Бесплатный фрагмент - Любовь

ЛЮБОВЬ

Все персонажи, их имена и события в книге являются художественным вымыслом. Любые совпадения случайны.

Пролог

Затяжные дожди сбивали последнюю листву деревьев старого сада. Зябкая сырость и острый запах тлеющей травы подсказывали о скором приближении первых снегопадов. Дом, подготовленный к зиме, неумолимо засыпал в топком сумраке безвременья. Почти не скрипели половицы и двери, даже чайник посвистывал мягче обычного. Природа навевала мысли о вечном и заставляла жарче растапливать вечерами печь.

Раньше Степан и Антонина жили в Балешево круглый год. Старый дом хорошо отапливался, лишь пристройка считалась летней. Но когда седины на головах прибавилось, дети начали протестовать, боясь оставлять их одних на зимовки. Ведь случись что, и добраться не успеют! Решили, что родители будут жить в посёлке только в тёплое время года, пока соседи рядом и машина может проехать по лесной дороге, а к зиме возвращаться в город. Так и повелось. Каждую весну пенсионеров привозили на дачу с целым прицепом необходимого скарба, а забирали поздней осенью.

Дача в Балешево была хорошим подспорьем в хозяйстве. Теперь же силы были уже не те, но все равно сажали картошку, в теплицах растили помидоры с огурцами, а на компосте зрели тыквы да кабачки. Иногда Антонина Матвеевна пробовала сажать что-то редкое, вроде кустовой клубники, чтобы было, о чём посудачить с соседками. В целом жили и питались скромно, наслаждались природой и свежим воздухом. Много ли нужно немолодым людям, чтобы коротать дни? — Самую малость, пустяк. Тёплый угол, простая еда, удобная одежда, и дело, которым можно заниматься.

Телевизор по-прежнему оставался основным источником новостей из внешнего мира. Газеты было негде покупать, лишь иногда дети привозили старые выпуски, которые после прочтения становились обёрточным материалом или оказывались в туалете.

Степан Ильич телевизору предпочитал радио. Яркие картинки с экрана вызывали раздражение и иногда головокружение. Он ругался, что всё это снимают напрасно и засоряют людям мозги. Старика подкупали неспешные беседы ведущих о вечных ценностях, экономике и политике. Пока жена смотрела сериалы, он вникал в проблемы страны и переживал за сбор урожая. Но главной любовью были дорогие сердцу радиоспектакли и давно выученные наизусть душевные песни, от которых хотелось жить.

Между собой Степан и Тоня очень редко спорили — эта давняя договорённость помогала им избегать крупных ссор. «Не может всё окончательно нравиться друг в друге, но уважение проявлять нужно, без него настоящей семье не быть,» — этот девиз они успешно пронесли сквозь года.

1. Ноябрь

Последний вечер перед закрытием дачного сезона казался долгим. Он киселём обволакивал пространство, делая привычные занятия особенно значимыми. Предстоял отъезд, и от этого на душе становилось грустно.

Степан жевал размоченную в чае ватрушку, слушая, как жена пересказывает сюжет очередного сериала. Это была история про богатую особу, потерявшую память. Очнувшись в другом городе, героиня смиренно приняла новую реальность и отправилась работать уборщицей. Старик слушал, поглядывая на часы. Зная, что нужно потерпеть ещё немного, чтобы потом с чистой совестью уйти слушать радиопостановку по роману Дэфо.

— Почему снимают кино про таких дур? Стёпа, скажи! — раздосадовано бушевала Антонина. — Хорошо, соглашусь, что можно всё забыть. Но почему её никто не искал? Что такие за отношения с близкими, что никому не нужна оказалась? Почему не пойти в полицию сразу? Или она про её существование тоже не помнит?!

Степан Ильич пожимал плечами и соглашался с доводами, но в беседу не вступал. Он размышлял, чем заняться по приезду в город. Нужно будет проведать соседа, обсудить последние новости, обзвонить всех приятелей и родню. Зимой пенсионерам делать особо нечего. Разве что зальют хоккейную площадку! — Тогда можно на дворовые матчи ходить, какое-никакое развлечение.

Ноябрьский ветер качал старые деревья в саду. Они сиротливо скребли ветками по жестяной крыше и иногда настойчиво стучали в заколоченные ставни, будто пытаясь уговорить людей не оставлять их. Когда ветер менялся, начинало уныло гудеть в трубе старой печи. Дом рассказывал хозяевам о чём-то своём, готовясь погрузиться в долгий сон. В этот вечер во дворе слышалось подвывание бездомного пса. Песня голодного бродяги звучала так отчаянно, что хотелось как можно скорее ему помочь.

Степан отошёл от заколоченных ставен и аккуратно прикрыл дыру, служащую наблюдательным пунктом. Самодельная заслонка плотно встала на место — теперь никто с улицы не заметил бы, что в доме горит свет.

Четвёртый день Степан и Антонина занимались подготовкой к отъезду: навешивали и укрепляли тяжёлые ставни с замками, приколачивали доски на дверь чёрного входа и убирали добро на чердак. Особых ценностей не было, но и имеющееся было важно. Не хотелось, чтобы вещи оказались в руках воришек. Все вместе эти усилия оберегали семейное гнездо и не давали лишний раз пострадать кошельку.

Надоедливый вой начинал нервировать. Бродячих собак в посёлке никогда не было — это значило, что пёс откуда-то прибился или убежал из соседнего поселения.

— Надоел, окаянный! Может, выбросил кто? — Антонина рылась в шкафчике, выбирая посудину похуже. — Долго воет уже.

— Воет и воет. Чего ж теперь делать?

— Как раз когда нам уезжать, она сюда притащилась. Замёрзнет. Кормить же некому. Хочу вынести что-нибудь. Суп остался, хлебушка туда покрошу и уже хорошо.

— Тоня, зачем его приваживать? Мы уедем, она здесь сидеть и ждать будет. Пусть уж сразу идёт, куда шла. С собой взять не можем, ты же знаешь.

— Поест и пойдёт дальше, — Антонина покрутила в руках жестяную миску, примеряясь, не жалко ли отдавать. В неё летом собирала смородину — лёгкая, держать удобно, а если уронишь, не разобьётся. Многочисленные царапины на металле и несмываемые следы копоти говорили о долгой жизни миски — по привычке всё, что было жаль выбрасывать в городе, свозили на дачу. Что-то из вещей обретало вторую жизнь, но многое оказывалось ненужным и продолжало накапливаться уже на новом месте.

— Не придумывай, не надо тебе никуда ходить!

— Тогда ты неси! — авторитетно подытожила Антонина и погладила мужа по макушке. — Стёпушка, чего ты завредничал? Сам, что ли, не знаешь, что после супчика веселее живётся?

— Ладно, сделай, отнесу, — ворчливо отозвался Степан, поняв, что спорить бесполезно.

В прихожей долго искал старые галоши, убранные вглубь полки до весны. Натянул ватник и, приняв миску с похлёбкой из рук жены, открыл дверь.

Снаружи было холодно. Ветер нёс дыхание близких заморозков. Степан поднял ворот и, осторожно ступая по влажной дорожке, стараясь не расплескать суп, медленно пошёл к калитке. Тонкая полоса света из распахнутой двери тускло освещала небольшой сарайчик у дома и пустые грядки. Стволы, обмотанные белыми пакетами, казались похожими на духов. Всё было знакомо и, вместе с тем, нет. Сумрак удивительно преображал окрестности.

Стоило отойти от дома на пару метров, как плотно обступила темнота. Старик остановился, выжидая, пока глаза привыкнут. Когда солнце падало за горизонт, сад менялся и, как казалось, оживал. Деревья качались, поскрипывали, обращаясь друг к другу и походили на великанов или фантастических хранителей этого места. Степан иногда думал, что огромное существо навроде палочника затаилось в полумгле за ветвями и наблюдает за беспомощным человеком. От таких мыслей бывало, вечером и в туалет выходить-то лишний раз не хотелось.

Собачий вой звучал странно. Старик прислушивался: ему казалось, что пёс уже охрип. Он обрывал свою песню, будто не хватало воздуха, через время заводил её снова, но уже более устало и глухо. Было в его голосе столько отчаяния и тоски, что сердце сжималось.

Антонина время от времени говаривала, что дурная голова да злая рука всегда найдут, что плохо лежит, в очередной раз намекая мужу, что хорошо бы завести пса. Только Степан оставался непреклонен. Взять собаку не трудно, но как с ним потом в город? Как в квартиру привести? — И без того тесно! Трудно будет и псу после вольготной жизни на даче. Уж лучше без животных совсем… Так и жили тихо да осторожно, полагаясь на порядочность и зоркий глаз соседей.

Дойдя до калитки, Степан Ильич бесшумно открыл её и вышел на дорогу. Вдалеке дрожащим жёлтым светом горел одинокий фонарь, тускло отражаясь в огромной луже, скопившейся в ухабе. Разносортные заборы бережно охраняли границы участков. Пахло снегом и сыростью. Грунтовка уходила за поворот и утопала в тёмном полотне ночи, растворяясь вместе со жмущимися друг к другу домиками. Следующий рабочий фонарь находился на параллельной улице и ещё один — на въезде в посёлок. Жители привыкли и не жаловалось. Летом это было не так заметно, а зимой все разъезжались. Так местные и жили с тремя фонарями, радуясь тому, что имеют.

Сумрак, затаившийся среди кустов и деревьев, не позволял разглядеть животное. Вой больше не повторялся. Было слышно только скрип старых деревьев. Степан Ильич решил, что спугнул пса и тот убежал.

Миска с супом остывала. Зная, что Тоня расстроится, если он не накормит бродягу, Степан свистнул пару раз для верности. Топкая тишина была ответом. Ветер нещадно поддувал под ватник, заставляя сократить все манёвры до минимума.

Потоптавшись, Степан поворчал и оставил миску за калиткой около забора. Посмотрел по сторонам ещё раз и, чувствуя, как мёрзнут в галошах ступни, мысленно ругнулся на пса. Вдруг в ответ снова послышался вой. Он коротким полустоном ворвался в холодный воздух и затих на высокой ноте. Как будто животное каким-то образом уловило недовольство в свой адрес. Степан Ильич от неожиданности вздрогнул и передёрнул плечами: отчего-то показалось, что звук совсем не похож на звериный. От этой мысли стало ещё холоднее.

На дальнем конце улицы неожиданно показалась фигура человека. Старик замер и присел, укрываясь за забором. Хотелось остаться незамеченным и понять, кто бродит здесь в такой час. Всматриваясь в щели между досками, Степан Ильич перебирал в уме тех немногих, кто иногда оставался на зимовку, — выходило, что остаться могло человека четыре, да и те на другом конце посёлка. Зачем им идти сюда? Разве что случиться могло!

Человек покачивался словно ноги у него были слабыми, а костыли — потеряны. Несколько раз споткнулся, потом упал и пополз по грязи и лужам. Жёлтый свет далёкого фонаря был слаб: как не присматривался Степан Ильич, не смог разглядеть, что за пьяного гостя занесло на их улицу.

