Бесплатный фрагмент - Любовь после шестидесяти
Лирические рассказы
Посвящение
Эту книгу я посвящаю моей внучке Луане, которая, взяв в детстве впервые карандаш, сразу сумела в удивительных рисунках говорить о доброте и любви, изображая разных животных, коней, жирафов, слоников и других, где всегда вместе мать и ее потомство, как одно целое. Сотни ее рисунков наполнены глубоким смыслом.
К читателю
«Любовь после шестидесяти» Бориса Тенигина — книга романтика, альпиниста путешественника о встречах и жизненных ситуациях, пережитых им, о природе и человеческих чувствах.
Мы с Борисом Тенигиным знакомы очень давно, со студенческой поры, кажется, я многое знаю о нём, но вот ещё одна грань этого неординарного человека: воспоминания. Яркие, искренние, написанные художником.
Валерий Петков,
писатель, член СЖ СССР
Предисловие к рассказам
Рассказы. Все началось со школьных стихов. Ими я исписал не одну тетрадь. Но прочитать свои стихи даже близким друзьям я стеснялся. Те стихи ушли со школьными тетрадями в небытие. Опубликовав в студенческие годы журнальную заметку, я пробудил в себе желание писать репортажи. Их печатали в нашей газете «Инженер Аэрофлота». В 1976 году статью о скалах в Крыму я послал в болгарскую газету «Эхо». Ее напечатали, и с редакцией «Эхо» сложилось многолетнее сотрудничество. Газета «Крымская правда» охотно печатала мои репортажи с покоренных ежегодно вершин. А первый рассказ родился спустя годы случайно. Блеснуло воспоминание, факт шелохнул море памяти, всплыли имена, даты, лица. Чтобы не канули они безвозвратно, собрал я в цепочку мысли и воспоминания, и записал. Родился мой первый рассказ. И пришла привычка изредка вести дневник.
Из этих дневников получилась эта книга рассказов, рожденных в разные годы
«Самое главное, имейте храбрость следовать вашему сердцу и интуиции»
Стив Джобс
Жозефина, моя поздняя любовь
Мне стукнуло шестьдесят, когда я испытал эти сильные чувства, что не были отпущены мне за всю предыдущую жизнь. Раздвинулась земля, и извергла лаву. Такой была моя поздняя любовь, — короткой, сжигающей, как хлынувший из жерла кратера огонь. Она прошлась по уложившейся череде дней, изменив устоявшийся к тем годам весь мой внутренний мир. Это не было случаем. Это было Свершение в моей судьбе, свершение, ожидаемое долгими годами. Встреча с любовью вдали от родных мне мест.
Меня сразу поразило ее имя. В этом имени слышалось эхо гор. Родители дали ей другое красивое имя. Но она еще в детстве выбрала себе имя: Жозефина. Исторических совпадений она не могла знать. Ее настоящее имя забылось, и теперь все звали ее коротко Жози.
Встретились мы с Жозефиной на Канарском острове Тенерифе. Для меня было необычайное везение быть на съемках фильма Станислава Говорухина «Пассажирка» на Канарах. Случайно я узнал об этих съемках. Но и она, и я ждали этой встречи, как Ассоль, глядя на горизонт, месяцами ждала Алые паруса. И я вошел в ее жизнь под парусом трехмачтового барка «Крузенштерн». Я пришел на нем от русских берегов к ее испанскому острову. Она с детства была влюблена в парусные корабли. Я моряком не был. На «Крузенштерн» я попал благодаря прежней работе каскадером в кино. Но событие было подготовлено предыдущим опытом каскадера, и готовностью с риском полететь к месту съемок без приглашения, без контракта.
Я увидел ее горящие восторгом глаза, и шагнул к ней. Ее зовущий взгляд вырвал меня из цепких объятий рутины, из «плавания на покой». Она раскрыла объятья души наперекор тучам, стоящим над ее дальнейшей судьбой, наперекор логики окружающих, наперекор разуму. Так свела нас судьба. Наша любовь взошла над пеленой преград, лучом, разрывающим мрак сумерек.
Мы встретились с Жозефиной. Но мне вскоре пришлось покинуть остров. Расставание не было грустным, оно было полно надежд вечной нашей любви. Она несколько лет жила одна, но оставалась официально замужней женщиной, ожидающей развода с бывшим супругом. Лишь наши души парили вместе. Мы жили нашей будущей встречей. Церемония развода была сложной. Развод затянулся. И полетели письма. Полные страсти, мыслей, откровений. Цепочка между нашими сердцами. После ее смерти я храню в памяти каждое слово, написанное нашими сердцами.
