все как один одели на глаза приборы виртуальной реальности, похожие на вытянутые маски для подводного плавания, только без трубок для дыхания, и теперь что-то разглядывали прямо перед собой, изредка перекидываясь односложными репликами.

— Начальная ставка триста пятьдесят. Условие простое, кто первый платит, тот и получает товар.

— Мне это нравится, — сказал русский, сидящий к ним вполоборота, лысый и плотный. — Шестьсот.

— Я беру, — сказал второй, что-то показав в воздухе. — Шестьсот пятьдесят.

— Семьсот, — сказал третий.

Четвертый человек в маске, с козлиной бородкой кивал и одновременно что-то набирал на маленькой клавиатуре.

Сидящий во главе стола олигарх следил за торгами с легкой полуулыбкой.

— Чем платите? — спросил он каждого.

— Банк в Литве переведет завтра через офшор, — сказал один.

— Наличные, — сказал второй. — Но деньги в офисе. Позвоню, через пару часов привезут, сумма немаленькая.

— Биткоин пойдет? — спросил лысый.

Человек с бородкой кивнул и нажал пару кнопок на клавиатуре.

— Я отправил адрес, оплатите и получите товар первым.

Все посмотрели на лысого. Тот снял маску, достал мобильный телефон, нажал несколько клавиш.

— Ушло, проверяйте.

Два других покупателя переглянулись.

— Андрей, это же шестьсот тысяч. Они что, у тебя в телефоне? Что за банк такой?

Тот ухмыльнулся, поддел трюфель и отправил его в рот.

— Платеж поступил, — сказал человек с бородкой.

— Не может быть! Андрей, как ты это сделал? Не боишься, «Росмониторинг» накроет? Или американская налоговая, что еще хуже?

— Никто не накроет, потому что они не смогут отследить платеж.

— Что значит не смогут? Шестьсот тысяч не смогут? Ты нас разыгрываешь. На той неделе я перевел жене двадцать штук в Лондон, ее карту заблокировали через пятнадцать минут! Сам знаешь, почему. У меня в Лондоне суд с бывшим компаньоном и он постарался создать мне максимальные неприятности.

Лысый развел руками.

— Погугли биткоин, Серый. Удивишься.

Братья переглянулись.

— Интересно, что он купил? — спросил Джек.

— Пойди спроси, — ответил ему Дэйв.

Джек вздохнул.

— Я видел небольшую армию телохранителей, когда выходил в туалет. Сидят на пуфиках и играют в карты. Думаю, они торговались не за партию женских трусиков. Определенно.

— Ты все слышал, — сказал Дэйв.

— Если эти ребята используют биткоин в преступных целях и это сходит им с рук, его вполне могут запретить, так ведь? Я вижу угрозу не столько в самом факте анонимных переводов, сколько в том, что государство никак не может их контролировать. А это, Дэйви, угроза национальной безопасности. Сам знаешь, как в Америке строго с этим.

— Дело в том, что систему нельзя запретить. Чтобы запретить, придется запретить Интернет, а это, как ты понимаешь, невозможно.

— Но можно максимально усложнить жизнь людям, которые будут использовать это платежное средство.

— Как? Если участников нельзя вычислить, только если они сами того не пожелают, как ты осложнишь им жизнь? Посмотри на русских, ведь не просто так они самые богатые в мире.

— Ты настойчив. Если я скажу, что не хочу обладать такой же яхтой, как у парня в джинсах, покривлю душой. Интересно, как его сюда пустили в джинсах?

— Джек… его и без джинсов бы пустили, и даже без трусов. Или ты сомневаешься?

— Я пока не пойму, какую выгоду получим мы? Не будем же мы переводить друг другу деньги туда-сюда.

— Нет, конечно. Дело в том, что народ еще не понял, что это вообще такое. Но боюсь, когда поймет, курс подскочит так, что наш с тобой общий друг будет в ярости сжимать кулаки и трясти смешными кудряшками в бессильной злобе.

