Бесплатный фрагмент - Ляпис

---

---

Жизнь состоит не в том, чтобы найти себя. Жизнь состоит в том, чтобы создать себя.
Джордж Бернард Шоу

---

Глава 1

Церемония в Абротосе

Ждать становилось невыносимо. Целых два месяца прошло с тех пор как Стефан покинул удивительный и сверкающий самоцветами город ляписов — Аристополь. Его родная деревня Верхние Уды, где теперь он обитал, почти опустела: многие бывшие одноклассники разъехались по мегаполисам, где теперь учились. Стефана это устраивало: он так и не нашёл с ними общий язык, а потому чувствовал себя неказистым мухомором среди благородных боровиков. Деревню, по его мнению, запросто можно было бы переименовать в Верхние Зануды, потому что даже собакам здесь не на кого было лаять, а все разговоры местных жителей сводились к обсуждению телепередач и восхвалению успехов родственников, перебравшихся в большие города. Те, кому в жизни были нужны постоянные увеселительные события, в деревне не задерживались, но для остальных редких экземпляров тут была благодать — и всё благодаря природному изобилию: озёрная рыба самоотверженно насаживалась на крючки, яблоки едва не разрывались от обилия сока, а яйца выскакивали из кур, как мячи для пинг-понга из автоматической машины.

Но сейчас урожай давно был собран и наполовину съеден, а теплолюбивые растения укрыты еловыми ветвями. На несколько дней зарядили холодные осенние дожди, а через щели в оконных рамах их с отцом маленького, но уютного домика, уже не лезли жуки, зато проникал, как незваный гость, колючий октябрьский воздух.

Сильнее, чем надвигающаяся непогода, Стефана вгоняли в тоску мысли о друзьях, которых он оставил в Аристополе. Он вспоминал о них каждый день и отчаянно жалел, что так и не освоил, как правильно пользоваться александритовым передатчиком, чтобы можно было обмениваться с Амарой содержательными сообщениями, а не просто договариваться о встрече. Он положил кристалл передатчика на прикроватную тумбочку и часто смотрел на него перед сном. Когда дремота одолевала его, и Стефан закрывал глаза, ему часто казалось, что сквозь веки он видит яркий фиолетовый свет горящего кристалла. Но он открывал глаза и наваждение уходило — никто не звонил. Тогда он резко отворачивался от тумбочки, словно та нанесла ему личное оскорбление, и засыпал.

Его отец Константин тоже становился мрачнее день ото дня: виной тому было его понимание, что Стефан скоро уйдёт из деревни и вернётся в город ляписов. Он знал, что сын успешно завершил первую ступень обучения, и скоро начнётся вторая. Константин возвращался с работы пораньше и постоянно находил какие-то совместные дела, пытаясь провести побольше времени вместе со Стефаном, как если бы это облегчило жгучую тоску от предстоящей разлуки.

Трудолюбивый и заботливый Стефан весь сентябрь крутился возле отца, как моль вокруг шубы, с воодушевлением помогал ему и с удовольствием общался, но к концу октября его пыл поутих. Стефана одолела несвойственная ему лень, он бесцельно ходил по огороду, легонько пиная сонных жуков, которые ещё не ушли в спячку, и лишь ждал сигнала от Амары: она должна была использовать передатчик, предупредив о скором начале обучения. И наконец он этого сигнала дождался.

Двадцать девятого октября в половине двенадцатого, ложась спать, он по привычке долго смотрел на александритовый передатчик. Затем сон начал одолевать его, будто укутывая беспорядочные вечерние мысли ватой, и Стефан закрыл глаза. Перед веками его что-то словно полыхнуло, но он не придал этому значения, так как привык к играм разума — к тому, что в его воображении он видел так много раз. Однако теперь к этим всполохам, которые подозрительно долго не гасли, добавилось ощущение тепла. Стефан резко открыл глаза и увидел вспыхнувший ярко-фиолетовым кристалл. Он схватил его и едва не обжёг ладонь — так сильно передатчик раскалился от долгого «звонка».

После сигнала Амары он едва мог спать в эту ночь, а утром так торопился, что запутался в одеяле, дважды споткнулся о собственные тапки, ударился локтем о дверной косяк, чуть не забыл почистить зубы и сплюнул пасту в кофейник, что, к счастью, сразу заметил.

Константин осадил его, пригласив за стол и начав неспешно, как в замедленной съёмке, готовить яичницу и бутерброды. Константин выглядел угрюмым, и Стефан решил применить своего рода лакмусовую бумажку, чтобы понять, с каким чувством отец его отпускает.

— Сколько я тут пробыл? Получается, пару месяцев? Вроде бы все домашние дела переделали.

— Не все. Но ничего, я как-нибудь справлюсь, раз тебе нужно к ляписам.

Стефану показалось, что на его лакмусовую бумажку просто плюнули, и он промолчал.

Когда они поели, отец открыл скрипучую дверцу ветхого шкафа и достал оттуда вешалку с чёрным увесистым пальто.

— Должно быть, уже почти как раз, — сказал он, протягивая его сыну. — Примеряй.

— Зачем это? — с подозрением спросил Стефан. — Куртка есть у меня.

Константин отряхнул пальто и снял его с вешалки.

— Я тут на досуге почитал записи твоего дедушки, — прокашлявшись и пряча глаза, будто стыдится того, что сделал, сказал Константин, — в той тетрадке, которую ты нашёл летом. Так вот, он пишет, что в холодное время года ляписы ходят в пальто вроде этого. Это его. Худой он был да ростом пониже меня, тебе как раз впору придётся.

Стефан с сомнением оглядел потёртое дедово пальто, но затем всё же надел. Оно действительно оказалось почти впору, разве что чуть широко в плечах.

— Ну, не знаю, великовато, — неуверенно проговорил он.

— Другого всё равно нет. Лучше, чем в твоей спортивной куртке там ходить… насколько я понял.

Стефан ещё немного помялся, но всё же согласился. Он допустил нескромную мысль, что Амара снова подберёт ему что-то поприличнее в гардеробной замка, как сделала это в прошлый раз.

— Ладно, — сказал он, заканчивая с бутербродом.

Вскоре они тепло попрощались. Стефан взял старый мятый рюкзак, похожий на гигантский коричневый изюм, куда не забыл положить передатчик, добытую им в Аристополе лепреконскую пуговицу в виде рыбьего хвоста, часы-тарелки, показывающие разницу во времени между Аристополем и родной деревней, и кольцо, с которым Константин нашёл Стефана много лет назад. Наручные часы дедушки, подаренные отцом, применения которым он пока так и не нашёл, он решил пока оставить дома. Он помнил, что дед считал, что именно эти часы показывают разницу между мирами людей и ляписов, но летом узнал, что это не так. Однако выбросить их он не торопился, понимая, что у деда была какая-то причина считать эту вещь уникальной. Нужно было в этом разобраться, только не сейчас, ведь в Аристополе ещё было много нового и неизведанного.

Стефан вышел на улицу. Было сыро и темно, в деревьях гудел ветер, словно напевая тоскливую мелодию, а в соседских окнах ещё никто не зажёг свет. Тусклые уличные фонари едва освещали грязную мокрую дорогу, как ковром покрытую скользкими подгнившими листьями.

Стараясь обходить лужи, Стефан направился прямиком в лес. Зайдя немного подальше, чтобы наверняка не быть замеченным соседями — которые, впрочем, и так не стремились высовывать нос из дома в такую рань, — он прошептал нужные слова и с трепетом увидел, как в земле разверзлась цветная, похожая на бензиновое пятно, воронка, которая словно разбивала утреннюю тьму. В самый первый раз эта воронка казалась как манящей, так и пугающей, но теперь её разноцветное сияние было поистине прекрасным, внушающим надежду. Он по-прежнему жаждал узнать не только Аристополь, но и самого себя, и он чувствовал, что город ляписов должен был в этом помочь.

Не упуская и секунды, Стефан прыгнул в воронку, и через несколько минут с чувством необъяснимого восторга он уже открывал Пилы или Внешние ворота и выходил в Аристополь.

Осень здесь очень сильно отличалась от осени Наверху, в деревне. Было немного светлее, небо уже приобрело предрассветное дымчато-голубое сияние. Пахло сыростью и можжевельником. Каменные цветы не завяли, не осыпались и даже не утратили блеска. Они торчали из-под слоя гнилой листвы и травы, и выглядело это так, словно кто-то набросал в грязь разноцветные конфетти. Помимо каменных цветов было и другое отличие: Аристополь украсили к какому-то празднику. На домах причудливых форм висели гирлянды из стеклянных хвойных веток, частоколы заборов были выкрашены зелёной и розовой красками, а перед каждой калиткой была расчищена грязь и выложены плетёные из лыка зелёные коврики, которых раньше Стефан не видел. Кое-где из труб, торчащих из крыш как попало, выходили тонкие нежно-розовые струйки дыма, в большинстве окон горел свет, а из земли в некоторых местах торчали, словно заледенелые ландыши, аквамариновые колонки, из которых ляписы набирали воду.

Вдруг Стефан вздрогнул от неожиданного блеяния, пронзающего утреннюю тишину. Он оглянулся и увидел в одном из дворов животных: овца, альпака, коза и курицы голосили все на свой лад, словно хор, начисто лишённый музыкального слуха. Они важно подъедали сено из большой кучи, время от времени пытаясь цапнуть и каменные цветы, которых в этом дворе было больше, чем в соседних: кусты с длинными ветками, на которых, как серёжки, висели кроваво-красные цветы в виде сердец, заполонили весь огород. Стефан невольно обратил внимание на контраст этих прекрасных цветов с домом, который они окружали — тот весь покосился, от сырости и времени потемнел и выглядел неуютным. Посмотрев на эту удручающую картину, Стефан вспомнил о дворе дома, в котором раньше жил Ино: пройдя всего несколько шагов, он увидел этот знакомый частокол и пустующие капустные грядки. Очевидно, обитатели жилища, кем бы они ни были, спали, а участок теперь, лишённый трудолюбия Ино, выглядел грязным и неухоженным. Стефан всегда тихо восхищался своим другом, который мог часами смотреть на то, как из земли пробивается росток, мог держать спящую пташку, пока не занемеют руки, или молчать, пока не слипнутся губы. Ино был терпелив настолько, что его побег от отчима по масштабу героизма был сродни полёту на Луну. Стефан улыбнулся, с удовлетворением подумав о сытом и розовощёком друге, который сейчас, должно быть, спал в своей мягкой постели в доме главного придворного садовника.