Человек упёрся головой в лавочку у одного из домов, и некоторое время стоял на четвереньках, собираясь с силами. Потом пополз дальше, приближаясь к фонарю. Долгих десять минут страдалец преодолевал расстояние в три метра, двигаясь еле-еле, будто норовя заснуть.

Когда мужчина проползал по пятну света, старик опознал в нём Димку Сивашова — непутёвого сына своего давнего приятеля Семёна. Тот умер семь лет назад, а его великовозрастное чадо начало пить и водить мутные компании в дачный домик. Местные Димку не особо любили, боялись, как бы чего не подпалил или не загорелся сам. Взрослый мужчина, под сорок, прожигал жизнь с такой скоростью и наслаждением, будто с кем-то на это поспорил.

Какой повод напиваться на этот раз был у Димки, выяснять не хотелось. Навязчивость Сивашова была словно у клеща и могла любого вывести из себя. Он одолевал всех придирками или двусмысленными вопросами, ожидая «откупа» в виде бутылки или просто хорошей драки. Одутловатое лицо делало Димку старше на пару десятков и невольно роднило с бездомными, иногда невесть откуда забредающими к нему.

Степан Ильич не хотел разборок в ночь перед отъездом и решил спрятаться от Сивашова как можно скорее. Старик дошёл до сарая так быстро, как позволили галоши, которые были велики. Нырнув внутрь, нашарил на дверце гвоздь, на котором висел дежурный фонарик. Степан щёлкнул кнопкой и под дрожащим светом принялся копаться в одной из коробок в поисках мотка проволоки.

— С некоторыми людьми иначе нельзя, ничего не поделать, — бурчал он, наматывая проволоку сквозь скобы, чтобы калитка не открывалась. В то, что Димка не станет ломать дверцу, Степан Ильич свято верил. Пока сосед не опустился до воровства, а только пил, оставляя себе слабый шанс вернуться в привычную жизнь.

Проверив работу, Степан погрозил увесистым кулаком в сторону ползающего Сивашова и пошёл в дом.

Заперев входную дверь на засов, Степан просунул ржавый лом под ручку и остался доволен. Не дом, а Форт-Нокс — не иначе!

Антонина с волнением наблюдала за действиями мужа:

— Ты чего это? Зачем вдруг?

— Там Сивый снова напился, — коротко отозвался Степан, скинув галоши. — Не хочу, чтоб к нам приходил.

— Он собирается что ли?

— Кто его разберёт. Ползает, как свинья в грязи.

— Да, что поделать, Стёп. Жена хорошая была, тянула его, да не вытянула такого! Родители какие золотые были, ты и сам знаешь!

— Вот именно! Зо-ло-тые! Только как такая скотина у них выросла? — досадливо крякнул старик и звучно хлопнул ладонью по колену. — Где они не досмотрели?

— Ладно, чего уж теперь… Ты крепко закрыл там?

— Не откроет, я надёжно замотал… Наползается и домой вернётся.

— Жалко, парень утоп в бутылке! — Антонина помолчала, задумавшись, будто примеряя на свою жизнь присутствие такого сына. Потом покачала головой, отгоняя мысли: — Собаку-то покормил?

— Даже не видел её. Там всё оставил, утром проверю.

— Тоже правильно. Давай ложиться, завтра пораньше встанем. Может, яблок с собой побольше прихватим? Пирогов потом наделаю, чтобы всем хватило, — Антонина Матвеевна улыбнулась. — В прошлом году, помнишь, как они понравились? На «ура» пошли!

— Утром решим. Иди ложись. Я всё проверю и приду.

Степан Ильич дождался, пока жена уйдёт в комнату и выключил свет. Старый дом он знал хорошо, давно выучил, где и какая доска скрипит, сколько шагов сделать от порога, чтобы не разбить колено о тумбочку, и множество других подобных деталей, какие знает всякий хороший хозяин.

В сумраке старик обошёл первый этаж, поглядывая в щели заколоченных окон. Степан не знал, кого думал увидеть снаружи: бездомную собаку, пьяного Димку или ещё кого. Только всё отчего-то казалось, что на участке кто-то ходит. Он гнал неприятные ощущения, списывая их на усталость.

«Показалось, мало ли что бывает. Нет никого, почти все разъехались, а другим незачем тут шататься». Собачий вой тоже больше не повторялся, и старик решил, что псина всё-таки нашла суп и осталась довольна.

Детский ночник в виде зайчика напоминал заблудившегося светлячка в тумане. Антонина спала, натянув одеяло до подбородка. В тишине было слышно её ровное дыхание, будто и не было переживаний накануне. Задорные кудряшки, из-за которых Степан когда-то и обратил на неё внимание, стали седыми, но по-прежнему не потеряли для него привлекательности. Ему всё так же хотелось оберегать жену от невзгод и помогать преодолевать проблемы, что сваливались на них.

Постояв в дверях, Степан Ильич успокоился от вида мирно спящей жены, а потом тихо пошёл на кухню. Пока что всё было на местах, спокойно и мирно. Мерно тикала секундная стрелка часов в коридоре, отсчитывая минуты.

Старик немного посидел в темноте на кухне, размышляя, с чего бы Сивашов напился в будний день. Димка казался ему дураком-переростком, который никак не мог справиться со своими страстями и уверенно шёл на дно. Не отпускала память о Семёне, Димкином отце, старом товарище. Потом думал, как жил бы сам, если бы сейчас вдруг стало двадцать. Или хотя бы тридцать! Дел бы наворотил, выполнил бы задумки! Да столько всего успел бы, вот только время то давно ушло. Оставалось настоящее, в котором ещё можно было что-то суметь.

Степан так и не заварил чай. Выпив воды, стянул из вазочки конфету и пошёл к себе. Узкая и длинная, похожая на пенал комнатка очень ему нравилась. Из мебели здесь помещались только диван да тумбочка со стулом. На стенах висели укреплённые книжные полки со стёклами, заставленные классикой и любимыми книгами. Раньше Степан перечитывал их, делал закладки или пометки прямо на полях. Это помогало поддерживать душевную молодость, да и склероз был неведом ему, в отличие от многих знакомых.

Скинув старые треники и рубашку, Степан улёгся под одеяло. В доме было тихо, и снаружи ветер тоже поутих. Усталость и волнение грозили обернуться бессонницей. От неё всегда время начинало тянуться медленно, и было невыносимо долго ждать рассвета.

В надежде заснуть, Степан повернулся на бок и стал смотреть на силуэты предметов на тумбочке. Статуэтка собаки, низкая и тяжёлая, которой придавливал раскрытые книги. Стакан с карандашами, к одному из которых была привязана верёвочка с ключом на конце. На окне прямо в горшок с тонкой и изросшейся геранью была воткнута деревянная линейка и засушенная ветка рябины. Рядом лежала принесённая конфета. Захотелось её съесть, но Степан пригрелся, и оказалось лень вылезать из-под одеяла.

Начали слипаться глаза, а мысли всё равно крутились. Уезжать и хотелось, и нет. Город отталкивал суетой и шумом. Мечталось жить на отдалении, изредка наведываясь к знакомым. Степан понимал, что как прежде уже не будет, и от этого внутри рождалась досада. Казалось, дети накручивают себя и зря переживают за них. Вместе с тем знал, что стоит за их тревогами, и был вынужден уступить.

«Антонина хотела взять ещё яблок, можно их накидать прямо в багажник Сашиной машины… Только тогда Тоня будет недовольна: любит, когда яблоки без синяков. От этого пироги вкуснее… Вроде как есть правда в этом: они у неё всегда вкусные, лучше ни у кого не пробовал… Отборные. Тесто тонкое, начинки много и не растекается… Умница она, моя хорошая. … А вот выдержит ли наша калитка, если Димка будет ломиться? Хотя, что ему мешает повалить забор? По пьяни и не такое сделать можно… Нет, хотя чего ему сюда лезть? Может, обойдётся, вроде мы с ним ладили, хотя и своеобразный он человек… Может потому, что такую жизнь выбрал и всех сам отпугнул от себя, а теперь вот расхлёбывает. Когда дома не ждут, горько жить, трудно. Мне вот хочется Юлю повидать. Как там она поживает? Скучаю сильно… Старый что ли стал, в самом деле? Да и писем мало от них теперь приходит. Наверное, работы много, некогда, дела вечные… Это мы тут поскучать можем, а в городе всегда найдётся чем заняться. Да и молодость, некогда о нас думать, что поделать… Это ничего, мы продержимся, привычные. Скоро вернёмся и поговорим, дела обсудим и чаю выпьем… Всё ли собрали? Вдруг, что забыли? Утром надо запа́рить овса той собаке. Жаль, поздно прибился. Вдруг толковый? Можно было бы приручить, а потом с собой увезти. Теперь уж едва ли так выйдет сделать, так что как повезёт бедолаге… Выпадет ли снег на неделе? Снова зима, ещё одна, — надо же, как время мчится… Раньше и в зиму жили здесь. Сугробы по колено, лопату брали, чистили, печку топили. Теперь кости болят, спину ломит, удобств хочется. Сто причин сидеть в удобной коробке с отоплением. Хотя я всё равно пожил бы тут ещё зиму-другую. На природе свободнее дышится. В городе даже небо — серое. Машин много, сходить некуда. Магазин, лавочка да диван. Скукота… В молодости самолёты строил, в городки играл, а теперь чем заняться? Руки не те, ноги тяжёлые, спина — крючком. Хех, старпёр, не иначе…»

Степан Ильич говорил сам с собой, решал мировые вопросы, перебирал бытовые ситуации, и только через полтора часа провалился в сон. Он уже не видел, как ветер принёс низкие серые облака, и как они замерли над посёлком. Природа готовила новое убранство, присматриваясь к происходящему внизу, отмечая блёклый свет редких фонарей и тёмные окна домов. Когда стало понятно, что все заснули, в небе показались первые хлопья. Крупные снежинки, как в сказочных фильмах, медленно опускались в лёгких дуновениях ветра. Мокрая земля исчезала под кружевным покрывалом, повторить которое не смогла бы даже самая талантливая ткачиха. К рассвету окрестности Балешево заснежило. Скрылась слякоть, прелая листва неубранных садов. Впереди всех ждал новый виток жизни.

2. Начало

Ночные думы утомили Степана. Он спал так крепко, что поутру не услышал, как проснулась жена. Антонина неспешно умылась и готовила завтрак, негромко напевая:

В сумраке южных ночей

Песня тихо и ласково льётся.

Звон перекрещённых шпаг и мечей

В сердце юном моём отдаётся.

Дальше вместо слов старушка начинала мурлыкать под нос, чему-то улыбалась, а затем повторяла этот же куплет. Позавтракав, вымыла посуду и только потом разбудила мужа.

— Заспался. Вставать пора. Сашенька скоро приедет, — она прикоснулась к плечу Степана и немного покачала.

Старик вздохнул, просыпаясь, потёр лицо ладонью:

— Сколько там натикало?

— Десять, без пяти минут.

— Надо же! Ай да я! — Степан бодро откинул одеяло в сторону и сел, спустив с кровати ноги. — Сейчас я шустренько всё сделаю, всё успеем.