Ранее она не говорила на русском, но быстро выучила мой родной язык. Первые письма казались смешными из-за испанского слога, переводимого на русский. Она писала: «…ты здесь со мной в каждом секунде дня и ночи. В понедельник, когда поехала в Санта Круз, даже представила себя, что ты рядом со мной на машине сидишь… Не говоря о мистике…».
«Я сейчас дома, а сперва тебе напишу. Это единственная возможность сообщать мои чувства, мысли. Я ни с кем не говорю о нас. Никто не будет понимать. Я сама не понимаю. Хочу сохранить это счастье в глубине души».
«Сегодня с большой грустью проснулась, не знаю почему. С утра хожу нервная, неспокойна, взволнована, с большой тоской. Кажется, что сердце моё разрывается от любви, тоски. Не знаю, что это такое. Мне не можешь объяснить? Жду того момента, когда лицом к лицу можем говорить, целый день, а не только несколько минут… Не знаешь, где продаётся терпение?».
Как мы оба ждали этой встречи! Дни казались годами. И мы посылали друг другу письма, несколько писем ежедневно. «Прошу, сохрани одну розу из твоего садика и принеси на подарок, когда снова увидимся!» — писала она.
«Привет, и спасибо за твои слова. Другим образом не могу тебе написать. А не хочу, что тебя плохо чувствуешь, миленький.»
«Мне так хорошо было слышать твой голос. С нетерпением ждала твоего звонка, а сама ничего не могла сказать… Первый раз с твоего отъезда слёзы шли. Я больна, а лекарства нет. Почти не кушаю, голода нет. Спать не могу, сердце спешит. Что случилось???»
«Сейчас, когда всё время снова думаю и говорю по-русски, чувствую себя, как вернулась бы домой. Может быть, что точно этого в прошлых годах мне не хватало, чтобы быть счастлива, довольна? Во многим ты мне очень близко. И чем более узнаю о тебе, тем более тебя люблю!».
«Вчера ужасно грустна была весь день, ничего не могла сделать против. Вечером ещё хуже было, одна дома, твой номер набрала… Сейчас знаю, что был на улице с музыкантами. Какое красивое представление! Я тоже очень люблю музыку такую, более всего саксофона… Почему не могла быть с тобой вчера вечером? Страшно хочется».
«…я потерял всю власть над собой, и ликую от твоих телефонных звонков и откровенных писем!» — писал я. «мы дети вне земной жизни, в наших письмах, в чувствах, словах. И я убегаю с тобой в другой мир снов! Сны! Сумасшедшие, но прекрасные сны!»
«… хочу обнять тебя снова. Невыносимо расстоянье! Скручу земной шар, чтоб слились острова Крым и Тенерифе Ожидание невыносимо!»
И вот мы встретились. Долго шли, обнявшись Молча. От волнений перехватило дух. Седой влюбленный мальчик, с трепещущим от счастья сердцем, и она, моя Офелия. Хрупкая, нежная, но сильная волей, взломавшая фабулу жизненных ценностей ее поколенья. Мы шли, не взирая на стену преград, стоящих впереди, в мир, где мы можем быть вместе. Так мы начали новую жизнь, словно с рожденья, с нуля. Освободившись от ритма прежних дней, мы бросились в путешествия. Жажда к новым местам, сильным ощущениям вела нас. Потеряв доходы от прежних занятий, утратив положение и работу, мы мчались по жизни, не страшась пути. Когда заканчивались деньги, мы находили временную работу: она делала переводы, я передавал навыки другим. Мы не разлучались ни на миг. Весь год. Потом…
Потом снова жили письмами, которые прочно связывали нас. Пришлось работать вдали друг от друга. Переписка становилась не столь эмоциональной, более душевной, глубокой.
«Знаешь, что очень люблю «Маленький принц» Экзюпери? Ты тоже читал? Только с сердцем можно действительно видеть, самое главное глазами не видно
«Это так. Сердце моё всегда с тобой, миленький. Без тебя уже не могу». Она звала меня всегда уменьшительно, находя ласкательные слова.
«утром сразу включила компьютер с надеждой, что есть письмо для меня. Совсем рано было, но ты мне уже написал. Это не мистика, но передача мыслей, и не первый раз. Чувствую мысленную связь между нами — это удивительно!». Ее подпись: Ласкай меня. Твоя сумасшедшая девушка.
«Сегодня облака были на небе, а для меня солнце светило! Потому что ты мне подарил твою душу, твоё сердце. И моё взял в обмен».