Ноги несли Стефана по любимому городу так легко, что он не чувствовал ни тяжёлых ботинок на ногах, ни грязи, ни ветра. Вскоре он оказался на главной площади. Розовая каменная плитка была вычищена чуть ли не до блеска, на ограде территории замка также висели гирлянды в виде колючих еловых лап, но было ещё кое-что, от чего Стефан самозабвенно расхохотался, рискуя перебудить ляписов в соседних домах: горгульи, по своему обыкновению сидящие на ограде, тоже были украшены. Их крылья небрежно раскрасили в розово-зелёные цвета, а на ушастые макушки этих чудовищных стражей напялили нелепые изумрудные колпаки, отчего они стали похожи на уродливых и слюнявых гномов-переростков. Судя по их вытянутым мордам, они были не слишком рады своему преображению: переминаясь с лапы на лапу, горгульи рычали громче обычного и косились друг на друга, время от времени пытаясь стряхнуть свои колпаки, которые, по-видимому, были приклеены к их каменным головам на совесть.

И тут Стефан расплылся в дружелюбной улыбке: он увидел её, свою единственную подругу.

Амара выскочила из главных ворот. И хотя на ней был не привычный плащ, а длинное вишнёвое пальто с капюшоном, её шустрые, немного дёрганые и угловатые движения не изменились — их нельзя было не узнать. Она сразу же заметила Стефана, подбежала к нему и бесцеремонно заключила в крепкие объятия.

— Наконец-то! Я соскучилась, — без всякого ненужного стеснения выпалила она.

— И я, — прокашлявшись, ответил Стефан. Он уже немного отвык от манеры Амары нарушать все видимые и невидимые границы. Она снова стояла так близко, что ему невольно приходилось косить глаза, чтобы смотреть ей в лицо.

— Ну что, готов с завтрашнего дня приступить к учёбе на второй ступени? — спросила она, сдувая с глаз выбившуюся из-под капюшона прядь огненных волос.

— Завтра? — удивился Стефан. — Я думал, это сегодня. Мы ведь договаривались, что ты воспользуешься передатчиком, чтобы позвать меня на учёбу.

— Да, но в городе сегодня большой праздник, — Амара кивнула в сторону раскрашенных горгулий. Те жалобно заскулили, а одна согнулась, чтобы лизнуть Амаре капюшон. — Я решила, что ты не должен это пропустить.

Как только она это сказала, где-то справа от них раздался громкий звук, похожий на колокольный звон, только менее раскатистый и более звонкий. Можно было подумать, что где-то просто ударили половником по гигантской кастрюле.

— О! Начинается, — восторженно сказала Амара, двинувшись туда, откуда шёл звук. — Ты вовремя!

— Что начинается? Что за праздник? — спрашивал Стефан, едва поспевая за ней. Он уже понял, что двигаются они в сторону высокого прямоугольного здания из красного кирпича, отдалённо напоминающего монастырь. На самом конце закрученного винтом шпиля высоко в небе Стефан смог разглядеть его украшение — большой бурый шар.

— О, это большое событие для всего Аристополя. Праздник называется Иниций.

— А в чём он заключается? — спросил он Амару, когда они поравнялись.

— В город привозят хранителя — мероса — совершенно нового для Аристополя цветка. В монастырь Абротос, куда мы сейчас идём, доставят горстку почвы с Земли Мейли, на которой, как ты знаешь, взращивают каменные цветы одним лишь приложением ладони. Вот мерос явится на праздник и торжественно это сделает — вырастит первый свой цветок в Аристополе. После этого в городе смогут рождаться меросы этого нового камня, которых раньше тут не бывало. А это значит, новые способности, новые дары, новые успехи для города, не говоря уже о ценности самого камня. Это очень редкое событие, на моей памяти оно случалось только раз, когда я была совсем маленькая. Тогда приехала Астерия и вырастила первую шпинельную розу.

— А откуда они приезжают? — поинтересовался Стефан.

— Из другого города ляписов, мы же не одни на всём белом свете, — Амара хихикнула. — Наш литарх Хелир должен был очень постараться, чтобы ему оказали такую честь и позволили привезти на время мероса нового камня.

— А что это будет за новый камень?

— Не знаю, — Амара пожала плечами, — тем интереснее. Думаю, это будет что-то потрясающее! Надо бы занять места поближе, чтобы всё хорошенько разглядеть. Ох, Стеф, здесь так редко происходит что-то интересное!

Она прибавила шаг. Стефан, повертев головой, заметил, что из домов стали высыпать ляписы, и все они были нарядные, в ярких пальто, с каменными цветами, приколотыми к груди, и возбужденно переговаривались, несмотря на ранний час.

У Абротоса уже собралась целая толпа, но ляписам сложно давалось переключение из режима сна в режим празднования.

— Под пальто у меня пижама, — позёвывая, заявила низенькая беловолосая женщина. Сурового вида мужчина с серой повязкой на глазу ответил ей:

— Если бы я хотел ходить на праздники в семь утра, я бы обучил свою горгулью кукарекать.

Вдруг ребята услышали собственные имена и, обернувшись на зов, к своей радости увидели Ино. Благодаря своей способности видеть дальше всех ему было несложно обнаружить друзей в толпе. Он бежал к ним, позабыв всякую гордость, как ребёнок. Очутившись рядом, раскрасневшийся и довольный, он своими похожими на лопаты ручищами сгрёб Стефана и Амару в охапку.

— И ты здесь! — искренне обрадовался Стефан.

— Я не могу пропустить такое событие, ведь…

— Потом расскажешь, идём скорее, а то займут все места, уж поверьте, — поторопила Амара. Она схватила Стефана за руку и, ловко петляя между ляписами, затащила друга в здание. Ино просочился за ними.

Внутри пока было немного свободнее, чем у входа, и, пока они шли к передним скамейкам, Стефан смог оценить внутреннее убранство Абротоса.

С одной стороны, зал действительно напоминал какое-то место поклонения богу: множество рядов скамеек, что-то вроде алтаря перед ними, витражи на высоких окнах, купольный потолок. Но в остальном Стефану показалось, будто он очутился внутри вишнёвого бисквитного торта: стены были полосатые, кремовые каменные полоски чередовались с коричневыми. На спинках скамеек блестели бордовые круглые набалдашники. Такими же шарами был увешан и высоченный потолок. Внутри них горели лампочки, так что свет, исходящий сверху, был багряным. Но и внизу тоже был свет: в необычайно длинных витых подсвечниках по всему периметру зала горели свечи. На коричневом мраморном полу перед алтарём расстелили толстый бордовый ковёр. Здесь не было никаких изображений, но ощущалась принадлежность места к каким-то таинствам. Пахло воском и неизвестными Стефану приторно-сладкими благовониями, и только из открытой двери позади в зал проникал свежий прохладный воздух.

Амара заняла место на скамейке во втором ряду, Стефан и Ино сели рядом.

— Первый ряд — для приближённых литарха, нам туда нельзя, — пояснила она. — Да особенно-то туда и не хотелось.

Как только она это сказала, тут же и появился самый главный ляпис в Аристополе, литарх Хелир, в сопровождении своей супруги Астерии. Эту пару сложно было не заметить: они плавно, величественно двигались к передним скамейкам, а другие ляписы расступались перед ними, некоторые слегка кланялись. Хелир был в белых штанах, жилете и расстёгнутом белом пальто, отороченном соболиным мехом, а на ногах у него были ослепительно белые сапоги, которые как будто и не касались грязи. Астерия надела своё чёрное, расшитое красными розами платье, которое Стефан уже видел, а сверху на плечи её была наброшена алая меховая накидка с длинным шлейфом, который тянулся за ней метра на два, словно ползущее по пятам лохматое безлапое чудовище. Волосы её, собранные на затылке, были украшены золотой диадемой с яркими самоцветами, напоминающими мармелад — без сомнений, шпинелью, меросом которой была сама Астерия.

Зал наполнялся и другими ляписами. Когда литарх поравнялся со скамейкой, на которой сидел Стефан, подросток невольно сжался. Хелир посмотрел на него так, как смотрят на холодные слипшиеся макароны, которые, к тому же, были вчерашними. Но почти сразу Стефан поборол дискомфорт и отвращение, которое всегда испытывал от взгляда неестественных белых глаз с чёрными точками зрачков и с вызовом посмотрел на литарха в ответ, но тот уже отвернулся.

— Да, — заметила Амара, — меня тоже каждый раз передёргивает, когда он на меня смотрит. У всех меросов белых камней такие глаза, к этому просто нужно привыкнуть. Они в этом не виноваты.

— Угу, — промычал Стефан. У него было стойкое ощущение, что дело тут не просто в цвете глаз литарха. С самой их первой встречи он понял, что тот его почему-то невзлюбил. Летом Хелир так ему и сказал: «Не для всех в замке есть место. Некоторым лучше не соваться куда не просят». Стефан очень хорошо запомнил эту фразу и придавал ей большое значение, понимая, что такие слова литарх не сказал бы любому встречному незнакомцу. К тому же стало известно, что Стефан может приходиться Хелиру родственником, а значит — конкурентом, несмотря на недавно введённую выборную систему, которая со стороны казалась несколько шаткой, главным образом потому, что ещё недавно главный соперник Хелира Реган пытался заполучить место литарха Аристополя. Словно в подтверждение этих мыслей, Хелир начал предлагать своей свите занять места в первом ряду и самого высокого ляписа с исполинской спиной посадил прямо перед Стефаном, так что тот загородил собой весь вид на алтарь.

— Он специально, что ли? — спросил он шёпотом Амару. Она непонимающе пожала плечами и хотела немного подвинуться, чтобы Стефан мог занять более удобное положение, но её попытки оказались безуспешны: по обе стороны от них уже плотно разместились другие ляписы.

