Бесплатный фрагмент - Лёй

L. B. S.

Предисловие

В основе данного художественного произведения находятся воспоминания от очевидцев событий и городские легенды. Главный герой этой повести был очень примечательным человеком. Его личность плохо вписывалась в какие-либо рамки, а жизнь и судьба являются предметами многочисленных спекуляций на протяжении долгих лет. В ходе работы над книгой было принято решение отталкиваться от фактологической составляющей и минимизировать спорные события из его биографии. Некоторые несовпадения с реальностью могут быть случайны, а творческие видения автора местами отличаются от общепринятой трактовки событий. Весь материал для размышлений был собран из открытых и приватных источников.

Благодарности

Любимой семье за поддержку.

Беспалову Ю. за долгое, тщательное и широкомасштабное краеведение.

Векшину Н. за художественный крипто-апокриф.

Каминскому Ю. за биографический апокриф.

Всем неравнодушным людям, хранящим память.

∴ ∵

«Всё горит, всё меняется…»

Его называли «Шэ Ка эМ». Это была аббревиатура от надписи «Школа Многолетия». Он нарисовал её на старой конопляной бумаге дешёвыми цветными фломастерами, выделив красным цветом нужные ему буквы. Подобных листов-плакатов у него было огромное множество, но среди горожан по неизвестной причине прижился именно этот.

Свои сообщения миру он не только приклеивал скотчем себе на одежду, но и водружал на самодельный транспарант. Конструкция состояла из слегка кривоватой коричневой палки и прибитой к ней фанеры, обёрнутой в целлофановый пакет.

Один только внешний вид ШКМа указывал на его состояние перманентного протеста. Рубашка цвета «металлик», застёгнутая до верхней пуговицы, была надета под белый лабораторный халат, укороченный до талии. Поверх них красовалась винтажная, смахивающая на женскую, оливковая куртка, покрытая разноцветными узорами и фигурами. Чуть выше груди её розовая подкладка держала пластиковую петлю, в которую, подобно лямке ремня безопасности, был продет пёстрый развязанный галстук. Вместе с кроссовками и синими спортивными штанами в три белых полоски это выглядело крайне завораживающе. Такой психоделический камуфляж был праздничным дресс-кодом и определённо носил в себе печать тайны, к которой хотелось прикоснуться.

По особым поводам ШКМ оставлял за собой право на прогулки в чёрном пальто. Его транспарант с лозунгом «Чёрная одежда — Чёрная душа» говорил сразу о многом. Презрение к серости и уникальность являлись основами его мировоззрения. Подобной яркостью ШКМ сразу привлекал к себе внимание и выделялся среди остальных. С усердием и железной волей олимпийца он нёс внутри себя пламя на бесконечные расстояния, уходящие далеко за горизонт событий. Среди окружающего пространства он являлся олицетворением существования непознаваемых сил вселенной, приводящих её в движение. Но всё это произошло несколько позже, а вначале…

Над песчаным берегом быстротечной реки, посреди живописных дикоцветущих лугов и разнотравных полей, располагался уникальный Наукоград. Он находился в самой высокой точке среднерусской равнины, освещаемой наибольшим количеством солнечных дней в году. На склоне горы, неподалёку от графской усадьбы блистательной красоты, учёные, архитекторы и инженеры с нуля возводили город будущего. Это была ожившая и воплотившаяся в жизнь утопия, беспрецедентный симбиоз природной и научной эстетики. Самый современный научный и модернистский архитектурный проект. В конце пятидесятых годов двадцатого века в эту гавань, волнами судеб, со всех краёв прибывали мечтатели, интеллектуалы и ценители свободы.

Интенсивно развивающийся Наукоград сразу располагал к себе. В нём были бесплатные общежития для рабочих, а после завершения строительства основных научных объектов и жилого фонда мгновенно раздавалось жильё всем учёным, инженерам и остальным энтузиастам. Строители, на своё усмотрение, могли остаться жить в городе, а потому, в самом финале, планировалась ликвидация их общежитий и возведение заместо них полноценных домов. В отличие от прочих гигантоманских проектов, город был компактен, а его разнонаправленность поражала воображение.