Помахав руками для разминки, старик спешно умылся прохладной водой, а потом перекусил овсянкой. Попутно обсудили, что брать с собой, бросать ли урожай и захватить ли ещё хотя бы банки три с огурцами. Тоня переживала, что в урожайный год, как назло, придётся оставить на произвол судьбы столько добра! Саша и Юля не приветствовали «закрутки», считая, что всё можно спокойно купить, а силы лучше потратить на что-нибудь другое. Степану эти споры казались несущественными, к тому же всё привезённое всегда съедалось на «ура», а это о чём-то да говорило. Решив не расстраивать жену, пообещал загрузить в пакеты столько яблок, сколько унесут.

Распахнув входную дверь, Степан Ильич замер на пороге. Осмотрелся и довольно крякнул, вдохнув прохладный воздух:

— Красотища! Снегу навалило!

За ночные часы сад преобразился, всё стало белым, совершенно невесомым и оттого — непривычным. Пушистые сугробы украсили крыши, легки маленькими шапочками на доски заборов и уютно устроились на ветках деревьев. Всё, докуда хватало глаз Степана Ильича, стало белоснежным. Казалось, они перенеслись в другой мир.

Антонина выглянула, осмотрелась и зябко запахнула вязаный жилет:

— Теперь жди слякоти, и дороги снова развезёт. Закрывай дверь, нечего выстуживать дом! Чего встал-то?

— Пойду миску проверю, — Степан едва заметно улыбнулся.

— Сходи, — мягче кивнула она в ответ. — Осторожнее только. Палку возьми.

— Ночью без неё обошёлся, сейчас зачем она?

Степан зашагал по дорожке, оставляя первые следы на снегу. Свежий воздух был насыщен новыми нотками, неуловимыми прежде — это приятно бодрило. Казалось, будь он моложе, сорвался и побежал бы вперёд просто так, без цели. Но то время осталось позади, теперь можно было позволить себе лишь широкий шаг, не всегда стремительный, но всё ещё — уверенный.

Калитка и забор были на месте, вопреки страшным мыслям. Казалось, проволока немного разомкнулась, ослабляя вчерашний узел. Опрокинутая миска лежала у дороги, и было непонятно, съели её содержимое или вывалили. Там же Степан заметил многочисленные следы. Порадовавшись, что нехитрый «замок» сработал, старик вышел на дорогу. Асфальт клали здесь лет пятьдесят назад. Он давно успел раскрошиться, и в эти ямы насыпали гравий. На другое рассчитывать было бессмысленно, но местные радовались: «Лучше здесь уже не будет, а так хоть ездить можно!»

Степан Ильич внимательно изучил следы и выяснил, что все они ведут к дороге, примыкающей к посёлку. Что-то смущало его в этих отпечатках, но что — не мог понять. Волновало, что в посёлке события начали происходить именно тогда, когда предстояло покинуть его! С неба снова начинало сыпать, укрывая следы «преступления», и Степан поспешил вперёд в попытке разобраться в ночных событиях. В овраге, где накануне ползал Димка, остался его след — широкая полоса и отпечатки ладоней вели в сторону дома Сивого. Получалось, что наползавшись, тот замёрз и сообразил, что лучше отправиться спать.

Степан Ильич в задумчивости осмотрелся. Многие дачи стояли закрытыми и посещались лишь летом. На соседней улице было два дома, в которых обычно зимовали, с их хозяевами Степан был знаком, но общались только по необходимости. От разорения ворами Балешево спасало то, что он находился на отдалении от шоссе, за лесом, и добраться сюда было тем ещё приключением. После сильных ливней дороги размывало, машины застревали в песчанике, а пешком можно было пройти только через лес, зная тропу. Зимой здесь заносило по пояс, чистили сами внутри посёлка, чтобы можно было приоткрыть дверь, да до нужника добежать. Если к кому собиралась родня из города, принимали заявки на продукты. По всему выходило, что конец осени, вся зима и первая половина весны в этих местах Балешево по большей части пустовало.

Только сейчас что-то было как будто не так.

В задумчивости Степан подобрал миску, отёр снегом и пошёл обратно в дом. Старик решил, что пёс был дурной или бешеный, раз не стал есть, а просто поиграл с едой.

«Дожили! Собаки жрать отказываются! Когда такое было?! Может Тоня права, палка не помешала бы. Больной какой-то… Кто знает, что такому взбредёт в голову?»

Поленившись оббивать грязь и снег, Степан разулся прямо на крыльце и вошёл в дом в носках. Жена уже ждала, сидела на стуле в прихожей. Увидев мужа, сразу тревожно сообщила:

— Так никто и не приехал!

Степан Ильич крякнул и сунул ноги в тапки:

— Саша не поезд, он не может по расписанию приехать. И потом, ещё рано, чего ты накручиваешь себя?

— Был бы телефон, давно бы позвонила и узнала всё, а так сижу и маюсь.

— Дорогое удовольствие — этот телефон, — хмыкнул Степан Ильич. — Кто его в деревню тянуть будет?

— Соседи сделали же!

— Ну, ты же знаешь, где они работают. Дома у тебя телефон есть. И часто ты звонишь?

— В городе я на улице поговорю с кем хочу, а здесь тишина и людей нет. Хочется общения! Сюда надо было его тянуть.

— Меня для разговоров уже не хватает?

— Нет, ты другое дело. Не надо сравнивать! Ты всегда под боком, а хочется свежих мыслей и новых людей.

— Тонь, сейчас ты меня обижаешь.

— Извини, но ты же понял, что я хотела сказать.

— Понял, только телефона здесь всё равно не будет. Если дети финансами помогут, можно на будущий год сделать. Но одни мы с тобой не потянем.

Антонина Матвеевна погрустнела:

— Для кого тогда связь телефонная, если у неё доступности нет…

— Перестань уже. Письма ещё есть, телеграммы быстро ходят.

— Чтобы надиктовать — тоже нужно звонить на телеграф.

— Ох, Тоня, что-то ты совсем напридумываешь!

— А что ещё делать? Волнуюсь! Крутит всё утро, не знаю отчего, так неспокойно внутри… Ох… Скажи лучше, что ты там высматривал? Собаку увидел? Расскажи.

— Нет, вроде не было её. Ничего не съела. Хотел сходить и узнать, кто зимовать останется в этом году.

— Саша с Юлей вот-вот приедут! Сиди! Зачем это теперь?

— Нужно поговорить, вдруг они про собаку что знают. Предупредить не помешает, вдруг это стая прибилась, тогда и помочь будет некому, — не сдавался старик. — Мало ли что!

— Давай потом, когда Саша приедет, вместе и сходим.

Степан посмотрел на жену и решил не спорить.

В томительном ожидании зятя прошло два часа. Пакеты с антоновскими яблоками увеличились в количестве, как и банки варенья и закруток — преодолеть давление Тони было невозможно, и Степан перестал сопротивляться.

Время тянулось невыносимо медленно. Антонина Матвеевна то и дело подходила к окну: не едет ли кто? Обычно именно спокойствие влекло сюда из города, но сегодня тишина нависла за спиной, стискивая пальцы на шее женщины. Скинуть их не хватало сил, Тоня вздыхала, беспомощно оглядываясь на мужа:

— Почему же так долго? Что же случилось?

— На дорогах снег лёг, а в том году сухо было, помнишь? Сейчас скользко, потому и тащится еле-еле, — предположил Степан и чуть не ляпнул про летнюю резину и возможные аварии. — Чистят плохо, значит, и скорости нет. У нас умная дочь и толковый зять, так что хватит думать плохое. Отвлекись немного, у тебя сериал сейчас начнётся. Хочешь, с тобой посижу. Чайку нальём?

После «мыльной оперы», в три часа, решили обедать. Отъезды отъездами, а питаться в зрелом возрасте нужно по расписанию. За столом сидели без разговоров, звеня ложками о дно тарелок, слушая тиканье часов и побулькивание закипающего чайника.

— Что-то точно случилось! — снова трагически изрекла Антонина.

— Погода, — отмахнулся Степан, хотя уже и сам начинал нервничать.

— Тогда вечером новости посмотреть нужно, погоду на завтра узнать.

— Да, посмотрим, только давай после делами займёмся хоть какими-то, так время быстрее пройдёт. Не могу я просто так сидеть и в окно смотреть.

Антонина долго ходила из угла в угол, ворчала, потом села перебирать гречку, хотя варить её не планировала.

Степан вышел в сад. Ничего особенно делать не собирался, но просто ждать было слишком утомительно. С детства отец приучил его относиться ко всему ответственно. Он говорил: «Дом человека не заканчивается за дверью — там он начинается. От того, в каком состоянии находится твоя улица, можно понять, насколько сильны в людях эгоизм и равнодушие». В молодости Степан до конца не понимал этих слов, считал нравоучением. Осознал намного позже, оценив мудрость отца.

Пока Степан работал, передумал столько всего, что разволновался, и сердце забилось неровно. Через смежную калитку зашёл на соседский участок и там присел на лавочку. Отсюда Тоня не смогла бы его увидеть — незачем ей было лишний раз переживать.

Давние знакомые по даче, Петровы, всегда приезжали только на тёплое время года, как правило, до сентября. Часто вечерами соседи вчетвером сидели в беседке и вели долгие разговоры под бутылочку наливки и нехитрую закуску. Как-то Жора и Стёпан даже по-соседски обменялись ключами, чтобы при необходимости помогать друг другу. По осени Степан укутывал деревья соседа, чтобы те не вымерзли за зиму. А Жора весной в благодарность привозил гостинцев и полезных вещей, вроде шлангов для полива, удобрений и семян. Это было хорошее время, привносящее нечто важное в души.

«Какой будет зима? Вроде обещали несильный мороз, не такой, как в прошлый год, но кто знает… Нужно, чтобы новым летом мы с Жориком повидались. Кларку подлечит малость и будем снова вместе прогуливаться. Плохо ведь когда ноги болят. Не встать, не пойти. Ничего, свидимся ещё — это главное. Он мужик мировой, знает, что делать нужно!»

За думами незаметно работалось. Степан Ильич к шести вернулся домой. В коридоре долго счищал старым веником снег и налипшую грязь. Потом стряхнул резиновый коврик за порог, но не разулся. Антонина не вышла встречать, ничего не прокричала из глубины дома, и Степан понял, что её продолжают одолевать грустные мысли. Присев на табурет, старик едва слышно вздохнул.

— Ты чего там топчешься? — наконец она выглянула из комнаты. — Чего снова задумал?

— Всё же хочу сходить. Надо Масновых проведать и Сапожниковых, они обычно всегда зимовали. Рассказать про собаку да Димку… Попрошу присмотреть за домом, а то уедем… Так хотя бы спокойнее будет. Ну и телефоны у них есть, домой звякнем.

— Вечно тебе не сидится. Хорошо, только давай вместе. Пройдёмся, а то я тоже замаялась ждать, уже не знаю, чем заняться. Если Саша приедет, он в курсе, где второй ключ спрятан.

От снега стало значительно светлее. Единственный фонарь на их улице окрашивал пространство в оранжевый, придавая посёлку почти новогодний вид. Дышалось свободно, даже захотелось дойти до леса и посмотреть, как преобразился бор.