Ещё через десять минут все скамейки были заняты, и даже по краям зала стояли те, кому места не хватило. Казалось, в Абротосе собрался если не весь город, то добрая его половина.

Вдруг с шумом, спотыкаясь и наталкиваясь на горожан, в зал влетел тучный ляпис в чёрной мантии в старомодных кружевных оборках. На голове у него был колпак вроде поварского, только чёрный. Вид у этого мужчины был слегка одуревший, словно он только проснулся и обнаружил себя сидящим на пальме с кокосом в руке. У Стефана на губах заиграла снисходительная улыбка, однако остальные смотрели на ляписа в мантии с заметным почтением. Тот тем временем пробрался к скамейке в первом ряду и, поздоровавшись с литархом и его супругой, отдуваясь и еле втискиваясь между соседями, уселся прямо перед Амарой, когда сидящий на его месте ляпис уважительно уступил ему место.

— Кто это? — шепнул подруге Стефан.

— Наш единственный судья, Гером Пятый.

— Никогда бы не подумал, — сказал Стефан, разглядывая красную мокрую шею судьи. Тот тяжело отдувался, и было очевидно, что под широкой мантией у него имеется несколько десятков лишних килограммов. На подоле мантии Стефан увидел белые пятна, похожие на кляксы, и пару пуховых светлых пёрышек. Амара, по своему обыкновению, поймала его взгляд.

— Он терпеть не может судебные разбирательства и всё свободное время проводит со своими курами в курятнике. Поговаривают, у него их уже около сотни, разных пород и расцветок, — шепнула она.

Приглядевшись, Стефан понял, что пятна на одежде Герома — это свежий куриный помёт.

— Судя по состоянию его мантии, не только свободное время он там проводит, — заметил Стефан. — Почему же он не уйдёт с должности судьи?

— Некому его заменить. Вся его династия занималась этим, никто не знает законы ляписов так хорошо, как он. Он хотел уйти, даже предложил преемника, но тот сразу во всём запутался, так что Хелир заставил Герома вернуться.

Услышав шёпот Амары, судья обернулся. Его пухлые губы расплылись в дружелюбной, хотя и несколько тревожной улыбке.

— О, здравствуй, Амара! А где твои родители?

— Здравствуйте, судья Гером. Они где-то там. — Она указала на скамейки по другую сторону от прохода. — Как поживаете?

— О, неплохо, весьма неплохо! — добродушно ответил судья. — У меня сегодня вывелись чудесные сиреневые цыплята, целых восемь пушистых милашек! Взрослые они станут темнее, так что надо ловить момент! Приходи как-нибудь взглянуть…

Тут на судью неожиданно взглянула Астерия, и он, сглотнув, умолк, снова повернувшись к царственным особам.

Двери не закрывали, чему Стефан был рад, ибо это был единственный доступ свежего воздуха в окуренное благовониями помещение. Ляписы всё прибывали, а Стефан потихоньку начал скучать из-за долгого ожидания.

Вдруг чьи-то руки легли ребятам на плечи. Они обернулись и увидели широкую улыбку и искрящиеся жёлтые глаза их учителя, Брана. Он уже снял своё странное канареечное пальто и положил его к себе на колени.

— Привет, — весело сказал он. — Ну как, готовы увидеть Иниций?

— Здравствуйте, — благоговейно сказала Амара. — Ещё как готовы! А вы не знаете, какой камень будут выращивать?

— Без понятия, самому не терпится узнать, — ответил Бран, потирая руки.

— А я знаю, — вдруг спокойно произнёс Ино, и все с удивлением уставились на него.

— Серьёзно, откуда? — спросила Амара.

— Нового хранителя поехал встречать Феликс, это ведь его работа, он будет ассистировать меросу при взращивании цветка.

— И кого же он везёт?

— Он сказал, что это будет мерос изумруда.

— О, это прекрасно! — восхищенно сказал Бран. — Нам очень не хватает изумрудов. Они поразительны: способны помогать в ясновидении, лечить болезни глаз, связывать с потусторонним миром, восстанавливать почти угасшую жизненную энергию и, говорят, даже уберегать от вранья, зла и мошенников. Вообще, у изумруда так много свойств, что всех и не упомнишь. Обязательно подготовлю урок о них. А может, даже два.

Амара едва дослушала, как тут же задала Ино ещё один вопрос:

— А Феликс ещё что-нибудь рассказывал?

Ино немного замялся.

— Ну да.

— Расскажи всё, что знаешь. Кто этот мерос? Откуда он? Что за цветок он взрастит? Ино, не томи, мне скучно тут сидеть!

Ино выглядел обрадованным, как бывало всегда, когда он чувствовал себя полезным, и стало понятно, что ответы на эти вопросы ему известны.

— Кхм, — скромно прокашлялся он, — да, Феликс сказал, что он должен привезти мероса изумруда из Пакслита. В общем, это женщина… как её… дайте вспомнить. Её зовут почти так же, как и её цветок… Про.. про… Прометея? Пронея? Пропея? Альфа как-то…

— Альфа Протея? — удивлённо спросил Бран.

— Да, точно! Цветок — протея. А женщину зовут Альфа Протея.

— Что-то знакомое как будто, — сказала Амара, почёсывая подбородок.

— Да это же родная сестра нашей Астерии, — пробасил Бран, бросив взгляд на супругу литарха, которая стояла рядом с Хелиром и ещё каким-то священным лицом у алтаря. Они оживлённо переговаривались, и один из их помощников аккуратно положил на алтарь тряпицу с горсткой земли. По-видимому, понял Стефан, именно тут Альфа Протея должна будет торжественно вырастить первый изумрудный в Аристополе цветок.

— Точно. Астерия ведь тоже прибыла из Пакслита. Интересно посмотреть на её сестру, как думаете, они похожи? — спросила Амара.

— Не знаю, никогда не видел никого из семьи Астерии, — ответил Бран. — Будем ждать. Когда они приедут? — спросил он у Ино.

— Вообще-то уже должны быть на месте, — отозвался тот, синими глазами поглядывая на открытые двери.

Стефан снова оглянулся. Зал был полон, ляписы шумели, переговаривались. На улице уже никого не осталось, только сильный ветер задувал через дверной проём. Стефан взглянул на Хелира и Астерию. Они стояли по левую сторону от алтаря (по правую стоял всё тот же священнослужитель и его помощник), держались за руки и смотрели в сторону двери. Выглядели они, как всегда, уверенно и горделиво, но от взгляда Стефана не ускользнуло то, что Астерия пальцами свободной руки едва заметно дёргает нитку от вышитой розы на платье. Ино тоже это заметил.

— Что-то они волнуются.

— Не мудрено, — сказал Бран. — Такое событие не каждое десятилетие случается. От этого зависит процветание и престиж города. А тут ещё и родственница приезжает, так что волнительно вдвойне.

Тут Стефан снова посмотрел на литарха. Хотя он уже и понял, что была довольно большая вероятность того, что они родственники, он никаких тёплых чувств по этому поводу не испытывал. Хелир казался настолько чужим, насколько это возможно. Его белые глаза воспринимались Стефаном как инопланетные, и, когда литарх бросал на него редкий взгляд, Стефану казалось, будто он ныряет в ледяную воду.

— Феликс сказал, первую партию цветов будем выращивать мы у себя в теплице и в специальном тёплом ящике в Материнском саду, — гордо поведал Ино. — За ними, говорит, нужен особый уход, протеи очень придирчивы и капризны и на Земле Мейли осенью просто не взойдут.

— Любопытное дело — это литосадоводство, — заметил Бран.

— Учитель, я с нетерпением буду ждать лекцию о изумрудных протеях. Я совсем ничего не знаю о них! — воскликнула Амара.

Бран улыбнулся. Воцарилось молчание, каждый стал поглядывать по сторонам. Стефан видел, что окружающие ляписы уже окончательно проснулись и пребывали в нетерпении. То же самое происходило и у алтаря. Священнослужитель ковырял носком своего золотого ботинка краешек ковра, а его помощник нетерпеливо заламывал руки. Литарх молча глядел своими белыми глазами на двери, а Астерия, хотя и перестала дёргать нитки на своём платье, заметно побледнела и поджала тонкие губы.

— Да где же они, в самом деле? — озадаченно спросил Бран, оборачиваясь к дверям.

Ино вдруг встал, всматриваясь туда же.

— Я до сих пор не вижу повозку, но… сюда кто-то бежит.

Он сел обратно на скамейку. Все переглянулись. В воздухе повисло какое-то напряжение, которое Стефан не мог объяснить. Ещё несколько минут они сидели, растерянно разглядывая всё окружающее. В зале то становилось очень шумно, то вдруг все разом смолкали, словно прислушиваясь, не идёт ли кто. Но вновь и вновь в такой тишине раздавался только скрип двери от ветра.

Наконец Стефан встрепенулся: томительное ожидание окончилось, и в проёме показался какой-то ляпис в коричневом пальто. Только Ино зачем-то снова встал.

Ляпис в коричневом побежал к алтарю, минуя все ряды скамеек. Не добежав до Хелира и Астерии всего несколько шагов, он упал на одно колено. Стефан теперь увидел его лицо, которое, очевидно, Ино разглядел раньше: оно было удивительно круглое, красное и в тёмных веснушках. Он тяжело дышал, на лбу у него выступил пот.

— Ваша драгоценность, — сказал он севшим голосом, — на повозку напали. Иниция не будет.

Глава 2

Похищение

На секунду Стефану показалось, что Хелир сейчас ударит круглолицего. Но этого не случилось.

— Арес! — раскатистым голосом крикнул Хелир одному из ляписов поблизости. Тот был не в пальто, а в коричневой шинели и высокой, похожей на цилиндр с узкими полями шляпе в тон. Поля шляпы были окантованы золотом, как и манжеты на рукавах. Стефан понял, что Арес был главным эфором.

Хелир больше ничего не сказал. Ляпис по имени Арес, бледный, с вытянутым лицом и длинными рыжими усами, коротко кивнул и вместе с тремя своими помощниками в коричневых пальто выбежал из Абротоса.