Первым объектом, положившем начало Наукограду, стала космическая обсерватория. Она была размещена на самой вершине горы. Длина каждой из двух её антенн составляла тысячу метров, а радиотелескоп являлся самым крупным на планете. После неё, ниже по склону, располагалась основа города: физические, математические, биологические, химические, почвоведческие и конструкторские институты. Всего их было десять. Они выстроились по одной линии на расстояние в несколько километров.

Следом за ними находилась «зелёная зона», — большой парк, отделяющий институты от остальной части города. У середины парка располагался просторный фонтан. Горожане там часто собирались для отдыха, а идущие на работу учёные получали нужный настрой. Вместительная гостиница была размещена чуть ниже фонтана. Туристы и делегаты приезжали в неё отовсюду: первые — на отдых, вторые — на симпозиумы.

В самом центре Наукограда стоял Дом Учёных. В нём регулярно проходили научные конференции, на которых учёные делились своими открытиями и встречались с горожанами для бурных дискуссий. Неподалёку, в Доме Аспиранта и Стажёра жили институтские практиканты. Рядом с ним было общежитие для студентов и спортивный клуб.

Подобно институтам, все школы и административные здания сосредотачивались вдоль идущей через весь город улицы, что обеспечивало к ним лёгкий доступ из любой его точки. Основная городская промышленность и предприятия находились в самой низине склона. Высокая красно-белая труба теплоэлектроцентрали примечалась с расстояния в десятки километров. У самого же подножья горы были пляж и лодочные станции.

Для развлечений в Наукограде существовали канатная дорога, горнолыжная трасса и свой собственный Луна-парк с разными аттракционами и «чёртовым колесом». С него открывался роскошный вид на противоположный берег реки.

Всё было детально продумано и создавалось для того, чтобы изучать природу и жить непосредственно в ней. Источником вдохновения для творческих и научных поисков должно было служить само нахождение внутри такого прекрасного места.

Параллельно, на огромном расстоянии от происходящего, развивалась не менее интересная история. Окружённый послевоенной нищетой Таджикистана шестнадцатилетний юнец ШКМ искал выход из трудной жизненной ситуации. Ещё будучи совсем ребёнком во Вторую Мировую, он вместе со своей матерью эвакуировался из Киева и вынужден был осесть в центральной Азии. Как и у большинства беженцев, дела у его семьи шли ожидаемо плохо, что оказалось стимулом к быстрому взрослению мальчика.

Надо полагать, взросление, или то, что принято под ним понимать, всегда было сопряжено с сопротивлением бытию. В большинстве случаев бытие побеждало и перестраивало под себя повзрослевшего. В культурных мифах такое часто называлось «мудростью». Соглашаться с таким состоянием мирских дел ШКМ явно не желал и бросил вызов существовавшему порядку вещей.

По сложившимся обстоятельствам, основным родом деятельности ШКМа на тот момент было отплясывание гопака на продовольственных рынках. Ощутимым плюсом такой работы стала победа над страхом, исходящим от надменно глазеющей, ухмыляющейся и не самой щедрой толпы. Во всём остальном, это занятие являлось малоперспективным, хотя и необходимым для выживания.

В один из жарких дней ШКМ решил изменить суть происходящего и отправился в путешествие. Для юноши, стремительно осознающего, но не принимающего навязываемую ему реальность, такое решение было вполне логичным, хотя и очень рисковым. Оставив часть натанцованного бюджета семье, он скрылся из дома, в котором его инициатива не нашла должной поддержки.

Преодолев на попутках, поездами и своим ходом не одну тысячу километров, ШКМ оказался в Одессе. Чем и как руководствовался подросток в принятии своих решений остаётся только догадываться, но ветер дул явно в его сторону. Довольно быстро он умудрился поступить в Высшее Мореходное Училище.

Со временем дела начали идти гладко, и жизнь приобретала всё большее очарование. Уже через пару лет, рассекая волны на огромном паруснике, он, будучи курсантом, совершил своё первое кругосветное путешествие. При этом, из всех членов экипажа, ШКМ был единственным, кто страдал от укачивания. Его мутило всегда. В полный штиль у причала, на ходу корабля, и у штурвала. В таком сумеречном состоянии бледный моряк находился постоянно, лишь изредка наслаждаясь грандиозным умиротворением от прибытия в каждый новый порт. Сослуживцы были скептически настроены по отношению к его перспективам и постоянно подтрунивали, но вопреки их ожиданиям, морская болезнь никак не помешала ШКМу закончить обучение. Сказать, что они были удивлены, значит не сказать ничего.