Степан захватил сапёрную лопатку для встречи с бродячей собакой. Он и сам знал ситуации, когда животные вмиг становились агрессивными, забывая о полученном от людей добре. «Что там у них в голове? Кто ж его разберёт? А покусанным быть не хочется!» Степан Ильич очень любил собак, но был готов и крепко вдарить охламону промеж глаз, если придётся защищать жену.

Антонина крайне долго собиралась, не отвечая на ворчание мужа, а перед самым выходом положила что-то к себе в карман. Старик решил, что она взяла гостинец «зимовщикам», чтобы наладить общение.

Привычка баловать всех осталась у Тони с детства. Родители уходили работать и оставляли детей со старенькой бабушкой, но та была так плоха, что вся домашняя работа ложилась на плечи девочки. Тоня справлялась, а потом из обязанности помогать привычка переросла в необходимость опекать всех, подсказывать, советовать. Повзрослев, она нашла этим качествам лучшее в мире применение: устроилась работать в детский садик.

Тёмные окна домов наблюдали за бредущей по дороге пожилой парой. Их шаги оживляли тишину посёлка и заставляли отступать чудовищ, поселившихся за заборами среди кустов и деревьев. Свет причудливо ломал тени от ветвей, отбрасывал их на стены и землю, превращая в образы мифических существ. Степану казалось, что он ловит чьи-то взгляды со стороны, но здравый смысл говорил, что это только игра воображения.

Антонина то и дело поправляла рукава куртки — она была велика. Добрых лет десять назад Саша приезжал чинить крышу. Решив, что дело плёвое и быстрое, полез, в чём был. Итогами ремонта остался доволен только старый дом, а Саша сорвался с лестницы, чуть не сломал ногу и порвал одежду. Антонина, как человек запасливый, подлатала её и стала носить. Из-за курточки соседи поначалу не узнавали Тоню и думали, что пенсионеры наняли кого-то себе в помощь. Низкорослый широкоплечий мужичок в куртке и вязаной шапочке каждый день суетился меж грядок и носил воду. Когда интрига раскрылась, смеялись, а Степан стал иногда в шутку называть жену «мой работничек».

Добротный дом Масновых возвышался над соседскими — огромный двухэтажный особняк с гаражом был заметен даже летом, когда зелёная листва укрывала остальные дома. Хозяева были не особенно разговорчивыми людьми, но в помощи никогда не отказывали. Все знали, что у Масновых дома установлен телефон, которым они разрешали пользоваться.

Степан и Антонина подошли к воротам, всматриваясь в тёмные окна. Дом был пуст и молчалив. Старики замедлили шаг, когда увидели распахнутые ворота и приоткрытую входную дверь. На высоком каменном крыльце у дверного проёма темнело что-то непонятное. Будто это прилёг отдохнуть медведь. Широкие резные перила и темнота не давали разглядеть лучше, что там укрывается на самом деле.

— Ограбили! — коротко выдохнула Антонина и робко обернулась на мужа.

— Да не, тогда б полиция приехала, не зря та штука мигает, — Степан указал на камеру над воротами. — Работает же. Нужно посмотреть, что в доме творится.

— Сдурел? Не пущу! — женщина вцепилась в него. — Никуда не пущу!

— Да вдруг с Игорем что?! Помочь может надо!

— Вот именно! «Мало ли что!»

— Тоня, они нам сколько помогали! Зайду да выйду! Я старый, кто меня трогать станет?

— «Трогать!» Рукой махнёшь — сам рассыплешься! — зашипела Тоня, ещё крепче вцепляясь в рукав. — Чего хочешь делай, не пущу! Домой пошли! Вот Саша приедет, и сходите с ним!

— Вдруг это ещё вчера произошло? — не унимался Степан. — Никто же не ходит тут, Тоня, только мы да Сивый! Вдруг никакое не ограбление, а людям плохо стало?

— А на крыльце-то что там тогда такое лежит? Собака или что?

— Да вот та собака, скорее всего, и дрыхнет там. Нашкодничала в доме и заснула.

— Так как ты пройдёшь мимо?

— Вот этого не знаю, приманить её разве что в сторону…

Послышался жуткий утробный стон. Он донёсся из-за спин стариков. Унылый и долгий он прокатился по полутёмной улице и вдруг затих.

Антонина обернулась и переменилась в лице. Степан даже перепугался, подхватил её под локоть.

— Стёпа… Туда… У «сапожков», смотри! — дрогнувшим шёпотом произнесла она.

Реакция жены заставила Степана встрепенуться. В мгновение годы слетели с плеч, и он снова стал молодым парнем, увлекающимся боксом и плаваньем. Крепким защитником, для которого в мире не существовало преград.

Степан обернулся, хищно прищурился, всматриваясь в густой сумрак. И обмер. Прямо через дорогу напротив дома Масновых, за забором дома Сапожниковых виднелись три фигуры. Широкоплечие мужчины стояли рядом и, как показалось, о чём-то договаривались. Не заметить их было невозможно, как и самих стариков. Но отчего-то их приход никак не был отмечен: ни окриком, ни даже поворотом головы.

— Вот это они Масновым дом и вскрыли!

— Мне откуда знать? Мало ли кто это может быть. Пойду, посмотрю.

— Да куда ты всё прёшься, неугомонный?!

— Тихо! Посмотрю и обратно!

Степан, пригибаясь пониже, насколько позволяла спина, перешёл улицу и прильнул к дыре в заборе. Деревья и расстояние не позволяли увидеть всей картины. Люди стояли на месте, покачиваясь. Казалось, эти трое разговаривают, только слов не было слышно. Что-то смущало в их поведении, но Степан не понимал, что именно.

«В гляделки они играют что ли? Что ж за вечер такой! Будто кто наводку дал, что посёлок пустует и можно брать всё подряд. Даже припугнуть нечем!» — Степан с тоской посмотрел на лопату.

Неожиданно снова послышался странный звук: не то вой, не то утробный рык. И он почему-то привёл пьяных людей в беспокойство. Они начали топтаться на месте, толкаясь и сшибаясь плечами. Один поскользнулся и упал, но не стал подниматься. Степан с удивлением смотрел, как тот пополз в сторону, откуда звучал вой. Двое оставшихся направились туда же напролом через кусты, иногда обламывая телами ветки. От их движений сад ожил, всё тревожно зашелестело, завыло, и от этого стало жутко.

Дождавшись, когда пьянчуги удалятся, Степан поспешил обратно.

— Что там? — встревоженно пискнула Антонина.

— Наркоманы. Или пьяные. Вроде не местные, но в темноте не разобрать!

— Нужно вызывать подмогу. Только телефон-то у Масновых, а там собака эта!

Степан за руку утянул жену в сторону, чтобы их было не так заметно:

— Да может ушла она, или давай напугаем её… Попробуем зайти? Всё равно же открыто, чего ж теряться?

Степан и Антонина вернулись к воротам Масновского «замка». От волнения стало трудно дышать. Было страшно, что налётчики заметят их и тогда точно не сдобровать. Два пожилых человека против компании отморозков — о чём тут говорить?

Издалека нельзя было понять, собака какой породы лежит на крыльце. Крупная, с тёмной шерстью, она, как казалось, спала или лежала, затаившись. Её холка доходила почти до середины входной двери. Степан Ильич невольно сглотнул, представив, каким устрашающе — высоким будет животное, когда поднимется.

— Волкодав какой-то кажется! Здоровый!

— Если его тренировали для охраны, то проснётся и бросится! — Степан и Тоня начали отступать. — Знаешь, идём-ка домой. Лучше завтра разберёмся! Будет посветлее, да и Сашка уже приедет…

Антонине не нужно было ничего объяснять. Супруги спешно направились обратно, думая лишь о том, чтобы животное их не заметило.

— Не беги так! Я запыхалась!

— Немного. Вон поворот и там уже…

От забора вдруг отделилась тень и набросилась на стариков. Всё произошло настолько быстро, что Антонина не успела испугаться. Она лишь вздрогнула, когда Степан со всей дури взмахнул сапёрной лопаткой. От удара человек повалился на землю, вытянув прямые как жерди руки, будто собираясь ухватить старика. Тот едва успел отшатнуться, когда крючковатые пальцы промелькнули перед лицом, сжимаясь со звонким хрустом. Антонина ойкнула.

— Тише ты! Тише! — повернулся к ней Степан. — Вдруг не один он тут.

В ответ на его голос напавший дёрнулся на земле и завыл. Из глотки донёсся такой мерзкий запах, что старика едва не стошнило! Антонина зажала рот и закашлялась в рукав. У Степана заслезились глаза, он сжал локоть жены и потянул её в сторону.

Незнакомец издал хлюпающий звук, словно собрался от души сморкнуться, и сделал неуклюжую попытку подняться, распластывая по земле руки. Показалось странным, что они не сгибаются в локтях. У Степана мелькнула мысль, что перед ними инвалид.

Человек продолжал издавать глухой и унылый звук, схожий с воющим в трубе ветром. Белёсые глаза смотрели перед собой, и не было понятно, видят ли они. На каждое движение стариков незнакомец дёргался всем телом, стараясь развернуться в их сторону.

— Твою ж мать! Что ж я наделал! — выругался старик, силясь стряхнуть пелену страха, подступающую ближе. — Ты откуда тут взялся? Чего ползаешь? Вставай и домой иди!

— Стёпа, он в стельку, не подходи на всякий случай! — заверещала Антонина. — И нехорошо пахнет. Вдруг болеет чем-то!

— Да погоди! Эй, чего с тобой? Больно ударил тебя? — Степан наклонился пониже и толкнул мужчину в плечо. В ответ тот застонал громче и повернул голову.

Беззубый рот и глаза с двумя бельмами совсем не внушали доверия, но старик давно не пугался физических недостатков. Запах отталкивал, но мало ли что случилось у человека! В жизни Степана Ильича был эпизод, который надолго переменил его отношение к бездомным.

Как-то раз он опаздывал на вечернюю электричку и, надо же было так случиться: одной ногой ухнул между платформой и поездом — не рассчитал шаг. Закричать не смог, от шока пережало горло. Бездомный, сидевший на лавочке, заметил это и подскочил помочь. Он оказался крепким малым и в два счёта приподнял Степана из зазора. Штанину порвали, ногу ободрали, но остался жив. Благодарность тот мужик не взял, согласился лишь на пачку сигарет. Это воспоминание заставило старика задуматься, не пришло ли время отдавать тот долг.

— Чего ты делаешь? Зачем полез к нам? — снова покачал мужчину за плечо Степан.

Тот застонал, всем телом рванулся и вцепился зубами в рукав старика, как обычно это делают собаки. Степан Ильич охнул, не то от удивления, не то от его наглости. Не понимая, что не так с этим мужиком, ткнул черенком лопаты прямо тому в лоб. Не сильно, но весомо, чтобы отстал. Это не помогло!

— Совсем обожрался?! Пусти! — пьянчуга держал цепко. Удар лопаты содрал кожу у него на щеке, но кровь из раны не пошла.

Антонина схватила напавшего за край пальто и потянула в другую сторону, надеясь, что он отпустит мужа. Незнакомец не разжимал челюсть, уверенной хваткой держа добычу.