В зале началась неразбериха. Ляписы мешкались, вставали со скамеек, словно испуганные сурикаты, передавали на задние ряды то, что увидели и услышали, охали и ахали, демонстрируя искреннее изумление. Астерия не двигалась, словно окаменела. Красные и похожие на мармеладные конфеты, глаза её округлились. Казалось, что она не может понять происходящее. Хелир легонько потряс её за плечи, но, несмотря на то что литарх был значительно крупнее супруги, его попытки расшевелить её выглядели, как если бы оленёнок захотел расшатать вековой дуб. В этот момент внимание Стефана привлёк Ино. Он тяжело дышал и выглядел гораздо более напуганным, чем когда-либо.

— Феликс, — прошептал он и, не обращая ни на кого внимания, ринулся к выходу, расталкивая недоумевающих ляписов рядом. Амара резко встала со скамейки и, проскочив между остальными, бросилась за ним. Стефан, не долго думая, присоединился. Без остановки извиняясь, он тревожил ничего не понимающих ляписов, пришедших на несостоявшуюся церемонию, и пробирался между ними, стараясь никого не задеть.

Он нагнал друзей уже на улице. Оскальзываясь на мокрых опавших листьях, ребята мчались вслед за Ино, который бежал быстрее всех.

— Ты ви-дишь по-воз-ку? — громко спросила Амара, перепрыгивая лужи.

Ино ничего не ответил, но Стефан понимал, что повозку он, конечно, видит, ведь у него был великолепный дар мероса соколиного глаза — видеть дальше всех, как будто и сквозь преграды тоже.

Они бежали долго, силы уже покидали Стефана, он стал часто спотыкаться. Стефан знал, что скорость — не его сильная черта, но останавливаться он бы себе не позволил. Более быстрая Амара тоже стала спотыкаться и тяжелее дышать. Стефан посматривал по сторонам. В этой части города он ещё не был: дома здесь стояли плотнее друг к другу, участки, их окружающие, были теснее и мельче, а дорога стала ýже и грязнее. Наконец он увидел их: трёх больших, похожих на полулошадей-полукоров, животных, розовых уперакий в изумрудных с золотыми узорами попонах, которые не вписывались в общую картину, поскольку выглядели здесь слишком грандиозными и яркими. Они мялись на месте, переставляя крупные пеньки-копыта, но не решаясь двинуться вперёд, и вскоре Стефан понял почему: перед ними был рассыпан ковёр из битого стекла, гвоздей и острых шипов.

Прямо за животными стояла небольшая, но изящная изумрудная карета, дверь её была открыта, а рядом валялись разбросанные тюки и кожаные пузатые чемоданы.

Ино, не теряя времени, бесстрашно пробежал прямо по осколкам и гвоздям и нырнул в карету.

Стефан и Амара, тяжело дыша и держась за бока, сбавили шаг. Амара осторожно стала обходить острые препятствия по краю дороги. Ботинки Стефана с толстой резиновой подошвой позволили ему пройти прямо по битому стеклу, лишь немного выбирая места, где не торчали длинные острые штыри. Ему подумалось о том, что копыта уперакий казались твёрдыми и способными противостоять этой преграде, но, поскольку животные не собирались наступать на стекло, Стефан решил, что переоценил их выносливость.

— Кто-то хорошо подготовился, — заметила Амара, — нападение явно планировали.

Стефан ничего не ответил. Он заметил, что Ино пытается вытащить Феликса из кареты, и бросился ему на помощь.

Подхватив садовника под руки, они вытащили его наружу. Стефан ужаснулся: он ещё никогда не видел человека — и ляписа тоже — в таком состоянии. Феликс почти никак не реагировал на присутствие остальных. Он мутными полузакрытыми глазами смотрел куда-то в небо, а сам был жутко тяжёлый и словно пластилиновый. Кровь была везде, так что Стефан даже не понял, где находятся раны среди многочисленных складок его тёплой одежды.

— Куда мы его понесём? Зачем мы его вытащили? — спросила Амара. — Может, нельзя было этого делать?

Бледный Ино ничего не смог ответить, его губы дрожали, он заметно переживал.

— Амара, оставь эту панику для другого случая, — сказал Стефан. — Ты ведь мерос граната, ты можешь остановить кровь?

— Я не знаю, я никогда этого не делала, я лечила только ожоги, — засомневалась она, однако приложила руку Феликсу куда-то в область живота. — Одежда мешает.

— Здесь рана, — хриплым голосом сказал Ино, а затем распахнул пальто Феликса и указал на дыру в зелёной рубашке, обильно вымоченной в крови.

Без какой бы то ни было брезгливости Стефан разорвал рубашку, и Амара быстро приложила к ране подрагивающую руку.

— Не знаю, — повторила она. Сюда бы мероса гематита…

— У нас только ты, — сказал Стефан.

— Да где же все? — задал Ино вопрос в никуда. Он трясущимися руками достал из кармана александритовый передатчик и крепко сжал его в ладони, а большим пальцем стал его ритмично постукивать.

— С кем ты пытаешься связаться?

— С Федрой, — только и сказал он.

Время тянулось, Стефан в нетерпении ходил вокруг кареты и розовых уперакий, которые все чаще недовольно фыркали и гудели своими гулкими глотками. Им тоже явно не нравилось топтаться на одном месте без еды и воды, но идти по осколкам они так и не решались.

— Получается? — спросил Стефан у Амары.

— Не знаю, — ответила Амара, всё ещё прижимая ладонью рану.

Стефан ещё раз посмотрел на копыта массивных животных. Сложно было поверить, что эти тяжёлые и крепкие ноги не могут стереть стекло и любые другие преграды в пыль. Стефан подошёл к одной из уперакий и погладил её тёплый кожаный нос. Животное перестало переминаться с ноги на ногу и словно начало успокаиваться, прикрывая глаза. Стефан, рискуя разозлить уперакию и получить копытом в лоб, присел рядом и попробовал приподнять одну её ногу. Уперакия не слишком охотно, но всё же поддалась и согнула конечность в колене. Стефан взял копыто двумя руками и посмотрел на подошву: в её середине, словно окружённая крепкой бронёй виднелась мягкая розовая подушечка, похожая на ту, что есть у домашних кошек. Стефан опустил ногу уперакии и спросил друзей:

— Ребята, а вы знали, что у уперакий в середине копыта мягкие, как бы это сказать… — Стефан замешкался, подбирая слово, — пятки?

— Впервые слышу, — отозвалась Амара. — Откуда нам это знать? А что?

— Это объясняет, почему такие громадины боятся идти по битому стеклу.

Наконец Ино воскликнул:

— Смотрите! Идут сюда!

Стефан ещё никого не видел, но уже мог слышать голоса и топот тяжёлых ног других уперакий. Вскоре к ним явились эфоры, все в коричневых пальто и шляпах, на уперакиях в фетровых попонах. Они также остановились перед битым стеклом, но с другой стороны. Двое эфоров подбежали к Феликсу, ещё двое стали расчищать дорогу своим орудием — тонкими деревянными дубинками, которые скорее были похожи на модный аксессуар, нежели на орудие устрашения.

— Жаль, нет лопаты, — сказал самый молодой эфор, ковыряя осколки.

— Жаль, что мы вообще понадобились, — отшвыривая острый штырь в сторону, сказал тот, что был постарше. — Кому могло понадобиться вообще нападать на них? — Он увидел ребят. — Эй, а вы кто и что тут делаете?

— Он мой учитель, — промямлил Ино. — Я увидел, что он здесь…

— Увидел? А откуда ты, голубчик, смотрел?

— Он мерос соколиного глаза, — вмешался Стефан. Увидел карету издалека, и мы прибежала сюда.

— А нам он не мог сообщить точное место? — возмущённо прогудел эфор. — Мы бы прибыли быстрее. Наш доносчик так путался в трёх соснах, что нас опередили дети!

Стефан вновь посмотрел на Амару. Она всё еще держала руку на груди садовника, но по её растерянному виду было понятно, что она сильно сомневается, что может ему помочь.

— Ну что вы там возитесь, как там её драгоценность Альфа Протея? — старший эфор решительно двинулся к карете.

Два других эфора грубо отстранили Амару и зачем-то затащили Феликса обратно в карету.

— Здесь только один, — крикнул младший эфор. — Альфы Протеи нет!

— Как нет? — чуть не взвизгнул старший.

Только сейчас Стефан вспомнил о ней. Ино и Амара растерянно переглянулись — очевидно и они, увидев раненого Феликса, думать забыли про второго пассажира кареты.

Феликс застонал. Старший эфор быстро сориентировался. В пару взмахов своей дубинкой он дочистил дорожку, приемлемую для того, чтобы животные прошли, и оседлал свою уперакию. Двое его помощников, закинув разбросанный багаж обратно в карету, сели на спины своих.

— Ты останься в карете, — сказал старший младшему подчиненному, — пригляди за раненым, а вы, детишки, живо тоже забирайтесь внутрь.

Ребята не стали ничего спрашивать, а молча сели.

Умные, никем не управляемые уперакии, которые тянули карету, тут же двинулись вперёд. То ли от долгого перевала, то ли от понимания ситуации, они шли гораздо быстрее обычного.

Все четверо смотрели на Феликса, который едва дышал. Однако мысли Стефана были заняты не одним садовником. Он мял в руках рюкзак-изюм со своей лёгкой поклажей, которую так и не успел никуда отнести, и размышлял о том, что летом в Аристополе всё тоже было неспокойно: тогда город лишился меросов бирюзы из-за амбиций Регана. Из-за Регана и он, Стефан, был в опасности. В остальном этот город, как и весь мир ляписов, казался Стефану чудесным, сказочным и ярким, внушающим надежду найти своё предназначение и своё счастье. И теперь, узнав о нападении на Альфу Протею и Феликса, Стефан забеспокоился не только о потерпевших, но и о том, был ли этот мир в реальности таким уж сказочным и прекрасным. Однако случившееся его не напугало, и он и не помышлял о том, чтобы вновь навсегда вернуться в Верхние Уды.

Вскоре уперакии встали у ворот замка. Ребята выскочили из кареты как раз вовремя, чтобы увидеть, как им навстречу бежит Федра. Вся белая, с выпученными глазами, без пальто, в своём обычном фартуке с медведем, у которого на ветру колыхались уши, она вскинула руки.