«Я ребёнок ноября, знаешь, по знаку зодиака СТРЕЛЕЦ. Говорят, что стрельцы полны страстью, энергией, тоской, справедливостью»
Ее справедливость могла быть синонимом совести. Ее энергии хватило б для сотни людей. Ее страсть зажигала меня сквозь разделяющие материки. Грусть ее не была хандрой, это был зов сирены.
Рядом с ней я испытывал прилив сил, разум светлел, идеи наполняли мозг, и свершалось невероятные дела легко и просто. Шло время, а порыв страстей наших не иссякал. Когда мы оказывались вдали друг от друга неслись в одной орбите силой притяжение любви. Такой была наша любовь, пришедшая ко мне на закате жизни.
Жозефина была много меня моложе. Ее жизнь была полна конкретных идей и планов. Но жизнь оборвалась внезапно, нелепо, нежданно, немыслимо. Словно погас свет экрана в самый напряженный момент кино.
Случай в Барселоне
«до той поры, как в мир любовь пришла
и первый свет из хаоса явила
бессмысленно светили в нем светила
без облика, без формы, без числа…»
Вл. Высоцкий
Мы с Жозефиной в Испании. Там в Декабре еще тепло. Все как в сказке, но вот в последние дни наши каникулы омрачаются мелким, но неприятным событием…
…четверг, шесть вечера. Полицейский участок на улице Эль Раваль, в Барселоне. Аккуратное светлое помещение, уютные кресла. По телевизору идет эротический фильм. Полицейский, украдкой смотрит ТВ, но нам здесь даже в уютном кресле не уютно: «кошки скребут в душе».
В Базилике Тибидобо, красивейшей церкви Каталонии, у Жозефины вытащили портмоне. Вытащили в храме — no сoment! Украдены паспорт, водительские права, кредитные карточки. С ними фото близких людей — это страшная утрата для нее, уже не восстановишь.
За минуту до того, мы восхищались собором, потом она встала и пошла к алтарю. В тот момент ее толкнули, и… Спустя минуту, когда она хотела купить свечу, денег уже не было. Усмешка судьбы.
Жозефина заполняет формуляры, в четырех экземплярах, много страниц. Я рассеянно гляжу, то на картинки на стенах, то в ТВ. Полицейский без формы, с заплетенной косичкой и экстравагантной бородкой, как все в Испании не тороплив. Уже более 2 часов тянется эта ужасная процедура. Входит еще один чиновник, и невнятно произносит сеньора Сантини. Я толкаю Жозефину.
«Это я» произносит она на чистейшем русском! Испанский полицейский подозрительно косит в бумаги, и еще раз повторяет вопрос. Она истерично хохочет над тем, что за неделю со мной она забыла язык, только на котором она общалась. Я целую ее в губы и искренне говорю: «Te Quierrо». И она счастливая, забывает утрату.
После того, как она рассказала бывшему мужу, что страстно влюблена, я не мог полететь на остров.
Мы встретились с ней в Мадриде. Мой самолет приземлился на час позже. Этот час она напряженно вглядывалась в каждого пассажира из прилетевших рейсов. Неистово ждала мой прилет. В ее прослезившихся глазах блеснула страсть. Мы встретились… после сорока дней разлуки, после бессонных от воображений ночей, после тысячи ночных писем, долгих телефонных разговоров. Не отрывая друг от друга взглядов, прошли сквозь терминал аэропорта. У меня вдруг стали вялыми ноги. Собравшись, я потащил ее вещи к городскому автобусу. Мы не бронировали отель, чтоб не стало это дурной приметой. Весь путь в город мы молчали, лишь ее голова лежала на моем плече.
Мы поселились в квартале Barri Gotic у площади De La Villade Madrid. Hostel «Rembrant» был прост, но комната имела маленький балкон с видом на площадь, чем понравилась нам. В тот день до позднего вечера мы не выпускали друг друга из объятий.
Следующие дни она кипела страстью, показывая город, в котором я растерялся, не зная испанского. Мы увлеченно рассматривали исторические дома, пробовали весь ассортимент «Тапас», ища «смак», и как «Gourmens» наслаждались Euskal Etxea. И, в паузах, оставляя все, неслись в наш отель, чтоб вновь насладиться друг другом. Потом снова бродили по городу, вечерами шли в Джаз клуб. Пьяные счастьем, мы веселились, как дети, не считая дни.