— Стёпа, что он делает? А мне-то что делать? Пусти его, ирод! — в сердцах женщина пнула человека ногой по рёбрам, надеясь, что это поможет. В ответ послышалось злобное рычание.

Напавший сквозь зубы начал постанывать, мотая головой из стороны в сторону и пытаясь прорвать телогрейку Степана. Никогда прежде старикам не доводилось слышать о таком поведении, а уж видеть — и подавно!

— Ах ты, дубина, засранец такой! — старушка сунула руку в карман и выхватила оттуда припасённый «Дохлос». Сильная струя ударила в лицо обидчика. Запахи смешались, делая воздух окончательно непригодным для дыхания.

Пьянчуга ослабил хватку, и Степан резко выдернул рукав, да так, что на дорогу упало несколько желтоватых зубов.

— Что с ним? — взволнованно спросила Антонина, глядя, как рычащий незнакомец ползёт за отступающим мужем.

— Наркоман что ли? — Степан осмотрел свой ватник. Он был немного порван, старая ткань посеклась и кое-где осталась слюна, но до руки напавший не достал. — Наверное, он из той компании, что мы видели. Пойдём домой быстрее!

Пьянчуга, понимая, что теряет добычу, захрипел и вдруг звучно хрустнул деревянными суставами. Руки сложились в обратную сторону, выламывая локти и обнажая осколки костей.

Антонина едва не потеряла сознание. Старик застыл истуканом, глядя, как мужчина, упираясь на обрубки, ползёт к нему уже значительно быстрее. Обломанные руки теперь удерживались лишь кожей и одеждой, и волочились следом. Кости копьями втыкались в землю, тело сгибалось под странными углами, голова иногда запрокидывалась так сильно, что могла оторваться — незнакомец был полон решимости достать Степана.

Всхлип напуганной жены вернул реальность на место. Степан Ильич замахнулся и со всей силы ударил ползуна лопатой по голове. Тот издал чавкающий звук, часть черепа съехала набок, один глаз ввалился, челюсть перекосило. Пьянчуга замер на мгновение, но в следующую минуту снова начал подниматься, утыкая обрубки рук в мёрзлую грязь.

Степан растерялся. Ничего более жуткого ему не приходилось видеть. Ползун двигался вопреки всем возможностям организма! Как такое могло быть? Терпеть подобную боль никто бы не смог! Конечно, в шоковых состояниях люди иногда способны совершать невозможное, но здесь было что-то иное. Он был мёртв, не иначе!

Когда ползун начал подниматься, окончательно доломав при этом одну руку, старик снова ударил. Он уже не верил, что сможет остановить это чудовище, но страх, что ползун сумеет подобраться к ним, пересиливал. Более всего в мире Степан дорожил семьёй, как последним оплотом надёжности. Кто, если не он, должен защищать любимую Тонечку?

Новый удар пришёлся на основание шеи. Было трудно представить, что голова может настолько легко оторваться от тела. Словно детский резиновый мяч она отлетела и плюхнулась в лужу. От этого зрелища Антонина повалилась на забор, не удержавшись на ногах.

— Стёпушка, что ж это… — она закрыла глаза.

— Чертовщина! Быть не может!

Степан заметил, что руки у него подрагивают. Он отёр лицо, силясь избавиться от кошмара. Оставаться в этом месте было небезопасно. Что если и остальные приятели пьянчуги были такими же… жуткими? Подхватив жену, потащил её за собой. Антонина едва передвигала ноги, находясь в предобморочном состоянии.

Опасаясь преследования, быстро, как только могли, старики дошли до поворота и там, как по команде, обернулись. Тело в очередной раз пыталось подняться, но негнущиеся ноги не позволяли этого сделать. Движения были настолько нелепы, что закрадывалась мысль о заводной кукле в человеческий рост, которую кто-то нарочно приволок в Балешево.

Степана передёрнуло, он спешно повёл Антонину дальше. Ноги отказывали. Казалось, споткнёшься и тогда существо их настигнет! Поддерживая друг друга, супруги с несказанным облегчением вздохнули, когда впереди показался родной дом.

Заперли за собой калитку, закрыли на засов дверь, и, не включая свет и не сговариваясь, сели за стол друг напротив друга. Антонина в волнении растирала пальцы, стараясь уложить в голове увиденное. Произошедшее казалось помешательством и могло быть объяснено разве что кошмарным сном или внушительной дозой спиртного. Вопрос никак не хотел складываться в слова, но всё-таки прозвучал:

— Что это такое случилось там, а, Стёпа?

От голоса Тони мужчина встрепенулся, разом скинув пелену тревоги. Смятение на лице сменилось привычной серьёзной миной:

— Чёрт его знает, — буркнул Степан, всё ещё не выпуская лопаты из рук.

— Кажется, это конец света, — голос женщины дрогнул. Она подняла глаза на мужа, в них появились слёзы. — Когда мёртвые станут ходить как живые, значит всё. Мир кончился, на землю пришёл ад…

— Да какие они мёртвые? Упитые вусмерть — вот это да, точно!

— Ты же видел, что с ним было!

— Видел, и что с того? Вспомни, как наших мужиков в лодке током долбануло. Врачи приехали, а те уже очухались и за добавкой сбегать успели, чтобы воскрешение отметить! Это тоже было ненаучно, ведь по факту они померли! Только тогда что-то конец света не настал! — подтрунил старик. Собственная язвительность привела его в чувство и вернула былое расположение духа. Хотя Степан не мог объяснить случившегося, что-то ему подсказывало, что удивляться пока рано и следует поберечь нервы.

— Да, про ток я и раньше читала, — согласилась женщина. — Так бывает. Только сейчас-то совсем иное, разве ты не сам не понимаешь?

— Может газ там какой был. Они нанюхались и перестали чувствовать боль.

— Тогда зачем нападать?

— Хм, а может он так о помощи просил! — предположил Степан Ильич. — Если у него мироощущение нарушено, то мало ли как оно там происходит.

— Слишком непонятно, — Антонина закрыла глаза и потёрла виски.

— Не волнуйся зря. Это точно молодёжь развлекается, решили напугать. Неужели неясно? Как раз ситуация подходящая, и вокруг никого нет.

— А что если ты правда убил того мужика. Что теперь будет? Тебя посадят в тюрьму?

— Вот не знаю, убил ли…

— Голову оторвал ему! Значит, он умер!

— Да почему умер-то сразу? Он же и потом двигался долго! Может это робот какой-то?

— Стёпа, что ты мелешь?! Какие ещё роботы в Балешево?

— Да такие! В темноте кто разберёт, человек это или робот? Он странный был, белый или серый. Вонял сильно. Перебор какой-то, понимаешь? Кто-то старался напугать нас и кино снимал из кустов.

— Стёп, ты с ума сошёл? Чего ты мелешь? Какие кусты, какое кино? — Антонина устало закрыла глаза. — Мне что-то не по себе. Ты ещё с фантазиями своими. Давай ждать Сашу, пусть он уже скорее приезжает. Не понимаю, что происходит. Хочу прилечь…

— Конечно, конечно! Давай помогу!

Степан стянул с ног жены грязные сапоги, отвёл в комнату и уложил на диванчике, укрыв пледом. Едкий запах сердечных капель разнёсся по всему дому. Антонина выпила их и задышала ровнее, даже немного порозовела.

— Не выходи больше ночью никуда, тем более без меня. Знаю твои придумки, только сейчас всё как-то не так происходит, не нужно рисковать. Пожалуйста, Стёп, не расстраивай меня, — проваливаясь в сон, пробормотала женщина. — Приедет Саша, и вместе во всём разберёмся.

— Да, хорошо, буду дома. Засыпай, я тоже сейчас прилягу! Проверю всё и сразу лягу!

Степан сел рядом и какое-то время успокоительно поглаживал жену по руке. Тоня была права в одном. Происходящее в этот день было странным. Оно рушило все логические связи и довольно сильно пугало. Расстраивало и то, что Саша с Юлей так и не появились. Договорённость с ними всегда работала как часы. Зная, что письма в Балешево ходят с опозданием, они писали и договаривались о дне приезда заранее. Назначали дату, оставляя два — три дня на форс-мажоры. Степан Ильич решил, что в нынешнем году погода внесла свои правки в происходящее, и им стоило успокоиться и набраться ещё терпения. Саша хорошо водил авто, дорогу знал отменно, а значит, было делом времени, когда он доберётся по такой капризной погоде. Конечно, нарушение планов заставляло волноваться, но сейчас ещё больше нервировали события в посёлке…

Стараясь не скрипеть половицами, Степан Ильич подошёл к окну и прильнул к щели меж ставен. Отсюда было хорошо видно часть улицы, освещённую тусклым светом фонаря. Снег перестал падать, ветер затих. Балешево безмолвствовало.

Степан прокручивал в голове произошедшее, и по спине бежали мурашки. Кошмар наяву — не иначе! Только как такое было возможно? Подробности всплывали слишком явно, от этого к горлу снова подкатывал ком.

«Ужастики» Степан не смотрел. Не понимал зачем. Верить в потустороннее не хотел, хотя в жизни много чего повидал. Степан привык всему находить логическое объяснение, даже когда события были странными. Сегодняшняя встреча заставляла думать о прогрессе, но фраза Тони разбивала эту теорию: «Какие роботы в Балешево?» Так что же оставалось думать?

Только если это были не роботы, то Степан убил человека и за это придётся отвечать по всей строгости закона. Пьяница это был или сумасшедший, но ведь голову-то ему он оторвал. Так что могло выйти так, что зимовать Степану Ильичу придётся на нарах.

Навалилась жуткая тоска. Старый дом, который они готовились покинуть, вдруг стал милее всего на свете. Хотелось затаиться здесь навсегда. Родное Балешево, его сады, банки с «закрутками» и тишина. Степан стоял на кухне около наблюдательного пункта и смотрел на полутёмный отрезок улицы так пристально, будто хотел запомнить каждую досочку забора и изгибы ветвей деревьев.

Заныло сердце и затекла рука, которой опирался о подоконник. Под тиканье часов старик отсчитал себе сердечных капель в стакан и выпил залпом. Перевозбуждение и усталость измотали его, но ложиться спать было отчего-то страшно. Это казалось потерей контроля над ситуацией: ведь кто знает, что произойдёт, когда он закроет глаза.

Степан прошёл до входной двери, снова проверил засовы. Поразмышлял, какие у них шансы спастись, если кто-нибудь явится. Прежде дом не подводил: крепкий сруб издали предупреждал любителей лёгкой наживы, что придётся попотеть, легко его вскрыть не удастся. Может, не подведёт и теперь? Немного успокоившись, старик пошёл к себе в комнату.

Кровать скрипнула пружинами, матрас качнулся и замер. Степан тихо лежал в тишине. Беспокойные мысли настойчиво лезли в голову, переключиться на другое не выходило. Неожиданно для себя Степан начал размышлять о судьбе всего человечества. Его давно тревожило происходящее. Поступки людей стали малопонятными, почти всегда корыстными, слова расходились с действиями. Казалось, все сошли с ума, растеряв ценности.

«Вот в наши годы.., — начинал было думать Степан, но одёргивал себя. — Что за стариковский бред? Когда ты успел понабрать его, Стёпка?!»