— Туда-туда, — закричала она уперакиям, указывая им путь к замку через ворота, которые уже открывали эфоры. Уперакии потащили карету дальше.

Путь к домику Феликса и Федры казался бесконечным. На карете невозможно было доехать по узким тропинкам до двери, поэтому вскоре какие-то ляписы принесли носилки и на них доставили раненого Феликса в дом. Ино, Амара и Стефан тенью следовали за ними.

— Почему они не несут его в замок или в какую-нибудь больницу? — недоумевал Стефан.

— Если Федра не справится, то не справится никто. Она — лучшая травница во всём Аристополе, — не без гордости заверил Ино. — Уж поверь мне. Пусть она и не закончила пять ступеней в замке.

Тут Амара налетела на стоявшее во дворе ведро и обронила словцо, которое плохо сочеталось с её приятной наружностью. Затем друзья проскочили в дверь незамеченными, потому что два ляписа-эфора и Федра были заняты укладыванием садовника на жёсткую скамью у стены.

Федра бросилась к полкам над печью и быстро стала доставать какие-то глиняные горшочки и маленькие тряпичные узелки.

— Вы можете идти, — бросила она эфорам, склоняясь над своими травами и снадобьями. — У вас и без нас работы теперь будет много. Это ж надо! Ищите её драгоценность!

Они поспешно ушли, а Ино бросился к садовнику и встал перед ним на колени. Федра сунула ему в руку тряпку, смоченную в какой-то зелёной сверкающей жидкости.

— Обработай-ка скорее раны.

Стефан и Амара так и стояли у двери. Оба они чувствовали себя неловко, но не могли сдвинуться с места. Наконец Амара подала голос:

— Можем мы чем-то помочь?

— Да, Амара, беги в теплицы, принеси мне корень арагонитового асфоделя.

Амара тут же убежала, вновь раздался «бдзыньк» от удара о ведро, а Федра что-то размешала в глиняной чашке и, прижав её к губам супруга, скомандовала:

— Пей.

Ему стоило огромных усилий приподнять голову и сделать глоток. Однако тут же взгляд его прояснился, а бледное лицо начало приобретать привычный мясной оттенок. Но затем он снова закрыл глаза и, по-видимому, уснул. Федра, суетясь и пыхтя, как самовар, схватила со стола белые тряпичные ленты и начала перевязывать раны, предварительно посыпая их необычным красным порошком, который Стефан тут же узнал: несколько месяцев назад учитель Бран точно так же вылечил рану самого Стефана, которую тот получил от ножа Регана.

Амара вернулась, и вместе с Федрой они принялись что-то делать у стола, в то время как Ино и Стефан просто стояли и смотрели на Феликса. Ино следил за каждым вдохом ляписа, заменившего ему отца, а Стефан лишь чувствовал неловкость оттого, что больше ничем не мог помочь. Однако вскоре он увидел своего кота Рута, который лениво спустился с лестницы посмотреть на то, что вызвало такой переполох. Ино взялся ухаживать за животным, пока Стефан проводил время Наверху.

— Привет, дружок, — шепнул Стефан, опустившись на колени и протянув Руту ладонь. Кот с сомнением обнюхал её, боднул колено хозяина, а затем запрыгнул на кресло у лестницы, чтобы оттуда наблюдать за происходящим.

Вскоре Феликс начал приходить в себя. Сначала он тихонько застонал и буркнул, чтобы ему принесли порцию телячьих щёчек, а потом открыл глаза и зашевелился, пытаясь, видимо, принять более удобное положение. Ино тут же подложил под его голову большую расшитую подушку.

— Кто это сделал? — негромко спросил он, словно боялся, что ответ на вопрос вытянет из садовника все силы. Учитывая, что минуту назад Феликс говорил про телячьи щёчки, Стефан усомнился в том, что садовник уже вернулся в реальность.

Но Феликс заговорил, хотя голос его был таким скрипучим, словно он простудился.

— Я не видел, Ино.

— Совсем? — вмешался Стефан. Амара и Федра навострили уши.

— Думаю, что мужчина, но не уверен… больше ничего не успел… не помню толком…

— Ладно, — прервала его Федра. — Мне мужа лечить надо, а потом уже он будет на вопросы отвечать. И не на ваши, а эфоров! Идите, — добавила она, чуть смягчившись, — вы молодцы, что позаботились о нём.

Ребята неуклюже поплелись из дома. Выйдя на улицу, Стефан увидел, что стало совсем светло. На территории замка было куда красивее, чем снаружи — множество вечнозеленых растений, отсутствие грязи на тропинках и выложенных камнем дорожках. Поздняя осень угадывалась лишь по холодному, но ещё влажному воздуху.

— Пойдем, посидим в птичнике, — предложила Амара. — Там теплее.

Они быстро покинули сад и двинулись в сторону замка. Пройдя немного за него, друзья очутились в гигантской беседке, плетёной из розовато-коричневых лоз. Размером она была больше двухэтажного дома, внутри стояли скамейки из тёмного дерева, над которыми нависали большие сухие зонтичные растения, названия которых Стефан не знал. Между лозами проникал свет, так что темно внутри не было. Гомон стоял невыносимый — такого количества птиц в одном месте Стефан ещё не встречал. Не успел он усомниться в возможности нормально разговаривать в этом шуме, как вдруг птицы разом умолкли, только совсем маленькие персиковые пташки продолжили тихонько щебетать, норовя сесть ребятам на головы.

Амара отогнала рукой птичку и ответила, не дожидаясь вопроса:

— Это птичник Триптихона. Птицы тут приучены вести себя тихо, если кто-то пришёл. Здесь много тех видов, которые давно утрачены у людей.

— А это что? — спросил Стефан, указав на гигантское пустующее гнездо на одном из низких и широких зонтичных растений.

— Гнездо для больших птиц, но я не помню, чтобы тут кто-то сидел. А нам вон туда.

Она указала на две резные деревянные скамьи, стоящие друг против друга. Амара и всё ещё бледный Ино сели на одну, Стефан — на другую.

— Как вы думаете, — завела разговор Амара, — кто же напал на повозку с Феликсом и Альфой?

Ребята пожали плечами. Ино смотрел себе под ноги, а Стефан не мог оторвать взгляд от разноцветных пузатых птичек, прыгающих по веткам. Они явно не страдали от недоедания и сами были похожи на сдобные булочки с крылышками. Птички с интересом поглядывали на ребят и время от времени плескали пёрышки в поилках. От их беззаботного вида и ему стало как-то спокойнее.

— Мне кажется, — снова заговорила Амара, — это какой-то сумасшедший. Ну кому ещё в голову могло прийти украсть Альфу? Зачем?

— Ну, она же знатного рода, — заметил Ино. — За неё можно просить выкуп. Мой отчим точно бы рассмотрел эту идею.

— Думаешь, это мог быть он? — ужаснулась Амара. Стефан тоже вспомнил лысого коренастого ляписа, от которого Ино сбежал ещё летом. Доверия тот определённо не внушал.

— Вряд ли, — ответил Ино. — Я имею в виду саму мысль, уж она бы его посетила. Но нет, он не сделал бы этого. Он и так на счету у эфоров, он знал бы, что попадётся. Слишком большой риск для него.

— А как насчёт тех, кто живёт там, в лесах? — спросил Стефан.

— Имеешь в виду Изгоев и Маргиналов? Да, и те и другие — теоретически — могли бы, — задумалась Амара. — Но Изгои вряд ли на это способны, ведь они стараются не высовываться и жить, не привлекая внимания. Украсть Альфу — значит навлечь на них всю злость Аристополя, а против меросов Аристополя у них нет ни оружия, ни сил. Я не уверена, что они и с самой Альфой бы справились. А вот Маргиналы, которые спят и видят, что Триптихон будет разрушен или власть сменится, они, пожалуй, могли бы использовать Альфу Протею, как способ давления на литарха. Но тогда они сами объявятся, правильно? Какой смысл прятаться?

— Значит, вариантов много, — подытожил Стефан. — Это могут быть Маргиналы, сумасшедшие, алчные воры и кто-нибудь ещё, о ком мы не можем догадываться.

— Получается, что так, — согласилась Амара. Она ненадолго задумалась, ковыряя ногтем краску на скамейке, но потом простодушно добавила: — Ничего, эфоры найдут Альфу и преступника, иначе и быть не может.

Тут они немного помолчали, пока Амара не воскликнула:

— Я вот ещё что хотела сказать! Ведь восьмого декабря у меня день рождения, а я хочу обоих вас пригласить.

Стефан встрепенулся так резко, что несколько пузатых птичек отпорхнули подальше:

— Здорово! А я ведь даже и не знал, не спросил тебя, когда твой день рождения! А Ино…

Амара перебила его:

— Дело в том, что мои родители настаивают, чтобы мы праздновали в замке, но они не против, если я кого-нибудь приглашу. Вопрос лишь в том, что у вас обоих нет разрешения проходить в замок, не считая первых двух этажей для тебя, Стефан, где мы будем учиться. Поэтому я сегодня подам прошение литарху, чтобы вам обоим разрешили посетить праздник.

— А может он отказать? — неуверенно спросил Ино.

— Наверное, может, но обычно разрешает, я слышала. Просто выдают сопровождающего и всё.

— Это хорошие новости, — обрадовался Ино. Щёки его порозовели. — Я с удовольствием приду к тебе на день рождения!

— Я тоже! — улыбнулся Стефан, про себя размышляя, что же такого можно будет подарить подруге. Благо, времени до праздника было ещё много.

Глава 3

Книга учёта лепреконских даров

Стефан очень ждал свой первый урок в замке, хотя и маленький класс в домике у ограды замка, где проходили занятия на первой ступени обучения, ему тоже нравился. Там было уютно, но теперь его сердце трепетало от ожидания чего-то большего и важного.

Перед уроком они с Амарой встретились в холодном саду и заболтались. Амара рассказывала о том, как проводила время в Аристополе в отсутствие Стефана: играла с детьми на площади в камни в мешочках, подкармливала кота Рута, захаживала в гости к Ино, где неизменно Федра угощала чем-то вкусным. Рассказ Амары хоть и не был содержательным, зато отличался наполнением эмоциями и шутками, так что ребята потеряли счёт времени, и, когда они вбежали в класс, остальные ученики уже рассаживались по местам.