— Ты, правда, веришь, что он подскочит?

— Посмотри, — Дэйв вынул из кармана пиджака лист с колонкой цифр. — Вот курс за последний год. Подумай хорошенько, тебе ни о чем это не говорит?

— Экспонента? — неуверенным тоном произнес Джек.

Дэйв улыбнулся и посмотрел вниз, на Центральный парк. В сумерках Нью-Йорк казался чарующе великолепным, вечерние огни загорались то тут, то там, Большой город готовился к бурной ночи.

— Именно, — произнес Дэйв. — Ее рождение. — Он едва заметно улыбнулся, жестом подозвал официанта: — Счет, пожалуйста.

Через несколько минут на небольшом подносе появилась кожаная папка с фирменным бланком. Официант в безукоризненном костюме замер перед столиком.

— Скажите… — обратился к нему Дэйв, — вы биткоины принимаете?

Джек в эту секунду подумал, что предложи он оплатить счет фантиками от жвачки, это прозвучало бы менее эпатажно. Лицо официанта не дрогнуло, кажется, он удивился меньше, чем Джек.

— Да, сэр. Желаете оплатить счет биткоинами?

— Хочу опробовать новую технологию, — ответил Дэйв, взглянув в сторону русских, к тому моменту уже окончивших торги.

— Наши услуги можно оплатить любым активом, имеющим стоимость, — сказал официант. — Биткоин, безусловно, ее имеет. На счете штрихкод, отсканируйте его, оплата автоматически будет произведена в нужном приложении после вашего подтверждения.

Джек, открыв рот, слушал их беседу. Когда официант отошел, он задал единственный вопрос:

— Но… откуда у тебя эти деньги?

Глава 15

Они ехали по ночной Москве, поток машин практически иссяк. Подсвеченные здания, мелькающие яркими вывесками магазинов, ресторанов, баров, ночных клубов оставались позади, но на смену им вырастали новые, и калейдоскоп этот не заканчивался многие километры.

Ларин вглядывался по обе стороны дороги, стараясь вести машину с тем безразличным спокойствием, с каким обычно едут пенсионеры на дачу или водители катафалков на кладбище — им некуда спешить, их никто не останавливает, подобное просто в голову не может прийти ни одному стражу порядка.

Конечно, не каждая проверка документов заканчивается требованием выйти из машины и тем более открыть багажник: для этого полицейским нужны веские причины.

— А почему вас в школе все время подкалывают, а вы не отвечаете? — спросил Скоков. — Физрук тот же, я слышал в учительской он говорил, что вам можно еще нагрузку подкинуть, вы все равно «как тюлень в зоопарке», ни бэ ни мэ… или я вот… да и не только я, Успенский…

— Успенский… — сказал Ларин. — А что я могу ответить? Отвечу — выгонят из школы, чем я буду заниматься? Репетиторство хорошо, но это нестабильное занятие.

— Ну что-то можно ответить. Я бы не вытерпел. Надо на место таких ставить. Иначе на шею сядут.

Ларин подумал, что до конца марта ему нужно сдать стенгазету по антитеррористической пропаганде, провести открытый урок для родителей-спонсоров, подготовить авторский факультатив для неуспевающих, внести предложения в родительский комитет по ликвидации перегруженности учащихся… и еще заменить школьный звонок.

Успенский, ученик одиннадцатого «А» класса, сын одного из главных меценатов школы, шел на медаль, но с математикой у него было полное недоразумение. В разговорах с учителями Ларин быстро понял, каким способом доставались Успенскому отметки — он их просто покупал. Некоторые учителя артачились, но после разговора с Эльвирой, директором школы, быстро меняли взгляды на успеваемость и знания Успенского. В классе его недолюбливали и побаивались за вспыльчивый несносный характер, поэтому никто даже не спрашивал, откуда напротив фамилии в журнале появлялись отличные отметки, когда он даже не выходил к доске.

