Бесплатный фрагмент - Луна над Бездной

Илья Гутман

Луна над Бездной

Лавкрафтовское фэнтези

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит на тебя.

Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла»

Ангел, и лев, и телец, и орёл —

Все шестикрылые — держат престол,

А над престолом, над тем, кто сидит,

Радуга ярким смарагдом горит.

Молнии с громом по небу летят,

И раздается из них: «Свят, свят, свят!»

Вот проносящийся ангел трубит,

С треском звезда к нам на землю летит,

Землю прошибла до бездны глухой,

Вырвался дым, как из печи большой.

Медными крыльями грозно стуча,

Вышла из дыма с коня саранча.

Львиные зубы, коса как у жён,

Хвост скорпионовым жалом снабжён.

Царь ее гордой сияет красой,

То Аваддон, ангел бездны земной.

Будут терзать вас и жалить — и вот

Смерть призовете, и смерть не придет;

Пусть же изведает всякая плоть,

Что испытания хочет Господь

Афанасий Афанасьевич Фет, «Аваддон»

Мал’ах харгот аки ангел Бездны есть одно из сильнейших порождений Хаоса. Твари сии имеют общий облик с эшхарготами и хуфутами, но куда опаснее. Ангелы Бездны невероятно кровожадны. Они убивают смертных и высасывают их мозги. Также ангелы Бездны похотливы: их естество дважды длиннее, чем у мужчин и по форме напоминает щупальце. Они насилуют дев смертных рас. Ангел Бездны способен также принять облик смертного и совратить смертную деву. Способности к самовосстановлению у мал’ах харгот многократно превосходят оные у простых порождений Бездны, их практически невозможно убить. Замеченная слабость — непереносимость низких температур. Единственные из смертных, кто имеет шансы в бою против них — маги льда.

Ноддава, придворный маг короля Эаранора

«Абиссум, или порождений Бездны описание».

Пролог

В начале Абсолют сотворил мир под названием Маргардт — Сумеречная Гавань на священном языке.

В начале начал сотворил Абсолют Бездну — мировой океан, стихию Хаоса, — и дух Его носился над ней. Мир же был безвиден и пуст.

И создал Абсолют низших богов, чтобы они внесли порядок в Хаос, упорядочили мир и властвовали над ним.

Богиня Кела сотворила небесное царство.

Богиня Калигна — подземное царство.

А бог Хейбар стал владыкой Бездны.

Но демоны из царства Калигны напали на Бездну, и разразилась война между Калигной и Хейбаром. Страшные разрушения обрушились на Маргардт, и пролила Кела слёзы над миром.

Там, где падали её слёзы, рождались острова.

И стал Маргардт миром тысячи островов.

И пришли полубожественные маги из Долины Рассвета, расположенной в Междумирье, и создали разумную жизнь на островах.

Они стали новыми богами Маргардта.

Маги смертных рас стали их жрецами, а храмовники — воинами их.

Не понравились Келе новые боги, и разразилась новая война. Но потерпела Кела поражение, и стали новые боги главными слугами Абсолюта.

Калигна потеряла своё влияние, но власть Хейбара осталась сильна.

И Маргардт, Сумеречная Гавань, стал площадкой борьбы между Абсолютом и Бездной.

Поначалу правили новые боги Маргардтом сами.

Но потом помогали им их жрецы, маги и храмовники воины их.

Зачин

Над тропическим морем царила ночь. Полная серебристая луна, окружённая крупными белыми звёздами, озаряла чёрное небо и отражалась в спокойной водной глади. По морю скользила лодка. На вёслах сидел юноша — худощавый и стройный, словно представитель вымершей расы эльфов. Но назвать его слабым было бы ошибкой: в нём чувствовались ловкость и сила магии. Он был черноволосым, смуглым и зеленоглазым.

Впереди сидела его спутница — голубоглазая, светловолосая девушка в синем платье магички с серебристым обручем на голове. Помимо луны, путь им освещал фонарь на корме.

— Расскажи мне о своих родителях, Илан, — сказала она, приобняла его и опустила голову ему на плечо. — Почему они нарекли тебя именем последнего короля эльфов?

— Я бастард, как и многие мои предки, — ответил он. — Говорят, среди них были эльфы, вот и назвали меня в честь их короля. Отец был придворным магом. И он, и мать давно мертвы. А дед ещё жив… но почти не встаёт с постели.

— Древний, должно быть, твой дед… — сказала она, и в голосе её прозвучало не только уважение, но и лёгкая тень настороженности.

— Очень древний, — кивнул он и невольно сжал руки на вёслах. Его глаза на мгновение потемнели, словно в них отразился океан на великой глубине. — Мне больно о нём и о родителях говорить. Лучше расскажи о своей семье.

— У меня в роду все — маги, — ответила она. — Отец и его предки умерли, мать живёт очень далеко.

Их лодка проплыла между двух скал, торчащих из воды.

— Говорят, здесь обитают морские чудовища! — испуганно вскрикнула девушка.

— Ничего страшного, — спокойно сказал Илан. — При полной луне они залегают на дно. Я хорошо изучил этих тварей. Лишь иногда одиночки вылезают из глубин.

При этих словах под лодкой проскользнула тень. Девушка взвизгнула: из-под тёмной воды поднялась морская змея и, не мигая, уставилась на них жёлтыми глазами. С её зубов в воду медленно капал зелёный яд.

— Спокойно, — произнёс Илан. — Это глубоководный василиск. Его занесло сюда течениями Бездны. Главное — смотреть ему в глаза строго и уверенно. Нужно дать понять этой твари, кто здесь хозяин. Тогда он уйдёт.

Юноша молча встретил взгляд чудовища и не отводил глаз, пока не прошло полминуты. Василиск отвёл взгляд первым и скрылся обратно в пучине, но вокруг ещё долго расходились круги — как от чьего-то смеха, замершего под водой.

— Ты действительно разбираешься в них… — сказала она тихо, но её губы чуть тронула улыбка. — Ты его прогнал.

— Я умею управляться со своими тварями, — ответил он так же тихо, и в его голосе на миг скользнула тень насмешки. — Это же моя гавань.

Они оба помолчали, глядя на воду. В её глазах уже не было испуга, только блеск — лунный и насмешливый.

— Настоящий герой, — сказала она наконец, и по интонации было ясно: оба понимают, что всё происходящее — игра.

— Я таков, — кивнул он, чуть наклонился и коснулся её губ.

Поцелуй был долгим и глубоким, и в нём уже не было ни удивления, ни стеснения. Их пальцы сплелись, а вода под лодкой заволновалась — будто кто-то огромный там внизу перевернулся на другой бок, чувствуя, что ритуал близится к завершению.

Когда он оторвался от её губ, она не спешила открыть глаза. Он скользнул пальцами к завязкам её платья, и она не возражала — только чуть откинула голову назад, чтобы лунный свет коснулся её кожи.

— Ты знаешь, зачем мы здесь, — сказала она едва слышно, но уверенно.

— Чтобы мир узнал, что всё ещё может родиться нечто новое, — так же тихо ответил он, и его голос на миг стал странно глубоким, с отзвуком морских глубин.

— Чтобы Абсолют и Бездна встретились в нём.

Они смотрели друг другу в глаза, не отводя взгляда — так же, как он смотрел на василиска, и так же, как она смотрела на него с первого мгновения.

Лодка, словно понимая их замысел, медленно вошла в гущу лунной дорожки. Свет ложился на них серебром, и вокруг, под водой, ещё долго блестели глаза тварей, стороживших их в безмолвии.

Часть первая

Глава 1. Жрецы шторма

Шторм накрыл вечерний Дарвуд — наш портовый, провинциальный городок — тёмными крыльями. Градины и капли дождя бешено тарабанили по черепице моего дома, словно целый полк барабанщиков. Морской ветер завывал, как глубоководное чудовище Левиафан, и казалось, что вот-вот сорвёт дверь с петель, а гром, грохоча пушками, вышибет окна к дагоновой матери.

Я опустился на колени перед иконой ухмыляющегося громовержца, у ног которого лежала крылатая пантера, и вознёс ему молитву. В мире, где многие лично видели богов, неудивительно, что они слышат наши слова. Правда, и здесь хватает атеистов и еретиков, утверждающих, будто боги — не боги вовсе, а всего лишь очень сильные маги. Так или иначе, они управляют стихиями и в обмен на молитвы дают магам силу. Иногда помогают и простым людям.

На сей раз громовержец оставил мою молитву без ответа. Впрочем, возможно, у него сейчас были дела поважнее.

— Там-там-там! — дождь ещё сильнее застучал по двери. Или всё-таки не дождь? Я прислушался: кто-то стучал в дверь.

— Войдите, открыто! — крикнул я.

Вошёл худощавый высокий юноша с чёрными волосами и зелёными глазами, в которых читалась озадаченность. Его серебристая кольчуга с золотым ромбом на груди, длинная, как халат, колыхалась от ветра, но оставалась сухой. Парень был учеником храмовника и уже умел ставить щит Абсолюта от дождя. Золотой цвет ромба говорил о второй степени посвящения. От ромба исходило приятное тепло.

— Здравствуй, дружище Сардэк, — сказал он и протянул руку.

— И тебе не болеть, Рамир, — ответил я, крепко пожал ладонь. — Чувствую, тебя что-то гложет.

— Командор прислал меня, — сказал Рамир. — Нам нужна твоя помощь. В городе начали пропадать люди.

— А я тут при чём? — удивился я. — Это же вы, храмовники, держите стражу. Вы — ищейки, а я — простой ремесленник.

— Не скромничай, — усмехнулся он. — Ты — алхимик. В столице уже давно привлекают алхимиков как экспертов. Ты ведь ещё и разбираешься в порождениях Бездны.

— Ну, «разбираюсь» — громко сказано, — пожал плечами я. — Мой дядя-маг немного научил меня их языку и обычаям, вот и всё.

— Значит, поможешь нам. Пошли.

Я натянул плащ-дождевик, прихватил зонтик, хоть и знал, что он мало поможет против здешних ливней. Рамир щёлкнул пальцами — его окутал щит синих искр, отталкивающий капли. Я посмотрел с завистью.

— Это ещё что, — хвастливо сказал он. — В столице разработали новый пистолет — без пороха.

— Не верю, — буркнул я, шагнув в дождь. — Можно, конечно, подобрать другие взрывчатые вещества, но чтобы совсем без них…

Мы миновали таверну «Танцующий кот», откуда пахло жареной рыбой и пролитым элем.

— Слышал, в столице храмовники выдумали новый пистолет, — сказал Рамир, хитро посмотрев на меня.

— Без пороха? — фыркнул я. — Да ладно тебе. Следующее что — пули на святой воде?

— Хуже. На воле храмовника, — расплылся он в улыбке. — Сила Абсолюта. Ты только подумай: никаких взрывчаток. Щёлк — и летит.

— М-да… — пробормотал я. — Вроде удобно, а вроде и страшно. А как у них там патроны заканчиваются? Мысли кончаются?

— Вот поэтому и учат нас молиться почаще, — ухмыльнулся он. — А ещё разрабатывают «пулемёт». Знаешь, что это?

— Знаю. Хрень, которая за пять минут перестреляет всех, а через десять сама перегреется и разлетится к Дагону.

В этот момент град ухнул в мостовую такой очередью, что мы оба невольно пригнулись.

— Вот, вот именно так! — крикнул я, показывая на ледяную «очередь». — Ты лучше попроси Абсолют наладить погоду, прежде чем играться с этими вашими пулестрелами.

— Пулемётами, — поправил он, всё ещё ухмыляясь. — Но да, сначала бы с небесными «снарядами» разобраться.

Я всегда любил прогресс — недаром стал алхимиком, — но в огнестрел без пороха верилось слабо. Да и зачем, если оно нужно только храмовникам? Хотя, зная их, потом будут наводить «добро и справедливость» в каждом углу.

— Пришли, — объявил Рамир.

Перед нами высилось двухэтажное здание казарм из белого кирпича, с круглыми башнями по углам. Врата, золотистые и плотно сомкнутые, напоминали зубы глубоководного.

— Именем Абсолюта, откройся, — приказал Рамир. Врата с лязгом поползли в стороны, словно Левиафан раскрывал пасть, чтобы проглотить корабль.

Мы вошли. По обе стороны коридора, как и полагается провинции, горели обычные факелы вместо зачарованных светильников. Следуя за Рамиром, я свернул направо, поднялся по лестнице и вошёл в самый большой кабинет.

По углам кабинета стояли статуи богов, а на стенах висели иконы с их ликами. За эбеновым столом, в дубовом кресле, сидел офицер. Танкар собственной персоной: среднего роста, смуглый, лысеющий и усатый, он, куря трубку, склонился над картой города и окрестностей.

Командор расставлял флажки, отмечая места исчезновений. Позолоченные наплечники его кирасы двигались в такт рукам, а платиновый ромб — символ Абсолюта — поблёскивал на груди. На столе лежал серебристый шлем-морион, который он надевал только по торжественным случаям: в бою предпочитал полагаться на ловкость и щиты Абсолюта.

— Рад видеть тебя, ученик, — не отрываясь от карты, произнёс он. — И тебя, друг мой Сардэк, — добавил, наконец взглянув на меня.

Танкар был не только начальником стражи Дарвуда, но и командором храмовников — рыцарей ордена Восьми Богов. Формально они могли служить любым богам, но все дороги вели к Первопричине, Абсолюту.

Он и мой отчим Кантер дружили с детства, и я с детства считал этого сурового солдата почти родственником. Для всех он был командор, для меня — добрый дядюшка.