Никто из одноклассников за это короткое время, пока Стефан отсутствовал в Аристополе, не изменился, хотя часть из них отсеялась после экзамена. Рыжеволосый Бел, с выдающимся подбородком и заметной чёрной родинкой под глазом, как обычно, занял ближайший к учителю стол. Отношения с ним у Стефана не задались с самого начала — надменное отношение Бела к тем, кто был небогат или имел отношение к людям, навсегда оттолкнули Стефана от этого ляписа. И это отношение было взаимным, хотя Стефан до конца и не мог понять, чем именно он так неприятен Белу. Амара уверяла, что это из-за того, что Стефан был выходцем из мира людей, но самому ему казалось, что этого обстоятельства маловато для неприязни. Летом поводов для разногласий стало ещё больше — выяснилось, что Бел передавал информацию о Стефане Регану, однако это сошло ему с рук. Впрочем, Стефан не думал об этом слишком много и просто предпочитал с Белом не пересекаться.

За Белом вновь сидели близняшки Хлоя и Ия, которые, казалось, всегда улыбались — Стефан ни разу не видел их серьёзными или печальными, хотя и улыбки их были далеки от простодушных или весёлых. Сёстры постоянно сопровождали Бела и прыгали перед ним, как козы перед кочаном капусты. Внешне они казались Стефану довольно милыми, но он замечал, что Амара их не выносит точно так же, как и Бела.

За Амарой сидел Миртил, чем-то напоминающий лохматого пса с круглыми грустными глазами, и Стефан сразу же с ним поздоровался. Мирт был, пожалуй, единственным в классе — за исключением Амары, — с кем у Стефана сложилось хоть и не близкое, но доброжелательное общение. Ещё одно обстоятельство отличало его от остальных учеников — он один из всех прибыл не из замка Триптихона, а из города. Из-за этого для всех он был таким же чужим, как и сам Стефан. Мирт постоянно ходил один и мало общался, но при этом не производил впечатление одинокого или обделённого ляписа. У него была походка вразвалочку, он часто непринуждённо зевал на уроках и рисовал на полях тетради выдуманных им монстров, вальяжно откинувшись на спинку стула. «Настоящий небожитель», — думал Стефан.

Других ляписов, учившихся с ним, Стефан знал лишь по именам: Адмета была худой и очень высокой блондинкой с тремя толстыми косами почти до колен; Дике была непримечательной, с маленькими чертами лица; сереброволосый мерос лабрадора Ифит и мерос турмалина Орфо с арбузного цвета бегающими глазами слыли весельчаками и было сложно поверить, что эта самая учёба вообще была им нужна.

После того, как Стефан окинул глазами присутствующих, он обратил внимание и на сам класс. Он был совершенно не похож на предыдущий. Здесь вместо парт стояли крепкие столы тёмного дерева, а вместо фанерных стульев — обитые бордовым бархатом кресла с резными ручками. Потолки были высокими, а на стенах красовались картины в позолоченных рамах с неизвестными Стефану историческими сценами. Учительский стол невероятных размеров стоял на буром ворсистом ковре. Позади стола в камине разожгли огонь, так что в классе, в отличие от коридоров замка, было тепло. Всё было совсем не так, как в той каморке, где они учились летом. Неизменным оставался лишь учитель Бран, к которому Стефан уже проникся глубокой симпатией. Он казался не столько учителем и наставником, сколько старшим товарищем. Амара и вовсе не сильно скрывала того, что ум и доброта Брана в определённом смысле её очаровали. Это, считал Стефан, и помогало ей хорошо учиться: сложно было представить, чтобы вечно отвлекающаяся, беспокойная и словоохотливая Амара могла бы так долго удерживать внимание на речи кого-то ещё.

Друзья, как обычно, сели вместе. Стефан так торопился, что уронил свой карандаш. Тот покатился по полу в направлении учительского стола. Стефан, удивляясь про себя неровности пола, вприпрыжку стал догонять «беглеца» и нагнулся за ним, когда карандаш остановился, наткнувшись на преграду в виде ковра. В этот момент, не обращая на Стефана внимания, Бран попытался перегнуться через стол, чтобы что-то спросить у Бела, сидящего перед ним, но стол был так велик, что расстояние между ними всё равно оставалось большим, так что Брану пришлось повторить свой вопрос погромче:

— Я спросил, как тебя чувствует твой дедушка?

— Кажется, ему сегодня стало лучше, — сдержанно ответил Бел.

— О, я чрезвычайно рад это слышать. Он казался совсем плохим. Он уже встаёт с постели?

— Да, сегодня сделал несколько шагов, и… — тут Бел заметил замершего в проходе Стефана, который согнулся и смотрел на них, как косоглазый горбун. Бел нахмурился и замолчал. Неловкая пауза заставила Брана оглянуться и тоже заметить затаившегося ученика.

— Ты что-то потерял, Стефан?

— Да, — ответил он, поднимаясь и показывая карандаш, — карандаш упал. Всё в порядке.

— Возвращайся скорее на своё место, урок начинается, — сказал Бран. Стефан повиновался и быстро сел рядом с Амарой. Бран и Бел ещё что-то сказали друг другу, но из-за смешков близняшек и какой-то бессвязной болтовни Амары Стефан ничего не расслышал.

Урок оказался интересным: Бран рассказывал о династии правящих ляписов и сотворении Аристополя. Это было не похоже на урок истории в обычной школе, потому что большая часть рассказов учителя была собранием легенд, более или менее правдоподобных. Стефан не понимал, чему верить, а что воспринимать как миф. Выводы давались на откуп ученикам. Однако иногда Бран подсказывал:

— Мы до сих пор не имеем точных сведений о том, как был построен Триптихон, однако до нашего времени дошла легенда о трёх сёстрах. Согласно этой легенде, до Триптихона на его месте стоял другой замок, и жил в нём первый литарх Хапеон. Когда он сильно состарился, он завещал править Аристополем своим дочерям — Мие, Астре и Рении. Проблема была в том, что их было трое, а он хотел дать им равные права, но сами дочери презирали друг друга и соперничали, так что каждая хотела править единолично. Видя это и понимая, что ситуация может привести к страшному, Хапеон так и не смог выбрать единственную наследницу, но повелел построить Триптихон — замок с тремя дверями. Для каждой сестры был создан отдельный вход, отдельные лестницы и комнаты, даже тронных залов было три. Всё для того, чтобы девушки не пересекались. У каждой была своя гвардия, свои помощники, свой суд.

— Но как же они правили? — спросила Амара. — Это же невозможно! Они ведь могли давать совершенно противоположные указания?

— О да. Именно это они и делали, понимая, что Хапеон любит их одинаково, — ответил Бран, глядя в непонимающие глаза учеников. — Сёстры даже не пытались привести Аристополь к процветанию. Возможно, — в силу молодости или своих личных качеств — они были больше заняты соперничеством. Но недолго. Хапеон, терзаясь, всё же понимал несовершенство системы и распорядился так: одновременное правление сестёр закончится тогда, когда одна из них родит наследника и станет при нём регентшей до его совершеннолетия. И одна из сестёр, Рения, была к этому ближе остальных, потому что на тот момент она уже готовилась к помолвке с одним знатным ляписом. Другие сестры, Мия и Астра, знали об этом, так что как только похоронили их отца Хапеона, они, ненадолго объединившись, закрыли единственный принадлежащий их сестре вход в замок, чтобы она не могла выйти, и не мог войти её суженный. Сделали они это, как вы понимаете, чтобы не допустить того, чтобы у Рении мог бы появиться первый в их роду наследник.

— Это жестоко, — вставила Амара. — А где был этот вход? Я знаю только два входа в замок.

— Всё верно, Амара, — кивнул Бран. — Главный вход был предназначен Мие. Вход с заднего двора, который также известен немногим, был сделан для Астры. А Рении предназначался подземный вход, который многие впоследствии искали, но так и не нашли. В летописях упоминалось, что он ведёт прямо в сокровищницу, но, поскольку это довольно опасно для сохранения имущества Триптихона и всего Аристополя, эта информация была неоднократно проверена, и никакого входа в сокровищницу, помимо известного нам, найдено не было. Даже если легенда о трёх сестрах правдива, вероятно, Мия и Астра действительно убрали вход. Однако история на этом не заканчивается. Рения восприняла своё лишение стоически. Она не стала рыдать или ссориться с сёстрами. Её начали часто замечать на одной из башен, где она молча смотрела вдаль. Она стояла так часами каждый день, общаясь лишь с птицами. К ней стали слетаться все: крошечные воробьи, огромные орланы, громко кричащие вороны, голуби и даже стимфалийские птицы. Всех она приручила, гладила и кормила на башне. Это, можно сказать, были её единственные друзья. Со временем опасливые сёстры перестали даже через свои коридоры пускать к Рении людей, оставив ей лишь одну горничную, которая носила хозяйке еду и стирала одежду. Тем больше был у Мии и Астры шок, когда Рения спустя год родила мальчика.

— Надо было им пошустрее самим женихов искать, а не за сестрой следить, — негромко усмехнулся Мирт, подкидывая и ловя одной рукой карандаш.

— Тем не менее всё вышло именно так, — спокойно сказал Бран.

— С ума сойти! Как же так получилось? — удивилась Амара.

— Этого до сих пор никто не знает. Опасаясь за жизнь малыша, Рения с письмом передала его своей горничной, которая тайно вынесла его из замка и отвезла в соседний город, где правил дальний родственник Хапеона. Письмо он прочитал и исполнил просьбу Рении. Через несколько лет оттуда мальчик вернулся со свитой, на виду всего города, так что сёстрам пришлось его признать, опасаясь разъяренной толпы, которая и так уже была сыта по горло хаотичным и неумелым правлением наследниц Хапеона. Тройное, а если точнее, двойное правление закончилось, Рения с сыном остались на троне. Позже в её дневнике нашли пару строк об этом. Она написала, что птица спасла её жизнь, принеся на себе жениха.

— Но ведь, получается, никто не видел на птицах наездника? — спросила Амара.