Ларин пришел к Эльвире после седьмого урока, она сама позвонила ему на сотовый и попросила зайти. За вторую четверть Ларин вкатил ему двойку, но он только ухмыльнулся и показал фак при всем классе.

Эльвира сказала, если он не исправит оценки за первые две четверти, обнаружив, что сильно ошибался, выставляя их, а также не перестанет ущемлять ребенка, то… скорее всего, не пройдет переаттестацию, а раз так, — «таким черствым педагогам не место в нашей школьной семье».

«Вы меня понимаете, Дмитрий Сергеевич? Вы же математики, мыслите стратегически, наперед…»

Ларин исправил оценки. Ему пришлось писать докладную записку, где он обосновал поступок «личной неприязнью к одаренному ученику». Потому что в журнале просто так черкать нельзя. Тем более итоговые оценки.

На первом же уроке третьей четверти Успенский запустил самолетик и попал ему прямо в лоб.

«Го-ол!» — заорал он на весь класс.

— Дмитрий… эээ, забыл, как вас по батюшке… Дим, будь другом, расскажи нам про этих византийских генералов, а то мы уже устали от твоих циферок! Да, ребзя?! — он встал, повернулся к классу ухмыляясь. — И про этого, евнуха, у него что, правда, все там того?

Класс загудел одобрительным эхом.

И Ларин начал рассказывать.

— Потом… прозвенел звонок, вы дернулись, вы всегда дергаетесь, когда он звенит. Народ вскочил, все побежали, вы тоже пошли, а я позади замешкался… честно говоря, вся эта история с теткой немного выбила меня из колеи… и, тогда выпала бумажка из вашего кармана. Неужели вас так прижали, что вы… поставили Успенскому, этому придурку, высший балл? — Скоков посмотрел на учителя.

Тот сидел, взявшись за руль, словно держал штурвал тихоокеанского лайнера. Его брови двигались, сжатые губы едва сдерживали готовую вырваться тираду.

— Да вы полегче, эй, — сказал Скоков. — Не надо так близко к сердцу, а то сейчас присоединимся к нашему другу в багажнике. Я же понимаю, что… у вас сложное положение. Жена, ребенок… Не знаю, чтобы я сделал на вашем месте. Наверное, убил бы кого-нибудь.

Ларин хотел ответить резким замечанием, но промолчал.

На зеркале заднего вида раскачивался дезодорант в виде разъяренного портрета Шайа ЛаБафа, надпись внизу гласила: «Just Do It».

— Ты еще слишком молодой, чтобы понять, — сказал Ларин. — Если человек рожден мудаком, воевать с ним бесполезно. Я мог пойти на принцип, но зачем? Потерять работу в наше время — не самое мудрое решение. У тебя нет семьи, появится жена, посмотрю, как ты заговоришь. А если еще и ребенок, — будешь молчать, стиснув зубы, если они к тому времени еще останутся с тобой.

— Зубы или жена? — спросил Скоков.

— И то и то.

Они нырнули под мост, потом выехали на второстепенную улицу. Какой-то бомж тащил на спине ворох смятого картона, в руке он держал бутылку пива, периодически делая длинные глотки.

— Знаете, кто это? — спросил Скоков.

Ларин глянул на грязного человека в лохмотьях.

— Нет. А должен?

— Это мистер Браун. Он сам себя так называет. Иногда он заходит в гараж, когда я занимаюсь тачкой и просит бутылки. По его словам, он раньше работал в нашей школе. Точно не знаете? Он внятно не может объяснить, когда это было, потому редко бывает трезвым, но даже если он и не успел выпить…

— И какое это имеет отношение ко мне?

— Самое прямое. Мистер Браун тоже преподавал математику. Пока не свихнулся.

Ларин посмотрел в зеркало заднего вида. Мужчина жестикулировал, рот его открывался и закрывался, он что-то беспрерывно говорил или даже кричал. Груз на его спине раскачивался, грозя вот-вот свалиться вместе с носильщиком.