Как многие, он понимал, что люди всегда остаются прежними, меняются лишь обстоятельства, в которые их загоняет жизнь. Взрослые дети, обросшие бронёй и злостью. Мало кто из них уцелел внутри. Ещё меньше тех, кто был готов признаваться в таком. В этом круговороте Степан не мог понять одного: как же вышло, что большее число людей стало мерзавцами? Не могло быть так, чтобы у всех в жизни возникали лишь трудности! Почему хорошие добрые и понимающие люди исчезли из поля зрения, а на виду оказались прохвосты?

«Заборы — выше, люди — злее. Разве так должно быть? Бегут за наживой, вещами, переделывают дома, а чашку чая налить и душевно поговорить разучились. Зачем так жить? Что после себя оставят?»

Мысли кружились, перетекали от печальных к радостным, спутывались, а потом Степан Ильич тихо заснул. Снаружи усилился ветер и начал тревожно бить ветками по ставням; короткий ноябрьский дождь налил лужи и растопил снег. Балешево стало тёмно-серым. Когда в призрачном тумане погасли фонари, а утро нового дня ещё не успело окончательно вступить в свои права, в старом саду скользнула неясная тень. Испуганная птица сорвалась в небо, не решившись нарушить мёртвую тишину криком. Лишь шелест крыльев на несколько мгновений заполнил собой воздух, а после снова всё затихло, словно и не было никакого движения.

3. Авантюра

Новый день принёс лёгкое похолодание и туман. Кисельная пелена укрыла сады и подошла к самым окнам. Казалось, земли нет, а дома построены на облаках. Только эта погодная аномалия не радовала стариков, а лишь усилила неопределённость и тоску.

Всё утро Антонина ходила по дому в ожидании. Завтрак не лез в горло, чашка с остывшим чаем стояла на подоконнике. Степан проснулся и, ворча на весь мир, сел отгадывать кроссворд. Время шло медленно. Желание услышать звук мотора вынуждало стариков общаться полушёпотом, а Тоня иногда даже шикала на деда, когда тот покашливал.

Степан постепенно тоже начал думать, будто произошло что-то нехорошее, прочие объяснения не шли в голову. Могло статься и так, что их отъезд переносился на неопределённый срок, а то и вовсе откладывался. Некоторую надежду оставляла договорённость о форс-мажоре, но Степан Ильич уже мысленно начал примиряться с тем, пора было самому сесть за руль. Впрочем, эта перспектива не особенно радовала. В последнее время у него начали болеть ноги, и потому от мысли, что предстоит проехать внушительное расстояние на механике, становилось страшновато.

Когда во дворе что-то звучно громыхнуло, старики радостно переглянулись.

— Неужели?

— Наконец-то приехали!

— Вот он сейчас у меня получит!

— Да погоди ты! Дай сперва человеку с дороги отдохнуть, а уж потом… — Антонина направилась к входной двери. Ожидание настолько утомило, что мысли о предосторожности ушли на третий план. Даже жуткое происшествие накануне не заставило их задуматься.

Степан бодро направился следом за женой, полный эмоций разного толка. Мысленно он уже и так неоднократно высказал Саше всё, а теперь собирался повторить это вслух, сделав речь покрепче. Увидев, что Тоня остановилась на пороге, он недовольно крякнул, приобняв её за плечи, проскользнул мимо вперёд. И замер.

Двор был пуст.

— Никого нет, но я же что-то слышала! — удивилась Антонина Матвеевна.

— Да и я тоже.

Степан осмотрелся. Он помнил, что Саша умел бесшумно скидывать их капризную щеколду ворот и открывать так, чтобы они не скрипели. Сейчас в саду было по-прежнему тихо и это неожиданно опечалило старика. Не могло же им показаться!

— Ветер где-то по крыше ударил, а мы и сорвались с места, — Тоня вернулась в дом. Она была раздосадована ещё больше и не могла скрыть этого. — Ох, это ожидание меня убивает! Сколько же можно?

Неожиданно грохот повторился и, как показалось, он шёл из сарая. Внутри что-то падало, полностью рассекречивая вторгшегося гостя. Звук был настолько громким, что утренняя тишина оказалась окончательно разрушена.

— Ах ты! Кто там роется? Вот сейчас как наподдам! А ты иди в дом! — сжав лопату, Степан бодро зашагал в сад. Антонина не успела возразить и послушно прикрыла дверь, оставив щёлочку, чтобы подсматривать.

— Вчера одного прибил и сегодня прибью! Повадились беспредел устраивать, откуда только такие черти берутся!

Полный решимости разобраться с вором, Степан быстро дошёл до сарая. Внутри слышалось движение: шуршала одежда, и иногда звякали висящие на стенах инструменты, лопаты и запчасти. Старик сначала решил, что к ним влез охотник за драгметаллами. Он припомнил, что в коробке можно было найти пару мотков медной проволоки, а уж железа в сарае было — завались.

Тихо обойдя сарай, старик осторожно заглянул в прореху. Внутри можно было рассмотреть покачивающийся силуэт. Поглубже вздохнув, Степан постучал по доскам, привлекая внимание, а потом быстро кинулся обратно к двери сарайчика.

Стремительно распахнув её, не глядя, Степан с силой маханул в темноту лопатой.

— На!

— Ай, твою мать, ты чего?! Прибьёшь же! — сипло заорали изнутри. Звучно пахнуло перегаром и луком. — Что за такое…

— Кто тут? Дима? Ты?! Твою дивизию! А ну, выходи!

Из угла в серый ноябрьский свет шагнул Сивашов. Это был рослый мужчина с небритым отёкшим лицом. Пивной живот, на котором с трудом смыкалась единственная пуговица затасканного пиджака и проплешина на голове придавали ему некоторой солидности. Поправив разодранные штаны, Сивашов робко кивнул:

— Дед Стёп, ты чего? Убил бы щас меня.

— А вот и убил бы! Ты чего забрался сюда, а? Чего забрался? — хищно прищурился Степан Ильич и начал наступать. — Вчера нажрался, а сегодня искал, что стащить, чтоб продать?

— Да нет! — почти шёпотом произнёс Димка. — Да и что тут брать-то? Старьё сплошное! Нафиг мне это надо, что я, отморозок, что ли какой?

— Ты чего шепчешь-то? Стыдно стало?

— Да что стыдно? За что стыдно? Лучше ты не ори, а то они услышат.

— Давай-давай рассказывай мне тут! — выдохнул Степан, удобнее перехватывая лопатку. — Виноват, а перекладываешь на кого-то другого!

— Нет, дед Стёп, ничего не перекладываю. Ты бы лучше дверь закрыл, пока они не заметили.

Степан переступил на месте. Было в голосе Димки что-то такое, что заставило послушаться. Он потянул за верёвку, и через мгновение они оказались в темноте. Через дощатую дверь слабо пробивался дневной свет, он позволял рассмотреть лишь силуэт Димки. Тот замер и к чему-то прислушивался. Степан Ильич тоже помолчал какое-то время. Снаружи шумел ветер, скрипели старые деревья, галдели вороны — всё было привычно, но вместе с тем что-то не то.

— Ты не подумай, что я пьяный. Я и дыхнуть могу. Со вчера не пил, не до того было.

Степан Ильич едва успел отвернуть лицо в сторону, как пары спирта и нечищеных зубов настигли его. Старик закашлялся, матернулся и немного отошёл назад.

— Проспиртован насквозь, куда ж больше? — досадливо проговорил он. — Так чего ты залез сюда? Чего дома не сидится?

— Да как же… Одному страшно как-то стало.

— С чего бы вдруг?

— Там это… На улице их несколько. Ходят странные какие-то, бледные, — сбивчиво начал объяснять Сивашов, снова обдавая Степана Ильича перегаром. — Хуже всего, что один вообще без башки. Не подумай, что я совсем того, нет. Он на самом деле ползает!

— Знаю, — неожиданно кивнул Степан и тяжело вздохнул.

— Как? — Димка оказался немного разочарован. — Откуда?

— Это ж я его…

— Чего?

— Ну это самое… Голову он из-за меня потерял, — старик развёл руками.

— Да ты что?

— Так вышло. Вот этой лопатой и снёс, — Степан снова вздохнул и сокрушённо добавил. — Сам не знаю, как… Он странный был, ну и я, значит, перестарался.

— Вот дела, — Димка подошёл к щели в стене, и некоторое время стоял, глядя наружу. Он не двигался, но так шумно дышал, что Степан начал волноваться, что их услышат. — Нет никого, — взволновано произнёс Сивашов, стирая со лба испарину.

— Раз такое дело, пойдём что ли чаю выпьем?

— А баб Тоня как же?

— Тоня-то? Да ничего, если вести себя прилично будешь, может и не заругает.

На пороге Сивашов долго оправлял потрёпанную одежду и всей пятернёй приглаживал волосы. Он знал крутой нрав Антонины Матвеевны и хотел сделать так, чтобы при встрече вызвать меньше раздражения. Степан Ильич молча стоял позади, глядя на его старания. Потом легонько толкнул в спину:

— Чего уж ты так закрасовался. Грязь с ног сбей и разуйся.

Димка стушевался, одёрнул пиджак вниз и чуть подобрал живот.

— Входи уже, сколько ж можно…

Антонина Матвеевна сидела на маленьком диванчике, застеленным стёганым пледом. Её седые кудри были немного взлохмачены — это означало, что женщина сильно нервничала. С молодости с ней осталась привычка разбирать волосы на пряди в непростые минуты. Она делала это, не осознавая, как выглядит со стороны, пребывая в глубокой задумчивости.

Увидев на пороге гостей, Антонина нахмурилась:

— Вы откуда такие?

— Тонечка, тут дела были такие, не поверишь… — Степан Ильич проскользнул в кухню, оставив Сивашова на «растерзание» жене.

— Здравствуй, Дима, — Антонина Матвеевна подошла ближе и сдержано спросила. — Как поживаешь?

— Да это… Хорошо всё вроде, спасибо, что спрашиваете, — Сивашов даже закашлялся.

— Хорошо? Ну, молодец, — взгляд Антонины замер на перештопанных носках соседа. Молча вышла и принесла пару свежих носков и тапочки. От этого Димка неожиданно покраснел, залившись багровым румянцем, как школьник, получивший подарок за успешно завершённую «четверть».

— Переоденься там, — Антонина Матвеевна указала на свою комнатку. — Потом жду к столу.

Чайник весело посвистывал на плите, а Степан выставлял чашки.

— Что такого произошло, что Дима вдруг пришёл с тобой? — сухо поинтересовалась Антонина, давая понять, что не приветствует поступок мужа. Она замерла в дверях, сцепив ладони «замком».

— Тоня, это странная история, — Степан замялся, не зная, какие слова подобрать, а потому вдруг ляпнул. — Человек без головы всё ещё ползает там.

— Тот же самый?

— Именно.

Антонина Матвеевна пристально посмотрела на мужа, ожидая, что тот улыбнётся:

— Чего ты снова придумал?

— Не придумал.

— Ты снова туда ходил?

— Нет.

— Сивашов сказал? — догадалась она.

— Да, он видел… тело. Оно всё ещё было живым.