Рамир, младший меня на шесть лет, стал его протеже и казался чем-то вроде двоюродного брата. Его мать умерла при родах, отец пропал без вести, а воспитывали его маги-служители Ваагна на далёком острове. Там он должен был стать магом, но что-то у них не сложилось, и в восемнадцать он сбежал к Танкару. Два года спустя он уже был адептом второй степени.

— Пропало шестнадцать человек, — задумчиво проговорил Танкар, пуская дымовое кольцо. — Двенадцать из них — женщины. Думаю, дело рук дагонитов. Рискну предположить, что женщин они забрали… для размножения.

— Почему так думаешь, дядя Танкар? — спросил я.

— Да всё просто, — ухмыльнулся он. — Своих баб у них нет, вот и берут наших. Делают им детей, которые до поры растут как люди, а потом мутируют и уходят в море.

— Чушь, — покачал я головой. — Среди порождений Бездны есть такие виды, да. Но дагониты — не из них. У них шесть полов и куча способов размножаться между собой. Так что им наши женщины без надобности. И мужчин зачем тогда брать?

— Ну, может, для жертвоприношений, — пожал плечами Танкар, пуская следующее кольцо. — Дагону.

— Тоже вряд ли, — отрезал я. — Дагону приносят жертвы, но обычно — скот. Люди ему не нужны.

— А я уверен, — не сдавался он. — Несколько дней назад пропал кузнец Теодор. В мастерской нашли клочок его фартука со странной засохшей слизью. Значит, похитили. Это раз. Теодор боролся — это два. Похититель наверняка глубоководный — это три. Чтобы убедиться, я и позвал тебя.

— Чтобы я провёл экспертизу? — догадался я.

— Угадал, — кивнул он.

— Но у меня нет с собой всех реагентов.

— Всё подготовлено. В лаборатории, налево по коридору до конца. Оборудование заказал из столицы. Заодно познакомишься со своим новым столом.

Я вышел в коридор, нашёл кабинет с табличкой «эксперт-алхимик» — без имени. Внутри стоял свежий стол, ещё без пятен от кислот и зелий.

Порывшись на полках, нашёл харгиум, развёл его на горелке, подогрел воду и капнул на клочок фартука. Ткань тут же посинела.

— Ага! — крикнул я и выбежал обратно. — Это точно слизь порождения Бездны. Значит, его забрали они!

— Так я и думал, — самодовольно сказал Танкар. — Хочешь работать экспертом при страже? Офицерский чин, деньги больше, чем в лавке.

Я задумался. Вчера — преступник, сегодня — защитник Дарвуда. Почему бы нет?

— Согласен, — сказал я наконец.

— Ты уже сильно нам помог, — кивнул он. — Теперь уверены: это дагониты.

— Нет, не уверены, — возразил я. — Это слизь порождения Бездны — да. Но не факт, что дагониты. Может, хуфуты. Или гхартаки. И это ещё не доказывает, что они похитили остальных.

— А я уверен! — резко возразил Танкар. — Уже второй год по нашему городку ползут слухи о культе Дагона: о людях в красных мантиях, о тайных собраниях где-то в подземельях, о мерзком алтаре, где приносят жертвы. И вот — порождения Бездны похищают людей. Думаешь, я не способен сложить два и два, чтобы понять, кто за всем этим стоит?

— Постой-постой, — остановил я его. — Культ Дагона… тайное святилище… жертвоприношения… Если всё это происходит в нашем городе, то должно оставлять сильные следы Хаоса на… как ты её называешь? Матрице Абсолюта.

— Я наблюдал город внутренним оком, — ответил Танкар. — И никаких хаотических пятен не обнаружил. Смотри сам, Сардэк. — Он взмахнул рукой: в воздухе замерцал клубок серых энергий. Танкар провёл пальцами, словно гончар по глине, и энергии обрели форму Дарвуда. — Вот. Город — серый. Это большое синее пятно — храм Ваагна, там циркулируют божественные силы. Это поменьше — храм Зары, богини Луны.

— Ну-ка, — пригляделся я к карте. — А у храма Зары есть катакомбы?

— Есть, — подтвердил он, чуть нахмурившись. — Почему спрашиваешь?

— Потому что в матрице видна искаженность. Это значит только одно: что-то мешает энергиям Абсолюта свободно распространяться. А значит, святилище культа Хаоса построили прямо в катакомбах под храмом Зары.

— Невозможно, — пробормотал Рамир.

— Ещё как возможно, — возразил я. — Однажды такое уже было. Культ Хаоса спрятал алтарь под старым храмом, маскируя столб Хаоса энергией святого места.

— Где и когда? — спросил Рамир.

— Очень давно и очень далеко, — отрезал я. — Дядя рассказывал.

— Какая наглость! — взорвался Танкар. — Храм и алтарь надо уничтожить! Немедленно!

— Спокойно. — Я поднял руку. — Уничтожить мы всегда успеем. Сначала нужно внедриться в их организацию…

Мы втроём, в красных мантиях с капюшонами, шли по тёмным улицам к холму, на котором высился храм Зары. Дождь с градом, к счастью, уже утих. Мы избегали людных улиц, шли по переулкам, пока не нашли вход в катакомбы со стороны леса — тёмная дыра в холме, ведущая в коридор.

Сначала под арками нас встречали лишь кромешная тьма и крысы, путались под ногами. Танкар поднял руку, и синие искры Абсолюта озарили пещеру. Летучие мыши шуршали над головой. За несколькими поворотами появились факелы — сомнений не оставалось: мы на верном пути.

Мы натянули капюшоны и вошли в зал. Там, при тусклом свете факелов, сидели на скамьях около тридцати прихожан, тоже в мантиях и с закрытыми лицами. По бокам от бронзового алтаря возвышались две статуи Дагона, в пять человеческих ростов: четверорукое чешуйчатое чудовище с мордой окуня, шипами на плавнике и перепонками между пальцами. В каждой паре рук оно держало оружие — секиру и клеймор.

На алтаре — бронзовая голова божества с распахнутой пастью. Перед ней стоял верховный жрец, держа за шкирку дрожащего козлёнка и нож.

— Йа, Дагон! — пропел он. — Дагон йахай! Господь наш! Прими эту жертву от рабов твоих! Перед тобой я, жрец Шторма. Уйми штормы, владыка! Йа, Дагон!

Нож блеснул, алая кровь хлынула на бронзу. Жрец бросил козлёнка в пасть идола, и она со скрежетом захлопнулась.

— Йа, Дагон! Дагон йахай! — хором вторили прихожане.

— Хватит этого святотатства! — громко выкрикнул Танкар, срывая капюшон и выхватывая меч. — Я — командор храмовников, глава стражи Дарвуда! Во имя добра вы все арестованы за поклонение Хаосу и похищение людей!

— Дядя Танкар, — заметил я. — Они принесли в жертву не людей, а животное.

— Да! — выкрикнул жрец. — Мы не трогаем людей!

— Молчать! — рявкнул Танкар.

— У меня есть идея, — сказал я. — Пусть все снимут капюшоны.

— Зачем?!

— Сам увидишь.

— Снимите капюшоны! — приказал Танкар.

По залу прокатился шёпот. Кто-то вскрикнул, кто-то упал на колени, кто-то замер с поднятыми руками. Один за другим прихожане медленно тянулись к капюшонам: у кого-то пальцы дрожали, кто-то стоял с вызовом.

Первая женщина сбросила капюшон — бледное, испуганное лицо. За ней — бородатый рыбак, которого я помнил с причала. Потом девчонка лет шестнадцати, рыдающая в ладони. Кто-то попытался бежать, но Рамир поднял руку, и синяя вспышка сбила его на пол.

— Не может быть… — выдохнул Танкар.

— Вот видишь, — сказал я. — Некоторые из культа Дагона и есть пропавшие горожане.

Зал затих. На нас смотрели знакомые лица, но в их взглядах всё ещё теплилось нечто чужое.

— Дядя Танкар, — сказал я. — И теперь ты понимаешь, что они не просто жертвы… и не просто палачи.

— Я хорошо изучил портреты пропавших. Тут есть некоторые из них — три мужчины и три женщины. Но где остальные? Где ещё девять женщин и кузнец?

— Мы никого не похищали, — ответил жрец шторма. Его голос звучал спокойно, но в глазах мелькнула тень страха. — Некоторые из нас, вступив в общину, порвали с внешним миром и поселились прямо здесь, в храме. Поэтому их никто не видел. Другие по-прежнему живут в городе, но их духовная жизнь — здесь.

— Я уверен, они не виноваты в исчезновении остальных, — сказал я, обведя взглядом ряды культистов. — Да, они поклоняются Дагону. Но посмотри на них, дядя. Это люди. А кузнеца забрало порождение Бездны, не они. Ты должен извиниться за вторжение.

— Но это же святотатцы! — вскричал Танкар, бледнея. — Они служат Хаосу!

— Они свободные люди, — парировал я. — Имеют право верить в кого угодно, если не вредят городу. Мы не можем арестовать их за веру. Пошли. Прошу.

— Ладно… — пробурчал он, опуская меч. — Губернатор разрешает свободу вероисповедания, а его власть выше моей. Пока он здесь, я не трону их. — Он ткнул пальцем в воздух, обращаясь к прихожанам: — Но запомните! Убирайте своё логово из-под храма светлой богини. — Он поднял меч и добавил: — А сменится власть — найду вас по вашей энергетике, и тогда вам не поздоровится.

Мы шли обратно к казарме, сняв капюшоны и уже не опасаясь, что кто-то примет нас за культистов. Но на пустынной улице нас всё же кто-то заметил.

На другом конце появился человек. Высокая, мощная фигура, медленно и уверенно двинулась к нам.

— Это же кузнец Теодор! — воскликнул Танкар, напрягшись. — Рад видеть тебя живым!

Но Теодор не ответил и продолжил шагать. В его походке было что-то неестественное: не заплетающаяся походка пьяного и не волочащаяся, как у зомби. Он шёл плавно, ровно, слишком уверенно, как механизм. И от этого становилось только страшнее.

Его глаза были пусты. Лицо — живое, румяное, но абсолютно без эмоций. Эта пугающая пустота была страшнее голода зомби или ярости вурдалака.

— Я должен поговорить с вами, — сказал он ледяным голосом, без малейшей интонации.

— Он жив… — пробормотал Танкар. — Но я не вижу у него ауры. Даже у зверей она есть. Его кто-то лишил души.

— Я пришёл по поручению Хуштума, жреца Шторма и правителя подводного города Акх’тар, — продолжил Теодор всё тем же мёртвым тоном.

— Это он тебя похитил?! — воскликнул Танкар.

— Его люди. Они схватили меня, а он подчинил своей воле.

— Теперь ясно, — выдохнул командор. — За похищениями всё-таки стоят твари Бездны. Во имя добра мы сотрём их город в пыль, до последней мерзкой твари. А начнём с тебя, человек без души.

— Мне всё равно, — спокойно ответил Теодор. — Я не чувствую ни страха, ни боли. У меня действительно нет души и личности. Хуштум заблокировал мои верхние чакры.

— Хуштум! — выкрикнул Танкар, сжимая меч. — Я знаю, ты где-то рядом. Покажись!

На мгновение воцарилась тишина. Факелы вдоль стены затрещали, пламя вытянулось в тонкие синие струйки, будто их потянуло к холму. В воздухе запахло солью и холодом, от камней пошёл лёгкий иней.

Теодор замер, запрокинул голову, и из его груди вырвалась тень. Она сначала была бесформенной, но быстро набрала очертания.

Прямо перед нами выросла фигура — не из плоти, а из фиолетового дыма. Октопоид: человекоподобное тело, но голова — блестящая, скользкая, с длинными щупальцами, как у кальмара. Глаза — зелёные, холодные, безжалостные. От него исходил странный гул, похожий на хриплое бульканье, от которого каменные стены покрылись изморозью.

— Хуф’т ф’ыхщ ху’рхм, — произнёс он на харгии, проглатывая гласные. Слова расползлись по воздуху, как масло по воде.

— «Вижу проклятых чужаков», — перевёл я про себя, не желая, чтобы храмовники знали, что я понимаю.

— Мой сюзерен — хуфут и не говорит на вашем языке, — ровно произнёс кузнец, глядя мимо нас. — Но через мыслеобразы общается со мной. Я — его переводчик, посланник и гарант безопасности. Он не явился бы сюда лично — ваши доблестные… — он медленно согнул пальцы, рисуя в воздухе кавычки, — «рыцари добра» не дали бы ему вернуться домой. Поэтому он держит связь на расстоянии.

Хуштум даёт слово: если переговоры закончатся успехом, он разблокирует мои верхние чакры.

— Какие переговоры могут быть с тварью Бездны, которая, помимо тебя, похитила девять женщин?! — выпалил Танкар, шагнув вперёд.

— Очень интересно, — всё так же спокойно произнёс Теодор, но на лице Хуштума в это время мелькнула тонкая ироничная улыбка. — У нас к вам почти аналогичное обвинение. Вы убили дюжину подданных Хуштума: хуфутов, эшхарготов и дагонитов.

— Мы?! — Танкар нахмурился и крепче сжал рукоять меча.

— Может, и не вы лично, — продолжил Теодор, — но кто-то из ваших людей. Были убиты двенадцать подданных Хуштума. Преступник оставил улику — вот этот меч городской стражи. — Призрачная рука Хуштума подняла длинный клинок, темнеющий в воздухе. — Поскольку простые люди не могут дышать под водой, значит, это были храмовники, умеющие задерживать дыхание.