— Куда он идет? — спросил Ларин. Увиденное легло тенью на его лицо, если не сказать больше — он как будто встретил самого себя сквозь толщу лет, и это видение наяву прорезало глубокую морщину вдоль его лба, мышцы лица свело судорогой, щеки впали, а глаза… горели безумием.

— Черт, — сказал Скоков. — Здесь направо, во дворы, так ближе.

Они повернули, потом проехали еще с километр и остановились около гаража.

Ларин сидел, не отпуская руль.

«Господи, — подумал он. — А не я ли это шел там, с кучей вонючего картона на спине, выкрикивая бешеные проклятия в адрес бесславно растраченной жизни?»

— Эй, с вами все в порядке? — вывел его из оцепенения голос Скокова. — Загоняйте машину.

Ларин увидел перед собой открытые ворота гаража. Развернулся, сдал задом. Скоков закрыл ворота и включил свет.

— Слава богу, — сказал он. — Доехали. Что теперь с ним делать?

— Завтра решим. Сейчас мне нужно домой, у меня сын один дома остался.

— А жена где? — удивился Скоков.

— В роддоме. Родила час назад девочку.

— Вы не шутите? Родила? Пока мы с вами там…

— Да, пока мы с тобой там занимались черт знает чем, она родила девочку.

— Ну вы даете! Поздравляю! — Скоков подошел к большому навесному шкафу. — За такое дело… — Он открыл дверцы и достал оттуда закупоренную бутылку коньяка.

— Нет, — сказал Ларин.

— Сегодня можно. По пятьдесят.

Ларин почувствовал, что под конец дня не в силах сопротивляться.

— Ладно, давай.

Скоков налил в пластиковые стаканы, которые нашел в выдвижном ящике столешницы слева от машины.

Они чокнулись и выпили.

— За здоровье мамы и дочки, — сказал Ларин.

Пару минут стояла тишина.

— Ты знаешь, что за уравнение видел на доске? — спросил Ларин.

Скоков покачал головой.

— Какой-то ресурс и его распределение по временной шкале, насколько я понял. Но без пояснений это может быть что угодно, например, прогноз особей мушки-дрозофилы в замкнутом пространстве.

— Нет. Это расчет срока эмиссии полного количества одной странной валюты. Мне стало интересно, возможно ли такое в принципе, я начал кое-что проверять и оказалось, что да, возможно… более того, реально.

— Вы о чем, ничего не понимаю, какой еще валюты?

Скоков налил еще. Ларин посмотрел на него, подумав: «Какого черта, — он только что убил человека, а я буду запрещать ему пить коньяк?».

Он взял в руку мягкий пластиковый стаканчик.

— Криптовалюта. Биткоин. Слышал что-нибудь?

Скоков ответил не сразу. Он представил формулу на доске до мельчайших подробностей и, конечно, все сразу прояснилось. Сошлось и количество, и срок, и распределение по времени выпуска…

— Слышал? Конечно, я слышал что-то. Интернет дома есть. Но что толку, слышал я или не нет, денег все равно нет покупать, тетка выделяла не так уж и много на расходы. Я читал, что биткоин можно добывать, но пока не разобрался как именно. Времени нет, скоро же выпускные экзамены…

— Как будто, ты к ним готовишься, — съязвил Ларин.

— Выпускные, конечно, нет, но вступительные… — тетка сказала, если не поступлю на бюджет, пойду в армию, со всеми вытекающими. Оплачивать учебу она не собиралась. Прижимистая, лишний рубль не выпросишь. Хотя…

— Что? — Ларин понимал, что положение Скокова сейчас может быть даже хуже, чем у него самого. А если учесть, что стряслось сегодня, и вовсе не понятно, как он держится.

— Она напоминала мне мисс Марпл из кино, мировая тетка. Наверное, при СССР ее потрепало, вот она и экономила пуще прежнего.

— Биткоины действительно можно добывать. Или покупать на бирже. Недавно в Польше открылась ближайшая к нам. Пока новое веяние дойдет до России, пройдет лет пять.