— Стёпа, ты поверил словам Сивашова? Думаешь, это может быть правдой?

— Да, в этот раз не сомневаюсь совсем, — признался Степан Ильич.

На лице Тони отразилось сразу столько эмоций. Она махнула рукой, подошла к шкафчику с посудой, загремела блюдцами, ложками. Потом намеренно не глядя на мужа, достала варенье и печенье.

— Чашки я уже поставил, — осторожно подсказал Степан.

Женщина замерла, кивнула и с грохотом убрала всё обратно.

— Он тоже видел?

— Да, своими глазами! Вот не вру, баб Тонь! — от голоса Димки супруги вздрогнули. Оказалось, он уже вошёл на кухню и сидел на стуле у окна, подобрав под себя ноги.

— Ты же пьяный был, до дома полз! — нахмурилась Антонина.

— Так это — вчера! С утра-то во рту ни капли! Вот утром и видел!

— И что же там?

— Оно ползает, — почему-то раскинув руки, сообщил Сивашов. — Шея есть, головы нет и всё ему нипочём.

Антонина Матвеевна, чуть поджав губы, смотрела, как Димка жадно ест. Он густо обмазывал вареньем овсяное печенье и подносил ко рту, подставляя ладонь, чтобы случайно не капнуть на стол. Уши Сивашова покраснели, он боялся, что его могут выставить вон и старался успеть наесться.

Степан Ильич беззвучно и медленно помешивал чай. Мыслями он возвращался в прошедший вечер к жуткому происшествию. Бац! — и голова отлетает в сторону, но тело всё ещё шевелится. Долго шевелится. Он видел это, и потому не было сомнений в словах Димки.

Молча приняв от жены «розеточку» с вареньем, Степан рассматривал ягоды вишни, отчего-то тоже невольно сравнивая их с отрубленной головой. От этого становилось тошно и совсем расхотелось есть.

— Значит, ползает? — наконец прервала молчание Антонина, отставляя чашку с чаем, к которому не притронулась.

— Без головы! — громким шёпотом заверил Сивашов, а потом, куснув ещё печенья, сообщил. — Я решил, что уже допился, раз вижу такое. А оказалось, это дед Стёпа укокошил того чудика.

— Значит, не укокошил!

— Да, а ещё там ходят такие же странные… Много!

— Тоже без головы что ли? — ужаснулась Антонина.

— Те с головами, но они как будто… Ну мёртвые что ли, — замялся Димка, косясь на Степана. Вдруг застеснявшись, он отпил из чашки и кашлянул. — Некоторые там почти голые, в лохмотьях. Белые все какие-то, раненые, с синяками, как после драки… Рук у одного нет! Страсть такая! Что вообще за хрень с ними случилась?! — Димка хотел матернуться покрепче, но замолчал.

— А что за люди? Знаешь кого-то? — подумав, спросил старик.

— Наших не видал. Ходят группами, в дома не заходят. Здесь пока мало, на дальней улице, что к лесу прилегает — вот там человек двенадцать точно было, — Сивашов наморщил лоб, припоминая.

— Голые и не мёрзнут? — предположила Антонина. — «Моржи» что ли какие?

— Вот сам не знаю! Не жмутся и не прыгают, стоят себе и стоят.

— Узнать бы, чего хотят, может поговорить. Только осторожно надо, а то вдруг они такие же, как тот, безголовый… Невменяемые.

— Нужно попробовать, — Димка смущённо почесал шею. — Вдвоём идти надо. Если там что-то серьёзное происходит, меня слушать не будут. А если с Ильичом пойду, то уже, как ни крути, авторитетное мнение будет.

— О чём говорить с ними собираешься?

— Да чёрт разберёт… Надо сперва начать, а там разберёмся.

— Погоди, куда это ты собрался его тащить? На какое такое собрание с голыми людьми? — забеспокоилась Антонина, поняв, куда клонит Сивашов. — Не пущу! Нам вообще уезжать скоро!

— Тем более! Посмотреть надо бы. Мало ли что…

— Больные они или «моржи» — так и пусть себе ходят сколько влезет, а нам уезжать. Не впутывай его, он и сам себе приключений найдёт!

— Тоня, — старик поднялся и мирно кивнул жене, — надо сходить. Тут, видишь, дело необычное. Нельзя уезжать, не разобравшись.

— Добегаешься ты!

— Мы быстро.

— Да что с вами сделаешь! Сговорились уже, не иначе! Идите. Только осторожнее, — Антонина устало отмахнулась.

— Может, ты с нами хочешь? — вдруг предложил Степан.

— Нет, мне вчерашнего хватило.

— Всё будет хорошо. Мы издали посмотрим и вернёмся!

— Тока это! Вооружиться нужно! — с набитым ртом промычал Димка, запихивая в рот очередное печенье.

— Второй лопаты нет. Грабли хочешь? Но с ними не очень удобно.

— Нож может какой дашь?

— Лучше нож!

— Во, самый раз! Тащи! Мне бы ещё штаны какие-то, а то я свои порвал, пока к вам лез. Несолидно в рваных идти! Вдруг что! — посетовал Димка, показывая дыру на брюках, в которой виднелась худая волосатая нога.

— Обалдел? Ты только посмотреть собирался. А теперь и нож, и штаны подавай! Чего ещё надо? — резко заметила Антонина Матвеевна, поднимаясь.

— А чего? Нож для защиты, если что деда твоего оборонять стану, — забурчал Сивашов. — Если там собрание какое, так приличным буду. Постою рядом красивым. Ну баб Тонь, дайте мне брюки, холодно же, в дыры задувает. На время. Я ж отдам потом!

— Да ну, неужели?

— Рация нужна, чтоб связь держать. Если что случится, чтобы подмога была, — осмелев, но на полном серьёзе сказал Димка.

— Рация! — хохотнул Степан. — Шпион! Вместо рации у нас Тоня.

Сивашов тоже заржал и сунул в карман ещё пару печенья.

— Вы сбрендили оба! — в сердцах всплеснула руками Антонина.

— Да пусть и так. Мы, может, открытие мировое сделаем! — важно заметил Димка и допил чай. — Так что ты, баб Тонь, обидное не говори пока, придержи напотом.

Антонина выразительно покрутила пальцем у виска. На её лица была такая гамма переживаний, что не нужно было ничего добавлять.

— Штаны-то дашь, а, баб Тонь?

— У него нет лишних брюк, — сухо отказала старушка. — Только треники.

— Ну и ладно. Пусть треники … — немного расстроено кивнул Димка и доел варенье, подгребая его ложкой прямо в рот.

Степан гремел ящиками серванта. Достал огромный нож — самоделку, выточенный на станке из листа металла. Нож был старым, немного поеденным рыжей ржавчиной. Носик у него давно скололся, но более грозного оружия для предстоящего похода нельзя было найти.

Старик с довольным видом покрутил ножом, а потом вручил Димке:

— Постарайся не потерять.

Мужчины покидали дом в полной боевой готовности. Выпроводив закадычных друзей, Антонина села за стол, обхватила голову руками и закрыла глаза. Второй день в жизни происходило то, чего не могло быть в принципе. Никаких объяснений, кроме тех, что придумывали они сами, не было. И это казалось самым тревожным. Становилось не по себе от понимания, что может случиться дальше.

4. Небылицы

На улице Степан Ильич и Димка некоторое время препирались, решая, как и когда лучше идти: напрямую или в обход, сейчас или выждать до темноты. Тянуть не хотелось, да и Антонина сразу заподозрила бы неладное. К тому же зять должен был приехать и хотелось вернуться к его появлению.

Мероприятие предстояло непривычное. Старик видел, что Сивашов побаивается, да и себе Степан признавался, что после вчерашнего успел поймать порцию страха. Вместе с этим внутри рос удивительной силы интерес к происходящему. Будто он снова вернулся в детство и сейчас собирался отправиться в путь вместе с другом.

— Может быть, нож и не пригодится.

— Если их много, развернёмся и уйдём. Первым оттуда рвану! — нервно закивал Димка. Звучно сморкнувшись, вытер о штанину руку. — Ты не обижайся, дед Стёп, просто тут дело нечистое, а жить охота.

Степан хмуро глянул на него и промолчал. Так выходило, что из всех жителей Балешево провидение послало ему самого непутёвого. Глядя, как Димка пытается оттереть сопли с чистых треников, старик вздохнул и мысленно выругался.

В сером свете нового дня заборы уже не были надёжным укрытием и могли помочь спрятаться только от приезжих. Местные жители с лёгкостью замечали любые перемещения на улице и давно знали там каждый кустик и дощечку.

Степан Ильич с Сивашовым пошли в обход, протаптывая дорожку по грязи за участками, прилегающими к лесу. Там дома пустовали с конца лета и потому вероятность, что кто-то увидит двух мужчин, была крайне мала.

Когда свернули на тропинку, ведущую вглубь посёлка, Степан увидел следы на земле. Несколько разных рисунков от подошв, в стороне — отпечатки ладоней, примятая трава около забора и сломанная тонкая берёзка.

— Били здесь что ли кого? — Димка присел, рассматривая отпечатки. — Вон тряпка какая-то валяется… А, это рукав. Ну точно, драка была!

— Приезжие? У нас-то сейчас и драться некому, — Степан Ильич прошёл по следам, уводящим в сторону. Кое-где они терялись в пожухлой траве, приходилось присматриваться, а потом растворились в перелеске — там уже была низина и стояла вода.

— Пошли туда, — вот эти следы к посёлку идут. Только осторожнее надо, чтоб никого не встретить.

Переглянулись и дошли до основной дороги. Именно там накануне Степан с Антониной столкнулись с пьянчугой. Сейчас, на счастье, там уже никого не было. На земле осталась полоса крови и несколько зубов, а в тёмной воде канавы, чуть скованной льдом, лежала голова.

Степан невольно замедлил шаг. Руки крепче сжали лопату, он обернулся, опасаясь, что к ним подберётся безголовый. Димка тоже сразу как-то сжался, начал нервно зыркать по сторонам и старался держаться ближе к старику.

Прозрачная лужа позволила им хорошо рассмотреть голову. Степан Ильич поймал себя на том, что видеть это ему отчасти даже интересно. Событие, находящееся за гранью логики и понимания — такое следовало расценивать как везение.

Услышав шаги, голова пришла в движение. По воде пошла лёгкая рябь. Красный зрачок угрожающе дёрнулся, будто призывая утерянное тело, и в бессилии скользнул по старику. Стало видно, как разинулся и резко сомкнулся щербатый рот.

— Дед Стёп, ты чего застыл? — Сивашов поравнялся с ним и, увидев ожившую голову, передёрнул плечами. — Надо же, дрянь какая! Пошли, она нам ничего не сделает!

— Вчера она так же шевелилась! Не пойму, как это может быть?

— Не знаю… Я думаю забрать бошку эту с собой.

— Чего?!

— С собой взять. Продать! Это же открытие! Тела нет, а голова шевелится. Второй-то глаз на месте? Не помнишь? Или ты его выбил? — Димка присел перед лужей, желая рассмотреть лучше. Поднял палочку и начал деловито тыкать, пытаясь перевернуть голову. — Не вижу нифига. Вдруг второго глаза нет. Некондит будет, не примут потом.