Мирт перегнулся через стол и с усмешкой шепнул Стефану:

— Хотел бы я посмотреть на мужика, который летит по небу на зяблике.

Стефан улыбнулся, но сам вспомнил о Регане, который летом прилетел на башню на внушительной стимфалийской птице.

— Совершенно верно, — тем временем подтвердил Бран слова Амары. — Сторожили Рению хорошо. Даже если бы кто-то из стражей был в сговоре с ней или пропустил птицу с наездником, её бы всё равно заметили. Нечасто встретишь ляписов, сидящих верхом на пернатых, не так ли? Это загадка. Впрочем, Рения оставила в дневнике ещё одну фразу: «Непросто было в теле его увидеть, да вернуть обратно, спасибо лишь знаниям моим».

— Не очень содержательно, — заметила Амара, фыркнув.

— Так и есть. Хотя Рения написала впоследствии не один дневник и даже книгу с магическим содержанием, свет на историю пролить она не смогла. Или, скорее всего, просто не захотела. Думаю, вам будет любопытно узнать ещё и то, что Рения была далёким предком всем известного Регана. Именно поэтому он считал себя полноправным наследником Аристополя, и новая выборная система была ему совсем не по душе.

Остаток урока не был таким уж интересным, Бран начал сыпать датами и названиями первых законов Аристополя (законы Мии и Астры были совсем уж путаными), да и Рения не отличалась особыми задатками правителя, а ученики записывали эту скучную информацию под диктовку. Они остановились на её сыне, Радаманте, когда урок закончился.

Бран попросил кого-нибудь из ребят отнести книги с законами из класса в библиотеку. Миртил, несколько поколебавшись, вызвался. Подхватив стопку книг, он вразвалочку вышел из класса. Бран зычно прокашлялся и сказал:

— Стефан, можно тебя на пару слов?

— Конечно, — Стефан подошёл поближе, как только убедился, что Бел вышел из класса, а Амара, напротив, находится достаточно близко, чтобы слышать разговор.

— Я хотел тебя кое о чём спросить. — Бран сел за стол и сцепил пальцы рук. — Ты уверен, что Реган действительно исчез?

Стефан окинул глазами класс и удостоверился, что все, за исключением Амары, вышли. Ему показалось, что этот разговор должен быть приватным.

— Да, я видел это своими глазами. Он наступил на эту чароитовую валериану и — ПУФ — исчез.

— А никакой, ну, скажем, осязаемой вещицы или горстки пепла на этом месте не осталось? — Бран сверлил ученика своими жёлтыми глазами, пытаясь понять, насколько ответы соответствуют истине.

— Не-ет, — задумчиво протянул Стефан. — Я ничего такого не заметил. А почему вы спрашиваете?

Амара с шумом присела на краешек стола и не спускала глаз с учителя.

— Дело в том, — начал Бран, нахмурившись, — что единственный, кто приходит мне на ум, когда я думаю о похищении Альфы Протеи — это Реган. Литарх Хелир думает то же самое — Регану бы очень пригодились её силы. На фоне его неудач с бирюзой и с тобой — меросом аммолита, изумруд — едва ли не единственное, что могло бы ему придать сил для дальнейшей борьбы за власть. Однако, как мы знаем, Реган сгинул — тогда это не он. Но тогда кто? У эфоров много вариантов, они готовы подозревать всех и каждого, но лично мне это кажется неправильным. Скажи мне, Стефан, ты в самом деле уверен, что на месте исчезновения Регана ничего не осталось? Ведь если там остался какой-то знак, какая-то материальная вещь, то он всё ещё может быть среди нас. Он обладал магическими умениями и мог просто успеть превратиться во что-нибудь маленькое. Может, он и не наступил на валериану, а лишь притворился? Вспомни, подумай хорошенько. От твоих воспоминаний зависит очень многое.

Стефан присел на ближайшее кресло. Он закрыл глаза руками, пробуя воссоздать тот тёплый день на башне в Материнском саду, когда он вступил в схватку с Реганом.

Кот-горгулья Рут разгрыз чароитовую валериану. Реган сделал шаг назад и явно наступил на неё. Она забрала из него все силы. Регану совершенно не было нужды лишь делать вид, что он исчезает, ведь он выигрывал схватку: уже держал Стефана за горло и начал читать заклинание. Реган действительно исчез. Да, Стефан определённо смотрел туда, где он стоял — и там точно ничего не осталось — ни артефакта, ни ботинок, ни горстки пепла. Хотя…

— Он уронил нож, — вдруг вспомнил Стефан. — Такой красивый, с чёрным лезвием, украшенный камнями. Вы же помните, я поднял и отдал его вам.

Бран удручённо покачал головой.

— Нож я внимательно изучил — ничьей души, в том числе и души Регана, в нём нет. Эта реликвия, безусловно, дорога и волшебна, теперь она в надёжном месте, но она не имеет к нашему вопросу никакого отношения.

— В таком случае нет, там больше ничего не было. Я уверен. Только нож. Я ведь наклонялся, чтобы поднять его и свой цветок, и я бы увидел, если бы там было что-то ещё.

— Так может, это цветок? — вмешалась Амара.

Бран снова покачал головой.

— Нет ни одного мага, способного вселиться в материнский цветок. Каллу пересадили, она растёт и прекрасно себя чувствует, и, что самое главное, совершенно безобидна. Тут можете не переживать. — Бран немного помолчал. — Хорошо, Стефан. Я тебе верю. Но хочу, чтобы и ты понимал — ситуация очень серьёзная, ведь Альфа — сестра Астерии. В Пакслите могут решить, что её хотят оставить здесь, а это может привести к конфликту двух дружных до сих пор городов. Отыскать её нужно как можно скорее. И пусть все драгоценности мира будут молиться за её здоровье. А теперь можете быть свободны, ребята.

Бран поднялся из-за стола, смерил Стефана проницательным взглядом и вышел за дверь. Амара и Стефан переглянулись.

— Знаешь, что я думаю? — настороженно заговорила Амара. — Теперь расположения литарха ты точно не дождёшься.

— Почему? — Стефан задал этот вопрос лишь потому, что его интересовали мысли Амары. Про отношение к нему литарха он и так давно всё понял — оно с самого начала было плохим.

Амара задумчиво почесала кончик носа.

— Если он действительно думает, что похищение — дело рук Регана, то решит, что ты врёшь, а значит, ты с Реганом заодно. Никто, кроме тебя, ведь не видел, как тот сгинул.

— Как это — никто? А вы с учителем? Вы же были там

— Мы были достаточно далеко и не могли увидеть, осталось ли что-то от него или нет. Это мог быть его обычный трюк, когда он исчезает в вихре, как было тогда, когда ты спас Плата из реки.

— Но ты же должна была видеть, что такого вихря не было? Он просто, — Стефан развёл руками, — пуф!

— Я не была так близко, — извиняющимся тоном проговорила Амара. — Я тебе верю. Просто говорю, как это может выглядеть для литарха. Что может заставить поверить его?

Стефан махнул рукой.

— Брось. Он и так меня невзлюбил, непонятно за что. Так что может думать, что хочет — это ничего не изменит. Не собираюсь даже и думать об этом. Я уже понял, что понравлюсь ему только тогда, когда уперакии начнут танцевать балет.

— Чего вы тут раскричались, — послышался лающий голос. В класс вошёл Миртил. Ребята совсем забыли, что он ходил в библиотеку, а его сумка осталась в классе, и теперь он вернулся за ней.

— Да так, Мирт, — сказал Стефан. — Просто спорим с Амарой о всяком.

— О чём же? — ухмыльнувшись, полюбопытствовал Мирт, хватая свою чёрную кожаную сумку на широком ремне. — Уж не обсуждаете ли вы так горячо урок?

— Нет. Стефан говорит, что в замке на второй ступени совсем скучно и нечего делать, — на ходу придумала Амара. — А я не согласна! На двух этажах, на которых ему можно бывать, есть библиотека.

— И всё! — возмутился Стефан уже вполне искренне. — Целых два этажа, на которых открыты только две двери: сюда и в библиотеку.

— Да как же, — вновь ухмыльнулся Миртил. — Тут тоже есть на что посмотреть.

— Например? — заинтересовался Стефан.

— Пойдём, покажу, — не без удовольствия ответил Мирт, смахнув свои чёрные волосы с глаз.

Они вышли в широкий пустой коридор.

— Замок можно долго изучать, — непринуждённо начал рассказывать Мирт тоном бывалого экскурсовода. — Как только мне дали ключи от класса, я стал каждый день сюда ходить, даже когда уроков нет. Да, нам доступны только два этажа в этом крыле. И я поначалу тоже думал, что, кроме класса и библиотеки, тут смотреть толком нечего. Остальные двери закрыты, и очень похоже, что за ними ничего интересного нет, потому что туда, по моим наблюдениям, никто не ходит. Хотя… со временем я проверю и это. В общем, ребята, потом я нашёл вот что. Смотрите!

Миртил указал в ложбинку, похожую на декоративное углубление в стене, вроде небольшой полки под статуэтку.

— Что это? — спросил Стефан.

— Это дверь, — криво улыбнувшись, ответил Миртил. Глаза его игриво заблестели. Он подошёл к ложбинке и с силой толкнул. Раздался пронзительный скрип, и ребята увидели, что это и в самом деле была низенькая, облицованная камнем дверь.

— Заходите, — приказал Миртил так уверенно, словно приглашал в свои собственные владения.

Ребята, не раздумывая, с одолевающим их любопытством вошли в небольшую тёмную комнату. Амара легко обнаружила лампу и зажгла её, и тогда помещение предстало во всей красе. Миртил закрыл дверь изнутри. В комнате было множество полок, заставленных маленькими золотистыми сундучками — один точно такой же Стефан видел в классе у Брана, когда учился на первой ступени. Именно в такой сундучок он опускал руку, чтобы достать подарок лепрекона — золотую пуговицу в виде рыбьего хвоста — и узнать, суждено ли ему учиться в Аристополе.

— Лепреконские сундучки. — Амара тоже их узнала. — А это что?

Она указала на то, что находилось на постаменте в центре комнаты: большая толстая книга, слегка покрытая пылью.