— Как же их добывают? Не на шахте же? — спросил Скоков. — А то звучит, мягко говоря, именно так.

— Не на шахте. На ферме, — Ларин позволил себе улыбнуться. — Все гораздо проще. Нужен компьютер и специальная программа. Устанавливая ее, ты становишься участником сети, которая генерирует блоки кода, за это тебе выплачивается вознаграждение.

— А почему те, кто все это создал, сами себе не сгенерируют всю валюту сразу? Какой смысл отдавать процесс незнакомым людям, да еще и платить им?

— В этом вся суть. Во-первых, алгоритм очень сложный, более того, со временем он усложняется все сильнее и сильнее…

— В той самой прогрессии?

— Да. Поэтому нет никакой возможности взять и самому все заграбастать. Не получится. Даже если подключить суперкомпьютер, сложность возрастет настолько, что и его мощностей не хватит. Дата на доске — 2137 год, это год, когда теоретически будет добыт последний блок и выплачено последнее вознаграждение.

— А во-вторых?

— Во-вторых, проводя вычисления, участники системы гарантируют другим участникам, что проведенные сделки по переводу средств — не обман. То есть, не нужен арбитр. Не нужны банки.

— Это та самая задача про византийских генералов?

— Именно. Не думал, что ты поймешь.

Ларин вдруг подумал, что разговаривает с одним из худших, как он считал еще вчера, учеником в школе о предмете, занимавшим его мысли последние полгода и не знал, с кем можно поделиться догадками, не будучи осмеянным.

При этом в багажнике Вольво лежит труп наркомана, а в спортивной сумке около пыльного колеса деньги от продажи автомобиля. Жена родила здоровую девочку и сейчас, наверное, уже кормит ее грудью, улыбаясь и нашептывая маленькой Лариной ласковые слова.

— И что же мне мешает включить дома компьютер, поставить программу, и начать зарабатывать деньги из воздуха? — спросил Скоков, сидя на высоком табурете возле столешницы, заваленной различными автомобильными запчастями, инструментами и просто хламом. — Для это же не нужен паспорт или трудовая книжка?

— Ничего не нужно. Только компьютер и счет, куда будут поступать биткоины за работу.

— Хм… вот уж не думал. Ларин, вы гений. Тогда может быть по последней, да я пойду, скачаю эту вашу программу, потому что тетка сыграла в ящик слишком… неожиданно, не оставив мне даже на школьные завтраки.

Ларин покачал головой.

— Сейчас курс биткоина к доллару примерно равный, то есть один к одному. За сутки, я считал, при наличии у тебя хорошей топовой видеокарты на компьютере, получишь примерно пять-десять биткоинов. Максимум двадцать. Но сложность расчетов постоянно растет.

— Это шестьсот баксов в месяц!

— Шестьсот не шестьсот, но триста возможно…

— Я пошел. — Скоков дернулся, но Ларин остановил его за рукав.

— Присядь, это еще не все.

Тот вернулся на место, покосился на багажник.

— Когда вы рядом, как-то спокойнее. Так бы я давно уже обосрался.

— Вычти расходы на электричество, а видеокарта под нагрузкой будет потреблять как мощный пылесос, и выйдет примерно половина от трехсот, то есть, сто пятьдесят. Может чуть больше. Но это при условии круглосуточной работы. И если ничего не сгорит.

— Да… об этом я не подумал… Но все равно, хоть что-то… Даже если пятерка в день чистыми, разве плохо?

— Хорошо, учитывая, что курс биткоина судя по всему, в ближайшем будущем будет расти.

— Что же вас смущает?

Ларин отодвинул пластиковый стаканчик, тот упал, из него вытекли несколько капель коньяка.

— Завтра тебя могут забрать в приют. А там особо не разгуляешься. Пока органы опеки будут решать твою судьбу, зная их нерасторопность, может пройти довольно много времени.

— Как это, — могут забрать? — в полной растерянности Скоков посмотрел на Ларина.