После училища, курсант ШКМ военную службу продолжать отказался и отправился в новый путь. На этот раз он выбрал Москву. Непостижимым образом его взор и стремления пали на Московский Государственный Университет. Для моряка это было очень странное решение, однако он туда всё же поступил. И ни много, ни мало, на физический факультет. Все весёлые студенческие годы ШКМ учился хорошо. Вплоть до пятого курса. Возможно, учился бы и дальше, но с него был отчислен руководством института за «аморальное поведение». Сильно сблизившись с темнокожей студенткой Университета Дружбы Народов, был уличён, не без помощи «доброжелателей», в танцах с ней нагишом у памятника Ломоносову, прямо напротив главного здания. Эти обстоятельства вынудили ШКМа отправиться на Камчатку, где он стал школьным преподавателем физики.

За время своих промежуточных метаний ШКМ успел обзавестись семьёй — любимой женой и двумя прекрасными детками — мальчиком постарше и девочкой помладше. В своих ребятишках он не чаял души и видел сквозь них прекрасное будущее. Это восторгало ШКМа, усиливая его вкус к жизни.

Однако и его любовь к МГУ не угасала. Будучи крайне настойчивым, ШКМ, спустя два года скитаний, восстановился обратно. При этом он выбрал другой факультет — биологический, который благополучно и окончил. Практически сразу после обучения, ШКМ устроился заведующим в клиническую лабораторию в Научно-Исследовательский Институт Педиатрии Академии Медицинских Наук. Проработал он там совсем недолго и быстро «перелетел» на другое место.

Одно из спортивных обществ, как и многие другие организации, спешившие с пылу с жару забрать новоиспечённых специалистов к себе, питало особую страсть к юным дарованиям — выпускникам биофака МГУ, и ШКМ сразу же получил у них должность. Оставив рядом с собой самых близких по духу, общество, строго соответствуя своему наименованию, отправило его в дальнюю дорогу — в Наукоград. Для ШКМа это была не самая большая дистанция из всех преодолённых, и потому уже вскоре он занимался разработкой научных методов допинг-контроля для спортивной медицины посреди молодого разрастающегося научного оазиса. Туда только и продолжали прибывать всё новые и новые люди, тянущие за собой свои жизни, мечты и надежды. Воистину, все цветы расцветали там.

Годы шли. Жизнь продолжала литься и гореть, а город отстраивался и заселялся. Биологи, агрономы и экологи выводили и выращивали специальные виды растений, которыми украшали его изнутри. Ими были высажены удивительные по красоте яблоневые и вишнёвые сады возле школ и аллеи вдоль центральных улиц. Сорванцы с удовольствием кидались в друг друга яблоками по пути на уроки. Для озеленения были созданы эксклюзивные виды сирени и других декоративных кустарников. Каждый сезон они благоухали восхитительным ароматом.

Внутри некоторых дворов ремесленники создали эксклюзивные произведения искусства в виде деревянных детских городков и длинных кораблей. Корабли закрепили на цепи и подвесили под крыши специальных крылец. Получившиеся качели не знали отбоя от детворы и впечатляли своим видом.

Появлялись шедевры модернизма: по вечерам гуляющим горожанам освещали дорогу фонарные столбы со светильниками в виде звёзд и совиных лиц. По странному стечению обстоятельств, сами живые филины предпочитали именно этот город другим местам для сычевания. Ночных птиц, уютно раскинувших свои крылья, можно было обнаружить сидящими прямо посреди тропинок. Возможно, сказывалась близость с уникальным биосферным заповедником, находящимся на противоположном берегу реки. Такое бытие весьма благостно отзывалось в сознании горожан.

Художники и архитекторы украшали жилые дома, постройки и институты уникальными мозаиками и композициями. Их творчество моментально попадало на первые места в международных конкурсах и получало премии на выставках. Краеведы изучали древнейшие языческие капища и городища, поблизости от которых располагались космическая обсерватория и соседствующий с городом пионерлагерь под говорящим названием «Космос».

Воздух был наэлектризован счастьем. Присущий здешним местам туман каждое утро рассеивался в свете зари и ободрял невесомой свежестью каждый вздох наступающего нового дня.