Наше требование только одно: прекратить беспричинные убийства по расовому признаку. Остановитесь, или мы воспримем это как провокацию и объявление войны.

— И ты думаешь, я поверю? — прорычал Танкар, сверля взглядом проекцию октопоида больше, чем самого Теодора. — Ваша раса — порождение зла, хуфут. В священных книгах сказано, что вы тайно правили в Курратуне, ломали волю людей, пока их не победил Звёздный Странник, он же Ястреб.

— Я знаю, о чём ты говоришь, храмовник, — ответил Теодор, и в голосе его послышались новые, чужие интонации — явно говорил уже Хуштум. — В Курратуне действительно были хуфуты-узурпаторы. Но это были изгои, изгнанные из Бездны за попытку свергнуть своего владыку. Ты хочешь объявить войну нам только потому, что мы одной крови с ними?

А в ответе ли ты, человек, за своих собратьев, регулярно истребляющих друг друга?

Танкар молчал, только тяжело дышал и смотрел на Хуштума с тенью ярости и растерянности.

— Думаю, ты просто заговариваешь мне зубы, — хрипло сказал он.

— Остановитесь! — перебил я, резко выставив ладонь. — Разве вам не очевидно, что происходит?! Часть пропавших людей нашлась. Теодор нашёлся. Остаётся девять женщин. Но подумайте: глубоководные их не похищали — незачем. Это первое.

Октопоид утверждает, что не при делах. Это второе. Но женщины всё равно исчезли. Среди людей ходит миф, будто глубоководные крадут женщин для размножения. Значит, кто-то похитил их так, чтобы мы подумали на глубоководных. Это третье.

А в подводном городе убиты подданные Хуштума, и улики указывают на стражу Дарвуда. Это четвёртое.

Я сделал шаг вперёд и чуть опустил голос, глядя на обоих:

— Вывод прост. Кто-то явно сталкивает лбами людей и порождения Бездны. Мой ответ таков: обе стороны дают клятву, что не причастны к нападениям. Хуштум возвращает Теодору его волю, и мы расходимся с миром.

Хуштум и Теодор молча кивнули, их взгляды обратились к Танкару.

— Клянусь, — сказал Теодор.

Танкар оглядел кузнеца-марионетку, проекцию октопоида и меня. Потом молча достал из-за пазухи трубку, набил её, прикурил и сделал пару глубоких затяжек. После минуты он выдохнул дым и наконец сказал:

— Сардэк… ты — настоящий миротворец. Ты остановил войну между Бездной и Абсолютом. И вёл себя как настоящий следователь. Из тебя выйдет отличный страж порядка. В ближайшие дни выходи на службу, криминалист.

А ты иди с миром, Хуштум. Я клянусь, что не причастен к тем убийствам. И отпусти Теодора.

— Я держу слово, — ровно ответил Теодор. Проекция Хуштума чуть склонилась в насмешливо-почтительном поклоне, шипнула и распалась в воздухе.

Кузнец с грохотом рухнул на землю, лицом прямо в лужу.

— Твою же ж мать! — пробурчал он, поднимаясь и вытирая с головы грязь. — Где я, Дагон побери? Почему я в грязи? Я ведь не пил сегодня… Заработался, что ли, и вырубился? Ещё и снится всякая чушь про морских дьяволов…

Он поднялся на колени, оглянулся на нас и рявкнул:

— А вы чего уставились?! Помогите встать! До кузни дойду сам.

Мы помогли ему подняться, и когда он уже отряхивался, я наклонился к Рамиру и тихо сказал:

— Надеюсь, ты извлёк из этого урок. Командор уже стар, чтобы переучиваться. Но ты — ещё можешь понять.

Рамир тихо, с задумчивой улыбкой, ответил:

— Хаос и порождения Бездны не есть зло.

— Верно, — кивнул я. — Как и Абсолют не всегда добро. И главное: если кто-то отличается от тебя, но не причиняет вреда — ненавидеть его за одно это не просто плохо, а глупо и нелепо.

Мы проводили Теодора до его кузни. Он, ругаясь и ворча, всё ещё стряхивал грязь с рукавов и, кажется, был искренне уверен, что просто вымотался на работе и уснул прямо на улице. Дойдя до двери, он лишь махнул нам рукой и, не прощаясь, скрылся в полумраке мастерской.

— Странный он, конечно, мужик, — буркнул Танкар, когда за Теодором хлопнула дверь. — Но теперь, по крайней мере, снова человек.

Он долго смотрел на закрытую дверь, выпустил облачко дыма и неожиданно хрипло добавил:

— Может, ты и прав, Сардэк. Может, не все твари Бездны такие уж твари.

Мы шли к казарме молча. Город наконец притих: шторм отступил, улицы блестели от дождя, в окнах домов мерцал золотой свет, вдалеке ещё слышались хрипы ветра в ставнях.

— Иди отдыхать, — сказал мне Танкар, когда мы подошли к воротам.

— Ты сегодня сделал много… и сказал больше, чем многие за всю жизнь. Завтра загляни ко мне за формой и бумагами.

Он тронул меня за плечо и скрылся за дверью казармы, а Рамир ещё какое-то время смотрел мне в спину.

— Всё правильно ты сказал, — тихо бросил он и пошёл следом за командором.

Я вернулся к себе.

Поднялся по узкой лестнице, нащупал ключ в темноте и открыл дверь. Внутри пахло сухими травами и горячим воском, на полках мерцали стеклянные пузырьки.

Я зажёг лампу, сбросил плащ и устало сел за стол, рядом с иконой ухмыляющегося громовержца.

На улице уже снова начинал моросить дождь.

Капли стучали по крыше, ровно и ритмично, и казалось, что вместе с ними где-то за стенами города стучат щупальца Хаоса — не враждебно, но напоминая о себе.

Я долго смотрел в окно.

Всё, что произошло, медленно вставало на свои места. Эти лица в капюшонах, пустые глаза Теодора, слова Хуштума, горящие факелы в катакомбах, синяя карта города с искажённым пятном под храмом…

И — главное — собственная мысль о том, что люди и порождения Бездны не так уж и различны.

Я поднёс ладонь к лампе, всмотрелся в дрожащий свет.

— А ведь Хуштум тоже прав, — пробормотал я в пустоту. — Разве мы сами не режем друг друга чаще и охотнее, чем кто-либо ещё?

Снаружи донёсся тяжёлый раскат грома.

Я устало улыбнулся, поднялся и задул лампу.

— Спокойной ночи, дядюшка, — сказал я громовержцу на иконе. — И тебе, Хаос. До завтра.

Глава 2. Вторжение Хейбара

За окном снова лил дождь. Впрочем, на нашем тропическом острове зимой он шёл почти каждый день. Я стоял в заляпанном халате за алхимическим столом, освещаемым тоненькой лучиной, и как обычно варил эликсир. Над столом висели три иконы с изображениями богов:

на первой — светловолосая дева в серебристом платье у горного озера, с сияющей луной над головой, на второй — суровый бородатый витязь в чёрных доспехах, с пылающим мечом в руке и огненным нимбом;

на третьей — Трикстер, ехидно улыбающийся мужчина на фоне звёздного неба, с шаровой молнией над ладонью и крылатой пантерой у ног.

Я коротко помолился каждому из них и принялся за работу.

Раньше вечерами я всегда готовил зелья, а днём торговал ими в лавке в «Храме торговли». «Храм торговли» был не просто магазином, а целым амфитеатром, где сотни ремесленников держали свои лавки. Весь Дарвуд — наш единственный город на одноимённом острове, в царстве Ваагна, бога-громовержца — стекался туда за покупками.

Сначала я был подмастерьем у отчима, Кантера, которого до шестнадцати считал родным отцом. Потом, к двадцати четырём, стал мастером и в позапрошлом году на выручку купил дом. Теперь же Танкар назначил меня экспертом-криминалистом, и я стал офицером городской стражи. Магазин решил закрыть через пару недель, а пока — торговать по выходным, устроив грандиозную распродажу.

Я заметил, что лет с двадцати моё лицо почти не менялось. Хотя мне уже двадцать шесть, порой казался себе юнцом. Чтобы выглядеть солиднее, отрастил усы и бороду.

Доступ к лаборатории стражи открыл новые возможности. Например, артефакты на магии элементарных частиц позволяли нам проводить радиоуглеродный анализ улик. Метод неплох: можно было датировать предметы, хотя при слишком древних находках он давал сбои. Например, руины города октопоидов, найденные у столицы, по анализу выходили древнее двух миллионов лет — что, конечно, невозможно. Я знал историю Бездны: октопоиды — мутировавшие люди, а первые люди появились максимум двадцать тысяч лет назад, как подтвердили сами боги.

Мне открыли ещё одну тайну: почти все офицеры владеют телепатической связью, которой их обучают храмовники. Потому преступники часто дивятся: как только сбежали в другой город — их уже встречают стражники и арестовывают. Всё просто: стражи пересылают друг другу мысленные образы и сведения о каждом.

На сей раз я варил зелье силы — его уж точно оценит стража. Недавно один подозрительный клиент заказал ящик зелья ночного зрения — я вежливо послал его к дагоновой матери. Воры любят этот эликсир, и клиент явно был из их круга. Помогать таким мне уже претит. Раньше я рассуждал проще: деньги не пахнут, если клиент платит — варю. Бывало, помогал братьям по криминалу — ножу и топору. Но теперь — увольте. Я офицер стражи, и подозрительных заказчиков отправляю куда подальше.

Хотя зелье ночного зрения я всё равно сварил — уж больно полезное. Для самой стражи.

Я капнул экстракт лисьих ягод в котёл и задумался. Ирония судьбы: циник — это разочаровавшийся романтик. Раньше жил бандитской романтикой, теперь — вот, пекусь о «социальной ответственности». Всё меняется.

— Сардэк! Дружище Сардэк! — раздался дрожащий голос, и я вздрогнул. Лучина чуть не выпала из пальцев. На пороге стоял взмокший Рамир, глаза горели тревогой. — Беда! Кто-то поджёг «Храм торговли»!

— Проклятье! — вырвалось у меня.

Моё сердце ухнуло куда-то вниз, руки сами собой сдёрнули халат, и я, не задумываясь, бросился к двери. Голова уже работала: лавка! распродажа! зелья! Вынести всё, что уцелело, спасти реагенты, документы, припрятанный в углу редкий порошок синей руды…

Если лавка сгорит дотла, пока я раздумываю, — не прощу себе никогда.

— Рамир, веди! — сказал я и схватил со стола плащ и сумку, даже не глядя, что в неё сунул.

Мы выскочили в дождь. И пока я спешил следом за другом, в голове уже крутилась мысль: «Ладно… лавку на дому потом устрою. Но сперва — вытащить всё, что можно».

— Пошли! — рявкнул я и, схватив Рамира за локоть, выскочил на улицу. Захлопнув дверь дома, мы рванули через город, миновали нашу любимую таверну «Танцующий кот», и углубились в дождевой лес, за которым тянулся торговый район.

Оттуда веяло паром и дымом, что уже тревожило. Сердце сжалось: похоже, моя лавка уже горит! Я ускорил шаг, оставив ученика храмовника позади. В воздухе витали не только дым и пар, но и пыль со щебнем, резкий запах гари.

Когда мы миновали лес, передо мной открылась ужасающая картина: величественный амфитеатр «Храма Торговли» обратился в руины, пылающие разноцветным огнём. Пламя светилось так ярко, что даже тропический ливень не мог его потушить — лишь не давал ему разрастись ещё сильнее. Дождевые капли, падая на языки пламени, превращались в клубы пара. Половина здания была просто снесена.

Я сорвался с места и рванул в горящее здание, поднимался на третий этаж, где хранились самые ценные зелья. Но было поздно. Пламя уже гуляло по комнате, доедая остатки мебели и пробирок. Реактивы вспыхивали и взрывались, отбрасывая горячие искры.

Огонь ревел и жадно тянулся ко мне. Внизу Рамир что-то кричал, но я его уже не слышал. Пришлось прибегнуть к тому, что держал в тайне ото всех — к лунной магии, которой меня обучила мать. Благо, сейчас был вечер, и Луна, пусть и не видимая отсюда, сияла где-то за дымом и крышей.

Я взглянул на пляшущие языки огня и мысленно воззвал к силам Луны. Пламя дрогнуло, потускнело и отступило, оставив мне свободный путь к окну. Я распахнул его, прыгнул и, приземлившись на ноги, даже не почувствовал боли.

В голове крутился один и тот же вопрос: кто? Кто в ответе за это? Почему?

— Всё пропало! — выкрикнул я, сжимая кулаки. — Лавка уничтожена! Кто виноват?!

— Кажется, я знаю, кто… — тихо произнёс Рамир и поднял с земли металлический значок. — Чёрный шестиугольник с головой осьминога. Ты знаешь, что это?

— Символ Бездны и бога Хейбара, — процедил я. — Этим знаком пользуются жители восточных островов. Это не просто поджог. Враги напали на наш остров.

— Надо осмотреть город сверху! — взволнованно сказал Рамир.

Мы побежали к высоким холмам, с которых обычно любовались панорамой Дарвуда. Но сегодня глазу было не за что зацепиться: солдаты в серо-жёлтых доспехах — воины Хейбара — рубились с защитниками города, и крики, треск стали и запах крови разносились по ветру.

— Йа, Йа Хейбар! Йа Аггот-Шураб! Йа Фатагн! Хейбар хаййа! — ревели враги на харгийском, древнем языке Бездны.

— Что делать?! Кто нам поможет?! — лихорадочно закричал Рамир, озираясь.