— Ты недееспособный до восемнадцати лет. Суд может признать тебя взрослым, но это тоже небыстрое дело. Так что, нужен новый опекун.

— Черт, — сказал Скоков. — Я уж подумал — свобода.

— Ага, — сказал Ларин. — Вечно какие-то подводные камни. Да здравствует взрослая жизнь!

— Послушайте. Вы же мне не для самообразования рассказали эту историю про биткоин? Или подразнить решили?

Ларин подтянул к себе спортивную сумку, нащупав купюры, открыл, отсчитал несколько тысяч.

— Держи на первое время. Скоро сам будешь зарабатывать, тогда вернешь. А пока запишу на твой счет.

— А вы, случайно, не родственник моей покойной тетушки? — Скоков помедлил, но взял деньги, засунув их в задний карман джинсов. Не дождавшись ответа Ларина, он продолжил: — Так что? Есть идея?

Ларин подумал, без помощника точно ничего не получится. Слишком большой объем работы, одному не справиться. А парень судя по всему, сделан из нужного теста. Иначе лежать сейчас Ларину в грязном трансформаторном блоке, пол которого усеян шприцами, с отверткой в сердце.

— Да, ответил он. — У меня есть одна небольшая идея…

Глава 16

Через три дня после беседы Джека и Дэйва на террасе ресторана Asiate тридцать пятого этажа отеля Mandarin Oriental в Нью-Йорке братья зарегистрировали «Фрэнкуотерс инкорпорейтед».

Сэм Фельдман, сорокалетний адвокат по гражданскому и корпоративному праву, щеголеватый юркий проныра с большими залысинами, принимавший участие практически во всех их делах, заполнил бумаги, зафиксировал подписи сторон, зачем-то проверил бумагу на просвет (мало ли, поддельная), и только тогда утвердил решение собрания акционеров, состоящего всего из двух человек. Доли братьев распределились ровно пятьдесят на пятьдесят, как и в других, основанных ими компаниях. В случае если акционеры не приходили к консенсусу по тому или иному вопросу, его обычно исключали из повестки дня.

Братья занимались инвестициями в некоторые нефтяные компании Техаса, владели акциями из списка биржи Nasdaq, торгующей высокотехнологичными бумагами Amazon, Microsoft, Apple и другими монстрами современного рынка. Эти акции, как правило, давали устойчивый, хоть и не слишком высокий доход, впрочем, куда больший, чем вложения в государственные облигации или недвижимость, которая после кризиса 2009 года растеряла всю инвестиционную привлекательность.

— Итак, — сказал, потирая взмокшую шею Сэм, — дела с завещанием улажены, в случае смерти каждого из вас, другой получит все его состояние за вычетом… одного процента, который будет передан безвозмездно проекту поиска внеземных цивилизаций Seti. Не знаю, ребята, зачем вам это, но хозяин — барин. — Фельдман поморщился: — Вы так хотите отсюда улететь? Помогите лучше Илону Маску, у него вечные проблемы с наличными.

Братья переглянулись.

— Тогда впишите еще Маска. Мы о нем не подумали.

— Я же пошутил.

— А мы нет. — Они снова посмотрели друг на друга и одновременно повторили: — Сэм, впишите Маска, мы должны попасть на Марс при жизни.

Сэм вздохнул.

— С вами не соскучишься. Черт возьми, я верю в то, что вы делаете, а значит, Илон долетит. Однажды поверил, несмотря на то, что дело казалось тухлым как прошлогодняя китайская селедка. Глядя на вас, ведь сразу не скажешь, что вы умеете программировать, а не только занимать шезлонги на пляже Малибу с бокалом мартини в руках в окружении сексуальных спасительниц.

— Пляж приятнее программирования, — усмехнулся Джек.

Дэйв махнул рукой:

— По вам тоже не скажешь, что вы можете в одиночку выиграть дело у «Брэкстон и сыновья».