Потом уехали в Барселону. Она говорила, что там улицы наполнены жизнью, что там музыка в облике зданий. Барселона красивый город, но причина, тянувшая ее туда, была другой. Себастьян, ее старый друг, был дирижером в Gran Teatre del Luceu, на Рамблес. Она хотела увидеть этот театр. Она хотела слушать оперу. Я пригласил ее на «Аиду», не задумываясь, сколько стоят билеты. На спектакль de Giusepe Verdi «AIDA» все было продано ранее. Она знала это еще на острове, через Интернет, но надежда услышать Аиду, все- же тлела. Я наивно верил, что в театрах всегда имеются свободные места. Мы получили желанное — эти два последних билета. Стоимость была сто восемьдесят один евро каждый. Она «замялась», узнав цену, но я не дрогнул, покупая их — я твердо хотел сделать ей этот подарок, и даже не имея денег, купил в кредит.
Трудно забыть Оперу и Gran Teatre del Luceu. Об этом вечере хочется рассказать особо, поэтому будет позже. Я пятнадцать лет не был в театрах… Там я возвратился в ушедшие дни. Жозефина была счастлива и благодарна!
Утром шепчу: «Bon Your, Madame» и тянусь к губам моей любимой, но сегодня она отстраняет меня, и ласково говорит: «Come along — to joking». От «Рамбла» далеко до пляжей, а бегать лучше всего вдоль моря. Спускаемся Бульваром до Monument a Colom и бежим сквозь Port Olimpic. Ясно, но немного холодно — мне хочется бежать быстро. Делаю петли, чтоб не оставлять спутницу. Бесчисленные яхты теснятся в гавани, зимуя здесь. В отеле нас ждет корзина с экзотическими фруктами, что купил я вчера на Рынке «Mercat de la Boqueria». Я ходил туда полюбоваться богатством витрин. «Фруктовый рай» — назвал я его.
Днем мы в Tauf kapelle — храме с открытым сводом кормим гусей, павлина — это разрешено, и любуемся рождественскими фигурками. Вокруг в тесных улочках музыканты в окружении туристов. Бредем к Plaza Belaria, и, видя там бразильского гитариста с бархатным голосом, долго слушаем его песни. После уличного концерта, нам хочется вернуться в отель, скрывшись от шумных улиц.
Барселона оживает вечерами. После 8 вечера идем ужинать, но рестораны еще закрыты. Не успели сделать круг кварталом Музей Пикассо, как, выбранный нами Басский ресторанчик переполнен. Находим в углу маленький столик. Я заказываю лишь сок, Жозефина весь набор тапас. Проверяет фантазии повара. Она весела и неугомонна, ей очень хочется, чтоб я тоже отведал басские блюда, и она кладет прямо в губы свежий сыр с вареньем. Оказывается, это вкусно, и я прошу повторить. Я смотрю на нее влюбленными глазами. Мы болтаем обо всем. Уходим за полночь, на улицах поток людей. Барселона празднует ночью.
Интересно наблюдать с нашего балкона, как просыпается площадь. В южной стране это совсем иначе, чем в России или в Германии. Официант, не торопясь, расставляет столики, на лавочках уже читают газеты, торговцы, раскладывая товар, пьют кофе. Появляются прохожие, и площадь наполняется шумом. Завтракаем мы каждое утро в разных кафе. Сегодня завтрак в «Традициональ» на Рамбле против памятника Колумбу. На улице, с видом на море. Мы, слегка зажмурившись, подставили лица теплым лучам солнца. В ее взор попадает пролетающий в небе самолет, и она проводит его взглядом, как мужчины глядят на красивую женщину. Я вижу, она до сих пор бредит небом.
Я не расспрашиваю ее о прежней жизни. Побродив по городу, мы присели выпить свежий сок в кафе «Мольер», в том, где на стенах нарисованы «Парижские сценки», и я заговорил про самолеты. Я рассказываю ей мой студенческий «роман» со стюардессой Жанной: как я летал «зайцем» в самолетах вместе с экипажем. Потом мы заговорили о Париже. И в кафе звучали песни парижских шансонье. Мы нашли «наш Париж» в Барселоне: все, о чем я скучал в горах или дома, случилось здесь. Здесь я осознал, что так искренне, так безгранично, меня еще не любили. Без оговорок, без отступлений, без оглядок назад. Всю жизнь я искал эту любовь, символизируя это с «Воздухом Парижа». Встретив любовь, я закрутился в этом «беличьим колесе». Я платил нежностью и страстью. Я сжигал себя в этом пламени. Ошеломленно, неистово!