— Успокойся! Ты воин или нет? — резко сказал я, хватая его за плечо. — Тебе двадцать лет, ты уже два года адепт второй степени. Так что соберись. Не знаешь, к кому обратиться — значит, к тому, кто за тебя в ответе.

— К учителю?

— Верно. К Танкару.

Мы бросились обратно, в центр города. Там, где ещё утром возвышался храм Ваагна, теперь дымились руины, увенчанные молниями. Мы ворвались в уцелевший первый этаж, в едкий дым, и увидели Танкара.

Командор в стальной кирасе с позолоченными наплечниками и платиновым ромбом Абсолюта на груди сражался, как буря. Его клинок, словно молния, кромсал врагов. Вокруг лежали тела воинов Хейбара и павших храмовников.

Рядом стоял Дазхар — архимаг и верховный жрец Ваагна, окружённый сферическим щитом из молний. Он пускал электрические разряды с кончиков пальцев, и враги падали один за другим.

Рамир сразу рванул в бой. Я, оставаясь в тени, подполз к трупу врага, выдернул из его ладони трофейный ятаган и, как пантера, подкрался к живому воину сзади. Я всадил клинок ему в спину, а второму снес голову.

Мы втроём справились с восемью оставшимися.

— Жрецы Ваагна… они мертвы, — мрачно произнёс Дазхар, доставая золотой портсигар. Его пальцы дрожали от напряжения. — Кто-то за это заплатит. Я прикончу их всех, искра Ваагна!

— Уже заплатили, — отозвался Танкар, вытирая клинок. — И не без помощи Сардэка и Рамира.

— Всегда рад помочь, командор, — кивнул я.

Дазхар прикурил сигару от искры на пальце и затянулся с удовольствием, медленно выдыхая ароматный дым с запахом мёда и специй. Он смотрел на трупы, и глаза его светились мрачной решимостью.

Дазхар пил, курил, предавался чревоугодию и менял женщин, как перчатки, несмотря на обет безбрачия. Всё просто: по заповедям Ваагна, безбрачие означало лишь отказ от брака, но никак не от секса. Жрец громовержца не должен был связывать себя постоянными отношениями, чтобы не попасть под влияние жены — а мимолётные связи карьере не мешали.

Что до пьянства, чревоугодия и внебрачных утех, которые у монахов Искупителя считались грехом, то для служителей Ваагна они были почти что добродетелями: ведь сам Ваагн, бог-воин и бог-гедонист, не чурался этих радостей.

— Всё жречество, кроме Дазхара, убито, — продолжил Танкар. — Храм, главное здание города, серьёзно повреждено. Мы уже потеряли Дарвуд. Сражаться дальше нет смысла. К тому же вместе с людьми Хейбара на нас идут и другие его слуги — эшхарготы. Эйш Харгот, на языке харгий — «человек запредельных глубин», или «человек Бездны». «Харга» значит «глубина», «харгот» — «глубины», а харгий — «бездонный» или «глубоководный».

— И что ты предлагаешь, служитель Абсолюта? — хмуро спросил Дазхар.

— Отступать. На север, к дарвудскому порту.

— Пошли, — кивнул жрец.

— Но сперва осмотрим поле боя с самой высокой точки, — добавил Танкар.

Он подошёл к одной из мраморных колонн, которые стояли по бокам храма. Белый камень почти не пострадал от огня. Танкар провернул основание колонны — и открыл вход в винтовую лестницу, ведущую вверх. Мы с Рамиром и Дазхаром последовали за ним.

Через несколько минут мы оказались на вершине того, что осталось от золотого купола храма Ваагна.

С высоты я окинул взглядом Дарвуд: с восточного моря непрерывным потоком шли солдаты Хейбара.

— Плохо дело, — сказал Танкар, щурясь. — Они берут город в кольцо.

— Выходит… мы заперты, как мыши в мышеловке?! — голос Рамира дрогнул.

— Нет, юный храмовник, — вмешался Дазхар. — Из Дарвуда есть тайный выход. Он здесь, во дворце, предназначен для спасения жрецов.

— Большинство из них не успело им воспользоваться, — сухо заметил я. — Веди, командор.

— Вижу, ты уже вооружился ятаганом, лейтенант, — сказал Танкар и поднял мушкет с тела врага. — Но тебе пригодится и это. Мёртвому он больше не нужен.

Он протянул мне оружие. Я кивнул и принял его. Рамир тоже вооружился мушкетом. Мы спустились обратно на первый этаж.

— У меня есть карта, — сказал Дазхар, доставая сложенный лист пергамента. Затем подошёл к другой колонне и провернул её основание. Внутри оказалась лестница вниз.

— Идём за мной, если хотите жить, — бросил верховный жрец, и его голос эхом отозвался в тёмном проходе.

Мы спустились следом. Внизу было сыро и темно, на стенах висели негорящие факелы. Дазхар поднял руку, и кончики его пальцев засияли голубыми искрами, зажигая один факел за другим.

Я было подумал призвать свет Луны, но передумал — незачем раскрывать перед храмовниками свои козыри.

Карта оказалась подробной. Подземные ходы напоминали сеть улиц.

— Где мы? — спросил я, озираясь.

— В канализации, — пожал плечами Танкар.

Я поморщился.

— Что с лицом, лейтенант? — усмехнулся он. — Хочешь жить — пройдёшь и через такое. Вперёд.

— Только уж больно эти ходы похожи на улицы какого-то древнего города… — заметил я.

— Не исключено, — кивнул храмовник. — Возможно, канализация проложена поверх руин погибшей цивилизации.

Мы шли часами по затопленным каменным коридорам, больше похожим на развалины. Время от времени нам попадались чудовища — гигантские кузнечики, тараканы, богомолы. Их рубили мечами, я отстреливался из мушкета, а Дазхар испепелял их молниями.

Наконец, добравшись до выхода, мы остановились: прямо посреди коридора возвышалась четверорукая статуя.

Я шагнул вперёд, вглядываясь в её грубо высеченные черты.

— Похоже, её создал народ, о котором мы уже давно забыли, — задумчиво произнёс я. — Пожалуй, моя гипотеза о погибшей цивилизации подтверждается.

Я внимательно осмотрел статую. Высокая, чуть выше человека, она изображала женскую фигуру с головой в форме яйца и выпирающей вперёд челюстью. Я встретился с её огромными, круглыми, как блюдца, глазами — и внезапно они засеребрились. Статуя дрогнула, завибрировала, с её поверхности посыпался щебень.

— Что за… — вырвалось у меня.

Пальцы на каменных руках зашевелились. Потом руки, ноги, шея… и наконец вся голова медленно повернулась.

— Я снова жива, — прогрохотала она. — Высшие силы удосужились пробудить меня.

— Ты… говоришь?! — я разинул рот. — Кто ты?

— Я Лиддана. Слуга народа раччи. Моя память… повреждена.

— Ещё бы, — усмехнулся я. — Столько лет простояла, у кого угодно мозги заржавеют. Лиддана — это твоё имя или название таких, как ты, статуй?

— Лиддана — моё имя. Я — боевой голем.

— У големов бывают имена? — удивился я, вспомнив старые сказания.

— Наш народ превращал в големов живых раччи. Я была одной из них. Поэтому — да.

— Как выглядели раччи?

— Женщины — как я. Мужчины — с более широкими плечами, сильнее и выносливее. …Постой, чужеземец. Почему ты говоришь о нас в прошедшем времени?

— Похоже, твой народ вымер, Лиддана.

— Невозможно… Я уверена, что раччи вечны.

— Однако так случилось. Посмотри на нас. Мы — не чужеземцы. Уже тысячи лет наш народ хозяева этих земель. Над этим подземельем стоит Дарвуд, наш город.

Лиддана уставилась на меня своими немигающими глазами. Потом медленно перевела взгляд на храмовников и мага, словно переваривая услышанное.

— Зачем тебя сюда поставили? — спросил я, когда она, кажется, смирилась с гибелью своей расы.

— Меня поставили защищать город Тукрам от вторжения извне. Не пускать никого в город. …и, похоже… никого не выпускать.

Она замолчала, как будто пыталась сложить разрозненные осколки памяти.

Очевидно, что её поставили охранять вход от чужаков, но со временем, с повреждённой памятью, она сама додумала, что должна удерживать и тех, кто внутри.

Я сделал шаг к выходу — и тут Лиддана, молниеносно схватив меня за ногу, отрезала путь. Я замер. Оружие вряд ли помогло бы: ни меч, ни мушкет, ни молния её не возьмут.

Но тут я заметил: снаружи уже стемнело, и сквозь тучи пробилась полная Луна. Её серебристый свет коснулся моего лица. Я почувствовал, как по венам хлынула сила. Вскочив, я со всего размаху рубанул по её шее — камень треснул, и голова статуи с грохотом отлетела.

— Ловко ты, Сардэк, — одобрил Танкар.

Я сунул руку в пустую голову Лидданы — ничего. Тогда залез в туловище — и нащупал странный зачарованный механизм, очевидно, её сердечник.

— Сохрани его, — сказал Дазхар. — Когда доберёмся до магов-артефакторов, они помогут разобраться, что это за реликвия.

Мы вышли из подземелья через пещеру в холме, затерянном в дремучем лесу, и пошли дальше, к порту.

Там нас уже ждали. Вражеский отряд в серо-жёлтых доспехах — люди-поклонники Бездны и эшхарготы, гуманоиды с фиолетовой кожей, осьминожьими головами, перепончатыми пальцами и кольчугами из чешуи морского козла. Их вёл маг Хаоса в красной робе, на груди которой золотыми нитями было вышито существо со щупальцами и крыльями.

Всё вместе — дюжина против нас четверых. Не лучший расклад.

Я мысленно перебирал варианты:

— героически погибнуть, забрав половину врагов с собой;

— сдаться, надеясь, что эшхарготы пощадят;

— раскрыть порождениям Бездны — и, между делом, храмовникам и жрецу светлого бога самый мощный из своих козырей, по сравнению с которым лунная магия — обычная детская шалость..

Как отреагируют Танкар и Дазхар, если я покажу всю силу?

Командир эшхарготов сделал шаг вперёд. Его речь была шипящей, глухой.

— Храмовники… верховный шрец… и, похоже, с вами обышшный человек с мешшом… — он изогнул губы в подобии усмешки. — Ссдавайтесь к нам в плен во имя Хейбара. Мы ссохраним вам шшизни.

— Чей приказ вы выполняете? — спросил я, на удивление жёстко, даже для Танкара и Дазхара.

Командир эшхарготов слегка склонил голову:

— Руфтума. Высшшего жрецца бога Хейбара.

— А если получите приказ отставить атаку?

— Подчинимся. Но не думаю, что Руфтум отдаст такой приказ.

— А если его отдаст кто-то, стоящий выше, чем Руфтум, и сделает это здесь и сейчас?

Командир прищурился.

— Выш-ше верховного шрецца Хейбара… только Влас-стители Бес-сдны.

— То есть, только появление Властителя Бездны может заставить тебя отступить? — повторил я.

При этих словах ужас, настоящий, искренний, промелькнул на лице Рамира. Его рука непроизвольно легла на рукоять меча, пальцы дрогнули. И в его взгляде я уловил не только страх передо мной, но и что-то другое.

— Верно. Но вероятнос-сть того, что Влас-ститель появится здесь и с-сейчас, крайне мала.

Я ухмыльнулся. Морской ветер хлестнул по лицу солёными брызгами. В груди уже разгоралось чувство — тяжёлое и сладкое, как мёд на крови.

Власть. Сила. Восторг.

Я расправил плечи, широко расставил ноги, поднял руки к небу и опустился в себя.

И ощутил, как Хаос — тёмный, древний, родной — вырывается изнутри. Морская вода, смешанная с ночным воздухом, вливалась в моё тело, наполняла каждую жилу.

Под взгляды изумлённых воителей Хейбара, храмовников и даже Дазхара я начал метаморфозу.

Сначала кожа потемнела, налившись багрово-синим, как огромный синяк. Пальцы удлинились, волосы с шелестом осыпались на землю. В глазах, как нефть по воде, расплылись чёрные пятна. Я чувствовал это — и мне нравилось. Наконец-то. Наконец-то я — я.

Щупальца вырвались из-под носа, между пальцами прорезались перепонки, макушка треснула, давая рост заострённому плавнику. Крылья, кожистые, тёмные, как у летучей мыши, вырвались из спины, разорвав одежду. Но уже не имело значения, в чём я.

Я поднялся в воздух. Оттуда, с высоты, я видел их — маленьких людей, перепуганных, молчаливых. И каждый их взгляд говорил: он — Властитель.

И я сказал низко, гулко:

— Ошибаешься, эшхаргот. Она значительно выше.

Молния осветила моё лицо — и я выдержал паузу.

— Я приказываю тебе: отставить атаку на Дарвуд. И не трогать людей.

Командир эшхарготов медленно опустился на одно колено. Его голос дрогнул:

— Йа, Ба’эл, мал’ах харгот! Хейбар хаййа!

За ним преклонились остальные, и их клинки ударили о камень.

Я спикировал вниз, мягко коснувшись земли перед храмовниками. Танкар и Дазхар выхватили клинки, молнии Дазхара замерли на кончиках пальцев — и ни один не решился сделать шаг.

В их глазах был страх, трепет, растерянность. Но я уже не смотрел на них — я чувствовал только себя. Восторг. И власть.

Глава 3. Острова хаттуров

Спасаясь от собственных друзей, я снова взлетел.

— Хейбар хайа, — ответил я на приветствие командира эшхарготов, и его узкие щупальцевидные губы дёрнулись от уважения. — Почему верховный жрец приказал вам атаковать территорию Ваагна?