— Вчера был на месте, — угрюмо вздохнул Степан. — Хоть с глазом, хоть без, она шевелится как живая. Так не должно быть. Ведь это труп. Покойник!

— Вот и я говорю — открытие.

— На обратном пути заберём, а то ходить с этой тухлятиной придётся. Страшная она.

— Ясен перец, не сейчас! Ты не волнуйся, мы её баб Тоне не покажем, а то выкинет.

— Да, это она может… Хотя я не стал бы связываться. Противно как-то.

— Зато денег дадут. Плохо что ли? Тебе прибавка хорошая, подарок внукам сделаешь.

— Пошли, балабол. Ещё ничего не получил, а уже размечтался.

За забором Сапожниковых никого не было. Незнакомцы, которых видел Сивашов, скорее всего, покинули это место или же уже были внутри дома. Зоркий глаз Степана заметил приглушённый свет за задёрнутыми шторами. Могли ли Сапожниковы пригласить гостей и бегать голыми по посёлку? — Едва ли это вязалось с их обычным поведением, только по словам Димки это было именно так. Степан Ильич понимал, что происходящее перестало укладываться в рамки нормальности, и лишь потому не ворчал на Сивашова.

Димка, показав знаками что-то понятное ему одному, вдруг пригнулся и убежал за угол дома. Степан Ильич только запоздало махнул рукой ему вслед. Что взбрело в голову Димке, он не понял.

Решив не стоять на улице, старик захотел заглянуть в дом. Вокруг было тихо, ничто не предвещало опасности. Да и кто станет нападать на старика?

При строительстве Сапожниковы сделали высокий фундамент, решив обезопасить жизнь от любопытных, так что подсмотреть в окна было не так просто. Поднявшись по лестнице, Степан заглянул в приоткрытую дверь.

Стены коридора были отделаны панелями «под камень», на пол брошен тигровый ковёр. Несколько «рожков» с висящими кожаными куртками, женская шубка с капюшоном, разная обувь — вещи подсказывали, что хозяева должны быть дома. Желтоватый свет плафона слабо освещал помещение, бросая ложные тени.

Потоптавшись на пороге, старик пару раз воровато обернулся и толкнул дверь. Она легко поддалась, без скрипа распахнувшись внутрь. Свет с улицы проявил обувь, забытый, немного сдутый мяч. Звучала тихая музыка — казалось, Сапожниковы дома, но просто забыли запереть входную дверь.

Кашлянув, старик прислушался в надежде услышать чьи-то шаги. Прошёл дальше, опасливо сдвинув в сторону ковёр, чтобы не натоптать. В гостиной горел свет и работал включённый телевизор, показывая серую рябь.

На столе стояла чашка с чаем, два бокала для вина и бутылка красного. Конфеты в подарочной коробке были открыты. Пульт лежал в кресле. Степан Ильич пощёлкал кнопками — приёма не было. Положил обратно и вдруг увидел, что на ладони остался красный след. Понюхал, скривился, поняв, что это кровь. Поплевал на руку и быстро вытер её о диванный плед.

Звать хозяев теперь совершенно расхотелось, нужно было разобраться в происходящем. В другой комнате звякнуло стекло. Степан вздрогнул и, отшатнувшись, нечаянно сбил со стены одну из фотографий. Внутри всё похолодело, но рамка лишь глухо ударилась о ковёр, не выдав его, и старик с облегчением вздохнул.

Тяжёлые шаги заставили взмокнуть. Степан Ильич начал отступать вдоль стены, прижав к груди сапёрную лопатку. В следующее мгновение на него из-за угла выскочил Сивашов с перекошенным лицом. Увидев старика, он едва успел отвести занесённую для удара руку с ножом.

Стерев со лба пот, он радостно хлопнул перепуганного Степана Ильича по плечу:

— Твою мать, дед! Ты! Ты же снаружи остался! Я бы тебя прирезал!

— Ты куда-то рванул, я не понял. Решил, что ты ушёл.

— Так я ж показал тебе, что кругом дома обойду!

— Да чего ты такое показал-то? — разозлился старик и покрутил перед лицом Димки рукой, попутно складывая пальцы то в фигу, то делая «козу», то отгибая средний палец. — Чего это такое? Понять сможет это нормальный человек?

— Ну чего ты гонишь? Не такое я показывал! — Сивашов даже обиделся.

— Да чёрт знает, чего ты вообще показывал! Ускакал и всё. Ты вот пока бегал… — Степан Ильич не договорил: вдруг послышался плеск воды. Этот звук был очень явным и совсем рядом: по коридору метрах в шести — семи.

Всё это время в доме кто-то был!

Мужчины встревожено переглянулись. Сивашов переступил на месте, обернулся в сторону двери, Степан Ильич решил, что тот сейчас снова рванёт прочь.

— Они же уехали! Я точно знаю.

— Ну, а кто это тогда? Воры что ли?

— Наворовались и моются?

— Будут чисты перед судом! — не удержавшись, хохотнул Димка.

Степан Ильич в ответ постучал кулаком себе лбу, красноречиво обозначая, что думает про шутку Сивашова. Тот в ответ тяжело вздохнул.

Музыка по-прежнему лилась откуда-то, приглушая остальные звуки. Иногда казалось, что сквозь неё доносится ещё что-то: то ли шелест от перелистывания страниц, то ли шипение работающего радио.

Степан Ильич кивнул, указывая на дальний конец коридора. Димка отчаянно покачал головой, выражая яростный протест. Старик снова указал в сторону санузла, жестикулируя более настойчиво. Деваться было некуда: как бы ни было страшно, нужно было выяснить, что происходит. Сивашов понуро кивнул.

В ванной комнате ощущалось движение, казалось, немного пахло шампунем и чем-то гораздо менее приятным. Запах напоминал застойные озёра, когда летом вода начинала цвести, а дно было укрыто илом.

— Может, там просто бачок сломался?

— Да нет, вроде кто-то моется!

— Ну, раз моется, значит, оружия точно нет. Можно и подсмотреть!

Будто желая восстановить свою репутацию, Димка крутанул в руке нож, но вышло неловко и тот едва не выпал. Неудача не смутила соседа. Он бесстрашно распахнул дверь ванной. Степан Ильич даже не успел возразить, как тот первым шагнул внутрь.

Санузел Сапожниковых был огромен и выдавал простое, но не для всех возможное желание жить в роскоши. Здесь свободно умещались душевая кабинка, унитаз, писсуар, резной шкаф для банных вещей, детский стульчик и огромное джакузи.

Сивашов сделал ещё шаг и неожиданно закашлялся, зажал рот рукой.

— Что за вонища?! — Димка выскочил обратно в коридор и привалился к стене, отдышаться. — Там что-то не то, слышишь, Ильич…

Старик и так уже понял, что дело неладно. Сдёрнув с крючка полотенце, прижал к лицу и осторожно вошёл в санузел. По шкале мерзости внутри пахло страшнее нечищеного деревенского туалета. Вонь с лёгкостью пробиралась под сложенное махровое полотенце, впитывалась в одежду и кожу.

Булькающие звуки исходили из джакузи. Наполовину наполненное мутной водой, оно и отравляло запах в доме. Степан присмотрелся, но не заметил привычной цепочки, которая обычно удерживала пробку.

— Воду не слили, вот вонища и пошла, — еле выдавил он. Натянутый на половину лица свитер и полотенце ничуть не облегчали дыхания. У старика начинали слезиться глаза.

— Зачем? Пойдём! — промычал из коридора Димка, вытирая рот после рвоты и отплёвываясь. — С меня хватит!

— А как тут воду сливать? Цепочки-то нету? Не вижу её.

Совать руку в грязь совершенно не хотелось, нужно было найти другой способ. Степан взял туалетный ёршик и начал водить им по дну, в надежде, что тот зацепится за сливную цепочку и выдернет пробку. Это оказалось непросто. Жидкость была плотной, будто кисель. Старику пришлось приложить усилия, просто чтобы переместить ёршик с одной стороны джакузи к другой. Казалось, на дне что-то шевелилось, но это не было связано с действиями Степана Ильича.

Когда ёршик в очередной раз встретил препятствие, поверхность вдруг дрогнула, пошла рябью. Снизу надулся большой пузырь, но не лопнул, а начал увеличиваться в размерах. Степан отшатнулся, выронив ёршик, и, защищаясь, поднял перед собой лопатку.

Из-под воды медленно, будто бы лениво показалась пара конечностей. Толстые, бесформенные, но при этом очень гибкие, они напомнили щупальца осьминога. Пузырь перевесился через край и звучно чавкнул о кафель. Синюшность и чёрные прожилки на нём сменилась на розовые пятна. И без того невыносимая вонь стала настолько жуткой, что впору было потерять сознание. Степан Ильич пятился из ванной, неотрывно глядя на происходящее. Позади него поперхнулся воздухом Сивашов.

Осьминог полностью вывалился из джакузи, смачно шлёпнувшись на пол. Внутри него что-то хрустнуло, захлюпало. Существо попыталось стянуть себя в каплю, выращивая пузырь всё больше, но сил подняться выше метра не было: конечности не могли выдержать вес туловища.

Где-то сбоку Степан увидел сгусток волос и не сразу понял, что это скальп, теперь он был отдельно от головы, которую вообще нельзя было отыскать. Где-то под желеобразным слоем виднелись кости, но теперь они не были анатомически выстроены, а располагались хаотично, плавая внутри существа.

Димка схватил Степана Ильича за рукав и вытащил в коридор, захлопнув дверь в ванную. Громкий удар привел старика в себя.

— Это пострашнее той головы в луже! — отчаянно матерился Сивашов, со скрежетом подтаскивая тумбочку к двери. — Чёрт, вдруг вырвется? Или вытечёт сюда?

— Давай ещё чего-то подставим!

Волоком подтащили комод, потом сели на отдалении и замерли, не сводя глаз с баррикад. В ванной ещё слышались чавкающие звуки.

— Так же не бывает… Что же это? — спросил Сивашов с такой надеждой в голосе, что Степан Ильич пожалел его. Показалось, Димка стал напуганным мальчишкой.

— Это Лариса…

— Кто? Это Ларка? Да ла-адно!

С той стороны двери, будто отзываясь на имя, глухо ударили. Мужчины вздрогнули.

— Волосы там… цвет такой же у неё… был.

— Да ну брось ты, не может быть, — Димку передёрнуло.

— Лучше бы не она… Ведь думал, что они уехали, — потрясённо кивнул Степан Ильич, сцепил руки «замком», чтобы скрыть невольную дрожь.

— Только что такое тут случилось?

— Не знаю. Убил что ли кто, в ванну бросил…

— А вылезла она чего?

— Так бывает, психокинетическая энергия тела… Вроде так называется, — старик наморщил лоб припоминая. — Вроде как помер, а встать всё равно тело может. Рукой дергануть, ногой шевельнуть…

— Так там вообще не пойми что… Жуть какая-то! Не может так быть!

— Может — не может, тут не нам решать… — как не верил Степан Ильич в потусторонние вещи, но в такой ситуации ничего другого на ум не пришло.