Прямо над портом Барселоны возвышается холм, нас тянет подняться на него. Но весь полдень мы не можем покинуть наш отель. Жозефина затянула меня на «минутку передохнуть». Но после нескольких незначимых поцелуев, мы «зажглись» и долго утоляем огонь. Задержка в номере не испортила экскурсии в Парк Montjuic, разбитый на этом холме — в конце дня он пустынен, а музей и крепость открыты допоздна для посещений. Бредем по крепостным стенам, поднимаемся в сторожевые башни, чтоб видеть море и горы, и лежащий внизу город. Крепостной ров превращен в газон, на котором создан орнамент из цветочных клумб. Уже вечер, стены цитадели подсвечены мягким светом. Туристов уже нет, только изредка пробегают по аллеям тренирующиеся атлеты. Здесь же поле для стрельбы из лука. Удобное место, так как защищено от ветра крепостью. И ни смотря на поздний час, целится в мишень стрелок. Дрогнула тетива. Пронзая воздух, полетела стрела. Мы успели загадать. Глухой хлопок. Жозефина аплодирует — стрела вонзилась в «яблочко». Лучник отдает гордый поклон, повернувшись к нам, коротко медитирует и, новая стрела вонзается рядом с первой. Жозефина, довольная сбывшейся приметой, быстро тянет меня вниз за ров, чтоб не увидеть, если случится промах.
Обнимая, я возношу ее над собой, легким движением, как меткий лучник извлекал из колчана стрелу. «Te quiero» шепчу я ей.
Мы не считали время. Не торопились проснуться, не торопились уснуть. Бродили, рассматривая витрины, мечтая, сидели у моря. А то, она вдруг говорила: «Schmeterlingen spielen in meinem Bauch» — «У меня играют бабочки в животе». «Ловил» их я с большей охотой.
В GranTeatre del Luceu вернулся с гастролей Sebastian. Он не похож на тех, кто исполняет серьезную музыку, больше на джазового музыканта. Мы ныряем с ним в первый же вечер в элитную жизнь города. Себастьян проводит нас на богемную «тусовку», закрытую, но не интересную нам. Он замечает это, и говорит: завтра слушаем классическую гитару! Противоположная атмосфера — собор Joan Neore с такой акустикой, что звук зависает под куполом, раздвигая пространство. Программу «Магия испанской гитары» исполняет Manuel Ganzallez. Слушатели испытывают глубокое наслаждение от чарующих звуков его гитары. В конце вечера он долго исполняет произведения на бис, завершая La Romantik el Gitare. Уже не звучит музыка, но долго еще не хочется покидать зал…
После концерта идем по городу, молча, не раздумывая куда. Запутались в улочках, и устав от ходьбы, ищем путь в отель. Поздней ночью натыкаемся на знакомую площадь, но выйдя, с другой стороны. Усталые, ложимся спать.
Утром позвонил ее муж. Он долго говорил, что фирма потерпит крах, если срочно она не вернется к работе. И что-то еще и еще…
Она слушает, не возражая. Но лицо ее бледнеет, теряет цвет, глаза ее тухнут… Не объясняя ничего, она меланхолически собрала вещи. Я провожаю ее, боясь коснуться ее, как хрустальной статуэтки. Она не выбирала, как прежде, рейс дешевле — улетела первым.
Боюсь вернуться в отель, боюсь напиться. Не ощущая пространства, бреду сквозь прохожих. Не верю, что прейдет новый день. Хожу кругами по городу.
В отеле меня ждет телеграмма: «Люблю. Сойду с ума без тебя. Жди. Твоя Жозефина»
Я тут же позвонил ей, и мы стали жить новой встречей. Разрывая круг, торопясь в новый. И этим дальше жить…
Каскадер и Жозефина
Табличка «Каскадер» с моим именем была на двери каюты теплохода «Академик Вавилов», который служил гостиницей при съемках фильма «Пассажирка» у берегов Тенерифе. Кино не было моим основным занятием, но в жизни заняло особую строку, на закате лет изменив ее. Я бережно храню запись в моей трудовой книжке о работе над фильмами и диплом каскадера.
Киностудия была главным предприятием Ялты многие годы. Почти каждый житель Ялты когда-либо попадал в «массовку», или работал на киностудии. Кто только из известных режиссеров не снимал в Ялте свои фильмы. Ялта была привлекательна художникам кино и режиссерам для натурных съемок. Многие кадры снимались на горном рельефе, и тогда, требовалась помощь альпинистов.
Первой моей работой была «массовка» в фильме Александра Меты «Экипаж». Переодетые в азиатские «пуштунские платья», мы катились по склону среди горящих декораций в виде больших камней из «папьемаше». Потом я выполнял более сложные трюки с коллегами альпинистами, работающими на студии. Они составляли костяк бригады, ставящий высотные трюки. Я, задолго до появления в Ялте, посмотрев фильм Юрия Бурлакова «Шаан Кая», восхищался Валерой Павлотосом и Михаилом Резниченко, как сильными скалолазами, одолевшими нависающую неприступную стену. Валера был конструктором декораций, а Миша звукооператором на Ялтинской киностудии. На студии трудились и другие скалолазы инженер Александр Мошников, постановщик Алик Федоров. Каждая постановка трюка была уникальна, и требовала профессиональной подготовки. Для допуска к работе мы проходили тест каскадера на Киевской киностудии. Много месяцев мы работали рядом с известными режиссерами Александром Метой, Станиславом Говорухиным, Сергеем Соловьевым.