— Потому как он защищает свои собственные владения, — глухо произнёс офицер нелюдей. — Войска Ваагна атаковали наш подводный город Хурдран. Это было объявление войны.

— Ваагн не мог атаковать вас! — фанатично выкрикнул Дазхар, и искра молнии прошла у него между пальцев. — Это светлый бог. Он не мог первым напасть даже на таких… как вы!

— Возможно, Ваагна подставили, — холодно заметил Танкар. В его голосе звучала сталь, но без фанатизма: служа Абсолюту, он умел смотреть выше богов.

— Мы разберёмся с этим, — пообещал я. — Лично спросим у Ваагна. А пока — я приказываю вам покинуть остров Дарвуд.

— Есть покинуть остров Дарвуд! — коротко ответил эшхаргот и, поднеся руку к сердцу, отступил, увлекая за собой воинство обратно в море. Люди в серо-жёлтых доспехах медленно, в строю, двинулись к кораблям.

Когда их силуэты скрылись в тумане, я почувствовал взгляды на себе.

Напряжённые.

Тяжёлые.

Полные вопросов и… страха.

Танкар, Дазхар, Рамир — все трое смотрели на меня, как на чёрную бездну, распахнувшуюся у их ног. Особенно Рамир — в его глазах мелькала не только дрожь, но и что-то ещё. Что-то, что он боялся выдать.

— Отчего ты выглядишь как порождение Хаоса, Сардэк? — наконец произнёс Дазхар, голос его уже не звучал так уверенно.

Я ответил им с лёгкой ухмылкой — и с чувством глубокого, ледяного принятия.

— Логичнее всего предположить, что оттого, что я и есть порождение Хаоса. Но уверяю вас, я на вашей стороне.

— Как ты таким стал? — прошептал Рамир, и рука его дрогнула на рукояти меча.

— Я таким не стал, — сказал я ровно, глядя прямо ему в глаза. — Я таков от природы. Родителей не выбирают. Вот и я не выбирал быть сыном порождения Бездны.

— Что можешь сказать об этом существе, ученик? — голос Танкара стал жёстким. Похоже, он уже отошёл от шока и решил устроить воспитаннику внеочередной экзамен.

— Хаотическое создание, — проглотив комок в горле, ответил Рамир. — Класс — порождение Бездны. Семейство — Властители, боги первозданного Хаоса. Вид… до Древнего не дотягивает. Низшее божество Бездны. Ангел… Властитель.

Он замолчал и, сглотнув, продолжил:

— Потомок Аваддона. Очень опасное создание. Может подчинять низших тварей, управлять водой и Хаосом…

— Кто ты? — спросил Танкар.

— Сардэк, сын Фатагна, внук Аваддона, — ответил я спокойно, с внутренней уверенностью, с принятием. — Я таким родился. И мать моя — человек. Она хотела, чтобы я вырос среди людей и жил как человек.

— Всё ясно, — сухо заключил Танкар. — Сардэк как был с нами, так и остался. А теперь — готовим экспедицию к Ваагну.

***

Мы отплыли на «Молнии» к столице Ваагна — Грозовой Цитадели.

Шторм ревел, ветер выл, и море било по борту солёной пеной. В каюте было душно, но я всё же задремал — пока голос Рамира не сорвал меня с койки.

— Сардэк! Пираты! Нас взяли на абордаж!

Я вылетел на палубу.

Ветер сбивал с ног, волны хлестали по лицу, крики смешивались с визгом стали. Храмовники сражались с пиратами, на мачтах мелькали красные флаги, грозовые маги пиратов метали молнии.

Дазхар, окружённый искрами, вдруг рухнул на колени — магический удар сбил его с ног.

Я выхватил ятаган и ринулся в бой, врезавшись в толпу. Металл звенел, кровь брызгала, крики душили друг друга. Вдруг… горячая боль прожгла плечо — и правая рука с ятаганом обмякла, отрубленная.

Мир качнулся. В ушах остался только гул крови. Я споткнулся, но всё ещё стоял, когда один из пиратов ударил меня со спины.

Перед тем как провалиться в темноту, я успел увидеть: Рамир, мёртвенно бледный, всё ещё держал клинок — но не сделал ни шага. Его глаза — страх и что-то ещё.

Что-то своё.

Что-то, что он не хотел показывать никому.

Я лежал на палубе «Молнии», разбитый, словно пустая раковина, выброшенная на берег. Сознание возвращалось рывками: обрывки боли, запах крови, металлический привкус во рту, холодные доски под щекой. Казалось, внутри головы кто-то стучал молотом.

Попробовал приоткрыть глаза — мир закружился, будто меня снова швырнули в шторм. Левый глаз видел расплывчато, а правого… правого не было. Пустота, чёрная и холодная, там, где должен был быть взгляд.

Инстинктивно дёрнул рукой — и не смог. Руки тоже не было. Левая работала, правая — только культя, из которой уже перестала течь кровь. Где-то в зубах щёлкнуло, и я понял: их тоже выбили.

Я хрипло рассмеялся. Смех получился мокрый, сиплый, жутковатый даже для самого себя.

— Ну и… уродство, — выдавил я сквозь зубы, которых почти не осталось.

Палуба вокруг была пуста. Никого. Ни врагов, ни союзников. Только красные пятна на досках и тени чаек, уже собравшихся на пир. Храмовников и мага, очевидно, забрали. Почему меня оставили? Может, решили, что уже мёртв. Может — чтобы я сдох медленно.

Чайки орали и клевали доски, кружили вокруг меня, клевали мою ногу — одна даже утащила прядь волос.

— Убирайтесь, твари… — прохрипел я и отмахнулся единственной рукой.

Надо… спастись.

Взгляд упал на море. Там — моя сила. Там я живу. Если только смогу… доползти.

Я начал ползти, чувствуя, как каждая щепка впивается в плечо, в живот. Чайки не отставали, клевали меня в затылок. Каждый метр казался вечностью.

Но я дополз. Сбросил себя с борта.

Соль и холод обожгли меня, но тут же я почувствовал её. Бездну. Она ждала меня.

Ты мой. Всегда был мой. Возьми мою силу.

Я хлебнул воды и почти утонул — а потом началось.

Сначала кожу покрыло синее пятно, потом — целиком. Жабры разорвали кожу шеи, крылья лопнули сквозь рёбра. Щупальца пробились через губы и шевельнулись, трепеща от ветра.

Я поднялся из воды — уже не человек, а то, что я должен быть.

Мир перестал кружиться. Правый глаз пророс заново, рука вытянулась из культи, новая, покрытая слизью. Внутренности зашевелились, заживали сами собой. Я содрал голубую кровь с раны и размазал её по кости — и кость зарастала, как мягкий воск.

Голод. Дикий, звериный голод.

Я нырнул обратно в воду и жадно пожирал рыбу, глотая её живьём, чувствуя, как кости хрустят и укрепляют меня изнутри.

Вернувшись на палубу, я опустился на колени и вдруг рассмеялся.

— А вы думали, что так легко меня сломать? — сказал я ветру. И рухнул, уставший, как после тысячи боёв.

***

Когда проснулся — тело уже было целым. Но внутри… пусто.

Я попробовал вспомнить имя. Мою профессию. Что-то ещё — но память скользнула, как вода между пальцев.

На шее висел золотой кулон. Я поднял его, и на обратной стороне блестела надпись:

Сардэку, с любовью от Цовинар.

— Сардэк… — шепнул я. — Да, это… моё имя.

Но кто я? Почему у меня крылья и щупальца, и почему внутри бушует холодное море?

Глаза поднялись к горизонту. Там, впереди, показывался остров. На нём — город, башни, крыши.

Куда меня несёт? Враждебные ли там люди? Поклоняются ли они мне? Или сожгут, как чудовище?

Дагон с ним. Пока — я человек. Я начал обратную трансформацию: крылья с хрустом втянулись, щупальца отвалились и упали на доски, перепонки рассосались, кожа стала смуглой и упругой. Волосы выросли, глаза снова стали человеческими.

И только ветер шептал:

Ты мой. Всегда мой.

Вскоре судно мягко ткнулось носом в берег. Я спустил трап и впервые за долгое время ощутил под ногами твёрдую землю. Почва была влажной, пахла водорослями и солью.

Навстречу мне вышел… нет, выскользнул — чёрный силуэт, в котором сперва трудно было различить очертания. Балахон, расшитый золотыми нитями, капюшон низко на лицо, на груди блестит золотая баранья голова с рубиновыми глазами. Посох с черепом какого-то хищника и тонкие лакированные туфли. Двигался он бесшумно, как тень — и у меня мелькнуло: не человек.

Я машинально напрягся, сердце толкнулось в груди. Но руки сами пошли навстречу, когда он протянул свою, не снимая перчатки:

— Кор-рдэк… — выговорил он, рыча и растягивая гласные.

Я ответил, по старой привычке кривя губы в вежливой полуулыбке, и протянул руку, всё ещё гадая, куда я попал. В других культурах принято не снимать перчатку — я вспомнил это вовремя, и это успокоило.

— Сардэк.

Кордэк кивнул, его глаза за капюшоном блеснули — и он произнёс ещё что-то, похоже на «очень приятно».

— Говоришь на дарском? — спросил я на всякий случай.

Он отрицательно покачал головой, рубиновые глаза вспыхнули смешком.

Ну, попал… — пронеслось в голове. — Не знают моего языка, а я их. Но имя… Кордэк, Сардэк. Медный меч, Серебряный меч. Не может быть совпадением…

— На языке Богов? — рискнул я, переходя на Ситтари.

— Говорю, — отозвался он, и в его голосе сквозило удивление — или интерес. — Я — архимаг Теней. Мы знаем язык Ситтари, потому что двести лет назад один из них создал нас, народ хаттуров… человек.

Это слово прозвучало в его устах мягко, почти ласково. Я едва сдержал облегчённый вздох: они знают людей. И не едят их.

— А… что вы собой представляете? — спросил я осторожно.

— Смотри.

Он сбросил капюшон и медленно стянул перчатки. Я сдержал дыхание. Я был готов к чему угодно — осьминог, паук, демон… но не к этому.

Передо мной стоял кот. Чёрный, с блестящей шерстью, прямой осанкой и уверенной, почти царственной позой.

Человекообразный, но с мордой обычного кота и мехом на руках.

Я моргнул — и машинально отметил, как тихо на мгновение стало внутри меня. Странно: не страх, не брезгливость, а холодное любопытство и… какое-то смутное уважение.

— Наша раса делится на три нации, — продолжал Кордэк, словно ничего не произошло, — народ Солнца, Луны и Тени. Сто лет мы воевали, пока герцог Теней не поднял из Озера Слёз древний замок раччи. В нём мы нашли книги и артефакты мудрецов и обрели власть. Теперь мы строим храмы Пантере-Праматери, что породила нас, и владеем магией Солнца, Луны и Тени.

В его словах звучала гордость — и в этой гордости я ощутил щемящий отголосок собственной природы. Магия Луны… значит, здесь я могу быть… своим?

— А ты зачем сюда приплыл, Сардэк? — тихо спросил он, поворачивая ко мне кошачью голову.

— Потерял память, — признался я с усмешкой. — И цель забыл заодно.

— Не беда, — ответил он, слегка прищурив глаза, в которых отразилась насмешка или сочувствие. — Господь наш разработал ритуал, что вернёт тебе память.

— Какой?

— Пойдём — сам увидишь. В храме проведём.

Мы двинулись по тропе вглубь острова. Джунгли встретили нас влажным дыханием — пахло прелыми листьями, мокрым деревом и пряными цветами. Сквозь лианы пробивался тусклый свет, нас сопровождали треск огромных кузнечиков и шелест невидимых птиц. В высокой траве шуршали муравьи, крупные, как виноградины. Я прислушался — и в этой влажной духоте мне вдруг показалось, что я чувствую сердце острова: тяжёлое, размеренное биение под землёй.

Кордэк шёл впереди, бесшумно, как тень. Я шёл за ним, уже не задаваясь вопросом, кто он такой и зачем меня ждут. Только один вопрос стучал в голове: что я здесь найду — себя или что-то совсем другое?

Мы вышли к городу после долгого пути сквозь влажные заросли. Уже на подходе к воротам меня встретил острый запах мускуса, пряных трав и кошачьей шерсти, такой густой, что першило в носу. Город был полон двуногих котов: серые, черные, полосатые, они неспешно занимались своими делами и смотрели на меня с ленивым равнодушием, будто привыкли к странностям чужаков.

Я чувствовал себя чужим. Не страх, нет — скорее настороженное любопытство и странное облегчение: наконец-то кто-то не напал на меня, а просто… не заметил.

В центре, на площади у храма из чёрного эбена, возвышалась мраморная статуя. Огромный снежный барс с ангельскими крыльями и серебристым мечом в лапах глядел на нас сверху вниз с ледяным презрением. Я непроизвольно поёжился и подумал: «Интересно, поклоняются ли они ему так же, как я — Луне?»

Когда мы вошли внутрь храма, меня окутал прохладный запах ладана и влажного камня. Сумеречный купол над головой мерцал россыпью звёзд, а из глубины тьмы смотрел лик Трикстера — слишком красивый, слишком человечный, и потому почти пугающий.

Когда Джахар, худой юнец в серебристом амулете, учтиво поздоровался и начал наполнять купель водой, я уже ощущал лёгкую дрожь в животе. Я не знал, чего ожидать — очищения или казни.