Ответил ей Стефан, который уже подошёл к книге и прочитал золотые тиснёные на обложке слова:

— Книга учёта лепреконских даров.

— Я уже полистал её, — сообщил Миртил с таким важным видом, словно только что очистил мир от скверны. — Сюда записывают каждую вещь, которую когда-то дарил ляпису лепрекон. После смерти ляписа лепрекону возвращают его подарок, а информацию вносят сюда, в эту книгу.

— А зачем это делается? — поинтересовался Стефан.

— Иногда так можно отследить таланты и дары, которые передаются по наследству, а ещё — отслеживать количество ляписов, обладающих одинаковыми способностями. Больше похоже на какой-то старинный обычай, если честно. Не знаю, насколько это необходимо.

— Да, — подтвердила Амара. — Я слышала, что именно лепреконы помогали первым ляписам обнаружить свои дары. Какая-то древняя история, ну и мох с ней.

— Да, — продолжил Миртил. — Лепреконы похожим людям дают похожие подарки. К тому же, насколько я знаю, они не терпят того, чтобы им не вернули то, что принадлежит им. Поэтому учёт и ведут. Я тут нашёл кое-что интересное. Смотрите.

Миртил полистал книгу и нашёл год и дату своего рождения. Напротив стояли какие-то непонятные обозначения и цифры, а затем зелёными чернилами был нарисован ключ и галочка.

— Ключ — это то, что я вытащил из лепреконского сундучка. А вот смотрите еще, — он полистал книгу и ткнул пальцем на другую дату. — Это день смерти моей прабабушки. И тут нарисован точно такой же ключик и красная галочка. Я так понял, что в этот день ключ лепрекон забрал.

— Ты всю книгу пролистал, чтобы просто найти ещё один ключ? — удивилась Амара.

— Прошёлся по датам рождения и смерти родственников. Я не знал прабабушку, только слышал о том, что мы похожи. Как видите, лепреконы знали это наверняка. Уверен, это тот же самый ключ, что принадлежал ей. Он достался мне немного помятым. Вот, смотрите.

Миртил вынул из-под рубашки ключик на цепочке, висевшей у него на шее. Ключ был оловянный, неказистый и немного помятый в том месте, за которое обычно держатся пальцами. Показав его, Миртил вновь спрятал ключ под одежду, как сокровище.

— А что значит этот ключик? — спросила Амара. — Ты знаешь?

— Да, с этим мне помог разобраться Бран. Вы знаете, моя семья живёт в городе далеко от замка, они и про лепреконов-то слышали только из детских сказок. Там мне спросить было не у кого. Про прабабушку они тоже толком ничего не помнят или не знают. А Бран сразу понял. Он сказал, что ключ значит то, что мне нужно развивать свой талант поисковика, мне легче найти то, что другие не могут. Это символ ключа ко всем дверям.

— Поэтому ты и нашёл эту комнату, — заметил Стефан.

— Наверное, — пожал плечами Миртил. — Мне действительно интересно находить что-то скрытое. Пока я не оказался здесь, даже думал стать археологом.

— Как интересно! — воскликнула Амара. — Стеф, а давай поищем такую же пуговицу в виде рыбьего хвоста, как у тебя. Может, такая есть у кого-то ещё и можно будет спросить, что это значит? Стефан, — пояснила она Миртилу, — тоже не может ни у кого спросить про своих родных.

— Ты сказала, там пуговица в виде рыбьего хвоста? — переспросил Миртил.

— Да, ты уже видел в книге что-то подобное? — с надеждой спросил Стефан.

Миртил покачал головой.

— Нет, ничего похожего не замечал, но надо посмотреть ещё. Здесь же горгулья ногу сломит.

Ребята склонились над книгой, заслоняя свет.

— Вот день моего рождения, двадцать пятое апреля. Нарисован рыбий хвост и зеленая галочка, — показал ребятам Стефан.

Они пролистали ещё много мелко исписанных страниц, но больше подобного символа не нашли. Остановились на одна тысяча восемьсот десятом году, когда Амара сказала:

— У ближайших поколений ничего такого нет. Наверное, твой дар настолько уникален, что больше никому не достался. Мне кажется, это твоя способность плавать. Это вполне соотносится с рыбьим хвостом.

— Ты умеешь плавать? — поразился Миртил. — В воде, как рыба?

— Не как рыба. Как люди. Я ведь жил с людьми, а многие из них умеют плавать. Хотя я для них, скорее, «держусь на воде».

— Потрясно! — сказал Мирт. — Не удивлюсь, если ты один в своём роде.

Стефан не знал, что ответить. Казалось бы, вот он и нашёл то, что так долго искал — свой дар, свой талант. Но у него не получалось слишком искренне радоваться, ведь, несмотря на восторги ляписов, для человека — а он в душе всё ещё считал себя им — умение худо-бедно плавать талантом назвать было нельзя. Его техника, которую бывшие одноклассники окрестили «бабулин брасс» ещё куда ни шла, и Стефан искренне радовался, что больше не плавает по-собачьи.

— Рада, что мы так быстро во всём разобрались, — сказала Амара, нетерпеливо листая страницы. –Давайте посмотрим про меня, я ведь тоже не знаю, что у меня за иголка такая. Родители вообще ничего не сказали, когда узнали, а самой тут разве легко догадаться? Если у мамы или папы такая же иголка, я им задам трёпку, пусть только не расскажут!

Она прикусила губу и яростно продолжила листать страницы.

— Ага! Вот мой день рождения! Вот эта иголка! Ну-ка. — Она стала водить розовым пальцем по бумаге. — О! Смотрите! Точно такая же штука. — Она провела ногтем влево по строчке. — Напротив дата и красная галочка… не знаю, о ком она. Мне тут было три года.

— Наверное, кто-то из твоих родных умер в этот день. Хотя это и необязательно должен быть родственник, правда? Просто мерос граната? — спросил Стефан.

— Не знаю… Мне никогда особенно про родственников, и уж тем более, про всех меросов граната в Аристополе не рассказывали, а сама я не помню, что было столько лет назад, я ведь была совсем маленькая.

Миртил присмотрелся к рисунку поближе.

— Да это и на иголку-то не похоже. Приплюснутое что-то.

Амара тяжело вздохнула и захлопнула книгу.

— Мне уже этого не узнать. Иголка это или палка-какая-нибудь-копалка! Всё это очень интересно, но не особенно-то полезно. Пойдем отсюда.

И они вышли в коридор. На время Стефан, как и Амара, глубоко погрузились в свои путаные мысли, и даже беспечные разговоры Мирта о тайнах и закрытых дверях замка не могли их отвлечь. Однако как только они вышли из замка, и Миртил ушёл домой, Амара прислушалась к шуму толпы, исходящему откуда-то из-за ограды. Стефан ясно расслышал эхо аплодисментов. Амара оживилась.

— Что это такое? — спросил Стефан.

— Сегодня же финал Хтонического состязания, — сказала Амара, всплеснув руками.

— Чего-чего? — переспросил Стефан.

— О, — опомнилась Амара. — Ты ведь ещё не видел. Идём, посмотришь тоже.

Они побежали по направлению к звуку. Стефан чувствовал себя табуреткой, к которой приделали пару ног. Причём обе ноги были левые. Он запыхался и несколько раз хотел было просить Амару бежать помедленнее, но любопытство всё же придавало ему сил. Через какое-то время они оказались у деревянных трибун. Перед входом на них дежурил ляпис в коричневой форме.

— Вы опоздали, состязание уже началось, — оповестил он их.

— Подумаешь, — сказала Амара, доставая из кармана маленький бархатный мешок с монетками.

— Два золотяка с обоих за вход.

Амара протянула ему деньги, не обращая внимания на скромные протесты Стефана, и, увлекая друга за собой, ринулась искать свободные места. Хоть и с трудом, но парочка деревянных сидений для них нашлась, и ребята сели. Стефан разинул рот, как только взглянул на арену. На небольшом песчаном поле, рыча и свистя, ходили друг против друга двое самых поразительных существ, которых он когда-либо видел.

— Итак, пиритовый броненосец готовится к нападению, — прозвучал чей-то баритон. Не по погоде легко одетый ляпис с каштановыми волосами и рыжей щетиной в первом ряду говорил в мегафон, комментируя состязание.

Пиритовый броненосец оказался чудовищем внушительных размеров, а на его переливающейся всеми цветами твёрдой спине сидела — Стефан сразу узнал одну из близняшек, с которыми учился у Брана, — Хлоя. Она была одета в стёганый жёлто-зелёный костюм с чёрными заклёпками, отчего жутко напоминала жухлый огурец. Хлоя горделиво выпрямила спину и держала своего монстра за толстые цепи, выполняющие роль поводьев. Она нагловато улыбалась, а её броненосец бил мощным хвостом землю и издавал звуки, наводящие на присутствующих ужас. Стефан и предположить не мог, что существуют броненосцы крупнее слонов и такого свирепого вида.

— Хрустальная бабочка вынуждена защищаться, — снова услышал Стефан комментарии с первой трибуны.

Хрустальная бабочка выглядела не менее устрашающе — нет, её крылья были восхитительной красоты: резные, словно кружево, переливающиеся на солнце, размером с паруса небольшого катера. Но между этих крыльев торчало волосатое рыхлое тело с кривыми белыми лапами и чуть не вываливающимися из орбит мутными глазами на крупной голове. На спине этого странного существа, подминая ногами заливные бока, сидела хрупкая женщина с белыми волосами, убранными в короткий хвост.

Дальнейших комментариев боя Стефан не слышал, поскольку его вниманием завладело само действо. Бабочка невысоко взлетала, пытаясь поднять пыль и выцарапать своими лапами глаза броненосцу. Песок и земля попадали ему в морду, и он на несколько секунд отворачивался, ревя, как тюлень, уплывающий в океан на отколовшейся льдине, но затем чудовище бросалось на обидчицу, так что она теряла равновесие. Вначале он таранил её уродливое тело, но затем, повинуясь движениям хозяйки, тянувшей цепи, стал метить в крылья.

Весь бой занял не больше десяти минут, когда хрустальная бабочка с разбитыми вдребезги крыльями, как грязный мешок, завалилась на землю, прижав собой рыдающую от обиды хозяйку.