В 1983 году Американские кинематографисты приступили к работе над фильмом «Петр Великий». Они задумали снять сцены фильма в Кремле, но разрешения на это не получили. Решено было построить макет Кремля в натуральную величину. Предстояла грандиозная работа по созданию декораций в короткий срок, и были приглашены постановщики из Ялты, чьи декорации ценились мэтрами кино. Я имел сертификат высотника — каскадера, и мне подписали контракт на работу на декорациях. Вспоминаю часто лето 1984 года на Севере. Прозрачное низкое небо, холодные ночи, старинная архитектура Суздаля и Ярославля. Работа с художниками кино. Встающие на глазах декорации Кремлевских палат. Это незабываемо! В конце лета московский Кремль встал в Суздале в виде полноценной постройки. Фильм я увидел много лет спустя, наш «фанерный Кремль», я не мог бы отличить от натуры.
В Ялте снималось также много морских эпизодов. Нас, каскадеров, в фильмах, то смывало «штормом» с пиратских кораблей, то «убивало» бочками в трюмах, или сбрасывало с мачт парусников. Каждый из трюков был уникален. В фильме Станислава Говорухина «Десять Негритят», меня переодевали сначала в костюм актера Алексея Жаркова, стоящего у обрыва скалы в Гурзуфе. А следующим днем в костюм Лоуренса, утопленника, бьющегося о скалистый берег у Ласточкиного гнезда в Мисхоре. Каждая из работ была тем захватывающей, чем сложнее ее исполнение. Фильм «Пассажирка» стал судьбоносной работой для меня.
Отправившись из Калининграда с командой постановщиков декораций, гримеров, светотехников на Канары, я встретил там Жозефину, женщину с которой скрестилась моя судьба. Встреча состоялась, когда трехмачтовый барк «Крузенштерн» причалил у острова Тенерифе.
Жозефина с детства была влюблена в парусные корабли, и мое появление на паруснике стало свершением ее грез. При первой возможности она приходила посмотреть на съемки, в каждой из пауз мы были вместе. Съемки на Канарах длились два месяца. Сразу после съемок оба судна должны были уйти к берегам южной Америки, а мы возвратиться домой, потому план съемок был предельно сжат. На дубли не было времени и средств. Это касалось и меня. Надо было в минуты после выстрела перезарядить все пушки, зависнув на веревке за бортом, рискуя, что порох взорвется в руке. Или «взлететь пулей» на мачту, чтобы закрыть антенну, попавшую в кадр. Крузенштерн шел при этом под полными парусами с большим креном. На раздумья не было минуты. Морские сцены Жозефина наблюдала с берега, и нетерпеливо ждала наземных съемок. Художник фильма Валентин Гидулянов выбрал для натурных съемок деревушку La Orotava и причал в Puerto Kruz. Там Жозефина могла быть весь день рядом со мной. Съемки сцен на Канарах завершились. Я должен был улетать со всеми. Но в это короткое мы с ней поняли, что не сможем жить врозь.
Скоро прейдет весна
«когда вода всемирного потопа
Вернулась в новьв границы берегов
Изпены уходящего потока наземлю
тихо выбралась любовь»
В. Высоцкий
Вулкан «Тайде» не имел своего имени, когда лава, прорывая земную кору, застыла, образовав остров. Горы на севере в наше время получили имя: «Анагa». Эти горы отличны от других мест Тенерифе. Они вытянулись, раздвинув океан, и влажные ветра океана, коснувшись их вершин, оставляют влагу, которой мало на юге. Солнце и влага преобразили лунный ландшафт — склоны покрылись густым лесом.
Оставив авто у деревушки La Gumbrila, мы решили дойти до самой северной точки острова, где горы «Анагa» спускаются в океан. Безлюдная горная тропа. Всего час назад мы вырвались из переполненного побережья «Playa de las Americas» и вот мы в другом мире, в мире безмолвия. Здесь горы обрываются в море крутыми скальными берегами, неудобными для строительства. Поэтому они остались до сегодняшних дней «девственно пусты». Несколько деревень в «Анагa» слились с горным рельефом.