Но пока всё шло спокойно. Я подошёл к полке с книгами. Пальцы скользнули по древнему дубу. Открыв том, я ощутил тонкий запах старой бумаги и прочёл:

Житие Трикстера

Битва зверей

…И тогда Трикстер сказал Ваагну:

— Скучно мне самому сражаться. Пусть звери наши дерутся за нас.

Ваагн, хмурый и гордый, выпустил на арену своего зверя — чёрного медведя с тремя головами и медными когтями, от него пахло ненавистью и смертью.

А Трикстер лишь усмехнулся, распахнул свой серебристый плащ — и на его плечо вспорхнула крохотная крыса с крыльями попугая.

— Вот мой зверь, — сказал он.

Медведь ринулся на крысу, разъярённый, и загнал её в угол. Но она ловко взмыла в воздух, и чудовище с размаху ударилось о стену. Она пробежалась по его спине, он пытался когтями достать её — и выцарапал себе глаза.

Зубы его впились в собственную плоть, яд смешался с его кровью, и тело его затрепетало в агонии.

Когда медведь рухнул, крыса вернулась к Трикстеру и села на его плечо, а он — ухмыльнулся и, не проронив ни слова, ушёл прочь, опираясь на посох.

И с тех пор многие из тех, кто видел эту битву, молятся Трикстеру, а не Ваагну.

На моих губах появилась. Я узнал в этой крысе с крыльями не только героя рассказа, но и самого себя.

Я открыл следующую страницу.

Легенда о трёх солнцах

Когда-то на небе было три солнца. Они пылали так жарко, что высушили все реки и сожгли урожай людей. Боги собрались на совет, но никто не решался разрушить эти светила.

Тогда Трикстер, приняв облик старика с хромой ногой, поднялся на самую высокую гору и позвал три солнца к себе.

— Почему ты нас зовёшь, дряхлый? — спросили они.

— Чтобы научить вас играть, — ответил он. — Закройте по очереди глаза, и кто первым откроет, тот проиграл.

Солнца, желая доказать, что сильнее его, закрыли глаза. И лишь одно открылось вновь.

С тех пор на небе сияет только одно солнце, а два других до сих пор спят.

Хитро придумано. Трикстер не стал рубить солнца, как сделали бы другие — он заставил их самих уничтожить себя игрой. Вот она, сила слова.

Но я часто думаю: действительно ли те два спящих солнца мертвы? Или ждут, пока мы слишком обнаглеем — и проснутся, чтобы вновь сжечь нас дотла?

Когда я смотрю на полуденное небо — мне порой кажется, что сквозь голубую пустоту подмигивает мне ещё одно, тёмное солнце. И я чувствую его жар на затылке.

Легенда о зеркале Луны

В те времена, когда Луна была богиней, она прятала своё лицо за серебристым зеркалом, стыдясь людей.

Трикстер украл зеркало и сбросил его на землю.

Луна пыталась найти его, но каждый раз, заглянув в воду, видела лишь своё отражение и уходила прочь.

С тех пор Луна каждую ночь скользит по небу, а люди видят её лицо в каждом озере и реке.

Мне всегда казалось странным, что Луна стыдится нас. Мы — грязные и мелкие, а она чистая и хрупкая, прячется за зеркалом…

Может, она стыдится не нас, а того, кем была, когда впервые заглянула в воду?

Я ловлю свой взгляд в тёмной глади и понимаю её — иногда проще смотреть на отражение, чем на правду. И каждый раз, когда её свет касается воды, он будто спрашивает: «Ты всё ещё ищешь?»

Да, Луна. Мы оба всё ещё ищем.

Я открыл следующую страницу.

Народный мститель

В пятьдесят втором году от сотворения расы хаттуров народ начал роптать: острова погрязли в воровстве и тирании власть предержащих. И явился мститель из народа — Др’ражг, прозванный Одноглазым. В юности он потерял глаз в бандитских стычках и носил на лице повязку, но при этом оставался метким лучником и шутил:

«С одним глазом легче целиться.»

Он карал власть имущих — тех, кто брал взятки, обкрадывал бедняков, угнетал слабых. Но главный его враг сидел в неприступном замке: герцог Джухари, чья стальная карета и охрана не давали к нему подступиться.

В трущобах знакомые вывели Др’ражга на вора по прозвищу Неуловимый — белого хаттура с голубыми глазами, снежного барса по облику. Его звали Бейн, и в юности он уже однажды грабил замок герцога, пробравшись через тайные ходы под землёй. Теперь он собирался туда вновь — от скуки, как сказал он, чтобы вытащить золотую статуэтку.

Др’ражг только восхищённо качал головой: мастерство Бейна было феноменальным. Вор уверенно вёл его через узкие, душные туннели, будто читал их, как книгу.

— Всё, что мне подсказывает моё воровское чутьё, — в спальне герцога спрятана статуэтка,» — сказал он.

И действительно, когда они вышли в тёмную спальню, герцог спал без охраны, уверенный в своей неприкосновенности.

— Действуй, — шепнул Бейн. — Тебе — герцог, мне — статуэтка.

Др’ражг бесшумно подошёл и перерезал горло спящему. После чего его взгляд упал на золотую фигурку: человек в мантии с крылатой пантерой у ног. Перед статуэткой лежало подношение — камень душ с запечатлённой сущностью зверя, клубок и кочан капусты.

— Ты хочешь украсть статуэтку Господа нашего? — спросил Др’ражг с сомнением. — Покушаешься на святое?

— Покойнику она не понадобится, — ответил Бейн, усмехаясь. — «Да и Трикстер не любит, когда его почитают те, кто давит бедняков и клянчит прощение за подлость. Воровать у богатых — лучше, чем у бедных. И эту статуэтку я оставлю себе — не продам.

Закончив, Бейн опустился на колени перед статуэткой, коротко помолился и поднялся.

— Герцог мёртв, наследников нет. Город нуждается в новом правителе. Ты ратуешь за счастье народа.

И, коснувшись повязки Др’ражга, он добавил:

— Снимай её и живи долго. Благословляю тебя на власть. Прощай, Др’ражг Двуглазый.

С этими словами Неуловимый шагнул в тень — и растворился в ней беззвучно.

Др’ражг стоял, потрясённый, и наконец снял повязку. Под ней — был глаз. Глаз, которого не было уже пятнадцать лет.

Тогда он понял: Бейн Неуловимый — это сам Трикстер, явившийся в обличии хаттура. И стал Др’ражг герцогом, правившим мудро и прожившим до ста двадцати лет.

Камень душ, клубок и кочан капусты… Я покосился на это странное приношение и усмехнулся про себя. Странные эти жертвы Трикстеру — будто собрание забытых мелочей с кухонного стола и полки чародея. Но разве не странны и сами боги? Если им нравится, когда им несут душу зверя, пряжу и овощ — пусть. Я бы ещё хлеба и вина добавил для полноты картины. А может, именно в таких вещах и заключается их непостижимая мудрость: в напоминании, что всё в мире одинаково ценно — и сила, и нить, и капуста.

Я открыл другую книгу:

«О тьме и служителях Господа нашего

Маги трёх народов — служители Господа нашего — получали силу от трёх его ипостасей: Луны, Солнца и Тени, рождённой на границе дня и ночи. Жрецы Тени — чёрные маги, призыватели мёртвых и демонов. Когда служители Луны и Солнца спросили их, зачем те призывают Тьму во имя Господа, те ответили:

— Чтобы знать врага в лицо и лучше его победить. Никто не умеет бороться с ожившими мертвецами и демонами лучше некромантов и демонологов.

И в заключение говорилось:

— Чтобы противостоять вампирам, посланцам демона-бога Грахака, все жрецы Тени, от ученика до верховного, носят ремни с серебряными бляхами и серебряные амулеты — оружие против Тьмы.

Что-то в этой фразе меня насторожило.

Я захлопнул книгу и пролистал дальше, пока взгляд не наткнулся на главу о вампирах:

— Учитель, если вампиры рождаются от укуса других вампиров… кто же создал первого? — спросил ученик.

— Первых заражает демон-бог Грахак, — ответил наставник. — Как именно? Никто не признаётся. Я думаю — через половой акт.

Я хмыкнул, ирония не ускользнула от меня: жрецы Тени играли с Тьмой, уверяя всех, что знают, как её обуздать. Но Кордэк, похоже, больше чем кто-либо другой забыл, где заканчивается игра и начинается предательство.

От размышлений меня отвлёк его голос:

— Окунись в купель. Хватит и минуты. Мы начнём ритуал.

— На минуту не обязательно, — ответил я спокойно, вставая и сбрасывая одежду. — Я могу оставаться под водой очень долго. Там я восстанавливаюсь куда быстрее.

Кордэк кивнул, его глаза горели зелёным огнём.

— Тем лучше. Закрой глаза. И задержи дыхание.

Я лег в холодную воду. Закрыл глаза. Внешне — спокоен.

Внутри — все чувства, как струны, натянуты. Я перебирал в уме свои способности, готовясь.

И тут — я ощутил. В воде, рядом, что-то шевельнулось. Сквозь поверхность, сквозь плоть воды я почувствовал: где-то открылся шлюз, и в купель скользнула тварь. Электрический угорь Бездны. Я знал их. Этих тварей держат в заточении как оружие — и выпускают, когда хотят убить врага.

Вот теперь всё складывалось. Он не собирался возвращать мне память. Он собирался превратить меня в труп.

Я не шевельнулся. Не дал ни единого знака, что всё понял.

Пусть думает, что я покорно жду своей смерти.

Но когда он решит ударить — я ударю первым.

Угорь, переливаясь бледными молниями, скользнул ко мне. Его глаза — тёмные жемчужины, полный зачаточный разум, едва теплящийся. Такой уже можно подчинить.

Ну, давай, малыш… теперь ты мой.

Мысленно приказываю: «Подплыви ближе. Замри». Он подчиняется — и я делаю резкий рывок всем телом.

Отлично. Сверху Кордэк уже решил, что я мёртв.

Я слышу, как Джахар забегал, как капли воды с его шерсти падают в купель:

— Отец настоятель! Он… утонул?

— Помоги достать его, дурень, или сам отправишься к нему! — рявкнул Кордэк.

Кордэк приблизился, нагнулся надо мной, довольно ухмыляясь.

Вот сейчас… сейчас!

Я резко сжал кулак и со всей силы ударил его в челюсть:

— Получай, морда вампирская! Не напьёшься ты моей кровушки, трупоед!

— Джахар! — крикнул я. — Кидай в него амулет!

Послушник дрожащей лапой швырнул серебряный медальон, но Кордэк увернулся — слишком быстро для обычного.

Он зарычал, глаза налились красным:

— Как ты догадался?!

Я усмехнулся, всё ещё лёжа в купели:

— Твой ремень. И амулет. У всех ваших — серебряные. У тебя — нет. Значит, боишься их. Значит, ты нежить. Не зомби — вампир.

— Ха! — Кордэк ухмыльнулся и одним прыжком оказался прямо у моей шеи. — Коль не выпью всю кровь с трупа, попью немного с живого тела. Правда, ты сам станешь вампиром и вместе мы завершим наше дело…

Он вонзил клыки. Тело вспыхнуло болью. Я ощутил, как его яд, как комариный, впрыскивается в кровь, одурманивая. Мысли стали вязкими, тело — тяжелым.

— Ты можешь пить… — прохрипел я. — Но вампиром я не стану…

— И почему же? — злобно процедил он.

— Моя кровь… — выдохнул я. — Гораздо древнее вашей. Я сын Фатагна. Внук Аваддона. Властитель Бездны…

Я сосредоточился. Вампир стоит по колени в святой воде и не чувствует себя плохо! Значит, она не настоящая. Но она отличается от простой пресной воды, в ней что-то чувствуется. Да это же морская вода!

Морская вода дала мне силу. Я поднялся, уже не человек, а Ангел Бездны. Щупальца дрожали, крылья расправились, кожа вспыхнула фиолетовым отливом.

Кордэк отступил на шаг, но хищно ухмыльнулся:

— Метаморф… Ха! Нашёл чем меня удивить. Я могу стать аватаром Грахака!

И тоже преобразился: гигантская летучая мышь с клыками, с глазами как угли. Лорд вампиров. Его глаза загорелись: в тело аватара вселялся Грахак…

Мы сплелись в клубок, грохнувшись в центр алтаря. Его когти впились мне в плечо, я снова ударился головой о камень — темнота…

Ещё один удар, и всё кончено…

И тогда прозвучала молитва Джахара — скороговорка, срывающаяся шёпотом и криком одновременно.

Я уже не понимал слов, только чувствовал, как вокруг сгущается гроза.

Небеса почернели. Молния ударила в землю, и среди дыма возник Он.

Серебристая мантия, крылатая пантера, голубые глаза, в которых плясал огонь звёзд.

Он сошёл с пантеры и встал на землю.

— Ты просил о помощи, служитель мой, и я явился, — его голос катился по храму, как раскат грома.

— Господь! Грахак! — крикнул Джахар, показывая на пробившего стену демона.

— Вижу. — Взгляд Трикстера стал ледяным. — Уходи с моих земель!

— Не уйду, кошатник! — рявкнул Грахак.

— Хм. — Он чуть склонил голову, и глаза его засияли небесным пламенем. — Я — хранитель света Ситтари… ты уйдёшь.

Столп синей энергии с его ладони пробил голову демона. Грахак рухнул замертво.

Я поднялся, пошатываясь, и тихо сказал:

— Слишком легко для бога…

— Это был только аватар, Сардэк. — Он повернулся ко мне. — Он вселился в чужое тело.

— Ты знаешь моё имя?

— А ты — моё нет? — в его голосе мелькнула усмешка.