Всё шло своим чередом. Дети ШКМа быстро росли, а сам он, тем временем, начал испытывать разочарование в сути своей работы. Он обнаружил, что его больше интересуют применяемые в ней методы, нежели чем её цель. Как молодому специалисту, ШКМу было предоставлено общежитие, но так как он тянул всю семью на себе, смена деятельности была довольно рисковым предприятием. Без особых раздумий ШКМ вновь выбрал перемены и бросил свою недавно начавшуюся карьеру в области спортивной медицины.

В поисках новой работы ШКМ начал обивать пороги научных учреждений Наукограда. Особенный интерес к нему проявил биофизический институт, которому подходила специальность ШКМа, полученная им в МГУ. Немного спустя, он устроился в один из его недавно сформированных отделов.

Рабочее место находилось в подвале, но ШКМа это нисколько не смутило. Попав туда, он оказался внутри просторного помещения лаборатории, разделённого на три комнаты. Один из кабинетов достался ему, что отделило его от остальных коллег сначала физически, а потом и интеллектуально. Хотя они и заходили к нему по долгу службы, большую часть времени он проводил там один.

Довольно легко ШКМ привык к своему новому амплуа и начал проявлять огромный энтузиазм. Схватывающий всё на лету, по тамошним меркам «неумеха», быстро наловчился работать со световым микроскопом, чем поначалу лишь забавлял коллег-биохимиков. Они принципиально были уверены, что разглядеть в него возможно немногое, ведь и сам прибор был плохенький, и задачи, которые сам себе ставил ШКМ, были весьма амбициозные. Его восхищали красота и сложность микромира, и, подобно древним оккультистам и алхимикам, он постоянно пытался вывести закономерности влияния микрокосма на макрокосм, изучая малозаметные детали движения жизни внутри клеток.

В один из «дежурных» рабочих дней ШКМ сразил сотрудников фокусом с монеткой: подложив одну копейку под зеркальце оптической системы микроскопа, он добился чёткости, позволяющей просматривать частицы размером меньше длины световой волны. Ошарашенные коллеги воочию наблюдали кустарную темнопольную микроскопию посреди тёмного подвала, в его отделённой от всех тёмной комнате. Единственными источниками света были рабочее место и сам ШКМ, в отражающихся от прибора лучах. Все полученные в ходе своих опытов результаты он тщательно анализировал и записывал к себе журнал.

ШКМ знал, что ограничение светового микроскопа заключается в невозможности разглядеть частицы, находящиеся друг от друга на расстоянии меньше длины световой волны. Если расстояние между частицами оказывалось больше, то обнаружить эти частицы было возможно. Хотя и результат наблюдений мог быть несколько искажён, это представляло научный интерес. Его коллеги о таком не подозревали, но своё «специфическое» отношение к ШКМу уже начали формировать.

Ниоткуда весть причаливший к берегу Наукограда моряк-самоучка стремительно поднимался в гору и набирал научную высоту. Покорение вершин ШКМ любил и в прямом смысле — в качестве развлечения залезал без страховки на башни линий электропередачи или огромные мосты. Большое виделось издали, и потому он довольно быстро потерял интерес к общению со многими своими коллегами.

Постоянно критикуя других сотрудников и начальство, ШКМ пришёл к выводу, что проще с ними вообще перестать разговаривать. Их беседы в одночасье заканчивались склоками и ссорами. По существу, он скорее всегда был прав, но его резкость, правдивость и чистота оценок раздражали окружающих настолько, что тучи над его персоной быстро стали сгущаться.

Семидесятые подходили к концу. В один из дождливых осенних дней по всем институтам и предприятиям города объявили о внеплановом профсоюзном сборе инженеров, строителей и руководителей. В Наукоград приехала московская комиссия. Обосновавшись в здании городского исполкома, она направила на каждое рабочее собрание по своему представителю.

«…В связи с необходимостью строительства Олимпийских объектов в кратчайшие сроки требуется вывоз всей строительной техники, конструкторов, строителей, инженеров и архитекторов на территорию Олимпийского Объекта. Эта задача на данный момент является самой приоритетной для нашего государства и требует беспрекословного исполнения…» — прозвучало раскатисто, словно гром посреди ясного неба.