Сейчас Декабрь. В горах всегда воздух прохладный, даже раскаленным летом. Зимой хозяйствуют здесь туманы. Но сегодня солнечно, и лучи греют кожу. Мы достигли вершины хребта. Видим море вокруг. Слева, справа, впереди до горизонта океан. Мы не слышим шум волн, — это глубоко внизу, но ощущаем прибой, видя вспенившиеся берега…
«Скоро прейдет весна» — говорит моя спутница. Она чувствует это по порывам теплого ветра, по свежим росткам оживающих растений. Она знает хорошо эти горы, — она любит походы в этом диком уголке острова. Она любит меня, потому она рада быть моим гидом.
…Декабрь. В Декабре я познакомился с ней. Год назад. Станислав Говорухин снимал «Пассажирку» у берегов Тенерифы. Барк «Крузенштерн», «декорированный» в русское судно «Верный», стал на рейд у курорта «Лос Христианос». Она ждала прихода «Крузенштерн» на Канары: была с детства увлечена романтикой парусов, красотой форм Барка. Я был бутафором в этом фильме, наклеивал на борт Крузенштерн новое имя. Она наблюдала это с пирса. Так свела нас судьба.
«Скоро прейдет весна». Подул западный ветер, — дыхание Сахары. В Альпах сегодня снегопад. Не так далеко, — в трех часах полета. Там сегодня на лыжных курортах пик — «Высокий сезон», здесь безлюдно до горизонта. Мы рады этой мертвой тишине. Мы только вдвоем среди гор! Смотрю вниз на морские волны, бьющиеся о скалы. Что-то бьется во мне.
Год назад. После аварии на вело, думал жизнь позади… Смотря в зеркале на свои шрамы, шутливо пел: «шрам на роже для мужчин всего дороже…» О женщинах не оставалось мыслей. Я с ней в горах Анаго — в Декабре и в душе весна! Всего один год спустя.
Где-то вдали видны две скалы в море: «RoquedeFuero» и «RoquedeDentro». «Это Ты и Я» — говорит она. Они разделены, но всегда рядом, навеки. Смотри, как здорово придумала природа. Нет, это безжизненные скалы, отвечаю я. В нас жизнь кипит!
Мы спускаемся вниз к морю. Оно сегодня неспокойно, и сильный морской запах чувствуем издали. На скале «Bermejo» старинный маяк — конец земного пространства, за ним голубизна вод. Долго смотрим вдаль, тщетно ища на горизонте судно. Штормящее море пустынно до горизонта.
Время, возвращаться назад, в цивилизацию. Цивилизация ворвалась внезапно: раздались хлопки выстрелов. Я вздрогнул — эти резкие звуки были чужды окружавшему безмолвию. «Охота на кроликов» — сердито сказала она, — «по средам разрешена охота. Сегодня конец охотничьего сезона…» Потом, после долгой паузы, немного успокоившись, добавила с юмором: «нас ждет вкусный обед: они отнесут добычу в ресторан к Don Pedro. Он отлично готовит мясо кроликов».
Мы завершаем наш поход у него, в маленьком деревенском ресторане, где время замерло, как, коснувшаяся вод океана лава Тайде…
Дождь на Канарах
Дождь. Первый за последние осенние месяцы. Туристам он не по нраву, а местные жители рады дождю. Дождь смоет пыль Сахары, приносимую ветрами, Остров на глазах начинает зеленеть. Растения были в долгом ожидании влаги, посылаемой небом, и теперь, получив ее, бурно бросились в рост.
Вершина Тайде, высшей горы Канарских островов и Испании, в эти дни покрылась снегом. Но океан, аккумулировал тепло лета, и еще очень теплый, даже более теплый, чем обычно в Декабре. В Альпах, в двух тысячах миль северней острова, тоже сегодня солнечно. Но там не купаются в Декабре в море, а занимаются лыжным спортом. Мои друзья пишут, что там непривычная для начала сезона погода, очень много снега и солнечно. Мне не завидовать им, все зимы я провожу в Альпах, работая горнолыжным тренером. Скоро, очень скоро буду рассекать снежные склоны кантами моих лыж.
А в Европейских столицах сегодня слякотно. Но непогода не портит праздник: сияют рождественские базары, люди пьют на них глянтвейн, покупают подарки знакомым и родственникам. Кружатся карусели, звучит музыка. Прошел Первый Адвент, Рождество близится.