— Нет… я… потерял память.

— Хм. Ты ещё и вежливый стал, — хмыкнул он. — Ладно. Был у меня наставник-нейромант из ваших. Я научу тебя восстанавливать память.

— Господь… — я впервые за долгое время почувствовал, как дрожат колени. — Восстанови мою память…

Он подошёл ко мне вплотную, его пальцы, холодные и мягкие, коснулись моего лба.

— Не привык я к такому пиетету от тебя, но уж ладно, — проговорил он.

И мир вокруг стал серым. Всё медленно растворялось в дымке.

А потом, из тумана, одна за другой, посыпались картины моей жизни — яркие, страшные, прекрасные.

И я вспомнил…

Глава 4. Вглядываясь в Бездну

Я родился в Лунной Цитадели, столице Ночных Островов.

С первых дней со мной говорили на ситтари — языке Богов. Мать звала меня своим «серебряным мечом» и сама обучала читать и складывать слова на кубиках. В пять лет я уже читал вслух книги для юношей о рыцарях и магах — от детских сказок давно воротил нос.

В шесть с половиной мать отвела меня в порт, и с холодной нежностью передала Кантеру, алхимику с острова Кирвуд. Она сказала, что он — мой отец. И я тогда поверил.

Но первое время нам не о чем было говорить: он владел ситтари только по книгам, а я не понимал дарский.

Я молчал, он ворчал, но через неделю я уже лепетал на дарском, через месяц — думал на нём, через полгода читал лучше учителя.

В школе я сидел на уроках только ради оценок — читать и писать я умел давно. Учителя и одноклассники сначала удивлялись, потом завидовали, потом перестали замечать.

В четырнадцать я окончил семилетку. Пора было бы задуматься о профессии. Но профессия сама нашла меня — или, точнее, во мне проснулся Зов.

В те годы он ещё казался лишь жаждой крови и разрушения, тёмным шёпотом, который поднимался ночью, когда я засыпал.

Я вступил в уличную банду «Чёрные вепри». Наш главарь, Тарнас, был крупный, как бык, и жестокий. И я быстро стал таким же.

Ночами мы грабили, избивали непокорных, трясли лавочников за долги. Я чувствовал, как чужая боль раззадоривает меня, как будто внутри меня кто-то радовался.

Когда я вызвал Тарнаса на бой, он только хохотнул — но я победил его.

Он отказывался признавать меня лидером, пока однажды ночью не столкнул меня с набережной в воду.

И тут я понял: море — моё. Вода окатила меня леденящей мощью, словно приветствуя.

Я всплыл быстрее, чем он успел отвернуться, вылетел из воды, оттолкнувшись, как водомерка, и ударил его в лицо ногой.

Он рухнул, а я стоял над ним, и впервые ощутил уважение — и страх — в его глазах.

С тех пор он стал моей правой рукой.

Отчим Кантер пытался образумить меня, но ночи я проводил с бандой, возвращаясь домой с деньгами и ссадинами, которые заживали почти сразу после купания в море.

И чем дальше — тем сильнее становился Зов.

Однажды я просто не вернулся в город, а пошёл к Сумеречному океану.

Берег был пуст. Лишь ветер швырял в лицо солёные брызги и водоросли цеплялись за сапоги.

Я вглядывался в Бездну, и она смотрела на меня в ответ.

— Я знаю! — закричал я, дрожа от ярости и восторга. — Я знаю, ты смотришь на меня! Покажись!

И Бездна показалась.

Щупальца медленно поднялись из глубины, глаза — сотни, тысячи глаз — светились, как луны, и следили за каждым моим движением.

Голос раздался отовсюду, низкий, женский — и в то же время лишённый пола:

— Подойди ближе, Сардэк.

Я шагнул в пену прибоя, чувствуя, как кожа покрывается мурашками.

— Ты — моё порождение, Сардэк. В тебе горит жажда крови. И жажда жизни.

— Нет! — выкрикнул я. — Я человек!

— Человек? — в голосе был смешок. — Это сказала тебе мать? Мать! Но твой отец — Фатагн, мой ангел. Ты — внук Аваддона. Мой мал’ах харгот.

— Нет… — голос мой дрогнул. — Мой отец — Кантер! Алхимик!

— Не всякий, кто спал с твоей матерью, твой отец, Сардэк. Твой настоящий отец — Фатагн.

И я ощутил, что это правда. Холодная злорадность поднималась внутри меня.

Я больше, чем сын алхимика. Я больше, чем человек.

Я — сверхъестественное существо. Властитель Бездны.

— Возьми силу, что по праву твоя, — сказала она.

Я шагнул глубже. Вода обняла меня по пояс, по грудь, по горло. Лёгкие уже не просили воздуха.

Я нырнул. Темнота сомкнулась надо мной, но я чувствовал — я дышу.

Чем глубже — тем сильнее я ощущал: моя кровь поёт, кости дрожат, а мышцы наполняются могуществом.

Щупальца ласкали меня, глаза глядели прямо в душу.

Моё тело ломалось, и тут же собиралось заново, всё сильнее, всё правильнее.

Я впервые метаморфировал.

Становился собой.

Мир закружился в чёрном мраке, и я нырнул в него — уже не человек. Человеческое сознание растворялось, уступая место другой памяти, древней и бесстрашной.

Очнулся я в каземате подводного дворца — закованный в ржавые кандалы, прикованный к сырой стене. В тёмной воде каменной камеры дрожал свет, отбрасываемый трезубцами эшхарготов. Они стояли молча, настороженно, копья вытянуты вперёд.

А посреди них — она.

Девушка. Или всё же женщина? Молодое тело, но взгляд… взгляд был таким древним, что мороз пробегал по коже. Она явно не эшхарготка и не человек: смуглая кожа с пятнами чешуи по плечам, волосы — не волосы вовсе, а длинные, тёмно-зелёные водоросли, в которых поблескивали жемчужины влаги. Платье её было сплетено из морских растений, а в руках пульсировал трезубец, светящийся звёздами и божественной мощью.

— Дёрнешься — разнесу тебя хаосом, — её голос резанул, как ледяной нож. — Я знаю, кем ты был, сын Фатагна. И вижу, кем ты стал, ангел Бездны. Осталось ли в тебе хоть что-то человеческое?

— Ты сама едва ли человек, — отозвался я и сам удивился: из моего горла вырвался глухой, басовитый голос, тяжёлый, как прибой.

Она усмехнулась, глаза её полыхнули:

— Я говорю не о твоей форме. О твоих поступках. Ты стал чудовищем, которое заслуживает смерти. Лишь твоя кровь даёт тебе право ещё говорить со мной.

— Я… грабил и дрался, но не убивал, — сказал я. — Неужели за это заслуживаю смерти?

— Не помнишь? — холодно спросила она. — Этой ночью ты перебил команду торгового судна. Двадцать человек.

Мир качнулся, поплыл, и я рухнул в чёрную воду забвения.

Когда очнулся — она всё ещё была здесь. Вокруг снова стояли эшхарготы, и двое других, стройных, тонкошеих, с лицами, похожими на моё октопоидное. В памяти крови вспыхнуло слово: хуфуты. Старшая раса, питающаяся не только рыбой и водорослями, но и ментальной энергией.

— В обморок падаешь? — сказала она. — Значит, ещё не совсем растерял человечность. Виновата не твоя воля, а кровь Бездны.

— Кто ты? — спросил я. — И почему винишь кровь, а не меня?

Она чуть склонила голову, трезубец зазвенел:

— Я — Цовинар. Владычица Морская, Королева Ночи, правительница эшхарготов Моря Одиночества. Представительница Совета Тринадцати. Я тоже Властительница Бездны. Полукровка. Дар и проклятие нашей крови в том, что она может ослепить. Но властитель должен управлять собой. Кто не может — не сможет управлять и другими.

Она шагнула ближе, и её голос стал мягче, почти ласковым:

— Я понимаю. Меня учил отец. А ты вырос среди людей, не зная силы. Я научу тебя. Иначе… — трезубец медленно прочертил в воздухе перед моим лицом.

Я кивнул. И тогда она улыбнулась впервые.

Кандалы упали. Только позже я осознал, что всё это время мы говорили на языке, который я даже не знал, но понимал. Харгий. Язык Бездны.

Она стала мне наставницей. И первой женщиной. Научила сдерживать ярость и превращать её в силу. Научила командовать порождениями Бездны. На её языке — харгии, языке своей крови — я говорил свободно, словно всегда его знал.

Но её взгляд не отпускал меня. И однажды ночью она приблизилась, склонившись к самому моему уху, и прошептала:

— Оставайся, мальчик, с нами. Будешь нашим королём. Совместно займём место в Совете Бездны. Фатагн благословит нас. У тебя будет всё.

В груди моей заклокотало. Сила, слава, её трезубец рядом — и сама она. Я стоял, вцепившись пальцами в поручень, и видел перед собой мир без берегов, где правят ангелы Хаоса. И понял, что мог бы. Да, мог бы стать королём.

— Нет, — сказал я. — Я выбираю жизнь человека среди людей.

Она долго смотрела на меня. В её взгляде не было ни ярости, ни обиды. Лишь лёгкая тень сожаления.

— Тогда иди, мальчик, — произнесла она. — Но знай: тебя всегда ждут здесь.

Я вернулся к Кантеру и снова стал учеником. Пробежался по книгам на дарском, а потом на ситтари — языке детства. И с удивлением понял: ни один язык во мне не умер.

И ни одно море не забыло моего имени.

Я завязал с преступной жизнью. Впрочем, улицы Кирвуда помнили меня ещё долго: моих бывших товарищей по банде к тому времени уже успели пересажать, а моё имя шептали в подворотнях. Чтобы уйти от этой тени, мы с отчимом перебрались в Дарвуд — город на одноимённом острове.

По странному совпадению, туда же переехали Рамир и Танкар. Хотя… сейчас мне кажется, Танкар вовсе не по случайности оказался в Дарвуде. Наверняка догадывался, что я как-то связан с Хаосом и не спускал с меня глаз.

Но даже завязав с криминалом и изучив алхимию, я не сразу стал примерным тружеником. О, у меня было полно планов, как жить беззаботно, богатеть, не нарушая закона и при этом не надрываться.

Я обнаружил, что при метаморфозе любая тряпка, надетая на меня, превращается в золотой доспех. Настоящий, массивный, блестящий. Хоть шёлковый камзол лорда, хоть дырявые штаны батрака — не важно. Стоимость такого доспеха… Ну, скажем так, целое состояние. Если же продать десяток, можно купить пол-острова.

И я подумал: а почему бы не накупить возу тряпья, не превратить всё в золото и не стать богатейшим человеком царства? Гениально же!

Оставалось только найти покупателей. На нашем островке больше одного доспеха продать проблематично. Но я уже видел себя в Грозовой Цитадели, отмахивающегося от толп клиентов.

На всякий случай был и запасной план: отнести доспехи Талару, приятелю отчима на монетном дворе. Переплавим золото в монеты, даём ему четверть — и все довольны.

Впрочем… На практике доспехи оказывались не такими уж золотыми. Стоило им потерять контакт с моим телом — и через полчаса они снова превращались в рубище.

Я всё равно решил проверить. Отнёс доспехи Талару, смотрел, как он их переплавляет, уже в уме прикидывал прибыль… Но как только последняя монетка остыла, вся куча золота на глазах превратилась в пепел и тряпки.

Пришлось извиниться, сказать, мол, алхимический эксперимент, сунуть бедняге десяток серебряных «за беспокойство» и уйти.

Ночью во сне ко мне явилась Бездна. И с плохо скрываемым раздражением сказала:

— Могущество дано тебе ради власти, а не ради этих глупостей. Не шути с высшими сущностями, мальчик!

Я покаянно вздохнул. Ну да, всё верно. С тех пор стал кем и должен быть: ремесленником и торговцем.

И вот теперь всё вернулось. Мир вокруг снова приобрёл цвета. Я открыл глаза и выдохнул.

— Всё вспомнил, — сказал я. — Корабль ограбили пираты, друзья пропали, а я, как всегда, вывернулся. Теперь пора их искать. Если живы — вытащить. Если нет — тогда… ну, ты понимаешь.

Я поднял глаза к потолку и, усмехнувшись, произнёс:

— Благодарю тебя, Трикстер. Бог теней и воров, покровитель хитрых и упрямых. Ну и терпеливых — раз уж ты до сих пор со мной, дядя Апион.

Глава 5. Коцит

Бог Апион — мой дядя.

Звучит странно? Да, наверное, странно. Но для того, кто наполовину человек, наполовину… кто-то ещё, это не так уж удивительно.

Я — не совсем человек, скорее уж полубог, а если быть честным — полубог-полудемон. Хотя и это слишком просто. Властители Бездны — не демоны в обычном смысле, это дети Хаоса, но совсем другого рода, чем те, кто вышел из Геенны.

Древние, Хейбар и Дагон — самые могущественные из нас — их можно назвать богами без всяких оговорок. Но что насчёт всех прочих? Бог? Полубог? Демон? Ничто из этих ярлыков не подходит. Мы — властители Бездны, и этого достаточно.

А если уж быть точным, те, кто нас обожествляет — безднопоклонники и морской народ — давно считают нас богами. И никто не возражает.

Моя родословная достойна зависти… и в то же время — вызывающая вопросы.

Отец — ангел Бездны Фатагн. Его отец — Аваддон, тоже ангел, а мать — эльфийская принцесса, о которой теперь помнят лишь легенды: эльфы вымерли.

Откуда взялся сам Аваддон, и кто были его родители — не знает никто.