— Мы квиты, — расплылся в улыбке Сэм. — Решено. Я лечу на Марс вместе с вами. — Он повернул голову в сторону открытой двери офиса: — Лиза, завещательный договор нужно дополнить еще одной позицией, я написал ниже, какой именно. Сделайте сейчас, пожалуйста, пока наши герои не уплыли на Марс. Наверняка им потребуется хороший адвокат и они вспомнят про скромного Сэма Фельдмана.

— Да, мистер Фельдман, одну секундочку.

Она вышла из кабинета, пахнув едва уловимым ароматом весенних духов.

Сэм посмотрел ей вслед.

— Имейте в виду, нам нужен билет на двоих. Куда я без нее? — он сложил руки ладонями перед лицом и вмиг оно приобрело серьезный оттенок, хотя в случае с Фельдманом никогда нельзя было утверждать наверняка, шутит он или говорит серьезно. — Я так понимаю, новая фирма создается для инвестирования средств, выигранных в суде?

Джек кивнул.

— Именно так. Хотя… То, что предлагает Дэйв выглядит несколько странно.

— Странно? Я люблю странные вещи, — сказал Сэм. — Похожие на то, с чем вы заявились ко мне первый раз.

— Нет, это…

— Мы хотим вложить шестьдесят миллионов в новый бизнес, — сказал Дэйв. — Скорее всего, вам будет непонятно, но если говорить просто, это своего рода виртуальная валюта.

— Что? — Сэм закашлялся, посмотрел сначала на Дэйва, который это произнес, потом на Джека.

— Валюта. Вы слышали о новых валютах, которые выпускают не государства, а…

— Случайно, «Нью-Йорк Таймс» не писала об этом на прошлой неделе, предупреждая о новых способах хищения капиталов?

— Именно, — сказал Дэйв. — Мы хотим инвестировать в биткоин все наши деньги.

Весенний воздух, проникающий в офис сквозь открытую створку окна, трепал длинные вертикальные жалюзи. Кабинет на девятом этаже по Бродвею, 233 отлично проветривался, и все же Сэм мгновенно взмок. Вытирая лысеющую голову салфеткой, он хлебнул воды из высокого стакана, поднялся из кресла, покружив, хотел сесть в него обратно, но остался стоять, — он не находил себе места.

— Вы мои клиенты вот уже почти десять лет, но тут я с полным правом могу сказать, кто-то из вас вчера сильно обкурился. Или оба? — сложив руки на груди, он обвел их ничего не понимающим взглядом.

— Мы не принимаем наркотики… во время работы, — сказал Джек и добавил: — Это единогласное решение акционеров.

— Может, не наркотики, — не сдавался Сэм. — Суши протухло, кризис среднего возраста, передозировка прозака… я не знаю, — сдохла любимая морская свинка… что-то же должно быть! Нельзя просто так взять и сойти с ума.

— Мы не сошли с ума, ты это знаешь. — Дэйв говорил спокойно. Они с братом не всегда понимали юмор Сэма, прабабка которого была родом из Одессы, это где-то на Украине, но относились к нему как взрослые, умудренные опытом родители, относятся к гениальному ребенку, выкидывающему порой стремные штуковины.

— Но… умоляю… вот Apple показывает отличный рост, если даже вы купите акции социальной сети, которую когда-то сами создали — будет больше толка. Взять же и самолично спустить в унитаз шестьдесят миллионов баксов… нет. Увольте! Вы определенно схватили вирус «дебилиус смертоносус».

— Ты не берешься? — Дэйв нахмурился. Мощные руки лежали перед ним в замке. Точно в такой же позиции сидел и Джек. Их можно было принять за клонов, скопированных с отличной матрицы, до того они походили друг на друга.

Сэм прикрыл дверь к секретарше. Потом подошел к столу, выдвинул ящик и достал пачку Мальборо.

— Хотел бросить курить. Как же тут бросишь? — он чиркнул зажигалкой, плюхнулся в кресло за столом, придвинул пепельницу.

— Если я откажусь, как мы полетим на Марс?

Братья Фрэнкуотерсы одновременно улыбнулись.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.