Я брожу, как в детстве, по лужам босиком. Как приятно окунуться в прошлое время. Стать мальчиком, хотя бы в озорном поведении. Канарцы не выползают из домов, им не привычен дождь, даже теплый и веселый, как этот. Я одиноко шлепаю по набережной, напевая в полголоса мелодию, в такт каплям дождя. Кафе полны туристов, скучающих англичан и немцев, тянущих коктейли, или пиво. Туристы прилетели на остров, продлить лето, убежав от Европейской сырости. И дождь настиг их и здесь, и они не хотят признать, им плевать, что южный дождичек может радовать, а не угнетать, как их родные мрачные затяжные осенние дожди. А еще ведь здесь здорово, бежать или идти по теплому песку вдоль моря, долго полоской бухты, а потом взобраться на замыкающую залив гору МонтаньяРоха. И любоваться сверху океанскими волнами, бьющимися о скальные берега…
Дождь внезапно закончился. Только пар над мостовыми говорил о прошедшем дожде. Как муравьи, задвигались броуновским движеньем, прохожие. Хлынули к морю «пляжники», официанты спешно свернули зонты. Через час не стало и следа дождя в городе. Но дождь оставил яркий след на склонах гор, на полях, покрывшихся цветами. надев белую шапку на вершину горуТейде.
«…Paris era una Fiesta»
В Париже мы без конца сорились с ней. Причины ссор возникали повсюду и из всего. Она тащила меня в район Монпарнас, — безликий сейчас, и всего лишь потому, что сто лет назад там было много уличных кафе, что там кто-то написал рассказ, или изрисовал скатерть. Я смотрел на серые улицы, и умирал от скуки. Я пригласил ее в кафе «Сады Notre Dome», чтобы выпить кофе, — она была голодна, а денег на обед в этом известном ресторане у нас не было. Она злилась, рыдала, и мне хотелось бежать из кафе, потому что я был знаком с хозяином, а тот не мог понять, почему мы ссоримся. Париж перестал быть праздником для нас — все из-за этих распрей. Она свободно владела французским, и смеялась, когда я объяснялся с французами «на пальцах». Я равнодушно смотрел на Эйфелеву башню, которой она восхищалась. Она рвалась подняться пешком на самый верх. А мне на Эйфелевой башне, в толпе туристов, было жутко. Мы были два влюбленных эгоиста, Париж ссорил нас, но Париж дал силы пережить этот период. Когда уставшие, мы оставались одни в номере, мы восхищались прожитым днем. Мы восторгались La Basilique du Sacre-Coeur, или, перебивая друг друга, вспоминали прогулку люксембургским садом, а наши нежные поцелуи на мосту над Сеной… Минуты эти не забыть. В Париже мы прожили счастливые дни: страсть кипела в нас, как впервые дни знакомства. Взрываясь «по-пустякам», я тут же восхищался ей! Проклиная себя за грубость, изливался нежностью. И снова мы были близки. Те дни изменили нас, наши отношения. Берлинские будни здесь затмились. Дни каникул, но «серых», когда, подавляя скуку, я осматривал ее родной город, а она показывала памятники, словно музейный экскурсовод. Из Берлина мы «сбежали», даже не сговариваясь, — сюда, где нет места скуки.
Мы поселились в дешевой, но романтической гостинице в St.Etier на Montmatr. С окна нашей комнатки был блик на весь Париж. Сквозь наше окошко мы подолгу любовались Парижем: сверху вниз на бесконечные крыши, или далеко вдаль, где лазерный луч с Эйфелевой Башни играл в небе. Вслед за взглядом, души наши парили над Парижем, мы отправляли через окошко улыбки парижанам, словно летучие шарики. Для нас уличный шум магически аранжировался в чудные мелодии. Там жили мы в романтических грезах.
В один из дней мы встретились с моим другом юности. Когда-то давно, в Симферополе, встречаясь в кругу «провинциальной элиты», мы вытворяли в его маленькой комнатке «богемные игры», пытаясь так выразить себя. Двадцать лет назад он эмигрировал во Францию, адаптировался в парижскую жизнь.
И вот я вижу его выходящего из Shourle, легко узнаю — за эти годы он почти не изменился. Он ведет нас по городу, демонстрируя «интеллект» и эродируя знаниями французской истории. Он темпераментный эксклюзивный экскурсовод, но Жозефину раздражала его «болтовня», а мне было это забавно! Встретившись в «другом свете», мы болтали снова, как в молодости — это было здорово! Простившись с ним, мы назначили встречу на утро, мой друг проводил экскурсию в замок «Шелион». Экскурсию, как он сам, незаурядную, но с планами «Жозефины» я не смог совместить встречу, и с ним мы больше не встретились. В то утро мы случайно попали в «оперу», тем утром, конечно, не было представлений, но здание парижской оперы — само по себе представленье.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.