Моя мать — Зара, богиня Луны, представительница Новых Богов, родом из племени магов Ситтараса. Её мать — Лила, ситтарская чародейка. Её отец — Иллиндил Грант, тогда ещё студент Академии Рассвета, будущий архимаг.

Один мой прадед по материнской линии — лорд магов Ферендель Грант, другой — архимаг Гилмарион, правитель Северной Империи в мире Астелар. Он почти стал богом, но был свергнут магами Ситтараса, в числе которых был и Иллиндил.

Так что мой дядя Апион, сын Иллиндила, — единокровный брат Зары и член Магического совета Ситтараса. Он часто исчезает из Маргардта, занят делами богов и людей.

У меня голубая кровь — в буквальном смысле, в моей октопоидной форме она действительно синяя, как у моллюсков.

Часто рядом с Апионом бывал его близкий друг Арастиор — бог огня и войны, горячий и непредсказуемый.

Ангелы Бездны не рождаются от женщин своего рода. Их нет. Мы рождаемся от женщин человеческих или иных разумных рас. Если ребёнок — мальчик, он со временем становится ангелом Бездны. Если девочка — она остаётся женщиной, хотя чаще всего её кровь всё равно несёт в себе магию Хаоса.

Говорят даже, что дочери ангелов Бездны способны рожать подобных мне от обычных мужчин… но это пока легенды.

Фатагн принял человеческий облик, сблизился с Зарой и оставил в её чреве меня.

Любви там не было — каждый преследовал свои цели. Фатагн хотел оставить потомка, ещё одного властителя Бездны, и был уверен, что Зара не догадывается, кем он на самом деле является.

Но Зара знала всё.

Она не терпела самодовольных хитрецов. Она была богиней Луны, наследницей мудрых магов, и с самого начала решила превратить меня в орудие — своего ставленника среди Властителей Бездны.

Я должен был стать тенью отца, его точной копией, занять его место и шпионить для светлых богов.

Но я выбрал иначе. Я решил быть собой. Человеком.

Как рассказывал мне Арастиор, Зара была внебрачной дочерью Иллиндила. Её мать воспитывала её втайне, и о девочке долго никто не знал. Позже Зара вернулась в Ситтарас и попыталась отсудить у Апиона родовой особняк Грантов. Но он сумел выиграть: на его стороне был архимаг Аврелий, его наставник и член Совета Двенадцати.

Суд доказал, что Зара — недостойная наследница. Имущество рода не только богатство, но и долг: род Грантов был обязан уничтожить Зорана — члена их линии, ставшего богом Хаоса в мире Элам.

Апион — несмотря на то, что рос во Внешних мирах и магией владел хуже, — выполнил эту миссию. Он убил Зорана.

Зара же даже не пыталась. И это поставило точку в их споре.

Таков мой род: сплетение магии, Хаоса и божественных интриг. Я — ребёнок обеих сторон, но принадлежу только себе.

Арастиор и Апион… Эти двое, знакомые ещё задолго до своего обожествления, остаются, пожалуй, единственным примером искренней дружбы между богами. Там, где Маргардт кишит интригами, изменами и кровавыми заговорами — при их дворах царит тишина старой фронтовой братии. Может быть, потому, что когда-то они были врагами, а потом вместе подняли мечи против Азиза Шакира, бывшего господина Апиона.

— Вот и ты, сын моей сестрички Зары, — усмехнулся Апион, подходя ко мне. Его взгляд сверкал насмешкой, но без злобы. — Ну, как твоя кровь Бездны? Бурлит?

— Бурлит, — признал я. — Но я уже умею держать её в узде.

— Хаос не есть зло, если умеешь направить его в нужное русло, — кивнул он удовлетворённо. — Давненько мы не виделись, Сардэк. Уж прости, дела вечные… Совет Двенадцати, странствия по мирам, поиски союзников и оружия для битвы с демонами. Знаешь, этот мир теперь стал одной из баз армии Рассвета — моих небесных клинков и воителей Арастиора из Эрты.

Он замолчал, задумчиво глядя в пламя факела, и вдруг тихо добавил:

— Знаешь, странные вещи можно найти, если долго бродить по мирам. Например, я побывал в одном, где нет ни эльфов, ни демонов, ни даже магии. Всё — железо, дым, стекло и невероятные машины. Маги там считаются шарлатанами, хотя под их океанами спит целый Древний властитель Бездны… как же его… Култу? Тухлу?

— Люди там не верят ни в Древних богов? — удивился я.

— Ни в каких. А он спит — прямо под их носом, — хмыкнул Апион.

— И что же ты оттуда вынес? — спросил я.

— Принцип сетей хрустальных шаров. Соединил их магически, как они соединяют свои вычислительные машины. Забавно, правда? Но хватит обо мне… Ты ведь искал помощи, не так ли?

— Да, дядя Апион, — кивнул я. — Пираты напали на наш корабль, друзей похитили. Я думаю, что они живы. Хочу найти их и спасти.

— И ты пришёл просить меня, потому что сам не можешь? — усмехнулся он. — Ты властитель Бездны или кто? Моря тебе служат, океан шепчет, стоит лишь вслушаться.

— Я… ещё не до конца владею силой, — признался я. — Цовинар научила меня многому, но… не всему.

— Этого не может быть, — жёстко сказал он. — Властители Бездны рождаются со всей силой стихии. Значит, ты не полноценный. Полукровка.

— Но у ангелов Бездны нет женщин! Все мои предки по мужской линии были полукровками, но они всё равно становились Властителями!

— Верно, — кивнул он. — Но ты не прошёл инициацию. Цовинар не могла тебе об этом сказать — она не ангел Бездны. Об этом говорят только отцы… или Хейбар.

— И что теперь?

— Теперь ты должен пройти её. Отправиться в Бездну, к самому источнику Силы Хаоса.

— Но ты же светлый бог… Ты не можешь отправить меня туда?

— Нет. Но могу показать другой путь. Есть ещё одно место, где течёт Хаос, — ледяной мир Коцит.

Я поднял брови, услышав это имя.

— Один из планов Геенны?

— Да, — подтвердил он. — Геенна Огненная знает и холод. Коцит — мир предателя Карерона. Он был богом льда, но предал нас, примкнув к демонам. Свергнутый в Геенну, он заморозил сам ад и создал там Коцит. Теперь туда попадают предатели. И там ты найдёшь то, что ищешь.

— Предатели… — повторил я тихо, чувствуя, как по коже пробегает холодок. — Ледяной ад, говоришь?

— Да, — его глаза блеснули. — Там проверяются и закаляются те, кто готов стать настоящим Властителем Бездны.

До сих пор в религиях северных народов живёт память о холодном аду. Они верят, что там не пламя, а ледяные ветры и чёрные снега. Теперь я понимал, откуда эта память: Карерон и его мир шарду.

Апион рассказывал, пока мы шли к разлому:

— В Коците стоит Трон Карерона, и с тех пор как он погиб — трон пуст. Но именно там, у его основания, бурлит источник Силы Хаоса. Хаос Геенны не тот, что в Бездне, но они — родня. Многие боги Маргардта проходили путь Коцита. Я шёл. И Арастиор тоже шёл. И ты пройдёшь.

— И ты можешь телепортировать меня туда? — спросил я.

— Не совсем, — усмехнулся Апион. — Моё всемогущество ограничено этим миром. Но я отправлю тебя к самому порогу.

Я молча кивнул и протянул руку. Свет полоснул глаза, как удар молнии, и, когда я открыл их, мы уже стояли на заснеженной вершине. Ветер бил в лицо, хрустел снег под ногами. Передо мной вознёсся храм с серебристыми колоннами, а вокруг, на коленях, стояли монахи. Один из них, снежный барс в монашеской рясе, поднял голову:

— Слава Господу!

— Встань, отец Гирдэк, — ответил Апион ровно. — Со мной мой племянник Сардэк. Вели раттусам сопроводить его к разлому.

— Слышали господа нашего, раттусы! — прогремел снежный барс.

Из тени выступили низкорослые существа в капюшонах. Я непроизвольно отшатнулся: они двигались бесшумно и настороженно, и от них тянуло каким-то холодным умом.

— Это… кто? — спросил я.

— Раттусы, — ответил Гирдэк. — Созданы Господом нашим.

— Не совсем, — поправил его Апион, бросив на меня лукавый взгляд.

Их нашёл я, ещё до того как стал богом. Тогда они прятались в подземельях Стейнгарда. Я помог им выбраться на поверхность и сделал сильнее, выше, умнее. Да, я не создал их — но дал им шанс.

Мы шли к разлому, и я всё не мог отделаться от ощущения, что вокруг — не тропики, а дикий север. Снег искрился и резал глаза, дыхание вырывалось паром. И вот мы подошли к шару серебристо-белой энергии, висевшему над глыбой льда.

— Погоди, — остановил меня Апион. — Не спеши геройствовать. Шарду не уничтожить голыми руками.

Он протянул мне пистолет, прозрачный, с мерцающим синим облаком внутри.

— Магический. Стреляет огнём, молниями и льдом. И ещё одно — возьми.

Он щёлкнул пальцами, и на мне появилась тёплая шуба.

— В Коците такой холод, что даже мои шутки замерзают в воздухе, — бросил он с улыбкой.

Я кивнул, в последний раз взглянул на дядю — и шагнул в сияние.

Мороз ударил моментально. Шуба спасала, но только оттого, чтобы не закричать на месте. Здесь холод был… живой. Он кусал, жалил, царапал до самых костей. Снег под ногами трещал, и ледяная равнина простиралась за горизонт.

Где-то на востоке, по зову крови, я чувствовал источник Хаоса.

И тогда я их увидел.

Шарду.

Они шли навстречу — тяжёлые, беззвучные, словно ожившие ледяные обелиски. Их тела отражали падающие снежинки, но в их синем свете было что-то… неестественное. Гранёные, как ледяные кристаллы, они шли на тонких ногах, с вытянутыми мордами и челюстями, похожими на пики скал. Вытянутые уши и когти, из пастей капала едкая жидкость. А ещё уши как у осла.

Первый остановился всего в десятке шагов. Его лицо — если это можно было назвать лицом — отражало меня, будто в зеркале. И я на мгновение увидел собственные глаза… но совсем чужие.

«Если испугаюсь, они это почувствуют», — мелькнула мысль.

Пока я не нападал на них и не приближался, шарду лишь стояли на месте и буравили меня своими ледяными глазами. Они не дышали, не шевелились — лишь ждали. Но я видел: стоит мне сделать шаг — и они сорвутся с места.

Другого пути не было. Долина между утёсами, за ними — трон Карерона. Нужно идти.

Я двинулся.

Шарду одновременно опустились на четвереньки и рванулись ко мне, как стая горилл, неестественно быстрых и жутко ловких для своих громоздких фигур. И их голоса — пронзительные и хриплые — заполнили ущелье:

— ШРД! ШР-РД! Ш-Ш-Р-Р-Д!

В этих криках не было слов — только холодная ярость, воплощённый ледяной хаос.

Я вытащил магический пистолет и перевёл его в режим огня. Пламя вырвалось вперёд — жаркое, яростное, живое. В теле шарду проступали трещины, как на стекле, они с шипением, свистом и хрустом разваливались на осколки, дымящееся ледяное крошево.

— Да, вы и впрямь из талагмия, — пробормотал я, разглядывая их сверкающие обломки.

Вспомнился Арастиор: высокий, широкоплечий, с пылающей бородой, в красно-чёрном плаще и сверкающих голубых доспехах. Эти доспехи, вырезанные из талагмия — плоти Карерона, делали его неуязвимым к любой магии, но уязвимым к огню.

— На вас, големов, хватит и такого огня… а с него бы не сбил и ураган, — пробормотал я и шагнул дальше.

Ущелье кончилось, и впереди открылось озеро — свинцово-серое, с плавающими льдинами, его берега обрамляли сосульки-сталактиты. Внутри них, как в тюремных клетках, дрожали и стучали зубами полупрозрачные души предателей. Лица людей, эльфов, хаттуров, всех, кто продал друзей за свои страхи.

Холод от этого зрелища проникал под кожу.

— Значит, это озеро и есть Коцит, давший название всему миру… — сказал я сам себе.

Я вдохнул морозный воздух, и в ноздрях защипало от солоноватого запаха.

— Морская вода… — догадался я.

Озеро солёное, поэтому не замерзает. И если оно солёное — оно связано с Бездной.

Я расправил руки и впитал силу озера. Она отзывалась во мне, как старая родня. Силы Бездны наполнили меня, и, позволив им взять верх, я принял истинную форму — ангела Бездны, расправив тёмные крылья и взмыл над Коцитом. В воздухе холод обжигал даже мои щупальца и перепонки, но сила рвалась наружу.

Я долетел до Ледяного Трона. Он был выше дома, каменный, острый, колючий, как сама Геенна. Морская вода помогла мне принять облик всего на несколько секунд — и этого хватило.

Я приземлился на трон.

И тогда мир взорвался.

В меня хлынула тьма, бездна, хаос — не просто холод, а первозданная, дикая, необузданная мощь. Я чувствовал себя не ангелом Бездны, а самим Хаосом, божеством, которому нет равных. Цовинар учила меня, но по сравнению с этим я был всего лишь раздутой креветкой. Теперь я — истинный властитель Хаоса. Я мог летать тропами между мирами и сворачивать их в клубок.

И я вернулся.

Одной мыслью — и я снова стоял в Маргардте, на островах хаттуров.

Вокруг — ошеломлённые взгляды Гирдэка и монахов-раттусов.

Апиона уже не было: видимо, отправился на Ситтарас.